Книга - Илиада. Одиссея. Избранные главы

Илиада. Одиссея. Избранные главы
Гомер


Школьное чтение (АСТ)
Гомер (VIII–VII вв. до н. э.) – легендарный древнегреческий поэт-сказитель, создатель эпических поэм «Илиада» (древнейшего памятника европейской литературы) и «Одиссея».

В книгу вошли отдельные главы поэм «Илиада» и «Одиссея», которые проходят на уроках литературы в школе.





Гомер

Илиада. Одиссея. Избранные главы



© Бугославская Н. В., ил. на обл., 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2023


* * *




Историческая справка


Античная мифология явилась почвой для зарождения искусства и литературы Древней Греции и Древнего Рима. Античные мифы служили источником поэтического вдохновения у древних художников и певцов-сказителей. В Древней Греции певцы-сказители назывались аэдами. Аэды ходили по городам и исполняли народные песни под аккомпанемент лиры. Часто аэды создавали собственные произведения и исполняли их.

Самым известным из древнегреческих аэдов был Гомер (VIII–VII века до н. э.) Чаще всего Гомера изображают слепым. Есть даже версия, что само имя аэда обозначает «незрячий»: в древнегреческих мифах слепота зачастую приписывалась пророкам.

Гомеру приписывается множество текстов, но самые известные из них – эпические поэмы «Илиада» и «Одиссея». Поэмы Гомера стали источником многих произведений искусства. Традиции Гомера ощутимы в творчестве Пушкина, Гоголя, Л. Толстого. К ним обращались и обращаются писатели всего мира. Эпизоды из «Илиады» и «Одиссеи» становятся сюжетами для греческих художников.

Греческие дети учились читать по «Илиаде». В Греции всегда были люди, знавшие обе поэмы Гомера наизусть.

Основой для сюжета поэм «Илиада» и «Одиссея» стала Троянская война (1258 г. до н. э. – 1180 г. до н. э.), в которой воевали народы Древней Греции и Азии. Победителями из этой войны вышли греки, которые овладели азиатским городом Троей и разграбили его.

В древнегреческих мифах очень популярным был цикл о том, как эллины – греки – осаждали Трою, город на острове Троада в Эгейском море. Этот город ещё называли Илионом – отсюда и название поэмы «Илиада»

В первых строках «Илиады» Гомер говорит о своем желании воспеть героя Ахилла, который отличился в Троянской войне, но вместе с тем принёс грекам и много бедствий из-за ссоры с вождём греков Агамемноном.

Во время одного из набегов Агамемнон взял в плен дочь жреца Хриса из храма Аполлона. Хрис явился к грекам с богатыми дарами и слёзно просил отдать ему дочь, но Агамемнон ответил ему отказом. Хрис пожаловался богу Аполлону и молил его отомстить грекам. Аполлон послал на греков мор, который свирепствовал девять дней.

Агамемнон собрал народное собрание, чтобы решить, что делать с войсками, находившимися под Троей. Прорицатель Калхант поведал, что Аполлон карает греков за неуважение к Хрису и за отказ отдать ему дочь. Тогда Агамемнон потребовал другой добычи взамен дочери Хриса. Ему возразил Ахилл, и тогда Агамемнон пригрозил, что отберет у него его пленницу Брисеиду. Спорящих разняла богиня Афина.

Ахилл в гневе отказался принимать участие в войне, пока грекам не будет угрожать поражение, и они не обратятся к Ахиллу за выручкой, принеся Ахиллу богатые дары, чтобы искупить оскорбление.

Агамемнон был вынужден направить к Ахиллу послов с предложением о примирении. Но Ахилл был непреклонен. Он лишь соглашается отправить на помощь грекам своего друга Патрокла, облачив его в собственные доспехи. Патрокл гибнет от руки Гектора, которому помогает бог Аполлон. Тогда разгневанный и опечаленный Ахилл решает мстить.

По просьбе богини Фетиды бог Гефест изготавливает Ахиллу прекрасные доспехи, и Ахилл является во всей своей мощи и величии. Троянцы гибнут. Ахилл убивает их героя – Гектора. Горе родных Гектора смягчает сердце Ахилла, и он отдаёт его тело семье. Поэма кончается погребальным плачем над убитым Гектором.

Если в «Илиаде» воспевается один из эпизодов Троянской войны, то в «Одиссее» описываются странствия и приключения героя Одиссея, который после Троянской войны никак не может вернуться на свой родной остров Итаку, к жене Пенелопе и сыну Телемаху.

Одна часть поэмы – воспоминания Одиссея, вторая – повествование о том, как Одиссей возвращается на Итаку и наказывает женихов Пенелопы за то, что они, посчитав его мертвым, хотели жениться на его жене, расхищали его имущество и собирались убить сына.

Одиссей убивает всех назойливых женихов, но его злоключения на этом не заканчиваются: родственники убитых хотят отомстить ему. Распри прекращаются с помощью богини Афины, и на Итаке наступает мир.

В обеих поэмах сюжет строится на том, что герой оскорблён: у Ахилла хотят отнять добычу – пленённую им Брисеиду, а у Одиссея – верную жену Пенелопу (её образ стал символом супружеской верности и преданности). Оба героя вправе мстить своим обидчикам, потому что, отбирая их достояние, они оскорбляют честь и достоинство героев и тем самым не признают их заслуги.

Ахилл, самый могучий и самый прекрасный воин среди греков, непобедимый герой, обречен на гибель в расцвете сил. Так решили боги. Такова участь смертного человека, написанная на небесах. Гомер выразил здесь трагическую мысль о бренности человеческого существования. Однако мысли о неминуемой смерти противостоит мысль о славе, о любви, о дружбе, которые остаются бессмертными.

Одиссей – храбрый воин, умный военачальник, отважный мореход, искусный плотник, ловкий охотник, хитрый и осторожный торговец, хороший хозяин, любящий сын, супруг и даже поэт, знающий толк в искусстве поэзии и пения. В нем уживается высокое и низкое, возвышенно-поэтическое и житейски прозаическое.




Илиада



(В сокращении)




Песнь первая. Язва. Гнев


Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына,

Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал:

Многие души могучие славных героев низринул

В мрачный Аид и самих распростер их в корысть плотоядным




Птицам окрестным и псам (совершалася Зевсова воля), —

С оного дня, как, воздвигшие спор, воспылали враждою

Пастырь народов Атрид и герой Ахиллес благородный.



Кто ж от богов бессмертных подвиг их к враждебному спору?

Сын громовержца и Леты – Феб, царем прогневленный,




Язву на воинство злую навел; погибали народы

В казнь, что Атрид обесчестил жреца непорочного Хриса.

Старец, он приходил к кораблям быстролетным ахейским

Пленную дочь искупить и, принесши бесчисленный выкуп

И держа в руках, на жезле золотом, Аполлонов




Красный венец, умолял убедительно всех он ахеян,

Паче ж Атридов могучих, строителей рати ахейской:

«Чада Атрея и пышнопоножные мужи ахейцы!

О! да помогут вам боги, имущие домы в Олимпе,

Град Приамов разрушить и счастливо в дом возвратиться;




Вы ж свободите мне милую дочь и выкуп примите,

Чествуя Зевсова сына, далеко разящего Феба».



Все изъявили согласие криком всеобщим ахейцы

Честь жрецу оказать и принять блистательный выкуп;

Только царя Агамемнона было то не любо сердцу;




Гордо жреца отослал и прирек ему грозное слово:

«Старец, чтоб я никогда тебя не видал пред судами!

Здесь и теперь ты не медли и впредь не дерзай показаться!

Или тебя не избавит ни скиптр, ни венец Аполлона.

Деве свободы не дам я; она обветшает в неволе,




В Аргосе, в нашем дому, от тебя, от отчизны далече —

Ткальный стан обходя или ложе со мной разделяя.

Прочь удались и меня ты не гневай, да здрав возвратишься!»



Рек он; и старец трепещет и, слову царя покоряся,

Идет, безмолвный, по брегу немолчношумящей пучины.




Там, от судов удалившися, старец взмолился печальный

Фебу царю, лепокудрыя Леты могущему сыну:

«Бог сребролукий, внемли мне: о ты, что, хранящий, обходишь

Хрису, священную Киллу и мощно царишь в Тенедосе,

Сминфей! если когда я храм твой священный украсил,




Если когда пред тобой возжигал я тучные бедра

Коз и тельцов, – услышь и исполни одно мне желанье:

Слезы мои отомсти аргивянам стрелами твоими!»



Так вопиял он, моляся; и внял Аполлон сребролукий:

Быстро с Олимпа вершин устремился, пышущий гневом,




Лук за плечами неся и колчан, отовсюду закрытый;

Громко крылатые стрелы, биясь за плечами, звучали

В шествии гневного бога: он шествовал, ночи подобный.

Сев наконец пред судами, пернатую быструю мечет;

Звон поразительный издал серебряный лук стреловержца.




В самом начале на месков напал он и псов празднобродных;

После постиг и народ, смертоносными прыща стрелами;

Частые трупов костры непрестанно пылали по стану.



Девять дней на воинство божие стрелы летали;

В день же десятый Пелид на собрание созвал ахеян.




В мысли ему то вложила богиня державная Гера:

Скорбью терзалась она, погибающих видя ахеян.

Быстро сходился народ, и когда воедино собрался,

Первый, на сонме восстав, говорил Ахиллес быстроногий:

«Должно, Атрид, нам, как вижу, обратно исплававши море,




В домы свои возвратиться, когда лишь от смерти спасемся.

Вдруг и война, и погибельный мор истребляет ахеян.

Но испытаем, Атрид, и вопросим жреца, иль пророка

Или гадателя снов (и сны от Зевеса бывают):

Пусть нам поведают, чем раздражен Аполлон небожитель?




Он за обет несвершенный, за жертву ль стотельчую гневен?

Или от агнцев и избранных коз благовонного тука

Требует бог, чтоб ахеян избавить от пагубной язвы?»



Так произнесши, воссел Ахиллес; и мгновенно от сонма

Калхас восстал Фесторид, верховный птицегадатель.




Мудрый, ведал он все, что минуло, что есть и что будет,

И ахеян суда по морям предводил к Илиону

Даром предвиденья, свыше ему вдохновенным от Феба.

Он, благомыслия полный, речь говорил и вещал им:

«Царь Ахиллес! возвестить повелел ты, любимец Зевеса,




Праведный гнев Аполлона, далеко разящего бога?

Я возвещу; но и ты согласись, поклянись мне, что верно

Сам ты меня защитить и словами готов и руками.

Я опасаюсь, прогневаю мужа, который верховный

Царь аргивян и которому все покорны ахейцы.




Слишком могуществен царь, на мужа подвластного гневный:

Вспыхнувший гнев он на первую пору хотя и смиряет,

Но сокрытую злобу, доколе ее не исполнит,

В сердце хранит. Рассуди ж и ответствуй, заступник ли ты мне?»



Быстро ему отвечая, вещал Ахиллес благородный:




«Верь и дерзай, возвести нам оракул, какой бы он ни был!

Фебом клянусь я, Зевса любимцем, которому, Калхас,

Молишься ты, открывая данаям вещания бога:

Нет, пред судами никто, покуда живу я и вижу,

Рук на тебя дерзновенных, клянуся, никто не подымет




В стане ахеян; хотя бы назвал самого ты Атрида,

Властию ныне верховной гордящегось в рати ахейской».



Рек он; и сердцем дерзнул, и вещал им пророк непорочный:

«Нет, не за должный обет, не за жертву стотельчую гневен

Феб, но за Хриса жреца: обесчестил его Агамемнон,




Дщери не выдал ему и моленье и выкуп отринул.

Феб за него покарал и бедами еще покарает,

И от пагубной язвы разящей руки не удержит

Прежде, доколе к отцу не отпустят, без платы, свободной

Дщери его черноокой и в Хрису святой не представят




Жертвы стотельчей; тогда лишь мы бога на милость преклоним».

Слово скончавши, воссел Фесторид; и от сонма воздвигся

Мощный герой, пространно-властительный царь Агамемнон,

Гневом волнуем; ужасной в груди его мрачное сердце

Злобой наполнилось; очи его засветились, как пламень.




Калхасу первому, смотря свирепо, вещал Агамемнон:

«Бед предвещатель, приятного ты никогда не сказал мне!

Радостно, верно, тебе человекам беды лишь пророчить;

Доброго слова еще ни измолвил ты нам, ни исполнил.

Се, и теперь ты для нас как глагол проповедуешь бога,




Будто народу беды дальномечущий Феб устрояет,

Мстя, что блестящих даров за свободу принять Хрисеиды

Я не хотел; но в душе я желал черноокую деву

В дом мой ввести; предпочел бы ее и самой Клитемнестре,

Девою взятой в супруги; ее Хрисеида не хуже




Прелестью вида, приятством своим, и умом, и делами!

Но соглашаюсь, ее возвращаю, коль требует польза:

Лучше хочу я спасение видеть, чем гибель народа.

Вы ж мне в сей день замените награду, да в стане аргивском

Я без награды один не останусь: позорно б то было;




Вы же то видите все – от меня отходит награда».



Первый ему отвечал Пелейон, Ахиллес быстроногий:

«Славою гордый Атрид, беспредельно корыстолюбивый!

Где для тебя обрести добродушным ахеям награду?

Мы не имеем нигде сохраняемых общих сокровищ:




 Что в городах разоренных мы добыли, все разделили;

Снова ж, что было дано, отбирать у народа – позорно!

Лучше свою возврати, в угождение богу. Но после

Втрое и вчетверо мы, аргивяне, тебе то заплатим,

Если дарует Зевс крепкостенную Трою разрушить».






Быстро, к нему обратяся, вещал Агамемнон могучий:

«Сколько ни доблестен ты, Ахиллес, бессмертным подобный,

Хитро не умствуй: меня ни провесть, ни склонить не успеешь.

Хочешь, чтоб сам обладал ты наградой, а я чтоб, лишенный,

Молча сидел? и советуешь мне ты, чтоб деву я выдал?..




Пусть же меня удовольствуют новою мздою ахейцы,

Столько ж приятною сердцу, достоинством равною первой.

Если ж откажут, предстану я сам и из кущи исторгну

Или твою, иль Аяксову мзду, или мзду Одиссея;

Сам я исторгну, и горе тому, пред кого я предстану!




Но об этом беседовать можем еще мы и после.

Ныне черный корабль на священное море ниспустим,

Сильных гребцов изберем, на корабль гекатомбу поставим

И сведем Хрисеиду, румяноланитую деву.

В нем да воссядет начальником муж от ахеян советных,




Идоменей, Одиссей Лаэртид, иль Аякс Теламонид,

Или ты сам, Пелейон, из мужей в ополченье страшнейший!

Шествуй и к нам Аполлона умилостивь жертвой священной!»



Грозно взглянув на него, отвечал Ахиллес быстроногий:

«Царь, облеченный бесстыдством, коварный душою мздолюбец!




Кто из ахеян захочет твои повеления слушать?

Кто иль поход совершит, иль с враждебными храбро сразится?

Я за себя ли пришел, чтоб троян, укротителей коней,

Здесь воевать? Предо мною ни в чем не виновны трояне:

Муж их ни коней моих, ни тельцов никогда не похитил;




В счастливой Фтии моей, многолюдной, плодами обильной,

Нив никогда не топтал; беспредельные нас разделяют

Горы, покрытые лесом, и шумные волны морские.

Нет, за тебя мы пришли, веселим мы тебя, на троянах

Чести ища Менелаю, тебе, человек псообразный!




Ты же, бесстыдный, считаешь ничем то и все презираешь,

Ты угрожаешь и мне, что мою ты награду похитишь,

Подвигов тягостных мзду, драгоценнейший дар мне ахеян?..

Но с тобой никогда не имею награды я равной,

Если троянский цветущий ахеяне град разгромляют.




 Нет, несмотря, что тягчайшее бремя томительной брани

Руки мои подымают, всегда, как раздел наступает,

Дар богатейший тебе, а я и с малым, приятным

В стан не ропща возвращаюсь, когда истомлен ратоборством.

Ныне во Фтию иду: для меня несравненно приятней




В дом возвратиться на быстрых судах; посрамленный тобою,

Я не намерен тебе умножать здесь добыч и сокровищ».



Быстро воскликнул к нему повелитель мужей Агамемнон:

«Что же, беги, если бегства ты жаждешь! Тебя не прошу я

Ради меня оставаться; останутся здесь и другие;




Честь мне окажут они, а особенно Зевс промыслитель.

Ты ненавистнейший мне меж царями, питомцами Зевса!

Только тебе и приятны вражда, да раздоры, да битвы.

Храбростью ты знаменит; но она дарование бога.

В дом возвратясь, с кораблями беги и с дружиной своею;




Властвуй своими фессальцами! Я о тебе не забочусь;

Гнев твой вменяю в ничто; а напротив, грожу тебе так я:

Требует бог Аполлон, чтобы я возвратил Хрисеиду;

Я возвращу, – и в моем корабле, и с моею дружиной

Деву пошлю; но к тебе я приду, и из кущи твоей Брисеиду




Сам увлеку я, награду твою, чтобы ясно ты понял,

Сколько я властию выше тебя, и чтоб каждый страшился

Равным себя мне считать и дерзко верстаться со мною!»



Рек он, – и горько Пелиду то стало: могучее сердце

В персях героя власатых меж двух волновалося мыслей:




Или, немедля исторгнувши меч из влагалища острый,

Встречных рассыпать ему и убить властелина Атрида;

Или свирепство смирить, обуздав огорченную душу.

В миг, как подобными думами разум и душу волнуя,

Страшный свой меч из ножен извлекал он, – явилась Афина,




С неба слетев; ниспослала ее златотронная Гера,

Сердцем любя и храня обоих браноносцев; Афина,

Став за хребтом, ухватила за русые кудри Пелида,

Только ему лишь явленная, прочим незримая в сонме.

Он ужаснулся и, вспять обратяся, познал несомненно




Дочь громовержцеву: страшным огнем ее очи горели.

К ней обращенный лицом, устремил он крылатые речи:

«Что ты, о дщерь Эгиоха, сюда низошла от Олимпа?

Или желала ты видеть царя Агамемнона буйство?

Но реку я тебе, и реченное скоро свершится:




Скоро сей смертный своею гордынею душу погубит!»



Сыну Пелея рекла светлоокая дщерь Эгиоха:

«Бурный твой гнев укротить я, когда ты бессмертным покорен,

С неба сошла; ниспослала меня златотронная Гера;

Вас обоих равномерно и любит она и спасает.




Кончи раздор, Пелейон, и, довольствуя гневное сердце,

Злыми словами язви, но рукою меча не касайся.

Я предрекаю, и оное скоро исполнено будет:

Скоро трикраты тебе знаменитыми столько ж дарами

Здесь за обиду заплатят: смирися и нам повинуйся».






К ней обращаяся вновь, говорил Ахиллес быстроногий:

«Должно, о Зевсова дщерь, соблюдать повеления ваши.

Как мой ни пламенен гнев, но покорность полезнее будет:

Кто бессмертным покорен, тому и бессмертные внемлют».



Рек, и на сребряном черене стиснул могучую руку




И огромный свой меч в ножны опустил, покоряся

Слову Паллады; Зевсова дочь вознеслася к Олимпу,

В дом Эгиоха отца, небожителей к светлому сонму.

Но Пелид быстроногий суровыми снова словами

К сыну Атрея вещал и отнюдь не обуздывал гнева:




«Грузный вином, со взорами песьими, с сердцем еленя!

Ты никогда ни в сраженье открыто стать перед войском,

Ни пойти на засаду с храбрейшими рати мужами

Сердцем твоим не дерзнул: для тебя то кажется смертью.

Лучше и легче стократ по широкому стану ахеян




Грабить дары у того, кто тебе прекословить посмеет,

Царь пожиратель народа! Зане над презренными царь ты, —

Или, Атрид, ты нанес бы обиду последнюю в жизни!

Но тебе говорю и великою клятвой клянуся,

Скипетром сим я клянуся, который ни листьев, ни ветвей




Вновь не испустит, однажды оставив свой корень на холмах,

Вновь не прозябнет, – на нем изощренная медь обнажила

Листья и кору, – и ныне который ахейские мужи

Носят в руках судии, уставов Зевесовых стражи, —

Скиптр сей тебе пред ахейцами будет великою клятвой:




Время придет, как данаев сыны пожелают Пелида

Все до последнего; ты ж, и крушася, бессилен им будешь

Помощь подать, как толпы их от Гектора мужеубийцы

Свергнутся в прах; и душой ты своей истерзаешься, бешен

Сам на себя, что ахейца храбрейшего так обесславил».






Так произнес, и на землю стремительно скипетр он бросил,

Вкруг золотыми гвоздями блестящий, и сел меж царями.

Против Атрид Агамемнон свирепствовал сидя; и Нестор

Сладкоречивый восстал, громогласный вития пилосский:

Речи из уст его вещих, сладчайшие меда, лилися.




Два поколенья уже современных ему человеков

Скрылись, которые некогда с ним возрастали и жили

В Пилосе пышном; над третьим уж племенем царствовал старец.

Он, благомыслия полный, советует им и вещает:

«Боги! великая скорбь на ахейскую землю приходит!




О! возликует Приам и Приамовы гордые чада,

Все обитатели Трои безмерно восхитятся духом,

Если услышат, что вы воздвигаете горькую распрю, —

Вы, меж данаями первые в сонмах и первые в битвах!

Но покоритесь, могучие! оба меня вы моложе,




Я уже древле видал знаменитейших вас браноносцев;

С ними в беседы вступал, и они не гнушалися мною.

Нет, подобных мужей не видал я и видеть не буду,

Воев, каков Пирифой и Дриас, предводитель народов,

Грозный Эксадий, Кеней, Полифем, небожителям равный




И рожденный Эгеем Тесей, бессмертным подобный!

Се человеки могучие, слава сынов земнородных!

Были могучи они, с могучими в битвы вступали,

С лютыми чадами гор, и сражали их боем ужасным.

Был я, однако, и с оными в дружестве, бросивши Пилос,




Дальную Апии землю: меня они вызвали сами.

Там я, по силам моим, подвизался; но с ними стязаться

Кто бы дерзнул от живущих теперь человеков наземных?

Но и они мой совет принимали и слушали речи.

Будьте и вы послушны: слушать советы полезно.




Ты, Агамемнон, как ни могущ, не лишай Ахиллеса

Девы: ему как награду ее даровали ахейцы.

Ты, Ахиллес, воздержись горделиво с царем препираться:

Чести подобной доныне еще не стяжал ни единый

Царь скиптроносец, которого Зевс возвеличивал славой.




Мужеством ты знаменит, родила тебя матерь-богиня;

Но сильнейший здесь он, повелитель народов несчетных.

Сердце смири, Агамемнон: я, старец, тебя умоляю,

Гнев отложи на Пелида героя, который сильнейший

Всем нам, ахейцам, оплот в истребительной брани троянской».






Быстро ему отвечал повелитель мужей, Агамемнон:

«Так справедливо ты все и разумно, о старец, вещаешь;

Но человек сей, ты видишь, хочет здесь всех перевысить,

Хочет начальствовать всеми, господствовать в рати над всеми,

Хочет указывать всем; но не я покориться намерен.




Или, что храбрым его сотворили бессмертные боги,

Тем позволяют ему говорить мне в лицо оскорбленья?»



Гневно его перервав, отвечал Ахиллес благородный:

«Робким, ничтожным меня справедливо бы все называли,

Если б во всем, что ни скажешь, тебе угождал я, безмолвный.




Требуй того от других, напыщенный властительством; мне же

Ты не приказывай: слушать тебя не намерен я боле!

Слово иное скажу, и его сохрани ты на сердце:

В битву с оружьем в руках никогда за плененную деву

Я не вступлю, ни с тобой и ни с кем; отымайте, что дали!




Что ж до корыстей других, в корабле моем черном хранимых,

Противу воли моей ничего ты из них не похитишь!

Или, приди и отведай, пускай и другие увидят:

Черная кровь из тебя вкруг копья моего заструится!»



Так воеводы, жестоко друг с другом словами сражаясь,




Встали от мест и разрушили сонм пред судами ахеян.

Царь Ахиллес к мирмидонским своим кораблям быстролетным

Гневный отшел, и при нем Менетид с мирмидонской дружиной.

Царь Агамемнон легкий корабль ниспустил на пучину,

Двадцать избрал гребцов, поставил на нем гекатомбу,




Дар Аполлону, и сам Хрисеиду, прекрасную деву,

Взвел на корабль: повелителем стал Одиссей многоумный;

Быстро они, устремяся, по влажным путям полетели.

Тою порою Атрид повелел очищаться ахейцам:

Все очищались они и нечистое в море метали.




После, избрав совершенные Фебу царю гекатомбы,

Коз и тельцов сожигали у брега бесплодного моря;

Туков воня до небес восходил с клубящимся дымом.



Так аргивяне трудилися в стане; но царь Агамемнон

Злобы еще не смирял и угроз не забыл Ахиллесу:




Он, призвав пред лицо Талфибия и с ним Эврибата,

Верных клевретов и вестников, так заповедывал, гневный:

«Шествуйте, верные вестники, в сень Ахиллеса Пелида;

За руки взяв, пред меня Брисеиду немедля представьте:

Если же он не отдаст, возвратитеся – сам я исторгну:




С силой к нему я приду, и преслушному горестней будет».

Так произнес и послал, заповедавши грозное слово.

Мужи пошли неохотно по берегу шумной пучины;

И, приближася к кущам и быстрым судам мирмидонов,

Там обретают его, перед кущей своею сидящим




В думе; пришедших увидя, не радость Пелид обнаружил.

Оба смутились они и в почтительном страхе к владыке

Стали, ни вести сказать, ни его вопросить не дерзая.

Сердцем своим то проник и вещал им Пелид благородный:

«Здравствуйте, мужи глашатаи, вестники бога и смертных!




Ближе предстаньте; ни в чем вы не винны, но царь Агамемнон!

Он вас послал за наградой моей, за младой Брисеидой.

Друг, благородный Патрокл, изведи и отдай Брисеиду;

Пусть похищают; но сами они же свидетели будут

И пред сонмом богов, и пред племенем всех человеков,




И пред царем сим неистовым, – ежели некогда снова

Нужда настанет во мне, чтоб спасти от позорнейшей смерти

Рать остальную… свирепствует, верно, он, ум погубивши;

Свесть настоящего с будущим он не умея, не видит,

Как при судах обеспечить спасение рати ахейской!»






Рек, и Менетиев сын покорился любезному другу.

За руку вывел из сени прекрасноланитую деву,

Отдал послам; и они удаляются к сеням ахейским;

С ними отходит печальная дева. Тогда, прослезяся,

Бросил друзей Ахиллес, и далеко от всех, одинокий,




Сел у пучины седой, и, взирая на понт темноводный,

Руки в слезах простирал, умоляя любезную матерь:

«Матерь! Когда ты меня породила на свет кратковечным,

Славы не должен ли был присудить мне высокогремящий

Зевс Эгиох? Но меня никакой не сподобил он чести!




Гордый могуществом царь, Агамемнон, меня обесчестил:

Подвигов бранных награду похитил и властвует ею!»



Так он в слезах вопиял; и услышала вопль его матерь,

В безднах сидящая моря, в обители старца Нерея.

Быстро из пенного моря, как легкое облако, вышла,




Села близ милого сына, струящего горькие слезы;

Нежно ласкала рукой, называла и так говорила:

«Что ты, о сын мой, рыдаешь? Какая печаль посетила

Сердце твое? не скрывайся, поведай, да оба мы знаем».

Ей, тяжело застонав, отвечал Ахиллес быстроногий:




«Знаешь, о матерь: почто тебе, знающей все, возвещать мне?

Мы на священные Фивы, на град Этионов ходили;

Град разгромили, и все, что ни взяли, представили стану;

Все меж собою, как должно, ахеян сыны разделили:

Сыну Атрееву Хрисову дочь леповидную дали.




Вскоре Хрис, престарелый священник царя Аполлона,

К черным предстал кораблям аргивян меднобронных, желая

Пленную дочь искупить; и, принесши бесчисленный выкуп

И держа в руках, на жезле золотом, Аполлонов

Красный венец, умолял убедительно всех он ахеян,




Паче ж Атридов могучих, строителей рати ахейской.

Все изъявили согласие криком всеобщим ахейцы

Честь жрецу оказать и принять блистательный выкуп;

Но Атриду царю, одному, не угодно то было:

Гордо жреца он отринул, суровые речи вещая.




Жрец огорчился и вспять отошел; но ему сребролукий

Скоро молящемусь внял, Аполлону любезен был старец:

Внял и стрелу истребленья послал на данаев; народы

Гибли, толпа на толпе, и бессмертного стрелы летали

С края на край по широкому стану. Тогда прорицатель,




Калхас премудрый, поведал священные Феба глаголы.

Первый советовал я укротить раздраженного бога.

Гневом вспылал Агамемнон и, с места, свирепый, воспрянув,

Начал словами грозить, и угрозы его совершились!

В Хрису священника дщерь быстроокие чада ахеян




В легком везут корабле и дары примирения богу.

Но недавно ко мне приходили послы и из кущи

Хрисову дщерь увели, драгоценнейший дар мне ахеян!

Матерь! когда ты сильна, заступися за храброго сына!

Ныне ж взойди на Олимп и моли всемогущего Зевса,




Ежели сердцу его угождала ты словом иль делом.

Часто я в доме родителя, в дни еще юности, слышал,

Часто хвалилася ты, что от Зевса, сгустителя облак,

Ты из бессмертных одна отвратила презренные козни,

В день, как отца оковать олимпийские боги дерзнули,




Гера и царь Посейдаон и с ними Афина Паллада.

Ты, о богиня, представ, уничтожила ковы не Зевса;

Ты на Олимп многохолмный призвала сторукого в помощь,

Коему имя в богах Бриарей, Эгеон – в человеках:

Страшный титан, и отца своего превышающий силой,




Он близ Кронида воссел, и огромный, и славою гордый.

Боги его ужаснулись и все отступили от Зевса.

Зевсу напомни о том и моли, обнимая колена,

Пусть он, отец, возжелает в боях поборать за пергамлян,

Но аргивян, утесняя до самых судов и до моря,




Смертью разить, да своим аргивяне царем насладятся;

Сам же сей царь многовластный, надменный Атрид, да познает,

Сколь он преступен, ахейца храбрейшего так обесчестив».



Сыну в ответ говорила Фетида, лиющая слезы:

«Сын мой! Почто я тебя воспитала, рожденного к бедствам!




Даруй, Зевес, чтобы ты пред судами без слез и печалей

Мог оставаться. Краток твой век, и предел его близок!

Ныне ты вместе – и всех кратковечней, и всех злополучней!

В злую годину, о сын мой, тебя я в дому породила!

Но вознесусь на Олимп многоснежный; метателю молний




Все я поведаю, Зевсу: быть может, вонмет он моленью.

Ты же теперь оставайся при быстрых судах мирмидонских,

Гнев на ахеян питай и от битв удержись совершенно.

Зевс громовержец вчера к отдаленным водам Океана

С сонмом бессмертных на пир к эфиопам отшел непорочным;




Но в двенадцатый день возвратится снова к Олимпу;

И тогда я пойду к меднозданному Зевсову дому,

И к ногам припаду, и царя умолить уповаю».



Слово скончала и скрылась, оставя печального сына,

В сердце питавшего скорбь о красноопоясанной деве,




Силой Атрида отъятой. Меж тем Одиссей велемудрый

Хрисы веселой достиг с гекатомбой священною Фебу.

С шумом легкий корабль вбежал в глубодонную пристань,

Все паруса опустили, сложили на черное судно,

Мачту к гнезду притянули, поспешно спустив на канатах,




И корабль в пристанище дружно пригнали на веслах.

Там они котвы бросают, причалы к пристанищу вяжут,

И с дружиною сами сходят на берег пучины,

И низводят тельцов, гекатомбу царю Аполлону,

И вослед Хрисеида на отчую землю нисходит.




Деву тогда к алтарю повел Одиссей благородный,

Старцу в объятия отдал и словом приветствовал мудрым:

«Феба служитель! Меня посылает Атрид Агамемнон

Дочерь тебе возвратить, и Фебу царю гекатомбу

Здесь за данаев принесть, да преклоним на милость владыку,




В гневе на племя данаев пославшего тяжкие бедства».



Рек, и вручил Хрисеиду, и старец с веселием обнял

Милую дочь. Между тем гекатомбную славную жертву

Вкруг алтаря велелепного стройно становят ахейцы,

Руки водой омывают и соль и ячмень подымают.




Громко Хрис возмолился, горе воздевающий руки.

«Феб сребролукий, внемли мне! о ты, что хранящий обходишь

Хрису, священную Киллу и мощно царишь в Тенедосе!

Ты благосклонно и прежде, когда я молился, услышал

И прославил меня, поразивши бедами ахеян;




Так же и ныне услышь и исполни моление старца:

Ныне погибельный мор отврати от народов ахейских».



Так он взывал, – и услышал его Аполлон сребролукий.

Кончив молитву, ячменем и солью осыпали жертвы,

Выи им подняли вверх, закололи, тела освежили,




Бедра немедля отсекли, обрезанным туком покрыли

Вдвое кругом и на них положили останки сырые.

Жрец на дровах сожигал их, багряным вином окропляя;

Юноши окрест его в руках пятизубцы держали.

Бедра сожегши они и вкусивши утроб от закланных,




Все остальное дробят на куски, прободают рожнами,

Жарят на них осторожно и, все уготовя, снимают.

Кончив заботу сию, ахеяне пир учредили;

Все пировали, никто не нуждался на пиршестве общем;

И когда питием и пищею глад утолили,




Юноши, паки вином наполнивши доверху чаши,

Кубками всех обносили, от правой страны начиная.

Целый ахеяне день ублажали пением бога;

Громкий пеан Аполлону ахейские отроки пели,

Славя его, стреловержца, и он веселился, внимая.




Солнце едва закатилось, и сумрак на землю спустился,

Сну предалися пловцы у причал мореходного судна.

Но, лишь явилась Заря розоперстая, вестница утра,

В путь поднялися обратный к широкому стану ахейцы.

С места попутный им ветер послал Аполлон сребролукий.




Мачту поставили, парусы белые все распустили;

Средний немедленно ветер надул, и, поплывшему судну,

Страшно вкруг киля его зашумели пурпурные волны;

Быстро оно по волнам, бразды оставляя, летело.

После, как скоро достигли ахейского ратного стана,




Черное судно они извлекли на покатую сушу

И, высоко, на песке, подкативши огромные бревна,

Сами рассеялись вдруг по своим кораблям и по кущам.



Он между тем враждовал, при судах оставаяся черных,

Зевсов питомец, Пелид Ахиллес, быстроногий ристатель.




Не был уже ни в советах, мужей украшающих славой,

Не был ни в грозных боях; сокрушающий сердце печалью,

Праздный сидел; но душою алкал он и брани и боя.



С оной поры наконец двенадцать денниц совершилось.

И на светлый Олимп возвратилися вечные боги




Все совокупно; предшествовал Зевс. Не забыла Фетида

Сына молений; рано возникла из пенного моря,

С ранним туманом взошла на великое небо, к Олимпу;

Там, одного восседящего, молний метателя Зевса

Видит на самой вершине горы многоверхой, Олимпа;




Близко пред ним восседает и, быстро обнявши колена

Левой рукою, а правой подбрадия тихо касаясь,

Так говорит, умоляя отца и владыку бессмертных:

«Если когда я, отец наш, тебе от бессмертных угодна

Словом была или делом, исполни одно мне моленье!




Сына отмсти мне, о Зевс! кратковечнее всех он данаев;

Но его Агамемнон, властитель мужей, обесславил:

Сам у него и похитил награду, и властвует ею.

Но отомсти его ты, промыслитель небесный, Кронион!

Ратям троянским даруй одоленье, доколе ахейцы




Сына почтить не предстанут и чести его не возвысят».



Так говорила; но, ей не ответствуя, тучегонитель

Долго безмолвный сидел! а она, как объяла колена,

Так их держала, припавши, и снова его умоляла:

«Дай непреложный обет, и священное мание сделай,




Или отвергни: ты страха не знаешь; реки, да уверюсь,

Всех ли презреннейшей я меж бессмертных богинь остаюся».



Ей, воздохнувши глубоко, ответствовал тучегонитель:

«Скорбное дело, ненависть ты на меня возбуждаешь

Геры надменной: озлобит меня оскорбительной речью;




Гера и так непрестанно, пред сонмом бессмертных, со мною

Спорит и вопит, что я за троян побораю во брани.

Но удалися теперь, да тебя на Олимпе не узрит

Гера; о прочем заботы приемлю я сам и исполню:

Зри, да уверенна будешь, – тебя я главой помаваю.




Се от лица моего для бессмертных богов величайший

Слова залог: невозвратно то слово, вовек непреложно,

И не свершиться не может, когда я главой помаваю».



Рек, и во знаменье черными Зевс помавает бровями:

Быстро власы благовонные вверх поднялись у Кронида




Окрест бессмертной главы, и потрясся Олимп многохолмный…



Так совещались они и рассталися. Быстро Фетида

Ринулась в бездну морскую с блистательных высей Олимпа;

Зевс возвратился в чертог, и боги с престолов восстали

В встречу отцу своему; не дерзнул ни один от бессмертных




Сидя грядущего ждать, но во стретенье все поднялися.



Там Олимпиец на троне воссел; но владычица Гера

Все познала, увидя, как с ним полагала советы

Старца пучинного дочь, среброногая матерь Пелида.

Быстро, с язвительной речью, она обратилась на Зевса:




«Кто из бессмертных с тобою, коварный, строил советы?

Знаю, приятно тебе от меня завсегда сокровенно

Тайные думы держать; никогда ты собственной волей

Мне не решился поведать ни слова из помыслов тайных!»



Ей отвечал повелитель, отец и бессмертных и смертных:




«Гера, не все ты ласкайся мои решения ведать;

Тягостны будут тебе, хотя ты мне и супруга!

Что невозбранно познать, никогда никто не познает

Прежде тебя, ни от сонма земных, ни от сонма небесных.

Если ж один, без богов, восхощу я советы замыслить,




Ты ни меня вопрошай, ни сама не изведывай оных».



К Зевсу воскликнула вновь волоокая Гера богиня:

«Тучегонитель! какие ты речи, жестокий, вещаешь?

Я никогда ни тебя вопрошать, ни сама что изведать

Век не желала; спокойно всегда замышляешь, что хочешь.




Я и теперь об одном трепещу, да тебя не преклонит

Старца пучинного дочь, среброногая матерь Пелида:

Рано воссела с тобой и колена твои обнимала;

Ей помавал ты, как я примечаю, желая Пелида

Честь отомстить и толпы аргивян истребить пред судами».






Гере паки ответствовал тучегонитель Кронион:

«Дивная! все примечаешь ты, вечно меня соглядаешь!

Но произвесть ничего не успеешь; более только

Сердце мое отвратишь, и тебе то ужаснее будет!

Если соделалось так, – без сомнения, мне то угодно!




Ты же безмолвно сиди и глаголам моим повинуйся!

Или тебе не помогут ни все божества на Олимпе,

Если, восстав, наложу на тебя необорные руки».



Рек; устрашилась его волоокая Гера богиня

И безмолвно сидела, свое победившая сердце.




Смутно по Зевсову дому вздыхали небесные боги.

Тут олимпийский художник, Гефест, беседовать начал,

Матери милой усердствуя, Гере лилейнораменной:

«Горестны будут такие дела, наконец нестерпимы,

Ежели вы и за смертных с подобной враждуете злобой!




Ежели в сонме богов воздвигаете смуту! Исчезнет

Радость от пиршества светлого, ежели зло торжествует!

Матерь, тебя убеждаю, хотя и сама ты премудра,

Зевсу царю окажи покорность, да паки бессмертный

Гневом не грянет и нам не смутит безмятежного пира.




Если восхощет отец, Олимпиец, громами блестящий,

Всех от престолов низвергнет: могуществом всех он превыше!

Матерь, потщися могучего сладкими тронуть словами,

И немедленно к нам Олимпиец милостив будет».



Так произнес и, поднявшись, блистательный кубок двудонный




Матери милой подносит и снова так ей вещает:

«Милая мать, претерпи и снеси, как ни горестно сердцу!

Сыну толико драгая, не дай на себе ты увидеть

Зевса ударов; бессилен я буду, хотя и крушася,

Помощь подать: тяжело Олимпийцу противиться Зевсу!




Он уже древле меня, побужденного сердцем на помощь,

Ринул, за ногу схватив, и низвергнул с небесного прага:

Несся стремглав я весь день и с закатом блестящего солнца

Пал на божественный Лемнос, едва сохранивший дыханье.

Там синтийские мужи меня дружелюбно прияли».






Рек; улыбнулась богиня, лилейнораменная Гера,

И с улыбкой от сына блистательный кубок прияла.

Он и другим небожителям, с правой страны начиная,

Сладостный нектар подносит, черпая кубком из чаши.

Смех несказанный воздвигли блаженные жители неба,




Видя, как с кубком Гефест по чертогу вокруг суетится.



Так во весь день до зашествия солнца блаженные боги

Все пировали, сердца услаждая на пиршестве общем

Звуками лиры прекрасной, бряцавшей в руках Аполлона,

Пением Муз, отвечавших бряцанию сладостным гласом.






Но, когда закатился свет блистательный солнца,

Боги, желая почить, уклонилися каждый в обитель,

Где небожителю каждому дом на холмистом Олимпе

Мудрый Гефест хромоногий по замыслам творческим создал.

Зевс к одру своему отошел, олимпийский блистатель,




Где и всегда почивал, как сон посещал его сладкий;

Там он, восшедши, почил, и при нем златотронная Гера.

. . . . . . .




Песнь шестая. Свидание Гектора с Андромахой


Страшную брань меж троян и ахеян оставили боги;

Но свирепствовал бой, или здесь, или там по долине,

Воинств, один на других устремляющих медные копья,

Между брегов Симоиса и пышноструистого Ксанфа.






Первый Аякс Теламонид, стена меднобронных данаев,

Прорвал фалангу троян и возрадовал светом дружины,

Мужа сразив, браноносца храбрейшего рати фракийской,

Эвсора ветвь, Акамаса, ужасного ростом и силой.

Мужа сего поражает он первый в шелом коневласый




И вонзает в чело: погрузилось глубоко внутрь кости

Медное жало, и тьма Акамасовы очи покрыла.

Там же Аксила поверг Диомед, воеватель могучий,

Сына Тевфрасова: он обитал в велелепной Арисбе,

Благами жизни богатый и друг человекам любезный;




Дружески всех принимал он, в дому при дороге живущий;

Но никто из друзей тех его от беды не избавил,

В помощь никто не предстал; обоих Диомед воеватель

Жизни лишил – и его, и Калезия друга, который

Правил конями; и оба сошли неразлучные в землю.






 Дреса, герой Эвриал, и Офелтия мощного свергнув,

Быстро пошел на Эсепа и Педаса, нимфой рожденных,

Абарбареей наядой, прекрасному Буколиону;

Буколион же был сын Лаомедона, славного мужа,

Старший в семействе, но матерью тайно, без брака рожденный:




Пастырь, у стад он своих сочетался любовию с нимфой;

Нимфа, зачавшая, двух близнецов-сынов сих родила:

Юношам вместе и дух сокрушил, и прекрасные члены

Сын Мекистеев, герой, и с рамен их похитил доспехи.



Там же, дышащий бранью, сразил Полипет Астиала;




Царь Одиссей перкозийского воя Пидита низринул

Медною пикой; и Тевкр Аретаона, храброго в битвах.

Несторов сын, Антилох, устремивши сияющий дротик,

Аблера сверг; и владыка мужей Агамемнон – Элата:

Он обитал на брегах светлоструйной реки Сатниона,




В граде высоком Педасе. Филака бегущего сринул

Леит герой; Эврипил же, сразив, обнажил Меланфея.



Но Адраста живым изловил Менелай копьеносный:

Кони его, пораженные страхом на битвенном поле,

Вдруг об мириковой куст колесницу с разбега ударив,




Дышло ее на конце раздробили и сами помчались

К граду, куда и других устрашенные кони бежали.

Сам же Адраст, с колесницы стремглав к колесу покатяся,

Грянулся оземь лицом; и пред павшим стал налетевший

Сильный Атрид Менелай, грозя длиннотенною пикой.




Ноги его обхватил и воскликнул Адраст, умоляя:

«Даруй мне жизнь, о Атрид, и получишь ты выкуп достойный!

Много сокровищ хранится в отеческом доме богатом,

Много и меди, и злата, и хитрых изделий железа.

С радостью выдаст тебе неисчислимый выкуп отец мой,




Если услышит, что я нахожуся живой у данаев!»



Так говорил – и уже преклонял Менелаево сердце;

Храбрый уже помышлял поручить одному из клевретов

Пленника весть к кораблям мореходным, как вдруг Агамемнон,

В встречу бегущий, предстал и грозно вскричал Менелаю:




«Слабый душой Менелай, ко троянцам ли ныне ты столько

Жалостлив? Дело прекрасное сделали эти троянцы

В доме твоем! Чтоб никто не избег от погибели черной

И от нашей руки; ни младенец, которого матерь

Носит в утробе своей, чтоб и он не избег! да погибнут




В Трое живущие все и лишенные гроба исчезнут!»



Так говорящий, герой отвратил помышление брата,

Правду ему говоря; Менелай светлокудрый Адраста

Молча рукой оттолкнул; и ему Агамемнон в утробу

Пику вонзил; опрокинулся он, и мужей повелитель,




Ставши ногою на перси, вонзенную пику исторгнул.



Нестор меж тем аргивян возбуждал, громогласно вещая:

«Други, данаи герои, бесстрашные слуги Арея!

Ныне меж вас да никто, на добычи бросаясь, не медлит

Сзади рядов, чтобы больше отнесть их в стан корабельный.




Нет, поразим сопротивников; после и их вы спокойно

Можете все обнажить на побоище мертвые трупы».



Так говоря, возбудил он и душу и мужество в каждом.

В оное время трояне от дышащих бранью данаев

Скрылись бы в град, побежденные собственной слабостью духа,




Если б Энею и Гектору мудрого не дал совета

Сын Приамов Гелен, знаменитейший птицегадатель:

«Гектор, Эней! на вас, воеводы, лежит наипаче

Бремя забот о народе троянском; отличны вы оба

В каждом намеренье вашем, сражаться ли нужно иль мыслить.




Станьте же здесь и бегущие рати у врат удержите,

Сами везде устремляясь, доколе в объятия жен их

Все беглецы не падут и врагам в посмеянье не будут!

Но когда вы троянские вкруг ободрите фаланги,

Мы, оставаяся здесь, с аргивянами будем сражаться,




Сколько бы ни были ими теснимы: велит неизбежность.

Гектор, но ты поспеши в Илион и совет мой поведай

Матери нашей: пускай соберет благородных троянок

В замок градской, перед храм светлоокой Паллады богини.

Там, заключенные двери отверзя священного дома,




Пышный покров, величайший, прелестнейший всех из хранимых

В царском дому и который сама наиболее любит,

Пусть на колена его лепокудрой Афины положит.

Пусть ей двенадцать крав, однолетних, ярма не познавших,

В храме заклать обрекается, если, молитвы услыша,




Град богиня помилует, жен и младенцев невинных;

Если от Трои священной она отразит Диомеда,

Бурного воя сего, повелителя мощного бегства,

Мужа, который, я мыслю, храбрейший в народе ахейском!

Так ни Пелид не страшил нас, великий мужей предводитель,




Сын, как вещают, богини бессмертной! Тидид аргивянин

Пуще свирепствует: в мужестве с оным никто не сравнится!»



Так говорил он, – и Гектор послушался брата советов;

Быстро герой с колесницы с оружием прянул на землю;

Острые копья колебля, кругом обходил ополченья,




 Дух распаляя на бой; и восставил он страшную сечу.

В бой обратились трояне и стали в лицо аргивянам;

Вспять подалися ряды аргивян, укротили убийство,

Мысля, что бог незримый, нисшедший от звездного неба,

Сам за врагов их поборствует; так обратились трояне.






Гектор еще возбуждал, восклицающий звучно к троянам:

«Храбрые Трои сыны и союзники славные наши!

Будьте мужами, о други, воспомните бурную силу.

Я ненадолго от вас отлучуся в священную Трою

Старцам советным поведать и нашим супругам, да купно




Молят небесных богов, обетуя стотельчие жертвы».



Так говоря им, шествовал шлемом сверкающий Гектор;

Билася сзади его, по стопам и по вые, концами

Черная кожа, которая щит окружала огромный.

Главк между тем, Гипполохид, и сын знаменитый Тидея




Между фаланг на средину сходились, пылая сразиться.

Чуть соступились герои, идущие друг против друга,

Первый из них взговорил Диомед, воеватель могучий:

«Кто ты, бестрепетный муж от земных обитателей смертных?

Прежде не зрел я тебя на боях, прославляющих мужа;




Но сегодня, как вижу, далеко ты мужеством дерзким

Всех превосходишь, когда моего копия нажидаешь.

Дети одних злополучных встречаются с силой моею!

Если бессмертный ты бог, от высокого неба нисшедший,

Я никогда не дерзал с божествами Олимпа сражаться.




Нет, и могучий Ликург, знаменитая отрасль Дриаса,

Долго не жил, на богов, небожителей, руки поднявший.

Некогда, дерзкий, напав на питательниц буйного Вакха,

Их по божественной Ниссе преследовал: нимфы вакханки

Фирсы зеленые бросили в прах, от убийцы Ликурга




Сулицей острой свирепо разимые; Вакх устрашенный

Бросился в волны морские и принят Фетидой на лоно,

Трепетный, в ужас введенный неистовством буйного мужа.

Все на Ликурга прогневались мирно живущие боги;

Кронов же сын ослепил Дриатида; и после недолгой




Жизнию он наслаждался, бессмертным всем ненавистный.

Нет, с богами блаженными я не желаю сражаться!

Если же смертный ты муж и воскормлен плодами земными,

Ближе предстань, да к пределу ты смерти скорее достигнешь».



Быстро ему отвечал воинственный сын Гипполохов:




«Сын благородный Тидея, почто вопрошаешь о роде?

Листьям в дубравах древесных подобны сыны человеков:

Ветер одни по земле развевает, другие дубрава,

Вновь расцветая, рождает, и с новой весной возрастают;

Так человеки: сии нарождаются, те погибают.




Если ж ты хочешь, тебе и о том объявлю, чтобы знал ты

Наших и предков и род; человекам он многим известен.

Есть в конеславном Аргосе град знаменитый Эфира;

В оном Сизиф обитал, препрославленный мудростью смертный,

Тот Сизиф Эолид, от которого Главк породился.




Главк даровал бытие непорочному Беллерофонту,

Коему щедрые боги красу и любезную доблесть

В дар ниспослали; но Прет неповинному гибель умыслил:

Злобно его из народа изгнал (повелитель ахеян

Был он сильнейший: под скипетр его покорил их Кронион).




С юношей Прета жена возжелала, Антия младая,

Тайной любви насладиться; но к ищущей был непреклонен,

Чувств благородных исполненный, Беллерофонт непорочный;

И жена, клевеща, говорила властителю Прету:

– Смерть тебе Прет, когда сам не погубишь ты Беллерофонта:




Он насладиться любовью со мною хотел, с нехотящей. —

Так клеветала; разгневался царь, таковое услыша;

Но убить не решился: в душе он сего ужасался;

В Ликию выслал его и вручил злосоветные знаки,

Много на дщице складной начертав их, ему на погибель;




Дщицу же тестю велел показать, да от тестя погибнет.

Беллерофонт отошел, под счастливым покровом бессмертных.

Мирно достиг он ликийской земли и пучинного Ксанфа;

Принял его благосклонно ликийских мужей повелитель;

Девять дней угощал, ежедневно тельца закалая.




Но воссиявшей десятой богине Заре розоперстой,

Гостя расспрашивал царь и потребовал знаки увидеть,

Кои принес он ему от любезного зятя, от Прета.

И когда он приял злосоветные зятевы знаки,

Юноше Беллерофонту убить заповедал Химеру




Лютую, коей порода была от богов, не от смертных:

Лев головою, задом дракон и коза серединой,

Страшно дыхала она пожирающим пламенем бурным.

Грозную он поразил, чудесами богов ободренный.

После войною ходил на солимов, народ знаменитый;




В битве, ужаснее сей, как поведал он, не был с мужами;

В подвиге третьем разбил амазонок он мужеобразных.

Но ему, возвращавшемусь, Прет погибель устроил:

Избранных в царстве пространном ликиян храбрейших в засаду

Скрыл на пути; но они своего не увидели дома:




Всех поразил их воинственный Беллерофонт непорочный.

Царь наконец познал знаменитую отрасль бессмертных;

В доме его удержал и дочь сочетал с ним царевну;

Отдал ему половину блистательной почести царской;

И ликийцы ему отделили удел превосходный,




Лучшее поле для сада и пашен, да властвует оным.

Трое родилося чад от премудрого Беллерофонта:

Мужи Исандр, Гипполох и прекрасная Лаодамия.

С Лаодамией прекрасной почил громовержец Кронион,

И она Сарпедона, подобного богу, родила.




 Став напоследок и сам небожителям всем ненавистен,

Он по Алейскому полю скитался кругом, одинокий,

Сердце глодая себе, убегая следов человека.

Сына Исандра ему Эниалий, несытый убийством,

Свергнул, когда воевал он с солимами, славным народом.




 Дочь у него – златобраздая гневная Феба сразила.

Жил Гипполох, от него я рожден и горжуся сим родом.

Он послал меня в Трою и мне заповедовал крепко

Тщиться других превзойти, непрестанно пылать отличиться,

Рода отцов не бесчестить, которые славой своею




Были отличны в Эфире и в царстве ликийском пространном.

Вот и порода и кровь, каковыми тебе я хвалюся».



Рек, – и наполнился радостью сын благородный Тидеев;

Медную пику свою водрузил в даровитую землю

И приветную речь устремил к предводителю Главку:




«Сын Гипполохов! ты гость мне отеческий, гость стародавний!

Некогда дед мой Иней знаменитого Беллерофонта

В собственном доме двадцать дней угощал дружелюбно.

Оба друг другу они превосходные дали гостинцы:

Дед мой, Иней, предложил блистающий пурпуром пояс;




Беллерофонт же златой подарил ему кубок двудонный:

Кубок и я, при отходе, оставил в отеческом доме;

Но Тидея не помню; меня он младенцем оставил

В дни, как под Фивами градом ахейское воинство пало.

Храбрый! отныне тебе я средь Аргоса гость и приятель.




Ты же мне – в Ликии, если приду я к народам ликийским.

С копьями ж нашими будем с тобой и в толпах расходиться.

Множество здесь для меня и троян, и союзников славных;

Буду разить, кого бог приведет и кого я постигну.

Множество здесь для тебя аргивян, поражай кого можешь.




Главк! обменяемся нашим оружием; пусть и другие

Знают, что дружбою мы со времен праотцовских гордимся».



Так говорили они – и, с своих колесниц соскочивши,

За руки оба взялись и на дружбу взаимно клялися.

В оное время у Главка рассудок восхитил Кронион:




Он Диомеду герою доспех золотой свой на медный,

Во сто ценимый тельцов, обменял на стоящий девять.



Гектор меж тем приближился к Скейским воротам и к дубу.

Окрест героя бежали троянские жены и девы,

Те вопрошая о детях, о милых друзьях и о братьях,




Те о супругах; но он повелел им молиться бессмертным

Всем, небеса населяющим: многим беды угрожали!



Но когда подошел он к прекрасному дому Приама,

К зданию с гладкими вдоль переходами (в нем заключалось

Вкруг пятьдесят почивален, из гладко отесанных камней,




Близко одна от другой устроенных, в коих Приама

Все почивали сыны у цветущих супруг их законных;

Дщерей его на другой стороне, на дворе, почивальни

Были двенадцать, под кровлей одною, из тесаных камней,

Близко одна от другой устроенных, в коих Приама




Все почивали зятья у цветущих супруг их стыдливых),

Там повстречала его милосердая матерь Гекуба,

Шедшая в дом к Лаодике, своей миловиднейшей дщери;

За руку сына взяла, вопрошала и так говорила:

«Что ты, о сын мой, приходишь, оставив свирепую битву?




Верно, жестоко теснят ненавистные мужи ахейцы,

Ратуя близко стены? И тебя устремило к нам сердце:

Хочешь ты, с замка троянского, руки воздеть к Олимпийцу?

Но помедли, мой Гектор, вина я вынесу чашу

Зевсу отцу возлиять и другим божествам вековечным;




После и сам ты, когда пожелаешь испить, укрепишься;

Мужу, трудом истомленному, силы вино обновляет;

Ты же, мой сын, истомился, за граждан твоих подвизаясь».



Ей отвечал знаменитый, шеломом сверкающий Гектор:

«Сладкого пить мне вина не носи, о почтенная матерь!




Ты обессилишь меня, потеряю я крепость и храбрость.

Чермное ж Зевсу вино возлиять неомытой рукою

Я не дерзну, и не должно сгустителя облаков Зевса

Чествовать или молить оскверненному кровью и прахом.

Но иди ты, о матерь, Афины добычелюбивой




В храм, с благовонным курением, с сонмом жен благородных.

Пышный покров, величайший, прекраснейший всех из хранимых

В царском дому, и какой ты сама наиболее любишь,

Взяв, на колена его положи лепокудрой Афине;

И двенадцать крав однолетних, ярма не познавших,




В храме заклать обрекайся ты, если, молитвы услыша,

Град богиня помилует, жен и младенцев невинных;

Если от Трои священной она отразит Диомеда,

Бурного воя сего, повелителя мощного бегства.

Шествуй же, матерь, ко храму Афины добычелюбивой;




Я же к Парису иду, чтобы к воинству из дому вызвать,

Ежели хочет советы он слушать. О! был бы он там же

Пожран землей! Воспитал Олимпиец его на погибель

Трое, Приаму отцу и всем нам, Приамовым чадам!

Если б его я увидел сходящего в бездны Аид,




Кажется, сердце мое позабыло бы горькие бедства!»



Так говорил, – и Гекуба немедля служительниц дома

Вызвала; жен благородных они собирали по граду.

Тою порой сама в благовонную горницу всходит;

Там у нее сохранялися пышноузорные ризы,




Жен сидонских работы, которых Парис боговидный

Сам из Сидона привез, преплывая пространное море.

Сим он путем увозил знаменитую родом Елену.

Выбрав из оных одну, понесла пред Афину Гекуба

Большую, лучшую в доме, которая швением пышным




Словно звезда сияла и в самом лежала исподе.

С оной пошла, и за ней благородные многие жены.



В замок градской им притекшим, ко храму Афины богини,

Двери пред ними разверзла прелестная ликом Феано,

Дщерь Киссея, жена Антенора, смирителя коней,




Трои мужами избранная жрица Афины богини.

Там с воздеянием рук возопили они пред Афиной;

Ризу Гекубы румяноланитая жрица Феано

Взяв, на колена кладет лепокудрой Афины Паллады

И с обетами молит рожденную богом великим:




«Мощная в бранях, защитница града, Паллада Афина!

Дрот сокруши Диомедов и дай, о богиня, да сам он

Ныне, погибельный, грянется ниц перед башнею Скейской!

Ныне ж двенадцать крав однолетних, ярма не познавших,

В храме тебе мы пожертвуем, если, молитвы услыша,




Град помилуешь Трою и жен, и младенцев невинных!»

Так возглашала, молясь; но Афина молитву отвергла.

Тою порой, как они умоляли рожденную Зевсом,

Гектор великий достигнул Парисова пышного дома.

Сам он дом сей устроил с мужами, какие в то время




В целой Троаде холмистой славнейшие зодчие были:

Мужи ему почивальню, и гридню, и двор сотворили

В замке градском, невдали от Приама и Гектора дома.

В двери вступил божественный Гектор; в деснице держал он

Пику в одиннадцать локтей; далеко на древке сияло




Медное жало копья и кольцо вкруг него золотое.

Брата нашел в почивальне, в трудах над оружием пышным:

Щит он, и латы, и гнутые луки испытывал, праздный.

Там и Елена Аргивская в круге сидела домашних

Жен рукодельниц и славные им назначала работы.




Гектор, взглянув на него, укорял оскорбительной речью:

«Ты не вовремя, несчастный, теперь напыщаешься гневом.

Гибнет троянский народ, пред высокою града стеною

Ратуя с сильным врагом; за тебя и война и сраженья

Вкруг Илиона пылают; ты сам поругаешь другого,




Если увидишь кого оставляющим грозную битву.

Шествуй, пока Илион под огнем сопостатов не вспыхнул».



Быстро ему отвечал Приамид Александр боговидный:

«Гектор! ты вправе хулить, и твоя мне хула справедлива;

Душу открою тебе; преклонися и выслушай слово:




Я не от гнева досель, не от злобы на граждан троянских

Праздный сидел в почивальне; хотел я печали предаться.

Ныне ж супруга меня дружелюбною речью своею

Выйти на брань возбудила; и ныне, чувствую сам я,

Лучше идти мне сражаться: победа меж смертных превратна.




Ежели можно, помедли, пока ополчусь я доспехом;

Или иди: поспешу за тобой и настичь уповаю».



Рек он; ни слова ему не ответствовал Гектор великий.

К Гектору с лаской Елена смиренную речь обратила:

«Деверь жены бесстыдной, виновницы бед нечестивой!




Если б в тот день же меня, как на свет породила лишь матерь,

Вихорь свирепый, восхитя, умчал на пустынную гору

Или в кипящие волны ревущего моря низринул, —

Волны б меня поглотили и дел бы таких не свершилось!

Но, как такие беды божества предназначили сами,




Пусть даровали бы мне благороднее сердцем супруга,

Мужа, который бы чувствовал стыд и укоры людские!

Сей и теперь легкомыслен, подобным и после он будет;

И за то, я надеюсь, достойным плодом насладится!

Но войди ты сюда и воссядь успокоиться в кресло,




Деверь; твою наиболее душу труды угнетают,

Ради меня, недостойной, и ради вины Александра:

Злую нам участь назначил Кронион, что даже по смерти

Мы оставаться должны на бесславные песни потомкам!»



Ей немедля ответствовал Гектор великий: «Елена,




Сесть не упрашивай; как ни приветна ты, я не склонюся;

Сильно меня увлекает душа на защиту сограждан,

Кои на ратных полях моего возвращения жаждут.

Ты же его побуждай; ополчившися, пусть поспешает;

Пусть он потщится меня в стенах еще града настигнуть.




 Я посещу лишь мой дом и на малое время останусь

Видеть домашних, супругу драгую и сына-младенца:

Ибо не знаю, из боя к своим возвращусь ли еще я

Или меня уже боги погубят руками данаев».



Так говоря, удалился шеломом сверкающий Гектор.




 Скоро достигнул герой своего благозданного дома;

Но в дому не нашел Андромахи лилейнораменной.

С сыном она и с одною кормилицей пышноодежной

Вышед, стояла на башне, печально стеная и плача.

Гектор, в дому у себя не нашед непорочной супруги,




 Стал на пороге и так говорил прислужницам-женам:

«Жены-прислужницы, вы мне скорее поведайте правду:

Где Андромаха супруга, куда удалилась из дому?

Вышла ль к золовкам своим, иль к невесткам пышноодежным,

Или ко храму Афины поборницы, где и другие




Жены троян благородные грозную молят богиню?»



И ему отвечала усердная ключница дома:

«Гектор, когда повелел ты, тебе я поведаю правду.

Нет, не к золовкам своим, не к невесткам пошла Андромаха,

Или ко храму Афины поборницы, где и другие




Жены троян благородные грозную молят богиню, —

К башне пошла илионской великой: встревожилась вестью,

Будто троян утесняет могучая сила ахеян;

И к стене городской, торопливая, ринулась бегом,

Словно умом исступленная; с ней и кормилица с сыном».






Так отвечала, – и Гектор стремительно из дому вышел

Прежней дорогой назад, по красиво устроенным стогнам.

Он приближался уже, протекая обширную Трою,

К Скейским воротам (чрез них был выход из города в поле);

Там Андромаха супруга, бегущая, в встречу предстала,




 Отрасль богатого дома, прекрасная дочь Этиона;

Сей Этион обитал при подошвах лесистого Плака,

В Фивах Плакийских, мужей киликиян властитель державный;

Оного дочь сочеталася с Гектором меднодоспешным.

Там предстала супруга: за нею одна из прислужниц




Сына у персей держала, бессловного вовсе, младенца,

Плод их единый, прелестный, подобный звезде лучезарной.

Гектор его называл Скамандрием; граждане Трои —

Астианаксом: единый бо Гектор защитой был Трои.

Тихо отец улыбнулся, безмолвно взирая на сына.




Подле него Андромаха стояла, лиющая слезы;

Руку пожала ему и такие слова говорила:

«Муж удивительный, губит тебя твоя храбрость! ни сына

Ты не жалеешь, младенца, ни бедной матери; скоро

Буду вдовой я, несчастная! скоро тебя аргивяне,




Вместе напавши, убьют! а тобою покинутой, Гектор,

Лучше мне в землю сойти: никакой мне не будет отрады,

Если, постигнутый роком, меня ты оставишь: удел мой —

Горести! Нет у меня ни отца, ни матери нежной!

Старца отца моего умертвил Ахиллес быстроногий,




В день, как и град разорил киликийских народов цветущий,

Фивы высоковоротные. Сам он убил Этиона,

Но не смел обнажить: устрашался нечестия сердцем;

Старца он предал сожжению вместе с оружием пышным.

Создал над прахом могилу; и окрест могилы той ульмы




Нимфы холмов насадили, Зевеса великого дщери.

Братья мои однокровные – семь оставалось их в доме —

Все и в единый день преселились в обитель Аида:

Всех злополучных избил Ахиллес, быстроногий ристатель,

В стаде застигнув тяжелых тельцов и овец белорунных.




 Матерь мою, при долинах дубравного Плака царицу,

Пленницей в стан свой привлек он с другими добычами брани,

Но даровал ей свободу, приняв неисчислимый выкуп;

Феба ж и матерь мою поразила в отеческом доме!

Гектор, ты все мне теперь – и отец, и любезная матерь,




Ты и брат мой единственный, ты и супруг мой прекрасный!

Сжалься же ты надо мною и с нами останься на башне,

Сына не сделай ты сирым, супруги не сделай вдовою;

Воинство наше поставь у смоковницы: там наипаче

Город приступен врагам и восход на твердыню удобен:




Трижды туда приступая, на град покушались герои,

Оба Аякса могучие, Идоменей знаменитый,

Оба Атрея сыны и Тидид, дерзновеннейший воин.

Верно, о том им сказал прорицатель какой-либо мудрый,

Или, быть может, самих устремляло их вещее сердце».






Ей отвечал знаменитый, шеломом сверкающий Гектор:

«Всё и меня то, супруга, не меньше тревожит; но страшный

Стыд мне пред каждым троянцем и длинноодежной троянкой,

Если, как робкий, останусь я здесь, удаляясь от боя.

Сердце мне то запретит; научился быть я бесстрашным,




Храбро всегда меж троянами первыми биться на битвах,

Славы доброй отцу и себе самому добывая!

Твердо я ведаю сам, убеждаясь и мыслью и сердцем,

Будет некогда день, и погибнет священная Троя,

С нею погибнет Приам и народ копьеносца Приама.




Но не столько меня сокрушает грядущее горе

Трои, Приама родителя, матери дряхлой, Гекубы,

Горе, тех братьев возлюбленных, юношей многих и храбрых,

Кои полягут во прах под руками врагов разъяренных,

Сколько твое, о супруга! тебя меднолатный ахеец,




Слезы лиющую, в плен довлечет и похитит свободу!

И, невольница, в Аргосе будешь ты ткать чужеземке,

Воду носить от ключей Мессеиса или Гиперея,

С ропотом горьким в душе; но заставит жестокая нужда!

Льющую слезы тебя кто-нибудь там увидит и скажет:




Гектора это жена, превышавшего храбростью в битвах

Всех конеборцев троян, как сражалися вкруг Илиона!

Скажет – и в сердце твоем возбудит он новую горечь:

Вспомнишь ты мужа, который тебя защитил бы от рабства!

Но да погибну и буду засыпан я перстью земною




Прежде, чем плен твой увижу и жалобный вопль твой услышу!»

Рек – и сына обнять устремился блистательный Гектор;

Но младенец назад, пышноризой кормилицы к лону

С криком припал, устрашася любезного отчего вида,

Яркою медью испуган и гребнем косматовласатым,




Видя ужасно его закачавшимся сверху шелома.

Сладко любезный родитель и нежная мать улыбнулись.

Шлем с головы немедля снимает божественный Гектор,

Наземь кладет его, пышноблестящий, и, на руки взявши

Милого сына, целует, качает его и, поднявши,




Так говорит, умоляя и Зевса, и прочих бессмертных:

«Зевс и бессмертные боги! о, сотворите, да будет

Сей мой возлюбленный сын, как и я, знаменит среди граждан;

Так же и силою крепок, и в Трое да царствует мощно.

Пусть о нем некогда скажут, из боя идущего видя:




Он и отца превосходит! И пусть он с кровавой корыстью

Входит, врагов сокрушитель, и радует матери сердце!»



Рек – и супруге возлюбленной на руки он полагает

Милого сына; дитя к благовонному лону прижала

Мать, улыбаясь сквозь слезы. Супруг умилился душевно,




Обнял ее и, рукою ласкающий, так говорил ей:

«Добрая! сердце себе не круши неумеренной скорбью.

Против судьбы человек меня не пошлет к Аидесу;

Но судьбы, как я мню, не избег ни один земнородный

Муж, ни отважный, ни робкий, как скоро на свет он родится.




Шествуй, любезная, в дом, озаботься своими делами;

Тканьем, пряжей займися, приказывай женам домашним

Дело свое исправлять; а война – мужей озаботит

Всех, наиболе ж меня, в Илионе священном рожденных».



Речи окончивши, поднял с земли бронеблещущий Гектор




Гривистый шлем; и пошла Андромаха безмолвная к дому,

Часто назад озираясь, слезы ручьем проливая.

Скоро достигла она устроением славного дома

Гектора мужегубителя; в оном служительниц многих,

Собранных вместе, нашла и к плачу их всех возбудила:




Ими заживо Гектор был в своем доме оплакан.

Нет, они помышляли, ему из погибельной брани

В дом не прийти, не избегнуть от рук и свирепства данаев.

Тою порой и Парис не медлил в высоких палатах.

В пышный одевшись доспех, испещренный блистательной медью,




 Он устремился по граду, надежный на быстрые ноги.

Словно конь застоялый, ячменем раскормленный в яслях,

Привязь расторгнув, летит, поражая копытами поле;

Пламенный, плавать обыкший в потоке широкотекущем,

Пышет, голову кверху несет; вкруг рамен его мощных




Грива играет; красой благородною сам он гордится;

Быстро стопы его мчат к кобылицам и паствам знакомым:

Так лепокудрый Парис от высот Илионского замка,

Пышным оружием окрест, как ясное солнце, сияя,

Шествовал радостно-гордый; быстро несли его ноги;




Гектора скоро настиг он, когда Приамид лишь оставил

Место, где незадолго беседовал с кроткой супругой.

К Гектору первый вещал Приамид Александр боговидный:

«Верно, почтеннейший брат, твою задержал я поспешность

Долгим медленьем своим и к поре не приспел, как велел ты?»






И ему отвечал шлемоблещущий Гектор великий:

«Друг! ни один человек, душой справедливый, не может

Ратных деяний твоих опорочивать: воин ты храбрый,

Часто лишь медлен, к трудам неохотен; а я непрестанно

Сердцем терзаюсь, когда на тебя поношение слышу




Трои мужей, за тебя подымающих труд беспредельный.

Но поспешим, а рассудимся после, когда нам Кронион

Даст в благодарность небесным богам, бесконечно живущим,

Чашу свободы поставить в обителях наших свободных,

После изгнанья из Трои ахеян меднодоспешных».

. . . . . . .




Песнь семнадцатая. Подвиги Менелая


Он не укрылся от сильного в бранях царя Менелая,

Храбрый Патрокл, пораженный троянами в пламенной битве.

Бросясь вперед, Менелай, ополченный сверкающей медью,

Около тела ходил, как вкруг юницы нежная матерь,




Первую родшая, прежде не знавшая муки рождений, —

Так вкруг Патрокла ходил герой Менелай светлокудрый,

Грозно пред ним и копье уставляя, и щит меднобляшный,

Каждого, кто б ни приближился, душу исторгнуть готовый.

Но не мог пренебречь и Эвфорб, знаменитый копейщик,




Падшего в брани Патрокла героя; приближился к телу,

Стал и воскликнул к могучему в битвах царю Менелаю:

«Зевсов питомец, Атрид, повелитель мужей, удалися,

Тело оставь, отступись от моей ты корысти кровавой!

Прежде меня ни один из троян и союзников славных




В пламенной битве копьем не коснулся Патроклова тела.

Мне ты оставь меж троянами светлою славой гордиться;

Или, страшися, лишу и тебя я сладостной жизни!»



Вспыхнувши гневом, воскликнул Атрид, Менелай светлокудрый:

«Зевсом клянусь, не позволено так беспредельно кичиться!




Столько и лев не гордится могучий, ни тигр несмиримый,

Ни погибельный вепрь, который и большею, дикий,

Яростью в персях свирепствуя, грозною силою пышет,

Сколько Панфоевы дети, метатели копий, гордятся!

Но не спасла Гиперенора конника, гордого силой,




Младость его, как противу меня он с ругательством вышел:

Он вопиял, что презреннейший я меж данаями воин;

Но из битвы, я мню, не своими ногами пошел он

В доме возрадовать кровных своих и супругу младую.

Так и твою сокрушу я надменность, когда ты посмеешь




Ближе ко мне подойти! Но прими мой совет и скорее

Скройся в толпу; предо мною не стой ты, пока над тобою

Горе еще не сбылося! Событие зрит и безумный!»



Так он вещал; но Эвфорб непреклонный ответствовал снова:

«Нет, Менелай, расплатися теперь же со мной за убийство!




Брат мой тобою убит; и гордишься еще ты, что сделал

Горькой вдовою супругу его в новобрачном чертоге

И почтенных родителей в плач неутешный повергнул?

О! без сомнения, плачущим я утешением буду,

Если, сорвавши с тебя и главу, и кровавые латы,




В руки отдам их Панфою и матери нашей Фронтисе.

Но почто остается досель не испытанным подвиг

И не решенными битвой меж нами и храбрость и робость!»



Так произнес – и ударил противника в щит меднобляшный;

Но, не проникшее меди, согнулось копейное жало




В твердом щите. И тогда устремился с убийственной медью

Царь Менелай, умоляющий пламенно Зевса владыку:

Вспять отскочившему он в основание горла Эвфорбу

Пику вонзил и налег, на могучую руку надежный;

Быстро жестокая медь пробежала сквозь нежную выю;




Грянулся оземь Эвфорб, и на нем загремели доспехи;

Кровью власы оросились, прекрасные, словно у граций,

Кудри, держимые пышно златой и серебряной связью.

Словно как маслина древо, которое муж возлелеял

В уединении, где искипает ручей многоводный,




Пышно кругом разрастается; зыблют ее, прохлаждая,

Все тиховейные ветры, покрытую цветом сребристым;

Но незапная буря, нашедшая с вихрем могучим,

С корнем из ямины рвет и по черной земле простирает, —

Сына такого Панфоева, гордого сердцем Эвфорба,




Царь Менелай низложил и его обнажал от оружий.

Словно как лев, на горах возросший, могучестью гордый,

Если из стада пасомого лучшую краву похитит,

Выю он вмиг ей крушит, захвативши в крепкие зубы;

После и кровь, и горячую внутренность всю поглощает,




Жадно терзая; кругом на ужасного псы и селяне,

Стоя вдали, подымают крик беспрерывный, но выйти

Против него не дерзают: бледный их страх обымает, —

Так из троянских мужей никого не отважило сердце

Против царя Менелая, высокого славою, выйти.




Скоро б к дружине понес велелепный доспех Панфоида

Сильный Атрид; но ему позавидовал Феб дальновержец:

Он на Атрида подвигнул подобного богу Арею

Гектора; в образе Мента, киконских мужей воеводы,

К Гектору Феб провещал, устремляя крылатые речи:




«Гектор! бесплодно ты рыщешь, преследуя неуловимых

Коней Пелида героя: Пелидовы кони жестоки!

Их укротить и управить для каждого смертного мужа

Трудно, кроме Ахиллеса, бессмертной матери сына!

Тою порой у тебя Атрейон, Менелай браноносный,




Труп защищая Патроклов, храбрейшего воина свергнул,

Бурную мощь обуздал он Панфоева сына Эвфорба».



Рек, – и вновь обратился бессмертный к борьбе человеков.

Гектору горесть жестокая мрачное сердце стеснила;

Окрест себя обозрел он ряды и мгновенно увидел




Мужа, похитить спешащего светлый доспех, и другого,

В прахе простертого: кровь изливалась из раны широкой.

Бросился Гектор вперед, ополченный сверкающей медью,

Звучно кричащий и быстрый, как бурный пламень Гефестов.

И не укрылся от сына Атреева крик его звучный;




Думен Атрид совещался с своею душой благородной:

«Горе! когда я оставлю доспех сей прекрасный и брошу

Тело Патрокла, за честь мою положившего душу,

Каждый меня аргивянин осудит, который увидит!

Если ж на Гектора я и троян одинок ополчуся,




Бегства стыдяся, один окружен я множеством буду:

Всех троянцев сюда ведет шлемоблещущий Гектор.

Но почто у меня волнуется сердце в сих думах!

Кто, вопреки божеству, осмелится с мужем сражаться,

Богом хранимым, беда над главой того быстрая грянет.




 Нет, аргивяне меня не осудят, когда уступлю я

Гектору сильному в брани: от бога воинствует Гектор.

Если ж Аякса я где-либо, духом бесстрашного, встречу,

С ним устремимся мы вновь и помыслим о пламенной битве,

Даже и противу бога, только бы тело Патрокла




Нам возвратить Ахиллесу; из зол бы то меньшее было».



Тою порою, как думы сии в уме обращал он,

Близко троян подступили ряды, и пред оными Гектор.

Вспять Менелай отступил и оставил Патроклово тело,

Часто назад озираясь, подобно как лев густобрадый,




Коего псы и народ от загона волов отгоняют

Копьями, криками; гордого зверя могучее сердце

Страхом стесняется; нехотя он от загона уходит, —

Так отошел от Патрокла герой Менелай светлокудрый,

Стал и назад обратился, приближася к сонму данаев.




Там он Аякса искал, Теламонова мощного сына;

Скоро увидел героя на левом крыле ратоборства,

Где он дружины свои ободрял, поощряя на битву;

Свыше ниспосланным ужасом их поразил дальновержец.

Он устремился к Аяксу и так восклицал, приближаясь:




«Друг Теламонид, сюда! за Патрокла сраженного в битву!

Может быть, сыну Пелееву мы возвратим хоть нагое

Тело его, а доспехи похитил убийственный Гектор».



Так говорил – и воинственный дух взволновал у Аякса.

Он устремился вперед, и при нем Менелай светлокудрый.




Гектор меж тем, обнаживши от славных доспехов Патрокла,

Влек, чтобы голову с плеч отрубить изощренною медью,

Труп же его изувеченный псам на съедение бросить.

Вдруг Теламонид, с щитом перед персями, башне подобным,

Грозный явился; и Гектор, назад отступивши к дружинам,




Прянул в свою колесницу; доспехи же отдал троянам

Несть в Илион, да хранятся ему на великую славу.

Но Теламонид, огромным щитом Менетида покрывши,

Грозен стоял, как становится лев пред своими детями,

Если ему, малосильных ведущему, в мрачной дубраве




Встретятся ловчие; он, раздражаясь, очами сверкает,

Хмурит чело до бровей, покрывая и самые очи, —

Сын Теламонов таков обходил Менетидово тело.

Подле его же, с другой стороны, Менелай браноносный

Мрачен стоял, величайшую горесть в сердце питая.




Главк между тем Гипполохид, ликийских мужей воевода,

Грозно взирая на Гектора, горькой язвил укоризной:

«Гектор, герой по наружности! как ты далек от геройства!

Суетно добрая слава идет о тебе, малодушный!

Думай о способах, как от враждебных и град свой и замок




Можешь избавить один ты с мужами, рожденными в Трое.

Что до ликиян, вперед ни один не пойдет на данаев

Биться за град; никакой благодарности здесь не находит,

Кто ежедневно и ревностно с вашими бьется врагами.

Как же простого ты ратника в войске народном заступишь,




Муж злополучный, когда Сарпедона, и гостя и друга,

Предал без всякой защиты ахеянам в плен и добычу?

Мужа, толико услуг оказавшего в жизни как граду,

Так и тебе? Но и псов от него отогнать не дерзнул ты!

Если еще хоть один от ликийских мужей мне послушен,




Мы возвратимся в дома: приближается пагуба Трои! —

Если б имели трояне отважность и дух дерзновенный,

Дух, мужей обымающий, кои за землю родную

Против врагов и труды, и жестокие битвы подъемлют,

Скоро бы мы увлекли в илионские стены Патрокла.




Если ж бы славный мертвец сей в обитель владыки Приама,

В град Илион перешел, среди боя захваченный нами,

Скоро б ахейцы нам выдали пышный доспех Сарпедона;

Мы и его самого принесли б в илионские стены:

Ибо повержен служитель героя, который славнее




Всех аргивян при судах и клевретов предводит храбрейших.

Ты ж не дерзнул Теламонову сыну, Аяксу герою,

Противостать и, бестрепетно смотря противнику в очи,

Прямо сразиться не смел: несравненно тебя он храбрее!»



Гневно на Главка взглянув, отвечал шлемоблещущий Гектор:




«Главк, и таков ты будучи, так говоришь безрассудно!

Мыслил, о друг, я доныне, что разумом ты превосходишь

Всех населяющих землю пространной державы ликийской;

Ныне ж твой ум совершенно порочу; и что ты вещаешь?

Ты вопиешь, что не смел я Аякса огромного встретить?




Нет, ни сраженья, ни топота конского я не страшился!

Но Кронида совет человеческих крепче советов:

Он устрашает и храброго, он и от мужа победу

Вспять похищает, которого сам же подвигнет ко брани.

Шествуй со мною, и стой близ меня, и рассматривай дело:




Целый ли день я останусь, как ты проповедуешь, робким;

Или какого-нибудь, и кипящего боем данайца,

Мужество я укрощу при защите Патроклова тела!»



Так произнес – и, троян возбуждающий, звучно воскликнул:

«Трои сыны, и ликийцы, и вы, рукоборцы дардане!




Будьте мужами, друзья, и воспомните бурную доблесть;

Я ж Ахиллеса героя оденуся бранным доспехом,

Славным, который добыл я, Патроклову мощь одолевши».



Так восклицающий, вышел из битвы пылающий Гектор,

Шлемом сияя; пустился бежать и настигнул клевретов




Скоро, еще не далеких, стремительно их догоняя,

Несших в святой Иллион Ахиллесов доспех знаменитый.

Став от боя вдали, Приамид обменялся доспехом:

Свой разрешил и отдал, да несут в илионские стены

Верные други, а сам облекался доспехом бессмертным




Славного мужа Пелида, который небесные боги

Дали Пелею герою; Пелей подарил его сыну,

Старец; но сын под доспехом отца не успел состареться.



Зевс, олимпийский блистатель, узрев, как от битв удаленный

Гектор доспехом Пелида, подобного богу, облекся,




Мудрой главой покивал и в душе своей проглаголал:

«Ах, злополучный, душа у тебя и не чувствует смерти,

Близкой к тебе! Облекаешься ты бессмертным доспехом

Сильного мужа, которого все браноносцы трепещут!

Ты умертвил у него кроткодушного, храброго друга




И доспехи героя с главы и с рамен недостойно

Сорвал! Но дам я тебе одоление крепкое в брани

Мздою того, что из рук от тебя, возвратившегось с боя,

Славных оружий Пелида твоя Андромаха не примет!»



Рек – и манием черных бровей утвердил то Кронион.




Гектора тело доспех обольнул, и вступил ему в сердце

Бурный, воинственный дух; преисполнились все его члены

Силой и крепостью. Он к знаменитым друзьям Илиона

Шествовал с криком могучим, и взорам всех представлялся,

В блеске доспехов бессмертных, самим Ахиллесом великим.




Так обходящий ряды, ободрял воевод он речами:

Месфла, Ферсилоха, Медона, ветвь Гипполохову Главка,

Гиппофооя, Дезинора, Астеропея героя,

Хромия, Форка и славного в птицегаданье Эннома;

Сих возбуждал он вождей, устремляя крылатые речи:




 «Слушайте, сонмы несметные наших друзей и соседей!

Я не искал многолюдства, и, нужду не в оном имея,

Вас из далеких градов собирал я в священную Трою.

Нет, но чтоб вы и супруг и детей неповинных троянских

Ревностно мне защищали от бранолюбивых данаев.




 С мыслию сею и данями я, и припасами корма

Свой истощаю народ, чтобы мужество ваше возвысить.

Станьте ж в лицо сопротивных; и каждый из вас или гибни,

Или спасай свой живот! таково состояние ратных!

Кто между вами Патрокла, хотя и убитого, ныне




К сонму троян привлечет и пред кем Теламонид отступит,

Тот половину корыстей возьмет, половина другая

Будет моею; но славою он, как и я, да гордится».



Гектор сказал, – и они на данаев обрушились прямо,

Копья поднявши; надеждою гордой ласкалось их сердце,




Тело Патрокла отбить у Аякса, твердыни данаев.

Мужи безумные! многим при теле исторгнул он душу.

Их усмотревши, Аякс возгласил к Менелаю герою:

«Друг Менелай, питомец Зевеса! едва мы, как мыслю,

Сами успеем с тобой возвратиться живые из битвы!




Я беспокоюсь не столько о теле Менетия сына:

Скоро несчастный насытит и псов и пернатых троянских, —

Сколько страшусь о главе и своей и твоей, чтобы горе

Их не постигнуло; тучею брани здесь все покрывает

Гектор; и нам, очевидно, грозит неизбежная гибель!




Кличь, о любезный, данайских героев; быть может, услышат».



Так говорил, и послушал его Менелай светловласый, —

Голосом громким вскричал, призывая на помощь данаев:

«Други, вожди и правители мудрые храбрых данаев,

Вы, которые в пиршествах с нами, сынами Атрея,




Вместе народное пьете и каждый народом подвластным

Правите: власть бо и славу приемлете свыше от Зевса!

Каждого ныне из вас распознать предводителя воинств

Мне невозможно: сражения пламень кругом нас пылает!

Сами спешите сюда и, наполняся гордого гнева,




Быть Патроклу не дайте игралищем псов илионских!»

Так восклицал он, – и ясно услышал Аякс Оилеев;

Первый предстал к Менелаю, побоищем быстро пробегший;

Следом за ним Девкалид и сопутник царя Девкалида,

Муж Мерион, Эниалию равный, губителю смертных.




Прочих мужей имена кто мог бы на память поведать,

После пришедших и быстро восставивших битву данаев?



Прежде трояне напали громадой; предшествовал Гектор.

Словно, как в устьях реки, от великого Зевса ниспадшей,

Вал, при истоке, огромный ревет и высокие окрест




Воют брега от валов, изрыгаемых морем на сушу, —

Столько был шумен подъятый троянами клик; но данаи

Вкруг Менетида стояли, единым кипящие духом,

Крепко сомкнувшись щитами их медными. Свыше над ними,

Окрест их шлемов сияющих, страшный разлил громодержец




Мрак; никогда Менетид ненавистен владыке бессмертных

Не был, доколе дышал и служил Эакиду герою;

Не было богу угодно, чтоб снедию псов илионских

Стал Менетид, – и воздвиг он друзей на защиту героя.



Первые сбили трояне ахейских сынов быстрооких.




Тело оставя, побегли они; но ни воя меж ними

Трои сыны не сразили, надменные, как ни пылали;

Тело ж они увлекли; но вдали от него и данаи

Были не долго: их всех обратил с быстротою чудесной

Сын Теламона, и видом своим, и своими делами




Всех аргивян превышающий, после Пелида героя.

Ринулся он сквозь передних, могучестью вепрю подобный,

Горному вепрю, который и псов, и младых звероловцев

Всех, обращаяся быстро, легко рассыпает по дебри, —

Так Теламона почтенного сын, Аякс благородный,




Бросясь, рассыпал легко сопротивных густые фаланги,

Кои уже окружили Патрокла и сердцем пылали

В стены градские увлечь и великою славой покрыться.

Тело уж Гиппофоой, пеласгийского Лефа рожденье,

За ногу торопко влек по кровавому поприщу боя,




Около глезны, у жил, обвязавши ремнем перевесным;

Гектору сим и троянам хотел угодить он; но быстро

Гибель пришла, и не спас ни один из друзей пламеневших.

Грозный Аякс, на него сквозь разорванных толпищ обрушась,

Пикою врукопашь грянул по медноланитному шлему;




И расселся шелом густогривый под медяным жалом,

Быв поражен и огромным копьем, и рукою могучей.

Мозг по Аякса копью побежал из главы раздробленной,

Смешанный с кровью: исчезла могучесть; из трепетных дланей

Ногу Патрокла героя на землю пустил, и на месте




Сам он, лицом повалившися, пал подле мертвого мертвый,

Пал далеко от Лариссы родной; ни родителям бедным

Он не воздал за труды воспитания; век его краток

Был на земле, Теламонова сына копьем пресеченный.

Гектор меж тем на Аякса направил сияющий дротик.




 Тот, хоть и в пору завидел, от быстронесущейся меди

Чуть уклонился; но Гектор Схедия, Ифитова сына,

Храброго мужа фокеян, который в славном Панопе

Домом богатым владел и властвовал многим народом, —

Мужа сего поразил под ключом: совершенно сквозь выю




Бурное жало копья и сквозь рамо вверху пробежало;

С шумом упал он на дол, и взгремели на падшем доспехи.

Мощный Аякс бранодушного Форка, Фенопсова сына,

Труп защищавшего Гиппофооя, ударил в утробу:

Лату брони просадила и внутренность медь сквозь утробу




Вылила; в прах повалившись, хватает рукою он землю.

Вспять отступили передних ряды и сияющий Гектор.

Крикнули громко данаи и Гиппофооя и Форка

Разом тела увлекли и с рамен их сорвали доспехи.



Скоро опять бы трояне от бранолюбивых данаев




Скрылися в град, побежденные собственной слабостью духа;

Славу ж стяжали б данаи, противу судеб громодержца,

Силой своею и доблестью; но Аполлон на данаев,

Гневный, Энея воздвигнул, образ прияв Перифаса,

Сына Эпитова: он при отце престарелом Энея,




Вестником быв, состарелся, исполненный кротких советов;

Образ приявши его, Аполлон провещал ко Энею:

«Как же могли б вы, Эней, защитить, вопреки и бессмертным,

Град Илион, как я некогда видел других человеков,

Крепко надежных на силу, на твердость сердец и на храбрость,




С меньшей дружиной своею, превысшею всякого страха!

Нам же и самый Кронид благосклоннее, чем аргивянам,

Хощет победы; но вы лишь трепещете, стоя без битвы!»



Так провещал, – и Эней пред собою познал Аполлона,

В очи воззревший, и крикнул он Гектору голосом звучным:




«Гектор и вы, воеводы троян и союзных народов!

Стыд нам, когда мы вторично от бранолюбивых данаев

Скроемся в град, побежденные собственной слабостью духа!

Нет, божество говорит, – предо мною оно предстояло, —

Зевс, промыслитель верховный, нам благосклонствует в брани!




Прямо пойдем на данаев! Пускай сопостаты спокойно

К черным своим кораблям не приближатся с телом Патрокла!»



Рек – и, из ряду переднего вылетев, стал перед войском.

Трои сыны обратились и стали в лицо аргивянам.

Тут благородный Эней, ополченный копьем, Леокрита,




Сына Аризбанта, сверг, Ликомедова храброго друга.

В жалость о падшем пришел Ликомед, благодушный воитель;

К телу приближился, стал и, сияющий ринувши дротик,

Он Апизаона, сына Гиппасова, сил воеводу,

В печень под сердцем пронзил и сломил ему крепкие ноги,




Мужу, который притек от цветущих полей пеонийских

И на битвах блистал, как храбрейший по Астеропее.

В жалость пришел о поверженном Астеропей бранодушный;

Прямо и он на данаев ударил, пылая сразиться:

Тщетная доблесть! Кругом, как стеной, ограждались щитами




Окрест Патрокла стоящие, острые копья уставив.

Их непрестанно Аякс обходил, убеждающий сильно:

Шагу назад отступать не приказывал сын Теламонов;

С места вперед не идти, чтоб вдали от дружины сражаться;

Крепко у тела стоять и при нем с нападающим биться.




Так убеждал их великий Аякс. Между тем заливалась

Кровью багряной земля, упадали одни на другие

Трупы как храбрых троян и союзников их знаменитых,

Так и данайских мужей; и они не без крови сражались;

Меньше лишь гибнуло их; помышляли они беспрестанно,




Как им друг друга в толпе защищать от опасности грозной.



Битва пылала, как огнь пожирающий; каждый сказал бы, —

Верно, на тверди небесной не цело ни солнце, ни месяц:

Мраком таким на побоище были покрыты герои,

Кои кругом Менетида, его защищая, стояли.




Прочие ж рати троян и красивопоножных данаев

Вольно сражались, под воздухом ясным; везде разливался

Пламенный солнечный свет, над равниною всей, над горами

Не было облака; с отдыхом частым сражалися войски;

Стороны обе свободно от стрел уклонялися горьких,




 Ратуясь издали. Здесь же, в средине, во мраке и сече

Горе терпели; нещадно жестокая медь поражала

Воев храбрейших. Но к двум браноносцам еще не достигла,

К славным мужам, Фразимеду и брату его Антилоху,

Весть, что не стало Патрокла; еще они мнили, что храбрый




Жив и пред первой фалангою ратует гордых пергамлян.

Оба они, от друзей отвращая убийство и бегство,

В поле отдельно сражалися; так заповедовал Нестор,

В бой могучих сынов от ахейских судов посылая.



Те ж с одинаким неистовством спорили в страшном убийстве




Целый сей день; от труда непрерывного потом и прахом

Были колена, и ноги, и голени каждого воя,

Были и руки и очи покрыты на битве, пылавшей

Вкруг знаменитого друга Пелеева быстрого сына.

Словно когда человек вола огромного кожу




Юношам сильным дает растянуть, напоенную туком;

Те, захвативши ее и кругом расступившися, тянут

В разные стороны; влага выходит, а тук исчезает,

И, от многих влекущих, кругом расширяется кожа, —

Так и сюда и туда Менетида, на узком пространстве,




Те и другие влекли: несомненной надеждой пылали

Трои сыны к Илиону увлечь, а данайские мужи

К быстрым судам; и кругом его тела кипел ратоборный

Бурный мятеж; ни Арей, возжигатель мужей, ни Афина,

Видя его, не хулу б изрекла, и горящая гневом.






Подвиг такой за Патрокла, и воям и коням жестокий,

В день сей устроил Зевес. Но дотоле о смерти Патрокла

Вовсе не ведал герой Ахиллес, бессмертным подобный;

Рати далеко уже от ахейских судов воевали,

Близко троянской стены; не имел он и дум, что сподвижник




Пал; уповал он, что жив и, приближась к вратам Илиона,

Вспять возвратится; он ведал и то, что Приамова града,

Трои, Патрокл без него не разрушит, ни с ним совокупно.

Часто о том он слышал от матери: в тайных беседах

Сыну она возвещала совет великого Зевса;




Но беды жесточайшей, грозившей ему, не открыла

Нежная матерь: погибели друга, дражайшего сердцу.



Те ж неотступно у тела, уставивши острые копья,

Беспрерывно сшибались, один поражая другого.

Так восклицали иные от меднодоспешных данаев:




«Други данаи! бесславно для нас возвратиться отсюда

К нашему стану! На этом пусть месте утроба земная,

Мрачная, всех нас поглотит! И то нам отраднее будет,

Нежели тело сие попустить конеборцам троянам

С поля увлечь в Илион и сияющей славой покрыться!»



Так же иной говорил и в дружине троян крепкодушных:




«Други, хотя бы нам должно у трупа сего и погибнуть

Всем до последнего, с поля сего не сойдем ни единый!»



Так восклицали трояне – и дух у друзей распаляли.

Яростно билися воины; гром, раздаваясь, железный




 К медному небу всходил по пустынным пространствам эфира.



Кони Пелеева сына, вдали от пылающей битвы,

Плакали стоя, с тех пор как почуяли, что их правитель

Пал, низложенный во прах, под убийственной Гектора дланью.

Сын Диореев на них Автомедон, возатай искусный,




Сильно и с быстрым бичом налегал, понуждающий к бегу,

Много и ласк проговаривал, много и окриков делал:

Но ни назад, к Геллеспонту широкому, в стан мирмидонский,

Кони бежать не хотели, ни в битву к дружинам ахейским.

Словно как столп неподвижен, который стоит на кургане,




Мужа усопшего памятник или жены именитой, —

Так неподвижны они в колеснице прекрасной стояли,

Долу потупивши головы; слезы у них, у печальных,

Слезы горючие с веждей на черную капали землю,

С грусти по храбром правителе; в стороны пышные гривы




Выпав из круга ярма, у копыт осквернялися прахом. —

Коней печальных узрев, милосердовал Зевс промыслитель

И, главой покивав, в глубине проглаголал душевной:

«Ах, злополучные, вас мы почто даровали Пелею,

Смертному сыну земли, не стареющих вас и бессмертных?




Разве, чтоб вы с человеками бедными скорби познали?

Ибо из тварей, которые дышат и ползают в прахе,

Истинно в целой вселенной несчастнее нет человека.

Но не печальтеся: вами отнюдь в колеснице блестящей

Гектор не будет везом торжествующий: не попущу я!




Иль не довольно, что он Ахиллеса доспехом гордится?

Вам же я новую крепость вложу и в колена и в сердце;

Вы Автомедона здравым из пламенной брани спасите

К черным судам, а троянам еще я славу дарую

Рать побивать, доколе судов мореходных достигнут,




И закатится солнце, и мраки священные снидут».



Так произнес он – и коням вдохнул благородную силу.

Кони, от грив пресмыкавшихся прах отряхнувши на землю,

Вдруг с колесницею быстрой меж двух ополчений влетели.

Ими напал Автомедон, хотя и печальный по друге;




Он на конях налетал, как на стаю гусиную коршун.

Быстро и вспять убегал от свирепости толпищ троянских,

Быстро скакал и вперед, обращающий толпища в бегство.

Но, в погоню бросаяся, он не сражал сопротивных;

Не было средства ему, одному в колеснице священной,




Вдруг и копье устремлять, и коней укрощать быстролетных.

Скоро увидел его мирмидонянин, сердцу любезный,

Искренний друг Алкимедон, Лаеркея сын Эмонида;

Сзади приближился он и вещал к Автомедону громко:

«Друг Автомедон, какой из бессмертных совет бесполезный




В сердце тебе положил и суждение здравое отнял?

Что ты противу троян, впереди, одинокий воюешь?

Друг у тебя умерщвлен, а бронею, с него совлеченной,

Перси покрыв, величается Гектор, броней Ахиллеса!»

Быстро ему с колесницы вещал Диорид Автомедон:




«Кто, Алкимедон могучий, как ты, из ахеян искусен

Коней бессмертных в деснице держать и покорность и ярость?

Был Менетид, искусством ристателя, в дни своей жизни,

Равный богам; но великого смерть и судьба одолела!

Шествуй, любезный; и бич, и блестящие конские вожжи




В руки прими ты; а я с колесницы сойду, чтоб сражаться».



Так произнес; Алкимедон на бранную стал колесницу;

Разом и бич и бразды захватил в могучие руки;

Но Диорид соскочил; и узрел их сияющий Гектор,

И к Энею герою, стоящему близко, воскликнул:




«Храбрый Эней, меднолатный дарданцев советник верховный!

Я примечаю коней быстроногого мужа Пелида,

В битве явившихся вновь, но с возницами, робкими духом.

Я уповаю добыть их, когда и твое совокупно

Сердце готово; уверен, когда нападем мы с тобою,




Противостать не посмеют они, чтобы с нами сразиться».



Рек, – и послушался Гектора сын знаменитый Анхизов:

Бросился прямо, уставив пред персями тельчие кожи,

Крепкие кожи сухие, покрытые множеством меди.

С ними и Хромий герой и Арет, красотой небожитель,




Бросились оба; надеждою верной ласкалось их сердце

И возниц поразить, и угнать их коней крутовыйных.

Мужи безумцы! они не без крови должны возвратиться

Вспять от возниц. Автомедон едва помолился Крониду,

Силою в нем и отвагой наполнилось мрачное сердце.




Быстро воззвал Диорид к Алкимедону, верному другу:

«Друг Алкимедон! держись от меня недалече с конями;

Пусть за хребтом я слышу их пышущих: ибо уверен,

Гектор, на нас устремленный, едва ль обуздает свирепство,

Прежде пока не взойдет на коней Ахиллесовых бурных,




Нас обоих умертвив, и покуда рядов не погонит

Воинств ахейских иль сам пред рядами не ляжет сраженный!»



Так произнесши, к Аяксам воззвал и к царю Менелаю:

«Царь Менелай и аргивских мужей воеводы Аяксы!

Храбрым другим аргивянам поверьте заботу о мертвом;




Пусть окружают его и враждебных ряды отражают;

Вы же от нас, от живых, отразите грозящую гибель!

Здесь нападают на нас, окруженных плачевным убийством,

Гектор герой и Эней, храбрейшие воины Трои!

Впрочем, еще то лежит у бессмертных богов на коленах:




Мчись и мое копие, а Кронион решит остальное!»



Рек он – и, мощно сотрясши, поверг длиннотенную пику,

И ударил Арета в блистательный щит круговидный;

Щит копия не сдержал: сквозь него совершенно проникло

И сквозь запон блистательный в нижнее чрево погрузло.




Так, если юноша сильный, с размаху секирою острой

В голову, между рогами, степного тельца поразивши,

Жилу совсем рассечет; подскочивши, телец упадает, —

Так подскочил он и навзничь упал; изощренная – сильно

Медь у Арета в утробе сотрясшись, разрушила крепость.




Гектор пустил в Автомедона пикой своею блестящей;

Тот же, приметив ее, избежал угрожающей меди,

Быстро вперед наклонясь; за хребтом длиннотенная пика

В черную землю вонзилась и верхним концом трепетала

Долго, пока не смирилася ярость убийственной меди.




И они б на мечах рукопашно сразиться сошлися;

Но Аяксы могучие пламенных их разлучили,

Оба пришедши сквозь сечу на дружеский голос призывный.

Их устрашася могучих, стремительно вспять отступили

Гектор герой, и Эней Анхизид и божественный Хромий;




 Друга Арета оставили там, прободенного в сердце,

В прахе лежащего; сын Диореев, Арею подобный,

С тела оружия сорвал и так, торжествуя, воскликнул:

«Ах, наконец хоть несколько я о Патрокловой смерти

Горесть от сердца отвел, хотя и слабейшего свергнув!»






Рек – и, подняв, в колесницу корысти кровавые бросил;

Быстро поднялся и сам, по рукам и ногам отовсюду

Кровью облитый, как лев истребительный, тура пожравший.



Окрест Патрокла с свирепостью новою брань загоралась,

Тяжкая, многим плачевная; бой распаляла Афина,




С неба нисшедши: ее ниспослал промыслитель Кронион

Дух аргивян возбудить: обратилося к ним его сердце.

Словно багряную радугу Зевс простирает по небу,

Смертным являющий знаменье или погибельной брани,

Или годины холодной, которая пахарей нудит




В поле труды прерывать, на стада же унылость наводит, —

Дочь такова громодержца, в багряный одетая облак,

К сонму данаев сошла и у каждого дух распаляла.

К первому сыну Атрея богиня, помощная в бранях,

Бывшему ближе других, Менелаю герою воззвала,




 Феникса старца приявшая образ и голос могучий:

«Стыд и позор, Менелай, на тебя упадет вековечный,

Если Пелида великого – верного друга Патрокла,

Здесь, под стеною троянскою, быстрые псы растерзают!

Действуй решительно, все возбуди ополченья данаев!»






Быстро ответствовал ей Менелай, знаменитый воитель:

«Феникс, отец, давнородшийся старец! да даст Тритогена

Крепость деснице моей и спасет от убийственных копий!

В сечу готов я лететь, готов отстаивать тело

Друга Патрокла: глубоко мне смерть его тронула душу!




Но свирепствует Гектор, как бурный огонь; непрестанно

Все истребляет кругом: громовержец его прославляет!»



Рек, – и наполнилась радостью дочь светлоокая Зевса:

Ибо ее от бессмертных молящийся первую призвал.

Крепость ему в рамена и в колена богиня послала,




Сердце ж наполнила смелостью мухи, которая, мужем

Сколько бы крат ни была, дерзновенная, согнана с тела,

Мечется вновь уязвить, человеческой жадная крови, —

Смелость такая Атриду наполнила мрачное сердце.

Бросился он к Менетиду и ринул блестящую пику.




Был меж троянами воин Подес, Этионова отрасль,

Муж и богатый и славный, отлично меж граждан троянских

Гектором чтимый, как друг, и в пирах собеседник любезный.

Мужа сего, обратившегось в бегство, Атрид светловласый

В запон копьем поразил, и насквозь его медь просадила;




С шумом он грянулся в прах; и Атрид Менелай дерзновенно

Мертвого к сонму друзей от троян повлек одинокий.

Гектора тою порой возбуждал стреловержец, явяся,

Фенопса образ приявши, который Приамову сыну

Другом любезнейшим был, Абидоса приморского житель;




Образ приявши его, провещал Аполлон стреловержец:

«Кто ж еще более, Гектор, тебя устрашит из данаев,

Ежели ты Менелая трепещешь? Был он доныне

Воин в сражениях слабый, а ныне один от пергамлян

Тело влечет! У тебя умертвил он любезного друга,




Храброго, в первом ряду, Этионова сына, Подеса!»



Рек, – и покрыло Гектора облако мрачное скорби;

Он устремился вперед, потрясая сверкающей медью.

В оное время Кронион приял свой эгид бахромистый,

Пламеннозарный, и, тучами черными Иду покрывши,




Страшно блеснул, возгремел и потряс гровомержец эгидом,

Вновь посылая победу троянам и бегство данаям.



Бегство ужасное начал вождь Пенелей беотиец.

Он, беспрестанно вперед устремляяся, в рамо был ранен

Сверху скользнувшим копьем; но рассекло тело до кости




Полидамаса оружие: он его врукопашь ранил.

Гектор ударом копья Алектриона сыну, Леиту,

Руку близ кисти пронзил и унял его рьяную храбрость;

Он побежал, озираяся; более в сердце не чаял

Острою пикой владеть и сражаться с народом троянским.




Гектора ж Идоменей, на Леита летевшего, прямо

В грудь, у сосца, по блестящему панцирю пикой ударил:

Пика сломилась у трубки огромная; крикнула громко

Сила троянская. Гектор направил копье в Девкалида

(Он в колеснице стоял) и немного в него не уметил;




Керана он поразил, Мерионова друга-возницу,

Мужа, который за ним из цветущего следовал Ликта.

(Пешим сперва Девкалид от судов мореходных явился

В битву и, верно, б троянам великую славу доставил,

Если бы Керан скорее коней не пригнал быстроногих:




Светом царю он явился, годину отвел роковую,

Сам же – дух свой предал под убийственной Гектора дланью.)

Гектор его копием улучает под челюсть, и зубы

Вышибла острая медь и язык посредине рассекла;

Он с колесницы падет и бразды разливает по праху.




Их Мерион, наклоняся поспешно, своими руками

С праха земного подъял и воскликнул к царю Девкалиду:

«Быстро гони, Девкалион, пока до судов не домчишься!

Ныне ты видишь и сам, что победа уже не ахеян!»



Рек, – и бичом Девкалион хлестнул по коням лепогривым,




Правя к судам; боязнь Девкалиону пала на сердце.

В оное же время постиг и Аякс, и Атрид светловласый

Волю Кронида, что Трои сынам даровал он победу.

Слово пред воинством начал Аякс Теламонид великий:

«Горе, о други! Теперь уж и тот, кто совсем малосмыслен,




Ясно постигнет, что славу Кронион троянам дарует!

Стрелы троянские, кто б ни послал их, и слабый и сильный,

Все поражают: Кронид без различия все направляет;

Стрелы же наши у всех бесполезно валятся на землю!

Но решимся, данаи, и сами помыслим о средстве,




Как Менетидово тело увлечь от враждебных, и вместе

Как, и самим возвратяся, друзей нам возрадовать милых,

Кои, взирая на нас, сокрушаются; более, мыслят,

Гектора мужеубийцы ни силы, ни рук необорных

Мы не снесем, но в суда мореходные бросимся к бегству.




О, если б встретился друг, к объявлению вести способный

Сыну Пелееву; он, как я думаю, вовсе не слышал

Вести жестокой, не знает, что друг его милый погибнул.

Но никого я такого не вижу в дружине ахейской.

Мраком покрыты глубоким и ратные мужи, и кони!




Зевс, наш владыка, избавь аргивян от ужасного мрака!

Дневный свет возврати нам, дай нам видеть очами!

И при свете губи нас, когда уже так восхотел ты!»



Так говорил, – и слезами героя отец умилился:

Быстро и облак отвел, и мрак ненавистный рассеял;




Солнце с небес засияло, и битва кругом осветилась.

И Аякс Теламонид воззвал к Менелаю Атриду:

«Ныне смотри, Менелай благородный, и если живого

Можешь обресть Антилоха, почтенного Нестора сына,

Сам убеди, да скорее идет Ахиллесу герою




Весть объявить, что любезнейший друг его в брани погибнул!»



Так говорил, – и послушал его Менелай светловласый;

Но уходил от побоища, словно как лев от загона,

Где наконец истомился, и псов и мужей раздражая.

Зверю они не дающие тука от стад их похитить,




Целую ночь стерегут, а он, алкающий мяса,

Мечется прямо, но тщетно ярится: из рук дерзновенных

С шумом летят, устремленному в сретенье, частые копья,

Главни горящие; их устрашается он, и свирепый,

И со светом Зари удаляется, сердцем печален, —




Так от Патрокла герой отошел, Менелай светловласый,

С сильным в душе нехотением: он трепетал, да ахейцы,

В пагубном страхе, Патрокла врагам не оставят в добычу;

Сильно еще убеждал Мериона и храбрых Аяксов:

«Други Аяксы и ты, Мерион, аргивян воеводы!




Вспомните кротость душевную бедного друга Патрокла,

Вспомните все вы; доколе дышал, приветен со всеми

Быть он умел, но теперь он постигнут судьбою и смертью!»



Так говорящий друзьям, уходил Менелай светловласый,

Смотря кругом, как орел быстропарный, который, вещают,




Видит очами острее всех поднебесных пернатых:

Как ни высоко парит, от него не скрывается заяц

Легкий, под темным кустом притаившийся; он на добычу

Падает, быстро уносит и слабую жизнь исторгает, —

Так у тебя, Менелай благородный, светлые очи




Быстро вращались кругом по великому сонму ахеян,

Жадные встретить живого еще Антилоха младого.

Скоро его он увидел на левом краю ратоборства,

Где ободрял он друзей, возбуждая на крепкую битву.

Близко к нему подходя, возгласил Менелай светловласый:




«Шествуй сюда, Антилох, услышишь ты, Зевсов питомец,

Горькую весть, какой никогда не должно бы свершаться!

Ты, я уверен, и собственным взором уже наблюдая,

Видишь, какое бедствие бог на данаев обрушил!

Видишь, победа троян! Поражен аргивянин храбрейший;




Пал наш Патрокл! Беспредельная горесть данаев постигла!

Друг, к кораблям фессалийским немедля беги, Ахиллесу

Весть объявить; не успеет ли он спасти хоть нагое

Тело Патрокла: доспехи совлек торжествующий Гектор!»



Так говорил; Антилох ужаснулся, услышавши речи;




Долго стоял он, от ужаса нем; но у юноши очи

Быстро наполнились слез, и поднявшийся голос прервался.

Но не презрел он и так повелений царя Менелая:

Бросился, ратный доспех Лаодоку любезному вверив,

Другу, державшему подле коней его твердокопытых.




Быстро, лиющего слезы, несли его ноги из боя,

Чтобы сыну Пелея ужасное слово поведать.



Сердцу, Атрид, твоему не угодно, божественный, было

Тех утесненных друзей защищать, которых оставил

Несторов сын: в сокрушении горьком остались пилосцы;




К ним Менелай послал Фразимеда, подобного богу;

Сам же опять полетел на защиту Патрокла героя;

Вместе с Аяксами стал и вещал к ним крылатое слово:

«Я Антилоха послал к мирмидонским судам мореходным,

С вестию сыну Пелееву быстрому; но я уверен,




Он не придет, хоть и страшно на Гектора мощного гневен.

Как он, лишенный оружия, в битву с троянами вступит?

Сами собою, данаи, придумаем способ надежный,

Как и сраженного друга спасем от враждебных, и сами

Как под грозою троян от судьбы и от смерти избегнем».






И Атриду ответствовал сын Теламона великий:

«Все справедливо, что ты ни вещал, Менелай знаменитый.

Бросьтеся ж, ты и Молид Мерион; наклонитеся быстро

Тело поднять и несите из боя; а мы позади вас

Будем сражаться с народом троянским и Гектором мощным,




Мы, равносильные, мы, соименные, кои и прежде

Бурные грозы Арея, друг с другом сложась, выносили».



Рек, – и они, от земли подхвативши, подняли тело

Вверх и высоко и мощно; ужасно завопили сзади

Трои сыны, лишь узрели данаев, подъемлющих тело;




Бросились прямо, подобно как псы на пустынного вепря,

Если он ранен, летят впереди молодых звероловцев;

Быстро сначала бегут, растерзать нетерпеньем пылая;

Но, едва он на них оборотится, силою гордый,

Мечутся вспять и кругом рассыпаются друг перед другом, —




Так и трояне сначала толпой неотступно неслися,

В тыл аргивянам колебля мечи и двуострые копья;

Но едва лишь Аяксы, на них обратясь, становились, —

Лица бледнели троян, и от них не дерзал ни единый

Выйти вперед, чтоб с оружием в длани за тело сразиться.






Так усердно они уносили Патрокла из боя

К стану судов мореходных; но бой возрастал по следам их,

Бурный, подобно как огнь, устремленный на град человеков;

Вспыхнувши вдруг, пожирает он всё; рассыпаются зданья

В страшном пожаре, который шумит, раздуваемый ветром, —




Так и коней колесничных, и воинов меднодоспешных

Бранный, неистовый шум по следам удалявшихся несся.

Те ж, как яремные мески, одетые крепкою силой,

Тянут с высокой горы, по дороге жестокобугристой,

Брус корабельный иль мачту огромную; рьяные, вместе




Страждут они от труда и от пота, вперед поспешая,

С рвеньем таким аргивяне Патрокла несли. Позади их

Бой отражали Аяксы, как холм – разъяренные воды,

Лесом поросший, чрез целое поле протяжно лежащий;

Он и могучие реки, с свирепостью волн их встречая,




Держит и, весь их напор отражая, в долины другие

Гонит; его же не в силах могучие реки расторгнуть, —

Так непрестанно Аяксы, держась позади, отражали

Битву троян; но враги наступали, и два наипаче,

Мощный Эней Анхизид и шлемом сверкающий Гектор.




И как туча скворцов или галок испуганных мчится

С криками ужаса, если увидят сходящего сверху

Ястреба, страшную смерть наносящего мелким пернатым, —

Так пред Энеем и Гектором юноши рати ахейской

С воплем ужасным бежали, забывши воинскую доблесть.




Множество пышных оружий усеяли ров и окрестность

В пагубном бегстве данаев; и бранная буря не молкла.

. . . . . . .




Песнь двадцатая. Битва богов


Так при судах дуговерхих блестящие медью ахейцы

Строились окрест тебя, Пелейон, ненасытимый бранью,

Их ожидали трояне, заняв возвышение поля.



Зевс же отец повелел, да Фемида бессмертных к совету




Всех призывает с холмов олимпийских; она, обошед их,

Всем повелела в Кронионов дом собираться. Сошлися

Все, и Потоки, и Реки, кроме Океана седого;

Самые нимфы явились, живущие в рощах прекрасных,

И в источниках светлых, и в злачноцветущих долинах.




В дом олимпийский собравшися тучегонителя Зевса,

Сели они в переходах блестящих, которые Зевсу

Сам Гефест хромоногий по замыслам творческим создал.

Так собиралися к Зевсу бессмертные; сам Посейдаон

Не был Фемиде преслушен: из моря предстал он с другими,




Сел посредине бессмертных и Зевса выспрашивал волю:

«Что, сребромолненный, паки богов на собор призываешь?

Хощешь ли что рассудить о троянах или аргивянах?

Брань между ними близка, и немедленно бой запылает».



Слово к нему обращая, вещал громовержец Кронион:




«Так, Посейдаон! проник ты мою сокровенную волю,

Ради которой вас собрал: пекусь и о гибнущих смертных.

Но останусь я здесь и, воссев на вершине Олимпа,

Буду себя услаждать созерцанием. Вы же, о боги,

Ныне шествуйте все к ополченьям троян и ахеян;




Тем и другим поборайте, которым желаете каждый.

Если один Ахиллес на троян устремится, ни мига

В поле не выдержать им Эакидова бурного сына.

Трепет и прежде их всех обымал при одном его виде;

Ныне ж, когда он и гневом за друга пылает ужасным,




Сам я страшусь, да, судьбе вопреки, не разрушит он Трои».



Так он вещал – и возжег неизбежную брань меж богами.

К брани, душой несогласные, боги с небес понеслися.

Гера к ахейским судам, и за нею Паллада Афина,

Царь Посейдон многомощный, объемлющий землю, и Гермес,




Щедрый податель полезного, мыслей исполненный светлых.

С ними к судам и Гефест, огромный и пышущий силой,

Шел хромая; с трудом волочил он увечные ноги.

К ратям троян устремился Арей, шеломом блестящий,

Феб, не стригущий власов, Артемида, гордая луком,




Лета, стремительный Ксанф и с улыбкой прелестной Киприда.



Все то время, пока божества не приближились к смертным,

Бодро стояли ахеяне, гордые тем, что явился

Храбрый Пелид, уклонявшийся долго от брани печальной.

В рати ж троянской у каждого сердце в груди трепетало,




Страхом объемлясь, что видят опять Пелейона героя,

Грозно доспехом блестящего, словно Арей смертоносный.

Но едва олимпийцы приближились к ратям, Эрида

Встала свирепая, брань возжигая; вскричала Афина,

То пред ископанным рвом за великой стеною ахейской,




То по приморскому берегу шумному крик подымая.

Страшно, как черная буря, завыл и Арей меднолатный,

Звучно троян убеждающий, то с высоты Илиона,

То пробегая у вод Симоиса, по Калликолоне.

Так олимпийские боги, одних на других возбуждая,




Рати свели и ужасное в них распалили свирепство.

Страшно громами от неба отец и бессмертных и смертных

Грянул над ними; а долу под ними потряс Посейдаон

Вкруг беспредельную землю с вершинами гор высочайших.

Все затряслось, от кремнистых подошв до верхов многоводных




Иды: и град Илион, и суда меднобронных данаев.

В ужас пришел под землею Аид, преисподних владыка;





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69240235) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.