Книга - Операция «Гербалайф»

Операция «Гербалайф»
Максим Кустодиев


В новой повести Максима Кустодиева его герои – Сергей Данилов и Полина Филатова, известные по другим произведениям автора, в который раз оказываются вовлеченными в полную опасностей ситуацию. Все начинается с того, что неуловимый маньяк, разыскиваемый правоохранительными органами столицы, устанавливает контакт с Сергеем. Дело осложняется тем, что откуда не возьмись возникает безжалостный злодей из прошлого и затевает свою игру.

Содержит нецензурную брань.





Максим Кустодиев

Операция «Гербалайф»





Пролог



15 июня 1999 года, вторник

В начале лета в эти утренние часы в московском парке Сокольники было чудо как хорошо! Запах сирени, теплой травы и каких-то деревьев, названий которых Боря Квадрат, разумеется, не знал, радовал и настраивал на исключительно мирный лад. Хотелось петь! Но расслабляться нельзя, никогда, этому учили старшие, да это и понятно.

Боря энергично топал где по дорожкам парка, где напрямик через некое подобие леса.

Кличку Квадрат он получил за широкие плечи. К этим плечам полагалась крепкая борцовская шея, украшенная золотой цепью в палец толщиной, накачанные руки и ноги и огромный выпирающий живот, правильнее сказать, пузо, туго обтянутое черной майкой с надписью на непонятном финском языке. Пузо это, несмотря на чрезвычайные размеры, смотрелось вполне органично. Боря был рядовым бандитом, и на лице его завсегда, кроме тех случаев, когда он разговаривал со старшими товарищами, сохранялось свирепое и наглое выражение.

Старшие заставляли Борю Квадрата и других бойцов заниматься спортом, таскать железо, бегать. Надо – так надо! В Сокольниках он должен был встретиться с пацанами, собирались с утречка, пока не жарко, попинать мячик. На плече у Бори болталась сумка с нехитрым футбольным инвентарем.

Неожиданно Боря Квадрат притормозил – ему захотелось справить малую нужду. И он сделал все, что захотел, прямо на глазах у молодой мамы с колясочкой, женщина скромно отвернулась. А зря – вообще-то есть, на что посмотреть. До этого он шел минут десять, никого не встречая, парк как будто вымер. А здесь, на аллейке – на тебе – тетка с коляской, так что теперь, прятаться?

Разглядывая молодую мамашу, Боря спокойно застегнул молнию и вдруг услышал шорох в кустах справа, мелькнула красная шапочка с длинным козырьком. Квадрат знал, что всегда надо сечь поляну, то есть быть начеку. Но неужели нельзя на секунду расслабиться, даже когда писаешь? Оказывается, нельзя – враги выбрали именно этот удачный момент.

Тот, кто напялил на себя красную шапочку, никак не походил на маленькую девочку с лукошком – скорее, на серого волка. Боря Квадрат почувствовал на своей шее удавку, он инстинктивно набычился и схватился обеими руками за тонкую струну, которая передавливала ему горло. При этом Боря подогнул колени, рассчитывая в падении увлечь за собою напавшего, а уж когда они с ним окажутся на земле, или, говоря языком спортивной борьбы, в партере, там уж мы поглядим, кто кого… И на какой-то миг показалось, что задуманное удалось, хватка, стиснувшая горло, ослабла. Но сразу же на голову Бори обрушился страшной силы удар.

Удар не был смертельным, но Боря Квадрат весь обмяк и уже безо всякого сопротивления позволил удушить себя.

Муниципальная милиция отнеслась к очередному “висяку” без энтузиазма. Дело тухлое и скучное в своей обыденности. Золотая цепь, документы, бумажник – ничего не взято. Явно, что не ограбление. Личность убитого – тут двух мнений нет, что из себя представлял убитый. Стало быть, рядовая криминальная разборка. Отличающаяся разве что наглостью – среди бела дня, рядом на аллее люди. Единственный свидетель – дама с коляской – издалека видела высокого мужчину в красной жокейской шапочке, ничего примечательного вспомнить не смогла. Да еще на месте преступления остался свежий, четкий отпечаток ботинка 46-го размера. Неизвестно, правда, чей. Что-нибудь еще? Был телефонный звонок на пульт дежурного по городу. Сразу после убийства, по времени совпадает. Позвонивший взял вину на себя. Он назвался? Да, фамилия странная, Гольдфарб, нет, иначе, кажется, Гербфайн. Но уж не Иванов, это точно.




Глава первая. Он появляется



16 июня 1999 года, среда

Любовь Петровна Крылечкина с молчаливым осуждением наблюдала пируэты трех голых ведьм на помосте.

Любовь Петровна располагалась за кулисами в правой части, а напротив нее через сцену симметричную позицию занимал Олег, водитель их театрального фургончика. Сама Любовь Петровна заведовала реквизитом, но в целях экономии и она, и водитель изображали ратников. Оба они были одеты в сделанные из толстой веревки кольчуги, и в нужный момент им надлежало энергично выскакивать на сцену. Но до этого еще далеко. Пока же репетировали начало четвертого акта.

– У меня заныли кости, – сказала одна из ведьм, которая постарше. – Значит, жди дурного гостя. Крюк, с петли слети, пришельца впусти.

– Эй, черные полуночные ведьмы, – приветливо заговорил Данилов, – чем заняты вы?

– Несказанным делом.

– Где б ваши знанья вы не почерпнули, я ими заклинаю вас, ответьте…

Все три ведьмы были абсолютно голые. Две из них – молодые, гладкие красотки, а третья, судя по всему, бывшая красавица, с отвисшими грудями и животом. А туда же – бегает по сцене в чем мать родила! Причем, все трое как бы скачут верхом на метле, и все трое производят скользящие, эротические движения со своими метелками.

Ну, а почему бы и нет? Почему Гамлет у Любимова может играть на гитаре? Главный режиссер и художественный руководитель Экспериментального молодежного театра Эрнест Дукатис хорошо знал, что надо делать. Он без колебаний брался за Стринберга, за Шексприра, за все, что угодно.

Эрнест Дукатис был искренне предан театру. В свои 39 лет он был весьма известным театральным деятелем, признанным “генератором идей”, причем известность его носила оттенок скандальности. Ни разу с тех пор, как более двадцати лет назад он поступил в Харьковский театральный институт, Дукатис не пожалел о выбранной профессии. Правда, именно театральным режиссером он стал не сразу. Вначале повертелся на телестудии, в Донецке, потом в Москве.

На телевидении ему не понравилось – слишком большая аудитория подчиняет себе художника. Художник же по натуре завоеватель, он должен навязывать публике свое сокровенное. А когда публики много, ей ничего не навяжешь, напротив, она сама переварит любого, заставит угождать себе, своим скучным, банальным вкусам. Подобно тому, говорил Дукатис, как огромная китайская масса переварила своих завоевателей-монголов.

Сейчас, показывая Сергею Данилову некоторые азы фехтования, Эрнест вспоминал свою молодость, свои первые уроки в театральном, веселое студенческое время.

Учиться было легко, Эрнест почти сразу же стал первым на курсе, и, конечно, был первым не только в учебе. Он пел, играл на гитаре, показывал фокусы, ловко рассказывал и изображал всякие анекдоты. А в другой раз, ничто человеческое ему не интересно, бывало, не пил, не бутафорил, только ощупывал очередную компанию насмешливыми глазами, согнувшись, нахохлившись, сложив свои длинные кости. И лишь изредка выдавал ремарки… Но какие! Друзья и случайные свидетели запоминали его перлы и после еще долго пересказывали на разные лады. Да, хорошее было время! Слава, известность – все это пришло потом, но, казалось, никогда его не обожали так, как тогда, в дни студенческой молодости.

За годы учебы он, Эрнест Дукатис, основательно помучил преподавателей своей оригинальностью, можно даже сказать, одиозностью. Во всем, представьте, он умел найти свежий подход. Нельзя сказать, чтобы это не ценилось, но в его случае оригинальность суждений и поступков казалась всем как бы излишней.

– Это ведь меч у тебя, – строго сказал Дукатис Сергею Данилову. – Что же ты машешь им как курица лапой?

Именно так, этими же словами наставлял его, длинного нескладного студента Дукатиса старший преподаватель Зинчук, и добавлял как бы с удивлением: “Большой оригинал”! И именно Зинчук, с которым они долго и часто беседовали по душам, внушил ему мысль о его, Дукатиса, избранности, а скорее даже, не внушил, а просто открыл на это глаза.

Действительно, Эрнест Дукатис – не вполне обычный человек. Он только внешне похож на других людей, хотя и внешность его нельзя назвать банальной. Но главное – это интеллект. Нынче Дукатис и не думает выпячивать его, выставлять напоказ. А зачем? Имеющий очи – да увидит.

Вот раньше, в те далекие годы, когда он радовался жизни как молодой жеребец, он и в самом деле чудил. Эх, что только он не вытворял в те годы, какие только приключения не начинались у “стеклянной струи” – фонтана в центре Харькова, где Эрнест каждый вечер встречался со своими друзьями! Сказать, что они всегда уважали закон, было бы неправдой, однако во всем, что изобретал Дукатис, присутствовала столь тщательная продуманность, что даже самые опасные приключения оканчивались успешно. Он очень продуманный, Эрнест Дукатис.

– Я очень продуманный, – сказал Дукатис, разглядывая Полину Филатову так, как если бы она была насекомым, в лучшем случае, несмышленым младенцем. Впрочем, Дукатис непроизвольно одаривал таким взглядом всякого своего собеседника. Полина, что несомненно, была так хороша собой, что на лице Дукатиса помимо прочего отражалось и нечто вроде сексуального интереса.

Безотчетно кокетничая со своим любимым режиссером, Полина сидела на стуле очень прямо, отчего грудь ее соблазнительно выпирала вперед. Что удивительно, когда Полина была на сцене, причем, в весьма откровенном виде, у них в спектаклях это сплошь и рядом, Дукатис всех ее прелестей практически не замечал, она являла собою разновидность абстрактного сценического материала, из которого он, Режиссер от Бога, творил свою нетленку. Теперь же, в атмосфере теплого дня на террасе уличного кафе все это выглядело по-другому. И даже пень в весенний день, трогательно подумал о себе Дукатис. Хотя весна-то уже закончилась, лето на дворе, мысленно поправился он с несвойственной по отношению к себе беспощадностью.

– И все-таки, Эрнест Ромуальдович, как вы решились сделать Данилова Макбетом?

Вслед за Полиной Дукатис взглянул на длинную фигуру Сергея Данилова, который пробирался к их столику, неся поднос с мороженным.

– Самообслуживание, – улыбнулся Данилов. – Угощайтесь!

– Я очень продуманный, – повторил Дукатис, возвращаясь к прерванному разговору. – “Макбета” я вынашивал целых четыре года. Когда ты привела Серегу, я понял: все, можно начинать! – говоря это, Дукатис положил на плечо Сергею свою горячую потную ладонь размером с хорошую лопату. Сергей поморщился, что-то невнятно промычал полным ртом, он торопливо поглощал мороженное. – Серега – это, я тебе скажу, большая удача, – доверительно сообщил Дукатис Полине. – Ты только посмотри на него! Самородок! – и оба они уставились на Данилова.

– Я не люблю растаявшее, – извиняющимся тоном пояснил Сергей, запихивая в себя остатки мороженного.

– А мне кажется, Эрнест Ромуальдович, покамест ему недостает уверенности, – задумчиво разглядывая Сергея, произнесла Полина. – Самородок, да, я знаю. А уверенность придет.

– Нет-нет, уверенность – ни в коем случае, – Дукатис энергично замотал головой, и при этом его длинные волосы, собранные сзади в пучок наподобие конского хвоста, описали живописную дугу. – Макбет и должен быть неуверенным в себе, даже более того, сомнамбулическим.

– Вот как? – удивилась Полина, закидывая ногу за ногу. – Но он же король шотландский.

– Да, я король, – сказал Данилов.

– Ему еще учиться и учиться.

– Великие знания не всегда уместны, – возразил Дукатис. – Чему, собственно могут научить в театральном вузе? Отчетливо произносить по-русски слова со сцены? Ну, так это он умеет, совсем неплохо, и даже разными голосами.

– У меня редкий дар имитатора, – с комической серьезностью подтвердил Данилов.

– Что еще? Выражать чувства заученными движениями глаз и рук – так этого не надо.

– Не согласна! Артисты – это особые люди! Это даже не профессия, это образ жизни. Нельзя же стать бывшим артистом как нельзя стать бывшим орловским скакуном.

– Так и я о том же, – ласково сказал Дукатис. – Нет такого человека, который не был бы актером, потенциальным или реально работающим. Надо только подобрать для него подходящую роль.

– Но почему Макбет должен быть неуверенным в себе, Эрнест Ромуальдович?

Данилов доел свое мороженное и лениво смотрел по сторонам. Ему не слишком нравилось, что говорили про него, как если бы он отсутствовал. И вообще “теоретические” разговоры его утомляли.

– Почему? Наверное, это можно объяснить, – раздумчиво произнес Дукатис. – Хотя такие объяснения вообще-то неуместны.

Всем своим видом Дукатис показывал, что он еще не решил, стоит ли делиться сокровенным. Полина, однако, приготовилась слушать, пожирая Эрнеста Ромуальдовича полными восхищения глазами. Хорошо все-таки, подумала она, что им с Сережей довелось подружиться с Дукатисом, если вообще можно подружиться с человеком, воспринимающего самого себя как недосягаемую горную вершину. Но в этом, казалось, нет никакого вызова, все правильно, так, извинительный штрих в характере великого мастера.

Величие человека, думал между тем Дукатис, это, по сути, его беда, великий человек обречен на одиночество. Он с отеческой приязнью любовался этой парой – молодые, ладные, чувствуется, что вполне довольны друг другом. Дукатис подумал, что оба они, и Серега, и Полина, очень и очень привлекательны. Подобно многим великим людям Эрнест Дукатис испытывал сексуальное влечение и к женщинам, и к мужчинам. В древние времена это вообще было в порядке вещей. Интересно, как в этом смысле Макбет? Шекспир многого недоговаривает.

Голые ведьмы в “Макбете” – не просто дань эпатажу. Этим нарядом, довольно экономным, к слову сказать, Дукатис приковывает внимание зрителя, подчеркивает важность явления ведьм для всего действа. Ибо в чем драма Макбета, в чем самая суть? Тирания, вероломное предательство, темное влияние супруги – это все по боку, главное же в том, что Макбет безгранично поверил пророчеству ведьм. И надо заметить, не без оснований – пророчество, он убедился, начало сбываться. Вот тут-то Макбет и двинул, как говорят, во все тяжкие. Он идет к трону, даже сам того не слишком желая, леди Макбет стремится к королевской власти куда решительнее. А пророчество-то оказалось – нет, не ложным, но просто двусмысленным. Это бывает. Предположим, тебе нагадают, что примешь ты смерть от коня своего, а конь, с которым, понятное дело, пришлось разлучиться, оказывается, давно истлел. И что же? Так вот где таилась погибель моя, мне смертию кость угрожала… Поздно, поздно прозрел Вещий Олег. То же самое и с Макбетом. Ведьмы ему напророчили, что он всегда победит любого, кто матерью рожден. И вот он оказывается перед лицом Макдуфа, который как бы и не рожден матерью, а вырезан из ее чрева ножом, такая, мол, акушерская двусмысленность. На помосте Данилов, молодчина, слыша это, столбенеет, у него делается вид человека, потрясенного предательством самого близкого друга. “Не верю больше я коварным бесам, умеющим двусмысленно вселять правдивым словом ложную надежду”… Кульминационный момент. В это время на сцену выкатывается и пересекает ее слева направо голая ведьмища на роликах, в руках у нее транспарант “Макдуф – жертва аборта”!

Спектакль определенно получится, думал Эрнест Дукатис. Главное, чтобы каждый делал свое дело, а о результате есть, кому позаботиться.

Поначалу, известно, многим кажется, что они на голову выше других в умственном плане, но у большинства это ощущение проходит еще в школе. Дукатис же совершенно определенно был уверен в своем интеллектуальном превосходстве, и жизнь доказывала, что он прав.


18 октября 1999 года, понедельник

Можно искренне уважать Эрнеста Дукатиса, можно даже любить Эрнеста Дукатиса, но никак нельзя не признать, что он почти ничего не платит актерам. А искусство не любит злата, говорит он с неприступным видом. Просить бесполезно, он всегда отказывает, причем ухитряется делать это так по-дружески и не обидно, что несчастные актеры продолжают смотреть на него с обожанием как на некое божество во плоти.

И не в том ведь дело, что в театре совсем нет денег, нет, просто для Дукатиса это как бы лишние расходы. По честному, объясняет Дукатис актерам, я должен был бы взимать с вас плату, ведь вы ищете свой путь к совершенству в моей школе актерского мастерства. Поскольку труппа состоит из поклонников его режиссерского таланта, никто, конечно, и не думает спорить. А что делать? Каждый выкручивается как может.

Полина Филатова устроилась на прежнее место в “Сирену”.

“Живой разговор, обжигающий интим 24 часа в сутки. Оплачивается только международный звонок. Звони нам прямо сейчас”.

Прошло всего несколько месяцев со времени гибели директора “Сирены” и его заместителя, а фирма оправилась от потрясений, успешно работает, более того, громкий скандал, в эпицентре которого оказались тогда Полина и Сергей Данилов, пошел даже на пользу “Сирене”, приковав к ней внимание публики.

Фирма теперь расширила спектр своих услуг, больше внимания стало уделяться сексуальным меньшинствам, разным экзотическим формам соития, появился даже специалист по тантристскому сексу – серьезный молодой мужчина в очках и с отсутствующим выражением лица. Многоканальная телефонная станция была заменена более емкой, поскольку количество клиентов резко возросло. Попутно в помещениях “Сирены” заменили мебель, отделочные материалы и сантехнику, расставили дорогостоящие офисные аквариумы, расстелили приличного вида ковры. И за всем этим великолепием стояла фигура нового владельца “Сирены”. Нинель Ивановна Карпунина. Да, та самая Нинелька, она же Рыба, Карпуня, прежде похожая на сморщенное высохшее яблочко, сделалась теперь шикарной бизнес-вумен, усилия косметологов явно пошли ей на пользу. Сейчас она по-хозяйски похлопывала Данилова по плечу, обдавая его запахом приятных и, несомненно, дорогих духов, и, глядя на него опытными глазами, поучала:

– Надо побольше секса, более откровенно. Не просто про задницы, груди и члены, но обязательно про оргазм. Клиентке не всегда легко говорить на эту тему, но она хочет именно этого. Читайте Зигмунда Фрейда…

Дело в том, что Полина однажды уговорила Сергея попробовать. Ну, что тебе стоит, ведь прикольно, такие кадры звонят – получишь удовольствие… Успешность дебюта превзошла все ожидания, и совсем скоро Данилов стал незаменимым человеком в “Сирене”. Благодаря своей удивительной способности имитировать чужие голоса, Сергей изображал для анонимных телефонных клиенток самых различных сексуальных партнеров – и Жириновского, и Льва Лещенко, и Никиту Михалкова – словом, любого, кого пожелаете. Чаще всего почему-то желали Диму Маликова. Популярность Данилова росла, работы становилось все больше, и вскоре выяснилось, что времени на разучивание Шекспира явно не хватает.

– Ну и не надо коверкать свою речь чужими рифмами, – успокаивал Серегу Дукатис. – Будь самим собой. Ты разве знаешь, какой из себя был Макбет? Нет, не знаешь. А я знаю. Макбет – это ты. Говори все, что считаешь правильным… Шекспир придумал положения и образы – и спасибо ему! А слова должны твориться персонажем, действующим на сцене лицом, главное, чтобы оно, лицо, было выбрано верно. Много не думай, просто будь самим собой.

Конечно, после того, как он был генералом Лебедем и Бог знает, кем еще, очень даже хотелось стать самим собой. Но приходилось учитывать, что он не Серега Данилов, а Макбет, король шотландский. Что бы там ни говорил Дукатис, а разница все же есть.

Неоспоримым достоинством работы в “Сирене” были деньги. Много денег. К осени стало казаться, что еще чуть-чуть и можно будет купить подходящую квартиру. Пока же Сергей и Полина жили в его однокомнатной квартире в Бирюлево. Ни район, ни кубатура не соответствовали. Кризис 17 августа, конечно, сказался на доходах, но зато и квартиры подешевели.

В этот осенний понедельник им никуда не надо было спешить. Данилов в шлепанцах и в полосатом халате развалился в кресле и, как положено семейному мужчине, просматривал газеты, Полина возилась на кухне. В маленькой квартире есть свои преимущества – кухня вот она, рядом, рукой, может, и не достанешь, но слышно все отлично.

– Слушай, – сказал Данилов. – Джуди Гарднер в 69 году (ей тогда было 47 лет) в двадцать пятый раз сделала попытку покончить жизнь самоубийством. Ничего себе? На этот раз успешную. Интересно?

– Как факт, – отозвалась из кухни Полина. – Клип можно, наверно, сделать клевый. Но как жизнь – не очень интересно. Слишком много повторов, медленно, тягуче…

– Представляю, какой скучной кажется тебе наша совместная жизнь, – голосом строгого мужа сказал Сергей.

– Вовсе нет, – возразила Полина, появляясь на пороге. – Приключениями я, пожалуй, сыта.

– А я – нет! Я вот спрашиваю себя, от чего я получаю удовольствие в жизни больше всего?

– Так-так, и от чего же?

– Знаю, о чем ты подумала, но нет.

– Ах! – жеманно ужаснулась Полина. – Тебе больше не нравится делать это! Все потому, милый, что ты так много работаешь в этой ужасной “Сирене”.

– Нет, отчего же, – в тон ей ответил Сергей. – Это приятно. Это похоже на то, как действует таблетка от головной боли. Или когда освобождается желудок.

– Клево! Но тебе этого мало.

– Но мне этого мало! – Сергей вскочил, халат распахнулся, открывая его скульптурный торс. – У меня такое ощущение, что мы спим.

– А у меня такое ощущение, – сказала Полина, – как на “американских горках”. Мы все время спокойно поднимались вверх, сейчас замерли в самой верхней точке, еще миг – и неизбежно покатимся вниз со страшной силой.

В тот же вечер, когда Данилов дежурил в “Сирене”, позвонил этот псих.

– Вы можете думать, что я псих, – сказал он, – но мне бы хотелось услышать мужской голос, это можно?

– А что, девушки вас не интересуют? – сладко проворковала Рита Маленькая, которая в этот вечер выполняла роль диспетчера. – Сережа, подключайся, – сказала она Данилову. – Там какой-то педрила.

– Рад приветствовать тебя, дружок, – мягко сказал в трубку Сергей, настраиваясь на голубую волну.

– Похоже, я попал куда надо.

– Ну, разумеется, дружок.

– Ты знаешь, – сказал незнакомец, – я толстых очень не люблю.

– Но я совсем-совсем не толстый.

– Это хорошо. Толстых я убиваю.

– Ну да, конечно.

– Смеешься, – неодобрительно прозвучало в трубке. – Тебя как звать?

– Леопольд, – задушевным тоном, выбранным специально для таких случаев, проговорил Данилов, – Лео, некоторые зовут меня Леней.

– А я Гербалайф! Ты запомни эту кликуху. Я тебе еще позвоню.


22 октября 1999 года, пятница

За полквартала до своего дома Роман Саенко вдруг занервничал, почувствовал неладное. Он стал оглядываться назад, и точно – этот тип в кожаной кепке и длинном плаще идет за ним от самого метро, Рома приметил его еще на эскалаторе. Ну и что, собственно, такого? Мужик как мужик, на грабителя не похож. Время хотя и позднее, но людей на улице предостаточно. Чего, собственно, бояться?

Вместе с тем Рома почему-то остро ощущал опасность, исходившую от этого типа.

Рома работал в риэлторской конторе, часто носил с собой крупные суммы налички, и за долгие годы у него выработалось это умение – он действительно заранее чуял опасность. Но сегодня вечером он был пустой как барабан – дешевые часы, карточка на пять поездок в метро, точнее, уже четыре поездки, немного денег, вот разве что мобильник “Моторолла”– ну да Бог с ним, отдаст он ворюге эту трубку, подумаешь, дело большое… Так решил про себя Рома, стараясь успокоиться. Однако изнутри что-то вроде как подстегивало его, и Рома ускорил шаг. Несмотря на внушительные размеры, а Рома Саенко, по правде говоря, был не в меру упитанным, он умел двигаться легко и быстро. Обернувшись, он увидел, что незнакомец в кепке не отстает, более того, расстояние между ними сокращается.

Стал накрапывать мелкий осенний дождик, но Рома, разгоряченный ходьбой, дождя не замечал. Возле ярко освещенных витрин ресторана он остановился, словно бы раздумывая, зайти или нет. Дверь была открыта, оттуда доносилась музыка. Ну, предположим, он зайдет. Денег у него нет. Что он скажет, что его беспокоит смутное предчувствие? Чушь собачья!

Рома двинулся дальше, до дома было уже рукой подать. Пройдя сквозь арку, он решительно направился к стоящему в глубине двора девятиэтажному зданию, шагая не по асфальтовым дорожкам, а напрямик, футболя груды желтых листьев. Вот и знакомые ступеньки. На пороге Рома Саенко замер, ожидая услышать как шуршат листья под ногами этого в кепке. Но все было тихо. Померещится, черт его знает что, с облегчением вздохнул Рома и вошел внутрь. Посмеиваясь над собой, над своими детскими страхами, Рома не сразу вызвал лифт, а вначале заглянул в почтовый ящик. Привычно выгреб газеты, писем и квитанций не было, закрыл ящик на ключ, и в это время сзади скрипнула пружина входной двери.

Нехотя повернув голову, Рома Саенко увидел длинный черный плащ и затем, совсем близко, неприятные светлые глаза этого типа.

– Расслабься, толстяк, – ухмыльнулся незнакомец.

Рома вымученно улыбнулся в ответ и попятился к лифту. Несмотря на охватившую его панику, двигался он достаточно быстро, но незнакомец оказался проворнее. В руках у него мелькнул пояс от кожаного плаща, ловким движением он обкрутил пояс вокруг толстой Роминой шеи и, согнув колени, повис на Роме, всем своим весом затягивая петлю.

Звонок на пульте дежурного городского УВД был зафиксирован в 23–10. Мужской голос сообщил о трупе в подъезде дома номер 9 по улице Академика Королева. Дежурный велел ничего не трогать до прибытия следственной бригады и, как обычно, попросил представиться.

– Гербалайф! – назвался мужчина.

– А если без шуток? – устало спросил дежурный.

– Гербалайф! – упрямо повторили в трубке. – Так и запиши! Гербалайф, тот, который средство от ожирения. Хе-хе, радикальное средство. Это я его, ты понял, моя это работа. Это уже третий. Первого пузана я приделал в Сокольниках, второго на Ордынке на прошлой неделе, и каждый раз вам звоню. Вы что там все спите? Или тебе такое указание дали – придуриваться? Ну, до скорого, вы еще обо мне услышите…

Среди множества происшествий, фигурировавших в ежесуточном докладе старшего офицера УВД своему милицейскому начальству убийство на улице Академика Королева и последовавший за ним телефонный звонок в дежурную часть выглядели событиями столь ничтожными, что, казалось, не стоили и простого упоминания. Еще один безнадежный “висяк”. Тем не менее, докладчик посчитал необходимым специально остановиться на этом случае.

Действительно, два предыдущих убийства, о которых упоминал Гербалайф, сопровождались телефонными звонками. Однако произошли эти преступления в разное время, первый эпизод еще в июне, и в разных районах города, объединять их никто и не подумал, никакой оперативной ценности в этих звонках не усмотрели, всегда же находятся такие люди – звонят и даже приходят и признаются в убийстве, которого не совершали.

Милицейское начальство недолго думало, как следует поступить. Если даже тот, кто звонил, на самом деле убийца, поднимать какой-либо шум все равно не имеет смысла. Во-первых, преступник, по-видимому, именно того и добивается – чтобы на него обратили внимание. Но не наше это дело помогать ему. Во-вторых, предположим, угроза для жителей столицы с избыточным весом реально существует. Но как этому противодействовать – не приставишь же по милиционеру к каждому толстяку! А вот панику создать – проще простого. А к чему может привести паника в наше неспокойное время? Лучше повременить, посмотреть. Скорее всего, ничего и не будет – мало ли какой шутник надумал позвонить, юморист, понимаешь!

Реакция начальства была вполне разумной – подготовить рапорт наверх с предложением засекретить информацию о странных телефонных звонках. Есть более высокое начальство, пускай оно и решает. В сводном докладе для СМИ замначальника информационно-аналитической службы ГУВД г. Москвы факт убийства на улице Академика Королева был отражен, но о последовавшем за ним звонке не сообщалось ни слова.


27 января 2000 года, четверг

К 14 декабря 1999 года при различных обстоятельствах от рук маньяка погибли девять дородных, тучных мужчин, и всякий раз по “02” звонил не установленный Гербалайф и признавался в убийстве. Милиция сдерживала распространение этой информации, соответствующая работа была проведена со СМИ.

Предупреждение о готовящемся преступлении, переданное через контактный телефон фирмы “Сирена”, переводило ситуацию в другую плоскость. Гербалайф обнаглел настолько, что считал возможным заранее сообщить дату и время очередного убийства. Замалчивать такое было уже нельзя, и сообщение о Гербалайфе попало в эфир одного из московских телеканалов.

14 декабря точно в указанное время маньяк позвонил в “Сирену” и назвал место, где находится труп очередной жертвы. На этот раз был задушен некто Касатонов, 48 лет, безработный, промышлявший частным извозом. У погибшего осталась вдова и двое несовершеннолетних детей. Орудием убийства послужил ремень безопасности, тело Касатонова было обнаружено на водительском сидении его старого “Москвича”, и специалистам пришлось повозиться, чтобы извлечь его из машины – покойный весил не менее ста пятидесяти килограммов.

В тот же день сообщение о Гербалайфе попало в первые строчки информационных блоков.

Подполковник Иванов не был сторонником сокрытия информации в деле Гебалайфа, и то, что сведения о нем распространились, Иванов считал полезным. Как минимум, потенциальные жертвы маньяка предупреждены и по возможности будут вести себя осмотрительнее. Кроме того, Гербалайф добился желаемой известности, и теперь, вероятно, станет действовать иначе, следовательно, больше шансов на то, что он раскроет себя.

Делом с самого начала занималась московская прокуратура, и Игорь Евгеньевич Иванов был подключен к работе совсем недавно. Одновременно отрабатывалось несколько версий, на Иванова в первую очередь возлагалась задача агентурного обеспечения. На сегодняшний день выходило, что ни одна из заметных оргпреступных группировок к этому делу непричастна. Чего, впрочем, и следовало ожидать. Версия о том, что под видом жертвы маньяка задумано устранение известного бизнесмена или политического деятеля, отличающегося крупными габаритами, первоначально рассматривалась в качестве основной. При этом несколько покушений на совершенно случайных толстяков должны были бы создать нечто вроде дымовой завесы. Однако, чем бы ни была вызвана эта довольно экзотическая версия, от нее пришлось отказаться. И не только из-за отсутствия агентурных подтверждений о готовящемся акте с известным лицом, но и потому, что само количество посторонних жертв уже приближалось к десятку, что излишне для отвлекающего маневра и абсолютно непрофессионально. Отрабатывалась и сходная версия о не случайности одной из уже имевшихся жертв. При этом исследовались все возможные связи погибших, было собрано огромное количество данных, которые приходилось анализировать, следственная группа не справлялась с объемом работы, людей не хватало. Тем не менее, тщательный анализ был проведен, и в результате его в случайности выбора преступником своих жертв не осталось сомнений. Существовали и другие версии, но в итоге основной сделалась та, что и напрашивалась с самого начала – в Москве орудует серийный убийца, маньяк.

Что же про него известно? Заслуживало внимание совпадение в описании внешности человека, замеченного вблизи места преступления. Совпадения касалось двух разных убийств, и в обоих случаях свидетели видели рослого мужчину, не менее метр девяносто пять, крепкого телосложения, светловолосого. Одет он был в каждом случае по-разному, но это и естественно, поскольку первое убийство расследовалось еще в июне, а второе – глубокой осенью 99-го года. В тот первый раз на голове у мужчины была бело-красная жокейка с длинным козырьком, а во втором эпизоде – обычная кожаная кепка. Безоговорочно считать, что и летом, и осенью свидетели видели одного и того же человека, невозможно, однако такие высокие мужчины встречаются не столь часто. Попытка составить фоторобот светловолосого гиганта ни к чему не привела, поскольку разглядеть его как следует никому не удалось.

Сокольники… Там удалось снять отпечаток обуви. 46-го размера. Предположительно оставленный убийцей. Вот именно – предположительно.

В семи случаях из девяти – удушение, в двух – удар по голове тяжелым тупым предметом. Экспертов настораживает это разнообразие, говорят, серийные убийцы склонны повторяться даже в деталях. Что еще? Значительная физическая сила – справиться с крупными, хотя и рыхлыми мужиками не всякий сумеет… Вот откуда и удар по голове – хотел было по привычке задушить, а сил не хватило. Вероятно? Вполне. Надо будет повнимательнее посмотреть заключения экспертов, следы борьбы и прочее. Еще? Крови нет ни на одном трупе. Гербалайф не выносит вида или запаха крови? Не хочет испачкать одежду?

Кстати, почему Гербалайф?

Почему только мужчины? Поднять руку на женщину считается западло? Например, воровской кодекс так утверждает. Гербалайф имеет уголовное прошлое? Почему только толстые мужики? Гомосексуальный мотивчик? Первый звонок в “Сирену” дает основания так думать. И почему “Сирена”, почему он позвонил именно туда?

Телефон. Преступник набирал “02” с обычных таксофонов, как правило, в центре города. Несколько слов, и ищи-свищи его… Но затем он завладел мобильным телефоном одной из жертв, теперь звонит по трубке. Попытки запеленговать его пока неуспешны. Номер трубки, естественно, установлен, взят на прослушивание, но Гербалайф говорит по мобильнику только с милицией и теперь вот с “Сиреной”.

Снова эта “Сирена”, поморщился Игорь Евгеньевич, вспоминая события двухлетней давности.

Не будем отвлекаться.

После убийства Касатонова до самого последнего времени Гербалайф не давал о себе знать. Возможно, устроил себе новогодние каникулы. Никто из группы, занимающейся этим делом, и не рассчитывал, что Гербалайф исчезнет. Хотя с маньяками такое бывало. Обычно же периоды активности у маньяков перемежаются с паузами, иногда довольно длительными.

Два дня назад, 25 января, Гербалайф вновь напомнил о себе. На этот раз ни о каком убийстве речи нет. Пока нет. 25 января Гербалайф внес четыреста долларов, разумеется, в рублях, за сотовую связь, авансом, хотя деньги на абонентском счету еще имелись. Похоже, намерен еще не раз воспользоваться трубкой. Четыреста долларов в нынешнее время – это все-таки сумма. Вывод: Гербалайф не из самых бедных. К сожалению, кассирша, принимавшая оплату, совершенно не запомнила внешности Гербалайфа, даже на его рост не обратила внимания. Да, жаль, особенно, если сделать безумно смелое допущение, что платил именно он.

Для чего ему эта трубка? Почему он позвонил именно в “Сирену”? Первая попавшаяся фирма из газетного объявления, фирма, где, по идее, не станут посылать куда подальше, а с удовольствием будут беседовать с любым позвонившим? Милиция и центральные СМИ, как он уже понял, пытаются все загасить, почему бы не позвонить в “Сирену” – может, там дадут ход его информации, тем более, если речь идет о предстоящем убийстве. Так он рассуждал? Вполне вероятно. Анализ записи это подтверждает. Однако… Конечно, можно было бы отключить трубку, и такие мнения высказывались. Предполагалось, что маньяк все рано захочет звонить, но если ему придется делать это с обычного телефона, засечь его вроде бы легче. Так-то оно так, но в “Сирену” с любого таксофона не позвонишь, абонент должен быть зарегистрирован, привязан к оплате. А Гербалайфу, похоже, понравилось звонить в “Сирену”. Возобладала разумная точка зрения – мобильную трубку Гербалайфу не отключать, пусть себе звонит, чем больше – тем лучше, тем отчетливее себя проявит.

Ждать… накапливать статистику. Новые жертвы неизбежны, и хорошо бы этот Гербалайф не делал чрезмерно долгих пауз. Нужен материал для работы, для анализа. Ждать в любом случае противно. Гербалайф… странное он себе прозвище выбрал. Случайно? Здесь есть, над чем поразмышлять…

Рано или поздно он проколется. А пока остается ждать. И еще следить за собственным весом, чтобы вдруг не стать жертвой маньяка.




Глава вторая. В застенке



9 апреля 1999 года, пятница

По утрам, разглядывая в зеркале свое лицо, угрюмое, перетянутое морщинами сна, Никита не получал удовольствия. Что за рожа, каждый раз удивлялся он, ведь совсем еще не старый мужик! Никита принужденно улыбался себе и, насвистывая, начинал бриться.

Станки и все прочее для бритья здесь выдавали без ограничений вместе с солидной стопкой больших и малых полотенец, салфеток и постельного белья.

Лицо в зеркале постепенно преображалось, морщины разглаживались, в глазах появлялась жизнь, и Никита Фомин приходил к выводу, что вынужденный отдых даже пошел ему на пользу. Попозже надо будет в солярий сходить, подзагореть немного, лениво размышлял он. Девять часов утра, скоро принесут завтрак…

Господин судья небесный, присяжные заседатели! Перед вами раб Божий, Никита Фомин. Смилуйтесь, господа, ведь он ни в чем не виноват, да вы и сами все знаете… За что же ему, родимому, гнить в голландской тюрьме?

Впрочем, гнить – это, конечно, не слабо сказано. Многие соотечественники с великой радостью так бы гнили.

У каждого в камере электрическая кофеварка. Кофе дают много. “Президент”. Хороший кофе, но Никита много не пьет – неполезно. В каждой камере телевизор, 42 программы. Щелкаешь себе, значит, пультиком, попиваешь кофе “Президент”. Или сок, соков тоже дают – хоть залейся! Лежишь, смотришь ТВ. Правда, великий и могучий здесь как-то не в ходу, а на популярном в странах НАТО английском, увы, не все понятно. Но кое-что Никита уже смекает. Он время зря не теряет – учит английский.

На несколько часов в день камеру запирают снаружи, наверно, чтобы обитатели не начали думать, будто они в санатории. Но Никита за эти несколько часов не успевает соскучиться. Во-первых, углубленное изучение английского. Во-вторых, зарядка. Полтора часа ежедневных интенсивных упражнений по специальной программе. После – контрастный душ. Как раз к окончанию зарядки камеру открывают, и пожалуйте. Душ здесь в коридоре; в камере есть умывальник, унитаз, естественно, холодильник, а вот душ – в коридоре.

Вообще удивительно, как это приходит на ум назвать свое индивидуальное убежище камерой, как язык поворачивается?! Скорее – гостиничный номер. Ну, запирают иногда снаружи на тихий час, так это мелочи жизни. Сколько в тюрьме узников – и у каждого своя отдельная комната. Не сильно просторная, на роликовых коньках не разгонишься, но жить можно, многие из здешних арестантов никогда в таком комфорте и не жили, а что уж говорить о российских маргиналах…

Корпуса этой удивительной тюряги расположены в экологически чистом районе. Через окно можно полюбоваться аккуратным лесом. Ясное дело, выпускают и на воздух, выгуливают, и кроме обычной прогулки бывает еще и футбол.

Вот, стало быть, господа присяжные, как приходится мучиться Никите Фомину в голландском застенке! Шутка сказать, новые книги привозят всего раз в неделю, на русском, на родном его языке, только классика, тургеневы всякие. А кормят как! Меню с вечера выбираешь – чуть не плачешь, шесть вариантов меню – каково, а?

В свободное время, когда двери камер открыты, заключенные бродят по корпусу, ходят друг к другу в гости, посещают спортзал. В спортзале стоят нехилые такие тренажеры фирмы “Кетлер”, последние модели, все новье, муха не садилась.

Никита лениво наблюдает, как чернокожий паренек с литым торсом, наверное, в десятый раз отрывает блок с максимальным на этом снаряде весом.

– Никита, а ты так не сможешь, – говорит Исмет.

Исмет Тара, косовский албанец, хорошо говорит по-русски. Только отдельные слова он произносит с небольшим акцентом, например, “Никита” он выговаривает жестко, получается у него “Ныкита”.

Никита Фомин ничего не отвечает.

– Правильно, Никита, лучше не пытайся, не срами белую расу.

– На что спорим?

– На десять гульденов! – с готовностью откликается Исмет.

Речь, понятно, идет о телефонной карточке. Телефонные карты играют роль денег, настоящие же деньги иметь в тюрьме не положено. Телефонными картами расплачиваются, обмениваются, на них, в частности, покупают наркотики. Никите карточки нужны, чтобы звонить в Москву. Были бы деньги на счету – заказать карточку не проблема, но на счету у Никиты пусто, и Исмет это знает.

– На пятьдесят! – предлагает Никита.

– Ха-ха! – смеется Исмет. – А чем отдашь, если будет пшик? – он произносит “псик”.

– Отыграю, – беспечно говорит Никита. – Времени у нас с тобой много.

Никита ни на секунду не сомневается, что выиграет пари. Впрочем, и Исмет в этом не сомневается, просто он так развлекается. Для Исмета 50 гульденов – не деньги, и даже 50 000 гульденов – тоже не деньги.

– Ладно, спорим. На 25.

– 50!

– Две карты: 25 и 10. Вместе 35 гульденов. Давай!

– Давай!

Никита играючи поднимает вес двенадцать раз подряд, потом немного делает вид и, словно из последних сил, еще пять раз, потом, выпучив для публики глаза, еще пять раз, чтобы чернокожему сопернику уже ничего не казалось, а то еще надумает соревноваться.

Тридцать пять гульденов у него в кармане. Неплохо! Сегодня вечером он опять позвонит в Москву Замараеву.


* * *

Эх, до чего же хорошо все складывалось! Тогда, в конце 98-го Никите Фомину начало казаться, что он схватил птицу удачи за хвост. Давно уже эта наглючая птица махала перед носом Никиты своими павлиньими перьями. И вот, наконец, он ее припутал. Счастье было так близко, так возможно… просто – было. Но недолго.

Конкретно. В конце 98-го у Никиты Фомина имелось четыре миллиона долларов США. Вдумайтесь, четыре миллиона! Разумеется, была опасность, что его, Никиту, будут искать очень серьезные люди. Кто лучше, чем сам Никита, понимал, насколько это опасно? Но – вот он, волшебный миг удачи! Сначала нелепо, случайно погибает всесильный и безжалостный Чудовский, а вскоре разбивается на вертолете и сам В.П. – великий и ужасный Тузков, интриган, претендент на российский престол и хозяин огромной наркоимперии. Понятно было, что под обломками рухнувшей империи его, маленького Никиту Фомина, никому искать не приспичит. Стоило призадуматься, как теперь жить дальше?

И надо же – черт попутал его обратиться к Замараеву! Собственно, с Александром Вазгеновичем Замараевым они были знакомы давно, еще с советских времен. Никита в те самые времена оказал однажды Александру Вазгеновичу важную услугу, из разряда таких, которые не забывают. Сделай Никита по-другому, и светил бы Замараеву нехилый срок. Хотя нашлось бы у него немало заступников, скорее всего, не дали бы упечь, однако с удобной должностью по линии СЭВ наверняка пришлось бы распрощаться. Впоследствие Замараев, мир-то тесен, выполнял какие-то отдельные поручения Тузкова, крутился в периферийных фирмах его огромной империи, и Никита изредка встречал Александра Вазгеновича то в Москве, то в Сибири, то в ближнем зарубежье. И всякий раз Замараев был искренне рад встрече, вел себя как щедрый барин, деньжата-то у него водились, и всегда сам, никто за язык его не тянул, вспоминал о той услуге и приговаривал, мол, если что, сразу ко мне, я, мол, всегда…

Не представляя толком, что делать с завоеванным им достоянием, в октябре 1998-го Никита явился к Замараеву и бесхитростно предложил себя в качестве спонсора, а, может, мецената, а, может, партнера. Последовавшее за этим застолье и стало для Никиты Фомина началом конца.

Что же случилось, почему он, совсем не дурак, вдруг потек как дешевый фраер, и, расхваставшись, выложил, что именно он, Никита, обладает чемоданом с деньгами, и сумму всю назвал – 4 миллиона баксов. Начал он, правда, с того, что как бы представляет интересы некоторых серьезных людей, которые не желали бы светиться, да и сумму обозначил втрое меньшую. Мол, присоветуйте, дяденька, куда пристроить. Но потом вдруг его понесло, как если бы ему вкололи “сыворотку правды”. Снова и снова пережевывая все случившееся тогда, Никита отдавал должное Александру Вазгеновичу – тот не сразу предложил свою ерунду. Понятно, в нем шла внутренняя борьба, остатки совести, видно, еще булькали на дне его поганой, обросшей жиром души. А к слову, весил в то время Замараев никак не меньше ста сорока кило, видный мужчина, хотя росту весьма среднего. Вес распределялся по телу его неравномерно, концентрируясь в области живота. Замараев любил свое брюхо парадоксальной любовью, называл его мамоном и с гордостью рассказывал, как, будучи помоложе, на спор съел целого поросенка.

Ничего в тот раз не заподозрил Никита, да и колебался Замараев никак не дольше двух минут. По истечении же этих минут Александр Вазгенович, отечески похлопывая Никиту по плечу, убедил его, что вкладывать деньги в отечественный бизнес – дело пустое, мол, кризис 17 августа – это цветочки, и до конца года жахнет еще покруче. Здесь, к слову, он оказался фиговым пророком. В масштабах России ничего такого страшного не случилось. А вот личный кризис Никиты Фомина, действительно, поимел место.


Октябрь-ноябрь 1998 года

– Ты не думал, Никита, чтобы просто вывезти свои деньги за границу? – спросил Замараев.

– Думал, конечно. Но я от этой мысли отказался.

– Это разумно, – Замараев откинулся на спинку кресла, сложив руки на своем гигантском животе. – Я рад, что не придется тебя отговаривать. Проблема не только в том, чтобы переправить туда чемодан с долларами, но и в том, чтобы там, за рубежом эти деньги легализовать.

Они сидели вдвоем за щедро накрытым столом, но ели оба мало. Никита не был голоден, он только попробовал жареных перепелов, просто чтобы знать, на что это похоже. Замараев наложил себе по привычке полную тарелку всего, но к еде почти не притронулся. Сегодня у него уже было несколько встреч, а все свои вопросы он обычно решал за обеденным столом.

– Значит, к чему мы приходим? Первое. Тебе, Никита, надо здесь, в России, а еще лучше, в Москве, приобрести некоторый компактный, удобный для скрытного пересечения границы товар. Второе, на Западе этот товар должен гарантированно и безболезненно превращаться в легальные доллары.

Александр Вазгенович замолчал, разглядывая Никиту Фомина с дружелюбной улыбкой.

– И что, это возможно? – поинтересовался Никита, наливая апельсиновый сок в высокий граненый стакан.

– В настоящее время товар, отвечающий этим двум условиям, как раз имеется в наличии. Так что наша встреча, можно сказать, весьма кстати. Ты получишь все, что требуется, и я при этом заработаю приличные комиссионные, если ты не против.

– Что же это? – недоверчиво спросил Фомин. – Подводная лодка?

– Я скажу тебе, что это, – пообещал Замараев. – Но вначале поклянись, что если ты почему-либо откажешься играть в эту игру, все сказанное мной ты начисто забудешь.

– Зачем бы я стал отказываться, если все так, как ты нарисовал? – усмехнулся Никита. – Однако, торжественно клянусь! Последний раз я был так взволнован, когда меня принимали в пионеры.

Замараев придвинулся к Никите, навалившись локтями и своим огромным брюхом на стол.

– Речь идет о живописи. А именно: три старых холста, писанные маслом, небольшого размера. Это все, что я имею право сказать на сегодняшней стадии.

– Думаешь, они стоят таких денег?

– Клянусь своим мамоном!

– Я тебе верю, но…

– Нет-нет, – поспешно возразил Замараев. – Никому не надо верить! Ты должен во всем убедиться сам, это реально. Процедуру мы обсудим.

Для начала Замараев познакомил Никиту с Вадимом Павликовым; картины хранились у него на даче в поселке Николина Гора. В Павликове, бывшем офицере ГРУ, Никита Фомин сразу же узрел родственную душу. Выяснилось, что Вадим Петрович долгое время работал в Камбодже, где безжалостно проливал азиатскую кровь. Было это давно, но Павликов сохранил и силу, и военную выправку, а главное, в светло-голубых глазах его сохранилось холодное, недоброе выражение, с очевидностью говорящее тому, кто понимает, о готовности легко пойти на убийство. И дача, и сам Павликов Никите очень понравились, о картинах же при всем желании он не мог бы сказать ничего, кроме того, что это пейзажи.

Чтобы Никита сумел объективно оценить старую живопись, разработали целую постановку. Первым делом Фомин снял большую трехкомнатную квартиру на Остоженке. Квартиру сдавали вместе с мебелью, представлявшей собою старый хлам: шкафы скрипели, ни одна дверца не запиралась, ножки протертых кожаных кресел были аккуратно скреплены изолентой, многочисленные зеркала покрывали тусклые пятна, напоминающие изображения рельефа на военных картах. В довершение ко всему в квартире пахло чем-то кислым, и запах этот не выветривался. Все три пейзажа развесили на стенах среди уже имевшейся живописи, которая, впрочем, по мнению Замараева, была законченным говном. При этом пришлось потратиться на старинные рамы, у Павликова холсты хранились без рам. Компаньоны – Фомин и Замараев – условились нести все расходы пополам.

Следующим шагом стало приглашение оценщиков из антикварных салонов, произвольно выбранных Фоминым по справочнику “Вся Москва”. Наконец, после нескольких консультаций картины попали на экспертный совет в музей Пушкина. Вещи абсолютно чистые, нигде не засвечены, бояться нечего, уверял Александр Вазгенович. Легенда о том, как картины, вроде бы вывезенные летом 45-го из Германии, оказались в руках Фомина, была со всеми подробностями разработана Павликовым. Уж что-что, а легенды придумывать в ГРУ умеют.

Процедура оценки картин далеко не быстрая. За неполный месяц, прошедший с того дня, как первый антикварщик взглянул на старые холсты, Никита Фомин успел немного подковаться по вопросу. Он переварил тонну аукционных каталогов, всяких Сотсби, Кристи и прочих, классом пониже, часами, вооружившись увеличительным стеклом, листал справочники, на глянцевых страницах которых пестрели картины известных мастеров. Теперь Никита мог со знанием дела рассуждать об особенностях мазка, легко произносил загадочное слово “крокелюры”. С высоты своих новых познаний Никита оценивал холсты Павликова. Все, казалось, говорило о том, что они подлинные. Собственное мнение, однако, не представляло для Никиты Фомина никакой ценности. Важно было, что того же мнения придерживались авторитетнейшие музейные эксперты. Что и требовалось доказать, радостно потирал руки Замараев. Перспектива того, что холсты будут поставлены на учет как народное достояние, не особенно волновала компаньонов, учитывая их дальнейшие планы.

Но если с подлинностью картин сомнений практически не оставалось, то их стоимость оценивалась по-разному. Конечно, живопись такого уровня не имеет цены, это понятно, но все-таки?.. В итоге, по самой низкой оценке, которую дал некто Аврутис Петр Абрамович, выходило, что общая сумма зашкаливает за пять миллионов долларов. Причем, если два холста принадлежали кисти Мурильо, о котором даже далекому от живописи человеку приходилось, возможно, что-то слышать, то третья картина написана была каким-то Кукесом, голландцем, про него и не всякий специалист знает, а вот поди-ка, по общему мнению, стоит этот пейзажик никак не меньше полутора миллионов, это его стартовая цена на аукционе.

И ведь все это живописное сокровище помещалось в скромной московской квартире, арендованной Никитой Фоминым, не считая, конечно, тех периодов, когда оно находилось в музее, на ответственном хранении в связи с экспертизой. Причем, что характерно, денег у Никиты никто пока не требовал. Правда, перевозили картины со всеми предосторожностями в броневике “Инкассбанка”, а в самой квартире при холстах постоянно пребывали два симпатичных хлопца с пистолетами системы Стечкина под мышками. Уж не взыщите, уважаемый господин Фомин, немного неудобно, но время нынче такое.

Наличие денег, без малого четырех миллионов баксов, Никита продемонстрировал Замараеву и Павликову еще в самом начале их совместного пути. А как же иначе? При этом Никита Фомин постарался создать убедительную иллюзию, что за деньгами этими стоят другие люди. Прошлое Фомина, его теснейшие связи с Алексеем Алексеичем Чудовским, удачно поддерживали эту иллюзию, и ей поверили. Во всяком случае, никто не попытался убрать Никиту, чтобы завладеть деньгами. Но вполне вероятно, осознавал Никита, что компаньон Замараев захочет убрать его на номер, другими словами, кинуть. В такой игре нос надо держать по ветру, это факт. Никому не доверяй! Особенно женщине.

Олю Синицину ему подсунул Александр Вазгенович. Познакомились в музейном зале, интеллигентно и вроде как случайно. Правда, Замараев не стал долго притворяться, признался, что встреча им же подстроена. Ольга, объяснил Замараев, важное звено в их будущих планах. Она – дочь таможенного генерала из Шереметьево, часто летает за бугор, и ее, ну ты ж понимаешь, никто не досматривает. Синицина в доле, она наша напарница, но подробности ей знать не следует. Постарайся сохранить с ней чисто деловые отношения, лицемерно посоветовал Замараев, не преступай черту. Последнее, конечно, не получилось.

В первый же вечер после знакомства Фомин преступил черту. Картины как раз находились у экспертов, охранники отсутствовали, и в заставленной старой рухлядью квартире они с Олей оказались вдвоем. Огромная красного дерева кровать не выдержала, ей, впрочем, немного было надо, и Фомин со своей напарницей очутился на полу. Они катались по ковру, пыльному и жесткому, но тогда на это никто не обращал внимания. Их траханье походило на состязание, на какую-то разновидность борьбы, и потом они оба заснули на ковре. Фомин считал себя опытным мужчиной, но такого никогда еще с ним не случалось. Да и Ольга, какая бы роль не отводилась ей Замараевым, заметно было, не осталась равнодушной, здесь ошибиться невозможно.

Окончательное заключение экспертов обещали со дня на день, но все откладывалось, и роман с Ольгой Синициной приятно скрашивал ожидание. Никита гулял на широкую ногу, легко тратил деньги. Никогда впоследствии он не пожалел об этом, разве что о том, что мало тратил. Хотя Ольга оказалась… да чего там говорить, у Никиты Фомина на этот счет никогда и не было иллюзий. Хорошо, однако, было ему с Олей Синициной. Праздник жизни немного портил Замараев – он стал проявлять беспокойство, ругал на чем свет стоит экспертов, повторял, что надо ускорить переправку картин на Запад. Видно, он знал что-то, чего не знал Фомин.


Ноябрь-декабрь 1998 года

Наконец, настал он, этот радостный день. Была уже поздняя осень, похожая на зиму. Как и положено владельцу, Фомин расписался в каких-то документах и получил свои картины с заключением авторитетной комиссии. Под надежной охраной холсты привезли на квартиру. Здесь Никита запер их в сейф, специально приобретенный загодя, и, наконец, отслюнил Павликову четыре без малого миллиона долларов. Тот сдержанно распрощался и укатил со своими охранниками. Вместе с ними уехал и компаньон Замараев. Назавтра был запланирован вылет, были уже куплены билеты до Мюнхена.

Оставшись в квартире вдвоем с Ольгой, Фомин усыпил ее очередной порцией любви. Впрочем, не вполне доверяя этому верному средству, он до того угостил ее коктейлем со снотворным. Оля крепко заснула. Теперь для Фомина настало время действовать очень быстро.

Никита открыл сейф, извлек пейзажи, ставшие уже такими родными, хотя и без грустных березок. Что, если он недооценил Замараева? Тогда, возможно, он видит эти полотна в последний раз. Никита даже вздохнул, так жалко ему стало себя, но расслабляться было некогда, и он сосредоточенно принялся за работу.

Спустя час, надев куртку из грубой серой кожи, с серым же меховым воротником, Никита осторожно вышел на лестничную клетку. Он постоял, прислушиваясь. Вокруг царил полумрак, лампочку Фомин предусмотрительно выкрутил. Сейчас он мысленно похвалил себя за это, но особенно гордиться здесь нечем, тем более, до утра далеко, а всего не предусмотришь…

Осторожно и бесшумно Никита поднялся на самый верх, отворил дверь на чердак. С замком он поработал заранее. Так же, как и с другим замком, от другой двери, к которой он попал, пройдя через чердак. Никем не замеченный, Никита Фомин вышел из углового подъезда и, обогнув строение, оказался на людной улице. Краем глаза он заприметил вдалеке, у своего подъезда подозрительную машину. Она, возможно, и ничем не выделялась бы среди других припаркованных у дома автомобилей, но в ней сидели двое. Да и их, пожалуй, не было бы видно, в салоне было темно, если бы эти двое не курили с полной беспечностью.

Такси домчало Фомина до самого края Москвы. Здесь, у бензозаправки на выезде из города в сторону Питера его уже ждал Жилин. Никита проворно забрался в теплую кабину Жилинского грузовика. Друзья сердечно поздоровались и сразу же, без лишних слов обменялись куртками. У Андрея Жилина была серая куртка с меховым воротником как две капли воды похожая на ту, в которой приехал Фомин.

На прощанье Никита Фомин передал другу скромную пачечку долларов.


* * *

– Дуй, Андрюха, ни пуха, тебе, ни пера!

– К черту!

– Баксы-то задекларируй, чтоб на таможне не зацапали. Да куртку, смотри, не мни зря.

– Не суетись, Никита, все будет тип-топ!

Поглядев, как огромный трейлер “Скания” солидно выехал на трассу и двинулся на север, Никита Фомин еще раз мысленно пожелал другу ни пуха, ни пера и пошел к ожидавшему его такси.

Когда Оля Синицина проснулась, Никита уже заканчивал аккуратно заклеивать подкладку ее чемодана.

– Привет! – улыбнулся ей Никита так обаятельно, как только он умел.

– Уже за работой? – удивилась девушка.

– Вроде бы все чин-чинарем, но на ощупь можно заметить, – озабоченно сказал Никита.

– Брось, – лениво возразила Ольга. – Никто не станет щупать, да и смотреть никто не будет, не в первый раз. Я ж тебе говорила, можно было просто положить внутрь и все дела.

– Ну, не скажи, лучше подстраховаться.


* * *

Александр Вазгенович привез их в Шереметьево на своем “Мерседесе”. Выехали загодя, потому что скользко, на дорогах гололедица. Вместе с тем, ничто не указывало на то, что рейс могут отменить – холодно, но погода вполне летная.

Сзади, как приметил Фомин, всю дорогу от самого дома их сопровождала темно-синяя “Волга” с двумя пассажирами.

– Что, брат, удивляешься? – спросил Замараев, перехватив настороженный взгляд Фомина. – Это Павликов выделил нам охрану. Дружеский жест, совершенно бесплатно.

– А, – сказал Никита, делая вид, что совсем успокоился. – Спасибо ему.

Таможню они с Олей Синициной проходили порознь, так было задумано с самого начала. Сбоку, из параллельной очереди, Никита посматривал на Ольгу и удивлялся. Ну, решительно ничего не происходило! Никита намеренно пропустил вперед несколько человек, чтобы держаться немного сзади. Ольга, со своими непокрытыми платиновыми волосами, в распахнутой норковой шубке поверх короткого черного платья, была вполне удобным объектом для наблюдения, ее ни с кем не перепутаешь.

Продвигаясь каждый своим курсом, они благополучно миновали регистрационную стойку “Люфтганзы” и приблизились к вытянувшимся в ряд лоткам личного досмотра, оснащенным, как и положено, передовой техникой исследования чемоданов без хирургического вмешательства. И здесь-то их уже ждали.

Фомин сразу понял, что вот эти два бравых молодых майора с армейскими знаками отличия, никак не таможенники, и есть тот самый ответ на вопрос, который он, Никита, давно себе задавал.

– Вы позволите? – один из офицеров протянул руку к Ольгиному чемодану с молчаливого согласия стоящей рядом таможенной инспекторши.

– А в чем дело? – совершенно натурально удивилась Ольга, оглядываясь на монитор, словно бы это он, продемонстрировав просвеченные внутренности ее чемодана, просигнализировал о наличии в них какой-то бяки.

– Нет-нет, – вежливо улыбаясь, взял ее под руку другой майор с тонкими усиками на продолговатом лице. – Дело не в этом. Приносим извинения за беспокойство, но к нам, по нашим каналам, поступила информация, которую необходимо проверить. Это не займет много времени.

– По каким еще каналам? – упиралась девушка, неохотно переставляя ноги.

– Мы из Главного разведывательного управления, – негромко, но внушительно сообщил майор с усиками.

Никита Фомин, наклонив голову, прошел через магнитную рамку, подхватил с транспортерной ленты свою дорожную сумку и направился на посадку. Бедолага Оля даже не пыталась искать его глазами – любому ежику понятно, что он, Никита, ничем не сумел бы ей помочь.

Только теперь Фомин со всей определенностью мог осознать, какой сценарий разработал его верный компаньон Александр Вазгенович. Ну, что ж, нормально, все это вполне устраивало. Где же ты, дружище Александр Вазгенович? Остался там, где и положено оставаться провожающим? Или, примостившись в удобном месте, издалека наблюдаешь за последней стадией своей комбинации? Замараев и те, кто с ним, явно предпочитают, чтобы одураченный Никита тихо-спокойно улетел в Мюнхен. Грохнуть его у них кишка тонка. Это тень Чудовского защищает Никиту – даже мертвый Алексей Алексеич Чудовский таит в себе опасность для врагов.

На всякий случай Фомин еще ниже опустил голову. Если Замараев откуда-то подсматривает за ним, то не заметит довольную ухмылку на его лице, напротив, поза наглядно говорит о том, что человек вконец удручен. Пожалуй, только одно занимало Фомина: неужели Ольга была в курсе задуманного? Или ее использовали втемную?





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=66365144) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.