Книга - Уругуру

Уругуру
Алексей Санаев


Странная гибель случайного знакомого. Путешествие в самое сердце Африки, череда удивительных загадок, мистические легенды о летающих людях, смертельный риск и неожиданный роман с чернокожей красавицей – даже в самом страшном сне не могло все это присниться преуспевающему московскому топ-менеджеру Алексею Санаеву. Он с головой бросается в водоворот невероятных приключении.





Алексей Санаев

Уругуру



© Алексей Санаев, 2022

© Издание, ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2022

© Оформление. Т8 Издательские технологии, 2022


* * *




Предисловие публикатора


Я публикую эту историю, выполняя обещание моему доброму другу Алексею Санаеву, данное мной после нашего возвращения из удивительного путешествия в Страну догонов. Тогда Алексей, едва оправившись после всех наших приключений, связанных с раскрытием тайны летающих людей – теллемов, взялся за дело с присущей этому человеку неутомимой энергией и в течение всего лишь нескольких месяцев подготовил объёмное описание этой потрясающей экспедиции. Закончив свой труд, он взял с меня торжественное обещание, что его книга будет отправлена в печать только в случае его гибели.

Между тем вот уже более трёх месяцев я не получаю вестей от группы учёных, с которой он в феврале этого года отправился исследовать очередную мистическую загадку на Андаманские острова. Более того, две недели назад в нескольких газетах Калькутты появились сведения о якобы полном истреблении его небольшого отряда исследователей жителями труднодоступного острова Сентинель в Индийском океане.

Спутниковые телефоны, которыми была снабжена экспедиция, молчат, и это притом, что мне трудно поверить, будто Алексей Санаев может обходиться без телефонных разговоров больше двух-трёх часов подряд, не говоря уже о месяце. Поэтому я вынужден сделать для себя неутешительный вывод, что Санаев и его коллеги, по всей видимости, погибли. И прежде, чем отправиться на поиски экспедиции или её останков – а именно такое решение я для себя принял, – я считаю себя обязанным обеспечить издание рукописи Алексея Санаева о загадке летающих существ.

Сразу поясню, что, так как данная рукопись предназначена для русскоязычного читателя, я в силу своего слабого владения русским языком лишён возможности в полной мере оценить её художественные и научные достоинства. Могу лишь подчеркнуть, после весьма поверхностного прочтения, что основная последовательность фактов наших удивительных похождений отражена весьма точно, хотя и сдобрена, вполне в духе автора, сверх всякой меры разного рода юмористическими комментариями. Сам я, возможно, предпочёл бы более строгое научно-методическое изложение результатов экспедиции, но в данном случае мне остаётся лишь склониться перед волей искренне уважаемого мной автора и предложить его труд на более беспристрастный суд читателя.

Жан-Мари Брезе

Париж – Москва, июнь 2022 г.




Приключение 1. Без приключений




? Заседание правления;

? Кризис в компании и моей жизни;

? Мои мечты и невозможность их осуществления;

? Улёт «Шмелла»;

? Радикальные антикризисные реформы в «Омеге»;

? Мечты моей супруги о «реальном мире»;

? Что такое дауншифтинг?

? Я принимаюсь за новый проект.


Заседание правления начиналось хмуро. Как всегда бывает с утра по понедельникам, мы кисло улыбались друг другу, рассматривали помятые лица коллег и обменивались вялыми впечатлениями о том, кто и где провёл уик-энд. В последнем и вовсе не было никакой необходимости, так как в эти выходные все семеро присутствующих имели возможность лицезреть друг друга на подъёмниках и в барах лыжных курортов Сент-Морица или Куршевеля.

Там, в мировых столицах российской элиты, настроение тоже было весьма подавленным. Очередной кризис в отношениях между Россией и Европой принёс головную боль как раз тем, кто считал, что заработал достаточно денег, чтобы навеки от этой головной боли избавиться. Но распоряжением своими деньгами приходится заниматься ровно столько же времени и с таким же усердием, с каким когда-то эти деньги добывались. И теперь именно мы, топ-менеджеры «Омеги», одной из крупнейших российских финансово-промышленных групп, стали первыми и самыми главными жертвами нового экономического кризиса.

Выражение лица нашего руководителя, президента компании Евгения Смольского, уверенно демонстрировало ход мыслей приблизительно в том же направлении. С тех пор как индексы московских бирж опустились ниже любых мыслимых пределов, он никогда не надевал галстука и никогда не улыбался, хотя раньше с ним такое хотя бы раз в квартал, но случалось. Однако в прошлую пятницу индекс скакнул вниз ещё на восемь процентов, что грозило существенными неприятностями прежде всего нам.

Смольский нервно посмотрел на часы и отпил из бутылки холодного чая.

– Вчера я получил отчёт Департамента управления активами, – не здороваясь, сообщил он нам траурным голосом, при этом лица присутствующих выразили вселенскую скорбь. – И увидел там вот такую фразу. – Он порылся в бумагах. – «На рынках в течение недели сохранялась высокая волатильность».

Он оглядел нас с таким видом, будто именно мы приняли особенно деятельное участие в создании этой волатильности.

– Это что такое? Да ведь рынки рухнули! От рынков уже вообще ничего не осталось. Наш основной актив стоил восемьдесят долларов за акцию, сейчас стоит четыре!

Четыре долбаных доллара! И вы мне это называете «высокой волатильностью»? Кто тут сошёл с ума?

Я несколько расслабился. Начиналось обычное еженедельное заседание правления в кризисном режиме, и ничего нового сегодня я уже не услышу.

Я работал в «Омеге» уже почти пять лет, и за это время дослужился до должности начальника департамента и вице-президента. Сказать, что мне это принесло какую-то особенную радость, я не могу, потому что в юности я мечтал совсем не о карьере офисного работника. Нет уж! Мне, как и многим романтически настроенным юношам, мерещились географические открытия, солёные брызги волн, падающие на моё загорелое, заросшее мужественной щетиной лицо в тот самый момент, когда яхта огибает мыс Бурь, и всемирная слава покорителя неприступной и коварной вершины Тангьиндзо, расположенной на китайско-бутанской границе и снискавшей славу губительницы альпинистов.

Я, разумеется, собирался в кратчайшие сроки стать миллионером, но вовсе не по результатам выплаты годовых проектных бонусов группы компаний «Омега», а после обнаружения сокровищ Атауальпы где-то глубоко в перуанской сельве. Ну, тех самых, известных на весь мир сокровищ, за обладание которыми до меня уже успела погибнуть сотня-другая испанских конкистадоров и американских авантюристов, не считая гигантского количества местных индейцев. Я нашёл бы себе девушку своей мечты не на вечеринке в модном московском ресторане, а в плену абсолютно нецивилизованного, а потому свирепого на весь мир племени лпукхая в верховьях одноимённой реки в районе Новогвинейского хребта. И сам хребет этот я перешёл бы с единственным оставшимся в живых проводником-папуасом, получив предварительно отравленную стрелу в своё мускулистое плечо, откуда застенчивая дочь местного вождя извлекла бы её своими дрожащими от волнения пальчиками.

Но жизнь моя почему-то сложилась совершенно по-другому. Вместо всех этих приключений, для которых я был создан и к которым готов, судьба преподнесла мне студенческий билет престижного московского вуза, диплом магистра со знанием множества иностранных языков и жухло-серый рабочий стол в офисе одной из олигархических компаний России. В течение восьми долгих лет я расписывал бизнес-планы, готовил презентации из сотен буллет-пойнтов различного диаметра и организовывал производственные планёрки. За эти годы я съел тонны салата «цезарь» и наблюдал, как люди вокруг меня пожирали его сотнями тонн, запивая всё это тоннами же фреша «сельдерей плюс яблоко» и минеральной воды – с газом или без оного.

Я рос в должности, покупал новые автомобили, сменял один за другим одинаковые на вид, но удивительно разные по стоимости костюмы в полоску, и всё это время ждал, что вот уже совсем скоро – ну, очень скоро – я накоплю денег достаточно, чтобы заняться делом всей своей жизни. Спуститься в жерло вулкана Кракатау, к примеру, или, раскопать курган Чингисхана в монгольской степи, или на худой конец, обнаружить (наконец-то) загадочную Атлантиду и дать по итогам экспедиции пресс-конференцию, которая прогремит на весь мир. У Конан Дойла все путешественники проводят пресс-конференции после своих сенсационных географических открытий, и все они заполнены до отказа народом, приветственно бросающим шапки в воздух в честь благополучно вернувшихся (хоть и не в полном составе) удачливых первооткрывателей.

Мои же пресс-конференции перед журналистами деловых изданий содержали максимум отчёты о квартальных результатах или о новых назначениях, и если кто-нибудь на них не засыпал, то только ваш покорный слуга, выступавший в роли докладчика. И когда в возрасте двадцати пяти лет я впервые попал на заседание правления, никакой радости от такого карьерного взлёта моя душа не ощутила. Наоборот, я почувствовал какую-то грандиозную усталость и тоску, потому что к тому времени уже точно знал, что всех денег мира мне никогда не заработать, а тех, что есть, вечно будет хронически не хватать.

К моему тридцатилетию ничего не изменилось, разве что надпись на визитной карточке, отражающая моё положение в обществе, стала убийственно многозначительной. А ещё добавилось головной боли оттого, что мои сбережения размещены совсем не там, где следует, не так и под неправильную процентную ставку.

Единственное, что придавало мне сил и заставляло чувствовать пульс жизни, – это путешествия. Короткие, как захватывающий кинофильм, и яркие, как тропические цветы. Провожаемый хроническим непониманием всех без исключения коллег и родственников, я уезжал вместо Куршевеля в Боливию, а вместо Сардинии – в Мозамбик. Из каждой зарубежной командировки я выкраивал день, чтобы забраться на какую-нибудь окрестную гору или доехать до покинутого храма в джунглях в сотне километров от ближайшей асфальтированной дороги. Я ни разу не побывал в Анталье, но зато чуть не утонул однажды в болотах Калимантана, два раза сваливался с подвесного моста в бушующий поток во Вьетнаме, трижды блуждал по Сахаре без всякого представления о собственном местонахождении и лечился от укусов горного орла в Эфиопии (самому орлу лечение уже не понадобилось).

Во всех перечисленных случаях у меня одновременно звонил мобильный телефон, и мне приходилось организовывать проекты и участвовать в конференц-звонках, даже пересекая Ливийскую пустыню на полупомешанном верблюде. Мне доводилось искать доступ к мобильному интернету в канадской тайге, чтобы срочно прочесть e-mail от акционеров или рапорт от подчинённых об очередном корпоративном бедствии и мгновенно на него реагировать.

И уж конечно, я никогда не мог себе позволить отпуск больше чем на две недели. А между тем жажда странствий не отпускала меня. Она поразила меня ещё в советском детстве, когда я, будучи абсолютно уверен, что за всю предстоящую жизнь судьба не забросит меня дальше Ленинграда, всё же бредил далёкими путешествиями по всему миру.

Уже тогда я мучительно долго, часами, мог рассматривать географические карты каких угодно регионов планеты и читал запоем сотни романов и воспоминаний знаменитых путешественников.

У этих ребят, с моей точки зрения, слишком уж просто всё получалось. Им совершенно не нужны были загранпаспорта, визы, справки о ПЦР возрастом не более 48 часов, выписки о состоянии банковского счёта и прочие вожделенные билеты в мир, необходимые сегодня для путешествий. Ни в одном романе Жюля Верна не нашёл я упоминаний о таможенном контроле и предполётном досмотре детей капитана Гранта, о прививочных сертификатах экипажа подлодки капитана Немо… И доктору Фергюсону в его пятинедельном путешествии на воздушном шаре не нужны были пластиковые пакеты для провоза жидкостей объёмом до ста миллилитров.

Экспедиции Магеллана и Беллинсгаузена огибали земной шар без всякого предварительного бронирования отелей с помощью кредитной карты. А Пржевальский, по его собственным словам, вообще не всегда представлял, на территории какого государства он находился и куда забрёл в поисках своей знаменитой лошади. Мунго Парк, Рене Кайе, Ливингстон и Стэнли бродили по Африке, как у себя дома, и ни разу, насколько мне известно, никто не спросил у них справок о доходах с места работы или международно признанного QR-кода.

Те золотые времена давно миновали. В детстве мне оставалось только мечтать о путешествиях вокруг света за восемьдесят дней – теперь этого времени едва ли хватило бы на то, чтобы отстоять очередь на получение заграничного паспорта в районном отделении паспортной службы. Мечтать открыть очередную запись в судовом журнале словами: «Восьмой день шхуна находится во власти бушующего океана». Мечтать о неведомых полуоткрытых островах, кровожадных туземных племенах и, конечно, о загадках и приключениях, которые неизбежно сваливаются на голову любому уважающему себя путешественнику, стоит ему выбраться из дома.

Вместо этого мне приходилось выполнять задачи акционеров, начисто лишённых романтических переживаний. Подписывать меморандумы о взаимопонимании с людьми, с которыми я в жизни не найду никакого взаимопонимания. Решать проблемы вложения денег в паевые фонды и другие хитроумные финансовые инструменты, которые в будущем не могут принести ничего, кроме хронических убытков.

Наконец, в 2021 году, меня окончательно добил этот новый кризис. Он просто неимоверно стал давить на психику. Не будь у меня столько денег, мне бы и в голову не пришло следить за новостями. Я беспокоился бы из-за всего этого не больше, чем моя бабушка, которая в ответ на все разговоры о кризисе только смотрит на меня невидящим взором и продолжает разглагольствовать о том, как плохо поднялось у неё тесто по сравнению с 1913 годом.

Биржевые котировки снижались ежедневно, и все вокруг меня говорили только об этом. Один за другим передо мной возникали мои друзья и знакомые, и каждый считал своим долгом оповестить, как мудро он извлёк свои сбережения из акций буквально накануне обвала. С хитрой миной все они являлись ко мне в офис, пили зелёный чай и мудро улыбались, радуясь собственной прозорливости и делая безошибочные прогнозы разной степени срочности. А потом с лёгким надрывом в голосе спрашивали совета о том, что теперь делать, причём мои прогнозы о новых рекордах падения почему-то повергали их в уныние.

Под конец, само собой, мне стало казаться, что на фондовом рынке остался я один, поэтому и принялся обзванивать тех, кого ещё не слышал с момента начала рецессии, убеждая их, что уж я-то свои деньги вытащил из финансовой пропасти давным-давно.

На работе тоже всё пошло вкривь и вкось. Проблемы компании, страдающей от бесконечных маржин-коллов и хитроумных требований кредиторов, немедленно стали проблемами всех её сотрудников.

Мои международные проекты начали сжиматься, как шагреневая кожа, и с такой же скоростью, а трудностей, наоборот, прибавилось. Неудачи приходилось объяснять представителям прессы и органов власти, и с каждым днём делать на лице благостную мину в ответ на вопрос о финансовой состоятельности «Омеги» было всё сложнее.

За пять лет моей работы в «Омеге» её президент Евгений Смольский поменялся не сильно – он изменился самым драматичным образом только в результате этого кризиса. И действительно, антикризисные меры, принятые им в первые месяцы бедствия, не могли не удивить своим реформаторским размахом.

Во-первых, решено было отказаться от подписки всех топ-менеджеров на деловые газеты, и теперь всякий желающий вице-президент мог подойти на ресепшен, чтобы стоя ознакомиться с единственным доступным в компании экземпляром. На этом «Омега» сэкономила целую тысячу долларов в год.

Другую тысячу удалось спасти благодаря запрету на корпоративную оплату мобильной связи. Люди снисходительно улыбались, крутили пальцем у виска, проходя мимо приёмной Смольского, но в телефонах сидели ничуть не меньше.

Наконец, все решили, что президент окончательно выжил из ума, когда членов правления заставили самих платить по сто двадцать долларов в месяц за парковку автомобилей во дворе здания. Это требование настолько взбаламутило общественность, что прошла незамеченой даже отмена весенней корпоративной вечеринки.

Со своей стороны я стал чаще задумываться об уходе из «Омеги». Но вовсе не потому, что из моей зарплаты теперь ежемесячно вычитали эти несчастные сто двадцать долларов на парковку. Я устал. Устал от образа жизни, к которому за все эти восемь лет, если честно, так и не приспособился. Я ужасно устал от плохих новостей с фондовых рынков, от войн, совещаний и московских пробок. Мне казалось, что в тридцать лет жизнь подошла к трагическому завершению, а я так и не увидел мира, и самым большим моим подвигом навеки останется успешное получение лицензии для компании «Шмелл» в Таджикистане.

И если сейчас, именно сейчас, мне не удастся вырваться из этого заколдованного круга корпоративного бытия, то мне суждено засохнуть и остаться здесь навеки. Устал.

– Устал? Ну, вот и хорошо, – сказал Смольский, набивая очередной e-mail и одновременно общаясь со мной в своём кабинете. – Сейчас проведёшь быстренько успешный тендер в Марокко и можешь на пару недель съездить в отпуск отдохнуть. На Мальдивах недавно открыли новый отель Zoali, бывал?

– Две недели мне мало, – с кислым видом возразил я, пробегая глазами заголовки лежавшей на столе газеты Wall Street Journal, которую ежедневно по утрам скачивали из интернета и распечатывали для Смольского на специальном принтере.

Он оторвался от экрана и с шумом открыл бутылку своего холодного чая.

– Мало? Алексей, ну ты же знаешь, какая у нас ситуация! Кредиторы давят нас со всех сторон. «Внутрэкономбанк» прикопался со своими проблемами, которые они называют государственными интересами. Это тебе не тучные доковидные времена, Алексей! Я ломаю голову над сокращениями, урезанием зарплат, а ты смеешь мне говорить, что устал!

Смольский выразительно посмотрел на меня, отпил из бутылки холодного чая и посмотрел на часы. Аудиенция закончена…

– Ну, вот видишь, две недели отпуска даёт, прекрасно, – заявила в ответ на мой эмоциональный рассказ моя жена Юлия, механически перебирая наволочки в стенном шкафу, и уточнила: – Эту на выброс.

Моя жена – удивительно прагматичная женщина. С такой удобно жить, но мечтать совершенно невозможно: всякий раз наталкиваешься на бытовые препоны, мешающие осуществлению любой мечты. Вот и сейчас так: кризис в моей жизни она воспринимала с точки зрения двухнедельного отпуска.

– Юль, почему люди не летают? – спросил я, глядя с балкона на серый, заполненный снегом московский парк.

Из глубин шкафа до меня доносились шелест и шёпот:

– Раз, два, три, четыре… – Она вдруг начала считать в полный голос: – Пять, шесть, семь… Почему люди не летают, говоришь? Это что, фраза из Чехова? Или Горький?

– Островский, «Гроза», – ответил я. – «Почему люди не летают, как птицы?» Но я серьёзно: насколько бы облегчилась наша жизнь, если бы мы могли перемещаться по воздуху безо всяких границ!

– Ерунда. Не может человек научиться летать. Да и на фиг надо, в машине быстрее, да и удобнее: ветер в лицо не бьёт. Восемь, девять, десять… Странно, наволочек десять штук, а пододеяльников к ним всего три. Ты нигде не видел, скажем, вот такого пододеяльника?

– Зато сейчас бы мы могли быть где-нибудь в Мешхеде, – продолжал я, – там какая-то гробница, храм с золотым куполом на фоне синего неба. Мы бы съели иранский фесенджан, выпили бы мятного чаю. А завтра к утру вернулись бы на эту идиотскую работу.

– Меня, к примеру, такая перспектива не впечатляет, – заметила Юля, перекладывая бельё с полки на полку. – Иранцы сплошь полоумные. Ты что, забыл, как нас чуть не забрали в кутузку в Ширазе из-за того, что у меня с головы сполз хиджаб? Или как ты, будто буйнопомешанный, бегал по центральному базару Тегерана и искал свой бумажник, который выпал у тебя из сумки в магазине с очаровательным названием «Кумские ковры – это лучшие ковры из Кума»?

Мы одновременно обернулись, чтобы взглянуть на прекрасный, отливающий голубым шёлковый ковёр, висевший на стене в холле как напоминание о том драматичном событии на тегеранском базаре.

– Прелесть всё-таки, – не удержался я.

– Пропылесосить бы надо, – отчеканила супруга.

– Юль, – я повернулся к ней лицом, – я больше не хочу работать в «Омеге». Я хочу уйти оттуда к чёрту и отправиться в кругосветное путешествие.

Жена тихо прикрыла шкаф, чтобы открыть соседний. Мы жили вместе уже девять лет, и за это время она ни разу не хлопнула дверью – берегла косяки, по её собственному выражению.

– Ты мне говоришь это уже несколько лет подряд, – заметила она с лёгким раздражением, потому что никогда не любила эту тему.

– Ну да, потому что все эти несколько лет я остаюсь там по твоей просьбе.

– Да ни при чём тут моя просьба. Просто всякий раз, когда ты им сообщаешь о своём уходе, они увеличивают тебе зарплату.

– Мне на зарплату плевать.

– И это тоже я слышу несколько лет подряд.

Я сел на стул, неотрывно глядя, как методично складывает она свои многочисленные прозрачные одежды и отправляет их обратно на полку.

– Послушай, Юля. Неужели тебе не противно чувствовать, что мы вынуждены терпеть отсутствие элементарной свободы только ради какой-то зарплаты? Не обрыдло существовать, как растение, так толком и не увидев ничего в жизни, кроме офисных перегородок?

– Нет, мне не противно! – в запале воскликнула она. – Зарплаты у нас с тобой не какие-то, а вполне даже приличные! И жизнью этой я довольна. Хотя, если честно, я уверена, что если бы ты не мечтал неизвестно о каких достижениях целыми днями, то реальных достижений в твоей жизни было бы в два раза больше. Вот Ксения с мужем купили дом на Рублёво-Успенском, хотя денег у них меньше, чем у нас! А теперь я вынуждена ходить там у неё и фальшиво восторгаться бассейном, джакузи, камином и системой «умный дом», которые она мне злорадно демонстрирует. А ты вместо «умного дома» весьма неумно потратил кучу денег на музей этнических шапок аборигенов со всей планеты, которые приносят не доход, а только пыль и странные запахи. Когда я рассказываю Ксении про эти несчастные шапки, она мне только сочувствующе улыбается, считая нас обоих в лучшем случае душевнобольными. А что было с пуделем, когда он разодрал какой-то там уникальный тюрбан из Бангладеш, помнишь? И теперь ты говоришь мне, что хочешь уйти с работы? А что, позволь тебя спросить, ты намерен делать? Как ты жить собираешься?

– Наукой займусь, путешествиями. Открытие совершу какое-нибудь. В конце концов, книжку напишу, – в очередной раз поделился я своими мечтами, которые она и так прекрасно знала ещё с тех пор, как мы учились в школе.

– Не могу я больше слышать о твоей книжке, надоело! – отрезала Юля. – И путешествия твои в поисках самой заброшенной мировой клоаки тоже надоели. Я хочу жить в реальном мире. У тебя мания величия, и думаешь ты только о себе. А обо мне ты подумал? «Я», «я»… А я?

Ну что с ней спорить? Я очень хорошо знаю её реальный мир. Работа – дом – работа. Новое платье – ужин в «Гвидоне» – фитнес – вечеринка – чья-то свадьба и снова новое платье, к которому как воздух необходимы новые туфли. В этом мире я мог совершенно точно предсказать, что произойдёт с нами через неделю, месяц или пять лет. Ничего не произойдёт, всё останется точно так же. Ну, заработаем мы ещё такую же кучу денег, ну купим дом в Горках-25, от одного вида которого Ксения лопнет от злости вместе со своим мужем. Поменяем машину на другую, раза в четыре дороже. Накупим новых туфель и выкинем старые, не соответствующие веяниям эпохи. Разве в этом смысл жизни?

Да нет, смысл жизни в том, чтобы познать мир! Познакомиться с новыми людьми, которые воспитаны в неведомой нам культуре. Прочесть побольше диковинных книг. Выучить дюжину иностранных языков и найти ответ на вопрос, почему же все они такие разные. Попробовать все виды спорта и узнать наконец на собственной шкуре, чем параплан отличается от дельтаплана и оба они – от параглайдера. Увидеть другой мир, сделать открытие и осчастливить какую-нибудь нищую деревню в Бенине, построив им там новую школу с компьютерным классом на собственные деньги.

Но разве смогу я когда-нибудь рассказать об этом ей? Я совершенно точно знаю, что услышу в ответ: «Осчастливь сначала меня!» И она будет права – где-то в чём-то. Но чтобы сделать её счастливой, мне придётся всю свою жизнь прожить в качестве офисного растения, так и не использовав своего единственного шанса узнать, какой он, мир вокруг нас, мой реальный мир.

Я бы мог, конечно, бросить всё и стать дауншифтером – человеком, сознательно и в корне меняющим свою полную стрессов жизнь в большом городе на весёлое существование в странах третьего мира. В последние годы движение дауншифтинга приобрело невиданный размах. Успешные менеджеры и уволенные менеджеры, богатые и не очень, старые и молодые бросают свои насиженные офисные каморки и, сдав московскую квартиру приезжим, улетают на год, а то и на всю оставшуюся жизнь в индийский Гоа, на таиландский Пхукет или в эквадорский Гуаякиль, чтобы наслаждаться там морем, солнцем и пальмовым вином, идейно предаваясь лени и йоге, что одно и то же в общем-то. Об этом много пишут в модных журналах, потому что всё большему числу людей надоедает думать о собственных сбережениях, о биржевых котировках и фьючерсах на коммодитис. Они предпочитают отсидеться под пальмами, вместо того чтобы бороться с ветряными мельницами пандемии или мировых войн. В последние годы на островах Таиланда выросли уже целые русские колонии, насчитывающие тысячи наших соотечественников, с русскими барами, клубами, кинотеатрами и магазинами.

Но я не могу так. Во-первых, потому, что слишком активен и не представляю себе жизни без сумасшедших проектов и новых свершений – растительное существование хоть в офисе, хоть под пальмами точно не для меня. Во-вторых, судьба дауншифтеров всегда вызывала у меня смутное презрение, ощущение того, что эти люди – неудачники, что им не удалось справиться с вызовами нашего мира и они сбежали из него в поисках более лёгкой, не обременённой заботами и амбициями жизни.

Ощущать себя неудачником я, конечно, не мог себе позволить. А потому остался в компании «Омега», так и не ответив себе на вопрос, почему не летают люди. У меня, пожалуй, оставалось только одно важное задание – решить вопрос с Марокко, где наша компания участвовала в конкурсе на национальную лицензию.

И я был даже рад этой поездке. Я уже настолько устал от лиц менеджеров среднего звена, от вечно хмурой физиономии Смольского, да и отношения с Юлей в последнее время явно оставляли желать лучшего, так что небольшой отдых от родного города мне бы явно не повредил. Даже, быть может, подумал я, стоит захватить выходные, чтобы просто побродить в одиночестве по какому-нибудь восточному городку и почувствовать наконец, пусть даже мимоходом, запах странствий.

Именно так я и оказался в Марракеше – городе, где меня подхватил и завертел вихрь самых удивительных в моей жизни приключений.




Приключение 2. Человечки с поднятыми руками




? Первое знакомство с догонами;

? Мой новый друг Чезаре;

? Ночной разговор на площади Джемаа-эль-Фна;

? Рассказ о летающих людях;

? Недоступные пещеры на утёсе;

? Чезаре возвращается в Страну догонов;

? Ночной огонь на плато.


Вскочив в ночной поезд, я отправился сюда из Касабланки, чтобы провести свой выходной день и насладиться видом «ворот в Африку», как по праву называют этот город из красной глины. Около трёх часов я бродил по медине – старому району Марракеша – в поисках никому не нужных, но обязательных сувениров для своих коллег по работе. Владелец сувенирного магазинчика на Джемаа-эль-Фна, площади, напоминающей своей активностью сцены из Апокалипсиса, обратил моё внимание на любопытную статуэтку, которую я тут же взял в руки.

– Догоны, – сказал он, ставя на пол свою тарелку с дымящимся бараньим таджином, и поднялся с низенькой табуретки, стоявшей в глубине магазина.

– Что? – спросил я, как будто услышав имя забытого знакомого.

– Это работа догонов, – пояснил торговец. – Ну, знаете? Пещерных людей, дикарей. У меня поставщик в Мали, он привозит мне много такого добра. Интересная вещь, правда?

Ещё бы! Разве можно забыть это слово – догоны! Это слово как будто ворвалось в моё сознание из далёкого детства и сразу же надолго засело в моей голове.

Когда-то, лет двадцать назад, мне попалась на глаза статья в научно-популярном журнале, повествующая о догонах – негостеприимном народе, обособленно живущем, подобно птицам, в гнёздах на высоких, труднодоступных скалах на юго-востоке Республики Мали в Западной Африке. Эти люди изолированы от всего мира и не пускают к себе чужаков. Они практикуют красочные и сложные танцевальные обряды с использованием десятков видов искусно сделанных масок. Специально для того, чтобы раззадорить читателя, к статье был приложено фото жуткой на вид (и тем более притягательной для меня) огромной деревянной маски. В статье довольно туманно описывались «обычаи жертвоприношений и других сакральных ритуалов». А заканчивалось повествование оптимистичным утверждением, что по большому счёту о догонах мало что известно и «лишь дальнейшие исследования могут пролить свет» на многочисленные тайны этого загадочного народа.

С тех пор прошло чуть меньше двух десятилетий, изменивших до неузнаваемости жизнь как моей страны, так и мою собственную. Я получил несколько высших образований, накупил движимого и недвижимого имущества, защитил диссертацию и сделал карьеру добропорядочного топ-менеджера крупной российской корпорации. Теперь путешествия по миру стали для меня всего лишь видом отдыха, и сердце уже давно перестало взволнованно биться, как раньше, когда я оказывался один на улице незнакомого города.

У меня теперь было целых два загранпаспорта, с удивительной скоростью заполнявшихся визами и штампами, а тайны догонов оставались неразрешёнными, хотя уже по другой причине – из-за отсутствия у меня времени на их «дальнейшие исследования». Я даже почти забыл о них; всего-то и осталось у меня, что память о каких-то мистических ритуалах жителей скал и запрятанный где-то в глубинах письменного стола рисунок деревянной маски, скопированный нетвёрдой детской рукой и потому ещё более устрашающий, чем оригинал.

Статуэтка действительно выглядела необычно. На узкой дощечке длиной сантиметров тридцать, будто специально выстроившись в шеренгу, застыли одинаковые фигурки восьми странных существ. Не то люди, не то животные, они были вырезаны из темного дерева в неестественных позах – на полусогнутых ногах и с поднятыми вверх длинными руками. С первого взгляда непонятно было, сидят эти существа или стоят. И хотя все физические атрибуты человека у каждого из них вроде бы присутствовали, в чертах лица и строении тела было что-то и впрямь нечеловеческое, отталкивающее и одновременно притягательное.

– А что она символизирует? – поинтересовался я у марокканца, не особенно надеясь на вменяемый ответ.

В Марокко, как и во всем арабском Магрибе, принято довольно пренебрежительно относиться к Тропической Африке и её обитателям. Берберы, мавры, туареги – представители белой, европейской расы Северной Африки – уже много столетий смотрят свысока на своих чернокожих соседей, которых они ещё сто лет назад запросто обменивали на каменную соль: по два пласта соли за одного чёрного раба, по одному – за рабыню.

– Да кто их разберёт, – вполне в русле этих представлений пожал плечами торговец. – Джинны, видимо, какие-то. У них там у всех свои джинны.

– Никакие не джинны, – раздался голос у меня за спиной, и я обернулся: позади меня стоял высокий итальянец. – Здравствуйте, – едва заметно поклонился он и добавил: – Это теллемы.

Трудно было представить себе, глядя на него, более очевидную демонстрацию всех фенотипических черт, присущих жителям Италии. Чёрные курчавые волосы отросли сверх всякой меры и были убраны сзади в хвост, глубоко посаженные чёрные глаза, крючковатый нос, лиловая небритость щёк и, главное, характерный акцент, с которым этот человек изъяснялся по-французски.

– Buon giorno, – ответил я сдержанно, потому что всегда, честно говоря, сторонился так называемых бэкпэкеров, путешественников с рюкзаком.

Эта распространённая на Западе мода так и не прижилась у нас в России, но нашим путешественникам бэкпэкер хорошо знаком. Он довольно резко выделяется на фоне остальных туристов, и прежде всего своим огромным рюкзаком, который свисает у него спереди и сзади, а размерами и весом не уступает владельцу. Рюкзак является для бэкпэкера домом, холодильником, путеводителем и нередко единственным другом в странствиях. Так как денег на проживание в отеле у такого путешественника, как правило, не имеется, он, как улитка, постоянно таскает свой чудовищный дом-рюкзак за собой.

Это самое разумное объяснение данного явления, которое я могу предложить. Иначе сложно понять, зачем для прогулки по городу могут понадобиться: сложенная в сто двадцать восемь раз портативная палатка, электрофонарь размером с бейсбольную биту и такой же убойной силы, два-три пледа и спальных мешка, двухлитровая бутыль помутневшей от времени минеральной воды, трёхметровый раздвижной фотоштатив и другие диковинные вещи, из-под которых бэкпэкер взирает на мир. Всё это ему просто негде оставить.

В ясную погоду он ночует на крыше или веранде самого экономичного хостела в городе, задрапировавшись москитной сеткой, подложив под голову свою «Библию» – путеводитель Lonely Planet – и выставив в качестве эффективной охраны свои мощные, не по погоде тёплые ботинки цвета хаки на ребристой подошве. В дождливый сезон бэкпэкер набивается со своими коллегами в студенческий отель одной звезды, оборудованный лишь дюжиной матрацев. И не будет спасения тем из его постояльцев, кто хотел бы провести эту ночь в тишине и покое.

Бэкпэкер равнодушен к благам цивилизации и редко общается с душем. Гораздо чаще он сталкивается с такими же, как он, одинокими сердцами, и встречи эти очень часто оборачиваются полной сменой маршрутов обоих участников движения. Через некоторое время, наскучив друг другу, бэкпэкеры обмениваются номерами телефонов и расходятся в разные стороны, чтобы больше никогда не встретиться, но навеки стать друзьями по Whatsapp.

Маршрут такого путешественника зависит обычно от его настроения в данное конкретное утро, а ещё чаще вообще ни от чего не зависит. Он свободен во времени и пространстве. Для него путешествие – это не двухнедельный отпуск, вырываемый зубами у работодателя два раза в год, под Новый год и на майские праздники. Бэкпэкерами становятся выпускники западных вузов, решившие после получения высшего образования в течение года-двух посмотреть мир, измученные бременем карьеры менеджеры низшего звена, а ещё просто все те, у кого страсть к приключениям абсолютно перевешивает тягу к комфорту. Несмотря на весь мой романтизм, я никогда не был сторонником такого способа путешествий, возможно, потому, что никто ещё не взялся толком объяснить мне, в чём же, в конце концов, заключается вся прелесть жизни бэкпэкера.

Итальянец же, стоявший позади меня и сверкавший белозубой улыбкой, явно относился к этому типу странников. Ему было, наверное, за сорок, но его запястья украшали бесчисленные тинейджерские фенечки из всевозможных видов ткани. На загорелой шее у него болталось подобие креста, которое святые отцы в Ватикане, не сомневаюсь, сочли бы оскорблением Христовой веры. Футболка полиняла от времени настолько, что навсегда утратила тот неведомый цвет, в котором была задумана своим миланским дизайнером, на шортах читалась история трапез их владельца за последнюю неделю, а трекинговые ботинки порыжели от красной пыли настолько же, насколько и его лицо. Как мне было известно по опыту, такие люди не прочь выпить пива в компании людей, которым есть чем за это пиво платить, а также весьма свободны в своём расписании, что обычно ещё более углубляет пропасть непонимания между нами.

– Bon giorno, – сказал я ещё раз. – Давно из Неаполя?

– Я из Перуджи. Всю Африку объехал, а в Неаполе так и не бывал никогда, стыдно сказать, – рассмеялся итальянец. – Откуда вы так хорошо говорите по-итальянски?

– Не очень хорошо, – скромно, но вполне корректно ответил я. – Вы говорите, что это не божества?

– Нет, это теллемы, – с удовольствием повторил незнакомое мне слово итальянец. – Теллемы – маленькие летающие люди. Не слышали никогда?

Мы с марокканцем переглянулись, уловив в циничных взглядах друг друга недоверие к любого рода летающим людям, маленьким или большим.

– Ничего не знаю о теллемах, – сообщил нам обоим продавец. – Мне привезли эту вещь из Страны догонов, ей четыреста лет, и стоит она пятьдесят дирхемов.

Итальянец продолжал улыбаться, теперь уже оставшись в гордом одиночестве.

– Пятьдесят дирхемов? – простонал я, одновременно доставая бумажник. – Это невозможно. За пятьдесят дирхемов я куплю у тебя тут полмагазина. Да и о каких столетиях идет речь? Ей на вид не больше года, ещё и не обсохла. Давай сойдёмся на десяти дирхемах и таким образом останемся добрыми друзьями.

– Что ты, такая вещь, – вкрадчивым голосом проговорил марокканец, любовно проводя рукой по всем восьми человечкам. – Четыреста лет… Теллемы, летающие люди… Двадцать пять.

Я выдал ему двадцатку. Итальянец с большим интересом и даже радостью в глазах следил за нашим торгом и за тем, как восемь фигурок на дощечке упаковываются в газету и отправляются ко мне в сумку. Его реакция показалась мне неадекватной. Я даже подумал, что долгие странствия по Чёрному континенту не слишком благоприятно отразились на его психическом состоянии.

Неожиданно он посмотрел на меня совершенно серьёзно и показал на мою сумку:

– Знаете, я уже некоторое время занимаюсь теллемами. Поверьте, это одна из самых загадочных тайн Африки.

Я посмотрел на часы. Ну в самом деле, что такого, если я потрачу двадцать минут на этого чудака? Заодно выясню, в чём состоит одна из самых таинственных загадок всей Африки, а то и, глядишь, разгадаю её с ходу.

– По паре пива? – сухо осведомился я.

– Отлично придумано.

Я купил ему какого-то местного пива, а себе взял свежего апельсинового сока, который продаётся на главной площади Марракеша в ста двадцати двух киосках, каждый из которых имеет свой порядковый номер. Мы пристроились в ближайшей харчевне наподобие шатра, в которой и без нас стоял дым коромыслом. Здесь без передыха жарились бараньи мозги, которые ловкие берберы извлекали руками из голов мёртвых животных прямо у нас глазах. У меня мелькнула паническая мысль, что итальянец потребует себе бутерброд с бараньими мозгами и в этом случае мне точно придётся откланяться, но он устоял перед соблазном.

– Меня зовут Чезаре Пагано, – сообщил итальянец, рассматривая на свет высокий бокал с холодным светлым пивом. – И по своей профессии я никакого отношения к Африке не имею. Я архитектор, работаю в Пьяченце на севере Италии. А ты?

Больше всего в жизни я не люблю, когда ко мне обращаются на «ты» незнакомые люди. При общении на английском языке этой проблемы не возникает, но итальянский чётко разделяет ты и вы, поэтому я с горестным видом отпил свой апельсиновый сок и явственно поморщился.

– Алексей из Москвы, – представился я, и мы пожали друг другу руки. – Занимаюсь инвестициями в интернет-технологии, в Марокко приехал на пару дней в командировку.

– Интернет-технологии? – переспросил Чезаре. – Неплохо. А почему заинтересовался догонами?

– Да нет, я просто покупаю недорогие сувениры для своих коллег по работе…

– Это правильно, – охотно согласился Чезаре, отхлебнув ещё пива, – ты купил копию, современную копию, ей красная цена два-три евро. Но сделана она действительно догонами по древним образцам. Такие статуэтки в оригинале относятся к четырнадцатому или пятнадцатому веку. Я только что вернулся оттуда, ходил по Стране догонов почти три месяца и почти всё выяснил. Только вот деньги кончились… – Заметив непроницаемое выражение моего лица, Чезаре усмехнулся: – Да нет, я не собираюсь у тебя просить денег. Мне сегодня упали на карту ещё пара тысяч евро, с ними я вернусь и раскручу этот клубок. И знаешь что? Они говорят, что там орудуют духи, а я убежден, что это люди. Люди! Летающие люди!

– Давай-ка с начала, а то я не очень понимаю, о чём идёт речь, – предложил я ему, чтобы он несколько успокоился. А то с места в карьер – духи какие-то…

Чезаре полминуты молчал, сделал ещё несколько глотков (я жестом попросил хозяина подать ему вторую банку) и начал свой рассказ, который, как мне сейчас кажется, я помню практически дословно.

– Догоны – изолированный африканский народ, живущий на юго-востоке Мали, у подножия огромного каменистого плато Бандиагарб. Местность, получившая имя Страны догонов, уникальна сама по себе: после сотен километров Сахеля, полупустынной степи, тянущейся от Сахары на юг, скудные почвы совсем сходят на нет и на поверхность земли выходят пласты каменной породы.

Это и есть плато – километры бесплодных, гладких, отшлифованных ветром каменных пластов. Если следовать по этому плато далее к югу, то высота над уровнем моря постепенно повышается, а количество растений стремительно уменьшается. Наконец плато заканчивается уступом – резким, практически вертикальным обрывом высотой в двести – триста метров. Ручьи, стекающие с него, кормят небольшую полоску земли у подножия обрыва, за которой следует обширная песчаная пустыня.

Догоны выбрали для жизни эту самую полоску земли у подножия скального уступа. Их деревни расположены в одну линию, как жемчужины, нанизанные на нитку плодородной земли шириной в тысячу шагов, а длиной почти в двести километров. Такое местоположение даёт их обитателям стратегическую независимость, ведь с обеих сторон от Страны догонов лежат километры непригодной для обитания земли.

Каменная пустыня к северу простирается более чем на двадцать километров от деревень догонов до городка Бандиагара, а песчаные дюны к югу заканчиваются лишь у города Коро, в пятидесяти километрах от утёса. На западе ближайшие подступы к Стране догонов защищает городок Дуэнца, расположенный в пятнадцати километрах от первых отрогов плато.

Жители Страны догонов, таким образом, всегда могут узнавать заранее о любых чужаках и предупреждать любые нашествия. Все дороги, ведущие с «большой земли», хорошо просматриваются жителями пограничных деревень. Роль дозорного вестового исполняет деревня Сангб, одна из немногих стоящая не под обрывом, а наверху на краю плато. Отсюда вниз, к остальным деревням, ведет по головокружительным кручам тропинка меж скал, выдолбленная многовековыми потоками водопадов, а также построенная в последние годы дорога без признаков покрытия, которая, по моим наблюдениям, только увеличивает опасности, встающие перед теми, кто желает попасть в Страну догонов.

Неудивительно, что жизнь в условиях географической изоляции сильно повлияла на образ мысли и глубинную сущность культуры догонов. Приветливыми или гостеприимными их назвать можно только с большой натяжкой. Они мало общаются с соседями и уж точно никогда не смешиваются с ними. Даже между жителями соседних деревень существуют глубокие разногласия, мешающие бракам между их жителями и усугубляемые наличием десятка разновидностей местного языка, в результате чего, к примеру, догон из Джигиббмбо на одном конце плато понимает догона из Бонгу на другом конце с тем же успехом, с каким он поймёт русского или итальянца. В пустынях к югу от плато по соседству с догонами кочуют скотоводы фульбе, которых объединяет с догонами лишь история взаимных завоеваний, постоянных конфликтов и упорного непонимания, обусловленного различием религий, языка и культуры.

Догоны в своём большинстве земледельцы – на узкой полоске земли, орошаемой ручьями и водопадами, сходящими с плато, они выращивают просо, рис и лук. В сухой сезон земля застывает и по твёрдости не уступает каменным полям плато, и большинство огородов и пашен превращаются в пастбища для фульбе. Только обильное орошение позволяет догонам получать урожай лука в зимние месяцы. Зато летом и осенью, в сезон дождей, подножие плато накрывают бурлящие потоки воды, вслед за которыми на поля устремляются потоки местных жителей, сеющих просо. На это время кочевники фульбе уходят в пустыню, освобождая пахотные земли от своих тощих стад.

Но самое интересное в Стране догонов – это их загадочная история и удивительная, уникальная культура. Согласно традиции и мифам самих догонов, их предки жили когда-то к северу от реки Нигер, но потом они были изгнаны со своих земель и ушли на юг, к плато. И вот здесь и началось самое интересное, потому что на краю обрыва, где решили поселиться догоны, уже существовала и активно развивалась своеобразная культура таинственных людей, которых в догонских мифах принято называть теллемами.

– Банальная история, – пожал я плечами, подставляя лицо последним лучам заходящего солнца и наблюдая вечернее пробуждение города Марракеш. – Легенда о народе-предшественнике, от которого не осталось никаких следов, кроме мифологии, поэтому происхождение выявить невозможно.

– Да нет, не такая уж она банальная, – улыбнулся в ответ на мой скепсис Чезаре. – Всё дело в том, что теллемы были не совсем обычными людьми. Они умели летать.

– В каком смысле?

– В прямом. – Итальянец принялся лихорадочно рыться в своём рюкзаке, прямоугольной глыбой возвышавшемся над нашим столиком, и вытащил несколько небольших фотографий, сделанных «полароидом».

– Как, по-твоему, были построены эти дома? – медленно, с расстановкой произнёс Чезаре, указывая мне на снимок.

На фотографии была изображена высокая стена плато, снятая снизу вверх, а потому показавшаяся мне зловеще нависающей над фотографом. Стена обрыва была абсолютно вертикальной и ровной, без единой зазубрины, пересечённая лишь многовековыми горизонтальными красно-коричневыми слоями песчаника. На самой середине подъёма, метрах в ста от земли и на таком же расстоянии от вершины горной породы, в нишах были отчётливо видны похожие на ульи строения цилиндрической формы, с круглыми отверстиями вместо дверей. Сделанные из жёлтой глины, эти хижины стояли рядком, как будто гнёзда, прилепленные гигантской ласточкой к отвесному обрыву.

– Что за ерунда? – вырвалось у меня.

Я поднёс фотографию поближе к свету – хозяин харчевни как раз включил над потолком «лампочку Ильича».

– Вот видите, я же говорю вам! – От волнения итальянец снова перешёл на «вы», на какое-то время повысив тем самым свой статус в моих глазах. – Смотрите!

В моих руках оказалось ещё несколько снимков, на которых с разной степенью фокусировки можно было рассмотреть все новые группы домов-гнёзд, висящих над обрывом безо всякого намёка на возможность их достижения человеком.

– Это дома теллемов, прежних обитателей Страны догонов, – продолжал Чезаре. – И они видны почти повсюду на плато. Вопрос не только в том, как они туда добирались – строили-то как? Дома сделаны добротно, из хорошего банко (смесь глины с соломой) или даже из сырцовых кирпичей, и стоят вот уже тысячу лет, но возникает вопрос: каким образом из долины на такую высоту было поднято столько кирпичей?

– Верёвки? – предположил я. – Они спускались сверху на верёвках, как монахи в греческих Метеорах.

– Невозможно. Представляешь, какой длины и прочности нужны верёвки, чтобы доставить на такую высоту бригаду строителей вместе с материалами?

Видя мою растерянность, итальянец торжествующе улыбнулся. Он окинул ласковым взглядом свою коллекцию фотографий и продолжил рассказ.

Мистические дома на отвесных скалах – главное подтверждение того, что теллемы существовали в действительности. Мифология догонов содержит и множество других удивительных сведений. Теллемам приписывалась масса сверхъестественных качеств. Эти люди небольшого роста, с красным цветом кожи понимали языки зверей и птиц, в которых они периодически и превращались. Они могли приказывать вещам перемещаться по воздуху, будь то корзина с зерном или глиняные кирпичи. Наконец, боги теллемов по своему могуществу значительно превосходили богов догонов. Говорят, что и многие элементы своего необычного искусства – в частности, многочисленные изощренные маски, достигающие десяти метров в высоту, – догоны позаимствовали у теллемов.

При этом взаимодействие аборигенов и пришельцев нельзя было назвать гладким. Конфликты между догонами и теллемами начались практически сразу. Земледельцы-догоны начали вырубать леса у подножия плато, освобождая место для посевов, в то время как теллемы, по-видимому, жили в основном за счёт охоты и сбора плодов в этих самых лесах. Постепенно деревни догонов освоили всю полосу земли у подножия плато, и обитатели скал, лишенные возможности вести привычный образ жизни, исчезли. Куда они делись, почему и при каких обстоятельствах – догонская традиция в этих вопросах разноречива. То ли теллемы смешались со своими завоевателями и были ассимилированы ими, то ли были все до единого перебиты. А быть может, и ушли (или улетели?) куда-то на юг. И жизнь, и смерть теллемов покрыты в мифах догонов туманом мистики.

Именно эта загадка, как я теперь понял, и не давала покоя итальянскому архитектору Чезаре Пагано. Отправившись в Мали в отпуск в составе туристической группы, он был настолько поражён строениями теллемов и невразумительными объяснениями их происхождения, что остался жить в одной из деревень Страны догонов. Причём, несколько невнятно объяснил он, это не вызвало никакой радости у местных жителей. За три месяца они сумели вытянуть из него все имевшиеся у него деньги, однако время это не прошло впустую: как намекнул мне Чезаре, глаза которого после трёх банок пива загорелись несвойственным человеку оранжевым светом, ему довольно много удалось узнать.

В частности, он сумел довольно детально сфотографировать одну из пещер, где стояло несколько догонских домов, и разработать пути проникновения в неё. За этой пещерой он наблюдал в свой зум-объектив, установленный на штативе возле окна его хижины.

– А в чём сложность? – поинтересовался я. – Нужно исследовать эти дома с помощью профессиональных специалистов, да и всё тут.

– А! Так в этом и состоит основная проблема! – воскликнул Чезаре. – Табу! Догоны не дают ничего исследовать, немедленно начинают орать. Все строения теллемов, включая те, которые находятся в относительной доступности, являются священными, и даже самим жителям деревень запрещено посещать их под страхом смерти. За это убивают! В таких вещах жрецы догонов чрезвычайно пунктуальны. Белого человека не подпускают к разгадке проблемы даже на пушечный выстрел.

Именно поэтому, как объяснил мне итальянец, научные сведения о теллемах продолжают оставаться крайне скудными. В шестидесятые годы двадцатого века немцы, французы и испанцы организовали несколько экспедиций в Страну догонов, но каждая из них сталкивалась чуть ли не с революцией аборигенов. Самостоятельные исследователи и вовсе не могли ничего добиться, и многие из них либо сорвались со скал в попытках проникнуть в дома теллемов, либо нашли свою смерть в Стране догонов, погибнув при странных обстоятельствах. Французский учёный Марсель Гриоль, благодаря которому Европа впервые узнала в подробностях об этой удивительной и загадочной культуре, за двадцать лет своей жизни среди догонов так и не смог систематизировать фактический материал и в своих книгах поставил больше новых вопросов, нежели дал ответов.

Все это крайне печалило Чезаре Пагано. Поедая жирные и острые бараньи мозги с огромным ломтем хлеба (мне всё-таки пришлось купить ему это адское кушанье), он бесконечно и с надрывом жаловался на упрямство догонских жрецов и старейшин, которым невозможно ничего втолковать, на дороговизну и низкое качество местных продуктов питания, на недоверчивость местных жителей и, главное, на религиозные запреты, которыми, если верить его словам, он был со всех сторон обложен, пока жил в деревне догонов.

Итальянцу не давали даже сделать фотографии остатков цивилизации теллемов, запрещали близко подходить к плато, а под конец старейшины и вовсе приставили к нему двух здоровенных чернокожих, которые караулили каждый его шаг и своим свирепым видом резко сужали возможность контакта с аборигенами. У меня сложилось убеждение, что туземцы всей Страны догонов облегчённо вздохнули, когда у Чезаре наконец закончились деньги и он вынужден был на попутных грузовиках, через Мавританию, возвращаться в Марокко, чтобы получить денежный перевод из Италии.

В промежутках между констатацией своих финансовых затруднений синьор Пагано осыпал меня названиями догонских деревень, забрасывал фотографиями хижин с остроконечными соломенными крышами на склонах плато и всё новыми устрашающими легендами различных народов Африки, в которых он видел вездесущих теллемов. Каждая из таких легенд порождала у него новую дикую теорию генезиса летающих людей, от которой вздрогнул бы любой здравомыслящий догон. Когда же Чезаре выложил мне в качестве очередного плода своего ночного вдохновения теорию общего прошлого теллемов и краснокожих южноамериканских индейцев, я счёл своим долгом безапелляционно предупредить его, что если речь зайдёт об инопланетянах как прародителях теллемов, то наше общение будет прервано, чтобы больше никогда не возобновиться. Чезаре благоразумно пообещал держать себя в руках.

Я посоветовал ему не ездить никуда одному. Во-первых, судя по всему, за три месяца пребывания в Стране догонов он успел фантастически надоесть жителям деревни и окрестных населённых пунктов своими приставаниями, и они рады будут увидеть хотя бы несколько новых лиц. Возвращение Чезаре могло, по моему мнению, пробудить у них дурные намерения. Во-вторых, одна голова хороша, а две лучше. Если бы ему, Чезаре, удалось найти себе в попутчики какого-нибудь мало-мальски опытного специалиста, особенно с научными навыками, дело бы точно пошло быстрее.

– Ну и поехали вместе! – сразу же заявил он.

Но я вынужден был горько вздохнуть и сообщить, что, конечно, мог бы оказать свою посильную помощь экспедиции как дипломированный лингвист и сравнительно опытный путешественник, но среднесрочные дела в Москве заставляют меня отложить эти планы на более поздний период.

В-третьих, я был убеждён, и Чезаре согласился со мной, что ему понадобится какой-нибудь «профессиональный догон», то есть хороший гид или проводник из местных жителей, знающий местный язык, обычаи, умеющий грамотно обходить запреты жрецов и налаживать контакт с населением. Желательно при этом, чтобы он хоть чуть-чуть вязал лыко и по-французски.

Я спросил у Пагано, есть ли у него на примете такой персонаж, и, к моему удивлению, он ответил положительно. Французское посольство в Мали, с которым Чезаре удалось сдружиться, порекомендовало ему опытного искусствоведа из Парижа по имени Амани Кору. По национальности Амани догон, но много лет живет во Франции и специализируется в Сорбонне на искусстве Тропической Африки. Вот если бы притащить с собой в Мали такого человека! Но, насколько я понял, отношения между Чезаре Пагано и Амани Коро не сложились достаточно позитивно для участия последнего в экскурсии. Искусствовед в переписке довольно решительно возражал против вмешательства непрофессионалов в такого рода исследования и просил Чезаре не будить лиха, пока оно тихо. Так что от помощи господина Коро моему итальянскому приятелю пришлось отказаться.

– Но я ему докажу! И очень скоро! – не столько мне, сколько в адрес воображаемого искусствоведа грозил кулаком Чезаре, когда в три часа ночи я уводил его с площади Джемаа-эль-Фна.

Здесь как раз началось натуральное светопреставление. В десятках палаток, установленных на площади, зажглись жаровни, чей смрад тут же заполнил почти всю медину, и началась бойкая торговля потрохами, бараньими головами, речными моллюсками и традиционным кислым йогуртом. Под фонарями, висевшими, подобно ёлочным гирляндам, на проводах над всей площадью, демонстрировали своё искусство рассказчики историй. В Марокко, как и по всей Африке, это отдельная, уважаемая профессия уличных артистов. С ними конкурировали жонглёры, музыканты в пятнистых одеждах со своими сумасшедшими тамтамами и художники – специалисты по татуировкам, наносимым хной. То здесь, то там разложили на земле свой товар торговцы традиционными медикаментами, польза которых для организма, очевидно, была прямо пропорциональна силе их ужасающего запаха. Среди такого рода лекарств виднелись засушенные ежи, головы змей и гиен, маринованные крокодильи яйца и прочие прелести живой природы. Укротители змей резкими тычками пытались приободрить своих флегматичных, спящих на ходу питомцев. В самом центре площади двое живописных подростков затеяли между собой показательную драку, предварительно положив на землю шапку, куда зеваки кидали мелкие монетки в награду за это красочное представление. В промежутках между всеми этими кудесниками рынка сновали европейские туристы и приезжие берберы из окрестных деревень с одинаково оторопелым выражением на лицах. Я в очередной раз порадовался, что выбрал гостиницу подальше от центральной площади Марракеша, всегда напоминавшей в это ночное время последний день Помпеи.

Чезаре же никакой гостиницы не выбирал, а «остановился», по его словам, на крыше пансиона Али, возле самой площади. Я довёл его до этих адовых ворот, где концентрировались такие же, как он, рюкзачники.

– Спасибо, Алексис, – искренне сказал мне итальянец. – Я буду рад встретиться с тобой ещё раз!

– Конечно, Цезарь. – Я похлопал его по спине уже без той антипатии, которую он вызывал у меня несколько часов назад, когда мы только что познакомились. – Вот тебе моя визитка, давай сюда свою электронную почту и держи меня в курсе своих исследований, ладно? Мне и вправду будет интересно узнать, в чём там обстоит дело с этими теллемами.

– Да-да, – кивал итальянец, выписывая нетвёрдой рукой на листке бумаги свои координаты. – Завтра же я возвращаюсь туда… Деньги есть, да и погода позволяет – начался сухой сезон… Возможно, понадобятся длинные верёвки… Должен же я добраться до этой пещеры!

Я выразил свою уверенность, что, если Чезаре Пагано удастся проникнуть в пещеру, он найдёт там больше, чем пару глиняных черепков. Ведь, насколько я понял, вот уже пятьсот или шестьсот лет никто не входил в дома теллемов.

– Не входил? – переспросил Чезаре и вдруг, снова приблизившись, посмотрел мне в глаза абсолютно трезвым взглядом. – Дружище, я наблюдал за этой пещерой две недели. Добраться до неё без подъёмного крана невозможно, не в силах человека! А в последнюю ночь – в ту самую, последнюю ночь – я проснулся в три часа и почему-то решил ещё раз взглянуть на неё в свой объектив. И знаешь, что я там увидел?

Он молча смотрел на меня, и я увидел на его лице смесь изумления и страха.

– В пещере горел огонь.




Приключение 3. Первая жертва




? Мои ночные переживания;

? Что говорит наука о теллемах;

? Я выпадаю из графика;

? Мой Париж;

? Кто ты, Амани Коро?

? Рассказ о трёх Сириусах;

? Попытки отговорить меня;

? Возвращение в Москву;

? Чезаре найден…


Той ночью мне так и не удалось заснуть. Во-первых, я опрометчиво распаковал в гостинице свою покупку, и в течение нескольких часов мне казалось, что с письменного стола на меня смотрят восемь пар оживших глаз загадочных человечков с лысыми черепами и поднятыми вверх руками. В середине ночи, когда они принялись разводить огонь в пещере и говорить со мной голосами самых разных моих знакомых, как мужчин, так и женщин, пришлось подняться с постели и упаковать странный сувенир обратно в сумку.

Во-вторых, чем больше я вспоминал рассказ итальянца, тем интереснее становилась для меня загадка происхождения и исчезновения теллемов. Иногда мне казалось, что Чезаре, будучи натурой романтической, без всякой необходимости раздувает проблему, которая на самом деле не стоит и выеденного яйца. Ну, в самом деле, разве можно поверить, что не существует разумного научного объяснения этой истории с возникновением загадочных наскальных домов? Возможно, итальянец напрасно бился там три месяца как рыба об лёд со своим несчастным макрообъективом, тогда как наука давно уже дала свой ответ на все его вопросы и сдала загадку в архив?

С другой стороны, мне было обидно, что какой-то итальянский архитектор-неудачник, который даже падающую Пизанскую башню не смог бы толком сконструировать, посвящает своё свободное время исследованиям такой интересной и захватывающей проблемы, в то время как я тут, видите ли, пашу как лошадь, зарабатываю неплохие, в общем-то, деньги, но вырваться даже на месяц в Страну догонов не имею ровно никакой возможности. Да я бы, может, в два счета разобрался с этими летающими теллемами! В конце концов, я профессиональный лингвист, опытный путешественник и квалифицированный менеджер! Сел бы да и занялся вопросом системно, изучил бы язык, религию и культуру догонов, а там, глядишь, и пришёл бы к какому-нибудь выводу.

Впрочем, к пяти часам утра я пришёл к определённому выводу и без изучения языка догонов. Как и любое научное исследование, решение загадки теллемов должно включать несколько последовательных стадий:

1. Изучение имеющейся научной литературы по вопросу;

2. Поиск и рекрутирование профессиональных специалистов, в данном случае, как мне представлялось, археолога, историка, этнографа и лингвиста;

3. Сбор полевых данных в ходе научной экспедиции;

4. Анализ данных и подготовка научных выводов.

Вот так. Всё встало на свои места, и я с удовлетворённым видом прошёлся по комнате. Ни загадочные люди на корточках, ни мифический огонь в пещере здесь совершенно ни при чём, как и священные табу догонов. Это всё глупости, бред воспалённого сознания Чезаре Пагано.

Я открыл свой ноутбук, подключился к интернету и принялся искать информацию о Стране догонов. Раздобыл немало, но сведения, почерпнутые из научных трудов, не дали ответов на загадки, но только усилили мой интерес к теллемам.

Выяснилось, что тайна происхождения и исчезновения «летающих людей» действительно не раскрыта. Языковых свидетельств от них не сохранилось, упоминаний в письменных источниках очень мало, а начать археологические раскопки в Стране догонов никто ещё не осмеливался.

Да, до сих пор не получено и толкового ответа на вопрос о способах передвижения и транспортировки грузов теллемами в свои жилища. Американские исследователи супруги Макинтош, проведшие несколько месяцев в Стране догонов с научной экспедицией, обнаружили, что часть строений служила не жилищами, а складами продовольствия. Они же выдвинули и остроумную теорию о том, что теллемы могли проникать в свои убежища по высоким деревьям, покрывавшим в начале второго тысячелетия земли у подножия плато Бандиагара. Впоследствии климат в этом районе сильно изменился, и буйная тропическая растительность исчезла, вынудив людей переселиться вниз, к подножию скалы. Впрочем, эта гипотеза дружно опровергается теми, кто указывает на полное отсутствие такого рода сведений в мифологической традиции догонов, а также на недостаток убедительных доказательств заметного климатического сдвига в этом регионе.

Тем не менее отдельным учёным удалось проникнуть в некоторые дома теллемов. К своему удивлению, они действительно нашли там остатки предметов быта девятого – двенадцатого веков, причём пришли к выводу, что теллемы обладали столь же высоким уровнем материальной культуры, что и догоны. Они шили одежду из аккуратно выкрашенных полосатых и клетчатых тканей, расписывали керамику и вырезали из дерева элегантные статуэтки, в том числе и подобные той, которую я купил в Марракеше. Сидящий на корточках маленький человечек с поднятыми руками – это и по сей день один из наиболее распространенных мотивов догонской скульптуры.

И наконец я был чрезвычайно удивлен свидетельством француза Марселя Гриоля, жившего в тридцатые и сороковые годы прошлого века в догонской деревне Санга, о тех самых таинственных ночных огнях, которые местные жители будто бы иногда наблюдают в домах теллемов, расположенных высоко на стенах плато, и которые видел Чезаре в свою последнюю ночь перед возвращением.

Для догонов это, впрочем, никакая не загадка. По их мнению, в пещерах живут ньяма, духи умерших людей и животных, которые после смерти не смогли никуда переселиться. Но, как бы там ни было, сами догоны в «дома теллемов» не заглядывают и вообще панически боятся всего связанного с ними. Наследие теллемов доступно только жрецам и некоторым старейшинам – хранителям их сокровенных знаний.

Эти огни, похоже, свели с ума моего приятеля Чезаре, решившего вернуться в Мали, чтобы окончательно, раз и навсегда решить проблему летающих людей. И сейчас, сидя с раскрытым ртом перед монитором своего ноутбука в отеле Марракеша, больше всего на свете я желал быть вместе с ним. Ветер странствий повеял мне прямо в лицо, и мне показалось, что у меня появился шанс – один шанс из миллиона – сделать настоящее научное открытие, что я нахожусь на расстоянии вытянутой руки от удачи.

Ну, так что же? Всё равно я не смогу воспользоваться им. Чезаре – счастливый человек, потому что он беден и, следовательно, свободен. А на моей шее висят годовой бонус, Смольский, лицензия «Шмелла», которую вроде бы обещали выдать марокканские чиновники, корпоративная война с «Триремой» и жена со своими бесчисленными сапогами. Зов приключений был силён, как никогда, но, как обычно, его заглушил голос Москвы.

Выходные я потратил на прогулки по Марракешу и окрестным глиняным крепостям, которые в этих местах сохранились ещё со времен атак туарегов из Сахары. Вечером в воскресенье, когда я уже укладывал чемодан, готовясь к ночному перелету через Париж в Москву, мне позвонил Чезаре. Он с оптимизмом заявил, что уже почти добрался до места и потому вскоре выйдет из зоны действия мобильной связи. Его план очень прост – сегодня же ночью он отправится на плато. Он также заявил, что если меня заинтересовала проблема теллемов, то я могу в любое время присоединиться к его экспедиции. Как выяснилось, в Бамако его догнало письмо от парижского искусствоведа Амани Коро, который весьма неожиданно проявил горячий интерес к экспедиции и выразил желание, если уж Чезаре твёрдо решил поселиться в Стране догонов, присоединиться к нему.

– Меня не будет на связи! Я бросил ему твой номер телефона и твой имейл, и, если он меня не найдёт, он будет связываться с тобой! – крикнул в трубку Пагано и отключился.

Но на самом деле профессор Коро связался со мной значительно быстрее, чем я думал. Самолёт марокканских авиалиний приземлился в аэропорту Charles de Gaulle в пять утра, и первое же сообщение, которое я прочёл после того, как включил в самолёте свой мобильник, было крайне лаконичным: «Это Амани Коро. Нам нужно немедленно встретиться».

Так, впервые в своей размеренной и запланированной жизни, совершенно неожиданно для себя самого, я пропустил свой рейс на Москву и свернул с дороги, по которой шёл все последние восемь лет своей жизни.

Господин Коро предложил встретиться в библиотеке Сорбонны, но я решительно отказался. Важные переговоры нужно проводить на своей территории. Погода стояла солнечная и тёплая, несмотря на начало зимы, поэтому я написал ему с просьбой об одолжении – увидеться в саду Тюильри. Здесь, усевшись на один из стульев, в беспорядке расставленных кем-то вокруг одного из прудов, я и ожидал его с кульком в руке, наслаждаясь купленными у уличного торговца жареными каштанами.

Я позвонил в Москву и предупредил свою помощницу, что не попадаю на заседание правления «Омеги». Черт с ним, со Смольским. Я был счастлив уже потому, что снова очутился в Париже, городе, который всегда вызывает у меня неослабевающее воодушевление. Пусть Париж не такой дорогой и космополитичный город, как Лондон, он не отличается роскошным лоском Вены и не поражает величием своей тысячелетней истории, как Рим, но всё же это один из самых живых и элегантных городов мира. Я редко хожу к Эйфелевой башне, притягивающей к себе тысячи туристов, а в Лувре был всего дважды. Но зато я знаю в этом городе места, где прячется от туристов с их расхоженными маршрутами настоящий Париж, город для парижан.

Это и блошиный рынок, где коллекционер старинного фарфора обстоятельно, за чашкой кофе, торгуется со старьёвщиком из-за очередной безделушки с изображением амурчиков. И мой любимый сельский рынок, куда жители окрестных деревень рано утром свозят большими жирными кусками свежую гусиную печень, ароматные сыры с длинными названиями и душистые батоны мягкого хлеба, покрытые хрустящей корочкой и обильно присыпанные мукой. Это мой любимый ресторанчик с улитками возле H?tel de Ville, где пожилой официант всегда имеет в запасе пару новых каламбуров, которых я ещё не слышал. Он знает, что, с кем бы я ни явился в его ресторан, я обязательно возьму порцию бургундских улиток в расплавленном сыре дорблю и столь же обязательно откажусь от шампанского, нарушив тем самым французский ритуал поедания эскарго.

Но он не будет в обиде – в Париже даже сегодня любят русских, особенно тех, кто никуда не спешит и может поговорить по-французски, чтобы выслушать обязательную историю любого парижанина о том, что его связывает с Россией. Его бабушка, как правило, бежала от зверств коммунистов, а её дедушка, в свою очередь, работал в царской России гувернёром, потому что его отец был попавшим в русский плен наполеоновским драгуном, выбитым из седла дубиной народной войны… Есть что-то общее между Парижем и Москвой, и самое приятное, что это ощущают здесь даже те, кто и в России-то не бывал никогда.

Я вообще-то не был оптимистично настроен по отношению к своей встрече с Коро. Все, что я ожидал увидеть, – престарелого негра в очках, который с невозмутимым видом прочтёт мне лекцию о догонских таинствах и посоветует не лезть не в своё дело. В крайнем случае согласится за вознаграждение дать мне консультацию о догонах, но рассчитывать на сопровождение в экспедиции было бы с моей стороны слишком наивным. К тому же памятуя, как он обошёлся с моим несчастным приятелем Чезаре, который, честно говоря, был прав, когда говорил, что этот спесивый чёрный…

– Алексей? – послышалось сзади, и я немедленно вскочил с места, потому что голос и акцент Амани Коро никак не соответствовали моим ожиданиям.

Если кто-то и рассчитывал на сюрприз, то сюрприз явно удался. Наверное, мне не стоило удивляться так откровенно. Я много раз представлял себе разговор с этим пресловутым искусствоведом, заранее готовился к возможным поворотам и нюансам нашей беседы. А теперь стоял, держась рукой за спинку железного стула, и вспоминал, как будет по-французски bonjour. И выглядел, полагаю, по меньшей мере глупо.

Эти несколько секунд моего изумления нисколько не смутили Амани Коро. Она стояла передо мной, улыбаясь и покачивая зажатой в руке кожаной сумочкой, и щурилась от солнца за стёклами очков в тонкой золотой оправе.

Конечно, не было ничего удивительного в том, что Амани Коро оказалась женщиной. Собственно, никто мне и не говорил, что это мужчина. Но почему-то я был в этом уверен и уж точно никак не был готов к разговору о догонах и Чезарес красивой и элегантной молодой женщиной.

Да, Амани была из тех африканок, которых любой белый человек без тени сомнений назвал бы красивыми. Такие лица попадаются в Африке редко, и большинство из них точно соответствуют критериям европейской красоты, потому, видимо, и нравятся европейцам. Ровный прямой нос, тонкие губы, узкий овал лица и довольно пышные волосы, изящная фигура – такой внешности могла бы позавидовать какая-нибудь «Мисс Мали», если она вообще существует на свете. А французская косметика и золотые очки придавали внешности Амани ту европейскую интеллигентность, которая, скорее всего, редко встречается среди догонов.

Ей было, наверно, лет тридцать, но очки и строгий юбочный костюм делали её немного старше. И я, если честно, был очень рад видеть весёлую, беззаботную, молодую улыбку на её лице. Иначе, думаю, я не знал бы, что и сказать. А так я лишь улыбнулся ей в ответ и перевёл взгляд на серо-голубое парижское небо, чтобы скрыть смущение:

– Да, здорово это у вас получилось, мадемуазель Амани!

– А то, – рассмеялась она, удобно усаживаясь на мой стул и закидывая ногу на ногу. – Так вам и надо. Небось предполагали увидеть здесь «негра преклонных годов»?

Второй удивительной новостью был русский язык Амани Коро, на котором она произнесла последние три слова.

Моё имя, произнесенное с явным русским акцентом, уже недвусмысленно говорило о недюжинном владении русским языком.

– Где это вы так выучили Маяковского? – спросил я по-русски.

– В Москве, – ответила она мне и снова перешла на французский: – Я получила первое образование в Москве, в РГГУ. По профессии историк. Но это было шесть лет назад, я сейчас уже плохо помню язык… Чуть-чуть! – произнесла она снова по-русски, и вот тут я окончательно расслабился и опустился на соседний стул, повернувшись лицом к пруду.

– Но вы ведь искусствовед? – осторожно осведомился я, всё ещё не веря собственным глазам. – Специалист по культуре догонов, не так ли?

– Ещё какой, – деловым тоном ответила Амани, без колебаний вынимая из моего газетного кулька самый прожаренный каштан. – В прошлом году получила степень доктора искусств по африканской живописи. И вовсе не потому, что я сама из догонов, не думайте. Большинство моих соплеменников не умеют даже писать. Многие догоны знают о культуре нашего народа только то, что можно услышать в родной деревне, не более.

– А из какой вы сами части Страны догонов? – спросил я.

– Послушайте, Алексей Владимирович, – снова с улыбкой по-русски произнесла Амани. – Скажите, вам это и в самом деле интересно? Вы ведь топ-менеджер, работаете в крупной финансовой группе, у вас налаженная жизнь, зачем вы занялись этим неблагодарным делом? Видите, я о вас уже достаточно информации нашерстила в «Википедии».

Разговор и так уже был скомкан и двигался по незапланированной мною траектории, поэтому я решил рискнуть и выведать всё сразу, как на исповеди, пока у Амани было хорошее настроение.

– Нет уж, Амани. Расскажите-ка сначала вы мне, что вас на самом деле так заинтересовало во мне и в Чезаре Пагано.

Она снова прищурилась, глядя на меня, но теперь уже без улыбки, серьёзно:

– Что вам рассказал Чезаре?

– Думаю, всё, что знал о догонах. А вам?

– Вы знаете, куда он поехал?

– Да он поехал обратно в Мали. Вы хотели поехать с ним?

– А вы?

Я был удивлён:

– Что я?

– Собираетесь последовать за ним?

Честно говоря, я никуда следовать не планировал, но тут почему-то у меня возникло нестерпимое желание сделать именно так.

– Пока не решил, – ответил я. – Хотя искушение разгадать загадку летающих людей я, безусловно, испытываю.

– Вот оно что? – протянула Амани удивленно. – Загадку теллемов?

Откинувшись на спинку стула, она некоторое время сидела молча, бросая крошки каштана уткам, плававшим возле самого берега пруда. Я молчал, пытаясь определить, что же всё-таки ей нужно от меня.

Наконец она пожала плечами:

– Не нужно туда ехать, Алексей. Вы целеустремлённый человек, но не представляете себе, с какими сложностями может быть связана такая поездка. Я говорю даже не об отсутствии комфорта, не о климате и языковом барьере – всё это будет, но с этим вы справитесь. Я говорю о мистике и опасности, которые будут сопровождать вас с первой минуты. Они вам голову заморочат. Вы столкнётесь с силами, которые не сможете победить. Чтобы победить, нужно их понять, а вы не сможете их понять, потому что вы не верите. Поверить не позволите себе, а не поверив, сойдёте с ума от необъяснимого…

– Я попрошу их объяснить.

– Вы не поймёте.

– Почему вы так уверены?

– Потому что вы прагматик и полагаете, что любое явление можно истолковать с помощью научного метода.

– А разве не так?

– Ну, вот видите, – снова улыбнулась она мне, будто маленькому ребёнку. – Не стоит вам ехать.

– А Чезаре?

– Чезаре тоже не следовало ехать… Одному…

Она помолчала ещё немного, а потом предложила пройтись. И во время этой небольшой прогулки, легонько вороша ботинками опавшие листья на аллеях сада Тюильри, я ещё раз услышал рассказ про загадочных летающих людей теллемов и про сверхъестественные силы, охраняющие вот уже много веков их странную тайну.


Первый рассказ Амани

Это было очень давно, когда народы догонов и малинке были родными братьями, женились на дочерях друг друга и жили в мире и согласии под властью могущественной империи Мали. Они тогда говорили на одном языке и поклонялись богу-крокодилу, вместе осваивали острова в протоках внутренней дельты Нигера и раз в год сходились вместе с другими народами – бозо, бобо, сонгаи, моси – на ярмарку на остров Дженне, находившийся посреди реки. Там они обменивали свои изделия из чёрного дерева и слоновой кости на гигантские пластины соли, привезённые с севера неулыбчивыми белыми людьми, закутанными с ног до головы в синие балахоны. Это были туареги, хозяева Великой Пустыни. Именно они, на горе местным жителям, привели с севера бойких марокканских торговцев, проповедовавших единого бога-вседержителя Аллаха и высокомерно смеявшихся над жертвоприношениями из проса и пива, которые догоны приносили священному Крокодилу.

В начале четырнадцатого века великий император Манса Муса принял марокканских гостей и был очарован их подарками: тончайшими парчовыми тканями, дорогим оружием в серебряных ножнах, грациозными арабскими скакунами. Мавры убедили его совершить хадж в Мекку и познать там единого бога. Наконец император отправился в дорогу. Его свита насчитывала шестьдесят тысяч аристократов, воинов и слуг, а количество золота, которое он щедро бросал людям на улицах городов, надолго обрушило цену этого металла на рынках Каира.

Муса вернулся из Мекки правоверным мусульманином. По всей империи, от песчаного Тимбукту до тропических холмов Фута-Джаллон, на месте древних священных рощ началось строительство новых глиняных храмов, посвящённых Аллаху. В каждом городе, который Муса посещал в пятницу, должна была быть возведена большая мечеть.

Слабые покорились, склонили головы перед новой государственной религией. Сильные сражались за свою независимость с оружием в руках и были уничтожены молотом единобожия. Только мудрые старейшины догонов решили сохранить и свой народ, и свою веру. Под их началом люди погрузили себе на головы всё самое дорогое и ушли на юг, чтобы, перебравшись через полноводный Нигер, обрести новую родину там, где никто не посмеет мешать догонам в поклонении великому богу Амме и его восьмерым сыновьям.

Это был нелёгкий путь, но в конце концов небесные знамения указали людям на плато Бандиагара. Здесь, укрывшись от всех соблазнов цивилизации, с незапамятных времён жили теллемы, которых боялись и уважали во всей Западной Африке. Никто не знал, откуда они пришли сюда, казалось, будто маленькие летающие люди жили здесь всегда. Никто даже не пытался проникнуть на их земли – победить летающих людей было невозможно, да и мало кому из великих завоевателей приглянулось бы безводное каменистое плато, в кручах которого теллемы построили свои скальные жилища. Зато все знали, что теллемам – и только им одним во всем мире – доступно Сокровенное Знание, которое бережно хранили уже многие и многие поколения этого народа.

Они знали, откуда произошли люди. Понимали языки зверей. Они передвигались быстрее, чем самый быстрый человек, и умели видеть в темноте. Они сохраняли не только веру в богов, но и непосредственную связь с ними, которую все прочие люди уже давно потеряли.

Теллемы приняли догонов и помогли беженцам обустроиться у подножия плато. Они научили пришельцев тому, что знали, и старейшины догонов были столь мудры, что даже смогли проникнуть в глубины Сокровенного Знания. Впрочем, период мирного сосуществования догонов и теллемов был недолгим. Вскоре после своего прихода догоны принялись вырубать леса, раскинувшиеся под пологом скалистого уступа, засевать землю просом и сажать ямс. Теллемы, жившие исключительно охотой и собирательством, были вынуждены теперь покупать пищу у своих гостей, ставших постепенно хозяевами. Так не могло продолжаться долго, и теллемы исчезли столь же неожиданно, как и пришли.

Ушло ли с ними их Знание? Кто знает. Жрецы догонов никогда не рассказывают об этом. Известно, что даже женщины теллемов, которых догоны иногда брали себе в жёны, молчали о своих секретах. Молчат об этом и жрецы, передавая традиции только узкому кругу посвящённых.

Только тот, кто достиг шестидесяти лет и прошёл все ритуалы посвящения, может быть избран для передачи Сокровенного Знания, а молодым присоединяться к избранным запрещается под страхом смерти. Именно поэтому наложено табу на посещение пещер теллемов, именно поэтому ритуалы, проводимые жрецами, осуществляются в глубокой тайне, и даже священные реликвии, которые, как говорят, достались догонам от теллемов, а тем – от самих богов, хранятся жрецами в одном им известном месте высоко на скалах.

Не удалось проникнуть в тайны теллемов и последующим завоевателям этих мест. Империи Мали, Сонгаи, завоеватели бамбара и фульбе могли победить лишь оружие догонов, но им не дано было покорить дух избранного народа. В конце девятнадцатого века в Мали пришли французы, и в 1891 году последний оплот сопротивления догонов – деревня Санга была взята штурмом. Но лишь в 1921 году старейшины основных племён подножия плато согласились признать французское господство – при условии, что новые властители не станут вмешиваться в сакральную кухню догонов.

Марсель Гриоль, прибывший в Страну догонов спустя десять лет после этих событий, прожил здесь с перерывами почти двадцать лет и стал единственным европейцем, которому удалось вплотную приблизиться к таинствам горного народа. Легенды догонов он издал в Европе в 1948 году в книге «Бог Воды», и издание наделало в Европе много шуму, прежде всего среди астрономов. Казалось бы, легенды небольшого, примитивного, изолированного от мира народа в центре Африки могут быть интересны разве что этнологам, специалистам по Чёрному континенту. Однако выяснилось, что при всей своей примитивности догоны хранят детальное и системное знание о том, к чему цивилизованная Европа пришла лишь совсем недавно.

Например, о звёздном небе. Так возникла «проблема Сириуса», не сходящая с тех пор вот уже более полувека со страниц научных журналов и служащая неиссякаемым источником фантастических гипотез.

Дело в том, что, как и многие народы Африки и Ближнего Востока, догоны с давних пор поклоняются Сириусу, одной из самых ярких звёзд тропического неба из созвездия Большого Пса. Но представления догонов о Сириусе весьма расходятся с теми, что традиционно исповедовала европейская наука, прежде всего потому, что догоны испокон веков считали Сириус не одной звездой, а тремя. Главный компонент этого звёздного триумвирата именуется на их языке «Сиги толо»; он имеет два спутника – «По толо» (звезда цвета белого проса) и «Эмме йа толо». Слово «толо» означает любую звезду.

Поразительно, но в 1913 году точные телескопы установили, что у Сириуса действительно существует спутник, который был назван Сириусом Б. Но ещё более поразительно, что характеристики звезды «белого проса» ни в чём существенном не отличаются от характеристик Сириуса Б, определённых в наше время с помощью весьма совершенных телескопов. Прежде всего, звезда «По» в представлении догонов белого цвета. В святилищах догонов эта звезда символизируется ярко-белым камнем. Период обращения «По толо» вокруг «Сиги толо» – большого Сириуса – составляет пятьдесят лет (современные астрономические данные дают цифру 49,9 года). Эта звезда, по мнению догонов, имеет небольшие размеры при огромном весе и плотности.

Марсель Гриоль цитирует слова местных жителей: «Она самая маленькая и самая тяжёлая из всех звёзд». Все вещи в мире состоят из четырёх основных элементов – земли, воды, воздуха и огня. Но «По толо» состоит из совсем иного элемента – металла, и металл этот более блестящий, чем железо, и такой тяжёлый, что все земные существа, объединившись, не смогли бы поднять и частицы…

Тождество «По толо» догонов и европейского Сириуса Б невозможно подвергнуть сомнению. С момента открытия европейскими учёными этого небольшого небесного тела и до записи легенды догонов Гриолем прошло двадцать лет. Скептики пытаются объяснить это поразительное совпадение «теорией миссионера» – якобы информацию о Сириусе Б мог заронить в доверчивые души догонов какой-нибудь странствующий европейский миссионер, подозрительно подробно искушённый о последних открытиях в астрономии. Правда, в этом случае науке придётся признать, что догоны, которые хранят свои легенды в глубокой тайне и крайне неприязненно относятся к любым чужакам, не только с радостью раскрыли свои сокровенные секреты белому человеку другой веры, но и поверили его рассказу про то, что их любимая звезда имеет сверхтяжёлый спутник, и успели интегрировать его рассказы в свою мифологию настолько органично, что уже спустя двадцать лет смогли выдать её в модернизированном виде Гриолю.

Теоретически всё это возможно. Но остается одна вещь, которая невозможна даже с теоретической точки зрения, а именно: мнение догонов о существовании третьего Сириуса, «Эмме йа толо». Этот второй спутник большого Сириуса, как считают догоны, вращается вокруг него по более длинной траектории, чем звезда «По», хотя период обращения составляет те же пятьдесят лет. Звезда «Эмме йа» несколько больше, чем «По толо», но в четыре раза легче. Именно на неё в течение нескольких десятилетий кивали скептики, называвшие мифы догонов вымыслом, а легенды о Сириусе Б – простым совпадением или рассказом миссионера-астронома. И именно она вызвала эффект разорвавшейся бомбы, когда в 1995 году новейшие цифровые телескопы зафиксировали третий сгусток звёздной материи вблизи Сириуса.

Остаётся признать, что теллемы, кем бы ни были эти люди, как минимум обладали довольно острым зрением. Помимо уникальных сведений о Сириусе, они сообщили догонам и много других астрономических деталей, которые можно обнаружить только с помощью добротного телескопа. Догоны знают, что звёзды «удалены от Земли, близко к которой находится только Солнце». Галактик, или «звёздных миров», во Вселенной бесконечно много, а сама Вселенная «бесконечна, но измерима». Более того, она населена различными живыми существами. На «других землях», по мнению догонов, есть «рогатые, хвостатые, крылатые, ползающие люди».

О строении Солнечной системы догонам также кое-что известно. Правда, для них она состоит лишь из пяти планет – Венеры, Земли, Марса, Юпитера и Сатурна. Вместе с тем догоны знают, что Солнце вращается вокруг своей оси, а Земля вертится вокруг себя и пробегает, кроме того, большой «круг мира», как волчок, вращение которого сопровождается ещё и перемещением. Луна – «Ие пилу» – для догонов «сухая и мёртвая», и она вертится вокруг Земли. У Юпитера – «Дана толо» – есть четыре спутника, а у Сатурна – «постоянное кольцо». Все эти планеты, как утверждают догоны, вращаются вокруг Солнца.

Эти сведения – только малая толика того, что оказалось доступным Марселю Гриолю. А сколько всего узнать не удалось? Сколько вопросов Гриоля осталось без ответа? И есть ли вообще возможность узнать эти ответы? Пока во всём мире столетия сменяют друг друга, рождаются и погибают цивилизации, а великие войны проносятся, будто смерчи, Сокровенное Знание теллемов продолжает храниться в тайне, скрытое где-то в недоступных скалах на плато Бандиагара.

В течение последних пятидесяти лет разные люди пытались проникнуть ещё на один шаг в глубину философии догонов, заинтригованные книгами Гриоля и его последователей. Их ждало либо разочарование, либо странная смерть. В самые неподходящие моменты они неудачно прыгали со скалы, заболевали странным недугом или наступали в пустыне на ядовитую кобру. В лучшем случае – бежали из Страны догонов, напуганные до полусмерти, до истерики. А жрецы невозмутимо смотрели вслед очередному пришельцу и приносили жертвы богу Амма и священному Крокодилу, сохраняя для следующих поколений в неприкосновенности свои многовековые странные тайны.

Мы с Амани молча шли по улице Риволи. Уже стемнело, но я не помнил, когда же именно это произошло. Мы оба выдохлись, потому что говорили уже несколько часов. Я устал спорить с ней о существовании высшего разума и придумывать каверзные вопросы, пытаясь развеять ту мистику, поверить в которую не заставит меня никто и никогда. На некоторые вопросы она не знала ответов и только пожимала плечами, с беззащитной улыбкой глядя на меня сквозь стёкла очков и вынуждая злиться оттого, что разумного, рационального ответа на все эти загадки я дать не могу.

И тогда я задал Амани свой главный вопрос:

– Вы хотите отговорить меня ехать? И вся эта африканская мистика нужна для того, чтобы отговорить меня, верно?

– Правильно.

– А почему я должен вам верить? Почему меня должно напугать какое-нибудь средневековое предубеждение?

Она снова передёрнула плечами, и снова блеснули за позолоченной оправой её чёрные глаза.

– Потому что люди, которые не верят в эти «предрассудки»… эти люди умирают, Алексей…

Я поменял билет и улетел в Москву той же ночью, хотя после разговора с Амани у меня осталось больше вопросов, чем ответов. Она было явно права, когда говорила, что догоны умеют морочить голову. По крайней мере, в самолёте я так и не смог заснуть, и мысли, роившиеся в голове, были какими-то тревожными, непонятно почему.

Я устал от тайн, и мне всё больше хотелось оказаться наконец там, на поле боя со сверхъестественными силами, чтобы доказать себе и всему человечеству, что этим миром правит Наука.

Ни во что, кроме неё, я никогда не верил. Если существует загадка, значит, наука обязательно предоставит на неё ответ – рано или поздно, но обязательно, дайте только время. Откуда берётся молния? Почему ночь сменяет день? Могут ли люди летать со скоростью звука и ходить по морскому дну? Куда падают звёзды в августовскую ночь?

Все эти вопросы кажутся нам смешными, но наши далёкие предки не знали на них ответов и приписывали всё сверхъестественное работе богов, а тех, кто пытался найти вменяемые ответы на эти вопросы, предусмотрительно сжигали на кострах. Сегодня потусторонним силам стало тесно в мире, где власть всё больше захватывает наука, где у природы всё меньше остается нераскрытых тайн. Но людям скучно так жить, они хотят чудес и получают их из рук священников, астрологов, предсказателей судеб, знахарок, армии профессиональных борцов с порчей и сглазом, зарабатывающих деньги на вере человека в высшие силы и готовых разжигать новые костры борьбы с неверующими.

Но среди людей всегда останутся те, кому «костёр не страшен», как писал Стивенсон. Они двигают человечество вперёд. Это они создали великие пирамиды и доказали, что не только Бог, но и человек может строить горы. Они шаг за шагом открыли самые затерянные уголки этой планеты. Они повторяют знаменитое «А всё-таки она вертится!». Они конструируют приборы для предсказания землетрясений и извержений вулканов. Они собственным опытом опровергают рассказы священных книг про «небесную твердь» и, крикнув «Поехали!», с хрустом ломают тысячелетние мифы. Просто задайся целью найти научное объяснение любому явлению природы, любой загадке цивилизации, и рано или поздно ты найдёшь его.

Я понял, что поеду в Страну догонов. Как только разберусь с делами в Москве, поеду! Не из скуки и не ради поиска острых ощущений. Нет, я должен доказать самому себе, что никакой мистики не существует; что мир рационален, чудес не бывает, а есть только ещё одна загадка науки, раскрыть которую – очередная задача для моего интеллекта, не более.

Причина моего смутного беспокойства стала мне ясна лишь в Шереметьеве. Всё последнее время я по нескольку раз в день набирал на всякий случай номер Чезаре Пагано, и мы общались на скорую руку. И вдруг его телефон ответил длинными гудками. Сердце у меня ухнуло. Я не знал, с какой стати, но мне пришлось остановиться и, замерев, слушать эти бесконечно долгие гудки, прежде чем мне ответил по-французски чей-то резкий голос:

– Слушаю вас.

– С кем я говорю? – выпалил я, предчувствуя худшее.

– Меня зовут Огюст Морисмо, я вице-консул Франции в Бамако. С кем имею честь?

Я назвал себя.

– Мне нужно поговорить с Чезаре Пагано. Это ведь его телефонный номер?

– Да, его. Но с господином Пагано вы уже не поговорите. Господин Пагано был найден вчера на рассвете мёртвым.




Приключение 4. Бегство в иной мир




? Жена меня не поняла;

? Мои планы;

? Меня считают ненормальным;

? Сборы и приготовления;

? Мы собираем экспедицию;

? Профессор Оливье Лабесс;

? Его многочисленные друзья;

? Профессор Жан-Мари Брезе;

? Отправление в путь;

? Привет с того света;

? Уругуру.


– Ты что, с ума сошёл? – Юля даже отложила половник, и в её светлых глазах заиграли недобрые искорки.

Я только что объявил ей, что на «Омегу» и свою зарплату мне плевать, что я беру двухмесячный отпуск, чтобы отправиться в Страну догонов. А она, Юля, остаётся в Москве.

После смерти Чезаре я немедленно связался с Амани, и больше всего меня поразило в разговоре с ней то, что она совершенно не удивилась его гибели. Как будто ждала её с самого начала.

– Да-да… Вот видите. Я ведь говорила…

На мой вопрос, что она теперь намерена делать, она ответить не смогла. И с беспокойством задала тот же вопрос мне самому. А я как раз был вполне уверен в своих планах. Оставить эту историю в прошлом, пожать плечами и продолжать жить своей растительной жизнью, так и не узнав, какой страшной смертью погиб мой приятель Чезаре, не было никакой возможности. Я твёрдо решил ехать в Мали.

Юля, конечно, ничего не поняла. Будучи насквозь реалистичным человеком, она не могла согласиться с тем, что смерть Чезаре обязательно вызвана магией:

– Он был расхлябанным человеком, ты сам же говорил. Возможно, опять выпил лишнего, пошёл ночью искать очередную пещеру и свалился в какую-нибудь канаву в темноте. С кем не бывает?

Но я не разделял её оптимизма по поводу подобных случаев. Что-то подсказывало мне, что никаких случайных событий в Стране догонов не происходит. Но когда я заявил о своём желании поехать и разобраться во всем самому, её реакция была более чем бурной.

Удивительно то отношение, которое начинают испытывать к тебе близкие люди, друзья и коллеги по работе, когда узнают, что ты собираешься уехать на неопределённый срок в глубь Африки, чтобы разбираться в обстоятельствах загадочной смерти малознакомого человека. Когда это делали герои романов Фенимора Купера и Жюля Верна, общественность несла их на руках к пароходу, а симпатичные девушки падали в обморок от любви. Они давали слово дождаться своего героя, чего бы это ни стоило. Ныне люди в лучшем случае покрутят пальцем у виска и в грубой форме выразят сомнение в вашем душевном здоровье, а в худшем – закатят истерику под девизом «Ты меня хочешь в гроб вогнать?». Я в полной мере испил эту горькую чашу. Вполне убедительно и с большим жаром я рассказывал в своё оправдание историю о летающих людях, но повсюду натыкался на глухую стену непонимания.

Особенно печально было обнаружить отсутствие всякого сочувствия со стороны собственных родителей.

– Тебе что, жить надоело? – с театральным надрывом в голосе воскликнула моя мама, когда я робко признался ей, что мне предстоит небольшая развлекательная экскурсия на плато Бандиагара. И, не дожидаясь моего ответа на этот в общем-то риторический вопрос, выдала мне свою коронную фразу, которую мне доводилось услышать перед каждым моим отправлением в очередное путешествие: – А о нас ты подумал?

– Действительно, Алексей, – энергично поддержал её отец. – Что это за «Страна нагонов», зачем это тебе надо? – Не заметив в моих глазах немедленного раскаяния, он переключился на мою жену как на человека, имеющего на меня, несомненно, определяющее влияние: – А, Юль? Не надо ему этого делать… Приезжайте лучше к нам в воскресенье, посидим, я сделаю тарталетки с грибной икрой…

Мои родители всегда были уверены, что мои путешествия в различные экзотические уголки земного шара приводят к фатальным катаклизмам. Гражданская война в Ливане вспыхнула буквально спустя неделю после моего счастливого возвращения из турне по этой стране, и в течение месяца это милое совпадение было предметом семейных шуток вокруг меня.

Шутки прекратились, когда на следующий день после моего прилета из Камбоджи российское телевидение сообщило о боестолкновениях на севере страны. Потом были ещё военный переворот в Таиланде, сокрушительное землетрясение на индонезийском острове Ява и эпохальное наводнение в Центральной Европе. По убеждению моих родных, ничего бы этого не случилось, не вздумай я посетить эти страны. Долгое время мою маму не покидала уверенность, что недавние грандиозные лесные пожары в Греции – моих рук дело. А папа выдвинул теорию, что мне следовало бы ездить в горячие точки планеты: там, по закону логики, под воздействием моего появления прекращались бы боевые действия и успокаивалась стихия.

– Зачем ты едешь в эту Португалию? – приставал он ко мне всякий раз. – Поезжай в Ирак, Сомали, Афганистан! Под Кандагаром, говорят, есть хорошие места…

Я не сомневался, что в предстоящем путешествии у меня будет более чем достаточно моментов, когда мне страстно захочется оказаться в компании родителей и тарталеток с грибной икрой, а не на крутых и неуютных скалах Страны догонов. Но ещё лучше я знал другое: если я не поеду, весь остаток своей жизни я буду жалеть и мучиться, что не разгадал этой тайны. Пусть даже Чезаре Пагано не был для меня ни родственником, ни другом.

– Я не сошёл с ума, – твёрдо ответил я жене. – И я уезжаю.

Через день весь наш офис муссировал слухи о моём отправлении в Африку. Евгений Смольский, компании которого я отдал лучшие годы своей жизни, сидел передо мной за своим необъятным столом и всем видом выражал искреннюю досаду по поводу того, что мой отпуск ставит под угрозу целый ряд важных коммерческих проектов компании. Я же с невинным выражением лица заверял его, что мой департамент будет работать как часы, а я буду постоянно находиться на связи.

– С лицензией в Марокко дело на мази, – энергично перечислял я. – «Трирема» заткнулась: за последнюю неделю ни одной негативной публикации в «Телеграме», всё заблокировано. Мы решили вопросы с налоговой. Всё остальное легко решается в рабочем режиме, и моё присутствие здесь совсем не обязательно. Вполне могу на пару месяцев выпасть. Тем более что я буду постоянно на связи, – с отчаянным видом соврал я.

Смольский отпил из бутылки холодного чая и нервно посмотрел на часы:

– На сколько? На два месяца? Так… – Он открыл календарь в своём телефоне. – Это у нас что будет, февраль? Алексей, ну постарайся вернуться хотя бы к февральскому заседанию Наблюдательного совета, ты же знаешь нашу ситуацию не хуже меня… Надеюсь хотя бы, что ты сделаешь там какой-нибудь хороший бизнес… Может быть, купим там местного сотового оператора, в Мали?

Узнав, однако, что как раз хорошего-то бизнеса в Стране догонов, скорее всего, сделать не удастся, мне бы в живых остаться, он покивал мне головой с видом человека, неожиданно очутившегося лицом к лицу с опаснейшим недоумком.

Примерно ту же реакцию демонстрировали в разговорах со мной мои коллеги – члены правления и непосредственные подчиненные. Довольно много времени ушло, чтобы растолковать им всю бесплодность попыток «сбрасывать мне апдейты по проектам на корпоративное мыло». А из всего рассказа о жизнедеятельности и нравах догонского народа они больше всего искренне поражались тому, что на плато Бандиагара отсутствует доступ к услугам связи стандарта 4G.

При обсуждении моих путешествий с горячо любимыми коллегами, московскими яппи, я никогда не находил с ними общего языка. Они хорошо представляли себе отдых на Лазурном Берегу с редкими выездами на распродажи аксессуаров в Монтрё, Милан или Невшатель. Наизусть помнили расписание регулярных вылетов белоснежных лайнеров из Москвы в столицу Мальдивской Республики. С точностью до десяти евро знали расценки на аренду вилл на восточном берегу Сардинии, но никогда не могли найти на карте большинство тех мест, куда меня влекло в редкие недели отпуска. И с налётом отчуждения на лице выслушивали мои рассказы о ночёвках в лагере бедуинов посреди Аравийской пустыни или о пешем походе по туземным деревням Северного Лаоса.

На заседаниях правления неизменным успехом пользовались мои рассказы о том, что верхом на верблюде сильно укачивает, что чёрный носорог бегает гораздо быстрее человека (хотя по виду и не скажешь) и по какому маршруту лучше всего осмотреть древние храмы Бирмы. В глубине души они довольно давно и совершенно искренне считали меня вполне состоявшимся шизофреником, что в нынешней ситуации облегчило мне работу. Как только я сообщил коллегам, что собираюсь на два месяца бросить всё и поехать в Мали, многие из них начали с деланым сочувствием качать головой, трясти мне руку и желать счастливого пути, сочтя за лучшее не раздражать меня дополнительными вопросами типа «Что такое Мали?» и прочими в том же роде.

Пара человек, впрочем, как это выяснилось впоследствии, не расслышали тонкостей и вынесли из моего сбивчивого рассказа убеждение, что я отправляюсь не в Мали, а на Бали, прожигать жизнь на пляжах этого курортного индонезийского острова, в результате чего Смольскому пришлось пережить несколько неприятных моментов, выслушивая по этому поводу претензии моих завистливых сослуживцев. Их пыл несколько охладевал, когда им объясняли суть дела и показывали на карте мира цель моего путешествия. Но многие коллеги мне так до конца и не поверили. Они полагали, что неожиданный отпуск вызван появлением у меня молодой любовницы.

– Симпатичная? – гоготали они в ответ на мои попытки объяснить причины внезапного отъезда.

Несколько укрепило меня в моём героизме то обстоятельство, что экзальтированные секретарши в общем зале смотрели на меня увлажнённым взглядом, как будто провожали в последний путь.

Надо ли говорить, что в результате всей этой шумихи я и сам почувствовал себя настоящим первопроходцем, заняв место в одном ряду с Витусом Берингом, Пьером де Бразза, Руальдом Амундсеном и Ермаком Тимофеевичем. Тем более что к моменту моего отправления моя жена сменила тактику ближнего боя: она перестала рыдать и проклинать свою жизнь, а напустила на себя вид холодной отчуждённости, глядя поверх меня и передвигаясь по квартире с видом великомученицы.

Чтобы слегка приободрить супругу, я пообещал привезти ей сумку из кожи питона, от которой в «Инстаграме»[1 - «Инстаграм» – социальная сеть, принадлежащая организации Meta, признанной экстремистской и запрещенной на территории РФ.]случится атомный взрыв, не говоря уже о множестве украшений различной степени ценности. И настоящую шкуру леопарда, а не ту искусственную, которую расстелили в своей прихожей Ксения и её несчастный муж. Я также поделился с ней своим твёрдым намерением купить где-нибудь большую широкополую шляпу, которая будет служить мне верой и правдой, спасая от тропических ливней, палящего солнца Сахары и злого северного ветра харматтана.

– Шляпа, – говорил я жене, – красиво оттенит моё загорелое, обветренное лицо после того, конечно, как оно должным образом загорит и обветрится. А после возвращения моя повидавшая мир подруга будет висеть в нашей квартире на почётном месте, полинявшая на солнце, с дырками от пуль и следами крокодильих зубов на полях! И наши будущие дети будут день и ночь приставать ко мне с просьбами рассказать им страшную легенду про духов африканской саванны.

– Ерунда, – флегматично заметила Юля, занятая какими-то поисками в глубинах холодильника. – Не нужна тебе такая шляпа. А вот лекарств от поноса, антимоскитных репеллентов и многих других полезных вещей хорошо бы поднакупить.

Отсутствие романтики у моей жены всегда несколько коробило мою впечатлительную душу, но в данном случае я готов был признать, что она права. Для такого путешествия не подходит дорожная сумка для ношения через плечо. Следовало тщательно продумать и подготовить список вещей, необходимых в походе, потому что в Стране догонов, конечно, вряд ли можно будет рассчитывать на изобилие товаров, к которому успели привыкнуть жители Москвы.

Конечно, отправление в двухмесячную, опасную для здоровья экспедицию в сердце африканского континента требует большого количества вещей особого назначения. Я решил, что догонам дорого придётся заплатить за мою жизнь, и набрал много всяких полезных аксессуаров: для выяснения тайны догонов нет смысла экономить на экипировке. Так, в моём багаже нашлось место для десятков метров прочных верёвок всевозможных размеров, альпинистских крючьев и захватов, специальных горных ботинок, в которых не так уж и просто свалиться с плато, а также плотной спецодежды, защищающей от укуса змей и насекомых, которые, понятное дело, с нетерпением ждали встречи со мной.

Я купил большую москитную сетку, которая подействовала как пресс на остальное содержимое моих чемоданов, а также целый саквояж самых экзотических и убийственных лекарств, включая кошмарные на вкус пилюли против малярии, средства от обезвоживания, от аллергии, бинтов, пластырей и кремов от ожогов всех степеней. Юля довольно долго надоедала мне саркастическими вопросами, купил ли я длинную палку с рогатиной на конце и мешок для ловли рептилий, но я не реагировал на эти идиотские шутки.

В Центре тропических заболеваний города Москвы с большим сочувствием отнеслись к моим планам поездки в Мали и предложили в дополнение к «Спутнику V» сделать целый букет прививок от жёлтой лихорадки, гепатита А и брюшного тифа, на что я с радостью согласился, в результате чего обрёл уверенность, что по крайней мере этих трёх заболеваний у меня не случится. Это здорово успокаивало меня во время блужданий по африканским дебрям, потому что недугов пришлось перенести немало. Но вот прививок от укусов зелёной мамбы, которая, как я прочитал в одной из книг об Африке, свешивается на людей с дерева и «кусает наповал», в Центре не существовало.

«Впрочем, – рассуждал я, – основные проблемы в путешествии, скорее всего, будут возникать в результате встреч с местными жителями, а не с насекомыми или животными». Поэтому основные приготовления тех дней были связаны с подготовкой к общению с аборигенами.

Я раскопал в интернете разговорник языка бамбара, который, наряду с французским, является одним из национальных языков Республики Мали. К моменту вылета я уже мог без труда произнести несколько базовых слов на данном наречии. Этого было достаточно для того, чтобы меня не убили в первые же несколько минут общения. Впрочем, проблема любого разговорника заключается в том, что вопрос-то задать вы сможете, а вот понять то, что слышите в ответ, нет.

Я также приобрёл штатив и пару объективов для своей зеркальной фотокамеры и дополнительно – маленькую потайную камеру, которой можно будет снимать туземцев без их ведома. Я не сомневался, что впоследствии этот аппарат непременно сослужит мне службу в самой что ни на есть критической ситуации. А портативная видеокамера с мощным аккумулятором на дистанционном управлении? Да разве я мог тогда предполагать, что этому устройству мы будем обязаны…

Но я обещал себе не забегать вперёд. В самый разгар этих волнующих приготовлений мне позвонила Амани, чему я неожиданно для себя ужасно обрадовался.

– Когда вы едете? – кротким голосом спросила она, не надеясь уже отговорить меня от путешествия.

– Вылетаю послезавтра.

– Я с вами.

– Конечно, я буду только счастлив, – совершенно искренне ответил я. – Я заеду за вами в Париж.

В этом был свой резон, так как в Париже мне нужно было встретиться ещё с одним человеком. Профессор Владимир Плунгин, специалист по африканским языкам, который когда-то очень помог мне в работе над диссертацией, порекомендовал мне грамотного французского исследователя, знатока истории и культуры Тропической Африки, профессора Оливье Лабесса, который, как предполагал Плунгин, согласится принять участие в моей экспедиции. Владимир переслал мне своё письмо Лабессу и его лаконичный ответ, из которого следовало, что профессор – как раз из тех людей, кто мне нужен. Достаточно молодой, он в свои тридцать шесть лет был уже опытным путешественником и, как и всякий полевой, а не кабинетный учёный, был лишён многих типичных для представителей науки комплексов. Я тотчас же позвонил Лабессу, проживающему в Реймсе, и предложил встретиться на будущей неделе.

Я прибыл в столицу Франции поздно вечером, но в аэропорту меня всё равно встречала Амани – грустная, потерянная.

– Это из-за меня погиб Чезаре, – жалобно сказала она, когда мы оставили мои многочисленные тюки в камере хранения и вышли к стоянке такси. – В жизни себе не прощу, что пустила его одного.

– Бросьте, Амани, – отрезал я, садясь в такси. – Сейчас уже не имеет смысла решать, что из-за кого случилось. Нам нужно срочно отправляться на место его гибели. Только теперь уже мы возьмёмся за дело серьезно. Вы разговаривали с французским посольством в Бамако?

– Да.

– Что-нибудь выяснили про обстоятельства смерти Чезаре?

– Конечно. Чезаре был найден рано утром у подножия скалы. Упал с высоты восьмидесяти метров и разбился. Это случилось ночью. Никто из местных жителей, конечно, ничего не видел и не слышал.

– Что при нём было найдено?

Она нахмурилась:

– Я не помню… Фонарик… Верёвка. Я не требовала описи.

– А фотоаппарат? Его «полароид», где он?

– Вроде бы нет, не слышала. Почему вы спрашиваете?

Я усмехнулся. Почему я спрашиваю? Потому что я тоже звонил в посольство Франции, которое предоставило мне опись его вещей. Никакого фотоаппарата не было найдено ни в багаже, ни при погибшем, но ведь он точно был у него!

– Он наверняка делал снимки. По ним мы могли бы легко понять, каким путём шёл Чезаре. Уж не местные ли жители взяли фотоаппарат, чтобы не оставлять следов съёмки? – спросил я у Амани. – Могло такое быть?

– Алексей, – ответила она, – поверьте мне, в Стране догонов может быть всё что угодно.

На следующий день мы вместе отправились в Музей искусства народов Востока – встречаться с Оливье Лабессом. Мне казалось целесообразным появиться перед профессором Лабессом в максимально представительном составе, чтобы усилить давление. Я убеждал Амани, что троих учёных уже вполне достаточно для любой экспедиции и что толпа людей нам вовсе ни к чему. Да и для местных жителей, её соплеменников, нахлебников меньше. Она же, напротив, была убеждена, что, если мы приедем втроём, нас никто не будет воспринимать всерьез.

Кроме того, по мнению Амани, нам придётся проторчать как минимум неделю в Бамако, столице Мали, выбивая необходимое правительственное разрешение на проведение полевых исследований в Стране догонов, и солидные профессорские бороды нам в этом деле отнюдь не помешают.

Сделав для себя вывод, что мы оба по возрасту натуральные сопляки для таких важных дел, мы переключились на более интересное занятие: обсуждение вопроса, есть ли борода у Оливье Лабесса. По моим сведениям, любой уважающий себя полевой исследователь обязан иметь бороду. Моему воображению рисовались портреты Миклухо-Маклая, профессора Челленджера из «Затерянного мира» и Робинзона Крузо. Из описания жизни этих корифеев следовало, что борода для них была не только обязательным атрибутом учёности или показателем их опыта, но и следствием необходимости, так как бриться на острове Новая Гвинея или в джунглях Амазонии не представляется возможным в силу отсутствия и средств, и стимулов.

Но мне совершенно ясно, что все они отращивали бороду прежде всего как колоритный аксессуар в расчёте на свои последующие жизнеописания. Она нужна, чтобы убедить скептиков и внушить им почтение. В бороду они усмехались, когда кто-нибудь сомневался в их подвигах. Она неизбежно седела от их нервного образа жизни. В случае необходимости они свирепо трясли бородой, вызывая панику и уважение туземцев. Наконец, они гладили её по возвращении во время доклада в Географическом обществе, доказывая подлинность своих необычайных находок собственным внешним видом.

За этой любопытной дискуссией мы прибыли в музей, в кафе которого нас ждал профессор Оливье Лабесс, и бороды у него не было. Я, таким образом, проспорил Амани тысячу западноафриканских франков, которые пообещал отдать уже в Мали, когда разменяю евро.

Впоследствии выяснилось, что Оливье сбрил свою окладистую бороду за две недели до нашей первой встречи, и я пытался выкрутиться, убеждая Амани, что я имел в виду ситуацию двухнедельной давности, но она посоветовала мне, раз так, вспомнить ещё и безбородую юность Лабесса, и деньги мне пришлось отдать.

Профессору Лабессу, несмотря на его молодость, было на вид около сорока. На его загорелом лице было ровно столько морщин, сколько должно быть у человека, сделавшего научную карьеру не в тиши библиотек, а на раскопках древних городов и в путешествиях по непроходимым местам. Ещё у такого человека непременно должен висеть на шее древний серебряный талисман на почерневшей от пота верёвке, а всю щёку украшать длинный шрам – память о столкновении с племенем дикарей в глубинах сельвы. Такой герой великолепно подходил бы для приключенческой истории.

Но медальона у Лабесса не было видно из-за того, что под рыжим замшевым пиджаком и небесно-голубой рубашкой он повязал шейный платок, а шрам через всю щёку, очевидно, ему ещё предстояло заработать в одной из будущих экспедиций. Хотя даже без этих двух важнейших атрибутов полевого учёного выглядел он весьма внушительно, так как был огромного роста и носил на ногах столь же огромные кожаные сапоги с отворотами.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=68616202) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


«Инстаграм» – социальная сеть, принадлежащая организации Meta, признанной экстремистской и запрещенной на территории РФ.