Книга - Вторая мировая: иной взгляд. Историческая публицистика журнала «Посев»

Вторая мировая: иной взгляд. Историческая публицистика журнала «Посев»
Сборник статей

Юрий Цурганов


Сборник статей о II мировой войне, опубликованных в общественно-политическом журнале «Посев» со второй половины 1940-х. Журнал «Посев» был основан в ноябре 1945 г. в лагере русских беженцев Менхегоф (Западная Германия), со временем стал одним из ведущих периодических изданий Русского Зарубежья. Редакция журнала переехала в Россию, как только это стало возможно, то есть после падения диктатуры КПСС. Февральский номер 1992 г., как и все последующие, вышел в Москве. Среди авторов этого сборника люди разных поколений, в том числе участники описываемых событий, граждане СССР, Российской Федерации, жители Зарубежья, профессиональные историки – некоторые с мировым именем.





Вторая мировая: иной взгляд. Историческая публицистика журнала «Посев»

Составитель и редактор Ю.С. Цурганов





От составителя


В данной книге собраны материалы, написанные авторами разных поколений (самая ранняя статья датируется 1948 годом). Среди них профессиональные историки – некоторые с мировым именем, участники описываемых событий, граждане России и жители Зарубежья. В некоторых статьях, написанных давно, содержатся суждения, которые позже подвергались корректировке. В ряде случаев они оставлены в первозданном виде, чтобы передать атмосферу времени, когда соответствующие тексты создавались, отразить степень информированности авторов на тот или иной период.

Заранее предвидится реакция на эту книгу. Прозвучат обвинения в необъективности, в том, что собран «негатив» и не дан «позитив». Но к сороковой годовщине окончания войны было подсчитано, что за сорок лет в СССР вышло сорок тысяч наименований книг (три в день!) «о патриотизме и подвиге советского народа в годы Великой Отечественной войны». Темп не снижался и позже, до завершения советской эпохи, а в современной России создаётся уже настоящий культ «Великой Отечественной войны». Действует немыслимое количество организаций и проектов с характерными и зачастую курьёзными названиями: «Смоленский областной центр героико-патриотического воспитания “Долг”»; «Центр дополнительного образования детей “Пост № 1 ” г. Волгограда», проведший «Всероссийский слёт руководителей “Постов № 1”»: «Мы внуки твои, Победа!»; «Вахта Памяти», «Аванпосты». Кмаю 2005 г. существовало 1 350 «военно-патриотических» молодёжных организаций. Обработку «юнармейцев» ведут тысячи ветеранов «ВОв». «Центральный музей Великой Отечественной войны на Поклонной горе» проводит конференции «Воспитание патриотизма – социальный заказ музеям» и фестиваль детских коллективов «Поклонимся великим тем годам…». Учреждён «Российский оргкомитет “Победа”», проводящий «Всероссийскую встречу молодёжи и ветеранов “Во славу Великой Победы!”». Проводится «Всероссийская эстафета “Равнение на Победу!”».

На таком фоне появление в послесоветский период ограниченного числа книг и статей, призванных отобразить нелицеприятные для советских патриотов сюжеты, как раз-таки помогают общественности создать для себя объективные представления о II мировой войне. Более того, авторам, работающим в этом направлении, ещё писать и писать. Официальная пропаганда сама дала им карт-бланш.

Создание культа «Великой Отечественной войны» стало несущей частью Государственной Программы «Патриотическое воспитание граждан Российской Федерации на 2001–2005 годы», принятой Постановлением Правительства РФ № 122 от 1 б февраля 2001 года. Совершенно очевидно, что проведение мероприятий, намеченных в документе, 2005 годом не ограничилось. Из текста Программы и из сопутствующих ей документов видно, что составители (а точнее, заказчики) поставили перед собой цель отнюдь не столько патриотического воспитания, сколько привнесения в сознание граждан, и прежде всего подростков и молодёжи, некой вполне определённой идеологии. В качестве «негативных» явлений, существующих сегодня, в Программе названы индивидуализм и неуважительное отношение к государству.

В наш сборник целенаправленно включён раздел «Советское общество до войны», поскольку без понимания проблем этого общества, сложившихся в довоенные годы, нет возможности оценивать те процессы, которые происходили потом.

Написание некоторых слов в «Посеве» отличается от того, которое было принято в СССР. От существительного «большевик» мы производим прилагательное «большевицкий» (поскольку производное от слова «дурак» – «дурацкий», а не «дурастский»). Ленин, живя в немецкоязычной среде и наслушавшись немецкого «Bolschewist» и «bolschewistisch», произвёл от существительного «большевик» прилагательное «большевистский», что и вошло в советский язык. И правильное русское словообразование до сих пор многим кажется непривычным. В ответ на запрос Институт русского языка вынес вердикт: можно писать и так, и так, «большевицкий» – производное от слова «большевик», а «большевистский» – от слова «большевизм».

Мы пишем «ГУЛаг», если речь идёт о конкретном учреждении – Главном Управлении исправительно-трудовых лагерей, трудовых поселений и мест заключений; мы пишем «ГУЛАГ», когда имеется ввиду явление, определявшее судьбу людей на протяжении значительной части XX века. Мы пишем «движение», когда речь идёт о явлении массовом, но не имеющем единого руководящего центра, и «Движение», если это слово входит в название структуры.

В военно-исторической литературе всего мира, кроме отечественной, которая ведёт свою традицию от советской, номера полков, дивизий и армий обозначаются арабскими цифрами, а корпусов – римскими. «Посев» следует мировой практике. Мы пишем «Штаб», если речь идёт о воинских соединениях (то есть от дивизии и выше), и «штаб», когда дело касается воинских частей. Наконец, названия государств и государственных учреждений у нас всегда начинаются с заглавной буквы вне зависимости от степени их зловредности.

Во многих немецких источниках, которые цитируются в этом сборнике, СССР именуется Россией, его граждане – русскими. Мы сохранили эту терминологию в цитатах, но считаем подобное замещение понятий совершенно неверным. Такое замещение, производимое нацистами, лишний раз свидетельствует о непонимании ими тех явлений, которые происходили в стране, с которой они воевали. Слово «русский» вместо слова «советский» использовали также американцы и англичане. Они, в свою очередь, не понимали, с кем, собственно, находились в союзнических отношениях в годы II мировой войны.

СССР – не Россия, а государство, созданное на российской территории, но не связанное с ней преемственностью традиций в какой бы то ни было сфере. Государство СССР было создано путём насильственной ликвидации государства Россия, в непримиримой борьбе с Россией и построено на её тотальном отрицании. Для народов России это вылилось в национальную катастрофу, связанную с разрушением уклада жизни общественных и национальных групп, геноцидом передовой части каждого из слоёв общества.

Лишь в угоду политической конъюнктуре СССР начал заимствовать перед II мировой войной некоторые внешние элементы, характерные для России, что не означало качественного изменения сущности системы.




Три лика войны 1941–1945 годов

Б. Пушкарёв


«Посев», 2005, № 5



Войну 1941–1945 годов в России с советских ещё времён принято, по аналогии с Отечественной войной 1812 года, называть Великой Отечественной. И такой лик у неё действительно был. Когда я впервые (не по своей воле) в 1945 году в Восточной Европе встретился с армией, которая тогда ещё именовалась Красной, сама она себя так уже не называла. Из её уст слышалось: «Мы – русские солдаты…», «Когда вам русский офицер говорит…». И это были не просто слова. И мне, и многим другим, кого я знаю, избежать красного СМЕРШа и красного НКВД помогли русские солдаты и офицеры. Им я и другие навек обязаны своей жизнью. Зная народные настроения, Сталин переименовал в 1946 году Красную Армию – не в русскую, конечно, – но, хотя бы, в Советскую. Однако отход от красных традиций был неполным, и предыстория его была трагической.


Курс Ленина – Сталина

В 1930-е стало ясно, что созданный Лениным для мировой революции Коминтерн эту задачу не выполнит, и надо крепить Вооружённые Силы «отечества всех трудящихся». Сначала, по Ленину, «натравливать капиталистические страны друг на друга», потом, по Сталину, «выступить последними, чтобы бросить решающую гирю на чашу весов».

В этом свете и надо рассматривать действия Сталина летом 1939 года. В интересах сохранения мира надо было бы заключить союз с Англией и Францией, пригрозив Гитлеру войной на два фронта, если он вторгнется в Польшу Сохранение Польши как буфера между СССР и Германией делало бы внезапное нападение любой из сторон невозможным.

Но это Сталина не интересует. Он уже в мае снимает сторонника такого варианта Литвинова с поста наркома иностранных дел. А 2 3 августа Молотов и Риббентроп в Москве подписывают договор о ненападении и секретный протокол о разделе сфер влияния. Сталин получает исходные позиции для будущего наступления на Европу, которых ему Англия и Франция дать не могли, а Гитлеру развязаны руки начинать войну, не опасаясь скорого советского удара.

1 сентября немецкие войска вступили в Польшу, 17-го туда вторглась Красная Армия, и в конце месяца они вышли в Бресте на совместный парад. Сталин занял восточную часть Польши, Латвию, Литву, Эстонию, Бессарабию, Буковину только с Финляндией произошла заминка: СССР был исключен из Лиги Наций как агрессор, а Англия и Франция стали готовить в помощь финнам экспедиционный корпус.

Об этих странах Молотов тогда отозвался: «Бессмысленно и преступно вести такую войну как война за уничтожение гитлеризма, прикрываемая фальшивым флагом борьбы за демократию». Широкий поток зерна, руды, нефти и транзитных товаров из Азии доставлялся Советским Союзом в Германию почти два года, и Сталин щепетильно следил за выполнением условий договора. Когда нынче польский Сенат заявляет, что Сталин и Гитлер одинаково ответственны за II мировую войну, то наши СМИ напрасно обижаются: польский Сенат прав.


Гитлеровское безумие

Расправившись за полтора месяца с Францией и не решаясь на высадку в Англии, Гитлер в своём горном Бергхофе 31 июля 1940 года на совещании Штаба впервые высказался, что операцию на Востоке, возможно, придётся начать ранее, чем высадку в Англии. Он продолжал: «Англия сейчас делает главную ставку на Россию. Если Россия будет разбита, Англия лишится последней надежды. Чем раньше это сделать, тем лучше. Желательно весной 1941 года. Наша цель – лишить Россию жизненной силы (Lebenskraft)».

Обратим внимание на постановку цели: никакое ни жизненное пространство на Востоке, никакая ни борьба с угрозой «иудо-большевизма», и вообще никаких идейных целей, а предельно просто: «лишить Россию жизненной силы». Только в этом и видел Гитлер смысл своей кампании на Востоке. 18 декабря 1940 года он подписал план «Барбаросса», назначив начало действий на 15 мая 1941 года.

Но дата была перенесена. Сначала англичане потрепали итальянцев в Северной Африке, и в феврале 1941 года туда пришлось снаряжать немецкий корпус Роммеля, затем греки разбили итальянцев в Албании, и, чтобы их выручать, пришлось в апреле оккупировать Югославию, в мае выбивать англичан с острова Крит. Это задержало на пять недель начало реализации плана «Барбаросса», в котором не было предусмотрено ни теплой одежды для солдат, ни зимнего масла для моторов. Так что, в отличие от Наполеона (к отступлению которого Березина ещё не замёрзла), Гитлера настигла суровая зима. Тем не менее он успел нанести удар невероятной силы.

Говоря о причинах поражений Красной Армии летом и осенью 1941 года, историки подчёркивают в качестве главного тактический фактор – внезапность немецкого удара. Сталин не верил поступавшим к нему данным о готовящемся в ближайшее время вторжении. (В Европе о переброске трёхмиллионной армии на Восток шепталась вся русская эмиграция.)

Другой тактический фактор – размещение советских войск. Укрепления на старой советской границе Сталин велел разобрать, как он считал, за ненадобностью, авиация на аэродромах и военные склады были придвинуты вплотную к новой границе, где немцы их и уничтожили в первые же часы войны. Такое размещение войск говорит о том, что готовилась отнюдь не отечественная, а наступательная война.

Историки – и западные, и советские – также вспоминают сталинские чистки комсостава Красной Армии в 1937–1938 годах. Но ещё вопрос – так ли уж были талантливы и пригодны для войны современной расстрелянные деятели войны гражданской? Бесспорно другое – Красную Армию учили наступать, а к обороне не готовили.

Русская Армия, кстати, умела не только наступать, но и отступать в порядке. Ни в 1812-м, ни в 1915 году никто в окружение не попадал.

Для 1941-го же года характерны именно окружения. «Котлы» следовали один за другим: июль, Белосток – 328 тысяч пленных; август, Смоленск – 310 тысяч; сентябрь, Киев – 665 тысяч; октябрь, Брянск и Вязьма – 663 тысячи. Всего по немецким данным за шесть месяцев в плен сдалось 3,4 миллиона человек.

Советские историки считают эти цифры преувеличенными, не соответствующими численности попавших в плен соединений. Но в плен попало множество ополченцев, которых в хаосе тех дней точно не учитывали.

Как бы то ни было – масштаб сдачи в плен небывалый, более половины армии начала войны, и объяснение ему неизбежно не только военное, но и политическое: множество людей не хотело защищать режим Сталина и сдавалось в плен добровольно.


«Вторая гражданская»

Сталинский режим – коллективизация, раскулачивание, искусственный голод, концлагеря, массовые расстрелы, всеобщая нищета – создал огромный потенциал подавленного народного недовольства, которое не могло найти себе выхода. В условиях тотального террора и сыска свержение сталинского режима внутренними силами представлялось невозможным.

Единственная надежда была на внешнюю силу. Сила эта, по воспоминаниям о 1918 годе, не выглядела угрожающе: «немцы тогда пришли для порядка», «немцы культурный народ». Даже еврейское население Украины и Белоруссии в

1941 году оставалось на месте. Эвакуировалось партийное начальство. Не только в пограничных областях, но и в Киеве немцев встречали с цветами. А в советское ополчение люди порой сознательно шли для того, чтобы забраться в окоп и переждать, пока фронт через них перекатится. Разве не говорил Ленин о «превращении войны империалистической в войну гражданскую?»

Не в немецких штабах возникли идеи создания Русской Освободительной Армии (РОА) и русского независимого правительства, а в русском гражданском Управлении на оккупированной территории и среди комсостава РККА в лагерях военнопленных. Многие стремились убедить немцев: «Дайте нам оружие, и мы свергнем Сталина».

Осенью 1941 года главнокомандующий Сухопутных войск Германии генерал-фельдмаршал фон Браухич представил фюреру соответствующие предложения, сопровождённые общим выводом: «Считаю решающим для исхода войны». Несмотря на массовые сдачи в плен, мощь Красной Армии сломлена не была, и фон Браухич видел, что военной победы на Востоке не будет, что нужно политическое решение, связанное с отказом от провозглашённой Гитлером цели войны.

Но вести войну только против режима Сталина Гитлер не собирался. Возможно, он исходил из опыта прошлого: поддержанная Германией смена власти в России в октябре 1917 года, в итоге не пошла на пользу Германии. Он наложил на предложения Браухича вето, а 19 декабря 1941 года отправил его в отставку. Гитлер всё ещё жил стремлением «лишить Россию жизненной силы». Пленных, которые добровольно к нему пришли, он отправил за колючую проволоку умирать без хлеба и крова. В страшную зиму 1941/42 года он загубил около 2,5 миллионов своих потенциальных союзников.

О массовой гибели наших пленных молчала и советская, и немецкая, и английская, и американская печать. Их братские могилы неведомы или забыты. Тем не менее народ об этой трагедии узнал. По свидетельству очевидцев тех событий именно гибель пленных и расстрелы евреев – были двумя основными причинами поворота превалирующих настроений от пораженчества к отечественной войне. В 1942 году в плен сдалось лишь 1,5 миллиона, а в последующие годы – незначительное число военнослужащих Красной Армии.

Магистральный путь к оформлению стихийного антисталинского протеста советских граждан в единое и мощное Освободительное движение Гитлером был закрыт. В результате оно предстало в виде множества малоэффективных ручейков: вспомогательные рабочие при немецких частях, бойцы созданной для борьбы с партизанами Службы порядка, солдаты и офицеры Восточных войск, сформированных в германской армии из граждан СССР. Всего – более 800 тысяч человек. После Сталинградской битвы в марте 1943 года те немецкие военные, которые считали гитлеровскую политику жизнеопасным безумием, попытались протолкнуть идею создания Русской Освободительной Армии явочным порядком. Во главе будущей РОА они видели генерал-лейтенанта А.А. Власова. Ему организовали поездку по прифронтовым районам. Результат – нарукавные нашивки РОА для русских, воюющих в рядах германской армии, создание Школы пропагандистов РОА в Дабендорфе, но и домашний арест самого Власова на полтора года – Гитлер готов на создание лишь фикции Русской Освободительной Армии – для обмана красноармейцев, чтобы увеличить количество перебежчиков из РККА. Количество желающих перейти в немецкую армию с начала войны резко сократилось, а в русскую – дело другое.

Гитлер уступил, то есть дал согласие на сведение в единую армию разрозненных русских частей и на создание российской организации правительственного типа, лишь в сентябре 1944 года, когда практического значения Освободительное движение уже не могло иметь. Огласив в Праге 14 ноября 1944 года Манифест Комитета Освобождения Народов России, Власов совершил в основном символический акт, свидетельствуя о несбывшемся варианте истории.

1 августа 1946 года он и его ближайшие соратники были повешены во дворе Бутырской тюрьмы. Тем, кто любит о них говорить: «спасали свою шкуру» – напомним, что большинство советских генералов, побывавших в немецком плену, но к Власову не пошедших, вернувшись в СССР благополучно вышли на пенсию.


Отечественная война

После победы под Сталинградом все физические и эмоциональные силы были сосредоточены на изгнании внешнего врага – и он был изгнан примерно за то же время, за которое дошёл до Сталинграда – за полтора года. Армия стала иной – и дух её, и командный состав уже не были красноармейскими. Но строй, при котором происходило это национальное возрождение, оставался советским и наложил свой отпечаток на всё происходящее.

В 2005 году по ТВ показывали документальный фильм о том, что перелому настроений способствовали не только нацистские зверства, но и заградительные отряды НКВД, идея создания которых заключалась в том, чтобы отступать было опаснее, чем наступать. В фильме использовались интервью с отставными чекистами, смысл высказываний которых сводился к следующему: после коллективизации антисоветские настроения были неизбежны, и только так их можно было преодолеть.

Наступать было тоже смертельно опасно. Число боевых потерь на нашей стороне (хотя советские историки с этим и спорят) раз в шесть превышало число убитых на стороне противника. О «мяснике Жукове», о горах русских тел перед немецкими пулемётами написано немало.

И ещё: в послесоветской прессе есть тенденция утверждать, что вот мы сами, без помощи «никчёмных» союзников добились… Но помощь на самом деле была существенной. 470 тысяч американских грузовиков и джипов сделали армию подвижной (КАМАЗов в те годы не существовало), американские консервы страна ела до 1947 года, а после битвы – вничью – на Курской дуге в 1943 году фронт сдвинулся оттого, что немцы перебросили оттуда войска на борьбу с высадившимися в Италии американцами.


«Даёшь Европу!»

Завершающий этап войны начался летом 1944 года стоянием на Висле Красной Армии, которая выжидала, пока немцы подавят Варшавское восстание, поднятое национально-мыслящими, а не коммунистически настроенными поляками. И закончился этот этап кровопролитным штурмом Берлина – ради пропагандистского эффекта, чтобы взять его к 1 мая. Хотя город вскоре неизбежно сдался бы и так.

Этот этап отражает уже не отечественный лик войны, а борьбу за установление советского строя в Восточной Европе. Западные союзники такого хода дел опасались, но Сталин пообещал, что в оккупированных им странах строй будет демократическим – отчего и назвал их «народными демократиями». В руках Сталина, а затем Хрущёва и Брежнева Советская Армия сделалась инструментом подавления народов Восточной Европы, что до сих пор пагубно отражается на отношениях России с этими странами и на её положении в мире.

В последних строках романа «Доктор Живаго» Борис Пастернак вдохновенно писал о том, как с окончанием войны предчувствие свободы носилось в воздухе и составляло единственное содержание тех дней. Спору нет, за четыре года нечеловеческих усилий и жертв народ ожидал награды: роспуска концлагерей, упразднения колхозов, послабления цензуры. Но единственной реальной уступкой власти было ослабление давления на Церковь: большинство приходов, открытых под оккупацией, сохранилось. В остальном народ получил ещё восемь лет сталинщины. А за рубежом – насильственную репатриацию граждан СССР, оказавшихся во время войны за его пределами – трагедии Лиенца, Кемптена и других мест.

Вызванная войной демографическая катастрофа превзошла всё, что испытала Россия в XX или в каком-либо ином веке. Общие людские потери в СССР за четыре года войны были определены Е.М. Андреевым и другими исследователями[1 - Население Советского Союза 1922–1991. – М.: Наука, 1993.] в 27 миллионов человек, из них 17 миллионов – мужчины в возрасте от 15 до 59 лет. В эти 17 миллионов входят как погибшие на фронте (включая потери антисоветских воинских частей, состоявших из представителей народов России) и умершие в нацистских лагерях, так и умершие вследствие вызванной войной «избыточной смертности» в лагерях советских. Остальные 10 миллионов – женщины, старики и дети, погибшие в силу военных условий не только на оккупированной территории, но по всей стране, включая осаждённый Ленинград. Некоторые исследователи считают даже такие цифры заниженными, но эти цифры соответствуют результатам последующих переписей населения: те люди, которые дожили до переписи 1959 года, явно в войну не погибли.

Одним из морально-политических последствий войны стало то, что смягчилось противостояние власти и народа, определявшее атмосферу 1930-х годов. Защита отечества от внешнего врага заставила пойти на компромисс с диктатурой и её «ценностями» – античеловечными и антихристианскими. Возник «советский патриотизм», укрепивший диктатуру на долгие годы. Увы, именно это явление сегодня привлекает многих наших политиков и побуждает их строить культ «дня победы». Но от такого культа и до реабилитации Сталина – недалеко. Новой России на такой основе не построить. Надо искать более чистые источники вдохновения.




Был ли побеждён фашизм?





Фашизм

С.Деснянский


«Посев», 1948, № 7



Один из главных козырей воинствующего коммунистического лагеря на протяжении последней четверти века – его непримиримость по отношению к «фашизму». Решением V, VI и VII конгрессов Коминтерна провозглашена «мобилизация коммунистических партий и рабочего класса на борьбу с фашизмом». Под лозунгом преодоления фашизма организовывались коммунистами «народные фронты». Правда, весь цивилизованный мир был поражён неожиданным поворотом курса в 1939 году. Но 22 июня 1941 года положило конец длившемуся полтора года флирту диктатора Москвы с диктаторами Берлина и Рима. Старая песня зазвучала снова и с тех пор звучит всё громче, переходя постепенно в истерику.

Что-то не так в этой «непримиримости». Даже самый беспристрастный наблюдатель останавливается в недоумении перед необъяснимым для него фактом: лидер болгарской оппозиции Н. Петков, создавший себе светлое имя неустанной борьбой за демократию и героическим сопротивлением Гитлеру, заклеймлён как «фашист» и кончил жизнь на виселице. А повесившие его субъекты, не признающие ни свободы оппозиции, ни свободы совести, и не брезгающие самыми грязными приёмами борьбы, принадлежат как раз к коммунистической когорте «искоренителей фашизма». Гитлер и Петков – оба фашисты, вешатели Петкова – не фашисты. Где же логика? Здравый человеческий рассудок подсказывает, что не Петков, а как раз его убийцы – сотоварищи Гитлера по разбойному ремеслу.

Но в таком случае, существует ли фашизм вообще? Не есть ли термин «фашизм» – только приём борьбы коммунистов против своих врагов, условный знак, указывающий на нечто нежелательное коммунистам в данный момент?

Долголетняя позиция мирового сообщества в плане оценки сущности фашизма достойна порицания. Одни отрицали международный характер фашизма, близоруко рассматривая однопартийный вождистский строй в Германии и Италии как сугубо местное явление. Другие слепо тянулись на поводу коммунистической демагогии, усматривая в фашизме «диктатуру буржуазии» – диктатуру справа, якобы стоящую в диаметрально противоположной позиции по отношению к «диктатуре пролетариата» – диктатуре слева. Последняя точка зрения получила почти повсеместное признание во время II мировой войны и непосредственно после неё, когда однопартийная вождистская и террористическая советская государственность выступила под маской защитницы демократии. Больше того, порой вместо реально существовавшей необходимости временного союза демократических стран с одной правящей кликой «вождей» для победы над другой, опьянённое войной мировое общественное мнение хотело видеть в этом альянсе прочный союз двух равноправных и одинаково жизненных форм демократии: западной и восточной. Война закончилась и действительность предстала во всей своей неприглядности: хотя одна фашистская клика и была разбита, фашистская идеология и фашистские методы угнетения продолжают смертельно угрожать миру.

Стало очевидным, что от фашизма не гарантирована никакая страна, ибо он повсюду имеет свои корни, и что не экономическая программа, а морально-политическая основа выступает у него решающим фактором. В противоположность экономическому фатализму марксистов мы утверждаем, что экономический и политический хаос наших дней – функция хаоса духовного, он – порождение нравственного упадка человечества.

Фашистами (fascio – связка, союз) назвали себя в начале 1920-х годов последователи Муссолини. Они и не подозревали, что это имя станет нарицательным. Оно станет определением носителей духовной чумы XX века, гораздо более опасной и разрушительной, чем все наличные и будущие бомбы. Подобно хамелеону, фашизм в своей окраске разнообразен, но за разными масками скрывается всегда одна и та же сущность: религия зла.

Если Макиавелли воодушевлял и побуждал к действию аморальных правителей, не брезгающих никакими средствами на пути к достижению могущества государственной власти, то Маркс выступил как «научный» глашатай нового учения, претендующего на то, чтобы заменить собою христианское Евангелие, стать «евангелием» зла.

Иронией судьбы представляется тот факт, что всем разрушительным движениям XX века, покоящимся на обмане и зле, было придано имя его наименее выразительной и наименее кровожадной формы. Итальянский экс-марксист Муссолини, уничтожив демократический строй и насильно насаждая свои «корпорации», стал диктатором.

Однако до наиболее совершенной формы диктатуры не хватало многого. Осталась дуалистическая система главенства власти. В присмиревшей, но духовно не ликвидированной персоне короля, вокруг которого группировались оппозиционно настроенные элементы, сохранялось сдерживающее начало. Влияние Церкви не было устранено. Физическое и моральное гестапо не достигло здесь такого расцвета, как в других государствах, не именовавших себя фашистскими, но бывших таковыми по сути. Сеть концентрационных лагерей развилась у Муссолини неизмеримо слабее, чем у других диктаторов.

В национал-социализме Гитлера фашизм нашёл одно из своих наиболее законченных, «классических» проявлений. Это обусловлено как личностью самого «фюрера» и его доктриной, так и расцветом шовинизма в Германии.

Озлобленный неудачник, вынужденный отказаться от высоких планов и зарабатывать на хлеб насущный в качестве простого рабочего, Адольф Гитлер уже в юности уверовал в панацею насилия. Как и Карл Маркс, он отождествил социальную жизнь со злом, ненавистью и взаимопожиранием.

Вслед за Марксом Гитлер постулировал «необходимость» диктатуры «прогрессивной» части общества над большинством членов общества. По замыслу как Маркса, так и Гитлера, разрушающая волна миллионов избранных, руководимая «научной» и интуитивной волей учителя, должна привести к намеченной учителем цели, к триумфу его идеалов. Пути Маркса и Гитлера разошлись только в выборе резервуара ненависти. Маркс избрал класс, Гитлер – нацию.

Однако сам Гитлер не отрицал, что марксистская школа оказала на него большое влияние. Созданная «фюрером» партия назвала себя «социалистической» и «рабочей».

Из грандиозного вооружённого столкновения 1939–1945 годов большевизм Сталина вышел победителем, в то время как его конкурент, национал-социализм Гитлера, был повергнут в прах. Несомненно, что положение большевизма в этой войне было более благоприятным, чем положение национал-социализма. Разбойные полчища нацистских колонизаторов, пришедших за землёй и рабами на русскую территорию, встретили могучий отпор российского народа. Военная мощь западных демократий также обрушилась на Гитлера. Большевиков миновала чаша сия. Но не только это определило исход поединка двух родственных систем.

Марксов резервуар ненависти оказался более эластичным и более обширным, чем резервуар, выбранный Гитлером. Если национал-социалистическое учение и захватило значительную часть немецкого народа, обеспечив этим устойчивый тыл, то оно же сковало вокруг Германии с её семьюдесятью миллионами немцев могучий вражеский блок, насчитывающий многие сотни миллионов. Доктрина национал-фашизма – доктрина самоизоляции. Объявив другие народы низшей расой и пообещав им рабский труд, нельзя привлечь их на свою сторону. Поэтому даже итальянцы при первой возможности повернули штыки против Гитлера. Государственный деятель, поставивший на национал-фашизм, может рассчитывать только на грубую силу. Его возможности маскировки и подрывной работы в среде противника ограничены. «Пятая колонна» не выходит за пределы «просветлённых» выходцев из данной нации и кучки продажных субъектов.

Чего не имел Гитлер, так это власти над всеми видами ненависти, таковая находилась в неограниченном распоряжении его идейных собратьев, избравших «генеральную линию» «Манифеста Коммунистической партии».

Ортодоксальный марксизм, то есть коммунизм-большевизм, базируется на учении о борьбе классов и диктатуре пролетариата. Созрев и прочно оседлав государственную власть, он раскрывается как классическая форма фашизма.

В искусстве хамелеоновых превращений и тактике «троянского коня» комфашизм не только продолжает традиционную линию своих сородичей, но и далеко превосходит их. Здесь – один из важнейших источников его силы и опасности.

Для того, чтобы парализовать природное стремление народа к демократической форме власти, была использована игра в «выборы», шумная и помпезно обставленная.

Национальные и религиозные чувства подвластных народов также служат у коммунистов объектом коварной маневренной игры. Достаточно хотя бы сравнить отношение власть имущих к религии перед войной 1939–1945 годов, во время войны и после неё.

Особую силу красному фашизму придают его протянутые по всему земному шару щупальца «пятой колонны». Несовершенство общественного устройства в современном мире – налицо. В каждом уголке земного шара есть бедствующие и недовольные. И всюду, где недовольство принимает серьёзные размеры, – будь это стачка рабочих, возмущение в стране против несправедливости со стороны правительства, стремление колониальных народов к национальной независимости или что-нибудь другое, – всюду немедленно развивают лихорадочную деятельность хорошо проинструктированные агенты «центра мировой революции».

Они не стыдятся сгущать краски и оплетать факты ложью, им не заказано маскироваться под рьяных патриотов и демократов, ничего не стоит давать несбыточные обещания и склонять к провоцирующим действиям. Но горе тому, кто поверил этим фальшивым друзьям и заключил с ними союз. Ибо вовсе не благополучие бедствующих, установление справедливости и порядка интересует коммунистов. В соответствии с заветом Маркса они стремятся, пользуясь любым средством и поводом, лишь дезорганизовать общественную жизнь, внести в неё разруху и хаос для того, чтобы загнанное в тупик и оседланное коммунистами государство присоединить к красной метрополии. Не связанные никакими моральными основами, вожаки «пятой колонны» готовы на любое предательство по отношению к своим близоруким союзникам, судьба которых определяется немецкой пословицей: «heute rot, morgen tot».

Было бы неверно зачислять, например, миллионы французских и итальянских стачечников в ряды сознательных поклонников коммунистического фашизма. Они только слепое орудие в руках враждебной им самим силы. Зато члены «Коминформа», разжигающие эти стачки, знают, что они творят. Вышколенные в «новой» Москве и слепо следующие каждой директиве того, кому подчинены и Министерство Иностранных Дел и Министерство Государственной Безопасности, они, злорадствуя, насаждают хаос.

В потенциальной власти «пятой колонны» над миллионами одураченных – главный козырь красного фашизма.

Фашизм национал-социалистический и фашизм коммунистический действительно едины в своих основных качествах:

1. Личность с победой фашизма растворяется в коллективе нивелированных и бесправных;

2. Выдвинувший и осуществляющий фашистскую идею «фюрер» или «вождь» возводит себя в ранг божества и, подобно ненасытному Ваалу требует все новых жертв: крови и душ;

3. Мания величия (господствующая раса, класс-гегемон) и мания преследования (мировой иудей, классовый враг и капиталистическое окружение) – «дух» фашистского «рая»;

4. В отличие от деспотий, встречавшихся и ранее, деспотия нового типа не удовлетворяется внешним послушанием: она распространяется и на личную жизнь. Поступать согласно голосу совести – величайшее преступление в фашистском государстве;

5. Фашизм разжигает мировую войну, ибо мания величия и мания преследования требуют этого. Пока фашизм существует, войны не прекратятся. Но при неблагоприятном для фашизма соотношении сил на мировой арене он довольствуется «малой войной» – подрывной деятельностью в зарубежных странах, временно отсрочив «последний и решительный бой».

Назвав современный коммунизм тем, чем он является – фашизмом, мы срываем с него маску и тем самым лишаем его важнейшего оружия.

Гнилостная язва фашизма сулит человечеству вырождение и смерть. Где же всё-таки фактор, обеспечивающий влияние идей Маркса, Гитлера, Ленина и Сталина на массы? Этот фактор заключается в сочетании социальной зависти людей и их необузданного эгоизма, не различающего добро и зло, поклоняющегося одной корыстной пользе. Только солидарность в добре – искреннее сотрудничество миллионов свободных личностей – может быть преградой фашизму. Величайшее преступление Маркса, а за ним вождей нацизма и коммунизма, состоит в том, что они, играя на инстинктивной тяге человека к солидарности, заманили его на путь коллективного служения злу. Спасительная солидарность в добре была подменена тем, что ещё хуже, чем эгоизм – солидарностью во зле.

Актуальна не только проблема атомной бомбы. Для дальнейшего существования человечества требуется как безопасность от атомного оружия, так и излечение от язвы фашизма.




«Дело Бергера»

Ю. Марголин


Открытое письмо, 1946 год

«Посев», 2005, № 5


1.

С осени 1939 до лета 1946 года я жил в Советском Союзе.

Первый год – на территории оккупированной Польши. Там я был свидетелем процесса советизации завоеванной страны. Я видел, как делается «плебисцит», как население приводится в состояние «энтузиазма» и «советского патриотизма».

Следующие пять лет я провел на советской каторге, в так называемых «исправительно-трудовых лагерях». Там я понял секрет устойчивости и силы советского строя.

Последний год как уже вольный и легализованный советский гражданин я провел в маленьком городке Алтайского края, принимая участие в серой, повседневной трудовой жизни советских людей.

Думаю, что я имею право говорить и судить об этой стране. Толстой сказал, что «никто не знает, что такое государство, кто не сидел в тюрьме». Этот анархистский афоризм, во всяком случае, справедлив по отношению к Советскому Союзу.

До осени 1939 года я занимал по отношению к СССР позицию «благожелательного нейтралитета». Это характерная позиция прогрессивной и радикальной европейской интеллигенции.

Конечно, – говоришь себе, – для нас в Европе такой строй не годится. Но все же это строй, который, видимо, соответствует желаниям русского народа. Их дело, их добрая воля. Для нас, европейцев, он имеет значение великого социального эксперимента, и мы все можем научиться в Советском Союзе многим важным и нужным для нас вещам. Например, способ решения национального вопроса, планирование хозяйства, новая роль женщины. Пусть живут, пусть работают на здоровье. Пожелаем им успеха.

Это была моя позиция до 1939 года. Читая предвоенную эмигрантскую русскую прессу, я не мог отделаться от неприятного чувства и благословлял судьбу, что я свободен от узости взглядов и мелочных придирок – и могу относиться к советской действительности с должным объективизмом. Резкие антисоветские выступления вызывали во мне брезгливость как «реакционные». В моей книге «Идея Сионизма», вышедшей перед войной, нет и следа враждебности к Советскому Союзу.

Прожитые тяжелые годы не отразились на объективизме моей мысли. Я перестал бы быть самим собой в случае утраты способности спокойно и всесторонне анализировать факты, учитывая все «про» и «контра». Бесполезно говорить мне о достижениях и заслугах Советского Союза. Я знаю всё, что может быть сказано в его пользу.

Семь минувших лет сделали из меня убеждённого и страстного врага советского строя. Я ненавижу этот строй всеми силами своего сердца и всей энергией своей мысли. Все, что я видел там, наполнило меня ужасом и отвращением на всю жизнь. Каждый, кто был там и видел то, что я видел, поймёт меня. Я считаю, что борьба с рабовладельческим, террористическим и бесчеловечным режимом, который там существует, составляет первую обязанность каждого честного человека во всём мире. Терпимость или поддержка этого мирового позора людьми, которые сами находятся по другую сторону советской границы, в нормальных европейских условиях – недопустима. И я счастлив, что нахожусь в условиях, когда могу без страха и открыто сказать всё, что я знаю и думаю об этом режиме.

Я пишу эти строки на палубе корабля, который несёт меня к берегам отчизны. Моё возвращение к жизни – чудо, настоящее воскресение из мёртвых. О чём может думать человек, вышедший из гроба, из преисподней? Синева Средиземного моря, яркий блеск солнца опьяняют меня, наполняют невыразимым счастьем. Следовало бы сосредоточиться, вернуться мыслью в прошлое и попытаться начать серьёзный и систематический рассказ о прошлом. Но эта задача требует слишком много времени. Для того, чтобы собрать в одно целое, оформить опыт и материал этих лет, нужны долгие годы. А время не ждёт. Есть вещи, которые должны быть сказаны немедленно, не откладывая ни на минуту. Я не могу позволить себе отложить их – не смею: это было бы преступлением по отношению к тем, кто кричит через меня смертным криком отчаяния.

Я знаю, мои силы слишком слабы для этой задачи. Чтобы писать про советский ад, нужна сила Данте и Достоевского в соединении с полнотой диккенсовского реализма. Но судьба вложила в мои руки перо, и я до тех пор не положу его, пока не исчерпаю всего, что имею сказать. Литературных амбиций у меня нет. Моё дело – сказать правду, которую столько людей не смеют, не хотят, не умеют или просто боятся сказать. И я пишу с чувством человека, которому остался только один день жизни – и в этот день ему надо успеть сказать самое неотложное, самое важное! – и как можно скорее, потому что завтра уже может быть поздно.


2.

В лагерях Советского Союза погибают миллионы людей.

Россия разделена на две части.

Одна – «на воле» – доступная лицезрению иностранцев, насколько их вообще допускают ездить по стране, с показными секторами, с московским метро, с блестящими фасадами и грязными дворами, которые всё же в принципе доступны для случайных посетителей. Другая Россия – «Россия № 2», за колючей проволокой – это тысячи, бесконечные тысячи лагерей, мест принудительного труда, где живут миллионы заключённых.

Лишённые гражданства, эти люди исключены из советского общества и являются в точном смысле этого слова государственными рабами. По отбытии срока до 10 лет (за последнее время введена категория «каторжан» со сроками в 15 и 20 лет) людей сплошь и рядом переводят в положение ссыльнопоселенцев, не позволяя вернуться домой и часто оставляя на том же месте, где они отбывали наказание. Миллионами рабов колонизируются далекие окраины советского севера. Но вообще нет в огромной стране такого угла, где бы среди городов и селений нормального типа не находились ограждённые высоким частоколом лагеря с их характерными вышками по четырём углам – для часовых.

Это «Россия № 2» – огромная помойная яма, гигантская свалка, куда выбрасываются в случае надобности целые группы и слои населения. Эта «невидимая» Россия – настоящая преисподняя, выдумка дьявола, организованная по последнему слову полицейской техники. Трудно сказать, сколько людей находится там. Самые фантастические цифры назывались мне заключенными. Думаю, что в определенные годы там бывало 10–15 миллионов. За годы войны вымерла значительная часть. Теперь туда направляются новые полчища. Писать о них или громко говорить – нельзя. Советская литература стыдливо молчит о них. Иностранные журналисты в своё время находили доступ даже в гитлеровские «кацеты», но в советские не был допущен никогда никто – и журналисты, свои или чужие, никогда не бывали в них иначе, как на положении заключённых. Этим объясняется, что вплоть до войны общественное мнение мира ничего, ровным счётом ничего определённого не знало о них. Ужас и тайна, которыми окружены лагеря в Советском Союзе – неописуемы. Как в сказке о Бабе Яге – люди, с которыми вы сегодня разговариваете, завтра исчезают. Баба Яга их съела. Больше не следует ими интересоваться. Если они вам напишут, не ищите в их письме ничего, что бы вам дало представление об их жизни.

Там будет просьба о посылке и уверение, что здоровы. Эти люди вычеркнуты из книги жизни, жёны их возьмут развод, а дети – если комсомольцы – не напишут ни слова.

Советская страна – единственная в мире, где люди живут под вечной угрозой, как под дулом наведённого револьвера. В одних только лагерях ББК (Беломоро-Балтийского канала), где я провёл свой первый каторжный год, было около 500 тысяч человек, – и 50 тысяч поляков, которые были туда присланы, без труда растворились в общей массе. Вся Россия, как чудовищной сыпью, покрыта лагерями, – и безмерный цинизм власти, прекрасно отдающей себе отчёт в том, что она творит, выражается в том, что эти лагеря герметически и наглухо закрыты для посетителей из Европы.

И это в довоенные годы давало возможность продажным мерзавцам из советской культурной элиты отрицать само существование этой невероятной, не имеющей прецедента в мировой истории, системы. Я, прошедший сквозь советские лагеря, по своём освобождении держал в руках официальный курс «Политической экономии» – коллективный труд, изданный в Москве под редакцией профессора Кофмана. Один из мерзавцев с профессорским званием называл утверждение о наличии рабского труда в СССР «буржуазной клеветой».

Сказать, что все эти миллионы заключенных провинились перед советской властью, было бы дикостью. Какими преступниками были те полмиллиона поляков (в большинстве польских евреев), которых послали в лагеря летом 1940 года? Режим, который для своего укрепления и спокойствия постоянно держит в состоянии рабства миллионы своих граждан, который беспрерывно вырезает куски мяса из живого организма несчастнейшего в мире народа, который беспрерывно просеивает население через сито НКВД, без суда и без толку, без жалости, со всем бездушным изуверством тёмных и пуганных людей (потому что аппарат НКВД на местах в свою очередь действует под террором и страхом) – такой режим является самым чудовищным явлением, какое только знает наша современность.

Коммунистам везёт – в данный момент внимание всего мира отвлечено раскрывшейся картиной гитлеровских зверств. По сравнению с фабриками смерти в Освенциме и Майданеке, понятно, советские лагеря могут сойти за проявление гуманности. Людей посылали туда не на смерть, а на работы, и если они умирали массово, то это тогда признавалось нежелательной утечкой рабочей силы. Евреи, которые прошли ужасы польского гетто, справедливо считают нас, советских заключённых, счастливчиками. Но что сказать о людях, которые хотели бы видеть оправдание советской системы в том, что у Гитлера было ещё хуже? Этим людям надо сказать, что гитлеризм уничтожен, а советские лагеря продолжают существовать. Нет больше гетто и крематориев, а те лагеря, где я оставил лучшие годы своей жизни, по-прежнему забиты народом, и на тех самых нарах, где я лежал, остался лежать мой товарищ. За время своего существования советские лагеря поглотили больше жертв, чем все гитлеровские и негитлеровские лагеря, взятые вместе – и эта машина смерти продолжает работать полным ходом.

Людей, которые в ответ на это пожимают плечами и отговариваются ничего не значащими словами, я считаю моральными соучастниками преступления и пособниками бандитов.


3.

Эти несколько слов о «России № 2» – о «России за колючей проволокой» – только вступление. О лагерях надо писать отдельно. Здесь я хочу сказать о том, что мне представляется в данный момент самым важным и неотложным. Это то, что я называю «Делом Бергера». Еврейский народ – еврейское национальное движение – не может вести борьбу с режимом советского террора. Не в нашей власти разрушить тысячи мрачных гнёзд, рассадников гнёта. Это может сделать только сам русский народ, в будущее которого я верю. Но есть одно, что касается нас непосредственно, есть нечто, что составляет нашу ответственность и лежит на нашей совести как камень: это вопрос о наших братьях, которые попали в эту волчью яму и не могут выбраться оттуда. Никто им не поможет, кроме нас. А мы обязаны им помочь.

В советских лагерях, тюрьмах и ссылках вымерло целое поколение сионистов. Мы никогда не умели придти им на помощь, и не только потому, что это было трудно, а прежде всего потому, что мы потеряли с ними всякий душевный и сердечный контакт. Мы ими не интересовались. Я не помню за годы перед войной ни статей на эту тему, ни малейшей попытки мобилизовать общественное мнение и добиться облегчения их участи. Это была та преступная пассивность и оцепенение, которые потом так страшно выявились, когда задымили печи Освенцима, и польское еврейство пошло на смерть, а мировые центры еврейских организаций «не знали», «не верили», и потому не сделали даже того, что можно было сделать. Одним из моих потрясающих переживаний в советском «подземном царстве» была встреча с людьми, которых в молодости похоронили заживо не за что иное, как за сионизм. Теперь передо мной стояли старые, сломленные люди, без надежды и веры. Они просили меня передать поклон родному народу и родной стране как святым призракам, которые уже никогда не станут для них действительностью. И ещё они просили меня, они – люди с большими заслугами, люди, которых должны ещё помнить их товарищи по стране, – просили о том, чтобы я не называл в печати их имен, потому что это может иметь роковые последствия для них и их детей – для их семей, живущих на воле – на советской «воле». Я молчу. Но есть имена, которые я назову без колебаний, потому что они являются общим достоянием, и не мне, а другим давно уже следовало поставить о них вопрос.

В советской России внезапно «исчез» М. Кульбак, еврейский поэт блестящего таланта, украшение нашей литературы. Кульбак не был сионистом. Он был другом Советского Союза и поехал туда, чтобы жить и работать на «родине всех трудящихся». Там он написал две значительные вещи: повесть «Мессия беи Эфраим» и роман «Зелменианер». Кульбак имел о коммунизме то представление, что и другие наши наивные дурачки, живущие в мире восторженной фантазии. Но он имел неосторожность поселиться не в Париже, а в

Москве. Теперь его имя находится «на индексе», его произведения изъяты, а он сам «погиб без вести», то есть в одном из лагерей ведёт существование рабочей скотины. Я думаю, что самое тяжёлое и страшное в этом – абсолютное равнодушие еврейского народа, для которого жил и писал этот человек. Кто интересуется его судьбой? Понимает ли еврейская общественность, еврейская литературная среда свой долг по отношению к этому человеку? Представим себе, что таким образом ликвидировали бы в Советском Союзе какого-нибудь видного французского поэта. Какую бурю это вызвало бы во Франции, во всём мире. Но мы молчим, тогда как трагедия Кульбака, у которого вырвали перо из рук в расцвете его творческих сил – это не только позор человечества, это, в первую очередь, наша трагедия.

Каждый литовский еврей и каждый сионист знает имя доктора Веньямина Бергера, до войны председателя сионистской организации в Литве.

Я склоняю голову перед этим человеком, который спас мне жизнь, вырвал из когтей самой подлой и унизительной смерти – от голодного истощения. В Котласском лагере, где мы встретились, он медленно и терпеливо поставил меня на ноги – в буквальном смысле этого слова. Я не знаю людей прекраснее, благороднее и чище этого человека. На серебряных сединах, в утомлённых умных глазах этого много видевшего человека – почиет «Шехина» Божия, печать высокой человечности. Вся жизнь доктора Бергера – а ему сейчас 66 лет – полна чистого служения людям, науке, своему народу. Нет в мире никого, кому бы доктор Бергер причинил зло. Зато много людей обязаны ему жизнью, как я. Доктор Бергер не пропустил ни одной возможности помочь страдающему, и на каторге, куда забросила его судьба, он остаётся живым центром тепла и ласки, внимания, моральной поддержки и отцовской заботы для всех несчастных, униженных и раздавленных людей, которые вот уже шесть лет составляют его единственное окружение.

Есть что-то дикое и противоестественное в том, что люди, подобные доктору Бергеру, то есть очевидные праведники и герои активного человеколюбия, квалифицируются в советской стране как «антисоциальный элемент», как преступники.

После оккупации Литвы в 1941 году доктор Бергер был арестован и вывезен. За принадлежность к такой грозной контрреволюционной организации как сионисты (группа «В») он получил десять лет. Для человека с его здоровьем (тяжелая сердечная болезнь) приговор к десяти годам заключения означает приговор к смерти.

Перед кем провинился доктор Бергер? Перед русским народом? Перед литовским рабочим классом?

То, что происходит с доктором Бергером, это, прежде всего, бессмыслица. Этот человек гибнет ни за что.

А надо ли объяснять, что он не один, и не в нём одном дело? Мои друзья, сионисты, люди, чистые, как кристалл, крепкие, как сталь – во цвете лет и сил – вырваны из жизни, как цветы из земли. Их молодые годы пожирает злой рок – жизнь их уходит безвозвратно. Где-то плачут по ним матери, жёны, дети. Так плакали и по мне мои близкие, не зная, где я, не имея сил помочь мне. «Дело Бергера» – это дело всех наших людей, евреев, которые отдали свою жизнь сионизму и, живя в Польше, Литве, Латвии, Эстонии, до войны ничего общего не имели с Советским Союзом. Теперь они рассматриваются как «советские граждане» – и советская страна не находит для них другого применения, как обращение в рабство.


4.

Дело не в Бергере и его товарищах. Подумаем, дело в нас самих.

Горе такому обществу, которое теряет способность живо и сильно реагировать на вопиющую несправедливость и бороться со злом. Такое общество – моральный труп, а где показываются первые признаки морального разложения, там и политический упадок не заставит себя долго ждать.

Помочь Бергеру значит помочь самим себе.

Чего вы, сионисты, боитесь? Или вы думаете, что у вас есть более важные дела, чем судьба ваших товарищей и достоинство вашего сионизма?

Открытым и смелым выступлением вы не повредите своим товарищам, напротив. Ухудшить их положение уже ничем нельзя. Но если советская власть будет знать, что на судьбу этих людей обращено внимание всего мира – она примет меры хотя бы к тому, чтобы они содержались в более приличных условиях.

Тем, что вы отвернётесь от них, вы как бы скажете их тюремщикам: «Можете с ними делать, что хотите. С нашей стороны вам беспокойства не будет».

Ведь речь идет о мировом скандале и это надо заявить во всеуслышание. Здесь не может быть места для неясностей и полутеней. Перемена к лучшему никогда не наступит как награда за наше «примерное поведение». Эти люди убивают наших братьев. А мы молчим.

Допустим, что во время общей борьбы с Гитлером было невозможно возбуждать этот вопрос. Но теперь война кончена.

Больше откладывать нельзя!




Идея «Великой отечественной»

Ю. Цурганов


«Посев», 2001, № 7


Основа советской мифологии наших дней

В конце 1980-х годов для советских патриотов сложилась крайне тяжёлая ситуация. Она была сродни той, в которой оказались герои их легенды – «панфиловцы». Политруку «панфиловцев» приписывают фразу: «Велика Россия, а отступать некуда – позади Москва». В конце перестройки идеологам советского патриотизма тоже отступать стало некуда – позади история «Великой Отечественной».

К тому времени в общественном сознании переоценке подверглись почти все догмы уходящей эпохи: «развитой социализм», «миролюбивая внешняя политика СССР», «добровольное вхождение» стран Балтии в «братскую семью народов Советского Союза», «небывалый расцвет культуры в СССР» и прочее. Дольше всех держался культ Ленина, но и он, в конце концов, пал под натиском неопровержимых свидетельств о массовом истреблении людей в ходе красного террора, о том, что именно Ленин заложил основы тоталитаризма в нашей стране.

Последним оплотом идеологии советских патриотов стала идея «Великой Отечественной войны». В конце 1980-х (как, впрочем, и сейчас) попытки опровергнуть тезисы советской пропаганды о II мировой войне воспринимались официальными лицами с особой нетерпимостью. Не удивительно. Ведь крушение «последней святыни» лишает пребывание большевиков у власти какого-либо исторического оправдания.

Несмотря на противодействие официальных лиц, с начала 1990-х годов и до настоящего времени написано и опубликовано немало работ, авторы которых свободны от идеологических клише. Выйди первые из этих книг лет на пять раньше – рухнул бы и последний бастион советской пропаганды.

К сожалению, в 1990-е сознание многих российских граждан было уже не так восприимчиво к новым идеям, относящимся к области гуманитарных знаний. Люди были заняты не этим – одни созданием первоначального капитала, другие поиском средств к существованию, то есть «своими делами». Потому и стереотипы мышления в отношении событий 1941–1945 годов оставались в основном прежними.

«Последний бастион» советским патриотам удалось почти что отстоять и даже использовать как плацдарм для идеологического контрнаступления.

В 1990-е годы многие граждане разочаровывались в демократических реформах. Следствием этого стала ностальгия по СССР и поиски «светлых сторон» в его истории. Это сразу заметили те, кто мечтает о реставрации советских порядков. Сегодня идею «Великой Отечественной войны» они постепенно превращают в суррогат национальной идеи России. Национальной идеи как не было, так и нет, но «Великая Отечественная война» преподносится как нечто священное, не подлежащее переосмыслению. Любая попытка пересмотреть историю войны трактуется как отступничество.

Опираясь на миф о «Великой Отечественной», современные советские патриоты пытаются реабилитировать многие действия большевиков начиная с 1917 года. Нас пытаются убедить в том, что, несмотря на жёсткость и даже жестокость применявшихся большевиками методов, именно эти методы обеспечили в конечном итоге победу над Германией.

При этом высказываются примерно такие суждения:

– 22 июня 1941 года Николай II находился бы в возрасте 73-х лет, его сыну – цесаревичу Алексею – было бы 37. Ни тот, ни другой, ни, тем более, политические наследники Керенского, не смогли бы организовать адекватный отпор Гитлеру;

– Отпор не мог быть организован потому, что царская Россия была отсталой страной. Николай II страдал параличом воли, позволял вводить себя в заблуждение придворной камарилье, сам того не желая, становился заложником политических интриг. Он принимал решения, служившие интересам лиц, приближённых ко двору, а не интересам страны. Всё это достаточно ярко проявилось в период I мировой ВОЙНЫ;

– К 1941 году ситуация могла только ухудшиться. Во-первых, ко всем прочим скверным качествам Николая II добавляется старость; во-вторых, Гитлер был сильнее и опаснее кайзера Вильгельма. К началу нового германского вторжения цесаревич Алексей мог уже сменить отца на российском престоле. Но он был тяжелобольным человеком – страдал гемофилией. Либеральное республиканское правительство и подавно было бы неспособно отразить германский натиск;

– Конечно, и в несоветской России к 1941-му могли произойти определённые позитивные сдвиги, в том числе в экономике, но ничего подобного проведённой большевиками индустриализации явно не могло быть осуществлено;

– Раз Гитлеру невозможно было бы оказать должный отпор, Россию ждало уничтожение: территория расчленена, народы частью истреблены, частью порабощены «великогерманским рейхом»;

– Только большевики имели волю к борьбе, смогли подготовить страну к обороне и тем самым спасти её. За три предвоенных пятилетки страна проделала в своём индустриальном развитии путь, который европейские страны проходили за 50-100 лет. Россия из аграрной страны превратилась в промышленного гиганта. Развитая тяжёлая промышленность позволила, хотя и с опозданием, оснастить Красную Армию современным оружием и победить врага;

– За индустриализацию была уплачена высокая цена. Но без её проведения не было бы и победы, а, следовательно, и самой России. Провести индустриализацию было невозможно без перекачки средств из сельского хозяйства в промышленность, а эта перекачка невозможна без коллективизации. Коллективизация была невозможна без раскулачивания, ибо неизбежно приводила к сопротивлению со стороны наиболее зажиточных крестьян;

– Всё это не могло быть осуществлено без прекращения НЭПа, без использования бесплатной рабочей силы заключённых, без того, чтобы продавать за границу национальные богатства. Нельзя было не понизить жизненный уровень граждан, а дабы избежать волнений, стачек и забастовок, в стране должны были проводиться политические репрессии по принципу «не за то, что», а «чтобы не». Неизбежным было проведение борьбы с оппозицией и инакомыслием, а такая борьба невозможна в условиях существования многопартийности, парламентаризма и негосударственных средств массовой информации;

– Само собой, всё это не могло осуществиться без взятия большевиками власти в октябре 1917 года и без тех способов борьбы с врагами революции, которые имели место во время гражданской войны;

– Да, большевики причинили много страданий людям, допустили много несправедливостей. Но, если бы не большевики, Гитлер бы нас уничтожил. Большевики пожертвовали частью, чтобы в конечном итоге спасти целое;

– То есть, если бы большевики не взяли власть в 1917-м, то война в 1941-м закончилась бы поражением России.

Схема основана на двух постулатах:

– Нападение Гитлера было неизбежно;

– Гитлер представлял реальную угрозу биологическому и культурному существованию народов России.

Однако эти постулаты зыбки, а без них вся схема ломается.

Как Гитлер стал Гитлером?

Ответ на вопрос, насколько неизбежным было нападение Гитлера, зависит от ответа на другой вопрос, – насколько неизбежным был его приход к власти в Германии?

Вследствие чего это произошло? Разберёмся.

Ни один из вождей большевизма в 1917 году не считал захват власти в России окончательным пунктом программы. Ленин даже рассуждал о том, что правильнее говорить не о русской революции, а о мировой революции, которая в силу исторических обстоятельств началась в России.




В 1919 году большевики создали в Москве транснациональную «пролетарскую» организацию «нового типа» – Коммунистический Интернационал (Коминтерн). Организация ставила перед собой задачу установления «диктатуры пролетариата» в масштабах всего мира. Коммунистический Интернационал определял себя как мировую коммунистическую партию. Устав Коминтерна гласил: «Являясь вождём и организатором мирового революционного движения пролетариата, носителем принципов и целей коммунизма, Коммунистический Интернационал борется… за создание Всемирного Союза Советских Социалистических Республик»


(что, по сути, было объявлением войны всему миру, по крайней мере, холодной войны). В качестве плацдарма для осуществления этого плана лидеры большевиков, они же руководители Коминтерна, намеревались использовать территорию уже уничтоженного ими российского государства.

В первые годы пребывания у власти большевики совершили несколько неудачных попыток осуществить силами Красной Армии революционный поход в Европу Народы сопредельных стран восприняли эти мероприятия не как миссию «освобождения от ига помещиков и капиталистов», а как агрессию. Красной Армии был дан отпор. Попытки большевиков организовать силами Иностранного отдела ОГПУ революции в европейских странах, то есть взорвать их изнутри, также не увенчались успехом.

Тогда большевики стали разрабатывать новую тактику мировой революции. Она заключалась в том, чтобы способствовать установлению в одной из европейских стран агрессивного режима, который развяжет новую мировую войну и поработит остальные народы Европы. В таком варианте предстоящее вторжение Красной Армии уж точно должно было восприниматься этими народами как миссия «освобождения». (Будущему агрессивному режиму, в период его роста, большевикам предстояло оказывать техническую помощь).

Идеальным государством, которое могло в будущем развязать новую мировую войну, представлялась Германия. Здесь были наиболее подходящие условия для прихода к власти потенциальных агрессоров, а именно – реваншистские настроения в обществе.

Дело в том, что державы, победившие Германию в I мировой войне, покарали её слишком жестоко. По Версальскому договору 1919 года Германия должна была выплачивать многомиллионные репарации. Это привело к бедственным для немцев социально-экономическим последствиям. Характерный показатель – гиперинфляция марки. В 1922 году в Германии цены менялись по 5–6 раз за сутки, зарплату выплачивали два раза в день. Условия Версаля стали ударом и по национальному самолюбию немцев. Германия потеряла 67,3 тысячи квадратных километров своей территории и все колонии.

Два этих фактора – нищета и национальное унижение – способствовали появлению и росту реваншистских настроений в немецком обществе.

В этих условиях началось советско-германское военное сотрудничество – первая фаза реализация новой тактики мировой революции.

Согласно Версальскому договору 1919 года Вооружённые Силы Германии – Рейхсвер – были ограничены 100 тысячами человек в составе 10 дивизий: 3 кавалерийских и 7 пехотных. Германской армии было запрещено иметь подводный флот, крупные бронированные корабли, самолёты, дирижабли, танки, броневики, химическое оружие. А в 1922 году в Рапалло советские и германские представители подписали договор о сотрудничестве, который военных статей не имел, однако его важнейшим результатом стало взаимодействие именно в области вооружений. Рейхсвер получил право создать на советской территории, втайне от всего мира, военные объекты. Они предназначались для проведения испытаний военной техники, накопления тактического опыта, обучения личного состава тех родов войск, которые Германии было запрещено иметь.

В 1923 году было подписано несколько договоров, в частности с фирмой «Юнкере», о постройке на территории СССР авиазавода. В 1924-м советская промышленность приняла от Рейхсвера заказ на производство 400 000 снарядов. Сложились три основных центра сотрудничества РККА с немцами: высшая школа летчиков в Липецке – «Липецк», танковая школа в Казани – «Кама» и школа химической войны в Подосинках – «Томка». В 1931 году в Москве проходили подготовку: В. Модель, В. Браухич, В. Кейтель, Э. Манштейн и другие будущие полководцы II мировой войны. В 1933-м сотрудничество сошло на нет, однако мощь германской армии к этому времени была уже во многом воссоздана


. В любом случае, имеющиеся факты свидетельствуют о вполне определённых намерениях советской стороны – намерениях помочь Германии поддерживать на современном уровне военную сферу.

Следующей фазой новой тактики мировой революции было приведение к власти в Германии основной реваншистской силы – Национал-социалистической Германской

Рабочей партии (НСДАП) – [Nationalsozialistische Deutsche Arbeiterpartei] [NSDAP] Адольфа Гитлера.

Согласно уставу Коминтерна, компартии разных стран входили в него в качестве секций. ВКП(б) также была одной из секций, но играла главенствующую роль: «Число решающих голосов каждой секции на всемирном конгрессе определяется… согласно числу членов данной партии и политическому значению данной страны»


. Совершенно очевидно, что ВКП(б) была самой многочисленной из всех коммунистических партий, а политическое значение СССР для мирового коммунистического движения было определяющим, поскольку только в Советском Союзе компартия была у власти, более того, никаких других партий в СССР не было.

Таким образом, Коминтерн был инструментом внешней политики СССР, а зарубежные компартии – исполнителями воли руководства ВКП(б): «Постановления Исполнительного комитета Коммунистического Интернационала обязательны для всех секций Коммунистического Интернационала и должны ими немедленно проводиться в жизнь»


.

В 1928 году состоялся VI конгресс Коминтерна. На нём было провозглашено, что основной враг международного коммунистического движения – социал-демократы. К тому времени реальной силой в Германии обладали три партии: национал-социалисты, социал-демократы и коммунисты. Коминтерн (а практически – руководство СССР, а ещё точнее – Сталин) запретил германским коммунистам поддерживать социал-демократов и создавать с ними предвыборные блоки. В результате на выборах в Рейхстаг 1932 года гитлеровцы победили. Давно подмечена закономерность: сумма голосов, поданных за каждую из политически близких партий, идущих на выборы порознь, существенно меньше, чем количество голосов, которое могло быть подано за их единый блок. Ничто так не разочаровывает избирателя, как неспособность тех, за кого он собирался голосовать, договориться с политически близкими о совместных слаженных действиях. Немецкой компартии Сталин договариваться запретил.

Президент Германии Гинденбург назначил Гитлера рейхсканцлером (главой правительства) 30 января 1933 года. В советских книгах сказано, что этот пост Гитлеру в буквальном смысле купили крупные германские промышленники. Их мотив – Гитлер будет готовиться к реваншу следовательно, промышленность будет получать военные заказы. То есть речь шла о выгодном вложении денег. Это правда. Но Гитлер для того, чтобы на него сделали ставку, должен был что-то из себя представлять. Он и представлял – лидера партии, которая взяла самое большое число голосов на выборах.

Такова краткая история участия СССР в создании Третьего Рейха.


Последствие октябрьского переворота

В самой Германии голоса, поданные за НСДАП, означали отнюдь не только стремление к реваншу за Версаль и не только разочарование в «способности» немецких социал-демократов и немецких коммунистов найти общий язык. Они означали ещё и страх перед большевизмом. Этот страх был одним из закономерных последствий октябрьского переворота в России и последовавших за ним попыток распространить большевизм на другие страны: «Даёшь Варшаву!»; «Даёшь Берлин!».

В 1930-е в Германии, да и в других европейских государствах, было распространено мнение, что режиму большевиков может успешно противостоять лишь аналогичный тоталитарный режим, но с обратным идеологическим знаком: не интернациональный, а национальный.

Таким настроениям вполне отвечал Гитлер, чья концепция тоталитарного государства была заимствована у Ленина, а острие нацистского тоталитаризма было обращено против интернационального собрата-образца. И у Ленина и у Гитлера: один вождь, одна партия, у неё в руках мощная тайная полиция. В стране проводится полное «выравнивание» (Gleichschaltung) культурной и социальной жизни. Происходит ликвидация любых независимых от правящей партии общественных объединений. Но Гитлер копирует большевизм, чтобы ему же дать отпор. Даже гитлеровский антисемитизм облачался в тогу борьбы с «иудо-большевизмом».

Итак, без большевиков Гитлер вряд ли бы состоялся как диктатор. Одних «козней Версаля» мало, тем более, что к началу 1930-х наиболее болезненные для Германии статьи Версальского договора были отменены. Гораздо важнее ситуация в России. При сохранении в ней до 1933 года (и далее) монархического либо республиканского строя Рейхсвер не получил бы возможности поддерживать себя на современном уровне, НСДАП не победила бы на выборах, как по причине создания противостоящего ей левого блока, так и потому, что немецкие обыватели не имели бы повода голосовать за национал-экстремистов.

Для создания гитлеровского режима не было бы ни причин, ни образцов.


Две системы

Справедливости ради скажем, что таких законченных форм, как в СССР, тоталитаризм в Германии так и не обрёл. Политическая модель, созданная Гитлером, имеет много общего с моделью, созданной Лениным и Сталиным, но есть и существенные различия: большевики осуществили слом «старой государственной машины» – нацисты таковую ломать не стали; большевики уничтожили аристократию и социальную элиту – нацисты сохранили; большевики ликвидировали частное предпринимательство, частный капитал, частную собственность на средства производства – нацисты все это оставили.

Соответственно, разным был и образ жизни людей в СССР и в Рейхе. В условиях отсутствия негосударственных предприятий в СССР исключалась возможность эмансипации гражданина от государства. Попросту говоря, куда бы человек ни пошёл работать, он всё равно будет работать на госпредприятии. Кроме того, увольняясь с работы, советский гражданин получал характеристику, без которой на новое место он устроиться не мог. А в этой характеристике могли написать такое, что в дворники не возьмут. Увенчал эту систему указ от 26 июня 1940 года, по которому гражданам вообще запрещалось самовольно переходить с одного предприятия на другое. В Рейхе эмансипация гражданина от государства была возможна – посредством перехода на работу в частную кампанию.

В СССР был существенно более низкий уровень жизни, чем в Рейхе, что также было обусловлено в первом случае отсутствием, во втором – наличием частного сектора в экономике. В Германии не было коммунальных квартир, тогда как подавляющее большинство горожан Советского Союза жило именно в них. В Германии до войны не было продовольственных карточек. В СССР они появились в апреле 1929-го – на хлеб, чтобы к концу года распространиться почти на все продовольственные товары, а затем и на промышленные. В 1931 году были введены дополнительные ордера, так как даже по карточкам нельзя было получить положенного пайка. Советский человек задыхался от товарного дефицита. Для разгона многотысячных очередей за элементарным набором товаров повседневного потребления использовались наряды конной милиции. Немецкая деревня не знала голода, в СССР голод 1932–1933 годов унёс жизни 6,5 миллионов сельских жителей.

В СССР политика репрессий осуществлялась методом лотереи, возможность быть репрессированным не зависела от степени лояльности к режиму. Человек мог быть сколь угодно предан «делу партии и лично товарищу Сталину», но это не давало оснований с уверенностью утверждать, что сегодня он будет ночевать дома, а не в камере предварительного заключения. В Рейхе имела место избирательность репрессий. Для того, чтобы оказаться за решёткой, человек должен был вступить в конфликт с системой – проявить себя как социал-демократ, коммунист, профсоюзный активист, австрийский сепаратист и так далее, либо принадлежать к определённой общественной группе, прежде всего к еврейству.

Отсюда и сравнительно больший размах политических репрессий в СССР, осуществлявшихся преимущественно по доносам, питательную почву для которых создавал опять же низкий уровень жизни. Размах репрессий в Рейхе был сравнительно меньшим, поскольку они осуществлялись преимущественно с учётом принадлежности гражданина к той или иной политической или общественной группе, которые сами по себе не многочисленны. Арест по доносу – у нацистов явление значительно более редкое, чем у большевиков.

У Гитлера несогласным разрешалось молчать, Сталин требовал от всех активного проявления восторга. В СССР в отличие от Рейха практиковалась активная несвобода. Официальную пропаганду мало было читать и слушать – каждый обязан сам её вести, чтобы показать свою «сознательность» и лояльность.

Наконец, атмосфера общественной жизни в двух сравниваемых странах была очень разной. В СССР господствовал суконно-кирзовый стиль, повсеместным было убожество внешних форм жизни, насаждалось ханжество и культ аскетизма. Германия же и при Гитлере оставалась светской страной.


Миф об «отсталой России»

По утверждению современных советских патриотов, без октябрьской революции «слабая, отсталая Россия» не могла бы противостоять врагу. И якобы только индустриализация, осуществляемая большевиками любой ценой, могла вытащить страну из экономической ямы.

Однако штурмовщина первых пятилеток наверстывала вовсе не «отсталость» царской России, а отставание, вызванное обвалом страны в результате совершённого большевиками переворота. В самой советской литературе много писали о том, что за годы НЭПа уровень производства дореволюционной России был приблизительно восстановлен к 1927 году. То есть, октябрьский переворот, разрушительный опыт немедленного построения коммунизма и вызванная этим гражданская война отняли у страны десять лет роста (и это помимо невосполнимых человеческих потерь, колоссальной моральной травмы и подкошенной национальной культуры). Вот эти-то десять лет и наверстывали первые пятилетки. Причем, во-первых, советская индустрия давала ярко выраженный флюс в сторону тяжелой промышленности, а та, в свою очередь, в сторону производства вооружений. Российская же дореволюционная индустрия была разумно сбалансирована, работала на потребности общества, поскольку Российская Империя не стремилась силой оружия распространяться до масштабов всего земного шара. Во-вторых, советская индустрия развивалась за счёт понижения уровня жизни граждан, а российская – ради повышения этого уровня.

До I мировой войны, в думский период (1906–1913 годы) национальный продукт России увеличивался со скоростью 6 % в год, то есть удваивался каждые 12 лет. Без катаклизмов 1917–1921 годов Россия в 1941 году была бы по крайней мере в 4 раза мощнее экономически, чем в 1913 году. Причём без «издержек», сопутствовавших политике большевиков.

Я предвижу возражение: такое развитие страны могли затормозить непредвиденные форс-мажорные обстоятельства. Да, могли, и затормозили. Октябрьский переворот – это и есть то самое форс-мажорное обстоятельство.

Насколько был опасен Гитлер?

Сталин просчитался с новой схемой мировой революции – Гитлер разгадал его планы и сам напал на СССР. Одна только разработка этой схемы делает Сталина преступником, а ВКП(б) преступной организацией. Но, если в 1941-м над страной нависла гигантская опасность, и тот же Сталин сумел выправить ситуацию и добиться победы советского оружия, это может рассматриваться как реабилитирующий фактор?

Это зависит от ответа на очень важный вопрос – насколько Гитлер представлял опасность для биологического и культурного существования народов России?

Советские пропагандисты приложили максимум усилий для того, чтобы преувеличить возможности германской экономики и Вооружённых Сил. В конечном итоге родилась формулировка: «Красная Армия спасла мир от фашистской чумы». Очевидно, если бы Гитлер заявил о том, что после победы он погасит солнце, советские пропагандисты говорили бы: Красная Армия спасла для мира небесное светило.

В планы Гитлера действительно входило частичное истребление и частичное порабощение народов России, лишение их культурной идентичности. Можно привести массу соответствующих цитат из вождей Рейха.

Однако намерения и возможности не всегда совпадают. Немецкие маршалы и генералы писали в своих мемуарах, что победить во II мировой войне они не могли. Причём некоторые из таких произведений были опубликованы в СССР ещё в очень давние годы, когда и формировался тезис о «спасении мира». Одно противоречит другому, но вот перед нами сборник воспоминаний крупных германских командующих под общим заголовком «Роковые решения». Выпущен в 1958 году Военным издательством Министерства обороны СССР


.

Предоставим слово фельдмаршалу Г. фон Рундштедту: «Война с Россией – бессмысленная затея, которая, на мой взгляд, не может иметь счастливого конца»


. Генерал Г. Блюментрит: «Даже мельком взглянув на карту мира, нетрудно было понять, что маленький район в Центральной Европе, занимаемый Германией, явно не мог выставить силы, способные захватить и удерживать весь европейский континент. Из-за политики Гитлера немецкий народ и его вооружённые силы шаг за шагом всё дальше заходили в тупик»


.

А вот свидетельство генерал-лейтенанта 3. Вестфаля:«… Немцы не могли и надеяться в течение длительного времени с оружием в руках угрожать всему миру. Просто мир был слишком велик… Основным роковым решением было то, которое исходило из ошибочного предположения Гитлера, что западные державы позволят ему уничтожить Польшу, не заступившись за своего союзника. Как только было принято решение о вторжении в Польшу, решилась и наша судьба. Уроки 1914–1918 гг. снова повторились четверть века спустя: Германия не может выиграть войну, ведя её более чем на одном фронте»


.

В современной России издано множество воспоминаний германских полководцев. Каждый желающий может составить большой перечень высказываний подобного содержания.

Да, как правило, эти высказывания – результат «работы над ошибками». Процитированные тексты написаны после поражения Германии. Вполне вероятно, что в 1939-м и в 1941-м германские генералы и маршалы думали иначе, но тем хуже для них.

Можно оставить в стороне источники личного происхождения и обратиться к научной литературе. Недостатка в ней нет. Монографии и коллективные научные труды написаны как российскими, так и иностранными учёными. Множество приводимых данных свидетельствует о неизбежном итоговом поражении Германии, вне зависимости оттого, как мог развиваться ход отдельных сражений. Достаточно сопоставить совокупный военный и экономический потенциал «Оси» и Объединённых Наций, размеры территорий.

Гитлер, «нуждавшийся в расширении жизненного пространства», явно не по доброте оставил вне оккупации южную часть Франции. Немцы не могли полностью контролировать занятые территории СССР, на всё не хватало сил. При этом планировалось дойти до Урала. А что делать с территорией за Уралом? Основной союзник Германии – Япония – вместо того, чтобы открыть против Сталина второй фронт на Дальнем Востоке, втянула Гитлера в войну с США.

Эта картина написана самыми широкими мазками. Каждый может её дополнить и детализировать. В любом случае история III Рейха закончилась бы не позднее августа 1945 года, когда американцы завершили работу по созданию атомной бомбы.

Таким образом, мы можем сделать выводы:

– Гитлер как политический лидер Германии был порождением Сталина;

– Гитлер не был в состоянии уничтожить и закабалить народы России, хотя действительно этого хотел;

– Концепция спасительной миссии большевизма для судьбы России оказывается совершенно неубедительной.


Примечания

1. Этой теме посвящено много серьёзных научных исследований. Например: Фельштинский Ю. Крушение мировой революции. Очерк первый. Брестский мир. Октябрь 1917 – ноябрь 1918. – Лондон: OPI, 1991. – 655 с.

2. Коммунистический Интернационал в документах. Решения, тезисы и воззвания конгрессов Коминтерна и пленумов ИККИ. 1919–1932 / Под ред. Бела Куна. – М.: Партийное издательство, 1933. – С. 47.

3. Этой теме посвящена книга Ю.Л. Дьякова и Т.С. Бушуевой «Фашистский меч ковался в СССР: Красная Армия и рейхсвер. Тайное сотрудничество. 1922–1933. Неизвестные документы». – М.: Сов. Россия, 1992. – 384 с. Авторы ввели в научный оборот огромный массив документов, которые в деталях раскрывают характер советско-германского военного сотрудничества в указанный период.

4. Коммунистический Интернационал в документах… – С. 48.

5. Там же.

6. Вестфаль 3., Крейпе В., Блюментрит Г., Байерлейн Ф., Цейтцлер К, Циммерман Б., Мантейфель X. «Роковые решения» / Под ред. П.А. Жилина. – М.: Военное издательство Министерства Обороны Союза ССР, 1958. – 317 с.

7. Там же. – С. 76.

8. Там же. – С. 108.

9. Там же. – С. 305 – 306.




К разговору об историографии





Как читать советских историков?

Ю. Фельштинский


«Посев», 1983, № 5


Четыре периода советской историографии

Условно советскую историографию новейшей русской истории можно разделить на четыре периода. Первый из них (1918–1931 годы) можно назвать «периодом первоначальной откровенности», когда, не стыдясь ни пафоса, ни террора, ни желания самоутвердиться в борьбе, многочисленные участники революции 1917 года в своих работах приоткрывали истину. Тогда ещё не определился взгляд истории на кровавые события революции и гражданской войны. И никто из большевиков не боялся, что через десятилетия их коммунистические опыты мы осмыслим по-иному. В те годы вещи назывались своими именами. И события октября 1917 года, например, общепризнанно считались переворотом. Лишь к концу этого периода окончательно утвердилась формулировка «Великая Октябрьская социалистическая революция». И всё-таки, несмотря на свою тенденциозность, мемуарно-исследовательские работы тех лет и первые публикации документов как в журналах, так и отдельными изданиями стали в руках историков незаменимыми источниками.

Но уже в 1931 году Сталин написал известное письмо в редакцию журнала «Пролетарская революция». Это было начало второго периода, когда история СССР как наука в Советском Союзе перестала существовать. Осталась, говоря словами покойного историка-марксиста М.Н. Покровского, лишь «политика, опрокинутая в прошлое», в виде «Краткого курса истории ВКП(б)».

Так продолжалось до смерти Сталина и XX съезда партии. А с «оттепелью» начался третий период. После 1956 года советская историография вдохнула глоток свободы. Но даже в эти самые свободные годы новейшая история СССР была подчинена политическим интересам советских вождей. Концом третьего периода советской исторической науки стало осуждение и изъятие с книжного рынка книги А.М. Некрича «1941 год, 22 июня» (1965 год).

Начался четвёртый период, на нём остановимся подробнее.


О советско-германских отношениях 1939–1941 годов

Абсолютно честных работ сегодня крайне мало. И всё-таки, если не личная честность, то профессиональный инстинкт не позволяет советским исследователям заниматься примитивными (и обычными для сталинских времён) вымыслами. Лгут немногие. Чаще других – мемуаристы. И к мемуарам, конечно, нужно относиться с особой осторожностью. Если, например, на основании воспоминаний участников первого коммунистического субботника в Кремле вы попробуете подсчитать количество людей, несших бревно вместе с Лениным, вы остановитесь на цифре 70 и поймёте, что не во всем стоит верить мемуарам.

Бывший первый секретарь посольства СССР в Германии Валентин Бережков, приставленный переводчиком к Молотову во время встречи Молотова с Гитлером в Берлине в конце 1940 года, в книге воспоминаний «С дипломатической миссией в Берлин, 1940-41» (АПН, Москва, 1966) утверждал, что во время этого визита вопрос о разграничении сфер влияния между Германией и СССР, в частности, о присоединении СССР к Тройственному пакту и о признании за Советским Союзом права на расширение своей экспансии в сторону Индийского океана, не обсуждался; во всяком случае Молотов вопросов о разделе сфер влияния не касался. Не имея доступа к архивам германского Министерства Иностранных Дел, было трудно заподозрить Бережкова в обмане. Отнюдь не все советские историки знали о существовании секретных советско-германских договоров, подписанных Молотовым и Риббентропом. Бережков, однако, о договорах знал, но делал вид, что их не существует. В 1948 году государственный департамент США издал тексты самих договоров и ряд других документов из истории советско-нацистских отношений. Бережков знал и об этом издании, но как бы не заметил его.

Вся советская историография по истории дипломатии II мировой войны, в частности, советско-германских отношений 1939–1941 годов, давно уперлась в тупик из-за того, что либо не знает, либо не хочет, либо не имеет права упомянуть о наличии секретных советско-германских договоров о разделе Польши, согласии Германии на оккупацию Советским Союзом Латвии, Литвы, Эстонии, Финляндии и Бессарабии. Невозможно изучение внешней политики СССР и без знания формально не заключённых, но уже обсуждённых и подготовленных советской стороной к подписанию проектов договоров между СССР и странами Тройственного пакта – Германией, Италией и Японией – о предоставлении Советскому Союзу права захвата Болгарии, получения военно-морской базы в Проливах и о согласии стран Тройственного пакта на советскую агрессию в направлении Индийского океана. Эти проекты не обрели силу договоров из-за Германии: Гитлер счёл требования Сталина чрезмерными. И вот Бережков, один из немногих высокопоставленных советских дипломатов в Германии, доживших до 1956 года, сделал вид, что всего этого просто не существовало.

Итак, при чтении многочисленных работ советских авторов по истории советско-германских отношений 1939–1941 годов мы вынуждены пользоваться важнейшим дополнительным источником – текстами самих документов, опубликованных в США.


О Мюнхенском сговоре и «редакционных примечаниях»

Безличные «примечания редакции» – один из методов советской историографии. В сборнике «Новые документы из истории Мюнхена» (Москва, 1958) о Мюнхенском сговоре и расчленении Чехословакии в конце сентября 1938 года обращает на себя внимание чуть ли не единственная за многие годы неувязка со времени расшифровки телеграмм советского посла в Праге Александровского. По странному стечению обстоятельств посланная в Москву по просьбе президента Чехословакии Бенеша телеграмма советского посла в Праге Александровского осталась без ответа. Телеграмма не была обычной. В ней содержался запрос чехословацкого правительства относительно возможности оказания Советским Союзом помощи Чехословакии в соответствии с заключенным ранее советско-чехословацким пактом о взаимопомощи. Через два часа после первой телеграммы также по просьбе Бенеша Александровский послал в Москву вторую телеграмму. Советский посол сообщал, что Бенеш снимает свой запрос относительно помощи советского правительства и не настаивает более на выполнении Советским Союзом своих обязательств перед Чехословакией.

Чехословакия капитулировала. И уже после этого советское правительство прислало ответ Бенешу, причём ответило сразу на две телеграммы.

Анализ документов, разумеется, приводит исследователя к единственно возможному выводу: советское правительство не хотело ввязываться в конфликт в Европе и не было заинтересовано в оказании Чехословакии помощи, предусмотренной советско-чехословацким договором. Таким образом и СССР стал косвенным участником сделки в Мюнхене. Ещё не зная о решении Бенеша снять запрос, советское правительство сделало вид, что первой телеграммы Александровского Москва не получала. На эту первую телеграмму Сталин просто не стал отвечать. Когда же Бенеш решил не прибегать к помощи Советского Союза, так как наличие советских войск в Чехословакии для Бенеша вряд ли было более приемлемо, чем наличие германских войск, и попросил Александровского послать в Москву вторую телеграмму с отказом от советской помощи, Москва ответила Праге без риска быть вовлечённой в конфликт.

Однако подобный вывод не может устроить советскую историографию. Поэтому редакция сборника «Новые документы из истории Мюнхена» даёт следующее примечание к документу:

«Телеграмма поступила в НКИД СССР 30 сентября 1938 г. в 17 часов 00 мин. по московскому времени. Приём и расшифровка телеграммы были закончены на 15 минут позже, чем приём и расшифровка второй телеграммы полпреда СССР в Чехословакии от того же числа, поступившей в НКИД в 17 час. 45 мин. по московскому времени, в которой сообщалось, что Бенеш снимает свой вопрос, так как чехословацкое правительство приняло решение о капитуляции».

После такого «примечания редакции» трудно обвинить советское правительство в том, что в решающий момент в сентябре 1938 года оно отказалось поддержать Чехословакию.


В «сокращённом переводе»

Так называемыми «примечаниями редакции» наводнена и немногочисленная переводная литература, изданная в СССР. Однако основная её проблема заключается в том, что переводы исследований западных историков, журналистов, воспоминаний и дневников военачальников за редким исключением печатаются с купюрами, называющимися на языке советских редакторов «сокращённым переводом».

Так, в «сокращённом переводе» была издана книга Александра Верта «Россия в войне 1941–1945 годов». Для советского читателя она представляла безусловный интерес. Для историка II мировой войны – важный материал для исследования. Но, читая её, постоянно приходится помнить о том, что сокращены и размышления автора о советско-германском пакте, и о снятии Литвинова с поста наркома иностранных дел, и о советско-финской войне, и о польском вопросе, и о Катынском расстреле, и о Варшавском восстании 1944 года.

Сокращениям подверглись и такие военно-исторические исследования, как трёхтомный труд Роскилла «Флот и война», работа Теодора Роско «Эскадренные миноносцы США во второй мировой войне» и даже исследование восточно-германского автора Эдуарда Винтера «Политика Ватикана в отношении СССР».


* * *

Можно предположить, что 1980-е годы будут богаты интересными историческими работами, изданными в СССР Упор в основном будет сделан на историю революции и гражданской войны. И не случайно. Со времени окончания гражданской войны прошло более шестидесяти лет.

Уже практически не осталось в живых её участников. Сменилось не одно поколение руководителей Советского Союза. У функционеров Андропова (и тех, кто идёт им на смену) есть больше оснований не чувствовать себя ответственными за революцию, террор и гражданскую войну. Остаётся все меньше и меньше людей, лично заинтересованных в сокрытии документов, хранящихся в советских архивах. Надеюсь, что с каждым годом мы будем узнавать о подлинной советской истории всё больше и больше.




Как читать постсоветских историков?

Ю. Цурганов


«Посев», 2004, № 6


Точки над «i»

С утверждением, что история II мировой войны оболгана, согласятся многие. Тем более согласятся с тем, что оболгана история участия в ней СССР. Но при этом каждый соглашающийся будет иметь ввиду своё: один – что лгали до перестройки, другой – что лгут сейчас. Поэтому сразу раскрою карты: я отношусь к той категории людей, про которую Проханов сказал: «…стремятся заплевать красные иконы Победы ядовитой слюной нигилизма»


.


Прекрасное начало

В начале 1990-х для научных работ по истории II мировой войны были характерны резкая критика историографии советского периода и стремление отмежеваться от неё: «…Адепты тоталитаризма по-прежнему пытаются навязать исторические мифы с тем, чтобы вытравить научное знание. Таковым примером является пресловутый десятитомник “История Великой Отечественной войны советского народа 1941–1945”, работа над которым была развёрнута в соответствии с решением Политбюро ЦК КПСС от 13 августа 1987 года… Десятитомный официальный опус – это целенаправленная диверсия идеологов от КПСС против прозревающего от лжи народа. Это попытка знакомыми средствами реанимировать идею прочности и незыблемости “социалистического” строя… Общественность ждёт от историков принципиально нового труда, созданного на основе глубокой переоценки прошлого, а не подправленной модели уже написанного»


. Эта тенденция была устойчивой на протяжении нескольких лет, но потом ситуация начала меняться.


Катынь – тест на вменяемость

Среди ранее не исследовавшихся проблем одной из первых привлекла к себе внимание современных российских историков судьба польских военнопленных в СССР.

Сборник статей «Катынская драма»


с участием отечественных исследователей автор предисловия проф. А.О. Чубарьян назвал первым в нашей стране научным изданием, посвящённым катынскому делу. Публикации построены на архивных документах. «…Дела польских офицеров и полицейских, находившихся в Козельском, Старобельском и Осташковском лагерях в декабре 1939 – марте 1940 года, – делает вывод Н. Лебедева, – готовились на рассмотрение Особым совещанием НКВД в апреле – мае 1940 года. Более 15 тысяч польских военнопленных – офицеров и полицейских – были вывезены из Козельского, Старобельского и Осташковского лагерей и переданы УНКВД Смоленской, Харьковской и Калининской областей. Таким был их последний маршрут, конечными пунктами которого стали Катынь, Медное и 6-й квартал лесопарковой зоны Харькова»


.

Вывод о «советском следе» сделал и В.К Абаринов, автор монографии «Катынский лабиринт»


. С юридической точки зрения Абаринов оценивает события в Катыни как военное преступление. При этом он ссылается на статью б Устава Международного военного трибунала в Нюрнберге, которая говорит о нарушениях законов и обычаев войны, в частности, об убийстве военнопленных. Автор также указывает на то, что Советский Союз был участником Конвенции о неприменимости срока давности к военным преступлениям и к преступлениям против человечности от 2б ноября 1968 года. В декабре 1983 года СССР голосовал за резолюцию 38/99 Генеральной Ассамблеи ООН, согласно которой привлечение к ответственности лиц, виновных в этих преступлениях, является обязательством всех членов международного сообщества.

В принципе, вопрос о том, кто именно расстреливал поляков в Катыни, уже утратил историческую актуальность, предметом исследований сегодня могут быть только детали события. После того, как в апреле 1990 года президент СССР М.С. Горбачёв признал вину НКВД в Катынском деле, этот вопрос утратил и политическую актуальность. Сегодня вопрос об ответственности за содеянное превратился в тест на вменяемость, который в нашей стране проходят не все.

«Контраргументов» три. Первый – отрицание до последнего, вопреки очевидным обстоятельствам, факта расстрела польских военнопленных именно советскими спецслужбами, перекладывание ответственности на Вермахт, СС, Гестапо. Доводы, как правило, облечены в характерную лингвистическую форму: «Это не мы, это немцы». Действительно, уже один только инстинкт самосохранения должен заставить выступать в защиту всех и каждого, кого человек объединяет вместе с собой в единое «мы». Проблема упирается в то, что всё ещё есть люди, для которых Сталин и НКВД – это «мы».

(Зарубежная общественно-политическая мысль иногда сама подталкивает к такому использованию местоимений. На Западе, да и в Восточной Европе, часто не разводят, а синонимируют понятия «русские» и «большевики». Так, например, Войтех Маетны дал своей книге название: «Путь России к холодной войне». Хотя во времена «холодной войны» на политической карте мира не было государства с названием «Россия».)

Второй «контраргумент»: да, расстрелы осуществляли чекисты, но «неужели наши польские друзья не в состоянии оценить случившееся с чётких классовых позиций? Ведь речь идет о командных кадрах старой польской армии, стоявшей на службе у буржуазии. Так почему же польские товарищи начинают терять классовое чутьё, впадают в националистические амбиции?»

Третий «контраргумент»: руководство НКВД неверно истолковало приказ о ликвидации лагерей, Сталин вовсе не имел ввиду расстрел поляков, это подчинённые перестарались.

И всё же самым популярным остаётся первый «контраргумент». Примером может служить книга главного редактора газеты «Дуэль» Юрия Мухина «Антироссийская подлость». В ней, как и в нескольких других произведениях, автор пытается перечеркнуть выводы современной исторической науки о начальном периоде II мировой войны и вернуться к канонам советской историографии, сдобрив их пафосом национал-большевизма.

«Антироссийская подлость» – книга о Катыни. Её даже не обязательно брать в руки, чтобы понять, в чём хочет убедить автор своих читателей. На обложке изображён немецкий военнослужащий, стреляющий в затылок человеку в польской униформе. (Качество рисунка очень низкое, но характерная немецкая каска и польская «конфедератка» угадываются.) В рамках статьи не представляется возможным дать полный анализ тезисов Мухина. Скажем только, что первый документ, который он приводит (причём уже во введении к книге) – «показания крестьянина Киселёва» сотрудникам НКВД. В них Киселёв утверждает, что при немцах был вынужден говорить, что поляков убили чекисты, поскольку немцы применяли к нему методы физического воздействия. Видимо, следует понимать так, что представители советских органов таких методов не применяли и потому с ними человек был по-настоящему откровенен.

Уровень полемики Мухина характеризуют высказывания такого рода: «После войны для польских шляхетских уродов, ошивающихся за границей и готовых за мелкие подачки на что угодно, Катынское дело стало единственным оправданием того, почему они не воевали против немцев во Второй мировой и почему гадят Польше и после войны… Приход в СССР к власти безмозглого Горбачева и его команды оставил Советский Союз без управления. Этот пятнистый кретин спилил сук, на котором сидел, а упав с вершины на помойку, делает вид, что он именно этого и хотел из-за своей приверженности “общечеловеческим ценностям” и своему новому “мышлению”»


. Своих научных оппонентов Мухин оценивает так: «…в архивы были допущены в основном крайне подлые, но частью просто глупые “учёные”…»





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/raznoe/vtoraya-mirovaya-inoy-vzglyad-istoricheskaya-publicistika-zhurnala/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Население Советского Союза 1922–1991. – М.: Наука, 1993.