Книга - Обрывки газет

Обрывки газет
Арина Юрьевна Крючкова


Городская проза
«Обрывки газет» настольная книга: пронзительная и исключительно честная. Не книга душа. В ней собраны дневниковые записи, письма, стихи и публицистические статьи.

Это история о Дороге и Доме, отчаянной дружбе и взрослении. Автор «Обрывков газет», Арина Крючкова, известна в первую очередь как писатель-сказочник. «Обрывки» в какой-то мере тоже сказка: о волшебной целительной силе любви; об объятии Вселенной.

Не удивляйтесь, если где-то посередине придётся оторваться, чтобы на скорую руку собрать чемодан! И уехать из своего сердца в сердце какого-нибудь города, о котором вы так давно мечтали.



В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.





Арина Юрьевна Крючкова

Обрывки газет



© Крючкова А.Ю., 2021

© Катерина Орлова, художник обложки

© Борис Смородин, редактор

© Издательство АСТ, 2021










От автора


…всегда пел о том, чем в эту минуту одержима была его душа, даже рискуя слишком обнажить её перед посторонним взглядом.

    (с) А. В. Карельский об Альфреде де Мюссе

Привет, друг.

Когда эта книга попала к тебе в руки, ты, наверное, перевернул её, чтобы прочитать аннотацию и решить, стоит ли оно того. А там пусто. И тебе пришлось её открывать.

В аннотации обычно пишут несколько слов о сюжете или героях. Но в этой книге нет сюжета, и даже пары десятков сюжетов, разложенных по рассказам, нет. И про героев – тяжело объяснить, понимаешь?

Эта книга – про маленькую девочку, которой досталось большое сердце. И иногда (часто) от этого было больно. Но иногда… иногда бывала как бы боль наизнанку, сбивающее дыхание «хо-ро-шо». И это хорошо – люди, которых можно (с натяжкой) назвать героями этой книги.

На её страницах вы встретите мальчика, сквозь которого бьёт солнечный свет, девочку, которая добавляет в кофе корицу и мантры, и ещё одну девочку, которая курит на балконе, пока на кухне сами собой бьются стаканы. И других Человеков, чьи имена азбукой морзе выстукивает моё сердце.

Я умею быть предельно сентиментальной и, проснувшись на рассвете, выпив залпом стакан воды, лечь животом на чужие ноги, свеситься с кровати, окунуться в лежащий на полу телефон и писать стихи. А потом забраться обратно в одеяло и объятие и заснуть, и проспать до обеда, ведь никакой я не поэт, это так – лунатизм.

Но эта книга – про такую меня и от такой меня. Взъерошенной, с мокрыми щеками, с дрожащими пальцами, с хлопающими в груди ставнями. У меня внутри – сквозняк, и всё это им из меня выдуло на страницы.

Если ты готов (уверен, что не простудишься, сварил кофе и написал родителям «люблю» и «у меня всё хорошо»), переворачивай страницу. И удали с телефона все купибилеты и авиасейлс, а то мало ли что…









Ещё одно маленькое предисловие


Все тексты, созданные раньше, чем я оформила эту книгу, обозначены датой их фактического написания. Во-первых – это важно для сохранения хронологической картинки. Во-вторых – со многими из них я сейчас не согласна в силу того, что знаю больше, а чувствую себя лучше. Уверена, что через пару лет всё, что я могу написать сегодня, покажется мне полнейшей ахинеей.

Часто я спрашивала Борю: может быть, не будем это вставлять? Ну зачем? Когда стеснялась написанного, потому что оно слишком личное, слишком влюблённое, слишком депрессивное (и даже с суицидальным настроем) или просто не такое качественное, как я создала бы сегодня. Что-то я переписывала и редактировала. Где-то ошибки не менее значимы, чем сам текст. Боря был беспощаден: он заставил меня вставить всё.




Начало


Есть отцы, которые не любят своих детей, но не бывает деда, который не боготворил бы своего внука.

    (с) Виктор Гюго, «Отверженные»

У всего должно быть начало. Может быть, это всего лишь условность, но я ничего не имею против неё.

И вот я стою в начале. На улице снег и холодно, но у меня хорошая куртка, и под шапкой даже немного жарко, только дед ни за что не разрешит снять её. Мы с ним смотрим, как в сугробе под кустом копошатся мышки. У них чёрные полосочки на спинках и тонкие хвостики, и они одновременно хорошенькие и неприятные, на них хочется и не хочется смотреть. Моя голова далеко, и мышки цепляют внимание только маленькой её части, а в остальном я – полёт! Я сочиняю роман.

Я пишу его ночью, подсвечивая тетрадь карманным фонариком, и в метро, и на уроках, спрятав под учебниками и отгибая их краешки, чтобы учитель не обратил внимание. Я пишу его у себя в голове, потому что мой почерк не поспевает за моими мыслями: когда засыпаю, когда плыву на скорость четыре бассейна, когда синхронно с папой жую бутерброды на завтрак.

Что-то происходит: уроки, тренировки, разговоры, поездки с родителями, мытьё головы и пропахших хлоркой купальников, рисование оценок в таблице на холодильнике, хрустящие следы на снегу, короткая перепалка с дедом о том, кто будет нести рюкзак (я всегда проигрываю; дедушка научил меня уже в первом классе, что я не буду носить рюкзаки сама – пусть их за меня носят большие и сильные, а я и без того едва виднеюсь над землёй). Что-то происходит, но происходит как-то мимо меня, потому что я сочиняю роман.

Роман о том, как эльф Леголас с одной стороны океана и гном Гимли с другой стороны океана руководят работами по прокладке тоннеля метро, чтобы встретиться и выпить по дружеской пинте пива. Чёрта с два вы получите покой, эльфы, уплывшие на поиски Валинора! Я не признаю расслоения общества и пафосных прощаний на причале. Я соединю Аман и Средиземье скоростными поездами.

У гномов, конечно, получается лучше. Но эльфы тоже очень стараются. И мой роман уже занимает целую тетрадь (12 листов в косую линейку!), поэтому пора приступать ко второй части. Я пишу три тома, как Профессор; я с первой попытки пытаюсь запрыгнуть на небеса.

В начале мы с дедом садились на скамеечку в парке. Липкими от клюквы в сахаре пальцами я листала страницы своей тетрадки и читала деду роман. Может быть, поэтому – но скорее просто по вседедовому свойству – дед никогда во мне не сомневался.









Гусеница городского сумасшедшего


Без анестезии, я без анестезии всё чувствую так сильно, так сильно!

    (с) Alai Oli, «Без анестезии»

В 2016 году у меня появилась острая потребность Мыслить и Понимать. Без всяких веществ моё сознание расширялось, и призванные сдерживать его стенки черепа лопались от натуги. Иногда мне отчаянно хотелось перестать думать, но это было физически невозможно: если я в течение дня ни разу не оставалась наедине со своими мыслями и бумагой, куда их можно было бы изложить, меня начинало тошнить от необъятности собственного нутра и острой необходимости его выплеснуть.

Мне было пятнадцать – и меня тошнило мыслями.

Я воспринимала мир так остро, а моё ещё не нашедшее выхода воображение прорывалось в таких странных местах, что мне казалось: я схожу с ума. Картинка в моих глазах самопроизвольно замедлялась и ускорялась; я видела НЛО в небе над Константиново и дым от планшета младшей сестры; иногда объёмные предметы вдруг превращались в плоские и тонкие, как листы бумаги, а крошечные песчинки сахара становились такими огромными, что я могла пересчитать их в литровой банке. «Думаю, я могу видеть мир чуть больше, чем есть».

При этом весной 2016 года я вынырнула из подростково-детской литературы в мир «больших книг» и мемуаров. Я захлёбывалась, читая стихи поэтов XX и XXI века. Например, сборник Высоцкого улетел у меня за одну очередь в больнице. Моя голова требовала Познания, и я впервые задавалась вопросами, которые мучают взрослых людей сотни лет: что будет после смерти? Возможно ли любить и дружить вечно? Каково физическое воздействие счастья? Почему люди поступают так?

Я задумывалась о бесконечности и о том, где у неё границы: «Твоя душа лежит в моих ладонях. Я знаю, что однажды ты захочешь забрать её, но молчу. Ты знаешь, что однажды захочешь забрать её, но сам себе не веришь. Пожалуйста, не верь дольше. Твоя душа так греет руки». И впервые пробовала жить по законам кармы: «Может стать плохо, и обязательно станет – так устроен мир».

В школе нас готовили к ОГЭ, на котором нужно было рассуждать на примитивные темы, разбирая какое-нибудь словосочетание из текста. А я рассуждала на экзаменационном бланке о том, почему Шекспир был прав, когда сказал, что «весь мир – театр». О том, что люди неискренны по своей природе и о том, что я тоже – такая. Ведь я изо всех сил прячу то, что происходит в моей душе.

В 2016 году появились первые сказки, но только в конце года они стали чем-то регулярным, обрели форму и название. А весной, которая кажется мне апогеем моего детства, самой светлой и полной любви, самой счастливой весною, – весной, о которой сейчас речь, это были неопределимые пробы себя, тщательно скрываемые от широкого круга, и особенно от семьи. Со временем я стала прозрачной, как мультифора, и меня начали упрекать: «Ты не боишься, что тебе, такой открытой, легко сделать больно?» Но вот чего я никогда не боялась – так это того, что мне сделают больно. «Никто этого не захочет», – говорила я.

И в это самое время одноклассники сообщили человеку, которого я назвала своим братом, что я «слегка не в себе». «Я испугалась, я хотела доказать обратное хотя бы самой себе; а сегодня поняла, что, напротив, хочу доказать им, что они правы». Этими словами в июне 2016 я признала себя сумасшедшей и гордой своим сумасшествием; не очень-то простое решение. И хотя я (надеюсь) вполне себе в уме, с тех пор я коварно улыбаюсь, когда кто-то пытается сказать мне, что я живу не по правилам.

Я – городской сумасшедший. У меня другие правила.



21 апреля 2016

Мне сказали, что счастье фиолетового цвета.

И я пошёл искать фиолетовый.

Но в этом чёртовом городе всё черно-белое. В этом чёртовом городе все краски вымылись.

Мне сказали, что счастье пахнет весной.

Я ходил и пытался почувствовать – зря.

В этом чёртовом городе – только запах машин. В этом чёртовом городе – только аромат мокрого асфальта.

Мне сказали, что счастье звучит нежно и мягко.

Я искал этот звук – не нашёл.

В этом чёртовом городе звучит гул толпы. В этом чёртовом городе «музыка» рвёт слух.

Мне сказали, что на ощупь счастье – бархат и шёлк.

Я ходил и трогал, и в кровь стёр ладони.

В этом чёртовом городе – твёрдый асфальт. В этом чёртовом городе – упругие тела шин.

Мне сказали, что счастья нет. Я поверил. Я верил всегда.

А потом я и сам нашёл, что сказать.

Мне говорили, говорили, говорили. А я думал: счастье – рыжего цвета. Счастье пахнет дымом моих сигарет. Счастье – это надрывающаяся скрипка. Наощупь оно – твои мягкие волосы, твои нежные руки.

Следующим утром я начал жить.





Всё – бесконечно


Истинная природа вещей – пустота. Истина – слияние с абсолютом.

    (с) рйн, «Юность»

Я читаю свои дневники за 2016 год и думаю о том, что не бывает любви на время. На тех страницах я загадывала всегда идти рядом с друзьями, которых в какой-то момент, возможно, сама оттолкнула. Я загадывала вечную любовь, вечные кухни в лучах рассвета и печенья с шоколадной крошкой, вечные шестнадцать лет. Теперь я почти не ем печенья, да и вообще всё, что с сахаром.

Но моё сердце полнится любовью. И чтение не возвращает её, потому что она никуда не уходила – только указывает один из путей в ту комнату памяти, где живут и всегда будут жить эти люди. Как и четыре года назад, сегодня я люблю тех, кто тогда крепко держал меня за руку.

Я верю, что если любишь, то будешь любить вечно. Человек может измениться, и ты сам меняешься, и в вашем будущем может не найтись ни одного заветного «общего», необходимого друзьям, кроме воспоминаний – а этого слишком мало, чтобы сохранять повседневную близость. Но отказаться от прежней своей любви, от всех слов, которые ты говорил, и от всего, что вы друг для друга делали – значит предать себя. Значит предать и всю ту любовь, которая есть в тебе сегодня. Ведь если ты так легко обесценил прежнее, откуда взять умение ценить настоящее?

Может быть, это мой маленький секрет бессмертия. Всё – бесконечно. Я ни разу не врала, когда говорила, что буду кого-то любить навсегда. Я продолжаю любить буквами писем, сообщений, сказок, строчек в дневниках – буквами, вырезанными на сердце. И всё, что происходит со мной в настоящем, будет происходить вечно – пока не кончится отведённая под это вечность.

Это большая ответственность: знать, что вокруг нет ничего мимолётного. Ни одного взмаха крыльев бабочки, за которым не последует ураган. Ни одной единицы времени, способной исчезнуть, саму себя пожрав.

В этом огромном мире мы – крошечные, но в своих крошечных телах – огромные.








11 июля 2016

Со мной что-то в высшей степени не так. В прекраснейшей степени.

Кажется, я протяну сейчас тебе ладони, и с них пылающей бабочкой взлетит моё сердце. И опалит ресницы жаром своих крыльев.

Кажется, откроются раны всех когда-либо полученных и тысячи раз заживших царапин, и из них хлынет дождевая вода с привкусом цветов клевера.

Кажется, внутри поднимается ураган, в лёгких закручиваются смерчи из эмоций, вызванные просто ярко-голубым небом и зеленью леса на обочине дороги.

Кажется, что, чего бы ни захотеть, оно обязательно сбудется, потому что сил внутри хватит на исполнение любого желания.

Кажется, что я пью свою Жизнь через фиолетовую трубочку из пластикового стаканчика. И растекаюсь по миру миллиардом капелек.

Кажется, что я люблю тебя больше всех, кто встречался и встретится в моей жизни.

Кажется, что это взаимно.

Кажется, что это Космос.

Похоже, я из тех, кто «способен торчать, избежав укола», как в песне у Операции Пластилин[1 - Цитата из песни «Шелест Утренних Звёзд».].

Пишу какой-то психоделический бред, танцую на задворках собственного сознания. Летаю и таю, становясь рифмой в чьих-то стихах. Прекращаю быть ошибкой мироздания. Люблю и живу – и пишу это, как синонимы.

Я просто есть. И это чудо, да?





О дневниках и письмах


До свидания, Таня, иначе это письмо никогда не кончится.

    (с) Марина Цветаева, письмо Кваниной Т. Н.

Моя любимая часть творческого наследия писателя – его дневники и письма. Во-первых, читать их для меня всегда – учёба, но учёба бесконечно личная. Разговор шёпотом на кухне; света нет, горят свечи; шуметь нельзя – стены тонкие – проснутся домашние, наверное, дети будут плакать громко, не успокоятся до утра; чай травяной, а к чаю – ничего. Если читаешь Хемингуэя, то и чая нет, стоит виски, и я смотрю на то, как пустеет его бокал – мне больно смотреть, а я смотрю.

Во-вторых, мне кажется, это История. Для писателя писать – это работа, но буквы – это жизнь. И иногда в его романе встречаешь буквы, которые он прожил (чем лучше писатель, тем больше таких букв). А в письмах и дневниках все буквы – прожитые.

И ведь пишутся они не только для себя и близких. Даже если самому автору кажется, что только для них. Просто есть уже привычка к тому, чтобы каждое слово вытачивать. Не получается относиться к ним пренебрежительно. Переписывают, перечёркивают, забывают черновики в ящиках стола. Забывают – или оставляют, чтобы их потом нашёл тот, кто будет разбирать письменный стол писателя после его смерти?

В литературоведческое понятие «художественный мир писателя» входит и мир каждого из его произведений (не важно, вымышленный ли или заимствованный из реальности), и мир его писем, дневников, заметок на полях, может быть, даже списков покупок. В «художественном мире» живёт каждое записанное им слово.

Иногда мне кажется, что вообще всякий человек пишет свои дневники не для себя. В такие моменты я думаю, что каждая буква должна найти своего читателя, достучаться до своего сердца. Но чаще мне всё-таки думается, что большинство букв отвратительно бездарны, в том числе – большинство моих букв. Хорошо, что их у меня много: есть, что выкидывать. (И всё же на всякий случай каждому другу, с которым я вступаю в переписку, я пишу: если я умру известной, сними копию и продай оригинал на аукционе. Ты разбогатеешь. Это мой подарок.)

А ещё погружаться в личные записи – это способ залезть в нутро. Читаешь письмо Цветаевой, написанное женщине, в которую она была влюблена, и чувствуешь себя: Цветаевой. Кваниной. Вечностью промежутка в 80 лет, прошедших с момента написания (17 ноября 1940 года) до твоего сегодняшнего дня (22 мая 2020 года) – и ничего, ничего не поменявшего.

Это письмо – моё любимое. Из всех писем, прочитанных мною; из всего творчества Цветаевой. Это письмо – тело, и оно болит, и от каждого прикосновения-прочтения ему сначала становится остро-остро, а потом – спокойнее, не так больно. Мне кажется, оно сильнее, чем все стихи, хотя бы потому, что о стихах в нём говорится вот что: «Ведь чтo со мной делают? Зовут читать стихи. Не понимая, что каждая моя строка – любовь, что если бы я всю жизнь вот так стояла и читала стихи – никаких стихов бы не было».

Кстати, спойлер: после слов «До свидания» письмо не кончилось. Вообще не существует менее подходящих слов, чтобы заканчивать, чем прощание.




Большая буква Че


Мама будит меня, говорит, что я громко ночами кричу, что взрослеть не хочу.

    (с) Екатерина Яшникова, «Вернуться»

Я не знаю, как к человеку приходит осознание, что он – Человек. Что он – вот эта большая буква. У меня было так: сначала стена над рабочим столом обросла маленькими бумажками с записками, тексты которых – на полях этой книги; потом июньским вечером 2016 года я начала вести дневник, как в детстве. У этого дневника была задача – исследовательская задача! – поиск Истины. Мне требовалось узнать, как это – понимать, кто ты, зачем ты и что вокруг тебя происходит.

К концу первого блокнота (на него у меня ушло чуть больше двух месяцев) я с досадой резюмировала, что Истина не была найдена, необходимо продолжать поиски. Прошло четыре года. Я не вела дневник последние пару лет до того, как села за эту книгу, но когда ради неё подняла всё, что писала тогда, снова стали получаться записки похожего рода. Того, что искала, я так и не нашла.

В шестнадцать я отчаянно искала себе Учителей. Мне казалось невозможным познание исключительно на собственном опыте. В разговорах со взрослыми, в книгах я искала одного – новых мыслей, которые колыхали бы моё внутреннее море, не давая случиться штилю.

«И мне сейчас так нужно во что-то верить. Хоть чуточку слышать некое кармическое и счастье несущее. Абстрактное. Как Джа, в которого даже не веришь, но поёшь о нём, ибо так легче, чем не петь».

Я давно заметила, что моя память не может объять всю жизнь. У окружающих есть воспоминания из детства, кто-то даже помнит детство в деталях. Мне кажется, что моя «сознательная жизнь» началась тогда, когда я стала её записывать. Вот только даже первые эпохи записей давно стёрлись, возродить их можно, только перечитывая свои детские дневники. Подробная память тянется до начала 2016.

Вот и получается, что в 2016 я будто бы родилась: ещё-не-взрослым пятнадцатилетним человеком без прошлого, которому сразу пришлось осмыслять себя и окружающий мир и искать веру. В окружающем мире и в стихах Толи Царёва, которые наложились друг на друга, совпали во времени, я нашла апрель, весну, вечную юность и безусловную любовь.

Так у меня появилась моя Истина, ещё скомканная внутри, нерасказанная, непонятая, но уже существующая. Она заключалась в том, чтобы никогда не становиться взрослой.






К рваным джинсам
И рваной куртке
Добавь
Своё
Рваное
Сердце,
Считая минуты,
С носками порвавшимися
Выброси
Правду –
Она неудавшаяся,
Как всё, что ты делаешь
И всё, что ты думаешь…
Слышишь, босыми ногами
По луже
Бежит твоё
Счастье?
А ты остаёшься,
Прощаешься с солнцем:
Оно не вернётся.
Пора бы…
Взрослей!

    15 октября 2016


23 июля 2016

У меня картонные стены, и, лёжа в кровати, я слышу целый мир.

Я слышу, как рычат моторы проезжающих мотоциклов; слышу, как где-то поблизости разбивается стакан; слышу, как соседи звенят ключами, видимо, пытаясь найти замочную скважину в темноте; слышу чей-то разговор на непонятном мне языке.

Я слышу, как медленно движется к горизонту солнце, зевая и глотая горький кофе; слышу, как чьё-то сердце наполняется любовью; слышу, как к людям приходят приятные сны, чтобы они успели выспаться до того, как прозвенит будильник.

Я лежу, закрыв глаза, и смотрю интересное кино про то, как Ты включаешь тусклый свет, выходишь на балкон и достаёшь гитару, чтобы сыграть гимн рассвету; про то, как шуршит бумажками ночной зверь Штиль; про то, как один светловолосый Чёрт, включив панк-рок, замешивает шоколадный крем, а один светловолосый Ангел рисует чёрным маркером руны под симфоник-металл.

Я лежу и вдыхаю запахи, до которых мне несколько тысяч километров: манящий аромат орехового латте, свежескошенной травы, любимого шампуня с привкусом абрикоса, молочного улуна с Твоей кухни, старых, зачитанных приключенческих книг, и самое главное – запах мегаполиса после ливня. Так пахнет моя Жизнь.

Я лежу и чувствую, как меня, словно обёрточной бумагой, окутывает разными цветами: фиолетовым цветом Счастья, шоколадным цветом Тепла, оранжевым цветом Ритма и зелёным цветом Свежести. Словно фейерверк сияют цветные звёздочки перед моим внутренним взором – на чёрном экране закрытых глаз.

Я лежу и растворяюсь в том, как мне не хватает Вас и в том, как я Вас люблю.





Феномен сердечного расстояния


Я буду с тобой, ты просто закрой глаза, просто помни имя моё…

    (с) Alai Oli, «Я буду с тобой»

Через сутки ровно (минута в минуту) в этом часовом поясе кончится странная весна 2020 года – весна одиночек. Встречи с друзьями, походы за энергетиками в Охотный между парами, фотосессии и даже разговоры на кухне с родителями прекратились два с половиной месяца назад. С тех пор я видела папу три раза, маму и Нину два раза, Варю один раз, Юлю один раз.

И всё же, когда я перечитываю записи 2016 года (тогда мне очень тяжело давалось собственное отсутствие в Москве, где друзья и парень), я понимаю, что скучания в них гораздо больше. Закрывая глаза ночью, я видела перед ними тех, до кого тысячи километров. Как и сейчас, я скучала не столько по лицам, сколько по состояниям и совместным занятиям: как Марго прячет от меня крем для «Праги», Женя заваривает чай, Амур будит по утрам.

Ничего не поменялось – я всё так же зависима от любимых людей. Мне не хватает того, как мы с Борей вместе учимся в кафе, как Варя наклоняется, прикуривая сигарету, а Орлуша, наоборот, закурив, резко вскидывает голову и смотрит вдаль, как Катя во сне сжимает мою руку, Аня выводит рисунок на капучино. Мне не хватает дрёмы в обнимку на задних партах 202-й аудитории, Сониных танцев на широких подоконниках, с Кремлём за спиной, и даже того, как мы с Машей, Кристиной и Лизой, взвинченные сессией, понемногу ссоримся (и с максимально злобным видом подсовываем друг другу ответы), а Лука спокоен и напевает БГ. Мне всегда казалось, что я жутко невнимательная, не могу составить портреты своих друзей, но на самом деле я просто почему-то плохо запоминаю лица, даже самые любимые. Зато я могу написать про каждого своего друга «инструкцию к применению»: что значит тот или иной взгляд, какие жесты говорят о напряжении и расслаблении, каким маленьким сюрпризом можно поднять настроение.

Пока я пишу это, кончики губ (под горным солнцем они перестали болеть от недостатка витаминов) тянутся к ушам, а внутри горячо и нежно, как от чая с мёдом. У меня на компьютере есть папка, в которой по файлу на каждого друга. Это не сталкерское досье, а перепись приятных общих моментов и моих любимых черт и чёрточек этих людей. Первый текст я написала про Егора, когда, придя домой после празднования его рождения, в очередной раз удивлялась, что три года назад я робко подошла к нему предложить написать его биографию (говорила на «Вы» и жутко удивлялась, что он так просто и даже заинтересованно согласился).

Мне не хватает моих друзей и наших моментов, но на самом деле я не скучаю так, как тогда, в 2016 году. И вот что я подумала: все те, по кому мы скучаем, – это один человек. У него брови одного, улыбка другого и глаза третьего. Он пахнет как все они: определённым шампунем, дымом конкретных сигарет, тем самым постельным бельём и настроением, которое имеет запах только в минуты особого счастья. Поэтому, уезжая с разрывающимся сердцем от одного, начинаешь отчаянно скучать по ним по всем. Поэтому, живя даже в такие смутные времена с кем-то из них, о других чувствуешь тепло и нежную тоску, но не боль.

И когда по ночам закрываешь глаза перед сном, представляешь того, кого держишь за руку в этой темноте, а не тех, кто сейчас далеко-далеко. Так я представляла Варю в Париже и Вильнюсе, Катю в Изборске, Виктора в Минске – а последние два с половиной месяца Кирилла и Кирилла, снова и снова, раз за разом, со знанием, что мне никогда не надоест.

Может быть, в детстве мы потому всюду таскаем за собой плюшевые игрушки, что одушевляем их и любим как настоящих друзей – и пока их крошечные мягкие тельца можно прижать к груди, расстояния свербят с меньшей силой?




Что-то из школьной физики


Слышишь! Это песня злости, что есть во мне: пускай же прогремит гимн скомканных обид!

    (с) Тени Свободы, «Песня злости»

Для многих людей подростковый период – это период ненависти. Время, когда всех и всё подвергаешь сомнению, и даже тёплые чувства испытываешь с каким-то вызовом, выкрученной на полную громкостью. Я – не исключение.

Под конец 2016 года, сама того не осознавая, я сделала важный шаг в Познании, к которому стремилась: я открыла в себе любовь. Прошло ещё несколько месяцев, прежде чем я научилась использовать её как линзу, через которую смотрю на мир. Но уже того, что она у меня появилась, пока неприменимая, было достаточно, чтобы отложить линзу ненависти.

В 2017 протестные песни для меня зазвучали тише, зато родители из смертельных врагов на полставки превратились в лучших друзей. Я чувствовала то же, что Левин, когда Кити согласилась выйти за него замуж: все люди вокруг вдруг стали добрыми, казалось, каждый прохожий желает мне счастья, а я того же желала ему.

Оказалось, что видеть через призму любви – гораздо лучше, чем через призму ненависти. Потому что встречаются иногда мутные, бесцветные какие-то люди, и только от вас зависит, в какой цвет их покрасить, какими они будут с вами. А теперь представьте, что мутного человека из раза в раз каждый новый знакомый красит в яркие, благородные и добрые цвета: краска перестаёт перебиваться. Человек таким и остаётся.

Иногда мы с Полиной пересматриваем свои старые записи, в которых восхищались общими знакомыми. И в душе щемит от того, что на поверку многие из этих знакомых оказались совсем не такими хорошими, как мы тогда думали. Некоторые – беспросветно, злобно глупыми, некоторые – даже подлыми. Когда я спрашиваю себя, отчего так, мне кажется, что секрет – в линзах. Эти люди уже тогда, когда мы восхищались ими, смотрели на мир сквозь ненависть. Может быть, просто не вылечились от этого с подросткового возраста.

Наверное, именно потому так больно было включать «Голодным и злым» и тем более «Рейв» после «Волны», «Эйфории», «Маяка»[2 - Названия альбомов Операции Пластилин.]… Не потому, что на новых альбомах плохие песни – я иногда заслушиваюсь ими – но потому, что это песни ненависти, тогда как раньше пелись гимны любви.

Всё это – что-то из курса школьной физики: у нас была прекрасная учительница, но единственная тема, которой я заинтересовалась и которую усвоила – это оптика. Сидя в кабинете на пятом этаже школы, я фотографировала небо, отражённое линзой на белый листок бумаги.








24 августа 2016

Когда я по утрам открываю глаза (не всегда в хорошем настроении и почти никогда не выспавшись), вокруг меня всегда светло. Даже если это утро – учебной зимой в полседьмого.

В жизни каждого человека иногда начинается тёмная полоса. У меня в столе висит бумажка с какими-то датами. Обычно я говорю, что не помню, что они значат. В любом случае, они вызывают у меня негативные эмоции. Ещё я говорю, что эти даты ограничивают тёмные полосы в моей жизни. Последнее там – 25.10.2015, день, когда мы с людьми, которые когда-то были активистами ролевой под названием «Племя Журчащих Ручьёв», а теперь стали просто главными маячками в моей жизни, удалили эту самую ролевую, связавшую нас – кого-то ещё в 2012, а кого-то в течение последующих лет.

После этого дня, 25 октября, было ещё полтора соответствующих месяца. Но однажды утром я проснулась лучом солнца, осознав, что мир вокруг нуждается в нас так же, как мы – в нём. В тот день я шла по улицам, а люди оборачивались, и какой-то дедушка улыбающимся голосом сказал очаровательной бабушке, шедшей с ним: «Ты только посмотри, какая рыжая!» И все вокруг улыбались.

И мне казалось, что, если люди вокруг улыбаются, видя меня, значит, я отвечаю миру на его нужду во мне. Пусть на одно мгновение, но я делаю кого-то немного теплее. Задумайтесь: если бы утром ваше настроение не подняли несколько приятных мелочей, сколько хороших дел вы могли бы не сделать?





вы тянули меня за тысячи рук и ног
эти руки и ноги было моё тело – оно бесконечное
у каждой клеточки вырастали руки и ноги
и каждая из них состояла из новых клеточек
а под всем этим нагромождением жила душа
ноги случайно пинали её, а руки царапали, пытаясь за
что-нибудь ухватиться
душа терпеливо молчала
ей когда-то отрезали язык – и тогда дали тело
привычка к молчанию не открывалась
но душа не умела мыслить голосом, она видела картинки
и душа сходила с ума, загнивая глубоко внутри месива из рук
и ног
тех самых, за которые вы тянули, когда я пыталась ничего
не помнить
душа ненавидела тело, ставшее её тюрьмой

    5 декабря 2016


(лучшему другу. пускай не видит)

Напиши у меня в некрологе: «разорвало от безусловной любви». Собственно, даже не важно, как я на самом деле умру. Это всё равно так или иначе будет так. Вечный кайф. Лучший кайф. Главный кайф.

Чувствуешь, как сыплются с неба звёзды? Падают в меня. Горят в моих венах. Звучат музыкой – из сердца в сердце. Дарю их Тебе, бери, скорее же, ну! Этого так много внутри.

Я целый огромный мир, весь – Твой, заходи и живи, когда захочешь. Больше говорить о любви. Чаще говорить о любви.

    13 декабря 2016




Мой первый Париж

(февраль 2017)


Понемногу я влюбляюсь в Париж. Это колдовской город. Он ничего не дает насильно. У него умная снисходительность, и потому все получается само собой, как у людей, которые ничего не делают напоказ.

    Любовь Белозёрская, «Воспоминания»

Удивительно, но если тебе хватает сорока минут на сборы в школу, скорый завтрак и потанцевать под Операцию Пластилин, это не значит, что сорока минут утром хватит перед вылетом во Францию.

Я забыла: второй аккумулятор и зарядку для мыльницы, портативку, лавашик и чашку любимого чая (не надо приезжать за человеком на пять минут раньше, он собирался в эти пять минут накраситься, надеть верхнюю одежду и покушать).

Попыталась вспомнить, когда кушала – вчера на завтрак. Ну спасибо, аппетит, теперь терпи до «сегодня на ужин».

Мама попросила не брать работу и насладиться отпуском. «В дороге можно книжку почитать». Сочиняю рекламу для Егора и редактирую фото с «Элли Смит». Куда же без меня моя работа?

Мне не нравятся машины с кожаными сиденьями. В них очень холодно кожаной попе без колготок в короткой куртке в –10°. Спать час в сутки мне, кстати, тоже не нравится.

Мне бы понравилось перекусить, но нечем.

«Только бы всё прошло без приключений», – сказала Наташа, и через пять метров мне сообщили, что не выпустят из страны. Но выпустили, даже лично проводили до следующего контрольного пункта.

Пришла Ася. Мы не опоздали на самолёт. Ура!

Нам в самолёте принесли меню. Эти голландцы – странные люди, но мне они нравятся.

Голландцы – странные люди. Я тут до унитазов не дотягиваюсь… Зато в книжных есть оригиналы новых книг Роулинг! Двух!

Нам отменили рейс. Без приключений, да?

Объявили новый рейс. На пять часов позже. Ничего, прорвёмся! Дали талончики на еду. Еда вкусная и очень натуральная.

Голландцы – странные люди. У них диванчики в аэропорту. И ковры. И классные кресла. Я бы не отказалась тут пожить… Молчание. Подобные мысли сегодня уже пагубно на нас сказались.

Самолётик Амстердам-Париж показался каким-то не очень устойчивым (пардон, улётчивым), но мы долетели.

Моей соседкой была чудесная пожилая дама, уточнявшая, на русском ли я читаю, а долго я его учила? Всю жизнь, милая дама, всю жизнь. И не выучила.

Нам не привезли багаж.

Нам привезли багаж!

«Карма обнимет меня» (с) Оля Маркес

Милые друзья-хозяева купили нам еду. За это мы отдали их очень стеснительному сыну сушёную воблу и сгущёнку (на самом деле мама передала).

Я купила хиппи-пончо в кришнаитском магазине, уииииииии, оно такое классное, мы с ним точно созданы друг для друга.

Сегодня мы: бегали по лестнице к Сакре-Кёру с визгом, фотографировали в метро незнакомых людей, почти залезли на приватную жилую лодку, зашли в какую-то огромную дверь и посмотрели в огромные тёмные зеркала, обходили все столбы с одной стороны (спасибо Маше), постучали три раза по дереву в лавке ночного продавца фруктов, а потом убежали со смехом (кажется, он подумал, что мы украли грейпфрут – гнался за нами).

Девочки теперь тоже хотят пончо.

Мы легли спать.

Мы проспали Сен-Шапель. Точнее, свет в её витражах.

Мы едем на кладбище. Мама подумала, что мы туда ночью ходили и очень удивилась, услышав «едем».

Кстати, вопреки всеобщему убеждению, мало что в мире проще парижского метро.

Решила обзавестись общими внуками с Асей. Внукам придётся заработать нам на общий фамильный склеп на Пер-Лашезе.

Кстати, если мой прах не развеять, а сохранить, то хорошо бы перемешать его с прахом мужа. Это очень романтично (находясь в Париже, о романтике надо беспокоиться).

Купили Джиму Моррисону цветы. Мне несколько раз успели сказать, пока я их несла, что они мне идут. Это плохая примета – сочетаться с будущими могильными цветами?

Вообще, я за сегодня придумала столько плохих и хороших кладбищенских примет!

Оказалось, могила Моррисона огорожена (иначе фанаты исписывали все окрестные памятники). Пришлось перелезть через ограждение, чтобы почтить могилу цветами.

Доползли до дома, купили еды, оказалось, что ресурсы не позволяют её приготовить. Пришлось вусмерть застеснять хозяйского сына, что вусмерть застесняло нас с Асей. Наташа весь день устало закатывает глаза на наше поведение.

Мы, кажется, целыми днями только и делаем, что хохочем. Замечательный отдых!

Кажется, я съела всю еду.

Оказывается, я обожаю покупать платья. И скоро буду обожать носить… надеюсь.

Нас покормили эклерами, которые вкуснее, чем некоторые мои мечты.

Нам отчаянно не везёт на блошиные рынки, возможно, это знак свыше. Зато на всё остальное очень повезло.

В местной Великой опере совсем не сочетаются общий декор и потолок. Я умею спать в опере… ужас.

Я вообще везде умею спать (а ведь ещё даже не студент).

Мы нашли птичий рынок, там (внимание!) птички такие классные. Оранжевые попугаи!

А на улице рядом – классные жирные воробьи.

И Нотр Дам.

Нотр Дам!

Нотр Дам!!!

Очередь в него закрыта, посмотрим со стороны…

Я всех бросила и уехала в Лувр. Мона Лиза мне не понравилась. Всё остальное – очень. Ника особенно.

Теперь я уехала в Помпиду. Самая романтичная штука, которую я когда-либо творила – прождав полчаса в очереди и прометавшись час в поисках по центру, найти Поллока, порыдать над тем, что я вижу оригиналы Поллока, потом над тем, что их всего два, уйти пробовать фалафель.

Я почему-то умудрилась ни одну музейную кассу не найти и везде протопать контрабандой…

Мы снова поехали в Нотр Дам. Очередь такая, что мы быстрее приземлимся в Амстердаме, чем войдём в собор. Мы не попали в Нотр Дам…

Мы покидали в реку денег, чайки попытались их съесть, но надежда на возвращение у нас осталась. Факт – чайке пофигу, даже если ей в бок случайно прилетает монетка, пока она летит. Чайка и клювом не поведёт.

Мы снова в кришнаитском магазине. Из меня получается хорошенький кришнаит, вроде.

Гранадиллы в лавке зеленщика! Мои гранадиллы!!!

Хозяйский сын и его девушка посадили нас в такси. Париж, ты что, прощаешься уже?

Полтора часа сидения в аэропорту. Почему мы не могли эти полтора часа гулять?!

Супер-пробежка по Амстердаму, ибо один наш самолёт опоздал к другому. Но мы покупаем мамам цветы и бежим. Бежииииим.

Здравствуйте, дорогая Москва.

Не спать ещё несколько часов, топя маму во впечатлениях и подарках.






Я прошу, объясни,
От чего мне так больно,
От чего разверзается
Между рёбрами пропасть
И голова кружится так сильно,
Что я перестаю видеть

Я прошу, объясни,
От чего мне так страшно,
От чего я содрогаюсь
И молчу громче,
Чем когда-либо умела
Не_молчать

Я прошу, вылечи
Истерический стук крови в ушах,
Выключи
Размеренный ход часов,
Высмотри
Во мне свой последний шанс,
Вызволи
Душу из тела её оков,
Вытри
С меня свой взгляд.

    8 февраля 2017



Март

(21 февраля 2017)


Воздух соткан из чего-то большего, чем пустота и пыль.

    (с) дневник, 2016

До официального начала весны – 1 марта – осталась неделя. Люди вокруг меня, с ума сходя от предвкушения, чувствуют запах этого чудесного времени года, шепчут тихо уже мантрические фразы из песен: «уснём под снегом в январе, проснёмся в марте», «когда придёшь ты, весна?», «первое марта на календаре», «любая зима однажды закончится»[3 - Строчки из песен Операции Пластилин.]… И я шепчу, конечно – а как ещё-то? Считаем понедельники до лета: уже всего четырнадцать. Через девять понедельников мотор будет пульсировать в груди (да, ещё быстрее), а впереди останутся только дни улыбок.

Пока – последние несколько глотков едкого февраля. Как противное лекарство, особенно осточертевшее под конец болезни. Заставляешь себя каждое утро щуриться, дышать, вставать с постели и жить этой дурацкой зимней жизнью, которую из всех моих знакомых любит, по-моему, один Егор Гугаев.

Но на улице действительно совершенно особенный мартовский ветерок. И настроение внутри – открыть глаза! влюбиться в жизнь! танцевать, поймав экстаз! Оно не приходило ко мне с декабря. Радоваться весне – это так по-ОПшному[4 - Вы, наверное, догадались – но речь снова об Операции Пластилин.]. Наверное, просто потому, что нет никого более гармоничного, открытого и честного среди знакомых мне собирателей больших залов, чем состав Операции Пластилин. Какими титаническими усилиями они остаются такими?

То, что внутри, пытается превратить пост в очередное признание в прайдолюбви, но удержусь: я начинала не для этого.

Какой человек придумал календарь? Вот уж действительно был гений! Так искусно заставить людей (и котов) учащённо дышать просто от того, что злые двадцать восемь февральских дней почти канули в Лету, и на пороге стоит он, Март! В ярких салатовых джинсах, свитере и лёгком шарфе, без куртки, дурачок, и в тонких тряпочных кедах: такой же смешной и совсем-скоро-простуженный, как мы.

Я в восхищении. Это же искусство манипуляции во плоти. Сквозь века. Повсеместно. Пожмите от меня руку его реинкарнации, те, кто рядом, прошу! Даже часы ускоряют свой бег от того, что это последняя неделя зимы. И кажется, что мы будем счастливы всегда.

Иду ставить чайник, настежь открываю все окна и дверь, выношу из дома накопившийся хлам. Здравствуй, весна, пойдём гулять?

Интересно, как надолго хватит радостного запала, и скоро ли мы снова начнём мёрзнуть и прятаться по чьим-то прокуренным подъездам просто чтобы согреться?













такие мы сумасшедшие: всё время куда-то мчащиеся, что-то придумывающие, поющие, ловящие солнце, курящие весну

доверчивые: зачем-то же доверили друг другу весь свой мир, весь этот мир, все эти жизни, одну за другой, вечность

бесконечные: ведь у нас со всех сторон начало, мы не умеем стареть, мы из взрослых становимся не пожилыми, а снова юными, мы даже разучимся однажды разговаривать, но никогда – понимать друг друга

влюблённые: в каждое чайно-кофейное утро, в глаза своих друзей и улыбки незнакомцев, в города, в страны и просто в дома

нематериальные: просыпающиеся через утро в новых постелях, областях, регионах, мирах, телах

забытые: именно и только теми, кто клялся не забывать, потому что любому дураку ясно – никогда, никогда, никогда не надо верить в слова

рассеявшиеся: в запахе апреля, в свете и смехе, в километрах между, километрах от, километрах до

тёплые: даже в самый разгар зимы способные согреть друг друга, растопить лёд, которым так и норовит покрыться мир

и просто счастливые: потому что наши дороги друг друга нашли

    21 февраля 2017




Наизнанку

(20 марта 2017)


У меня нет таланта. У меня есть лишь умение перерабатывать в подобие таланта внешние ресурсы. Поэтому без них я – ничто.

    (с) дневник, 2017

Ох уж эта сумасшедшая моя жизнь! Я стекаю лишней водой с батареи огромной реальности. Каждый день оборачивается миллиардом событий, и среди всего этого так сложно не разбиться об очередной острый угол или край.

Я уже много лет твержу, что не умею завидовать. Нет, правда, ни один чужой успех никогда не вызывал во мне ничего, кроме искренней радости. И уж тем более я ни разу не удовлетворялась чужим несчастьем. Марго считает, у нас с ней нет совести, хотя на самом деле наша совесть работает просто наповал. Но иногда ей так хочется доказать всему миру вокруг, что мы бесстрашные, всесильные, что нас можно убить, а мы спустя одну самую короткую на свете ночь вновь пустимся в пляс, что я даже не спорю. Конечно, нет, какая совесть, Марго, ты о чём?

И всё же иногда у меня внутри саднит. Не от зависти к людям, а от чего-то вроде зависти к самой себе. Всё чаще я слышу восторженные, грустные или завистливые комментарии от окружающих, что им бы хотелось жить так, как я живу. Я же сгораю – а вокруг меня люди, которые прогорают ещё в несколько десятков раз сильнее. Настоящие герои, героизм которых, правда, чудовищно безразличен большинству людей на свете.

И так мне иногда не хватает правды в чужой зависти. В чужих требованиях. Ведь большинству людей кажется, что «талантливым» всё даётся легко. Я же знаю, что это не так – уж сколько талантов вокруг меня! А я к тому же ещё и совершенно без таланта. Возможность вытягивать домашнее обучение даётся лишь тем, что в свободное время я учусь, как будущий нобелевский лауреат, а ведь и в подмётки не гожусь людям с таким званием. Сказки пишутся и улучшаются от постоянной работы над ними и от попыток, ломая себя, учитывать чужие советы.

Вдохновение на всю мою жизнь берётся из одного – из людей. Из моих друзей, которых горячо люблю и которыми очень горжусь – честное слово, они классные! Из моих героев, таких, как Операция Пластилин или ПорноФильмы, настоящие гении, к тому же сумевшие достучаться до десятков тысяч сердец. И из любого незнакомца, на которого просто нужно посмотреть в подходящий момент. Часто вы смотрите в глаза случайным людям на улице, в автобусах и метро, в очередях за очередной пачкой Шалфея не проходящему несколько месяцев горлу?

Всё это, собственно, к чему? Нет ничего такого, чего вы не можете добиться. Я достигаю лишь минимальных вершин, и если кто-то считает, что для этого нужно быть гением – он ошибается. Требую признать меня как антипример этому тезису.



Силы ушли из тела все сразу, а потом какая-то дверь с английским замком захлопнулась, и они больше не могут попасть домой. Сколько же всего выжирают из человека Любовь, Доброе-Вечное и общественный транспорт.



20 марта 2017

Автобус, или несколько дней из жизни саппорта Операции Пластилин[5 - Было время, когда каждый второй мой текст – не меньше – назывался «текстом прайдолюбви». Из раза в раз находить новые слова, чтобы рассказать своим людям о том, что они для тебя значат, кажется огромным трудом. Пока ты не открываешь запись, в которую новые слова сыплются сами собой. Поскольку все эти тексты полны имён, которые, кроме как в них, нигде тут не фигурируют, я опустила большинство. Но автобус, нарисованный Васей и собранный у меня в гостиной на премьеру «Пилигримов», до сих пор кажется одной из самых замечательных вещей, к которым я в буквальном смысле приложила руку. Его историю я не могла вырезать из своей.]

Четверг. Я живу по принципу «успеть в три раза больше, чем всё, а ещё поймать Лику». Ловлю. Даже кормлю (обычно мне это несвойственно). Через полтора часа мы уже обе бежим куда-то дальше.

Пятница. Утро начинается после обеда с презентаций по физкультуре. Потом мы собираемся и выезжаем на завод. Встречаем Антона и Аню, приходим, нас всех вписывают на имя Антона, нам не хотят отдавать пенокартон и забор. Говорят, не довезём. Подбрасывают домой за пятьсот рублей. Согласно сведениям охраны, мы до сих пор на территории завода[6 - Прошло несколько лет, но, кажется, мы до сих пор там.].

Суббота. Начинаю снова с учёбы. С огромным трудом воспринимаю историю, ибо осознаю, что ко мне сейчас приедет столько людей, сколько мой дом в жизни не вмещал. Далее ситуация оказывается несколько более радужной, впрочем…

Приезжает Василиса. Впрягается в варку кофе. Приезжает Миша. Обнаруживаю, что потеряла паспорт. Ищем паспорт под «Властелин колец» с дубляжом от меня. Василиса уезжает. Ищем. Приезжают Костя и Эля. Разворачиваем автобус. Приезжает Полина.

Переформировываемся, отправляя Мишу и запал к Василию, а Костю и Элю – в Леруа Мерлен. Лика, Полина и я вырезаем автобус. Вырезаем пенокартон. Вырезаем газеты. Вырезаем паркет. Вырезаем целые деревни… ой, стоп, это я уже завралась.

Возвращаются Костя и Эля. К этому моменту готовы наши вырезки, самый ровный кусочек – на совести моей младшей сестры. Мы сидим и рисуем на обрезках пенокартона.

Дружно идём кушать. Святой-человек-мама устроила нам настоящий обед, а не кастрюлю какой-нибудь чечевицы, гречки и прочее, на что стоило надеяться. После обеда Эля и Полина разъезжаются по домам, а Костя приступает к автобусу. Процессом заинтересован папа, присоединяется. В общем хаосе я успеваю готовиться к зачёту по испанскому и всё ещё искать паспорт.

Ломается звук на телефоне. Возможно, навсегда. Усталая я без паспорта и половины телефона тоже почти сломалась, твержу: «Завтра будет кармический карт-бланш».

Воскресенье. 00:02. Я нахожу паспорт. Карма обнимет меня! Прыгаю по квартире, по чуть-чуть помогая Косте и папе. Наконец, они выдохнули совсем обессиленно и ушли спать. Я бдю, ловлю предложение помощи от Стаса, пишу миниатюру для будущей сказки, тоже ложусь спать.

Кажется, я не отдохнула. Кажется, я устала ещё больше. Костя будит меня в семь утра и требует завтрак. У меня хватает мужества встать, найти завтрак, посидеть с Костей и не умереть по пути в кровать. Где берёт мужество Костя – я вообще не знаю. Он герой.

В следующий раз я просыпаюсь, когда в дверь звонит ещё один наш герой – Стас. Включаюсь в варку кофе, подготовку к зачётам, варку, подготовку… На мужество Стаса и Кости смотрю сквозь это более чем влюблённо. В следующий раз пусть собирают себе памятник!

Где-то между всем приезжает Марго, мы снова едим, приезжает Эля, едим, приезжает Таня, кормим. Автобус готов! Самый красивый кусочек отрезали. Включаются вопросы транспортировки. Стас спит. К Косте в машину автобус не влезает, в общественный транспорт тоже рискуем просто не пройти. Костя уезжает с Элей и Таней. Мои великолепные родители загружают к себе все флешмобы и (вместо собственных дел) везут эту красоту в Йоту. Мы с Ликой и сестрой в последний момент суём в машину забор.

При создании этого забора ни один настоящий гопник не пострад… Я, играя в великое чудо коммуникации, припрегла настоящих гопников держать забор вместе с Ликой, пока стремительно кончающийся чёрный маркер выводит: «Про любовь: бабы дуры, жизнь дерьмо!» Радостно не соглашаюсь с лозунгом.

Мы с Марго, Ликой и Стасом едем в клуб на метро. Встречаем по пути сначала отдельных людей, а потом всю большую компанию Своих. Около тридцати объятий спустя, взяв Гошу и второго Костю, идём забирать из машины родителей всё своё добро. Дважды грустными глазами проводим мимо идущего директора группы, не замечающего автобус на голове у Гоши, балки, баннер, нас самих. Вылетает её святейшество Тонечка, обещает всё разрулить, медленно подтягиваются остальные. Когда вопрос с флешмобами наконец-то решён, я иду_бегу_скачу по рукам и объятиям. Люблю всех вокруг безумно.

В клубе долгое время лежу на полу с братом и его подругами, каждый второй идущий мимо спрашивает у меня, где «кто-нибудь». Чувствую себя если не гуглом, то уж точно тем самым легендарным столбом с тремя направлениями.

Тысячу раз заждавшись, потерявшись, найдясь, обнимаемся с каким-то случайным образом собранным филиалом прайда, «кричим, как группа перед выходом». Как только замолкаем, нашему крику в ответ слышится радостный галдёж зала, и тут же, несколько секунд спустя, включается клип.

Мы угораем уже до непосредственного начала концерта, а к первому флешмобу я успеваю пробежаться с питом, быть несколько раз уроненной не смотрящими под ноги людьми в слэм, заставить Марго сбегать и переписать сетлист.

«Следующая – пилигримы!» Выдёргиваю из пита Костю, тащу в конец зала, на нас и Машу со Стасом запускают верного фиолетового коня, мы, чёрт подери, рвём сердца – свои уж точно. Строили этого монстра не зря. Любимый новый старый бус, летящий сквозь раннюю зиму 19 марта!

Под конец песни мои руки отваливаются, не говоря уже о Маше, у которой, кажется, прямо на моих глазах растут бицепсы. Хочется умереть, но скакать и орать хочется сильнее.

Дальше я уже всё так смутно помню. Наши флешмобы один за другим, пропадающие из сетлиста песни, прекрасная мачта Стаса, несколько волшебных запалов и горений, влюбительный Кит от Серёжи Иващенко и Наташи Косяк, сёрклы, пит, едва не ошибочная батарея и, наконец, забор.

Надеюсь, его было видно, ибо к этому созданию у меня чувства практически материнские. Всё-таки это я – самый грамотный гопник Коля страны, справилась с двоеточием и запятой в нужных местах.

Несколько последних песен мы просто угораем. Я танцую в обнимку с Олей, Костей, мы мутим небольшую облепиху, превратившуюся в огромный обнимашковый шар, мы кричим, кричим, кричим.

Концерт кончается, прайд падает без сил, прайд кричит: Тоня, Тоня, Вася, Вася, почему вы делаете вид, что вы не с нами, Вася, Вася, воды, воды, Зарков, Зарков, Часы! Часы! мытониныкони, мытониныкони… Не скоро появляются силы на то, чтобы подняться и начать расходиться, да и разойтись – как можно? Долго ещё мы болтаем, орём, поём, обнимаемся.

Понедельник. Половина второго ночи. Я, ошибаясь в каждой второй букве, пишу этот текст, пытаюсь изобразить отчёт.

    Я люблю вас.
    Вы моя эйфория.
    Spasibo.



21 марта 2017

Вот так вот выходишь из дома прохладным июльским утром, а потом больше никогда не возвращаешься. Ибо тем вечером вместо тебя возвращается кто-то другой, обновлённый. Заново зачатый в мартапреле под свою первую Операцию Пластилин, заново выношенный бесконечным заучиванием и подъездным исполнением её песен, заново толкнувшийся на максидроме[7 - На этом фестивале я впервые услышала вживую Операцию Пластилин.], заново рождённый девятого июля на первом своём концерте ОП.

И со следующего утра начинается новая Жизнь. Жизнь, которая вымещает из памяти всё, что было до, иначе не хватит места. Жизнь, пишущаяся с большой буквы.

Ближайшие полгода Ты заново растёшь и воспитываешься под пристальным оком Прайда. Влюбляешься в новых людей, ощущаешь их, как собственную семью, иногда вписываешь или кормишь, взлетаешь уже в собственном творчестве благодаря попутному ветру, что в Них, начинаешь путешествовать по городам в поисках Своих и новых встреч со Своими.

И вот – что-то вроде завершающего этапа этого «зановоповзрослеть», когда вкладываешь хоть десятую часть от общего вклада в создание половины главных явлений зала, когда танцуешь до беспрестанного боя барабана в голове даже через несколько часов после окончания концерта, когда постоянно что-то куда-то несёшь, везёшь, кого-то выдёргиваешь и, не останавливаясь, Обнимаешь. Осталось разве что дважды перешагнуть черту совершеннолетия: в восемнадцать и «заново», когда доверят в руки первый фаер. Внутри себя я танцую от счастья быть частью Этого сумасшедшего и прекрасного Мира.

Операция Пластилин – для многих и многих людей это давно уже не просто музыка, не просто растасканные на цитаты, афиши и плакаты песни, не просто шесть лучших музыкантов на свете, не просто лучшая команда во главе с Тоней вокруг них. Для многих и многих Операция Пластилин – это синоним Любви. А ещё спасения, Жизни, воздуха, веры в завтра и в то, что можешь построить себя сам.

Однажды один очень мудрый и очень любимый человек сказал, что я ему нравлюсь – не в голове и не в теле, а в душе. И я не могу сказать того же об Операции Пластилин лишь потому, что год спустя они и есть моя душа.

Если вы ещё не слышали этого, включайте скорее. Если вы ещё не видели этого, то вы потеряли зря половину своей жизни, и осенью обязательно должны прийти на следующий концерт.

Вчера был не просто, вопреки всем нервам и косякам, самый лучший день. Вчера был какой-то кульминационный момент целой Жизни. Я желаю своей любимой группе только Выше! и Вверх! и я знаю, что они добьются этого. Ведь то, что ты отдаёшь, вернётся вдвойне, а они отдают себя целиком, до дна, до последней капельки пота, последнего аккорда и последнего эйфорического крика залу, после которого сорвётся голос и кончится концерт.

Мы часто говорим, что мы не фанаты. Мы слушатели и слышатели, мы, с позволения сказать, даже немного друзья. Но если честно, называться фанатом ОП не кажется мне оскорбительным. Ибо если от кого и фанатеть, то только от этих фантастических людей, их фантастической самоотдачи и музыки. Попробуйте. И вы не сможете остановиться.

ОП давно уже не те… начинавшие семь лет назад в новой инкарнации музыканты. ОП – это мелодия тысяч душ со всех концов нашей необъятной родины. Очень хочется, чтобы состав группы, уезжая полным сил и энергии, а возвращаясь без всего этого, всё-таки не возвращался пустым. Ведь из каждого города Толя, Катя, Настя, Ваня, Сержа и Лёша увозят не только уставших себя и инструменты, но и безусловную любовь аудитории.

Всем тем, кто со мною здесь и сейчас.





Скучная жизнь


Мне нравится находиться в дороге. Я скучаю по этому состоянию спокойного, многочасового СОЗЕРЦАНИЯ. Я хочу доверять себя дороге больше, чем даже людям. Пусть я сижу дома, моё состояние – это постоянный поиск чего-то и себя.

    (с) дневник, 2016

Иногда собственная жизнь кажется мне жутко скучной. Не в сравнении с чьей-то, да и вообще не в сравнении – просто я порой могла бы жить в десятки раз быстрее, и, оглядываясь с высоты этой воображаемой скорости на реальную, я чувствую, что ползу.

Я, честно, не люблю сравнения, но удивительность собственной жизни познаю только тогда, когда мне на неё указывают другие. Байрон, Шелли и Кольридж были прекрасными поэтами, исторически относимыми к одному периоду и одной школе. О них читают общие лекции. Они были знакомы. Все трое черпали вдохновение в путешествиях, но тогда как Байрон был лордом, а Шелли – хоть и бедным, но баронетом, Кольридж – десятый сын девонского пастора. И пока первые отправлялись в путь на кораблях, дороги Кольриджа были проложены между книжных строк. Будь я завистливой, я бы жутко завидовала Кольриджу: как я ни люблю читать, книжных строк мне недостаточно.

В конце 2016 я влюбилась в музыканта. Всеми правдами и неправдами мне хотелось быть с ним рядом, и я придумывала самые разные способы делать это: брала у него интервью, мирила с группой, в которой он играл задолго до того, и даже сочинила тур. Сначала я свела его со знакомыми музыкантами в Рязани и Тамбове, и мы съездили в эти города. Потому у меня появилась идея фикс – добраться до Перми, и мы набили точек на пути к этой цели. Тур состоялся в мои школьные каникулы, был не особо удачным (хотя в Перми я стояла на входе, ставила печати «оплачено», и туда действительно пришло много народу, а в Кирове, где вход был бесплатным, собрался целый зал).

Самое главное – в Перми моя подруга Катя Дроздова, к которой я так стремилась попасть, познакомила меня со своим другом Владом, а он – со своей подругой Катей. Той самой Катей, что через месяц стояла у меня на кухне (это было её первое путешествие) и убеждала издать книжку, на мои протесты в духе «а кто её верстать будет…» отвечая: «Я! Я научусь!» Той самой Катей, которая вдохновляет меня изо дня в день, умеет и нежно утешить, и решительно пнуть работать. Той самой Катей, которой покупают билеты в Москву, желая сделать мне сюрприз: завязав глаза, вложить в мою ладонь её ладонь, а потом вызвать нам общее такси до дома.

За ту неделю я успела побывать на концертах в четырёх городах. Всю дорогу было очень холодно, чем дальше – тем хуже; тем временем я ходила в катастрофически драных джинсах на капроновые колготки и рубашке на футболку. Для сравнения, сейчас я не то что в –30° в таком виде не выйду, даже в –5°. Во Владимире мы жались по магазинчикам и ночевали в самой дешёвой стрёмной съёмной квартире. У меня бзик на чистоте, мне страшно было принимать ванну, которую неизвестно-кто-неизвестно-когда, и Тоби положил на дно свою футболку и надел на меня свои носки. Хорошо, что ни один из нас тогда не знал, что ткань не спасает от грибка ногтей, или чего я там боялась.

В Нижнем Новгороде мы ночевали два часа в закрытом Макдональдсе на вокзале (вокруг кипела уборка, но нам разрешили остаться) и шесть – в сидячке очень красивого нового поезда. Настолько красивого и нового, что даже в туалетах там не пахло и было чисто, как в хорошем отеле. Концерт давали в единственном в России храме макаронного монстра – бога пастафарианцев. Меня забавлял местный жаргон и географические названия: «Я на свободе, еду на стрелку». А ещё было очень здорово кататься на фуникулёре из Нижнего в Бар, и я никак не могла поверить, что эти подвесные фургончики для кого-то – часть ежедневного пути на работу. (Три года спустя я увидела самолёт-маршрутку на Алтае).

В Кирове у Тоби был друг, который занимался покупкой квартир в строящихся домах, их отделкой и перепродажей. У него как раз была готовая квартира: нам притащили надувной матрас, бельё и два стула. Чтобы сварить себе пюрешку доширак, пришлось купить в ближайшем супермаркете кипятильник (и пакет батончиков рот-фронт – последнее, на что у нас оставались деньги). А ванна была вся в строительной грязи, но я это обнаружила, когда уже туда залезла, а Тоби и его рюкзак со всеми футболками были в магазине.

На самом деле Киров был хорош. Например, мы почему-то без денег до вечера гуляли, ели и даже катались на колесе обозрения – за красивые глаза в ворохе заснеженных ресниц, наверное. А вечером Тоби не только заплатили гонорар в пять тысяч, но и сообщили, что нас будут кормить. В итоге мы сидели с шеф-поваром ресторана и обсуждали нюансы приготовления салата «Цезарь» в монастырях Черногории[8 - Замените салат «Айсберг» на квашенную капусту, черри – на вяленые томаты, вместо пармезана потрите самый дешёвый сыр, который обычно плавят на тостах, в качестве жареной курочки используйте вот ту странную из столовских бутербродов, которая на вкус как плохая ветчина, заправьте всё это майонезом вместо уксуса и украсьте хлебушком крупными кусками – сушить до сухарей вовсе не стоит. Возможно, вам нравится «Цезарь» с перепелиным яйцом? Положите куриное. Целиком, резать не надо. То, что у вас получится, будет немного вкуснее, чем «Цезарь» из столовой монастыря в Черногории.]. Есть было неловко, потому что на самом деле концерт вышел убыточным: собравшаяся аудитория школьников не отбила бар, потому что заказывала в лучшем случае чай, а потом засидевшиеся гости прожгли кальяном диван.

Следующая ночь прошла в поезде до Перми. Утром я набрала в термос какого-то дикого на вкус кипятка: казалось, что он настаивался на мышиных трупах. Я сидела с соответствующим вкусу лицом в поезде и пыталась пить это, когда нам объявили, что мы доехали. И на вокзале оказалась Катя – моя Катя, с которой я переписывалась ежедневно уже несколько лет. В Перми мы ходили на конфетную фабрику, пили восхитительный ореховый какао, ночевали с Владовой кошкой-инопланетянкой и ели борщ его мамы. Я впервые увидела знаменитую планировку, когда между кухней и ванной окно, и пробовала легендарную местную шаурму ростом почти с меня.

На обратной дороге я сутки решала пробники ЕГЭ по математике и ни разу не ела, а потом мы не могли выйти из поезда и попасть на вокзал, потому что утром в Питере взорвали метро, и мы – мальчик с гитарой и девочка с рюкзаком – выглядели, по мнению охраны, как заправские террористы.

Это всего лишь неделя весенних каникул в десятом классе, пока одни мои одноклассники нежились на пляжах, а другие сидели дома. Никто из них не мог поверить в это приключение – только Макар, просто потому, что он был моим главным боевым товарищем по болтовне на уроках и чёрному юмору и знал, что я не вру. Но даже тогда мне казалось, что я жуть как скучно живу.

А если бы я хотела вывести из этой истории мораль, она была бы такова: скучать можно и перед телевизором дома, и перед окном скорого поезда, за которым стоит на речной воде Церковь Покрова на Нерли, столь любимая составителями тестов по истории. Но между этими двумя местами для скуки есть огромная разница, и вряд ли я когда-нибудь выберу дом.



4 апреля 2017

Около года и семи месяцев назад я в очередной раз познакомилась с Человеком, живущим за тридевять земель – в Перми. Встреча казалась мне невозможной, ведь я ни разу не выезжала по России дальше, чем до Петербурга.

Год спустя карта моих передвижений всё ещё не выходила за пределы центральной России, да и тут была ничтожно маленькой. Зыбкая надежда на встречу, ради которой нужно ехать на поезде сутки, таяла на глазах.

Но ещё через некоторое время в моей жизни откуда ни возьмись появился Антон (ТОБИ). Он оказался настолько приятным и внутренне близким мне человеком, что ни разу ни у меня, ни даже у моих родителей не возникло сомнений в том, что я могу на него положиться. И, начав с маленького – соседней Рязани – мы с ним потихоньку стали планировать тур. Я могла предположить Тамбов, могла даже представить, что мы доедем до Саратова, но это было пределом.

А потом, пока ещё даже не верилось, что это не просто мечта, Антон прислал мне билеты Владимир-Нижний-Киров-Пермь. До последнего я не могла начать собираться, планировать, и в итоге рюкзак заполнился необходимым только утром перед выездом, а еда в дорогу была куплена и вовсе по пути на вокзал.

Колючий, но прекрасный Владимир, ветреный, но очень весёлый Нижний Новгород, холодный, но невероятно приветливый Киров – и я уже смотрю в узкое окно верхней боковушки до Перми. Просыпаюсь в ужасе, что мы могли проехать свою станцию. Падаю с верхней полки на спящего Антона, чем его и бужу. Выглядываю в окно поезда Своего Человека. Душу в объятиях.

Даже сейчас, на следующий день после возвращения, всё это не кажется мне полностью реальным. Смешной Ё-бар, где музыкантов заставляют выступать в сменке, как школьников, трёхэтажный иконостас и ангелы с поросячьими рожицами, пермские конфеты со сгущёнкой, ореховый какао, уши и медведь, постоянная фотокорреспонденция друзьям Антона, вкуснющий ночной плов – всё это стало возможным благодаря моей чудесной Кате и её не менее чудесным друзьям. Спасибо ей и этой поездке за то, что я познакомилась с Владом и – удивительно, но так, кажется, зовут всех моих знакомых девушек в Перми – Катей[9 - Осенью 2018 выяснилось, что у меня также могут быть пермские подруги по имени Лена.].

Эти люди и события сделали мои выходные одними из лучших в жизни. Тяжёлый рабочий вдох перед следующими выходными, которые, увы, последние в этом туре. Но я очень надеюсь, что в скором времени мы с Антоном снова начнём заполнять собой пустоты на пути следования бесконечных электричек и поездов.

И никогда не нажимать на стопкран.











На грани сознания
Я шепчу строчки,
Которые когда-нибудь станут стихами,
Но не моими.
Я не умею.

Тишина разрушается,
Разбивается,
Дребезжит,
Моё время дрожит, трепещет, просит
Признаться тебе в любви.

Я не умею –
Стоит начать с этого.
Я уже несколько лет отчаянно боюсь
Омерзительного:
«Ты слишком маленькая».

Я чувствую себя чьим-то флешбеком.
Здравствуй, с добрым утром.
Проходи.
Ты долго меня искал?
Отвечай шёпотом.

Облака обрушились.
Свинцовые.
Тяжёлые.
Как то, что я к тебе чувствую,
Что гремит у меня внутри.
Я
Тебя
Ненавижу.
С добрым утром.
Один шаг.

    16 марта 2017



Запретные слова


Ты выстрелил мне в спину такими словами…

    (с) Alai Oli, «Город превращается в море»

В детстве мама запрещала мне даже в сердцах говорить «ненавижу сестру» и другие злые слова. Крикнув такое, я всегда после раскаивалась и извинялась, и даже в момент крика в глубине души знала, что это неправда. Но всё-таки я не понимала, почему эти слова запрещены.

Теперь, правда, у меня тоже есть речевые табу. И слово «ненавижу» запрещено, как когда-то было запрещено у мамы. Потому что – об этом я уже говорила – нельзя смотреть через призму ненависти. Нельзя даже простым криком впускать в свой мир зло.

Правда, причина появления у меня табу в другом. Однажды – 7 февраля 2015 года – парень, в которого я была влюблена (и с которым, вроде как, встречалась несколько месяцев), сообщил мне, что у нас ничего не получится, потому что я «слишком маленькая», и он «не может воспринимать меня как девушку».

«Слишком маленькая» – это всего два слова. Но эти два слова ещё почти пять лет горели на мне свежевыжженным клеймом. Что бы я ни делала, я помнила: я слишком маленькая. И причину всех моих проблем во взаимоотношениях с людьми я видела в том, что я слишком маленькая.

Через двенадцать дней после 7 февраля Женя писал мне, что я слишком долго страдаю по поводу этих слов. Если я не ошиблась в подсчётах (я не сильна в математике), то прошло ещё примерно 140 раз по двенадцать дней, прежде чем я перестала страдать от этого – не напрямую, конечно, но страдать.

Мой комплекс на эту тему был таким глубоким, что его чувствовали другие. Доходило до того, что люди, перед которыми я отчаянно не хотела быть маленькой, воспринимали меня так. Когда кто-то переживает за меня, я часто говорю: «Посмотри – ну кто захочет меня обидеть? Все хотят только защищать, ведь я такая милая и маленькая». На самом деле эта шутка насквозь просолена слезами, которые «слишком маленькая» Арина лила несколько лет, закутавшись в те слова, как в покрывало из тёрна. Я неосознанно, но специально вела себя как «слишком маленькая», повесив на себя это клеймо.

По правде говоря, всё это до сих пор мне аукается. Друзья по-прежнему виновато смотрят на меня и говорят что-то вроде «малыш, мне кажется, мы тебя портим», а некоторые стабильно хотя бы раз в два месяца пишут удивлённое: «Боже, в моей голове ты всё ещё маленькая для этого!» Что бы они не имели в виду под «этим» – о, там миллионы вариантов.

У меня большие проблемы с «эйджизмом». Отвечая штампом на штамп, я обзывала «эйджистами» всех, кто пытался убедить меня в чём-то, апеллируя к своему старшинству. «Эйджистами» были даже родители с их мудрыми взрослыми советами и учителя, но с родителей и учителей этот штамп упал в первую очередь. Хотя когда фразы в духе «поживёшь – увидишь» мне говорит любимый человек, у меня до сих пор внутри рушатся небоскрёбы. Хорошо хоть, я научилась не реагировать на это истерическим криком: «Скажи ещё, что я для тебя слишком маленькая! Ты ведь так подумал?!»

В общем, к чему я это: «я ненавижу» – очень сильные слова. Мне страшно, когда их в сердцах говорят при мне, потому что я знаю, как больно бьют слова – а слова, сказанные в горячке, бьют ещё больнее. Даже куда более слабые и страшные, чем «ненавижу» – например, слова «маленький» или «слишком».



10 апреля 2017

«И я вышел в апрель, в рваных кедах на снег…»

    (с) Операция Пластилин, «Ультрафиолет»



Весной всё время кажется, что вот ещё немного – и всё изменится, появятся силы. Откроется какое-то особое новое зрение.

Но вот уже близится середина апреля, а этого всё нет. И только странное предчувствие покоя не даёт до конца опустить лапы.

В апреле готовятся распускаться мягкие зелёные листья.

И каждый человек – это тоже немного лист.

Я думаю, осталось уже немного ждать.

И я выхожу в апрель.

Рваные кеды. Последний снег.

И первое исполнение нового, каждый день.





А у нас с тобой неделю идут дожди.
Ты заливаешь плохую погоду плохим вином.
Я считаю серые капельки за окном
И схожу с ума, не совсем, но почти-почти.

А у нас с тобой сломались от ветра зонты.
Ты примеряешь к венам разбитые спицы.
Я не кричу, умоляя остановиться;
Я повторяю всё то, что делаешь ты.

А у нас с тобой упало солнце за горизонт.
И не поднимется, видно, совсем нет сил.
Солнце сидит там, как бы ты ни просил
Выйти, чтобы мы не упали совсем на дно.

А у нас с тобой кружится голова –
На двоих одна, да и та без особых мозгов.
Я смотрю за окно и спрашиваю: «Ты готов?»
Ты ступаешь на радугу и забываешь слова.

А у нас с тобой под ногами блестит океан,
Рассыпая на капли семь извечных цветов.
А у нас с тобой – судьбы грязных бездомных котов,
Мы мурчим друг от друга и голода по утрам.

    27 мая 2017



Пустота

(1 июня 2017)


А вот так вот просто – пустота. Всё и всех поглощающая. Безмолвная, великая и прекрасная. Пустота.

Такая добрая, всех готовая принять в свой дом, всех обнимающая, всех называющая своими детьми. Пустота.

И вот уже она – это и ты, и я, и тот твой друг (ты уже не помнишь, как его зовут, да?), он канул туда, в эту пустоту.

Мы боимся, трясёмся от ужаса в грязных переулках своей памяти, видя, как она поглощает день за днём и человека за человеком. А потом – даже улицу за улицей, город за городом, однажды – целые планеты, хорошо, что мы уже не увидим, сердце бы от страха разорвалось.

Пытаемся что-то выкрикнуть, чтобы остаться здесь, на этой земле. Некоторым удаётся – и нам, возможно, удастся. Я напишу книгу, ты будешь висеть в третьяковской галерее, в золочёной рамке, сама – среди своих картин. Я даже не сразу задохнусь бумажной пылью, а тебе ещё хватит ненадолго крепости шеи, но потом… пустота.

И у всех у них – пустота. У Баха, у да Винчи, у Аристотеля, даже Клеопатру не спасёт её тысячи лет спустя известная красота.

Потому что кто и что не делал бы, всё канет в Лету. И Лета тоже канет сама в себя. Ты можешь остаться в человеческой истории, но человек не останется в мировой.

Потому что человек – страшный вирус, от которого должна однажды всё-таки избавиться планета (ведь всё всегда хорошо кончается).

Потому что нет ничего лицемернее, чем нам кричать о том, что мы должны спасти Землю, потому что это мы каждым вдохом, каждым шагом, каждым своим днём убиваем её, насилуем, оставляем на ней глубокие страшные шрамы. На память.

До тех пор, пока она не зайдётся в бреду настолько сильно, что потянется таки за антибиотиком, и за три дня тремя таблетками всех нас наконец сотрёт, забудет.

Чтобы мы стали пустотой.

Чтобы мы замкнулись в том, чем всегда были.

Больше всего на свете я боюсь пустоты.

(Больше всего на свете я боюсь себя.)




Протагонист


Краше сказок няниных страна: что в рай – что в Пермь…

    (с) Марина Цветаева, «Сибирь»

Подводя итоги в конце каждого года, я признаюсь, что измеряю его не в успехах, не в прочитанных книжках и сданных экзаменах, не в событиях даже, а в людях. Ещё на этапе черновика я отправила эту книгу пяти людям: четверо следили за ней по мере появления новых глав, один стал редактором. Эти люди – мои самые близкие друзья: Варя, Катя, Орлуша, Полина и Боря.

Сейчас я вспоминаю 2017 год, первую половину которого мне срывало крышу внезапно обретённой свободой: от точки на карте, безвылазного сидения дома, секретности своего творчества (в начале я очень стеснялась его показывать), секретов в принципе. Вторая половина получилась куда хуже – начался выпускной класс, а заодно трансформации в Операции Пластилин, которые я, как и многие в прайде, долго не могла принять.

Помню, как в октябре мы с Полиной рыдали в клубе RED под «Придурка»: «Я сам придумал / и сам же рушу / осенним ливнем / все наши храмы»[10 - Цитата из песни Операции Пластилин.]. Нам тогда казалось, что именно это Толя и делает: сам же рушит, осенним ливнем, наши храмы. Трагедия, которую мы во многом сами себе надумали, была для меня такой огромной, что вслед за храмами порушилась я сама.

Хотя сейчас, если честно, уже так сложно всё это вспомнить… Потому что главный и почти единственный итог 2017, который сразу возникает в моей памяти – это Катя. Подарок судьбы, который я даже не сразу смогла оценить по достоинству: в смысле, я, конечно, была в восторге от этой девушки, но нельзя было и представить (до сих пор сложно), какую важную роль она сыграет в моей жизни.

Мы познакомились первого апреля. У моей первой Кати, ради которой и была придумана вся эта сложная поездка не то в Пермь, не то до Перми, заболела бабушка. Катя ночевала в больнице и не могла принять нас у себя дома, поэтому попросила друга Влада сделать это. Влад помимо нас позвал ночевать ещё одну свою близкую подругу, тоже Катю.

Через месяц эта новая Катя сидела у меня на кухне. Мне с ней было очень приятно и очень неловко ещё в первую встречу от того, что я ей нравилась гораздо больше, чем готова была нравиться чужому человеку. У меня сложные отношения со словом «фанат», но если использовать его в положительном ключе – думаю, Катя была моим первым фанатом до того, как стала моим другом.

Тогда она провела у меня почти неделю, и всё это время мы почти не спали, потому что ночи напролёт читали друг другу стихи, рассказывая, что они для нас значат. Катя стала первым человеком, которому я читала собственные стихи, и первым, про кого они ясно писались. С тех пор после каждой встречи с ней я что-то пишу, потому что она: влюблённая в то, что делает и в тех, кто её окружает, самоотверженно кидающаяся в любую новую интересную работу, авантюристка и странница по натуре, настоящий друг – моё вдохновение. А больше всего вдохновляет её позиция «пока не умею, но через несколько дней буду уметь». Когда Катя говорит так, не нужно бояться, что через несколько дней она будет уметь тяп-ляп. Она успеет изучить огромное количество информации, попрактиковаться и стать виртуозом.

Мне даже кажется, что она умеет абсолютно всё. Ей просто нужна пара дней, чтобы откопать в себе нужное умение.

Ещё одна удивительная черта – это умение смотреть «над». Приехав ко мне в первый раз, она спросила, почему же я не издаю свою книгу сказок. Я принялась придумывать причины – потому что не понимаю процесс, некому верстать, создавать дизайн, собирать концепцию, да и средств нет… Через полтора месяца был объявлен сбор денег, и хотя процесс оказался гораздо сложнее и дольше, чем думала я, окрылённая подаренным Катей всемогуществом, книга действительно увидела свет.

Настоящий ответ на вопрос «Почему?» звучал так: потому что я не верю, что это сейчас возможно, и никто не верит. Я мечтала издать книгу; Женя хотел сделать мне подарок на день рождения, заказав книжку с моими сказками маленьким тиражом «для своих». Но на самом деле нужно было не мечтать, а делать – и тогда маленького тиража оказалось недостаточно. Мы заказали 500 экземпляров, а год спустя у меня на руках остался только брак.

Распродать тираж в 500 книг за год – не так-то много? Наверное. Но мы не рекламировали его, не продавали в книжных магазинах – во-первых, не умели, а во-вторых, в этом просто не было нужды.

Благодаря Катиной, может, немного наивной вере в меня я получила крылья. И какой бы прекрасной ни была эта история, она – только один из примеров того, как удивительно этот человек влияет на мир вокруг.

Провожая её на вокзале, я зашла в поезд и села. Мы держались за руки, обнимались и, наверное, плакали; несколько дней назад я встречала на Ярославском знакомую, а теперь отпускала один из центров своей Вселенной. Отчаянно хотелось притвориться, что у меня есть билет, и когда проводники призывали провожающих покинуть вагон, я пропустила их крики мимо ушей. Наверное, тот вагон я так и не покинула, частью себя доехав до Перми вместе с Катей.

А самое смешное – я не разобралась тогда в своих чувствах. И, снова оказавшись в сутках пути друг от друга, мы почти не общались – по моей вине. Мне было очень приятно и интересно с ней, но тогда казалось, что нет необходимости в общении; впрочем, у меня тогда вообще толком не было этой «необходимости» (на самом деле: желания и осознания важности).

Через полгода мы ехали в трамвае от Бауманской, сидя на колёсном горбе между сидениями, снова держась за руки – в тот день я писала Кате шуточные стихи:



Знаешь, Катя, я теперь знаю, что значит слово «боль».

Это когда в туалете веганского кафе

Ты открываешь бутылку с надписью «корвалол»,

И этиловый спирт

на твоей

губе.

Единственное собственное стихотворение, которое я знаю наизусть.

Творчество – может быть, только моё, но я верю, что творчество вообще – держится на людях – главных героях жизни автора. В том, что сегодня представляет из себя мой проект «Ритм Фиолетовых Сердец», первым протагонистом стала Катя.

А теперь – о том же самом, но словами трёхлетней давности…









Нравишься


«Ты мне нравишься», – говорят стены
Одинокого апрельского города,
Мокрого, как упавшая в лужу кошка,
Дрожащая без надежды согреться.

«Ты мне нравишься», – уверяет город,
Полагая, что я могу его послушать,
Что я вижу хоть что-то за пределами
5,5 дюймов своего телефонного экрана.

«Ты мне нравишься», – шепчет ветер,
Заставляет самодовольно улыбаться,
Корчить прохожим странные рожи
И читать стихи шёпотом себе под нос.

«Ты мне нравишься», – смотрит вслед поезду,
На котором уезжают осколки сердца
Того глупого волшебника, который
Исписал этими словами абсолютно всё.

    27 мая 2017


21 мая 2017

Меньше месяца спустя Катя, прежде никуда особо не уезжавшая, срывается в Москву, такую страшную и большую иногда даже для нас, её прирождённых жителей. И приезжает. И, конечно, ничуть не ошибается, когда решает вот так вот с головой броситься в приключения.

Потому что Катя – она какая-то волшебная. Все люди вокруг неё, как по командованию военкафедры Небесной Канцелярии, вытягивают руки по швам и становятся чудесными. Нет, правда, мне вот везёт на людей, но так, как в эти несколько майских дней вместе с Катей, мне на них не везло никогда.

«Наверное, просто нам близко то, чем мы сами живём», – как я люблю повторять за слушанным когда-то Трофимом[11 - Цитата из песни «Я привык улыбаться людям».].

Кажется, когда любишь искусство, но несколько месяцев яро давишь в себе жажду на сутки закрыться в комнате с томиками главных в своей жизни поэтов, Что-то внутри тебя натягивается, а потом лопается, и ты, захлёбываясь, читаешь и читаешь стихи. Невероятное везение – в такой день найти себе слушателя. Молчу уже о том, чтобы оказаться рядом с человеком, в котором точно так же натянулось и лопнуло это Что-то.

И вот мы с Катей, и с рйном, и с Володей Котляровым, и с Таирни, и с Евтушенко, и с Крис Аивер, и много с кем ещё встречали, сидя все вместе на моей огромной кровати и редко запивая строчки чаем, рассвет. И слишком поздно приходило осознание, что можно же было сидеть не на кровати, а на улице.

Гулять до упаду, на каждом шагу ввязываясь в невероятно удачные приключения: купить книгу, договориться с продавцом о встрече, а в итоге увидеть на выходе из метро самого её автора, заспанного и совершенно домашнего; проблуждать полчаса от метро, но найти огромный фестиваль, завершает который её любимый исполнитель, и оказаться возле сцены, пройдя сквозь десятки тысяч людей; отправиться в путешествие к таинственному и неизведанному дизайн-заводу Flacon и купить розовые носки; спросить дорогу к Третьяковке от метро у экскурсовода той самой Третьяковки и выслушать целую небольшую лекцию о всех окрестных зданиях; встретить в метро безумно качественно перепевающих любимые песни музыкантов; и, конечно, везде бежать, всюду опаздывать, задыхаться, путаться в полах пончо, но бежать, бежать, бежать, стирая в пыль старые кеды. А потом снова вместе встречать рассвет, говоря об искусстве, не давать друг другу упасть от усталости и решать все самые сложные жизненные вопросы, кидая волшебную монетку.






Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=64105827) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Цитата из песни «Шелест Утренних Звёзд».




2


Названия альбомов Операции Пластилин.




3


Строчки из песен Операции Пластилин.




4


Вы, наверное, догадались – но речь снова об Операции Пластилин.




5


Было время, когда каждый второй мой текст – не меньше – назывался «текстом прайдолюбви». Из раза в раз находить новые слова, чтобы рассказать своим людям о том, что они для тебя значат, кажется огромным трудом. Пока ты не открываешь запись, в которую новые слова сыплются сами собой. Поскольку все эти тексты полны имён, которые, кроме как в них, нигде тут не фигурируют, я опустила большинство. Но автобус, нарисованный Васей и собранный у меня в гостиной на премьеру «Пилигримов», до сих пор кажется одной из самых замечательных вещей, к которым я в буквальном смысле приложила руку. Его историю я не могла вырезать из своей.




6


Прошло несколько лет, но, кажется, мы до сих пор там.




7


На этом фестивале я впервые услышала вживую Операцию Пластилин.




8


Замените салат «Айсберг» на квашенную капусту, черри – на вяленые томаты, вместо пармезана потрите самый дешёвый сыр, который обычно плавят на тостах, в качестве жареной курочки используйте вот ту странную из столовских бутербродов, которая на вкус как плохая ветчина, заправьте всё это майонезом вместо уксуса и украсьте хлебушком крупными кусками – сушить до сухарей вовсе не стоит. Возможно, вам нравится «Цезарь» с перепелиным яйцом? Положите куриное. Целиком, резать не надо. То, что у вас получится, будет немного вкуснее, чем «Цезарь» из столовой монастыря в Черногории.




9


Осенью 2018 выяснилось, что у меня также могут быть пермские подруги по имени Лена.




10


Цитата из песни Операции Пластилин.




11


Цитата из песни «Я привык улыбаться людям».