Книга - Епістолярій Тараса Шевченка. Книга 2. 1857–1861

Епiстолярiй Тараса Шевченка. Книга 2. 1857–1861
Сергiй Анастасiйович Гальченко

Галина Володимирiвна Карпiнчук


Бiблiотека украiнськоi лiтератури
Другий том епiстолярiю мiстить 300 листiв Тараса Шевченка та до нього за 1857–1861 роки: вiд перших послань, написаних i отриманих пiсля звiльнення, до останнiх, якi надiйшли на адресу поета по його смертi. Листи дають змогу зрозумiти непростий шлях Шевченкового повернення до творчого життя, розкривають широту вподобань i зацiкавлень митця. В епiстолярii цих рокiв поет виповiдае надiю оселитися на рiднiй землi, розмiрковуе про особисте життя. Примiтнi фактографiчною наповненiстю листи Тараса Шевченка i його кореспондентiв зворушують глибиною й безпосереднiстю самовираження. Це правдивий епiстолярний портрет письменника i художника, що е безцiнним документом доби.





Епiстолярiй Тараса Шевченка

Книга 2: 1857-1861



© С. А. Гальченко, Г. В. Карпiнчук, упорядкування, 2020

© М. Х. Коцюбинська, передмова, 2020

© В. С. Бородiн, В. П. Мовчанюк, М. М. Павлюк, Т. М. Рiзниченко, В. Л. Смiлянська, Н. П. Чамата, В. Є. Шубравський, коментарi, 2020

© Т. О. Калюжна, художне оформлення, 2020

© Видавництво «Фолiо», марка серii, 2019


* * *










Листи Т. Г. Шевченка i до нього (1857–1861 рр.)





1857





208. Я. Г. Кухаренка до Т. Г. Шевченка


7 серпня 1857. Катеринодар


В последних числах iюня я iздив в Одес, взяв iз iнституту другу дочку i приiхали вдвох додому в кiнцi iюля. Тут застали твое письмо з вiршами. Прочитав я його в простих очках (бо без очок я нiчого тепер не читаю), переписав iх своею рукою, щоб без опинки читати було можна. Пошлю, як ти здоров кажеш, старому Щепi, да думаю послати до Могили (Метлинского) i до Костомарова. Сей чоловiчина недавно одозвався до мене своiм письмом по одному дiлу, та й я з того тепер знаю, що наш знакомий добрий Нiколай Іванович Галка – Костомаров проживае в г[ородi] Саратовi.

В Одес я iхав морем. В Одесi i Вознесенську добрим южноруснакам, з которими рiч доходила, я розказував, де ти тепер, мiй друже, обрiтаеш, i показував твое поличье (я його обробив в Одесi, звичайно, як слiд). Та й люблять же тебе на Украiнi, брате!.. – Один по прiзвищу Козачинский, военний офiцер, аж iз самоi Уманi. На «Записки южноруськi» я послав грошi в Пiтер.

Визволяйсь, друже, та приiзди на нашу Козацьку Украiну, я тепер не маю нiкуда далеко iхати i буду дома: або в городi, або в хуторi (50 верст од города). Якщо будеш iхати трактом Ростовським, то шлях якраз поуз хутiр мiй, i дзвоники чуть в хату, i поштарiв – як гукають, то заiдь в хутiр, може, мене там нагибаеш, а якщо нi, не буду в хуторi, то скажи, щоб подали на вiз тобi чарку горiлки та глек молока, випий i запий, та й поiжджай до мене в город.

Не кидайся дiла, сiреч, не оставляй писати, бач сам здоров: погасило кляте лихо огнище твого талану, але добрий вiтерок повiяв, позносив золу, найшов iскорку, – ще не погасла, – та й почав роздувати огонь, отже i гляди, як покотить пожаром. Поплюй в кiлочки та строй кобзу смiло i далi грай, як грав еси.

Моя стара i дiти всi кланяються тобi низенько. Будь здоров та щасливiший, нехай тобi Бог помагае на все добре, а я, поки жив, тебе поважающий i покорний на услуги

Яков Кухаренко.



7 августа

1857 года,

Єкатеринодар.

В «Ченцевi» було написано, видно, хватаючись:
В червоних штанях оксамитних
Матнею улицю мете,
Іде козак. Ой лiта, лiта,
Що ви творите? На тоте ж
Старий ударив в закаблуки,
Аж встала курява. Отак,
Та ще й приспiвуе козак
«По дорозi рак» i проч.

Не добравши сенцю в пiдчеркнутих стихах, я в своiй пере[писi] замiнив тi п’ять стихiв так:

Іде козак старий, його веде
Товариство пiд руки,
За ним музика грае.
Старий не втерпiв, в закаблуки
Привдарив, ще й спiвае:
«По дорозi рак» и пр.

Якщо, може, в тебе воно не так, то увiдом.




209. Т. Г. Шевченка до Бр. Залеського


10 серпня 1857. Астрахань


Пишу тебе менее нежели мало, но пишу из Астрахани, на пути в Петербург, и, следовательно, это миниатюрное письмо родит в твоем благородном сердце огромную, роскошную библиотеку. В один день с твоим письмом от 30 мая получил я и официальное известие о моей свободе. Добрый Ираклий дал мне от себя пропуск прямо в Петербург, минуя Уральск и Оренбург, а следовательно, и 1000 верст лишнего и дорогого пути. Сердечно ему благодарен за эту экономию денег и времени, теперь для меня так драгоценного. 15 августа понесет меня пароход из Астрахани до Нижнего Новгорода, а оттуда дилижанс в Москву, а из Москвы паровоз в Петербург. Весело, друже мой единый, невыразимо весело, когда наши волшебные воздушные замки начинают быть осязательными. Я спешу теперь в Петербург для того единственно, чтобы поцаловать руки моей святой заступницы графини Настасии Ивановны Толстой. Послал ли ты ей моего «Киргизенка»? Или, лучше сказать, получил ли ты сам его и его родных братьев – «Счастливого рыбака» и «Смышленого продавца»? В последнем своем письме ты мне ничего не пишешь о моих посылках. Получил ли ты их? Если получил, то распорядись ими, как находишь лучше, и напиши мне в Петербург по адресу, тебе известному. Я так же, как и ты, вполне и совершенно верую, что мы с тобою увидимся, но когда и где, не знаю, во всяком случае не в киргизской степи. До свидания, мой друже единый, не забывай своего искреннего друга и теперь свободного художника

Т. Шевченка.



Целую твою святую мать, отца и все близкое твоему сердцу.



Астрахань,

10 августа 1857.




210. Т. Г. Шевченка до М. М. Лазаревського


10–14 серпня 1857. Астрахань


Мiй единий друже! Я свободен, я уже в Астраханi, i завтра, 15 августа, як Бог поможе, на пароходе «Меркурий» поплыву за 5 карбованцiв на палубi в Нижнiй Новгород. Раньше 15 сентября я не доплыву до Нижнього, i раньше 1 октября я не поцiлую тебе, друже мiй единий. Господи милосердий, скороти путь и время для нашого свидания с тобою.

21 июля получено официальное известие о моiй свободi, на другий день я просив Ираклия Александровича дать менi пропуск через Астрахань в Петербург, але вiн одказав менi. 23 июля написав я i послав через Астрахань письмо графу Толстому. Писав я йому, что я поiду через Оренбург.

1 августа прийшла почта i привезла менi разрешение iхать, куда я хочу. 2 августа я вирвався з своеi тюрми, а 5 августа гуляв уже по славному городу Астраханi. 14 августа пишу тобi оце письмо невеличке, а завтра, дасть Бог, попливу вверх по матушке по Волге аж до Нижнього. До свидания, мiй друже единий. Цiлую Семена, Федора i всiх, i вся. А як побачиш Марковича, то поскуби його за ухо, – за те, що я не дождався його письма в Новопетровському укрепленii.

До свидания ще раз, мiй единий друже, не забувай твого щирого

Т. Шевченка.



14 августа,

Астрахань.




211. Т. Г. Шевченка до Я. Г. Кухаренка


13–15 серпня 1857. Астрахань


Батьку отамане кошовий i друже мiй единий!

Я свободен, я уже в Астраханi, вчора бачився з тим Єленевим, на iм’я которого просив я тебе переслать менi письмо о «Москалевiй криницi». Письма твого нема, i я тепер не знаю, що й думать. Бо вона вже давно тобi послана, ще 5 iюня. Може, тебе дома нема абощо? Думав я, iдучи в столицю, завернуть до вас на Сiч, поцiловать тебе, твою стару i твоiх дiточок. Але не так воно робиться, як нам хочеться. Менi велено одправиться прямо в столицю. Лихий iх знае, для чого. І я тепер iз Астраханi попростую на пароходi аж до Нижнього Новгорода, а там через Москву в столицю. Але чи швидко я туда прибуду, святий знае. Я в Москвi побачуся з старим Щепкiним (якщо вiн жив), i дуже добре зробив би ти, друже мiй единий, якби через його хоч одну стрiчечку [прислав?], напиши тiлько, чи жив ти, чи здоров i чи получив мою «Москалеву криницю»? Мене вона турбуе. А в столицю до мене пиши отак:

в С. Петербург.

Его высокоблагородию

Михай[лу] Матвеевичу

Лазаревскому.

В Большой Морской, в доме графа

Уварова.



Не пишу тобi бiлше, бо нема чого i писать, та й пароход, спасибi йому, не дае. Завтра попливу вверх по матушке по Волге, а поки що цiлую тебе, твою стару i твоiх дiточок. Не забувай мене, друже мiй единий.

Т. Шевченко.



Чи получив ти мое поличiе?



15 августа.

1857.




212. Бр. Залеського до Т. Г. Шевченка


20 серпня 1857. Рачкевичi


20 августа 1857 года.



Друже мой дорогой! Две твои посылки я получил, хотя очень поздно, и теперь по указанному мне тобою адресу спешу переслать тебе цену «Хиосского горшечника» и «Молитвы по умершим», именно: семьдесят пять руб[лей] сер[ебром]. Другие три штуки проданы тоже, но деньги я получу чрез неделю или десять дней и сейчас же вышлю их тебе. Извини, что это длилось так долго, – живя в деревне, подобные дела не устраиваются так скоро, как в городе, соседи не всегда любители изящного – и покупателя нужно искать иногда довольно далеко; я сам же в настоящее время аичею не богат.

Что касается до каратауских видов, то я тебе, друже мой дорогой, напишу об них в следующем письме. Издатель «Виленского альбома» выехал за границу на целый год, и я вынужден искать другого любителя. Не хотелось мне отдавать их по одиначке, рассчитывая все-таки на кого-нибудь, кто бы пожелал иметь полный альбом; до сих пор подобный ангел не нашелся, но я еще не теряю надежды и сделаю все возможное, чтобы найти его.

Пишу второпях и потому так коротко; в следующем письме найдешь ответ на дорогое твое послание. Теперь, друже мой, целую тебя, от полного сердца не только за себя, но и за всех моих, знающих и искренно любящих тебя, от стариков родителей до маленьких ребят сестер моих. Все приветствуем тебя от полного сердца среди старых друзей, среди очаровательных творений искусства, среди новой жизни. Да благословит тебя Господь и посылает тебе вдохновение и средства к тому, чтобы работать – и ты будешь счастлив, счастлив счастьем немногих, избранных…

Не забывай меня – окружат тебя теперь много умнейших и лучших людей – дай Бог! Но верь, друже мой дорогой, что немногие искреннее меня любить тебя будут.

Когда придет тебе издать «Блудного сына», вспомни, что ты мне обещал познакомить с ним.

Прощай на этот раз; чрез десять дней опять напишу, а может быть еще увидимся.

Да – до свидания, друже мой!


* * *

Рассмотри произведения Каульбаха – говорят, есть превосходные с них фотографии – я видел только три гравированные. Очарование!

Знаком ли тебе Фюрих (F?hrich)? Мне бы хотелось очень знать, что ты об нем скажешь. Он чех, но живет в Вене, человек уже пожилой. Последнее мне знакомое его произведение – «Торжество Спасителя» – альбом в 12 листов – прекрасная, чудная вещь, хотя еще не полная, он слишком рано остановился, потому что Торжество Спасителя не остановится до окончания мира. Разве он и в наше время не торжествует?



На четвертiй сторiнцi:

Тарасу Григорьевичу.




213. Бр. Залеського до Т. Г. Шевченка


15 вересня 1857. Рачкевичi


Друже мой дорогой! Третьего дня я получил записку твою из Астрахани, а вместе с нею подоспели и запоздалые деньги, – спешу переслать их тебе – 75 руб[лей] сер[ебром] за три куска твоей материй – столько же я переслал Михаилу Матвеевичу прежде, и ты их, верно, уже получил.

Каратауских видов мне здесь продать не удалось – по одиначке я их отдавать не хотел, потому что всех бы не роздал, а на весь альбом не нашелся покупатель, хотя во всех моих странствованиях в последнее время альбом был моим спутником. Сигизмунд писал мне, что легко нашел бы место для Чиркалы в Петербурге, и ежели одна еще попытка здесь будет неудачна, то альбом весь переедет к нему. Очень мне прискорбно, что я не могу переслать тебе за него денег; в Петербурге найдешь что продавать и так, но в скором времени ничего нельзя было сделать, а откладывать я боялся, думая, что все-таки копейка тебе нужна.

Целую тебя, друже мой, от полной души и радуюсь твоею радостью, твоим счастием – ты живешь опять полною жизнью, в мире искусств: – и между добрыми, хорошими людьми; ты, верно, создашь теперь прекрасные вещи. Не забывай меня, любящего тебя целым сердцем. Ты, верно, познакомился уже с Сигизмундом и Эдуардом – ты, верно, их полюбил. Как бы мне хотелось побывать между вами!

Есть у меня здесь, т. е. в Литве, знакомая женщина с удивительно развитым эстетическим чувством, страстная любовница искусства… Она лет пять прожила в Риме – там училась живописи и скульптуре. Нигде в деревне нельзя найти такого собрания гравюр и разных произведений искусств из волшебной Италии. Она меня познакомила с Фюрихом и Каульбахом, потому что и Германия ей тоже известна. Я ей послал две первые сепии – «Дочь хиосского горшечника» и «Сцену из казарм» – тогда ничего больше у меня не было. Вот что она мне ответила, благодаря за то, что я доставил ей удовольствие иметь что-нибудь собственно твоего: «Эти вещи очень хороши, но мне жаль, что такой замечательный талант nie czerpie szczerzej z siebie, lub smielej z tego, co go otacza – ze jakby pzytlumial rodzimy ideal, ktоrego blysk w kilku linjach nieraz lsni moca»[1 - …не черпае щирiше з себе або смiливiше з того, що його оточуе, – а нiби приглушуе нацiональний iдеал, потужний блиск якого iнодi можна вiдчути в декiлькох лiнiях. – Ред.].



Из этого ты, друже мой, можешь заключить, что она будет в состоянии оценить твои произведения; ежели у тебя будет что такое, чем ты сам будешь совершенно доволен, то присылай мне, назначив, разумеется, цену, а я отошлю, или лучше отвезу сам этой знакомой, хотя она и живет в 150 верстах от меня. Ведь и тебе приятно будет отдать вещь, взлелеянную в душе, дитя твое, тому, кто его примет с любовью, как мать.

Напиши мне хоть два слова о том, что ты получил все деньги и что здоров и счастлив, а если можешь, если найдешь время, напиши, что делаешь, чем ты теперь занят и какова судьба твоего «Блудного сына»…

Прощай, друже мой дорогой.

Твой всегдашний

Бронислав.



Твой «Киргизенок» давно уже у Сигизмунда, которому я поручил передать его графине Настасии Ивановне, она была на водах, и он ждал ее возвращения, теперь, верно, передал уже ей.



Рачкевичи.

15-го сентяб[ря] 1857 г.



На четвертiй сторiнцi:

Тарасу Григорьевичу Щевченке.




214. Т. Г. Шевченка до М. М. Лазаревського


8 жовтня 1857. Нижнiй Новгород


8 октября.

Н. Новгород.



Друже мiй единий! 19 сентября прибыл я в Нижний Новгород и только сегодня, слава Богу, собрался с силою написать тебе о случившемся со мною. Никто больше, как черт, враг добрых наших помышлений, перешел мне дорогу в Питер. Новопетровский комендант по моей просьбе выдал мне пропуск прямо в Петербург, а командир баталиона, мой ближайший начальник, обиделся распоряжением Ираклия Александровича и уведомил нижегородского полицеймейстера, чтобы меня задержать и прислать в г. Уральск для получения указа об отставке с какими-то ограничениями. Я занедужав. Спасибо, найшлися здесь добрые люди, которые приютили меня и через посредство которых написано в Оренбург обо мне Катенину, чтобы он объяснил мое отвратительное положение.

Писал я графу Ф. П. Толстому из Новопетровского укрепления, что я отправляю[сь] через Оренбург. Но после упросил Ираклия Александровича отпустить меня через Астрахань. О случившемся здесь со мною я теперь не пишу ему, а прошу тебе, друже мiй единий! посети ты графиню Настасию Ивановну Толстую, это тебя нисколько не окомпрометирует, расскажи ей о моем гнусном положении, а главное, благодари ее от меня за ее святое о мне ходатайство, а также и добрейшего графа Ф[едора] Петровича. Друже мiй единий! Во имя глубокой моей любви к тебе не откажи мне в этой великой просьбе.

Не знаю, как долго продлится мое сидение в Н. Новегороде, думаю, что я не скоро вырвуся. Пришли мне сколько-нибудь денег, я почти не одет, а следовательно, не могу показаться в люди и начать работу за деньги. Если получил ты письма от Кухаренка и от Залецкого, то перешли мне. От Залецкого должны быть и деньги, не знаю только, как велики.

Прощай, мiй друже единий! Поцiлуй Семена i Марковича i не забувай искреннего твоего

Т. Шевченка.



В другий раз буду тобi писать бiлше, а тепер нездужаю. Адресуй свое письмо в Нижний Новгород его высокоблагородию Павлу Абрамовичу Овсянникову, в контору пароходства «Меркурий».




215. М. М. Лазаревського до Т. Г. Шевченка


12 жовтня 1857. С.-Петербург


12 октября, С.-П[етер]бург.



Около м[еся]ца назад я получил письмо от Ирак[лия] Ал[ександровича] о вышедшем там недоразумении и был в сильном недоумении насчет тебя, дорогой друг. Полученное вчера вечером твое письмо хоть несколько успокоило за тебя. Жаль, что ты был болен. Пожалуйста, голубе сизый, береги себя и свое здоровье; ты не имеешь права рисковать этим.

Прилагаю 2 письма Залесского к тебе; а 150 р[ублей] сегодня отправил в особом конверте на имя г. Овсянникова. От Кухаренка ничего не имею. По письму Ир[аклия] Ал[ександррвича] отсюда писали о тебе к Катенину; писали и Алекс[ею] Ник[олаевичу] Муравьеву. Усков сильно боится и беспокоится: напиши к нему. Тебя здесь ждали с нетерпением.

Сейчас еду к графине Настасье Ивановне, с которою я еще незнаком, но которая присылала Сигизмунда Сераковского узнать о тебе и я посылал ей твое и Уск[ова] письма; ее хвалят до чрезвычайности.

Едва ли ты… (помешали). —

Был у графини: она сильно беспокоилась о тебе и благодарит тебя за письмо. По совету с графом решили, чтобы ты написал графу Ф[едору] П[етровичу] письмо, что ты сильно желаешь заниматься живописью и изучать ее, чего не можешь нигде так достигнуть, как в Академии художеств, а потому просишь исходатайствовать дозволение на приезд в Петербург. Гр[аф] по этому письму будет просить президента.

Ты, вероятно, дождешься в Нижнем паспорта и если получишь, то пробирайся сюда, т. е. поближе к Петербургу; но в Малороссию не езди; а, главное, береги себя, о чем поручила мне просить тебя и графиня; а ты ее просьбу должен исполнить: она о тебе заботится, как о родном; да и не одна она. У нее есть для тебя деньги, но она положила их в банк, до твоего сюда приезда. Если бы тебе еще нужны были деньги, то пиши не стесняясь; скоро я еще буду иметь для тебя деньги.

Вечер: Белозерский женат на родственнице Катенина и обещает, что ему еще напишут о тебе; и он советует тебе не возвращаться, если можно, в Оренбург, а ожидать паспорта в Нижнем. Жду твоего письма. Крепко, крепко обнимаю тебя и от души желаю тебе здоровья и счастья.

Вполне преданный тебе

М. Лазаревский.




216. Т. Г. Шевченка до М. М. Лазаревського


18–19 жовтня 1857. Нижнiй Новгород


19 октября.

Нижний Новгород.



Мiй друже любий, мiй единий! Сегодня, 18 октября, получив я твое братне-сердечное письмо. Спасибi тобi, мое серце! Ти пишеш, що Усков уже писав тобi о якiмсь там недоразумении. Чом же вiн, дурень, не написав, яке там именно недоразумение? І тут його нiхто не знае. Я i сам не знаю, яке там те прокляте недоразумение. В Оренбург уже давно писано iз Нижнего, але iз Оренбурга ще нема нiчого. І я i сам не знаю, що ще зо мною буде. А тим часом живу собi добре i весело отут меж добрими людьми. Овсянников, здешний архитектор, благородний, добрий i розумний чоловiк, а до всього того ще i земляк наш конотопський. Менi тут добре з ним. Шкода тiлько, що морози настали, не можна нiчого рисовать с натуры, а то було б i геть-то весело.

Спасибi тобi, друже мiй единий, що ти побачився з графинею Н[астасiею] І[ванiвною]. Не знаю, чи получила вона мое «Киргизя» от Сiгiзмонда? І чи получив граф Ф[едiр] П[етрович] мое письмо из Новопетровска? Як будеш у неi, то спитай, будь ласкав, i менi напиши. Письмо тепер до графа писать не буду. Треба дождаться, що там менi напишуть iз Оренбурга. Я просив Герна написать менi. А ти, як получиш мое письмо, то пiди до графа Ф[едора] П[етровича] i подякуй його од мене за его доброе, человеколюбивое участие, которым я радостно воспользуюсь, як прийдеться менi до скруту.

Поздрав i поцiлуй за мене Бiлозерського i його жiночку. Чому ти не оженишся? Чи ми вже з тобою разом поженимось? Не швидко, я думаю, це лихо скрутиться.

Що там робить Кулiш? І де тепер його жiночка? Як побачиш ii, то i ii чмокни разiв зо три за мене. А Кулiшевi скажи, нехай менi пришле другий том «Записок о Южной Руси». Тут есть одна книжная лавка, та i в тiй тiлько букварi продаються. А як буде посилать вторий том, то нехай i первий прикине, бо я первий том «З[аписок] о Ю[жной] Р[уси]» подарував нашим киевским землякам в Астрахани. Поцiлуй же його та попроси, нехай менi вишле своi любii «Записки о Ю[жной] Руси», а я йому за те не пришлю, а, дасть Бог, сам привезу гостин[ця] из самой киргизской степи.

Читать у мене тепер, слава Богу, есть що, поздоров Боже добрих людей, але свого рiдного нiчогiсiнько нема, опрiч «Богдана Хмельницко[го]» Костомарова. От ще вчистив книгу, так-так! В Саратовi бачився я з старою Костомарихою, вона ждала його из заграницы к 15 сентября. Не знаю, чи вернувся вiн, чи нi ще? Чи не чуть у вас там про його чого-небудь?

Що там робить отой гульвiса Семен, що нiчого менi не напише. Поскуби його за ухо i поцiлуй за мене, а жiночку його i дiточок не скуби, а тiлько поцiлуй.

Перелякав ти мене чорною печатью на своiм письмi. Чи не случилося там у тебе, крий Боже, чого недоброго?

Прощай, мое серце, мiй голубе сизий! Я тепер, слава Богу, здоровий i веселий i щиро любящий тебе, моего единого друга.

Т. Шевченко.



Як побачишся з графинею Н[астасiею] І[ванiвною], то спитайся, чи був у неi Сапожников, з которим я плив из Астрахани в Нижнiй.




217. М. I. Костомарова до Т. Г. Шевченка


28 жовтня 1857. Саратов


Братовi любому, друзяцi щирому, спiвацi славному, вiрному товаришевi незапам’ятноi пригоди 1847 року Тарасовi Григоровичу од брата i друга чолом i вiрне слово!

Слава, честь а благодаренiе Великому, Справедливому, Милосердому Богу, визволившему тебе, друже, з тяжкоi неволi на свiт Божий мiж нарiд хрещений на надiю всiм кохаючим щире Украiну i всi братерськi слов’янськi народи! Два тижнi чекав я тебе щодня в Петербурзi, повернувшись з чужини; iстинно, найкраща радiсть для мене була почути, що Бог тебе напослiдок вертае з гiркоi неволi. Брати i приятелi нашi в Петербурзi – Бiлозерський, Навроцький, Сераковський i другi казали, що мусив ти приiхати к 1 октябрю, одначе ти не явивсь, i я поiхав, а в Саратовi узнав, що був еси у моеi матерi, за що тобi велике спасибi. Швидше пиши та старайся, щоб тебе пропустили до Петербурга та пиши, пиши, пиши, тiльки ж по-нашому пиши. Час змiнився, цар – дай Боже йому здоров’я i довгого царствования – не забороняе нам нашоi мови; тепер процвiта рiдне слово; багато охочих до його, тебе тiльки не достае, голови нашого, милого, любого. Дай Боже тобi, перетерпiвши велике горе, зняти з себе напослiдок терновий вiнець i в чеснiй, поважнiй старостi доживати вiку, веселячи i повчаючи на все добре кобзою твоею голосною землякiв твоiх та одбираючи пiсля смертi вiчную славу. Не забувай щире й вiрне поважаючого i кохаючого тебе друга, брата i товарища

Миколу Костомарова.



Окт[ября] 28

1857.




218. А. І. Толстоi до Т. Г. Шевченка


2 листопада 1857. С.-Петербург


1857, 2 ноября, С.-Петерб[ург].



Мне так хочется сказать: друже мой единый, Тарас Григорьевич, мы с графом ждем Вас и не дождемся. Только и есть, что всякий день говорим об Вас. То с М[ихаилом] Мат[веевичем], то с Сераковским или с собратами художниками.

Вы не можете себе представить, как наболела у меня душа с тех пор как я узнала, что Вы не будете у нас в Петербурге. Ну, да, Бог даст, все поправится. Виноват во всем Ваш новопетровский комендант. Чего он испугался? Ему бы только отвечать в Оренб[ург], что вот как случилось; много, что получил бы выговор от губернатора за поспешность, вот и все. А то начал звонить в колокола. Напишите мне, ради Бога, что Вы теперь делаете, получили ли пачпорт? Пишите графу, проситесь в Академию. – Письмо это предоставят В[еликой] К[нягине] Марии Николаевне. Вы не знаете нашего Царя – ведь это сама доброта. Вы получите свободу жить в столице для Божественного Искусства.

У меня есть Ваши деньги – 500 руб[лей] сер[ебром], распорядитесь ими. Отослать ли их к Вам в Нижний или сберечь до Вашего приезда в Петербург? Во всяком случае, уведомьте меня. Я видела все Ваши рисунки, они очень хороши. А за мой рисунок, т[о] е[сть], присланный мне, в память 1-го генваря 1857 года, кланяюсь по-русски и глубоко благодарю за святые минуты счастия, которые мне доставили и вид этого рисунка и перемена судьбы рисовавшего. Да, есть у людей святые, отрадные минуты жизни.

Пишите мне, пишите скорей. Виделись ли Вы с Далем? Побывайте у него; поклонитесь ему от графа, и С. Н. Жадовского, и от меня.

Гр. А. Толстая.



P. S. Граф получил Ваше письмо, но не отвечал, не знал куда писать.




219. Бр. Залеського до Т. Г. Шевченка


5 листопада 1857. Слуцьк


Слуцк. 5-го ноября 1857 г.



Друже мой дорогой! Вчера я приехал сюда из Рачкевичей с отцом моим, который захворал глазами, и нашел твое дорогое письмо. Не теряя времени, спешу по первой почте послать тебе несколько слов в надежде, что они застанут тебя в Нижнем, над твоим Богданом Хмельницким, хотя бы я желал самоскорейшего разрешения твоей участи. Сигизмунд мне писал, что добрый Ираклий при отправке твоей наглупил и что это остановило приезд твой в столицу; все-таки я не думал, чтобы ты был еще на дороге, и меня неприятно поразил штемпель Нижнего Новгорода на твоем письме. Дай Бог, чтобы это кончилось поскорее. Сигизмунд пишет, что он по твоему делу бывает часто у графини Настасии Ивановны и что надеется увидеть тебя скоро на берегах Невы. Дай Бог! Настасия Ивановна приняла его радушно, искренно, как мать – как сестра – и тебя ждет, видно, в ее доме такой же привет. Потому, и для многих других причин, я желаю для тебя поездки в Петербург, однако ж так мила для меня надежда увидеть тебя в Рачкевичах, что я не могу расстаться с этой мыслью при всем моем желании всего лучшего для тебя. И мои старики обрадовались чрезвычайно, когда я им прочитал, что ты, может быть, к нам приедешь.

В самом деле, друже мой дорогой, как бы это было хорошо, ежели б ты заехал в мой добрый уголок? Не найдешь здесь памятников искусства, но найдешь теплые сердца, которые знают тебя и любят с давних дней – и тебе, поэту, – человеку чувств и сердца, не было бы дурно между ними. Прожив несколько дней с ними – высказав тебе все, что я думал и чувствовал без тебя, чему я мог хотя в маленькой части выучиться, и чему выучиться не мог, – я бы повез тебя к моей знакомой, о которой ты так прекрасно мне пишешь. Она живет в 140 верстах от меня, и потому я не могу посещать ее часто, но по крайней мере два раза в год я буду ее навещать, чтобы подышать этой атмосферой изящного и прекрасного, а как же приятно было бы мне совершать зимою это путешествие с тобою. Ты хочешь знать ее имя и фамилию? Имена ничему не учат, однако ж я не хочу оставить желания твоего не исполненным. Эта прекрасная женщина, по имени Елена Скирмунт, еще молодая, богатая и получившая самое тщательное воспитание. Муж у нее молодой и дельный человек, которого она любит и уважает. Натура Елены немного эксцентрическая, и я бы желал видеть ее или незамужнею, посвятившею себя одному искусству, или как жену немного более человечественною, но так создал уже ее Бог. Ты знаешь растение, которого листья так удивительно чувствительны, что дотронуться их нельзя – ежели сядет на них самая маленькая мушка, они свертываются. Есть что-то соответственного этому растению в натуре этой женщины. Она понимает практическую жизнь нашу; все люди в доме ее любят, она занята их нуждами, больных лечит, заботится всем – сверх того, не испугалась бы опасности, напротив, я думаю, нашла*[2 - Було: нашли.]бы в ней удовольствие; но наши страсти, все грубое и материальное ее пугает, – это чистота воплощенная, хотя у нее уже двое детей. Она глубоко религиозна, может быть, даже немного мистически религиозна. Училась многому и много знает, все вопросы настоящего времени ее занимают, любовь родины горячая, эстетическое чувство удивительное, – одним словом, очень богатая и щедро одаренная натура. Может быть, и для каких-то физиологических причин, ей даже непонятных, жалеет, что у нее есть муж, которому она воздает полную справедливость, в пользу которого отказалась от значительного имения, и жалеет, что у нее есть дети. Я тебе, может быть, слишком много сказал уже об ней, но я уверен, что это останется при тебе, если б ты даже посетил наш уголок. Одна анормальная ей сторона, это та, что она не довольно мать. Это много – я согласен – но уверен, что это происходит от каких-то особенностей ее натуры, она не создана для жизни, предназначенной всем женщинам, и ты бы, верной нашел живое удовольствие в обществе ее, и не осудил ее, как осуждают многие ее сестры, которые не в состоянии даже понимать ее, при всей доброте своей. Я уверен, что со временем она по самому чувству долга разобьет в себе то, в чем еще есть недостаток. Теперь это чистая, прямая, мыслящая, и чувствующая, и любящая всё изящное женщина.

Но кроме ее, есть у меня еще другая знакомая, подруга ее, – тоже глубоко религиозная и любящая целой душою искусство. Она на днях должна возвратиться из Рима, где прожила несколько месяцев. Училась искусству прежде в Вильно, потом в Варшаве, наконец в Дрездене и Риме. Одна из замечательных женщин у нас, по своему образованию и теплоте души – по евангелическим просто чувствам. Мы бы и там поехали, ежели б ты пожелал.

Видишь, как мне бы хотелось заманить тебя в Рачкевичи, однако поезжай в Петерб[ург], потому что там найдешь более – что там может созреть и воплотиться твое создание, твоя евангельская притча. А ежели, совершив это, ты пожелаешь увидеть дорогую родину свою, то не забывай меня – направь дорогу на Слуцк и заезжай в Рачкевичи. Как я тебе буду благодарен! Как я буду счастлив!

Брат у меня женится, и я в первых числах января буду на его свадьбе, в Могилевской губ[ернии]. Ежели б ты в это время проезжал по Московско-Бобруйскому шоссе, то на почтовой станции Криштополь спроси обо мне. Иначе ищи меня в Рачкевичах и пиши в Рачкевичи.

С возвратом издателя «Виленского альбома» разговорюсь с ним насчет твоих приволжских видов – не думаю однако ж, чтобы он их там поместил – для этого нужно бы иного, более нам близкого или лучше сказать, менее чуждого сюжета.

Виды Актау я давно отправил к Сигизмунду и надеюсь, что он их тебе переменит в деньги. Здесь при всем желании мне не удалось…

Бюрно теперь в Петербурге – ежели б ты пожелал писать к нему, то посылай письмо к Сигизмунду и адресуй в Военную академию. Сигизмунд теперь в академии.

Михаил был в этом году в Варшаве, с женою, и посетил даже меня в Рачкевичах. Он недавно возвратился в Оренбург и, верно, потому ты не получил от него ответа.

Извини неразборчивость почерка – пишу самым скверным еврейским пером, а перочинного ножика у меня нет.

Прощай, друже мой дорогой – и люби твоего

Бронислава.



Старика мои благодарят тебя за память и жмут дружески твои руки.

Прощай еще раз – до свидания когда-нибудь.




220. Т. Г. Шевченка до I. П. Клопотовського


6 листопада 1857. Нижнiй Новгород


Нижний.

6 ноября

1857.



Други мои, искренние мои, сущие в Астрахани, мир и любовь с вами вовiки.

Сатана, он же и Иван Рогожин, не терпящий света истины и враг всяких добрых помышлений и намерений наших, самый сей сатана, кровный родич, а може, и единоутробный брат нiмецький, перейшов менi шлях в Нижнем Новегородi i не допустив мене, нiмецький син, до столицi. Полиция, родная сестра Йвана Рогожина, остановила мене в Нижнем и до вчорашнього дня сама не знала, для чого вона мене остановила, а вчора формально объявила менi, что я нахожуся под ее секретным материнским надзором и что менi свыше воспрещено жить и даже переiзжать через столицi. Так от що менi наробив враг рода человеческого Иван Рогожин! А я, недотепний, забув на той час надiть на себе хрестообразную амуницию. А то б нiчого сього не було. Розумний лях по шкодi.

Тепер думаю так зробить. Проживу зиму отут з добрими людьми, а весною, як Бог поможе, з моiм добрим капiтаном Кишкиным попливу вниз по матушке по Волге, i буду собi рисовать ее прекрасные берега. Та може, дасть Бог, i з вами побачуся, як здоровi будете, други моi iскреннii. Та, може, ще раз уночi пiдемо з Незабутовским под предводительством Ивана Рогожина и щирого друга його Перфiла шукать сестер милосердiя, щоб змилосердилися. Дай-то Боже! Я буду сердечно радий, побачивши вас здорових, веселих i щирих друзей моих.

Менi тут добре, весело, читаю так, що аж опух читаючи. Журнали всi до одного передо мною, и даже… «Le Nord» и прочее.

Не забувайте мене, друга вашого щирого i щасливого

Т. Шевченка.



Вибачте менi, други мои, що я вам так мало пишу. Дасть Бог, як начитаюся, то напишу бiлше. Як побачите А. П. Козаченка, то поцiлуйте його за мене.



Адрес:

В Нижний Новгород

Его высокоблагородию

Павлу Абрамовичу

Овсянникову

с передачею такому-то.



На конвертi:

В г. Астрахань.

Его благородию

Ивану Петровичу

Клопотовскому.

В собственном доме.




221. М. О. Брилкiна до Т. Г. Шевченка


8 листопада 1857. Нижнiй Новгород


Дядя Шевченочко!

Сегодня исполнилось семь лет, что Аделаида Алексеевна из Барышень превратилась в Даму. – Она принимает поздравления (выражаясь Вашим придворным языком). И просит кушать.

Ваш Н. Брылкин.



На четвертiй сторiнцi:

Пешего казачьего войска рядовому и вместе с тем художественному пану Тарасу Шевченко

От Н. А. Брылкина




222. Т. Г. Шевченка до А. І. Толстоi


12 листопада 1857. Нижнiй Новгород


Мой друже милый, мой единый! Моя благородная, моя святая заступнице! Бог-сердцеведец наградит вас за ваше дружески родственное участие в моем безвыходном положении. Вы так искренно, с такою теплою любо[вь]ю указываете путь, которым я могу достигнуть моей возлюбленной Академии. Благодарю вас, мой друже милый, мой единый. Завтра же пишу графу Федору Петровичу письмо, и в ожидании благих последствий молюся и уповаю.

Со дня отбытия моего (со 2 августа) из Новопетровского укрепления я совершенно счастлив, и в особенности сегодня. По прибытии в Нижний Новгород неумолимая полиция разрушила мое блаженство, и то на несколько дней. Вскоре я пришел в себя от этого неожиданного щелчка и, как человек, испытанный подобными щелчками, сказал сам себе – все к лучшему. Я совершенно верую в это старое изречение, и на сей раз уверенность моя вполне оправдалась. Мне необходим был промежуток между Северной Пальмирой и киргизской пустыней, а иначе я явился бы к вам настоящим киргизом. А теперь с помощию добрых людей я понемногу делаюся похожим на человека. Дело в том, что я в продолжение этих 10-ти лет, кроме «Русского инвалида», ничего не читал. Так можете себе вообразить, каким бы я чудаком безграмотным явился в обществе грамотных людей. Теперь же я, благодаря моих здешних друзей, завален книгами и запоем читаю, или, правильнее, отчитываюсь, а осенняя грязь мне удивительно как много помогла в этом сладком деле. Я прочитал уже все, что появилось замечательного в нашей литературе в продолжение этого времени. Теперь остались мне одни журналы за нынешний год, и я наслаждаюся ими, как самым утонченным лакомством. И выходит, что все к лучшему, что нет худа без добра. Пока позволяла погода, я сделал несколько рисунков с здешних старинных церквей. Оригинальная, и даже изящная, архитектура. А теперь во время слякоти и грязи делаю изредка портреты карандашом, а все остальные часы дня и ночи читаю. Вот и все мои теперешние занятия, которыми я бесконечно доволен.

Вчера, получивши ваше дорогое, неоцененное письмо, отправился я к В[ладимиру] И[вановичу] Далю, но не нашел его дома. Сегодня отнесу на почту письмо и пойду опять к В[ладимиру] И[вановичу].

Прощайте, не прощайте, до свидания, мой милый, мой единый друже! Скоро два часа, и мне не хочется упустить сегоднишнюю почту. Завтра пишу графу Федору Петровичу. А пока целую его чудотворящую святую руку и молю милосердого Господа осенить вас и все семейство ваше своим святым, нетленным кровом. До свидания, моя сестро, Богу милая!

Вечно искренний и благодарный

Т. Шевченко.



Не спрашивая, знаю, откуда и какие мои деньги у вас, только прошу вас, сохраните эту великую чистую жертву у себя до нашего свидания. Я теперь, слава Богу, кое-как приоделся и в деньгах нужды не имею.



Нижний Новгород.

1857.

Ноября 12.




223. Т. Г. Шевченка до І. О. Ускова


12 листопада 1857. Нижнiй Новгород


12 ноября 1857.

Нижний Новгород.



Многоуважаемый Ираклий Александрович, давно уже я собираюсь описать вам все случившееся со мною со дня, в который я послал вам мое письмо из Астрахани, т. е. с 10 августа. Но для этого описания недоставало главного материала, т. е. конца, заключения этого на диво курьезного путешествия.

22 августа выехал я из Астрахани вместе с семейством А. А. Сапожникова, с которым мы возобновили наше старое знакомство. 19 сентября прибыли мы благополучно и весело в Нижний Новгород, и того же дня полицеймейстер объявил мне, что я за настоящим указом об отставке должен отправиться обратно в Оренбург. Такое милое предложение меня немного озадачило, но я вскоре оправился, т. е. заболел, и сам написал в Оренбург и добрых людей просил написать о себе прямо Катенину, прося его развязать сей гордиев узел как-нибудь помягче. Пока этот таинственный узел развязывался, я хворал, бродил по грязным нижегородским улицам и скучал до ипохондрии. Наконец, вчера здешний военный губернатор получает от генерал-губернатора оренбургского, у[ральского] и с[амарского] подробное объяснение моего увольнения от военной службы. Объяснения эти вчера же прочитаны мне. В них изображено, что я, бывший художник, имею право поселиться где мне угодно в пределах Российской империи, кроме столиц. А около столиц даже мимо проезжать запрещено. Сегодня же написал я моим друзьям в Петербург об этой катастрофе и в ожидании будущих благ поселился в Нижнем Новегороде.

Мне здесь пока хорошо. Нижегородская аристократия принимает меня радушно и за работу платит, не торгуясь. 25 р[у]б[лей] сереб[ром] за портрет, нарисованный карандашом. Деньги у меня есть. Костюм себе построил первого сорта, начиная с голландского белья, и вдобавок запустил бороду, настоящее помело. А книгами и журналами, по милости моих новых друзей, вся комната завалена, просто купаюся в чтении. Теперь мне только недостает столицы, а то все, слава Богу, имею, начиная с здоровья. Столицу я не раньше надеюся увидеть, как через год. И я теперь не знаю, что мне делать с письмами Киреевского и с вашей доверенностью. Напишите мне.

Весело ли у вас? Здорова ли Агафья Емельяновна? Здоровы ли мои большие друзья Наташенька и Наденька? Не посылаю им гостинца потому, что Нижний Новгород без ярманки та же деревня, еще хуже по дороговизне самых необходимых вещей.

Газетные новости вам известны, о них и говорить нечего, а не газетные не стоют того, чтобы об них говорить. Занимает теперь всех самый животрепещущий вопрос о том, как освободить крестьян от крепостного состояния. С новым годом дожидают правительственных распоряжений по этому вопросу.

Прощайте, Ираклий Александрович, желаю вам здоровья и счастия. Целую от души моих больших друзей Наташеньку и Наденьку и свидетельствую мое глубочайшее почтение Агафье Емельяновне. И остаюся благодарный вам

Т. Шевченко.



Кланяюся Жуйковым, Бурцовым и моему старому незабвенному другу Мостовскому.



Адрес:

В Нижний Новгород.

Его высокоблагородию

Павлу Абрамовичу

Овсянникову.




224. Т. Г. Шевченка до М. С. Щепкiна


12 листопада 1857. Нижнiй Новгород


Нижний Новгород. Ноября 12, 1857 г.



Друже мiй давнiй, друже мiй единий! Із далекоi киргизькоi пустинi, iз тяжкоi неволi вiтав я тебе, мiй голубе сизий, щирими сердечними поклонами. Не знаю тiлько, чи доходили вони до тебе, до твого щирого великого серця? Та що з того, хоч i доходили? Якби-то нам побачиться, якби-то нам хоть часиночку подивиться один на одного, хоть годиночку поговорить з тобою, друже мiй единий! Я ожив би, я напоiв би свое серце твоiми тихими речами, неначе живущою водою!

Тепер я в Нижнiм Новiгородi, на волi, – на такiй волi, як собака на прив’язi. Так щоб подивиться менi на тебе, великий мiй друже, я, сидячи отут, от що видумав: чи не найдеться коло Москви якого-небудь села, дачi або хутора з добрим чоловiком? Якщо есть у тебе такий чолов’яга з теплою хатою, то напиши менi, батьку, брате мiй рiдний! А я i приiду хоч на один день, хоч на одну годиночку. Зробiмо так, мiй славний друже! А якого б я тобi гостинця привiз iк празнику! уже так що гостинець! Порадься з своiм розумним серцем, мiй друже единий! Та якщо можна буде побачиться нам i поколядувать на сих святках укупi, то поколядуем. А до того року Бог знае, чи дождемося. Вибач менi, мое серце, за мою щирость, i як i що придумаеш, то напиши менi, а тим часом оставайся здоровий i веселий i не забувай искреннего твого друга й поклонника

Т. Шевченка.



Адрес: В Нижний Новгород. Его в[ысоко]благородию Павлу Абрамовичу Овсянникову.



Чи не писав тобi чого-небудь про мене старий кошовий iз Чорноморii – Яков Герасимович Кухаренко? Я йому ще з Новопетровського укрепления послав дещо i просив його, щоб вiн з тобою подiлився, та й досi не маю од його нiякоi чутки.




225. М. М. Лазаревського до Т. Г. Шевченка


19 листопада 1857. С.-Петербург


19 ноября, С.-Петербург.



Много виноват я пред тобою, мой дорогой друг Тарас, что до сих пор не отвечал тебе: все это время у меня дело как в котле кипит, а сверх того, твое письмо я в день получения передал Пант[елеймону] Алекс[андровичу] и до сих пор не могу вырвать; но на днях освобожусь и тогда напишу побольше.

Что ж ты ничего не скажешь о себе? А я-то с нетерпением жду каждый день от тебя известия. Неужели из Оренбурга нет до сих пор ничего?

На днях будет ехать из Вятки сюда чрез Нижний брат Федор; он, вероятно, будет видеться с Далем; постарайся и ты увидеться и расскажи ему побольше, нежели на письме. Все здоровы.

Весь твой Мих. Лазаревский.



Пант[елей]мон Ал[ександрович] тогда же обещал отправить к тебе книги.




226. П. О. Кулiша до Т. Г. Шевченка


26 листопада 1857. С.-Петербург


Хотiв я послать тобi, мiй друже шановний Тарасе, дещо з нових книжок, которi в мене друкуються, да трудно набрать по листку iз-пiд великих куп друкованого паперу. Нехай, як доведу все до ладу, тодi й пришлю. Побачиш, якi дива в нас творяться: уже й камiння починае вопiяти! Де ж бак не диво, що московка преобразилась в украiнку да такi повiстi вдрала, що хоть би й тобi, мiй друже, то пришились би в мiру! Ось побачиш, що на свiтi степовi квiтки.

Стiлько в мене роботи, що i в головi не вмiщаеться. Вибачай, що коротко пишу i про твое дороге писання не споминаю. Коротко про його що й писати! а широко – нiколи, далебi! Ось напиши лишень до мене, як i що ти думаеш-гадаеш, то я тобi на всяке слово одвiтуватиму, вибравши добру годину. А тепер твiй приятель зараз iде, то й не схаменешся, з якого конця починати.

Чи получив ти моi книги? Як вони тобi здались? Пиши гуляючи про всячину, бо Господь знае, коли побачимось.

Спасибi ж тобi, велике спасибi за «Ченця». Се менi дорога буде пам’ятка!

Твiй довiку

П. Кулiш.



1857, ноября 26,

С.-Петерб[ург].



Адрес: такому-то, в собственной типографии, на углу Вознесенского и Екатерингофского проспектов, в доме Лея.



На четвертiй сторiнцi:

Високоповажному пановi Тарасу Григоровичу Шевченковi прошу до рук подати.




227. М. С. Щепкiна до Т. Г. Шевченка


27 листопада 1857. Москва


От 27 ноября 1857 года.



Не знаю, получил ли мое письмо ты, мiй друже, которое была ответом на твое писание, хотя не вполне удовлетворительным? Теперь же извещаю, что ежели тебе очень хочется увидеть мою старую фигуру, то можно приехать: у сына под Москвой в 40 верстах есть дача, Никольское, не доезжая Москвы за две станции, Богородского уезда, с Купавинской станции, версты три от дороги по Владимирскому тракту, – то ежели не раздумал, то все-таки прежде извести аккуратно, когда выедешь, потому что нужно приготовить комнату для житья, то есть дня за два до приезда нужно протопить. И как, вероятно, будешь ехать с почтовыми дилижансами, то чтобы знать день, когда нужно выслать шкапу. Потом еще вопрос, – может быть и нескромный: есть ли средства для этой поездки? Ежели нет, то не церемонься – извести: хотя, признаюсь, и грустно, что это все на один или на два дни, потому что и мне отлучаться в настоящее время, пока еще служу искусству, неудобно. Потом нужно иметь вид; я, ведь, ничего не знаю в делах, но я думаю. …Муравлев даст тебе вид какой-нибудь на проезд в Богородской уезд, в село Никольское для того, чтобы повидаться с старыми знакомыми; и ежели все это будет очень затруднительно, то не приехать ли мне в Нижний, и это не для того только, чтобы повидаться, а поговорить бы многое нужно, может быть, моя старая голова навела и твою на добрую мысль; а для того, чтобы только повидаться, нам делать такие расходы жирно. Богатые находят удовольствие в исполнении всех своих желаний, а я, напротив, нахожу величайшее наслаждение, если откажу себе в удовольствии, которое мне не по средствам… Обо всем этом помиркуй хорошенько и извести аккуратно; как и на что решиться. – Не взыщи, что я пишу просто, но имя друга, которым Вы мене подарили, заставляет меня быть таким. Прощай, жду ответа! Да! Варвара Николаевна Репнина, которой я читал твое письмо, просила меня передать тебе ее душевный поклон; ну, еще прощай, заболтался, да что делать? Это болезнь старости.

Твой Михайло Щепкин.




228. Т. Г. Шевченка до М. М. Лазаревського


29 листопада 1857. Нижнiй Новгород


Милий мiй друже! Позавчора чортовi не було чого робить, то вiн носив мене в Балахну, трохи не за тридцять верст од Нижнього, а Федор якраз в той день i переiхав через Нижнiй. І що б йому було пiдождать до завтра. Недобрий вiн, поцiлуй його за мене.

Письмо твое, нашвидку писане, я получив i дякую тобi за його, а то вже я думав, що ти, крий Боже, занедужав. Ти пишеш, чи получив я отставку iз Оренбурга. Получив. Чисту получив. А ще до [по]лучения цii поганоi отставки писав я графинi Н[астасii] І[ванiвнi] i графу Ф[едору] П[етровичу] письма. Не знаю, чи получили вони iх, чи нi. Довiдайся, будь ласкав, та й напиши менi. І напиши менi, чи до ладу я написав письмо графу Ф[едору] П[етровичу], бо я на такi химернi письма не великий майстер. Та не забудь спитать у графинi Н[астасii] І[ванiвни], чи був у неi з моiм поклоном Сапожников.

Подякуй доброго i розумного Кулiша за його «Чорну раду» i за «Записки о Ю[жной] Р[уси]». Я вже в другий раз читаю «Чорну раду» i як прочитаю, то напишу йому прездоровенний мадригал. А поки що буде, послав я йому з Варенцовим «Москалеву криницю» i «Ченця». Та якби був знав, що вiн мае од Щепкiна, то послав би що-небудь друге, у мене есть багато дечого, тiлько все-то те понедороблюване. Як заста[не] оце письмо Варенцова в Петербурге, то перешли менi з ним нашi народные думы, изданные Метлинским. Або хоч почтою перешли, бо я ще i не бачив цii хваленоi книги.

Нарисовав я карандашем для тебе свое поличiе, та нема з ким переслать його, а по почтi боюся зотреться. Думав переслать з Федором, так чорт, враг добрых наших помышлений, бачиш, що зробив.

Пише менi старий Щепкiн i просить, щоб я приiхав до його на праздники в гости. В саму Москву менi iхать не можна; то вiн просить мене до свого сина на хутiр, десь недалеко коло Москви. Я жду од [його] на днях письма, вiн менi напише, де той хутiр i коли туда можна приiхать. А що якби i ти, взявши Кулiша та й Семена з собою, та й ви приiхали на той благодатний хутiр. А дуже б добре було. Я тобi напишу, як получу од старого письмо. А поки що прощай, не забувай великоi просьби твого искреннего

Т. Шевченка.



18 ноября.

Нижний.




229. Т. Г. Шевченка до П. О. Кулiша


4–5 грудня 1857. Нижнiй Новгород


5 декабря 1857 г.



Спасибi тобi, Богу милий друже мiй великий, за твоi дуже добрi подарунки, i особливе, спасибi тобi за «Чорну раду». Я вже ii двiчi прочитав, прочитаю i третiй раз, i все-таки не скажу бiльш нiчого, як спасибi. Добре, дуже добре ти зробив, що надрюкував «Чорну раду» по-нашому. Я ii прочитав i в «Руськiй беседi», i там вона добра, але по-нашому лучче. Розумний, дуже розумний i сердечний эпилог вийшов; тiлько ти дуже вже, аж надто дуже, пiдпустив менi пахучого курева; так дуже, що я трохи не вчадiв.

Не знав я, що в тебе есть «Москалева криниця» i «Чернець» од Щепкiна, а то б я тобi послав що-небудь iнше. У мене багато дечого зiбралось через десять лiт, та не знаю, що менi робить з моiм добром, – як його пустить в люде.

Спасибi тобi за «Наймичку». Чи не найдеш там у панночки-хуторяночки в альбомi мого «Івана Гуса»? Добре було б, якби найшов, а то шкода буде, як пропаде.

Що се за дивний, чудний чолов’яга Л. Жемчужников! Поцiлуй його за мене, як побачиш. Ще ось що. Чи багато в тебе преномерантiв на «Записки о Южной Руси»? Боже мiй, як би менi хотiлося, щоб ти зробив своi «Записки о Южной Руси» постоянным периодическим изданием на шталт журнала. Нам з тобою треба б добре поговорить о сiм святiм дiлi. Зроби ти ось що. Старий Щепкiн на тiм тижнi хоче до мене приiхать в гостi; а що, якби i ти, молодий, забiг за ним в Москву та вкупочцi i прилетiли б до мене. Дуже б, дуже б добре ви зробили, други мои искреннии! Тут би ми порадились з старим майстром i насчет твоiх «Записок», i насчет мого нiкчемного добра. Прилiтай, мiй голубе сизий, хоч на тиждень, хоч на один день. Може, Варенцов не виiхав ще з Петербурга: то от би з ним разом i приiхав. Я жду тебе, а ти стань менi за рiдного брата: поцiлуй свою любу жiночку за мене i за себе, та й гайда на залiзний шлях.

Поцiлуй Маркевича за мене за його ноти; добре, дуже добре, а особливо «Морозенко»: вiн менi живiсiнько нагадав нашу милую безталанную Украiну. Цiлую Михайла, Федора i Семена. Федоровi скажи, що я вчора бачився з Кебером, i вiн його цiлуе.

Остаюся, ждучи тебе, мiй друже единий! Остаюся твiй искренний Т. Шевченко.



Чи не трапиться в тебе «Лiтопись» Величка? Як поiдеш, то возьми з собою, а як не поiдеш, то передай Варенцову.




230. Т. Г. Шевченка до М. С. Щепкiна


4–5 грудня 1857. Нижнiй Новгород


5 декабря 1857 г.



Спасибi тобi, Богу милий мiй друже, за твоi сердечнii, ласкавii письма. Спасибi тобi за приглашение в село Никольское, а тричi разом спасибi тобi за те, що ти хочеш сам приiхать в Нижнiй. О, як би ти добре зробив, якби приiхав! Тут би тебе, преславного, на руках понесли твоi безчисленнii поклонники. Щасливий ти, дуже щасливий, мiй славний, мiй великий друже! Всi тебе бачили, всi до единого руського чоловiка, всi тебе знають i з любов’ю повторяють «твое обаятельное прославленное имя».

Сьогоднi був у мене Вл[адимир] Ив[анович] Даль; я показав йому письмо твое. Зрадiв старий, як прочитав, що ти хочеш приiхать в Нижнiй. Низенько кланяеться тобi Вл[адимир] Иванович] i сердечно просить не перемiнять доброго намiренiя. На тiм тижнi почнуться тут дворянськi вибори, уже почали збираться повiтовi пани, то може б ти здумав показать себе iм на тутешнiй сценi. Ото б порадував ти iх хуторянськi душi, а мою щиру, любящую тебе душу перенiс би на саме небо. На сей конець я бачився з директором Нижнегородського театра, з г. Варенцовим, питав його насчет условий, i вiн сказав менi, що «согласится на условие, какое ты ему предложишь». Чудний би був, якби i не согласився.

Добрий мiй друже! Питаеш ти, чи багато у мене грошей? Дуже, дуже небагато, мiй друже единий: нема де взять. Заходився рисовать карандашем портрети, так що ж? Нарисовав три портрети, та й сижу склавши руки. Без столицi художник – риба без води. Погано, дуже менi погано у цiм Нижнiм. Граф Федор Петрович обiщае менi «выхлопотать позволение жить в столице». О, якби-то йому Бог помiг! «Ожила б тогда моя душа одинокая при виде великих произведений божественных искусств!» А тим часом, а тим часом… як ти приiдеш сюди та я подивлюся на тебе, подивлюся, неначе на всесвiтнюю галерею, неначе на всесвiтнiй театр, i забуду хоть на годину свое невсипуще горе.

Грошей у мене б стало, щоб доiхать до Никольского i назад вернуться, та не в тiм рiч. Не я один прошу тебе приiхать сюди, а всi добрi i розумнi люди просять тебе, а iх тут таки чимало. Старий Улыбышев, той самий, що написав бiографiю Бетговена, не пропускае нi одного спектакля: так щиро любить театр; а як тебе побачить, то вiн, старий, як мала дитина, заридае, та чи вiн один?

Рiшися, друже мiй великий, на мою просьбу i, рiшившись, напиши менi гарненько, коли б тебе ждать до себе. Я сьогоднi ж пишу i Кулiшевi: може i вiн заiде за тобою, та разом i приiдете, моi гостi дорогii. А як побачиш мого давнього друга, В[арвару] Н[иколаевну] Р[епни]ну, то привiтай ii од мене, мiй друже единий, та в письмi своiм напиши ii адрес. Прощай, мое серце! Нехай тебе Бог милуе i стереже на славу великого святого искусства. Не отринь же просьби любящого тебе друга

Т. Шевченка.



Кулiша не треба ждать: може, вiн i не поiде, а менi б з ним дуже-дуже треба було б побачиться. Напиши, будь ласкав, i ти йому: може, вiн тебе, батька нашого, лучче послухае. Посоромиться не послухать.

Ще, як приiдеш, то зараз пришли почталiона на квартиру Овсянникова, щоб тобi не турбуваться насчет помiщенiя.

Чи не взяв би ти з собою рукопись «Москаля-чарiвника»? Тут есть прехороша дiвчина i талантлива артистка, Пiунова. То може б, ви чи не вшкварили б сього «Чарiвника» навдивовижу нижегородським людям?

Поцiлуй старого Максимовича за мене, та чому вiн не шле менi свое «Слово о полку Игореве»?

Ще одно P. S. Понiс був уже я оце письмо на почту, та зострiвся менi старий Улыбышев i просив написать од себе глубочайший поклон i просить тебе, щоб ти приiхав просто до його на квартиру.

«Москаль-чарiвник» есть тут печатний. І П[iуно]ва сьогоднi вчиться по-нашому говорить заходилась. Зрадiло дiвча – аж заплакало.




231. Ф. М. Лазаревського до Т. Г. Шевченка


8 грудня 1857. С.-Петербург


8 декабря. С.-Петербург.



Жаль, жаль, жаль, милий мiй друже, що тебе понесло в Балахну именно в тот день, как мне приехать в Нижний. Но если ты проживешь в Нижнем еще с месяц, то я не теряю надежды видеться там с тобою. Тогда уже надивимося один на другого i наговоримся. Теперь, на днях, я поеду в Малороссию навестить сироту мать, а оттуда мабуть що через Нижний поеду кое-куда по службе. Скажи об этом Кеберу, коли ти з ним познакомився. Поклонись низенько Владимиру Ивановичу i скажи, що буду писать йому незабаром, а коли скоро прийдеться iхать через Нижнiй, то писать не буду, а самолично переговорю, о чем треба.

Обнiмаю i цiлую тебе од всей щирой душi.

Твiй всегда Ф. Лазаревський.



Михайло хлопочеться о чiм треба.




232. М. М. Лазаревського до Т. Г. Шевченка


9 грудня 1857. С.-Петербург


9 декабря. С.-Петербург



Дорогой Тарасе! И Федор сильно, сильно жалеет, что не мог тебя отыскать в Нижнем (он не знал о твоем выезде в Балахну), но дожидаться никак не мог: он сильно спешил сюда.

Слава ж Богу, что ты получил уже отставку: все мы дуже, дуже рады этому. Вчера я был у графа: добрая графиня обещала сама писать к тебе скоро и тоже рада за твою отставку; они говорят, что с твоим письмом ничего не делали, до получения сведений об отставке; а теперь при первом удобном случае граф будет просить Президента о дозволении тебе продолжать занятия при Академии. Как только будет что-либо похожее на милость, то я сейчас извещу тебя. Графиня показывала мне твоего киргиза с твоим поличьем и хвастала, что показывала многим и все хвалят. Сапожников у них не был, и они ничего не слышали об нем. Письмо твое к графу, как он говорит, написано хорошо. – И Кулиш, и Белозерский читали твое письмо; и последний виделся где-то с Варенцовым, но я не знаю, что это за человек, а слышал вчера, что он живет где-то на Васильевском.

Песни Метлинского посылаю тебе теперь же по почте.

Уложи-ка хорошенько свой портрет, чтобы не потерся, да пришли через почту; а то долго придется ждать удобного случая; а мне хочется скорее подивиться на тебя хоть на бумаге. Да чи похож?

У меня дела оч[ень] и оч[ень] много, но праздниками может быть и вырвал бы дня два, три, чтоб съездить в Москву и благодатный хутор, если он близко от Москвы. Да, я думаю, что тебе можно бы приехать в Царское С[ело] и тут жить; тогда бы с тобою много кто бы виделся и часто. Семёна в это время не видел.

У меня было твоих грошей 36 р[уб.], да недавно прислал 175 р[уб.] Алексей Мих[айлович] Жемчужников от брата своего Льва и просил не говорить тебе, от кого они. Если тебе нужны деньги, то пиши; я сейчас же вышлю, сколько скажешь; только не забувай и черного дня.

Я встретился здесь с Кишкиным, который ехал с тобою из Астрахани и много с ним говорил о тебе; он оч[ень] хвалит тебя.

Прощай; мiй любый, мiй дорогий друже. Крепко, крепко обнимаю тебя. Твой весь

М. Лазаревский.



Все здоровы; Федор скоро едет в Малороссию.

Узнай и скажи, откуда Павел Абрамович? Ведь я сам конотопский, но его фамилии не знаю там.



На полях першоi сторiнки дописано:

11 ч[асов] вечера. Сейчас принесли твое письмо к Кулишу, которое отправлю завтра.




233. М. С. Щепкiна до Т. Г. Шевченка


11 грудня 1857. Москва


От 11-го декабря.



Спешу отвечать на твое письмо; если не помешает, что, то я к празднику приеду в Нижний и поколядуем вкупе. Что же касается до игры на театре, то это будет зависеть от тамошнего начальства, а мне, старику, напрашиваться на это – уже трохи не под лета. Да ежели и пожелают они, то я могу сыграть спектакля два-три, не более: потому что к 1-му генварю должен быть в Москве, потому что бенефисы товарищей, да и свой в генваре. Да и что играть? Ну, пожалуй, «Москаля», «Матроса», «Горе от ума», «Ревизора», «Свадьбу Кречинского», и еще есть маленькая комедия «Женихи, или седина в бороду, а бес в ребро». Из этого, если пожелают, пусть выбирают сами, но чтобы было слажено, а коли що не так, то ми i без театра обiйдемось! Поклонитесь от меня Далю i поблагодарите генерала Улыбашева за его радушное предложение. Не знаю только, будет ли деликатно с моей стороны воспользоваться им. По приезде помиркуем. Я думаю выехать или 20-го или 21-го, как случится удобнее.

Дивись, як со спiху перепутав листи, уже розбирай, як тямиш. Когда именно выеду я – еще извещу. Завтра пойду и к Репниной, и к Максимовичу и выполню поручение.

Адрес К[няжны]: на Спиридоньевской улице в приходе Спиридония в доме Аксакова.

Прощай! Роботы ще много – все учити та учити, а на 70-м году уже пам’ять не тее… Обнимаю тебя от души. Твой

Михайло Щепкин.




234. А. I. Толстоi до Т. Г. Шевченка


13 грудня 1857. С.-Петербург


С.-Петербург, 13 декаб[ря].



Дорогое письмо Ваше я получила, как и граф; но не отвечала Вам тотчас, ждала чего-нибудь положительного Вам сказать насчет письма Вашего к графу. Федор Петрович находит лучшим просить В[еликую] К[нягиню] в День праздника Христова, т. е. в день рождества нашего Спасителя, Христа.

Пусть будет так, как муж хочет. На днях был у меня М. М. Лазаревский и сообщил, что Вы, может быть, будете на праздниках около Москвы, куда и он собирается. Я позавидовала ему, позавидовала свободе мужчин! – Да, нельзя ли как-нибудь приехать до Царского Села, или до Павловского? Право, можно. Я сама приехала бы в Москву, да дети не так здоровы.

Как только получим добрый ответ от М[арии] Н[иколаевны], тотчас уведомим Вас, только бы знать Ваш адрес.

Напишите несколько строк Н[иколаю] Осип[овичу] Осипову. Вот его адрес: в город Орел, чиновнику или депутату при конторе Министерства уделов. Он нетерпеливо ждет от Вас вести и не дождется. Это благородный юноша, принимавший в Вас всегда самое живое, теплое участие. Одна строка Ваша доставит ему много отрады, я это знаю.

Многое хотелось бы Вам сказать, а желание видеть Вас сильнее, да и может ли мертвая буква заменить живое слово, – хочу слышать, обменяться живым словом. А до тех пор бросаю перо ничтожное, оно по слабости осуждено на мертвое молчание.

Ваша преданная сестра

гр. А. Толстая.




235. П. О. Кулiша до Т. Г. Шевченка


Середина грудня 1857. С.-Петербург


Не подобае менi, друже мiй Тарасе, iздить на розмову з тобою, бо про тебе побиваються, як би тебе залучить до столицi; як же пiйде слава, що вже й тепер до тебе збираються земляки, як жиди до рабина, то гляди – й попсуеться твое дiло в великих панiв! Я ж, собi на лихо, чоловiк у громадi замiтний, то зараз усi й дознаються, що поiхав за сiм миль киселю iсти. Коли б же то люде толковали дiло по правдi! А то таке вигадають, що й не снилось нашому брату. Так не жди мене й не пеняй на мене. Менi сей з’iзд не зашкодив би, а тобi певно зашкодить.

Пишеш ти про своi вiршi. Добре б ти вчинив, якби довiв iх до ладу да й поприсилав менi любенько. Друковати ж тобi на первих порах нiчого не раджу, – хiба вже втеряеш зовсiм надiю на столицю. А як дасть Бог привiтать тебе отут на багнах, тодi порадимось, що з ними чинити.

Нема твого «Гуса» нi в кого, пане-брате. А згадай сам, що здужаеш, а що забув, те скомпонуй наново. Сим ти нам догодиш краще од короваю, далебi!

Про журнал я й не помишляю. Не наше се дiло, Тарасе. Утонеш у журналi без слави й без пам’ятi. Нехай хто iнший веде журнал, а ми помагатимем; то се так! Нам треба писать у тому родi, которий есть наше праведне достоянiе, i що вже нехай хто iнший хоть як потiе, а нi чого такого не втне. Журнальна ж премудрость не велике диво, i багато знайдеться до сього дiла мистецiв. Нехай собi мiзкують на здоров’е! Я оце копавсь у старосвiтських шпаргалах, доводив до ладу всяку всячину для «Записок», а далi печатав Гоголя, то знiкчемнiв був нiнащо; а тепер, як покинув таку роботу, що всяке подужало б, то й свiт менi одкрився, i почав я писать таке, чого опрiч мене – чи гарне воно, чи й не так то – нiхто не напише. Якби ти був тут коло мене, прочитав би я тобi в смак, i ти б мене запомiг розумною радою, як довести дiло до кiнця. Тепер же менi[3 - Було: мене.]нi з ким i порадитись. Усе то, бач, народ або судовий, або военний, або дуже розумний, з книжноi науки, а такого, щоб розум брав од самого Бога, як ти, мiй брате, i нема коло мене. Да вже ж колись побачимось, i наговоримось, i начитаемось! А коли нi, то так перекинем один одному, що в кого е – на пораду. Коли б тiлько дав Бог довести до конця, бо кiнець – дiлу вiнець. А робота велика!

Книжки моi на Вкраiнi. Була така думка, щоб там iзвiковать у зимовнику, а тепер бачу, що тiлько й життя нашому брату на столицi. Коли що треба, то сам iду в Публiчну бiблiотеку; а треба мало не щодня по новiй книжцi, то не накупишся.

Адресуй так: «Имярек, в собственной типографии, на углу Вознесенского и Екатерингофского проспектов, в доме Лея, бывшем Бушина».

Твой душею П. Кулiш.



Збоку приписка:

Панi моя на Вкраiнi, то й не вiтае тебе, а дуже шануе й поважае, як i всi добрi й розумнi люде.




236. М. С. Щепкiна до Т. Г. Шевченка


17 грудня 1857. Москва


От 17 декабря.



Писать много некогда, и потому скажу несколько слов. Я еду 21-го числа в Нижний Новгород, то есть в субботу. Ежели приеду днем, то прямо к тебе; а ежели ночью, то где-нибудь остановлюсь в гостинице, а там уже разберем, як чому буть. Прощай! До свидания. Бог дасть, колядовать будем вкупи. Обнимаю тебя от души.

Твой, щирий друже, Михайло Щепкин.




237. М. О. Максимовича до Т. Г. Шевченка


20 грудня 1857. Москва


1857 г., 20 дек[абря], Москва.



Привiт i поклiн тобi, наш любий, наш славний Тарасе, од щирого серця i повностi душевной! Радiв i тужив я, чуючи про тебе, читаючи твоi вiршi красномовнii i крiпкодумнii, i на останку – i твоi листи до Щепкiна, сього дивно-милого чоловiка, що i надзаходи вiку свiтить i грiе душею своею, як вранцi свiтить i грiе яснее сонце. Полетiв би i я оце iз ним до Нижнього – да ба! Нужда не пуска з Москви… живи, небоже, роби небоже, то й Бог поможе! Як кажуть на нашiй Украiнi. Так хоч словцем сказаться, коли не в волi повидаться!

Прийми оцi книжицi моей працi! Бач, i я на старостi став вiршовник, i з письменного книжного Ігоря зробив спiваку-украiнця. Наполовину, здаеться, таки гарненький; дещо вже й сам полагодив; а що тобi не сподобаеться, будь ласков, напиши менi, коли буде досужно! Да ще от яка просьба до тебе, наш вiщий Бояне! Ми тут дуже бажаем твоiх пiсень i вiршей, не тiльки про себе, да щоб i в свiт iх пустить через «Молву» да «Руську бесiду»: так чи не можна одолжить iми i мене, i видавцев помянених журналов, i всiх земляков… як то радi будуть, побачивши iх друкованими! Знаю те по слiчнiй «Наймичцi»! Бувай же здоровенький i ясненький, любий земляче! милий соловейку!.. Помагай Бог тобi, щоб-таки справдi побачила тебе Украiна на своiм розкошном лонi… бо вже вона все жде не дожде тебе iз дальноi чужини, i як в тiй пiснi спiваеться:

Лети, лети, соколу,
Я жду тебе з тоскою,
Личко з пилу умию,
І обiйму за шию!

Обнiмаю ж i я тебе, коханий земляче, мислями моiми i серцем.

М. Максимович.



Кланяеться тобi i моя жiнка Маруся!

Поклонися от мене Вл[адимиру] Ів[ановичу] Далевi, коли вбачишся з ним. То ще добра людина на свiтi!




238. П. О. Кулiша до Т. Г. Шевченка


22 грудня 1857. С.-Петербург


Посилаю тобi, брате Тарасе, з сею почтою «Оповiдання» Вовчка. Як то ти iх уподобаеш! Пиши щиро, як думаеш, бо ти в нас голова на всю Украiну.

Пишуть до мене з Москви, щоб у московському журналi що-небудь твое напечатать. Не квапся на се, мiй голубе, до якого часу. Одно – що тобi треба спростовати дорогу до столицi, а друге – з великою увагою треба тепер роздивлюватись, що печатать, а що й придержать. Слава твоя писательська тепер у зенiтi, то вже треба оглашати себе голосним дiлом, а не абияким. Послi 1847 году ждуть од тебе земляки рiчей великих. А послi вже й малими до iх обiзвешся. От якби Гуса ти згадав або наново скомпоновав! Ми знаемо тiльки початок:

Кругом тiснота i неволя,
Народ закований мовчить,
І на апостольськiм престолi
Чернець годований сидить.
Людською кровiю шинкуе
І рай у найми оддае…
Царю небесний, суд Твiй всуе
І всуе царствiе Твое!

У 4-й книзi «Руськоi бесiди» есть дещо про Гуса. Прочитай да й виведи свою красну мову про його. Коли ж у тебе е гарнi вiршi i без Гуса, то пришли перше менi iх на прогляд, щоб пiшло воно з моеi руки, як «Наймичка», котороi – сам бачиш – я не зопсовав. Щиро кохаю твою музу i не пожалую часу переписать, що вона тобi внушила, – нехай не виходить мiж люде розхристана й простоволоса, циганкою; нехай явиться мировi гарною дiвчиною, отецькою дочкою, щоб знати було по дочцi й батька. Оце ж будуть тебе пiдбивать москалi, то ти не дуже подавайся i моеi ради не занехай. Почали ми з тобою велике дiло, – треба ж його так i вести, щоб була нашому народу з наших рiчей шаноба.

Прощай! Пиши до мене. Лист твiй читав я… да, правда, про сее вже написав до тебе.

Твiй П. Кулiш.



1857, дек[абря] 22

С.-Петерб[ург].




239. Т. Г. Шевченка до М. О. Осипова


23 грудня 1857. Нижнiй Новгород


Нижний Новгород.

Декабря 23-го 1857 г.



Незабвенный Николай Осипович! Сегодня я получил письмо от моей святой заступницы, графини Н[астасии] И[вановны], и только сегодня из ее бесценного письма узнал ваше мирное местопребывание, и сегодня же пишу вам, сколько время позволяет. Дело, изволите видеть, предпраздничное; я же жду к себе из Москвы дорогого гостя на праздник, даже сегодня. И кого бы вы думали я так трепетно дожидаю? 70-тилетнего знаменитого старца и сердечного друга моего, Михаила Семеновича Щепкина. Не правда ли, дорогой гость у меня будет? Да еще какой дорогой, единственный! И действительно, это единственный и счастливейший человек между людьми: дожить до дряхлости физической и сохранить всю юношескую свежесть нравственную! Это явление необыкновенное! Мы не видались с ним с 1847 г. и, как мне воспрещен въезд в столицы, то он, старец-юноша, несмотря на мороз и вьюгу, едет ко мне единственно для того, чтобы поцеловать меня! Не правда ли – юноша? и какой сердечный, пламенный юноша! Я горжусь моим старым, моим гениальным другом, и горжусь справедливо. Не по причине сей великой гордости, а по причине великого недосуга вы извините меня, что я на сей раз пишу вам мало. Моя история вот в чем: в первых числах августа оставил я ненавистное Новопетровское укрепление с намерением пробраться прямо в Академию художеств; но на перепутье, т. е. в Нижнем Новгороде, меня полиция остановила и объявила, что въезд в обе столицы мне воспрещен, и вдобавок, что моя особа поручена ее непосредственной опеке, т. е. надзору. Я и застрял в Нижнем и пробавляюся теперь чем попало в ожидании будущих благ.

Последнее письмо ваше из Курска я получил и ответ свой адресовал на имя графини; но, вероятно, мое письмо не дошло к вам, потому что с тех пор уже прошло полтора года, а я сегодня только получил от вас известие. Не забывайте же меня, добрейший Николай Осипович, пишите мне хоть изредка, а пока остаюсь вашим аккуратнейшим корреспондентом и сердечно преданным вам Т. Шевченком.

Напишите мне подробно свой адрес, а мой адрес таков: В Нижний Новгород, его высокоблагородию Павлу Абрамовичу Овсянникову, с передачею такому-то.




240. П. О. Кулiша до Т. Г. Шевченка


23 грудня 1857. С.-Петербург


От тобi брате Тарасе, грошi – аж 250 цiлкових! Се за твоi невольницькi пейзажi. Тут не знайшлось охочих; так я писав до наших панiв, оцiнивши 17 штук у 250 цiлкових. Хотiлось менi, щоб споминки про твою святу для нас неволю були не в чужих, а в рiдних руках, i чого бажав, те Господь i помiг менi вчинити.

П. Кулiш.



1857, дек[абря] 23,

С-Петерб[ург].




1858





241. Т. Г. Шевченка до А. І. Толстоi


2 сiчня 1858. Нижнiй Новгород


2 генваря 1858.



Простите ли вы меня, моя святая заступница, за мое долгое молчание? Наверное простите, когда я вам расскажу причину этой грубой невежливости. 23 декабря получил я ваше драгоценное письмо, а 24-го приехал ко мне из Москвы гость. И кто бы вы думали был этот дорогой гость, который не дал мне написать вам ни одной строчки? Это был ни больше ни меньше как наш великий старец Михайло Семенович Щепкин. Каков старец? За четыреста верст приехал навестить давно не виданного друга. Вот это, что называется, друг. И я бесконечно счастлив, имея такого искреннего друга. Он гостил у меня по 30 декабря. Подарил нижегородцам три спектакля, привел их в трепетный восторг, а меня, меня вознес не на седьмое, а на семидесятое небо! Какая живая, свежая, поэтическая натура! Великий артист и великий человек! И, с гордостью говорю, самый нежный, самый искренний мой друг! Я бесконечно счастлив!

Проводив Михайла Семеновича, я долго не мог прийти в себя от этого переполненного счастия. И только сегодня, и то с горем пополам, мог взяться за перо, чтобы благодарить вас за драгоценное письмо ваше и написать вам о моем беспредельном счастии. Простите меня великодушно, моя святая заступница, что я вам пишу мало. Ей-богу, не могу. Поздравляю вас, графа Федора Петровича и милых детей ваших с Новым годом и желаю вам на всю жизнь такой радости, такого счастия, каким я теперь наслаждаюсь. Простите и не забывайте меня, искреннейшего и счастливейшего вашего благодарного друга Т. Шевченка.

P. S. На днях явится к вам П. А. Овсянников, мой здешний добрый приятель и товарищ по квартире. Он вам сообщит все подробности о мне и о моем дорогом, незабвенном госте. Благодарю вас за адрес Осипова, сегодня и ему пишу и, разумеется, о М. С. Щепкине. Я теперь не в силах ни о чем больше ни писать, ни думать.




242. М. С. Щепкiна до Т. Г. Шевченка


1–3 сiчня 1858. Москва


Спешу сказать несколько слов. И тело устало, и душе некогда. Посылаю 4 рожи, которые раздай, кому следует; передай всем поклоны, а Варенцову прибавь, чтобы он поблагодарил почтмейстера за почталиона, он за мной, как за ребенком, ухаживал, и, пожалуйста, чтобы он не забыл этого: доброе слово в пользу маленького человечка необходимо. Письмо его в Питер я отправил. Поцелуй своего хозяина, а он пусть тебя и оба за меня. Здесь я никого не видал и ничего не скажу: дай душе отдохнуть, а то она все время была в таком волнении, что немножко и не под силу, а приехал домой – все взворотилось в старой душе моей: перед моим приездом, за день, получено известие из Малаги, что сын мой Дмитрий умер.

Прощай!

Твой Михайло Щепкин.




243. Т. Г. Шевченка до С. Т. Аксакова


4 сiчня 1858. Нижнiй Новгород


Чтимый и многоуважаемый

Сергей Тимофеевич!

Не нахожу слов сказать вам мою благодарность за ваш милый подарок, за ваше искреннее сердечное ко мне внимание. Я давно уже и несколько раз прочитал ваше изящнейшее произведение, но теперь я читаю его снова и читаю с таким высоким наслаждением, как самый нежный любовник читает письмо своей боготворимой милой. Благодарю вас, много и премного раз благодарю вас за это высокое сердечное наслаждение.

Простите мне, что я не написал вам с Михайлом Семеновичем. Не мог. Старый чародей наш своим посещением сделал из меня то, что я и теперь еще не могу прийти в нормальное состояние. Он все еще вертится у меня перед глазами и мешает мне не только приняться за какую-нибудь работу, думать, даже говорить мешает. Да, он таки порядком пошевелил меня. И нужно же было ему такую штуку выкинуть. Нет, таких богатырей-друзей немного на белом свете. Да я думаю, что он один только и есть. Как я, однако ж, не по-христиански думаю. А этому причина тот же великий наш чудотворец Михайло Семенович. Храни его Господь на поучение людям.

Послал я вам с моим великим другом свою «Прогулку с удовольствием и не без морали». Вооружитесь терпением, прочтите ее, и если найдете сию «Прогулку» годною предать тиснению, то предайте, где найдете приличным. Вторая часть «Прогулки» будет прислана вам, как только покажется в печати первая.

Простите мне, многоуважаемый Сергей Тимофеевич, что я вам так невежливо навязываю мое аляповатое творение, но лучшего употребления я не мог из него сделать. А где отец враг своему даже и аляповатому чаду? Я как отец, любящий, но не ослепленный прелестью своего чада, то убедительнейше прошу вас, будьте внимательны без снисхождения, в особенности к его хохлацкому выговору.

Поздравляю вас с Новым годом и желаю вам всего того, чего вы сами себе желаете. Еще раз благодарю за ваш дорогой подарок и навсегда остаюсь ваш сердечный поклонник Т. Шевченко.



4 генваря

1858.



На зворотi:

Высокоблагородному

Сергею Тимофеевичу

Аксакову.

В Москве.




244. Т. Г. Шевченка до П. О. Кулiша


4 сiчня 1858. Нижнiй Новгород


4 января 1858 года.



Позавчора получив я твое трете письмо та ще й з грiшми 250 карбованцiв. Спасибi тобi i тому щедрому земляковi, що купив мою невольничу роботу. Спасибi вам, други моi сердечнii: зробили ви мене з великим святом. Нехай вам так Господь поможе во всiх ваших начинанiях, як ви менi тепер помогли. Препоганий Нижнiй Новгород. Копiйки нема де заробить; думав уже писать Лазаревському, аж гульк – неначе з неба впали грошi, та ще й на Новий рiк. Спасибi вам, друзi моi!

Оповiдання Вовчка ще не получив. А «Граматка» твоя так менi на серце пала, що я не знаю, як тобi i розказать. Розкажу колись, як дасть Бог побачимось, а тепер тiлько дякую, i ще раз дякую, i бiлш нiчого.

Копу грошей возьми у М. Лазаревського. З «Чорноi ради» тепер не нарисую тобi нiчого: нема моделi, нема нiчого перед очима нашого украiнського, а брехать на старiсть не хочеться. Не хочеться рисовать так, аби-то.

Тепер посилаю тобi з оцим добрим чоловiком, з Овсянниковим, своi «Неофiти». Ще недобре виконченi. Перепиши iх гарненько i пошли з цим же Овсянниковим старому Щепкiну.

Наробив вiн менi, оцей старий, лиха: приiзжав до мене на святках колядувать. Я й досi ще хожу неначе з тяжкого похмiлля од його колядок. Учистив старий! аж пальцi знать. І де в його узялась така жива, сердечно трепещуща, жива натура? Диво, та й годi!

Оставайся здоров, мiй брате, мiй друже единий. Нехай тобi Бог помагае во всiх твоiх добрих начатках. Не забувай мене, твого щирого рiдного брата Т. Шевченка.

Шли менi швидше свого Вовчка. Та будь здоров з Новим годом.

Передай оцi двi пiснi Маркевичу, чи не вчистив би вiн на iх ноту.


1.

Утоптала стежечку
Через яр,
Через гору, серденько,
На базар.
Продавала бублики
Козакам,
Вторговала, серденько,
П’ятака.
Я два шаги, два шаги
Пропила,
За копiйку дудника
Найняла:
«Заграй менi, дуднику,
На дуду,
Нехай свое лишенько
Забуду».
Отака я дiвчина,
Така я!
Сватай мене, серденько,
Вийду я.


2.

На городi коло броду
Барвiнок не сходить:
Чомусь дiвчина до броду
По воду не ходить.
На городi коло броду
В’яне на тичинi
Хмiль зелений: не виходить
Дiвчина з хатини.
На городi коло броду
Верба похилилась.
Зажурилась дiвчинонька,
Тяжко зажурилась.
Плаче, плаче та ридае,
Як рибонька б’еться,
А iз неi, молодоi,
Поганець смiеться.




245. Т. Г. Шевченка до М. М. Лазаревського


4 сiчня 1858. Нижнiй Новгород


4 генваря

1858.



Вибач менi, мое серце, мiй голубе сизий, що я так давно до тебе не пишу, нiчого було писать. А тепер набралося так багато того писа[ння], що нiколи писать. Добрий оцей чоловiк завтра iде в столицю, зайде до тебе, i ти з ним, як матимеш час, добре набалакаешся.

Приiжджав до мене колядувать старий М. С. Щепкiн, то я пiсля його колядки ще й досi хожу, неначе пiсля похмiлля. Нехай йому Господь шле добре здоров’я.

Поздравляю тебе з Новим годом. Дай Кулiшевi копу серебром i поцiлуй за мене графиню Настасию Ивановну, i бiлш нiчого. Нiколи. Не забувай мене, голубе мiй сизий. Чи не знаеш ти, де живе отой Жемчужников? Як знаеш, то напиши менi. Метлинського я получив, спасибi тобi. Прощай, мое серце.

Т. Шевченко.



На зворотi:

Высокоблагородному

Михайлу Матвеевичу

Лазаревскому.

В С. Петербурге. В Большой Морской,

в доме графа Уварова.




246. Т. Г. Шевченка до М. О. Максимовича


4 сiчня 1858. Нижнiй Новгород


Мiй голубе сизий!

Я ще й досi не охолонув од мого дорогого гостя, i досi ще стоiть вiн у мене в очах i не дае менi покою нi вдень, нi вночi. Присiв оце, щоб написать тобi письмо любенько та подякувать тобi за твоi дорогii подарунки. Так що ж, така нiсенiтниця в головi ходить, неначе, крий Боже, з похмiлля. Завдав вiн менi свято. Так учистив, що аж пальцi знать.

Вибач менi, мiй голубе сизий, ради великого Бога, що я тобi так оце нашвидку пишу, ей-богу, нiчого в голову не лiзе, кроме нашого великого чудотворця Михайла Семеновича. Дасть Бог, трохи одпочину, то напишу тойдi тобi тихесенько, гарнесенько, та, може ще, як Бог поможе, i вiршами. А тепер цiлую тебе, мое серце, за твоi подарунки, поздоровляю з Новим годом i молю Господа милосердого послать тобi долголетие и здоров’я, на славу нашоi преславноi Украiни. Поцiлуй за мене свою хорошую, добрую панi, а мою щирую землячку. І, други мои искренние, не забувайте кобзаря, убогого i щиро вас любящого

Т. Шевченка.



Нижнiй Новгород.

4 генваря

1858.



На зворотi:

Высокоблагородному

Михаилу Александровичу

Максимовичу.

В Москве.




247. Т. Г. Шевченка до М. С. Щепкiна


4 сiчня 1858. Нижнiй Новгород


4 генваря

1858.



Друже мiй единий! Я ще й досi не вгамувався од того великого свята, що ти менi завдав на самотi. Якщо не полегша трохи згодом, то я не знаю, що менi й робить з моею дурною головою, думаю, та я й сам тепер не знаю, що я думаю. Думаю на Масницю приiхать до тебе в Никольське, а до того часу, може, дасть Бог, вийде менi розрiшенiе, то i в Москву. А поки що цiлую тебе, друже мiй единий, i поздоровляю з Новим годом. Поцiлуй Аксакова, Максимовича i к[няжну] Репнiну. І не забувай мене, твого щирого, искреннего друга

Т. Шевченка.



Адрес:

В Нижний Новгород

Николаю Александровичу Брылкину

с передачею менi.

Таточко з мамкою
Скрипають лавкою,
Дiточки в запiчку:
Годi вам, таточку.

Тричi цiлуе тебе твоя Тетяся.



На зворотi:

Высокоблагородному

Михайлу Семеновичу

Щепкину.

В Москве.




248. І. О. Ускова до Т. Г. Шевченка


7 сiчня 1858. Новопетровське укрiплення


7 января 1858 года. Новопетровское.



Как я рад, добрейший Тарас Григорьевич, что Вы догадались остаться в Н[ижнем] Новгороде и сождать там результата решения из Оренбурга. Я второпях забыл Вам вложить письмецо; а главное, сумневался, чтобы моя бумага застала Вас в Нижнем. Этот скотина Михальский, заведывающий в отсутствие Львова баталионом, наплел галиматью насчет Вашего увольнения и через это подверг меня большим неприятностям. Корпусный командир, получивши от меня донесение насчет увольнения Вашего в Петербург, вопреки сделанного им распоряжения, сделал мне строгий выговор и написал от себя в обе столицы, чтобы Вам объявить о высочайшей воле.

Я теперь рад, по крайней мере, что Вы не потребованы в Оренбург и можете пользоваться свободою ехать куда угодно. Кстати, я получил от Еленева письмо к Вам от Кухаренки и при сем прилагаю.

Письма Киреевского, пожалуйста, пришлите ко мне с конвертами, как они есть. Я думаю послать их к его отцу; а там посмотрю что будет. Может быть еще, Вам же придется выручать, эти деньги, если будете в Петербурге. Я уверен, что Вы не прервете со мною переписки по старому знакомству. Если будете в Киеве, побывайте у моего дяди полков[ника] Матвея Яковлевича Ускова, он живет на Подоле против Набережного Николая (церкви) в собственном доме.

Итак, дай Бог Вам успехов в Ваших занятиях в живописи. Радуюсь от души, что Вы имеете хороший прием в Нижнем.

Меня надул подлец Чернягин и выслал объектив и вещи прескверные, и сверх того от небрежной укупорки большая часть вещей попорчена и побита. Г. Лазаревский даже не потрудился посмотреть вещи и только написал мне, что он просил Чернягина скорей отправить ко мне вещи. Это мне вовсе не было в пользу.

Жена моя и дети здоровы, слава Богу, и Вам кланяются. Итак прощайте, Тарас Григорьевич, не забывайте нас и пишите, нам всегда будет приятно получать от Вас весточки как от старого приятеля.

Преданный Вам

И. Усков.



Храпчинский в Уральске женился на распутной вдове есаульше.

Мостовский, Бурцев и Жуйков все Вам кланяются.




249. М. С. Щепкiна до Т. Г. Шевченка


15 сiчня 1858. Москва


От 15-го генваря 1858 г.



Письмо твое от Павла Абрамовича и при нем письмо к Аксакову и письмо к Максимовичу – получил. Оные в тот же день им доставлены. Последнего, то есть Максимовича, по приезде еще не видал. Я тебе с почталионом писал о моем горе: теперь понемногу начинаю приходить в себя; рисунки твои на днях будут разыграны в лотарею. Что же касается до твоего приезда к масляной в Никольское: то ежели ты уже получил разрешение на приезд в Питер, то в таком случае ты можешь приехать прямо ко мне в Москву, и даже ежели и не получил, но если сказано в твоем запрещении не жить в столице, то все ты можешь приехать в Москву прямо ко мне, якобы для своих нужд. Если же сказано не въезжать в столицу, то в таком случае не приезжай в Никольское к маслянице, а проведи ее в Нижнем, в кругу любящих тебя: потому что я [на] масляную отлучиться и даже на один день не могу – так требует обязанность службы; а приезжай на первой неделе поста, тогда я свободен, и могу встретить тебя и провести с тобою несколько дней, и это будет благоразумнее, а то что ты будешь делать там один. Ежели ты приедешь постом и у тебя хватит денег доехать до Никольского, то деньги получишь по приезде там же. И не хотелось бы напрасно платить на почте. Ежели тебе они нужны, то я тотчас вышлю. Репнина тебя цалует. Поклонись всем знакомым, Варенцову скажи, что афиши не выслал потому, что они не были печатаны, потому что запрещение получено накануне. Не взыщи, что плохо пишу, я никогда не был мастер, а тут еще устал после спектаклей, и к тому же и завтра, и послезавтра играю. Г-ну Брылкину с семьей мой душевный поклон. Целую тебя в бороду.

Твой М. Щепкин.



На полях першоi сторiнки:

Напиши, как решишься ехать, чтобы я знал, когда мне явиться в Никольское.



На полях четвертоi сторiнки:

Завтра еду к Волконским и передам поручение г-жи Дороховой, которой передай мой душевный поклон.




250. Т. Г. Шевченка до М. С. Щепкiна


15–17 сiчня 1858. Нижнiй Новгород


1858.

17 генваря.



Друже мiй единий! Чи ти угамувався вже хоч трохи з своiм бенефiсом? Якщо вже зовсiм упорався i маеш час неробочий, то я тебе попрошу зробить ось що.

Твоя i моя люба Тетяся Пiунова хоче покинуть Нижнiй Новгород, i добре зробить, iй тут погано, воно тут захрясне i пропаде, як щеня в базарi. Шкода буде такого молодого добра. Я iй порадив виiхать в Харков, i воно раде виiхать, так от що менi на горенько, у Харковi нема у мене нi одного доброго i можного знакомого чоловiка, а в тебе певне есть там такий чолов’яга. Дуже добре зробив би, якби ти йому гарненько написав та попросив од себе, щоб нашу любую Тетясю там не занехаяли. А з неi, ти сам здоров бачив, i тепер уже артистка, а що ж то з його буде, [як] попотреться та попомнеться меж хорошими та добрими людьми? Алмаз! Ей-богу, алмаз! Сам здоров побачиш, що алмаз. Воно з даром Божим, а до того розумненьке, слухняне i трудяще. І якщо Бог не поможе йому вилiзти на свiт Божий iз цього старовiрського гнилого болота, то воно так захрясне i зогние. А нам з тобою грiх буде.

Воно тут получае 25 рублiв в мiсяць i два бенефiса в год. А на сей год лукавий Варенцов i того не хоче дать, бо бачить, що нiкуди iй, сердешнiй, дiтись. Велика сем’я ii, небогу, осiла, а то б вона i сама собi, розумна, найшла шлях-дорогу до раю. Нам колись добрi люде помагали, поможемо ж i ми тепер посильно, друже мiй единий! Я вже написав i послав епiстолiю до директора Харьковского театра, а якби ще ти од себе до його вчистив, то, може б, з того пшона зробилася б каша. А воно аж плаче та просить тебе, щоб ти укрив ii своею великою славою. Зроби ж так, як воно i я тебе прошу, мiй голубе сизий!

Позавчора я получив не письмо, а просто панегiрик от Сергея Тимофеевича. Якби я хоч трошки дурнiший був, то я б учадiв од його панегiрика, а то, слава Богу, видержав. Поцiлуй його, доброго, благородного, тричi за мене. Та напиши менi його адрес, бо вiн, мабуть, забув написать менi свiй адрес. Я тепер день i нiч сижу та переписую вторую часть тii самоi повiстi, що я з тобою послав Сергею Тимофеевичу. Як кончу, то зараз i пришлю. Незабаром получиш ти од Кулiша моi «Неофiти». Тiлько се така штука, що дрюковать ii тепер не можна, а колись згодом ii ще треба доробить.



18 генваря.

Тiлько що хотiв написать прощай, голубе мiй сизий, нехай тобi Бог помагае, аж гульк – несуть твое письмо од Брилкiна. Я i перо положив. Та оце вже сегодня заходився знову писать. Спасибi тобi, мое серце, за клопоти по лотереi, як збереш грошi, то пришли на iм’я Брилкi[на], у мене тепер в кишенi пусто, аж гуде. Із Пiтера менi пишуть, що я недовго сидiтиму в Нижнем. Чи так, чи iначе, а я дальше поста не всижу. Чкурну до тебе в Никольское та й захожусь спасаться, бо менi тут нiчого робить. Спасибi тобi, що пооддавав моi письма. Поцiлуй ще раз Сергея Тимофеевича i княжну Репнину. А тебе цiлують други твоi Дорохова, Голынская, Брылкiн, а Тетяся Пiунова аж тричi. А я аж десять раз та все в твою розумну благородну лисину, мiй единий друже! Ще раз прошу тебе, мое серце, напиши, до кого знаеш, в Харков. Оставайся здоров, мiй друже единий, нехай тобi Бог помагае во всех твоих добрых начинаниях, не забувай щирого твого друга

Т. Шевченка.



Сердечне дякують тобi за портрети Брылкiн, Дорохова, Голынская i Пiунова. А я для себе сам колись нарисую.




251. М. М. Лазаревського до Т. Г. Шевченка


19 сiчня 1858. С.-Петербург


19 января 1858 г., С.-Петербург.



Спасибi тобi, велике спасибi, мiй милий, мой золотой Тарасе, за твой подарок: твое поличье. Ты не мог выдумать лучшего подарка, и я ему так рад, что не знаю, как и благодарить тебя.

Павла Абрамовича я увидел чрез несколько дней после его приезда и наговорился с ним о тебе вдоволь: теплая душа у него и доброе сердце.

Ты пишешь: «Дай Кулiшевi купу серебром». Я не виделся с ним в последнее время; на днях побачусь и, может быть, он разъяснит мне это.

Мне передал деньги Алексей Мих[айлович] Жемчужников, живущий здесь, но об этой передаче просил его брат его Лев Мих[айлович] Жемч[ужников] (родом кацап, а душею чистый малоросс). Он теперь за границею; в последнее время был в Париже, но, кажется, уже уехал в Италию: он в душе артист, хорошо рисует и много ездил по Малороссии, для снятия видов ее.

Графиню Настасию Ивановну давно уже видел я; один раз, как-то недавно, я ездил, но она была нездорова и не принимала никого; а теперь я не дуже здоров; но, может быть, на днях заеду.

Портрет твой уже у фотографа, и как только будут готовы копии, то сейчас же пришлю тебе 4 штуки.

Не нужно ли тебе отсюда что-либо такое, чего у вас в Нижнем нет? Напиши.

Овсянников еще долго пробудет здесь; может быть, м[еся]ца два, а потому письмо адресую на твое имя.

Прощай, мой добрый друг. Будь здоров, счастлив, весел и богат.

Всею душею преданный тебе

Мих. Лазаревский.



Василь и Федор кланяются тебе. Вероятно, к тебе заходил и брат Яков (которого ты не знаешь). Он поехал на службу в Вятку, и я просил зайти к тебе, если вятс[кий] губ[ернатор] Муравьев (родной племянник вашего), с которым брат поехал, пробудет в Нижнем хоть полсуток.




252. Т. Г. Шевченка до М. М. Лазаревського


20 сiчня 1858. Нижнiй Новгород


21 генваря.



Мiй милий друже!

Рекомендую тобi одного из нижегородских друзей моих Константина Антоновича Шрейдерса. Привiтай його во имя дружбы нашей! Чи був у тебе Овсянников? Возьми у Кулiша та прочитай моi «Неофiти». Вони ще не виконченi. Шрейдерс швидко вернеться в Нижнiй, то щоб Кулiш переписав «Неофiти» i дав йому для передачi Щепкiну. А ти, мiй друже единий, купи менi Шекспiра, перевод Кетчера, i «Песни Беранже» Курочкiна. Та як успiеш, то оддай i переплести Шекспiра. Оставайся здоров, нехай тобi Бог помагае на все добре, не забувай щирого твого

Т. Шевченка.



На зворотi:

Высокоблагородному

Михайлу Матвеевичу

Лазаревскому.

В Большой Морской, в доме

графа Уварова.




253. П. О. Кулiша до Т. Г. Шевченка


20 сiчня 1858. С.-Петербург


Твоi «Неофiти», брате Тарасе, гарна штука, да не для друку! Не годиться напоминать доброму синовi про ледачого батька, ждучи вiд сина якого б нi було добра. Вiн же в нас тепер первий чоловiк: якби не вiн, то й дихнуть нам не дали б. А воля крiпакiв – то ж його дiло. Найближчi тепер до його люде по душi – ми, писателi, а не пузатii чини. Вiн любить нас, вiн йме нам вiри, i вiра не посрамить його. Так не тiльки друковати сю вещ рано, да позволь менi, брате, не посилать i Щепкiну, бо вiн з нею всюди носитиметься, i пiде про тебе така чутка, що притьмом не слiд пускать тебе у столицю. Тут же саме се дiло наклюнулось. Так-то, брате! – Інша була б рiч, якби ти докiнчив Гуса. Там би тобi було де розгуляться; а папство – така ледарь, що ii зневажай скiлько хочеш – усяке скаже спасибi. Тут же й лицарство у тебе пiд боком, i васали, i слов’яни з нiмцями, i жидова грошовита; широка вийде поема!

Пiснi твоi дуже гарнi. Невже обидвi ти сам скомпонував? «Дуда» наче менi знакома.

Не хапайся, братику, друкувати московських повiстей. Нi грошей, нi слави за них не добудеш. Адже ж i Данте i Петрарка думали, що прославляться латинськими своiми книгами. Отак тебе морочить ся москальщина. Цур iй! Лучче нiчого не роби, так собi сиди да читай, а ми тебе хлiбом прогодуемо, аби твое здоров’е!

Ось, може, перепечатаемо твоi першi стихи, то за те буде й слава й грошi. Я поспитаюсь у Крузе, нашого щирого поспiшника, чи не пропустив би вiн другим изданием «Кобзаря» i «Гайдамак»? А до того ще можна дещо прибавить.

Вовчка тобi давно послано. Яке твое буде про його слово?

Твiй душею

П. Кулiш.



1858, янв[аря] 20.

С.-Петерб[ург].



Напиши менi реестрик, од кого i скiлько ти получив грошей, зробившись вольним козаком, почавши од Новопетровська. Тут збирали для тебе, i земляки з Украiни трохи прислали. По твоему реестрику я б знав, у кого питать, а в кого нi, i заставив би iнших одiслать тобi, бо менi здаеться, що вони придержують грошi про чорний твiй день, думаючи, що хоть повну кишеню тобi насип, то зараз i проциндриш. Чи правда, бак, сьому, що ти такий запорожець?




254. М. І. Костомарова до Т. Г. Шевченка


23 сiчня 1858. Саратов


Генв[аря] 23. 1858. Саратов.



Чого еси так замовк, коханий друже i приятелю? Я писав до тебе, а ти менi не одвiтовав; думав я, що тебе вже нема в Нижньому, коли од Кулiша одiбрав звiстку, що ти й досi сидиш там. Чому досi нiчого не подарував iз свого компоновання? Кажуть, що ти багато псалмiв переклав. Я тiльки й читав те, що Кулiш у «Граматцi» надруковав. Мене порадовала ся «Граматка», не так сама, як та думка, щоб писати для народа. Уже бо тепер прийшла пора писати не з народу, а для народа. Приходить час проснутись простому люду i розумом працьовати. Оце, коли в царськiм рескриптi сказано, щоб подумать об заводi шкiл i об вихованню народа, то мусять щирi южноруси ужити тую царську милость для користi в ужитку, i подносу своеi мови i людського стану. Треба, щоб по селам учили дiтвору по-нашому. А для того не досить хотiння; треба ще того, по чiм учитись. А то тепер i щирий чоловiк насмiеться з нас; от, скаже, писали, писали i повiстi, i комедii, i романи, а саме головне забули. Правда, i вiршi, i драми, i романи установляли мову i розвивали ii, тiльки тепер прийшла пора подумати про iнше. Менi здаеться, що погляд Кулешiв, хоч i добре написаний, не годиться до букваря. Єсть то бiльше щось поетицькее, а народу треба тепер не лагоминков, а твердоi, тривкоi страви. Поезii нашоi вiн не прийме, бо мае своеi стiльки, що й нам удiлить на довгi вiки. Тепер нам треба граматики своеi мови, короткоi естественноi iсторii, короткоi географii та космографii, та короткоi книги про закон, наскiльки те потребно для народу. От що нам треба. Як тобi здаеться? А то аж смутно дивиться на тi шпаргали, що понаписували в останнi роки рiзнi спiваки, такi, що одно другого дурнiшi. Тiльки тобi – писати вiршi, а другi нехай працюють, а не спiвають.

Прийми од мене поклон щирий, низький… не забувай мене

Н. Костомаров.



Мати моя кланяеться тобi низенько.




255. Т. Г. Шевченка до П. О. Кулiша


26 сiчня 1858. Нижнiй Новгород


26 января 1858.



Який там тобi нечистий казав, що я приготовив своi «Неофiти» для друку? І гадки, i думки не було. Я послав iх тобi тiлько прочитать, щоб ти бачив, що я тут не склавши руки сижу. І старий Щепкiн не такий, щоб вiн там возився по Москвi з ними, як з писаною торбою. І ти оддай гарненько переписать iх i пошли старому, бо вiн уже знае, що «Неофiти» в твоiх руках. Овсянникова не дожидай; незабаром поiде iз Пiтера в Нижнiй приятель мiй Шрейдерс, то ти i передай йому, а вiн передасть моему старому друзяцi. Отак зроби.

Для друку есть у мене наготовлено на добрих двi книги: тiльки перепиши та i в друкарню; але я i з цим добром не спiшу, не тiлько з «Неофiтами». «Ян Гус» повинен буть у Василя Вас[ильовича] Тарновського, що жив колись в Потоках Киiвськоi губернii. Перероблять його або знову робить у мене щось руки не пiдiймаються.

Заграй менi, дуднику,
На дуду:
Нехай свое лишенько
Забуду.

Оце тiлько не мое, а то вся пiсня моя.

Про якi там ти менi пишеш грошi? Не знаю, з яких грошей прислав менi М. Лазаревський в Новопетровское укрепление, перед виiздом, 75 карбованцiв. Та 150 карбованцiв Залеський прислав у Нижнiй за рисунки через Лазаревського. Та ти, спасибi тобi, 250 карбованцiв. От i всi грошi. І я iх не циндрю, бо думаю одружиться, обiсiло вже молодикувать. Цур йому: i якщо есть там у вас якi моi грошi, то шлiть iх сюди. Я возьму на iх акцii Меркурьевского общества, то вони принесуть менi 10 процентiв в год. Бачиш, який я господар. А тобi якийсь дурень збрехав, що я ще й досi запорожець. Брехня! Не потурай.

Вовчка твого i в очi не бачив. На кого ти його адресував? Пиши мiй адрес так: в Нижний Новгород, имярек, в контору пароходства «Меркурий».

Не забувай же свого щирого Т. Шевченка.

Навчи ти мене, будь ласкав, що менi робить з руськими повiстями? У мене iх десяткiв коло двох набереться. Затопить грубу – шкода: багато працi пропаде. Та й грошей би хотiлося, бо тепер вони менi дуже потрiбнi. Порадь, будь ласкав, що менi робить?

Т. Шевченко.




256. Т. Г. Шевченка до К. Б. Пiуновоi


30 сiчня 1858. Нижнiй Новгород


Любимая и многоуважаемая Катерина Борисовна!

Я сам принес вам книги и принес их с тем, чтобы вы их прочитали. Но вы, не прочитавши их, прислали мне назад. Как объяснить мне ваш поступок? Он ставит меня решительно в тупик, особенно, если принять в соображение наш сегодняшний разговор. Уж не ответ ли это на мое предложение? Если это так, то я прошу вас высказать мне его яснее. Дело слишком для меня важно. Я вас люблю и говорю это вам прямо, без всяких возгласов и восторгов. Вы слишком умны для того, чтобы требовать от меня пылких изъяснений в любви, я слишком люблю и уважаю вас, чтобы употреблять в дело пошлости, так принятые в свете. Сделаться вашим мужем для меня величайшее счастье, и отказаться от этой мысли будет трудно. Но если судьба решила иначе, если я имел несчастие не понравиться вам и если возвращенные мне вами книги выражают отказ, то, нечего делать, я должен покориться обстоятельствам. Но во всяком случае ни чувства мои, ни уважение к вам не изменятся, и если вы не можете или не хотите быть моей женою, то позвольте мне оставить себе хоть одно утешение – остаться вашим другом и постоянною преданностью и почтительностью заслужить ваше доброе расположение и уважение.

В ожидании ответа, который должен решить мою участь, остаюсь преданный вам и глубоколюбящий

Тарас Шевченко.




257. П. О. Кулiша до Т. Г. Шевченка


1 лютого 1858. С.-Петербург


1858, февр[аля] 1. С.-Петерб[ург].



Посилаю тобi, брате Тарасе, удруге Вовчка. Як прочитаеш, то далебi помолодшаеш. А все-таки до мене зараз пиши твое щире про його слово.

«Неофiти» пошлемо по словесi твоему, аби тiльки той Шрейдерс завiтав до нас у друкарню. Перешлемо й тобi екземпляр, щоб ти бачив, що воно таке – добра редакцiя. Так i всяке твое писання треба процiдить на решето, щоб не осталось шкаралющi або що; а розхриставшись, далебi не годиться виходить мiж люде. Сього ж бiльш тобi нiхто не зробить, хоть до ста баб iди. У мене есть переписанi «Кобзар» i «Гайдамаки». Коли б хто провiв iх через главне правленiе цензурне, тодi б уже цензор добавку яку хочеш без правленiя прочитав би, да й видать би гарненько книжку: «Думи, пiснi i поеми Шевченка». Друковати ж нiгде не квапся, опрiч мене, бо в мене й оксii всi зробленi, i наборщики привичнi, i коректор земляк. Друкуемо й тепер «Повiстi Квiтки», то вже всяке наломилось, як, що й до чого. А Гуса нема в Тарновського: я сього пана добре знаю, i нiгде-таки нема й не чутно по Вкраiнi: се певна!

Грошей тобi наскидали цiлкових iз 200 на дорогу, як прочули, що ти iхатимеш iз неволi, i сi грошi у одного панича лежали, да треба розпитати, де вони тепер. Ізнов же давали у графа Т[олстого] домашнiй спектакль якийся, – i там назбирали грошей доволi, да й держать, боячись, щоб ти не проциндрив, i все пiджидаючи тебе в столицю, щоб тодi було тобi за що руки зачепити. Коли б iще самi не попроциндрювали, бо й таке на свiтi бувае. Шкода, що я не дуже мiж людьми вештаюсь, то гаразд нiчого й не знаю. А ти пиши Лазаревському, що отак i так, i щоб вiн хоть у графа Т[олстого] забрав грошi, а тi, що в панича, не пропадуть, i я iх знайду, де вони тепер, бо панич повiявсь у Нiмещину, то комусь, певно, оддав на руки. А наздавали тих грошенят iз Украiни, радiючи славному невольниковi i не боячись уже за се халепи.

Засмутив ти мене, брате, сказавши, що хочеш одружитись. Не гарну ти пору вибрав; не вибивсь ти з своеi нужди, не вийшов на простий шлях. Треба б тобi з сим дiлом пiдождать. Інше б ти навпослi його розмiзковав. А в мене була така думка, щоб тебе за гряницю спровадити, i щоб ти ширше по свiту поглянув. Ся думка була в мене i в 1847 годi, коли ти не забув, – так тодi Микола не дав доброго дiла вчинити, а тепер, мабуть, якась Маруся, чи Одарка, чи Ганна стане на твоiй дорозi. А небагато б тобi й треба, щоб дойти свого розуму i вчинитись великим поетом на всi вiчнi роки! Коли б на тебе напустить батька Пугача, то, далебi, що вiн би тебе отверезив, не випивши й пiвконовки оковитоi!

Про московськi ж повiстi скажу, що зневажиш ти iми себе перед свiтом, да й бiльш нiчого. Щоб писать тобi по-московськи, треба жити мiж московськими писателями i багато дечого набраться. Поглянь на Квiтку: вiн себе в таке багно втеребив московщиною, що й послi смертi його ми нiяк його не витягнем i не поставим так високо, як вiн достоiн по украiнським повiстям. Москалi тичуть нам у вiчi Халявським, Столбиковими i всякою гидотою, на котору самi ж його, необачного, пiдбили. Так i тобi, друже, брате! Якби в мене грошi, я б у тебе купив iх усi разом да й спалив. Читав я твою «Княгиню» i «Матроса». Може, ти менi вiри не пiймеш, може, скажеш, що я московщини не люблю, тим i ганю. Так от же тобi: нi одна редакцiя журнальна не схотiла iх друковати. Тут не одного таланту треба. Але ж у тебе був талант, як ти мальовав картину «Катерину». Над поемою «Катериною» i досi плачуть, а на картину «Катерину» кивають головою. Так кивають земляки, прочитуючи й твоi московськi повiстi, а москалi одкидають геть; а вiршi твоi рiднi i москалi шанують, а земляки наче псалтир промовляють. Так-то брате! До всякого дiла особая кебета й особая наука. Що за добро було б, якби нас Господь докупи звiв, да якби ми пожили по-сусiдськи хоть один рiк, да й Костомару до себе приманили. Порозумнiйшали б усi трое! Що ж, коли йдемо рiзно трьома шляхами! Ось i я не всижу на одному мiсцi, i мене тягне то сюди, то туди. Оце надумавсь навiдаться хоть на часину до нiмцiв, як вони там живуть i як розуму доходять. Ти ж пиши до мене, не вважаючи, що од’iжджаю, бо менi всяку потрiбну рiч перекидатимуть, i всяке дiло без мене буде тут робитись так, наче я й не одлучавсь iз дому: що друковатиметься, що готовитиметься до друку; а я, вернувшись, пiддам сили, де треба, порядок дам, да i знов махну набиратись чужого розуму, бо вже пора й нам порозумнiйшать. Прощай же, мiй голубе сизий! Пиши до мене коли хоч i просто за гряницю – отак: Belge, Bruxelles, poste restante. A Monsieur Panteleimon Kouliche. А я тобi одповiдатиму на всяке твое слово – не то що! Прощай! Панi моя нездужае в Борзнi, так оце махну за нею, а потiм простоватимем через Варшаву, i прямiсiнько в Брюссель. Так треба по нашим дiлам. Там проживемо до весни, а далi побачимо, що чинити.

Твiй П. Кулiш.



Інодi, може, тобi припаде нужда, i пiд такий поганий час готов ти будеш або запродать, або не знать як надруковать своi вiршi. То лучче от як нехай буде: пиши до мене, що пробi грошей треба – i пиши таки сюди, а не в Брюссель, хоть мене тут i нема. Листи получатиме тут мiй секретар, вiн же й хазяiн, i коректор, i iздатель Каменецький з Киева. То вiн, прочитавши всякий лист, так зробить, як i я, i грошенят тобi про нужду вишле; а навпослi, як дасть Бог твоi вiршi огласити, брязнемо на щотах i зробимось квити. Чого тобi треба од Каменецького, чи книжку яку, чи справку, то все пиши до мене в Петерб[ург], а вiн за мене все тобi зробить ще краще од мене.




258. Т. Г. Шевченка до М. С. Щепкiна


3 лютого 1858. Нижнiй Новгород


Февраля 3, 1858 г.



Спасибi тобi, мiй друже единий, за письмо твое i 200 р. грiшми. Все це добро получив я од нашого доброго друга Н. Бр[илкi]на, которий тебе щиро цiлуе i посилае тобi з Олейниковим кожушок. Зноси на добре здоров’я.

Не знаю, коли ми з тобою побачимось. Бо не знаю, чи швидко Овсянников вернеться додому: я тепер у його хазяiную, то менi конечно треба його дожидаться. А якщо вiн там довго забариться, то я не втерплю: передам його господу Бр[илкi]ну, а сам чкурну в Нiкольське, а за день перед тим гарненько напишу тобi.

Обнiмае i цiлуе тебе тричi твоя i моя любая Тетяся. Вона, порадившись з своiм батьком, посилае тобi свiй репертуар i условия такого содержания: 1500 р. в год без бенефиса, а з бенефiсом 1200 р. i на переiзд до Харкова 200 р. А поiде воно в Харков з батьком або з матiр’ю. А тим часом – воно согласиться на твое условие, яке ти скажеш.

Во имя святого Бога и святого искусства, поможи iй, друже мiй великий, вирваться iз сього гнилого Нижнього. Менi тут аж жаль дивиться на неi. По поводу ii бенефiса написав я невеличку статейку в газету, котору посилаю тобi: прочитай та прикинь свое до неi яке мудре слово, та оддай перепечатать в «Московских ведомостях». Для нашоi любоi Тетясi се було б незгiрше.

27 генваря поховали славного старого Улибишева, i не найдеться нiкого в Нижньому некролог йому написать! Ще раз гнилий Нижнiй Новгород.

Поцiлуй за мене благородного Сергея Тимофеевича Аксакова i молодика Максимовича. Р[епнi]ну як побачиш, то й ii привiтай. А тебе цiлуе М. А. Д[орохо]ва з своею чужою дитиною. Цiлуе Голы[н]ская i тричi цiлуе Пiунова, а я i лiк теряю.

До свидания, мое серце, мiй друже единий.

Щирий твiй Т. Шевченко.



Чи робить там що Катков з моею повiстю? Я вже другу часть кiнчаю.

Чи прислав Кулiш тобi моi «Неофiти»?

Чом ти менi не написав адреса Сергея Тимофеевича?




259. В. М. Погожева до Т. Г. Шевченка


5 лютого 1858. Владимир


Владимир, 5 февр[аля] [18]58 г.



Позволь, пожалуйста, любезнейший друг Тарас Григорьевич, обращаться с тобою запросто, без китайских церемоний, – называя ты, а не вы, что, впрочем, и неграмматично.

В Москве я пробыл неделю, но по болезни не мог выезжать и уже решил я записку твою отправить к М. С. Щепкину с сыном моим. Но достопочтенный и заслуженный старец-артист сам приехал ко мне и порадовал меня и всю мою семью добрым вниманием его, лестным знакомством и чрезвычайно приятным чтением одной новой басни и твоей «Пустки». – Кажется, так называл. Старик, с теплотою вечно юной души и несостарившегося сердца его, с особенным умилением прочел эту «Пустку». Он прослезился, и мы все прослезились. В то время были у нас и гости. Особенно дочь моя Вера была в восторге от Щепкина и чтения «Пустки». В то же время был у нас итальянец Феста, учитель пения в Московских девичьих институтах, который пробовал голос знакомой нам девицы. И М. С. Щепкин благословил эту девицу на артистическое поприще.

М[ихайло] С[еменович] спрашивает, когда ты именно можешь к нему приехать в Подмосковную? – А потому и прошу тебя, любезнейший друг Тарас Григорьевич, известить меня письмом в г. Владимир (Василию Николаевичу Погожеву, в квартире инжен[ера]-поручика Александрова), а я сообщу Щепкину, – дабы к тому времени приготовили, т. е. отопить дом. Но, может быть, я и сам приеду в Нижний, хотя хворость и удерживает сидеть в теплой хате.

Статью о милой Пиуновой я отправил в редакцию «Московс[ких] университ[етских] ведомостей» чрез Евг[ения] Фед[оровича] Корша. Не знаю, будет ли напечатано? Впоследствии я напишу подробнее.

Милостивой государыне Аделаиде Алексеевне, ее превосходительной и во всех отношениях превосходной маменьке Наталье Карловне, а также и Николаю Александровичу Брылкину прошу передать мое душевное почтение. Скажите Наталье Карловне, что я по причине болезни не мог быть в Москве у г-жи Плохово.

За тем – до свиданья, не говорю прощай, потому что кого люблю, с тем расстаюсь – до свидания.

Душевно уважающий Тараса Шевченко

Василий Погожев.



г. Владим[ир],

5 февр[аля]

[18]58.




260. М. С. Щепкiна до Т. Г. Шевченка


6 лютого 1858. Москва


От 6-го февра[ля] 1858 году.



Вчерашнего числа чрез г-на Олейниного получил твое письмо, на которое и спешу отвечать; и, по праву дружбы, буду говорить просто: ваша милость вся такая поэтическая, огненная натура, как и была; ты, по доброте своего пылкого сердца жела[ешь] Пиуновой более жизненного простора, говоришь, что ее нужно вырвать из этого болота. Но вспомни, что в этом болоте существует г-жа Дорохова, Голынская и семейство Брылкиных, что они все дали слово принимать в ней участие и помогать к развитию ее таланта, а это не безделица, а с практикой окрепнут ее маленькие средства, и, при содействии этих добрых людей, из нее выйдет много хорошего, и, вероятно, голоса этих добрых женщин убедят г-на Варенцова к улучшению ее жизненных средств. В Харькове ее роли теперь занимает жена комического актера Васильева, который для них необходим, а и она получает 850 р. жалованья и бенефис, а ты хочешь, что Пиуновой надо дать 1500. И кому же? Существу, которого совершенно не знает дирекция. Ты полагаешь, что она доверяет моей рекомендации. Но ведь моя рекомендация не подвинула же г-на Варенцова. Никакая дирекция за глаза не сделает контракта заочно, разве сама пошлет доверенного человека для выбора труппы; ехать же по письменному соглашению неудобно. Представь, что если по приезде в Харьков она сделает дебют и дирекция, или из рассчетов, или по близорукости, не найдет того, что мы находим, тогда она просто скажет, что не может дать ей того жалованья, а не угодно ли ей остаться на таком жаловании, которое они ей предложат, – то каково будет ее положение? Конечно, твоей восторженной поэзии и не приходит это в голову, а в действительности это очень, очень может быть. Ради Бога, извести поскорее о сем, как мне поступить? – Но и тогда я могу написать только, что Пиунову, о которой ты к нам писал, я знаю, что она с талантом, с грацией, приложу ее репертуар и спрошу, желают ли они ее иметь и что могут предложить; а самому мне потребовать означенную сумму будет смешно; да оне может быть скажут, что им не нужна. Обсудите это хорошенько.

Твой М. Щепкин.



Дописано на полях – на першiй сторiнцi:

Если бы знал, как мне старику тяжело писать.



На другiй сторiнцi:

Был у меня твой товарищ по Новопетровской крепости Феликс Фиалковский и спрашивал о тебе, и как жалел, узнав, что ты в Нижнем и он чрез него ехал.



На третiй сторiнцi:

Если будешь ехать в Москву, то напиши не за день, дня за три, нужно дня два протопить комнаты. Еще прощай.



На третiй сторiнцi вгорi:

Брошюрку завтра понесу Коршу, а что будет, – не знаю.



На четвертiй сторiнцi:

Адрес Аксакова: на Тверском бульваре в доме Юсуповой близ дома оберполицмейстера.



P. S. Еще несколько слов. Не думай, что я только отнекиваюсь быть полезным моей любой Тетясе. Нет, это осторожность – от излишней любви к ней, – чтобы вместо добра не сделать ей зла, и которое трудно поправить будет. А она мне по своему занятию ближе, чем тебе. В Харькове по случаю соперничества она найдет тьму неприятностей и ни одного существа, которое бы поддержало ее; ты пишешь, что она может ехать с отцом, но отцу нужно будет бросить службу и потом жить на два семейства, да и какую пользу на сцене может принесть ей отец или мать? Нет, гораздо лучше соразмерять жизнь свою по средствам и учиться, учиться, и время все сделает: я все знаю это по опыту. Я в Полтаве получал две тысячи ассигнациями, без бенефиса, а у меня было 16-ть человек семейства. Конечно, я ел только борщ да кашу, и чай пили в прикуску, а право мне было хорошо… Не вытерплю! Скажу! Ти, кажуть, друже, кутнув трохи, никакая пощечина меня бы так не оскорбила. Бог тебе судья! Не щадишь ты и себя, и друзей твоих. Погано, дуже погано. Не набрасывай этого на свою натуру и характер. Я этого не допущаю, человек этим и отличается от животных, у него есть воля: Пантелей Иванович до 60-ти лет кутил, а потом воля взяла верх, и он во всю жизнь не поддавался этой кутне. Не взыщи за мои грубые слова. Дружба строга, а ты сам произвел меня в друзья, и потому пеняй на себя. Статью в газету передам Коршу. А все-таки целую тебя без счету и твою бороду. Пожалуйста, извести пораньше о своем приезде, а то в Никольском нужно будет приготовить. Да, записку твою от г-на Погожина получил и был у него.

Ну, прощай, рука устала писать. Видишь, скильки надряпав. А ще-таки – Бог тебе судья; передай мой поцелуй твоей Тетясе. Але нi, не треба, а то я боюсь, чтобы от твого чолом не зробилось ей дуже душно.




261. Т. Г. Шевченка до М. С. ЩЕПКІНА


9–10 лютого 1858. Нижнiй Новгород



I


ДОЛЯ

Ти не лукавила зо мною,
Ти другом, братом i сестрою
Сiромi стала. Ти взяла
Мене маленького за руку
І в школу хлопця одвела
До п’яного дяка в науку.
– Учися, серденько, колись
З нас будуть люде, – ти сказала.
А я й послухав, i учивсь,
І вивчився. А ти збрехала.
Якi з нас люде? Та дарма,
Ми не лукавили з тобою,
Ми просто йшли, у нас нема
І йоти кривди за собою!
Ходiмо ж, доленько моя,
Мiй друже щирий, нелукавий!
Ходiмо дальше, дальше слава…
А слава – заповiдь моя!


II


МУЗА

І ти, пречистее, святее,
Ти чадо неба молодее,
Мене ти в пелену взяла,
І геть у поле однесла.
І на могилi серед поля,
Як тую волю на роздоллi,
Туманом сивим повила.
І колихала, i спiвала,
І чари дiяла… i я…
О чарiвниченько моя!
Менi ти всюди помагала!
І всюди, зоренько моя,
Ти непорочною сiяла.
Не помарнiла в чужинi
В далекiй неволi,
У кайданах пишалася,
Як квiточка в полi.
Із казарми смердячоi
Чистою, святою
Вилетiла, як пташечка,
І понадо мною
Полинула, заспiвала
Тихесенько, мило…
Мов живущою водою
Душу окропила.
І я живу, i надо мною
Своею Божою красою
Витаеш ти, мiй херувим,
Золотокрилий серафим!
Моя порадонько святая,
Моя ти доле молодая!
Витай зо мною уночi,
І вдень, i звечера, i рано,
Не покидай мене, учи,
Учи неложними устами
Хвалити правду. Поможи
Молитву дiяти до краю.
А як умру, моя святая!
Не кинь мене. А положи
Свого ти сина в домовину
І хоть единую сльозину
В очах безсмертних покажи.


III


СЛАВА

А ти, циндре, орандарко,
Перекупко п’яна!
Де ти в чорта забарилась
З своiми лучами?
У Версалi над злодiем,
Мабуть, розпустила…
Чи з ким iншим мизкаешся
З нудьги та з похмiлля?
Сiдай лишень коло мене
Та витнемо з лиха!
Гарнесенько обiймемось,
Та любо, та тихо
Поцiлуемось… Та й тее…
Та й поберемося,
Моя крале мальована!
Бо я таки й досi
Волочуся за тобою.
Ти хоч i пишалась,
І з п’яними королями
По шинках шаталась,
І курвила з солдатами
Пiд Севастополем…
Та менi про те байдуже…
Менi, моя доле,
Дай хоч глянути на тебе,
І, i пригорнутись
Пiд крилом твоiм. І любо
З похмiлля заснути.

9 февраля

1858.



Друже мiй единий!

Яка оце тобi сорока-брехуха на хвостi принесла, що я тут нiчого не роблю, тiлько бенкетую. Брехня. Єй же богу, брехня! Та й сам таки подумай гарненько. Хто ж нас шануватиме, як ми самi себе не шануем? Я ж уже не хлопець нерозумний. І од старостi, слава Богу, ще не одурiв, щоб таке вироблять, як ти пишеш. Плюнь, мiй голубе сизий, на цю паскудну брехню i знай, коли мене неволя i горе не побороло, то сам я не звалюся. А тобi велике, превелике спасибi за щирую любов твою, мiй голубе сизий, мiй друже единий. Я аж заплакав на старiсть, як прочитав твое письмо, полное самой чистой, некупленной любви. Ще раз спасибi тобi, мое серце единее!

Я послав тобi письмо харковського директора. Тетяся цiлуе тебе, як батька рiдного, i просить, щоб ти робив з нею, як тебе Бог навчить. На Варенцова нема надii. Дерево, та ще й дубове. Оставайся здоров, мiй милий друже. Незабаром прибуду до тебе, а поки що люби мене, оклеветанного твоего щирого друга

Т. Шевченка.



10 февраля

1858.



Хоча ти i не велiв, а я таки не втерпiв, чмокнув сегодня разочок нашу любую Тетясю. Чмокни гарненько за мене благородного Сергея Тимофеевича.




262. М. I. Костомарова до Т. Г. Шевченка


10 лютого 1858. Саратов


Далебi, дуже б добре зробив ти, мiй единий друже, коли б оженився. Хоч би на старiстi лiт пiсля такоi глибокоi гiркоi коновки лиха трохи одпочити душею: щоб тобi Бог заплатив за всi тi муки, що перенiс! А що про мене пишеш, то теж правда, i на мое нещастя велика правда: та що ж бо менi робити, коли у сему Саратовi нема жодноi жiночоi душi, щоб сподобалась. Була тут одна гарна нiмочка; я був хотiв одружитись з нею, та, правду сказати, за тим сюди й повернувся, аж вона замiж вийшла: пiдхватив ii другий, нiмець, а я в дурнях зостався, а все через те, що дуже довго думав та лагодивсь – як почати та приступити. А сi московки прелукавi та нещирi, не скоро знайдеш! Рiдко трапиться що-небудь добре.

Кулiш майнув за гряницю i наказав менi писати до його в Брюссель. І так, здаеться, несподiвано удрав; писав, що лiтом збираеться, а до того часу то те, то iнше замишляе, а через тиждень пише менi, що ти, каже, не озивайсь до мене на столицю, а пиши в Брюссель. Ще не писав. Шкода ж, брате, що вiн завiз твоiх «Неофiтiв», а ти не зоставив у себе другого списку. Та хоч шо там таке – напиши, i про вiщо там спiваеться, i чого воно не для друку? А коли не для друку, то повинно бути для добрих приятелiв.

А я тепер перекладаю святе письмо на украiнську мову; переложив уже всього Матвiя, а Марка зосталось тiльки двi глави останнi. Та шкода, добродiю: очi болять, зовсiм слiпну, i гiрка доля мене жде в старiсть: чую заздалегiдь! Ти нудишся, i я нужусь, i свiт немилий i бачиш, що дальш нiчого не буде. Тiльки надii на волю й ласку Божу.

Марусi Солонини нема тута: вона в Воронежi.

А ти ж хотiв по веснi волженськi види малювати i навiть сюди приплисти; дай Бог (коли лучшого чого не надибаеш), щоб сталось те твое хотiння i щоб я мав тебе углядiти: велика б радiсть менi сталася.

Прощай, не забувай щиро прихильного твого друга, вiрне тебе люблячого i шануючого

Н. Костомарова.



Февраля 10,

1858,

Саратов.



Чи ти в компанii «Меркурiя» лiчишся? Чи що?




263. М. М. Лазаревського до Т. Г. Шевченка


10 лютого 1858. С.-Петербург


10 февраля, С.-Петербург.



Спасибо тебе, мой сизий голубе Тарасе, что откликаешься из своего захолустья. Конст[антин] Ант[онович] Шрейдерс, спасибо ему, два раза был у меня, а завтра поеду я к нему с этим письмом; с ним посылаю 4 портрета; много есть охотников, желающих и молящих у меня твоего портрета, и я решился заказать их 50 штук, чтобы продавать с барышом. Через неделю они будут готовы и сколько получу за них барыша – скажу, а гроши приложу к имеющимся у меня твоим. Ты, друже, пожалуйста, не сердись на меня за это доброе дело не для тебя, а для других: гроши грошима, но, главное, не следует отказывать в такой теплой искренней просьбе, о твоем портрете всем душевно тебя любящим.

Об Овсянникове я уже писал тебе; но после того еще не виделся с ним: и ему, и мне некогда, но скоро с ним мы увидимся.

Кажется, я тебе уже писал, что Кулиш уехал за границу, а если не писал, то теперь скажу; он уехал отсюда в самые заговины на пост (2 ч[исла]) в Малороссию, а оттуда сейчас же чрез Варшаву в Брюссель, где будет слушать лекции в университете, после того в Париж и еще кое-куда; думает вернуться в октябре или ноябре; твоих произведений он мне не показывал, так как я виделся с ним накануне отъезда; у него все было уже уложено. Говорил, что там займется всем и оттуда будет писать.

Шекспир в переводе Кетчера редок и стоит не меньше 25 р., а потому до твоего разрешения я не купил его; Вовчка опять тебе послали (тут многие им недовольны и говорили про Кулиша недобре); Беранже в переводе Курочкина (славная вещь), говорят, есть у тебя, а повесть о временах Бор[иса] Годунова и Дмитр[ия] Самозв[анца] (для детей) хоть и Кулиша, да, говорят, не стоит покупать; я не читал ее.

Прочитавши все это, скажи, что тебе нужно из этих книг, и я сейчас вышлю.

Овсянников не был еще у гр[афини] Настасии Ивановны; и я давно не был у нее; но вчера был у меня (при Шрейдерсе) один знакомый и спрашивал меня от графини, когда будет у нее Овсянников. Вчера был у меня и Семен и просил кланяться тебе; я говорил ему, чтоб он сам написал; но он хоть и обещал, да едва ли исполнит: ленивый.

Спасибо тебе, что ты привитал моего брата Якова; он не нахвалится тобою и из Вятки уже прислал твои письма.

Пишу наскоро; некогда. Прощай, дорогой, и люби по-прежнему вполне преданного тебе

Мих. Лазарев[ского].




264. П. О. Кулiша до Т. Г. Шевченка


14 лютого 1858. Мотронiвка


Пишу до тебе, брате Тарасе, з того хутора, де ти в мене на весiллi шаферовав, чи то, бак, бояриновав. Панi моя, недугуючи, оставалась од октября на Вкраiнi, а я сам пробував на столицi. Тепер же вона, слава Богу, поправилась, i оце пускаемось iз нею до Варшави i далi. Пишу ж до тебе от за чим. Колись ти мальовав «Живописну Украiну», i нiчого з того не вийшло; а хоть би й вийшла яка тобi користь грошова, то все ж би ти був послугач панський, а не людський; людям бо не було б нiякого дiла до твоеi «Живописноi Украiни»: не змогли б люде за дорожнетою до неi докупитися. Тепер же сам бачиш, що панський вiк кiнчаеться, а людський починаеться; то саме година – помiрковати, як би людям помогти духом угору пiднятись. Отже, я тобi дам добру раду. Накидай ти пером дещо з нашоi iсторii i попiдписуй найкращi вiршi з дум i з свого-таки компоновання. Сi твоi рисунки ми вирiжемо на деревi, одпечатаем i розрисуем фарбами трошки краще од лубочних картинок московських. Цiна буде iм по 2, чи по 4 шаги, а коли дуже дешево, то по 6 шагiв, i будуть вони продаватись по всiх ярмарках, i будуть вони налiплюватись у кожнiй хатi замiсть московського плюгавства, i буде старе й мале на iх дивитись i отi пiдписи вичитувати, i розiйдеться по Вкраiнi наше «слово забуте, наше слово тихосумне, богобоязливе», i воскресить воно не одну душу, – i мала твоя праця станеться з часом причиною великого дiла всесвiтнього, – душа моя чуе. Я й сам понарисовував би, i вийшло б воно не згiрш од московщини, да в мене тii абриси не будуть такi характеристичнi, як у тебе. Ти як не поведеш пером, то все воно закарлючиться по-художницьки. А треба, щоб дiтвора, дивлячись на сi картинки, набиралась доброго смаку. Велике, велике виросте з того добро на Вкраiнi, – далебi! Отже, брате, не гай часу i не одкладуй сеi працi нi на один день. Коли ж не чуеш до неi охоти, то пиши зараз до мене, що шкода; то я вже сам як-небудь нарисую тii кунштики, покинувши для сього всi своi писання i читання, бо се вельми благе i достойне дiло! А продавать iх i розвозить по ярмаркам – знайдуться люде, про се не турбуйся. А що народ кинеться куповати, то що й казати! Чорт знае яке курзу-верзу купуе, а то б не куповав такого добра! Бачу по «Граматцi», до котороi i чоловiки i баби квапляться, радiючи, що всяке слово так до душi й промовляе. Прощай! Пиши у Брюссель.

Твiй П. К[улiш].



1858, февр[аля] 14. Хутiр Мотроновка.




265. М. С. Щепкiна до Т. Г. Шевченка


Середина лютого 1858. Москва


Друже мiй!

На первой неделе я писал к тебе и г. Брылкину, которого благодарил за тулуп, а в твоем письме немного поворчал, что делать? Старость безо ворчанья не существует. Теперь получил твое письмо и приложенное при нем письмо Щербины: я тотчас написал к нему и приложил репертуар Пиуновой. Сказал все, что нужно, а главное, что ей ехать на неопределенную сумму немного неловко и просил о скорейшем ответе уже на мое имя, потому что я сказал, что ее и тебя жду в Москву. На все, смотрите ради Бога, осторожнее решайтесь: я об г. Щербине слышал, что его слово не закон и что собственные выгоды не остановят его изменить ему; что же касается до совета, какой я могу дать, как Пиуновой ехать – одной или с семейством: то я этот вопрос отношу к поэтическому настроению твоей восторженной головы. Какой я могу дать совет, когда я совершенно не знаю ее семейственных отношений; и этого никто решить не может, как само семейство, если и ошибется, то жаловаться не на кого. Мой совет один и тот же, без верного обеспечения не решаться. Но вспомните, что это только совет, а как человек и я могу ошибиться; не знаю, застанет ли мое письмо тебя, и боюсь, что я не знаю точного дня твоего выезда в Москву: я в последнем письме писал, чтобы ты дня за три до своего выезда известил меня, какого числа выедешь и как, с почтой или иначе, дабы в Никольском было все готово и чтобы я знал, когда на станцию выслать и самому уже там [быть]. Передай мои душевные поклоны г. Дороховой, семейству Брылкиных и всем, кто меня помнит.

Целую тебя и остаюсь

твой М. Щепкин.




266. Т. Г. Шевченка до С. Т. АКСАКОВА


16 лютого 1858. Нижнiй Новгород


Чтимый и многоуважаемый

Сергей Тимофеевич!

Ради всех святых простите мне мое грешное, но не умышленное молчание. Вы так сердечно дружески приняли мою далеко не мастерскую «Прогулку», так сердечно, что я, прочитавши ваше дорогое мне письмо, в тот же день и час принялся за вторую и последнюю часть моей «Прогулки». И только сегодня кончил. А как кончил? Не знаю. Судите вы меня, и судите искренно и милостиво. Я дебютирую этой вещью в великорусском слове. Но это не извинение. Дебютант должен быть проникнут своей ролью, а иначе он шарлатан. Я не шарлатан, я ученик, жаждущий дружеского, искреннего суда и совета. Первая часть «Прогулки» мне показалась растянутою, вялою. Не знаю, какою покажется вторая. Я еще не читал ее, как прочитаю, так и пошлю вам. Нужно работать, работать много, внимательно и, даст Бог, все пойдет хорошо. Трудно мне одолеть великороссийский язык, а одолеть его необходимо. Он у меня теперь, как краски на палитре, которые я мешаю без всякой системы. Мне необходим теперь труд, необходима упорная, тяжелая работа, чтобы хоть что-нибудь успеть сделать. Я десять лет потерял напрасно, нужно возвратить потерянное, а иначе будет перед Богом грешно и перед добрыми людьми стыдно. Я сознаю и сердцем чувствую потребность работы, но в этом узком Нижнем я не могу на один день спрятаться от невинных моих друзей. Собираюся выехать в Никольское к моему великому другу Михайлу Семеновичу. Дожидаю только товарища из Петербурга. Не знаю, получил ли Михайло Семенович мои «Неофиты» от Кулиша. Мне бы сильно хотелося, чтобы он прочитал вам это новорожденное хохлацкое дитя. На днях послал я ему три или, лучше сказать, одно в трех лицах, тоже новорожденное чадо. Попросите его, пускай прочтет.

Кончили ли вы печатать вашу книгу? Если кончили, то ради самого Аполлона и его прекрасных бессмертных сестер пришлите мне экземпляр. Я теперь читаю так, что попало, здесь даже порядочно читать невозможно. Старыми, разбитыми журналами пробавляюсь, и за то спасибо добрым людям.

Еще раз прошу вас, мой чтимый, мой искренний друже! Простите мне мое невольное прегрешение. Не поставьте в вину мне мое долгомолчание. Я хотя и представил вам причину моего тупого безмолвия, но никакая причина не извиняет невежливости. Еще раз простите и любите сердечно, глубоко полюбившего вас

Т. Шевченка.



Нижний Новгород.

1858,

февраля 16.




267. Т. Г. Шевченка до Я. Г. Кухаренка


16 лютого 1858. Нижнiй Новгород


1858.



Батьку отамане кошовий!

Письмо твое од 7 августа того року iз Єкатеринодара получив я 10 февраля сього року, аж у Нижньому Новгородi. Попошукало-таки воно мене немало часу та спасибi, що хоч коли-небудь, а все-таки найшло. А то вже я не знав, що й думать про тебе. Думав уже, нехай Бог милуе, чи не занапастив ти де-небудь своеi доброi голови на тому iродовому Кавказi. А тепер, слава Богу, бачу, що ти живий i здоровий i з жiнкою, i з дiточками своiми. Нехай iх Бог ховае на многi лiта! У мене була думка пробраться до тебе на хутiр, – та ба! так думкою i осталась. Од 16 мая до 2 августа не давали знать iз корпуса в укрепление о тiй свободi. От катовi! iродовi душi! Мало iм було десяти лiт. Кров холоне, як згадаю.

З августа вирвався iз того каторжного укрепления i через море Волгою прямував на столицю. Я боявся застрять у тебе до осенi. В Нижньому мене спинили, заказано, бачиш, менi в’iжджать i жить в столицi. Отаке-то лихо! Помилували, та тiлько до половини. Сiв у цьому поганому Нижньому та й досi сижу. Приiздив до мене на святки колядувать старий Щепкiн, спасибi йому. Думаю оце поiхать до його пiд Москву в село Никольське, та може там i до лiта останусь, а лiтом, якщо не пустять у Пiтер, то чкурну в Харков, а з Харкова, як Бог поможе, то i на Чорноморiю. Я до неi коли-небудь, а таки доберусь, до тiеi Чорноморii.

Нема в мене тепер нiчого такого доброго послать тобi прочитать з товариством, хiба оцi «Долю», «Музу» та «Славу», я оце недавно скомпоновав iх, не знаю, як вони тобi подобаються.

Доля

I.

Муза

II.

Слава

III.

Скомпоновав ще я тут з нудьги одну штуку, поему «Неофiти», нiбито iз римськоi iсторii. Але вона ще не вироблена, тим i не посилаю. Як викончу, то пришлю. А поки що оставай[ся] здоровий, мiй батьку отамане, мiй друже единий, не покидай мене, сердешного сироту

Т. Шевченка.



Целую твою стару панi i твоiх молодих дiточок. Як будеш писать, то пиши на iм’я М. С. Щепкiна. Я маю до його iхать.




268. Т. Г. Шевченка до І. О. Ускова


17 лютого 1858. Нижнiй Новгород


Многоуважаемый Ираклий Александрович!

Письмо ваше от 7 января получил я 15 февраля, за которое приношу вам мою искреннюю благодарность. И за письмо старого моего друга черноморца Кухаренка приношу такую же вам искреннюю благодарность. Сердечно радуюсь благополучию вашему, Агафьи Емельяновны и здоровью моих милых и малых друзей Наташеньки и Наденьки. Наденька, я думаю, уже бегает? Как бы мне хотелось ее потютюшкать! А моя умница, красавица Наташенька вспоминает ли своего друга дядю Тараса Горича. Сердечно жалею, что не могу ничем я ей напомнить о себе. Нижний Новгород без ярманки настоящая деревня. Хуже, потому что обыкновенные сельские продукты дороже, нежели в селе. Город просто сам по себе дрянь. Семь лет в Новопетровском укреплении мне не казалися так длинны, как в Нижнем эти пять месяцев. Это значит перепутье. На Рождественских святках) приезжал ко мне в гости из Москвы мой старый друг Михайло Семенович Щепкин (известный актер). Теперь я думаю отдать ему, старику, визит. Он мне сделал честь, какой немногие удостоились от знаменитого старца. На будущей неделе думаю оставить навсегда Нижний Новгород, прожить до весны под Москвой у Щепкина, а весною, если не разрешат мне жить в столицах, поеду в Харьков, в Киев, в Одессу и за границу. Бог с ними и с столицами. Деньжонок теперь уже накопилось столько, что безбедно можно прожить года три за границею. А там что Бог даст. Не погиб в неволе, не погибну на воле, – говорит малороссийская песня.

Какова у вас зима нонишний год? Здесь ужасно много снегу, а морозов сильных еще не было да, кажется, и не будет, больше 15 градусов не было. Письмо мое вы получите не раньше праздника Воскресения Христова. То я и поздравляю вас с этим светлым праздником и от души целую вас всех – и Катю, и няню, и в особенности больших друзей моих Наташеньку и Наденьку. Пошли им Бог здоровье! Прощайте, многоуважаемый Ираклий Александрович. Не забывайте искреннего вашего

Т. Шевченка.



Пришлю вам из Москвы какую-нибудь хорошую книгу. [3–4 нрзб.] Сердечно жалею, что я не мог из [1 нрзб.] сделать предполагаемого употребления. Если получу к тому времени фотографический портрет свой из Петербурга, сделанный по моему рисунку, то и портрет пришлю. А вы мне пришлите собственного изделия портреты друзей моих Наташеньки и Наденьки. А письмо ваше адресуйте на имя Михайла Семеновича Щепкина в Москву, в контору императорских театров.

Целую Жуйкова с благоверною и Бурцева с благоверною же, а старого паливоду Мостовского без благоверной три раза целую.

Поздравляю Агафью Емельяновну с прошедшим днем ангела.



Нижний Новгород.

1858,

февраля 17.




269. М. О. Осипова до Т. Г. Шевченка


17 лютого 1858. Бересток


Село Бересток Севского уезда.

Письмо Ваше, мой дорогой и высокопочитаемый заочный знакомец, мне бы хотелось сказать друг, много обрадовало меня. После нескольких писем к Вам, оставшихся без ответа, я было уже потерял надежду получать от Вас весточки. Последнее полученное мною от Вас письмо был ответ на мое, начатое в Курске и оконченное на Бельбеке. То письмо я берегу, как драгоценность, я перечитывал его много раз и себе и людям, принимающим участие в Вас; в нем в особенности я люблю легенду о раскаявшемся грешнике, так трогательно примененную к Вашему положению. Из Крыма и на обратном походе я не писал к Вам, не зная Вашего адреса; я предполагал, что в Вашем положении уже произошла перемена. Из Петербурга же писал несколько раз, уведомлял о ходе Вашего дела и в одном письме старался иносказательно предупре- дить Вас, чтоб Вы не описывали Ваших начальников скифов и, наконец, имел счастие поздравить Вас с Вашим Воскресением, радостным для многочисленных поклонников Вашей Музы. Может быть, содержание моих писем было причиною, что они не дошли до Вас.

Вы, верно, уже знаете из письма графини Н[астасии] И[вановны], нашего общего, светлого друга, о роде настоящих занятий моих. Я живу в деревнях, граничащих с преддверием Малороссии, на границах Курской и Черниговской губерний, где некоторые помещики хорошо знают малороссийский язык, потому в числе моих знакомых есть и здесь горячие поклонники Ваши. Я доволен моим настоящим положением и в особенности тем, что избавлен необходимости жить в уездном городе и поддерживать знакомство с уездным чиновничеством. Если бывает грустно, то по разлуке с любимыми. Я рад уединению на некоторое время, потому что оно изменяет взгляд не только на жизнь, но и на поэзию и на искусство во всех его видах. Впрочем, мне говорить Вам об этом не нужно. Вы испытали это сами чересчур. Количество моих служебных занятий не позволяет мне заняться, насколько бы мне хотелось, тем, что меня интересует здесь – наблюдениями и исследованием причин и препятствий к благосостоянию крестьянского быта здешнего края. Писатель, живущий в народе, мог бы много подметить теперь интересного по поводу задуманной эмансипации. Теперь стоит только бросить в журнал жирой вопрос об этом предмете, мысль, основанную на знании действительности, чтоб зажечь горячий и важный спор. Он познакомил бы правительство с теми препятствиями, которые встретит оно при приведении в исполнение своего намерения.

Здесь в народе ходят разные толки, распущенные, я думаю, злонамеренными: напр[имер], крестьяне говорят, что освободить их вздумал не сам Государь, а что его к тому принудил французский Царь; что крестьянам отдадут всю землю, принадлежащую к поместью, что это помещики выдумали, чтоб запугать их, что им дадут только усадебную. Помещики запуганы предложением правительства; кто толкует о несправедливости правительства, кто о беспорядках и зле, которые последуют за реформой. Немногие хоть и со вздохом, но сознаются, что пора приступить к этому. Когда ж здешний губернский предводитель дворянства потребовал письменных мнений от помещиков, они начали писать лирические отзывы с неизбежным курением правительству, похожие на школьные сочинения на заданную тему. Ни один не занялся дельным и добросовестным рассмотрением этого вопроса: какие будут препятствия при выполнении этого проекта и чем их можно предупредить. А препятствия будут. Найдутся такие, которые порадуются безурядице и не прочь будут посодействовать ей. Еще недавно среднее дворянство говорило либеральными речами, разумеется, втихомолку, против консервативного правительства, а теперь наоборот. Кой-какие помещики потолковали между собою, что нужно поспешить продать лес, пока не отняли его; но и крестьяне на стороже и уговариваются не дозволять этого, потому что лес будет их собственностью.

Напишите мне, пожалуйста, не говорят ли у Вас чего получше об этом; а о себе в особенности поболее: кто Ваши знакомые, что Вы поделываете, какие у Вас средства к жизни; знакомы ли Вы с В. И. Далем. Я хочу со временем попросить перейти к нему. В Нижнем я знаю только одного купца Климова, это человек образованный и благородный, советую познакомиться с ним. Теперь уж можно спросить Вас: писали ли Вы что-нибудь во время Вашего остракизма? Что делается с Вашим Дармограем? Кстати о повести, которую Вы доверили мне: я получил ее перед отъездом из Петербурга и, уезжая, передал графине Н[астасье] И[вановне]. У нее эту повесть взял Мей для прочтения; она ему очень понравилась. В то время он собирался издавать журнал и под этим предлогом не возвращал ее графине. Когда я вернулся в Петербург, то уже ни малейшего Мея не мог найти; одни говорили, что он в отлучке, другие, что он хоронится от заимодавцев. Мне было очень досадно, что посредничество мое не удалось.

До свидания, пишите мне, если можно, поболее. Обрадовал ли Вас Щепкин своим приездом?

Душевно преданный и любящий Вас

Н. Осипов.



Адрес мой: в Орловскую губ[ернию] в г. Севск, удельному депутату такому-то.



17 февраля

1858 г.



N. В. К сожалению моему, я до сих пор не знаю отчества Вашего имени, напишите мне, пожалуйста.




270. М. М. Лазаревського до Т. Г. Шевченка


20 лютого 1858. С.-Петербург


20 февраля 1858 года. С.-Петербург.



Сегодня графиня прислала ко мне Сераковского, чтобы я с Овсянниковым приехал непременно к ней. Овсянникова я не застал в квартире и был у нее один, а к Овсянникову сейчас послал письмо, что графиня ждет нас обоих непременно послезавтра. Графиня присылала за мною, чтобы объявить, что по просьбе графа Федора Петровича тебе дозволено жить в Петербурге (под надзором полиции) и под руководством графа Ф[едора] П[етровича] для продолжения изучения живописи при Академии художеств. Графиня чрезвычайно рада, что ты приедешь сюда (Ах, если б ты знал доброту ее сердца и желание делать как можно больше добра), и просит тебя, чтобы ты поспешил, а главное, не обижался условиями, потому что это только форма. Она говорит, что ты должен представиться Президенту (Ее Высочеству) Академии, что тобою интересуются теперь все художники и желают скорейшего твоего приезда.

Зная из слов Овсянникова и Шрейдерса, что ты свыкся уже с Нижним, я не знаю, как ты примешь настоящее известие, но искренно скажу, что я рад и оч[ень] рад, не потому только (как и все, которые знают тебя только по слуху даже), что увижу тебя, но что ты здесь можешь жить и лучше, и полезнее для себя и других – в физич[еском] и в нравств[енном] отношении. Притом же, если бы ты после и не захотел остаться здесь, то можешь уехать, куда и когда хочешь. А по всему этому и ты должен быть рад дозволению приехать сюда.

Граф Ф[едор] П[етрович] просил Ее Высочество, и Она докладывала, о чем Ф[едор] П[етрович] третьего дня получил письмо от Адлерберга, который извещает, что об этом сообщено Долгорукому для извещения нижег[ородского] Губ[ернатор]а. Графиня просит тебя не медлить, чтобы застать выставку и скорее явиться к Президенту, чего будто она хочет. Поспешай же. Посылаю тебе в особом конверте 50 р[ублей], на дорогу станет, а то и здесь деньги нужны. Приезжай же скорее. Наговоримся при свидании. Если не сейчас выедешь, то пиши, пиши и графине и графу. До скорого свидания.

Весь твой Мих. Лазаревский.



В случае бы тебе не объявили еще об этом официально, то ты держи это в секрете и никому не розказуй; так просила графиня; она боится, чтоб не выдумали чего.




271. Я. Г. Кухаренка до Т. Г. Шевченка


21 лютого 1858. Катеринодар


Екатеринодар, февраля 21 дня, 1858 года.



Аж тепер, мiй стародавнiй друже, Тарасе Григоровичу! я зобрався одвiтить на посланiе твое, писане до мене з Астраханi ще в августi прошлого року. Письмо до тебе на iм’я Єленева за «Москаля», «Ченця», i «Майський вечiр» я писав, дивуюсь, що ти не получив його.

Чи не сором тобi, друже мiй стародавнiй! що твiй брат рiдний та служить у нас в Чорноморii, а ти не мусив менi й написати. Годiв два назад я б йому помiг, бо я був тодi на такому мiстi, що пiдчиньонному мiг добро робити, а тепер минулося… Син мiй старший, що ти його знаеш, розпитався з артилерiйськими охвицерами, що в iх служить твiй брат, сказав менi, а я зараз: «Подавай його сюди!» – От i прийшов, а я й питаю: «Як тебе зовуть? – Петро Шевченко. – Здоров, Петре! – Здрастуйте!» – А я йому з пазухи вийняв твое поличчя, та й кажу: «А дивися, Петре, що се таке?» – «Оце мiй брат Тарас», – каже Петро. Тодi я давай його садовити, так не сiдае, бо добре вимоштрований, сердега!.. Ну, я бачу, що не посажу, почав його розпитовати: коли в москалях? Де стоять? i прочее. Сказав йому, щоб ходив до нас, як приiздитимуть (бо вони верст 25 од города стоять), дав йому карбованцiв з десяток на обiхiдку, поставив у синiв гостювати. Пiсля того Петро навiдуеться до синiв в городi, бо я бiльше живу в хуторi.

Якщо письмо мое Єленевим не получено i до тебе не прислано, то я писав там ось що: дякував i тепер дуже дякую за твое поличчя, возив я його в Одесу, там обробив у рамця i показовав всякому, хто не цураеться нашоi мови. Бачив, як тебе, мiй друже единий! украiнцi дуже люблять i радуються, що ти жив еси. Приiхавши додому, застав твое письмо i «Москалеву криницю», дуже дякую тобi за неi, добре написав! Список з неi послав я в Москву старому Щепi, та й писав йому: «Гляди, кажу, Старий! До тебе з того свiта Тарас буде». А старий пише, що тебе не було й чутки немае, а за «Москалеву криницю» дякуе i не надякуеться.

Ти, брате Тарасе Григоровичу, тепер в Пiтерi позбиравши таке, як «Москалева криниця», «Чернець», «Майський вечiр», i проче що, та й тиснув би в друкарнi, нехай iдуть на свiт Божий, а якщо сам не схочеш хлопоту, то чи не вiзьметься пан Кулiш, вiн, видно, парняга добрий, я його «Записки украiнськi» маю й читаю – не начитаюсь.

Кланяйся од мене Гулаковi, якщо здрастуе, i Елькановi, якщо живий. – Та той не вмре нiколи. – Чи не бачився з Порохнею? Де живе, можна взнать в бывшому Департаменте военних поселений, теперь Главное управление иррегулярными войсками.

Будь здоров! Щасливий i багатий, та напиши, де ти обрiтаешся i що тепер робиш?

А я твiй довiку

покiрний слуга

Якiв Кухаренко.



Жiнка моя стара i дiтвора, хто зна, хто й не зна тебе, усi кланяються.




272. Т. Г. Шевченка до М. М. Лазаревського


22 лютого 1858. Нижнiй Новгород


22 февраля.



19 февраля вернувся Шрейдерс iз Петербурга, привiз менi Беранже Курочкiна, четыре экземпляра нерукотворенного образа i твое братне сердечное писание. Спасибi тобi, друже мiй единий, за все i за вся. Добре еси зробив, що заказав 50 штук помянутого образа, нехай поки що земляки дивляться хоть на сей облик бородатого недобитого кобзаря свого. Думаю на тiм тижнi покинуть оцей поганий Нижнiй. Поiду аж пiд Москву в гостi до мого старого батька – до М. С. Щепкiна, та в його до весни пробуду. А весною, як не буде менi якоi ради з тими поганими столицями, то чкурну в Харьков або в Киев, а може, й дальше, як Бог поможе. Дожидаю Овсянникова с чемоданом, а то б я вже давно виiхав. Чи здорова графиня Н[астасия] И[вановна], поцелуй ii за мене. Був у мене в гостях Яков. Славний хлопець! Шрейдерс не нахвалиться тобою i Семеном i тепер цiлуе вас обох. Добре зробив, що не купив Шекспiра, цур йому, який дорогий! Поцiлуй за мене Семена та й прощай, мiй друже единий. Посилаю тобi оцю недавно спечену штуку, для того i пишу мало, щоб паперу бiльше осталося для новорожденного чада. Не забувай свого искреннего Т. Шевченка.



Адрес мiй:

В Москву. Михайлу Семеновичу

Щепкину. С передачею.

В конторе императорских театров.


I


ДОЛЯ

Ти не лукавила зо мною,
Ти другом, братом i сестрою
Сiромi стала. Ти взяла
Мене маленького за руку
І в школу хлопця одвела
До п’яного дяка в науку.
– Учися, серденько, колись
З нас будуть люде, – ти сказала.
А я й послухав, i учивсь,
І вивчився. А ти збрехала.
Якi з нас люде? Та дарма…
Ми не лукавили з тобою,
Ми просто йшли. У нас нема
Зерна неправди за собою…
Ходiмо ж, доленько моя!
Мiй друже щирий, нелукавий!
Ходiмо дальше, дальше слава,
А слава – заповiдь моя.


II


МУЗА

І ти, пречистая, святая,
Ти, сестро Феба молодая!
Мене ти в пелену взяла
І геть у поле однесла;
І на могилi серед поля,
Як тую волю на роздоллi,
Туманом сивим сповила.
І колихала, i спiвала,
І чари дiяла., i я…
О чарiвниченько моя!
Менi ти всюди помагала,
І всюди, зоренько моя,
Ти не марнiла, ти сiяла.
В степу безлюднiм, в чужинi,
В далекiй неволi,
Ти в кайданах пишалася,
Як квiточка в полi.
Із казарми смердячоi
Чистою, святою
Вилетiла, як пташечка,
І понадо мною
Полинула, заспiвала,
Моя сизокрила…
Мов живущою водою
Душу окропила…
І я живу. І надо мною
Своею Божою красою
Витаеш ти, мiй херувим,
Золотокрилий серафим!
Моя ти доле молодая!
Моя порадонько святая,
Не покидай мене! Вночi,
І вдень, i ввечерi, i рано
Витай зо мною. І учи,
Учи нескверними устами
Хвалити правду. Поможи
Молитву дiяти до краю.
А як умру… Моя святая!
Святая мати! Положи
Свого ти сина в домовину…
І хоть единую сльозину
З очей безсмертних покажи.


III


СЛАВА

А ти, задрипанко, шинкарко,
Перекупко п’яна!
Де ти в чорта забарилась
З своiми лучами?
У Версалi над злодiем
Набор розпустила,
Чи з ким iншим мизкаешся
З нудьги та з похмiлля?
Пригорнись лишень до мене
Та витнемо з лиха,
Обiймемось гарнесенько
Та любо, та тихо
Пожартуем, чмокнемося
Та й поберемося,
Моя крале мальована.
Бо я таки й досi
Бахурую коло тебе,
Ти хоча й пишалась..
І з п’яними королями
По шинках шаталась,
І курвила з Миколою
У Севастополi..
Та менi про те байдуже.
Менi, моя доле,
Хоч на себе надивитись
Дай, i пригорнутись
Пiд крилом твоiм, i любо
З дороги заснути.

1858,

9 февраля.



Марко Вовчок – це псевдонiм якоiсь панi Маркович. Чи не знаеш ти ii адреса? Як не знаеш, то спитай у Каменецького в типографii Кулiша. Я чув, що вiн ii добре знае. Як довiдаешся, то напиши менi, треба буде хоч письмом подякувать iй за ii сердечные, щирii оповiдання. Шкода, що не оставив тобi Кулiш «Неофiти». Може, вони есть у Каменецького. Спитай.




273. Т. Г. Шевченка до М. С. Щепкiна


23 лютого 1858. Нижнiй Новгород


Друже мiй добрий i единий!

Посилаю тобi квитанцiю iз Контори транспортов, через котору я посилаю ящик з моiми книгами. Прийми його та нехай у тебе полежить де-небудь до якогось часу.

Вибуду я iз Нижнього 25 февраля. А коли прибуду в Никольское – не знаю. Думаю вже не вертаться в Нижнiй. Обiсiв вiн менi. Цур йому. Цiлуе тебе твоя Тетяся тричi, i я тричi, поки побачусь, а то й лiк потеряю, а поки що бувай здоров i веселий i не забувай мене.

Т. Шевченко.



Поцiлуй за мене Сергея Тимофеевича i Максимовича.



23 февраля

1858.




274. А. І. Толстоi до Т. Г. Шевченка


24 лютого 1858. С.-Петербург


24 февраля. С.-Петерб[ург], 1858.



Итак, мои заветные мечты сбываются – я увижу Вас скоро, наш давно желанный гость – Тарас Григорьевич. Вот уже неделя, как пришла бумага к графу с разрешением Государя о дозволении жить Вам в столице и посещать Академию художеств. По получении официального на то повеления не мешкайте нисколько и отправляйтесь тотчас в Петерб[ург]. Вас ждет здесь многое: Академия, друзья и Ваша родная семья. Приезжайте же скорей. Да и для графа нужно, чтобы Вы по получении дозволения тотчас приехали. – А иначе В[еликая] Княгиня может сделать замечание графу, от чего Вас нет, – тем более, что она приняла в Вас самое живое участие.

Ничего не могу более писать, руки дрожат от нетерпения и радости.

Гр. А. Толстая.



P. S. Уведомьте меня, когда Вы получите бумагу и когда выедете из Нижнего, чтобы я могла ожидать Вас.




275. Т. Г. Шевченка до М. М. Лазаревського


25 лютого 1858. Нижнiй Новгород


25 февраля.



25 февраля в 7 часов утра получив я твое письмо. Нiхто зроду не поздравляв мене з iменинами так весело, як ти мене сьогодня поздравив, спасибi тобi. Поцiлуй тричi графиню Н[астасию] И[вановну] i графа Ф[едора] П[етровича], а через тиждень або два я сам iх поцiлую, i тебе, i Семена, i всiх добрих людей, сущих в Петербурге.

Твiй iменинник Т. Шевченко.



Шрейдерс цiлуе тебе i Семена.




276. Т. Г. Шевченка до А. І. Толстоi


5 березня 1858. Нижнiй Новгород


5 марта.



Моя святая заступница! Свидание наше так близко, так близко, что я едва владею собой от ожидания. 2 марта я получил ваше сердечное святое письмо и не знал, что с собою делать в ожидании официальной бумаги. Наконец, эта всемогущая бумага сегодня получена в губернаторской канцелярии и завтра будет передана полицеймейстеру. Послезавтра я получу от него пропуск и послезавтра же, т. е. 7 марта, в 9 часов вечера (в этот час мальпост отходит из Нижнего в Москву), я оставлю гостеприимный Нижний Новгород. В Москве остануся несколько часов, для того только, чтобы поцеловать моего искреннего друга, знаменитого старца М. С. Щепкина. Говорил ли вам Лазаревский, что этот бессмертный старец сделал мне четырехсотверстный визит о Рождественских святках. Каков старик? Самый юный, самый сердечный старик! И мне было бы непростительно грешно не посвятить ему несколько часов в Москве.

Во имя всех святых, простите мне великодушно мой лаконизм. Я в эти долгие дни буквально не владею собой. Не только писать – читать не могу. На днях получил я от Сергея Тимофеевича Аксакова его новую книгу «Детство Багрова». И она у меня так и лежит неразрезанной. Несносно томительное состояние.

До скорого свидания, моя великодушная святая заступница. Всем сердцем моим целую вас, графа Федора Петровича и все родное и близкое вашему нежному, благородному сердцу.

Сердечно благодарный ваш Т. Шевченко.



Деньги 50 рублей получил.




277. Т. Г. Шевченка до М. М. Лазаревського


12 березня 1858. Москва

Москва.

12 марта.

Я в Москвi, нездужаю. Око розпухло i почервонiло, трохи з лоба не вилазить. Доктор посадив мене на дiету i не велiв виходить на улицю. От тобi i столиця! Сам чорт простягся поперек шляху та й не пускае мене до вас. Нiчого робить, против його, курвиного сина, нiчого не вдiю. Доктор говорить, що я недiлю або й двi остануся в Москвi. Прошу тебе, зайди до графинi Настасii Івановни i розкажи iм про мое лихо.

З завтрашньою почтою посилаю тобi два рисунка. Закажи снять фотографу двi копii в половину менше, одну для себе, а другу для мене. А потiм передай рисунки графу Ф[едору] П[етровичу] i попроси його, щоб вiн при случаi передав iх Мар’i Нiколаевнi для альбома. Коли вони будуть вартi того. Я сам думав передать iх лично, та бач, що зо мною зробилось.

Будь ласкав, найди там того гульвiсу Овсянникова i скажи йому, щоб вiн непременно побачився зо мною в Москвi. Сижу я у Михайла Семеновича Щепкiна близ Садовой улицы, в приходе старого Пимена, в доме Щепотьевой.

Не забувай мене, друже мiй единий. Поцiлуй за мене Семена.

Т. Шевченко.



Насчет рисунков, як найде граф i що вiн з ними зробить, напиши менi. Не держи iх тiлько довго у фотографа.




278. М. О. Максимовича до Т. Г. Шевченка


15 березня 1858. Москва


Шевченковi од Максимовича

привiт i поклон!

Як ся себе маеш, добрий земляче, i як здравствуе твое розумне чоло i видюще око?.. Сьогоднi навряд чи побачимось; коли i виiду к вечору, то все-таки не трапиться тебе одвiдати. Тим часом посилаю тобi «Жабомишодраковку», тii гекзаметри Думитрашковi, що я казав тобi; да ще й моi псалми… будь ласкав, подивись на сi псалми пильненько i що в iх не доладу, одмiть менi все до послiднього словця; з твоеi поради, може, i зможеться менi iх справити так, щоб i в люди з ними не сором було показаться коли-небудь.

Бувай же здоров i свiтлоясен!

Твой М. Максимович.



15 марта 1858 г., М[осква].




279. М. М. Лазаревського до Т. Г. Шевченка


16 березня 1858. С.-Петербург


16 марта 1858 года,

С.-Петербург.



На днях графиня Настасья Ивановна присылала за мною и убедительно просила, как только ты приедешь – сейчас ей дать знать и привезти тебя самого.

Сегодня я был опять у нее с твоим письмом из Москвы: она чрезвычайно жалеет о твоей болезни и боится, чтобы Михайло Семенович не удержал тебя в Москве и на Пасху; она даже сомневается и в твоей болезни и думает, что ты остался там для Мих[аила] Сем[еновича].

Отделал я изящно один твой портрет и сегодня поднес ей: она была оч[ень] благодарна и просит тебя скорее приехать сюда, если можно – к праздникам.

Графа сегодня не видел, а третьего дня он тоже говорил, что ждет тебя с удовольствием. Приезжай же, друже, скорее – мы все ждем тебя с нетерпением.

Овсянникова опять не видел несколько веков и не знаю, здесь ли он; но вчера послал ему по городской почте письмо, чтобы он непременно заехал к тебе в Москве.

Рисунки, если и получу на днях, то едва ли фотограф успеет снять с них копии к празднику; впрочем, посмотрим тогда.

Выздоравливай же скорее и приезжай сюда; а то уж и нам скучно так долго ждать. Прощай и будь здоров.

Семен и все кланяются.

Тв[ой] М. Лазаревский.




280. Т. Г. Шевченка до М. М. Лазаревського


19 березня 1858. Москва


19 марта.



Друже мiй единий! Рад би на крилах летiть до вас, та прокляте око, щоб воно не вилiзло, не пускае. Сьогодня був у мене доктор i ранше Великодньоi недiлi не пускае мене в дорогу. А його, розумного, треба послухать, а то не буде чим дивиться на свiт Божий i на тебе, мiй друже единий!

Рисунки моi, я думаю, тепер уже полученi. Нехай фотограф зробить хоч один екземпляр, бо менi хочеться, щоб граф Ф[едор] П[етрович] (якщо вiн найде iх достойными того), щоб передав iх на святках М[арii] Н[iколаевнi]. Добре було б, якби так зробилося.

Де той там у чорта Овсянников пропадае? Я не знаю, чи купив вiн менi чемодан, чи нi. Якщо купив, то нехай хоч соломою напха та пришле менi, а то доведеться в Москвi куповать. Прощай, мiй друже единий. Поцiлуй Семена за мене.

Щирий твiй

Т. Шевченко.



Як передаси рисунки графу Ф[едору] П[етровичу], сiдай на чугунку та до мене, та вкупi i вернемося в Пiтер. Єй-богу, добре б було б.




281. M. M. Лазаревського до Т. Г. Шевченка


23 березня 1858. С.-Петербург


Христос воскресе!

Мiй друже Тарасе! Жаль, что твое око наробило так погано; а мы ждали тебя сегодня непременно. Пожалуйста не мешкай, когда выздоровеешь.

И 3 дня, и вчера я был у фотографа; он говорит, что чрезвычайно трудно снять копии с твоих картин, что все черные места не выходят, но обещал постараться и на днях возвратить. Я ему говорил, что если оч[ень] трудно, то пусть и не делает, но он непременно хочет сделать.

Завтра буду у графа и графини и разузнаю все.

Посылаю тебе вчера полученное мною письмо страховое.

Третьего дня я думал было махнуть в Москву и уже было собрался, да обстоятельства изменились, и теперь мои дела в таком положении, что из П[етер]бурга я не могу выехать; впрочем, м[ожет] б[ыть] на праздниках и удастся, но едва ли. Поздравляю тебя с праздниками и желаю тебе…

Весь твой Михаил.




282. М. О. Максимовича до Т. Г. Шевченка


27 березня 1858. Москва


27 марта 1858 г., Москва



Приiздив до тебе по слову твому в дев’ять i привозив тобi «Гуся», i твого, i нашого, да тебе, лебедика, вже не застав. Бувай же здоровенький, на все добре – i пощасти тобi Боже!.. Посилаю тобi з паном Галаганом твого «Гуся» i мою тобi застольну вiршу i отношенiе в контору «Русской Беседы» Петербурзьку (при книжной лавке Алексея Ивановича Давыдова на Невском проспекте в доме Заветного, против арсенала Аничкина дворца), чтобы тоби доставили «Беседу» нашу за два прежни[е] годы и за сей 1858 год.

Не забувай же земляка свого щирого

М. Максимовича.



На четвертiй сторiнцi:

Тарасу Григорьевичу Шевченку.




283. Т. Г. Шевченка до М. О. Максимовича


5 квiтня 1858. С.-Петербург


5 апреля.



Друже i голубе мiй сизий!

Получив я од Грицька Галагана все твое добро. Спасибi тобi. «Єретик» мiй не ввесь, тут його й половини нема. Подякуй за мене Бартенева i попроси його, чи не достане вiн де-небудь другу половину, а то я без неi нiчого не вдiю. Читаю тепер «Гуса» Аннiкова, добра штука. Пишу тобi мало тим, що ще не роздивився коло себе. Низенький поклон Кошелевим, а ще нижчий Марусi Васильевнi. Посилаю тобi мою обiцянку i прошу тебе, мiй голубе сизий, не забувай щирого земляка свого Т. Шевченка.


ПОЛЯКАМ

Ще як були ми козаками,
А унii не чуть було,
Отам-то весело жилось!
Братались з вольними ляхами,
Пишались вольними степами.
В садах кохалися, цвiли,
Неначе лiлii, дiвчата…
Пишалася синами мати,
Синами вольними… Росли,
Росли сини i веселили
Старii скорбнii лiта…
Аж поки iменем Христа
Прийшли ксьондзи i запалили
Наш тихий рай. І розлили
Широке море сльоз i кровi..
А сирот iменем Христовим
Замордували, розп’яли…
Поникли голови козачi,
Неначе стоптана трава.
Украйна плаче, стогне, плаче!
За головою голова
Додолу пада. Кат лютуе,
А ксьондз скаженим язиком
Кричить te deum, алiлуя!
Отак-то, ляше, друже, брате!
Неситii ксьондзи, магнати
Нас порiзнили, розвели,
А ми б i досi так жили.
Подай же руку козаковi
І серце чистее подай!
І знову iменем Христовим
Ми оновим наш тихий рай.



    Кобзар Тарас Дармограй

На зборотi:

Высокоблагородному

Михайлу Александровичу

Максимовичу.




284. Е. Желiговського до Т. Г. Шевченка


11 квiтня 1858. С.-Петербург


Bracie Tarasie!

Bylem dzisiaj u ksiecia Szczerbatowa i z widzenia sie tego z nim wypadlo, ze jeden mоj poemat musze co najpredziej oddac do cenzury. Przed oddaniem chcial bym przeczytac tobie i zasiegnac twojej rady. —

Prosze Ciebie, kochany bracie Tarasie, przyjdz do nas dzisiaj wieczorem na herbate, moze mоj poemat nie bedzie dla Ciebie bez interesu, bo przedmiot jest czysto ludowy, a dla mnie i dla Bazyla zrobisz wielka przyjemnosc.

Prоcz Ciebie nikogo u nas nie bedzie, azebysmy swobodnie i bez subjekcji byc mogli.

Twоj brat sercem i mysla

W. Edward Zeligowski.

Czwartek[4 - Брате Тарасе!Я був сьогоднi у князя Щербатова i з цiеi зустрiчi з ним з’ясувалося, що я повинен якомога швидше подати в цензуру одну свою поему. Перш нiж вiддавати, я хотiв би прочитати тобi i порадитись з тобою.Прошу тебе, дорогий брате Тарасе, приходь сьогоднi ввечерi до нас на чай, може, моя поема зацiкавить тебе, предмет чисто народний, для мене ж i для Базиля ти зробиш велику приемнiсть.Крiм тебе, нiкого в нас не буде, щоб ми могли почувати себе вiльно i невимушено.Твiй брат серцем i помисламиВ. Едвард ЖелiговськийЧетвер (пол.).].




285. С. Т. Аксакова до Т. Г. Шевченка


14 квiтня 1858. Москва


Москва, 14 апр[еля] 1858 г.



Крепко обнимаю и сердечно благодарю Вас, любезнейший Тарас Григорьевич, за драгоценный Ваш подарок, полученный мною от Щепкина. Кроме сходства, которое, разумеется, для меня всего дороже, портрет Ваш так хорош, что все знатоки приходят от него в восхищенье. Долго я не хотел верить, что это фотография. Впрочем, я был прав отчасти: это фотография, подрисованная Вашею искусною кистью, как уверяет меня один знаток этого дела.

Как Вы поживаете? Что поделываете? Я же очень медленно поправляюсь и боюсь, что не попаду в деревню так рано, как бы желал.

Пришлите, пожалуйста, мне Ваш адрес. Я так Вас полюбил, что, вероятно, буду чувствовать иногда потребность поговорить с Вами хоть на бумаге.

Первая часть Вашей повести давно отдана мною Максимовичу, который должен уведомить Вас, будет ли она помещена в «Рус[ской] беседе» или нет. Вторую часть я читаю понемногу. Большею частию сам; когда дочитаю, – скажу Вам откровенно свое мнение. Я считаю, что такому таланту, как Вы, надобно говорить чистую правду.

Крепко Вас обнимаю. Искренне любящий и преданный Вам

С. Аксаков.



На четвертiй сторiнцi:

Тарасу Григорьичу

Шевченке

от С. Т. Аксакова.




286. А. І. Толстоi до Т. Г. Шевченка


19 квiтня 1858. С.-Петербург


Друже наш Тарас Григорьевич, приходите к нам сегодня обедать. Я угощу Вас беседой Ште[й]нгеля (декабристом) и надеюсь, что будете довольны случаем послушать его речи и посмотреть на человека непростого. Сегодня он у нас обедает один, т. е. в субботу. Приходите, друже мой! А если время есть, и с Михаилом Матвеевичем.

Ваша сестра

гр. А. Толстая.



Суббота,

19 апреля




287. В. М. Бiлозерського до Т. Г. Шевченка


21 квiтня 1858. С.-Петербург


Я получил известие, что К. Дм. Кавелин будет сегодня вечером у меня и желает с Вами видеться. Не забудьте же, бесценный Тарас Григорьевич, завернуть ко мне в 8 ч[асов] вечера.

Ваш В. Белозерский.




288. Т. Г. Шевченка до С. Т. Аксакова


25 квiтня 1858. С.-Петербург


25 апреля

1858.



Чтимый и глубокоуважаемый

Сергей Тимофеевич!

Еще на прошедшей неделе получил я ваше искреннее, драгоценное письмо и только сегодня отвечаю вам, мой искренний, сердечный друже. Простите мне эту грубую, непростительную и невольную невежливость. Грех сей случился потому, что я до сих пор еще не могу вырваться из восторженных объятий земляков моих. Спасибо им, они приняли меня как родного, давно не виданного брата и носятся со мною, как с писанкою. Да еще, как на грех, выставка случилась в Академии художеств, которой я так давно не видел и которая для меня теперь самое светлое, самое высокое наслаждение. Какие пейзажи, просто чудо! Калам огромное имеет влияние на наших пейзажистов. Айвазовский, увы, спасовал. Он из божественного искусства сотворил себе золотой кумир и ему молится. Грешно так оскорблять бескорыстное, непорочное искусство. Бог ему судия. Выставка немногочисленна, но прекрасна, а в особенности пейзажи, очаровательные пейзажи!

Вы, как великий художник, как самый пламенный любовник безмятежной очаровательной природы, вы поймете причину моей невежливости и, как искреннему, нелицемерному поклоннику всего прекрасного и благородного на земле, великодушно простите мне мой невольный грех.

Я сердечно рад, что вы осталися довольны моим бородатым поличием. Это фотографический снимок с рисунка, мною самим сделанного, почему и показался он вам подрисованным.

Вы обещаете мне написать ваше мнение о моей повести. Если она стоит этого, напишите, ради святого, божественного искусства. Мнение чувствующего и благородно мыслящего художника мне необходимо. И ваше искреннее слово я прийму с благоговением, прийму как дорогой бесценный подарок. Не откажите же мне в этой великой радости!

Предположение мое посмотреть на Москву в конце мая и вас поцеловать не сбылось. Меня обязали не оставлять Питера в продолжение года. Трагедия перешла в комедию.

Не взыщите, мой искреннейший друже, что я вам на сей раз пишу мало. Когда прийду в нормальное состояние, буду писать вам много и о многом.

От всей души целую вас, ваше прекрасное, сердечное семейство и все близкое вашему сердцу, а Ивана Сергеевича целую трижды за его алмазное стихотворение «На Новый год».

До свидания. Не забывайте искреннего вашего Т. Шевченка.

Поцелуйте моего великого друга, когда он возвратится из Костромы.



Адрес:

Его высокоблагородию

Михайлу Матвеевичу

Лазаревскому.

В Большой Морской, в доме графа

Уварова.




289. Т. Г. Шевченка до Г. М. Честахiвського


18 травня 1858. С.-Петербург


Грицю!

Як хочете побачить старого Щепкiна, актера, й матимете час, то приходьте в 7 часов к Лазаревскому.

Т. Шевченко.




290. М. С. Щепкiна до Т. Г. Шевченка


23 травня 1858. Москва


Друже Тарасе!

В бытность мою в Питере какой-то офицер из Нижнего привез ко мне в дом посылку на твое имя, которую при сем и препровождаю. Фамилию это[го] офицера все домашние забыли.

Теперь два слова старика: за дело и за дело! Не давай овладевать собою бездействию. Графу и графине передай мой душевный поклон и уверь их, что внимание, ими мне, старику, оказанное, останется вечно в душе моей, и память о нем будет мною хранима, как святыня, до последних дней моих. Да нет, я не в силах высказать всего то[го], что чувствует мое сердце. Прощай! Сын мой Александр из Самары приехал. Поклонись от меня всем моим знакомым, которых ты знаешь. Да еще раз: за дело и за дело!

Твой старый друг Михайло Щепкин.



От 23-го мая 1858 года.



На четвертiй сторiнцi iншою рукою дописано:

Тарасу Григорьевичу

Шевченко.




291. Т. Г. Шевченка до Г. П. Галагана


27 травня 1858. С.-Петербург


1858.

Мая 27.



Друже мiй единий!

Може, приблукае в Сокиринцi оцей добрий чоловiк i маляр дуже дотепний, то ти, мiй друже, Богу милий, ласкаво привiтай його. Воно розумне, добре i любить наш народ i нашу краiну. А зовуть його Іван Іванович Соколов. Цiлую тебе тричi, i твою панi, i твого малого Павлуся. Вибачай, що пишу мало, ей-богу, нiколи. Оставайся здоров, нехай тобi Бог помага на все добре. Згадуй iнколи щирого твого

Т. Шевченка.



На зворотi:

Высокоблагородному

Григорию Павловичу

Галагану

Прилуцкого уезда село

Сокиринцы.




292. П. О. Кулiша до Т. Г. Шевченка


7 червня 1858. Мотронiвка


Здоров, здоров, брате Тарасе!

Ось i ми, слава Богу, на Вкраiнi. У гостях добре, а дома ще лучче. Що ж ти думаеш iз своiми думами i поемами чинити? Чи не можна б iх огласити мировi? Присядь, же, братику, да помiркуй над ними своею здоровенною головою, щоб було так охайно да оглядно все, як у того Пушкiна, – щоб чистим зерном одсипать духовноi пашнi землякам, а не з половою. У нас бо родить Господь хлiб на всяку душу вдосить, то й не привикли нашi уста до висiвок. Пошануй, брате, громаду i себе самого перед громадою. Лучче дещо придерж у себе пушкiнським звичаем, анiж брать нижчим ладом од себе самого. Раджу тобi, ревнуючи по твоiй славi i по красотi нашого голосного слова, а проте надiюсь i на твою широченну спереду голову.

Напиши до мене, як ся маеш, як живеш. А я живу так собi, не дуже празникуючи. Ото б менi було велике свято, якби з нас лиху цензуру знято. Да кажуть, що в вас там на сiй кобилi жиди на шабаш поспiшають. Їм же не чортiв батько до маци квапитись, а в добрих людей за тою мацою хлiба святого не стае. Так от i празникуй, дивлячись на повшехнi злиднi! Да що й казати чумаковi про море! Сам вiн знае, яка в морi вода гiрка да солона.

Жiнка моя любенько тобi кланяеться, радiючи серцем добру святому, которого крихта й на твiй пай випала.

Твiй душею П. Кулiш.



1858, червня 7.

Х[утiр] Мотронiвка.




293. С. Т. Аксакова до Т. Г. Шевченка


19 червня 1858. Петровський парк


19-го июня 1858 года, Петровский парк.



Любезнейший Тарас Григорьич!

Только болезнь моя была причиной, что я до сих пор не написал Вам о Вашей повести, которая уже давно возвращена мне редакциею «Русс[кой] беседы». Конечно, всего было бы ближе самому Максимовичу написать к Вам, но он заторопился на свою Михайлову гору и поручил мне уведомить Вас, что повесть Ваша в настоящем ея виде не может быть напечатана в «Русской беседе». Я обещал Вам откровенно сказать свое мнение об этом Вашем произведении. Исполняю мое обещание: я не советую Вам печатать эту повесть. Она несравненно ниже Вашего огромного стихотворного таланта, особенно вторая половина. Вы лирик, элегист, Ваш юмор невесел, а шутки не всегда забавны, а это часто бывает невыгодно. Правда, где только Вы касаетесь природы, где только доходит дело до живописи, – там все у Вас прекрасно, но это не выкупает недостатков целого рассказа. Я без всякого опасения говорю Вам голую правду. Я думаю, что такому таланту, как Вы, можно смело сказать ее, не опасаясь оскорбить самолюбия человеческого. Богатому человеку не стыдно надеть сапог с дырой. Имея пред собой блистательное поприще, на котором Вы полный хозяин, Вы не можете оскорбиться, если Вам скажут, что Вы не умеете искусно пройти по какой-нибудь лесной тропинке.

Я все еще болен и, несмотря на некоторое улучшение, не ожидаю не только полного выздоровления, но даже и того сносно хворого состояния, в каком я находился до исхода генваря нынешнего года. Прискорбно мне, что не имею надежды скоро обнять Вас. Я не попал в свою подмосковную деревню. Я лечусь холодной водой и живу в Петровском парке, на Башиловке, на даче Мартынова. Это мой адрес.

Итак, крепко обнимаю Вас заочно. Каждая Ваша строчка доставит мне сердечное удовольствие. Я не знаю Вашего адреса и потому пишу Вам через Маркевича.

Прощайте, будьте здоровы и не забывайте искренне полюбившего Вас, душою преданного Вам

С. Аксакова.




294. Т. Г. Шевченка до І. О. Ускова


4 липня 1858. С.-Петербург


Июля 4. 1858.



Многоуважаемый Ираклий

Александрович!

Наконец, я добрался до Петербурга и до заветного Павловска. Но Павловск, увы, не обещает ничего хорошего. Три раза в продолжении одной недели побывал я в Павловске и три раза стучался напрасно у дверей вашего честного и вдобавок высокоблагородного комиссионера. Он никого не принимает, потому что к нему, кроме заимодавцев, никто не заходит. О пребывании моем в Петербурге он узнал от генерала Бюрно, с которым я встретился в Павловске же и имел неосторожность рассказать ему о сделанном мне вами поручении. А он, как ловкий шарлатан, смекнул делом и не велел меня принимать. А случайно где-то встретившися с Марковичем, уверял его, что он зимним путем еще выслал вам отличнейший фотографический аппарат со всеми принадлежностями, даже много лишнего выслал. Подлец! И вдобавок неловкий.

Доверенность ваша не по форме написана, и Михайло Матвеевич говорит, что она не может иметь никакой силы. Попробуйте написать его матери, она живет в Павловске вместе с ним в собственном доме. За успех ручаться нельзя, а попробовать можно.

Посылка ваша сегодня же отправляется, кажется, вы получите все требуемое исправно и лучшего свойства, я посылаю вам «Губернские очерки», письма и вашу доверенность, а вы мне пришлите две черные мерлушки, чем премного обяжете. И адресуйте вашу посылку на имя Лазаревского Михайла Матвеевича.

В Питере мне хорошо, пока квартирую я в самой Академии, товарищи-художники меня полюбили, а бесчисленные земляки меня просто на руках носят. Одним словом, я совершенно счастлив. Как-то вы там поживаете? Что мои великие друзья поделывают? Наденька, я думаю, уже бегает, а Наташа читает. А басен Крылова все-таки не издают с порядочными картинками. Посылаю вам свой плохой портрет, снятый с натуры в Петербурге. Каков ваш сад? Нынешнее лето у вас должно быть много винограду и абрикосов.

Свидетельствую мое глубочайшее почтение Агафье Емельяновне, целую от всего сердца моих больших друзей и остаюсь уважающий вас Т. Шевченко.

Кланяюсь Баженовым, Жуйковым и старому волоките Мостовскому.




295. Т. Г. Шевченка до С. Т. Аксакова


15 липня 1858. С.-Петербург


Чтимый и глубокоуважаемый

Сергей Тимофеевич!

Сердечно благодарен вам за ваше искренно благородное письмо. Вы мне сказали то, о чем я сам давным-давно думал, но, не знаю почему, не решался сказать, а вы сказали, и я трижды вам благодарен за ваше искреннее, прямое слово, оно осветило мне дорогу, по которой я шел ощупью. Теперь думаю отложить всякое писание в сторону и заняться исключительно гравюрою, называемой аквафорта, образчик которой вам посылаю. Не осудите, чем богат, тем и рад. Этим не новым способом гравирования у нас никто не занимается, и мне пришлося делать опыты без посторонней помощи. Это мучительно трудно. Но, слава Богу, первый шаг сделан. Теперь пойду смелее и быстрее и к будущей выставке на- деюсь сделать что-нибудь посерьезнее и оконченнее. А кстати о выставке. В Академии выставлена теперь картина Иванова, о которой было много и писано, и говорено, и наделала синица шуму, а моря не зажгла. Вялое, сухое произведение. Повторился Овербек в самом непривлекательном виде. Жаль, что это случилося с Ивановым, а не с каким-нибудь немцем, немцу бы это было к лицу. Бедный автор не выдержал приговора товарищей, умер, мир его трудолюбивой душе.

Посылаю моему великому другу невеликое новорожденное стихотворение и прошу его, чтобы он прочитал его вам на досуге. Сегодня принимаюсь за новую доску, которой хочу передать одно из произведений великого Рембрандта.

Прощайте, глубокоуважаемый Сергей Тимофеевич. Трижды целую вас и дом ваш. Не забывайте искреннего вашего

Т. Шевченка.



1858,

15 июля.



На зворотi:

Высокоблагородному

Сергею Тимофеевичу

Аксакову.




296. А. I. Толстоi до Т. Г. Шевченка


28 липня 1858. Морковала


Тарас Григорьевич!

Сделайте возможным Вашу поездку в Выборг хоть на неделю. Посмотрите на наше деревенское житье и на места, достойные взгляда художника. Поезжайте к Александру Владимировичу. Скажите ему, что Вы желаете видеть Иматру. Наш полицмейстер даст Вам свидетельство из Академии безо всяких хлопот. Пожалуйста, постарайтесь.

Гр. А. Толстая.



28 июля 1858 года, Морковала.



P. S. Мне нужно с Вами переговорить о многом.




297. І. О. Ускова до Т. Г. Шевченка


20 серпня 1858. Форт Олександрiвський


20 августа 1858 года

Форт Александровский



Добрейший наш Тарас Григорьевич!

Как мы рады, что Вы, наконец, достигли цели Ваших искренних желаний и теперь в Питере. Слава Богу! Жена моя и дети чрезвычайно обрадовались, получивши Ваш портрет. Наташа сейчас узнала Вас, хоть портрет не совсем удался, но похож.

Я знал, что Вы не сладите с мошенником Киреевским; но по крайней мере узнайте и напишите, как зовут его мать и как ей адресовать, а также отца. Я им всем хочу написать почетные письма, как пишут обыкновенно таким людям, у которых ни на волос нет совести. Они должны быть такие же скоты, как и сын. Я деньги считаю уже пропавшими, по крайней мере доставьте мне случай разругать подлецов. Узнать, как зовут ведьму-мать и отца, я думаю, Вам будет легко.

За присылку книги «Губер[нские] очерки» Щедрин[а] много благодарен. А мерлушки вышлю непременно. Пишите, пожалуйста, что будет нужно, и адресуйтесь как старому Вашему сослуживцу. Нам всегда приятно получить от Вас весточку. Не забывайте нас. Наташа начинает читать, а Надя бегает. Все, слава Богу, здоровы и Вам усердно кланяются, жена также. Наташа собиралась все писать к Вам, но, говорит, что перо нехорошо и ничего не пишет: она, как обезьяна, полагала, что с очками можно читать, не учившись.

Сад нам нынешний год уродил много абрикосов и персиков, но винограду мало, неизвестно почему. Посылку от г. Нагорецкого я получил в исправности, но он не все мне вещи выслал, о которых я писал, вероятно, потому, что недостало денег. Я просил уже Михайла Матвеевича, чтобы он сообщил мне адрес Нагорецкого, дабы не беспокоить каждый раз его; мне еще много кое-что нужно выписать, и каждый год адресоваться за разными вещами.

Чернягин недослал мне воронок и стекол и еще остались у него деньги немного; не знаю, почему не присылает, а Михаила Матвеевича мне беспокоить совестно. Прощайте. Не забывайте всегда преданного Вам

И. Ускова.



Наше укрепление перейменовали в форт Александровский.




298. А. О. Лазаревськоi до Т. Г. Шевченка


Початок вересня 1858. Гирявка


Благодарю Вас, добрейший и уважаемый Тарас Григорьевич, за Ваши подарки, которые я ценю как внимание человека всеми здесь уважаемого и как произведение нашего родного художника. Не имея удовольствия знать Вас лично, тем не менее я полюбила Вас, как самого близкого, родного, слыша о Вас постоянные похвалы от всех и в особенности от моих детей, за дружбу к которым я сердечно благодарю Вас; примите же и от меня, как слабый знак моего душевного к Вам уважения, наших малороссийских гостинцев, которые передаст Вам мой сын Иван, но не вполне я их Вам высылаю, постараюся в скором времени прислать.

Прощайте же, любите там в Петербурге моих детей, как они Вас любят, и не забывайте нас, как мы Вас не забыли.

Душевно уважающая Вас

Афанасия Лазаревская.




299. I. О. Ускова до Т. Г. Шевченка


9 вересня 1858. Форт Олександрiвський


Добрейший Тарас Григорьевич, вместе с этим я послал к Вам 5 мерлушек. Из них некоторые попорчены немного молью, но эти места можно вырезать, потому-то Вам вместо трех посылается 5-ть. Лучших достать было нельзя; их обыкновенно можно доставать только весной.

Я писал почтеннейшему Михаилу Матвеевичу, чтобы от Чернягина взять оставшие[ся] у него за камеру деньги 2 р[убля] 44 к[опейки] и, кроме того, он не достал мне 2-х стекол на цельную пластинку, стеклянных воронок 3-х и трипелю ? фунта (вместо которого прислана свинцовая окись ненужная), еще также не прислано пропускной бумаги, которой мне теперь и не нужно.

Михаил Матвеевич, вероятно, забыл сказать об этом Чернягину или не нашел его на прежней квартире. Он перешел на Литейную в Большую Морскую, в дом князя Урусова, № 29. Мне совестно более беспокоить Мих[аила] Матв[еевича], и потому прошу Вас, Тарас Григорьевич, потрудитесь зайти к мошеннику Чернягину и возьмите у него вышеозначенные вещи, т. е. 2-ва стекла, 3 воронки и вместо свинцовой окиси и пропускной бумаги – 1 фунт трипела; пересылать их обождите, только уведомьте, когда возьмете. А за 2 р. 44 к. спросите у Чернягина хоть 2 грамма полуторно-хлористого золота*,[5 - Внизу дописано: Чтобы не было хлористое золото, оно у меня есть.] а если у него этого нет, то возьмите на эти деньги у него сколько будет можно стекол на 1/1 пластинку.

Я писал прежде Чернягину, чтобы он вышепрописанные вещи и деньги передал Михаилу Матвеевичу. Следовательно, Чернягин не посмеет отказать Вам, если Вы сошлетесь на письмо к нему.

Агафья Омельяновна и дети мои – Ваши искренние друзья – Вам кланяются и желают всего лучшего для Вас на свете.

Не забывайте нас, Тарас Григорьевич, пишите, будет грех Вам забывать людей, которые всегда питали к Вам теплые искренние чувства. Не пишите часто, этого нельзя требовать при Ваших теперешних занятиях; но хоть изредка только бы знать о Вас, где Вы находитесь и как поживаете.

Остаюсь искренно преданный Вам

И. Усков.



9 сентября 1858 г.,

форт Александровский.




300. О. В. Марковича до Т. Г. Шевченка


Вересень 1858. Немирiв


Великоповажний i дуже добрий пане, батьку наш Тарас Григорович. Закохались Ви в простому та щирому писанню дружини моеi, та вже таку iй ласку показуете, що не треба й батька рiдного. Да хто його й знае – який лучче цiкавiш подарок – дару: чи золотий наручник – громадську за приводом Вашим даровизну, велика честь, немае бiльшоi! – чи Ваш власний «Сон», що й громадi не треба кращого, – коли б, Бог дав, справдився! А що вже я, то луччого не бачив, не чув – i не хочу!

Ми будемо слати Вовчковi (свого ймення вона не хоче) повiстки пану Данилу Каменецькому, яко вже й почали «Ляхом», а на тiм тижневi, як Бог благословить, пошлемо «Панночку» або й двi «Панночки». Думка, через увесь октябрь i ноябрь, коли будем живi, пересилать Вам Вовчковi оповiдання; а в декабрi сами[м] приiхать до Вас, щоб розгледiть Вас вiч-на-вiч, подякувать за зроблене i порадиться за себе надалi.

За грошi Ви радите впрям, як рiдний батько. Нехай Вас Бог на довгий вiк поздоровить i пощастить! Ми Вам полицяемо нами побiдкаться на столицi: кому хотя i за що хотя спродувать i видавать новеньке й старе. А Каменецького, сього щирого чоловiка i нашого давнього приятеля, покладаемо Вам певним у всьому пiдпомошником. Через нього вже я прохав Вас переглядiть роботи Вовчковi i до кращого пуття доводить. Прошу оце й самих Вас об тому ж; один розум, каже, добре, а два лучче.

«Козачки», «Панськоi волi» i «Одарки» «Р[усский] в[естник]» не надрюковав переводу; такая притика одбива Вовчка зовсiм од переводiв; шкода працi кривавоi i часу дорогого. Хiба вже тодi, як побачимось, усовiтуете що певне по частi переводiв. А тим часом, чи не пропустив би фон-Крузе Кулiшеве видання (грiх сказати дуже добрее) «Оповiданiй» другим виданням i руський iх перевод – iз дими трьома, що не пустив у «Руський вiсник». Може б такi двi книжечки хутче збили копiйку для нас – щоб нам змогтись з Немирова поволоктись на Рiздвянi святки, – хто жив дожде. Для Вовчка б добре свiта i людей побачить, дуже б добре! Прикладаю тут же на Вашi очi, що «Рус[ький] вiсник» винен нам за 4 листи печатних: об цiнi вiн питався, а ми дали на його волю, – да й замовк. Да Оболонський винен за «Надежу», одiсланую йому вже тижнiв коли б не три буде, тож з покладанням плати на його волю. Да Каменецький хваливсь, що крiм 100 екз[емплярiв] i 100 карб[ованцiв], перше нам засланих, ще зiб’еться карб[ованцiв| з 100 на нашу долю (65 карб[ованцiв] данi Кулiшем iще до друку).

Щирозичливий Вам Опанас Маркович.



Коли вдасться виданне уповнi переводних повiсток, та й настоящих – малоросiйських – друге видання, то чи не назвать би «Панськоi волi» – «Горпиною», а «Знай, ляше!» – «Отцем Андрiем», з спразненням останнiх строчок двох. Будьте ласкавi, одписуйте кожен раз, як одберете кожну повiстку, або намовляйте Каменецького одписувать.




301. А. І. Толстоi до Т. Г. Шевченка


1 жовтня 1858. С.-Петербург


Сегодня от 6 до 8 часов вечера хотел быть Плетенев. Если желаете с ним переговорить лично, то приходите. Пишу к Вам, Тарас Григорьевич, с утра, с тем, чтобы Вы знали и чтобы застать Вас дома.

Толстая.



Середа, 1 октября.




302. Т. Г. Шевченка до А. О. Лазаревськоi


9 жовтня 1858. С.-Петербург


Чтимая и глубокоуважаемая

Афанасия Алексеевна!

Ради самого Бога и всех святых его, простите мне непростительную мою вину перед вами. Уже прошел месяц, как я получил от сына вашего Ивана ваше дорогое для меня письмо и, я просто одичал меж киргизами и только по этому случаю простите мне, что я сегодня только отвечаю вам. Другой причины я не знаю.

После долгого и тяжкого испытания (нехай воно i ворогам нашим не сниться) я не освоился еще с радостию свободы, не вошел еще в нормальную колiю жизни, мне все еще кажется, что я в гостях, и на этом основании ничего не делаю, и даже не отвечаю друзьям моим. Это другая и столько же уважительная причина моего запоздалого ответа. Простите мне великодушно, глубокоуважаемая Афанасия Алексеевна.

Благородных сыновей ваших я привык называть моими родными братьями, позвольте же вас называть моею родною, невиданною и искренне любимою матерью и примите сердечный сыновний поцелуй от глубоко любящего вас

Т. Шевченка.



Поздравляю вас с днем вашего святого ангела.



9 октября

1858

С.-Петербург



На зворотi:

Высокоблагородной

Афанасии Алексеевне

Лазаревской.




303. Т. Г. Шевченка до начальника III вiддiлу В. А. Долгорукова


27 жовтня 1858. С.-Петербург


Милостивый государь,

князь Василий Андреевич!

Вашему сиятельству известно, что в 1847 году я был присужден к продолжительному наказанию за неосторожные стихи, написанные мною в минуты душевного огорчения такими явлениями, о которых я не имел права судить публично, по существующим постановлениям, и не имел возможности судить основательно, по удалению моему от центра правительствующей власти. Вполне сознаю свои заблуждения и желал бы, чтобы преступные стихи мои покрылись вечным забвением. Десять лет прошло с того времени. В такой продолжительный период и дети становятся людьми, мыслящими основательно. Поэтому надобно предположить, что и в моей бедной голове больше установилось порядка, если не прибавилось ума. На основании этого естественного предположения покорно прошу ваше сиятельство как представителя верховной власти в известной сфере дел смотреть на меня как на человека нового и не смешивать меня с тем Шевченком, который имел несчастие навлечь на себя своими рукописями праведный гнев в Бозе почившего государя императора.

Возвращенный в столицу великодушием августейшего его сына, я увидел во многом перемены необыкновенные, истинно благодетельные для отечества и, между прочим (что лично для меня особенно важно), нашел людей, которые подверглись гневу правительства в одно время со мною, действующими ныне на литературном поприще для общей пользы. Таковы Н. И. Костомаров и П. А. Кулиш, которым в 1847 году было запрещено печатать свои сочинения. Мало того: даже сочинения эмигранта Мицкевича, по высочайшей благодетельной воле, позволено печатать в пределах империи. Согласитесь, ваше сиятельство, что эти отрадные явления должны внушить и мне надежду на милость нашего великого монарха. Я потерпел наказание собственно за мои рукописи, которых никогда не пожелаю видеть в печати. Что же касается до печатных моих сочинений, то они и во время моей солдатской службы продолжали ходить по рукам и продаваться тайком букинистами, а запрещение наложено было на них, так сказать, зауряд, для усиления моего наказания. Возвратясь теперь в Академию художеств, я подвергаюсь естественному следствию десятилетнего моего отсутствия – бедности, из которой не могут извлечь меня отсталые труды мои по части живописи, – тем более, что мне уже 48 лет и что мое зрение с каждым месяцем ослабевает. Если вашему сиятельству угодно будет обратить благосклонное внимание на все мною изложенное, то вы согласитесь, что, прося вас снять с моих книг запрещение, я прошу только дозволить мне пользоваться литературными правами предшествовавшего царствования и постановлениями тогдашней цензуры, которая, как известно, была гораздо строже нынешней, – я прошу дозволить мне на старости иметь кусок насущного хлеба от моих молодых трудов, признанных цензурой безвредными даже и до благодетельного воцарения нашего великого монарха. Осмеливаюсь прибавить, что просьба моя кажется мне уважительною по одному тому уже, что ее исполнение будет соответствовать характеру всех милостей царских, которые изливаются на его подданных от полноты его благодушия, в смысле божественных слов: прощу и не помяну, и что в моем положении не будет противоречия с понятием о великодушии монаршем.

С глубоким почтением имею честь быть

вашего сиятельства покорнейший слуга Т. Шевченко.



27-го октября 1858 года

Его сиятельству

князю В. А. Долгорукову.

Жительство мое – в Академии художеств.




304. Т. Г. Шевченка до М. С. Щепкiна


13 листопада 1858. С.-Петербург


Ноября 13. 1858 г.



Друже мiй единий!

Як той щирий вiл, запрягся я в роботу, – сплю на етюдах: з натурного класа i не вихожу, так нiколи! так нiколи! що якби не оце безгрiшшя прокляте, то нiколи б було написать i тобi, мiй друже единий, оцiеi невеличкоi цидули. Будь ласкав, вирви ти у того К[окор]ева як-небудь отi 100 карбованцiв та пришли менi. «Гугеноти» нi на що послухать, – таке лихо! Запродав я був своi сочинения книгопродавцу Кожанчикову за 2000 карбованцiв (та вже така моя вдача), що я замiсть грошей тiлько облизався. Такий-то облизень i заставив мене потурбувать тебе оцiею цидулою.

Посилаю тобi через художника Раева один екземпляр моеi послiдньоi гравюри: не здивуй – яка вдалась. Чи не будеш ти часом у графа Алексея Сергеевича Уварова, або умисне побувай у його та подякуй йому за мене: гравюра ся напечатана на його грошi, спасибi йому! Поклонись В. Н. Р[епни]– ной i привiтай М. О. Максимовича. Сергея Тимофеевича тож. Стару свою, дiтей i внучат тож. Бабста i Кетчера тож, i всiх, кого побачиш мною знаемих, тож.

Оставайся здоров, мiй друже единий! Згадуй iнколи тугого мовчана i iскреннього твого

Т. Шевченка.



Адресуй: В С.-Петербург, в Большой Морской, дом графа Уварова. Его в[ысоко]благородию Михаилу Матвеевичу Лазаревскому.

Кланяются тебе граф и графиня Т[олст]ые.




305. Т. Г. Шевченка до О. С. Уварова


Близько 13 листопада 1858. С.-Петербург


Милостивый государь граф Алексей Сергеевич!

Переданное мне господином Лазаревским пособие вашего сиятельства дало мне возможность окончить и прилично напечатать мой эстамп, в чем я сильно затруднялся.

В глубокой благодарности моей ваше сиятельство не можете сомневаться; Ваше внимание к человеку Вам незнакомому убеждает еще более меня в Вашей готовности помогать всему прекрасному и благородному.

Позвольте же мне поднести вашему сиятельству первый опыт этого рода гравирования, который со временем надеюсь довести до удовлетворительного изящества.

С совершенным уважением и полной благодарностью имею честь быть вашего сиятельства покорнейший слуга

Т. Шевченко.




306. М. О. Максимовича до Т. Г. Шевченка


15 листопада 1858. Москва


15 ноября 1858 р. Москва.



Здоров був, коханий земляче!

Я в октябрi вернувся з Украiни, де погуляв добре, зложивши з себе, iще в маi, тяжке беремя редакцii журнальноi; i тепер тут зостаюсь вольним козаком, неначе на Запорожжi, бо жiнка зосталась там на Михайловiй Горi на хазяйствi. Вона тобi кланяеться сердечне, i я з нею кланяюсь тобi, як i всi, кого довелось бачити в Киевi.

На Михайлiв день був я у старого Щепкiна i чув од його, що ти пробуваеш в Академii i що якийсь книжник друкуе вже твоi стихотворенiя. Щасти iм Боже, – а ти звiсти мене Бога ради, чи правда тому. Коли правда, то як радi всi будемо тому!.. А кром того, треба знати менi-те, чи вийдуть вони до Нового року? Бо Іван Аксаков притьмом просить, щоб йому друкувати в газетi його «Парусi» тii вiршi твоi («Вечiр», «Пустку»…), що ти зоставив менi задля «Беседы». А коли твоя книжка вийде, може, до Нового року, то чи не можна iнших твоiх вiршей йому надiлити для первого нумеру в «Парус»?.. Будь ласкав, звiсти i напиши про сее, i про те, як ся себе маеш, i що нового витворяеш – пером твоiм лебединим i помазком соболиним… Чи виспiвуеться i вигукуеться тобi на тiм Севере Невському?.. Старий Аксаков усе лежить, сердега, i пiд час так стогне i кричить, що лихо, да й тiлько… а все диктуе, i дух бодрiйшае з упадком плотi! Дивна оказiя.

От душi обнiмаю тебе, любий Тарасе!

І зостаюсь твоiм вiрним

Максимовичем.



Пиши до мене: на Тверском бульваре, в доме Юсуповой, у фотографа Мебиуса.




307. Т. Г. Шевченка до М. О. Максимовича


22 листопада 1858. С.-Петербург


22 ноября 1858. С. Петер[бург].



Спасибi вам, мiй щирий, мiй единий земляче, за ваш шанобний лист, которий я читаю, дивуюсь i не надивуюсь: чого б то менi, скажiть, будьте ласкавi, з своiми вiршами плисти по сушi, яко по морю пiд тим парусом! Хiба я Олег, нехай Бог крие, або що? «Парус» у своему унiверсалi перелiчив всю слав’янську братiю, а про нас i не згадав, спасибi йому. Ми вже, бач, дуже близькi родичi. Як наш батько горiв, то iх батько руки грiв. Не доводиться менi давать пiд парус своi вiршi i того ради, що парус сей надувае заступник того вельможного князя, любителя березовоi кашi. Може, воно так i треба московськiй натурi. Та намто се дуже не вподобалося.

Отак-то! Не здивуйте, добродiю, що не вволив я вашоi волi, дiло се не жарти; самi маете розум.

Книжник Кожанчиков заходився був печатать мою поезiю, так шеф жандармов запретив. Возмутительна, каже. Отаке-то лихо. Добре, що я ще грошей од книжника не взяв. Попоклiпав би очима, проциндривши чужi грошi.

Спасибi вашiй любiй Мар’i Васильевнi за ii ласкаве привiтання. Перешлiть iй, будьте ласкавi, оцей мiй листочок з невеличкими вiршами. Та й оставайтеся здоровi, нехай вам Бог помагае на все добре. Як побачите С. Т. Аксакова i М. С. Щепкiна, то поцiлуйте сих старих дiтей за мене тричi.

Згадуйте iнколи щирого вашого

Тараса Шевченка.




308. Т. Г. Шевченка до М. В. Максимович


22 листопада 1858. С.-Петербург


Вельми i вельми шанобная

i любая моя панi Мар’е

Васильевно!

Спасибi вам, мое серце единее, за ваше щиро ласкаве привiтання. Я думав, що ви давно вже в Москвi сумуете, аж бачу, що ви тепер по Михайловiй горi похожаете, на синi гори поглядаете, з Днiпром розмовляете, та й мене, сiрому одинокого, на чужинi не забуваете. Спасибi ж вам ще раз, мое серце единее.

Якби ще ви згадали про те, що я просив вас в Москвi, та заходилися гарненько коло сего святого [дiла], то це було б так. А ви, мабуть, уже i забули мою просьбу? То я ж вам нагадаю. Я вас просив, щоб ви мене оженили. Оженiть, будьте ласкавi! а то як ви не ожените, то й сам Бог не оженить, так i пропаду бурлакою на чужинi. На те лiто, як Бог поможе, я буду в Киевi i на Михайловiй горi, а ви там де-небудь пiд явором або пiд вербою i поставте мою заквiтчану княгиню, а я пiду погулять та й зострiну ii. Полюбимось, то й поберемось. Бачите, як просто i гарно. Зробiть же так, мое серце единее, а я вам тепер шлю замiсть парчового очiпка мiй невеличкий «Сон», а лiтом привезу величенну поему, як зробите по моему прошенiю, а як же нi, то й нi.


СОН

На панщинi пшеницю жала,
Втомилася, не спочивать
Пiшла в снопи, пошкандибала
Івана сина годувать.
Воно сповитее кричало
У холодочку за снопом.
Розповила, нагодувала,
Попестила i нiби сном,
Над сином сидя, задрiмала.
І сниться iй той син Іван,
І уродливий, i багатий,
Не одинокий, а жонатий,
На вольнiй, бачиться, бо й сам
Уже не панський, а на волi;
Та на своiм веселiм полi
Свою-таки пшеницю жнуть,
А дiточки обiд несуть
Та йдучи колоски збирають,
Як тая доленька чужая…
І усмiхнулася небога.
Прокинулась; нема нiчого,
На сина глянула, взяла
Його тихенько сповила,
Та, щоб дожать до ланового,
Ще копу дожинать пiшла.

Не здивуйте, який удався. Не забудьте ж, моя голубко сизая, моеi великоi просьби i мене, искреннего вашого

Т. Шевченка.



С.-Петербург.

22 ноября

1858 года.




309. П. О. Кулiша до Т. Г. Шевченка


Близько 22 листопада 1858. С.-Петербург


Дивуюсь я, читаючи Ваш лист, та й не надивуюсь: чого б то менi плисти з своiми вiршами по сушi пiд парусом! Хiба я Олег, нехай Бог крие, або що? Парус у своему унiверсалi перелiчив усi народностi, тiльки забув про нашу, бо ми, бач, дуже одинаковi, близькii родичi: як наш батько горiв, так iх грiвся!

Не годиться менi давать своi вiршi пiд парус І того ради, що його надувае чоловiк, которий вступивсь за князя, любителя хлости. Може, воно й до ладу по московськiй натурi, тiлько ми сього не вподобали для свого люду, а вже коли в Москвi даватимуть хлосту, то даватимуть i на Вкраiнi. От що!

Іще блаженноi пам’ятi цар Микола постановив у вiйськових артикулах, щоб москалiв з украiнцiв бiльш карати соромом i картати словами або розумно вмовляти, анiж сiкти рiзками. І той знав, що наш народ вийшов уже з того зросту, що iсти березову кашу, а хазяiн «Паруса», маючи нашу народнiсть нiзащо, думае, що для Хахлов усякий закон гряде!

Оттак-то! Не здивуйте, добродiю, що не вволив я Вашоi волi, ба дiло се не мале; самi маете розум.

Як будете писати, то поклонiтесь од мене Вашому любому подружжю.



А се вже до Вас:

Учора я сказав Вам дещо про стихи, да й злякавсь, щоб Ви не прийняли того за вхибу своему достоiнству поетичньому. Коли б хто iнший написав Ваше слово до ляхiв, то, може, високо я поставив би його – так, як Ви «Казаночок». Но Ви самi собi поставили таку високу мiру в печатаних i ненапечатаних Ваших вiршах, що й найплохший критик зумiе вказати, що нижче ii, тоi мiри. Може, я помиляюсь, як дитина, судячи про Вашi вiршi, да лучче ж Вам знать, що дiтська моя думка од Вас не замкнута, нiж не знать, що справдi в чоловiка на думцi! У нашому малому товариствi повинна царствовати щира воля суда. Не всюди я те скажу про Марка Вовчка або про Вас, розбираючи Вашi писання, що скажу в своiй громадi, i з того щирого суду, менi здаеться, повинна вийти для нашоi молодоi словесностi велика користь.




310. Марка Вовчка, М. І. Костомарова, П. О. Кулiша, М. Номиса i Т. Г. Шевченка до редакцii журналу «Русский вестник»


Листопад 1858. С.-Петербург


В № 21 вашего журнала вы представили первый пример общественного протеста русских литераторов против недостойного поступка «Иллюстрации». Много веков уже христианские нации, составляющие ныне Русскую империю, клеймят скитающееся по всему миру племя евреев именами злодеев, предателей, обманщиков, врагов Божиих и человеческих. И не на словах только высказывалось против евреев негодование обществ и правительств, которые не умели увлечь их человеческими средствами на путь истины и добра. Их изгоняли, топили, жгли и резали, как хищных зверей. Было бы неестественно этим жертвам слепого озлобления фанатиков оставить обычаи, за которые их ненавидели, и усвоить себе характер своих гонителей. Не говорю уже о самом вероисповедании, которое чем ожесточеннее было поносимо христианами, тем казалось выше и святее в глазах евреев, тем теснее связывало их в один корпоративный союз, во имя не до конца прогневанного ими Еговы. Таким образом христиане, ревнуя по вере и от всего сердца желая обратить на путь истины скитающихся по свету потомков Израиля, этим самым отдаляли их от пути истины и делали глухими к евангельскому слову. Евреи видели и должны были видеть своих врагов в проповедниках человеколюбивого учения, прибегавших к брани, угрозам, гонениям и убийствам. Евреи сделались и должны были сделаться заклятыми врагами иноверцев, возвергающих хулы на их веру, на их учителей, на их храмы-школы и на священные для них обычаи. Евреи, стесняемые повсеместно даже самими законами, поневоле обратились к хитростям и плутовству, поневоле освятили вероучением своим всякий вред, который они могут сделать безнаказанно христианину. Евреи дошли до изуверства в ненависти своей к христианам. Как ни возмутительно для нас многое из того, что мы знаем о евреях по достоверным, письменным и печатным, свидетельствам, но это должно служить для нас только мерою зол, которым так долго и так повсеместно подвергалось несчастное потомство Израиля. С другой стороны, современный практический разум доказывает нам очень убедительно, что ни к чему доброму не привела евреев всеобщая вражда к ним христианских народов и что одно свободное просвещение да равенство гражданских прав способны очистить еврейскую национальность от всего, что в ней есть неприязненного к иноверцам. Русские литераторы, стоящие во главе нового русского движения к человечности, глубоко сознали эту истину. Журнал ваш, м[илостивый] г[осударь], первый сделался органом просвещенных представителей еврейского племени, во имя независимости всякой сознающей себя народности, и первый представил торжественную манифестацию русских и польских писателей против «Иллюстрации», которая, нося европейское имя, дышит временем Иоанна IV Грозного в своих суждениях о евреях. В сорока осьми именах, подписавших протест, напечатанный в 21 № «Русского вестника», я уверен, есть и имена малороссиян, которые вообще никогда не оставались позади представителей Великороссии во всяком истинно человеческом движении. Но между этими именами я не вижу ни одного, с которым связана идея собственно малороссийской, украинской или южнорусской народности, проявившаяся в последнее время в литературных произведениях разного рода. Много или мало известно покамест таких имен, но голоса их имеют в этом деле особенно важное значение, выражая мнение о еврейском вопросе того народа, который больше великороссиян и поляков терпел от евреев и выразил свою ненависть к евреям, во времена оны, многими тысячами кровавых жертв. Этот народ не мог входить в причину зла, заключавшуюся не в евреях, а в религиозно-гражданском устройстве Польши. Он мстил евреям с таким простодушным сознанием праведности кровопролитий, что даже воспел свои страшные подвиги в своих истинно поэтических песнях. И несмотря на то, современные литературные представители этого народа, дыша иным духом, сочувствуя иным стремлениям, прикладывают свои руки к протесту «Русского вестника» против статей «Иллюстрации».

Марко Вовчок, Н. Костомаров, П. Кулиш, М. Номис, Т. Шевченко.




311. М. С. Щепкiна до Т. Г. Шевченка


Кiнець листопада 1858. Москва


Милостивый государь Тарас Григорьевич!

По письму твоему был несколько раз у В. А. Кокорева, но не заставал дома, наконец, застал, но у него было так много всякого люду, что мне неловко было говорить ему, а я передал все правителю дел его и просил, чтобы он напомнил ему. А прощаясь с Кокоревым, я сказал, что у меня была к нему просьба и что я все это передал его управляющему. Прошло несколько дней, я все ожидал какого-нибудь известия и, наконец, узнаю, что он уехал в Питер и что он сделал по моей просьбе – не знаю, потому что и управляющего здесь нет. Очень жаль, что не мог выполнить успешно твоего поручения. Я бы своих тебе послал, но я теперь сам без денег и потому изворотись как-нибудь: в первых числах февраля мой бенефис, и я могу тогда свои деньги отдать, а с него я получу после. В настоящее время мои домашние дела нехороши. Жена моя все нездорова, сам я болен морально, потому что подал в отставку: все это меня, старика, волнует. Хотя я и получил от директора письмо, исполненное деликатных фраз и надежды остаться при театре, но это все разрешится при его приезде. А до того я все в страдательном положении. Прощай, обнимаю тебя од души, твой старый друг

Михайло Щепкин.



Передай мой душевный поклон их сиятельствам. Моя семья все тебе кланяются.




312. М. О. Максимовича до Т. Г. Шевченка


1 грудня 1858. Москва


1 декабря 1858 г. Москва.



Спасибi тобi, мiй любий i дорогий земляченьку, за твоi прегарнii листи до мене i до моеi Марусi, котрая, може, сьогоднi там, поглядаючи на Днiпро-Славуту i читаючи твiй дивнесенький «Сон», дякуе тобi за його. Скучно менi дуже тут без неi, i я вже виспiвую собi:

Лучче було б не рiзниться,
Коли дав Бог подружиться…

От на такi-то часи, може, й лучче жити собi единому, хоча на все життя наше i недобре бути чоловiку единому, по слову Господню. А що, якби й справдi Бог помiг нам одружити тебе, бурлаку, на Михайловiй Горi!.. То-то б удрали весiлля – таке, що аж синi гори Днiпровii здвигнулись би на радощах; розпочав би я тодi з тобою i ту пляшечку вистоялки, що налита ще 1808 року, як мiй дядько, блаженноi пам’ятi Ілiя Хведорович Тимковський, оженився на Софii Іванiвнi Халанськiй у Турановцi, на р. Шостцi.

А що ти тепер менi написав, то, здаеться, i дивуватися нiчого, що я передав тобi просьбу Аксакова Івана об твоiх вiр- шах задля його «Паруса»: дурний би лоцман був, коли б не забажав i не запрохав такого пловця, як ти, споряжаючи собi нового дуба чи паруса! А що вiн недогадлив був, задумавши упоруч себе посадити i нас всiх, тодi як треба було спорядити особиту лаву, то не зовсiм гарно, да ще ж i не так погано, щоб уже i зовсiм цуратися доброго чоловiка. Недоладня дуже була i його оборона того вельможного, що збрехнув погане слiвце про березову кашу – i то правда! Менi, так же як i тобi, прийшлось воно дуже не по нутру; а коли б ти бачив, як розходивсь був тут старий Михайло наш – i Господи як!.. Да знаеш що: те вельможне княжа само зроду нiкому не дало i одноi ложки березовоi кашi i, мабуть, не бачило зроду, як i годують ею, хоч i наварило такого кулешу, що, як кажуть у нас, – крупина за крупиною ганяеться з дубиною… Бачить, сердечний, що накоiв тривоги, да вже й каеться тепер на ввесь свiт i цураеться од тоi несмачноi страви, да ще й дякуе добрим i всiм людям, що так проплювали на його мисочку… Поглянь же незлим своiм оком на тую добру людину i посмiйся тiй кумедii, як баранча мiж вовками i само було здумало завити по-вовчому, а далi схаменулось, що неподоба. Така поворотка на добру стать стоiть того, щоб пересердiе змiнити на милосердiе. Із ким на вiку не траплялось помилиться то в словi, то в дiлi. От хоть би i наш гарячий… Ну, да Господь i з ним, i з тим вельможним, i з лоцманом: щасти iм, Боже, на все добре, бо всi вони хочуть добра, i рвуться на добре, кожний по-своему його розумiючи!..

Скажи, лишень, менi, брате милий, про себе, про твоi думки i пiснi: чи вже ж таки справдi не дозволяють iх видавати i друковати?.. Чув я, що якийсь паливода навiжений там за гряницею тобi пiдпакостив… Ну, да твоя ж збiрка вийшла би iз-пiд тутешньоi цензури. Нехай би хоть сам ясновельможний шеф жандармiв процензурував iз своiми многоочитими архiянголами… Не все ж у тебе таке, що не можна пропускати; половина бiльша такого, що i ваш гасило Мацкевич, i московський Безсомикiн пiдпишуть: «Печатать позволяеться!». Ну, з таких невинних баранчат i нехай буде твоя збiрка тепер; а що таке е в тебе, що скаче, як кiзки, те нехай з Богом вилежуеться собi, як льон добрий! – Ой як рада б була вся Украiна, да й Московщина, побачити твою ватагу; я б i в епiграф поставив над нею вiвчарську пiсню:

Тереш, тереш, овечечки,
Тереш, баранчата!

За сим прощай, мiй голубе сизий! Сердечне обнiмаю тебе!

Твiй Максимович.



Озовись до мене хоч iнколи! Був я недiлi з двi нездоров.



P. S. А тii три пiснi твоi, що ти дав для «Русской беседы» («Вечiр», «Пустка», «Муза») – чи дозволиш там печатать по прежньому твому слову? – Чув iще я, що Кулiш буде видавать «Хату»: чи вже дозволенiе вийшло?.. Чи вже вiн i досi на мене сердиться, i не прочахнув? – А я, ей-богу, вже пересердився на його, i хоч зараз рад би подать руку йому, руку мирову, по-прежньому, од щирого серця: бо чи вже ж таки вiн i довiку буде дуться на мене, як легке пiд покришкою, бувши бiльш двадцяти годiв менi до любовi!

Да й годi!




313. Т. Г. Шевченка до М. С. Щепкiна


6 грудня 1858. С.-Петербург


Благородний мiй единий друже!

Де доткнеться до користi, до грошей, то я бачу, що твоя натура моiй сестра рiдна, i соромлива, i боязлива. Чого се воно так? Мабуть, того, що грошi душу холодять, а нашi душi бояться холоду. Повинно буть так. Кокарев, як я бачу, забув про моi грошi, а нагадать йому нiкому, проч тебе, а ти соромишся. Я думаю ось що зробить. Напиши ти Кокареву письмо та й адресуй його на мое iм’я з передачею. Результат повинен буть такий: я получу своi грошi и лично познакомлюся з цим замечательним чоловiком. Добре було б, якби ти так зробив, або видумай лучше.

Скажи менi, будь ласкав, що б з мене тепер було, якби був я оженився на моiй любiй Тетясi? Пропащий чоловiк, та й бiлш нiчого.

Не пишеш ти менi, чи був у тебе художник Раев з моею новою гравюрою. І чи бачився ти з графом Алексеем Сергеевичем? Як не бачився, то побачся i подякуй йому од мене.

У нас тепер африканський актер, чудеса виробляе на сценi. Живого Шекспiра показуе. Не знаю, чи поiде вiн до вас. А бiлше нового нема нiчого.

Цiлую твою жiнку, дiтей i внучаток, нехай здоровi ростуть та щасливi будуть. Поцiлуй С[ергея] Тимофеича за мене, i Кетчера, i Мiна, i Максимовича, i всiх, кого знакомого побачиш.

Оставайся здоров, мiй друже единий, не забувай мене, твого рiдного брата

Т. Шевченка.



1858. Декабря 6.




314. М. С. Щепкiна до Т. Г. Шевченка


12 грудня 1858. Москва


Друже!

Прилагаю письмо к Василью Александровичу Кокореву, прочти его и ежели найдешь его приличным в настоящем случае, то запечатай и поступи, как знаешь. Извини, что не тотчас отвечал: во-первых, переписка для меня – работа не по летам, а во-вторых, и дома не совсем хорошо, жiнка дуже було занедужала. Тепер, слава Богу, трохи поправилась, а то було тее… i до попа уже доходило дiло. Все это на меня, старого, имеет большое влияние. А тут еще не дождусь приезда г. Сабурова, и потому не знаю ничего о своей будущности. Прощай! Расписывать нiчого: трудись, раб, а будущее в руцi Господа. А по пословице: на Бога надейся, а сам не плошай. Обнимаю тебя много раз.

Твой М. Щепкин.



Батюшка просит Вас самих сделать адрес на письме Кокореву.

А. Щепкин.

12 декабря.




315. М. В. Максимович до Т. Г. Шевченка


21 грудня 1858. Михайлова Гора


21 декабря

1858-го. М[ихайлова] Г[ора].



Дякую Вам дуже за Ваш дорогий привiт ко мне, я очень обрадовалась, когда получила Ваше письмецо и, прочитавши, узнала, что Вы, слава Богу, здоровы; спасибi Вам за гарний Ваш «Сон» i за Вашу память обо мне; я думала, что Вы совсем меня забыли, а я об Вас часто думаю, що якби менi для Вас найти гарну i моторну добру дiвчину к Вашому приiзду, буду шукать i выглядывать, а Вы до нас приезжайте, i тодi побачите самi, яка Вам дiвчина приглянеться: у нас все гарнi; Ви думали, що я i забула, чого Ви мене просили, а я зовсiм i не забула, думаю, якби менi Бог помiг Вам найти гарну квiточку для нашого любимого i гарного украiнця; а тепер поздравляю Вас с праздником Рождеством Христовым, а также и с наступающим Новым годом, и желаю Вам от щирого своего сердца счастья, здоровья и успеха [в] Ваших занятиях; и дай Бог, чтобы в этом годе все наши желания [и]сполнились, о чем мы с Вами говорили, я бы от души желала, глядiть же, приезжайте до нас, будемо Вас ждать. Ще раз дякую за дуже гарний «Сон» i за пам’ять Вашу; прощайте, наш добрий i любимий земляче, желаю Вам ще раз от щирого сердца своего всего лучшего в мире; и прошу не забывать любящей Вас землячки Вашей

Маруси Максимович.




316. Т. Г. Шевченка до куратора Петербурзькоi шкiльноi округи I. Д. Делянова


23 грудня 1858. С.-Петербург


Его превосходительству господину попечителю

С.-Петербургского учебного округа,

тайному советнику и кавалеру

Ивану Давидовичу Делянову

Художника, отставного рядового

Тараса Григорьева, сына Шевченка

Получив высочайшее соизволение для проживания в столице, но нуждаясь в дневном пропитании, покорно прошу ваше превосходительство дозволить мне новое издание моих сочинений, напечатанных в царствование почившего в Бозе государя императора Николая I, под заглавием «Кобзарь» и «Гайдамаки», которых экземпляр при сем прилагается. Так как обе эти книжки составляют библиографическую редкость, то позвольте просить, по миновании в них надобности, возвратить их мне.

Тарас Шевченко.



23 декабря 1858 г.

С.-Петербург




317. Т. Г. Шевченка до В. Ф. Адлерберга


26 грудня 1858. С.-Петербург


Ваше сиятельство, милостивый государь Владимир Федорович!

Значительная часть петербургской публики, пораженная горькой вестью, что мистер Айра Олдридж более не ангажирован Дирекцией театров, имеет честь прибегнуть к вашему сиятельству с утешительной надеждой, что ваше высокое и благотворное покровительство искусству, столько известное, дарует нам отраду быть свидетелями продолжения представлений Айра Олдриджа на нашей сцене.

С глубочайшим почтением имеем честь быть вашего сиятельства покорнейшие слуги

Графиня Анастасия Толстая

Надворный советник Академии К. Ухтомский

………………………………………

Т. Шевченко.

26 декабря 1858 г.




318. В. О. Кокорева до Т. Г. Шевченка


26 грудня 1858. С.-Петербург


Милостивый государь!

Прилагаю сто рублей и извиняюсь в медленности, которая произошла от болезни моей.

Когда Вы оправитесь, доставьте, пожалуйста, удовольствие познакомиться с Вами.

Примите уверение в душевном уважении.

В. Кокорев.



26 дек[абря]

СПб.

В Бассейной,

собственный дом.




319. А. I. Толстоi до Т. Г. Шевченка


30 грудня 1858. С.-Петербург


Пожалуйста, Тарас Григорьевич, приходите завтра. От 7 до 10 будет у нас Олдридж и будет читать. Прошу Вас съездить к Кулишу и передать ему мое приглашение. Да нельзя ли пригласить и Александру Ивановну и Семена Степановича. Да смотрите же, устройте это.

Ваша Толстая.



Вторник,

30 декабря.



На четвертiй сторiнцi:

Тарасу Григорьевичу

Шевченке




320. С. Хлебовського до Т. Г. Шевченка


1858. С.-Петербург


Badz tak dobry, kochany Tarasie, przyszlij mi mоj menekin, gdyz mi jest konecznie potrzebny i niemam teraz zadnego, wszystkie odemnie poodbierali.

Szanujacy Cie

S. Chlebowski[6 - Будь добрий, коханий Тарасе, пришли менi мiй манекен, бо вiн менi дуже потрiбний; не маю зараз жодного, всi у мене позабирали.Шануючий тебеС. Хлебовський (пол.).].




1859





321. Т. Г. Шевченка до Я. Г. Кухаренка


17 сiчня 1859. С.-Петербург


Батьку отамане кошовий

i мiй единий друже!

Треба б було менi на тебе сердиться, та нi, розсердься ти перше на мене. Розсердься ти на мене за те, що я вторiк ще аж у апрiлi мiсяцi получив твое письмо ласкаве од М. М. Лазаревського та не промовив тобi й пiвслова й досi. Хоч би подякував за тi 10-ть карбованцiв, що ти во iм’я мое дав якомусь моему братовi Петровi Шевченку. Спасибi тобi, мiй друже единий! У мене есть брати Микита й Йосип, а Петра нема. Бог його знае, вiдкiля вiн узявся? Та дарма! Нехай собi здоровий буде. А ти здоровий i багатий. Не сердься ж на мене, мiй друже единий, що я й досi до тебе не написав хоч на клаптику паперу. Якби сказать, що нiколи було, то таке слово смердiло б брехнею, а я не пошлю тобi смердячого слова.

А тепер я захожусь сердиться на тебе, отамане, наш батьку кошовий! Мабуть, ти давно в землях християнських не бував i доброi мови християнськоi не чував, що зовеш мене закадишним другом. Чи ж чути було коли-небудь меж християнами таке бридке, паскудне слово? Мабуть, ти, батьку, забув нашу християнську мову i дощенту побусурменився? Та дарма! Зови, як знаеш, тiлько не забувай твого искреннего

Т. Шевченка.



17 января 1859 года.

С.-Петербург.



У нас тут складаеться «Хата», то чи нема часом у тебе якоi доброi деревини на крокву або й сволок. Як е, то присилай ii на iм’я П. А. Кулiша або в Академiю художеств Т. Г. Шевченку. Поцiлуй тричi за мене свою стару i своiх дiточок.

Не сердься на мене, мiй друже единий, що я тобi пишу так небагато. Я ще й досi не вiдпочив пiсля тii проклятоi неволi. Як одпочину, то напишу тобi за одним заходом аркуш або й два.

Чи ти читав «Оповiдання» Марка Вовчка? Як не читав, то я пришлю тобi.




322. Т. Г. Шевченка до М. Я. Макарова


7 лютого 1859. С.-Петербург


Дознайтесь, будьте ласкавi, чи буде дома завтра ввечерi Варвара Яковлевна. Якщо буде, то i я до неi прибуду з І. С. Тургеневим. І ви прибувайте, як матимете час. Оставайтеся здоровi та не забудьте завтра вранцi оповiстить мене, искреннего вашого

Т. Шевченка.



7 февраля.



На зворотi:

Высокоблагородному

Николаю Яковлевичу

Макарову.




323. Т. Г. Шевченка до М. В. Максимович


25 березня 1859. С.-Петербург


25 марта 1859.



Сьогодня був я у Александры Михайловны. Вона менi показувала ваше последнее письмо до неi. Спасибi вам, мое серденько, що ви мене згадуете i не забуваете моеi просьби. Спасибi вам ще раз i ще раз. Як Бог поможе менi до мая мiсяця кончить моi дiла з цензурою, то насиплю повну кишеню грошей та й чкурну через Москву прямо на Михайлову гору. Добре, дуже б добре було, якби-то воно так сталося, як гадаеться. Та вже нехай як буде, так i буде, а я хоч без грошей придибаю-таки до вас сим лiтом, та як Бог та ви поможете, то, може, й одружуся. Якби-то так сталося, дуже добре було б. Аж страх обiсiло вже менi бурлакувати. На сей раз посилаю вам свiй портрет, тiлько ви його не показуйте моiй молодiй, а то злякаеться. Оставайтеся здоровi, нехай вам Бог помага на все добре. Згадуйте iнколи искреннего вашого Т. Шевченка.

Передайте моiй будущiй молодiй княгинi оцю невеличку i не весiльну пiсеньку:

Якби менi черевики,
То пiшла б я на музики…
Горенько мое!
Черевикiв немае,
А музика грае, грае,
Жалю завдае!
Ой пiду я боса полем,
Пошукаю свою долю:
Доленько моя!
Глянь на мене, чорнобриву,
Моя доле неправдива,
Безталанна я!
Дiвчаточка на музиках
У червоних черевиках —
Я свiтом нуж?…
Без розкошi, без любовi
Зношу своi чорнi брови —
У наймах зношу!..

От вам i друга невеличка:

Якби менi, мамо, намисто,
То пiшла б я завтра на мiсто;
А на мiстi, мамо, на мiстi
Грае, мамо, музика троiста,
А дiвчата з парубками
Лицяються… Мамо! Мамо!
Безталанна я!
Ой пiду я Богу помолюся,
Та пiду я у найми наймуся,
Та куплю я, мамо, черевики,
Та найму я троiстi музики:
Нехай люди не здивують,
Як я, мамо, потанцюю…
Доленько моя!
Не дай менi вiк дiвувати,
Коси моi плести, заплiтати,
Бровенята дома зносити,
В самотинi вiку дожити.
А поки я заробляю,
Чорнi брови полиняють.
Безталанна я!

Поздоровляю вас з святим Великоднем!

Фотограф збрехав, не принiс менi портрета. Нехай до другого разу. А на сей раз скажiте iй, що я лисий i сивоусий, то вона, сердешна, i так злякаеться.

Як буде ласка написать до мене, то напишiть усе гарненько i дрiбненько, та й адресуйте в С.-Петербург, в Академию художеств, такому-то, цебто менi.




324. Т. Г. Шевченка до Ради Академii мистецтв


16 квiтня 1859. С.-Петербург


В Совет Императорской Академии художеств

художника Академии Тараса Шевченка



Прошение



Получив звание художника в 1844 году, с того времени я постоянно занимаюсь гравированием на меди. Представляя на благоусмотрение Совета две гравюры моей работы: одну с картины Рембрандта, изображающую притчу о виноградаре и делателях, другую с картины Соколова Приятели, покорнейше прошу Совет Императорской Академии художеств удостоить меня звания академика, если мои работы будут признаны удовлетворительными, или же дать мне программу для получения сего звания.

Художник Тарас Шевченко.



1859 года

апреля 16 дня.




325. Р. К. Жуковського до Т. Г. Шевченка


28 квiтня 1859. С.-Петербург


Жалею очень, что не застал Вас, Тарас Григорьевич, но я теперь знаю Вашу квар[тиру] и постараюсь посетить Вас и час о чем потолковать, авось!

Вас уважающий

Р. Жуковский



28 апреля

1859 г.



Адрес жительст[ва]: у Влад[имира] ц[еркви],

дом барона Фредерикса с Графского переулка,

квар[тира] № 28,

спр[осить] Жуковского.

N. В. С 4-х часов всегда принять готовый.



На зворотi листа начерк:

Шевченко Тарас. Автопортрет. 1859. Папiр, туш-перо. 20,7?16,7.




326. Т. Г. Шевченка до Н. Б. Сухановоi


4 травня 1859. С.-Петербург


4 мая.



И вчера не мог и сегодня не могу насладиться вашим лицезрением, всемилейшая Наталия Борисовна. В субботу вечером, непременно, буду вас лично благодарить за фотографии, которые вы вручите сегодня вручителю сей неуклюжей и притом лаконической записки.

Искренний ваш Т. Шевченко.



На зворотi:

Высокоблагородной Наталии Борисовне Сухановой.

В Большой Конюшенной. Дом Мятлевой.




327. Т. Г. Шевченка до Правлiння Академii мистецтв


5 травня 1859. С.-Петербург


В Правление Императорской Академии художеств

художника Тараса Шевченка



Прошение



Покорнейше прошу правление Императорской Академии художеств выдать мне вид на проезд в губернии: Киевскую, Черниговскую и Полтавскую, сроком на пять месяцев, для поправления здоровья и рисования этюдов с натуры.

Художник Т. Шевченко.



1859 года

мая 5 дня.




328. Т. Г. Шевченка до М. В. Максимович


10 травня 1859. С.-Петербург


1859.

10 мая.



Воистину Христос воскресе!

Мiй любий, мiй единий друже! Спасибi вам, мое серденько, за ваше щирее, ласкавее письмо. В той самий день, як я получив його, заходився клопотать о паспортi, та й досi ще не знаю, чи дадуть менi його, чи нi. Перше в столицю не пускали, а тепер з цii смердячоi столицi не випускають. Доки вони будуть згнущатись надо мною? Я не знаю, що менi робить i що почать. Утiкти хiба нищечком до вас та, одружившися, у вас i заховаться. Здаеться, що я так i зроблю. До 15 мая ждатиму паспорта, а там що буде, то нехай те й буде. А поки що буде, посилаю вам свiй портрет, тiлько, будьте ласкавi, не показуйте портрет дiвчатам, а то вони злякаються, подумають, що я гайдамацький батько, та нi одна й замiж не пiде за такого паливоду. А тим часом однiй найкращiй скажiть тихенько, щоб рушника дбала та щоб на своему огородi гарбузiв не сажала. Так що ж, позичить, як на своему не посадить. О! бодай так[о]i сусiди одцурались!

Оставайтеся здоровi, мiй любий, мiй единий друже! В маi або в iюнi побачимось, а поки що де набачите, що гарбузи посаженi, то так з коренем i виривайте.

Искренний ваш Т. Шевченко.




329. Т. Г. Шевченка до Д. О. Хрущова


24 травня 1859. С.-Петербург


24 мая.

Во имя Божие подождите меня в Москве до 28 мая. Если не можете, то с получением сего уведомьте.

Искренний ваш

Т. Шевченко.




330. Т. Г. Шевченка до М. О. Маркович


25 травня 1859. С.-Петербург


25 мая.



Спасибi тобi, моя доню любая, моя единая, що ти мене хоч у Дрезденi згадала. Я ще й досi тут, не пускають додому. Печатать не дають. Не знаю, що й робить. Чи не повiситься часом? Нi, не повiшусь, а втечу на Украiну, оженюсь i вернуся як умитий в столицю. Коли ви вернетесь до нас? Якби через рiк, то дуже добре було б. З Кожанчиковим я бачився позавчора, i вiн менi нiчого не казав про «Ледащицю». Серденько мое! Не посилайте поки що нiчого отим книгарям – поки вас лихо не прискрипало. Бо вони не бачать, а носом чують нашi злиднi. А втiм робiть, як самi знаете. Восени буде у нас свiй журнал пiд редакцiею Белозерского i Макарова. Пiдождiть трошки. А поки що нехай вам Бог помагае на все добре. Тричi цiлую вас i вашого Богдася, амiнь.

Т. Шевченко.



Як матимете час, то пишiть до мене через Камiнецького, бо вiн знатиме, де я повертаюсь.




331. Т. Г. Шевченка до В. В. Тарновського (молодшого)


Травень 1859. С.-Петербург


Вручителю сего вручите сало.

Т. Шевченко.



На зворотi:

Благородному Василию Васильевичу

малому

Тернавскому.

В доме Федорова.




332. Л. В. Тарновськоi до Т. Г. Шевченка


Травень 1859. С.-Петербург


Любезнейший Тарас Григорович!

Не знаете ли Вы адреса, где живет художник Трутовский, мне необходимо видеться с ним по поручению Николая Аркадича Ригельмана. Завтра мы надеемся уехать; итак, до радостного свидания на милой Украине.

Вам преданная

Л. Тарновская.




333. Бр. Залеського до Т. Г. Шевченка


2 червня 1859. Рачкевичi


Друже мой дорогой! На днях я узнал от молодого Чарноцкого, который встречал тебя у графини Толстой, твой адрес и хотел тебе писать, когда мне отдали твое письмо. Я хотел сказать тебе, как искренному моему другу, о величайшей милости Божьей, постигшей ныне меня. Так, друже мой дорогой! В Вильне, в том же месте, где одиннадцать лет тому назад я, кажется, навсегда прощался со всем дорогим в жизни, вблизи той чудотворной иконы Матери Божьей мне довелось встретить чудную женщину, которая согласилась быть спутницей моей на последние годы жизни… Я женюсь, мой милый Тарасе, и нахожусь в таком блаженном состоянии, какого даже в мечтах моих я не надеялся на земле. Невеста моя, лет 25-ти, высоко девственная, нравственная и эстетически даже богатая натура. Она несколько лет прожила за границей, искренняя подруга Богдана, любящая все нам дорогое, почитающая искусство и красоту во всех созданиях Божьих и глубоко религиозная. Три недели тому назад это совершилось, и я до сих пор не могу опомниться, не могу надивиться милосердию Божьему, пославшему мне, грешному, такой луч счастия. Она сама училась живописи, и мы скоро поедем на несколько месяцев за границу любоваться произведениями искусства и учиться, – пока предполагаемая реформа не потребует присутствия нашего здесь. Новые горизонты деятельности, любви и труда раскрыл Бог передо мной. Порадуйся и помолись за меня, друже мой дорогой!

Как истинный эгоист, я начал мое к тебе послание собственною моей историею, но я уверен, что ты в благородном сердце твоем обрадуешься моему счастью, и этих несколько слов родят в твоем воображении целую, по-твоему выражению, роскошную библиотеку, так, как я обрадовался содержанием твоего коротенького письма. Да, друже мой, как ты теперь счастлив, и как я сочувствую твоему теперешнему, так мне понятному счастью. Ты увидел Киев, широкий Днепр, твой хутор, твою Украину и все, все твое! Да благословит всякое создание Господа Бога и дивные дела его.

«Трио» твое, друже мой дорогой, не знаю совершенно, где ныне находится, может быть, ты с ним встретишься теперь на родине. Знакомые несколько лет тому назад люди разбрелись, и многих из них не знаешь, где искать, как же знать судьбу картины! Но у меня есть копия, помнишь, та, которую я делал в Каратау, я ее хранил в память тебя, друже мой дорогой, и незабвенных этих дней. Ныне посылаю ее тебе, друже мой дорогой; она, натурально, не заменит оригинала, на ты ее исправишь и во всяком случае она может пригодиться тебе. По миновении в ней надобности ты мне ее возврати так, как воспоминание, с которым мне тяжело было бы расстаться. Есть у меня еще подобная копия «Цыгана» – все, разумеется, к твоим услугам.

Гравюр твоих не прислал мне еще Сова, но я надеюсь получить их – во всяком случае, ты меня не оставишь без них – правда, мой друже? Многие оценят их лучше, правильнее меня, но более искреннего по сердцу приветствия они, ей-богу, не найдут нигде, и помни, что ныне не я один буду любоваться ими, а я вдвоем.

Почти три недели тому назад я дал моей невесте фотографию с этого знакомого тебе св. Петра, рисованного, помнишь, в Каратау – фотография отправлена к Богдану вместе с одним письмом твоим, именно тем, где ты упоминаешь о книжке его стихотворений. Он хранит несколько твоих рисунков и просил убедительно достать ему твой автограф, и во имя любви моей для обоих вас я расстался с этим письмом.

Возвратившись в Петер[бург], напиши мне, друже мой дорогой, – у меня теперь так преисполнено сердце, что я совершенно не способен писать длинные письма, но зато люблю всех моих друзей, кажется, еще искреннее.

Письма твои найдут меня всегда, где бы я ни был, если их адресовать будешь чрез Слуцк в имение Рачкевичи.

Целую тебя от целой души —

Твой Бронислав.



2 июня 1859 г.,

Рачкевичи.



Дописка М. М. Лазаревського:

20 июня 1859, Спб.

Третьего дня я получил это письмо с картинкою, которую оставил до твоего приезда. Кажется, на след[ующей] неделе я уезжаю домой.

Тв[ой] М. Лазаревский.



На четвертiй сторiнцi:

Тарасу Григорьевичу Шевченке.




334. М. О. Марковича до Т. Г. Шевченка


Початок червня 1859. Дрезден


Учора одiбрала Ваш лист, добрий мiй та щирий Тарас Григорович. Тiлько шкода, що Ви менi не сказали, куди се Ви замислили втiкати i де будете менi мачухи шукати?

Жити у Дрезденi добре, тихо. Робота йде дуже швидко. Бiльш тут зробиш у мiсяць, як де-небудъ у два роки. А Богданко поступив у нiмецьку школу i дуже з своею вченостiю несеться, а проте Вашоi примовки не забув. «Щоб вас лихо не знало!» – каже нiмченятам, а вони тiлько цiкаво ушi наставляють та дивляться на його. Коли б то Ви та перебiгли якось за границю! Тут би Ви й дiла багато наробили i одпочили б трохи. Ви сього слова не занедбайте, а, коли Ваша ласка, подумайте.

Ми ще й самi не знаемо, коли повернемось: тут живеться, кажу, i тихо, i добре, то, може, воно буде i по Вашому слову.

З роботою я не хапаюся i не спiшуся, а «Ледащицю» тому послала, що була вже написана, то нехай не лежить. Печататься, здаеться, до осенi нiчого не буде, будемо «Хату» дожидати. Та скажiть, менi, чи схочуть «Інститутку» для першоi книжки? Чи для першоi iм треба якоi новини. А ще ви менi скажiть, як iде перевод у Кожанчикова i чи багато зосталось ще книжок? Що ж Ви, чи пишете? Що написали? Чи спiваете «Зiроньку»? Що малюете? Бувайте ж здоровi та пишiть, та по-батькiвськи цiлий листок запишiть, а не те, що три слова черкнути та й бувайте здоровi. Низенько кланяемось усiм землякам. Чи поiхав Мих[айло] Матв[йович] на Вкраiну? Чи втiк куди-небудь Ченстоховський? Чи не разом з ним отсе Ви захожуетесь втiкати?

Щиро Вам прихильна

М. Марков[ич].



P. S. Коли встигнете, то пришлiть з Николаем Яковлевичем свiй портрет, отой, що у свитi.

Чи вже Бiлозерськi поiхали? Що Мотря робить? Чи здорова вона? Чому Вас[иль] Михайл[ович] менi не одпише? Чи одiбрав вiн мiй лист?

Опанас Вам дуже кланяеться.




335. М. М. Лазаревського до Т. Г. Шевченка


13 червня 1859. С.-Петербург


13 июня 1859. С.-Пб.



На днях был у меня Брылкин, приезжавший сюда на сутки. Он сказал, что формовщик, которому ты заказывал для Брылкина две статуи, хоть и сделал их, но одну кому-то раньше еще продал, а потому он сам уже заказал у него же две статуи и сам рассчитается с ним. Просил тебе кланяться низенько.

Я передавал об этом Честаховскому, который тоже был у формовщика, и убедился, что все это правда. Поэтому я 50 р. не получу от Брылкина.

Нового в П[етер]бурге ничего не слышно. Желяховский завтра едет и кланяется тебе.

О кн[язе] Гагарине есть уже в газетах, а о гр[афе] Ф[едоре] П[етровиче] нет ничего еще.

Я уеду, кажется, к 1 июля на м[есяц]. Прощай, будь здоров и вертайся счастлив.

Тв[ой] Михайло.




336. М. М. Лазаревського до Т. Г. Шевченка


17 червня 1859. С.-Петербург


17 июня.



Посылаю тебе письмо Марьи Александровны, вчера принесенное Каменецким. Нового ничего. Я, может быть, уеду к концу этого м[еся]ца в Малороссию.

Прощай.

Весь тв[ой] Мих[айло].




337. Т. Г. Шевченка до М. М. Лазаревського


10 липня 1859. Межирiч


10 июля,

с. Межирiч.



Спасибi тобi, за твое письмо i за письмо М[арии] А[лександровны]. Я це думаю iхать у Гирiвку, добре було б, якби i ти туди хоч к половинi августа приiхав, а раньше, то ще лучше, лучше б. А поки те буде, пошли мiй коротенький лист М[арии] А[лександровне]. Та щоб не даром нiмцi папiр возили, то напиши i ти iй на другiм чистiм боцi, вона, я знаю, буде дуже, дуже рада.

Добре було б, якби ти побачився з Кожанчиковим та розпитав би його про ту прокляту цензуру. Як побачиш Костомарова, то поцiлуй його за мене, Каменецького тож, а Александру Ивановну аж тричi. Оставайся здоров, нехай тобi Бог помагае на все добре.

Т. Шевченко.



Чи граф Ф[едор] П[етрович] в Академii, чи нi?




338. Т. Г. Шевченка до В. Г. Шевченка


13 липня 1859. Межирiч


Я не дождався Парчевського; то й не зробив нiчого, тiлько купив гербового паперу; а на паперi тiм пишiть вже ви, що знаете i що вам Бог на розум пошле. Оставайтеся здоровi; нехай вам Бог допомагае на все добре. Щирий брат ваш Т. Шевченко

Іюль 13, 1859.




339. Т. Г. Шевченка до М. В. i М. О. Максимовичiв


22 липня 1859. Мошни


Мошны,

22 июля

1859.



Мои единые други! Я опинився аж у Мошнах, а чого я тут опинився, про те скажу вам, як побачимось, а на сей раз вручителю сего вручите мои вещи i грошi, i сорочку, як пошита, i бриль. Може, я ще заiду до вас, як вертатимусь у Петербург, а може й нi, я ще й сам добре не знаю. Оставайтеся здоровi! Нехай вам Бог помагае на все добре. На той рiк, може, буду вашим сусiдом, а поки що не забувайте щирого вашого

Т. Шевченка.



А саквояж ваш я таки трохи попом’яв. Вибачайте!



На зворотi:

В Прохоровке

Ее превосходительству

Марье Васильевне

Максимович.

Или Михайлу Александровичу

Максимовичу.




340. М. О. та М. В. Максимовичi до Т. Г. Шевченка


23 липня 1859. Михайлова Гора


Коханий земляче! Кланяемось Вам сердечне з Михайловоi Гори i дуже тужимо знову об Вашому приключаю; бо нам перед Ільею сказали нарочнii з Пекарiв, що Вас уже випустили з Мошен i що Ви з Пекарiв поiхали в Межирiч до пана Парчевського, а вчора сказали ще, що Ви вже аж у Переяслава; аж бачу, все брехня, i Ви в Мошнах… З посланим, по письму Вашому, посилаю Вам чемодан i погребець Ваш, i в сiм пакетi 50 рублей Ваших, а прочii привезу сам в Мошни, куди i без того хотiв я iхать iз Вами вмiстi. До збачення! Зостаемось Вашi щирii приятелi

Михайло Максимович,

Марья Максимович.

23 июля 1859 г.



На четвертiй сторiнцi:

Тарасу Григорьевичу Шевченку.




341. Т. Г. Шевченка до М. В. i М. О. Максимовичiв


26 липня 1859. Мошни


Други мои единые!

По требованию начальства я завтра буду в Киевi. Добре б ви зробили, якби й ви рушили в Киев. Помолилися б Богу i за одним заходом зо мною б побачилися, бо на Михайловiй горi, не знаю, чи швидко нам доведеться бачитися. А тим часом нехай вам добре сниться.

Не забувайте Т. Шевченка.

1859.

26 июля.

Мошны.



На зворотi:

Ее превосходительству

Марии Васильевне

Максимович.

В Прохоровке.




342. Д. Ю. Кожанчикова до Т. Г. Шевченка


31 липня 1859. С.-Петербург


Милый и многоуважаемый Тарас Григорьевич!

Что это такое значит? Лазаревский меня поразил как громом, или, как нынче говорят у нас, миром 12 июля. Я Вам уже с месяц назад писал одно письмо с прописанием всех обстоятельств; теперь решаюсь послать другое, тем же самым путем – на авось; другого не знаю. Вот судьба Ваших стихотворений: Вы знаете рапорт Палаузова и что министра нет в городе. Это бы ничего, и дело бы давно кончено, да проклятое чиновничество с своими крючками везде пакостит. Вам известно, что Ваши стихотворения Главное правление цензуры поручило рассмотреть их Цензурному комитету. Комитет, как коллективное существо, поручил это исполнить Палаузову, и тот написал известный Вам рапорт. Рапорт и отмеченные места читал Цензурный комитет и во всем одобрил мнение Палаузова. Кажись, чего бы лучше? Так нет, в Главное правление цензуры Комитет донес так: вот, дескать, мнение Палаузова о стихах Шевченко и более ни слова. Дело это попало к Арсеньеву, который мне объявил: «Спрашивали мы не мнения Палаузова, а Комитета, и если я рапорт доложу Муханову, то он наверное обратит его в Цензурный комитет, и дело будет испорчено; а лучше надо подождать Ковалевского». Будь этот рапорт одобрен Комитетом, мы бы разрешили, не говоря ни слова. Поэтому-то и я даже просил приостановить дело до министра.

Ну теперь, Тарас Григорьевич, как поживаете Вы-то? Что Ваша супруга? А нары в Вашей мастерской? Мы и теперь часто вспоминаем о Вас и Вашей женитьбе. С Николаем Ивановичем я видаюсь решительно каждый день. Что за прелесть этот Николай Иванович! Чем более узнаешь его, тем более любишь. Время проводим недурно; намедни я, Николай Иванович и Котляревский ездили в Псков. Кричим, спорим, как в двадцать лет. Новостей у нас хороших немного; в будущем все становится мрачнее и мрачнее, так что иногда мороз по коже подирает. Погода отвратительная, уже целый месяц дожди и холод. Поволжье готовится к голоду; везде страшные пожары и далеко не случайные. Ну, да о новостях, надеюсь, скоро услышите сами, полагая, что Вы будете скоро между нами. А пока Вам сообщу самую грустную новость: Полонский без места и без денег с страшным ревматизмом в ногах валяется на мельнице Штакеншнейдера за Гатчиною. А его не распустившийся еще цветочек плачет втихомолку, поглядывая на сына да калеку мужа. Много бы хотелось предъявить обвинений на человечество; да самому, как подумаешь, становится страшно. Скажу одно: Полонский буквально ползает по полу на четвереньках, а человек, ей-богу ведь, хороший, или, как Вы говорите, гарный. О Марье Александровне ни слуху ни духу; обещалась высылать статьи и ничего не высылает; тоже, должно быть, хорошо! Кому же в ум пойдет на желудок петь голодный. Тургенев обещался к июлю прислать ее «Институтку» по-русски, и также нет слуха. Приезжайте поскорее, право, уж очень хочется обласкать Вас, а пока целую крепко, крепко, по-братски искренно любящий Вас

Д. Кожанчиков.

31 июля

1859 г.




343. М. I. Костомарова до Т. Г. Шевченка


2 серпня 1859. С.-Петербург


СПб, 1859, августа 2.



Коханий Тарасе! Будь ласкiв, друже, найди де-небудь намальованого або награвiрованого Сковороду, хоч малого, хоч великого, а то хоч двох або трьох, коли вони рiзняться мiж собою. Мене прохали в бiблiотецi, щоб я написав до тебе й попрохав тебе об сiм. Ти собi iздиш та iздиш по Украiнi, а я собi сиджу та все сиджу, та вже не за Украiною, а за варягами та за хвинськими i турецькими народами, котрi помiшались з руським народом. Вiршi теж досi лежать десь i не двигаються. Приiзди швидше, щоб тебе здоровим угледiть. Може, в Украiнi зостанешся: козакуватимеш або оженишся.

Пиши до мене. Бiлозерський уiхав до своiх в Кострому i прислав вiдтiль листа i просить, щоб думали об його журналi i готовили, що можна.

Н. Костомаров.




344. Т. Г. Шевченка до В. Г. Шевченка


20 серпня 1859. Прилуки


20 августа.

Прилуки.



14 августа вирвався я з того святого Киева i простую тепер не оглядаючись до Петербурга. А проiзжаючи Пирятинський повiт, я прочув, що в Кочубеевих добрах не було добра та й не буде. Отой Ракович, що писав до тебе, посадив у Згурiвцi свого приятеля, якогось п’яницю i здирцю Браньковича. Тепер вiн тiльки що приймаеться управлять. Цур йому, тому Кочубеевi! Ладнай з отим жидом, що ти казав менi, лучче буде.

Чи ти зробив що з Вольським? Як нi, то зроби як умiеш i як тобi Бог поможе, бо менi i вдень i вночi сниться ота благодать над Днiпром, що ми з тобою оглядали.

Не здивуй, що я так мало пишу тобi. Нiколи. Сьогодня рушаю в Конотоп. Напиши менi в Петербург по тому адресу, що есть у тебе. А тим часом цiлую тебе, сестру i ваших дiточок. Оставайся здоров.

Щирий брат твiй Т. Шевченко.




345. В. Г. Шевченка до Т. Г. Шевченка


Кiнець серпня – початок вересня 1859. Корсунь


…Твое дiло за покупку землi я не змiг нiчим кончить; получив од нього такий одвiт, що як вiн побачиться з генерал-губернатором, то зараз потiм дасть резолюцiю настоящу…




346. Т. Г. Шевченка до В. Г. Шевченка


10 вересня 1859. С.-Петербург


С.-Петербург. 1859, 10 сентября.



7 сентября вранцi приiхав я в Петербург i прочитав твое письмо у М. М. Л[азаревського]. Пишеш, що тебе не було дома, що ти хлопцiв возив у Херсон. Добре зробив еси! Та тiлько чи притокмив ти iх у те училище торгового мореплаванiя? Якщо притокмив, то молися Богу та лягай спати: з хлопцiв будуть люде… тiлько треба спать на одно око.

Пишеш, що бачився з Парчевським; i я з ним бачився в Черкасах. Те саме вiн i менi говорив, що й тобi; нехай собi робить, як знае. А ти, мiй рiдний брате, зроби так, як умiеш i як тобi Бог допоможе. Продать вiн землi тiеi не волен, а законтрактовать на 25 лiт волен, с согласия опеки. Якби ти побачився з Вольським та з ним добре поговорив та умовився. Та вже там роби, як знаеш i умiеш, та тiлько зроби, бо менi й досi сниться Днiпро i темний лiс попiд горою. Контрактуй на свое iм’я. На сей случай я оставив письмо у Вольського i аркуш гербового паперу в 90 коп. На тiм тижнi у мене будуть грошi, то як треба буде, то я зараз i пошлю тобi. Добре було б, якби Йосип або Микита взялися за постройку: веселiше б грошi платить. Якби ти побачився з ними. Як побачиш Дзендзеловського, Липомана i Грудзинського i його стару матiр, то поцiлуй iх всiх за мене.

Чи ти получив мое письмо з Прилук?

Пришли менi оту маленьку книжечку i клаптики з нею; хоч перепиши; менi розрiшено друковать, то книжечка та тепер менi треба. Посилаю Рузi не всеобщую историю, а Робiнзона Крузо: для языка це буде лучче. Історiю пришлю на той рiк або сам привезу.

Сестру, тебе i всiх дiточок ваших тричi цiлую. Оставайся здоров. Нехай тобi Бог помагае на все добре.

Брат Т. Шевченко.




347. В. П. Маслiя до Т. Г. Шевченка


10 вересня 1859. Киiв


Киев, 1859 года, 10 сентября.



Мiй любий земляче,

Тарас Григорьевич!

Так как я думаю, что такое неожиданное, и, может быть, не в пору начатое письмо мое с первого разу озадачит Вас, навеет много различных дум и не расположит Вас к моим искренним словам и мыслям, выработавшимся на степях Украины, – то прежде всего прошу Вас, дорогой певец, не смотрите на это письмо как на что-нибудь странное, необыкновенное, родившееся в минуту праздности и наполненное пустословием, не смотрите на меня как на хитрого льстеца, как на чье-нибудь орудие – но взгляните на меня с высоты своего многостороннего гения как на малоросса-степняка, как на украинца, родного Вам по языку, по обычаям, по любви к «нашей рiднiй неньцi» и к литературе. Предугадывая Ваш малороссийский взгляд, просвечивающий так ярко в Ваших творениях, взгляд «певца Малороссии милой своей», я открываю Вам свою, быть может, еще детскую, еще не совершенно установившуюся душу (т. е. дух), и уверен, что не сделаюсь предметом насмешки как в глазах Ваших, так и в глазах Ваших друзей. Цель этого письма, по-моему, совершенно невинная, бескорыстная – познакомиться с Вами, величайший поэт новейшего времени, хотя заочно, т. е. письменно, если нельзя было этого сделать лично. Я надеюсь, что Вы не отвергнете моей просьбы, столь для меня драгоценной, столь для Вас удобоисполнимой. Вы меня видели и, может быть, помните. В июле месяце этого года Вы были в нашей неблагодарной Украине, были в местечке Мошнах. Я, услышав о Вашем приезде, решительно забыл все, что вокруг меня делалось. Меня занимала одна мысль – увидеть Вас, и я увидел; но Вы были тогда грустны, неприступны для разговора. Вы, верно, помните, когда Вы приехали с гимназистами станового Добржинского под горы, они пошли прощаться с полковником Ягницким, – а я выбежал увидеть в первый раз малороссийского гения, о котором я часто мечтал и восхищался созданиями. Я просил Вас к себе в дом, вспоминая профессора Павлова, Вы отказали. Я отправился с Вами к новому княжескому дому, желая услышать от Вас пророческое слово. Вы смотрели на меня недоверчиво, подозрительно – но напрасно: я следил за Вами, но не как сторож, не как шпион, а как Ваш преданнейший слуга, каждую минуту готовый к услугам, как почитатель Вашего гения, я пред Вами благоговел. Нет, должно быть, Вы забыли эти минуты, которые провели Вы с неведомым гимназистом; да, Вы забыли – но я не забуду их, пока будет греметь на свете слава Шевченка. Потом я приходил к г. Грудзинскому, чтобы у него познакомиться с Вами, просил у Вас тогда «Украинец» Максимовича, и тем кончилось. Наконец, последний раз я видел Вас перед выездом в Киев у г. Липпомана. Эти три свидания, как три путеводные звезды, как вера, наде- жда и любовь, будут моими руководителями в жизни. Вы спросите, может быть, отчего во мне родилось такое непреодолимое желание познакомиться с Вами, такое благоговение к Вам и даже эта дерзость писать к Вам? Это ясно. Посмотрите, вот на горизонте взошло солнце, облило весь мир своими благотворными лучами, дало человеку случай насладиться его светом и теплотой – вдруг скрылось, оставив после себя мрак и холод. Человек ощущает неприятное состояние, ему хочется еще полюбоваться красным солнышком, он ждет его с благоговением. Так и Вы, наше украинское солнце, наша гордость, явились у нас в Малороссии, дали взглянуть на себя и скрылись мимолетной звездой, оставив сиротами своих земляков, свою родину. Мы не верим, чтобы присутствие Ваше в Малороссии было так кратковременно; нам хочется еще взглянуть на Вас или по крайней мере поговорить с Вами. Вот первая причина, первое побуждение к знакомству с Вами. Вторая причина, более основательная, заставляет меня поближе сойтись с Вами.

Давно уже я посвятил свою жизнь на изучение Ваших творений, вытканных из горя и печали и подбитых гневом – труд, на который мало человеческой жизни, над ним должны трудиться века и потомства. Несколько лет я собираю Ваши сочинения, ищу во многих малороссийских библиотеках, перерываю шкафы – и труд мой часто увенчивается успехом. Последнее сочинение, приобретенное мною, есть «Сон», эта гениальная сатира, отразившая в себе так метко пороки петербургских придворных вельмож, карающая так грозно наших мучителей, раскрывающая раны нашей Украины. Также недавно попалось мне в руки сочинение «Сидючи в неволi», не знаю, Ваше или нет?

И как после всех трудов моих, после всех розысков, часто тщетных, претерпенных гонений от гимназического начальства, не любить Вас, не благоговеть пред Вашими созданиями и не просить Вашего знакомства? Вы, может быть, оскорбитесь этой просьбой гимназиста, осмелившегося открыть Вам свою душу, сказать свое правдивое слово? В таком случае я прошу у Вас извинения в моей необдуманности и вместе с тем прошу, чтобы Вы представили в этом гимназисте истинного малороссиянина, преданного своей родине душою и телом, не жалеющего для нее своей крови и жизни – и Вы мне напишите несколько строк, чего я так алчу. Да при том, я уже в седьмом классе, приготовляюсь выйти в люди, следовательно, и я скоро буду в состоянии приносить пользу человечеству, а в особенности своей родине, и Вы не унизитесь, исполнивши мою просьбу. Я и теперь занимаюсь нашей еще бедной малороссийской литературой, имею под руками многие малороссийские сочинения, между которыми как алмаз блистают Ваши «Гайдамаки», «Катерина», «Кавказ», «До Основ’яненка». Многие лица просили у меня Ваши сочинения, хотели отдать в печать (недавно один знакомый мне помещик, ехавши в Париж, хотел взять Ваши сочинения для напечатания), но я, благоговея пред Вашим желанием, не мог отдавать их.

Между прочим, скажите, скоро ли мы увидим Ваши сочинения в печати, по крайней мере, хотя некоторые; я думаю охотников-издателей много найдется. Мы этого ждем с нетерпением: пусть мир узнает, что и угнетенная Малороссия может выражать мировые истины, что и она имеет своих поэтов и художников.

Итак, я надеюсь, что Вы не откажете мне в малейшей доле своего расположения, что Вы позволите мне занять место хотя в тени Вашей славы, чем обяжете меня на всю жизнь мою, посвященную на служение родине – дорогой Малороссии.

Как признак того, что моя просьба не огорчила Вас, напишите мне несколько строчек, сделайте мне какое-нибудь поручение, которое я с любовью совершу во имя Шевченки великого. Этого благоволения я буду ждать каждую минуту с величайшим нетерпением и вместе с величайшим торжеством. Адрес мой: в Киев, 1-ю гимназию, воспитаннику 7-го класса Василию Павловичу Маслию.

В ожидании от Вас весточки и хорошего расположения остаюсь преданнейшим Вам поклонником и земляком В. Маслий.

P. S. Уведомьте меня, пишете ли Вы теперь что-нибудь или оставили на будущее; я желал бы прочесть хоть маленькое новейшее Ваше стихотворение.




348. Т. Г. Шевченка до В. В. Тарновського (молодшого)


28 вересня 1859. С.-Петербург


Любий мiй Василь Васильевич!

Якби не трапилися ви або я до вас не заiхав, то довелося б менi в Москвi захряснуть на безгрiшшi. А тепер, спасибi вам i моiй неледачiй долi, тепер я в Петербурге, неначе в своiй господi. Вчора бачився я з вашим батьком i матер’ю i з моею кумасею. Ви iх ще не швидко побачите дома. Посилаю вам з братом вашим письмо оце i по четыре экземпляра моеi роботи, а один любому невеличкому Горленятковi. Перешлiть йому, будьте ласкавi. Та напишiть, щоб воно не забувало обiцянки. Як побачите Іванишева i Селiна, то поцiлуйте iх за мене.

Нехай вам Бог помага на все добре.

Щирий ваш

Т. Шевченко.



1859.

Сентября 28.




349. М. О. та М. В. Максимовичiв до Т. Г. Шевченка


6 жовтня 1859. Михайлова Гора


Коханий земляче, Тарас Григорьевич!

Через Ивана Ив[ановича] Соколова шлем к Вам наши приветы с Михайловой Горы; а с тем вместе посылаю Вам вышитую для Вас украинскую сорочку, позабытую Вами сорочку и платок и обещанный Вам 3-й том летописи Величковой. От всей души желаем Вам здоровья, светлого духа и художественного, творческого вдохновения на берегах Невских. Не забывайте нас и хоть изредка отзывайтесь к нам сюда, на берега Днепровские, где в окрестностях Михайловой Горы оставили Вы о себе живейшие и самые сердечные воспоминания. А на правой стороне Днепра Вы стали лицом мифическим, о котором идут уже баснословия и легенды, наравне с преданиями старых времен. Жалею сердечно, что не увидели[сь] мы еще раз; но Ваше письмо, зовущее нас в Киев, шло к нам из Мошен десять дней и застало меня нездорового. Так мы и остаемся даже до сего дня безвыездно, отлагая посещение Киева все впредь… Зимовать остаюсь в Малороссии и, всего вероятнее, что не в Киеве, а на Михайловой Горе.

Еще раз желаю Вам здоровья и поэтического воодушевления и, обнимая Вас мысленно, остаюсь навсегда душевно преданный Вам

М. Максимович.



6 окт[ября] 1859.

Михайлова Гора.



Прилагаю при сем письмо к Вам, из С[анкт]-П[етер]б[урга] присланное.

Прошу Вас прислать оттиски всех до единого гравюр Ваших, ибо мне хочется иметь полную коллекцию произведений Вашего резца. А стихотворения Ваши?.. Чем кончилась судьба их в цензуре и скоро ли мы увидим их в печати?.. Дайте, Бога ради, весточку о себе, когда Вы из Киева выехали и как живется Вам там на севере?.. Господь да хранит Вас!



Дописка М. В. Максимович:

Желаю и я Вам всего лучшего и прошу Вас не забывать нас; я очень жалею, что не видела Вас больше, но надеюсь увидеть Вас на будущее лето, желаю Вам от всей души здоровья и успеха в Ваших занятиях.

Преданная Вам

Маруся.




350. Т. Г. Шевченка до М. О. i М. В. Максимовичiв


9 жовтня 1859. С.-Петербург


1859.

9 октября



Моi любii, моi единые друзi, чи ви ще й досi, на Михайловiй горi гуляючи, дивитесь на заднiпрянськi гори? Благо вам, моi единые друзi! Я вже другий мiсяць як гнию в петербургскому болотi та тiлько сьогодня урвав швидкий час, щоб написать вам хоч тiлько те, що я живий i здоровий. До 16 августа я пiджидав вас у Киевi, а потiм як чкурнув, то через тиждень i дома опинився. А тепер сижу собi, работаю та згадую собачого сина черкаського iсправника Табашникова. Та iнодi мошнянських панночок. Щоб женихи снилися!

На те лiто, як Бог поможе, побачимось, то розкажу вам дрiбненько все, що, робили з мене в Киевi, а тепер нiколи.

Пишiть до мене, як буде ласка, так: В С. Петербург. В Большой Морской, в доме графа Уварова. Михайлу Матвеевичу Лазаревскому.

Бувайте здоровi та веселi, поклонiться низенько од мене старим Деркачам та заднiпрянським горам.

Не забувайте щирого вашого друга Т. Шевченка.




351. Т. Г. Шевченка до І. М. Сошенка


9 жовтня 1859. С.-Петербург


1859.

9 октября.



Посилаю тобi, мiй искренний друже, дещо моеi нiкчемноi роботи. А любiй панночцi Ганнусi, замiсть мазурок Шопена, нашi пiснi. Нехай грае та виспiвуе, та не радиться з панною Валентиною, вона ii доброму не научить.

Напиши менi свiй адрес i напиши, як зовуть пана i панi Красковських i як зовуть Чалого i Чалиху. Андрiевському сам занеси рисунок i гарненько поклонись йому од мене.

Не забувай искреннего твого друга Т. Шевченка.



Адрес:

В С. Петербург. В Большой Морской,

в доме графа Уварова. Его высокоблагородию

Михайлу Матвеевичу




352. Т. Г. Шевченка до Н. В. Тарновськоi


22 жовтня 1859. С.-Петербург


Кумасю, серце мое!

Увечерi я буду у Карташевських. Ще на тiм тижнi обiцяно. Як матиму час, то прийду обiдать, i поговоримо. А поки що приймiть, мое серденько, моя единая кумасю! оцей нiкчемний рисунок на згадування 8 октября 1859 року.

Оставайтеся здоровi.

І кум, i друг, i брат

ваш щирий

Т. Шевченко.



22 октября

1859.




353. Ф. Г. Лебединцева до Т. Г. Шевченка


22 жовтня 1859. Киiв


22 октября 1859 года.



Тарас Григорович!

Нехай Вам Бог дае здоров’я, нехай вiка прибавить! Спасибi Вам, що я побачив Вас i побалакав з Вами хоть трошки. А про те жалкую i досi, що не довелось менi ще раз побачиться з Вами. Прибiгав я до Вас разiв зо три та й ще раз довiдався, як уже зовсiм зiбрався в дорогу – коли ж Вам нiколи, здаеться, й просвiтку не давали, – засмикали, як жиди того пана, що до склепу закликають. Нехай буде, як сталось, а тим часом от що: чи отдали Вам мою казань, що читав я перед Вами? Не повинна, здаеться, пропасти, а втiм, хто його зна, бо й сам я не вiдаю, кому ii оддав. Вже останнiй раз прибiг я до Вас, та не застав не тiльки Вас, але й Гудовських. От i вийшов я на улицю, коли дивлюсь, – сидить на стовпчику якийсь льокай. «Чий ти?» – питаю його. – «Гудовських», – каже. – «Де ж пани твоi»?» – «Не знаю». – «А Тарас Григорович?» – «В гiмназii». – «Будь же ласкав, – кажу йому, – оддай осю бумагу Тарасу Григоровичу, як вернеться вiн додому!» – Та й оддав йому ту казань. Отак було, а втiм, хто його зна, може й справдi казна-кому оддав. Скажiть же, будьте ласкавi, чи вона у Вас, та казань, i що Ви думаете з нею зробить? Може, читали кому, так що люди кажуть? Мабуть, кепкують, глузують: «Це, – скаже iнший, – не проповiдь, а «рассказ, описание». Нехай собi що хотять кажуть, а я хоч тричi присягну, що так треба писать. Годiв з п’ять я думав об сьому дiлi, та й видумав, бачте, таке, що аж ченцi здивувались. Нехай iх, ченцiв тих, дiла судять.

Вибачайте, Бога ради, що змикитив трошки перед Вами, бо й досi не прислав передмови до теi казанi. Якщо можете приткнуть ii де-небудь, то пришлю, далебi, пришлю. Напишiть, будьте ласкавi, хоч трое словечок – велике спасибi скажу. Послав би й тепер ту передмову, так не дописана i не переписана: нiколи було i тепер дуже нiколи. Був я ще раз в Украiнi. Ненько рiдная! Нехай тебе Господь милуе! Сонце палило вдень, i мiсяць вночi!.. Надивився доволi на панiв, попiв i людей. Пани останню кров висисають, попи звичайно службу правлять, часом люльки курять, в карти грають та ще й добре випивають, а нарiд бiдний терпить, терпить та сльози нищечком витирае. Нiхто до його слова не промовить, нiхто йому не скаже, як то в свiтi Божому жить, щоб Боговi вгодить i душi добро придбать. Прожив я в Корсунi недiль зо двi. Там, коли пам’ятаете, рядом з братом моiм становий живе, так-таки хата коло хати. Як-то людей там мучать! Як вони кричать та плачуть! А становий в шляфроку по станi походжае, люльку тягне, заглядае… не скажу куди, та на ввесь рот свiй репетуе: «Дужче, дужче! Эх ты, бездельник! Я тебя самаво»… Прийшла якось до брата мого убогая жiнка – на чоловiка жалiться, вклонилась, взяла благословення та й каже: «Батюшечко, серце, отець духовний! Змилосердiться надо мною, що я така нещасна, дайте пораду. Чоловiк мене не злюбив вже годiв з п’ять: попереду, було; все б’е, потiм од миски одiгнав, далi зовсiм з хати вигнав, а тепер вже комору розкидае, щоб не було менi де й голову прихилить, в мене ж дiточок п’ятiрко од його-таки, хлiба дастьбi, зодягнуться нiчим. Заступiться, батюшечко, сердце, голубчику»! Розпитався брат мiй ще трохи, та й каже: «Пiди ж ти, голубко, до станового та попроси i його, та що вiн тобi скаже, тодi вже прийдеш до мене». – «Нехай мене Бог сохранить од того стану! Я ще зроду там не була», – сказала i трохи не заплакала. – «Не бiйся, – каже iй брат, – хiба ти худе що зробила… iди; от i становий по двору ходить». Пiшла та зараз i прибiгла назад: побiлiла, виду на ii нема i труситься, неначе од пропасницi. «Що тобi таке?» – питае ii брат. – «Оце! – насилу промовила i тяжко зiтхнула, – i не стямилась, поки й до вас прибiгла. Приходжу до його, вклонилась та й стала казать: ваше благородiе! така й така рiч… А вiн, пробачайте, поганець, як крикнув, як затупотiв ногами та почав нiвечити мене словами, то я не знала вже, як i втiкать од його. Нехай вiн западеться – той стан. Зроду-звiку не пiду туди». Пораяв брат i сам, як мiг, а менi й досi жаль тоi жiнки. Отаке-то! А то знов писарець невiрний вилiзе на «балкон» та звiдтiль соцьких перекликае, та лае так скверно, що аж слухать сумно. Пiдошви не варт, а коверзуе. Горе, та й годi!

Що б iще Вам сказать? Недавно наша духовна цензура благословила напечатать одну проповiдь Фiларета, що архiереем в Чернiговi. (Оцей самий Фiларет недавно забрав з нашоi консисторськоi архiви деякi бумаги, а деякi прислав в нашу архiву. Треба подивиться, може, що й ласеньке е. Я хочу написать до його, щоб вiн прислав з Глуховського монастиря Мельхиседековi бумаги. Фiларет – розумний чоловiк, тiлько бiда, що кацап, хоч i трудящий). Проповiдь написана була по-кацапськи, бо Фiларет i слова не втне по-нашому; так найшовся, бачте, священик, що переiначив ту проповiдь. Воно так неначе й по-нашому, але зовсiм по-кацапськи. В цензурi, щоб Ви знали, всi кацапи; от питаю я того, що благословив печатать: «Чи ви розiбрали, що там написано?» – «Как же-с! – сказав вiн менi, – там все почти слова русские!» – Кумедiя, та й годi!

Дописався до краю; тепер хоть i прощайте! Бувайте ж здоровi! Щасти Вам Боже, де ви лицем повернетесь.

Ваш земляк Феофан Лебединець.



Чи скоро одчинять вашу «Хату»? Напишiть, будьте ласкавi. Якщо в нас тiсно буде, то й до Вас – з чим Бог пошле. Думаю ще розказувать дещо. До Межирiча тепер не доiхав; Нехай iншим часом. В Умань писав два рази, та й досi нема нiчого. З нового року, здаеться, будем печатать Мельхиседека i за Кушнiра напечатаемо. Викохав я собi сина – журналом називають. Сам його на свiт породив, без попа ймення дав i хрестив, кумiв не бравши. Пiшов вiн до синоду за благословенням. Коли б же то благословили, i щоб самому замiсть няньки буть. Не дай Боже, як перейде на чужi руки! Не навчать добру, i пiде послухачем!..




354. В. Г. Шевченка до Т. Г. Шевченка


Жовтень 1859. Корсунь


…От що менi здавалось, читаючи книжку: неначе там занадто багато жалоби [скарги] за себе; якби вона не вся вкупi, якби воно не все разом… а то неначе з лишком вже розливаеться жовч!..




355. Т. Г. Шевченка до В. Г. Шевченка


2 листопада 1859. С.-Петербург


1859 г. 2 ноября.



Ще позавчора передано менi твое i Прiсине письмо, а я тiлько сьогоднi заходився одвiтувать. За лежнею, бачиш, нiколи й посидiть. Погане ти пишеш про мою справу. Вольський, я знаю, добрий i щирий чолов’яга, та чи вдiе вiн що в цiй справi? От що! Я пишу йому, а ти, будь ласкав, перешли або сам, як матимеш час, передай йому мое письмо. Нехай вiн тобi просто скаже: чи буде що з сього, чи нi? А поки каша, то будем масла добувать. У мене думка ось яка: яка твоя буде на се порада? Поки що буде, купить у Вольського дубiв 40 лiсу, вирубать, та й нехай собi сохне. А скласти його можна коло Пекарiв, на Росi, на жидiвськiй лiснiй пристанi i пильнi. Як ти думаеш, чи до ладу воно буде? Якщо до ладу, то хутенько напиши менi, то я зараз i грошi вишлю. Чи так, чи сяк, а де-небудь треба прихилиться. В Петербурзi я не всижу, вiн мене задушить. Нудьга така, що нехай Бог боронить всякого хрещеного i нехрещеного чоловiка.

Чи Хариту ще не приходив нiхто з нагаем сватать? Якщо нi, то спитай у неi нишком, чи не дала б вона за мене рушникiв? Або нехай сестра спитае, се жiноча рiч. Отi одукованi та не надрюкованi панночки у мене у зубах нав’язли. Нехворощ!.. та й бiльш нiчого!

А тим часом прошу твоеi щироi братньоi поради – i перше так було, а тепер аж надто стало тяжко на самотi. Якби не робота, то я давно одурiв би; а тим часом i сам не знаю, для кого i для чого роблю. Слава менi не помага, i менi здаеться, як не заведу свого кишла, то вона мене i вдруге поведе Макаровi телята пасти…

Харитина менi дуже, дуже подобалась. Порадься з своею жiнкою, а з моею сестрою, та й менi раду дайте. А поки що, нехай вам Бог помагае на все добре.

Щирий твiй друг i брат Т. Шевченко.



Напиши Прiсi, що як буде добре вчиться та не пустовать, то я ще кращий пришлю iй подарунок.

Нащот отiеi книжечки ти сказав правду, i спасибi тобi!

Ще ось що: може, Харита скаже, що вона вбога сирота, наймичка, а я багатий та гордий, то ти скажи iй, що в мене багато дечого нема, а часом i чистоi сорочки; а гордостi та пихи я ще в моеi матерi позичив, у мужички, у безталанноi крiпачки.

Чи так, чи сяк, а я повинен ожениться, а то проклята нудьга зжене мене з свiта. Ярина-сестра обiцяла найти менi дiвчину в Керелiвцi; та яку ще вона найде? А Харита сама найшлась. Навчи ж ii i врозуми, що вона безталанною зо мною не буде.

Максимович у Прохорiвцi уступае менi таке саме добро, як i у Парчевського, тiлько що не коло Днiпра, от мое лихо! Видно Днiпро, та здалека, а менi його треба коло порога. Нi вже! нехай Вольський хоч чорта перескочить, а менi дружбу докаже. А нащот дубового лiсу, як ти лучче придумаеш, так i зроби. Низенько кланяюся сестрi i цiлую тричi Йосипка.




356. Т. Г. Шевченка до В. М. Лазаревського


11 листопада 1859. С.-Петербург


Шлю вам двi «Блудницi», обидвi недоробленi, у гостi до вас не поiду, не можна, нiколи байдикувать, треба трохи полежать. Ви казали, що в вас есть якась зелена рясна рослина на шталт хмелю чи винограду. Вручiть ii вручителю «Блудниць», а я, не блудний, скажу вам спасибi.

P. S. А хмiль таки хмелем.



На зворотi:

Превысокоблагородному

Василию Матвеевичу

Лазаревскому.




357. Т. Г. Шевченка до П. Ф. Симиренка


26 листопада 1859. С.-Петербург


С.-Петербург.

26 ноября

1859.



Милостивый государь

Платон Федорович.

Сегодня получил я мои сочинения из цензурного комитета, сильно пострадавшие от долговременной пытки. Пострадавшие так, что издатель соглашается их напечатать на условии, на которое я не могу и не должен согласиться. Ваше благородное предложение приму я теперь как благодеяние с глубочайшей благодарностию. Издание будет стоить 1100 рублей. Если вы согласитесь получить ваши деньги экземплярами книги, для меня это будет легче. Если же деньгами, то я не обещаюсь вам уплатить ближе году с десятым процентом. Делайте как вам Бог на мысль положит. Книга выйдет из типографии к Новому году.

Я слышал, что здоровье Кондрата Михайловича после его путешествия значительно восстановилось. Дай Бог. Свидетельствую ему мое глубочайшее уважение. Поклонитеся от меня Федору Степановичу, Настасии Михайловне и трижды Татьяне Ивановне. У вас теперь в самом разгаре сахарное дело, и если не будете иметь время написать мне, то поручите это дело Алексею Ивановичу. Примите мое глубокое почтение.

Ваш покорный слуга

Т. Шевченко.



Мой адрес.

С.-Петербург, в Большой Морской

улице, дом графа Уварова. Его высокоблагородию

Михайлу Матвеевичу

Лазаревскому




358. Т. Г. Шевченка до О. І. Хропаля


26 листопада 1859. С.-Петербург


Щиро шануемий и многоуважаемый Алексiй Іванович!

Менi оце прийшлось до скруту: сьогоднi цензура випустила iз своiх пазурiв моi безталаннii думи та так, проклята, одчистила, що я ледве пiзнав своi дiточки, а издатель, кацапська душа, половини не дае того, що я прошу i що менi притьмом треба. З таким моiм лихом я оце до вас з Платоном Федоровичем: вишлiть менi, будьте ласкавi, 1100 карбованцiв, i я вам з великою дякою пришлю к Новому року екземплярiв книги на такую сумму або через рiк грошi з невеликим процентом. Зробiть як знаете i як вам Бог на розум положе. Поклонiться од мене тричi Кондрату Михайловичу, Федору Степановичу i всiм, i всiм! Титарiвну ж тричi поцiлуйте за мене, нехай воно здорове росте та щасливе буде! Оставайтесь здоровi! Нехай вам Бог помагае на все добре! Не забувайте искреннего вашого Т. Шевченка.

P. S. Як побачите Т[абачнико]ва, то заплюйте йому всю його собачу морду. Диво менi, що таку подлую, гнусную тварь земля носить. Другим разом я вам напишу, що вiн хотiв зо мною зробить.




359. В. Г. Шевченка до Т. Г. Шевченка


Листопад 1859. Корсунь


…Обашморив другий грунт, недалеко од Триполля, на самiм краi села Стайок, над самiсiньким Днiпром, в iменii Пон[ятовсько]го. Там стоiть хуторець… Але ж мiсце, мiсце! То; мабуть, на всiй довжинi Днiпра не знайдеться такого. Тiлько й бiда, то старий упрямий Днiпро все потрохи бере щовесни тiеi землi, так що, може, годiв за 20–30, як не одверне, то i зовсiм забере той грунт…

…Чоловiк ти письменний; дiло твое таке, що, живучи над Днiпром на самотi тiлько з жiнкою, часом, може, треба б похвалиться жiнцi, що оце менi прийшла така i така думка, то оце я так написав, та й прочитать iй. Що ж вона тобi скаже?.. Тодi твоя нудьга ще побiльшае, та вже тодi хоч сядь та й плач: нiхто нiчого не поможе. Або як дасть Бог дiточок, хто ж iм стежку покаже?.. Насунувши тобi таку увагу, я жду, що ти скажеш, i як воно по-твойому?..




360. Д. С. Каменецького до Т. Г. Шевченка


5 грудня 1859. С.-Петербург


Будьте ласкавi, Тарас Григорович, заходiться читать отсю коректуру. Да завтра i повернiть, щоб завтра виправить i до цензора послать ми успiли, а в понедiлок або у вiвторок i заходимось печатать. Як прочитаете, то i пришлiть iз хлопцем Михайла Матвiйовича в типографiю.

Щиро прихильний до Вашоi милостi

Данило Каменецький.



5 декабря 1850.



N. B. Поправляйте пером i чистенько, щоб прочитать можно цензоровi.




361. Т. Г. Шевченка до В. Г. Шевченка


7 грудня 1859. С.-Петербург


7 декабря.



Не було в куми i запаски, аж глядь – кума у плахтi похожае. То так оце i з твоiми письмами сталося: вчора одно, а сьогоднi друге. Спасибi тобi, мiй рiдний брате! мiй друже единий! за твою турбацiю. Вольський менi пише – тепер зробить нiчого не можна. Пек йому, тому шепотинниковi Парчевському, може, той клапоть од нас не втече. А поки що торгуйся якмога з Понятовським через того старого економа. У Киевi у мене нема нiкого такого, щоб хто добре знав Понятовського; пошукаю, чи не найду тут. Багатих усюди знають. Ще ось що: напиши менi, чи багато там землi у тiй Забарi? Яка вона? Чи можна буде садочок розвести? Та ще щоб справдi сердитий Днiпро не пошкодив? Розпитайся гарненько. До Чижова я завтра сам напишу або попрошу його великого приятеля Галагана: йому вiн щирiше скаже, як менi.

Тепер о Харитi. Твоя порада добра. Спасибi тобi. Та тiлько забув ось що, а ти це добре знаеш: я по плотi i духу син i рiдний брат нашого безталанного народу, та й як же себе поеднать з собачою панською кров’ю? Та й що та панночка одукована робитиме в моiй мужицькiй хатi? З нудьги пропаде та й менi укоротить недовгого вiку. Так-то, брате мiй! друже мiй единий!

Харита менi подобалася, хоч я ii й назирки бачив. Нехай ще сестра Ярина подивиться на неi, та що вона скаже, то так воно й буде. Мати всюди неоднакова мати. Коли розумна та щира, то й дiти вийдуть в люде, хоч попiдтинню; а хоч i одукована, та без розуму, без серця, то й дiти виростуть, як те ледащо в шинку.

У тебе, здаеться, годуеться кабан в сажi. Я бачив, як Харита йому iсти носила, i ти, певно, заколеш його к святкам, то пришли менi по почтi 20 фунтiв ковбас. Бо я лучче тричi в нiмця пострижусь i всю Пилиповку буду м’ясо iсти, як матиму нiмецькими ковбасами розговляться. Та щоб ковбаси були такi самi, як ми з тобою iли на меду у Гната Бондаренка, пiд яблунею сидячи. Нагадай лиш добре. Та якби до ковбас та ще й сала додать, то воно б дуже добре було! На се добре дiло посилаю тобi 10 карбованцiв; решт оддай сестрi Яринi.

К новому року вийдуть печатнi моi сочинения (не всi). Я через тебе пошлю чотири книжки Алексiю Івановичу Хропалю, то тодi вiн тобi й скаже, як i що робить, а до того я й йому напишу.

Ще ось що: спасибi тобi, що ти зовеш на пораду i на розглядини сестру Ярину. Що ж вона побачить? Те, що й я бачив: Хариту та й бiльш нiчого! А якби твоя жiнка, а моя сестра, сказала слово, то це б було до ладу. Попроси ii – нехай скаже, нехай порадиться.

А поки що буде, нехай Бог шле добре здоров’я i жiнцi, i дiткам твоiм. Оставайся здоровий, та швидше пиши до мене, до твого iскреннього друга i брата Т. Шевченка.

О людськiй волi я розпитував; але нiхто нiчого не знае, коли, як i що з того буде.

А дубового i ясинового дерева треба купить i вирубать, нехай собi лежить та сохне, поки що буде.




362. П. Ф. Симиренка до Т. Г. Шевченка


11 грудня 1859. Городище


Милостивый государь,

Тарас Григорович!

Большое спасибо Вам за Ваше письмо и еще большее за то, что Вы не забыли нас и обратились к нам по делу издания Ваших песней.

С этою почтою я послал письмо в Москву Савве Димитриевичу Пурлевскому и просил его выслать Вам 1100 рублей. По выходе книг прошу Вас отослать их на 1100 руб. в Москву Савве Димитриевичу, а он пришлет их нам сюда, и мы с Вами расквитаемся.

Кондрат Михайлович действительно чувствует себя лучше после поездки в Воронеж. Сахарное дело у нас действительно в разгаре, и дела много, а все-таки я нашел минуту написать Вам; но не думайте, что я так занят, что и папиросы некогда выкурить. Мы все часто вспоминаем Ваше пребывание у нас и душевно желали бы еще пользоваться Вашим обществом. Мы с Вами мало знакомы, кой о чем я хотел бы поговорить с Вами, да не было случая. Вы своими поэтическими рассказами так увлекали меня, что, бывало, все забываешь. Бог даст, увидимся и поговорим по правде, откровенно. Ведь Вы за правду не посердитесь. Скажите мне, хоть на первый случай, по правде, отчего Вы мое письмо написали на одном языке, а Алексею Ивановичу – на другом? Если Вас не утомляет переписка такая неинтересная, как моя, то я бы просил Вас написать мне когда-нибудь.

Желаю Вам того, что Вам может быть полезно, и в особенности здоровья. Ваше здоровье нужно для всех. Видите эгоизм мой.

Ваш покорный слуга

Платон Симиренко.



11 декабря 1859.

Городищенский сахарн[ый] завод, богоспасаемый



На зворотi перекреслено:

Его высокоблагородию Михаилу Матвеевичу Лазаревскому. В С.-Петербурге, в Большой Морской, дом графа Уварова.

Іншою рукою дописано:

Тарасу Григорьевичу Шевченку.




363. Т. Г. Шевченка до В. В. Тарновського (старшого)


Жовтень – грудень 1859. С.-Петербург


Прочитайте i завтра вранцi пришлiть.




364. І. В. Гудовського до Т. Г. Шевченка


Жовтень-грудень 1859. Киiв


Покорнейше прошу узнать, где можно приобрести и за какую сумму прессовый вал для прокатывания позитивного фотографического портрета, величину моей работы при сем мерку посылаю, а другую мерку со всем: портрет с картоном, на котором наклеивается портрет. Напишите, стальные или с каменной сподней доской более употребляются, и чтобы не из самых дорогих, но хороший; также к прессу нужно иметь несколько листов английского картону, которого в Киеве отыскать нельзя.

Если вал с пьедесталом будет неудобно к высылке, то пьедестал можно устроить и в Киеве; узнавши все, о чем я прошу, то покорно прошу написать мне, то я вышлю деньги, а пресс или вал лучше всего прислать через Контору транспортов («Надежда»), а мой адрес: художнику И. В. Гудовскому в Киев на Крещатике в доме купца Смирнова.

Если можно узнать, то напишите, как теперь фиксируют по отпечатании портрет на бумаге, и, если можно, весь процесс, как приготовлять позитивную бумагу и весь порядок до окончания, дуже, дуже за се подякую, бо я фiксiрую дуже погано, а хто се напише, як земляк, то, далебi, пришлю пуд сала, або й бiльш самого найкращого.



На зворотi ескiз з написами:

«Величина картона с портретом». «Величина портрета без картона».

На четвертiй сторiнцi:

Прошение Тарасу Григорьевичу г-ну Шевченке.




365. В. В. Тарновського (старшого) до Т. Г. Шевченка


Кiнець 1859. С.-Петербург


Когда Вы рассказывали мне, милый друг Тарас Григорьевич, содержание сочинения Вашего, я со всею откровенностью выразил Вам мою мысль о главном недостатке его и догадывался, что оно не удастся и в исполнении. Теперь я убедился, что самый великий талант падает, когда избирает ложный путь. Исполнение ниже Вашего таланта. Умоляю Вас, сожгите Вашу рукопись. Горько нам было бы, если бы мимолетное заблуждение положило пятно на Вашу славу, а вместе с тем и на нашу народную литературу.

Простите мою искренность, она внушена глубоким к Вам уважением и любовью к Вам и народу.

Ваш искренний друг

В. Тарновский.




1860





366. Т. Г. Шевченка до П. Ф. Симиренка


3 сiчня 1860. С.-Петербург


С.-Петербург.

3 генваря 1860.



С Новым годом поздравляю вас и весь завод ваш с механическими мастерскими, с паровым млином, с садом и со всем добром, сущим коло вас. А в особенности поздравляю с Новым годом Кондрата Михайловича, Федора Степановича и Настасью Михайловну. Нехай iм Бог шле довгий вiк i добре здоров’я.

Спасибi вам за ваше письмо, двiчi спасибi вам за 1100 карбованцiв. Я получив iх од г. Гротина 31 декабря уже минувшего года. Искренно благодарю вас. 15 або 20 генваря випуститься книга из типографии i в той же день пошлются экземпляры Савве Дмитриевичу Пурлевскому, а нецензурный экземпляр вам доставит брат Варфоломей. Ще ось що! Хто подае, то у того i просять. Примкнiть во iм’я Божiе мого брата коло свого завода, хоч коло бурякiв; а вiн це дiло дуже добре тямить. Йому так обрид отой нiкчемний свiтлiйший з своею нiмотою, що вiн помандрував би на край свiта, якби було можна i жiнку з дiтками у торбу покласти. Во iм’я Божiе привiтайте його коло себе! Чоловiк вiн не дуже дурний i не дуже розумний, а дуже, дуже щирий. У вас в заводi есть школа, а в його малi дiти, то воно дуже до ладу б було. Во имя святого просвiщенiя привiтайте його.

Свидетельствую глубочайшее почтение Татьянi Івановнi i трижды цiлую ваших дiточок.

Искренний ваш

Т. Шевченко.



(Трижды кланяюсь Алексею Ивановичу).




367. Т. Г. Шевченка до В. Г. Шевченка


12 сiчня 1860. С.-Петербург


С.-Петербург. 12 генваря 1860 г.



Насилу я дождався твого письма; я вже думав, що ти, крий Боже! занедужав або принаймнi на Бессарабiю помандрував. За ковбаси i сало спасибi тобi, а як получу та покуштую, то ще раз скажу спасибi. Думаю, що вони такi самi будуть, як i тi, що ми з тобою колись пiд яблунею вкушали. Менi байдуже, що ми вже не тi стали, аби ковбаси не старiлися, а з ними i ми помолодiемо. Коли б тiлько нам отой хутiр придбать та поеднать Хариту. Дуже, дуже я зрадiв, що вона вподобалась Яринi. Чи Ярина ще й досi у тебе гостюе? Як ще й досi, то нехай би вона нишком, посвоему спитала Хариту, а ти б менi написав те слово, або сам спитай, що вона скаже?

Вольський менi пише, що Пекарi будуть Змi[ев]ського. Менi самому здаеться, що вiн моторненький панок; я з ним бачився в Черкасах. Нехай i буде добра надiя, а з Понятовським тепер треба зробить; його вже прошено. Менi самому здаеться, що лучче взять на посесiю, а тим часом роби, як тебе Бог навчить; якщо треба буде грошей, то пиши. На тiм тижнi вийде моя книга, то будуть i грошi. А дубового лiсу все-таки треба купить заздалегiдь, нехай собi сохне. Писав я позавчора про тебе до Семиренка; не знаю, що вiн тобi скаже. Як получиш мого «Кобзаря», то одвезеш iм усiм по книжцi, то може вони й поласкавiшають.

Другим разом напишу тобi бiльше, а тепер бувай здоров. Поцiлуй за мене сестру Ярину, Катерину, свою жiнку i своiх дiточок. Оставайся здоровий. Не забувай искреннего твого друга i брата Т. Шевченка.




368. Т. Г. Шевченка до А. О. Козачковського


24 сiчня 1860. С.-Петербург


Андрей Осипович!

Будьте ласкавi, перешлiть три екземпляра в Прохоровку на имя Максимовича Михайла Александр[овича], а один екземпляр передай[те] Тарасевичу. А за це я вам подякую так, як за отi к[арасi та?] лящi Днiпровi.

Щирий ваш Т. Шевченко.



24 генваря

1860.




369. Т. Г. Шевченка до В. Г. Шевченка


24 сiчня 1860. С.-Петербург


Одвези сам книжки в Городище i оддай своiми руками; в Керелiвку перешли, а п’ять книжок роздай кому сам знаеш. Та пиши менi, бо я вже аж утомився, ждучи твого листу.




370. Д. С. Каменецького до Т. Г. Шевченка


Грудень 1859 – сiчень 1860. С.-Петербург


А Ви узяли з собою, Тарас Григорович, коректуру «Наймички»? А сьогоднi, не дождавшись ii од Вас, ми з одним земляком провiрили ii гарненько да половину й напечатали – ось i оттиск: здаеться, вiрно! Кiнець iще не напечатали: його я, виправивши перву коректуру, принесу Вам завтра або позавтрому.

Шлю вам туфлi, чи вподобаете i чи прийдуться по нозi – коли будуть малi, дак можна буде i перемiнить.

Щиро прихильний до Вашоi милостi

Данило Каменецький.




371. Т. Г. Шевченка до П. Ф. Симиренка


1 лютого 1860. С.-Петербург


1860.

1 февраля.



Платон Федорович!

Сегодня просьба моя к вам такого содержания. Редактор журнала «Народное чтение», желая поместить в своем журнале краткую биографию Кондрата Михайловича и Федора Степановича, обратился ко мне как к лично их знающему. Я ничего не знаю. Да если бы и знал, то без iх волi нiчого б не сказав. Спитайте ж ви iх, i як буде на се iх воля, то коротесенько напишiть менi однi тiлько факти i пришлiть брошуру о вашем заводе. На сей раз годi, нiколи, вибачайте. Кланяюся Татьянi Івановнi i цiлую ваших дiточок.

Т. Шевченко.



Чи получили ви «Кобзаря»? Недодрюкований екземпляр, може, я вам сам привезу.



На зворотi:

Благородному Платону Федоровичу Семеренку.




372. Т. Г. Шевченка до В. Г. Шевченка


1 лютого 1860. С.-Петербург


1860. Февраля 1.



Ти менi дуже нашвидку писав, а я тобi оце навзаводи пишу: нiколи. Ось що: чи получив ти мое письмо i «Кобзаря»? Чи був ти у Городищi i чи бачився з П. Ф. Семеренком? Якщо бачився, то напиши менi, що вiн тобi сказав? Та ще ось що: напиши менi гарненько, що то за пан Трощинський. Де той Кагарлик? І що то за грунт, що вiн нам пропонуе? Що вiн коштуе? Я се лiто до тебе не приiду: нiколи. Роби, як сам знаеш; о грошах не турбуйся. «Кобзар» добрий чинш платить, спасибi йому. Та напиши менi хоч пiвслова о Харитi; вона менi спать не дае. Оставайся здоров. Цiлую твою жiнку i твоiх дiточок.

Твiй Т. Шевченко.



Як матимеш час, то сам одвези письмо П[латону] Ф[едоровичу]; а нi, то одiшли.




373. Т. Г. Шевченка до Д. С. Каменецького


6 лютого 1860. С.-Петербург


Данило Семенович.

Подателю сего дайте 10 книжек «Кобзаря».

Т. Шевченко.



6 февраля

1860.




374. М. Я. Макарова до Т. Г. Шевченка


9 лютого 1859. С.-Петербург


Дядьку! Приходьте лишень у четвер вареникiв iсти.

Ваш Н. Макаров.



9 февраля.




375. Т. Г. Шевченка до В. Г. Шевченка


Середина лютого 1860. С.-Петербург


Прочитай оце письмо та, помiркувавши гарненько, запечатай, та або сам одвези, або одiшли, або пiд лаву кинь. Та ще нехай Харита, добре подумавши, скаже, чи пiде вона за мене? Чи бачився ти з П. Ф. Семиренком?

Та напиши, чи той грунт у Трощинського над самим Днiпром? Бо як не над Днiпром, то менi його й за копу не треба! Ще: як скаже Харита, що пiде за мене, то прийми ти ii в своiй хатi як рiдну сестру. Нехай вона, сердешна, од наймiв трохи одпочине. На харч i ii одежу я тобi вишлю грошi. Попроси за мене i сестру мою, а твою жiнку, щоб i вона ii привiтала. Тричi спасибi тобi за Васю. Як побачиш брата Йосипа, то скажи йому, нехай очунюе та захожуеться менi хату ставить.

А об волi ще й досi не чуть нiчого доброго.

Напиши менi, чи е в Харити батько або мати? Чи крепачка вона, чи вiльна? Коли крепачка, то чия? i яка плата за ii волю?




376. Т. Г. Шевченка до В. Г. ШЕВЧЕНКА


18 лютого 1860. С.-Петербург


18 лютого.



Напиши менi швиденько адрес жаботинського i керелiвського пана – як його зовуть? І що воно таке? Та напиши, як зовуть синiв брата Микити, брата Йосипа i сестри Ярини. Жiнки i дiвчата уже не панщиннi, а про чоловiкiв, парубкiв i хлопцiв ще нiчого не чуть, i за грунти теж.

Та напиши менi гарненько, як i що ти зробив з Трощинським. Якщо добре зроблено о грунтi, то дбай дубовий, берестовий, ясеновий, кленовий i липовий лiс i пиши о грошах.

Чи бачився ти з Семеренком i що вiн тобi сказав? Посилаю тобi нашвидку зроблений план хати. Помiркуй i роби, як сам добре знаеш. Менi тiлько й треба, щоб робоча була дубова та круглий ганок скляний на Днiпро.

Спитай у Харити, що вона скаже, щоб я знав, що менi думать i що робить?

На се лiто я не приiду до вас, роби, як сам здоров знаеш, а я тобi скажу спасибi.

Чи получив ти «Кобзаря» i письмо Трощинському? У Кр[иловськоi?] був; вона нездужа, i я ii не бачив, а Маню за тебе тричi поцiлував i один фунт добрих конфет оддав.

Ще раз прошу тебе: спитай у Харити, що вона скаже, i напиши менi швиденько.

«Русская газета» прекращена. Послав я тобi «Современник» i «Народное чтение», – чи получив? Послав я тобi не надписаних п’ять книжок «Кобзаря». Може, тобi ще треба буде, то напиши, бо, може, його швидко й не стане: пани дуже кривляться на слiпого старця…

Ще раз благаю тебе, напиши, що скаже Харита. Оставайся здоров! Цiлую тричi твою жiнку i твого Йосипка, Ганнусю, Прiсю, Андрiя, Каленика i тебе, мiй щирий брате i друже!

Ти б добре зробив, якби менi прислав ковбас, а то я захляв без цього добра.




377. В. Г. Шевченка до Т. Г. Шевченка


Лютий 1860. Корсунь


…У Тр[ощинсько]го есть село по лiвому берегу Днiпра; називаеться Рудяки: коло того села е лiс, луг; озера кругом лiсом пообростали. Я сам ще не бачив, але менi розказував отой Гр[игорови]ч, що то його жiнка дуже любить стихи, що там такi мiсця гарнi, що, каже, трудно вже iх знайти i понад цiлим Днiпром…




378. І. С. Тургенева до Т. Г. Шевченка


Лютий-березень 1860. С.-Петербург


Любезнейший Тарас Григорьевич, Вы желали познакомиться с Спешневым: он у меня завтра обедает – приходите. Мы все (и он, разумеется) будем очень рады видеть Вас. До свиданья.

Искренно Вам преданный

Ив. Тургенев.



Воскресенье, утр[о].




379. Г. Н. та Д. Л. Мордовцевих до Т. Г. Шевченка


5 березня 1860. Саратов


Эх, кабы на сердце горе не лежало,
Да кабы поменьше думы в голове —
На твое бы слово – слово я сказала,
За твои я песни – спела бы тебе!
Было время так же звонко я певала, —
Смолоду легко мне, весело жилось, —
Да куда-то с долей песня запропала
И мое веселье с ними унеслось.

Так от сумрачной, безмолвной
Ты не жди ни песни стройной,
Ни горячих слов живых, —
Только верь: где я ни буду,
Сердцем я не позабуду
Ни песней, ни слов твоих.

Если бы Вы видели радость, какую сделала присланная Вами мне книга, Вы утешились бы моею радостью, как своим добрым делом.

Живите счастливо, наш дорогой Соловушко, и не взыщите, что старая ворона так нескладно прокаркала Вам свое спасибо.

Анна Мордовцева.



Саратов, 1860, 5-е марта.



Прошу принять и мой сердечный привет, многоуважаемый Тарас Григорьевич.

Д. Мордовцев.




380. Я. Г. Кухаренка до Т. Г. Шевченка


8 березня 1860. Катеринодар


Спасибi тобi, брате, курiнний товаришу Тарасе Григоровичу, за пам’ятку, що згадав мене, прислав нових «Гайдамак»! Шкода, що не отдрюковав ти за одним разом «Пустки», «Криницi» i прочого, тобою менi присланого з того окаянного Петровського. А може, в тебе думка, назбиравши ще дечого, та тиснути ще раз! Нехай Бог помага на добре дiло!.. Що пак Ваша «Хата», що замишляв пан Кулiш? Де вiн тепер обрiтаеться; може, поiхав до пранцiв за козиною борiдкою, щоб ми його не пiзнали?

Із поличчя твого, що в «Гайдамаках», видно, що ти погладшав трохи в Пiтерi. Дай Боже, щоб ти був здоров, i не забував довiку кохаючого тебе

Якова Кухаренка.



8 марта 1860,

Екатеринодар.



P. S. Моя стара з синами кланяеться тобi низько.




381. В. М. Бiлозерського до Т. Г. Шевченка


16 березня 1860. С.-Петербург


Поспiшаю до Вас, дорогий нам Кобзарю, Тарасе Григоровичу, з вiсткою: сьогоднi ранком, в ? 4-й годинi, дав нам Бог сина. Маемо надiю, що Ви не одмовитесь з нами покуматься[7 - Жiнка моя перва захотiла, щоб Ви, а не хто iнший, були хрещеним батьком.]; – благословiть же малого козака на вирiст i на розум i накажiть матерi його спiвать отакого котка (чи знаете?):

Понад морем, Дунаем
Вiтер явор хитае;
Мати сина питае:
– Ой сину мiй, Іване,
Дитя мое кохане!
А чи тебе оженить,
Чи у вiйсько урядить?..
Як я тебе родила,
Тяжко-важко нудила;
Як я тебе колихала,
Усю нiченьку не спала;
Як я тебе зростила,
Сама себе звеселила;
Як я тебе оженю,
Всю родину звеселю;
Як я тебе в вiйсько дам, —
Собi жалю я завдам!
– Мати ж моя рiдная,
Порадонько вiрная!
Ісправ менi три труби,
Да й усi три мiдянi,
А четвертую трубу
Ісправ менi золоту!
Ув одну трубу заграю,
Як коника сiдлаю;
А в другую заграю —
На коника сiдаю;
А в третюю заграю —
З твого двору з’iжджаю,
А в четверту затрублю,
Серед вiйська стоячи
І шабельку держучи,
Щоб зачула матуся
До утренi iдучи.
– Ой сину ж мiй, Іване,
Дитя мое кохане!
Ой коли б же я зозуля,
Я б до тебе полинула!
– Якби, мати, я сокiл,
Я б до тебе прилетiв!
– Рости-ж, синку, в забаву,
Козачеству на славу,
Вороженькам в розправу!

Правда, що Ви менi подякуете, що я Вам нагадав такого чудесного котка?

Чи не зайшли би Ви сьогоднi увечерi до мене: есть дещо Вам показать i запитать Вашоi ради. Всi отсi днi не ладилось, щоб до Вас зайти. В суботу Ви не заглянули нi до мене, нi до куми, а вчора знов я не був у Варвари Якiвни.

Ваш довiку Василь Б[iлозерський].



16 марта 1860,

раннiй ранок.




382. Т. Г. Шевченка до В. Г. Шевченка


23 березня 1860. С.-Петербург


23 марта.



Чого се ти замовк, мов тобi зацiпило? Чи не завадила тобi ота казань, що ти для мене так мудро скомпонував? Спасибi тобi, брате мiй рiдний, друже мiй единий! Брехня цьому! Я тiлько не фарисей, не идолопоклонник такий, як отi християни – сiпаки i брехуни. Собака погавка, а вiтер рознесе.

В послiдньому письмi просив я тебе, щоб ти менi швиденько [написав] о Микитi, Йосипi i Яринi i об iх дiтях i грунтах. Робота моя об iх волi аж шкварчить, а ти анiтелень!

Чи ти вмер, чи тiлько ще занедужав? Чи, може, крий Боже, запишався? Пиши ж менi все, та пиши гарненько.

А надто о Харитi: чи ти казав iй про мене i що вона тобi сказала? Будь ласкав, поверни цим дiлом на мою руку, а то не втерплю – одружусь з такою шерепою, що i тобi сором буде.

Ще ось що: як будуть питать брата Йосипа, на чиiм вiн грунтi живе, то нехай скаже – на своiм. За грунти положена якась плата, то сестрi Катеринi доведеться потiм платить, а тепер Йосиповi без плати оддадуть. А тим часом не знаю, як ще воно зробиться.

Чи ти зробив що з Понятовським або з Трощинським? Якщо нi, то чи не зробиш чого з Змiевським? От би добре було! А дубового, кленового, липового й ясенового – певне, не придбав?

Що тобi Бог послав, чи дочку, чи сина? Зови мене в куми.

Чи получаеш ти книжки, що я тобi посилаю?

Яке здоров’я твоеi жiнки, а моеi сестри?

Чи приiдуть твоi хлопцi i дiвчата на святки додому? Для Прiсi есть у мене гостинець, та нехай перше прочитае добре Робiнзона Крузо.

Чи Вася вже вчиться письму?

Бувай здоровий з жiнкою i з дiточками. Пиши до мене швидче, бо я трохи не одурiв, ждучи твого письма о братах i о Харитi.




383. М. І. Катенiна до Т. Г. Шевченка


23 березня 1860. Занiно


От всей души обнимаю Вас, дорогой Тарас Григорьевич, и, горячо целуя, благодарю за «Кобзаря» и прекрасную на нем надпись, сделанную Вами. Чистые сердцем, сказано, в блаженствах узрят Бога. Конечно, не того, которого изображают Ваши бывшие учители-маляры, а православные обделывают в серебро и золото, но святую и животворную идею воплощенного Богочеловека, который учил старших быть слугами меньших братьев, обличал лицемеров, не осудил блудницу, приведенную к нему во храм, любил детей за их незлобие и говорил наставникам: «Врачи, исцелитесь прежде сами!» Спасибо же Вам, милый, что пожаловали меня таким хорошим словом. Живите с миром многие и многие лета и возвышенным настроением Ваших поэтических песен, исполненных живых красот драматизма и сознанием человеческого достоинства, будите в нас стремление к Добру и Правде.

Бывайте здравы!

Весь Ваш Н. Катенин.



1860 г., марта 23.

с. Занино.



На четвертiй сторiнцi:

Украинскому козаку, бандуристу и художнику

Тарасу Григорьичу Шевченке

от бывшего откупщика, отставного инженер-капитана

и помещика великоросса Николая Ивановича Катенина

благодарственная грамотка




384. Т. Г. Шевченка до Я. Г. Кухаренка


25 березня 1860. С.-Петербург


1860 року,

25 марта.



Батьку отамане кошовий!

Посилаю тобi к Великодню замiсть писанки «Хату». І не журнал, а тiльки альманах, попередник нашого будущого журнала «Основа». Начнеться вiн з того року. Збирай, батьку, чорноморську запорозьку старовину та присилай на мое iм’я, а я передаватиму в редакцiю. Треба б тобi багато дечого написать, та нiколи, нехай другим часом. Цiлую твою жiнку i твоiх дiточок, а тебе аж тричi. Згадуй iнколи щирого твого

Т. Шевченка.




385. М. О. Максимович до Т. Г. Шевченка


25 березня 1860. Михайлова Гора


Року 1860-го, на святе Благовiщенне



Тарасу Григоровичу Шевченку, именитому соотчичу моему и приятелю моему вельми любому, ознаймую сим моiм листом, иж Всеблагий Отець всiх благоволил сього року февраля 22 дня звеселити старiсть мою, даровавши менi первородного сина Алексiя, который сього 6-го марта уже сподобился святого крещения и причащения и которому да поможет Господь виростати в добрiм здоров’i, свiтлiм розумi i во многiй любви ко всьому, що подобае любити доброму i честному чоловiку i щирому украiнцю, i прожити щасливий вiк на радiсть i утiху родителям i родичам своiм, на пользу i славу своiй отчизнi.

Того ж марта 6-го получили ми iз Переяслава, то есть я и жена моя Марья Васильевна, i старий Деркач Лев Павлович, получили по книзi «Кобзаря» Вашого з надписом руки Вашоi власноi i з приложенiем Вашоi персони, i були ми тому дуже радi, i Вам за те сердечне дякуем, сподiваючись, що i Вас самих побачимо знову на побережжю нашому i в сьогорочнее лiто. Затем, прохаючи от Бога Вам здоровья, песнотворческого духу и всякого благополучия, зостаюсь навсегда Вашим щирым приятелем и покорным слугою.

Михаил Максимович.



Писано на Михайловiй Горi, року, месяца и дня вышепомененных.



P. S. Наш любый и благонадежный пан Костомаров заiвся зо мною за Яська i виводить против мене цiлу громаду за його, запрохавши до неi i Вашу мосць; вибачайте ж, що скажу Вам: панове громада, чудна ваша рада! Як же Ви Яська





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/galina-karpinchuk/epistolyariy-tarasa-shevchenka-kniga-2-1857-1861/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


…не черпае щирiше з себе або смiливiше з того, що його оточуе, – а нiби приглушуе нацiональний iдеал, потужний блиск якого iнодi можна вiдчути в декiлькох лiнiях. – Ред.




2


Було: нашли.




3


Було: мене.




4


Брате Тарасе!

Я був сьогоднi у князя Щербатова i з цiеi зустрiчi з ним з’ясувалося, що я повинен якомога швидше подати в цензуру одну свою поему. Перш нiж вiддавати, я хотiв би прочитати тобi i порадитись з тобою.

Прошу тебе, дорогий брате Тарасе, приходь сьогоднi ввечерi до нас на чай, може, моя поема зацiкавить тебе, предмет чисто народний, для мене ж i для Базиля ти зробиш велику приемнiсть.

Крiм тебе, нiкого в нас не буде, щоб ми могли почувати себе вiльно i невимушено.

Твiй брат серцем i помислами

В. Едвард Желiговський

Четвер (пол.).




5


Внизу дописано: Чтобы не было хлористое золото, оно у меня есть.




6


Будь добрий, коханий Тарасе, пришли менi мiй манекен, бо вiн менi дуже потрiбний; не маю зараз жодного, всi у мене позабирали.

Шануючий тебе

С. Хлебовський (пол.).




7


Жiнка моя перва захотiла, щоб Ви, а не хто iнший, були хрещеним батьком.