Книга - Честь имею… Или все-таки поимели меня?!

Честь имею… Или все-таки поимели меня?!
Галина Синекура


RED. Современная литература
Это книга-исповедь, книга-откровение о том, как служба закону и народу незаметно перерождается в нечто похожее на службу дьяволу. В ходе красочного и обстоятельного повествования автор выражает сочувствие и всем, кто все равно испытывает уважение к службе и ее до мелочей регламентированным принципам.

«Служить бы рад, прислуживаться тошно…» ? верно подметил Грибоедов. Велик риск из слуги закона стать прислугой начальства. Но мы все равно надеялись, что именно нам обязательно повезет чашу сию миновать.

Комментарий Редакции: Дерзкий стиль, ироничный взгляд на жизнь, истории, которые всегда остаются за кадром для простого человека, столкнувшего с полицией – все это вы найдете на страницах романа "Честь имею", написанного в популярном сейчас жанре автофикшн!





Галина Синекура

Честь имею… Или все-таки поимели меня?!





Художественное оформление: Редакция Eksmo Digital (RED)

В оформлении обложки использована иллюстрация:

© bobmadbob / iStock / Getty Images Plus / GettyImages.ru



Как служить в полиции и не сойти с ума – такого совета я не дам.

Рассудок покинул меня именно там.







Предисловие


Сразу хочу предупредить: я написала эту книгу не для того, чтобы читатели сделали однозначный вывод о том, система МВД у нас в России – самая никудышная на планете, а в сторону тех, кто носит форму, надо непременно презрительно плюнуть. С первых же строк хочу отметить, что это в корне неверно, и я прошу читателей не распространять это искаженное представление под видом истины.

Во-первых, конечно же, мне хотелось выплеснуть свое огорчение от того, что мои изначальные идеалистические представления о службе в полиции оказались далекими от реальности. Существует признанный эффективным метод психотерапии, суть которого состоит в том, чтобы изложить на бумаге то, что гложет, все свои страхи, сомнения, версии и боль, чтобы облегчить душевные муки. Можно сказать, что он лежит в основе моего замысла создания этой книги.

Во-вторых, все пережитое мной кажется мне довольно интересным, достойным того, чтобы стать известным широкой общественности. Какие-то сюжетные изгибы могут натолкнуть на размышления, другие развеселят, третьи – ужаснут. Но в любом случае мое повествование вызовет эмоции. Даже если порой они будут горестными, поскольку нередко у меня самой, находясь в описанных ситуациях, было ощущение полного тупика, эти внутренние ощущения будут полезны для души, чтоб понять, что она у вас все-таки есть. «Хочешь быть мастером – макай свое перо в правду», – так напутствовал молодых писателей Василий Шукшин. Во многом я опиралась на это правило. Кстати, издания с подобным сюжетом мне не встречались, и если мне удастся стать неким новатором, не скрою, мне будет очень приятно.

И наконец, в-третьих, я очень хочу, чтобы там, высоко наверху, чиновники, в чьих компетенции и власти организовать и реализовать эффективную борьбу со злом, вспомнят о своих обязанностях и примут меры к тому, чтобы в полиции служили действительно только честные, благородные и грамотные люди. Как ни странно, для этого надо будет сделать абсолютно очевидные и банально простые вещи. Всего-то усовершенствовать механизм отбора кадров, избавившись от родства/кумовства, и дать сотрудникам социальные гарантии, чтобы они жили по-человечески, думая о своем долге, а не о том, во имя чего вообще терпят тяготы, лишения, частые унижения, если даже элементарные насущные блага для себя и своей семьи они не в состоянии обеспечить.

Справедливости ради отмечу, что среди сотрудников современной полиции немало порядочных люди, которые не предают своей совести, даже под прессом указаний руководства и под ударом жизненных невзгод. О них я тоже рассказала в этой книге. А бывало, что в период моей служебной деятельности мне встречались люди, которым очень сложно дать однозначную характеристику. Они вели себя по-разному, как будто у них раздвоение личности, то искренне и благородно, то до омерзения подло и гадко. От циклов луны ли то зависело или еще от чего-то – выяснить истину мне не представилось возможным.

Кого в рядах полицейских больше, негодяев, незаслуженно получивших свой статус, или тех, кто сохранил в себе человеческие черты, – утверждать не берусь. У меня не было возможности точно пересчитать и тех, и других, чтобы сопоставить достоверные цифры и сделать соответствующие выводы. Поэтому лично мой вывод о том, какова полиция сегодня, звучит так: она не плохая, и не хорошая, она – остро нуждающаяся в переменах. В том, чтобы ей дали настоящие ресурсы для роста, в виде профессиональных кадров, действительно знающих и уважающих законы, грамотных в своем деле, желающих развивать свои компетенции и помогать людям.

Считается, что чем более насыщена страданиями жизнь писателя, тем лучше он сможет овладеть мастерством и взволновать души читателей. Честно говоря, если бы у меня был выбор, я бы предпочла писательскому поприщу жизнь без страданий, ту жизнь, которая виделась мне реальной в далекое время, в день, когда я, принимая Присягу, единственная из почти двухсот новобранцев не читала ее с листочка, а произносила наизусть. Не было у меня и малейшего подозрения, что это все в моей жизни не навсегда. Я была наитвердейше уверена, что буду служить своей Родине до самых седин. Как не было у меня и предчувствия, что на ярком солнце, которым мне виделась великая в моем представлении структура, когда-нибудь я разгляжу пятна.

К слову, чтобы никто не истолковал превратно сказанное мной в этой книге, сразу заявляю: Родина абсолютно не виновата в том, что люди, кем бы они ни были, полицейскими или представителями иных профессий, причиняют друг другу зло и транслируют вокруг себя искаженные представления о том, что является в жизни самым важным и что значит быть избранным. Нет у меня мнения после всего пережитого, что я живу не в то время и не в той стране. Но есть твердая уверенность, что надо что-то делать, менять и улучшать, не только искать виноватых, но и постараться силами всего государства сделать так, чтобы авторитет совести и справедливости был сильнее позиций денег, власти и безграничного самодурства.




Краткий цитатник начальствующих над избранными


Высказываниями разного рода руководителей можно было бы наполнить целую отдельную книгу. Я не стану этого делать, поскольку не хочу создавать сплошь негативный сборник. Ведь мне и моим коллегам из различных подразделений, по большей части, довелось слышать сплошь злые и неприятные слова. Приведу несколько, которые особенно въелись в память.



«Я буду все делать для того, чтобы вам служба медом не казалась! Чтобы вы без сил с дежурства уползали!», – слова руководителя с тремя большими звездами на каждом погоне. Как было обещано, так и сделано.




«Я если захочу, то и ночью вам звонить буду, потому что я – начальник и я так хочу!», – это слова начальника с одной большой звездой и в два раза младше. Но имелось то же рвение исполнить обещанное.




«Да ты – конченная, и я тебя сгною. Потому что ты не понимаешь принципов современной службы. Деньги надо зарабатывать, а не материалы делать!», – эта мысль звучала от руководителя подразделения, которое вообще-то должно бороться с тем, как кто-то незаконно «зарабатывает деньги».




«Если у тебя денег нет, чтобы на подарки сдать, задумайся, там ли ты работаешь, и так ли, как надо ты работаешь», – тоже слова вполне уважаемого руководителя. Но при наличии у него официального статуса они звучат не менее обидно и странно.





Серого здания больше нет


Его не снесли, нет, оно стоит на своем месте, по тому же самому адресу в центре города. Только оно уже не серое. Зачем-то недавно его выкрасили в желтый цвет, от чего лично у меня сразу возникли ассоциации с Петербургом Достоевского и с тем, что в данном случае этот цвет может означать ровно то же самое, если не хуже.

Я не была в этом здании больше трех лет, однако, когда намедни проходила мимо, не ощутила в себе желания войти. Ни грусти, ни тоски, ни обиды от того, что все мои былые чувства были растоптаны и сожжены. Виноваты ли в этом естественный ход времени и мои внутренние процессы, или какие-то конкретные люди, благодаря которым я приняла решение его покинуть, – все это уже не столь важно. Для меня имеет ценность только то, что на смену глубокой боли, долгие годы приводившей в хаос мою душу, пришло другое состояние. Оно более комфортное и мудрое, что позволяет мне презентовать свои воспоминания не в формате желчного брюзжания, а в виде чуть ироничного репортажа.

Итак, остановимся на обозначенном здании поподробнее. Долгие годы для меня, романтичной юной провинциалки, было заветной мечтой оказаться в нем, нести службу, гордиться тем, что я каждый день в него вхожу. И, когда я все-таки смогла в него попасть, когда моя мечта сбылась, то ли по воле случая, то ли надо мной сжалились высшие силы, какое-то время я действительно была счастлива. Сейчас вспоминаю об этом, а сердцу становится тепло. Пусть, что счастье было недолгим, главное, что оно все-таки со мной случилось. И я всю жизнь буду благодарна человеку, который почти сказочным образом мне помог.

Однако через некоторое время после того, как работа мечты воплотилась в реальность, когда мной стало многое пониматься, боли и огорчения стало намного больше, чем приятных чувств. Еще какой-то период мне пришлось носить внешнюю маску радости, чтобы окружающие (родственники и друзья, знавшие, что я с детства мечтала служить) не догадывались о моих истинных ощущениях. Почему я столь лицемерно пыталась сохранять приличную мину при отвратительной обстановке? В силу целой охапки причин.

Сначала не могла поверить, что весь этот мрак – это действительно правда. Что работа моей мечты, мое любимое дело, к которому я стремилась всей душой, оказалось не для пользы мира и народа, а, по большей части, для самоутверждения отдельных личностей, которым удалось оказаться у власти. Мне не хотелось верить в реальность происходящего, потому что выходило, что я крайне глупа и непроницательна, если завороженно и фанатично верила в то, что погоны носят избранные люди, а избрали их в силу того, что они настоящие герои и последнее отдадут, чтобы кого-то спасти.

Я не могла никому рассказать правду. Как бы я осмелилась расстроить других людей, которые тоже поверили в истории про героев? Тем более, что поверили они при моем непосредственном участии. Это же я их убедила, что все полицейские – классные и душевные люди. Всякий раз, при первом же удобном случае, я методично загружала в сознание моих родителей и близких приятелей информационные файлы о том, как полицейские спасают мир вокруг себя. Например, участковый методом систематического внушения убедил завзятого алкоголика завязать с пристрастием, а инспекторы по делам несовершеннолетних помогли малообеспеченной семье собрать детей в школу. Как только я узнавала нечто подобное, одной рукой печатала новость для сайта ведомства, а второй держала у уха телефон и рассказывала это кому-нибудь из близких или друзей.

Кроме того, я принимала Присягу. Каждому слову из ее текста вторили удары моего сердца – это не просто красивые слова. Со мной именно так и было. Вот и скажите, имела ли я право произносить нечто такое, от чего текст Святого писания, коим тогда являлась для меня Присяга, становился просто пустым звуком? Вот я и молчала. А еще, все надеялась, что мрак рассеется, что добро одержит уверенную победу над злом. Может, все внутри любимой мною деятельности не так уж плохо, это я ввиду своего малого жизненного опыта не слишком адекватно трактую происходящее? Сейчас, когда и время прошло, и опыт у меня появился, я считаю, что уже имею право говорить открыто. Тем более, повторюсь, что я не стремлюсь очернять все ведомство. Я расскажу о тех эпизодах, которые видела и слышала, чтобы на существующие проблемы обратили внимание и решили их.

Сегодня во мне сформировалось то восприятие всего изведанного и увиденного, которое позволяет делать выводы с меньшим искажением, чем это удавалось ранее. Именно поэтому, наверное, меня и не тянет более вернуться в то здание в центре города. Мой путь в нем пройден. Все, что было уготовано мне свыше, я там прожила, выжила и могу продолжить свой путь по другим траекториям. Ну да ладно, наверное, уже достаточно моих слегка туманных и абстрактных рефлексий, и пора переходить к трансляции конкретных событий.




Чему меня учили в школе


Когда у человека мало радостей в жизни и почти нет реальных перспектив, он непременно погружается в мечты, чтобы создать для самого себя стимул жить и идти вперед. В моем детстве, которое пришлось как раз на конец прошлого века, именуемый в современном фольклоре как «лихие девяностые», именно так и сложилось. Грустная обыденность, в которой мне пришлось существовать, вынуждала много мечтать, а двигаться к горизонту своей мечты я могла лишь миллиметровыми шажками.

Мне грезилось, что, когда я повзрослею, делом моей жизни станет служение обществу. Конечно, отчасти на меня повлияли модные в то время телесериалы про милиционеров. Плохо одетые, полуголодные, но они полностью посвящали себя своей работе. Киношные оперативники ненавидели преступников и боролись с ними не потому, что им по долгу службы было велено их искать и задерживать. Герои сериалов верили в то, что их работа действительно нужна и важна, что с каждым завершенным уголовным делом мир вокруг становится чище и безопаснее.

Бессмертное творение братьев Вайнеров про Жеглова и Шарапова тоже не могло не повлиять на мое сознание. Мне очень хотелось приблизить эру милосердия, потому что сама я жила в эпоху абсолютно противоположную. Мои школьные годы прошли в учреждении, где мне с детства объяснили, что люди делятся на богатых и бедных, и вторые совсем не в почете. Сельская школа органично встроилась в курс всеобщего капитализма и активно его поддерживала. О чем это я? Достаточно вспомнить самое начало, первый класс…

Наша первая учительница была пожилой женщиной, слыла опытной, грамотной, настоящим педагогом «от бога». Так почему-то было принято ее воспринимать. Однако ее действия были такими, что в моем детском сознании невольно происходил довольно болезненный диссонанс. Наверное, какой-то не тот бог послал ее на нашу землю.

Например, она открыто давала понять, чьи семьи уважает больше. Дети крупных чиновников, предпринимателей, руководителей заслуживали и ласковые слова, и высокие оценки. Наверное, это было как-то связано с тем, что они возили ее из дома к школе и обратно, дарили ей подарки. Дети же, чьи родители не занимали высоких постов и не баловали учителя, чувствовали себя, мягко говоря, неполноценными членами общества.

Среди таких оказалась и я. У взрослого и мудрого педагога сразу образовался ко мне ряд претензий. Например, ей не нравилось, что я с неохотой разговариваю и с ней, и с одноклассниками. Почти три десятка лет прошло с тех пор, но я все еще помню ее реплики, которыми она пыталась повлиять на мою коммуникабельность. Уж точно не педагогический талант и не любовь к детям, скорее всего, двигали ею в те моменты. «Отправили ее в шесть лет в школу! Да тебе с куклой надо дома играться, а не в классе сидеть. Цаца какая, молчит она, лебедкой из нее слова тяните, целый урок только ей посвящайте. Это твой папик тебя такому учит, небось?», – любопытная подборочка, не правда ли?

Если по существу разбирать ту ситуацию, могу честно сказать, что не разговаривала я совсем не из злых побуждений. Да и в школе так рано оказалась не для того, чтобы противоречить убеждениям учительницы о возрасте, подходящем для первоклашек. Накануне умерла моя бабушка, и я еще не оправилась от потрясения. В школу меня рано отдали потому, что дома со мной некому было находиться, а в детском саду все было по блату и места для меня бы не нашлось. Учительница обо всем этом знала, родители рассказали ей об этом, но ей было наплевать.

Педагогу с солидным стажем важнее было заставить еще одну марионетку подчиниться ее воле, принудить меня усвоить рабские рефлексы, чтобы ее работа просто по минимуму ей докучала. Ведь с какой стати она должна уважать маленького человека, искать какие-то особые подходы к нему, учитывать его сложную ситуацию, если за эти усилия сверх зарплаты она ничего не получает? Возможно, я и мне подобные вообще ее раздражали своим наличием. К большому сожалению, истинные ее мотивы я никогда не узнаю. Во время обучения в начальной школе у меня не было смелости прямо спросить у нее о причинах такого поведения. Сейчас смелость есть, но нет возможности, потому что она давно куда-то переехала, а ее адреса я не знаю.

Кстати, папу моего она упомянула не случайно. Он стал ее личным врагом после того, как она услышала, что мы с ним ее обсуждали. Я ему жаловалась на ее грубые придирки, а он несколько раз назвал ее старой ведьмой. Это был наш с ним диалог, в нашем жилище, мы не пропагандировали свои взгляды и не искали сторонников. Уважаемый педагог во время нашего разговора удачно оказалась под окнами нашего дома и все слышала. У нее был свой способ владеть информационным полем: она частенько подслушивала разговоры под окнами домов своих учеников. Объективно изучала, так сказать, общественное мнение. На современный лад это может называться так. А тогда за ней просто укоренилось прозвище, случайно произнесенное моим папой. Но никто не посмел, ни мои родители, ни родители других «рассекреченных» учеников, вывести ее на откровенный разговор и хотя бы попытаться объяснить, что такие методы использовать нельзя.

В своих размышлениях, а также беседах с другими очевидцами тех событий я предприняла много попыток найти ответы на вопросы о том, почему этот учительский террор длился, продолжался и сходил с рук. Почему ему вообще никто не пытался противодействовать? Только сейчас могу озвучить самую логичную догадку. «С сильным не дерись, с богатым не судись», – это принцип, сформулированный народным сознанием еще в эпоху Древней Руси, возможно, закодирован в наших генах. А еще, нам всем известно, что сам бог терпел и нам велел. И мы терпим. Становимся запуганными и задерганными, теряем веру в будущее, но терпим. Потому что боимся, что враг рассвирепеет и нам станет еще хуже. Потому что когда-то давно такие же, как моя первая учительница, специально для таких, как я, удачно вывернули из контекста древнего религиозного наследия фразы, чтобы делать всех вокруг удобными для себя.

Потом в моей школьной жизни были и другие учителя. С аналогичными манерами и мотивами. Как-то во время родительского собрания директор нашей школы произнесла такую фразу: «Если вы хотите, чтобы ваш ребенок получил медаль, нужно заплатить определенную сумму». Кто-то начал возмущаться по поводу того, что слишком дорого, начали даже торговаться. Тогда она объяснила, что эти деньги уйдут в районный отдел образования и в областной центр, всем, кто непосредственно будет заниматься официальным решением этого вопроса. После этого споры утихли, поскольку стало ясно, из чего сложился размер суммы. Однако никто не посмел указать на то, что вообще-то получение медали таким способом – это самое настоящее антиобщественное и антигосударственное преступление.

Учитель химии, тоже очень опытный и заслуженный педагог, которая вела уроки еще у моего папы, любила отпускать такие шутки в моменты, когда у меня возникали трудности с освоением предмета: «У тебя и папа очень глупый, в кого тебе было уродиться?», «Иди к доске, вышкварка ты негожая, или тебе сразу двойку поставить?». Под занавес моей школьной жизни учитель географии выставила мне итоговую четверку по своему предмету, которая пошла в аттестат, со словами: «Я специально так сделала, у тебя же все пятерки, пусть будет одна четверка».

Подобных случаев за десять лет была масса. Естественно, что все эти годы я читала книги про мужество и героизм отважных милиционеров, смотрела фильмы про то же самое и мечтала о том, что когда-нибудь буду частью сообщества людей с хорошими манерами и благородным настроем. Насколько же красивой виделась мне картина, где правит добро, до самого конца верное себе, упорно верное, даже если ему приходится погибнуть! Вот, что меня восхищало в художественных образах настолько, что они казались мне взятыми из жизни. Вот, что я жаждала увидеть воочию в реальном мире.




Как я шла к избранным


Когда я окончила университет, получив диплом журналиста, в нашей стране ведомство, занимавшееся обеспечением охраны общественного порядка и общественной безопасности, называлось милицией. Слыло в народе «насквозь прогнившим и коррумпированным», а мне все равно казалось достойным уважения, потому что я по-прежнему читала книги, смотрела фильмы и знала милиционеров совсем другими. А еще, я знала себя, в плане того, что не вела бы себя ни как гнилая, ни как коррумпированная, если бы стала милиционером.

Поскольку образование я получила весьма специфическое и имела такой же настрой в части получения работы, пыталась попасть в подразделение, где бы как раз пригодились мои умения ладно складывать слова в предложения. Была в милиции, и есть сейчас в полиции служба, занимающаяся имиджевой политикой ведомства, а если по-простому – она показывает самые красивые стороны будней уголовного розыска, участковых, ДПС и прочих направлений. Назовем ее отделом новостей.

Мне казалось, что при моем наборе способностей я там очень пригожусь. У меня как раз высшее профильное образование престижного государственного вуза, солидное портфолио, накопленное во время стажировок и работы в разных изданиях, неплохо поставленная речь, богатый словарный запас и сердце, горящее интересом и любовью к службе. Однако всякий раз, когда я обращалась в кадровые подразделения по вопросу трудоустройства, мне сообщалось, что вакансий нет. И резюме оставлять не нужно, потому что им «некогда обо мне думать и потом со мной связываться».

Сначала, поскольку я была юной и охваченной своими мечтами, меня это не особенно расстраивало. Потому что ведомство ведь солидное, стало быть, так просто к нему не подступишься, нужно еще большими компетенциями обрасти. Ведь я книжек начиталась и по ним в то время ориентировалась в пространстве, вот и появились у меня очень романтичные догадки и соответствующие ожидания. Может, в этом сером здании таким образом проверяют серьезность моих намерений, ждут от меня настойчивости. Я решила не сдаваться и звонила в кадровые подразделения каждый месяц, в надежде, что появятся вакансии. Параллельно звонила начальнику отдела новостей, чтобы хотя бы напроситься во внештатники и получить возможность показать себя, заслужить доверие и далее двигаться к своей мечте. Но все мои собеседники отказывали мне, тон их был насмешливым и грубым. Для меня не было вакансий ни в подходящем мне отделе новостей, ни в любом другом подразделении. Вообще нигде.

Сейчас я понимаю, что уже тогда надо было попытаться решить вопрос своего трудоустройства по-взрослому, в соответствии с законодательными ресурсами, имеющимися у каждого гражданина. Надо было написать в Министерство внутренних дел о том, как в далеком от столицы регионе относятся к соискателям, у которых и образование вообще-то есть, и набор нужных навыков, и моральные качества подходящие.

Не заинтересовалось бы ведомство моим письмом – еще бы написала, новые бы аргументы и факты изложила, Президенту бы адресовала свое письмо. Надо было излагать проблему и направлять в письменном виде в компетентные учреждения, а не ждать милости от людей, в чьих организмах никогда не содержалось совести. Почему-то мне кажется, что компетентные вышестоящие органы отреагировали бы по справедливости, и я бы намного раньше получила ответы на свои вопросы. Тогда как раз время в стране было такое, что чуть не каждый день на всех телеканалах звучали выступления высокопоставленных лиц о том, что милиция утратила доверие общества и надо ее менять, что ведомству не хватает грамотных и преданных делу специалистов. Эй, уважаемые первые лица страны, вот же я, и грамотная, и учиться дальше готова, и делу верна буду. Возьмете? Вот надо было не с телевизором разговаривать, а писать обращения.

Но моя тогдашняя робость не позволяла мне так поступить. Наверное, боялась заявлять о себе, думая, что будет еще хуже. Хотя, а что случится еще хуже того, что меня не берут на работу моей мечты? В два раза больше будут мне грубить по телефону и в три раза презрительнее насмехаться? Тем более, чуть забегая вперед, признаюсь, что без письма потом все же не обошлось. Не взяли бы меня на службу ни при каких иных обстоятельствах, потому что у меня не было влиятельных родственников, которые бы все устроили.

И так, несколько лет прошло в бесплодных попытках обратить на себя внимание. Что заставляло меня продолжать попытки, раз за разом напарываясь на равнодушие и насмешки? Банальное желание наполнить смыслом свое существование, заниматься таким делом, чтобы понимать, что училась в университете не зря, и миллиард книг прочитала не напрасно. Да и вообще, хоть одна заветная мечта в жизни каждого человека обязана сбыться. И мне безумно хотелось, чтобы моя мечта о службе в органах внутренних дел непременно сбылась.

В 2011 году произошла реформа, на райотделах таблички «милиция» заменили на другие, где было таким же цветом и шрифтом написано чуть иное слово, чужеродное для обывателя – «полиция». Честно признаюсь, что в силу своей тогдашней особой убежденности я действительно поверила, что дело обошлось не только табличками. Стала предвкушать, что в ведомстве почетом и уважением теперь пользуются только те, кому действительно интересно, чтобы служба приносила обществу пользу и обоснованно укрепляла свой престиж. Однако на свои вопросы, адресованные кадровому подразделению и отделу новостей, я получила те же ответы. Места для меня по-прежнему не было нигде.




Как я познакомилась с избранными


Тут очень уместно вспомнить случай, который произошел с моим папой как раз в тот период, когда я безуспешно пыталась устроиться на службу. Я увидела полицейских, что называется, в деле. Формально они прошли аттестацию и переоделись из серой милицейской формы в синюю полицейскую. И, по замыслу главных лиц страны, должны были вести себя так, чтобы не оставалось никаких сомнений в том, что они достойны служить дальше, и деятельность их ориентирована на соблюдение законности, защиту жизни и здоровья граждан и прочие великие дела, обозначенные во вновь принятом Законе о полиции. Однако…

Мой папа на законном основании много лет владеет карабином «Сайга». Интерес у него к этой вещице как к произведению искусства, поэтому она содержится в идеальном состоянии. В сельской местности о большей части имущества каждого жителя хорошо известно соседям, тем более, участковый иногда наведывался к папе, чтобы проверить условия хранения оружия. В общем, вчерашний милиционер и сегодняшний полицейский заинтересовался имуществом моего родителя, и даже был уверен, что скоро у него получится стать его новым владельцем.

В соответствии с действовавшей тогда редакцией Закона об оружии, участковый осуществлял проверку условий хранения оружия на основании предписания. То есть только со специально оформленным документом, а не когда ему захочется развеять скуку, заглянув в гости к владельцу. Наш же участковый стал наведываться к папе регулярно. Сельский антипод Анискина, как позже стало ясно, разработал целую многоходовую комбинацию.

– Здравствуйте, хозяин! – приветствовал папу хитро улыбающийся участковый.

– Здравствуйте. Так вы же в прошлом месяце с проверкой приходили. Что случилось?

– Да я не проверять. На зайца сезон в разгаре. Дайте мне карабин на неделю.

– Извините, но нет. Я ж не имею права кому-то передавать свое оружие.

– Так мы же свои, давайте по-свойски. Мне на несколько дней всего.

– В законе про своих и чужих ничего не сказано.

– Слушайте, ну, я при погонах, вы пенсионер нашей системы. Вы ж все понимаете. Никто не узнает, значит можно.

– Да, я пенсионер нашей системы, поэтому закон знаю и нарушить не могу. Идите к кому-то другому с такими просьбами.

Участковый расстроился и ушел. Но по нему никто не успел соскучиться, потому что он постучался в калитку уже на следующий день.

– Здравствуйте. Что случилось? – настороженно спросил папа.

– Да я хочу карабин купить. У меня восемь тысяч есть.

– Его рыночная стоимость раза в три выше. Да и я не говорил, что хочу его продать.

– Ладно, раз за деньги не хочешь, так отдашь. До встречи.

Тут бы моему отцу взять бы да хотя бы намекнуть бессовестному субъекту о том, что он ведет себя совсем не по закону. Ну, явно же что-то нехорошее замышляется, любой бы догадался! Но папа этого не сделал. Надеялся, что тот сам одумается, прекратит свои нападки, что откуда-то из недр порочной душонки допищится до разума дышащая одной ноздрей совесть. Или, по распространенной старинной традиции, папа решил, что будет еще хуже, если спорить с тем, кто сильнее. Но тут стало хуже как раз от либеральной вежливости.

Заметили ли вы особенности набора слов, которыми участковый общался с моим отцом, пожилым человеком, в конце концов «своим», пенсионером общей системы? Нагло, напористо, будто за окном средневековье и он пришел забрать дань, от уплаты которой простолюдин уклоняется. Не было стеснения в манерах участкового, и опаски никакой тоже не проявлялось. Говорил он уверенно, четко давая понять: он знает, что ему нужно, и знает, как это получить. Логично предположить, что товарищ капитан за время своей службы поставил на поток выманивание у запуганных граждан понравившихся ему ценностей.

На следующий день в калитку снова постучали. Участковый был не один. Вместе с ним были сотрудники уголовного розыска и еще из какого-то подразделения.

– Мы пришли проверить условия хранения вашего оружия.

– Хорошо, проходите.

В общем количестве на эту псевдопроверку прибыли пятеро офицеров российской полиции. Пятеро! В будний день, в служебное время, отвлеклись от своих серьезных задач, которые государство доверило решать именно им, поскольку они успешно прошли реформенную аттестацию и им было разрешено переодеться в полицейских. В условиях официально зарегистрированного роста преступности они отложили все, чем занимались, чтобы тщательно проверить, как «свой» пенсионер хранит оружие.

Есть вполне обоснованное экспертное мнение о том, что жертва, оставившая свое имущество без присмотра, либо как-то иначе искусившая преступника посягнуть на что-то принадлежащее ей, виновна не меньше самого преступника в том, что злодеяние произошло. Ох, папа! Ты же ведь прекрасно знал, что без предписания эти люди не имеют права что-либо у тебя проверять. Зачем ты их впустил и дал им возможность творить злодеяние? Снова вежливость и наш генетический страх поспорить за свои права?

Далее в стенах родительского дома развернулся настоящий блокбастер. Сотрудники изъяли все патроны к карабину, сославшись на то, что они являются боевыми и папа «хранит их в своем домовладении незаконно». Поскольку он покупал их еще в 90-е годы, чеков и других сопроводительных документов, в которых были бы указаны их характеристики, естественно, предъявить не смог. Выяснить, боевые они или нет, могла только экспертиза.

Дотошные полицейские позвали понятых и изъяли все патроны, какие были в сейфе. А потом еще обыскали весь дом, правда, ни одного патрона больше не нашли. Но заставили моих родителей, вполне приличных людей, испытать настоящее унижение. «Да, сосед, не знали мы, что ты, оказывается, вооруженный до зубов головорез», – то ли в шутку, то ли с ехидством шептались односельчане, надевая у входной двери калоши после того, как расписались в протоколе изъятия. Вот такой «свойский» визит вышел.

– Давай жалобу писать, – твердо сказала я после того, как папа мне все рассказал.

– Пиши. Только толку от нее, кому мы нужны, бесправные и ничтожные, – с досадой послышалось из телефона. Ох, уж это наше исконное «с сильным не дерись, с богатым не судись»…

Я как раз сидела за компьютером и описывала эту удивительную ситуацию, когда папу снова посетил участковый.

– Слушайте, ваш «уазик» так часто к моему дому подруливает, что скрип рессор мне уже во сне слышится.

– То ли еще будет, Сергей Иванович, – нараспев произнес участковый. – Карабин будете продавать? Патронов-то у вас нет уже, и проверка проводится, уголовное дело вам светит…

В тот же день я отправила подробную жалобу с цитатами действующих лиц в МВД и приемную Президента России. Участковый и его старательные товарищи оставили в покое моего отца. Правда, патроны, стоимость которых в наше время оценивается в несколько тысяч рублей, не вернули. А еще, что странно, они остались служить дальше. В форме полицейских. Но не народу и не закону, а, скорее всего, сатане.




Как меня приняли в избранные


После этого случая, чуть пошатнувшего мое идеалистическое представление о тех, кому доверено иметь отношение к знаменитому бренду «МВД», мне еще больше захотелось реализовать свою мечту. Ну, вот как такое может быть? Со всех трибун мне говорят, что после реформы ряды служителей закона очистились от предателей, теперь форму выдают исключительно благородным и грамотным специалистам. Но как в эту плоскость укладывается то, что мне в приеме на службу отказывают много лет, а упомянутые выше субъекты внезаконных отношений успешно работают в моем селе и чувствуют себя вполне уверенно?

Однако куда идти, что делать и как дотянуться до своей мечты? Первые лица государства регулярно и подробно описывали в своих публичных выступлениях требования к современным сотрудникам органов правопорядка. Профильное образование, богатый багаж знаний и умений, безупречная репутация, благородные стремления – таких специалистов ждут в обновленном ведомстве. И у меня все это было, я старательно готовилась по обозначенному шаблону. Но этот инструктаж, слабым эхом доносившийся из федерального центра, в нашем регионе почему-то игнорировался. Нет вакансий, девочка, для таких, как ты. Ни в отделе новостей, ни в других.

Единственное, чего мне удалось добиться, это стать бесплатным и бесперспективным внештатником в отделе новостей. Мне поручали писать очерки о действующих сотрудниках и ветеранах в газету. Вроде бы сделали доброе дело, разрешив человеку, мечтающему служить, изучить особенности различных ведомственных направлений, услышать из первых уст подробности раскрытия и расследования резонансных преступлений. По своей наивности я именно так и думала, что мне несказанно повезло. Смотрела на штатных сотрудников с благодарностью, бросала все свои дела, чтобы выполнить очередное задание.

На самом деле было так. Когда я уже получила погоны, одна сотрудница случайно разоткровенничалась и призналась, что все смеялись за моей спиной. «Ну, пусть дурочка пишет забесплатно, нам самим же не сильно интересно с нудными пенсионерами время тратить, и по городу колесить, чтобы у какого-нибудь райотделовца интервью взять», – вот так звучал главный аргумент того, почему мне выпала такая благость.

Мерзко, конечно, выяснять такие тайны, понимая, что люди, которые мне улыбались и хвалили мое мастерство, делали это лишь для того, чтобы я за них выполняла их работу. Как вам такие офицеры, прошедшие аттестацию и нацеленные защищать права и законные интересы граждан? Я сейчас все это описываю, перечитываю, вспоминаю, переживаю заново и думаю: как так вышло, что уважать пенсионеров, которые отдали делу жизни многие годы напряженных дней и бессонных ночей, а также стремиться качественно и честно работать – равно быть дурочкой? В отделе новостей на тот момент работали десять человек, и все они думали обо мне именно так. То есть идеология благородства и добра, распространяемая федеральным центром, в данном конкретном случае оказалась в жалком меньшинстве.

Кстати, сейчас вспомнилась жизненная история одного из ветеранов, с которым я познакомилась именно благодаря тому, что никому другому не было интересно с ним общаться. Человеку этому под восемьдесят лет. Он – подтянутый, широкоплечий, стройный мужчина. Не смогу назвать его дедом, поскольку ему явно известен секрет если не вечной, то очень долгой молодости. Полковник милиции в отставке. И он точно дошел до этого звания своими ногами и профессиональными умениями. Потому что у него не было богатых и влиятельных родственников.

Он вырос в детском доме, затем, в конце сороковых годов прошлого века, отслужил в армии. Решил приехать жить в наш город, потому что он находится на юге, здесь неплохой климат. Ему было, в принципе, все равно, куда направиться, ведь во всем мире у него не было ни единого родного человека. В плацкартном вагоне по пути к конечной точке, когда он спал, у него украли туфли. Каждый предмет гардероба, входящий в перечень его имущества, был в единственном экземпляре. То есть из поезда ему пришлось выйти босиком. Хорошо еще, что это случилось не зимой и не надо было идти по снегу.

Он добрался до ближайшего отделения милиции и попросил принять его заявление о краже. На это один из руководителей сказал ему:

– Ну заявил о преступлении века! У нас дел посерьезнее невпроворот. Приходи-ка ты к нам на службу и сам ищи свои туфли. После войны преступность разгулялась, а работать почти некому. Пойдешь или только жаловаться можешь?

И он пошел. До момента, пока ему дали комнатку в общежитии, ему в прямом смысле приходилось ночевать под мостом. Первое время жил он впроголодь, пока оформлялся на должность и не получал зарплату, ходил в чьих-то ношеных туфлях, пока не выдали форменные. Но при всем этом был счастлив, потому что ему доверили ответственную задачу – восстанавливать порядок и безопасность на улицах южного города, где ему очень хотелось жить.

Вспоминая о том, как он рос по службе, ветеран признался мне, что годы голода и лишений навсегда научили его сочувствию и милосердию. Преступления никогда не воспринимались им как факт, помещаемый в сводку. Это горе и боль живых людей, поэтому он изо всех сил торопился установить истину и принять меры, в результате которых преступник был установлен, изобличен и изолирован от добропорядочных граждан. Что касается секретов управления кадрами, когда он стал руководителем, герой моего рассказа опирался на то, что грамотными специалистами надо дорожить. Искать, находить тех, кто искренне настроен учиться и работать, и сохранять их в коллективе.

Ветеран рассказал мне довольно много интересных подробностей своей судьбы и карьеры. Пусть, он что-то немного приукрасил для того, чтобы лучше выглядеть в моих глазах. Это вполне естественно. Но я уверена, что даже при этом процент достоверной информации был очень высок, и время, посвященное нашей беседе, ни в коем случае не может считаться потраченным зря. Чем же более важным занимались товарищи офицеры из отдела новостей, пока я вместо них общалась с ветераном, я не знаю.

Вспоминая тот период своей жизни, могу признаться, что, даже находясь в том странном полуотверженном положении, я почему-то была уверена, что если у меня не получится то, что я задумала, баланс добра и зла на планете будет нарушен. Возможно, именно по этой простой причине высшие силы, управляющие целой вселенной, не смогли не вмешаться.

Год пробыв внештатником и накопив целую подшивку газет, в которых порой половина материалов была подписана моей фамилией, я поняла, что никаких подвижек в сторону моего официального трудоустройства нет и не будет. Однажды один авторитетный человек из правительства страны в своем выступлении рассуждал о том, какие возможности доступны сегодня молодым специалистам. Среди главных мыслей прозвучало, что гражданин должен честно и старательно трудиться, тогда его заметят и помогут продвинуться по карьерной лестнице. Но меня никто не заметил. Ни одному руководителю не пришло в голову задаться вопросом о том, что это за загадочный автор, который без устали строчит статьи в газету? Почему никто не захотел взять в свой коллектив специалиста, верящего в ценность того, чем занимается?

А ведь о моем существовании и желании работать знали многие, в чьих компетенции и силах было помочь мне.

Во-первых, те, про кого я писала свои хвалебные оды. Они были счастливы от того, что мне удалось разглядеть в них такие качества, о которых они сами не подозревали. В ответ на мои просьбы они пожимали плечами, пытались сказать что-нибудь сочувственное, потом старались убедить меня в том, что «система прогнила и нечего тебе тут делать». Они как-то так аргументировали эту мысль, будто система существует сама по себе, без участия людей, которые в ней находятся. И вот, она сама по себе же и прогнила, а они все совершенно не виноваты. И продолжают они существовать в неких параллелях – гнилая система, отравляющая несчастных людей, и несчастные отравленные люди.

Во-вторых, обо мне знали всевозможные руководители и рядовые сотрудники в здании, которое тогда было серым. Не помню, говорила ли это уже, но именно там и располагался отдел новостей, куда так яростно стремилось мое сердце. Однако все, кто знал обо мне и моей мечте, обсуждали меня в формате легенды о призраке помешанного человека. Всем вокруг казалось, что только сумасшедший может мечтать о том, чтобы работать в поте лица на свое государство.

Однажды в одном из коридоров серого здания ко мне подошел незнакомый мужчина в гражданской одежде, улыбнулся так, как улыбаются маленьким милым детишкам, и спросил:

– О, это ты та девчонка, которая полицию любит?

– А вы разве не любите?

Он захохотал и поспешил удалиться. Позже я узнала, что он – начальник одного большого отдела, по всем формальным и, оказывается, необъективным признакам, это серьезный и уважаемый человек. Видимо, уважение и заинтересованность в службе – это отнюдь не то, за что назначают на высокие должности.

Обдумывать свое бедственное и бесперспективное положение мне становилось все обиднее и неприятнее с каждым днем. И тут я поняла, что мне снова нужно сделать то, что я умею лучше всего. Мне снова нужно написать письмо. И я его написала:

«Я не один месяц силилась собрать свои мысли, чтобы написать это письмо. Но все никак не выходило перевоплотить горестные эмоции в печатные буквы. Неверие в то, что мне помогут, останавливало меня. Наверное, я слишком много знаю об этой жизни, чтобы верить в реальность ее положительных качеств.

Сегодня я наконец расскажу вам о своей беде. Нет больше сил думать об этом в одиночестве.

В детстве, глядя, как мой папа, сотрудник органов внутренних дел, надевает форму, собираясь на службу, я не могла отвести восхищенный взгляд. На всем белом свете не было для меня никого красивее папы. Я зачитывалась книгами о подвигах советских милиционеров, мечтая, что однажды тоже надену погоны и никогда их не опозорю.

Мне безумно хотелось воспевать великие дела людей в форме, учить общество уважать их тяжелый труд. Образец благородства и мужества, честный, самоотверженный, компетентный – вот таким должен быть сотрудник правоохранительной системы. Вот таких туда берут. Потому что только такие люди способны сделать мир лучше и отдать свою жизнь во имя других людей. Если я буду именно такой, меня обязательно примут в органы. Но я ошиблась.

В 2003 году я поступила на факультет филологии и журналистики РГУ. И сразу же начала пытаться стать внештатником отдела новостей. Мне отказали. Не интересуясь, как я пишу, почему тянусь к ведомству, не желая даже увидеть меня. Просто хладнокровно отказали по телефону. Всю жизнь буду помнить ответ тогдашнего начальника пресс-службы: „Нам никто не нужен. Все кадровые вопросы мы решаем своими силами“. Шли годы учебы в университете и продолжались мои попытки приблизиться к моей мечте. Бесполезные попытки. Горькие доказательства того, что Россию действительно не понять умом.

В 2009 году я окончила университет, овладела профессией, которая в современных условиях очень полезна для полиции. Продолжала попытки попасть в место моей мечты. Но опять по телефону слышала резкие отказы без малейшего интереса ко мне. Год назад мне несказанно повезло: мне позволили писать в газету. Мне не платят за мой труд ни единой копейки. Меня не берут на работу. Но вы не представляете, как я счастлива, имея возможность наблюдать за работой полицейских, общаться с ними, писать о них, видеть свои тексты на газетных полосах… Но вот только не покидает меня ощущение того, что я будто нахожусь за стеклом: все вижу, все знаю, а внутрь меня не пускают.

И никому нет дела до моей беды. Почему при сегодняшнем дефиците кадров, при атрофии совести, при тотальном неуважении к людям в погонах, система отторгает честного и образованного человека? Почему я вижу только равнодушие и злорадство в глазах высокопоставленных правоохранителей, которых прошу помочь мне? Неужели, у нас действительно все решают только родство и кумовство? В нашей стране никогда не наступит эра милосердия, о которой мечтали братья Вайнеры устами своих героев, если это правда. Если это правда, то я затрудняюсь ответить на вопрос, ради чего живу. Наверное, действительно зря.

Я хочу знать ответ на вопрос: почему мне нет места в системе, которой я без сомнения посвятила бы свою жизнь? Почему другим людям, которые потом оказываются оборотнями в погонах, без труда достаются их посты? Страна надеется на них, а у них даже не йокает сердце, когда они принимают Присягу. Я не могу жить дальше с этой болью в душе. Ответьте мне: почему мои таланты и стремления не нужны?».

Отправила письмо в приемную начальника полиции региона через сайт. В то серое здание. Прикрепленный файл назывался «горе». Наверное, далекое эхо благочестия, раздающееся из федерального центра, все-таки создает определенное поле электро-магнитного излучения на просторах нашей необъятной Родины. И от этого происходят положительные явления. Отправляя письмо, я почувствовала, что меня услышат. Потому что система – это кусочек нашего современного общества, где собран весь ассортимент как человеческих пороков, так и безусловных достоинств. Поскольку на первые я уже насмотрелась, сейчас жизнь обязана начать демонстрировать мне вторые.

На следующий день, это было в октябре 2013 года, на экране моего мобильника высветился звонок. По начальным цифрам номера я поняла, что это кто-то из серого здания. Наверное, снова хотят дать задание, которое самим не хочется выполнять. Ладно, пусть пока будет так, хоть это и очень горько.

– Да.

– Галина Сергеевна? Это генерал Ионов вас беспокоит. Я сейчас держу в руках ваше письмо. Это все правда, о чем вы пишете? Работать в полиции хотите?

Я много раз видела по телевизору выступления этого человека и помню его голос. Нет никаких сомнений в том, что это именно он. Настоящее, невообразимое чудо произошло в тот прохладный осенний денек. Большого человека, много видевшего в этой жизни, впечатлило мое изложение фактов и мыслей, и он мне позвонил. Меня настолько тронуло и обрадовало то, что во главе серого здания находится человек, не утративший способности сочувствовать, что я разрыдалась, но при этом не растерялась. Сквозь всхлипывания я смогла произнести уместные слова.

– Очень хочу, помогите мне, прошу вас. Все вокруг насмехаются, я на грани отчаяния.

– Вас только отдел новостей интересует?

– Да, я хочу туда. Потому что писать – это мое призвание.

– Я вас понял, я вам помогу. Только сделайте так, чтобы я об этом никогда не пожалел.

– Обещаю, что не подведу!

– Хорошо. Всего доброго.

Благородный человек сдержал свое слово. В тот же день дал указание кадровому подразделению, которое прежде неизменно сообщало мне, что вакансий нет, трудоустроить меня. Но исполнители поняли генеральское указание по-своему. Однако тайное всегда становится явным. Через несколько лет, когда у меня уже был статус офицера отдела новостей, я случайно увидела копию распечатки моего письма. Рукой генерала Ионова на ней было написано: «Трудоустроить в новостной отдел. Дать направления на ВВК, ЦПД и пр.». Обращаю внимание непосвященных граждан: ВВК (военно-врачебная комиссия) и тестирование ЦПД (центр психофизиологической диагностики) проходят претенденты на аттестованные должности, которые предполагают весь набор и участия в красивых церемониях (форма, смотры, стрельбы, парады), и букет социального обеспечения.

Мне же кадровое подразделение выдало направление на медкомиссию для вольнонаемных работников, и на должность меня оформили соответствующую. Я ведь не знала, что именно в отношении меня задумал и предпринял генерал, и была согласна даже на это. Хоть зарплата и нищенская, 13 тысяч 440 рублей, но это хоть какой-то официальный статус, какое-то начало. Наверное, это меня снова таким образом проверяют, мои настойчивость и искренность признаний. Понимая, что это в два раза меньше той зарплаты, которая у меня была на гражданке, я планировала подрабатывать частными уроками по культуре речи и русскому языку.

Естественно, генерал не в состоянии проверять каждый миллиметр того, что выполнила та или иная служба в соответствии с его указанием. И этим успешно пользуются те, кому не очень хочется трудиться, в чьем организме работают лишь физиологические процессы, отрицающие наличие благородных мыслей и чувств. Итак: генерал позвонил мне в начале октября 2013 года. Сотрудник кадрового подразделения нехотя, с выражением явного равнодушия с примесью пренебрежения, выдал мне список документов, которые нужно собрать, только в конце ноября того же года. Я собрала все документы за неделю. Но на эту суперскую должность меня назначили лишь 30 декабря 2013 года. Не спешили в кадрах, не их же касается. А генерала они не боялись, поскольку знали, что он не узнает о том, как подленько они его обманывают на расстоянии вытянутой руки.

Конечно, для меня, не знающей, как жестко меня обманули на самом старте, в тот момент 30 декабря стал наисчастливейшим днем за последние несколько лет. Мне подарили мою мечту, генерал в моих глазах еще выше, к самым небесам, поднял уровень великодушия служивых людей… А далее начинается самое интересное. Гнетущая боль несколько лет подряд накапливалась в моей душе, сваливалась в кучу, заполняя, забивая и раздавливая все остальное собой, словно пропитанные ядом булыжники. Молчать и терпеть было и необходимостью, и вообще единственным вариантом, потому что никто бы мне не поверил, да и никому все равно не было никакого дела. Сейчас зажмуриваюсь и вспоминаю, как шумел в голове постоянный страх, который надолго стал основным компонентом моей крови.




Первый день среди избранных


Боже, надо было видеть мое лицо, когда я собирала вещи на своем прежнем месте работы, в гражданском институте, чтобы перевезти пакетик пожитков в серое здание! Светилась, как что-то очень светящееся. Не скажу, как что именно, потому что не хочу обидеть никакой предмет сравнением с собой. Ведь свечение вещей, перечисленных в фольклорных идиомах, настоящее, в отличие от того, что происходило со мной. Я же светилась не долго, не взаправду, а лишь от своих фантазий.

Помню, что мой начальник в том месте, откуда я ушла на престижнейшую (в моем представлении) вольнонаемную должность в серое здание, очень не любил полицию. Он знал о том, что я мечтаю работать совершенно в другом месте и частенько говорил разнообразные колкости и едкости. Например, якобы абсолютно все полицейские берут взятки, им нельзя верить, в своих кабинетах они творят темные дела, и в обычной жизни тоже обожают всех обманывать. Все это походило на намеренный и низкокачественный троллинг, поэтому я даже не спорила с ним. В моем представлении все его словесные посягательства на статус моей святыни были похожи на попытки хулиганистого мальчугана обрызгать солнце из водяного пистолета, чтобы оно погасло. Не могут полицейские быть такими, как их описывает этот непосвященный человек. Вспомните генерала, уж он точно все контролирует.

Поскольку приказ состоялся 30 декабря, в этот же день с довольной улыбкой я явилась в серое здание. Представляла себе, что впереди у меня интереснейшие будни с грамотными и профессиональными специалистами, которые научат меня всему, что знают сами, потому что «давно существует преемственность поколений». Я об этом много слышала во время выступлений представителей МВД федерального и регионального уровня, от ветеранов. Мне понравилась эта мысль, потому что она давала уверенность в элитарности этой среды, в том, что те, кто там трудятся, действительно заботятся о том, чтобы их дело жило и развивалось вне зависимости от того, какие именно люди им занимаются.

Я очень рада, что сейчас, в данный момент времени, у меня получается копаться в своих воспоминаниях без слез и ощущения вязкой обиды. Я могу облекать в шуточную форму ситуации, которые в те времена повергали меня в ужас и оцепенение. Сейчас мне уже не так больно, как тогда. Снизился градус воздействия, или, может, мой болевой порог повысился после изобильного ассортимента пережитого. Но мне бы очень хотелось передать то, что я ощущала тогда, поэтому буду стараться вспоминать и описывать поживописнее самые вопиющие моменты.

Руководитель отдела дает мне задание написать короткий пресс-релиз о краже ювелирных изделий. Со счастливейшей улыбкой на лице приступаю. Опираюсь на главные каноны информационного жанра: поведать о том, что, где и когда случилось, указываю самые важные детали, без лирики и экспрессии. Самое главное, что я опираюсь на то, как написаны подобные информационные сообщения на федеральном сайте МВД. Несу начальнице. Она читает, потом снимает очки и без прелюдий начинает на меня орать. Так, что меня будто огнем адского пламени обдает:

– Тебе где диплом твой выдали? В вашем южном городе у вас у всех мозги поплавились. Вольный Дон у них, привыкли ничего не делать и на солнышке греться.

Прямо скажу, я в тот момент совершенно не была готова к такой неожиданности. Не было у меня ранее ситуаций, в которых меня вообще ни с чего, да вдруг так опустили. Я хорошо помню, что моей первой реакцией был обжигающий внутренний страх, который сжал сердце и стал будто выкручивать его. С тех пор эти ощущения стали постоянным рефлексом, который возникал в ответ на подобные выпады этого человека. Очень быстро я даже научилась понимать, что через долю секунды начнется ядерная война – ее глаза меняли цвет. Обычное состояние – голубые, а перед выпуском атомного гриба – густая зелень, как самая беспощадная болотная трясина.

– А что не так? – я едва смогла произнести этот вопрос.

Человек, находящийся передо мной, разбушевался еще пуще.

– Ты если приняла решение служить в органах, субординации научись сначала. На гражданку обратно иди, если нравится в таком тоне с руководителем общаться.

Она сидит передо мной. Взрослая женщина, с большими звездами. Приятной внешности, осанка, поставленная речь, как у диктора центрального телевидения. Я в абсолютном шоке, потому что всегда встречавшихся мне злых и грубых людей что-то выдавало во внешности. А здесь внешне полностью интеллигентный и благой образ с внутренним дьявольским наполнением. Это мой первый рабочий день. Не на службе, а на работе, потому что мне пожаловали самую низкую должность. Почему у нее ко мне такие высокие требования. Это снова проверка? А что проверяется на этот раз: моя стрессоустойчивость или полное отсутствие самоуважения?

У меня сильнейший шок от услышанного. И не только потому, что я слишком впечатлительная или трусливая. Сейчас многие меня в этом упрекнут. Отчасти вы правы. Но впечатлительность и трусость свойственны всем людям без исключения, и мой леденящий душу шок вызвали не они.

За те секунды, что мы с моим новым руководителем в молчании смотрим друг другу в глаза, меня будто посещает некое видение. И следующее из него осознание. Своих желаний действительно нужно бояться, потому что они сбываются порой самым отвратительным образом.

Куда я попала? Размечталась, придумала себе сказку. Поверила, что есть на земле сфера труда, где трудятся не только затем, чтобы получить зарплату, но, в первую очередь, чтобы расцвести собственной душой и озарить мир вокруг себя. С чего я в это поверила? Телевизор пересмотрела, книжек перечитала, и всем тем людям поверила, у кого даже не спросить теперь, зачем и почему они меня обманули. А у кого тогда обо всем этом спросить, что мне теперь делать?

Вы, наверное, удивляетесь тому, почему я раньше, целый год посещая серое здание, не разузнала и не поняла, с кем придется работать. Дело в том, что ранее, даже еще за две недели до того, как вышел приказ о моем назначении, у руля отдела новостей стояли совершенно другие люди. Не берусь судить об уровне их морально-деловых качеств, поскольку не пришлось с ними взаимодействовать столь же плотно. Но они однозначно не были столь опасны и безжалостны. Мы с новой начальницей почти в одно время были официально прикреплены к серому зданию. То есть у меня до сих пор подозрения, что судьба организовала именно для меня ее переезд в наш город, который, как вы уже поняли, вызывал у нее не самые нежные чувства.

У меня нет обратного пути. Я на прежней работе слишком сильно и слишком многих убедила в том, что полиция и все, что с ней связано, неоспоримо прекрасны. Как я могу так быстро сбежать отсюда на самом старте, когда у меня появился хоть какой-то официальный статус, относящийся к деятельности моей мечты? Как я могу уйти от всей полиции, если со мной плохо обращается только один конкретный человек? Да, может быть, вообще здесь так принято и я просто не привыкла, потому и не понимаю, как реагировать и какие выводы делать. Могут ли быть действительно страшные люди под самым носом у великого человека, благодаря которому я здесь оказалась?

Кроме всего прочего, я понимала, что если сейчас уйду из отдела новостей, я туда больше никогда не смогу вернуться. Все мои грандиозные мечты были просто так, напрасно я изучала законодательство, зря целый год писала в газету бесплатно? Конечно, всех затраченных усилий было безумно жаль. И во мне теплилась извечная, тоже, видимо, генетическая, надежда на то, что все само собой, каким-то чудесным образом, наладится.

Чуть позже я поняла, что я и моя начальница – это кармическая встреча двух одержимых фанатиков. У меня же была давняя и заскорузлая идея-фикс о том, что жизнь дана человеку, чтобы он прожил ее достойно, был примером, трудился, качественно выполнял человеческий и гражданский долг. Мне казалось, что свои долги я могу выплатить, лишь находясь на службе в полиции. А у нее была своя система координат, в соответствии с которой она чувствовала себя наделенной исключительной властью, считала себя вправе играть живыми людьми, командовать ими и переставлять местами их самих и все внутри них. Мы обе должны были что-то понять и с этим чем-то дальше пойти по жизни, уже несколько по иному пути. А в мире так заведено, что если что-то должно произойти, то именно так и случается.

Итак, от моих рефлексий того и более позднего времени вернемся в кабинет моей начальницы. Она прерывает паузу ледяным голосом, у нее такой тон, будто она отчитывает меня за связь с иностранными шпионами или за еще что-то такое же преступно непростительное.

– У тебя в первом же абзаце такая ошибка, за которую из-за тебя над главком вся страна смеяться будет. Тебе ни в твоей школе, ни в твоем университете не объяснили, что в этом случае склонять название города не нужно?

Я чувствую, как сами собой шире раздвигаются мои веки.

– Вы считаете, что согласно литературной норме нужно употреблять «В городе Ростов-на-Дону», а не «В городе РостовЕ-на-Дону»?

Она смотрит на меня зелеными глазами. И я будто перестаю чувствовать себя человеком. Под этим взглядом я – ничтожество, которое отныне будут пинать, топтать и волочь мое растерзанное тело в любую сторону. Она будто считала мои мысли, фобии и комплексы. Учуяла дьявольским чутьем, что я много, чего боюсь в этой жизни, что я слишком влюблена в собственную мечту, и чтобы она сбылась, буду терпеть нестерпимое.

– Запомни раз и навсегда: со мной спорить нельзя. Это если ты хочешь здесь работать. А если не хочешь, то давай поспорим, а потом ты соберешь вещи и уйдешь.

Я кивнула и сделала, как мне велят. Потому что уходить мне было некуда. Помните, как в романе Достоевского сетовал Мармеладов о том, что ему было некуда идти? В момент этого диалога с начальницей почему-то вспомнились именно его слова, почувствовалась похожесть ситуаций у нас с ним, хотя образ жизни явно разный, но меня, увы, тоже никто и нигде не ждал. Кроме новых неприятностей.




Права офицеров, а еще – офицеры не мерзнут


К слову, в дни зимних праздников на работу я ходила каждый день. Офицеры – по графику, за все время каждый из них появился лишь по одному разу. А я каждый день, с самого утра до позднего вечера, вместе с начальницей. Сколько она там была, столько и я. За выход в праздничные дни офицеры получили выплаты, указав в табеле, что работали каждый день. Мне же не полагалось ни копейки, потому что, по закону, вольнонаемных не имеют права привлекать к работе в праздничные и нерабочие дни.

Но, находясь в плену обстоятельств и собственных страхов, я и это проглотила. Еще один ядовитый камень упал на дно моей души. Мой трудовой путь только начинается, сперва всем и всегда нелегко, все самое хорошее еще впереди, это меня снова проверяют на стойкость духа и крепость принятого решения… Я искала утешительные слова для самой себя и верила, что скоро если не все, то хотя бы многое изменится в лучшую сторону. Кроме самонапутствований я не могла ничего предпринять, потому что возмущаться и спорить было не положено, а просить и спрашивать – бессмысленно. Однако никакие мои утешения себя самой не работали. Потому что постоянно возникали ситуации, которые давали мне понять, что я здесь совсем никто и шансов кем-то стать почти нет.

В один из дней начальница распределяла между сотрудниками кураторство над районами региона. Суть его была в том, чтобы постоянно держать руку на пульсе, общаться с сотрудниками территориальных органов, знать, какие преступления раскрываются, какие имиджевые мероприятия проводятся. Собирать информацию, подсказывать местным райотделам, как грамотно заниматься решением вопросов «информационного обеспечения оперативно-служебной деятельности органов внутренних дел». Конечно, меня сразу воодушевила возможность тесно общаться с моими земляками, потому что лично знакома с многими сотрудниками и руководителями отдела полиции района, откуда я родом. Я знаю, уважаю их труд и мне хотелось побольше рассказывать обществу о них самих, о том, чем они занимаются. Пусть местные жители тоже узнают правду, а уставшие сотрудники будут приободрены тем, что их работу знают и ценят люди.

– А можно мне взять кураторство над этим районом? – с жаром спросила я во время совещания.

Пара голубых глаз смотрит на меня и становится зеленой. Меня будто толстым поленом бьют по голове, так действует на меня ее ответ, который она дает, в один момент перейдя на желчный крик:

– Куда ты лезешь? Тебе это кто-то предлагал? Куратором может стать только офицер. Рановато ты много на себя берешь.

Во мне срабатывает рефлекс, я вся наполняюсь жгучими страхом и ужасом. Растерянной и глупой улыбкой пытаюсь загладить свою вину. Вину в том, что я хотела с энтузиазмом выполнять важную работу.

Через несколько дней обсуждался вопрос о том, кто поедет с начальницей в отдаленный район региона на серию мероприятий, в которых участвует генерал. Ее выбор падает на меня. Но я радуюсь перспективе выезжать в шесть утра, целый день бегать с фотоаппаратом и вернуться поздней ночью. Потому что смогу лично увидеть святого для меня человека – того, кто подарил мне мою мечту. Увидеть и поблагодарить его. Ведь даже в этих странных условиях у меня есть то, ему я безусловно радуюсь – у меня есть право каждый день входить в величественное серое здание.

Офицеры довольно выдохнули напряжение, порадовавшись, что вместо кого-то из них в Тмутаракань отправится «дурочка, влюбленная в полицию», у которой зарплата в три раза меньше, чем у них.

– Релиз по мероприятиям сейчас пиши, – велела начальница.

Снова я, а не кто-то более опытный и с большей зарплатой. Помня о том, каким подобает быть моему тону при общении с сильным, с которым не стоит драться, я аккуратно и осторожно спрашиваю:

– Где мне заранее взять информацию, если я пока ничего не увидела и не услышала?

Но я, хоть и старалась, явно не угодила зеленым глазам. Она почти шипит, но такая подача не менее жуткая, чем крик:

– Есть план мероприятий. И есть твой диплом журналиста. Если ты не в состоянии выполнять поставленные задачи, наверное, надо было выбрать другую работу.

Релиз я переписывала, наверное, раз пятнадцать точно. Все, полностью все было не так, как нужно. Не так, как нужно начальнице. Она переставляла местами слова, абзацы, заменяла написанное мной синонимами. Естественно, с криками, упреками. Пока она «порола» меня в своем кабинете, офицеры украдкой пили чай и радовались, что это происходит не с ними. Казалось, она просто забавляется и тешится своей властью над безропотной живой куклой, полностью находящейся в ее власти.

На следующий день я встретила рассвет в служебном микроавтобусе, который мчал меня, начальницу и руководителей других подразделений в далекий район. С нами еще увязалась очень коммуникабельная журналистка бальзаковского возраста, которая без умолку интересовалась разными темами и даже что-то спросила у меня. Как только я было открыла рот, чтобы ей ответить, голубое превратилось в зеленое:

– Ты лучше подумай, как ты фотографировать будешь, технику проверь, настройки посмотри, – начальница сказала это так грубо и с таким упреком, будто я у нее на глазах договаривалась вместо работы пойти на рыбалку.

Я уже почти стала привыкать к таким выпадам, приходя к выводу, что это норма среды, в которой оказалась. Но по общему недоумению в глазах других пассажиров мне стало ясно, что такая манера общения – это вовсе не общеполицейский стиль. Это сугубо мне так везет.

Прибыли, вошли в райотдел. Первым в повестке дня было совещание генерала с местным личным составом. Мы с начальницей сняли верхнюю одежду и прошли в зал, где вот-вот должно было начаться первое мероприятие. Я давно работаю журналистом, конечно, мне и раньше приходилось фотографировать различные совещания, конференции и подобные форматы встреч деловых и серьезных людей. Поскольку имею опыт, знаю, какие основные кадры надо сделать. Ловила моменты, искала ракурс, щелкала. Потом, когда все награждения завершились и остались лишь обсуждения среди одних и тех же людей, я отошла в сторонку, чтобы посмотреть на получившиеся кадры и прикинуть, какие сделать еще. Но…

– Чего присела? Устала, что ли? – начальница крепко схватила меня за локоть и притянула к себе, чтобы удобнее было шипеть мне в ухо. – Ты для чего сюда приехала?

Работать или развлекаться?

Выработанный рефлекс снова срабатывает, меня наполняет страх, от его возрастающей концентрации даже чуть шумит в ушах. Я делаю миллион щелчков кнопкой фотоаппарата, прекрасно понимая, что работе это совершенно не нужно, как и без надобности любому сидящему в зале, включая самого генерала. Это нужно одному конкретному человеку, который играет живой куклой. А почему тупая и безвольная кукла позволяет пинать себя и рвать? Потому что она думает, что идет по единственной тропинке к своей мечте. Других дорожек нет. Спрятаться некуда. Защиты тоже нет. И с сильным действительно лучше не драться.

Сразу после совещания нужно было ехать на местный завод, на экскурсию по цехам и встречу с трудовым коллективом. Я попыталась двинуться в сторону кабинета, где мы оставили свои пальто, но мне запретили.

– Ты собираешься в куртке перед генералом мельтешить? Будто с корабля на бал ворвалась, мимо шла и прям в куртке вбежала, чтобы всех своим присутствием осчастливила?

Я покорно вышла на улицу, пошла по снегу, ежась от мороза, и забралась в микроавтобус. Руководители других подразделений уже сидели там именно в куртках. Я же была в платье и тонком кардигане с рукавами три четверти. Моя голубо-зеленая начальница тоже не забрала свою куртку, видимо, чтобы показать мне какой-то пример чего-то. Но она была одета в форму, рубашку с блинным рукавом, китель, который сшит из плотной шерстяной ткани. Не куртка, но и не мой наряд с голыми руками.

Директор завода долго водил делегацию, одетую в куртки и шубы, по неотапливаемым ангарам. Сам генерал, при котором нельзя ходить в верхней одежде, тоже был тепло одет – в кожаной куртке и каракулевой шапке. Когда я уселась на лавку в теплом микроавтобусе, кисти моих рук были сплошь красными, кожа от запястий до локтей покрылась красными пятнами, а пальцы с трудом двигались, настолько окоченели. Солидные пассажиры переглянулись, и кто-то из них не выдержал и сказал моей начальнице:

– Дай ей куртку надеть, ты девчонку заморозишь. Смотри, у нее губы синие.

Но там, наверное, заранее был заготовлен прекрасно звучащий ответ, поставивший жирную точку в начавшемся диалоге:

– Мы же офицеры и выполняем служебные задачи, нас такие мелочи не остановят. Правда ведь, Галя?

Галя подтвердила. Сказала очевидную ложь. А вынудили ее, страдающую и оскорбленную, сказать эту ложь – именно в избранном офицерском сообществе.

Но я, как и задумывала накануне, все-таки поблагодарила генерала. Он же не виноват, что все повернулось вот так напряженно и неоднозначно. Свое слово он сдержал, помог трудоустроиться. Подошла я к нему, чтобы начать разговор, как человек, понимающий субординацию и разбирающийся в культуре служебного общения. Не как обычный гражданин, которому что генерал, что ефрейтор, все едино и не совсем понятно.

Перед началом встречи с трудовым коллективом завода оставалось еще несколько минут, генерал вместе с другими членами президиума готовился к выступлению и просматривал страницы с какими-то цифрами.

– Разрешите обратиться, товарищ генерал? – я скромно приблизилась к его столу и выровняла осанку. Он поднял на меня глаза и снял очки. Вглядывается. Явно не понимает, кто я и что мне надо.

– Меня зовут Галина Синекура. Я вам письмо писала. Помните?

Генерал улыбнулся. У него человеческая улыбка, настоящая, а не дежурно-маскарадная. И глаза незлые. Он смотрит на меня с теплотой и заинтересованностью. Сейчас конец января, мое письмо он читал в начале октября предыдущего года. Значит, он меня вспомнил и теперь улыбается мне.

– Конечно, помню. Рад видеть. У тебя все получилось?

Я ведь тогда не подозревала о мошенническом выкрутасе кадровиков, вот и не поняла, что он имеет в виду, спрашивая, все ли получилось. Это сейчас я понимаю. Он же написал про «ввк, цпд и пр.». Если он видит меня сейчас за работой, значит, я прошла эти этапы отбора, оценена как годная к службе и теперь служу. Значит, что его слово сдержано передо мной, а его указание выполнено соответствующими сотрудниками. Естественно, этот человек не стал бы помогать мне в таком усеченном варианте, совсем не генеральского формата. Он просто не знает, что я – бесправная и ежедневно унижаемая вольнонаемная работница с зарплатой в 13 тысяч рублей!

Однако вы же помните, что тогда для меня и такой жалкий статус был приятен. Грустно мне становилось от понимания, какая у меня зарплата и осознания того, что мое будущее весьма туманно, поскольку в офицеры меня не взяли.

У меня чуть щиплет в глазах от нежности и благодарности к этому человеку в больших погонах, но я не обращаю внимания на свое волнение и без запинки произношу:

– Да, все получилось. Спасибо вам огромное за то, что вы – человек.

– Ты помнишь, о чем договаривались? Не подведи меня!

– Есть, товарищ генерал! Разрешите идти?

– Неси службу, новобранец…




Инициатива – еще та проказница


Ура, я принимаю участие в освещении реальной сенсации! Через неделю бабуле-ветерану уголовного розыска исполнится сто лет. Почти половину своей жизни она посвятила работе в легендарном подразделении. До сих пор находится в светлом уме и хорошей памяти, чего-нибудь интересного можно будет у нее выведать. Я еще никогда не общалась с человеком, который так долго жил на этом свете. Уж она, вероятно, хоть приблизительно знает, в чем смысл нашей жизни.

Титулованную бабулечку поздравит сам генерал, и я тоже буду участвовать в торжественном мероприятии. Мне поручили одну из самых ответственных задач – написать очерк о ней. Удачно, что больше ни у кого в отделе новостей нет профильного журфаковского образования. Красочный материал с элементами экспрессии больше никто не напишет, поэтому мне ни с кем не надо конкурировать – эта сладкая задача априори может быть только моей.

– Свяжись с приемной начальника уголовного розыска, возьми телефон дочери бабушки. Узнай все про ее молодость, службу, семью, – велит мне моя начальница.

С радостью берусь за дело. Дочь героини будущего очерка очень рада моему звонку, мы довольно долго и подробно беседуем. То с ней, то с ее мамой. Хотя бабуля сама многое помнит и вполне хорошо излагает свои мысли, дочка все равно очень хочет добавить свои воспоминания. Например, о том, как мама допоздна была на работе, а она смотрела на темную улицу, прижавшись носом к оконному стеклу. Девочка скучала и тосковала по маме, но не позволяла себе капризничать и упрекать, потому что знала – она занята важным делом, помогает уничтожать жулье, расплодившееся после войны.

Представляете, какие уникальные эмоции меня переполняли: мой собеседник – ровесник века. Многие в гораздо более юном возрасте забывают о том, кто такие они сами, кто вокруг них и где они находятся. А бабуля прекрасно помнит, чем занималась семьдесят с лишним лет назад, и кому это было нужно.

Так, однажды она готовила ориентировку на опасного рецидивиста, подавшегося в бега. От этого субъекта всего можно было ожидать, он мог безжалостно убить любого, добывая себе ценности. Понимая, что от того, насколько тщательно она сможет словесно обрисовать внешность и повадки преступника, зависит то, как скоро его задержат и оградят мирных граждан от случайной встречи с ним, девушка максимально торопилась выполнить задание и старалась не упустить ни одной детали.

Изучая его особые приметы, она нашла информацию о том, что в одной из татуировок, на тыльной стороне его ладони, содержится матерное слово. Неприличный момент, способный смутить молодую и незамужнюю на тот момент девушку. Но принципиального и грамотного милиционера, коим она являлась на службе, это не покоробило. Вместо того, чтобы покраснеть и забыть этот неприятный факт, она указала его в первых строчках, понимая, что такие татуировки вряд ли могут быть у многих людей. Ориентировка получилась подробной, сразу вызывала визуализацию, что очень ценно для розыскных мероприятий. Рецидивиста удалось задержать буквально через несколько дней – он курил около сберкассы, и именно по необычной татуировке его узнал бдительный прохожий. Мужчина бегом помчался в ближайшее отделение милиции, там тоже быстро отреагировали, после чего на опасного субъекта надели наручники.

Эти и другие подробности служебной деятельности бабули очень меня впечатлили, я уже красочно представила себе, с чего начну свое повествование, как выстрою сюжетную линию, добавлю чувства и переживания… Общаясь, я попутно набрасывала текст. Почувствовала, что для полноценного воплощения моего документально-художественного замысла не хватает еще одной, наверное, даже самой важной детали. Да и лично для себя мне хотелось выяснить еще один момент, чтобы он прозвучал более четко.

– Что двигало вас вперед? Что не давало никаким трудностям, включая реальные холод и голод, сломить ваш дух и довести до отчаяния?

Бабуля задумалась буквально на пару секунд. Будто ответ на этот вопрос хорошенько разучен ею давным-давно, поэтому нет нужды что-то вспоминать или выдумывать.

– Я старалась ко всем хорошим и порядочным людям относиться по-доброму, и они отвечали мне тем же. И тогда я не чувствовала, что на мне одной лежит что-то непосильное. Мне всегда кто-то помогал, а я помогала кому-то.

Меня очень взволновало все услышанное, а это – в особенности. Я даже крепко зажмурилась, не выпуская из-под век слезинки. Несколько минут после разговора я сидела с закрытыми глазами и будто перенеслась в один из кабинетов в этом сером здании, в ненастный день первой послевоенной осени. Молодая девушка миниатюрного телосложения сидит за столом, около нее несколько таких же молоденьких оперативников. Давно стемнело, в здании не топят. Они сидят, поплотнее укутавшись в какие-то то ли куртки, то ли плащи, которые достались им, бог знает, с каких плеч. Изучают документы, переговариваются. Разламывают буханку серого ноздреватого хлеба, поровну делят его и медленно жуют, наслаждаясь каждым кусочком.

Из путешествия по чужому прошлому меня возвращает крик:

– Галя, быстро иди сюда! Что ты за полдня сделала полезного?

Кстати, я не слышала, чтобы подобные вопросы задавались еще кому-то. Только мне. Ну, да ладно. Бабуля со своими коллегами еще более жуткие времена пережила. И я тоже обязательно переживу, выживу и пойму, почему моя жизнь складывается вот таким образом.

– Почти закончила писать очерк, через минут сорок будет готов полностью, еще чуть деталями надо насытить и вычитать. Фотографии послевоенных лет бабулина дочка мне прислала, – последовательно докладываю я обстановку. Глаза, в упор наблюдающие за мной, пока что голубого цвета. – Кстати, бабушка с трудом передвигается, ее дочка говорит, что к нам они не приедут, это точно. К себе в гости ждут.

Глаза становятся зелеными. Меня охватывает ужас. Что не так я сделала? За те короткие мгновения перед тем, как на меня снова начнут истошно орать, я успеваю ощутить горечь от катастрофического предположения. А вдруг, я полностью профнепригодна и напрасно все эти годы мечтала о службе, демоны меня, что ли запутали? В такой тотальной несуразности уже и в демонов поверишь. У меня совершенно ничего хорошего не получается. Может, во мне чего-то важного не хватает, потому именно со мной так непотребно обращаются? Я второй месяц здесь, а результат при этом самый отвратительный. Из остроумной мечтательницы я превратилась в запуганную моль, которая подпрыгивает и бежит стремглав на звуки голоса. Каждое утро, когда я сюда еду в автобусе, не могу не содрогаться от предположений о том, какое очередное испытание меня ждет в сером здании.

– Скажи мне, пожалуйста, такую вещь, – не угадала я. Нет, она не кричит, а шипит тяжелым, раздавливающим голосом. – Кто тебе давал указание спрашивать о том, приедет она к нам или нет?

Это какая-то полнейшая белеберда! Это вообще возможно в 21-м веке, в стране развивающейся демократии, между потомками народа, из века в век побеждавшего всех врагов? Разве я причинила вред нашему общему делу? Я выяснила важную информацию, благодаря которой мероприятие не сорвется.

– Я не спрашивала специально, ее дочь сама мне сказала об этом, – это просто какой-то страшный и стремный сон, так не бывает в реальном мире! За что, за какую оплошность она сейчас так мастерски заставляет меня чувствовать себя никчемным ничтожеством?

– Я еще раз спрашиваю: кто тебе давал такое указание? – эта фраза летит в меня, как удар хлыста по лицу. У меня горят щеки. За всю свою вполне взрослую жизнь я не испытывала таких крайних волнений, чтобы понять смысл книжного выражения «у нее загорелись щеки». А сейчас вполне понимаю.

– Никто, – тихо говорю я.

– А теперь иди и пиши очерк. И не надо лезть туда, куда не просят.

Я иду и пишу. Нет, пытаюсь писать. Выжимаю из себя импульс, который заставляет рождать мысль, чтобы я перенесла ее на вордовскую страницу. Меня трясет от неясных и неприятных чувств. Что происходит?

– Галя, зайди ко мне.

Повелевающий моим жалким организмом голос отрывает меня от мысленных ощупываний извечных вопросов «зачем» да «почему». Слава богу, что успела дописать, вычитать и распечатать текст. Начальница будто в магическом шаре узрела все, что со мной происходило и без уточнений того, закончила ли я, просто скомандовала:

– Дай мне текст.

«Доработка» очерка происходит по той же схеме, которую я описывала ранее. Унизительные риторические вопросы, указывающие на мою профнепригодность, перестановка слов, слишком громкий тон. У меня ощущение, что я сплю. Это нормально, что человека так юзают, как сантехнический ершик, зная, какую он получает зарплату? Я сюда пришла служить высоким идеям, а мне дают понять, что таким здесь не место. Мне остановиться и уйти? И что я буду отвечать на подколки знакомых о том, почему так ненадолго меня хватило?

Может, спросить у начальницы напрямую, чего она хочет от меня добиться такими методами? Нет, не спрошу. Я слишком ее боюсь. Боюсь, что она действительно велит мне пойти прочь. И что тогда мне делать? Шла к мечте, добрый дядя генерал пожалел и помог, чуть в сени запустил, чтоб босая на улице не мерзла. А злая тетя полковник выгнала обратно. Это итог всех моих усилий? Мне, ко всему прочему, двадцать семь лет. На службу в полицию принимают до тридцати пяти. Если я уйду, убегу от трудностей, позволю себя выгнать, второго шанса у меня, скорее всего, уже не будет. Значит, стоит терпеть дальше?

– В какой день и в какое время бабушка и ее родственники готовы встречать нашу делегацию? – вопрос начальницы настолько неожиданный, что я даже вздрогнула.

– Разрешите уточнить у них, тогда доложу, – тихо отвечаю я. Вместо того, что спросить у нее: «Уважаемая, если вы все-таки поняли, насколько ценно то, что благодаря мне стало известно, что бабуля бы не явилась к нафуфыренной публике, может, надо извиниться за свою грубость?».

В другом месте я бы именно так и поступила. Потому что в других местах меня не удивляли никакие проявления человеческой низости. Если где-то происходили хамские выпады или прочая несправедливость в мою сторону, я давала адекватный отпор. А здесь я просто не ждала ничего подобного. И каждый раз, когда это происходит, у меня ощущение, что я сплю, и мне надо просто дождаться рассвета, чтоб петух закукарекал и прогнал нечистую силу.

К слову, по начальнице было видно, что она нисколько не раскаивается и не сомневается в своей правоте. Наверное, у нее было ощущение, что, наоборот, мало чертей она мне всыпала за то, что я полезла туда, куда она не велела мне вмешиваться. Поэтому она продолжила свою стратегию…

Как раз в те дни в городе случился аномальный снегопад. Улицы, дороги, дворы, все было заковано в сплошной белый плен. Коммунальщики, естественно, тоже были в ужасе и не сразу, а где-то через почти неделю поняли, каким способом они смогут хоть чуток расчистить хотя бы основные улицы. В магазинах резко пропал хлеб, опустели полки с другими товарами первой необходимости, обрушился настоящий коллапс.

Тогда я снимала квартиру в районе города, из которого даже при благоприятных обстоятельствах очень сложно добраться до центра, и обратно тоже. А с такими снежными завалами у меня было два пути – либо пешком, либо на электричке с вокзала до станции, от которой мне топать до дома по сугробам около получаса. А полностью пешком – почти три часа, под морозным ветром, почти по пояс в снегу.

Так вот, моя начальница прекрасно знала обо всем, что описано в предыдущем абзаце. Знала, что последняя электричка отправляется с вокзала около девяти вечера. Каждый день я получала такое количество заданий, что могла выйти из серого здания лишь в начале одиннадцати вечера. Пока шла все долгие три часа, я, естественно, лила слезы от мыслей о моей незавидной судьбе. Они замерзали на моих щеках плотным ледяным панцирем. Периодически я отковыривала его, но очень скоро намерзал новый.




Отважный поступок – не спать подряд семь суток


Начальница объявила, что информационная обстановка в регионе требует того, чтобы был введен режим круглосуточных дежурств. Специально для этого тыл выдал нам кнопочный телефон, который дежурный должен был носить с собой, спать с ним, есть, если удастся. Этот маленький и вечно звонящий предмет, который быстро получил прозвище «черная тварь», жил с дежурным неделю, а потом передавался следующему.

Недельное дежурство? Гениальная тема. Над отделом новостей во всем сером здании смеялись все, кто умеет смеяться. Такой формат несения службы абсурден с правовой точки зрения даже для любого оперативного подразделения. Ночные и сверхурочные переработки оплачиваются согласно приказу, который утверждает дежурства. Но никакие юристы не согласуют приказ, в котором сотрудники дежурят целую неделю подряд. Дежурство обычно осуществляется в течение суток, после чего трое суток человек отдыхает. Тут еще надо учитывать, что отдел новостей – это подразделение внутренней службы. Ее сотрудники в принципе не могут привлекаться на дежурства. А на недельные – так тем более. Но это происходило в реальности. Все об этом знали, понимали незаконность операции, но не вмешивались.

То есть, получая «черную тварь» утром понедельника, выпускаешь ее из рук только утром следующего понедельника. Забираешь телефон домой после работы, кладешь около себя в кровати, чтобы во сне не пропустить звонок. Позвонить может, на самом деле, просто кто угодно, и по любой причине. Мне как-то в сонный предрассветный час звонил пьяный журналист известного издания и просил меня приехать к нему, потому что «совсем один и хочется тепла». На мой вопрос, почему он решил набрать номер именно дежурного отдела новостей полиции, он откровенно ответил, что звонил много куда, обычным людям и в организации, но ответила только я.

Если касаемо службы, то звонит обычно дежурная часть, которая докладывает о серьезных происшествиях, и журналисты, если они параллельно с первой узнали о случившемся. Как? Думаю, здесь все-таки обошлось без магического шара. Им кто-то продал информацию. Но опять же, еще одна неуловимая блоха нашей системы, этих продажных шкур выявляют крайне редко. Видимо, некогда этим заниматься компетентным подразделениям. И получается, что после утечки информации потом приходится подпрыгивать огромному количеству других людей. Схема такая: грязный носок развесили в Интернете, он быстро оказался везде. Это заметили в столице, скандалят с нами: почему допустили, как так? Местное руководство тоже злится: что ж такое, хлынул поток, закройте кто-нибудь кран. Начальница нервничает и передает свое волнение тому, кто попадется под руку. Даже если изначально под ее рукой не я, меня она потом тоже обязательно за что-нибудь стеганет хлыстом.

Итак, хотя, повторюсь, моя зарплата была в три, а то и четыре раза ниже, чем у офицеров, я тоже дежурила.

– Держи. Следующую неделю на страже информационной безопасности региона – ты.

Начальница протянула мне «черную тварь» и при этом ее глаза уже были зелеными.

– Или ты боишься?

– Никак нет, не боюсь, – наглейшим образом наврала я, уже осознав, что именно это стало теперь моей профессией – искусно врать.

То есть мой изначальный план по поводу того, чтобы зарабатывать деньги на жизнь уроками провалился. Благодаря дежурствам у меня не было выходных, а после работы не было свободного времени. Отложенные сбережения быстро закончились, и домой я ежедневно ходила пешком, потому что у меня не было возможности оплачивать езду в транспорте дважды в день. Сейчас расскажу в более красочных деталях, что из себя представляли дежурства в отделе новостей.

Ранним утром изучается сводка, из нее нужно выбрать самые интересные и значительные преступления, не просто совершенные негодяями, а именно раскрытые непобедимыми полицейскими. Потому что для отдела новостей важнее не само зло, а то, насколько эффективно с ним сражаются сотрудники правопорядка. Нужно быстренько писать новости, не менее десяти, чтобы выкладывать их на сайт серого здания каждый час, и рассылать журналистам. Новости согласовываются со следователями, в чьих производствах находятся уголовные дела. Пока пишешь, узнаешь детали и согласовываешь, надо умудряться отвечать на вопросы журналистов, которые звонят на два телефона.

Иногда телефоны верещат хором – стационарный и «черная тварь». Кроме этого, надо постоянно мониторить все соцсети, новостные порталы, блоги, все сокровищницы Интернета, потому что где-нибудь может оказаться чернуха про полицию. Обнаружив такой клад, нужно выяснить, правду пишут или нет, проштрафились сотрудники или на них клевещут, затем доложить начальнице, и после следует «подверстаться» – уговорить журналиста добавить наш комментарий. Если в грязной заметке не будет нашего комментария, это обязательно увидит дежурный в столице и будет звонить нам, яростно выпрыгивая из трубки, после чего искрящая высоковольтная цепь замкнется, как вы понимаете, именно на мне.

Все это напоминает какой-то адский квест. Здесь, в объективном итоге, слишком мало пользы для закона и народа. Это игра в крепостное право с ничего не стоящей жизнью человека, который готов все терпеть во имя своих странных мечтаний (я про себя). Веселятся лишь журналисты и моя начальница, наблюдающие, как я (да и другие дежурные тоже, когда наступает их черед) жарюсь на костре, потому что сейчас моя очередь быть жертвой.

В этих условиях невозможно написать такой материал, который взволнует души и убедит всех и каждого в том же, во что верю я сама. Мы пишем короткие и сухие пресс-релизы. Это первая беда. Вторая – журналистам интересно то, где полицейские провалились, а не на славу потрудились. Если кого-то поймали на получении взятки, или полицейский как-то иначе нарушил закон, да просто случайно опростоволосился – вот эту тему будут крутить и мусолить в топе всех поисковых систем и информагентств. Могу прямо сейчас предъявить живопись одного такого сенсационного сюжета, который попал не только во все региональные СМИ, но и федеральные.

Много лет назад один ростовский молодой милиционер веселился на свадьбе своих друзей. Праздник был тематическим, все приглашенные нарядились в необычные костюмы, на потеху публике. Герой нашей истории по какой-то своей личной причине выбрал образ розового поросенка. Сейчас, по прошествии десяти с лишним лет, он занимает довольно высокий пост. Кто-то из его недоброжелателей, видимо, продал фотографии с той свадьбы. И журналисты, эта специфическая четвертая власть, с жаром принялись рассуждать о его морально-деловом облике, что, де, как «начальник с большими звездами мог такое вытворять»?

А какое такое он вытворял, простите? Нарядился и повеселился, никого не убил, ни у кого не украл этот оригинальный нарядец. Во-первых, это было много лет назад, во-вторых, этот факт никак не характеризует его, вообще никак. Не как сотрудника полиции, не как человека и гражданина. Он просто веселился на свадьбе, всего лишь. Сотрудникам полиции не запрещено законом посещать свадьбы. И перечень нарядов, которые они могут надеть, тоже никак не регламентирован.

Самое поразительное, что по факту этой публикации в ведомстве проводились долгие проверки. Выясняли, думали, задавали вопросы. Этой проверкой были озадачены многие сотрудники, отвлечены от более важных и серьезных задач. Виновник торжества изрядно понервничал и, безусловно, горько раскаивался в том, что тот наряд красовался именно на нем. К сегодняшнему дню герой пикантной сенсации давно забыл, что когда-то, возможно, в первый и последний раз в жизни надевал такой эксцентричный костюм. И тут неожиданно он становится знаменитым на всю страну, на всех сайтах видит себя, молодого, смелого, в том розовом костюме. Над ним подшучивают на службе, тычут пальцами соседи. Он должен оправдываться и писать объяснения. Оправдываться за то, что когда-то пришел на свадьбу и делал там то, что положено – отдыхал и веселился.

Слава богу и здравому смыслу, сотрудника не уволили и не наказали. Но и никто официальными инструментами закона не защитил его поруганную честь. Хотя, облив грязью конкретного полицейского, тем самым злословы причинили вред имиджу всего ведомства. Логично было бы привлечь журналистов и блогеров, вот прямо всей их огромной толпой, хоть к какой-нибудь ответственности. Чтобы они научились задумываться о том, как отзовется их слово.

Да, то, чем интересуются и о чем порой спрашивают журналисты, иногда шокирует, а чаще вызывает желание заблокировать их номера. Правда, нет в современных условиях у нас такого права. Свобода слова, которая, увы, стала синонимом манифеста сплетен, обернулась тем, что полицию так и норовят облить грязью, и она абсолютно беззащитна. Журналисты откровенно хамили мне и моим коллегам, показывая, что мы на службе лично у них, у «четвертой власти», и просто обязаны помогать им создавать их низкопробные пасквили.

– Галина, здравствуйте! В соцсетях пишут, что минувшей ночью на центральной улице сутенер катал на иномарке проституток, и их задержали полицейские, – взволнованно тараторит в трубку журналистка местного популярного сайта.

Никаких деталей она не знает, кроме района, где якобы это произошло. И то приблизительно, потому что в центре города пересекается несколько районов. За что их задержали, за то, что они проститутки, или за то, что катались? Или за то, что купили себе иномарку? И вообще, как распознали их профессиональную принадлежность?

Согласитесь, что даже звучит бредово. Но я не могу это сказать журналистке, потому что через секунду она у себя напишет и всюду растиражирует новость о том, что дежурный отдела новостей из серого здания препятствует ее законной деятельности. Моя начальница после этого меня из окна выбросит, и то, в лучшем случае.

И мне приходится выяснять истину. Одним звонком обычно такое не узнать. Связываюсь с дежурной частью серого здания, потом с тем же подразделением городского управления. Сведения обо всех происшествиях и принятых по ним мерам стекаются именно к ним. Но нигде нет зарегистрированной информации о том, что ночью задерживали проституток, да еще и с сутенером, который их катал.

В двух райотделах, находящихся в центре, тоже не слышали о таком громком задержании. Если сказать журналистке, что такой информации нет, она напишет, что все это было, но в полиции ей решили ничего не рассказывать. И тогда я опять буду репитировать инфаркт с помощью моей начальницы.

Тут я догадалась, что если эту веселую компанию задержали на дороге, возможно, доблестные сотрудники ГИБДД что-нибудь да знают. Если и тут фиаско, тогда либо к экстрасенсу обращаться, либо самим придумать увлекательную историю, где полицейские задержали злодеев, распространявших разврат на земле. Шучу, конечно. Если в ГИБДД тоже ничего не смогут мне пояснить, доложу начальнице, что я зашла в тупик.

Стражи дорог сначала долго хохотали, потом вспомнили, что в центре прошлой ночью действительно задерживали иномарку. Однако суть такова: парень недавно купил новую машину с мощным двигателем и показывал двум своим знакомым девчонкам, как лихо гоняет. По пути им встретился экипаж ДПС, но водитель решил удивить пассажирок своей храбростью и удалью, и ударил по газам. Сотрудники быстро его догнали, оформили протокол по поводу превышения скорости и всех отпустили. О том, что кто-то из них трудится на эротическом фронте, в протоколе ничего не значится.

– Если они не проститутки, почему тогда ночью катались с мужиком? – не унималась журналистка. – Ладно, я поняла, что ничего интересного от вас не дождешься.

Не прощаясь и не благодаря, она с грохотом бросила трубку. Я потратила кучу времени, задержалась с выкладыванием новости на сайт, за что на меня наорала начальница. Все для того, чтобы расстроить бедную журналистку, которая ждала сенсацию, надеясь «хайпануть» по полной.

Но она все-таки не упустила возможность раскрутить этот выгодный информационный повод. Не стала искать новый, потому что, наверное, этим слишком обнадежилась или непомерно разыгралось в ней желание рассказать миру о родственных душах. Я доподлинно не знаю ни мотивов, ни причин. Как обычно, предполагаю, опираясь на известные мне обстоятельства.

В общем, минут через десять на сайте СМИ, сотрудником которого представилась журналистка, появилась вау-новость. Поскольку ее выложили так быстро, явно заготовили заранее, добавив лишь чуть информации после разговора со мной. Написано там было ровно все то, что ранее мне сказала корреспондент: сутенер ночью катал по центру на дорогой иномарке двух проституток, их зачем-то задержали полицейские. И ссылка на то, что она безуспешно пыталась добиться правды в полиции: «В отделе новостей региональной полиции не подтвердили, что за рулем был сутенер, а его пассажирки – жрицы любви. Но журналисту удалось достоверно выяснить, что обозначенная информация о роде их занятий полностью соответствует действительности».

Прекрасный результат сотрудничества государственного органа с четвертой властью, правда? Они неуважительно общаются с нами, в итоге пишут, что хотят. Я трачу нервы и время, а мои жертвы не приносят пользы имиджу ведомства. Как через эту публикацию общество узрело, что полицейские в поте лица трудились и защищали покой на родной земле?

В те сутки мне везло на темы из рубрики «третьесортная клубничка». Вот только я приступила к написанию очередной новости для сайта, звонит еще одна акула пера.

– Галина, срочно узнайте вот, что: читатели сообщили, что по Западному району ходит педофил.

Пауза. Из трубки я слышу напряженное дыхание. Подождав некоторое время, понимаю, что слов так и не будет.

– Это утверждение. А конкретный вопрос? – пытаюсь понять, в чем же, собственно, вопрос.

– Ну, вы что же, не понимаете вопроса? Я же говорю, что по Западному ходит педофил.

Я снова спокойным и мирным тоном пытаюсь уточнить вопрос.

– Что именно вас интересует?

Журналистка истошно кричит и сразу же, докричав, бросает трубку:

– Где он сейчас и что с его жертвами?

Снова иду по цепочке: дежурная часть серого здания, города, района. Никто ничего не знает. Меня это не удивляет, потому что снова процветает какая-то явная бессюжетная чушь. Нахожу сотрудника, который сегодня является ответственным по райотделу, на территории которого якобы орудует «педофил». Спрашиваю у него, предупреждая, что информация в запросе журналиста явно искажена. Прошу его вспомнить что-то, хоть немного похожее.

Оказывается, дело было так. По улице шла гражданочка с дочерью-подростком. Им навстречу двигался незнакомец. Сферы занятости у обозначенных совершеннолетних никакой нет, профессий тоже, из образовательных заслуг – школьные аттестаты. Как-то так вышло, что эти неизвестные доселе друг другу люди при случайном взгляде испытали крайнюю неприязнь. Мужчина послал женщину, как водится, на три буквы. Затем она его. Потом они потеряли друг друга из вида, но на всякий случай она позвонила в «02». Ей, видите ли, показалось, что он педофил. Вот такая короткая жизненная история, прекрасно отражающая массу особенностей человеческих характеров.

А еще, на дежурствах надо было стараться незаметно принимать пищу. Иначе разгорался скандал. Однажды начальница застукала меня с надкушенным яблоком в руке и кусочком яблока во рту. Когда она остановила на мне зеленеющий взгляд, я почувствовала, что этот кусочек застрял во рту, прилип к языку, его невозможно как проглотить, так и выплюнуть. Я пребывала в ужасе от того, что мне не удается справиться с этим искусительным плодом, из-за которого, возможно, страдает все человечество. Как я буду разговаривать с ней, если у меня во рту этот дурацкий кусочек?

Ни в каких других обстоятельствах мне не пришло бы в голову употреблять выражение «застукать с яблоком». Но в той плоскости это было настоящим преступлением с моей стороны. Есть и пить разрешалось только в обеденное время. Однако в тот день пиршество в установленный период не могло случиться, поскольку я была очень занята служебными вопросами. Ублажала журналистов, докладывала в столицу подробности происшествия, выясняла новые детали и снова докладывала в столицу. Начальница была в курсе, чем я занималась в свой законный обед. Но ей было плевать на это. Правило есть правило. Никакой еды вне обеда.

– Ты чем на дежурстве занимаешься? Ты поэтому трубку не берешь, когда тебе звонят, потому что ты жуешь и тебе некогда? – орала начальница, пока я прожевывала злополучный кусочек.

Десять минут назад на федеральном сайте МВД вышла написанная мной новость о том, что инспекторы по делам несовершеннолетних быстрехонько разыскали и вернули домой подростков, которые автостопом рванули на море. Меня распирала гордость за профессиональных сотрудников, которые смогли сделать почти невозможное и прославились на всю страну. Мысленно я благодарила бога за то, что им удалось быстро выйти на след горе-путешественников и с детьми ничего не случилось. Я сама для себя решила, что раз я – молодец, потрудилась во славу любимой службы, то могу заглушить рев в желудке всего лишь одним яблочком. Но нет.

– Еще раз такое увижу, будешь писать объяснение о том, чем ты занимаешься в служебное время, когда нужно решать задачи.

Поскольку я все еще не проглотила кусочек, киваю понурой головой. Кстати, по поводу якобы пропущенных звонков. Это ложь. Мне никто не успел позвонить в промежутке между тем, как я откусила этот единственный кусочек и вошла она. Я никуда не выходила, а телефон молчал. Просто она умеет и любит нагонять жуть.

Удивительно, но мне все равно все это нравилось. Дежурство, благодаря которому ты почти не спишь семь суток подряд, жутко истрепываешь нервы и устаешь, но при этом и получаешь очень много бесценных, хоть и неосязаемых вещей. Узнаешь о невероятных событиях, которые не описывались в книгах, не показывались в кино. Их даже невозможно придумать, их можно было лишь увидеть и услышать в том насыщенном круговороте.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=67411460) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.