Книга - Ради Евы

Ради Евы
Ксения Трачук


Она приехала из страны, которая когда-то называлась Францией, и готова на всё, чтобы обрести полную свободу: от семьи, общества и даже от собственного тела. А он никогда не покидал Россию, увлекается историей и создаёт виртуальные вселенные. Что готовит им встреча в Москве 2060 года? Природные катаклизмы, политические интриги и борьба за право быть собой… Герои романа оказываются вовлечёнными в чужую и очень опасную игру, где их судьбы вплетаются в замысловатый узор неспокойного и хрупкого нового мира.«Ради Евы» – больше, чем продолжение истории Анастасьи и её «парижского романа». Это смелая фантазия на тему настоящего, которое каждую секунду превращается в непредсказуемое будущее. Ксения Трачук – писатель, аналитик, канд. ист. наук, автор книг «Цифровая долина» и «Анастасья. Парижский роман».





Ксения Трачук

Ради Евы



Все персонажи и сюжетные линии романа являются плодом воображения автора, поэтому любые совпадения случайны и непреднамеренны.



Лучшему в мире программисту, создавшему для меня не виртуальную, а абсолютно реальную, прекрасную, земную вселенную




Пролог




Москва, 2060

Целая вечность! Как будто это длилось целую вечность…

Они, забыв обо всём на свете, стояли обнявшись посреди единственной комнаты его неубранной, тёмной холостяцкой квартиры и не обращали ни малейшего внимания на окружающий беспорядок. Внезапно Ева, подняв голову и глядя куда-то поверх его плеча, выпрямилась и решительно отстранилась.

– Что это?

– Где?

– Вон там, на столе. Настоящие, живые цветы?!

В старинной стеклянной банке, поставленной на специально освобождённый кусочек стола, заваленного остатками разобранного ретрокомпьютера, красовались розы. Пять ярко-алых, вызывающе роскошных роз. Ева, не отрываясь, смотрела на цветы почти с ужасом, как будто увидела в комнате живую кобру.

– Я купил их тебе. Эти цветы для тебя, – спокойно сказал Ренат.

Ему стоило большого труда достать такой шикарный букет: как пояснили в онлайн-бутике, розы теперь не в тренде, все давно перешли на более практичные орхидеи.

– Для меня?.. – недоумённо переспросила Ева.

– Да, я купил тебе цветы. Что в этом странного?

– Нет, правда… Ты понимаешь, что говоришь? Это невозможно… Ты купил мне цветы?! C’est pas vrai![1 - Этого не может быть! (фр.) – Здесь и далее, если не указано иное, примеч. автора.] О, я забыла, ты же ментально находишься в девятнадцатом веке! Или нет – в Древнем Риме? Неужели ты не догадываешься, как это глупо? Даже хуже!

Грассирование Евы резало слух – первый раз так явственно за всё время их знакомства… Ренат хотел её удивить, но никак не предвидел такой чрезмерной реакции!

Тонкое выразительное лицо девушки менялось с каждой минутой, то бледнея, то краснея: казалось, от собственных слов она распаляется всё больше. Высвободившись из его объятий, Ева стояла посреди комнаты как античная фурия, непривычно некрасивая в этом приступе праведного гнева.

«Может, вернуться к тому, что работает? Например, взять её за руку? – думал Ренат, наблюдая за Евой со смесью недоумения и иронии. – Нет, лучше не надо!»

– Мало того что это никому не нужный вред для природы!.. Ведь это просто оскорбительно! Даже для не-нейтрального человека! Да, я пока ещё женщина… Для тебя, по крайней мере, – поправилась Ева, в волнении делая несвойственные ей ошибки в русском. – Но я человек! Прежде всего человек! И мне оскорбительно… Чёрт, как это по-русски?.. Мне отвратительно, что ты используешь этот знак унижения! Ведь это доминирование человека над человеком! Символ подчинения женщин мужчинам! Почти что рабства!

Несколько минут назад эта девчонка с бритой головой впивалась губами в Рената так, что у него перехватывало дыхание… А теперь вот, пожалуйста: ей не понравились какие-то розы! И зачем он связался с этой ненормальной француженкой?

– Ты… Ты абсолютно некорректен! – продолжала она. – Да, в вашей стране допустимо всё что угодно! Можно подавлять естественные свободы, издеваться над детьми, которые не имеют ни малейшего права голоса… Можно делать вид, что вы живёте во времена – как это по-русски? – du temps du roi Dagobert![2 - В незапамятные времена (фр.).]

– Царя Гороха? – с улыбкой подсказал Ренат.

– Да, именно! – запальчиво продолжала Ева, взбешённая его сарказмом. – Я… ненавижу тебя! Ты нравишься мне физически – ну и что? Плевать! Ты ненормальный, абсолютно ненормальный, патологический тип!.. Ведь ты знал, кто я такая!

Теперь это уже перестало казаться ему ребяческой вспышкой, и Ренат почувствовал, что тоже начинает выходить из себя. Что она себе позволяет, в конце концов?

Не говоря ни слова, он аккуратно, стараясь не расплескать воду, вынул розы из импровизированной вазы и, не обращая внимания на протесты Евы, подошёл к окну. Некоторое время понадобилось на то, чтобы открыть старенькую, постоянно заедавшую форточку…

На улице тихо и легко кружили первые снежинки. Розы одна за другой полетели вниз и упали на припорошённый снегом козырёк подъезда.

– Теперь довольна? – спросил Ренат, закрыв окно и повернувшись к Еве. – Что я ещё должен сделать? Называть тебя «оно»? Облачиться в женскую одежду? Обрить себе голову? Если вы там, в вашей Восьмой республике, решили сойти с ума, при чём тут я?!

Ева смотрела так, словно готова была броситься на него или плюнуть в лицо. Однако никаких буйств – словесных или физических – не последовало: она просто молчала, возмущённо глядя на него своими угольно-чёрными большими глазами. Однако когда рука Рената, решившего сделать первый шаг к примирению, оказалась на её плече, она отскочила как ошпаренная и бросилась вон из квартиры. Плохенькая входная дверь едва устояла на месте – с такой силой Ева решила заявить о своём уходе.

«Может, оно и к лучшему! – подумал Ренат, машинально усевшись на своё любимое место перед мегаэкраном компьютера. – Ведь жил же я спокойно до неё… Да, спокойно и вполне полноценно. Виртуальные миры в сто раз лучше, чем это французское сумасшествие! Ведь я ещё столько всего хотел сделать в Древнем Риме… Да и вообще, мало ли у нас своих баб?.. Или наконец-то поработать немного?..»

Однако привычное и понятное не вызывало прежних эмоций – он так и не решился войти в систему. В конце концов, есть ведь и другие занятия! Может, пойти в спортзал? А потом поужинать в какой-нибудь забегаловке?..

Интересно, куда она теперь пошла? За окном уже настоящая метель, а двор всё ещё завален обломками после того землетрясения…

Сидя спиной к двери и смотря на экран невидящими глазами, он целиком погрузился в свои мысли и ничего не слышал.

А тем временем тихонько скрипнула входная дверь. Шаги хрупкой Евы были легки, как дуновение летнего ветра: она бесшумно приблизилась к Ренату и, оказавшись за его спиной, нежно обвила его по-детски тонкими руками.

– Я очень не права, – еле слышно сказала она. – Ренат, прости меня, пожалуйста, ладно?




Глава первая. Поиски утраченного времени




Москва, 2060



Аркадий Евгеньевич давно привык и любил руководить, однако по-прежнему терпеть не мог виртуальные совещания. Особенно когда нужно было выступать «говорящей башкой», как он про себя называл роль председательствующего. Пустая трата времени! Да ещё и эта головная боль…

Через пять минут начиналась обычная летучка, как по старинке называли заседание координационного совета Евразиады. Повесткой дня и техническими деталями занималась его заместитель, однако даже «говорящей башке» необходимо было сосредоточиться.

Ломило почти в самой макушке, как обычно при перепаде давления. И одновременно отдавало под лопаткой – последствия осколочного ранения, полученного почти сорок лет назад. Наверное, пора наконец заняться своим здоровьем… В его возрасте подлечиться совсем не помешает. Впрочем, это стоило небольшого лирического отступления.

– Коллеги, – начал он, убедившись, что все участники подключились: с трудом, но он всё же приучил их не опаздывать. – Вчера я заходил в нашу поликлинику. Нет, не в ведомственную – в обычную районную.

Лица на экранах не выразили никакого удивления: Номер Два, как называли Аркадия Евгеньевича в высокопоставленных кругах, хотя его официальная должность не позволяла делать такие далеко идущие выводы, всегда любил «прокачивать мозги».

– Итак, вчера в районной поликлинике меня встретил робот… Знаете, такой беленький, на колёсиках… Он спросил, что мне нужно, и я ему ответил. Однако вместо того, чтобы записать меня на приём к главврачу, он выдал мне талон к хирургу. Это абсолютно не входило в мои планы. Тогда я попросил его вызвать живого специалиста – то есть человека. И что же? Вскоре появилась очень любезная девушка. Я задал ей тот же вопрос, что и роботу. Думаете, она решила мою проблему?

Участники совещания смотрели не отрываясь, однако ответить никто не осмелился.

– Ничего подобного! Она наизусть процитировала какую-то инструкцию, довольно бестолковую, и совершенно не вникла в суть моей просьбы. Я попробовал переформулировать вопрос – и получил то же самое. Вывод: я встретился с двумя роботами – настоящим и ненастоящим, в обличье человека, причём довольно симпатичного! И что с этим делать?

Люди по другую сторону экранов оставались в том же положении, и только представительница Росспорта в смешном капюшоне, казавшаяся случайно попавшим в солидную компанию подростком, позволила себе глотнуть чая из термокружки: Номер Два допускал подобные вольности.

– Итак, – продолжил Аркадий Евгеньевич, – до нашего мероприятия осталось каких-то восемь месяцев. И я не хочу, чтобы мы с вами работали в стиле людей-роботов! Пусть машины используются там, где это оправдано. А здесь, на самом высшем уровне, работают полноценные человеческие мозги. Екатерина, прошу! – С этими словами он передал инициативу своему заместителю.

Екатерина, миниатюрная блондинка в очках, подключившаяся из своего кабинета, деловито начала:

– Сегодня мы должны обсудить пошаговый план. Через полчаса к нам подключится представитель Министерства иностранных дел. Уточняется список участников: как вы знаете, в этом году у нас рекордное количество представленных стран… В том числе почти вся Трансатлантика: на днях поступили дополнительные заявки из Шотландии, Каталонии, Восьмой республики… Вторым пунктом идёт доклад мэра Москвы… Да, я вижу вопрос!

– Аркадий Евгеньевич, коллеги, – уныло начал тщедушный тип, представлявший российский комитет Евразиады. – Я хотел бы внести в повестку дня вопросы кибербезопасности…

– Опять двадцать пять! – перебил его Фадеев. – Дорогой Егор Захарович, кибербезопасность обсудим обязательно… У нас будет соответствующая сессия. А пока давайте оставим технические аспекты специалистам!

– Мы столкнулись с беспрецедентным уровнем атак, – скорбно заметил Егор Захарович. – Хак-боты третьего поколения…

– И это для вас новость? – оборвал его Фадеев. – Идёт информационная война! И началась она сорок… вернее, семьдесят лет назад. В этом году спортсмены из всех стран Трансатлантики, кроме разве что Люксембурга, подали заявки. И это – несмотря на колоссальные штрафы и баны. А их Олимпийские игры спокойненько захирели… Конечно, они будут нас атаковать! А заодно щедро поливать дер… то есть грязью. Коллеги, идём дальше!

Неужели им нужен новый экскурс в историю? Увы, многие из подчинённых Фадеева, годившиеся ему во внуки, явно изучали жизнь по виртуальным играм…

Несколько лет назад очередной трансгендерный скандал поставил последнюю точку в Олимпийском движении, уже подорванном уходом России и Китая. Страны-участники стали одна за другой следовать их примеру: мало кто оказался в состоянии подготовить высококлассных спортсменов «третьего и четвёртого пола». Поэтому Евразийские игры, учреждённые Россией и Китаем в начале тридцатых, стали естественной, традиционной альтернативой Олимпийским – и, конечно же, их тут же окрестили «Играми непробуждённых» и «Евроадой».

«Нет, рассказывать им о роботах бесполезно! – думал Фадеев, слушая монотонные комментарии коллег. – Они даже зеркалу не поверят. И это ведь лучшие… Самые эффективные из тех, кого мы взрастили! Не брать же на их места китайцев? Пожалуй, скоро и эти варяги пойдут в ход».

Его мысли прервал мигающий сигнал на коммуникаторе. Кремль! Значит, его вызывают по одному из защищённых каналов. Нет, конечно, не сама – то есть не президент собственной персоной, – а один из замов.

Аркадий Евгеньевич выключил громкую связь, зафиксировал картинку на своём экране и отошёл вглубь кабинета:

– Фадеев слушает, – начал он.

– Это я, Аркадий Евгеньевич…

И хотя видео для таких разговоров никогда не включалось, не узнать этот бархатный тембр с нотками стали было невозможно: президент говорила с ним лично по коммуникатору одного из подчинённых. Такой знак внимания означал, что дело срочное.

– Прошу прощения, что отвлекаю… Но вы очень нужны сегодня вечером. Пожалуйста, подъезжайте к пяти. Будет несколько коллег.

– Да, Александра Александровна! – коротко ответил он.

Связь немедленно прервалась.



***



Огромный экран в терминале аэропорта «Шереметьево» приковывал все взгляды.

Это классически, эталонно правильное лицо – высокий открытый лоб, хорошо очерченный нос, слегка вьющиеся тёмные волосы, чистые небесно-голубые глаза – принадлежало всем известному человеку. Актёры, оперные дивы, политики продали бы душу ради его славы.

Красный кардинал, знаменитый Сальваторе Палларди! Человек, бросивший вызов самому Папе Римскому! В чём бы ни состоял секрет его успеха: в магическом взгляде, завораживающих проповедях, эпатажных проектах, – его знали и обожали даже здесь, в России.

«Сатана давно стоит у нашего порога! Нет, он уже вошёл в наш дом! Мы отвернулись от Христа ради денег и удовольствий. Мы отвергли опыт предков. Мы боимся добра и правды. Мы не верим ни в кого, кроме себя! Единственное спасение – вернуться к Христу! Уже завтра я отправляюсь в тур Великого крещения. Каждый может отречься от Сатаны и обрести новую жизнь!»

Слова кардинала мелькали в переводе внизу экрана… Только бы ролик поскорее закончился!

Анастасья была не в силах отвести взгляд от гигантского изображения. Вся её решимость, накопленная за предыдущие несколько недель, как будто улетучилась: она совершенно не готова к тому, что ей предстоит! С какой стати эта трансляция идёт здесь, в аэропорту? Досадное совпадение! Как хорошо, что девочка ещё не вышла!..

Сейчас Анастасья жалела, что решила приехать на собственной машине. Уже мало кто пользовался управляемыми автомобилями – это стало уделом богатых чудаков. Выруливать в потоке беспилотников, абсолютно одинаковых и в равной мере непредсказуемых, казалось почти пыткой. А тем более в её возрасте! Впрочем, настоящая пытка ещё впереди.

– Анастазья?, я здесь! – по-французски произнёс за её спиной хорошо знакомый звонкий голос.

Ева! Недавно ей исполнилось двадцать. В тот последний приезд в Москву, три года назад, в ней было ещё так много от трогательного, ранимого одарённого подростка: тоненькая, угловатая, немного сутулая, с яркими татуировками почти по всему телу – хорошо, что теперь они легко удаляются… А сейчас, общаясь с ней по видеосвязи в их редкие разговоры, Анастасья каждый раз удивлялась всё новым образам девушки-вундеркинда: завивка, дреды, разноцветные волосы, бесформенные балахоны… Конечно, в Париже нынче носят и не такое! Однако в последний сеанс связи её внучка выглядела вполне по-взрослому: классическое каре и строгий серый костюм – видимо, по случаю какого-то мероприятия в университете.

И вот сейчас, неловко повернувшись, Анастасья на секунду оторопела. Она не сразу решилась принять в свои объятия это почти незнакомое существо во всём чёрном. Ева показалась ей непривычно высокой – или это просто каблуки? Вполне обычная, мешковатая одежда… А вот причёска… Причёска отсутствовала! Голова её внучки была обрита наголо – так безупречно гладко, как будто на ней никогда и не было волос!

За девушкой, без всякой посторонней помощи, ехал огромных размеров чемодан. Заметив его, Анастасья слегка вздрогнула, так как до сих пор не могла привыкнуть к этой новомодной технике.

– ?a va?[3 - Как дела? (фр.)] Да, у меня тоже всё окей. Пожалуйста, не читай мораль про мои волосы!

Ева прекрасно владела русским, но продолжила по-французски – вернее, на том молодёжном сленге, который Анастасья теперь знала исключительно по фильмам.

– Меня доконал этот осмотр в зоне безопасности. Песочили почти час! А где можно взять такси? Ты же не приехала сюда на своей колымаге?

– Дорогая, если помнишь, мы договорились, что я встречу тебя сама. Ведь три года не виделись!

– Да? Я думала, меньше… Так куда нам идти?

– Придётся немного пройти пешком, а потом – на минус пятый этаж… А как прошёл твой перелёт?..

Заранее наметив дорогу к лифту, Анастасья старалась не подать виду, насколько трудно ей ориентироваться в ослепительно белом терминале аэропорта, чем-то напоминающем громадную больницу. Она с опаской бросила взгляд на гигантский экран, но, к счастью, теперь там крутили ролик Евразиады.

Ева, не глядя по сторонам, проследовала за Анастасьей к стеклянной лифтовой шахте. За ней, как верный пёс, покорно ехал большой флюоресцентный чемодан на колёсиках.



***



Какая благодать… Неужели придётся испортить такой вечер тяжёлым разговором?

Сидя в уютном шезлонге у декоративного камина, Анастасья терпеливо ждала, когда внучка выйдет на заботливо подготовленный аперитив. Орешки, оливки, небольшой выбор вин – всё так, как принято во Франции, не считая декораций прекрасной русской осени за окном. В эти предзакатные, золотые часы мягкие переливы осенних красок ласкали глаз, и хотелось остановить, заключить в рамку ускользающее мгновение красоты. Да, осень в этом году выдалась исключительная – сухая, неспешная, солнечная… Почти как в Париже!

Неужели она никогда не вернётся в любимый город? Почти на пороге небытия, чтобы попрощаться… Анастасья боялась даже про себя сформулировать подобную мысль. Город, где она когда-то испытала все волнения молодости, казался отрезанным, запрещённым для неё навсегда…

За панорамным окном открывалась живописная череда холмов – часть Клинско-Дмитровской гряды, доставшейся Подмосковью в наследство от Ледникового периода. Дом Анастасьи стоял на самой вершине: она лично выбирала место и следила за каждой стадией строительства. Обширное поместье, которое местные почему-то окрестили «Куршевелем», содержалось в идеальном порядке, достойном замков Луары. С апреля по октябрь в саду хлопотали садовники: хозяйка не признавала роботов и модные технические решения, превращавшие естественную красоту в мёртвый слепок природы. В хорошую погоду она и сама работала в любимом розарии, а когда выпадала настоящая снежная зима, лично расчищала снег на открытой террасе.

Когда же придёт Ева? По-видимому, она слишком устала с дороги. В конце концов, необязательно всё обрушивать на неё сегодня!.. Завтра? А если завтра не наступит? Если всё случится внезапно?..

Доктора предупреждали, что побочные эффекты обойдутся слишком дорого – гораздо дороже миллионов, потраченных на попытку обмануть время… Нет, лучше сейчас, чем никогда!

Анастасья уже собиралась пригубить свой бокал, как в гостиной появилась её внучка. И снова новый образ! Прежний мешковатый наряд уступил место облегающему платью до пят. Трикотажная ткань, словно огромный носок, плотно обтягивала изящную девичью фигуру.

«Да, только в твоём возрасте и с твоей внешностью можно напялить на себя такое!» – улыбнувшись про себя, подумала Анастасья.

И всё же трюк не удался: даже в уродливом платье-носке, с татуировками и сияющим голым черепом Ева Берже была красавицей. Изящный разрез тёмно-карих глаз, нос с едва заметной горбинкой, бледные тонкие губы… Бесспорно притягательное лицо, выдающее то, что нельзя скрыть: породу, острый ум, чувствительность. И непростой характер!

– Наверное, я зря настояла на ужине вдвоём, – начала Анастасья. – Ведь ты так устала!

– Пустяки, я в порядке, – бодро ответила Ева. – У тебя здесь очень мило… Хотя, наверное, зимой холодно? – добавила она, покосившись на огромные окна в пол. – Честно говоря, вообще не помню русскую зиму. А ведь я пару раз приезжала сюда в январе!

– Но тогда у меня не было загородного дома. Да, пожалуй, здесь холоднее, чем в Москве, но я привыкла… Будешь вино? Это крымское, французского у меня нет…

Кажется, отсутствие привычных напитков ничуть не смутило девушку. Она, не выбирая, налила себе белого и, не отпив ни глотка, поставила бокал на столик. Затем села в большое удобное кресло, растянулась, как на пляжном шезлонге, и принялась смотреть в окно. Теперь Анастасья видела её правильный, точёный профиль: лицо казалось непроницаемым… Что её занимает?

– Как Элизабет? – задала Анастасья дежурный вопрос о матери Евы.

– Бетти? Нормально. Впрочем, я давно её не видела, – ответила девушка, не поворачивая головы.

«А отношения у них не намного лучше, чем были когда-то у меня с мамой, – подумала Анастасья. – Как всё повторяется!»

– Расскажи, что ты собираешься делать в Москве…

Приличия требовали предварительной светской беседы. А Анастасье так не терпелось перейти к главному! Казалось, Ева не горела желанием откровенничать, однако наконец повернулась к бабушке лицом.

– Что я буду делать? То, чего требует докторантура… Исследования, несколько интервью, лекции… Я должна закончить диссертацию. Плюс русский – мне нужно практиковаться… Ну и, конечно, я приехала повидать тебя! – всё-таки добавила она после небольшой паузы.

«Спасибо и на этом! – мысленно улыбнувшись, подумала Анастасья. – Надо бы спросить о причёске… Нет, как-нибудь потом!»

– Ты не возражаешь, если я останусь до Рождества? – продолжала Ева. – Забавно, но у нас все по-прежнему говорят «Рождество», «рождественские каникулы», хотя это давно отменили. Ты ведь знаешь, что в Восьмой республике это называется «новогодние праздники»? Антидискриминационные законы в действии… Так что скажешь?

– По поводу отмены Рождества или твоего приезда? – улыбнулась Анастасья, так и не привыкшая называть Францию не Францией.

– Моего приезда, конечно! – ответила Ева.

– Ты можешь оставаться здесь столько, сколько потребуется!

– Спасибо!

– Вернее не так…

Анастасья с небольшим усилием привстала с кресла и, всем корпусом развернувшись к Еве, серьёзно посмотрела ей в глаза:

– Я хочу, чтобы ты не уезжала! Вообще. Чтобы ты осталась здесь, в России!

Лицо девушки слегка дрогнуло. Казалось, она не совсем поняла то, что сказала бабушка, – или не хотела понимать.

– Я хочу, чтобы ты меня выслушала. Знаю, ты устала с дороги… Но это очень важно для меня, слышишь?

Анастасья слегка повысила голос, и теперь в ней звучала властная женщина, сама распоряжающаяся своим солидным состоянием:

– Ты знаешь, что я многие годы жила во Франции. Но решила оттуда уехать…

– Тебе не нравится Восьмая республика? – перебила Ева.

– Подожди, ты слишком торопишься! – остановила её Анастасья. – Итак, я прожила во Франции целую вечность – больше сорока лет. Когда-то я приехала туда учиться – и осталась навсегда. Так мне казалось… Но когда родился твой отец, я поняла, что… это не для меня. А главное, сама Франция постепенно переставала быть Францией! Всё началось задолго до Восьмой республики. И даже задолго до французской интифады[4 - Интифада – арабское движение, направленное на освобождение территории или восстание против власти. – Примеч. ред.]… Уже тогда, в двадцатых годах, я хотела уехать. Или хотя бы жить на две страны. Но это оказалось невозможно.

– Из-за войны?

– Да, из-за войны. Но не только. В основном из-за Габриэля… Пожалуйста, не надо так реагировать! – поспешно добавила она, увидев выражение лица внучки: казалось, любое упоминание об этом человеке болезненно для неё.

Анастасья отпила вина, чтобы сделать передышку, и продолжила:

– Да, во Франции меня держал твой отец. И деньги… Но десять лет назад мне наконец удалось избавиться от этого ярма: я смогла перевести большую часть своего состояния в Россию – так, чтобы иметь возможность при этом помогать тебе.

– Извини, зачем ты это рассказываешь? Я всё прекрасно знаю! – наконец произнесла Ева, и в её голосе явно зазвучало раздражение.

За окном по-осеннему быстро догорал закат: лучшие и редчайшие мгновения сентября уходили в небытие. И этот, ещё один, безвозвратно ушедший день! Анастасья пересилила себя и встала: почему-то ей казалось, что в таком положении будет легче донести до внучки свою мысль.

– Ева, это не мой каприз. Потому что…

Девушка, сохраняя непринуждённую позу, смотрела на неё обречённо – так, будто попала на нудную лекцию.

– Потому что я скоро умру! – твёрдо закончила Анастасья свою мысль.

Она много раз мысленно произносила эту фразу, но сейчас её слова прозвучали пафосно и банально. Ева никак не отреагировала, лишь взяла свой бокал и снова поставила на столик, так и не отпив ни капли.

– Мне семьдесят семь. Это не сорок и даже не сорок пять, – продолжала Анастасья уже без внутреннего содрогания.

– Но ты выглядишь гораздо моложе! – возразила Ева. – Ты ведь постоянно занимаешься собой… Многие не выглядят так и в пятьдесят!

Анастасья привыкла к комплиментам, однако сейчас никакой радости они не вызвали.

– Ты права… Я выгляжу моложе, намного моложе. И в этом всё дело!

– Хм… – вяло отреагировала Ева. – И что в этом такого? Антивозрастная терапия… Сейчас каждый при желании – и наличии денег, разумеется, – может себе это позволить!

Вздохнув, Анастасья нажала на пульт «умного дома» – шторы медленно поползли вниз. Она никогда не любила смотреть на сгущающиеся сумерки… Затем заговорила снова:

– Ева, я никогда не рассказывала о цене… моей искусственной молодости. Итак… С чего начать? Ну, хотя бы с денег! Миллион в месяц – вот стоимость моей жизни! Сегодняшней жизни…

– Миллион макронов? – с сомнением произнесла девушка.

– Нет, рублей. Но и это много. И миллион – только на лекарства и операции…

– Но ты же достаточно богата!

– Да, ты права, это не главное! Деньги – это просто деньги… На самом деле ты не совсем представляешь… Это лечение сделало меня другой, и не только внешне.

– Но ведь антивозрастная медицина существует много лет. Лично я… – начала Ева.

– Представь, что ты – наполовину не ты! – оборвала её Анастасья. – У меня чужие почки, искусственные коленные суставы и с недавних пор – ещё и тазобедренный. Две операции на позвоночнике. Постоянные переливания крови! Пожалуй, это самое отвратительное из всего… И гормональное лечение. Я уже не говорю о микропластике лица каждые два года. В результате – нет, только послушай! – я провожу в клиниках три дня из восьми! Плюс еженедельные визиты к косметологу, диета, упражнения…

– Но это и есть достижения прогресса, – спокойно парировала Ева. – Многие дорого бы дали, чтобы иметь твои возможности.

Анастасья немного перевела дух: перечисление болячек доставило ей почти физический дискомфорт… Как будто она сразу почувствовала в себе всё то чужое, что давно стало частью её тела!

«Нет, Ева ничего не понимает, – с досадой думала она. – Девочка-вундеркинд, а эмоционально – дитя…»

– Как бы там ни было, – снова начала Анастасья, – я уже решила: больше никакой борьбы с возрастом. Я хочу умереть, как все нормальные люди!

– И что ты собираешься делать? – невозмутимо осведомилась Ева. – Перестанешь пить таблетки?

– Разумеется, я не намерена совершать самоубийство! Да, я прекращу большую часть антивозрастной терапии. Это означает, что мне осталось не так много. Возможно, несколько лет. А возможно, гораздо меньше. Твой переезд решил бы все вопросы… Санкции, как известно, никто не отменял. Я больше не могу даже приехать во Францию! И не могу так просто завещать тебе моё состояние. Ты живёшь в другом мире! Не в моём – в другом! И если я уйду…

«…А ты останешься в этом французском аду… – мысленно договорила она. – Если я начну ещё и об этом… Нет, на сегодня достаточно!»

Анастасья крепилась, чтобы ничем не выдать своего состояния: её силы были на исходе, а пальцы предательски дрожали – первые признаки выявленной ещё десять лет назад генетической болезни. Ева молчала, и по её лицу снова ничего нельзя было прочесть. Наконец она заговорила:

– Анастасья, ты ведь не возражаешь, что я больше не говорю тебе «бабушка»? На самом деле… – Казалось, она хотела сказать что-то важное, но осеклась. – Спасибо за аперитив! Я действительно устала… Я подумаю о том, что ты сказала. Ничего, если я возьму тарелку и поем в своей комнате?

Провожая взглядом её тонкий силуэт, Анастасья невольно вспомнила себя. Нет, у неё была совершенно другая юность! И она даже не подозревала, насколько счастливая и беззаботная!

Так и не решившись трапезничать в одиночестве, Анастасья направилась к себе. Хорошо, что она убрала из гостиной фото Габриэля: раздражать Еву ещё и этим совершенно не стоило! Нужно действовать осторожно, иначе можно всё испортить…

Забавно, что сын с первого дня казался Анастасье двойником своего отца, Рафаэля, – если бы не голубые глаза. Как будто клонированный ребёнок! Пожалуй, только сейчас у него проступили новые, незнакомые черты… А вот внучка внешне мало напоминала дедушку. Но этот взгляд! Чёрный, бездонный взгляд Люцифера… Кто бы мог подумать!



***



Первое октябрьское утро две тысячи шестидесятого выдалось туманным и серым.

В квартире Рената Левина на втором этаже старенькой пятиэтажки было почти так же темно, как ночью. Не раздвигая выцветших занавесок, которые он уже три года забывал отдать в стирку, Ренат привычным движением нажал на выключатель. Комната осветилась старенькой люстрой с разноцветными плафончиками, купленными ещё его мамой.

Пойти позавтракать куда-нибудь в кафе? Или доесть вчерашний ужин? Нет, не хочется… Впрочем, в холодильнике ещё осталось что-то из фруктов и немного сыра. Ренат отправился на маленькую кухню, где стояло его любимое устройство – здоровенная кофемашина, слишком большая для его морально устаревшего жилья, чудом уцелевшего в очередную волну реновации.

Коллеги, краем глаза обозревавшие его хоромы по время онлайн-совещаний, не скрывали сарказма: как будто в таких квартирах, сохранившихся с советских времён, уже никто не жил! Конечно, Левина считали чудаком: неплохо зарабатывая, он вполне мог позволить себе современные апартаменты или дом в одном из пригородных посёлков. Работа программиста позволяла жить практически где угодно… Впрочем, его это касалось лишь отчасти.

Мегаэкран, размером почти в четверть стены, неожиданно замигал. Дэн, кто же ещё! Звонил начальник и партнёр Левина – неутомимый Денис Венгеров.

Нажав на «Приём» и «Скрыть картинку» (он даже не успел толком одеться), Ренат устроился в кресле: если уж Дэн встал так рано, то наверняка что-то срочное.

– Я очень сорри, что называется, – издалека начал Венгеров, обожавший коверканые иностранные слова. – Вернее, я даже миль пардон![5 - От фр. mille pardons – тысяча извинений.]

– Слушай, я только встал. Давай сразу к сути! – без обиняков заявил Ренат: в их молодой компании энтузиастов, к счастью, не практиковался старомодный этикет.

– Короче, тут такое дело… Мы с ребятами посовещались… Да, во-первых, нужен новый разработчик в команду Димы… Но я о другом. Звонили оттуда!

– Заказчики? – предположил Ренат.

– Именно, май фрэнд! По линии МИДа прибыла некая студентка. Из Франции! Вернее, как их там? Седьмая республика?

– Восьмая. Франция теперь так называется, – поправил Левин.

– Блин, ну ты всё знаешь! Просто велл-дан[6 - От англ. well done – отлично, молодец.]. Да…

Левина всё больше настораживал этот разговор. Денис, не убравший своё изображение, сидел перед ним в парадной, необычной для этого часа одежде. Куда он намылился? Рубашка с широким галстуком – кажется, такие носили ещё лет сто назад. Даже выражение лица с аккуратной клинообразной бородкой – последний писк моды – казалось неуместно торжественным. Уж не собрался ли он в очередную командировку, чтобы опять свалить все дела на коллег?

– Ты у нас самый мозговитый парень… – продолжал стебаться Денис. – Поэтому мы делегировали тебя! В смысле, будет небольшое задание, в качестве личного одолжения заказчикам… Говорят, у них некому этим заниматься.

– Можешь сказать по-человечески, о чём речь? – не выдержал Ренат.

– Короче… Прибыла девушка. Студентка, изучает историю. Историю архитектуры. Надо ей показать, в общем!

– Не понял? – раздражённо перебил Ренат.

– Показать наши объекты. В научных целях!

Показывать здания, над виртуальными макетами которых они работали? Кажется, до Рената начинала потихоньку доходить суть вопроса. Хотя он слабо представлял, как кого-то могли так просто пустить в святая святых – законсервированные сталинские высотки. Да он сам три месяца не мог оформить необходимые разрешения!

– Подожди, Дэн, – начал он. – Во-первых, почему мы? Мы что, экскурсоводы какие-то?.. И вообще, как её так легко пустили?

– Честно? Без понятия. Все разрешения получены… Какая-то большая флешка лично вмешалась.

«Забавно, раньше говорили „большая шишка“», – подумал Ренат. Впрочем, ему было не до смеха. Его друг и коллега уже не раз создавал Левину профессиональные, технические и личные сложности.

– Дэн, знаешь, что я скажу? – наконец выпалил он, чувствуя в себе накопившееся за все эти месяцы раздражение. – Ты, конечно, у нас главный… Я понимаю, все завалены работой. Но, чёрт, я же пашу за троих! На мне вся историческая часть. Музейщики не делают ни хрена, не могут даже обеспечить нормальный доступ к архивам! Хожу прошу, как идиот: покажите то, перешлите это… Ты вообще понимаешь, что делаешь? Вешать на меня ещё какую-то визитёршу? Да к тому же иностранку!

– Не совсем иностранку! Прекрасно шпрехает по-русски, лучше нас с тобой… Современная такая, вся из себя… Слышал про нейтралов? Ну, ты знаешь! – как-то нехорошо ухмыльнулся Денис.

– Да ни хрена я не знаю! – Ренат окончательно потерял терпение. – Пошли её ко всем чертям! Что, слабо??

– Слабо?! Думаешь, деньги по госконтрактам просто так платят?..

Конечно, Левин догадывался, что Венгеров лебезит перед высокопоставленными заказчиками – особенно с тех пор, как их проекты стали частью программы Евразиады.

– Короче, – невозмутимо продолжал Денис. – Ты – единственный, кто подходит для этого дела. Во-первых, знаешь эти высотки вдоль и поперёк. Плюс разбираешься во всяких исторических штучках! А главное: из ребят, кроме тебя, все семейные. Ты один, как раньше говорили, свободный художник!

Венгеров, не удержавшись, расхохотался от собственной шутки.

– В общем, француженка за тобой! Завтра в МГУ, в три… Ну, ты меня понял… Не ударь в грязь лицом. Россию представляешь, как-никак! Чао, бамбина!..

«Я тебе покажу бамбину!» – подумал Левин, в уме добавив ещё пару ласковых. Однако лицо Дениса уже пропало с экрана.



***



В свои тридцать пять Ренат Левин искренне считал себя абсолютно счастливым человеком.

У него была работа мечты, фактически полностью дублирующая его главное увлечение: в свободное время он погружался в цифровые вселенные, а в рабочее их творил. Программист по профессии, он неожиданно и всерьёз увлёкся историей. Случилось это лет десять назад и стало сюрпризом для него самого, ведь раньше, в пику отцу, он считал это скукой, мифологией и ненужным занудством.

После смерти родителей Ренат долго не решался прикоснуться к их вещам, и целые завалы дорогого, нужного и откровенно ненужного скопились в их старенькой московской квартире на Ленинском. Наконец он набрался смелости и приступил к разбору своего наследства.

В завалах, к его огорчению, преобладали ветхие бумажные книги. Что делать с этой макулатурой? Выход нашёлся быстро. Ренат узнал, что их можно бесплатно сдать в одну из антикварных библиотек, и мужественно взялся за дело: надевая респиратор, чтобы не надышаться пыли, он часами перебирал собрания сочинений, поэтические сборники, художественные альбомы, а затем аккуратно укладывал их в коробки…

В один из таких «книжных» вечеров на него обрушился удар судьбы. Левин как раз собирался залезть на стремянку, чтобы достать ещё одну партию книг, как из-под потолка прямо ему на голову спикировал увесистый фолиант. Как будто его поддела чья-то заботливая рука! Как и почему книга, до этого солидно лежавшая на своём месте, могла так просто упасть да ещё и пролететь по какой-то странной траектории, Ренат так и не понял. Ушибленная макушка побаливала, однако он не спешил искать хладоэлемент, а в каком-то странном отупении смотрел на роскошное издание.

«„Закат Европы“, – прочёл Левин. – Что-то знакомое…» Ему вспомнилось, что вчера в новостях говорили об окончательном распаде Европейского союза… А ведь именно эту Европу когда-то изучал его отец, доктор исторических наук!

Перед глазами, как в кино, пронеслись картинки из прошлого. Вот профессор Борис Левин, уже после инсульта, сидя в своём любимом кресле, пространно говорит о «смерти европейской цивилизации» рассеянно слушающей жене… Да, точно, он утверждал, то автор этой книги, Освальд Шпенглер, – один из самых выдающихся философов, сопоставимый с Кантом и Гегелем. Да ведь это была любимая книга отца!

Отставив стремянку, Ренат сел на полуразваленный диван и принялся листать загадочный том. Он так давно не читал настоящие, бумажные издания, что буквы плохо складывались в слова, а текст казался нагромождением непонятных знаков. Всё же он решил взять книгу домой, на всякий случай.

Следующие два месяца прошли в расшифровке таинственного послания из прошлого. Найденная в сети аудиокнига не помогла: слушать оказалось не легче, чем читать. Ничем подобным Ренат не занимался со времён института, но всё-таки сделал усилие – и увлёкся настолько, что даже пропустил два онлайн-совещания и запорол важный релиз[7 - Релиз – здесь: информационный продукт (на жаргоне программистов).].

К его удивлению, в первой части книги говорилось о математике – предмете, который, казалось, не представлял для него загадки. Что Шпенглер, философ, мог сказать о ней необыкновенного? Однако математика в его рассуждениях выступала как органичная часть глобальной картины мира, наряду с искусством, литературой, философией. Вычисления Пифагора и музыкальный контрапункт, масляная живопись и античная скульптура – Ренат, многие годы поглощённый своей работой, никогда не задумывался о связи подобных вещей. А уж тем более об их значении для развития мира!

То и дело сталкиваясь с неизвестными именами, Ренат обращался к Инфосети и каждый раз удивлялся, как мало он знает – и как много, должно быть, знал его покойный отец! Постепенно текст перестал быть просто скопищем слов. Некоторые представления автора выглядели устаревшими, а чего-то Левин просто не мог понять. Однако главные мысли Шпенглера казались ему живыми и верными. История как наука и её внутренняя логика, история человечества, место России в этой истории – вот что неожиданно увлекло и поразило Рената больше, чем любой из блестяще освоенных им языков программирования.

Мир Левина-младшего расширился до невозможных ранее пределов. Подустав от чтения книг, он обнаружил более лёгкий путь. В сети уже давно существовали виртуально реконструированные миры: Древний Египет, античный Рим, европейское Средневековье… Стоило лишь зарегистрироваться, вооружиться нехитрым оборудованием в виде специальных очков и наушников – и за небольшую плату проводить часы внутри настоящего римского Колизея или на баррикадах Великой французской революции… Нет, это не имело ничего общего с обычными видеофильмами: в этих мирах можно было не просто наблюдать за жизнью людей и любоваться исчезнувшими городами, но самостоятельно выбирать, что делать и куда пойти. Оказаться частью другой эпохи, жить и действовать в ней – полное ощущение реальности!

Мечтой Левина стало создание собственной виртуальной вселенной. И новая встреча с Дэном – Денисом Венгеровым, его бывшим однокурсником, – оказалась поистине судьбоносной. Дэн, основавший крохотную IT-компанию в сочинском технопарке «Сириус», мечтал выйти на бурно развивающийся рынок культурной виртуализации. Иностранные компании к этому категорически не допускались, а своих, делающих настоящие, качественные продукты, остро не хватало.

Не прошло и года, как они собрали команду и, заручившись грантом фонда «Рустория», приступили к созданию первой виртуальной исторической эпохи полностью made in Russia – проекта «Поехали!»

Ренат не мог без трепета думать о том, что идея была его! Это стало их первым, по-настоящему прорывным проектом. Люди готовы были не только виртуально присутствовать на полёте в космос первого человека – героя Советского Союза Юрия Гагарина, но и бесконечно исследовать все детали разработки космической программы, отбора и тренировок космонавтов, строились в очередь, чтобы виртуально покормить Белку и Стрелку! Фанаты создали целое виртуальное сообщество, где, как грибы после дождя, плодились видеоролики, стихи, флешмобы… В память о первой жертве космической эпопеи человечества – собаке Лайке – создали не виртуальный, а самый настоящий тематический парк для детей, а в планетариях и музеях космонавтики выстраивались очереди. После запуска специальной версии на китайском языке на их фирму просто посыпались выгодные предложения.

Спустя несколько лет Денис открыл филиал в Новосибирске и перевёл головной офис в Москву. Это решение оказалось правильным: фантастический контракт, который они заполучили год спустя, требовал личного присутствия в столице как Рената, так и самого Дениса.

«Бомба, ядерная бомба!» – любил повторять Венгеров. И хотя Левину не очень нравилось это выражение, с ним нельзя было не согласиться. Тому, что они сейчас делали, суждено войти в историю. Вернее, выйти из неё!



***



Москва… Наконец-то они в Москве вместе с Евой!

С момента приезда внучки прошло три дня, и Анастасья никак не решалась снова заговорить о том, что так её тревожило. Днём мешало присутствие домработницы, а вечером Ева, придерживающаяся какой-то особой диеты, отказывалась от совместного ужина. Впрочем, давно пришло время выехать в город: они договорились, что девушка разместится в пустовавшей квартире на Чистых прудах, купленной Анастасьей тридцать с лишним лет назад.

Не без некоторого колебания она снова решилась сесть за руль и, тщательно скрывая от внучки, какое напряжение испытывает при вождении, привезла её в центр.

Казалось, изящное здание начала прошлого века не подвластно времени: мраморный пол застелен красным ковром с вензелями, а в лифте пахнет дорогими духами – точно так же, как много лет назад. Анастасья с трепетом приложила карточку к двери, которая вела в её личный уголок старой Москвы.

А вот Ева, кажется, не испытала особых эмоций – а ведь она не раз приезжала сюда ребёнком! Едва взглянув на свою бывшую детскую, когда-то любовно обставленную бабушкой и оставшуюся практически в неизменном виде, девушка бросила свой рюкзак в угол и отправилась в гостиную.

Это помещение сложно было назвать комнатой – скорее художественной галереей. Двухуровневая зала с резными деревянными лестницами, ведущими к импозантным библиотечным шкафам, массивная хрустальная люстра, тяжёлые портьеры – этот храм аристократической роскоши чудом уцелел после Октябрьской революции. Анастасья вложила немало средств, чтобы оснастить квартиру самой современной техникой, но так, чтобы это не бросалось в глаза. Десять лет назад она именно сюда, с трудом получив необходимые разрешения, перевезла из Франции богатую библиотеку своего покойного мужа. Портрет профессора Санти-Дегренеля занял скромное место на одной из стен в глубине помещения, где тон задавали громадные окна и блестящий чёрный рояль, на котором уже много лет никто не играл.

Менеджер Анастасьи уже успел побывать на месте: квартира была тщательно убрана, а на круглом столе с белоснежной скатертью их ждал холодный ужин с бутылкой игристого. Анастасье хотелось сделать каждую встречу с Евой запоминающейся: она снова пеняла на себя, что мало внимания уделяла этой талантливой девочке, так быстро превратившейся в своенравную молодую женщину…

– Сможешь открыть вино? – Анастасья указала Еве на роскошную бутылку: пусть и не французское, это крымское игристое стоило больших денег.

Девушка, пожав плечами, взялась за бутылку, однако не сразу совладала с пробкой. Наконец она поддалась и со свистом отлетела в сторону.

– Браво, дорогая! Без тебя я бы не справилась! – похвалила Анастасья.

– О, это было забавно! – отозвалась Ева. – Странно, но мне никогда не приходилось этого делать. Обычно вино открывает партнёр Бетти. Впрочем, я давно не отмечала с ними зимние праздники…

«Как они могли отменить Рождество? – думала Анастасья. – Всё равно люди продолжают праздновать, даже те, кто давно не считает себя католиками. Глупо, просто глупо!.. И даже слова «отчим» она избегает! Как же нам теперь общаться, ведь я так слаба в этом новоязе?..»

В Восьмой республике давно перестали использовать традиционные термины для определения семейных отношений: формально институт брака был отменён двадцать лет назад. Поэтому «муж», «жена», «отчим», «свекровь» и прочие словечки из прошлого использовались всё реже. Поговаривали и об упразднении «родительских отношений»: борцы на неотъемлемые права детей считали, что их необходимо освободить от ненужной опеки и дать возможность выбирать, с кем жить, ходить ли в школу и чем заниматься в свободное время. Соответствующий законопроект уже готовился. Что бы сказал Наполеон Бонапарт, создатель первого Гражданского кодекса, прочитав «поправки» своих свободолюбивых потомков?

– Что ты собираешься делать завтра? Ах да, у тебя же назначена встреча… Расскажи поподробнее, над чем ты сейчас работаешь? – Анастасья с наслаждением отпила глоток шипящей жидкости.

Игристое вино было приятным на вкус, однако, положа руку на сердце, имело мало общего с французским шампанским, которое она когда-то так любила…

Казалось, вопрос Анастасьи застал Еву врасплох: она медлила с ответом.

На этот раз девушка оделась менее экстравагантно. Свободная чёрная блузка из экошёлка приоткрывала шею, где красовалась новая татуировка – перевёрнутая Эйфелева башня. Тонкие руки рассеянно перебирали бахрому старомодной салфетки, а щедро подведённые чёрным глаза смотрели в сторону, как будто избегая встречи с взглядом бабушки.

Наконец Ева произнесла равнодушным тоном:

– Трансцендентные механизмы опрессии. Я изучаю трансцендентные механизмы опрессии в архитектуре.

– Интересно… И как это расшифровывается? – полюбопытствовала Анастасья.

Ева ответила с неохотой, как будто делая одолжение:

– Если в двух словах – это взаимосвязь архитектуры, политической символики и общественного сознания. Как язык архитектуры и дизайна подавляет рассудок, если выражаться примитивно. В России меня, естественно, прежде всего интересует архитектура тоталитаризма. Советский ампир, символы сталинской архитектуры, скульптура… Поэтому мне так важно попасть в сталинские башни!

– Да-да, кажется, теперь понимаю! – кивнула Анастасья.

– Кстати, спасибо, что помогла с контактами! – продолжала Ева более оживлённо. – Без тебя мне вряд ли дали бы пропуск в высотку МГУ, а я просто обязана туда попасть! Но ты ведь уже не занимаешься своим благотворительным фондом?

– Уже нет… Приглашают только по праздникам…

Анастасья не хотела признаваться, что очень жалела о своей работе: созданный ею фонд прекрасно обходился без неё, а вот она за последние несколько лет почти превратилась в пенсионерку. Ужасное слово!

– А ты, Ева, чем хотела бы заниматься после докторантуры? – задала она вопрос, чтобы вернуться в прежнее русло.

Девушка, положив себе порцию незаправленного зелёного салата, – единственное, что она за все эти дни ела вместе с бабушкой, – лишь пожала плечами, как будто удивлялась её наивности:

– Просто жить.

– Просто жить? – повторила Анастасья.

– Жить и быть свободной, – спокойно произнесла Ева, наконец посмотрев ей прямо в глаза.

Что она имеет в виду? Анастасья едва сдержалась, чтобы не приподнять брови в знак удивления… Нет, она не собиралась сейчас заводить разговор о России, и, пожалуй, не стоило сразу брать быка за рога. Но ведь девочка когда-то была так увлечена своей учёбой!

Ещё десятилетним ребёнком Ева, отданная в специализированную школу в Швейцарии, поражала всех уникальными способностями: не только свободно говорила на четырёх языках – французском, английском, немецком и русском, но и освоила почти всю программу средней школы. В четырнадцать ей уже нечего было делать в женевском учебном заведении, и Анастасье скрепя сердце пришлось отпустить внучку в Париж. Сама она к тому времени решила окончательно перебраться в Россию, поэтому бывала во Франции всё реже. Ева оказалась предоставлена самой себе: мать, никогда не отличавшаяся родительским рвением, с головой ушла в социальный активизм, а с отцом – Габриэлем Санти-Дегренелем – дело обстояло ещё сложнее… Все привыкли, что заботы о ребёнке взяла на себя Анастасья! Ева любила бабушку, однако желания ехать в Россию строптивое юное дарование не выказало. В конце концов дело кончилось «интернатом» – престижным парижским лицеем с отделением круглосуточного пребывания. А последние два года Ева уже училась в докторантуре – небывалый успех для двадцатилетней девушки. И что теперь?

– Да, я хочу просто жить, – словно для большей убедительности повторила она. – Но не так, как все, – веско добавила Ева. – Это не для меня!

– Что именно не для тебя? – решила уточнить Анастасья.

– Я не хочу жить в непробуждённости, – ответила девушка так, как будто речь шла о чём-то само собой разумеющемся. – Ведь я давно пробудилась, понимаешь?

Теперь Анастасья, хотя и весьма смутно, начала догадываться… Да, конечно! «Пробуждённые» – так сейчас называют самых продвинутых. Раньше говорили «крутые», потом – «сознательные», а теперь…

– И, если уж на то пошло, – продолжала Ева всё более оживлённо, – ты предлагаешь мне жить здесь, в этой стране… Но это вряд ли получится! Тем более что я…

Она сделала паузу, как бы раздумывая, правильно ли поступает, рассказывая об этом.

– …Я встала на путь нейтральности! – наконец уверенно произнесла Ева. – Пробуждённость возможна только при достижении гендерной нейтральности. Это необходимое условие. И ты, как моя… родственница, – наконец нашла она нужное слово – «И человек, который тебя содержит», – подумала Анастасья про себя, – имеешь право это знать!

Видя, что бабушка смотрит на неё вопросительно, девушка продолжала:

– Если ты не в курсе, то поясню. Я освобожусь от всех эмоциональных, общественных, физиологических оков. Оковы пола – самые сильные! Без избавления от них свобода невозможна. Каждый может выбрать – страдать или нет. Месячные, перепады настроения, а уж тем более беременность и роды… – Ева выразительно поморщилась. – Пробуждённые имеют право на осознанный выбор! Как мужчины, так и женщины – теперь все могут стать свободными. Свободными по-настоящему!

Анастасья, так и не прикоснувшись к своей порции салата, по-прежнему молчала. Жизнь давно научила её сдержанности в проявлении чувств, даже когда внутри всё начинало клокотать.

И это – результат многолетнего образования в лучших учебных заведениях Франции? Освоения трёх иностранных языков, запойного чтения Канта, Шопенгауэра, Ницше и Гегеля, увлечения Прустом и Феллини? На что ушли все эти годы?!

– Другими словами, я запустила процесс… Я начала процесс гендерной нейтрализации! – уверенно повторила Ева.

– Процесс нейтрализации? – с сомнением в голосе произнесла Анастасья.

– Через год я больше не буду страдать. И больше не буду женщиной!

– Ты… сменишь пол?!

Теперь она уже ничего не могла с собой поделать: даже её сдержанность имела границы.

– Какие глупости! Конечно нет! – с чувством ответила Ева.

– Но…

– У меня вообще не будет пола! – отрезала девушка. – Пол мне не нужен. Я человек, а не биологическая машина! Поэтому я не буду ни мужчиной, ни женщиной. Возможно, сделаю специальную операцию, если захочу. Но это детали. А сейчас мне предстоит большая предварительная работа. Работа с моим сознанием!.. Почему тебя это удивляет? Неужели в этой стране нет нейтралов? – добавила она насмешливо.

Ах вот оно что! В памяти Анастасьи всплыли какие-то молодые люди с бритыми головами, в одинаковых чёрных робах, выкрикивавшие какие-то лозунги… Время от времени они попадали в хронику происшествий. Так вот в чём причина отсутствия у Евы волос!

– Смотри, – продолжала девушка, – видишь?

Она повернула правую руку ладонью кверху и показала запястье, где красовалась татуировка со знаком, напоминающим латинскую N.

– Мне внедрили специальный чип, вот сюда. Скоро включится гормональный и психосоматический процесс. А пока я работаю с моим коучем[8 - Коуч – тренер, наставник. – Примеч. ред.] по нейтрализации… Это необходимо для гармоничной трансформации. В ней нет ничего опасного, у нас это абсолютно нормально. Понимаешь?

Кажется, Анастасья действительно начала понимать, и от этого у неё окончательно пропал аппетит. Сможет ли она сегодня заснуть – вот вопрос! Интересно, знает ли обо всём этом Бетти? Ах, если и знает – ей совершенно плевать! Чип, коуч, психосоматический процесс… А она-то думала спросить Еву, с кем она встречается! Ведь у неё всегда было столько поклонников… Нет, сейчас нельзя раздражаться, нужно держать себя в руках. Иначе девочка закроется, и Анастасья вообще ничего не узнает!..

– Кстати, во французском уже есть местоимение для нейтральных людей – «оn»[9 - Неопределённо-личное местоимение. Может означать: «они», «мы», «он», «она», «оно» и даже «я».]! – продолжала Ева беззаботным тоном. – Не самый хороший вариант, но лучше, чем ничего, правда?




Глава вторая. Ищите женщину




Москва, 2060



«Je n’aurais jamais cru qu’on se rencontrerait, le hasard est curieux, il provoque les choses…» А неплохо пел Азнавур! Аркадий Евгеньевич вспомнил старый хит, недавно перепетый каким-то молоденьким, безликим артистом, больше похожим на девочку, чем на мужчину. «Я никогда бы не подумал, что мы встретимся опять, случай играет с нами странные шутки…»[10 - Вольный перевод первой строчки песни Шарля Азнавура.]

Франция его преследовала. И хотя Фадеев много лет не был в стране, которую прекрасно знал и любил, судьба то и дело преподносила ему какие-то французские сюрпризы. Вот и сейчас… Не успела закончиться очередная летучка по Евразиаде, которую он и сам уже начинал недолюбливать, по-стариковски ругаясь и ворча у себя в кабинете (позволить себе такое при подчинённых он бы не смог), – едва летучка закончилась, как возникла целая куча неотложных дел. Слушания в Сенате, где почему-то обязательно понадобился лично он, документ из МИДа для срочного ознакомления, перенесённый разговор с китайским атташе, а главное – личная просьба президента помочь бывшим товарищам. И здесь как раз замешана Франция – вернее Восьмая республика, будь она неладна!..

Его карьера разведчика давно закончилась, но Фадеев сохранил неплохие отношения с коллегами. На недавнем совещании в Кремле он встретил практически всех – всю верхушку ФСБ и СВР[11 - ФСБ – Федеральная служба безопасности, СВР – Служба внешней разведки. – Примеч. ред.]. Обсуждалась Евразиада – и не только. Президент имела основания беспокоиться, и Фадеев, входивший в негласный круг доверенных лиц, разделял её озабоченность.

Естественно, «холодный мир» с Трансатлантикой сложно было назвать спокойным. Лишь внешне смирившись с укрепившимися позициями России, а также её стратегическим союзом с Китаем, западные элиты напряжённо выжидали момент для нового удара. Хорошо знающая историю президент Леонова, за миловидной внешностью которой скрывался стальной характер – недаром её прозвали русской «железной леди»[12 - «Железной леди» советские журналисты называли премьер-министра Великобритании Маргарет Тэтчер (1925—2013). Впоследствии это прозвище стало её визитной карточкой во всём мире. – Примеч. ред.], – не склонна была недооценивать противника, а точнее противников. Их по-прежнему было слишком много. И несмотря на множество внутренних проблем, никто из них не сложил оружие!

Восьмая республика – новое официальное название Франции, за полвека сменившей уже три политических режима[13 - Пятая республика – название текущего политического устройства Франции, созданного генералом де Голлем.], – давно не играла роли в глобальной политике. Но именно там неожиданно возник «рассадник заразы», как метко выразился один из резидентов. Когда-то отношения Франции и России, основанные на памяти Антанты и советско-французского сближения при де Голле, складывались неплохо. Однако трансатлантическая пропаганда сделала своё дело: в Восьмой республике, ослабленной затяжным гражданским противостоянием, стали появляться вредоносные антироссийские ячейки. Это было нечто новое и неприятное прежде всего своей аморфностью и неуловимостью. В оперативных материалах время от времени всплывало загадочное, мало кому понятное название: TERRALIBRA. След этих людей обнаруживался то тут, то там, однако никто толком не представлял, кто и что за этим стоит.

Ясно было одно: некая структура, подобная невидимому глубоководному спруту, протянула свои щупальца к России. Это означало, что Евразиаду ждут дополнительные сложности: для срыва Игр будет использовано всё, абсолютно всё – от самых грязных до весьма утончённых методов.

Президент обратилась к Аркадию Евгеньевичу не просто так: она знала его как опытного франковеда, тонкого любителя и ценителя Франции. Впрочем, теперь это уже была совсем другая, чуждая и малопонятная Фадееву страна… Чего стоило одно название! Придумать такое только из соображений политической корректности, чтобы не обижать тех, кто не считает себя французами… Что произошло с этим миром?

«Да, Douce France[14 - «Нежная Франция» – название песни Шарля Трене о «старой доброй Франции».] уже нет… – с лёгкой ностальгией думал Фадеев. – Что осталось от страны Шарля Трене? Практически ничего… Сколько же я там не был? Лет тридцать точно. Интересно, а как поживает моя мадам Беккер? Моя Настя? Ведь ей семьдесят с лишним, она на семь лет старше меня… А вдруг… Вдруг её уже нет в живых?»

Эта мысль не понравилась Аркадию Евгеньевичу. В уме он представлял всех своих женщин – а их было немало – такими же свежими и прекрасными, какими они заключали его в объятия. И Анастасья Беккер в воспоминаниях Фадеева по-прежнему оставалась рыжеволосой, темпераментной и живой, как тридцать лет назад… Да, они встретились уже немолодыми, но любили друг друга как двадцатилетние! И что ей помешало выйти за него замуж? Не многие из его женщин годились на роль жены, а она была из тех, кто блестяще справился бы с этой миссией… Может, посмотреть, есть ли у неё сейчас профиль в Инфосети?.. Нет, зачем?

Впрочем, времени для ностальгирования не было: внимательно ознакомившись с переданными ему материалами, Аркадий Евгеньевич принялся размышлять на более серьёзные темы… Как будто России не хватало официального противодействия Трансатлантического союза! Конечно, там возмутились, что их собственные спортсмены, наплевав на запреты, подали заявки для участия в Играх. Будут представлены практически все страны – пусть и не под официальными флагами, но всё-таки! Естественно, трансэлиты, как обычно, брызжут слюной… Но TERRALIBRA? Что нужно этим проходимцам?..

«Анализ рисков и угроз» и «стратегия безопасности» – сделал Фадеев пометки в своём коммуникаторе. Сообщение автоматические зашифровалось – как и всё, что он писал. По старой привычке Аркадий Евгеньевич не доверял никому, даже самым близким. «Доверяй, проверяй и всё равно никому не верь» – таков был его личный, проверенный годами девиз.



***



– Нивелировать эмоции, Ева, нивелировать…

Голос Дэлла по специально выделенному каналу звучал, как обычно, сдержанно и уверенно. Они всегда разговаривали на английском, хотя коуч по нейтрализации уже много лет жил в Париже и в совершенстве владел французским.

– Мне кажется, это всё из-за чипа. Иногда я полна решимости, мне всё кажется возможным – да, как красота чистого разума, о которой писал Кант. Но иногда… – Ева не хотела казаться слабачкой, но чувствовала, что никогда не достигнет уровня сознания своего ментора и – в прошлом – первого любовника. – Иногда мне страшно. Я в другой стране. Да, я говорю на их языке, но для меня всё это чужое… Даже несмотря на Анастасью.

– На тебя не должно действовать ничего! Москва, Пекин, Дели, что угодно… Анастасья для тебя – просто человек, не более. Она пытается манипулировать, стараясь развить в тебе чувство вины. Но на самом деле ты никому ничего не должна. Никому! Ты имеешь право идти по своему пути. Это единственная настоящая свобода!

– Да, Дэлл… Скажи, а ты можешь связать меня с доктором Суонни? Мне кажется, что чип…

– Ева, чип – это лишь малая часть твоей новой жизни. Давно доказано, что никакие хирургические и медикаментозные вмешательства не дадут результат, если ментально человек не хочет достичь нейтральности.

Внезапно связь прервалась: изображение Дэлла застыло, а звук исчез. Это случалось всё чаще: самым продвинутым выделенным каналам сложно было тягаться с российской системой цифровой защиты. «Умные фильтры», прозванные Трансатлантикой железным занавесом, работали неплохо, но, к счастью для Дэлла и ему подобных, всё же давали сбои. Прошло несколько минут, прежде чем удалось восстановить связь.

– Ты повторяла упражнения? – задал Дэлл свой традиционный вопрос.

– Не все, – честно призналась Ева.

Подготовка к намеченному визиту в Московский университет на Воробьёвых горах – одну из самых знаменитых сталинских высоток – так её вдохновила, что она провела несколько дней, целиком погрузившись в своё исследование.

– Я жду от тебя еженедельные отчёты со всеми подробностями. Ты знаешь, как это важно для меня. И для всех нас!

– Но я же записала несколько видео… – начала Ева.

На самом деле она немного схалтурила: в последнее время её мысли были заняты другим.

– Я должен быть в курсе всего: что ты делаешь, с кем встречаешься, что чувствуешь, какие мысли это вызывает… Кстати, ты уже связалась с локалами?

– Дэлл, мне кажется, я не справлюсь… – попыталась возразить Ева. – Моя программа и так перегружена. Нет, правда, это не моё! Понимаешь, русские нейтралы очень странные… Мне кажется, они не до конца понимают концепцию нейтрализации… Некоторые просто хотят сделать бизнес на своих сексуальных предпочтениях, вот и всё! А я…

– Хорошо, я напишу тебе инструкции, – смилостивился Дэлл. – Следуй им, и всё будет в порядке! От этого зависит успех твоей новой жизни. Ты слишком умна и чрезмерно эмоциональна… Но это поправимо. Ты знаешь, какой путь прошёл я сам. Перечитай вторую главу «Деконструкции пола» Элона Масска – все ответы там…

Казалось, Дэлл хотел проникнуть сквозь экран силой своего гипнотического взгляда. Его глаза порой меняли цвет и приобретали особый металлический блеск: ещё в детском возрасте он ослеп, и ему установили специальные визуальные протезы, заменившие естественное зрение, которыми он мог управлять. Сейчас взгляд Дэлла отливал изумрудным: он приберегал это для исключительных случаев.

– Я сделаю всё, что ты скажешь! – заверила его Ева. – Все мои силы направлены на это. Но иногда я чувствую, что не до конца пробудилась… Нет, я не колеблюсь! Просто бывают моменты, когда я всё подвергаю сомнению! Абсолютно всё!

– Ева, твоя сила – внутри тебя. Ты знаешь свою цель и должна идти к ней!

– Но чип…

– Забудь про чип! Всё в твоей голове! А теперь займись духовной практикой. Ты знаешь, как это важно. Каждый шаг приближает тебя к цели! Я верю в тебя!

С этими словами, не прощаясь, мудрый коуч отключился, и перед Евой остался чёрный и гладкий, как ледяное озеро, экран.



***



«Москва… как много в этом звуке…»[15 - Москва… как много в этом звуке / Для сердца русского слилось! (А. С. Пушкин, «Евгений Онегин», гл. 1, строфа 36.) – Примеч. ред.]

Кажется, Ева где-то слышала такие стихи. Она приезжала в этот город много раз, ещё ребёнком. Однако сейчас вдруг почувствовала робость, почти физический дискомфорт… Широкие улицы, на которых по-прежнему было много электромобилей, контрастировали с центром Парижа, давно превратившимся в большую пешеходно-велосипедную зону. Сочетание разных архитектурных стилей, сложная городская планировка, яркие маковки православных храмов, сам масштаб старинного и в то же время молодого, бурлящего жизнью города – всё это делало Москву неприступной, непонятной и немного пугающей.

Беспилотное такси, промчав её по Ломоносовскому проспекту, остановилось у въезда в охраняемую зону – бывшую территорию Московского университета.

Ева знала, что весь комплекс МГУ давно переехал в гигантский наукоград в ста километрах от столицы. А исторический ансамбль, как и все сталинские высотки, было решено полностью модернизировать. Проект «Живая история» через несколько лет превратит главное здание МГУ в крупнейший в мире Музей науки, здание Министерства иностранных дел на Смоленской площади – в Мировой центр русской культуры, а дом на Котельнической набережной – в самый большой в мире театральный комплекс. Единственным исключением оставалась гостинца «СССР» (бывшая «Украина»), в которой планировалось размещать гостей Евразиады. Все исторические объекты решили самым тщательным образом виртуализировать – то есть сохранить в виде реконструированных и объёмных цифровых миров.

«Интересно, почему здесь такая слабая охрана? – подумала Ева, предъявив паспорт на пропускном пункте единственному человеку в форме. – Ах да, периметр безопасности…»

Конечно, здесь тоже использовали то, что так хорошо работало в Париже. «Приоритетные» (читай: криминальные) районы на севере французской столицы пять лет назад заключили в специальный периметр безопасности, пересечь который вне пропускных пунктов не представлялось возможным: заграждение было оснащено новейшей высокоэффективной технической системой. Это защищало жителей центра от экстремистов, постоянно совершавших налёты на благополучных сограждан. Злопыхатели тут же окрестили эту конструкцию Парижской стеной, в память о Берлинской, существовавшей в годы холодной войны.

Оказавшись в полном одиночестве на совершенно безлюдной территории, да ещё под неприятно моросящим дождём, Ева немного растерялась. Хорошо, что она догадалась надеть шапку: было совсем не жарко! Человек, который должен её встретить, ещё не пришёл. Стоит ли звонить самой? Наверное, пока не нужно…

Девушка хорошо видела импозантное сероватое главное здание со шпилем, увенчанным красной звездой: спутать его с чем-либо было невозможно. Кругом возвышались похожие по стилю невысокие корпуса, окружённые убранными в осенние цвета деревьями. Навигатор на её коммуникаторе не включался – по-видимому, здесь специально глушили сигнал. Жаль, сориентироваться самой не удастся!

В этот момент Ева увидела приближающийся силуэт: коренастый мужчина с большим синим зонтом быстро шагал по направлению к ней. Всё ближе, ближе…

– Простите, вы – Ева? – осведомился человек с зонтом, остановившись в нескольких метрах от неё, как будто не решаясь подойти ближе.

– Да, – решительно сказала она и шагнула вперёд.

Всё в одежде незнакомца казалось довольно заурядным: свободная серая куртка старого фасона, словно с чужого плеча, шерстяной шарф, перчатки. Шапки на нём не было, и Ева сразу отметила нечто необычное для мужчины из России: вьющиеся волосы до плеч – причёска, которая ему очень шла. Светлые глаза, тёмно-русые волосы, широкое, довольно открытое лицо – пожалуй, очень русское. Да, определённо русское!

Ева сомневалась, нужно ли здороваться за руку. Она знала, что в России по-прежнему использовали такой тип приветствия, однако делать это под дождём казалось глупым.

– Меня зовут Ева Берже. А вы…

– Я – Левин. Ренат Левин, – представился он, казалось, без особого энтузиазма. – Вы не слишком долго ждали? Меня отвлекли на охране. Может быть, возьмёте зонт?

Отказавшись, Ева последовала за новым знакомым.

Несмотря на непогоду, суровая красота зданий и классическая организация пространства показались ей чем-то знакомым. Пожалуй, слегка напоминает Париж – как если бы их столицу растянули в пространстве на половину региона Иль-де-Франс.

Миновав корпус физического факультета (это было единственное пояснение, которое Ева получила по пути), они молча добрались до входа в главное здание.

Казалось, этот русский вообще старался не смотреть на неё. Своеобразный тип! А ведь он довольно молодой, наверное, тридцать с небольшим…

– Я могу снимать – то есть фотографировать? – спросила Ева, оказавшись на уже знакомой ей по Инфосети широкой монументальной лестнице.

– Конечно. Но внутри есть некоторые ограничения. Впрочем, это больше касается архивных данных… Ведь вы хотели посмотреть чертежи, старые снимки?

– Да, очень хотела бы! – подтвердила Ева. – Но особенно хочу максимально изучить само здание, изнутри.

– Ясно… – обречённо произнёс Ренат. – Учтите, у нас на это будет не больше часа… К сожалению, я занят, – добавил он поспешно, чувствуя свою невежливость и полное неумение общаться с иностранцами, а уж тем более с иностранками.

– О, я постараюсь всё делать быстро, – заверила Ева и, миновав очередной пункт досмотра, последовала за своим немногословным экскурсоводом.

Ренату всё меньше нравилось порученное ему мидовское задание: он ощущал себя крайне неуютно из-за присутствия этой худой мрачноватой девушки, постоянно буравящей его своими странными тёмно-карими глазами. Он сам не знал, в чём было дело: то ли в её едва уловимом французском акценте, то ли в особенном, каком-то закрытом выражении лица, то ли в том, что он уже много лет избегал женщин – не потому, что имел другие пристрастия, а просто потому, что так казалось проще и спокойнее… Как бы там ни было, Левин мечтал отделаться от неё как можно скорее.

– Вот это когда-то называлось «шайбой», – сказал Ренат, когда они оказались в знаменитом круглом фойе на первом этаже.

– Шайба… – с сомнением повторила Ева. – Это как в хоккее, правильно? Хорошо, что здесь включили свет.

– Да уж, включили – и хорошо… – немного невпопад отозвался он.

Договориться с немногочисленной технической группой обслуживания здания оказалось непросто: они и сейчас не до конца понимали, что вообще Левин и его команда делают в этом подлежащем реставрации гиганте.

– Хотите посмотреть актовый зал? – спросил Ренат, когда они поднялись по широкой мраморной лестнице и остановились перед скульптурой Менделеева.

Конечно, Ева очень хотела туда попасть!



***



Отторжение и ненависть – именно это ожидала почувствовать Ева, оказавшись в святая святых МГУ – импозантном актовом зале.

Тоталитаризм, репрессии, насильственная коллективизация, бесчеловечная индустриализация – всё это, тщательно изученное ещё в швейцарской школе, не могло не вызывать у неё отвращения. Штудируя исторические книги и онлайн-курсы, Ева навсегда впитала отвращение к советскому тоталитаризму как к самому ужасному проявлению несвободы. Вопрос, который давно её мучил, – как и почему это продолжалось столько лет, а миллионы граждан безропотно сносили идеологические издевательства? Учитывая высокий уровень образования в СССР, достижения технической мысли, ядерную программу, богатую культурную жизнь!

Стоящий перед ней человек, такой неприветливый и избегающий её взгляда, тоже казался ей одним из тех людей – исследователей, продолжавших дело зашоренных советских бедолаг.

Да ведь даже Анастасья не понимает всего ужаса российской истории! Как она может жить в этой стране? И ещё требовать, чтобы она, Ева, сюда переехала?! Да лучше умереть от рук зачинщиков французской интифады, чем оказаться в этой клетке!..

Однако, стоя вместе c Ренатом посреди гигантского, ярко освещённого актового зала, своим мощным великолепием способного затмить Версаль и Гран-Пале, Ева испытывала противоречивые чувства. Это было по-своему красиво! Очень красиво!

Она могла бы долго любоваться белым потолком с падугами и розетками, массивными латунными люстрами с молочно-белыми рожками, колоннами, роскошная лепнина которых превосходила все греческие ордера. Настоящий шедевр советского ампира – не зря об этом месте говорили именно так!

– А что это там – мозаика? – Ева указала на массивное, во всю стену, цветное панно за президиумом.

– Да, совершенно верно. Уникальное мозаичное панно. Автор, кажется, Павел Корин. Давайте подойдём поближе… Надо попросить, чтобы включили дополнительное освещение… Сейчас позвоню!

– Какие мощные флаги! – заметила Ева, не преминув заснять всё на свою мини-фотостанцию.

– Знамёна победы, – пояснил Ренат. – Знамёна победы СССР во Второй мировой войне. У нас, как вы знаете, это Великая Отечественная.

– Да-да. У вас – да… – протянула Ева.

– Знаете, я очень хотел бы, чтобы появилась наша, русская, виртуальная вселенная, посвящённая Второй мировой, – неожиданно для самого себя добавил Ренат, которого задел её пренебрежительный тон. – Есть «Пёрл-Харбор», но вы же понимаете, это не то… Обязательно нужно сделать «Сталинградскую битву». Это моя личная мечта!

– Да, но ведь Вторая мировая – прежде всего столкновение двух бесчеловечных режимов! – с авторитетным видом заявила Ева, но тут же осеклась. – Да, я знаю, здесь на это смотрят иначе! – поспешила добавить она: как-никак, обижать этого типа не следовало.

Однако Ренат, наконец посмотрев на неё в упор своими светлыми, ясными глазами, уверенно продолжил:

– Для нас, русских, эта война была прежде всего борьбой за жизнь и свободу! Знаете, если бы здесь присутствовал мой отец, который был историком, он поспорил бы с вами на безупречном французском!

– Как, ваш отец говорил по-французски? – удивилась Ева.

– Да, он учился в Париже… И даже опубликовал несколько книг на французском языке… Увы, я не обладаю глубиной его познаний. Я всего лишь программный архитектор, увлекающийся историей…

– Да, расскажите, пожалуйста, что здесь делаете сами вы… то есть вы сами, – поправилась Ева.

Так и не согревшись в неотапливаемом здании, она решила всё-таки снять bonnet – свою шапку. Действие произвело эффект.

– Что? – оторопев, переспросил Ренат, уставившись на её абсолютно голую голову.

– Так кто вы по профессии и что здесь делаете? – повторила Ева, начиная раздражаться от его изумлённого взгляда.

– Давайте поговорим об этом наверху! – Ренат неуверенно глотнул воздуха и отвёл глаза от своей гостьи. – На нашей базе, как я её называю. Пойдёмте, я покажу, где лифт. А по пути можем посмотреть ещё на несколько мозаик – но, кажется, это будет Дейнека.



***



Лёд растаял…

Час спустя Левин уже не думал о бритой голове, мешковатой чёрной одежде и странных манерах француженки. В конце концов, такая у них мода, что поделаешь! Да и у нас так ходят. Но как можно испортить собственную красоту? Ведь у неё тонкие, редкие черты лица! Совсем не похожа на этих современных дур с бесформенными фигурами и бессмысленными взглядами…

Теперь они находились в бывшем помещении геологического факультета на восьмом этаже. Когда-то великолепно оснащённые кабинеты определённо требовали ремонта: деревянные панели потускнели и покрылись пятнами, кое-где были разбиты стекла, а деревянный паркет потрескался и местами вообще отсутствовал. Но всё это чем-то понравилось Ренату, и он попросил устроить здесь временное пристанище – место, где он мог без помех работать над своим проектом.

– «Советский МГУ» – целый виртуальный мир, где можно будет послушать лекции, посмотреть на самое настоящее заседание учёного совета, прогуляться по жилому корпусу с первого до последнего этажа. Ведь это был целый город – с бассейном, профилакторием, поликлиникой, почтой… Будет доступна даже лестница внутри шпиля! Даже технические помещения! Ничего подобного никто никогда не делал. Поэтому наш проект выбрали для программы Евразиады – это, конечно, не футбол и не теннис, но там будет ещё много всего: не только спортивные соревнования, но и обширная культурная программа…

Ренат сам не ожидал, что будет с таким воодушевлением рассказывать о своей работе. Уже полчаса прямо заливался соловьём!

– Кажется, я видела что-то подобное… «Поехали!»… Про Юрия Гагарина.

– Да, это сделали мы… Наш первый большой проект.

– Правда? Потрясающе!

– Да, спасибо искусственному интеллекту. Впрочем, у нас очень толковая команда, хотя и не такая большая… Конечно, помогают музейные работники, историки, киношники… Правда, с ними довольно сложно, я не привык общаться с творческими людьми… Да и вообще предпочитаю трудиться в одиночку, если честно. Но здесь это невозможно… Впрочем, мы уже практически закончили. Скоро переезжаем в другую высотку, на Смоленской – это наш следующий проект…

Ренат сам не до конца понимал, почему так разоткровенничался. Ева слушала его очень внимательно, слегка наклонив голову, и пока он пытался донести до неё всю сложность и одновременную красоту их работы – на стыке сложнейших информационных технологий и уникальной исторической реконструкции, – она не сводила с него глаз и понимающе кивала. Но внезапно девушка его перебила:

– Ренат, простите… Ведь вы разрешите мне посмотреть архив? А может, я смогу получить доступ?

– Боюсь, что нет. Я и сам его с трудом получил. Но посмотреть прямо здесь можете. Что вас интересует?

– О, всё, что касается внутреннего и внешнего оформления. Я ищу символы тоталитаризма…

– Символы тоталитаризма? Неужели кого-то на Западе это до сих пор интересует? – не удержался Ренат.

– А вас это удивляет? На самом деле я сама выбрала тему. И интересуюсь не столько тоталитаризмом, сколько символами политических систем в архитектуре в целом. Как политическое доминирование выражается в языке камня и бетона – так, наверное, можно выразиться?

«А девочка с головой. И как хорошо, красиво говорит по-русски! Многие сейчас вообще изъясняются междометиями… – подумал Левин, невольно косясь на экзотическую причёску. – Да уж, голова… И зачем она такое с собой сотворила?»

В этот момент Ева, за неимением современной мебели сидевшая в низком кресле советского образца, положила левую руку на подлокотник, и ткань лёгкой блузки обнажила тонкое запястье. На нём отчётливо виднелась татуировка с хорошо знакомым Левину символом элементарной частицы.

«При чём тут нейтрон? – с удивлением подумал Ренат. – Неужели она ещё и ядерную физику изучает?..»



***



Пока Ева, сидя за специально выделенным ей мегаэкраном, погрузилась в архивные снимки и видео, Левин тщетно пытался сосредоточиться на работе.

Команда Георга, которого все звали Жориком, снова завалила тестовый прогон, а времени до презентации проекта оставалось в обрез. И всё же Ренат был настолько заинтригован, что, сидя в своём закутке, не мог удержаться и пальцем нарисовал на экране символ, увиденный на руке гостьи. На дисплее тут же высветилась дюжина пояснений. В одном из них Ренат с удивлением обнаружил несколько фото молодых людей неопределённого пола в чёрном и с бритыми головами. «Нейтральное движение» – гласил заголовок статьи. Нажав «Прослушать», Левин поставил звук в своих наушниках на минимум и убрал изображение с экрана: он сгорел бы от стыда, если бы эта француженка ненароком заметила, что он ищет в Инфосети!

«Нейтральное движение – философско-политическое течение, зародившееся в США в середине две тысячи сороковых и набирающее всё большую популярность в странах Трансатлантического союза. Идеология нейтралов, заимствовавшая некоторые идеи у феминизма девятой волны и неолиберализма тридцатых, а также у движения чайлдфри, заключается в борьбе за создание условий для полового самоопределения всех людей вплоть до полного отказа от пола путём психологического, медикаментозного и хирургического воздействия… Нейтралы также борются за гендерно нейтральное воспитание детей и обеспечение им свободы выбора во всех сферах… Символ движения – знак нейтрона, элементарной частицы, не обладающей ни положительным, ни отрицательным зарядом. При этом представители движения отрицают какую-либо связь их символики с прекращённой в 2049 году программой США по созданию нейтронного оружия нового поколения…»

Дойдя до этого места, Ренат отключился.

«Чёрт, эти наши «умные фильтры» вообще работают, или это всё полное фуфло? Если такие вещи спокойно пишут в русскоязычных энциклопедиях!»

И всё же он решил на досуге расспросить Дениса об этих нейтралах: уж он-то, любитель тусовок и виртуальных знакомств, наверняка знает о них всё.



***



Этого просто не может быть!

Ренат, только что закончивший свою работу и вернувшийся к гостье, обескураженно смотрел на экран, за которым работала Ева. Вместо специально отобранных для неё архивных материалов перед ним предстала их бета – бета-версия проекта, ещё совсем сырая, но уже вполне рабочая!

Девушка уверенно продвигалась внутри главной, парадной столовой МГУ – с квадратными колоннами с лепниной и роскошными круглыми люстрами. Вот она застыла у раздаточной линии с аппетитными пирожками. Каким образом ей удалось подключиться?

– Как вы туда попали?! – почти с яростью произнёс он, едва придя в себя. Доступ с этой рабочей станции ещё два месяца назад был отключён!

– О, извините, – совершенно невозмутимо произнесла Ева. – Чистая случайность, само открылось. Впечатляет! Это и есть ваш суперпроект?

«Кто разрешил ей туда лазить? Почему она сразу не спросила, можно ли это смотреть?» Все вопросы, которые хотел задать Ренат, застыли у него в горле: экзотический вид этой самоуверенной особы просто выводил его из себя. Наконец он перевёл дух и залпом проговорил:

– Но… Вы же понимаете, что никто не давал вам разрешения! Нет, это поразительно! Вы говорите по-русски лучше меня и… Даже не спросили, можно это открывать или нет?!

Ева, оторвав взгляд от экрана, теперь смотрела на него в упор, и ему были отчётливо видны её длинные, нежные ресницы.

«Какие-то детские… Хотя в пропуске указано, что ей двадцать», – почему-то подумал Левин. Ему мгновенно стало неудобно за свою вспышку гнева. К тому же он быстро вспомнил, что три дня назад действительно самолично сделал доступ к бете на этой станции для их специалиста по звуку. Как можно было забыть?

– Я… Ренат, правда, я сожалею! – искренне произнесла Ева. – Я сейчас всё закрою. В любом случае я посмотрела совсем немного. А вы были так заняты… Поэтому я ничего не сказала, просто не успела!

Ренат даже покраснел от смущения: теперь ему казалось, что во всём виноват он один. Хотя, чёрт побери, как она всё-таки открыла бету? Да, он мог бы заранее проверить все коды доступа. Но, в конце концов, ничего секретного там не содержалось: это только картинка, а программная система надёжно защищена. Что из того, что она посмотрела пару сцен – на самом деле сущая ерунда!

– Знаете… – немного смущённо сказал он, желая поскорее загладить свою вину. – Хотите увидеть ротонду – самый верхний этаж? Там есть смотровая площадка. Правда, уже поздновато, зато ветер стих и небо ясное. Можем застать закат, если повезёт!

– О, конечно! – обрадовалась Ева. – И ведь это уже практически шпиль? А можно попасть внутрь? Внутрь шпиля?

– Это нам вряд ли удастся. Но мы будем прямо под ним. Пойдёмте… Ведь высоты вы не боитесь?

– Совершенно не боюсь… Пошли! – Ева уверенно встала и подхватила свой небольшой рюкзак.

В лифте, поднимаясь на тридцать первый этаж, Ренат, хотя и упорно старался, не мог время от времени не смотреть на Еву. Рукав куртки, которую ей пришлось надеть из-за слабого отопления в здании, теперь полностью скрывал таинственный знак. Зато он разглядел ещё пару маленьких татуировок на тонкой, как будто немного вытянутой шее. Чёрт, ведь это из-за странной причёски, вернее её отсутствия, шея могла казаться длиннее! Нет, просто он не в состоянии понять современную молодёжь – как-никак пятнадцать лет разницы… Другая эпоха!



***



Всё сразу пошло не так.

На смотровую Левин решил не ходить: хотя с восьмого этажа всё казалось безмятежным, наверху стало очевидно, что поднялся ветер. Знаменитая ротонда – роскошный двухуровневый зал с белыми колоннами и красной звездой под куполом – смотрелась торжественно и тревожно в скудном свете осеннего заката.

– Надо включить дополнительное освещение, – предложил Ренат. – Сейчас – только съёмочное…

– Не думаю, – возразила Ева. – В этом сумраке есть свой шарм! Мы с вами сейчас как будто под куполом храма, не правда ли? Чувствуется – как это сказать? – церковная атмосфера… Знаете, это роднит тоталитаризм с религией. Да, ведь они хотели заменить религию верой в коммунизм! Или как там говорили – светлое будущее? – с энтузиазмом добавила она.

«Не стану спорить! – решил Левин. – Всё равно будет думать то, что захочет. У неё своя религия. Хотя она вряд ли в этом признается!»

– А звезду вы заметили? – лишь осведомился он.

Ренату очень нравилась именно эта деталь: композиция под куполом ротонды напоминала о башнях московского Кремля. Однако сейчас и это не радовало…

Левину неожиданно стало не по себе: он начинал жалеть о том, что сам, по своей воле, затеял эту авантюру, ведь Ева могла спокойно уйти домой ещё час назад! Он почему-то вспомнил, что сейчас в штабе на первом этаже осталась лишь пара охранников – самые тупые из всех… Вот возьмут и не выпустят их позже положенного времени! А его коммуникатор, как назло, отрубился ещё в лифте.

– У вас есть связь? – спросил Ренат у Евы, когда они направились к небольшому лифту, чтобы подняться на второй этаж ротонды.

– Нет, не работает, – сокрушённо заметила Ева, проверив свой коммуникатор. – Это из-за мер безопасности?

Ренат так и не успел ни сформулировать ответ, ни нажать кнопку вызова лифта.

Это началось!



***



Первое, что они увидели, был медленно съезжающий в их сторону стул.

Он то скользил, то дёргался, как будто кто-то ради забавы тянул его за привязанную ниточку. Затем в арках второго яруса закачались и захлопали створками старинные шкафы. И наконец они с ужасом осознали, что тоже двигаются – вернее, двигался пол у них под ногами. Или это качались стены?

– Что это? – в ужасе произнесла Ева, но её слова утонули в шуме падающей мебели: часть деревянных шкафов в арках второго яруса не устояла.

– Землетрясение, Ева… Это землетрясение! – наконец сказал Ренат, тщетно пытаясь одновременно ухватиться за что-нибудь и удержать свою спутницу.

– Но… Ведь здесь не бывает землетрясений… – наконец выговорила девушка.

Она, охотно ухватившись за протянутую руку Рената, с ужасом смотрела на раскачивающиеся занавески и танцующие стулья, а её лицо выражало полную растерянность.

– Пошли, быстрее! – торопил Ренат.

Нужно было поскорее найти более безопасное место, чем то, где они находились: зал лектория, оставленный специально для их проекта, изобиловал мебелью и другими опасными предметами. Нет, надо срочно выбираться отсюда! Неужели она этого не понимает?

Пока, по всей видимости, были довольно слабые колебания, но они находились на высоте немногим меньше двухсот метров, и всё ощущалось сильнее… На лифте спускаться нельзя! Открыта ли дверь на лестницу?..

Чувствуя, что девушка, оцепенев от ужаса, не способна двинуться с места, Ренат без церемоний потащил её к выходу. Стараясь не натолкнуться на массивные колонны, они с трудом преодолели это небольшое расстояние. К счастью, дверь была открыта. Не успели они прошмыгнуть на лестницу, как за их спинами раздался грохот: на место, где они стояли пару минут назад, что-то рухнуло. «Наверное, портьера, – подумал Ренат. – А может, что-то ещё… Да какая разница!»

Неужели это возможно?.. Оказаться на самой верхотуре в момент, когда случилось то, что в этой сейсмической зоне происходит раз в десятки, если не в сотни лет!

Очевидно, в этот день они оказались совершенно одни в пустом здании: никто из команды Левина сегодня не пришёл, большая часть работы на месте уже была сделана. Немногочисленная охрана, всецело полагающаяся на автоматические системы безопасности, теперь сидела только внизу, и наверняка они уже выбрались наружу – если ещё не напились и вообще были в состоянии это сделать!

– Скорее, вниз! – скомандовал Ренат, видя, что Ева снова застыла на месте. – Мы не может просто стоять здесь. Надо спускаться!

– Нужно находиться в дверных проёмах, – упрямо пробормотала девушка, прижавшись к стене. – Нас так учили…

Какая нахалка! Она и здесь собирается демонстрировать свои знания?

– Ну-ка, живо, пошли! – скомандовал Ренат, сам удивляясь своему тону. – Здесь слишком высоко, разве вы не понимаете?! И столько всего валяется! Например, наш реквизит…

В подтверждение его слов прямо на них полетел один из манекенов, стоявших на верхней площадке. Они едва успели увернуться – и сразу же отключилось освещение… Хорошо ещё, что на этой лестнице были окна[16 - Лестницы Музея Землеведения (24—31 эт.) отличаются от тех, что расположены в основной части здания (где они находятся внутри и не оборудованы окнами).], что, впрочем, не делало её более безопасным местом.

Едва сдержав крик, Ева сама бросилась к Ренату и потянула его вниз:

– Да, скорее! F…ing hell![17 - Нецензурное выражение, которое можно перевести с англ. как «чёрт побери!».] – добавила она по-английски. – Сколько же здесь этажей?..

…Казалось, это будет продолжаться бесконечно. Лестница, по которой они бежали, раскачивалась точно так же, как всё остальное. Ренат ни на секунду не выпускал руку Евы, и они, цепляясь за перила и периодически отбрасываемые в сторону, медленно двигались вниз. Нельзя было приближаться к окнам: старинные стёкла могли в любой момент вылететь. Дальше предстояло перейти на другую лестницу, вообще без окон, поэтому надежда оставалась только на фонарь коммуникатора.

– Я больше не могу, – прокричала Ева сквозь окружающий грохот: по-видимому, остатки мебели продолжали хаотично двигаться по зданию.

Увидев, что они достигли десятого этажа, Ренат затащил её в нишу у дверного проёма:

– Кажется, колебания теперь слабее, нет?

Ева, в отчаянии прижавшись к стене, смотрела на него с совершенно детским, каким-то первобытным ужасом. Со своими чрезмерно ярко подведёнными глазами, в свете фонарика, она казалась участницей детского спектакля, всерьёз напуганной выходкой главного злодея.

– Да, уже не так шатает, – сам себе ответил Ренат, не уверенный, для кого он это говорит: для неё или для себя. – Может, это оттого, что мы ниже? Давайте передохнём… Теперь будет легче!

Девушка отвернула голову, как будто застыдившись, но он успел заметить слёзы… Сколько она ни сдерживалась, струйки чёрной подводки так и текли по щекам.

«Да уж, есть от чего… – подумал Ренат. – Это тебе не разглагольствовать о тоталитаризме!»

– Ничего, ничего… Прорвёмся! – вслух сказал он, чтобы её ободрить.

Ещё один толчок отбросил его на Еву; импровизированные объятия продлились пару секунд, а затем он снова отлетел в сторону. Нет, надо как можно скорее идти дальше!



***



Они, продолжая держаться за руки, стояли на пронизывающем ветру посреди пустынного сквера.

Где-то впереди, в темноте, угадывалась знаменитая смотровая площадка. Временами земля под ногами снова ходила ходуном, а осенний холод пробирал до костей. Однако чувство облегчения перекрывало все остальные эмоции: они наконец-то выбрались из этой гигантской ловушки! К счастью, Левину было известно о специальном аварийном выходе, и таким образом они оказались на улице быстрее, чем если бы вышли обычным путём.

– Похоже, толчки усиливаются, – заметил Ренат. – Давай отойдём подальше!

В процессе утомительного спуска они, не сговариваясь, перешли на «ты». Впрочем, сейчас такие мелочи не имели значения. Ренат и Ева оказались совершенно одни посреди этой огромной законсервированной территории: он не сомневался, что все техники и охранники уже сбежали куда подальше. Связь не работала, их коммуникаторы беспомощно мигали, тщетно пытаясь найти сигнал. Уличные фонари не горели, и они шли, сами освещая себе дорогу. Где-то вдалеке безнадёжно выли сирены…

«Анастасья… Как она там? Я даже не могу позвонить! – думала Ева. – Вот забавно: отец Рената тоже учился во Франции, как и моя бабушка… Ведь именно на учёбу она когда-то уехала в Париж!»

Не без труда достигнув смотровой площадки, они остановились в недоумении: Москва как будто пропала! Ни круглой арены «Лужников», ни громады высоток «Москва-Сити», ни Президиума Академии наук – ничего нельзя было разглядеть… Но стоило присмотреться, и появлялись одинокие отдельные огоньки там и сям, угадывались силуэты зданий… По-видимому, практически везде в городе отключили электричество. Сирены продолжали взывать о помощи из разных частей столицы.

Один лишь фасад МГУ, как будто по заказу, по-прежнему освещался аварийной системой. Левин не мог понять, как это получилось, учитывая, что внутри электричество вырубило с самого начала.

А тем временем землетрясение продолжалось: очередной толчок, гораздо сильнее предыдущих, отбросил Еву и Рената вплотную к ограждению.

– Zut![18 - Чёрт! (фр.)] – закричала от боли девушка, ударившись о бетонный парапет.

Едва Левин оттащил её от опасной конструкции, как они снова потеряли землю под ногами.

Не прошло и пяти минут, как Ренат и Ева, застыв в безмолвном ужасе, увидели невероятное: золочёная звезда, венчавшая шпиль МГУ, спикировала вниз, как неисправный дельтаплан, и с грохотом разбилась о портик парадного входа.



***



Наконец-то!..

Около двенадцати всё прекратилось. Измученные и озябшие, Ева и Ренат по инерции двигались кругами по заброшенному скверу, избегая ломких конструкций и обходя поваленные деревья. Связи по-прежнему не было, а город – где-то там, вдали – погрузился в тёмный хаос и непрерывный рёв сирен…

Еву всё больше раздражало молчание Рената, а боль от удара сильно давала о себе знать: кажется, было травмировано предплечье.

– Как нам выбраться отсюда? – наконец спросила она.

– Никак, – без обиняков ответил Ренат. – Пока не включат электричество и не восстановится связь… Мы, конечно, можем дойти до пропускного пункта… Но это далеко. И думаю, что там всё заблокировано, поскольку это предусмотрено системой.

– Но…

– По периметру – пояс безопасности, он точно работает автономно. Поэтому я бы не стал рисковать и перелезать через эти заборчики. И даже если мы выберемся отсюда – думаешь, за тобой приедет такси? Очень сомневаюсь!

– То есть…

– То есть до утра придётся переждать разгул стихии где-то здесь.

Ева окинула Левина презрительным взглядом, а затем снова проверила свой коммуникатор: связи не было, но у неё ещё работал фонарь.

– Я ухожу! – запальчиво заявила она. – Никто не имеет права держать меня здесь, на этом гигантском тоталитарном пустыре! Даже землетрясение… Я… Гражданин Восьмой республики!

– Послушай, Ева, – спокойно, но твёрдо возразил Ренат. – Я мог бы сказать, что отвечаю за тебя как ответственное лицо – или принимающая сторона, не суть, – раз уж ты, гражданка этой Республики, решила проявить интерес к нашему тоталитаризму! Согласно инструкциям, я просто не имею права оставлять тебя одну. Даже если для этого придётся тебя связать. Однако ты умная девушка! Подумай сама: куда ты сейчас пойдёшь? Посмотри кругом – видишь все эти обломки? Ты знаешь дорогу?

Ева, уязвлённая всем, что он сказал, – а также тем, что её назвали «девушкой», а не «человеком», как было принято в их кругу, – молчала. Как бы там ни было, Левин прав и она зря тратила время на споры.

– Выключи свой фонарь, – продолжал Ренат, видя, что его слова произвели нужное действие: всё-таки он имел дело не с идиоткой, – нам нужно экономить заряд. А теперь пойдём!

– Куда? – тихо спросила Ева. – Ведь мы не можем вернуться в это здание?

– Ни в коем случае… К тому же толчки могут возобновиться, кто его знает… Придётся ещё немного пошагать, но недалеко. Я знаю одно место, где можно переждать эту ночь в безопасности. Главное, близко к земле – на тот случай, если придётся снова выбегать на улицу.

Он хотел снова взять Еву за руку, но она отстранилась:

– Нет, только не эту… Мне больно!

– Извини… А, вспомнил! Кажется, у меня кое-что есть для тебя, – сказал Левин, вынимая из кармана небольшую коробочку. – Можешь подержать коммуникатор? Вот, сейчас…

На его ладони лежал крохотный шарик.

– Это обезболивающее. У меня была травма спины, ещё в армии, поэтому всегда ношу с собой. Очень эффективно! Просто проглоти! Я тоже приму, не помешает…

Ева, покорно проглотив лекарство, сама взяла его за руку здоровой рукой, и они, стараясь не натолкнуться на обломки и осколки, пошли по намеченному маршруту.



***



Неужели придётся ночевать в этой хижине?

Ева в недоумении смотрела на пристанище, которое нашёл для них Ренат. Ветхий деревянный домик чем-то напомнил ей старинные альпийские «приюты» – refuge, – куда они иногда заходили, катаясь на горных лыжах.

Чтобы попасть в эту дыру, пришлось дважды перелезать через забор и миновать несколько поваленных деревьев. Казалось, они попали в дикий лес – такая мощная растительность преграждала им дорогу, пока они пробирались к хиленькому домику.

– Мы в бывшем ботаническом саду, – пояснил Ренат. – Это самое заброшенное место комплекса: сад переехал под Калугу ещё двадцать лет назад. Но летом мы пытались делать здесь реконструкцию, и я использовал эту избушку как временную базу.

– Этот… сарай? – недоверчиво спросила Ева. – Очень холодно… Мы замёрзнем!

– Возможно. А может, и нет… Подожди здесь, я пойду посмотрю кое-что на улице.

Через десять минут, которые показались Еве целой вечностью, Ренат вернулся и включил лампу на столе, не без гордости пояснив:

– Я запустил генератор, на несколько часов должно хватить. Слышишь, тарахтит?

– Что?

– Звук! Это работает электрогенератор… Генератор электричества. Подожди, здесь где-то был масляный обогреватель!

Ева, редко сталкивавшаяся с такой лексикой, не стала уточнять, о чём именно речь – по-видимому, о каком-то устаревшем оборудовании для отопления… Ничего подобного у неё на родине уже не использовалось. Какое это имеет значение? Главное, что всё закончилось, они в безопасности и, о чудо, её рука практически не болит!

При мысли об этом Ева ощутила неожиданный прилив радости. Она жива, и это прекрасно!

Пока Ренат возился с небольшим сереньким прибором, стоявшим у окна, она обследовала домик. Старинные инструменты, стол, застеленный рваной клеёнкой, какие-то приборы… Кажется, это называется «газовой горелкой»? Не решившись воспользоваться ветхим деревянным стулом, Ева заметила мотки какого-то мягкого материала, сложенные у стены. Может быть, на это можно сесть? Она осторожно развернула один моток и постелила на холодный пол: что же, лучше, чем ничего! Может, поискать чего-нибудь съестного или хотя бы воды?

– Всё, сейчас будет тепло. Правда, эта штука воняет – в смысле, масло немного пахнет, – пояснил Ренат.

– Ничего страшного, – заверила его Ева. – А ты, случайно, не оставлял здесь… Чего-нибудь, что можно съесть?

– Боюсь, что нет, – признался он. – Хорошо бы добыть воды… Там, у двери, есть раковина, но кран давно не работает. Ах да, здесь же на территории был старый колодец! Пойду посмотрю… Посидишь полчасика одна, ладно?..



***



Свет, вода, тепло – что ещё нужно?

Есть по-прежнему было нечего, зато Ренат принёс целое ведро воды – возможно, не самой чистой, но удивительно вкусной. Ева, перестав беспокоиться об отключённом коммуникаторе, не чувствовала ни боли, ни голода, ни, тем более, обиды на этого странного типа. Что из того, что он демонстрировал мачистские замашки, называл её девушкой и использовал все возможности, чтобы указать на её слабость и юный возраст?

Сейчас Левин, закончив обустраивать их нехитрое пристанище, с немного рассеянным видом сидел на расстеленном утеплителе в двух шагах от неё. Пока он искал колодец, на улице пошёл дождь, и теперь его вьющаяся шевелюра выглядела очень стильно, как будто была уложена искусным мастером. А ведь, пожалуй, он спортивный… Довольно хорошо сложён! Красивые, крупные кисти – да, этот русский определённо умеет работать руками… А что ещё он умеет?.. Нет, точно не любитель мужчин, иначе он так бы на неё не смотрел. Возможно, даже женат на женщине – но что из того? Впрочем, здесь состоящие в браке носят кольцо на пальце, но ничего подобного у него нет…

– Неужели ты не хочешь спать? – осведомился Ренат. – Дать тебе мой свитер, укроешься? Лучше бы, наверное, мою куртку, но она промокла, – добавил он.

– Нет, спать не хочется, – призналась Ева, косясь на забавный узор с оленями на предложенном свитере: Левин явно презирал современную моду. – Может, это из-за лекарства?.. Послушай, а что твой отец делал в Восьмой республике – в смысле, во Франции? Где учился?

– В Париже. Но это было очень давно… Кажется, в Ля Гранд-Эколь[19 - Название вуза вымышлено.] или в Сорбонне, не помню.

– В Ля Гранд-Эколь училась моя бабушка! – обрадовалась Ева. – Может, они даже знали друг друга? Ведь моя бабушка русская, просто долго жила во Франции.

– Между прочим, эта Франция – где я сам, кстати, никогда не был – сыграла со мной злую шутку… – с улыбкой заметил Ренат.

– Как это?

– А вот так: меня назвали в честь одного французского певца. Совершенно неизвестного в России. В детстве просто терпеть не мог это имя! А теперь привык…

Ренат редко делился с кем-нибудь такими подробностями: кому это вообще интересно? Но, с другой, стороны, что ему терять? Наверное, и на него подействовало лекарство. Левин давно замечал, что у этого обезболивающего есть побочный эффект: оно заметно бодрит.

– А мне твоё имя нравится! – живо откликнулась Ева. – Интересно, а что за певец, в честь которого тебя назвали?

– Рено. Был такой, сто лет назад… Считался леваком и бунтарём… Слушай, значит, твоя мать наполовину русская? – сменил тему Ренат: нельзя же столько говорить о его персоне!

Ева нахмурилась:

– Нет, моя мать француженка. Это мой отец наполовину русский, хоть никому не признаётся в этом. Но я… В общем, не хочу говорить о нём, хорошо?

– Как скажешь, – согласился Левин.

К своему удивлению, он действительно не чувствовал желания заснуть – и это несмотря на чудовищные нагрузки, которые они сегодня перенесли! Один спуск по лестнице с тридцать первого этажа заменил бы два месяца походов в фитнес-центр.

– Ну а ты сама, Ева, ощущаешь в себе русскую кровь? – спросил он, тяготясь молчанием и пристальным взглядом тёмно-карих глаз.

– Иногда, – на секунду задумавшись, ответила девушка. – Особенно когда я нахожусь в России… Хотя до сих пор не понимаю, как здесь можно жить!.. О, извини, я не хотела тебя обидеть.

Ева встала, чтобы расправить скомкавшийся утеплитель, а затем села снова – и оказалась ещё ближе к Ренату. Теперь она заговорила каким-то новым, мягким голосом и совсем без акцента:

– Извини, что я так вела себя там, наверху… И потом… Просто я испугалась. Прости меня, пожалуйста!

– Не переживай. Я уже забыл! – заверил её Ренат.

«Сказать, что у неё размазался макияж на глазах? Нет, не надо. Ерунда… Всё-таки глаза у неё странные – слишком большие и тёмные. Но красивые», – думал он.

– На самом деле я не трусиха, – оживлённо продолжала Ева. – Однажды мы с друзьями оказались на моторной лодке в открытом море, недалеко от Марселя… Дурацкая история: хотели посмотреть на каланки – это такие скалистые бухты… И вдруг потеряли управление, нас несло прямо в открытое море. Мои приятели рыдали, как маленькие… Мне тогда было десять лет, а им всем значительно больше. Я нашла под сиденьем специальную штуку – знаешь, чтобы запускать? И сама запустила!

– Сигнальная шашка, наверное. И вас спасли?

– Да! На самом деле к нам уже ехали: вычислили по системе видеонаблюдения. Но всё-таки… Тогда я поняла, что я смелая! И могу гораздо больше, чем другие!

Теперь Ева воодушевлённо смотрела куда-то вдаль, глаза её горели, как два мерцающих огонька… Ренат мысленно представил её с длинными волосами, ниже плеч… Пожалуй, даже короткая причёска – и было бы вполне ничего!

– О, какой же я идиот! – вдруг спохватился он. – У меня осталось яблоко! Утром купил в автомате, положил в карман и забыл! Вспомнил, когда мы бежали по лестнице: оно мне здорово мешало…

Левин встал и, нащупав брошенную в стороне куртку, достал забытое в суматохе крупное зелёное яблоко.

– На, держи!

Он протянул его Еве и снова занял своё место рядом.

– Как это кстати! – Она, казалось, готова была захлопать в ладоши от радости. – У меня… как это сказать? – прямо комки в животе! А разрезать его можно? – спохватилась Ева, решив поделиться с Ренатом.

– Увы, нечем, – ответил он и благородно добавил: – Ешь, я не хочу!

– Хорошо… – задумчиво произнесла она, переводя взгляд с яблока на Рената и обратно.

С трудом отыскав в кармане тканевую салфетку, она протёрла фрукт и медленно поднесла ко рту. Гибридное идеально ровное яблоко, не похожее на любимые ею органические фрукты, сейчас показалось даром небес, и она принялась с нескрываемым удовольствием осторожно обкусывать твёрдую кожуру, чтобы добраться до мякоти.

Всё это время Ева продолжала пристально смотреть на Рената, не спеша жуя сочные кусочки.

– Съедобное? – спросил Левин, испытывая неловкость от возникшего молчания. – Вот и хорошо…

Девушка продолжала поглощать яблоко, отправляя в рот такие же крохотные, детские кусочки, и время от времени Ренат видел её тонкий язык и ровные маленькие зубы: определённо, рот, как и всё лицо, выдавал её юный возраст. «Всё-таки в ней есть что-то детское… И совсем недетское… – подумал он и устыдился своей мысли. – Вдруг она действительно считает, что я завёл её сюда специально?»

Ни говоря ни слова, Ева с выразительным взглядом протянула ему недоеденную половину яблока, хотя он на это не претендовал. Выдержав небольшую паузу, Ренат всё же взял яблоко из её рук. Он ещё сомневался, хотя на лице Евы, не сводившей с него глаз, уже читался невысказанный вопрос…

«А если она меня чем-нибудь заразит? Или я сам хочу, чтобы заразила? – подумал Ренат, не без колебаний поднеся яблоко ко рту. – Прямо библейская история: Ева – и вот, пожалуйста, запретный плод! Чёрт, а если она правда из этих нейтралов?..»

Проглотив свою долю вместе с сердцевиной, Ренат молча смотрел на девушку и ждал, что будет дальше.

Свет стоявшей на столе лампы стал совсем тусклым: по-видимому, генератор едва справлялся с двумя электрическими приборами. Неожиданно Ева рассмеялась – почти беззвучно, как будто выдохнула:

– У тебя… У тебя кусок яблока под нижней губой. Как борода…

Подвинувшись ещё ближе, Ева потянулась к Ренату – но не для того, чтобы помочь. Она положила руку ему на плечо и, приблизившись вплотную, губами убрала кусочки яблока с его подбородка.

– Ты… хочешь меня? – прошептала она едва слышно.

Вопрос был риторическим.

…Захваченный процессом, Ренат едва успевал за страстными движениями Евы. Когда его рука оказалась под её просторной блузкой, он с облегчением констатировал, что вполне выпуклые признаки женского, пусть и очень стройного, тела на месте. Продвижение по намеченной траектории укрепило его уверенность.

«Всё-таки женщина, – подумал он. – Слава богу!»



***



Анастасья не помнила, когда ещё нервничала так сильно.

Сегодня утром зеркало давало ей на десять лет больше, чем за день до этого! Немудрено! После первых толчков она, едва успев понять, в чём дело, выбежала во двор и простояла несколько часов на холоде, наблюдая, как разрушается крыша недостроенного сарая. Но мучило её другое.

Ева как раз должна была находиться в здании МГУ! Успела ли она уйти оттуда? Узнать что-либо не представлялось возможным, так как коммуникатор внучки был отключён. А потом и сотовая связь полностью исчезла, а затем выключили электричество. И всё это – под вой сирен оповещения, абсолютно бесполезных и лишь действующих на нервы!

К счастью, сейчас Ева находилась дома, в безопасности, и, наверное, уже проснулась. Та бессонная ночь, когда, наконец убедившись, что землетрясение прекратилось, Анастасья тщетно пыталась наладить связь и дозвониться до внучки, показалась ей бесконечной. Наверное, сегодня она тоже не заснёт: бессонница, когда-то мучившая её в Париже, в последнее время повторялась всё чаще.

«Всё-таки посмотрю, как она там…» – подумала Анастасья, поднялась на второй этаж и тихонько постучала в комнату Евы. Ответа не последовало, но она всё же решилась приоткрыть дверь.

Её внучка, в безупречно белом костюме, напоминавшем халат для восточных единоборств, сидела на полу в позе лотоса.

– О, извини, я зайду позже, – поспешно сказала Анастасья.

– Нет, ничего, всё нормально, – немного рассеянно проговорила Ева по-русски. – Хорошо, что уже включили электричество. Очень кстати. Я отлично выспалась!

Она медленно поднялась с пола и села на кровать:

– Я хотела немного расчистить мысли… Всё это очень… Трагично. Наверное, есть жертвы?

– Пока ничего не говорят. Наверное есть. Впрочем, у нас трясло совсем не сильно, гораздо меньше, чем в Румынии: говорят, эпицентр был там. Хорошо, что наш дом практически не пострадал… Впрочем, считается, что удары едва достигали пяти баллов… Но… Где же всю ночь была ты?

– Отсиживалась в шалаше на территории МГУ, – спокойно заявила Ева. – Всё равно нельзя было просто так уйти оттуда. Ведь это целый город! Наверное, больше, чем Дефанс[20 - Дефанс (La Dеfense) – современный деловой и жилой квартал в ближнем пригороде Парижа. – Примеч. ред.].

– Наверняка… Но ты хотя бы находилась в помещении, в тепле?

– Угу, – хмыкнула Ева.

– А рука не болит?

– Практически… Анастасья, кстати, а у вас есть здесь поблизости какой-нибудь фитнес-центр? С велотренажёрами? Или что-то в этом духе?.. Мне будет нужно… me dеfouler[21 - Дать выход энергии, подвигаться.], – не найдя нужного слова, по-французски добавила Ева.

«Ей нужно выплеснуть лишнюю энергию? И это после того, что она пережила?» – с удивлением подумала Анастасья. Однако ответить на вопрос не успела, потому что в комнате засветился мегаэкран: Еве поступил звонок.

– Я оставлю тебя.

С этими словами Анастасья уже хотела выйти из комнаты, как внезапно остановилась в удивлении: с экрана смотрело лицо её друга по институту Бори Левина. Боря Левин с длинными волосами! Вот это да!

Закрыв за собой дверь, она задумалась. Нет, наверное, только показалось… Неужели это может быть его внук? Вряд ли!

Через несколько минут вышла Ева, полностью переодетая.

– Не стала разговаривать, – пояснила она. – Это тип, который вчера был там, в МГУ…

– Извини, Ева, – всё-таки решилась Анастасья, – а как его зовут?

– Ренат Левин… – с неохотой ответила девушка, всем видом давая понять, что не планирует вести светские беседы. – Ладно, пойду пройдусь!

Не глядя на бабушку, она молнией пронеслась мимо, и входная дверь громко хлопнула, закрывшись за ней.

Анастасья снова задумалась. Неужели? А если жизнь снова играет с ней в роковые игры? Может, это не внук, а сын того человека, о котором она думает? Сын Бори Левина? Точно, его зовут Ренат! Как она могла забыть?!

Ренат Левин… А ведь он мог и вовсе не появиться на свет, если бы судьба пошла по иному пути! Вернее, если бы она, Анастасья, сорок лет назад выбрала другую дорогу.




Глава третья. Вечная шинель




Москва – Санкт-Петербург, 2019



Ленинградский вокзал, вечная сутолока на перроне, проверка документов… «Нет, билетов не нужно, только паспорт…» И вот уже Борис Левин, вспотевший из-за своей слишком тёплой куртки, а потом возни с чемоданами соседки, которые он услужливо перетащил в купе, наконец умылся, наскоро попил чаю из стаканчика с традиционным советским подстаканником и с трудом взгромоздился на верхнюю полку. Завтра ни свет ни заря поезд прибудет в Санкт-Петербург. Нужно постараться выспаться, хотя бы немного… Удастся ли?

Борис был «практически в разводе», как он теперь про себя думал, а на самом деле – в нелепой ссоре с женой. Лена, донимавшая его придирками и ревностью во время его недавней парижской командировки, не выдержала и сбежала к маме – якобы из-за того, что он не вернулся домой к Новому году.

«Прямо «Ирония судьбы»!» – думал Левин, всё чаще вспоминая нелюбимый им советский фильм. Ибо настоящая ирония, почти как в той картине, заключалась в том, что ревность жены, совершенно необоснованная тогда, в Париже, неожиданно стала полностью обоснованной!

Левин – уважаемый коллегами лектор, учёный, доцент – снова чувствовал себя безнадёжно влюблённым. Никакие доводы рассудка не действовали: с того момента, как в аэропорту Париж – Шарль-де-Голль он столкнулся с Анастасьей, своей однокурсницей и первой любовью, голова его пошла кругом… Оказаться на одном рейсе в Москву, более того, на соседних сиденьях! То был перст судьбы…

Здоровяк, занявший полку напротив, никого не спрашивая, нажал на кнопку выключателя. И верхний свет погас… Левин не стал включать маленькую лампочку у изголовья и снова погрузился в свои мысли.

«Нет, Ольга Никифоровна не могла такое придумать, – думал он о своей тёще, которую всегда недолюбливал, как и она его. – Сказать, что моя жена уже встречается с каким-то типом! Ну одноклассник, и что из того?.. А если это правда? На звонки она отвечать не хочет… И у тёщи я на той неделе её не застал. В конце концов, Лена ведь намекала, что тоже найдёт себе «какого-нибудь Анри». Значит, нашла?.. Эх, позвонить бы Анри, но что он может мне посоветовать в таком деле? С его-то наклонностями!»

Левин улыбнулся про себя, вспомнив своего закадычного французского друга. Уж для Анри не стало бы проблемой новое увлечение: здесь жена, там подруга… Всем бы такую жизненную лёгкость!

В голове Бориса стучало и билось «Либертанго» – забористая мелодия некого Пьяццолы, недавно услышанная по радио. Казалось, с каждым пассажем его сердце колотилось всё сильнее – и он снова и снова думал о Насте…

Как будто детские, ясные голубые глаза… Эти волосы – кажется, они стали чуть светлее, но медная искорка, едва заметная, осталась… Совсем другая, даже более красивая, утончённо-элегантная – и в то же время такая же, как много лет назад!

Борис так и не привык называть её Анастазья?, как французы. Он не видел Настю больше десяти лет – а ведь это он, Париж, их разлучил! Жить там было её главной, заветной мечтой. Он уехал – она осталась… Но счастлива ли она оттого, что мечта сбылась?

«С Рафаэлем всё кончено!» – убеждённо сказала Настя ещё в самолёте, хотя он и не посмел бы спросить об этом. Исходя из слов самого Рафаэля, которого он встречал в Париже, Борис предполагал, что ещё недавно они были вместе. Неужели она набралась смелости и порвала с этим проходимцем? Нет, он не испытывал ненависти к профессору Санти-Дегренелю, но искренне считал его недостойным Насти Белкиной!

Когда-то в Париже, много лет назад, из-за этого донжуана сорвался её брак: это произошло практически у него, Бори, на глазах! Настя и Жан-Ив де Курзель, сын знаменитого философа и романиста, уже готовились к свадьбе. И прямо накануне, из-за целой цепочки случайностей, всё отменилось! У Насти в Москве скоропостижно скончалась тётя, и она, наплевав на возражения будущих родственников, рванула в Россию. Семья де Курзелей такого не снесла – и Настю вышвырнули из этой аристократической компании, как ненужную куклу! Но позднее выяснилось, что дело было не только в её отъезде. Именно тогда Боря, безответно влюблённый в Настю с первого курса, узнал, что его большая любовь, спокойно готовясь к свадьбе с де Курзелем, без зазрения совести изменяла своему жениху! Да ещё с Рафаэлем Санти-Дегренелем, известным бабником и любовником скандальной миллиардерши Обенкур. Тогда Левин почти возненавидел её!..

Теперь всё это не имело значения: он встретил как будто прежнюю, инязовскую, московскую Настю, которую всегда любил. В Москве они виделись три раза, и с каждой встречей Борис, начисто забыв о жене, влюблялся в Анастасью всё больше и больше. Особенно радовало то, что теперь она искала в Москве работу! Значит, Настя Белкина порвала не только с Рафаэлем, но и Парижем?

«Тридцать шесть… Ей всего лишь тридцать шесть, а выглядит она на двадцать пять… Положим, мне около сорока, и выгляжу я неважно! Но ведь я тоже не старик… Всё ещё возможно! Теперь, когда мы снова окажемся в одном городе! Уже неделя, как она приехала в Питер, а мне подвернулась эта конференция…» – думал он, стараясь отбиться от навязчивой мелодии Пьяццоллы.

Текст доклада, который он собирался перечитать по дороге, так и лежал внизу, в рюкзаке. За это время Левин ни разу не вспомнил о нём – хотя обычно готовил своё выступление так, чтобы знать всё на зубок, от первого до последнего слова.



***



Холл небольшого отеля, выбранного исключительно из-за близости к Московскому вокзалу, почти опустел.

Анастасья сидела на низком неудобном диване и уже жалела, что согласилась на эту встречу. После изматывающей поездки к матери, с которой она не встречалась много лет, – и, наверное, ещё долго не встретится – не хотелось ничего, даже видеть Борю. Однако отменить встречу было бы невежливо.

«Хороший, добрый, честный… – думала Анастасья о своём давнем друге. – Слишком хороший и слишком честный… Для меня!»

Она догадывалась и о его институтской влюблённости, и о вновь разгоревшемся чувстве тогда, в Париже, когда она разрывалась между своим французским женихом и роковым профессором Санти-Дегренелем.

Рафаэль… Здесь, в России, казалось, что его просто не существует, будто он не человек, а плод её воображения! Он не звонил и не писал – ни строчки, ни звука, абсолютно ничего. Как это возможно? После их многолетней связи и всего, что произошло?! Неужели она должна звонить ему сама? Нет, она уже не та двадцатилетняя дурочка…

– Настя, прости, ради бога, опоздал!

Борис Левин, запыхавшийся и раскрасневшийся на февральском морозе, стоял перед ней с присыпанным снегом букетом цветов. Какая глупость – покупать красные розы в минус пятнадцать!

– О, не стоило, – вежливо заметила Анастасья, поймав себя на мысли, что хочет ответить по-французски.

Попросив молодого человека за стойкой регистрации поставить цветы в её номер, она последовала за прямо-таки сиявшим от счастья Левиным. «Да, всё по-прежнему… Бедный влюблённый Боря!» – подумала она не без тайного удовлетворения.

Через полчаса, почти всё это время простояв в пробке в такси, они уже сидели в небольшом ресторане на улице Марата. «И здесь французы!» – невольно подумала она.

Анастасья с любопытством изучала меню: последние пару месяцев аппетита не было, зато теперь интерес к еде проснулся с удвоенной силой. Может быть, взять сразу два салата? Или большую пиццу? Жаль, они не выбрали ресторан русской кухни! Сейчас она с удовольствием проглотила бы большую тарелку пельменей. Как же она отвыкла от этого… После долгих колебаний её выбор пал на пасту «Болоньезе»: официант заверил, что порция достаточно большая.

– Понимаешь, у нас совершенно не хотят работать с новыми архивными данными! – Пока Анастасья с удовольствием ела макароны, Борис, едва притронувшись к своей тарелке, с воодушевлением рассказывал о прошедшей конференции. – Им кажется, всё уже давно обработали, написали, проанализировали – а это не так! То и дело открывается что-то новое, в том числе о франко-советских отношениях! А эти деятели работают по старинке, цитируют исследования пятидесятилетней давности…

Левину казалось, что Настя, в отличие от жены, по-настоящему сочувствует его научным проблемам. Она искренне возмутилась, узнав, что тогда, в Париже, по непонятным конъюнктурным соображениям не опубликовали его монографию. Левин до сих пор морщился от одной мысли об этом нелепом, неоправданном отказе.

– А я у мамы побывала, Борь! – без радости в голосе сообщила Анастасья, наконец расправившись с пастой. – Теперь даже жалею, что это затеяла…

– Непросто далось? – с пониманием спросил Левин.

Он знал о сложных отношениях Насти с матерью: та её не воспитывала, а оставила дочь, совсем маленькую, на попечение сестры – той самой тёти Мары, погибшей накануне несостоявшейся парижской свадьбы племянницы.

– Да, встреча была не из лёгких. Хотя чего я ожидала?.. Мой психотерапевт советовала разобраться в этом, вот и я отправилась. Но не знаю, правильно ли сделала. Это было очень болезненно…

– Они тебя плохо приняли? – посочувствовал Борис.

– Плохо? Скорее никак! – вздохнула Анастасья. – Даже чаю не приготовили, правда! С порога стали денег просить. Я дала, конечно. Хотя и не Марианна Обенкур, прямо скажем! – невесело засмеялась она.

Борис улыбнулся: скандальная миллиардерша, умершая в конце прошлого года, была известна всем. Сейчас пресса муссировали слухи о её завещании: из-за давнего финансового разбирательства на многомиллиардное состояние был наложен арест. Впрочем, французская светская хроника никогда особо не занимала Левина, и за делом Обенкур он следил только по одной причине: из-за Насти.

Сегодня она казалась ему особенно прекрасной – немного бледной, но очень милой, какой-то домашней, почти без макияжа и в свободном сером свитере крупной вязки. Веснушки на её лице теперь проступали сильнее, совсем как в институте. Когда он помог ей снять пальто, то ощутил едва заметный аромат её волос – миндально-свежий, как когда-то в Париже… Если бы она всегда была такой!

– Но дело не в моих родных, а во мне самой, – задумчиво продолжала она. – Знаешь, Борь, я думала, что изменилась. Ведь все эти пятнадцать лет я жила во Франции, ездила по миру: Токио, Монреаль, Буэнос-Айрес… Это же абсолютно другая жизнь! Мне так казалось. А вернулась в Россию – и теперь как будто та самая девочка, которая выросла в Тамбове и всегда мечтала о несбыточном… Глупо, правда?

– Жалеешь, что осталась тогда во Франции? – с надеждой в голосе спросил Левин: ему казалось, что он слышал именно то, что всегда мечтал услышать.

– Сейчас – да! – убеждённо произнесла она. – И не из-за Рафаэля. – Услышав это имя, Борис невольно поморщился, но Анастасья этого не заметила. – Просто моя французская мечта оказалась слишком дорогой, во всех смыслах! Нет, конечно, у меня была прекрасная работа, я действительно её любила…

«Была работа, любила – в прошедшем времени! – с удовольствием отметил Борис. – Значит, она всерьёз хочет вернуться в Россию?»

– А помнишь, как на четвёртом курсе мы ездили на ВДНХ? – неожиданно спросила Анастасья. – Ну, весной, на первое мая, кажется? Как смотрели на эти разваливающиеся павильоны: в одном – барахолка, в другом – кафе? Разруха, грязь, бомжи… А потом забрели в Ботанический сад. И никак не могли понять, где же собственно сад: кругом один дикий лес!

Борис неопределённо кивнул: он плохо помнил эту поездку, да и всегда избегал многолюдной ВДНХ.

– Так вот, я там побывала! – оживлённо продолжала Анастасья. – И поражена до глубины души! Другого слова не нахожу, правда!

– Поражена тем, насколько всё изменилось? – уточнил Борис.

– Изменилось, ещё как! Настоящий музей под открытым небом! Эти павильоны золочёные, музеи… Ведь мы тогда, студентами, этого просто не могли видеть: там был один большой рынок, разруха! А теперь… Один каток чего стоит: декорации, музыка, иллюминация! Знаешь, я просто не могла в это поверить, ведь во Франции такое про Россию пишут… Нет, я слышала, что многое восстанавливают! Но не ожидала, что Россия теперь такая! – с чувством закончила она.

– Ну, ещё много проблем, – дипломатично заметил Левин.

– Конечно! – согласилась она. – Но в такие моменты я жалею, что уехала… Да, я бы очень хотела сделать здесь что-то хорошее! Мне предложили один проект – по сути дела, новая система детских домов. Специальные посёлки, где дети будут жить с приёмными родителями… Хорошая идея, правда? Ты же знаешь, для меня это очень личное! Ведь я тоже могла остаться в каком-нибудь детском доме, если бы не тётя Мара…

При упоминании трагически погибшей тёти глаза Насти наполнились слезами, но она сдержалась: в конце концов, пусть Боря и не француз, но не обязан терпеть её эмоции…

«Как это неприятно – совершенно разучилась сдерживать себя! – думала она. – Могу расплакаться из-за чего угодно, как дурочка… А ещё собираюсь устраиваться на новую работу!»

Анастасья не замечала, с каким чувством смотрел на неё Левин: в эту минуту он окончательно уверился в правильности того, что собирался сделать.



***



Дверь Настиного номера, оснащённого замком не с электронной карточкой, а обычным, никак не хотела открываться. Она молча передала ключ Борису, и он, хоть и с трудом, но всё же справился с этой нехитрой задачей.

А что теперь? Никакого плана у него не было: наверное, нужно попрощаться? На завтра он купил им билеты в Мариинский театр: кажется, Настя говорила, что не раз бывала в парижской Опере. Ведь её тётя Мариетта была певицей и даже выступала в Театре Станиславского!

– Борь, извини, пожалуйста, если я странно вела себя сегодня! – сказала Анастасья, стоя в дверях как будто в нерешительности. – Это из-за того, что повидалась со своими – тяжёлая встреча… И спасибо тебе за цветы! Правда, это слишком. Но я очень тронута!

Борис, краем глаза увидев стоявший на столе букет – пять больших ярко-красных роз, – почувствовал прилив смелости:

– Насть, можно я загляну? На минутку…

– Хорошо, – с лёгким удивлением сказала она и зашла внутрь.

«Неужели он изменился?» – подумала она. Да, если бы в институте или тогда, в Париже, он хоть чуть-чуть проявил характер! Но ведь он, со всей своей юношеской влюблённостью, даже никогда не пытался за ней ухаживать!

– Настя, ты знаешь, я всю жизнь вёл себя как… Я никогда не решался! – словно прочитав её мысли, начал Борис, внутренне ругая себя и за выбор слов, и за дурацкий тон: что за мелодрама! – Послушай, в общем… Я ушёл от Лены – это окончательно. Мы разведёмся…

– Но…

– Лена сама уже нашла себе другого! Впрочем, это её дело. В общем, ты знаешь, что я никогда бы не решился на такое, если бы…

Видя, как Левин, почти не глядя на неё, стоит посреди слишком большого, довольно безвкусно оформленного номера, Анастасья невольно пожалела его. Она не сомневалась, что раз уж он, честный и правильный Боря Левин, осмелился… Смысл сказанного был для неё очевиден: несомненно, он хочет уйти от жены. Уйти к ней!

Анастасья почти не слушала, а он продолжал свой монолог, мучаясь от неправильности сложившейся ситуации, обиды, которую наверняка испытает жена, боязни встретить отказ… Честность и искренность его слов не могла не трогать – и это так контрастировало с парижским цинизмом, который уже почти стал её, её собственной второй натурой!

Оставив своё пальто и сумочку на кресле, Анастасья спокойно подошла к Борису, по-прежнему беспомощно стоявшему посреди комнаты, и положила руку ему на плечо:

– Может, хотя бы снимешь куртку? Или собираешься признаваться мне в любви прямо так?

Левин с готовностью выполнил её указание.

Да, никто никогда по-настоящему не признавался ей в любви – ни Жан-Ив, ни даже Джонатан Беккер, за которым она была замужем целый год… И уж тем более не Рафаэль!

Анастасья явственно вспомнила, как пятнадцать лет назад, когда они оба учились в Париже, а она уже жила на «Ла Мотт-Пике – Гренель»[22 - Станция метро в Париже. – Примеч. ред.] со своим женихом Жан-Ивом, Боря однажды поцеловал её. Довольно неумело и совершенно неожиданно: просто однажды провожал домой и вместо французского «bise» – традиционного прощального поцелуя в щёку, принятого у друзей, – легонько, но решительно чмокнул её в губы. Впрочем, в тот момент, уже по-настоящему влюблённая в Рафаэля, Анастасья не придала этому ни малейшего значения.

– Я люблю тебя. С первого взгляда – тогда, в институте… И всегда любил. Ты всё знаешь, ведь так?

На этот раз она сама поцеловала Бориса – и неожиданно почувствовала, что совсем не совершает насилия над собой. Прикосновение его рук, ещё холодных от уличного мороза, показалось каким-то бодрящим, освежающим, возвращая к ещё более далёким студенческим годам, когда он частенько провожал её до общежития…

«Я излечилась от Рафаэля, – думала Анастасья. – Это очевидно! Вот только… Ведь надо сказать, сказать Боре!..»

Однако ситуация не располагала к беседе. Минута, две – и они плавно переместились на кровать, застеленную аляповатым покрывалом с золотыми вензелями.



***



Бесконечный стыд – вот что испытала Анастасья, проснувшись на следующее утро и не решаясь даже повернуть голову в сторону спящего рядом Бори.

Она долго не могла заснуть: за окном завывала метель, а она перемалывала в голове всё то, что произошло с ней за последние несколько месяцев. Её собственные проблемы – а их хватало – оставались в подвешенном состоянии, и поездка в Россию не прояснила, а только запутала ситуацию.

Предложение о работе, озвученное её новой знакомой – Ольгой Гуссефф, очень её вдохновило. Речь шла о руководящей должности в фонде по созданию сети семейных детских домов. Но никакой конкретики не было! Чтобы переехать из Парижа в Москву, где у неё не было абсолютно ничего – ни кола ни двора, – требовалось соответствующее обеспечение. Эмоциональная и порывистая Ольга, имевшая мало опыта, об этом толком не подумала – и теперь приходилось думать самой Анастасье. Что бы заставило её, в её положении, бросить свою работу в Париже – пусть уже нелюбимую, но обеспечивающую достойный доход – и перебраться в Москву, из которой она уехала много лет назад?

А Рафаэль… Даже думать о нём не хотелось! Пятнадцать лет! Пятнадцать лет её жизни, потраченной на этого самовлюблённого, высокомерного, бездушного человека… Нет, больше никогда, никогда! Но даже при всём желании она уже не вычеркнет его из своей жизни: теперь это просто невозможно.

Но зачем она, со всем клубком собственных проблем, впутала в них ещё и Борю?! Какое право она имела так с ним поступать? Ведь он, с его принципами, никогда её не простит!

Тем временем Левин тоже проснулся и, до сих пор не до конца поверивший в произошедшее, расхрабрившись, запечатлел поцелуй на голове своей невесты. Формально он, конечно, сделать предложение не успел, но для него это было делом решённым.

– Ты хорошо спала? – спросил он, так и не дождавшись реакции от Анастасьи, которая, казалось, даже не заметила его поцелуя.

– Борь, я… Я должна кое-что тебе сказать.

– Может, потом? – беспечно отозвался он.

Но Анастасья, наконец повернувшись к нему лицом, решительно продолжила:

– Я вела себя абсолютно некорректно по отношению к тебе. Всё это получилось так быстро…

– Оно и к лучшему! – уверенно сказал Левин.

Казалось, ничто не могло испортить его настроения: он чувствовал себя уверенным в себе как никогда. И даже тот факт, что он совершенно не позаботился о том, чтобы взять с собой бумаги для сегодняшнего заседания, назначенного на одиннадцать утра на другом конце города, не мог поколебать его праздничный настрой. Ведь до завтрака ещё оставалось время – почему бы не провести его с пользой?

Анастасья выглядела совсем не так, как вчера, но, казалось Левину, ей это только шло: слегка растрёпанные волосы, уже не лежащие аккуратным каре, напоминали её прежнюю, студенческую причёску, а блеск в глазах, немного лихорадочный, придавал особый шарм. Вот только почему у неё такое выражение лица? Может быть, они слишком поспешили? Но сколько же ещё следовало ждать? И потом, разве им не было хорошо вдвоём?

Борис, захваченный впечатлениями о лучшей ночи в своей жизни, снова попытался обнять возлюбленную.

– Нет, Борь, подожди. – Легко увернувшись, Анастасья твёрдо отвела его руку. – Лучше скажу всё как есть! Вчера я позволила тебе – вернее, сама это спровоцировала…

– Ты ничего не спровоцировала!

– Нет, спровоцировала! Я была тронута твоими словами… Но я должна была сразу всё сказать.

– Ты… по-прежнему любишь Рафаэля? – тихо произнёс Борис. Решительно, этот тип всегда будет стоять у него на пути!

– Хуже, Боря, гораздо хуже… – Настя замолчала, но потом отчётливо произнесла: – Я беременна. Беременна от Рафаэля. Уже почти три месяца.

Левин, ожидавший чего угодно, но только не этого, обомлел: как такое возможно? Ведь вчера он абсолютно ничего не заметил… Всё это просто не укладывалось в голове! Беременна от Рафаэля… Как, почему она ничего не сказала?!

– И ты… – не зная, как закончить фразу, начал он.

– Да! И я, зная это, позволила тебе… сделать то, что ты сделал. Я… В общем, можешь думать, что хочешь. Я последняя негодяйка и… Даже хуже!

Борис не двигался и только пристально смотрел на Анастасью. Всё-таки ещё оставалась какая-то надежда… Или нет?

– Но… Почему ты не с ним? Раз уж теперь… Раз ты решила родить от него ребёнка? – тихо проговорил он.

– Я больше его не люблю, – твёрдо сказала она. – Всё кончено, и это факт. К тому же он, узнав о моей беременности, повёл себя очень странно…

– Неужели он… не хочет стать отцом? – догадался Левин.

– Конечно не хочет! И никогда не хотел… То, что это всё-таки произошло, – чистая случайность. Но я так этому обрадовалась! Я хочу ребёнка! Понимаешь, моя жизнь – там, в Париже, и в этих бесконечных разъездах – была бессмысленна… Полное, абсолютное одиночество – вот и всё…

– Но ведь ты продолжала с ним встречаться? – сухо заметил Борис.

– Если бы он захотел, я бы жила с ним! Но он не хотел, – уверено сказала она, как будто повторяя то, что уже говорила много раз.

– Почему? – недоумённо спросил Левин.

– Он такой человек. Его устраивали только свободные отношения – то есть отношения со мной и случайные связи с другими, многими другими… И даже сейчас, когда ему пятьдесят шесть…

Анастасье не хотелось продолжать, но пути назад не было: эту чашу нужно испить до дна.

– Понимаешь, когда я сказала Рафаэлю, что жду ребёнка… Он упал в обморок! Да, в прямом смысле слова! Возможно, слишком много выпил: это было в новогоднюю ночь… А потом ушёл, а я улетела в Москву. И с тех пор – ни звонка, ни сообщения, ничего! Вообще ничего! Но это только мои проблемы.

Борис молчал, пытаясь осмыслить всё, что она сказала… Внутри у него уже не звучало ни «Либертанго», ни песни его любимого шансонье Рено. Полное отупение… Как будто ему на голову свалили целый КамАЗ убранного с улиц снега! Один из тех, что он видел вчера на Невском…

– Я очень перед тобой виновата… – наконец сказала Анастасья, не глядя на него. – В общем, уходи прямо сейчас! Думаю, так будет лучше для нас обоих.

Левин встал и машинально начал одеваться.



***



Этой зимой Петербург утопал в нескончаемых снегопадах.

Снег шёл и шёл, и никакие усилия дорожных служб не помогали: пешеходы чертыхались, пробираясь через сугробы, с крыш свисали коварные сосульки, а машины стояли в многочасовых заторах.

Борис, ни минуты не задумываясь о том, куда и зачем идёт, опомнился, только когда оказался на площади Восстания, стоя спиной к импозантной станции метро и глядя на пойманные в пробку машины у Московского вокзала… Невесомые снежинки, последние весточки гудевшей всю ночь метели, падали ему на лицо, но он едва ощущал их лёгкие покалывания. Невский проспект, расстилавшийся по правую руку, по-прежнему украшали ещё не убранные новогодние инсталляции: ёлки уже исчезли, однако натянутые над проезжей частью гирлянды и яркие витрины магазинов напоминали о главном празднике уходящей зимы. Кругом без особого рвения копошились бригады дворников…

Заседание в десять на метро «Академическая»… Нет, его перенесли на одиннадцать! Но всё равно следует заехать в отель за документами… Эти вензелёчки а-ля Людовик Шестнадцатый в её номере – дикая безвкусица! Зачем он вообще напросился зайти? Какая нелепость! Ведь только он, он сам этого хотел. Только он!

Вместо того чтобы, как он сделал бы в другой ситуации, спуститься в метро и отправиться за документами, Левин медленно побрёл по Невскому в сторону Эрмитажа. Это был единственный маршрут в Петербурге, который он, москвич и домосед, знал и любил.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/kseniya-trachuk/radi-evy/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Этого не может быть! (фр.) – Здесь и далее, если не указано иное, примеч. автора.




2


В незапамятные времена (фр.).




3


Как дела? (фр.)




4


Интифада – арабское движение, направленное на освобождение территории или восстание против власти. – Примеч. ред.




5


От фр. mille pardons – тысяча извинений.




6


От англ. well done – отлично, молодец.




7


Релиз – здесь: информационный продукт (на жаргоне программистов).




8


Коуч – тренер, наставник. – Примеч. ред.




9


Неопределённо-личное местоимение. Может означать: «они», «мы», «он», «она», «оно» и даже «я».




10


Вольный перевод первой строчки песни Шарля Азнавура.




11


ФСБ – Федеральная служба безопасности, СВР – Служба внешней разведки. – Примеч. ред.




12


«Железной леди» советские журналисты называли премьер-министра Великобритании Маргарет Тэтчер (1925—2013). Впоследствии это прозвище стало её визитной карточкой во всём мире. – Примеч. ред.




13


Пятая республика – название текущего политического устройства Франции, созданного генералом де Голлем.




14


«Нежная Франция» – название песни Шарля Трене о «старой доброй Франции».




15


Москва… как много в этом звуке / Для сердца русского слилось! (А. С. Пушкин, «Евгений Онегин», гл. 1, строфа 36.) – Примеч. ред.




16


Лестницы Музея Землеведения (24—31 эт.) отличаются от тех, что расположены в основной части здания (где они находятся внутри и не оборудованы окнами).




17


Нецензурное выражение, которое можно перевести с англ. как «чёрт побери!».




18


Чёрт! (фр.)




19


Название вуза вымышлено.




20


Дефанс (La Dеfense) – современный деловой и жилой квартал в ближнем пригороде Парижа. – Примеч. ред.




21


Дать выход энергии, подвигаться.




22


Станция метро в Париже. – Примеч. ред.