Книга - Нигерийский вариант

Нигерийский вариант
Максим Кустодиев


Сергей Данилов и Полина Филатова – герои нескольких произведений Максима Кустодиева (смотри «Анонимные собеседники», «Операция «Гербалайф» и другие) – накануне 2001 года получают приглашение выступить на новогоднем банковском корпоративе в Санкт-Петербурге. Праздничная ночь заканчивается трагически – Сурен, их новый знакомый, убит. Сергей и Полина снова оказываются в водовороте опасных событий.





Максим Кустодиев

Нигерийский вариант





Пролог



11 декабря 1998 года, воскресенье

Мишей его давно никто не называл, только Мишель. Мишель Кога?, ударение на последнем слоге. «Н» в конце фамилии Коган не произносилось, звучало это красиво и вполне по-французски.

Он лениво потягивал коньяк. Отменный французский напиток, «Фрапен», V.X.O, выдержка более 20 лет, цвет – темное золото. Впрочем, Мишель не слишком разбирался в напитках. В этой лавке напротив, где он всегда покупал свой коньяк, могли подсунуть любой суррогат, его, Мишеля, вообще легко обмануть. Однако он, надо признаться, воспринимал обман со снисходительной осведомленностью и спокойствием человека, который знает природу людей и ничему не удивляется. Все вокруг фальшь и подделка, во всем.

Две вертлявые чернокожие проститутки, Наоми и Джекки, старательно вылизывали его располневшее тело. Мишель знает цену их притворным страстным вздохам. Это их работа. Очередная фальшивка. Но кому, спрашивается, от этого плохо? Да все нормально.

Девчонки отвлекаются только для того, чтобы втянуть в себя немного порошка, он насыпан длинными белыми дорожками по зеркальной поверхности стола. Отличный, кстати, порошочек – его, Мишеля, работа. Наоми забавно шмыгает носом, словно маленький черный зверек, втягивает в себя дозу, и Мишель снисходительно, ласково улыбается ей. Сам он не употребляет наркотики ни в каком виде. Он их только делает.

Мишель учился на фармацевта еще в Советском Союзе. Когда он, наконец, осел в Германии и связался со своими бывшими соотечественниками, разбогатевшими на продаже водки и спирта «Роял», знания, полученные в Союзе, пригодились. Первая их лаборатория была оборудована в Ганновере. И пошло-поехало! Потом, это было уже в Гамбурге, наступил неизбежный облом. У немецкой полиции был информатор, кто-то из их среды, из эмигрантов. Мишель, который к тому времени уже имел устойчивую репутацию и кличку Повар, даже и не представлял себе, какие вокруг него крутились деньги. Но тем, кто был поближе к деньгам, не повезло. Кого не замела полиция, стали отлавливать кредиторы, трех его ближайших партнеров застрелили, а Мишель уцелел. Сначала он улизнул в Мексику, оттуда уже перебрался в Париж. Конечно, самому ему было бы не спастись…

Эдмонд Убани. Это ему Мишель обязан свободой и жизнью, без всякого преувеличения. Если б не Эдмонд, сидеть бы сейчас Повару в тюрьме, и это в лучшем раскладе.

Мишель Кога? снимал апартамент в одном из самых дрянных районов Парижа. Вокруг селились такие же, как он эмигранты, с улицы доносились выкрики на самых разных языках, по вечерам без особой надобности выходить как-то не очень хотелось. Вообще, Мишель редко куда-нибудь выбирался – только на работу, в лабораторию, и обратно, он был человек несветский, хотя и не скажешь, что совсем нелюдимый. Скорее, просто домосед.

За много лет он привязался к своей берлоге, как он привычно именовал апартамент. Три большие комнаты, обставленные старой удобной мебелью, огромная ванна, светлая кухня – ну, что еще человеку надо? Его часто посещали разные приятели, привлекаемые, что греха таить, дармовой выпивкой и белым порошком. Мишель мог позволить себе подобное угощение. Сказать по правде, он жил на широкую ногу, на одну только уборку своей берлоги тратил целое состояние. А почему бы и нет, зарабатывал он более, чем достаточно.

Когда в дверь позвонили, Мишель приоткрыл глаза и взглянул на экран монитора. На нем, не поднимаясь с постели, можно было увидеть стоявших перед дверью, а при желании, переключившись на другие камеры, обозреть и всю лестницу от вышерасположенного третьего этажа до самого низу – удобное приспособление на случай нежеланных визитеров. На сей раз гости были нельзя сказать, чтобы нежеланными, разве что момент их прихода чуточку некстати, но и это так, самую малость, поскольку до пика острых ощущений было еще куда как далеко. На экране монитора расплывалось искаженное оптикой чернокожее лицо Эдмонда.

Мсье Эдмонд Убани, несмотря на африканское происхождение, давно получил французское гражданство и организовал здесь, в столице Франции свой успешный и опасный бизнес. Мсье Убани занимался наркотиками, Повар был у него вроде как завпроизводством. Они прекрасно ладили, причем Мишель был искренне предан своему спасителю и кормильцу, и видел в нем не столько хозяина, сколько партнера и друга.

Мишель Кога? потрепал Джекки по жесткому курчавому загривку, и та пошла открывать. Вслед за Эдмондом, подтянутым, грациозным африканцем, который в свои сорок лет передвигался танцующей мальчишеской походкой, в комнату вошел высокий светловолосый субъект, на вид лет тридцати семи или чуть больше, загорелый, веселый и преуспевающий. Мишель успел стыдливо завернуться в шелковый халат, и с радостным выражением на лице поднялся навстречу гостям.

– Ну-ка, мышки, марш на кухню! – обратился Эдмонд к девушкам. По-хозяйски похлопав их по упругим шоколадным попкам, он выпроводил их, закрыл дверь и только после этого представил Повару своего спутника. Если не знать, что Андрей, так звали парня, только что прилетел из Москвы, его вполне можно было принять за француза. Мишель оценил его дорогой, безупречного вида костюм, сшитую на заказ рубашку с австралийскими перламутровыми пуговицами и уверенную, располагающую манеру держаться.

– Извини, Повар, что прервали твои игры, но дело срочное. Ты почему, кстати, к телефону не подходишь? – спросил Эдмонд.

– Я в загуле, – объяснил Мишель, доставая еще две коньячные рюмки для гостей.

Эдмонд Убани грациозным движением поднял рюмку, подержал в длинных розовых пальцах и, пригубив напиток, опустил ее на столешницу. Андрей же заглотнул свою порцию замечательного V.X.O одним махом, как если б это была банальная водка. Прокололся, равнодушно отметил про себя Мишель.

– Говорят, вы классный специалист, – сказал Андрей, кивком указывая на растянутые по столешнице дорожки белого порошка.

– Самый лучший! – подтвердил Эдмонд.

Мишель Кога? только скромно опустил голову. Он подумал, что приезжий лихо говорит по-французски, без малейшего акцента.

– В наше время редко встретишь классного специалиста, – светским тоном заметил Андрей.

– Повар, у Андрея к тебе предложение, – сказал Эдмонд, переходя к делу. – Очень хорошее.

Русский задумчиво посмотрел на Мишеля, не спеша вытащил из кармана трубку, кисет с табаком, золотую зажигалку, не спеша закурил, выпустив облачко ароматного дыма. Повар и Эдмонд молча следили за его манипуляциями.

– Я так понимаю, вы давненько не бывали в России? – прежним, салонным тоном обратился он к хозяину дома.

– Давно, лет десять, даже больше, – беспечно отозвался тот.

– И не тянет?

– Нет, нисколько, – неизвестно почему напрягаясь, ответил Мишель. – А что?

– Понимаю, понимаю, – улыбнулся русский. – Туризм вас не привлекает…

– Это точно!

– А работы в России для вас не было…

– Теперь будет! – перебил Эдмонд, дружески похлопав Мишеля по скользкому, шелковому плечу. – Андрей приглашает тебя поехать с ним в Москву. Условия сказочные!

– Как это в Москву? – забеспокоился Мишель. – У меня же здесь работа.

– Все правильно, не нервничай! Конечно, Повар, ты здесь, со мной. Считай, что это командировка.

– А если я откажусь?

– Нельзя! За все заплачено. Эти русские, они хорошо платят.

Мишель немного подумал и все-таки задал этот вопрос:

– Ты что, Эд, продал меня с потрохами?

Африканец расхохотался, на фоне его черного лица вспыхнули белки глаз и два ряда зубов. Он смеялся изо всех сил, словно услышал как минимум забавный анекдот. А ведь ничего смешного сказано не было.

– Ну, ты даешь, Мишель! Продать тебя! Вот, придумал! Нет, я не продавал тебя. Да и как я могу продать тебя? Просто, у нас с Андреем общий бизнес, я с ним в доле. Теперь ты понял?

Мишель Кога? вздохнул.

– Эд, я никогда не забуду, что ты для меня сделал. Но в Россию я не поеду!

Он произнес это тихо и строго, словно торжественную клятву.

Ну, скажите, не станет же без причины являться к вам ваша родная мама, которая умерла целых пятнадцать лет назад? А она появилась, тихонечко так встала у окна. Маленькая, худенькая старая дама, вся в черном, в черных туфельках 33-го размера, в растянутом, залатанном шерстяном платье и в черном платочке-хусточке, аккуратно повязанном на голове. Мать возникла как только Эдмонд позвонил в дверь, и потом, когда они уже ушли, оставив после себя запах табачного дыма, долго еще стояла, держась за подоконник, молча смотрела на сына. Да, ладно, мама, сказал, наконец, Миша Коган, я знаю, ты все предвидишь заранее, ты будешь потом печально качать головой, да, ты предупреждала, что этим кончится…

И только после этих слов, в сердцах произнесенных Мишелем по-русски, чем, кстати, он несказанно удивил своих темнокожих подружек, Наоми и Джекки, призрак матери исчез.




Глава первая

C новым годом, или Опять влипли



1


31 декабря 2000 года, воскресенье

Авторитетный театральный критик Добружанский в канун нового, две тысячи первого года опубликовал рейтинг наиболее успешных московских постановок. И что же – лидирующие позиции за последние несколько месяцев неизменно занимал «Макбет», тот самый, нашумевший «Макбет», чья популярность, по мнению беспощадного Добружанского, значительно возросла благодаря трагической гибели одного из создателей спектакля. Критик имел в виду, разумеется, не талантливого английского драматурга Уильяма Шекспира, а безвременно ушедшего режиссера Дукатиса.

Как бы там ни было, Сергей Данилов и Полина Филатова, герои модного спектакля, сделались людьми достаточно раскрученными. Про них писали, они мелькали на экране, и перед самым Новым годом они рассматривали целых три предложения: их приглашали выступить на новогоднем празднике два приличных московских клуба и один банк. В недавнем прошлом он входил в десятку крупнейших российских банков, располагался, естественно, в столице, а в Питере был представлен одним из своих филиалов. Но после августа 98-го банк перевел свои основные активы именно в питерский филиал, который и стал одним из богатейших финансовых учреждений Северо-Запада.

Недолго думая, Сергей и Полина выбрали третий вариант. И не только потому, что он оказался наиболее выгодным в смысле оплаты за нелегкий актерский труд. Соблазняла и возможность на халяву прокатиться в Питер, сменить обстановку, пожить пару дней в «Невском Паласе», а сам Новый год встретить в Строгановском дворце, несколько залов которого арендовал банк для своего новогоднего вечера.

В Петербурге снега не было, но никто на него особенно и не рассчитывал. Зато все остальное оказалось на уровне. Их встретили на перроне как дорогих гостей, с цветами и подарками, «Вольво-940» с мягким кожаным салоном и тонированными стеклами, которая довезла их до гостиницы, как выяснилось, была выделена в их распоряжение. Они приехали 30-го, и весь день, а затем и весь следующий день колесили по городу, иногда останавливая машину и сливаясь с шумной, оживленной толпой, что-то покупали, что-то ели, даже забрели в Эрмитаж, и все наскоро, нигде подолгу не задерживаясь, а потом, взявшись за руки, возвращались в свой номер, чувствуя себя как молодожены в свадебном путешествии. В номере, впрочем, довольно тесном, в котором главенствовала огромная кровать, они раскладывали на этой кровати пакеты в шуршащих праздничных обертках, тут же примеряли то, что следовало носить, пробовали то, что можно было съесть или выпить, и, вообще, использовали кровать по-всякому.

Вне гостиницы их повсюду сопровождал Виталик, шофер, он же и телохранитель, похожий на облагороженного бандита, который в ответ на робкие попытки от него избавиться, неизменно напоминал, что Сергей и Полина – гости Банка, и Банк отвечает за их безопасность.

За порогом Строгановского дворца приближающийся Новый год ощущался с особенной силой. «И под говор стоустый люстра топит в лучах, – процитировала начитанная Полина, – плечи, спины и бюсты, и сережки в ушах». Данилов только удивленно взглянул на подругу. Боже мой, подумала она, как много ему еще предстоит прочесть, какое же у него было трудное детство!

На втором этаже, в углу, у закрытого медными створками лепного камина сияла громадная, до потолка, елка. Пиршественные столы занимали практически весь внушительных размеров зал. На белой скатерти было тесно от закусок и бутылок, да и вокруг столов, казалось, не отыщется ни одного свободного местечка.

– Интересно, – подумала вслух Полина, – посадят нас с гостями или где-нибудь в другом месте, с прислугой?

– Волнуешься? – отозвался Сергей. – А я лишен снобизма.

– Всероссийская популярность тебя не испортила, – в тон ему сказала Полина.

– Ну, никак! Тем более, за небарским столом можно оттянуться от души, а здесь придется соблюдать манеры.

Между тем, за столами они разглядели знакомые лица других актеров и вообще излюбленных телевидением людей, и стало очевидно, что действительно придется демонстрировать светские манеры.

Праздник, однако, загудел и на всех парах двинулся к Новому году. Вскоре после традиционных тостов и явления Деда Мороза здесь же в зале начался концерт. Возможно, все было тщательно продумано, скорее всего, именно так и было, но со стороны выступления актеров и разных других знаменитостей могли бы показаться чистой импровизацией. Большинство выступлений превращались все в те же тосты, сдобренные анекдотами, историями и небольшими представлениями.

Данилов с подругой исполнили свой коронный эстрадный номер. Для разгона Сергей произнес несколько новогодних приветствий голосами Ельцина, подхватившего от него эстафету Путина и еще нескольких известных политиков. А затем, и это, как обычно, сопровождалось аплодисментами, стал говорить голосами присутствующих в зале именитых гостей. Полина Филатова изображала конферанс, она задавала вопросы, и вообще всячески участвовала, поддерживая Данилова лицом, обнаженными плечами и мелькающей в длинном разрезе ногой.

Часа через два народу за столами поубавилось. Многие выходили курить, другие просто разбрелись по залам, нельзя сказать, чтобы слишком просторным. Скорее, напротив, было тесновато, и даже непонятным казалось, как здесь размещались гости в прежние времена, когда дамы носили кринолин.

В анфиладах дворца возникли потоки нарядных мужчин и женщин: где-то танцевали, где-то рассеянно бродили по паркету, держа в руках новогодние маски и фужеры с напитками, журчала музыка из динамиков, а в одном из залов что-то сонливое играл небольшой оркестр. Важные персоны оказывались в эпицентрах, вокруг них оживленный людской поток завихрялся водоворотом, каждый старался хоть на миг оказаться рядом с важным человеком, проявить себя лично, что-то сказать, пожелать, что-то услышать в ответ.

Мимо Сергея и Полины все катились, не останавливаясь, иногда только отсвечивая механическими американскими улыбками, словно бы нарисованными мастерами компьютерной графики. Ни из числа бизнес-элиты, ни среди представленного на вечере театрально-концертного Петербурга у наших героев не было приятелей, что и говорить – чужой праздник! Поэтому они даже обрадовались несколько бесцеремонному Макаркину.

– Сударыня! – громким красивым голосом заявил он. – Позвольте засвидетельствовать: в этот радостный день здесь собрались воистину многие, чей облик не оскорбит взгляда. Но подобно тому, как царственная лилия затмевает собою разные тюльпаны и фиалки, так и вы, сударыня, олицетворяете тот редкий, исполненный загадочности тип красоты, которым мне, как истинному ее ценителю, становится уже невозможно любоваться на расстоянии. Позвольте же припасть к вашей руке! – пламенно закончил Макаркин, склонил свою вихрастую голову и, схватив Полину за руку, буквально, припал к ней поцелуем.

Полина рассмеялась, с трудом сдерживаясь: у галантного кавалера были волосы тонкие и словно наэлектризованные, торчащие во все стороны, так и хотелось до них дотронуться.

– Уверен, все мужчины вокруг с завистью переживают свою неспособность оказаться рядом! Я прав, Паша? Разрешите представиться, – словно спохватившись, продолжал Макаркин. – Это Паша, Павел Метельников, писатель, очевидный талант. А меня зовут Владимир, – и он протянул одну визитку Полине, а другую – Сергею Данилову, о существовании которого, оказывается, был осведомлен, – здесь все указано, не считая членства в разных союзах. Какая тонкая радость оказаться у ваших ног!

Теряя чувство меры, он снова поцеловал руку Полины, вежливо, впрочем, спросив у Данилова:

– Не возражаете?

– Рекомендую! – откликнулся Сергей.

– Богиня, богиня!

– Какой говорун! – лучезарно улыбнулась Полина. – Неужели вам можно верить?

– Она еще сомневается! – вскричал Владимир Макаркин. При этом могло показаться, что он немного пьян. – Не обращайте внимания на Пашу, он скупо высказывается, но он после опишет вас, вот увидите! А давайте-ка спросим первого попавшегося…

Макаркин, словно фокусник, протянул руку и выудил из толпы снующих мимо людей элегантного черноволосого мужчину.

– Ну, что скажешь, Сурен? – спросил его Макаркин с видом скульптора, демонстрирующего изваянный шедевр.

– Я восхищен! – пробормотал Сурен, блестя влажными глазами. – Сражен наповал!

– Что и требовалось доказать! Сурен мне друг, но истина дороже.

В отличие от Макаркина, в его немодном разношенном пиджачке, неопрятно обсыпанном конфетти, что ассоциировалось не с новогодним праздником, а, скорее, с перхотью, Сурен воплощал собой блистательную элегантность; естественно, он был в смокинге.

– А не выпить ли нам по этому поводу? – предложил немногословный писатель Паша.

Удивительно, но в переполненном дворце им удалось найти укромное место и организовать симпатичный междусобойчик. Принесли стулья, правда, на всех не хватило, и двое разместились на широком подоконнике. Здесь же, на подоконнике, оказалось шампанское, водка, утащенная с праздничного стола, икра, колбаска, заливное и даже салфетки.

Полина знала, что она девушка интересная, есть, на что посмотреть. И, конечно, слышала о себе немало хорошего, приходилось. Но такого, как в эту новогоднюю ночь, давно не случалось. Мужчины старались наперегонки, тон задавал, разумеется, Владимир. Он был бы, вероятно, забавным, если бы вскоре не выяснилось, что он ужасный зануда, вдохновляющийся звуками собственного голоса. Будучи невелик ростом, он казался выше за счет огромной шапки тонких, курчавых волос. Энергии в нем было, хоть отбавляй.

Пресытившись его витиеватыми панегириками, Полина все более благосклонно взирала на двух других молодых людей. Данилов, естественно, не считается. Куда им до Сереженьки Данилова! Данилов – это ее большая любовь!

Паша Метельников оказался не таким уже тихим недотепой, как представлялось поначалу. Он высказывался остроумно, вот только на самом деле очень уж нехотя, словно бы опасался, что его удачные шутки разнесутся в массах, станут народными, еще до того, как он их опубликует. Но, пожалуй, из всех троих самым интересным был Сурен. Он сверлил Полину своими черными с поволокой глазами и, наверное, задевал что-то такое там у нее внутри.

Сурен Вердян, известный, модный архитектор, многих из присутствующих на празднике знал лично, причем, с домашней, закрытой для других стороны. Он проектировал виллы и шикарные квартиры для питерских богатеев, и очередь к нему стояла на год вперед. А Вова Макаркин несколько раз писал о Сурене в журнале «Мир керамики». Макаркин, как можно было прочесть в его золоченой визитке, был редактором русского отдела этого солидного международного журнала. Вова называл Сурена своим другом, но, конечно, они не были друзьями, во всяком случае, в каноническом смысле слова. Даже здесь, на вечере, они встретились случайно. Вердян был желанным гостем, практически своим человеком. А Вова попал на праздник как Золушка, благодаря чуду. В последний день он получил пригласительный билет на две персоны от хозяина своего журнала, испанского строительного магната, большого приятеля кого-то из отцов банка. Никого из банкиров и их гостей Макаркин не знал, однако не в его правилах было пропускать дармовую выпивку и закуску.

А вот с Пашей Метельниковым, которого он привел с собой, Владимир действительно дружил, с давнишних пор, когда оба они посещали секцию прозы как два молодых дарования. В дальнейшем Макаркин выбрал журналистскую карьеру, а Павел сделался писателем, причем, писал не о керамике. Недавно он выпустил очередную книжку, которая, только представьте, будет номинироваться на какую-то литературную премию. Паша был настолько любезен, что не поленился спуститься вниз и приволочь хранившийся у него в кармане пальто томик своей прозы, который и подарил Полине с Сергеем.

Расстались они уже под утро, пообещав друг другу непременно встречаться в новом году. Довольные, хотя и немного утомленные настырным керамическим журналистом, Сергей и Полина добрались, наконец, до гардероба.

Гостей во дворце ожидалось много, и под гардероб выделили два смежных, довольно вместительных полуподвальных помещения, сразу же слева от вестибюля. Казалось, раздевалки оборудованы на скорую руку. Вдоль стен стояли шеренги металлических конструкций с крючками для пальто, но никаких номерков и привычных гардеробщиков не существовало. Каждый вешал свою одежду на свободный крючок, охрана присутствовала только на выходе.

– Странная система, – заметил Сергей, когда они с Полиной, наконец, разыскали свои куртки во второй, более удаленной от выхода, комнате. – Судя по шмоткам, праздник еще вовсю продолжается. Но, похоже, не все гости обретут свои шубы, в особенности те, что подороже. То-то будет веселье – здравствуй, Новый год!

– Ошибаешься, мальчишка! Все здесь у них под наблюдением.

– Как это?

– Видишь? – Полина вытянула указательный палец. – Камера.

– Действительно. А там еще одна. Ты что, их сразу заметила?

– Легко! Они ж открыто установлены. Если б не эти оптические устройства, я бы уже повисла у тебя на шее, не сомневайся!

– Да? – в глазах Сергея появилось знакомое выражение, которое Полина так любила. – А что, если мы ловко спрячемся?

И Данилов мягко потянул ее в лабиринт из чужих шуб и пальто.

– С ума сошел? – прошептала она, нисколько, однако не сопротивляясь.

И почти сразу же они услышали чьи-то шаги.

– Кошмар! – прошептала Полина. – Подумают, что мы лазаем по карманам.

– Тихо, тихо! – шепотом ответил Сергей. – Никто нас здесь не найдет.

Полина присела, Данилов же, наоборот, осторожно выглянул наружу.

– Это свои, – прошептал он.

Полина отодвинула чужую куртку, так чтобы и ей было видно.

Посреди комнаты озирался и переступал с ноги на ногу, пытаясь, очевидно вспомнить, где висит его одежда, их новый знакомый Сурен Вердян. Высокий, костлявый, с гривой черных волос, в нем чувствовалась какая-то лошадиная грация. И смокинг сидел на нем просто безупречно. Полина уже вознамерилась окликнуть его, когда вдруг из-за простенка появилась еще одна мужская фигура.

Человек был высоким, не ниже Сурена, но гораздо плотнее. На лице незнакомца красовалась веселая маска Микки Мауса. Похоже, он нисколько не собирался искать свое пальто. Вместо этого он в два шага приблизился к Вердяну, тот удивленно обернулся и в следующий миг был, вероятно, удивлен еще больше – человек в маске неожиданно обхватил его левой рукой.

Полина вскрикнула, а Сергей решительно шагнул наружу из своего укрытия.

– Все в порядке, – сдавленно произнес незнакомец, освобождая Сурена. – Все в порядке! Мы с ним любим обниматься, – и он неприятно захихикал.

Ни Сергей, ни Полина даже на секунду не подумали, что все в порядке, что, например, они стали случайными свидетелями гомосексуальных развлечений. Потому что очень уж странно повел себя человек в маске, а главное, потому что в его правой руке, которую он все еще держал угрожающе поднятой, блеснула игла небольшого шприца.

– Все в порядке, – повторил незнакомец, пряча руку в карман черного пиджака.

– Вы знакомы? – на всякий случай спросил Данилов.

– Вы Доктор Айболит? – спросила Полина.

– Да кто, черт, вы такой? – Вердян агрессивно двинулся к незнакомцу, вынудив его отступить на несколько шагов.

Черные зрачки Микки Мауса замерли, оценивая ситуацию.

– Извините, – тихо произнес он, – обознался.

И, повернувшись, быстро вышел из комнаты.

Вердян с улыбкой повернулся к друзьям:

– Откуда, черт, он взялся?

– Ты видел, Сурен, – озабоченно спросила Полина, – у него был шприц?

– Хорошо, что не клизма, – пошутил Сурен. Однако по лицу было заметно, что все это всерьез его расстроило.

– Не бери в голову, – посоветовал Данилов. – Мало ли кому в Новый год по пьяни захочется пошутить?

– Это не шутка, – выдохнул Вердян. – Черт, я знал это! Меня хотят убить.

– Ну, ладно! К чему крайности? Убивать удобнее ножом или стволом с глушителем. – Сергей был само благоразумие. – Тем более, здесь камеры, все наверняка записывается – не самое лучшее место для убийства.

Сурен Вердян побледнел и стал совсем никакой; он привалился спиной к простенку и, вероятно, сполз бы на пол, прямо в своем шикарном смокинге, если бы Данилов не поддержал бы его за плечо.

– Черт, черт… Может, он не знал про камеры?

– Или, наоборот, знал. Поэтому маска, и шприц вместо ножа, – подумала вслух Полина.

– Ладно, старина, держись! – Данилов принял решение. – Ты собрался отсюда валить? Мы тоже. Мы проводим тебя!


2


1 января 2001 года, понедельник

Симпатичный Сурен воздвиг вокруг себя весьма клевые декорации. В его пятикомнатной квартире на Каменоостровском проспекте в каждой комнате функционировал мраморный камин. Зеркала были только хрустальные, которые дают более чистое отображение, чем обычные, стеклянные. Красоту дворцового паркета прикрывали не менее дворцовые ковры. На стенах гобелены, масляные холсты в тяжелых, золоченых рамах. Мебель, светильники – всякие, и антикварные и супер-пупер современные, но, понятно, во всем бездна вкуса. А мозаичные и кафельные полы, сантехника – все это на таком уровне, что «Невский Палас» просто отдыхает. Достаточно сказать, что каждая кафелина в ванной имеет подпись какого-то продвинутого дизайнера, и стоит одна такая плиточка чуть ли не сто долларов. А плиток наложено вдоволь – три ванные комнаты в квартире, три!

Все это сказочное убранство обрушилось на хрупкие плечи девушки – Полина во всем этом кое-что варит, а Серега Данилов – ему что, он к дизайну равнодушен. Зато большой спец по части дедукции.

Осмотр квартиры лично он начал с ванной, совмещенной, естественно с туалетом. Не успел радушный хозяин убрать их с Серегой курточки, такие скромные, как у Буратино, в роскошный, завораживающий хрустальными зеркалами, стенной шкаф, как Данилов помчался по малой нужде. Вслед за этим, пока Сурен хлопотал на кухне, Серега проскользнул в гостиную и, подозрительно озираясь, сообщил подруге, что квартира ему не нравится. Причина? В ванной он все осмотрел и не обнаружил следов постоянного присутствия женщины.

– Такие хоромы и без бабы, ты понимаешь?

– А что?

– Как что? Может, он «голубой», и тот мужик в гардеробе, точнее, не мужик, а, в общем, его партнер…

– Доктор Айболит?

– Ну да. Помнишь, он еще сказал, они, мол, любят обниматься.

– Там ты, Серега, не слишком в это поверил. По-моему, Сурен был вполне убедителен.

– Да, но знаешь, «голубые», они очень изворотливы.

Полина задумалась, какое выбрать слово, и остановилась на слове «чудак», это было мягко.

– Чудак ты, Сережа, – сказала она. – Эта ванная для гостей; наверняка, в такой квартире она не единственная. А что касается женского присутствия, то вот оно, на полке.

Данилов озадаченно уставился на семейное фото в тонкой серебряной рамке. Вошел Сурен, вытирая руки кухонным полотенцем в трогательный цветной горошек. Он объяснил, что на фотографии действительно его жена Аня, с детьми, детей у них, что и без того было видно, четверо, в армянских семьях всегда много детей. Все они сейчас в Таиланде, кроме старшего сына, Амаяка, тот учится в Лондоне. Сурен присоединится к своей семье позже, а накануне Нового года он был страшно занят – как раз заканчивал квартиру для важного чина из налоговой полиции.

Заодно он поведал про этого чиновника достаточно интимную историю, связанную с мужским достоинством, похоже было, Сурен совершенно не умел хранить секреты своих клиентов. Глаза Сурена снова блестели, он был оживлен, и неприятный инцидент в гардеробной, казалось, прочно забыт.

Гостеприимный Вердян притащил из кухни огромную, трехъярусную вазу с фруктами и три высоких бокала с коктейлем, затопил камин. Полина с ногами забралась на диван и с наслаждением смотрела на огонь. Уютно потрескивали дрова, звучала скрипичная музыка, Вивальди или Скарлатти, хорошо…


* * *

Разговаривать, собственно было не о чем, но Сурен Вердян замечательно справлялся с этой проблемой, он без устали молол языком, а Полина профессионально его поддерживала, у нее, слава Богу, имелся достаточный опыт. Данилов же в основном помалкивал. Оживился он только тогда, когда Сурен продемонстрировал свой пистолет.

Перед этим был телефонный звонок. Собственно, звонили и раньше, какие-то люди поздравляли хозяина с Новым годом. Ничего необычного. Но на этот раз он прореагировал очень странно: буркнул что-то раздраженно и повесил трубку.

– Черт, это они! – объяснил Сурен своим гостям, изменившись в лице.

– Кто «они»?

– Они охотятся за мной.

– Так и сказали?

– Сделали вид, что ошиблись номером.

– Боже, Сурен, ну чего ты так расстраиваешься? В новогоднюю ночь сто тысяч звонков, многие ошибаются номером.

– Это точно они. Я почувствовал, как тот тип пытался изменить голос.

– Но ведь это тоже ничего не доказывает!

– Вердян молча встал и вышел из комнаты.

– Сережа, – сказала Полина, – по-моему, мы снова влипли. И зачем только ты согласился приехать сюда?

– Затем, что парень совсем раскис. Мне показалось, он тебе понравился, разве нет? Не думаешь же ты, что его на самом деле кто-то хочет грохнуть?

– Не знаю, что думать. Я только-только начала отходить от наших последних приключений.

Сурен Вердян вернулся в гостиную суровый и полный решимости. В руках у него была тонкая папка.

– Я вот вам сейчас кое-что покажу, – заявил Сурен, – и вы сами все поймете. А дома я их не боюсь, – добавил он и вытащил пистолет.

И далее, без всякого понуждения, таков уж был Сурен, ничего не умел сохранить в тайне, он рассказал, что пистолет, самый настоящий ПМ, достал ему сосед, живет над ним, этажом выше, бывший афганец, а ныне, прямо скажем, бандит, но очень хороший парень, настоящий друг, на которого можно положиться, и Сурен ему во всем доверяет, даже ключи от квартиры, запасной комплект, хранятся не у кого-нибудь, а у Шурика, так зовут соседа. Но это так, к слову. А что касается вот этих бумаг, из-за которых его, Сурена, жизнь теперь в опасности, то тут целая история…

Вердян, видно было, воодушевился предстоящим рассказом, тучи на лице его рассеялись.

Дело в том, начал он, что Господь не обидел Сурена Вердяна, наделил его талантом. В своей профессии он многого добился, но не только потому, что такой уж хороший архитектор, никто не скажет, что плохой, но и достойных мастеров на его поле немало, но и потому еще, что человек он легкий, контактный, лихо умеет заводить дружбу со своими состоятельными заказчиками, не со всеми, конечно, но в данном случае было именно так.

Однажды к Сурену с очередным заказом обратился серьезный бизнесмен, назовем его Н. Молодой, ему еще не было сорока, умный, энергичный, прекрасно образован. Они друг другу понравились. Оказалось вдобавок, что их взрослые сыновья учатся в Англии в одном и том же колледже. Возникли, без преувеличения, дружеские отношения.

Собственно, чего темнить? «Н» – это Николаев! Петр Тимофеевич. Конечно, слыхали? Нет? Ну, это не важно.

Так вот, частенько бывая у Николаева дома, Сурен как-то раз, еще в начале осени, стал свидетелем важного разговора, явно не предназначенного для чужих ушей. Петр Тимофеевич, обычно спокойный и уверенный в себе, держался напряженно, был напуган. Пришедшие, их было двое, один из них чернокожий, неприятный… нет, не подумайте, Сурен не расист. Гостей он видел мельком, его сразу же попросили удалиться в соседнюю комнату, и поначалу он ничего не слышал. Но затем начался крик, шум, на повышенных тонах говорили в основном пришедшие, причем африканец, оказалось, свободно изъяснялся по-русски. Петр Тимофеевич все больше оправдывался, тоже довольно громко, а те двое ему вроде как угрожали.

После ухода гостей, так встревоживших Николаева, последний попросил Сурена увезти с собой и спрятать вот эти бумаги и аудиокассету с записью их беседы. Хитроумный Николаев всегда скрытно записывал свои деловые переговоры.

Позавчера утром Петр Тимофеич позвонил и попросил вернуть ему документы и кассету, ситуация как будто разрешилась. Сурен послушно положил папку в свой портфель, вечером они с Николаевым как раз намеревались вместе поужинать, но, он и сам не может себе объяснить, зачем он это сделал, предварительно Сурен снял ксерокопию. Намеченный ужин не состоялся, потому что… потому что незадолго до этого Николаев был убит!

Это произошло два дня назад, то есть, 29 декабря. А на другой же вечер, когда Сурен вернулся домой, он заподозрил, что в его отсутствие в квартире кто-то побывал. Все вроде бы на месте, но какие-то мелочи… однако, он не придал этому значения, решил, что померещилось.

В тот же вечер его старший сын, Амаяк, позвонил из Лондона, продолжал Сурен. Лицо его при упоминании о сыне потеплело.

Разговор был долгий, о всяких пустяках. Среди прочего, Амаяк сообщил, что Дима Николаев, сын Петра Тимофеевича, срочно вылетел в Москву. Складывалось впечатление, что о трагической гибели Николаева его сын ничего не знал, во всяком случае, своему приятелю он ничего об этом не сказал. По словам Амаяка, за Димой приехал сотрудник отца, объяснил, что дело срочное и увез его в аэропорт. Вначале Сурен предположил, что люди из окружения Николаева, который к тому времени был уже убит, не хотели заранее расстраивать сына. Однако здесь что-то не то: в Москву Дима до сих пор так и не прибыл!

Так что дело, заключил Сурен, серьезное и опасное. И предложил прослушать кассету.

– Конечно! – согласился Данилов.

– Нет, ни в коем случае! – Полина вскочила на ноги. – Никаких приключений!

– Что случится, если мы просто послушаем кассету? – миролюбиво спросил Сергей.

И в это время в дверь позвонили.

– Полшестого, – вздрогнул Сурен. – Для нормальных гостей рановато…

Он вытащил из кармана свой ПМ и пошел открывать. Вскоре немного смущенный он вернулся в сопровождении широкоплечего, мордатого парня. Это был Шурик, сосед.

– Что же ты, братан, не сказал, что у тебя люди? – с порога забасил Шурик, автоматически реагируя на Полину. – Я так, скромненько, шампанское, – произнося это, он уже выставлял бутылки на стол. – А для дам у меня припасено такое – закачаетесь! Я, сейчас, мигом, мы тут по-соседски…

Удержать его не было никакой возможности.

– Ничего не попишешь! – Сурен кивнул в сторону удалившегося соседа и захлопнул папку, в которой лежала кассета и всего несколько листов. На верхнем виднелась шапка, крупным буквами, по-английски: «ЦЕНТРАЛЬНЫЙ БАНК НИГЕРИИ».

Данилов с видимым сожалением пожал плечами, Полина решительно подняла руку и собралась уже что-то сказать, когда снаружи снова позвонили.

– У нас все быстро, по-соседски, – улыбнулся Сурен и вышел в прихожую.

Оттуда послышался удивленный возглас и затем сразу же звук падающего тела.

– Больно, сученок? – спросил незнакомый мужской голос.

В ответ раздался то ли всхлип, то ли стон, который мог принадлежать только одному человеку – Сурену Вердяну.

– Где документы? – деловито спросил тот же голос.

– Как… какие?

– Ты, что, падла, героя из себя корчишь?

– Мы спрашиваем о документах, переданных вам Петром Тимофеевичем, – старательно объяснил второй мужчина; он говорил с трудно улавливаемым акцентом.

– Захочешь жить, скажешь! – убежденно произнес первый. – Жить все хотят.

– Давай его в комнату, – распорядился второй.

Весь этот разговор длился не более пятнадцати секунд. Сергей и Полина, затаив дыхание, напряженно прислушивались к происходящему. Последняя фраза стала для них сигналом к действию. Сергей бесшумно нырнул за диван, увлекая за собой Полину.

– Пригнись, не высовывайся! – прошептал он ей в самое ухо.

Дверь в прихожую медленно, как это бывает во сне, начала отворяться, когда Сергей вспомнил о трех бокалах на столике. Увидят, в ужасе понял он, допрут, что в квартире гости.

В приоткрытую часть двери просунулась согнутая спина мужчины в длинном темно-сером пальто. Сергей не мог позволить себе застрять в позе праздного наблюдателя, но то, что он успел увидеть за долю секунды, надолго отпечаталось в его мозгу.

Человек в сером был довольно массивным, этаким атлетом-тяжеловесом, в приоткрытую дверь он сумел бы протиснуться только боком. Согнувшись, он бесцеремонно тащил Вердяна за ноги, в то время как второй в таком же темно-сером или, во всяком случае, темном пальто с белоснежным шарфом, небрежно обернутым вокруг шеи, помогал ему, поддерживая беднягу за плечо.

В мельчайших подробностях Сергею запомнились торчащие из рукавов пальто сильные, широкие в кости руки первого мужчины, на правой – татуировка, четыре буквы КОЛЯ, без особого искусства выписанные у основания каждого пальца, золотые часы «Лонжин» на запястье, поросшем рыжими волосками, а еще дорогой, отличной кожи ботинок на левой ноге Сурена и черное пятно лица того второго, что поддерживал Сурена за плечи. Да, именно черное пятно – второй был чернокожим.

В следующий миг Данилов точным и быстрым движением, словно австралийская ящерица, которая ловит муху на лету своим молниеносным языком, подхватил два бокала и приземлился за диваном.

Словно почувствовав что-то спиной, какое-то движение воздуха, Коля-тяжеловес уронил ноги Сурена, выпрямился и настороженно обернулся. И тут же сразу громыхнули два выстрела. Это Вердян, пользуясь тем, что противник отвлекся, успел вытащить свой ПМ и дважды нажать на спуск. Больше он не успел. Коля проворно выпустил в лежащее на полу тело целую очередь из скорострельного пистолета с глушителем.

– Ты что, с ума сошел?! – взревел черный, хватая его за рукав.

– А что, надо было подождать, пока он в меня засадит? – огрызнулся Коля. – Как он вообще промазал, ума не приложу! Вот сука! – и он в сердцах пнул бездыханное тело ногой.

– Ладно, сделанного не воротишь, – глубокомысленно заметил африканец, демонстрируя свободное владение языком. – Будем искать. Бумажки где-то здесь.

– Опасно это, – тоскливо сказал атлет. – Соседи могли услышать выстрелы.

– В Новый год все стреляет: петарды, шампанское…

– Ментам тут ехать всего ничего, – не унимался Коля.

– Так, стоп! Вот оно! – обрадовано сказал черный. – Центральный банк Нигерии, – прочел он по-английски. – Это нам новогодний подарок.

– Что ни говори, а Бог, все ж таки, есть!

Затаившиеся за диваном Сергей и Полина услышали, как захлопнулась входная дверь и в квартире сделалось тихо. Данилов вышел из-за дивана и аккуратно поставил бокалы на стол. Папки с документами и кассетой на столе, естественно, не было.

– У меня затекла нога, – жалобно сказала Полина, выбираясь вслед за ним.

– Ходи по краю, – предупредил Сергей. – На ковре могут остаться их следы.

У двери была рассыпана целая куча гильз, еще несколько гильз валялись в прихожей. Не прикасаясь к убитому, Сергей осмотрел тело. Ясно, что первая очередь раздробила Вердяну колено. На паркете, по которому его протащили, осталась дорожка крови.

– А знаешь, – задумчиво сказала Полина, – ты не то схватил со стола.

– Что?

– На бокале, именно на том, что остался, следы моей помады.

Сергей посмотрел на нее так, словно видел в первый раз.

– Это, конечно, мелочи, но из-за таких мелочей все неприятности…

Видя, наконец, что Данилов готов вот-вот взорваться, она рассмеялась и порывисто обняла его.

– Ну, какие же мы с тобой счастливчики, Сережка! – прошептала она, уткнувшись ему в шею. – Как же нам с тобой повезло, с ума сойти! Убежим, а?

– Нельзя! Нас с ним видели, Шурик, например. Да и вообще… надо звонить в милицию.

– Да, конечно, – устало согласилась она. – Хотя если бы кто знал, как мне хотелось бы быть от всего этого подальше.

– Нам и так повезло, – напомнил Сергей.

– Как хорошо, что они сразу же нашли свою папку! Я все ждала, что они начнут искать бумаги, а найдут нас с тобой. Просто чудо!

– Вот именно!

– А документики тю-тю. Все. Тебе, Данилов, как знаменитому искателю приключений на свою попу, больше здесь делать нечего.

– Возможно.

– То есть как? Что означает «возможно»?

Сергей рассеянно оглянулся по сторонам.

– Ты забыла, Сурен говорил, где-то здесь еще спрятана ксерокопия.

– Сережа! – умоляюще вскричала она. – Не собираешься же ты… ты же хотел звонить в милицию!

– Будет ли еще когда возможность спокойно поискать?

– Резкий звонок в дверь прервал его.

– Поищешь тут с вами! Это сосед, – сказал Сергей. – Долго же он нес свой напиток для дам!

Сосед Шурик жался на заднем плане и попал в квартиру последним. Прежде него, соблюдая осторожность, вошли несколько человек в форме и в штатском, среди них невзрачная немолодая женщина. Один из пришедших, на вид лет тридцати, в хорошей белой рубашке без галстука, взглянул на Полину и Сергея насмешливыми серыми глазами и сказал:

– Будем знакомиться. Я – следователь прокуратуры Кислицин. А вас обоих я знаю.




Глава вторая. «Керамика Северной Пальмиры»



1


27 декабря 2000 года, среда

Полковник Лебедев, распространяя запах хорошего одеколона, прошел по коридору своего учреждения. В приемной его ждала еще не старая, но, можно сказать, преждевременно состарившаяся женщина. Рак, предположил Лебедев, язва или, более вероятно, внезапная потеря близких.

– Андрей Назарыч, это к вам, – секретарша Светлана при виде его поднялась, протягивая листок с фамилией и именем-отчеством посетительницы. – Требует встречи с кем-либо из руководства. Вальцев направил к вам.

– Прошу, – кивнул Лебедев, пропуская даму в обитую черным дерматином дверь. – Проходите, Валентина Ивановна, присаживайтесь. Слушаю вас!

Несколько секунд они молча разглядывали друг друга. Андрей Назарович с открытой, располагающей улыбкой, женщина – настороженно, как видно, никак не решаясь начать. Положив левую кисть на край стола, она безотчетно сжимала ее в кулак, пряча большой палец внутрь.

– Майор Вальцев объяснил мне, что вы здесь самый главный по наркотикам, – выдавила она, наконец.

Лебедев кивнул.

– Дело в том, что три дня назад от передозировки погиб мой сын. Глупо, нелепо, он был совсем мальчишка…

Внезапная потеря близких, отметил про себя Лебедев, готовясь при первых же признаках истерики вызвать из приемной Светлану с валерьянкой. Женщина, однако, справилась с собой, и, не глядя на полковника, сказала тихим, невыразительным голосом:

– Я давно, уже почти два года, работаю в подпольной лаборатории. Мы производим метадон. В промышленных количествах.

Лебедев осторожно потрогал свои элегантные, с проседью усики, словно бы проверяя, хорошо ли они приклеены. Этот машинальный жест обозначал крайнюю степень озабоченности. Дело и впрямь было – дерьмо! Вот тебе, бабушка, подумал полковник, и Новый год!

С монотонной четкостью механического устройства полковник Лебедев задавал гражданке вопросы и заполнял протокол, а сам ни на секунду не переставал анализировать сложившуюся ситуацию. Валентина Ивановна как завороженная следила за его летающими над клавиатурой руками. Наконец, он оторвался от экрана и строго взглянул ей прямо в глаза.

– Значит, говорите, лаборатория существует два года?

– Да, – Валентина Ивановна кивнула. – Почти два года.

– И вы в ней работаете с самого начала?

Женщина вздохнула.

– Я понимаю… Вы хотите сказать, что надо было раньше. Нет, не могла. Не только из-за денег, не только. Хотя так много, наверное, нигде больше не платят. А когда надо одной растить сына…

– Теперь вот не надо, – сухо сказал Лебедев, и женщина и тихо зарыдала.

Андрей Назарович встал, налил в тонкий стакан воды из пластиковой бутылки и молча поставил его на край стола.

Женщина отхлебнула и подняла заплаканные глаза.

– Вы можете считать меня преступницей, соучастницей, не знаю, как захотите, но уж конечно, если бы Юрочка не умер из-за этой отравы, я никогда б не пришла, никогда! Вы понимаете, в лаборатории нет ни одного случайного человека, всех давно знают, всем доверяют, и вот так всех предать… и потом, у всех у нас, если угодно, рыльце-то в пушку.

– Да, разумеется.

Лебедев распечатал протокол и протянул листок через стол.

– Что это, явка с повинной?

– Нет, зачем же? Это протокол допроса свидетеля. Вы – свидетель.

Валентина Ивановна осторожно подвинула листок к себе.

– Вы полковник? – удивленно спросила она.

– Полковник ФСБ, – подтвердил Лебедев.

– Такой молодой! – подумала она вслух и углубилась в текст.

Андрей Назарович терпеливо подождал, пока она закончила читать.

– Вот здесь распишитесь, так, и на обороте. С моих слов записано верно, мною прочитано. Все. И еще раз напоминаю, никому ни слова.

– Я понимаю, – вздохнула женщина. – Их прикрывают очень серьезные люди. Высоко наверху. И в том числе, из вашей конторы.

– Вот как? – удивился Лебедев. – Вы так думаете?

– Я точно знаю. Покотилов мне сам однажды сказал.

– Ну-ну. А что именно он сказал, этот ваш Покотилов? Фамилии какие-нибудь, звания известны?

– Нет. Если б знала чего-нибудь, непременно б сказала.

– Не сомневаюсь, – улыбнулся полковник.

Проводив посетительницу, он вернулся к монитору. Легко разыскал секретный файл, ввел пароль, и вскоре на экране возникло изображение только что сидевшей здесь женщины. Кравцова Валентина Ивановна, гласила надпись в правой части экрана. Ниже перечислялись сведения самого общего характера. Год рождения, паспортные данные, адрес фактического проживания, состав семьи. Лебедев аккуратно внес изменения – единственный сын Кравцов Юрий Владимирович, 1981 года рождения, умер – причина и дата смерти. В досье были еще три фотографии Кравцовой, на всех она выглядела значительно моложе. Подумав, Андрей Назарович добавил к имеющимся материалам протокол допроса Кравцовой и закрыл секретный файл. Бумажную копию Лебедев спрятал в сейфе, среди кучи других бумаг – пусть пока полежит.


2


28 декабря 2000 года, четверг

На работе с ней были очень предупредительны, Миша, заведующий лабораторией, сунул ей конверт с деньгами. Она отказывалась, деньги, мол, есть, да и зачем ей теперь много? Но он настоял. Миша хороший. Что она наделала? Что же теперь со всеми с ними будет? Зачем она так, Юрочку ведь все равно не вернешь…

Она не стала дожидаться автобуса, пошла от метро пешком. Немножко далеко, но куда ей теперь спешить? В постылую квартиру одинокой, состоятельной женщины бальзаковского возраста. Впрочем, бальзаковский – это, кажется, лет тридцать. А ей уже сорок два. На такую кралю Бальзак и смотреть бы не стал!

Преодолев спазм острой жалости к себе, Валентина открыла тяжелую металлическую дверь своей квартиры. Там ее ждали. Двое, в черных кожаных куртках, с типично бандитскими харями. Она бы, наверно, с ума сошла, если бы среди друзей покойного Юрочки встретила хоть одну такую харю. У него ребята все были воспитанные, интеллигентные, такие же, как и он сам.

Мысль о сыне словно бы перенесла ее на очень большое расстояние, и оттуда, издалека, она с равнодушием смотрела на эти черные куртки в ее маленькой прихожей. Предположение о квартирных грабителях пришлось сразу же отбросить. Из комнаты слева, распахнув ногой стеклянную дверь, не спеша, вышел третий, одетый, как и те двое, но постарше, с ранней лысиной. Валентина, конечно, сразу же его узнала. Леня. Из службы безопасности. Фамилия у него была нехорошая – Пукин. Леня Пукин.

– Ну, что ж, бойцы, – сказала Валентина, – убивайте!

Глядя на себя как бы издалека, она порадовалась своему хладнокровию.

– Никто, Валюша, не собирается тебя убивать, – успокоил ее Пукин. – Чего тебе померещилось?

А те двое уже подступили к ней поближе.

– Давайте, давайте, – продолжала она. – Я кричать не буду. Только смотрите, как бы хуже не вышло. Я ведь еще и в газету написала, в «Московский комсомолец». Вчера и отправила, перед тем, как идти на Литейный.

Дура я, подумала Валентина, в то время, как сильные руки тащили ее к балконной двери. Зачем же я им про письмо сказала? Еще перехватят… хотя нет, едва ли. А, впрочем, какая разница?


3


29 декабря 2000 года, пятница

Международная художественная выставка “Артэкспресс-99” была открыта в московском Манеже накануне католического Рождества. Вплоть до самого открытия и даже в первые два-три дня после него организаторы не были уверены в успехе, однако результат превзошел все ожидания.

Выставка считалась международной, но фактически была таковой только номинально. Среди иностранных участников значились две галереи из независимой Литвы и одна из Лондона. Все прочие были отечественного, российского происхождения. Количество этих прочих оказалось воистину огромным. Проблема, однако, заключалась в том, что давно прошли те благословенные времена, когда еще не высохшие полотна украинских авангардистов раскупались по фантасмагорической цене. Покупатель современного искусства сделался разборчив, капризен и с денежками расставался весьма неохотно. Сама же выставка в Манеже является дорогостоящим проектом. Вот почему организаторы «Артэкспресса-99» воспользовались оригинальной идеей, позволившей в итоге привлечь немалые средства. В качестве спонсоров были приглашены крупные фирмы, занимающиеся интерьерным дизайном, и соответствующие промышленные и торговые компании. Идея состояла в том, чтобы произведения современной живописи и скульптуры расположить как бы в интерьерах, созданных известными дизайнерами и нафаршированными мебелью, отделочными материалами и техникой, производимыми и предлагаемыми к продаже спонсорами выставки.

Интерес публики и специалистов подогревался весьма любопытными инсталляциями. Так, одна компания, поставляющая бытовую технику, демонстрировала огромных размеров холодильник, на полках которого наряду с гигантскими бутылками «Пепси-лайт» и пива «Балтика» можно было разглядеть завернутых в упаковочную прозрачную пленку, совершенно обнаженных юношей и девушек. Возле холодильника постоянно толпился народ, это был признанный хит выставки. Однако немало зрительского интереса выпало и на долю инсталляции компании «К.С.П.», носившей название «Смерть Марата». За шикарной дверью фирмы «Белиссимо» открывалась оформленная по последнему слову дизайна ванная комната. В джакузи от «Сандино» плавала надувная кукла – Марат, перемазанная нестрашной бутафорской кровью. С помощью простых ухищрений из женской секс-шоповской надувной модели был сделан мужской экземпляр, причем, ни у кого не возникало сомнений в том, что в гидромассажной ванне лежит мужчина. Для зрителей, незнакомых с историей вопроса, предлагался краткий текст о кончине великого французского революционера. Экспозиция позволяла рекламировать не только уже упомянутую дверь и, собственно, ванну, но и различные другие сантехнические приборы, светильники и керамику.

– Вы уже видели нашу инсталляцию? – вместо приветствия спросил Покотилов.

– Потрясающая вещь! – поспешил засвидетельствовать восхищение один из прибывших, тот, что помоложе.

– Не успели, – честно признался второй. – Мы с Андреем прямо из аэропорта сюда, сказали, ты в кафе.

– Но мы наслышаны, – поправился Андрей.

– Непременно посмотрите! Сегодня же последний день. Перед дверью к ней все время выстраивается очередь. Успех феноменальный!

Артур Илларионович Покотилов, генеральный директор «К.С.П.», которого за глаза, а многие и в открытую, именовали Большой Босс, с гордостью в голосе рассказывал об успехе своей фирмы.

Пять тысяч в день! В Манеже такого не припомнят со времен Глазунова. И никто, представьте, не проходит мимо «Марата».

В наши дни всякий, кто хоть изредка смотрит телевизор или слушает радио в FM-диапазоне, наверняка знает, что такое «К.С.П.». Эта аббревиатура расшифровывается просто – Керамика Северной Пальмиры. Научно-исследовательские разработки, производство и обширная сбытовая сеть керамики. Основное хозяйство сосредоточено в Санкт-Петербурге. «К.С.П.» – каждая десятая плитка бесплатно!

Маленькое, уютное кафе для персонала располагалось прямо на территории Манежа, в лабиринте служебных помещений. Шум, производимый тысячами посетителей, сюда почти не доносился. Покотилов и двое его собеседников были здесь единственными клиентами.

Большой Босс предложил приезжим кофе, но те отказались. Сам он пил уже третью порцию, пластиковая чашка в его лапище казалась игрушечной. Покотилов делился впечатлениями о выставке, рассказывал о новых, завязавшихся в Москве знакомствах, о возможных проектах, двое внимательно его слушали, принимали участие в обсуждении, как и положено ближайшим партнерам. Казалось, дела идут, Артур Илларионович вполне доволен, он улыбался, жестикулировал, но его холодные, несколько не соответствующие демонстративному воодушевлению глаза внимательно ощупывали собеседников. Он понимал, что приехали они неспроста, и чем дольше они тянут, не касаясь этого, главного, тем неприятнее привезенная ими новость.


* * *

Покотилов совершил ошибку почти два года назад, в конце 1998-го. Зачем он согласился на это предложение?

Беда в том, что он не рассчитал свои возможности, подорванные августовским кризисом, и в конце года вопрос стоял так: или он принимает предложение и сразу же получает изрядный куш, а в ближайшей перспективе – много больше, столько, что стоящие перед ним финансовые проблемы просто перестают существовать, или же «К.С.П.», его любимое детище, так и не увидит света, в лучшем случае, перейдет в чужие руки, а он, Артур Илларионович Покотилов, генеральный директор, известный специалист по прикладной химии, доктор наук, уважаемый человек, останется на улице с кучей неоплаченных долгов, и что сделают с ним и его семьей, можно было только догадываться. Это сейчас легко сомневаться, уговаривать себя, что тогда, в 98-м, имелись все же какие-то еще неиспользованные возможности: где-то еще взять взаймы, найти какого-то спасительного инвестора, что-то заложить. Только вот что – даже квартира, и та была заложена!


* * *

Керамический гигант, замысленный Покотиловым, тогда делал первые шаги и, как всякий растущий организм, расходов требовал неимоверных. Словно в прорву унеслись кредиты, деньги, полученные от поспешных продаж приобретенной в прежние времена недвижимости, с трудом выбитые старые долги. Иностранные партнеры, стоически перенеся объявление дефолта, продолжали спокойно делать свое дело, и в их глазах ни в коем случае нельзя было оказаться несостоятельным – хоть умри, но ту часть финансирования, которую принял на себя, вынь да положь! Не можешь – тогда, по мере сил достойно, прощайся со своим пакетом акций. Трудно было предположить, что предпочтут испанцы – вообще уйти с российского рынка или просто найти замену Покотилову, но то, что для последнего все будет кончено, сомнений не вызывало.

Вот в такой момент Андрей Крапивин и пришел на помощь. Будучи шефом службы безопасности «К.С.П.», Андрей и раньше не раз оказывался на высоте. Родом он был из КГБ, но не из тех структур, которые боролись с инакомыслием, а из разведки, до своего увольнения из органов успел поработать нелегалом во Франции и Бельгии. Проблемы, возникавшие у «К.С.П.» по линии безопасности Андрей решал лихо, словно орехи щелкал. Проблем таких, что ни говори, было немало, особенно в первое время, но они не накапливались.

Андрей познакомил Покотилова со своим бывшим коллегой, тоже Андреем, Андреем Назаровичем. Тот был постарше, но такой же подчеркнуто элегантный, с холеными усиками, дорого и со вкусом одет. Должность, которую занимал Андрей Назарович Лебедев, позволяла надеяться на успех предприятия. Втроем, за бутылкой водки, они все и порешили. Еще шутили за столом, что Покотилов, куда б он не сел, все оказывается между двух Андреев, и это, мол, к удаче.

Поначалу предложение двух Андреев показалось Артуру Илларионовичу заманчивым. Дело задумывалось как ограниченная во времени частная операция, имеющая сугубо финансовую цель – срубить по быстрому столь необходимых деньжат и забыть как звали. Полгода выделялось на организацию бизнеса и изготовление заказанного объема. Продукт постепенно должен был накапливаться на секретном складе, затем разом передавался заказчику. Деньги, помимо заблаговременно полученного аванса, выплачивались незамедлительно. После чего, и это чрезвычайно важно, все оборудование демонтировалось, следы уничтожались, и только затем заказчик имел право начать реализацию. Поскольку реализация, как известно, представляет собой наибольшую опасность. Хотя и в этом вопросе, заверял второй Андрей, действующий чекист, никаких проблем не предвиделось, каналы сбыта продукта профессионально отслеживались и контролировались именно его службой.

Даже в мыслях Покотилов не любил называть эту мерзость своим именем, предпочитал нейтральное слово «продукт».

Крапивин подсуетился, привез из Парижа специалиста, Покотилов, как опытный производственник приложил руку, подобрал штат, и дело двинулось, завертелось. Тщательно оберегаемая лаборатория «С» начала давать продукцию.

Опасные симптомы, на которые тогда, в эйфории успешного развития «К.С.П.», он просто не обратил внимания, позднее оформились в абсолютно однозначный, недвусмысленно понимаемый диагноз. Первой ласточкой был кредит Сбербанка, 500 тысяч в валюте, под неправдоподобно низкий процент. Подумалось, что повезло. Ведь даже невезучему игроку когда-нибудь выпадает хорошая карта. Потом, словно по мановению волшебной палочки, удалось вдруг решить затянувшуюся тяжбу по условиям аренды. Причем, Покотилов в своем иске был не то, что прав, а прав на сто процентов. И вот все тянулось, нудилось, казалось, конца этому делу не видно. И вдруг, все решается в его, Артура Илларионовича, пользу! А что, может и вправду, фарт пошел? Но и это не все. Льготы, удивительные, неслыханные льготы по налогам. Сейчас и не вспомнить, кто надоумил отправить письмо, кажется, кто-то из планового отдела. А действительно, чем черт не шутит! И что вы думаете? Уже через неделю ответ, естественно, положительный. Само собой, в виде исключения, но поскольку налицо такая заинтересованность, развивающаяся отрасль и прочее, а главное, все так и есть, ни слова неправды, короче, вот вам льготы, будьте так любезны. Но дальше – больше! Неожиданный наезд налоговой полиции и через день такой же неожиданный, волшебный отъезд. А ведь найти серьезные недочеты именно тогда, в начале интенсивного развития фирмы, было так легко, что мама, не горюй!

Сейчас уже и не вспомнить, когда же Покотилов понял, что нити тянутся наверх. Он понял это давно. Ни Андрей Назарович Лебедев, ни, тем более, сам он даже не представляют в точности, где тот уровень, на котором сосредоточен интерес к его лаборатории «С». Ясно только, что где-то на самом верху. Коллеги по бизнесу могут только удивляться, за что же в Кремле так любят «К.С.П.». Но не станешь же подозревать всех московских чиновников, в том, что они непосредственно участвуют в этом скверном деле, имеют отношение к его, Покотилова, продукту. Наверняка, этого нет. Скажем Починок, от кого зависят налоги и сборы, сам, вероятно, не рад, что вынужден был подписать неимоверное по степени наглости письмо «К.С.П.» с просьбой о предоставлении льгот. А сделать ничего не может – ему передали чье-то пожелание, в чистом виде эквивалентное инструкции. А уж кто передал, Бог знает.

Между тем, керамическое детище Покотилова основательно укрепилось вначале на Северо-Западе, прочно встало на ноги, а затем, словно щупальца голодного осьминога, из Петербурга потянулись нити по всей России. Испанские компаньоны даже удивлялись, и было от чего. Успешная капитализация компании прошла на ура, акции раскупались влет, да и вообще, все удавалось. Словно бы кто-то наверху простер свою длань над вчера еще никому не нужным «К.С.П.». Сказать бы им, испанским коллегам, что этот кто-то наверху вполне материален, и керамический гигант интересует его лишь как легальное прикрытие секретной лаборатории! А ведь и правда, как Покотилов со товарищи не бейся, получаемая его компанией прибыль даже рядом не ложится с тем, что дает скромная лаборатория «С». И это при условии благоприятного налогового режима для «К.С.П.».

Покотилов давно понял правила игры и вынужден их придерживаться. А куда ж ты денешься? Артур Илларионович поначалу гордился схемой ухода от налогов, которую изобрел его умненький Гриша Эйдельман, начальник планового отдела. А потом понял – там, наверху, и про это все давно известно. Не хочешь, мол, платить налоги, даже то немногое, что с тебя причитается с учетом всех неведомо как полученных льгот – ну, что ж, не плати. Лишь бы эта проклятая лаборатория работала как часы!

Было время, когда Покотилов всерьез опасался за свою жизнь. Что стоит его убрать? Дело налажено, он, по логике, уже не нужен. Про обещанный через полгода демонтаж лаборатории никто и не вспоминает, все работает, качество – хоть сейчас на выставку достижений народного хозяйства. Однако вскоре понял, никто его трогать не будет. Зачем, если он такой удобный парень? Тем более, «К.С.П.» без его личного участия, глядишь, и рухнет, а так лаборатория имеет в лице «К.С.П.» надежное прикрытие. На своем месте он, Покотилов, не только не подвержен опасности, наоборот, он всячески поддержан и обласкан. Вот и во вчерашних «Известиях» ему посвящен целый разворот «Покотилов – локомотив российского бизнеса!». Интересная, к слову, внутренняя рифма: Покотилов – локомотив.

Другое дело, если бы он, Артур Илларионович, надумал закрыть лабораторию. А что, очень даже просто – за одну ночь вывез бы все на фиг, заварил бы стальную дверь и чао! Но понятно, никогда он на это не решится, вот этого-то ему и не позволят. Сразу, может, и не убьют, используют рычаги, которым-то несть числа – те же льготы, те же кредиты, да мало ли! Нет, никуда ему не спрыгнуть, крепко он влип, по самые помидоры!

Со временем Покотилов притерпелся, старался и не думать об этой лаборатории, словно о хронической, но не неотвратимо смертельной болячке, вроде диабета или язвы желудка. А вот теперь приходилось думать. И более того, именно от него перепуганные подельники ждали кардинального решения или, может быть, чуда.


* * *

– Откуда известно, что ваша самоубийца, Кравцова, отправила письмо в «Московский комсомолец»? – спросил Артур Илларионович. – Только со слов этого, как его, Пукина?

– Факт поступления письма в редакционную почту подтвержден, – сообщил Андрей Крапивин. – Я проверял, по своим каналам.

– Лабораторию придется закрыть, срочно! – сказал Покотилов тоном, исключающим обсуждение.

Оба его партнера молчали, обдумывая сказанное.

– Здесь можно курить? – громко спросил Крапивин, так чтобы слышала буфетчица.

– А, курите, все курят, – махнула та рукой.

Элегантный Крапивин извлек золотую зажигалку, трубку и затеял процесс раскуривания.

В кафе друг за другом вошли три девицы в довольно коротких платьях. Они заказали кофе и расположились за стойкой, перебрасываясь коротким фразами и поглядывая на притихших за столиком мужчин. Возможно, молодые дамы работали на стендах выставки, возможно, предоставляли услуги эскорта или совсем уж откровенно занимались проституцией. Во внешности всех троих присутствовало сочетание красоты и вульгарности, причем, в такой пропорции, что вынуждало думать именно о третьем варианте.

– Если мы закроемся, нас могут не понять, – задумчиво проговорил второй приезжий, глядя на Крапивина, словно ища у него поддержки. Но Андрей нарочито отвел глаза, вроде как с интересом рассматривая девушек у стойки.

– Боишься ты ответственности, Вадим Петрович, – усмехнулся Покотилов. – Ну, так, а я на что? Меня поимеют и высушат, такова жизнь.

Вадим Петрович Пинчук, заместитель генерального по общим вопросам, так значилась его должность в «К.С.П.», не принял шутливый тон, он был настроен более, чем серьезно.

– В том-то и дело, Босс, что такова жизнь. Речь именно о жизни. И если что, одним тобой не ограничатся.

– Если мы закроемся, полетят все договоренности, наши зарубежные друзья будут в большой печали, – проговорил Андрей, продолжая ласкать взором композицию из трех нимф.

– Ладно вам, Нигерия далеко, а тюрьма рядом, – довольно громко выразил свое мнение Покотилов. Три девушки и буфетчица, которые наверняка услышали эту фразу, едва ли что-нибудь поняли.

– Тюрьма рядом, – согласно кивнул Пинчук. – Так ведь и до смерти четыре шага, как на войне, – тихо добавил он.


4


30 декабря 2000 года, суббота

Полковник Лебедев проинформировал вышестоящих лиц о ЧП в лаборатории и теперь ждал результатов. Письмо в редакцию – это серьезно, однако Лебедев надеялся, что проблема не выйдет из-под контроля. Демократия демократией, но не настолько же…

Для него лично случившееся могло иметь самые печальные последствия. Не исключено, что с должностью придется расстаться. Плюс понижение в звании. Всегда надо готовиться к худшему. О самом радикальном он старался не думать, даже в мыслях не допускал. В конце-то концов, на своем месте он делал все, что мог. Да и в нынешней пиковой ситуации Андрей Назарович не сидел, сложа руки, перепихнув все на усмотрение вышестоящих товарищей. До тех пор, пока его не отстранили от дела, он будет, по мере сил, решать проблемы сам.

Прежде всего, он вызвал на конспиративную квартиру Крымова и снял с него нужные показания. Крымов – сотрудник покойной Кравцовой, один из работников лаборатории «С». В тайне от Андрея Крапивина полковник Лебедев заблаговременно завербовал Крымова и периодически получал от него информацию, надежно фиксируя при этом каждый момент встречи со своим агентом. С точки зрения ценности собственно информации подобные встречи не имели смысла, поскольку все, что касается лаборатории, с исчерпывающей полнотой было известно от самого Крапивина. Сведения от Крапивина заслуживали доверия и не нуждались в проверках. Однако на случай провала и возможного разоблачения связей Лебедева с пресловутой лабораторией, подобная предусмотрительность была весьма кстати. Она позволяла создать видимость тонкой игры ФСБ в лице полковника Лебедева, который, введя в лабораторию глубоко законспирированного агента, накапливал данные о злоумышленниках, выявлял схемы производства и сбыта наркотиков.

Далее, с помощью давних связей Лебедеву удалось экстренно создать историю душевной болезни Кравцовой. Данные многолетних медицинских наблюдений были сфабрикованы и помещены в архив районного психдиспансера, где, якобы, наблюдалась В.И. Кравцова. Известно же, что редакции газет и телеканалов завалены сигналами всевозможных сумасшедших. Оптимально было бы, если б журналистское расследование (допуская, что оно все-таки состоится) выявило, что Кравцова, будучи психически не вполне здоровым человеком, окончательно свихнулась на почве трагической гибели сына. Смерть его, как известно, наступила от злоупотребления наркотиками, отсюда и направленность бредовой фантазии несчастной женщины по поводу наркотиков, дескать производящихся в лаборатории. Что, разумеется, не соответствует действительности. В опытной лаборатории солидной, уважаемой компании «К.С.П.» работают над специальными присадками, улучшающими потребительские качества керамических изделий.

Об этой части операции по прикрытию полковник Лебедев поставил Крапивина в известность, и в ходе осуществления конкретных действий получил от него реальную помощь. Можно даже сказать, что история болезни В.И. Кравцовой была оформлена как раз во многом усилиями Андрея Крапивина.

Одно плохо, на повестке дня оставался вопрос о самой лаборатории «С». Насколько дотошными окажутся московские журналисты? Поверят ли в версию о психическом расстройстве Кравцовой? Необходимо ли, пусть на время, свернуть производство или же лаборатория, конечно, с введением дополнительных мер предосторожности, может продолжать функционировать?

И надо же было такому случиться, что вся эта каша заварилась перед самым Новым годом! Хороший подарочек, думал Андрей Назарович, ничего не скажешь. Вместе с тем, на фоне свалившихся неприятностей именно это одно обстоятельство и можно было считать отрадным. Никакие, самые настырные журналисты не поднимут свои московские задницы и не заявятся сюда, по меньшей мере, до третьего января. Праздничную паузу на самом деле надо ценить как подарок судьбы, и использовать эти дни с максимальной отдачей.


* * *

Когда вокруг лаборатории «С» стали происходить странности, Мишель Кога?, смирившийся было с тем, что его командировка в Россию затягивается и конца ей не видно, начал нервничать. На работе, на людях он еще сдерживался. Сегодня, 30-го декабря, они работали, и в обед всей лабораторий собрались за импровизированным столом, откупорили шампанское и, по традиции, поздравили друг друга с наступающим Новым годом, при этом Мишель воочию мог убедиться, что не только он пребывает в абсолютно не праздничном настроении.

Вечером того же дня, один одинешенек, в своей маленькой, необжитой двухкомнатной квартире он ходил из угла в угол и громко насвистывал марш Буденного. Мишель въехал в эту квартиру, такую же неуютную и невзрачную, как и две предыдущие, которые он снимал здесь в Петербурге, всего лишь две недели назад. Он старался почаще менять квартиры из соображений конспирации. В лаборатории, где он наладил, а теперь вдобавок и поддерживал производство метадона, ни одна живая душа никогда не знала его адреса – для связи, пожалуйста, мобильный телефон. Адрес был известен только Андрею Крапивину, хлыщеватому красавцу и удачнику, словно сошедшему с обложки французского глянцевого журнала. Тому самому Андрею, который невесть сколько заплатил Эдмонду Убани за вот эту, будь она неладна, командировочку. Они сговорились, хитрожопый нигериец и русский, за спиной у Мишеля. Впрочем, не Мишеля – здесь, в Петербурге, он Моисей Семенович Коган, старший технолог опытной лаборатории «С» на керамическом заводе концерна «К.С.П.». Номинально лабораторией заведует некая Сичкина Серафима Владимировна, но фактически это его, Мишеля, хозяйство.

Мишель Кога?, ему все-таки нравилось именно так себя называть, прервал свое метание по комнате, остановился перед убогим зеркальным шкафом. Какой кошмар, подумал он про обстановку, как это не похоже на его милое парижское жилье! Из пыльного зеркала на него смотрел какой-то всклокоченный, неухоженный субъект, с явными признаками излишнего веса, в несвежей рубашке с темными кругами под мышками. В квартире было жарко, но, все-таки, это не повод.

Просто я нервничаю, понял Мишель, а когда нервничаю, я потею, а когда я потею…


* * *

Вспомнив старый анекдот, он усмехнулся своему отражению и на миг стал похож на прежнего парижского Повара. Надо успокоиться, взять себя в руки. Ничего же пока, собственно говоря, не случилось.

Повар жил один. О том, чтобы здесь, в Петербурге, заводить себе новых знакомых и, тем более, приглашать их домой, не могло быть даже речи. Минимум контактов. Строжайшая конспирация. Единственное развлечение, которое он мог себе позволить, не считая телевизора, был старый дружище «Фрапен». Мишель случайно увидел коньяк в одном супермаркете, торгующем 24 часа в сутки, смотался домой за деньгами (с собой носил не больше ста долларов в пересчете на рубли) и купил целую коробку. У продавцов это не вызвало особого ажиотажа, чего Мишель опасался. Впредь, однако, он решил в этот супермаркет не заходить, полагая, что покупка не рядовая и его могли запомнить. Конспирация прежде всего! В дальнейшем выяснилось, что он зря купил сразу коробку, коньяк «Фрапен» продавался во многих местах, в том числе, и в небольшом магазинчике возле его метро «Проспект Ветеранов».

Повар налил рюмку, медленно, но не отрываясь, словно лекарство, выпил густую золотистую жидкость и налил снова. Сейчас он успокоится…

Все началось с того, что у Кравцовой, симпатичной, моложавой тетки, несколько дней назад неожиданно умер сын. Совсем молодой пацан, умер от передозировки, от какой-то наркоты. Конечно, это никак не было связано с их секретным производством, но ситуация возникла двусмысленная.

В лаборатории все давно друг друга знали и близко к сердцу приняли Валину беду. Растроганный Мишель насильно вручил Валентине пачку долларов и разрешил несколько дней не ходить на работу. А через день сказали, что Кравцова покончила с собой, выбросилась с балкона. Как водится, поползли всякие слухи. И вот вчера, из сбивчивой речи Сичкиной, которая доводила до сотрудников распоряжение администрации, стало ясно, что работу предстоит частично свернуть, и все это каким-то образом связано со смертью Кравцовой. Мол, ожидается комиссия, будут ходить, задавать вопросы…

Какие, к чертям собачьим, вопросы? И что означает частично свернуть работу? Все равно, что частично забеременеть.

Опытному Повару стало мерещиться одно: хозяева лаборатории собираются рубить концы. А это значит… а что это значит, пока не вполне понятно. Если дело серьезно, то всех, имевших отношение к производству, попросту уберут – другого способа надежно обрубить концы никто пока не придумал. Но нет уверенности, что дела обстоят настолько плохо, правильнее сказать, что есть еще надежда, что не все так плохо. И эту надежду дает туманная формулировка – частично свернуть производство. Стало быть, частично оставить?





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=66430440) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.