Книга - Сонеты

Сонеты
Уильям Шекспир


Великая поэзия (АСТ)
Сонеты Уильяма Шекспира – одна из самых известных загадок поэтического наследия великого английского драматурга. Впервые опубликованные почти пять веков назад, они до сих пор будоражат умы исследователей. Одни ученые утверждают, что все стихотворения отражают жизненный опыт автора, другие, напротив, видят лишь литературное упражнение в модном стиле. Насколько автобиографичен сонетный цикл? Действительно ли был любовный треугольник в жизни Шекспира? Восторженные и мрачные, легкие и глубокие – сонеты касаются важнейших тем человеческого бытия: дружбы, чести, красоты, и, конечно, любви.





Уильям Шекспир

Сонеты



© ООО «Издательство АСТ», 2023

Дизайн серии Елены Амосовой

Дизайн обложки Алексей Филатов


* * *




Сонеты





1. «Потомства от существ прекрасных все хотят…»


Потомства от существ прекрасных все хотят,

Чтоб в мире красота цвела – не умирала:

Пусть зрелая краса от времени увяла —

Ее ростки о ней нам память сохранят.



Но ты, чей гордый взор никто не привлекает,

А светлый пламень сам

свой пыл в себе питает,

Там голод сея, где избыток должен быть, —

Ты сам свой злейший враг,

готовый все сгубить.



Ты, лучший из людей, природы украшенье,

И вестник молодой пленительной весны,

Замкнувшись, сам в себе

хоронишь счастья сны.

И сеешь вкруг себя одно опустошенье.



Ты пожалей хоть мир – упасть ему не дай

И, как земля, даров его не пожирай.




2. «Когда, друг, над тобой зим сорок пролетят…»


Когда, друг, над тобой зим сорок пролетят,

Изрыв твою красу, как ниву плуг нещадный,

И юности твоей убор, такой нарядный,

В одежду ветхую бедняги превратят, —



Тогда на тот вопрос, с которым обратятся:

«Скажи, где красота, где молодость твоя?» —

Ужель ответишь ты, вину свою тая,

Что в мраке впалых глаз твоих они таятся?



А как бы ты расцвел, когда б им не шутя

Ответить вправе был спокойно

и с сознаньем:

«Вот это мной на свет рожденное дитя

Сведет мой счет и мне

послужит оправданьем».



Узнал бы ты тогда на старости любовь,

Способную согреть остынувшую кровь.




3. «Подумай, в зеркале увидев образ свой…»


Подумай, в зеркале увидев образ свой,

Что должен он в другом созданье

возродиться;

А если нет, то мир обманут был тобой

И счастья мать одна через тебя лишится.



Кто б пренебречь дерзнул любовию твоей

Из дев, как ни была б собой она прекрасна,

И грудь могла ль ее так сделаться

бесстрастна,

Чтоб захотеть сойти в могилу без детей?



Ты матери своей хранишь изображенье —

И видит вновь она в тебе свою весну.

Ах, так и ты, склоня взор к старости окну,

Увидишь и вкусишь вновь юности волненье!



Но если хочешь быть забытым, милый мой,

Умри холостяком, а с ним и образ твой.




4. «Скажи мне, красота, зачем ты расточаешь…»


Скажи мне, красота, зачем ты расточаешь

Безумно на себя все, что ни получаешь?

Природа не дарит, а лишь взаймы дает,

И то лишь тем, кто долг свой честно отдает.



Зачем же ты, скупец, во зло употребляешь

Врученное тебе и праздно расточаешь?

Такие суммы, друг, не следует сорить,

Когда и без того едва ты можешь жить!



Имея дело лишь с одним самим собою,

Себя же выгод всех лишаешь ты в борьбе.

Когда ж твой бренный прах покроется

землею,

То что благого ты оставишь по себе?



Бесплодной красота твоя сойдет в могилу,

Тогда как по себе ты б мог оставить силу.




5. «То время, что в труде приятном взор создало…»


То время, что в труде приятном взор создало,

Который всех теперь влечет и веселит,

Тираном станет вновь, как то не раз бывало,

И прежней красоты навек его лишит.



Затем что время, вслед за уходящим летом,

Приводит из-за гор суровую зиму —

И мерзнет сок в лесу пустынном и раздетом,

А взор лишь видит снег, безжизненность

и тьму.



Тогда, мой друг, когда благие соки лета

Не заключил бы рок в стеклянную тюрьму,

Вся красота его погибла б без привета

И превратилась в прах, чтоб

погрузиться в тьму.



Но нежный цвет, в экстракт

на зиму превращенный,

Теряет внешность лишь,

не запах благовонный.




6. «Не дай зиме убить весны все совершенства…»


Не дай зиме убить весны все совершенства

В себе, пока она плода не принесла!

Создай себе фиал и подари блаженство

Своею красотой, пока не умерла!



Тебя ростовщиком не назовут за это,

Затем что этот долг все платят без труда.

Ты образ свой создашь для счастья

и привета,

А если десять с ним – и это не беда.



И каждый в десять раз тебя счастливей

будет,

Произведя на свет по десять раз тебя, —

И смерть вражду к тебе надолго позабудет,

Увидя, сколько раз ты повторил себя.



Ты слишком уж красив и мил душе моей,

Чтоб пищей смерти быть, наследьем

стать червей.




7. «Когда светило дня вздымает на востоке…»


Когда светило дня вздымает на востоке

Свой лучезарный лик – восторг у всех

в глазах

И каждый на своем приветствует пороге

Приход его, пред ним склоняяся во прах.



Вступив на высоту небесного восхода,

Как юноша, за грань успевший перейти,

Оно еще влечет к себе глаза народа,

Следящего его в благом его пути.



Когда ж оно во прах склоняется к закату,

Как мир под гнетом лет и бременем труда,

Холодные к его померкнувшему злату,

Лукавые глаза глядят уж не туда.



Так, полдень пережив, и ты, друг, как руина,

Склонишься в прах,

когда иметь не будешь сына.




8. «Ты музыка, чего ж с печалью ей внимаешь?..»


Ты музыка, чего ж с печалью ей внимаешь?

Прекрасному нельзя

с прекрасным враждовать;

Зачем же любишь то,

что с грустию встречаешь,

И с радостью спешишь все злое воспринять?



Когда гармония согласных звуков хора

В их сочетанье слух твой может оскорбить,

То это потому, что в нем есть тон укора:

Зачем ты все одним предпочитаешь быть.



Заметь, что две струны, касаяся друг друга,

Как мирная семья, в согласии живут,

Где мать, отец и сын, не выходя из круга,

Один прекрасный звук согласно издают.



И песня их без слов твердит тебе и всем:

«Оставшись холостым, останешься ничем!»




9. «Ужель затем, чтоб взор вдовы не омрачился…»


Ужель затем, чтоб взор вдовы не омрачился,

Ты одиноко век провесть желаешь свой —

Желаешь, чтоб твой прах такою же слезой,

Как хладный прах жены бесплодной,

оросился?



И, сделавшись вдовой бездетною твоей,

Мир будет о твоем бесплодии терзаться;

Тогда как для вдовы способны

представляться

За мужнины глаза – глаза ее детей.

Все то, что тратит мот,

лишь место изменяет —

И мир все траты те берет себе в удел!

Но трата красоты имеет свой предел:

Не трогая, он тем ее уничтожает.



Нет к ближнему любви в груди холодной той,

Что поступает так безжалостно с собой!




10. «Признайся мне, что ты не любишь никого…»


Признайся мне, что ты не любишь никого,

Когда и о себе заботишься так мало!

Не мало дев вилось близ сердца твоего,

Но сердце для любви твое не расцветало —



Затем что злобы ты исполнен до того,

Что сам готов вступить с самим собой

в сраженье,

Об удаленье в тень стараяся всего,

Чего б ты должен был искать

восстановленья.



Опомнись, чтоб и я мог мысли изменить!

Ужель жилище зла прекраснее любови?

Ты так красив – сумей настолько ж добрым

быть

И не давай в себе бурлить напрасно крови!



Подобие свое создай хоть для меня,

Чтоб красота жила в тебе иль близ тебя.




11. «Как быстро будешь ты, стареясь, увядать…»


Как быстро будешь ты, стареясь, увядать,

Так быстро и в своем потомстве возродишься,

И кровь – с растратой чьей святыни

примиришься —

Еще живя, своей успеешь ты назвать.



При этом – красота, спокойствие, потомство,

Без этого – болезнь, безумье, вероломство.

Когда бы все как ты решились поступать,

Чрез семьдесят лет мир пришлось бы

отпевать.



Пусть те, кому злой дух назначил

быть скупцами,

Умрут, не дав плода до времени-поры;

Но ты, благих небес осыпанный дарами,

Беречь бы должен был те чудные дары.



Природа образ твой в печать преобразила,

Чтоб оттиски ее потомство сохранило.




12. «Когда мой слух часы бегущие считает…»


Когда мой слух часы бегущие считает,

А глаз следит, как ночь день

в сумрак превращает:

Когда я вижу, как фиалка никнет в прах,

И злая седина является в кудрях;



Когда на лес нагой гляжу я из оконца,

Дававший в летний зной убежище

от солнца,

И вижу, как траву, красу родных лугов,

Увозят, чтоб сухой сложить ее под кров —



Тогда о красоте твоей я помышляю,

Что Время и ее погубит, так как знаю,

Что блеск и красота склоняются во прах,

Чтоб место дать другим, стоящим на глазах.



От Времени ж косы, таящей вероломство,

Способно охранять тебя одно потомство.




13. «О если б мог ты быть всегда самим собой!..»


О если б мог ты быть всегда самим собой!

Но ты принадлежишь себе, покамест

дышишь,

И, смерти чуть шаги зловещие услышишь,

Другому передать обязан образ свой.



Тогда лишь красота, которой обладаешь,

С тобою не умрет – и, превратившись

в прах,

В потомстве снова ты звездою заблистаешь,

Когда твой образ вновь воскреснет

в их чертах.



Кто пасть такому даст прекрасному жилищу,

Когда его еще возможно поддержать,

Чтоб силе вьюг оно могло противостать

И холоду времен, присущему кладбищу?



Тот, кто небережлив! Ведь ты,

друг милый мой,

Имел отца – так пусть и сын то ж скажет твой!




14. «Я не из звезд свои познанья почерпаю…»


Я не из звезд свои познанья почерпаю,

Хотя науку звезд я несколько и знаю,

Но только не затем, чтоб голод предвещать

Иль приближенье бурь

по ним предузнавать;



И о висящих злом над кем-нибудь невзгодах

Не в состоянье я его предупредить,

И что б ни ждало нас в бегущих встречу

годах,

Я не могу того властителям открыть.



Все знание мое в глазах твоих, с тобою —

И в этих лишь звездах сумел я прочитать,

Что будут красота и правда процветать,

Когда оставишь ты потомство за собою.



Иначе предскажу тебе я, милый мой,

Что в гроб с тобой сойдут и правда

с красотой.




15. «Когда я вижу, что все дышащее вкруг…»


Когда я вижу, что все дышащее вкруг

Бывает лишь на миг прекрасно, милый друг,

Что только зрелищ ряд дает нам сцена мира,

Понятный лишь для звезд полночного эфира;



Когда я вижу, что под грозной твердью той,

Как злаки, люди вкруг родятся и плодятся,

Сначала к небесам, потом к земле стремятся

И исчезают вслед из памяти людской:



Тогда, в виду всех зол и суетности бренной,

Краса твоя сильней мне взоры поразит,

И Времени – скупцу,

грабителю вселенной —

Не дать бы лишь твой день

в мрак ночи превратить —



Я объявлю войну, подвигнутый тобою,

И отнятое вновь отдам тебе с лихвою.




16. «Зачем не сбросишь ты губительное бремя…»


Зачем не сбросишь ты губительное бремя,

Которым так гнетет тебя седое Время?

Зачем не вышлешь, друг, в отпор

на грозный зов,

Ты нечто посильней, чем пук моих стихов?



Теперь уж ты достиг поры своей счастливой,

И много пышных клумб средь

девственных садов

Украсить мог бы ты кошницею цветов,

Похожих на тебя, как твой портрет красивый.



Да, жизнь должна сама себя изображать,

Так как перо и кисть не могут приказать

Жить вечно на стене пред публикою

грешной

Твой образ с стороны ни внутренней,

ни внешней.



Ты сохранишь себя, отдавшися любя, —

И долго будешь жить, изобразив себя.




17. «Увы, мои стихи все презрят, позабудут…»


Увы, мои стихи все презрят, позабудут,

Когда они полны твоих достоинств будут,

Хотя – то знает Бог – они лишь гроб пока,

Где скрыта жизнь твоя, хвалимая слегка!



Когда б я красоту твою воспеть был в силах

И перечислить все достоинства твои,

Потомок бы сказал: «Он лжет – поэт любви!

Таких нет между тех, чья участь —

гнить в могиле!»



И перестанет мир листкам моим внимать,

Как бредням стариков болтливых,

неправдивых.

И те хвалы, что лишь тебе принадлежат,

Сочтутся за мечты, за звуки стоп игривых.



Но если бы детей имел ты не во сне,

То ты в моих стихах и в них бы жил вдвойне.




18. «Как я сравню тебя с роскошным летним днем…»


Как я сравню тебя с роскошным летним днем,

Когда ты во сто раз прекрасней,

друг прекрасный?

То нежные листки срывает вихрь ненастный

И лето за весной спешит своим путем;



То солнце средь небес сияет слишком жарко,

То облако ему туманит ясный зрак —

И все, что вкруг манит, становится неярко

Иль по закону злой природы, или так —



Случайно; но твое все ж не увянет лето

И не утратит то, чему нельзя не быть,

А смерть не скажет, что все в тень

в тебе одето,

Когда в стихах моих ты вечно будешь жить.



И так, пока дышать и видеть люди будут,

Они, твердя мой гимн, тебя не позабудут.




19. «Закрой свой львиный зев…»


Закрой свой львиный зев,

прожорливое Время, —

И пусть сама земля пожрет своих детей!

Лиши тигрицу гор стальных ее когтей

И Феникса сожги в крови его, как бремя!



В течении своем твори и разрушай

И делай, что на ум ни вспало бы порою,

И с миром, и с его увядшей красотою,

Но только одного проступка не свершай:



Не проводи на лбу, из всех на самом лучшем —

Лбу друга моего – злых черт своим пером;

Нетронутым оставь в пути его своем,

Чтоб образцом красы он мог служить

в грядущем.



Но если б ты его и превратило в прах,

Он будет юным жить всегда в моих стихах.




20. «Тебе девичий лик природой дан благою…»


Тебе девичий лик природой дан благою —

Тебе, что с ранних пор владыкой стал моим,

И нежный женский пыл,

но незнакомый с тою

Податливостью злой, что так присуща им,



И боле страстный взор и менее лукавый,

Златящий все, на что бывает устремлен;

Но цвет лица – мужской,

со всей своею славой,

Опасный для мужей и милый для их жен.



Ты б должен был, мой друг,

быть женщиной наружно,

Но злой природы власть, увы, тебе дала,

Мой ненаглядный, то, что вовсе мне не нужно,

И тем меж нами нить любви перервала.



Но если создан ты для женского участья,

То мне отдай любовь, а им – тревоги счастья.




21. «Я не похож на тех, чья Муза, возбуждаясь…»


Я не похож на тех, чья Муза, возбуждаясь

К святому творчеству живою красотой

И в гордости своей самих небес касаясь,

Красавицу свою равняет то с луной,



То с солнцем золотым, то с чудными дарами,

Лежащими в земле, в глубоких безднах вод,

И, наконец, со всем, что вкруг нас

и над нами

В пространстве голубом сияет и живет.

О, дайте мне в любви быть искренним —

и верьте,

Что милая моя прекрасней всех других,

Рожденных женщиной; но как ее ни мерьте,

Все ж будет потемней лампад тех золотых,



Что блещут в небесах! Пускай другой добавит!

Ведь я не продаю – чего ж ее мне славить?




22. «Нет, зеркалу меня не сделать стариком…»


Нет, зеркалу меня не сделать стариком,

Покамест юность лет одних с тобою будет;

Когда ж замечу я на личике твоем

Морщину – о, тогда пусть смерть

меня рассудит!



Краса, в которой ты судьбой заключена,

Мне сердце как плащом волшебным

покрывает,

Так как она в тебе, мой ангел, обитает.

Ну как же мне, друзья, быть старей,

чем она?



О, охраняй себя, подруга дорогая,

Как сам себя начну теперь я охранять,

Твое сердечко тем от бед оберегая,

Как хилое дитя заботливая мать!



Умру – о и своем ты сердце брось заботу;

Ведь ты мне отдала его без повороту.




23. «Как молодой актер – нередко что бывает…»


Как молодой актер – нередко что бывает —

Затверженную роль от страха забывает,

Иль пылкий человек, игралище страстей,

От силы чувств своих становится слабей:



Так точно и со мной! Излить речей любовных

Не смею я пред ней, не веруя в себя, —

И, страстно всей душой прекрасную любя,

Слабею и клонюсь в страданьях безусловных.



Так пусть стихи мои, как смелый проводник,

Предшествуют в пути

словам моим безгласно

И молят о любви успешней, чем язык

Мой умолял тебя так часто и напрасно.



О, научись читать, что в сердце пишет страсть!

Глазами слышать лишь любви дано во власть.




24. «В художника мой глаз мгновенно превратился…»


В художника мой глаз мгновенно превратился

И светлый образ твой на сердце начертил,

Причем портрету стан мой рамой послужил;

Художника ж талант в том ясно проявился,



Что поместил он твой законченный портрет

В жилище сердца так, что ясных окон свет

Ему глаза твои и блеск их затемнили.

Так вот как нам глаза прекрасно послужили:



Мои – твой образ мне представили живым,

Твои же – служат мне проводниками света,

Дающими лучам полудня золотым

Возможность увидать предмет любви поэта.



А все же одного глаза нам не дают:

Увидя, все поймут, но в душу не войдут.




25. «Пусть хвастают родством и почестями те…»


Пусть хвастают родством и почестями те,

Что увидали свет под счастия звездою;

Я ж счастье нахожу в любви – святой мечте,

Лишенный благ иных Фортуной молодою.



Любимцы королей, как нежные цветки,

Пред солнцем золотым вскрывают лепестки;

Но слава в них самих зарыта,

как в могиле, —

И первый хмурый взгляд

их уничтожить в силе.



Прославленный в боях герой на склоне лет,

За проигранный бой из тысячи побед,

Бывает исключен из летописей чести

И теми позабыт, из-за кого лил кровь.



Я ж рад, что на мою и на твою любовь

Никто не посягнет в порыве злобной мести.




26. «Мой властелин, твое очарованье…»


Мой властелин, твое очарованье

Меня к тебе навеки приковало.

Прими ж мое горячее посланье.

В нем чти не ум, а преданность вассала.



Она безмерна, ум же мой убог:

Мне страшно, что не хватит слов излиться…

О, если бы в твоих глазах я мог,

Любовию согретый, обновиться!



О, если бы любовная звезда

Могла мне дать другое освещенье

И окрылила робкие уста,

Чтоб заслужить твое благоволенье!



Тогда бы смел я петь любовь мою —

Теперь же, в страхе, я ее таю.




27. «Усталый от трудов, спешу я на постель…»


Усталый от трудов, спешу я на постель,

Чтоб членам отдых дать, дорогой

утомленным;

Но быстро голова, дремавшая досель,

Сменяет тела труд мышленьем

напряженным.



И мысли из тех мест, где ныне нахожусь,

Паломничество, друг, к тебе предпринимают,

И, как глаза свои сомкнуть я ни стремлюсь,

Они их в темноту впиваться заставляют.



Но зрение души твой образ дорогой,

Рассеивая мрак, являет мне пред очи,

Который придает, подобно солнцу ночи,

Ей красоту свою и блеск свой неземной.



Итак – мой остов днем, а ум ночной порою

Не могут получить желанного покою.




28. «Как возвратиться мог я бодрым и веселым…»


Как возвратиться мог я бодрым и веселым,

Когда отягощен был путь трудом тяжелым

И тягости дневной не облегчала тень,

Когда день ночь теснил,

а ночь томила день —



И оба, меж собой враждуя, лишь зарями

Сближалися затем, чтоб угнетать меня,

Один – трудом дневным, другая же, скорбя,

Что я тружусь один, – слезами и мольбами.



Чтоб угодить, я дню твержу, что ты светла

И свет ему даешь, когда на небе мгла,

А ночи говорю, что взор твой позлащает

Глубь тьмы ее, когда в ней месяц потухает.



Так умножает грусть мне

каждый новый день,

А ночь, сходя вослед, усиливает тень.




29. «Когда, гонимый злом, Фортуной и друзьями…»


Когда, гонимый злом, Фортуной и друзьями,

Оплакиваю я несчастие свое,

Стараюсь твердь смягчить

напрасными мольбами

И проклинаю все – себя и бытие;



Когда я походить желаю на благого,

Иметь его черты, иметь его друзей,

Таланты одного и доблести другого

И – недоволен всем, всей внешностью своей:



Тогда – хоть я себя почти что презираю —

При мысли о тебе, как ласточка с зарей,

Несущаяся ввысь над дремлющей землей,

Свой гимн у врат небес я снова начинаю,



Затем что, раз в любви явившись богачом,

Не поменяюсь, друг, я местом с королем.




30. «Когда, в мечты свои душою погруженный…»


Когда, в мечты свои душою погруженный,

Я вспоминаю путь,

когда-то мной пройденный,

Мне много вспоминать приходится потерь

И сгибшее давно оплакивать теперь.



Отвыкшие от слез глаза их вновь роняют

По дорогим друзьям, что мирно почивают —

И, плача о своих остынувших страстях,

Я сетую о злом оплаченных мечтах.



И я над чашей зол испитых изнываю

И в памяти своей, скорбя, перебираю

Печальный счет всего,

что в жизни пережил,

Выплачивая то, что раз уж уплатил.



Но если о тебе при этом вспоминаю —

Всем горестям конец: я счастье обретаю.




31. «Мой друг, в твоей груди сердца те обитают…»


Мой друг, в твоей груди сердца те обитают,

Что – думал я – в стране теней уже витают;

Царят же в ней любовь с утехами ея

И для меня давно погибшие друзья.

Как много слез любовь коварно похитила



Из глаз моих как дань погибнувшим друзьям,

Тогда как ты их всех в себе самой укрыла —

И вот до этих пор лежат они все там!



Могила ты, где страсть живет, как под землею,

Украшенная вдруг трофеями друзей,

Отдавшими тебе все данное им мною —

И вот принадлежит все вновь тебе, моей.



Ты образами их в глазах моих светлеешь

И через них теперь всего меня имеешь.




32. «О, если ты тот день переживешь печальный…»


О, если ты тот день переживешь печальный,

В который смерть меня

в ком грязи превратит,

И будешь этот гимн просматривать

прощальный,

Исшедший из души того, кто уж зарыт, —



Сравни его стихи с позднейшими стихами —

И сохрани его не ради рифм пустых,

Подбор которых так приятен для иных,

А ради чувств моих, измученных страстями.



Ты вспомни обо мне тогда – и возвести:

«Когда бы с веком мог талант его расти,

Любовь бы помогла создать ему творенья,

Достойные стоять всех выше, без сомненья;



Но так как он в гробу, певцы ж родятся вновь,

То буду всех читать: им – честь,

ему – любовь».




33. «Как часто видел я прекрасную Аврору…»


Как часто видел я прекрасную Аврору,

Когда златились вкруг луга, холмы и лес,

Покорные ее ласкающему взору,

И рдели ручейки алхимией небес.



Но тучам вслед, она покорно позволяла

Топтать в пути свое небесное лицо —

И, нисходя с небес, позорно укрывала

На западе во тьме лучей своих кольцо.



Увы, так и мое светило дня сначала

Победно надо мной горело и блистало,

Явившись лишь на миг восторженным очам!

Теперь же блеск его вновь туча затмевает.



Но страсть моя за то его не презирает:

Пусть меркнет солнце здесь,

коль нет его и там!




34. «Зачем пророчить день такой прекрасный было…»


Зачем пророчить день такой прекрасный было

И приказать мне в путь

пуститься без плаща,

Чтоб облако в пути чело мне омрачило

И взор лишило мой очей твоих луча?



Что пользы в том, что луч тот,

выйдя из-за тучи,

Следы дождя на мне способен осушить?

Не станет же никто хвалить

бальзам пахучий,

Что и врачуя, боль не в силах уменьшить.



Так и в стыде твоем не будет исцеленья,

А сожаленье мне утрат не возвратит,

Затем что не найти в отмщенье облегченья

Тому, кто уж несет тяжелый крест обид.



Слеза ж твоя – жемчуг,

уроненный любовью:

Она лишь искупить все может,

словно кровью.




35. «Довольно о своем проступке сожалеть…»


Довольно о своем проступке сожалеть:

На розе есть шипы и грязь

в ручье сребристом;

И солнцу, и луне случается тускнеть;

Живет же и червяк

в венце цветка душистом.



Все грешны на земле – и сам в том грешен я,

Что поощрял твои сравнением проступки.

Льщусь подкупить себя,

чтоб оправдать тебя, —

И нахожу исход грехам моей голубки.



Не будет речь моя к грехам твоим строга:

Став адвокатом вновь из прежнего врага,

Я строгий иск начну против себя – и скоро

Меж страстию моей и ненавистью злой,



Кипящими в груди, возникнет ярый бой

Из-за проказ со мной хорошенького вора.




36. «Любовь, что нас с тобой в одно соединяет…»


Любовь, что нас с тобой в одно соединяет,

С тем вместе, милый друг,

и резко разделяет —

И гибельный позор, что стал судьбой моей,

Приходится мне несть без помощи твоей.



К одной лишь стороне суждения не строги;

А в жизни нас с тобой ждут разные тревоги,

Которые, хоть в нас любви не истребят,

Но множества часов блаженства нас лишат.



Мне без того нельзя почтить тебя

признаньем,

Чтоб грех мой на тебя – увы! —

не пал стыдом,

А ты не можешь, друг,

почтить меня вниманьем,

Чтоб не покрыть себя чудовищным пятном.



Я ж так люблю тебя, что мне уже мученье

Услышать о тебе и слово в осужденье.




37. «Как сгорбленный отец огнем очей живых…»


Как сгорбленный отец огнем очей живых

Приветствует шаги окрепнувшего сына —

Ах, так и я, чью жизнь разрушила судьбина,

Отраду нахожу в достоинствах твоих!



О, если красота, богатство, ум, рожденье,

Иль что-нибудь одно, иль все, что я назвал,

Воздвигли в ком-нибудь свой трон

на удивленье,

А я привил к ним страсть, которой воспылал,

То я уж не бедняк,

несчастный и презренный,

Покамест, облачен

в покров их драгоценный,

Могу всех благ твоих владыкой полным быть

И частию твоей священной славы жить.



Все, что я вижу вкруг, иметь тебе желаю;

Когда ж получишь все – я блага все познаю.




38. «Не может Муза в снах и вымыслах нуждаться…»


Не может Муза в снах и вымыслах нуждаться,

Покамест будет в стих мой пламенный

вливаться

Твоих мышлений рой, которым было б грех

В величии своем доступным стать для всех.



Благодари себя, когда мои созданья

Проявят что-нибудь, достойное вниманья!

И как мне не найти на песнь себе ума,

Когда снабжаешь мозг мой крыльями сама?



Будь музой же сама, десятою по счету

И лучшей в десять раз, чем старые, кому

Петь гимны не унять в поэтах нам охоту,

И за собой веди достойных славы тьму.



Когда ж мои стихи прославятся молвою,

Пусть труд живет со мной, а похвала с тобою!




39. «Могу ли восхвалять достоинства твои…»


Могу ли восхвалять достоинства твои,

Когда ты часть – меня и целое – любви?

Хваля себя, увы! я время лишь теряю,

А чествуя тебя, себя лишь прославляю.



Поэтому-то нам отдельно надо жить,

Чтоб наша не могла любовь единой быть

И чтоб я мог, когда вниманья удостоишь,

Воздать тебе хвалу, какой один ты стоишь.



Разлука! О, каким была б мученьем ты,

Когда б кровавых мук твоих не подслащала

Возможность посвящать любви свои мечты,

С которыми впросак и Время попадало.



Ты научаешь нас сливаться всех в одно,

Хваля того, кому вдали жить суждено.




40. «Возьми себе все то, что я люблю, мой друг…»


Возьми себе все то, что я люблю, мой друг:

Но к прежнему всему не много то прибавит,

Ведь все, что мог бы дать тебе любви досуг,

Уже давно тебя и нежит, и забавит.



Я не могу за то сердиться на тебя,

Что ты в делах любви владеешь

лучшей долей;

Но грех тебе, когда, влекомый злою волей,

Берешь, что после прочь бросаешь от себя.



Я извиню тебе покражу, похититель,

Когда ты оберешь и всю мою обитель,

Хотя щипки любви бывают тяжелей

Всей желчности людской и ярости их всей.



О, сладострастье, зло златящее лучами,

Убей меня, но быть не можем мы врагами!




41. «Различные грешки, рожденные свободой…»


Различные грешки, рожденные свободой,

Когда, расставшись, я не вижуся с тобой,

Не прочь сойтись ладком с твоею красотой,

Затем что идут вслед тебе

соблазн с природой.

Ты юн – и потому способен быть прельщен;

Ты статен и красив – и будешь осажден;

А с женщиной сойдясь из тех,

кто в свет родится,

Непобежденным вспять

едва ль кто возвратится.



Но ты бы, милый друг, мог пощадить меня

И не давать страстям и юности мятежной

На путь тот направлять заблудшего себя,

Где должен будешь ты попрать

две клятвы нежных:



Ее – сразив ее своею красотой,

И лживую свою, слукавивши со мной.




42. «Не в том беда, что ты красоткой обладаешь…»


Не в том беда, что ты красоткой обладаешь,

Хоть горячо ее любил я – понимаешь,

А в том, что и она владеет уж тобой;

А это тяжелей всего мне, милый мой.



Но я молчу, своих обидчиков прощая:

Ты любишь потому, что я люблю ее;

Она ж кидает тень на счастие мое,

Тебе любить себя открыто позволяя.



Расстанься с ним – она его приобретет;

А потеряй ее – мой друг ее возьмет;

Они сойдутся, я ж обоих потеряю,

Причем мне оба крест на плечи

взвалят – знаю.



Но вот в чем счастье: друг и я одно звено,

И значит, что любим я ею с ним равно.




43. «Глаза мои, укрыв под веками себя…»


Глаза мои, укрыв под веками себя,

Не никнут уж, сойдясь

с немилым им предметом,

Затем что смотрят лишь на чудную тебя —

И тьма ложится в прах и делается светом.



А ты, чья тень на тьму кидает тихий свет,

Как ярко б заблистал твой образ

средь планет,

Когда и тень твоя, представ во мраке ночи,

Могла мне озарить невидящие очи!



И что за благодать была б для глаз моих

Увидеть образ твой в игре лучей дневных,

Когда и тень твоя, с неясными чертами,

Средь ночи и во сне мелькает пред глазами.



Когда ты не со мной, я вижу ночь во дне.

И ночь сияет днем, лишь явишься ко мне.




44. «Когда мое, как мысль, легко бы тело было…»


Когда мое, как мысль, легко бы тело было,

Ничто бы в мире всем мне путь

не преградило,

И вопреки всему – природе и судьбе —

Я с мира рубежа примчался бы к тебе.



Тогда, хотя б в тот миг стопы мои стояли

На вечных ледниках окраины земли,

Мгновенно бы меня желания умчали,

А вихри чрез моря к тебе перенесли.



Но мысль меня гнетет, что я – не мысль,

и следом

Носиться не могу, царица, за тобой,

А принужден водой и матерью-землей

С слезами ожидать конца грядущим бедам —



И ничего от двух стихий не получить,

За исключеньем слез, сужденных им точить.




45. «Другие ж две – огонь…»


Другие ж две – огонь

и воздух легкокрылый —

Всегда с тобой, где б твой

ни находился милый.

И бережно несут, легко, как тихий вздох,

Один – мои мечты, другой – мои желанья.



Когда же эти два крылатые созданья

Уходят – жизнь моя, сложась из четырех

Стихий, течет с двумя и, молча, до тех пор,

Склонясь на смертный одр,

тоской на нем томится.



Пока чета послов к одру не возвратится

И не вернется в грудь огонь, живящий взор.

Теперь они со мной, свершивши

путь свой дальний,

И шепчут, что огнем в ней бьет живая кровь.



Я радуюсь тому – и тотчас же шлю вновь

К тебе их, милый друг, разбитый

и печальный.




46. «Глаза и сердце в бой вступают меж собою…»


Глаза и сердце в бой вступают меж собою,

Чтоб разделить восторг твоею красотою.

Глаза мои хотят от сердца заслонить

Твой образ; сердце ж прав желает

их лишить —



И говорит, что ты, мой друг, в нем обитаешь,

В убежище, куда не проникает глаз;

Глаза же говорят при этом каждый раз,

Что ты во всей красе в их блеске восседаешь.

Чтоб этот спор решить, приходится спросить



У мыслей, в сердце том

живущих непрестанно, —

И мощный голос их спешит определить

Что сердцу, что глазам в тебе принадлежит:



«Глазам принадлежит наружное безданно,

А сердцу – право быть

близ сердца постоянно».




47. «Блеск глаз и сердца бой…»


Блеск глаз и сердца бой

склоняются друг к другу,

И каждый оказать другому мнит услугу.

Когда глаза тебя стремятся увидать,

А сердце вздох в груди старается сдержать, —



Тогда глаза живут твоим изображеньем

И манят сердце вдаль,

пленяя наслажденьем;

Иной же раз глаза играют роль гостей

У сердца и мечтой с ним тешатся своей.



Итак, благодаря портрету или страсти,

Ты, и вдали живя, живешь всегда со мной,

Затем что мыслей ты избегнуть не во власти,

Когда я с ними век, они ж всегда с тобой;



А если и уснут, то образ твой здесь будет

И – на восторг глазам и сердцу —

их разбудит.




48. «Сбираясь в путь и свой бросая уголок…»


Сбираясь в путь и свой бросая уголок,

Я осторожно все припрятал под замок,

Чтоб все, что покидал, нетронутым осталось

И от лукавых рук все время охранялось.



Тебя ж, в сравненье с кем сокровища —

ничто,

В ком блещет столько благ для сердца

и для взора

И не решится с кем равнять себя никто,

Я не могу укрыть от рук простого вора.



Я ни в какой тебя не заключал тайник,

За вычетом того, где твой не блещет лик,

Хоть знаю, что он здесь —

в груди моей – таится,

Откуда волен ты уйти и вновь явиться.



Но и оттуда, друг, возможность есть украсть,

Когда ты можешь влить

и в добродетель страсть.




49. «Ко времени тому, что шествует вперед…»


Ко времени тому, что шествует вперед,

Когда оно, мой друг, когда-нибудь настанет,

Когда твой хмурый взгляд

в мои пороки канет

И ты своей любви сведешь последний счет;



Ко времени тому, когда пройдешь ты мимо,

Приветствуя меня лучами глаз твоих,

И страсть, свои плоды раздавшая незримо,

Найдет причину вновь

для взглядов ледяных, —



Ко времени тому готовиться я стану,

Стараяся сознать все промахи вполне,

И сам же на себя всей силою восстану,

Чтоб право на твоей сияло стороне.



Ты волен хоть сейчас навек

со мной расстаться, —

Да и зачем тебе любить меня стараться?




50. «Мой друг, как тяжело свой путь…»


Мой друг, как тяжело свой путь

мне совершать,

Когда все то, чего душа моя желает —

Свершения пути – меня лишь заставляет,

Удобство и покой припомнивши, сказать:



«Как много миль тебя от друга отделяет!»

Под гнетом бед моих мой конь едва ступает,

Причем инстинкт ему как будто говорит,

Что всадник от тебя нисколько не спешит.



И шпоры, что порой мой гнев в него вонзает,

Не в силах ускорить тяжелый шаг его —

И он на них одним стенаньем отвечает,

Что для меня больней,

чем шпоры для него, —



Затем что мне оно о том напоминает,

Что счастье – позади, а горе – ожидает.




51. «Любовь моя коню простит все замедленья…»


Любовь моя коню простит все замедленья,

Когда он от тебя потащится со мной.

К чему спешить туда, где нет моей родной?

Ведь быстрота нужна нам лишь

для возвращенья.



Но как я извиню ленивого коня,

Когда и быстрота – медленье для меня,

Когда – хоть ветер мчи —

коня я шпорить буду

И видеть быстроту и в крыльях позабуду?



Не перегнать коню фантазии моей,

Рожденной средь огня бушующих страстей

И мчащейся вперед стезею вдохновенья;

Но страсть моя простит коню

все прегрешенья.



Когда ж так тихо он по доброй воле шел,

То, бросивши его, примчуся, как орел.




52. «Я – тот богач, чей ключ к сокровищам его…»


Я – тот богач, чей ключ к сокровищам его

Ему ночной порой дорогу пролагает, —

Среди которых он не каждый день бывает,

Чтоб тем не притупить восторга своего.



И празднества затем свершаются так строго,

Что в каждом их году встречается не много.

Подобно жемчугам, заделанным в венце,

Иль ряду дорогих алмазов на кольце,



Иль выбору одежд, хранящихся до срока,

Храню и я тебя в душе своей глубоко,

И только иногда вскрываю свой тайник,

Чтоб сделать дорогим один особый миг.



Так возвеличься ж ты,

чьи вид и совершенства

Способны возбудить надежду

на блаженство!




53. «Скажи мне, из чего, мой друг, ты создана…»


Скажи мне, из чего, мой друг, ты создана,





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=68997808) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.