Книга - В ПОИСКАХ ЖАНРА. ИЗБРАННОЕ

В ПОИСКАХ ЖАНРА. ИЗБРАННОЕ
Алексей Аимин


Когда под моими книгами среди похожих авторов появились Дина Рубина и Чингиз Айтматов – это повеселило. Но когда там появились классики мировой литературы – задумался:Это что же я такого натворил?И как я до этого дошел?На поиски своего жанра у меня ушло полжизни. До сих пор в неведении какой из них главный…Попробовал разобраться – сколько их вообще существует?Спектр оказался широким – от гимнов Богу до доносов на сослуживцев. Это их анализ.Жанр самой книги довольно редкий – мемуарное эссе.





В ПОИСКАХ ЖАНРА

ИЗБРАННОЕ



Алексей Аимин



© Алексей Аимин, 2021



ISBN 978-5-0055-1047-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero




От автора



Жизнь – это временное явление —

явление нас самих на этой земле.


Начал с юмора – докатился до философии и политологии. Такова была хронология событий – вернуть все и повторить уже не получится – все пишется на чистовик.

У каждого свое время жизни и к нему приложен свой аватар.В индийской мифологии аватар этодар Божий с поставленной перед каждым индивидом задачей.

Просто каждому надо определиться с этой ипостасью и исполнить предназначенное. Кроме основной задачи: построить дом – посадить дерево и вырастить ребенка – найти еще свою личную и постараться ее выполнить.

Так каждый может стать соавтором «божьего промысла».

Со мной это случилось с приличным опозданием. Пока не докопался, что индивидуальность – личное видение (ведение), а аватар трансформировалось в автор. Им я стал, но только во второй половине жизни, после того как смог разобраться с собой.

Родился я в середине ХХ века, захватив 7 месяцев правления Сталина. Так как это время я плохо помню (могу и соврать), начну со школы. В то время нашим родителям и учителям ставилась задача – вырастить и воспитать человека будущего – умного и начитанного, честного и воспитанного. А главное – любящего свое Отечество. И они, надо сказать, старались…

В 60-е годы мы чуть не строем ходили в школьные и городские библиотеки. Личные библиотеки тогда были большой редкостью.

Чтение было главным в воспитательном процессе. Про важность библиотек учителя нам говорили постоянно:

Библиотеки – это место встречи людей и идей.

Идеи нас не интересовали – мы читали книги о рыцарях и индейцах, о приключениях и путешествиях, безразлично проходя мимо полных собраний сочинений классиков. Не уступали им своей мощью и сочинения наших вождей. Двузначные цифры на толстых томах как тех так и этих – нас отпугивали.

Потому фразу Ленина о значимости интеллигенции мы невзначай пропустили. Нам талдычили его главную мантру:

«Учится, учится и учится!»

Нам она прилично приелась и дедушку Ленина в этом вопросе мы не очень слушались.

Месяцами, а то и годами кроме уборщиц к томам вождей в библиотеках никто не прикасался.

Хорошо, что у классиков литературы были сборники, избранного где можно было найти то, что требовали знать учителя. У наших вождей этого не было, ведь у них все должно было быть идеальным. Нам внушали, что вожди близкие нам люди. В детском саду нам – нам читали книгу "Рассказы, стихи и песни о Ленине для дошкольного возраста" Больше всего нам нравилось стихотворение Маргариты Ивенсен:

Когда был Ленин маленький,
похож он был на нас,
зимой носил он валенки,
и шарф носил, и варежки,
и падал в снег не раз.
Любил играть в лошадки,
и бегать, и скакать,
разгадывать загадки,
и в прятки поиграть.

В школе нам говорили, что Володя Ульянов хорошо читал и писал. Я тут же подумал, что он и списывал наверно тоже хорошо, ведь самому столько написать – не реально.

В своей еще детской интуиции я убедился, когда писал книгу «Нью-Лениниана». Правда и до меня внимательные читатели находили, что в его работах многое попахивало плагиатом. Правда, не он первый – были у него учителя. Например, главный лозунг коммунистического манифеста:

«Пролетарии всех стран соединяйтесь!» – Карл Маркс позаимствовал у соратника по партии. А надоевшую мантру: «Учится, учится и учится» – без последнего повтора, Ленин подобрал у французского журналиста Лабуле.






место встречи людей и идей



Ленин очень хотел переплюнуть Маркса, и нагло списывал у европейских социал-демократов страницами.

Сейчас найти плагиат с помощью Интернета не сложно. Тогда же в это дело никто не лез. Правили вождей тоже редко.

Одну цитату Ленина все же решились секвестировать, что по простому означает – обрубить или отсечь. Из фразы:

«Важнейшим из искусств для нас – является кино и цирк»

убрали последнее слово – цирк. Спросите – почему?

Потому, что в то время интеллигенция называла революцию кровавым цирком. Лишь потом, при Сталине обожавшем кино, обрезанная фраза стала цитатой. Всплыла и другая об интеллигентах.

Ленин к определениям «вшивая» и «гнилая» добавил намек, что она еще и пахнет. Просто из-за скорости написания своих трудов Ленин часто пропускал знаки препинания и грамотные интеллигенты над ним между собой подшучивали.

Вот под его прищур этот класс и стали вычищать под корень.

Даже крестьянскому поэту Есенину не удалось уйти от расправы. Вполне возможно, что вот за эти строчки из поэмы «Гуляй поле»:

Для нас условен стал герой,
Мы любим тех, что в черных масках,
А он с сопливой детворой
зимой катался на салазках.
И не носил он тех волос,
что льют успех на женщин томных.
Он с лысиною, как поднос,
глядел скромней из самых скромных.
Застенчивый, простой и милый,
он вроде сфинкса предо мной.
Я не пойму, какою силой
сумел потрясть он шар земной?
Но он потряс…

Другой причиной гибели поэта, могло стать его шальное поведение: Есенин с пьяных глаз рассказывал в кабаках как его и Маяковского угрозами заставляли писать покойному вождю гимны на тему его бессмертия. После таких откровений поэт ушел в мир иной и неожиданно стал запрещенным.

Надо признать, что Есенин обладал пророческим даром:

Для них не скажешь:
Ленин умер.
Их смерть к тоске не привела.
Еще суровей и угрюмей
Они творят его дела…




Запоздалое  прозрение


К 100-летию революции решил разобраться с мифами о вожде пролетариата. Посмотреть на него как на обычного человека. Полистал его труды, почитал воспоминания соратников, работы философов и историков о событиях того времени. Столкнувшись с его политическим словоблудием пришел к выводу:

Бывает, оставляет
свой на бумаге след,
и диких мыслей стая,
похожая на бред.

И вдруг подумало себе: сам-то отличаюсь? Все пишу и пишу – не пора ли уже завязать? Стал оправдываться – начинал ведь не по своей инициативе – первую книгу издал по просьбе тех, кому читал свои творения. Это потом уже пошло – поехало…

Когда число книг подошло к трем десяткам, решил, что мое полное собрание сочинений – это лишняя трата времени. Хватит и одной книжки. Надо быть трезвомыслящим. Если из нее до следующего века доживут хотя бы несколько фраз или стихов – большая удача! Толщина у книги не главное. Название – еще куда ни шло! Сам, помнится, шутил поглядывая на толщину изданий:

Ни «Библию, ни «Капитал» я не читал —
но по названью «Капитал» мне ближе…

До Библии все же добрался и понял, что стать первым в словесах уже невозможно – все давно сказано.

Или еще не все?

Понятно, что ленивые писаки хотели остановится на Библии. Но как оказалось – не все в нее уместилось. Разные народы стали придумывать свои правила жизни. Алеуты вообще Библию не поняли – там про моржей ни слова, а кто такие ослы и козлы их не интересует.

А тут еще пиво и вино появились – дрожжи мозги сразу взбодрили и процесс пошел – появились напитки покрепче. Стало понятно – прогресс не остановить.

Процесс накопления народной мудрости прост и понятен: мысли гениев становились народными поговорками, а потом после проверки временем, жизненными аксиомами.

Имена авторов быстро уходили в небытие. Пример: всем известное утверждение:

«В здоровом теле – здоровый дух»

и четкое определение – чем именно надо обеспечить народ, для спокойствия и тишины в государстве:

«Хлеба и зрелищ»






Вождь нас предупреждал – не суйтесь в… интеллигенты



Оба принадлежат одному человеку и мало кто знает, что этим аксиомам уже два тысячелетия. Их высказал римский поэт, сатирик и моралист Ювенал. Его сатира была близка народу, но коробила власть. И за свой дар он был отправлен в ссылку – где и умер.

Но память о нем живет. Пушкин как-то заявил, что желал, чтобы его поэзия была разящей – подобна «мечу Ювенала».

Но сегодня имя автора уже никто не вспоминает. Лишь обозначение праведников – ювеналы стало теперь юридическим термином в определении – ювенальная полиция.



Читая философов, постепенно осознал главное: гнаться за древними мудрецами бесполезно! Даже в первую сотню не войдешь.

А вдобавок столкнулся с другой проблемой – не смог определиться со своим главным жанром. Где же откроется для читателя самое ценное и уникальное? Вот и подумал – если сам не могу в своих жанрах и стилях разобраться, то какого же будет потомкам?

Если честно, поначалу о потомках я совсем не думал. Однако, собратья по перу, толкаясь локтями и оттесняя меня, говорили:

– Не волнуйся – потомки тебя оценят!

Вот и решил, не ждать чужих оценок – сам отберу лучшее по своему вкусу. А заодно разберусь как и откуда у меня взялись: чувство юмора, тяга к красоте, протест и вольнодумство, наглость и сарказм.

И как потом к ним добавились лиричность и сентиментальность, мудрость и философия.

Так, копаясь в хронологии накопления этих качеств, все выстроилось в нужном векторе:

Истина всегда в пути – от первого кто ее познал, до последнего, кто с ней согласится.

По ходу смог определить тот момент когда, сплюнув «плевела», я отправился в путь на поиск «зерна истины».

Постоянный поиск – стал главным стимулом моей жизни, за что и поблагодарил Господа:



Спасибо Всевышний, за дар устремлений!

За жажду исканий, чем ты наградил!

А что недодал мне покорность, смиренье —

так правильно сделал – я их не просил.



Итак, что же у меня было накоплено на старте…




НА  СТАРТЕ





Хулиганское начало



Юмор у меня стал первым из освоенных жанров. Причем без особых усилий. Отец в 60-х выписывал сатирический журнал «Крокодил». Старые номера увозились на дачу, где все лето проходил мой купальный сезон.

Анекдоты, стихи, афоризмы укладывались в моей голове аккуратными стопками, Точно также упаковывались в ней и впечатления детства, что со временем оживали в стихах:

Был у нас учитель в школе,
у него была жена.
По подсчетам третья, что ли?.. —
Их там было до хрена!
И у этой вот четвертой,
у жены, еще был брат,
мордой так слегка потертый —
Но народный депутат!
А у этого вот брата
в магазинчике был блат,
ну, а как же им без блата —
он на то и депутат.

Вот так с вперемешку с юмором шло накопление материала для будущих мемуарных «шедевров» дворового уровня.

Дворы нашего детства были местом коммунального общения. Там было много чего интересного:

– разговоры о политике под стук домино и бутылочкой втихаря – у мужиков.

– игра в лото под сплетни о соседях – у женщин.

– футбол, прыгалки и игра в классики – у детворы.

А еще надписи на стенах и на заборах.

В них можно было поживиться новостями – кто в нашем дворе круглый дурак и кто по кому в третьем подъезде сохнет. Были и предупреждения где живут злые бабули и указатели где находится «Райский уголок».

Все мои воспоминания о дворовых делах позже вошли в книгу нашего фольклора – «Не афишируемое творчество».






Рай покажется тесноватым, но это лишь уголок…



Вышел погулять я раньше срока —
пусто во дворе и одиноко.
Разбираю буквы на заборе,
интересных слов там – просто море!
У подъезда бабушка сидела —
черствый пирожок с капустой ела.
Из подъезда выпорхнула Мила,
Бабка ее взглядом проводила,
А потом такое вдруг сказала!!! —
В жизни интересного немало!

Уже с детства я числился в хулиганах, но с культурным оттиском. Никогда за чужими спинами не прятался, а наоборот выставлялся – смешил одноклассников.

Вокруг меня всегда было шумно и весело. По записям в дневнике и вызовам родителей в школу соперничал с отъявленными драчунами. Отставая от одноклассников внешней статью, чтобы не затеряться в толпе – дерзил нелюбимым учителям и задавал им неудобные вопросы:

– А Ленин прямо с рождения хотел стать вождем?

Тогда я еще не знал, что Пушкин и Лермонтов тоже этим «грешили» (тоже из-за роста и недостаточной «ширины в плечах»).

У Пушкина прозвище было «Француз» – он щеголял знанием французского и запретного русского. В этом он явно обгонял в развитии сверстников. Лицеисты вспоминали о юном Пушкине:

А наш француз
Свой хвалит вкус
И матершину порет…

    (1813 – 1815гг.)
У Лермонтова было прозвище «Маёшка» – то ли от маленького роста, то ли, от того, что постоянно маялся чем-то, отличаясь своей задумчивостью.

Однако, до поры до времени классики меня не интересовали. Со средних классов я учился средненько и высокую поэзию, В отличие от дворовой, тогда не воспринимал. А вот анекдоты и приколы собирал откуда только можно. На переменках устраивал мини-спектакли.

Задаешь вопрос первоклашке:
– Конфетку хочешь? – он наивно кивает.
Ему в ответ, с сожалением разводя руки:
– А нет конфетки…

Все смотрят на растеряно-обиженное лицо мальца – и хохочут. Жестоко? Да, даже сейчас чуть-чуть стыдно.

Или спрашиваешь у недоросля из средних классов:

– Вот предложат тебе мешок ума и мешок золота – что выберешь?
Советских пионеров воспитывали на бескорыстной дружбе и уважению к знаниям и ответ был предсказуем:
– Мешок ума!
Назидательно, оглядывая присутствующих:
– Каждый выбирает то, чего ему не хватает!

Окружающие долго ржут – всем весело. Мне тоже.

К 6-му классу в моей коллекции, анекдотов набралось больше тысячи. Предпочитал поучительные:



Идет человек по улице, где дома строятся – справа забор и слева забор (в те годы не надо было пояснять, что они были из досок). Слышит за одним забором голос:

– Тридцать пять, тридцать пять, тридцать пять…

Интересно стало. Видит дырочка от сучка в доске – зырк туда глазом, а оттуда харк в глаз:

– Тридцать шесть, тридцать шесть, тридцать» шесть…



Вот и ходили за мной гурьбой с просьбами – расскажи еще чего-нибудь. Так, став лидером школьной мелкоты, смелел и можно сказать наглел. До института все мои приятели были моложе на год-два. Но плохому я их не учил и потому мои менторские нотки родом именно оттуда. Да и праведные убеждения тоже.




Женская тема


Но вот пришла первая любовь, и приоритеты в моем репертуаре стали быстро меняться. Появилась первая с налетом двусмысленность:

Спросил я Маню: – Дашь, не дашь?
В виду имея карандаш,
– Ты, Ваня, хоть и не Ван Дам,
Но я тебе, наверно, дам.








Чувствовал, что впереди ждало неизведанное, которое манило своими тайнами. Вспоминая свое отрочество в одной из первых книг я вернулся в те времена:

Я начинал как все – со снежных баб!
С большим азартом – ромовых я ел.
Ах, бабы-бабы – я от вас ослаб,
и до сих пор еще не протрезвел.
Бывает, доведут – ну хоть ты режь!
Смотреть противно,
а не то чтоб там любить…
Но чуть остынешь – ромовую съешь —
и ну по новой снежную лепить!

Хулиганить на женскую тему продолжал всю жизнь. Женщины меня вдохновляли и лихорадили. Вот пример из ранней молодости:

Ты мне по новой отказала,
не помню уж в который раз…
Пойду, пройдусь я у вокзала, —
там мне дадут… —
хотя бы в глаз.
Лишь там обиду я забуду,
Как я забыл чреду обид…
И звезды повалились грудой:
– О, мать моя!
Как глаз болит!

Но со временем романтичность и мечты переходили в скепсис. И вот такое писалось уже ближе к зрелости:

На тебя посмотришь сзади —
Сто очков Шахерезаде!
Если спереди смотреть —
Клеопатра – ну как есть!
Сверху – как богиня Ника!
Снизу – всё от Анжелики!
В профиль словно бы Минерва!
Но внутри, похоже, стерва…

Но дальше ироничности, по части женщин, черту никогда не переходил. Матершинником, в отличие от Пушкина никогда не был. Бытовая лексика привлекала своей чувственностью и многозначностью. В народе ее применяли для краткости речи и лучшей доходчивости. Я просто в два раза расширил свой лексикон и даже поймал «льющуюся пушкинскую строку». Но держал самые крутые и многозначные слова на крайний случай.

И однажды все же не удержался и вставил нецензурное словечко в очередной стих:

Умнее я возможно буду,
Но красивее – это вряд ли,
Возможно, стану я занудным,
Ворчливым – тоже неприятно,
Я постарею, полысею,
что ж участь дедов и отцов,
а далее, я разумею —
еще умру, в конце концов!
Но жив пока, мозга в загуле,
энергия покуда прёт,
кто спросит:
– Жив? Скажу:
– А х… -ли!
И жив и дел невпроворот!

На местном ТВ – на встрече с поэтами обсуждали мою книгу, где это стихотворение присутствовало. И телеведущий задал мне вопрос о ненормативной лексике в поэзии, намекая на этот «шедевр».

– Из песни не выкинуть – отшутился я.

А вот когда я попал в реанимацию и меня оттуда переводили в палату, я прочел его когда везли на каталке.

– Это Есенин? – заинтересованно спросила старшая медсестра, – я кивнул…

– Вот – подумал – классикам – им все можно. Когда стану классиком, то этот стих точно опубликуют…



Со временем мое хулиганство перешло из юмора в другие жанры – сатиру, пародии, эпиграммы, памфлеты и живо до сих пор.




Меткость слова



Слово пуще стрелы разит.

    Народная поговорка

В энциклопедиях об этом понятии находим:

меткое слово – слово, максимально точно характеризующее какое-либо понятие, дающее исчерпывающее описание явления, предмета или действия.

Соглашусь с этими определениями, хотя народное более меткое.

Этот навык у меня тоже родом из детства. Поначалу это были в основном дразнилки и прозвища. Много позже про мои мини-шаржи в две строки говорили – метко сказано:

– Он утверждает: – за народ радеет,
Возможно, но чего-то не худеет.

Моим обычным ответом было:

– А у меня глаз наметан.

Справка

Меткость – метка, сметка, сметливость – это древние русские слова и определения. Их происхождение связывают с именем скифского царя – реформатора и изобретателя Прометея.
К его основным изобретениям относят парус, колесо со спицами и первые палочки для разжигания огня с сухой серой – прообраз спичек. Он же был мифическим вождем титанов (скифских царей) восставших против Зевса погрязшего в разврате и семейственности.
В древнегреческих трагедиях монологи Прометея разят богов Олимпа в самое сердце. Не удивительно, что Прометей за свою правду был обвинен в воровстве и обречен на мученическую смерть.

В школе моей любимой забавой было давать прозвища учителям и одноклассникам.

Худой и длинный Колька стал «Штативом», пухленькая Людка «Колбочкой», а учительница рисования «Чертилкой», учитель

пения – «Пеньком»,



У меня тогда прозвища не было – то ли боялись «ответного шага, то ли просто уважали. Сам себе в первых классах я бы дал прозвище «Звонарь» – первым громче всех кричал:

– Звонок на перемену!

А в средних классах определил уже более объемно – «Культурно опыленный сорняк»: был обычным дворовым пацаном – рос сам по себе. Но при этом занимался музыкой и танцами – мне все дворовые в этом сочувствовали.



Привычка одаривать окружающих личными ярлыками осталась у меня на всю жизнь.

Самыми интересными, считаю, прозвища отражающие сущность индивида:



Ведро – означало шумный;

Котелок – умный;

Пенопласт – рыхлый;

Вертолет – быстрый;

Карамеля – липкий или сладкоречивый.



Умение кратко фиксировать свои наблюдения росло со временем незаметно переходило в мастерство:

Беспорядок на его голове наводил на мысль, что и в самой голове порядка не было.

Похоже, он был подкаблучник – следы каблуков часто были видны на его лице.

Однако за такое умение позже тоже свое получил. Не подумав нагло раскритиковал нашу литературную элиту в лице профессоров филологов, и известных поэтов, вплоть до лауреатов Пушкинской премии. Меня как автора пасквилей на эти гипсовые «бюсты» включили в черный список. За 6 лет ни одной публикации в литературных газетах и журналах. Хотя потом в одной из самиздатовских книг я перед ними уже заранее извинялся:



У всех сегодня я прошу прощенья —

Прощёное сегодня воскресенье.

Хотя я и не помню поимённо,

кого обидел тихо или вздорно.

Кого открыто обижал, кого-то тайно,

иной раз с умыслом,

а иногда случайно…

Прошу у тех, что обижал за дело —

Подначивая мягко и умело.

Ещё у тех, кого обидел грубо —

и кто-то плакал, кто-то скалил зубы.

И до сих пор уверен, кто-то злится

За прозвища, что уж не отцепиться,

что в эпитафию теперь войдут, возможно… —

Простите, если это только можно.




Новый этап в познаниях


Продолжение моих изысканий на поприще меткости шло в институте. Участие в команде веселых и находчивых тренировало быстроту мышления. Особенно в ответах на вопросы от команды противников.

Студенты – народ с юмором. И даже в кабинках туалетов можно было найти много интересного и познавательного. Например, оторванные заголовки из советских газет, приклеенные неизвестно чем на перегородках из ДСП:



«НЕБЫВАЛЫЙ УРОЖАЙ!»

«ВСЕ ДЛЯ РОДНОЙ СТРАНЫ»

«КОМСОМОЛЬЦЫ В ПЕРВЫХ РЯДАХ!»



На дверях кабинок красовались надписи:

«ЛЕГКОМЫСЛЕННЫЕ»

«ТУГОДУМНЫЕ».



В изобилии были представлены авторские произведения, – «сортирных стен марателей» (в основном с грубым и плоским юмором):

Если ты п…л зараза —
дерни ручку унитаза!

Правда, кто-то красивым почерком дописал культурное уточнение:

И тогда твои труды —
Унесет поток воды.






Культурное напоминание (но не в стиле Гете)



Мой довесок в общем собрании сочинений и в народ не ушел:

Чтоб никогда сюда не приходить —
кончайте есть!
Бросайте пить!

О вреде переедания и перепивания много статей и немало диссертаций. Но людям больше нравятся поговорки типа:



Хорошего человека должно быть много.

Пока толстый сохнет – тонкий сдохнет!

Позже я эту мысль о смысле жизни и бесполезном круговороте я эксплуатировал неоднократно:

От мыслей волосы стоят,
Но их шеренга тает, тает.
моих зубов полураспад —
о съеденном напоминает.
Во взгляде не найти мечту
и дрожь в коленях нарастает.
Язык, подсохший мой во рту —
о выпитом напоминает.
Прилично натворил я дел —
возможно, даже непомерно!
Вагонов пару точно съел,
И выпил около цистерны.
Так жить, чтоб есть,
иль есть, чтоб жить? —
вы спросите как дилетанты.
Я ем, чтоб жить,
живу, чтоб пить…
хотя возможны варианты…

Подобное творчество было характерно для моих первых книг «Проба пера» и «Хочу я с вами поделиться», где основными жанрами были сатира и юмор. Эпиграфом к первой книге было перечисление главных направлений:

– мягкая сатира
– твердый юморок
– тонкие намеки
– пара толстых строк
– дельные советы влезть как на Парнас
– А если вы чуть-чуть с «приветом»,
Найдется что-то и для вас!

Ярлыки-характеристики в двух-трех словах мне всегда нравились. Я их записывал со своими ироничными пояснениями просто так- на память. Позже они вошли в книгу «Штрихи к портрету современника».

Он был совсем незаметный клерк. Он был педант, буквоед и зануда. Даже прозвище у него было заурядное – «Сухарь».

Жизнь его протекала незаметно и буднично. Никто не верил, что у него есть подруга. Когда он её всё же показал, то все были шокированы – это был наш Сухарь, но минимум в квадрате. Этому невзрачному существу все тут же присвоили прозвище – «Рутина».

Прозвище у него было «Арахис Арахисыч», то ли потому что он лихо рыл землю, выслуживаясь перед начальством, то ли потому что лицо у него было землистого цвета.

Его все называли «Хорошистом», но, не потому что он когда-то хорошо учился, и не потому, что он хорошо работал, а за его страсть к хорошеньким девочкам.

Он знал очень много. Было просто удивительно, сколько всего он держал в голове. Ещё более удивительным было то, что все его познания были совершенно бес-полезны, а нужным и полезным знаниям места в этих захламлённых мозгах уже не находилось. Может потому все приняли в обиход сокращённый вариант его фамилии Харламов — «Хламов».

Её часто можно было встретить среди таксистов и рыночных торговцев. В кожаной куртке и в видавшей виды песцовой шапке, она громко смеялась над их солёными шутками. Прозвище у неё было – «Банкирша», почему? – да просто она часто давала в кредит.

По тому, как он рассматривал чужие недостатки и свои достоинства, он и получил прозвище — «Микроскоп».

значение меткого слова я отметил в одном из ранних стихотворений:

лагословенен наш язык —
Наш инструмент общенья:
Им можно запросто убить
И вымолить прощенье,
Им можно о любви сказать,
Ему подвластна лесть,
Коварно можно им предать,
Из-за него же сесть,
Часами можно воду лить
Или стихи читать,
Им можно правду говорить
И беспрестанно лгать,
Им можно многое творить…
Добавлю лишь немножко:
Мы вкус им можем ощутить
Разваренной картошки
И, прожевав, ей гимн воспеть:
«Ну, хороша! Ну, обалдеть!»




Идейный впрыск



Из искры возгорится пламя!

    Пионерский девиз

Вот мы и стали пионерами. Это случилось в 4 классе. Слово идеология мы тогда не знали, а термины агитация и пропаганда хоть и слышали, но они нам были «до фени». И то, что пропаганда изначально означало «поганая проповедь» сам узнал, только когда занялся древней историей.

А тогда все мы были уверены, что учителя и воспитатели нам желают только хорошее. А нас просто подталкивали к «общаку» – надо быть как все и не отрываться от коллектива.

Путь строителя коммунизма был четко обозначен:



1. октябренок – пионер – комсомолец.

2. школа – ВУЗ – предприятие,

3. семья – квартира – дача. Позже еще автомобиль.



Вожди менялись, а установки на их почитание и послушание родимой партии оставались неизменными.



Родители рассказывали, как в детстве их заставляли разучивать стишки, типа:

Я на вишенку залез —
Не могу накушаться,
Деда Ленин говорил:
Надо маму слушаться.

Потом узнал, что строчку «Деда Ленин говорил…» заменили на другую: «Вождь наш Сталин говорил…». Но вскоре дедушку Ленина вновь вернули на место.

В период хрущевской оттепели культ Сталина был развеян. Однако Ленин остался нетронутым и еще в 60-70-х на светло-зеленых тетрадках в клеточку или линеечку можно было прочесть:



«Помни всегда, открывая тетрадь, что Ленин учился на круглые пять!».



Правда в детский фольклор медленно начал проникать ироничный подтекст. И я сразу его ощущал, ставя в детских стишках ударение там – где нужно:

Хорошо, что наш Гагарин,
Не еврей и не татарин,
Не тунгус и не узбек,
А наш, советский, человек!

Эта ирония все нарастала. И в 70-х антисоветские стихи уже звучали на всех углах:

После весны наступило вновь лето,
И солнышко светит по-прежнему.
Партии нашей спасибо за это,
И лично товарищу Брежневу!

Да здравствует наука!
Да здравствует Прогресс!
И славная политика ЦК КПСС!

Наши кураторы из старших классов сами втихаря над этим смеялись, но нам демонстративно грозили пальчиком.




Будь  готов!


Лидеров идеологического фронта формировали из пионервожатых. Вообще в СССР « карьерная лестница» подкованных чиновников была поставлена четко. Начиналось все со старост класса и совета пионерских дружин. Потом пионервожатые-старшеклассники. А позже студенты педагогических училищ в пионерских лагерях. После команды «Отбой» у них начиналась своя веселая не лагерная жизнь. Мы их понимали – сколько можно родной партии честь отдавать – можно и оттянуться. Я был очень любознательным и все это видел. Но осмысление и оформление былого происходило позже:

Во Владивостоке сухо,
А у нас дожди все льют.
Я сижу один под «мухой»,
По стеклу дождинки бьют.

Барабанят мелким градом,
Даже звон стоит в ушах,
Вспомнил я как мы с отрядом
Проходили в лагерях.

Там трубили нам горнисты,
То подъем, а то обед,
Наш вожатый, выпив триста,
Вдруг ушел в «нейтралитет».

Мы ж оставшиеся двести,
Положили на язык,
Васька побежал к невестам,
Я ж задумался и сник.

Разошлись пути-дорожки,
Васька больше по бабью,
Я же в час по чайной ложке
Тихо думаю и пью.

Мысль поймал!
Сижу довольный,
Дождик льет, а я впотьмах,
Тост поднял слегка фривольный:
За свободу в лагерях!






Отдать честь – звучало несколько странно…



Дух того детско-юношеского протеста выплывал и в позднем поэтическом творчестве в пародийном жанре. В 2006 году вышла книга "Седла для Пегаса" – о том как не надо писать стихи.

Хотя здесь протест был выражен и литературным чиновникам. Например, редакторам солидных литературных журналов, печатавших вот такую поэтическую муру:



Поленовский московский дворик,

и школьный чопорный кирпич…

…и мы, отравленные ядом,

домой, счастливые, идём!



Юлия Покровская («Новый мир» №2, 2005г.)


Сразу нахлынуло воспоминание с продолжением в настоящее и будущее:

Галстук, помню, повязали —
Флага красного клочок,
Дружно честь мы все отдали —
На груди блестел значок!
Наш вожатый Федя Баскин
В коммунизм нас бодро звал.
– Будет жизнь в нём словно в сказке! —
Он нам твёрдо обещал.
Горячо всё обсуждали,
«Будь готов!» бросали клич,
И совсем не замечали
Школьный чопорный кирпич,
Притаился что под крышей,
Под железным козырьком,
Мы смотрели дальше, выше,
Собирали металлолом,
Стенгазету выпускали,
Песню пели про отряд,
И бездумно потребляли
Весь идейный этот яд.

Не пришлось пожить нам в сказке —
Жизнь оскалилась как зверь…
Федя двадцать лет в коляске
Улыбается теперь.




Первые зачеты


На первых курсах дело дошло до Марксистско-ленинской философии. Сдавал зачеты и экзамены кое-как на троечку. А выводы по всей этой политической «кухне» сделал позже:

У ограниченности грани
Ни в коей мере не блестят,
На ней налет какой-то дряни,
Их всех лапошат как хотят.
Им, посулив златые горы
легко накинуть удила.
А на глаза надвинуть шоры.
И все – вперед!
Гип—гип— ура!

Цитировать Ленина в этой дисциплине считалось высшим классом. Помню, что тогда я уже подумал, что и собрания сочинений классиков марксизма пора бы превратить в – цитатник и попробовал сам поискать лучшее в сочинениях вождя.



Скажу прямо – «Цицероном» Ленин не был! Он только для значимости делал умное лицо и сыпал учеными иностранными словами.



Правда, писал Владимир Ильич немного лучше, чем говорил и его картавость тут не мешала. Но тоже не ахти и как писал один из исследователей его работ В. В. Панин:



Читать «Государство и революция» – это погружаться в словесное сверхшарлатанство.

Это бесконечное и многословное цитирование К. Маркса и Ф. Энгельса с многократным смакованием каждого их словечка. Это обожествление загадочного «пролетариата».







Издание запоздало на полвека



Правда, отметил что Ленин любил и пошутить:



«Капиталисты готовы продать нам веревку, на которой мы их повесим».


Любил польстить обывателям:



«Люблю я, когда люди ругаются, – значит, знают, что делают, и линию имеют».


Как и все политики, Ильич умело и изящно оправдывался в содеяном:



«Мы грабим награбленное».


Соглашаться с ленинскими мыслями и домыслами – дело каждого. У меня довольно часто возникали вопросы и возражения:



«Больших слов нельзя бросать на ветер».


И тут же возникает вопрос: а маленькие можно?



Все это мне пришлось поворошить, когда решил рассказать о другом Ленине, юноше панически боявшемся собак и своей старшей сестры и страдающему многими фобиями.



Правление теоретика-крючкотвора стало трагедией, как самого вождя, так и миллионов людей в Российской империи.

Как это было все давно,
О, боже мой!
Когда вовсю нас призывали к коммунизму,
И словно на сеансе спиритизма,
Пред нами Ленин был всегда живой.

Нам говорили: – Повернем мы реки вспять,
Сады посадим и в цветах утонем,
Америку конечно перегоним
И будем яблоки им с Марса поставлять

А нам же это было все до фени, —
Куда зовут нас представительные дяди,
У нас рубахи были все в губной помаде
За те года сегодня платим пени.

Зовут вернуться, повернуть все вспять
Но мы уже давно умнее стали
На светлом прошлом зубы обломали, —
Жаль молодым вот все до лампочки опять!




Истоки протеста


Иногда шутливо пишу в своем резюме: «Родился в 1952 году, успев пожить несколько месяцев при сталинском режиме». С моей несдержанностью языка мне удалось избежать репрессий только по малолетству.»

Но еще почти десятилетие строгость в нормах поведения в СССР была на уровне. Бывало, что дома одного на ключ закрывали – не с кем было оставить и ремень к некоторым частям тела прикасался. Позже это тоже выплывало из детства:

Несправедливость обвинений
коснулось каждого из нас.
Жаль, что за это, к сожаленью,
Не каждый может врезать в глаз!

Протест к общественным нормативам, запретам и правилам формировался тоже в пионерском возрасте, когда нам внушали:

«Пионер – всем пример!»

Да, пионером был – не отрицаю. Но в пример меня никто никогда не ставил. Были более бравые мальчуганы которых ставили а первые ряды на линейках – я обычно стоял в третьем из четырех (роечники). Уже тогда избегал построений, был подозрительно задумчив и не раз исчезал из поля зрения. А еще был любознателен и внимателен, что наводило на размышления – почему одним можно, а другим нельзя?






А он был таким как я и сбежал из лагеря. На него «стучали».



Ранний протест выражался в крамольных стишках подделках, которые запоминал и рассказывал только в своих компаниях:

Над седой равниной моря,
над расщелинами скал —
гордо реял буревестник
и метал на скалы кал.

Уже в школьные годы столкнулся со «стукачеством» от младших с последующими внушениями за проступки от старших. Это приучало к осторожности в «сольных выступлениях».

Позже, с психологией «стука наверх» я разобрался. Это была ступенька карьерного роста на общественно-политическом поприще. Жанр доноса при этом всегда был в ходу и почете. А тогда я просто чувствовал, что болтать нужно осторожно и присматривался к тихоням:

Насупился чего-то и молчит,
Похоже, что он в органы стучит.

В студенческом возрасте появился самиздат и «вражьи голоса», которые подкидывали политические анекдоты и приколы более высокого уровня. Тогда был в восторге от Гариков Игоря Губермана:

В борьбе за народное дело —
я был инородное тело.

Не стесняйся алкоголик носа своего —
он со знаменем советским цвета одного.

Правда, последнее было переделкой пионерского стишка Степана Щипачева:

Как повяжешь галстук,
Береги его:
Он ведь с красным знаменем
Цвета одного.
А под этим знаменем
В бой идут бойцы,
За отчизну бьются
Братья и отцы.

Плагиат, как и стукачество имеет древнюю историю.

Идея коммунизма – родилась из мифа о Золотом веке. Впрочем, как и его предшественника – небесного Рая.



Многие древние герои совершали одинаковые подвиги и творили похожие чудеса. В младенчестве чудесно спасались Геракл и Заратустра, Моисей и Христос. Жрецы зорко следили за конкурентами. У прусов как и у евреев тоже был козел отпущения. Только евреи отпускали его с грехами в пустыню, а прусы-кривичи приносили его в жертву.



В сказки, что и «один в поле воин» – я не верил. Практика опровергала. Нет, не трусил, просто чувствовал и понимал бесполезность самопожертвования за всеобщее счастье.



Решил не торопиться бросаться в бурный поток жизни. Уже в школе ума хватило не грузить себя ненужным балластом знаний, пока не определился с целью их приобретения.



Позже поделился этим в воспоминаниях о школе в книге «Не афишируемое творчество»:

Я учился плохо, не скрываю,
Чувствовал, – учили не тому,
Троечки с натугою сшибая,
Лишь теперь я понял, почему
Так зубрёжку раньше уважали,
Ставя во главу «от сих – до сих».
Если ж вы вопросы задавали,
То придурок, а скорее псих.
Слава Богу, кончилось то время,
Хоть другое и не началось,
У меня ещё свободно темя,
Что себе оставил на авось.
Новое авось туда вольётся,
Выльется народу во блага,
А вокруг копыта и рога…

Дополнили тему протеста мои встречи с диссидентами и политзаключенными. Их рассказы о выступлениях против власти впечатлили. Понял, что манифест коммунистической партии нельзя трогать и критиковать – точно так же как и Библию и написал про это:

Крамола бьётся в голове,
Как поросёнок в огороде,
А это значит быть беде —
Зажарят, или в этом роде.

А могут посадить на цепь,
Измазать чем-то неприятным,
Заставить подмести всю степь —
Сперва туда – потом обратно.

Ярлык повесить на жилет,
Чтоб знали все – ослаб умишком!
А могут дать вам десять лет,
Или попроще – просто «вышку».

Как удержать крамолу мне?
Чтоб вдруг не вырвалась невольно?..
Пусть перебьётся в голове,
хоть голове,
хоть голове,
конечно, больно…

То что я оказался в протестном электорате, естественно заметили. Как-то мне намекнули, что Би-Би-Си скупает антисоветские материалы, статьи, стихи и анекдоты. Бывшие диссиденты предложили мне в этих жанрах подработать.

Сочинять анекдоты не сложно – юмор он вечен имеет свои приемы. Берешь древние и переделываешь на современный лад. Помню, нашел древнеримский анекдот переделанный на Василия Ивановича Чапаева. Только вот как-то грязью Родину, пусть и не самое лучшее государство обливать было не с руки.

С голода я не умирал и решил не связываться, хотя протестный материал на пару сотен долларов у у меня был. В политику меня не раз звали. А что – врать я хорошо умел , правда, не на заказ:

Я вру в глаза, по наглому, – спокойно.
Не дрогнет мускул моего лица.
Да и вообще я выгляжу достойно,
С того момента как начну и до конца.

Когда порядочную я надвину маску,
Особенно при тех с кем не знаком,
Бывает вылеплю такую сказку!
И наблюдаю уши их торчком.

С друзьями хуже, сразу: – Заливаешь!
Хотя и их могу врасплох застать.
Они мне говорят: – Приятель, знаешь,
Ты ведь политиком и крупным можешь стать.

А то сидишь на мизерном окладе, —
Ты даже президентом мог бы быть!..
Что им сказать? Ведь вру я не корысти ради,
А так, – чтоб интересней было жить.




Пафос



Патетика или Пафос (греч. – «страдание, страсть, возбуждение, воодушевление»).


Со сценой был знаком с шести лет (выступления со стихами с табуретки перед гостями – не в счет). Но по настоящему разговорный жанр осваивал уже студентом.

Попал в агитбригаду, разъезжавшую по селам с концертами. стал, как тогда было тогда модно называть – конферансье.

Наглости мне было не занимать, да и никаких согласований на номера и репризы не требовалось – наслаждались свободой слова:

Поэтом можешь ты не быть —
Но гражданином быть обязан!
Хотя по морде получить —
за то и это можешь сразу!

Так я пафосное начало из стиха Некрасова, скептически резюмировал со сцены. Само собой тональность при чтении репризы менялась, от громкой и возвышенной до приглушенно-доверительной.

В роли ведущего тех времен быть развязанным и наглым считалось нормой, и я отпускал свои шуточки типа:

В любви к себе не вижу конкурентов —
Никто меня не любит так, как я!

Цензуры не было и можно было хулиганить напропалую, входя в роль скоморошного Петрушки. Вот я и начал выдавать свои первые сценические репризы:

Пример единства —
крикнешь:
– Тыща чья?
И все вокруг:
– Моя! Моя! Моя!

Мои приколы воспринимались на «ура». Особенно всех волновала алкогольная тематика и мои частушки тоже получали заслуженные аплодисменты:

Самогонный аппарат
Он лишь с виду супостат,
А снутри когда нальёшь —
Лучше друга не найдёшь!

Поначалу я страдал,

А потом пошёл поддал,

Ну а после как поддал

Я уж больше не страдал.



Выдающегося актерского мастерства у меня не было, а вот разговорный жанр был освоен мастерски. Когда меня принимали в народный театр миниатюр, то взяли, скорее как чтеца.



С историей этого артистического и политического жанра я познакомился позже, занимаясь литературоведением.






Меня вчера друзья научили играть в похер. Настроение сразу улучшилось. Сейчас и вам поправлю.



Впервые термин патетика был введен Аристотелем. Древнегреческий философ полагал, чтобы воздействовать на публику, необходимо применять определенные приемы.



В III веке до нашей эры в Греции открылась школа риторов. Определили, что патетика бывает героической, трагической и романтической и введено правило заключительного слова.

Правило по сей день в ходу, и мы с ним встречаемся постоянно. Например, в поминальной речи в конце часто звучит:

«Пусть земля ему будет пухом!»

В свадебном поздравлении не редко слышим:

«Совет вам да любовь!»

На митингах и демонстрациях, партийных съездах кто их застал, видимо помнят и призывы:

– Народ и партия – едины!

Излишняя патетика обычно раздражает.



Однако, если ее чуть-чуть то, она пробуждает положительные чувства. Чувства любви к родине и своему народу.

В поисках своего жанра попробовал подмешать патетику в другие жанры. Иногда получалось:

Я вышел родом из хороших мест,
Где над церквушкой покосился крест,
Где песни распевают про весну,
Где знают про суму и про тюрьму,
Где парочки целуются любя,
Где под шумок гребут всё под себя,
Где заложить вас могут и за грош
И не понять, где правда, а где ложь.
Здесь ухо режет трёхэтажный мат,
Здесь бабки у подъездов всех сидят,
Тяжёлый взгляд их чувствует спина,
Здесь пьют помногу водки и вина.
Здесь зреет хлеб, весной сады цветут,
И здесь есть всё, но лишь не всем дают,
Здесь дурости хватает и чудес,
Но здесь же речка детства, детства лес…
Я вышел родом из хороших мест,
Где над церквушкой золочёный крест.

Последняя строчка несет основную мысль стиха с надеждой на лучшее, хотя произносится без апломба.




Приемы  риторики


Очередные приемы риторики для привлечения «паствы» нашел в древних религиях. Оказалось, что все современные лозунги и призывы – это те же мантры жрецов каменного века. Тогда большинство народов поклонялись высоким горам, которые считались дорогой на небеса. Высокие горы и стали символами мирового устройства. Поклонялись всемирной горе Мера (северо-запад) иХара (юго-восток). Возглас «Хара Кришна» означал – гора защити (закрой – отсюда термин "крыша")! Поклонение всемирной горе просуществовало вплоть до бронзового века и последние памятники ей – пирамиды Египта.



В античные времена люди совсем обнаглели и представили своих богов в образе человека. Они пили, веселились, издеваясь над людьми, женились и заводили любовниц. Позже люди решили лишить их развратного имиджа и представили единого Бога строгим наставником и судьей.

Сразу появились избранники судьбы, которым повезло с ним общаться. Они-то и стали наставлять людей от его имени не предоставляя никаких документов – по сути самозванцы. Делалось это довольно своеобразно.



Кто не помнит церковный возглас – «Амен!» (Аминь)? Его настоящее значение – так сказал Бог!

(«А» – отрицание, «МЕН» – человек). Потому это принималось как подпись в документе – это сказал не человек – это послание свыше.

Ну чем не заключительное слово? Как гвоздем прибито – АМЕН!

Позже религиозная патетика переходила и в разговорный язык. Например, возглас «Слава Богу!» стал обычной присказкой и звучит отнюдь не пафосно, как и благодарность Спасибо (Спаси Бог!)

Более конкретно о древних теологических приемах можно прочесть в моих исторических книгах «Мы из каменного века» и «Фейки и байки древней истории».



Еще одно из главных правил риторики – правильное ударение и контрастность тона в произносимых речах.

Как-то посетила восторженная мысль:

О боже! Как я балдею от одиночества!

А к ней довеском пришла вторая вполголоса:

Надо срочно кому-нибудь рассказать об этом.

Первая мысль – патетика, вторая – мягкий сарказм.. Потому и озвучивать их надо по-разному. Обычные люди тоже умеют выражать свои эмоции на противовесе. Услышал тут недавно от нашей уборщицы Антонины поэтичную фразу:

Опять вот кто-то на полу следы оставил —
Таким бы надо ноги отрывать!

Очень эффективная фраза! Я стал вытирать обувь тщательнее.

Эмоциональность поэтики замечена давно. В древнем Риме почти век заседание сената закрывали фразой:

Кафаген должен быть разрушен!

Именно игра интонаций дает возможность сильнее воздействовать на слушателя. И всегда лучше воспринимается с голоса певцов и профессионалов художественного слова.



Решил потренироваться на мелочах – в них и застрял, выражая свои и чужие мысли яркими фразами которые мне дарили люди:



Прагматик:



Я президентом становиться не намерен! —

Тем более никто не предлагает.



Девушка:

Ты спонсор? Нет? — Тогда свали!



Философ:

Друг – это человек, которому ты дорог!

Если он и продаст тебя, то только за большие деньги.



Это простейшие примеры «волны» – строка вверх, а следом вниз или наоборот. Варьировать можно по усмотрению – ведь главное – конечный результат.



P.S. Впоследствии этот жанр даже принес мне небольшие гонорары – заказывали поздравления и сценарии торжеств и даже гимны. Среди патетических творений мне не стыдно за это стихотворение написанное к 300-летию Петербурга, ставшее торжественной песней:



ДУША ПЕТЕРБУРГА

Душа Петербурга – в слиянии душ
Всех тех, кто здесь жили, мечтали, ваяли,
Три века всего лишь, как невская глушь
Исчезла… и вот уж дворцы засверкали,
И в камень оделись Невы берега,
Повисли мосты над сетью каналов.
Душа Петербурга светла и легка,
Хотя она и в гранитной оправе.

Слышны отголоски далёких пиров,
Звучит метроном, что отсчитывал голод
В те дни, когда не было хлеба и дров,
Но враг никогда не вступал в этот город.
Душа Петербурга как будто волной
Накроет любого уже на вокзале,
В ней души и тех, кто за серой стеной
Замучены были, кого расстреляли.

Но вдруг сквозь туман, пелену облаков
Луч солнца прорвётся к творениям зодчих.
Витает над городом множество снов,
Что были похищены в белые ночи.
И в сердце надежда: с такою душой
Наш город прекрасный избавлен от тлена.
И с верой, что ждёт его мир и покой,
Пред ним я свои преклоняю колена.

2003 г.




Зона охвата



По тогдашней провинциальной моде в начальной школе ходил в танцевальный кружок и музыкальную школу. Там меня просветили про пуанты и батманы, про сольфеджио и сонаты – родители были довольны – культуру впитывал. Не знали, что основы выживания я проходил во дворе у местной шпаны, что мной тщательно скрывалось.

Вот тогда из-за моего широкого кругозора и пошло раздвоение личности – приспосабливался к жизни в лицемерном обществе. Позже это сформулировал так:

Так двойственность в меня засела,
Что не расстаться с ней до гроба!
Одни считают мягкотелом,
Ну а другие – твердолобым.

Правда, это не было двуличностью. Просто было интересно со всеми и не хотелось прослыть нигде «белой вороной».

В окружении элитной молодежи щеголял цитатами из великих, и приколами с античным налетом:

В трагедиях Софокла, Еврипида,
Все как у нас, но только лишь без Спида!

А в компаниях местной шпаны щеголял пошлыми прибаутками. Так умело варьируя, не заметил, как получил и там и там статус: «душа компании». Но это уже в старших классах и среди студентов.

Зона охвата почитателей постоянно росла. Разговоры про импрессионистов у одних и про местных шалав у других, все время расширяли и мою лексику.

Я просто рифмовал и окультуривал народные высказывания:

Игрок в домино:

Основное развлеченье – бабы разного сеченья.

Торговка на рынке:

Кобелей не меряно – а мне б для жизни мерина!

Получались рифмованные одностишья, что и было первым шагом в поэтике. Но до поэм я так и не дошел. А зачем? Раскрыть мысль, и обыграть сюжет можно и в коротких формах:

Мне обувь почему-то жмет в коленях…

Диагноз точный, но хреновый!

Мы пьем не то, да и помногу…

С таким багажом веселых оценок я попал в юмористы-остроумцы. У однокурсников рабочих кровей тоже стал своим в доску. Гуляя с ними по городу выдавал экспромты:

Иду, а впереди такая прелесть —
Аж сводит челюсть,
аж сводит челюсть!

Когда по городу без цели я гуляю —
То обязательно в пивную попадаю.




Каждый день встречаю чудо…


И вот случайно была найдена нужная форма самовыражения. Вышел на кухонные четверостишия – анекдоты. Первое написал еще студентом:

Сидим вдвоем – смотрю – грустит,
И я почему-то грущу.
Я думал наверно, что он угостит,
А он, что я угощу.






Сидим вдвоем



Позже по этому шаблону создал серию «Мы с Серегой». Это был союз дворового интеллигента с представителем народных масс с русским духом (перегарчиком). Поначалу были затронуты только бытовые темы:

Сидим вдвоем, он рассказал, что знает,
Как кайф большой бесплатно получить:
вот у него сегодня теща уезжает —
он хочет за порогом скатерть постелить!
– — —

Сидим вдвоем – поют про стюардессу Жанну,
Для нас такая не доступна высота.
Вдруг слышу Клавкин голос я из ванны:
– Иди потри-ка спину, сволота!
– — —

Постепенно мои виртуальные собутыльники стали затрагивать политику и идеологию:

Сидим вдвоем, я все листаю Маркса,
Он многотомный труд потомкам завещал,
А я потомкам на стене засохшей ваксой
Три буквы – вот и весь мой капитал.

Именно оттуда – из кухонь и подворотен я и шагнул в народную поэзию. Первые два сборника стихов и приколов были оценены дворовыми ребятами положительно и я понял – с народом связь налажена.



Позже меня часто спрашивали почему я в 90-е не уехал? Уверяли, что с моими данными за рубежом я бы мог хорошо пристроиться. Но я так привык к нашему политическому «веселью» в верхах и изобретательному народу в низах, что решил вариться с ними в одном «котле»:

В Раю не пьют, частушек не поют —
кукушка годы никому там не кукует.
По мне так скучновато там живут —
ни взяток не берут и не воруют.
Никто по морде никого не бьет
и к правде-матке весь потерян стимул…
Пасионат мне этот вряд ли подойдет —
Я лучше поживу в стране родимой!

Потому был полностью согласен с поэтом-правдорубом (он сам себя так назвал) Игорем Иртеньевым. В то время я его еще уважал – считал его борцом за правду:

Мы проспиртованы насквозь,
Внутри нас все перебродило,
Но знаменитое «авось»
Ни разу нас не подводило.

Двойственность прокочевала со мною всю жизнь. Моя книга «Дуремары перестройки» построена на взаимоотношениях двух главных героев. Оба – это я сам со своими внутренними разногласиями и диапазоном взглядов.

Умение слушать других всегда считалось ценным даром. Потому слушал и бабушек у подъездов и соседей рыбаков, своих коллег. А еще торговок на рынке и медсестер, бомжей и стражей порядка. Это была кладовая народного юмора и мудрости. В книге «Хочу я с вами поделиться» одна из глав так и называлась – «Каждый день встречаю чудо» с эпиграфом:

Каждый день встречаю чудо
Под названьем ЧЕЛРОВЕК!
И добавить не забуду —
Каждый сам себе ГЕНСЕК.

Политики того времени особенно страдали честолюбием и занимались саморекламой. Выжимки их речей я легко умещал в две строки:

Побольше бы в политику нам надо.
Таких как я. Ирина Хакамада.

Причина: – то что курс у нас кретинский, —
Что нет меня в правительстве.Явлинский.

Хожу на рынок, – вы ж все на базар,
Вот потому и не худею я.Гайдар.

Ну и работа! Личика нет милого,

Взглянуть мне, что ли, в зеркало?Памфилова.

Вокруг одни обноски недоноски,
Один лишь я – что надо!Жириновский.

Однако и простой народ им ничуть не уступал в образности и оригинальности мышления.

Выслушивая монологи своих соседей я постепенно создавал их словесные портреты с эмоциональным наполнением, которое соответствовало тому времени. Их пылкие тирады часто переводил в удобную для восприятия форму. Так стали появляться мои первые портреты в стихах. Время было судьбоносное, информативное и смутное.








Эти монологи стали основой еще одной из моих книг «Штрихи к портрету современника».



коллеги по работе

Средь морд известных и маститых
Встречал я множество испитых.

Умом и телом гибок я слегка
В зависимости от момента,
Могу свалять и дурака,
Могу и притвориться импотентом.

Сосед-радикал

Во мне патриотизма килограммы,
И этих килограммов не чуть-чуть.
Имею многотонную программу,
Что давит, давит голову и грудь.

Как в этом мире всё несовершенно!
В какой-то жиже плещется страна,
Исправить срочно надо, непременно,
Иначе всё! – Иначе нам хана!

Разброд в умах, как будто все в разводе,
Одни шатания кругом – туда-сюда,
Единства нет в моём родном народе
И это наша главная беда.

Нужна единовластная идея,
Единый стяг – не скопище знамён,
И я её давно в душе лелею,
И выставляю вам её на кон.

И это надо делать очень срочно:
Одновременно бросить воровать!
И всё само решиться – это точно,
И сразу станет всем всего хватать!

Вочереди за водкой

Быть дураком обычно неприятно,
Хотя моментами, бывает, и занятно

Местечко клевое, хоть небольшой оклад, —
Зато довесок – каждый день в умат!

Нам болота осушить – плевая работка,
Если только с той воды будем делать водку.

Сосед-либерал

Международные дела
Меня всегда интересуют:-
Монголка негра родила,
Хохлы чего-то там бастуют,

У англичан опять туман,
У эскимосов все торосы,
Что интересно, Пакистан
Не курит наши папиросы.

В Намибии упал кокос,
Убив наследственного принца,
И очень мучает понос
Лет десять одного кубинца.

Не так, как мы, они живут,
А красивей и интересней —
У нас зарплату не дают,
Ну, кто кого по роже треснет.

Вот так вся жизнь почти прошла —
Ни шатко и совсем не валко…
Монголка негра родила,
Вот интересно! Вот загадка!

На стыке веков и тысячелетий в народе царил раздрай.

И я тоже стоял на распутье.

Карьеру не сделал, в бизнес и политику не пошел. Посмотрел – везде грязь сплошная – злость, зависть, жадность, предательство. Правда, были и те, кто через страдания и потери верил в будущее. Это были простые люди. Может и дураки – но не предатели. И когда мне намекнули на эмиграцию – я отверг все предложения. Впринципе я был согласен с соседом по даче – простым бульдозеристом:



Патриот

Живу я там же, где и все вы,
И дым отечества слегка щекочет нос,
Куда ни глянь – кругом родные девы
И щиплет за уши свой в доску Дед Мороз.

Волнует водка местного разлива,
Та, что на полках тянется рядком,
А выпьешь как родное наше пиво
И сразу растворится в горле ком.

Предпочитаю наше всё – родное!
Что целовать могу, вкушать и пить,
Пусть только скажет кто – что наше всё дрянное,
За это морду я могу набить!

А как мне ненавистно всё чужое!
И с этим солидарен мой живот,
И сердце, и мозги, и остальное,
Короче, патриот я – патриот!

Из подслушанного в пивной

Приду домой сегодня может трезвый,
Себя чуть-чуть и надо превозмочь,
И буду я жене своей полезный
Весь вечер, ну а может и всю ночь.

Если промочил ты ноги —
То ангина тут как тут.
Если промочил ты горло —
Ноги сразу не идут!

Мечтатель



Ну, довели, блин! – Волосы редеют,
И постоянно дергается глаз,
Язык хоть враг, а жалко – все немеет,
А то, что ниже, так вообще – атас!

Да, не в дугу мне эта перестройка,
Реформы, рынок, прочая мура,
И засыпая, а мужик я стойкий,
Все думаю, – проснусь ли я с утра?

С утра же, словно в мыльном сериале,
Я в завтра светлое свой продолжаю путь,
Его опять вчера пообещали,
Просили обождать еще чуть- чуть.

Вот кончик носа что-то заострился,
Но успокоили: – сказали, что к дождю.
Сосед вчера в последний раз опохмелился,
А я живу, и все чего-то жду.

Живу и жду, живу и все надеюсь,
Гляжу в туман окутанную даль,
Объявят счастье – все в раз забалдеют,
А мне за то что ждал – дадут медаль!

Наступил новый век и даже новое тысячелетие. Все дальнейшее произошло вроде бы по моей, а может не совсем по моей воле…




НА  ИЗЛОМЕ





Поворотный момент


Предела совершенству нет, но порой золотая середина дорогого стоит.

    Игорь Субботин.

Когда люди начинают чаще оборачиваться назад – это знак – середина жизни пройдена. Для многих этот момент становится переломным. Человек начинает вспоминать упущенное – то, что уже не вернуть и не исправить.

На бытовом уровне сам народ это подметил так:

– седина в бороду – бес в ребро
– в сорок пять – баба ягодка опять.

Но происходит это не только в личных отношениях людей. Кто-то меняет профессию, у кого-то появляются новые увлечения. Но главное изменяется мировоззрение. К людям приходит мудрость.

Ко мне тоже пришло понимание этого момента времени и стало афоризмом:

Наша жизнь похожа на песочные часы. Сначала это нижняя половина, которая наполняется, а потом верхняя – из которой все сыплется.

Был момент, когда у я стал среднестатистической личностью. Средний возраст, средний рост, средний вес и высшее (на уровне среднего) образование. По моим данным, знаю, не одну диссертацию защитили, а научных работ – так не счесть!

Вот тогда и начинаешь осознавать возрастной поворот:



В молодости мы мечтаем, как можно больше взять от жизни. А в старости удивляемся – как мало она нам дала.

Всем известно, что смеяться лучше в компании, а плакать – в одиночестве. И тогда приходит ностальгия припорошенная печалью:






И брызги счастья высохли давно…



ВОЛНА ПЕЧАЛИ

Несет нас время на волне печали,
Мы с грустью смотрим в прошлого окно,
Когда мы пробками вовсю салютовали,
За счастье пили лёгкое вино,
На свадьбах у друзей кричали «горько»,
Не веря, что такое может быть,
А жизнь как будто горькая настойка
Все больше начинает вдруг горчить.

Условности, приличия, манеры,
Законы нас сковали, этикет,
Уж мы не те, не те… ну вот, к примеру,
Друг другу лжём, что любим мы балет.
Остались в прошлом наши идеалы,
И словно уксус лучшее вино,
Несет нас время на волне печали,
А брызги счастья – высохли давно…

Начинаешь искать «микстуру» от подступившей хандры. Время остановить невозможно, условия жизни особо тоже. Стали понятны взгляды фаталистов – людей, как правило, творческих.

Нашел как-то «пилюлю» у одного из народных поэтов:

Мало – плохо, много – плохо,
середины не найти.
Только тот, кому все пофиг —
тот на правильном пути.

Но полностью отрешиться от жизни невозможно. В ней столько граней и оттенков… Даже если рассмотреть ее черно-белый вариант.

Кто-то высказал мысль, что темные полосы жизни это тени от светлых. Тема показалась близкой и интересной, и я раскрыл ее чуть шире:



ДИАЛЕКТИКА

Сидим втроём.
Мой ангел белокрылый
Спокойно попивает молоко,
Другой, копытом цокая игриво,
Закидывает стопари легко.
Я ж попиваю кофеёк с бальзамом,
Арбитром выступаю среди них:
Один зовёт идти вперёд и прямо,
Другой же тянет в кучу обходных.
С одним душой я полностью согласен,
К другому разум больше привлечён,
Сидим втроём и потихоньку квасим,
Хоть остаёмся каждый при своём.
Кому-то крылья, а кому копыта,
Кому коньяк, кому-то молоко —
Когда всего и поровну налито,
Тогда и жить свободно и легко.

Так пришло понимание переломного момента – переворота песочных часов. И мне надо было решать – оставаться средним инженером или двинуться покорять те вершины там к чему душа «липнет».

Почти с двадцатилетним опозданием выбор был сделан.

Первая книга «Проба пера» вышла когда мне «стукнуло» 44 года.




Хроники в прямом смысле


После выхода первой книги на местном ТВ у меня взяли интервью. Телеведущая спросила:

– Скажите, а трудно написать книгу?

Помню тшутился:

– Ну как сказать… надо взять тетрадь и записывать туда все, что ты сделал и чувствовал: как спал, вовремя ли проснулся, что сьел на завтрак и с каким настроением пошел на работу. Это будет «хроника дня» личной жизни. Месяца за три на книгу наберется – и добавил, вздохнув, – вот только кто ее читать будет?..

Моя давняя мысль сегодня нашла воплощение. Современные блогеры занимаются именно этим – хроникой личной жизни. А их поклонники бездумно копируют. Думать своей головой теперь считается не рациональным и даже неблагодарным.

Зачем? За тебя подумают.

Наблюдать, размышлять и записывать без определенной цели я начал как-то само собой. Это был дневник из стихов, мыслей и зарисовок.

Сначала это были просто наблюдения-размышления с бытовым оттенком, но с сохранением эмоций:

Я день не очень-то люблю:
Кручусь, работаю, потею;
Приятней ночь, когда я сплю:
Когда я сплю – всегда балдею!

Однако жизнь у меня была не так проста в ней было много ям, порогов, ловушек и капканов. Были в ней обманщики, завистники, плохие начальники. Потому свободным и независимым ощутить себя никак не получалось.



ИЗ ЛИЧНОГО ОПЫТА

Иной раз заживу, как захочу,
Минут с десяток получается, бывает.
Но только оплеуху получу,
Как всё хотенье сразу пропадает…

– Трудитесь, пока есть и силы и годы,
И знайте, что труд не выходит из моды! —
Такую речугу однажды загнул, —
От камня пригнулся, но в зад кто-то пнул!

Правда, бывали в жизни и удачные моменты:

Удачно ляпнешь что-то в кон —
И сразу все своим считают.
Улыбки здесь, а там поклон,
бывает, даже наливают.

По ходу начал разбираться в своих временных трудностях общения, как с самим собой, так и с окружающими.

Сижу, молчу – я сам с собою в ссоре,
Ищу для примирения момент.
Вдруг голос внутренний напомнил о кагоре,
Что недопит, – отличный аргумент!

Планирую всего на день вперёд,
На большее мне денег не хватает —
Помногу ведь никто не занимает
Тому, кто никогда не отдаёт.

Так потихоньку набирался опыта, и в жизни и в изложении ее словесами. Но чувствовал, что мне этого мало. Хотелось сделать чего-то большего и значимого:

Опять в плену я у зимы! —
Ни огорода, ни рыбалки,
ни дел хороших для страны,
а мог бы! Мог бы елки палки…

Я замерзаю на корню —
Плодов моих не будет видно.
Пишу вот всякую фигню
и даже хуже – что обидно…

Вот и решил поделиться тем, что не жалко – мыслями и знаниями. Их становилось все больше.

Постепенно хроника обычных событий стала приобретать оценки и осмысленность. Не заметил, как стал по новому смотреть даже на обычные вещи:



В ПРИХОЖЕЙ

Характер, знаю, есть у всех предметов —
Предметов тех, которые люблю.
Вот зеркало моё – оно с приветом,
с приветом тем, что сам себе я шлю.

Светильник мой, хоть старый и немодный,
но создает интим, а с ним уют.
А вот стакан – ну до того он подлый,
Пока в него чего-то не нальют!

Вот пепельница – из неё окурки
торчат, как будто чёртика рога.
Все те, кто курит, – это полудурки,
как я, но и она мне дорога.

Предметы все, что в жизни окружают,
Мне тем близки, что существуют наяву,
Лишь только отраженье раздражает —
Я всё же с ним по-разному живу.

Все эти предметы были изображены на первом варианте обложки книги «Мое дело десятое». Но это были отголоски предстартовых тренировок.

Переход от наблюдений к выводам был интересен, так как это впервые стало смешением стилей. Оно дало возможность делать неожиданные повороты в самих сюжетах:



В СПАЛЬНЕ

В нашей жизни наступает мир
в тот момент, как наступает сон.
Дремлет в холодильнике кефир,
Не бежит вода через сифон.
Звуки убегают в никуда,
Исчезает свет со всех сторон,
и со мной прожитые года
Засыпают… – наступает сон.

И ты вмиг становишься никто,
и спешить не надо никуда —
там не нужен плащ или пальто,
никому не надо там зонта.
Там всегда уютно и тепло,
нет там комаров, букашек, мух,
до чего там тихо и светло,
словно погрузился в белый пух.

Бог создал кусочек рая нам,
В нём душой и телом отдохнём…
Только жизнь нас будит по утрам,
чтобы снова брали мы разгон.
И из холодильника кефир
Разгоняет мой последний сон!
Вот и всё, уже закончен мир…
И опять война со всех сторон.

Нам все обещали светлое будущее, но каждому хотелось хоть немного светлого настоящего:



НА УЛИЦЕ

Столбы, как восклицательные знаки,
всю жизнь стояли на моём пути,
напоминая мне про совесть, что я в браке,
и призывая честь свою блюсти.
И с прямотой и твердостью бетонной
Уверенные в том, что ни-ко-гда
я не сверну с дороги освещённой!
Но я сворачивал, бывало, иногда.

В том самом переулочке далёком,
где нет столбов, где тихо и темно,
без скрипа и как будто ненароком —
распахивалось для меня окно.
Но поплутав по закоулкам тёмным,
хлебнув немного жизненную муть —
вновь возвращался я к дороге, освещённой
Столбами – продолжая светлый путь.

Все приобретенное и полученное можно на склоне лет подсчитать и оформить в книгу с заключением:

Довольствуюсь лишь тем, что я живу,
И тем, что не похож я на фуфло,
Люблю шампанское, и женщин, и халву.
Как много этого через меня прошло!..




Ритмы сердца



Раз как-то музыки волна,

С волнением души моей совпала,

И резонанс – минута истины настала!

Совсем не той, что вытекает из вина.

    Сам сочинил

То, что музыка связана с Музами – никто отрицать не будет. Это они играли на лирах, вдохновляя поэтов. История появления Муз весьма интересна. Ее несложно восстановить, накладывая на древнегреческие мифы элементы конспирологии. Зря наши академики отметают идеологию древности и видят в античных временах только лишь красоту.

Бандитов и завоевателей в древности хватало, и их старались поскорее забыть. Их изображали в виде чудовищ и представителей загробного мира. замалчивание Историками они за давностью преступлений давно оправданы. Случалось и замалчивание народов, у которых коренные народы многому научились. Так греки невзначай «забыли» пеласгов, а римляне этрусков. Академикам же не велено трогать историю заселения Средиземноморья.

Примерно 3600 лет назад в Средиземном море появились Народы моря, о которых историки ничего не могут сказать.

На самом деле это были разведчики приплывшие из Крыма и Кавказа. Произошло это после восстания скифских царей (титаномахия). Погибли города, которые в Библии указаны как Содом и Гоморра. В ответ был разорен Храм Солнца на Эльбрусе. Позже туда плавали аргонавты за золотым руном.

Пираты – первые корабелы парусных судов уплыли подальше от войн и царских разборок. Они и облюбовали остров Крит. С ними были воины тавры из Крыма и моряки галлы с Кавказа.

За морскими разбойниками пришли сухопутные скифы: раны с Волги, асы (арсы) с Кавказа и пеласги из Тамани. Все они давно вычеркнуты из истории.

Названия древних этносов Средиземноморья остались лишь в именах царей, богов, городов и горных гряд. А еще звезд и созвездий на небе. Вот несколько примеров:

Гал, Алос – древний город в ахейской Фтиотиде

Каран – первый царь Македонии;

Тиран – общее название царей сатрапов Персии;

Арес и Марс – боги войны;

Кентавр – конный тавр;

Галлактион – молочный, галактика – млечный путь.

Крит на несколько веков стал пиратским центром – Египет, Финикия, Греция – все рядом. Народы моря грабили их прибрежные города, и занимались работорговлей, обеспечивали связь с колониями.

Рабы были ценным и удобным товаром, По цене за одну голову они уступали лишь лошадям.






Муз -гетер штамповали на Крите



Их держали в пещерах Астерусских гор. А с острова им было не сбежать. Их ловили и убивали – головы показывали остальным.

Крит ткм временем богател и хорошел. Из греческих мифов нам известен богатый и в то же время культурный царь Крита – Минос. Царь любил роскошь и построил уникальный Кносский дворец, фрески которого с дельфинами и женщинами с оригинальными и прическами удивляют и поражают.

В подвале дворца находился лабиринт с потайными помещениями, альковами и даже бассейном. И все это с еле освещенными запутанными коридорами. Одни считают, что это – гостевая забава. А вот по другим мифам – так он прятался от страшно ревнивой жены Пасифии. Сам Минос был очень любвеобилен.

Торговлей рабами занимался скиф тавр, которого по имени хозяина называли Минотавром. По некоторым данным у него была огромная голова похожая на бычью. Хотя по другой версии это носы его кораблей украшались деревянной головой быка – священного животного тавров.

Это косвенно подтверждает миф о похищении Европы белым быком в которого превратился Зевс.

Европа была царской дочерью, как и известные по другим мифам Пенелопа и Кассиопа. Только она была не гречанкой, а финикийской царевной еврейских кровей.

Минотавр выкрал ее и сумел продать одному из западных властителей за огромные по тем временам деньги. Это и не удивительно, кроме того, что еврейка была молода и красива, она хорошо пела и танцевала.

Позже в на западе возникла мода на еврейских невест, в основном дочерей еврейских торговцев, с богатым приданным.

Так еврейские принцессы довольно быстро завоевали целую часть света и подарили ей свое имя.



Минотавр быстро сообразил, что вместо сотни рабов он с той же прибылью можно продать всего одного раба или рабыню. Только товар надо сделать качественным. Вот он и стал брать дань с прибрежных городов красивыми юношами и девушками.

Их потом и держали в подвалах дворца, где обучали танцам, музыке и риторике. Тут уместно вспомнить миф о Тесее и Ариадне, которую юноша спас выведя из лабиринта по оставленной нити. Высоцкий тоже этот миф читал:

Миф этот в детстве каждый прочел —
черт побери! —
Парень один к счастью пришел
сквозь лабиринт.
Кто-то хотел парня убить, —
видно, со зла, —
но царская дочь путеводную нить
парню дала…

А потом воспитание очаровательниц подхватил сын богатого греческого торговца Аристей. Он был послан отцом на поиск новых торговые путей в северные земли. Вернувшись из Гипербореи он получил приставку к своему имени – Гипорборейский.

Встретив на севере жреца Олона – он был потрясен приемом местных жриц любви и учением самого жреца. Вот и стал его последователем, назвав себя его преемником (апологетом) – Аполлоном.

Олон был окружен красивыми жрицами и скорее всего именно их он присылал к Аполлону со своими дарами – луками и стрелами. Возможно, эти жрицы и стали первыми музами, обучавшими гречанок.

Музы Аполлона умели развлекать гостей и пользовались большим спросом – их выдавали замуж за царей и аристократов, сдавали в аренду для проведения пиров и оргий. Музы, гетеры, вакханки, гурии – все дарили усладу душе и телу – сбивали сердечный ритм. Ну и конечно, вдохновляли – знаю это по себе.




В поисках вдохновения


Не я первый из поэтов искал остроты чувств и ощущений. Музы на определенном этапе становятся необходимым атрибутом творческих людей. Вот и я стал пользоваться услугами муз-вакханок из соседнего бара, пока не понял этот порочный круг, вырваться из которого было довольно сложно:

Бармен не тот смешал коктейль…
Всё в голове перемешалось:
упругость губ, духи «Шанель»,
и снизу поджимает малость,
И хеви мэтл, и два по сто.
на фильтре яркая помада.
Вопрос глупейший:
– А ты кто? Она мне:
– Я твоя баллада,
Твоя поэма, твой сонет,
Я муза легкого веселья.
– Ты насовсем?
– Конечно, нет…
Моей подруге – передай привет.
– А как зовут? – она в ответ:
– Да тоже Муза,
только тяжкого похмелья…

Это был тупиковый путь… осознал и свернул.






Коктейль "Вдохновение"



Как-то мой приятель известный детский поэт вздохнул:

– Эх… влюбиться бы, да пострадать…

А что, детские поэты они тоже люди – возвращение в детство оно хоть и молодит, но тоже надоедает.

Вот в юность еще куда ни шло.

А весна была и тёплая и ранняя,
И черёмуха цвела, за ней сирень.
Подарила мне она одни страдания
И мозги под кепкой набекрень.

Мечты о переменах в жизни были и я ждал какого-то перелома. Попробовать снова влюбится? Но вспоминая свою первую музу, влюбляться все же опасался:

В моих глазах вновь призрак – это ты
Из тех далёких лет, из тех времён,
Где живы были все мои мечты,
Я до сих пор твой помню телефон.

В полночный час я номер набирал,
На телефоне уж была твоя рука,
Чтоб из домашних, не дай бог, кто не узнал,
Её ты поднимала до звонка.

Вновь телефонный шёпот – наш интим,
И ты в постели тёплой не одна,
В моей руке же трубка, как налим,
Черна и неприятно холодна.

И вдруг я ощутил обрыва край,
Туда меня влекла твоя рука,
И неожиданно я вдруг сказал: «прощай»,
А не привычное для нас уже «пока».

Потом бежал, бежал, как от огня,
Не смог я больше жить на поводу.
Наверняка не помнишь ты меня…
В каком же это было всё году?

Но так захотелось окунуться в юношеские мечты и желания. Хотя бы раз, чтобы сердце екнуло и сбилось с ритма.

И вот неожиданно такой момент происходит! ОНА влетает в комнату, где сидят за столом зрелые мужчины вспоминающие молодость:

– Привет мужики! Грустите?

И всех нас накрывает волна юной свежести. Это была дочь моего сокурсника сидящего рядом. В моей голове пронеслось:

– Вот ведь, чьей-то Музой будет!..

А вскоре под впечатлением момента написал небольшое поэтическое фэнтези:

Вы молоды, красивы и умны,
И впереди вам будущее светит,
Вы говорите, что у вас я третий,
Как будто с чувством собственной вины.
Не в нас вина, не мы вершим дела,
Не в наших силах передвинуть время,
И где-то там соединилась клемма,
Присвоив нам с тобою номера.
И у меня ты третья, что люблю,
А три – число от Бога, не от чёрта.
Шестых не будет,
пятых и четвёртых!
Клянусь, я этот счёт остановлю!

А что, подумал я – неплохо…

Но тут вдруг вспомнились известные со школы строки:

Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.

Ну вот, опередил меня Александр Сергеевич! И его уже никому не догнать…





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=65961045) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.