Книга - Не судьба

Не судьба
Алексей Анатольев


Он и она познакомились, когда ей не было 18 лет, а ему уже исполнился 21 год. Через год он сделал ей предложение, но она ответила, что ей хочется сначала пожить в своё удовольствие, а потом они обязательно поженятся. Так они жили каждый в своё удовольствие следующие 52 года, периодически встречаясь. Она многократно меняла мужей, он трижды женился. В результате у него дочь и сын, у неё два сына, причём один от него, и ещё одна дочь. Наконец, нет преград для долгожданного соединения судеб, подано заявление о регистрации брака, но она умирает, приняв смертельный яд.

Содержит нецензурную брань.





Алексей Анатольев

Не судьба


На самом деле жизнь проста, но мы настойчиво её усложняем.

    Конфуций (??)


«Над вымыслом слезами обольюсь» – писал Пушкин. Великие писатели настолько правдоподобно изображают жизненные перипетии своих вымышленных персонажей, что сами готовы поверить в правдивость описанного. Простые смертные, пишущие про тех, с кем свела судьба, оказываются в иной ситуации. Прошлое каждого конкретного человека навсегда закрепляется в его памяти и потом фрагментарно оживает в ней в зависимости от обстоятельств. Давно известно, что прошлое никогда не всплывает в памяти человека как некое подобие кинодокумента, скорее оно видится нам в каком-то обработанном и препарированном виде наподобие отдельных мизансцен, причём почти всегда в чисто субъективной трактовке, которая никогда не бывает нейтральной, становясь то обличительной, то оправдательной. Недаром существует мнение о неизбежности отклонения от истины всех пишущих мемуары (не зря же появилось выражение «врёт, как мемуарист»), поскольку, по наблюдениям многих, никому из нас практически не под силу оживить прошлое в виде полностью объективного и последовательного хода случившихся событий, да ещё и непредвзято описать эти события. Все мы живые люди и поэтому все мы субъективны. К тому же и память иногда элементарно подводит, начинают хромать и хронология, и последовательность событий. Да и стоит ли стремиться вспомнить всё досконально? Задача ведь не в этом, а в том, чтобы дать более-менее интересную интерпретацию самого главного из всего того, что было, сделать правильные выводы и оценки, похвалить себя или, наоборот, задним числом отругать. Последнее случается крайне редко и Автору глубоко чуждо.

Какие именно воспоминания достойны описания? Что выделить и что затушевать? В каком свете представить себя и свои ошибки? Насколько прилично делать упор на собственные достижения и разумно ли заниматься самобичеванием? Автор считает, что события прошлых лет уместнее преподносить не на основе собственных нынешних оценок, а в таком виде, как они воспринимались тогда. Поэтому Автор не ругает себя за то, что он раньше воспринимал ошибочно. Вообще ругать или хвалить самого себя – последнее, на что готов решиться Автор, хотя он себя любит и не усматривает в этом ничего предосудительного. Ведь если не любить самого себя, тогда не следует заботиться о самом себе. А если о себе не заботиться, тогда зачем жить?

Но где же та золотая середина, которую в большинстве случаев выдают за объективность? И вообще, если вдуматься, можно ли вспоминать прошлое, исходя из объективности? Вся жизнь человеческая, все наши деяния и мелкие проступки, все стремления и помыслы – сплошной набор субъективных суждений. Если жизнь некоторых личностей получает в целом положительные оценки, это ещё не значит, что такие личности достойны подражания. Автор никому и никогда не подражал, для него не существует идеалов. Для него идеал – это прежде всего собственное Я с заглавной буквы. Не зря же в английском языке это местоимение всегда пишется именно с заглавной буквы. Нам бы такое! У нас же почему-то вошло в моду принижать своё Я и вообще унижаться перед окружающими. А если я считаю, что я лучше других и ни перед кем не хочу унижаться?

Когда пишешь, неизбежно заново переживаешь всё, что уже было. И по мере того, как вспоминаются до мельчайших подробностей прежние события и поступки, мысли, чувства, сомнения и эмоции, входишь, сам того вначале не сознавая, в некое странное состояние проведения судебного процесса над собственной прошлой жизнью, в ходе которого начинаешь отчётливо видеть, где ошибался, что надо было сделать иначе, кого следовало бы послушать и чьи советы было бы разумнее отвергнуть. Вместе с тем, как считает Автор, полностью превращать повествование в суд над самим собой не следует, потому что выносить суждение о жизни каждого из нас должны другие. Самое главное для Автора – чётко осознать, чего его главный герой первоначально хотел и чего он в конце концов достиг, кого на самом деле любил и кто по-настоящему любил его. Но когда вспоминаешь прошлое, с огорчением снова понимаешь, что ничего уже не изменить, а это, в свою очередь, даёт повод новым переживаниям.

Книга эта – плод переживаний автора, размолотый и размешанный в густом сиропе его противоречивых мыслей и сдобренный его фантазией. Что было и чего не было – вопрос не первостепенный, потому что и голая неприкрашенная правда, и полностью вымышленная история одинаково скучны. Автор предпочитает не слиться с главным героем, не возвыситься над ним, а раствориться в нём. Авторских оценок поступков главного героя и весьма странной главной героини, а также их осуждения вы не найдёте. К тому же явная симпатия Автора к двум главным персонажам его повествования неумолимо берёт верх, и Автор заранее соглашается со всеми обвинениями в субъективизме.

Такой же подход избран при упоминании иных событий, в которых главный герой не участвует. Их оценки даны с исключительно с его позиции, а насколько она совпадает с позицией читателя или большинства, автора мало беспокоит. Поэтому либо прекращайте чтение после прочтения предисловия, либо настройтесь на непривычные выводы и оценки. Если читатель не ханжа и мыслит нестандартно, ему понравится.

Итак, занавес поднят, мы начинаем.




1. Москва не стала родным городом


Наш главный герой Юрий Игоревич (назовём его так) родился в экологически неблагополучном индустриальном городе на Урале, где снег становился чёрным спустя два-три дня после выпадения. Родной город всегда казался Юре не нормальным населённым пунктом, а каким-то зловещим и представляющим угрозу жизни человеческой скопищем людей и строений, где жить нормально не представляется возможным, поскольку всё подчинено не интересам горожан, а гигантскому даже по мировым меркам металлургическому комбинату, где главное – шумное и грязное производство, а люди – всего лишь обслуживающие это производство обезличенные твари. Поэтому он примерно в возрасте 10 лет утвердился в мысли о том, что при первой же возможности покинет это ненавистное место и никогда не будет связывать свою судьбу с каким-либо заводом. Ещё Юрий решил, что не стоит после окончания школы выбирать какую-либо профессию, так или иначе имеющую отношение к промышленному производству. И причиной такого решения стал именно город, в котором наш главный герой родился и прожил первые 13 лет и куда после отъезда решил никогда больше не возвращаться. Это решение он выполнил, сумев в зрелом возрасте дважды уклониться от посещения малой родины.

Его родной город, о котором было написано много хвалебных отзывов, представлял собой нечто среднее между рабочим посёлком и деревней, он был крайне примитивно и неаккуратно застроен, постоянно пропитан пылью и грязью. Попытка советских градостроителей построить несколько жилых домов поприличнее и зданий слегка улучшенного типа под названием «соцгород» оказалась крайне неумелой, как и другие подобные потуги советской власти соорудить некое реальное воплощение воспетого Маяковским «города-сада». В дореволюционных городах можно было хотя бы наслаждаться видами старых зданий, а тут – совсем ничего приличного! Дома в «соцгороде» были подчёркнуто некрасивыми и неэстетичными. А жившие в нём и в соседних домах барачного либо деревенского типа некрасивые люди были внешне неопрятны и всегда плохо одеты, мужчины носили ватники и дурацкого фасона кепочки, женщины тоже были в ватниках и некрасивых, зато тёплых платках немаркого мышиного цвета. На ногах почти у всех круглый год были кирзовые или резиновые сапоги, многие зимой ходили в валенках, поскольку погода такое позволяла. Люди эти постоянно матерились, крайне неэстетично сморкались на землю и при каждом удобном случае пили водку. Городские туалеты отсутствовали, и многие справляли нужду как получится. Почти все здания в городе, за исключением всяких там райкомов, горкома, заводоуправления и некоторых иных, так или иначе связанных с правящими структурами, были обшарпанными и нуждающимися в ремонте. Горячей воды в большинстве жилых домов не было. Ничего приятного и радующего слух или глаз, повсюду неприятные запахи. Зато лозунгов типа «Слава ВКП)б)!», впоследствии заменённого на «Слава КПСС!», «Слава труду!», «Мы придём к коммунизму!» было с избытком. Асфальт на улицах был отвратительный, и к тому же далеко не все улицы были заасфальтированы. Юру рано стали раздражать крайне скудный ассортимент магазинов, нескончаемые очереди даже за молоком и кефиром, не говоря уже о мясе, колбасе, яйцах, сыре, а также почти всех промышленных товарах. В городе было два специальных магазина, вход в которые был открыт лишь для избранных: в первом отоваривалось начальство, включая Юриных родителей, а второй обслуживал исключительно немецких военнопленных, тоже почему-то причисленных к избранным. Правда, если быть объективным, в родном городе были и театр, и цирк, и кинотеатры, и интересные книги, и отличное мороженое, и вкуснейшие сладости, особенно в огромном «Гастрономе» напротив величественного здания заводоуправления, перед которым возвышался памятник Сталину. Любопытная деталь: покопавшись в памяти, Юра так и не смог вспомнить, был ли где-либо в его родном городе памятник Ленину. Ай-яй-яй, какое упущение, не так ли? Автор это переживёт, а некоторым читателям трудно смириться с этим. Все украшающие жизнь радости в этом мрачном городе нередко приходилось добывать путём долгого стояния в длинных очередях, ощущая скверный запах немытых тел, вонь дыхания заядлых курильщиков и запахи газов из нездоровых кишечников, а также выслушивая входившие через уши в пытливый детский ум разговоры на житейские темы с постоянным матом.

Юра был единственным ребёнком и к тому же поздно родившимся. Родители воспитывали его жёстко и постоянно ему напоминали: «Ты должен нас только радовать и быть во всём идеалом!». С раннего возраста сыну внушалось, что он никогда не должен ни пить спиртные напитки, ни курить. Сами родители Юры на его памяти себе подобного не позволяли. С первого класса он был отличником, узнавать новое ему очень нравилось, хотя при этом он быстро возненавидел естественные и точные науки, в особенности химию, которую однажды во всеуслышание объявил вонючей. Он рано полюбил иностранные языки, историю, географию, литературу и вообще все гуманитарные предметы, несмотря на недостатки советского школьного образования. Юру рано стало возмущать то, что он в те годы даже не умел точно выразить и осознал чуть позднее: это было полное отсутствие стремления учителей научить школьников общению на иностранном языке, потому что, во-первых, такая задача не ставилась в те тяжёлые годы по чисто идеологическим и политическим причинам, а во-вторых, учителя иностранных языков знали свой предмет лишь в пределах куцей школьной программы и поэтому были совершенно не способны даже к примитивным беседам на чужих языках. Отсутствие возможности читать иностранную прессу и литературу, глушение иностранных радиопередач породили замкнутость тогдашней советской провинции и её жуткую ксенофобию, превышавшую все границы разумного. Остатки этой ксенофобии досаждают россиянам до сих пор.

Отношение к изучению иностранных языков в СССР в те далёкие 1950-е годы было открыто негативным. Сталинский курс на отторжение от мировой цивилизации и склонность видеть врагов повсюду и везде сделали преподавание иностранных языков почти для всех пустым времяпровождением. У Юры была двоюродная сестра Валя, жившая в том же городе с овдовевшей матерью, младшей сестрой отца тётей Лизой. Валя была на шесть лет старше. Не преуспев в обладании эффектной внешностью и не будучи приученной лелеять то немногое, чем наделили её красивые родители, Валя была наделена острым аналитическим умом и стремлением серьёзно подходить ко всему, с чем сталкивалась в жизни. Когда она стала ещё в школе изучать немецкий язык, Валя решила овладеть им настолько, чтобы уметь бегло говорить и не примитивно, а грамотно выражать свои мысли в устной и письменной форме. Разными запрещёнными и крайне хитроумными способами Валя добывала газеты и журналы, издававшиеся в ГДР, а иногда ей даже удавалось доставать кое-какую просочившуюся через границу литературу несоветской направленности из ФРГ, Австрии и Швейцарии. Попутно Валя изыскивала возможности побывать в ГДР, как тогда выражались, «по линии комсомола». Её увлечение не осталось незамеченным. «Доброжелатель» из деканата института настучал на неё дяде, отцу Юры, и тот в весьма решительной и бесцеремонной, свойственной ему хамоватой начальственной манере предостерёг племянницу от «опасного сползания к иностранщине». Всё понимающая Валя струхнула и пообещала дяде не подвести его и себя. Присутствовавший при разговоре Юра понял, что Валя будет действовать осторожнее, и решил помогать ей, не забывая о своих интересах.

Выйдя после неприятного разговора с дядей из его квартиры вместе с двоюродным братом, который выразил ей открытое сочувствие, Валя пообещала Юре доставать для него периодику на английском. Иногда она передавала ему роскошные иллюстрированные журналы. Каким путём всё это попадало в провинциальный промышленный городок, Юра не знал и знать не хотел. И Юра сделал вывод: надо помалкивать о том, что английский ему интересен и даётся легко. Уроки английского в школе превратились для него в какое-то странное полуподпольное занятие. Иногда, выудив из неожиданного источника незнакомое ему английское слово, он обращался к учительнице с просьбой разъяснить значение слова и был очень рад, если удавалось ввергнуть глуповатую училку в изумление.

Однажды Юре попался журнал “Life”, в котором была статья с многочисленными цветными фотографиями на тему падения нравственности в США и во всём мире. В то далёкое прошлое в США царила, по нынешним меркам, жуткая пуританская нетерпимость и до обстановки, получившей там впоследствии название “all-permissiveness”, было ещё далековато. Юра понял лишь суть статьи и не смог вникнуть в её содержание. Но слово “promiscuity” его заинтересовало, в нём, как он инстинктивно почувствовал, было нечто заманчивое и запретное. Юра записал это слово в свой маленький блокнот, который, вместе с карандашом, приучился носить в портфеле с пятого класса, и на перемене сунул училке английского под нос с просьбой перевести. Та выпучила свои близорукие глаза, прикрытые толстенными очками в дрянной оправе, и завопила:

– Откуда ты это списал? Таких слов в учебнике нет!

– В учебнике многого нет, – дерзко ответил Юра.

– Ты вот что, послушай меня, я ведь тебе пятёрки ставлю и знаю, что английский ты любишь. Но всё хорошо в меру. Я этого слова не знаю и знать не хочу. Не делай глупостей!

«Училка, скорее всего, не знает, как перевести слово. А всё потому, что она дура ограниченная и не суёт свой нос за рамки школьной программы. Мне нужен словарь», – и Юра стал искать словарь в магазине. Пойдя с одноклассниками на фильм «Застава в горах», Юра после киносеанса заглянул в большой книжный магазин в здании рядом и увидел там сравнительно большой англо-русский словарь. Вскоре он уговорил родителей купить ему такой словарь. Отец и мать вначале были против, но потом отец вспомнил, что замдиректора комбината стажировался в США и вполне легально демонстрирует знание английского, так почему бы и его талантливому сыну не постичь премудрости иностранных языков. Словарь был куплен, и в нём Юра отыскал заинтересовавшее его слово. Он возликовал и с тех пор полюбил рыться в словарях. В школе о покупке словаря он не сказал никому. Но та же очкастая училка, объясняя на уроке значение слова “bachelor”, попавшееся в учебном тексте в значении «холостяк», услышала от Юры:

– А второе значение этого слова – бакалавр, это такая учёная степень, у нас её нет.

– Раз у нас этого нет, знать это незачем! – злобно парировала училка.

«Ты, дура, сама, небось, этого не знала! Счёт стал два—ноль в мою пользу», – подумал Юра и вслух сказал:

– Думаю, что знать больше, чем требует учебник, это очень хорошо.

Через некоторое время училка английского, жившая недалеко от них, сказала матери Юры при встрече в очереди за молоком, кефиром и творожными сырками:

– У вашего сына редкий недостаток: он стремится как можно больше знать и пренебрегает спортом. Мой предмет он знает намного лучше, чем требуется, даже иногда переходит разумные пределы, но хвалить его за это я не смею, сами понимаете почему. Я всей душой желаю Юре добра и поэтому прошу: проследите за ним, чтобы у него не было опасных перегибов. Он у вас типичный гуманитарий, и вы понимаете, как это опасно.

После разговора с мамой Юра понял не всё, однако уловил, что что его толкают на путь, по которому направили судьбу Вали, сломав её душу насильственным вовлечением в ненавистную ей чёрную металлургию. Идти по её стопам он не хотел. Что касается отношения Юры к спорту, училка была права. Юра с раннего детства всегда в своей жизни игнорировал физкультуру и никогда не занимался спортом, кроме весьма посредственного катания на коньках и велосипеде, и к тому же с 13 лет страдал близорукостью. Всё это исключало живое участие в мальчишеских забавах и драках, коими изобиловала в те годы невесёлая провинциальная жизнь. Ни телевизора, ни компьютера, ни смартфона! Тем не менее жили ведь, да ещё и развлекаться как следует умели! Подростки такого типа, то есть не удовлетворённые собой, своим положением в компании сверстников и окружающим миром, склонны создавать в своём мозгу причудливые грёзы об идеальной в их понимании жизни, полной гармонии и справедливости, сами толком не понимая, чего они хотят, и не умея даже приблизительно описать основные параметры своего очень смутного идеала. В душе Юры во всё возрастающей степени крепло отчуждение от сверстников и погружение в свой причудливый мир.

Нередко бывает, что услышанный когда-то разговор родителей с кем-то другим впоследствии обретает неожиданное развитие. Таких случаев в детстве Юры было два, и по времени они пришлись один за другим.

Первое: приезд в родной город известного писателя, обласканного властью, автора знаменитого в советское время романа «Молодая гвардия» Александра Фадеева. Юра увидел высокого седовласого советского классика у своего многоэтажного дома выходящим из роскошной машины, как сказал кто-то из стоявших рядом, итальянской марки Fiat, явно трофейной. По заданию ЦК партии, членом которого был Фадеев, он приехал в родной город Юры с целью написать новый роман о рабочем классе, но у него ничего не получилось. Отцу Юры в присутствии сына некто из более-менее осведомлённых об образе жизни писателя сказал, что того «губит старая тяга к запоям». Юра эти слова запомнил и в 1956 году, когда Фадеев добровольно ушёл из жизни, нисколько не удивился внезапной смерти деградировавшего литературного классика советской эпохи. А позже выявились и нелады Фадеева с собственной совестью ввиду его тупой приверженности сталинизму.

Другой разговор случился в городском театре, куда Юра отправился в воскресный день вместе с родителями на дневной спектакль «Недоросль». Главный режиссёр театра, импозантный обрусевший грек, встретившийся им у входа, был старым знакомым родителей, его симпатичная дочка с чудесными глазами и волосами впоследствии училась с Юрой в шестом классе, когда ликвидировали раздельное обучение мальчиков и девочек. Поздоровавшись с ними и сделав комплимент Юре по поводу того, что тот быстро прибавляет в росте, главный режиссёр, отвечая на вопрос отца в связи с его странно взъерошенным видом как будто после драки, сказал, что «только что поговорил с одной бестолочью и выгнал его из театра», выразив надежду, что изгнанный «никогда больше не сунется ни в какой театр, так как профессионально непригоден, да ещё тупица и лентяй». Отец, обладая хорошей памятью и зная состав труппы, поинтересовался, кто же эта «бестолочь», и услышал в ответ: «Да некий Леонид Броневой, к нам припёрся из Ташкента». Много лет спустя, когда в СССР огромной популярностью пользовался в вечернем телеэфире знаменитый сериал «Семнадцать мгновений весны», Юра и его родители увидели Броневого в роли Мюллера. Как хорошо, подумал Юра, что тот режиссёр не смог погубить актёрскую карьеру Броневого. А красивая дочь режиссёра спустя много лет, как ему рассказали в Москве, повесилась не то от несчастной любви, не то от поздно обнаружившейся беременности, не то от рака, не то от нехорошей болезни.

Летом Юра с родителями ездил в другие города. Первой дальней поездкой стал отдых в Юрмале, где ещё не утихли страсти, связанные с якобы добровольной советизацией Латвии. Там Юра впервые увидел море, оказавшееся мелким и холодным. Зато песок и сосны на берегу привели его в восторг. Волосы Юры в тот сравнительно ранний период его детства были очень светлые, и иногда латыши принимали его за своего, обращаясь к нему по-латышски, однако Юра немедленно принимал суровый вид и гордо заявлял, что он русский. В ответ он ощущал молчаливую ненависть. Потом были поездки на запад Украины, в удивительный для Юры город Черновцы, ещё недавно бывший заграничным и никогда не входивший в состав Российской Империи. Юре очень понравились и Черновцы, и Киев, в котором он пробыл вместе с родителями несколько дней. Как Рига, так и Черновцы поразили Юру средневековой архитектурой западноевропейского типа, которая его не так чтобы уж очень привлекла, но поразила своей несхожестью с Москвой. Тогда же Юра не увидел, а скорее инстинктивно почувствовал, как неправа мама, украинка по рождению, внушавшая ему перед поездкой, будто между русскими и украинцами абсолютно нет никакой разницы. После Украины был курорт Махинджаури, это недалеко от Батуми. То место запомнилось Юре зарослями бамбука и частыми дождями, а море там оказалось просто чудесным, намного теплее моря в Юрмале. В Махинджаури Юра научился плавать. Следующим летом семейство отдыхало в Евпатории, тоже оказавшейся вполне симпатичным местом, и Юра был вполне согласен с Маяковским, написавшим:

– Очень жаль мне тех, которые не бывали в Евпатории.

Латвия, Грузия и даже Украина оставили в душе Юры твёрдое ощущение заграницы, поскольку немало мелочей и деталей быта свидетельствовало, что это не Россия. Детали грузинского быта и образа жизни со временем улетучились из его памяти, и осталось самое поразившее его: чучело двухголового телёнка в батумском музее и вкуснейшие хачапури, а также слова «гамарджоба» и «генацвале», да ещё несколько букв причудливого грузинского алфавита. Поездка в Черновцы дополнила Юрину память словами «панчохи та шкарпетки». Родители его с особым восторгом вспоминали отдых в Юрмале, который показался им вполне милым и безопасным, хотя после возвращения в родной город им в присутствии Юры рассказали, как все трое сильно рисковали: в Юрмале продолжали действовать банды так называемых «лесных братьев», иногда убивавшие отдыхающих. Поэтому, вспоминая детство, Юра пришёл к твёрдому убеждению, что крайне приятная поездка на летний отдых в Юрмалу была просто исключением из общей практики.

Затем настал год, когда Юра отправился на летний отдых без родителей в составе небольшой группы местных школьников, которым, благодаря настойчивости отца Юры, удалось достать путёвки в знаменитый Артек. По мнению родителей Юры, которое сам он не разделял, отдых в Артеке очень полезен с точки зрения знакомства с представителями всех республик Советского Союза. Почти все «представители республик» вызвали у Юры стойкое отвращение. А море, природа, экскурсии по Крыму ему очень понравились. Самое сильное впечатление осталось от посещения Ливадийского и Воронцовского дворцов. При посещении Бахчисарая всем артековцам долго рассказывали о том, «какими гадами оказались все до одного крымские татары». В Артеке Юра понял, что ему очень нравится ходить босиком, и там зародилась его постоянная привычка снимать обувь при первой возможности и наслаждаться ощущениями от соприкосновения ног с полом, почвой, тротуаром, прибрежной галькой и особенно с травой и песком.

Артек и экскурсии по Крыму настолько поразили Юру, что он почувствовал неподдельное возмущение, когда узнал, что совсем недавно Крым был передан Украине. Юра прямо сказал в присутствии пионервожатой и ошарашенных украинских школьников:

– Надо отобрать Крым у хохлов! Он для Украины слишком хорош!

Эта реплика не осталась незамеченной, и Юре устроили мощную проработку. Он сделал для себя вывод: не стоит необдуманно оглашать свои мысли. Но с того лета 1954 года Юра терпеливо ждал, когда Крым вновь станет российским, и в 2014 году всё же дождался. Возвращение Крыма в состав России он расценил как реализацию своей сокровенной детской мечты. С ранних лет Украина была ему неприятна. Украинский язык, в основном понятный каждому русскому, он не считает самостоятельным, определив его как диалект русского, испорченного влиянием польского, а украинцев – как субэтнос русской нации. Попробовав разобраться в украинском языке, Юра понял, что русские слова в нём заменены на польские или лишь слегка полонизированы. Заинтересовавшись темой возникновения Украины, он узнал о роли Австро-Венгерской империи в полностью искусственном процессе отрыва западной окраины России от основного русского населения.

Кроме городских развлечений, в родном городе Юры иногда случались и события, можно сказать, экстраординарного характера. Самым крупным и притом самым неожиданным стал однодневный визит летом 1955 года премьер-министра Индии Джавахарлала Неру с дочерью Индирой Ганди. Юре посчастливилось вплотную подойти к открытому автомобилю с высокопоставленными гостями и даже пожать руку индийскому премьер-министру, умудрившись сказать при этом: «Welcome to our town!”. Визит этот вызвал необычайный ажиотаж и готовился в крайней спешке: грязные улицы срочно мыли, что-то ломали и закрывали наспех возведенными заборами, что-то красили, где-то наскоро покрыли проезжую часть ужасно некачественным асфальтом, удивительно быстро пришедшим в негодность после отбытия индийской делегации и сопровождающих из Москвы. Известно, что в России накоплен многовековый опыт сооружения того, что принято именовать потёмкинскими деревнями. Отметим, что город был обделён вниманием советских властей с первых лет своего существования, и после краткого приезда в 1930-х годах тогдашнего наркома тяжёлой промышленности Орджоникидзе там не отметился никто из более-менее высокопоставленного советского руководства. После блиц-визита главы индийского правительства Юре стало особенно тоскливо на его маленькой родине. В те годы Индия его не очень интересовала, как и вся заграница. О большем, чем жизнь в Москве, он не смел мечтать.

И тут вдруг отец, вернувшись из очередной командировки в Москву, объявил жене и сыну, что был вызван к министру и получил назначение в Москву, что уже успел посмотреть готовый к заселению дом, где им дают трёхкомнатную квартиру! В ту эпоху невероятной жилищной тесноты и проклятых коммуналок, появление которых после октябрьского переворота 1917 года объяснялось стремлением большевистской власти к уравниловке, предоставление семейству из индустриальной глубинки трёхкомнатной квартиры в Москве было подобно неожиданному получению в наши дни многомиллионного долларового наследства. Хотя, по правде говоря, жаловаться на тесноту Юре и его родителям было никак нельзя, потому что до переезда в Москву семья жила в трёхкомнатной квартире роскошного по тем меркам шестиэтажного дома, построенного пленными немцами, с высокими потолками и невероятно высоким первым этажом, отданным целиком самому крупному в городе универмагу, и с большими квартирами, по две на каждом из жилых пяти этажей, всего 60 квартир. Дом имел свою котельную и ежедневно снабжал жильцов горячей водой, чему завидовали соседние дома, заселённые представителями иного, пролетарского сословия. Все жильцы дома так или иначе принадлежали к городской партийно-хозяйственной элите, и поэтому практически все семьи более-менее знали друг друга. В зависимости от обстоятельств это помогало Юре или мешало.

Было начало августа, и это означало, что в следующий, седьмой класс Юра пойдёт уже в Москве. Быстро подготовились к переезду, многие вещи отправили в контейнере, остальное отдали тёте Лизе, младшей сестре отца, и её дочке Вале, кое-что подарили соседям и некоторые вещи продали не торгуясь. В день отъезда практически пустую квартиру находящегося в состоянии эйфории семейства из трёх человек посетил директор комбината – первое лицо в городе и один из тех, чей голос имел решающее значение для судьбы всей металлургии СССР. На правах старого знакомого он сказал: «Твой отец, дорогой мой Юрка, наша гордость, люби его, цени его и иди по его стопам!». Были и другие пришедшие попрощаться, ведь родители покидали город, в котором прожили около 25 лет. Мама даже всплакнула, целуясь с тётей Лизой, от которой, как всегда, несло крепким запахом папиросного табака. Тётя чмокнула Юру в щёчку и пожелала, «чтобы Москва мягким ковром расстелилась у его ног». Потом Юра сбегал в ванную и помыл поцелованную щёку. Не то, чтобы тётка была ему неприятна, ведь она не раз брала его к себе, когда родители уезжали летом в Кисловодск, и позволяла племяннику кое-что из того, что ни за что не разрешили бы родители, например, беготню под тёплым дождём босым и в одних трусиках, две порции мороженого подряд, вечерний поход в кинотеатр на явно недетский фильм вроде «Милого друга» по Мопассану и даже соревнование со сверстниками типа чья струя мочи пальнёт дальше всех или кому не слабо опорожнить кишечник перед памятником Пушкину недалеко от местного драмтеатра, присев при этом таким образом, чтобы задумчивый взор «нашего всего» был устремлён именно на тебя. Но смесь запаха папирос «Беломор» с ароматами советской пудры и духов «Красная Москва» превратилась на ещё сохранявшем остатки прежней красоты лице тёти Лизы в нечто совсем уж не благоухающее! А Юра с раннего возраста был аккуратен.

Наконец нудная сцена прощания завершилась. Родители несколько раз отвергли предложения «выпить на посошок», и кое-кто из зашедших попрощаться обиделся. Поехали поездом в мягком вагоне. Юра к поездам давно привык, и мягкий вагон его не особенно интересовал. Очень порадовало другое: поезд пошёл по новой колее, то есть сразу к Москве, по диагонали, а не сначала к северу в областной центр и потом на запад. Это дало возможность сократить путь почти на сутки. «Прогресс – великое дело!» – сказал кто-то в вагоне, и Юра был с этим вполне согласен.

Всем троим было очень приятно, что у Казанского вокзала семейство ожидала ведомственная машина с водителем, очень быстро доставившая новоиспеченных москвичей и их большие чемоданы по утренним пустынным улицам на Ярославское шоссе. Пятнадцатиэтажный дом порадовал внешним видом и разочаровал недоделками: у дома были сложены кучи строительного мусора, а лифты ещё не работали, и семейство с четырьмя чемоданами поползло по лестнице на 11 этаж, отдыхая примерно через каждые три этажа. Несколько раз на лестнице им повстречались уже вселившиеся жильцы, радостно сообщившие семейству, что «на первом этаже с сегодняшнего дня заработал огромный гастроном, где по случаю открытия в продажу выбросили пиво, правда, противное на вкус, а вот водку завезти почему-то не допёрли». В квартире уже была холодная и горячая вода, подведены газ и электричество. Юра с отцом сразу же спустились в гастроном, после чего мама состряпала сытный обед на скорую руку, попутно осваивая технологические премудрости невиданной ранее газовой плиты. Потом Юра сходил посмотреть то место, где его новая школа. Так началась московская жизнь.

Так вот, оказывается, она какая, долгожданная Москва! Вот она, столичная жизнь! Из провинциальной глубинки Москва представлялась Юре воплощением всех хороших качеств, присущих роду человеческому, городом, где всё чисто и красиво, где царит идеальный порядок, где все при встречах улыбаются друг другу, где никто не ругается матом, не толкается, не бросает мусор под ноги, где красивые дома с вымытыми окнами и красивыми магазинными витринами. Но неприветливая действительность разрушила его грёзы. И началось это на Казанском вокзале, продолжилось при разглядывании московских улиц из автомобиля и первом осмотре внешнего вида нового дома, в котором Юре предстояло прожить восемь лет.

Школа разочаровала с первого дня. Юра сразу же обнаружил, что к началу учебного года не было вывешено расписание уроков, что неукоснительно выполнялось в прежней, то есть провинциальной школе. Отсутствие расписания – свидетельство расхлябанности учительского состава, сделал он вывод. Поэтому первое сентября, по его мнению, в основном прошло впустую, увязнув в ненужной болтовне на отвлечённые темы. Вскоре Юра с удивлением отметил, что он – лучший ученик в классе, как и в прежние времена в той школе. Этого он не ожидал. А ведь при его зачислении в школу Юра столкнулся с гипертрофированным московским снобизмом, выразившимся в том, что ему было предложено пойти второгодником снова в шестой класс: мол, «там у вас глухая провинция, и наверняка ничему тебя не научили как следует». Хорошо, что Юра резко взбрыкнул, сунул директрисе под её напудренную сморщенную морду целую пачку похвальных грамот и, к своему собственному удивлению, даже не совсем корректно, с употреблением формулировки «не имеете такого права», что в те кошмарные первые послесталинские годы было рискованным, а Юра по малолетству этого не знал, всё же настоял на нормальном зачислении в седьмой класс. Присутствовавший при этом отец не вмешивался и потом похвалил сына за «грамотное отстаивание своих законных прав». Тощая директриса, типичная старая сволочь уходящей сталинской эпохи, была явно поражена наглостью тринадцатилетнего провинциала в немодных широких штанах и жутких ботинках, за которыми Юра отстоял в очереди примерно три часа в универмаге на первом этаже их шестиэтажного дома без лифтов, злобно поджала тонкие сухие губы и сурово предупредила: «Тогда пеняй на себя!». Однако быстро выяснилось, что Юра был прав. К вопросу об уровне его «провинциальных» знаний больше никогда не возвращались, а директриса вскоре посоветовала классной руководительнице назначить Юру старостой класса.

Дальше, как говорится, больше. Уже первые полгода московской жизни очень разочаровали не только Юру, но и его родителей. Выяснилось, что москвичи тоже хамы и алкаши, что Москва не такая уж ухоженная, как казалось издалека. В их подъезде быстро установился едкий запах мочи. Старый дворник в той жизни был инвалидом войны и пьяницей и иногда лежал где-нибудь в полной отключке, однако подметал он и убирал мусор вполне регулярно и довольно аккуратно, напиваясь в свободное от обязанностей время. Московская дворничиха была довольно молодой и даже привлекательной внешне одинокой матерью, в основном следила за своей внешностью, но тоже изредка напивалась, умудряясь при этом не падать и громко матерясь. Свои служебные обязанности она выполняла на тройку с минусом. Её белёсая и конопатая, вся в мать дочь оказалась в одном классе с Юрой. Московские достопримечательности восхищали его лишь первые недели две. Далее его поглотила нелёгкая проза жизни. Но и спустя почти семьдесят лет Юра понимает, что Москва остаётся для него чужой и неприятной.

Посещение Мавзолея, куда потащили его благонамеренные родители, вообще возымело противоположный их намерению эффект, поскольку вместо трепетного благоговения привело Юру в ужас: ведь на всеобщее обозрение выставили выпотрошенные и набальзамированные тушки двух руководителей, сумевших лишь добиться слома старых порядков и прихода к власти неопрятного хамья, но проявивших полное бессилие в обеспечении населения приличной жилплощадью, хорошей едой, нормальной одеждой и обувью, не понимавших важности привития людям огромной страны навыков трезвого образа жизни и более-менее сносных манер, а самое главное – поведших наше государство по тупиковому пути. Юра возненавидел и выпотрошенных руководителей, и их «великие деяния». Нет, жить в такой стране всю жизнь невыносимо, решил он, когда ему ещё не исполнилось четырнадцать. Надо присмотреться к загранице! Ведь должны быть государства с приличным населением, хорошо одевающимся и интересно живущим, с более разумным жизненным укладом, нежели советский. Должен же в конце концов существовать в этом мире какой-то идеал! Так Юра ещё в подростковом возрасте стал тайным диссидентом. В довольно раннем возрасте, к своему удивлению и даже ужасу, он вдруг осознал, что не любит советские порядки и всё советское. Не патриот, стало быть! С этим ощущением, не изменившимся и после распада СССР, Юра прожил весь советский период и расслабился после возвращения российского триколора.

Сейчас, когда вспоминается советское прошлое или кто-то испытывает тоску по СССР, Юра думает только одно: как хорошо, что мы уже живём в Российской Федерации. Можно понять лишь тех, кому сейчас плохо живётся и кто по молодости лет либо не жил в СССР, либо всё забыл. Но он и его поколение ничего не забыли. Если сейчас у нас много плохого, это совсем не значит, что в СССР было лучше.




2. Мечты о загранице


Как вникнуть в тонкости жизни в других странах? Для этого не годятся кратковременные туристические поездки под бдительным наблюдением переводчиков, гидов и кагэбэшников. Там следует поработать, пожить некоторое время, походить одному по улицам, побывать в местных магазинах, почитать тамошние газеты, посмотреть их телепередачи и послушать их радио, то есть по возможности как можно глубже окунуться в их повседневную жизнь. Но для этого необходимо знание иностранных языков. Отец съездил дней на десять в «социалистическую» Чехословакию, упрочив той поездкой свою положительную характеристику, после чего ему доверили право посетить «капиталистическую» Францию. Но что отцу дали эти две поездки? Ведь он не знал иностранных языков и даже никогда в своей жизни не помышлял об их изучении, а сыну как-то в разговоре сказал, что «зазубривание иностранных слов для того, чтобы хоть чуть-чуть изъясняться на чужом языке, – всё же, как ни крути, занятие недостойное мужчины». Из той поездки отец Юры вынес лишь чешское приветствие «Честь працы!», что-то вроде «Слава труду!». Он тогда ещё наивно надеялся, что сын выберет техническую специальность.

Позже Юра узнал, что и сам его отец Игорь Николаевич вначале не намеревался стать металлургом, но суровая советская действительность разрушила его планы. Он с детства интересовался изобразительным искусством и архитектурой, однако в поступлении в архитектурный институт в Москве и Ленинграде ему было отказано. Подвело происхождение: дед Николай Алексеевич был неплохо оплачиваемым чиновником уездного уровня и даже нанимал бедных крестьян для обработки своего земельного надела. Отец вместе с некоторыми братьями и сёстрами, которых всего в их большой семье было девять человек, уехал на Урал, где строителям нового металлургического комбината и нового города предоставлялось право зачисления в создаваемые заново горно-металлургический и педагогический институты независимо от социального происхождения. То же самое можно сказать и о матери Юры Валентине Федотовне: её отец Федот Павлович был начальником маленькой железнодорожной станции, следовательно, тоже чиновником «преступного царского режима». Пролетариев и коммунистов Федор Павлович открыто презирал до самой смерти. Таких, как он, в СССР полагалось притеснять. Их дети в те годы вполне официально причислялись в СССР к так называемым «лишенцам» и не имели права поступать в вузы. Их сознательно обрекали на низкооплачиваемую работу. Неудивительно, что родители Юры очень многого боялись, особенно разговоров на околополитические темы.

Единственный выход для молодёжи из семей «лишенцев» заключался в перемене места жительства с центральных российских областей куда-либо на восток вплоть до Тихого океана, где с началом первой пятилетки развернулись гигантские стройки. Судьба свела будущих родителей Юры в продуваемой ветрами уральской степи на строительстве металлургического комбината и города. Его мама со старшей сестрой Полиной и их братом Константином тоже нашли работу на Урале в том же городе. Всех их привлекла перспектива поступления в вуз и возможность подняться по советской социальной лестнице, чего не могли дать им ни Саратов, ни Винница, ни Киев, ни тем более Москва. Потом сестра и брат мамы уехали оттуда и удачно устроились в других городах. Брат по разнарядке комсомола поступил в высшее военно-морское училище во Владивостоке, а тётя – в текстильный институт в Москве, что стало возможным благодаря протекции её очередного мужа, советского чиновника среднего масштаба. Будущая мать Юры познакомилась сначала с тётей Лизой, поскольку обе были первыми красавицами молодого города. Однако, в отличие от большинства подобных ситуаций, они с самого начала знакомства вместо соперничества скооперировались и активно помогали друг другу, устроив почти одновременно свои судьбы: Валентина – с невзрачным на вид, но подающим большие надежды занудным и настырным братом тёти Лизы, который стал отцом нашего главного героя, вторая – с бывшим ухажёром Валентины высоким красавцем Николаем, первым в городе танцором подпольных западных танцев и покорителем девичьих сердец, но оказавшимся, при всех его положительных качествах, больным туберкулёзом, сведшим его вскоре в могилу. После смерти мужа молодая вдова, пожадничав, не выбросила и не отдала другим оставшиеся от покойного солидные запасы папирос и сама стала яростной курильщицей, оставшись приверженной этой пагубной привычке до самой смерти в 89 лет. Она курила в основном дешёвые и очень крепкие папиросы, но примерно с 1970-х годов перешла на сигареты с фильтром. Валя же с детских лет возненавидела курение и запах табака, что не помешало ей в 40-летнем возрасте выйти замуж за заядлого курильщика и смириться с курящей дочерью, вышедшей впоследствии замуж за американца во время стажировки в США и оставшейся там на ПМЖ.

Не без участия той же тёти Лизы произошёл один комический случай, оставшийся в памяти нашего главного героя. На десятилетие Юры тётя подарила ему неплохо изданный по тем скудным советским меркам трёхтомник Пушкина, стихи которого она и её дочь очень любили. Подарок был преподнесен в квартире Юры и его родителей за роскошно по тем временам уставленным обеденным столом, где присутствовали тётя Лиза и её дочь. Юра был очень рад подарку. Отец Юры сказал, что тоже всегда с удовольствием читал Пушкина, и попросил сына отложить в сторону тарелку с большим куском вкуснейшего торта, купленного в особой секции главного в городе «Гастронома», обслуживавшей руководство металлургического комбината, взять один из томов и прочесть первое попавшееся вслух, а присутствующим предложил продолжить, если смогут. Начитанная тётя Лиза заранее предвкушала себя победительницей. Юра взял том Пушкина в хорошем переплёте, но на неважной бумаге, открыл его и стал читать:

– Пупок чернеет сквозь рубашку,…

– …Наружу титька – милый вид, – подхватила эрудированная тётушка, но тут же увидела перекошенную физиономию своего старшего брата и замолчала. Наступила неловкая пауза. Отец Юры взял из рук сына книгу, вооружился очками и стал внимательно изучать текст. Мама Юры смотрела на всех испуганными глазами. Валя не без ехидства улыбалась, предвкушая интересный скандал на благопристойном семейном торжестве.

– Лиза, – разражённым голосом сказал Юрин папа, – что ты подсунула своему племяннику? Может, это белогвардейское издание? Откуда такое у Пушкина?

– Это трёхтомник великого поэта, разве не видишь? И издательство солидное, в Москве напечатано к 150-летнему юбилею со дня рождения Пушкина. Мне стоило больших усилий достать его. Пушкин ведь не только сказки сочинил.

– Лиза, но тут нехорошие слова!!! Взрослому читать такое стыдно, а ребёнку категорически недопустимо! Разве Пушкин мог написать такое?!!

– Пушкин ещё и не такое сочинил! Потом на ушко продекламирую. Ты, мой дорогой, сам виноват. Юрочка открыл и прочёл первое попавшееся. И ещё скажу, что ты, оказывается, Пушкина мало читал. А если бы твой сын на «Графа Нулина» или что-либо подобное наткнулся, что бы ты тогда сказал? Стихи «На картинки к роману «Евгений Онегин» в журнале, как его там,… вспомнила, «Невский альманах» всегда проходили цензуру, даже советскую. Пупок и титьки – слова вполне литературные, с моей точки зрения. Вон у Валечки какие аппетитные груди сформировались! Скоро невестой станет.

– Попрошу без намёков и без мата! Вижу, Лиза, что ты уже выпила слишком много цинандали. Согласен с тобой, это не твоя вина. Составители трёхтомника поторопились включить похабщину, а о приличиях не подумали! Этих строк Пушкина и, как его там, «Графа Нулина» я не читал. Вот что, возьму-ка я эти три тома и запру их в своём письменном столе. Когда сыну исполнится шестнадцать, выдам ему всю эту срамоту. А пока нельзя. Пусть лучше «Тимура и его команду» перечитает.

Юра получил пушкинский трёхтомник лишь в Москве. Так его «высоконравственный» папашка блюл благочестие своего единственного сына. Нормально ли так поступать? Неудивительно, что Юра с ранних лет перестал не только любить, но и уважать отца.

Юра рано уяснил, что для работы за границей ему необходимо соответствующее образование, совершенно отличающееся от того, какое получил отец, окончивший горно-металлургический институт. А главное, что для Юры стало непреложным условием, ему надо знать языки. Само собой, в первую очередь английский, в дополнение к нему французский (chaque intellectuel doit parler fran?ais, n’est-ce pas?) и ещё какой-нибудь более-менее экзотический, с помощью которого можно будет занять исключительное положение. Разумеется, Юра предпочёл скрыть свои мысли о загранице решительно ото всех и в первую очередь от родителей, которым он не доверял примерно лет с пятнадцати. Позже он понял, что таких, как его родители, называют совками. Так постепенно Юра всё больше отчуждался от родителей, теряя к ним интерес, кроме материального.

Его кузина Валя между тем смогла побывать в ГДР. Рассказы Вали об увиденном и услышанном там ещё больше воодушевили Юру и укрепили его диссидентские настроения. Он стал уделять английскому языку ещё больше внимания, попутно обнаружив в себе желание грамотно излагать свои мысли на русском.

Уже в послесоветское время при встрече с Юрой Валя сказала ему:

– А ты всё же молодец! Сумел выстоять перед напором своего отца и избрать другое поприще, изучил три иностранных языка, поработал за границей. Жаль, что у меня не получилось. Настоящую Германию, то есть вне советской оккупационной зоны, я так и не увидела. Это у нас с тобой от нашего деда Николая Алексеевича. Он ведь знал немецкий язык, потому что в соседнем селе жили немцы, и дедушка чуть не женился на молоденькой немке. Я это узнала от старухи, которую дед отверг ради той немки и потом ради нашей бабушки Анны Ивановны, которую ему подсунули родители. А ту немку и всю её немецкую родню ещё до войны расстреляли, они якобы оказались шпионами. Мне вот интересно, смог ли бы ты, конечно, чисто гипотетически, жениться на японке?

– Что ты, Валя! Японки коротконогие, плоскогрудые и страшные. У меня бы на японку не сработала эрекция. Я поклонник европейского типа женской красоты, то есть не брюнеток, с нормальным носом, длинными стройными ногами и заметной грудью.

– Я тоже отвергла бы японца и вообще азиата и африканца. Мне они противны. (Отмечу в скобках, что Валя вышла замуж за обрусевшего татарина.)

Английский давался Юре легко. Если бы только он в те годы оказался чуть настойчивее, если бы его родители оказались чуть умнее и дальновиднее, можно было бы без лишнего напряга вытянуть ненавистные предметы на четвёрки, зато приналечь на английский и ещё параллельно учить французский, потому что для проведения каждого урока иностранного языка их класс и параллельный класс делились примерно пополам: две половинки объединялись на урок английского, другие две половинки – на урок французского. Можно было бы вполне без всякого риска ходить попеременно то на английский, то на французский, и к тому же обе училки – английского и французского, «англичанка» – старая и несуразно толстая, а «француженка» – чуть помоложе, тощая и с большим рубильником – поддержали это желание Юры. Школьные программы по English и fran?ais всегда были и до сих пор остались тупо примитивными, и чтобы не суметь их освоить, нужна лишь внутренняя убеждённость в их ненужности. Так до сих пор поступает подавляющее большинство школьников, только они родителям и учителям никогда в этом не признаются. Но, на свою беду, Юра рассказал об этом намерении родителям, и папашка с воплями и нелепыми умозаключениями зарубил эту идею, да ещё осмелился на наглый разговор с обеими училками, а потом наябедничал на них завучу: «сына подбивают на какую-то глупость». Ему, видите ли, зачем-то очень нужно, чтобы сын стал золотым медалистом! А на кой эта медаль? Так рухнула мечта иметь в аттестате свидетельство освоения школьного курса двух иностранных языков. Перед обеими учительницами Юра извинился за отца. А завучу прямо сказал: «Отец не понимает меня. Сам неуч и меня хочет оставить таким же». За критику отца завуч Юру, разумеется, одёрнула, но вместе с тем согласилась, что знать французский вдобавок к английскому совсем не грех.

Итак, в школьные годы идеала Юра не нашёл. Золотую медаль он засунул в заднюю часть нижнего ящика огромного письменного стола, а потом она потерялась при переезде на другую квартиру. Она его всегда угнетала как напоминание о попусту потраченном времени на всякую там скучнейшую физику с математикой и вонючую химию с тригонометрией. Месяцы и годы бездумно растрачиваются каждым из нас в детстве и юности, но потом всем нам не хватает времени в зрелом возрасте. Нехватка оставшегося в старом возрасте времени «на доживание» – это вообще жуткая катастрофа, смысл которой молодым неведом и познаётся лишь в пенсионном возрасте.

В отличие от сверстников, Юра никогда не мечтал стал моряком, лётчиком, космонавтом или ещё кем-то из покорителей морских и воздушных стихий. Он всегда избегал риска. В покорении неба и тем более космоса он не видел иного смысла, кроме укрепления оборонной мощи государства. Его привлекали профессии, не лишённые комфортного образа жизни и не связанные с экстремальными ситуациями. Не видел он примеров для подражания и в прочитанных книгах. Литературные персонажи казались ему совершенно нереальными, а многие из них были даже неприятными, например, полоумный Павка Корчагин. Более-менее неплохим у Пушкина получился Евгений Онегин, только зачем он стал цепляться к женщине, которую ранее отверг? Недостаток самолюбия? Ищи кого-либо посвежее, однако Онегин полез к замужней Татьяне! Неужели забыл, что уже отверг её? Как будто других привлекательных женщин он не видел! Впоследствии Юра отнёс к понравившимся ему литературным персонажам Вронского: тот был прав, когда бросил надоевшую Анну Каренину, ставшую никому не нужной. Анне, по мнению Юры, стоило периодически менять любовников и дожидаться смерти нелюбимого мужа. А в более зрелом возрасте Юра постиг суть колдовских чар типа тех, которые исходили от Настасьи Филипповны из романа «Идиот», и приблизился к пониманию смысла страданий её поклонников, хотя сам страдать так и не стал. Это не его стиль жизни.

Самые светлые воспоминания школьных лет московского периода связаны с весьма неровной, изменчивой и даже прерывавшейся на много лет дружбой с одноклассником Валерием, оказавшимся во многом антиподом Юрия. Валера любил физику и математику, был отличным спортсменом, впоследствии стал продвинутым учёным, да ещё и с предпринимательской жилкой, столь ценной в послесоветской России. Их дружба началась с короткой драки, оставившей лиловые фингалы на их физиономиях. Объяснения обоих дома перед родителями оказались сочинёнными как под копирку: «оступился и упал с лестницы». Юра дважды был свидетелем на бракосочетаниях Валеры, а Валера был знаком со всеми тремя законными жёнами Юры, и Юра уже загадал, что в случае четвёртого бракосочетания свидетелем жениха будет Валера. К несомненным достоинствам Валеры Юра относил прежде всего приверженность крепким семейным устоям и любовь к детям, чего Юра в себе решительно не находил. Их встречи почти всегда выявляли несхожесть их позиций по всем пунктам, будь то идеальная форма женского носа или отношения между Россией и Японией. Они спорили и иногда больно задевали друг друга, однако потом всегда остывали и возобновляли контакты, находя новые острые темы для дискуссий.

Примерно в 9 классе Юра решил, что будет поступать в МГИМО. Поступление в желанный институт оказалось для Юры гораздо спокойнее, чем он сам ожидал. Набрав максимально возможное количество баллов, он был зачислен на первый курс факультета международных отношений и определён в японскую группу, то есть ему было определено заниматься Японией. Очень хорошо, что не грязной негритянской Африкой или какой-нибудь отсталой Камбоджей, подумал тогда Юра. «Почему Япония?» – удивился отец, но потом и до него дошло, что Япония для СССР чрезвычайно важна. К занятиям Юра приступил с нескрываемой радостью, потому что изучаемые предметы были ему все интересны, не было вонючей химии, не было никакой математики с физикой, институтские преподаватели оказались милыми и интеллигентными, особенно те, кто преподавал японский: они вообще относились к величинам, можно сказать, мирового уровня. С ними Юра после окончания института не раз встречался в России и в Японии как со старшими коллегами по работе, продолжая советоваться и перенимать их знания и опыт.

На школьные и институтские годы Юры выпало несколько крупных международных и внутригосударственных событий, почти все из которых, как принято теперь говорить, оказались судьбоносными.

Февраль 1950 года – договор между СССР и КНР о военно-политическом союзе, оказавшийся не только не вечным, но даже и недолговечным. Обе коммунистические диктатуры были весьма далеки от взаимного доверия и спустя 19 лет даже умудрились сцепиться в непродолжительном и мелкомасштабном вооружённом столкновении.

Лето 1950 года – начало войны между двумя корейскими государствами. При поддержке Сталина и недавно провозглашённой Китайской Народной Республики некий Ким Ир Сен, родоначальник псевдосоциалистической и по своей сути монархической династии диктаторов Северной Кореи, организовал вероломное нападение на Республику Корею, сначала легко и почти полностью оккупировав её, а потом вследствие явной немощи своей армии и из-за огромного превосходства в вооружениях объединённых сил другой стороны, сумевшей действовать под флагом ООН исключительно из-за недальновидности советского руководства, отступил к границам СССР и Китая. Война закончилась хрупким перемирием 1953 года, а подлинного мира в Корее нет до сих пор. С тех пор режим Кимов развивается в направлении военизированной абсолютной монархии, вызывая недовольство даже в России и Китае, а псевдореспубликой правит внук первого Кима толстый диктатор Ким Третий с нелепой стрижкой и повадками дебила, наплевательски относящийся к мировым проблемам. На подвластной ему территории Северной Кореи установлены дикие для остального мира порядки, смахивающие на самый крупный на планете концлагерь. А южная часть Кореи между тем процветает, хотя и там возникают иногда острые проблемы вплоть до убийства президента республики и вынесения тюремного приговора его дочери, тоже избранной президентом. Россия и КНР заметно изменили отношение к корейской проблеме, и теперь обе державы развивают связи с Республикой Кореей, продолжая при этом на всякий случай подкармливать толстого пупсика Кима Третьего и его деспотический режим. Но обе Кореи время от времени изъявляют упорное желание сцепиться вновь, и тогда на чьей стороне будем мы и Китай?

5 марта 1953 года – в бозе почил советский самодержец генералиссимус Иосиф Виссарионович Сталин, некоронованный абсолютный император всего «социалистического лагеря». Узнав о смерти Сталина, дедушка Юры сказал: «Может быть, теперь наша жизнь хоть чуточку станет лучше». Юра успел увидеть выпотрошенного и препарированного Сталина в Мавзолее, и это отнюдь не хвастовство, просто констатация факта.

Май 1955 года – СССР наконец-то сумел сколотить свой военный блок, названный Организацией Варшавского Договора. Это стало возможным после прямого отказа США и их союзников в допуске СССР в члены НАТО – идее чётко провокационной и заведомо нереальной. Зато в 1955 году в НАТО была допущена Западная Германия. Таким образом, в Европе сформировались два противостоящих военно-политических союза.

Июль 1955 года – встреча в Женеве руководителей СССР, США, Великобритании и Франции, первая встреча подобного рода после 1945 года. Она не принесла практически никаких результатов, однако сделала возможной состоявшийся осенью того же года визит в Москву делегации ФРГ во главе с первым федеральным канцлером Конрадом Аденауэром, в результате которого были установлены дипломатических отношения между СССР и ФРГ, что означало отказ Хрущёва, Молотова, Булганина и им подобных от слепого очернения ФРГ и признания реальности послевоенного раздела Европы. Имея в разделённой Германии два посольства, Советский Союз крупно выиграл, и это ни тогда, ни теперь никто не оспаривал. Примечательно, что до визита Аденауэра в Москву в советской прессе его государство именовали Германской Федеральной Республикой. Но специалисты по русскому языку в окружении Аденауэра попросили наших впредь называть западногерманское государство Федеративной Республикой, сославшись на якобы негативный оттенок в термине «федеральный», в то время как «федеративный» – понятие положительное, и приведя в пример расшифровку аббревиатуры РСФСР. Остался один тонкий нюанс: там предпочитали писать в русскоязычных текстах «Федеративная Республика Германия», намекая тем самым, что другая часть Германии для них всего лишь «советская зона», а у нас писали «Федеративная Республика Германии», давая понять, что на территории Германии есть ещё и другая республика. Вопрос снят с повестки дня после вхождения ГДР в ФРГ. Так Юра ещё в школе уяснил, что лингвистика – тоже иногда политика.

Особенно богатым на события оказался 1956 год. В феврале на ХХ съезде партии Хрущёв попытался развенчать Сталина и тем самым обелить себя. Рассказать истинную правду о грузинском бандите – сама по себе благородная задача, но не Хрущёву с его куриными мозгами следовало за это браться. Ни с первой, ни со второй задачами он полностью не справился, расколол как коммунистов в рядах КПСС, так и сторонников СССР во всём мире, а главное: создал повод для пинка под свой зад в октябре 1964 года. В институтские годы Юре довелось прочесть «секретный доклад» Хрущёва, оглашённый этим упитанным хамом на закрытом заседании партийного съезда, и он ещё раз убедился, что СССР ему не по душе. Доклад был обнародован лишь после распада СССР, и Юре до сих пор непонятно: почему нельзя было тогда напечатать этот доклад в газете «Правда» и других советских печатных органах? Неужели Хрущёв и ему подобные всерьёз полагали, что доклад содержал нечто такое, что было способно опрокинуть существовавший тогда миропорядок? Ведь даже основная часть советского населения отнеслась к развенчанию Сталина довольно спокойно, а сокрушались по поводу смерти советского диктатора лишь упёртые и тупоголовые. Отец Юры к таким не относился, он был скрытым циником.

Начало осени 1956 года – война за Суэцкий канал (Египет против Великобритании, Франции и Израиля). СССР неожиданно предложил США совместно вмешаться для предотвращения кровопролития, США явно растерялись, но военные действия вскоре были остановлены. Египетский президент полковник Насер фактически победил: Суэцкий канал стал принадлежать Египту. «Самый утончённый джентльмен» сэр Антони Иден с позором покинул пост премьер-министра Великобритании.

Вторая декада октября 1956 года – визит в Москву правительственной делегации Японии во главе с бывшим военным преступником премьер-министром Хатояма Итиро (????), который к тому времени был частично парализован, однако в Москву прилетел, а затем 19 октября была подписана совместная декларация, провозгласившая окончание состояния войны между СССР и Японией и восстановление дипломатических отношений. Но по вопросу о южной части Курильских островов, которые до конца лета и начала осени 1945 года никогда не были ни российскими, ни советскими, обе стороны так и не смогли договориться, и с тех пор территориальная проблема осталась в подвешенном состоянии. В ходе октябрьских переговоров 1956 года Хрущёв, якобы охваченный порывом восстановления попранной при Сталине исторической справедливости, пообещал вернуть Японии один маленький остров Шикотан (???)и группу скал под общим названием Хабомаи (????), но потом советская сторона отказалась от этого обещания, наплевав на факт ратификации декларации парламентами обоих государств. И опять лингвистический нюанс: южная часть Курил в Японии именуется «северные территории» (????). Многие японцы, включая некоторые СМИ, по-прежнему называют Курильские острова по-старому «архипелагом тысячи островов» (????). Границы между Россией и Японией с 1945 года по существу нет, вместо неё – навязанная ещё при Сталина линия территориального разграничения. Япония настаивает на возвращении территориального размежевания в районе Курильских островов к тому, что записано в трактате о торговле и границах между Россией и Японией, заключённом в японском городе Симода (???) 7 февраля 1855 года. Граница между двумя империями в районе Курил была тогда установлена в соответствии с директивой, данной главе российской делегации адмиралу Ефиму Путятину императором Николаем Первым: «Из островов Курильских южнейший, России принадлежащий, есть остров Уруп, которым мы и могли бы ограничиться, назначив его последним пунктом Российских владений, к югу, – так, чтобы с нашей стороны южная оконечность сего острова была (как и ныне она в сущности есть) границею с Японией, а чтобы с Японской стороны границею считалась северная оконечность острова Итурупа».

Однако у нас твердят о «необходимости признания существующей реальности», суть которой в оправдании максимально возможного в то время одностороннего захвата советскими войсками японской территории в начале осени 1945 года. Позиции наша и японская основаны на тупом упрямстве, наши доводы опровергаются контрдоводами японской стороны, и наоборот. Нужно ли это послесоветской России? Насколько это выгодно современной Японии? Сумеем ли мы и японцы пойти хотя бы на частичные уступки? Сумеют ли в Японии понять, что сначала следует заполучить синицу в руках, а потом начать мечтать о журавле в небе? А в основе многолетних перепалок – нелогичный и явно глупый отказ Сталина подписать Сан-Францисский мирный договор 1951 года, первоначальный вариант которого предусматривал закрепление прав СССР на все Курилы и на южную часть Сахалина. Создавшуюся ситуацию шумно используют в России всякие псевдопатриоты, а также их японские антиподы, соревнуясь в изощрённом словоблудии и затуманивая мозги россиян и японцев. Особенно преуспел в этом некий профессор Мышкин, бывший сотрудник международного отдела ЦК КПСС.

Начало ноября 1956 года – неудачная попытка Венгрии выйти из руководимого СССР «социалистического лагеря». Лагерников загнали обратно при помощи советских танков и странном попустительстве США и всего блока НАТО. В венгерских событиях важную роль сыграл тогдашний посол СССР и будущий глава КГБ, впоследствии генсек ЦК КПСС Юрий Андропов, показавший себя сторонником крайне жестоких мер и после пребывания на посту посла в Будапеште начавший восхождение по карьерной лестнице, несмотря на плохое состояние здоровья и странные белые пятна в биографии.

И практически одновременно с восстанием в Венгрии и его подавлением – прорыв культурной блокады Советского Союза в виде концертов знаменитого в те годы французского шансонье и киноактёра Ива Монтана, итальянца по происхождению, посетившего СССР вместе с ещё не окончательно спившейся женой Симоной Синьоре, тоже киноактрисой, сохранявшей в то время какую-то долю шарма, которого у неё раньше было в изобилии. Вокруг концертов Монтана творилось нечто невообразимое, ему оказывались поистине президентские, если не королевские почести, и дело не в каком-то исключительном певческом таланте Монтана, просто он оказался нужной персоной в нужном месте. Один из концертов Ива Монтана транслировался советским телевидением, и Юра смотрел его в квартире вместе с родителями и гостями, сослуживцами отца, упитанной супружеской парой, прихватившей с собой совсем не сексапильную дочь с прыщами на бледной мордашке. Они познакомили дочь с Юрой, но тот упорно отворачивался от неё, как привык делать всегда, когда сталкивался с кем-либо или чем-либо неприятным.

1957 год вошёл в советскую историю и остался в памяти Юры как год Всемирного фестиваля молодёжи и студентов в Москве. До сих пор ему не до конца понятно, как осмелились тогдашние советские власти пустить в столицу тысячи иностранцев, смутивших умы советской молодёжи как своим внешним видом, так и вольными манерами. Юра с его тогда ещё скудным знанием английского сумел подработать при налаживании договорённостей между иностранными парнями и советскими девушками относительно времени и места интимных встреч, включая договорённости о сексе в московских квартирах, что в те годы было уголовно наказуемо, и тем самым внёс скромную лепту в падение нравов в молодёжной среде СССР. Он заработал примерно 600 рублей! Помимо этого, как-то мимоходом Юра при содействии Валеры обменял очень много советских значков на иностранные, что его особенно радовало. Фестиваль стал для него и сотен тысяч его сверстников настоящим открытием иного мира, того мира за железным занавесом, который от всех них до сих пор тщательно скрывали, и этот мир очаровал Юру. Он узнал, что «там» живут лучше и интереснее, и окончательно утвердился в выборе профессии дипломата. После фестиваля через положенные природой сроки в некоторых московских семьях стали появляться курчавые или узкоглазые младенцы. «Дети от разных народов, мы мечтою о мире живём», – напевали в разных компаниях, и это стало первой конкретной приметой хрущёвской «оттепели», сменившейся впоследствии «заморозками». Но прошлую многолетнюю убеждённость в исключительности советского образа жизни и «превосходстве социалистической системы над капиталистической» верхушка страны уже не смогла восстановить. Фестиваль опрокинул прежнюю идеологию. Приметы этого были особенно ощутимы в Москве. Основная масса девушек стала курить, парни стали носить рубашки навыпуск, размножились те, кого называли «фарцовщиками», усилилось почти поголовное стремление к обладанию модными одеждой и обувью. Советская молодёжь почувствовала вкус к мировой моде, жевательной резинке, виски, западной музыке, рок-н-роллу и западным идеям. Мы стали «духовно разлагаться», по мнению одних, или «приобщаться к стандартам западной цивилизации», по мнению тех, кому не нравился советский аскетизм.

1958 год – история с романом Бориса Пастернака «Доктор Живаго», которую можно смело назвать «Много шума из ничего». Если говорить откровенно, надо было напечатать этот не такой уж выдающийся роман и раскритиковать его спокойно, без ругани и обвинения автора в антисоветчине, не раздувая скандала на международном уровне и принизив роман до уровня заурядного, что наверняка позволило бы, во-первых, лишить автора ореола мученика, а во-вторых, ликвидировать его шансы на Нобелевскую премию по литературе, которую ему присудили и от которой руководство СССР вынудило его отказаться. Этот роман, как и прочие запрещённые книги, Юра впоследствии прочёл. Вообще на литературном фронте КПСС наломала дров: Пастернак и Солженицын стали двумя главными вехами на этом бесславном пути. Оба они, вне всякого сомнения, были гораздо значимее в литературе, нежели запойный партийно-литературный функционер Фадеев. Но история с Солженицыным, пожалуй, намного серьёзнее, поскольку Солженицын упрямо, как говорится, лез на рожон. А Пастернак фигура помельче, он всего лишь поэт и переводчик, жутко струсивший после публикации скандального романа за границей и не оправившийся от страха до самой смерти. Заклевать Пастернака означало не только вынести сор из избы, более того, проблема его несчастного романа выросла до уровня непреднамеренного физического увечья самому себе. СССР ничего не приобрёл в результате травли Пастернака, но по глупости того же Хрущёва много потерял. Зато мировая литература и советское диссидентское движение кое-что приобрели.

1959 год – вынос гроба с выпотрошенным Сталиным из Мавзолея, что повлекло за собой углубление раскола как в рядах КПСС, так и среди леваков всех мастей в мире. Сталин перезахоронен у Кремлёвской стены, превращённой в некрополь и испоганенной сомнительными могилками. Но почему-то никто не решается перенести эти могилки в другое, более подходящее место. По мнению Юры, Ленина и Сталина стоит лишить могил и развеять их прах, поскольку те, кто лишил могил не только августейшую императорскую семью, но и миллионы простых граждан, сами не заслуживают ни гробов, ни захоронений с надлежащими почестями.

12 апреля 1961 года впервые человек поднялся в космическом корабле далеко от Земли и затем облетел её. Событие, несомненно, потрясающее. Но Юра космосом не интересовался и считал, что надо бы вначале обеспечить достойную жизнь в родной стране, а уж потом выходить в космос. Вместе с тем он прекрасно понимал другую, самую важную сторону освоения космоса – оборонную. Примерно год спустя ему удалось быть переводчиком при встрече Гагарина с японцами в кулуарах всемирного конгресса за мир и разоружение, а затем взять автограф первого космонавта. Брать автограф Юра не хотел, и Гагарин его сам навязал, попутно упрекнув Юру за «трусость, мешающую в жизни».

Одно событие 1962 года долгое время было строго засекреченным. И только в период перестройки информация о нём стала доступной всем. Речь идёт о массовом расстреле советскими воинскими частями советских же мирных граждан в городе Новочеркасске 2 июня 1962 года. Рабочие протестовали против повышения производственных нормативов и одновременного повышения цен, они требовали личных встреч с руководством, но мерзкий трус Хрущёв и его подлые приспешники Козлов и Микоян предпочли отказаться от честного разговора с народом и применить огнестрельное оружие против своих же граждан. Расстрелянных взрослых и детей закопали без всяких могил, как будто речь шла о бешеных собаках или поражённом эпидемией домашнем скоте. Тридцать лет об этой чудовищной трагедии молчали! После обнародования приглаженной версии случившегося говорить о том, что «в СССР власть принадлежала трудовому народу», было глупо.

Примечательно, что ведь история существования власти большевиков тоже началась с расстрела мирной демонстрации рабочих в Петрограде 5 января 1918 года. Были и другие подобные случаи, о которых постарались забыть. До сих пор нет полной информации о восстании в Кронштадте в марте 1918 года, когда против большевиков сплотились именно те матросы, которые в ходе государственного переворота в октябре 1917 года захватили Зимний дворец и арестовали Временное правительство. Их же большевики в лице делегатов 10 партийного съезда и подвластных им воинских частей расстреливали с 8 по 18 марта 1918 года. И хотя Российская Империя тоже не отличалась демократичностью, вспомнить можно и расстрел рабочей демонстрации 9 января 1905 года, а также расстрел на золотодобывающем предприятии возле посёлка Бодайбо 4 апреля 1912 года, вошедший в историю России как Ленский расстрел, не следует забывать, что власти империи никогда не прикрывали свои кровавые злодеяния «необходимостью защиты интересов рабочего класса», что позволяло им, как они считали, давать пролетариату в рыло и даже убивать рабочих.

Но события в Новочеркасске по чудовищности злодеяний превзошли всё и всех в российской истории. Юра не раз сталкивался с рассуждениями о якобы «подтасовке фактов» случившегося в 1962 году в Новочеркасске. Но какая бы ни была подтасовка (if any, как говорят по-английски), она ничтожна по сравнению с самим фактом расстрела. А Хрущёв, противную харю которого Юра сумел близко лицезреть в 1962 году примерно через месяц после новочеркасской трагедии, и примкнувшие к нему Микоян и Козлов были похоронены с почестями как «выдающиеся деятели КПСС». Вот вам и вся суть марксистско-ленинского термина «диктатура пролетариата»!

Зачисление в японскую группу, означавшее обучение японскому языку со всеми его нюансами, включая иероглифику, повергло родителей в шок и воодушевило Юру. Освоить иероглифы вполне постижимо, сразу решил он. Значит, он это сделает. Надо только накупить побольше самых дешёвых школьных тетрадок и писать, писать, упорно, до одури каждый иероглиф. Первые года два может оказаться очень трудно, зато потом мозг настроится соответствующим образом и процесс заучивания новых иероглифов автоматизируется. Так и оказалось. Преподаватели иногда хвалили Юру в меру, изредка поругивали тоже в меру. Но похвала преобладала. Юра до сих пор вспоминает их, в особенности Бориса Павловича Лаврентьева, Святослава Витальевича Неверова, Степана Федотовича Зарубина.

Уже на первом курсе Юра стал ровесником важного исторического события. На Кубе победила революция, и последствия победы стоили Советскому Союзу огромных затрат, а населению страны – новых материальных лишений. В следующем году во время демонстрации 1 мая он увидел на трибуне Мавзолея Фиделя Кастро, добавив его в список лидеров, которых он видел живьём. Список был уже немалым и в первое десятилетие XXI века включал вице-президента, впоследствии президента США Никсона, двух императоров и крон-принца Японии, который потом стал следующим императором, премьер-министра Японии Сато Эйсаку, брата японского императора принца Микаса, китайского вождя Мао Цзэдуна, корейского диктатора Ким Ир Сена, вьетнамского лидера Хо Ши Мина, шахиншаха Ирана Мохаммеда Реза Пехлеви, президента Индонезии Сукарно, президента Югославии Иосипа Броза Тито, будущую королеву Дании, а во то время наследную принцессу Маргарет, императора Эфиопии Хайле Селассие, короля Непала Мохендру Бир Бикрам Шах Дева, президента Ганы Кваме Нкрума, президента Египта Гамаля Абделя Насера, президента Франции высоченного генерала де Голля, премьер-министра Великобритании Харолда Уилсона, а также кое-кого помельче рангом. Начало списку было положено ещё в детстве, когда нашему главному герою довелось обменяться рукопожатиями с премьер-министром Индии Джавахарлалом Неру и его дочерью, будущей премьершей-министершей Индирой Ганди. Впоследствии к списку примкнула премьер-министр Пакистана выхоленная красавица Беназир Бхутто, которую Юра видел близко в Ташкенте.

После окончания второго курса института случилась одна забавная история, которую можно отнести к категории необычно редких совпадений. В мае 1945 года, то есть в уральский период жизни главного героя, как ему рассказали потом родители, семья переехала из однокомнатной квартиры в очень просторную трёхкомнатную в доме, построенном чуть ранее пленными немцами. Квартира была слегка подкрашена после предыдущих жильцов, проживших в ней около полугода, однако внимательный отец сразу заметил крупную корявую букву «В», неумело вырезанную на кухонной двери. Букву неоднократно пытались закрашивать, но она всё равно была видна, и наш главный герой видел её на протяжении более чем 10 лет. Родителям стало известно, что букву вырезал некий первоклассник, мать которого летом 1941 года эвакуировалась из Енакиева и отправила сына к брату мужа, мобилизованного на фронт, а сама уехала куда-то в Сибирь к родителям. Летом 1961 года после очередного экзамена вчерашние второкурсники пили пиво в парке имени Горького и беседовали на разные темы. Староста японской группы, который был старше Юры примерно на 5 лет, рассказал Юре, что почти всю войну провёл в промышленном городе на Урале в семье дяди, с которым у него были прекрасные отношения, резко испортившиеся после совершённого им глупого поступка, за который ему теперь стыдно. Старосту звали Вадим. И Юра вдруг неожиданно сказал ему:

– Представь себе, я знаю, что ты натворил. Ты вырезал перочинным ножом корявую и очень заметную букву «В» на двери кухни. Признайся, ведь так?

Староста остолбенел и пролил пиво на свои брюки и пол. Потом хрипло спросил:

– Ты что, ясновидящий? Или колдун? Ведь именно так и было!

– Я десять лет прожил в той квартире с твоей резьбой по дереву.

– Ну и ну! – только и смог сказать староста.

Придя домой, Юра рассказал всё родителям. Уточнив фамилию, отец сказал:

– Всё верно, ведь он жил у старшего брата отца, фамилия та же. Ты узнай, живы ли его отец и дядя. Пригласи его к нам.

На другой день Вадим, только войдя в квартиру, сказал:

– Я тот самый малолетний хулиган. Прошу простить.

– Ну что вы, молодой человек, не стоит извиняться за мелкую мальчишескую шалость. Но согласитесь, что судьба снова свела нас с вами самым удивительным образом.

– Да, это потрясающе, – согласился Вадим. – Мы ведь теперь с Юрой будущие коллеги, и вот выясняется, что знакомы из-за той кухонной двери уже шестнадцать лет. Мне тогда подарили трофейный немецкий перочинный ножик, и буквы я только более-менее освоил. Буквально руки чесались что-нибудь увековечить. Вот и не придумал ничего умнее. Восемь лет мне тогда было, а ножик подарили в день рождения. Дядя меня выпорол. Потом он всё рассказал моему отцу, вернувшемуся с фронта живым, но с серьёзным ранением. Отец сказал, что добавит от себя, но дядя отговорил: «Он уже наказан, но в целом Вадим парень, можно сказать, примерный. А что грамотность решил продемонстрировать, так это в общем понятно. Только чуть-чуть не додумал, как это сделать умнее». Отца уже нет, а дядя пока жив, хотя из енакиевской квартиры уже не выходит.

– Помню и вашего отца, и вашего дядю, – сказал отец. – Не дадите ли телефон дяди?

После окончания второго курса Юра смог примерно в течение месяца поработать переводчиком, а если выразиться точнее, помощником переводчика на первом послевоенном Московском международном кинофестивале и посмотреть немало кинофильмов. В уже не существующей гостинице «Москва» он увидел двух кинозвёзд – Элизабет Тэйлор и Джину Лоллобриджиду. Обе показались ему невиданными красавицами, хотя не соответствовали его идеалу женской красоты – брюнетки южного типа, а он как джентльмен предпочитает блондинок. В СССР в то время почти не было таких ухоженных женских лиц и фигур. У нас просто отсутствовала массовая культура макияжа, и в женщинах видели в первую очередь жён, матерей и «строительниц коммунизма». А вот просмотренные во время кинофестиваля примерно 25–30 кинофильмов как-то не запомнились совершенно.

На четвёртом курсе Юрий присутствовал на встрече преподавателей и студентов с тогдашним первым заместителем председателя совета министров СССР Анастасом Микояном. Встреча нисколько не оправдала ожиданий и не произвела практически никакого впечатления. Студенты в разговорах её никак не обсуждали, потому что восторгаться было никак невозможно, а критиковать опасно, поскольку мгимошники всегда славились доносительством на своих. Обтекаемо беззубое вводное выступление Микояна, так и не выучившегося за долгие годы работы в Москве сносно говорить по-русски, ещё раз продемонстрировало его низкий интеллектуальный уровень. Почти все присутствовавшие знали, что его невнятное бормотание буквально доводило до белого каления даже советских переводчиков, а владеющие русским иностранцы просто совсем не понимали его, иногда даже подозревая, что Микоян говорит по-армянски. И дикция, и содержание выступления сразу же разочаровали присутствующих. Стало ясно, почему некоторые опытные языковые преподаватели, знающие на практике работу устных переводчиков, уклонились от присутствия на встрече. Последовавшие ответы на многочисленные вопросы выглядели примерно так: спрашивают о причинах острого дефицита продуктов питания, а Микоян в ответ нудно бубнит об успехах советского сельского хозяйства; спрашивают о росте цен и дефиците промышленных товаров, а он невнятно долдонит о советском патриотизме и обрушивается на «тех, кому милее заграничное тряпьё». Сплошной пересказ передовиц газеты «Правда»! Ну, разумеется, понятно, что затронуть тему переговоров по кризисной ситуации, возникшей после наглого ввоза советских ракет на Кубу, которые он вёл в Белом доме с президентом Кеннеди, Микоян вообще не мог. Однако и на другие, казалось бы, совершенно не злободневные и открытые темы он отвечал ничего не значащими фразами. Неудивительно, что этот скользкий тип избежал репрессий и безнаказанно протирал штаны на разного рода партийных и хозяйственных посиделках «от Ильича до Ильича без инфаркта и паралича».

Начало учёбы на четвёртом курсе было отмечено невероятно напряжёнными днями, связанными с так называемом карибским кризисом, вызванным стремлением Хрущёва и его окружения «защитить социалистические завоевания братского кубинского народа». Из-за идиотской выходки полуграмотного коротышки мир в течение кризиса висел буквально на волоске. Хрущёв оказался вынужденным согласиться на вывоз советских ракет с кубинской территории в обмен на вывоз ракет США с территории Турции и обещание отказаться от планов вооружённого вторжения Соединённых Штатов на Кубу. В МГИМО ситуация вокруг Кубы и советских ракет обсуждалась с резко антиамериканским акцентом, и это навело Юру на мысль, что градус противостояния между двумя ядерными державами зашкаливает до предела исключительно из-за неосмотрительности нашего руководства. Одновременно он задумался над тогда казавшейся немыслимой гипотезой возможного развития двусторонних отношений в случае ликвидации власти КПСС или же ликвидации всего СССР. И только теперь, когда нет КПСС и канул в небытие Советский Союз, стало очевидным, что дело не в коммунистической идеологии. Просто Россия и США взаимно не способны дружить и вообще поддерживать нормальные отношения. Кто бы там что бы ни говорил, наши интересы взаимно исключаемы. К этой мысли Юра пришёл ещё в студенческие годы и верен ей до сих пор.

Спустя год с небольшим после карибского кризиса, точнее, 22 ноября 1963 года произошло не раскрытое до сих пор публичное убийство президента США Джона Кеннеди, который при содействии Микояна сумел вывести человечество из мрачного тупика, чего ему явно не простили. К тому же кое у кого в США были и другие веские причины убить президента. Тогда в СССР впервые согласились организовать прямую трансляцию похорон Кеннеди, подняв статус советских телезрителей до общемирового стандарта, что само по себе было в то время исключительным явлением.

С лета 1961 года один из месяцев летних студенческих каникул Юра посвящал работе в качестве переводчика с японским языком. Он столкнулся с хорошо знакомой всем начинающим переводчикам проблемой: «носители языка говорят не так, как всех нас учили». Но преподаватели предупреждали, что на первых порах именно такое ощущение вполне закономерно, надо только напрячься и вникать в особенности индивидуального произношения. Поэтому Юра не паниковал и вскоре стал различать в большинстве ситуаций японскую речь на слух, хотя в первые месяцы казусы иногда случались.

В те годы вокруг каждой иностранной делегации ошивались невзрачные личности, на которых буквально стояло клеймо КГБ. Наверняка большинство иностранцев таких типов легко распознавало и принимало надлежащие меры предосторожности. Тогда зачем их подбирали так небрежно? Эта загадка не раскрыта до сих пор. Иные из кагэбэшников были весьма приятными в общении, знали языки, имели приличные манеры. Но иногда попадалось плохо умытое, плохо подстриженное, небрежно выбритое и отвратительно одетое хамьё, общение с которым было противным. Один из таких хамов буквально заставил Юру запомнить номер телефона, взяв с него обещание непременно позвонить и наобещав много чего в случае согласия Юры на сотрудничество с его конторой, которой явно не хватало молодых интеллигентов. Юра не позвонил, и потом много лет спустя ему это припомнили в крайне неприятной форме, лишив преддипломной практики в посольстве СССР в Японии. После летних каникул на пятом курсе Юра по уже знакомым ему приметам понял, что и староста Вадим явно связан с КГБ, следовательно, Вадим – опасный враг. Ну, а что касается контактов с женским полом, включая интим, с первого курса Юра уяснил, что такие контакты не должны завязываться в стенах МГИМО. На то существует соседний инъяз, где смазливых и податливых девок навалом.

Настало время рассказать об особенностях миропонимания главного героя. Юра рано понял, что по натуре он оптимист, не склонный к нытью и самокопанию. Общение со сверстниками ещё в школьные годы убедило его в существенном отличии от других: в Юре неизменно присутствовала непоколебимая и исключительная вера в самого себя, в собственную правоту, что бы ни случалось и что бы ни говорили о нём другие даже ему в лицо. При этом он предпочитал принимать благопристойный и при необходимости раскаивающийся вид и думать про себя примерно следующее: «Молоти языком, дурак (или дура), я тебя выслушаю, но не соглашусь, потому что неважно, прав ли я сейчас или нет, поскольку я всегда прав, даже если другие так не считают, и я прав даже в тех случаях, если сам не в состоянии обосновать свою правоту». В душе Юра был, за крайне редким исключением, всегда спокоен, так как ничто не злит человека так, как осознание собственной неправоты. У Юры были всегда готовые суждения по любому поводу, и он предпочитал уклоняться от бесплодных споров о том, кто прав и кто виноват. Он отвергал теорию о том, что «оптимист – это всего лишь плохо информированный пессимист», считая пессимизм присущим лишь неудачникам. Такой взгляд на жизненные перипетии избавлял Юру, в отличие от многих, от душевных терзаний, и поэтому у него до внезапной смерти третьей жены не было бессонных ночей и иссушающих душу мучительных раздумий. Даже несмотря на недомогания со здоровьем с подросткового возраста, связанные с печенью и жёлчным пузырём, от которого в возрасте 65 лет Юра был вынужден избавиться, потеряв после несложной, казалось бы, операции значительную часть своих физических сил, он не утратил прежнего оптимизма, потому что так уж он устроен. Пессимизм ему чужд с первых лет жизни, и в этом наш главный герой твёрдо убеждён.

И сейчас, когда возраст Юры неумолимо приближается к 80 годам, погружаясь в воспоминания о прожитом, он по-прежнему не упрекает себя ни в чём и вспоминает слова из известной песни знаменитой Эдит Пиаф “Non, je ne regrette rien”, что означает «нет, я не жалею ни о чём». Да и о чём жалеть? Он многое повидал, многому научился, три женщины родили от него каждая по ребёнку, его любили две несомненные красавицы, он стал очевидцем интересных событий в истории СССР и послесоветской России. Он всегда наслаждался жизнью. И хотя временами жизнь его не особенно баловала, всё же роптать на судьбу не стоит. В жизни каждого или почти каждого есть радости, и он тоже не был ими обделён. Иногда радостей бывало даже в избытке.




3. Познание прелестей секса


Юре не были присущи мучающие многих мужчин страсти из-за неразделённой любви к какой-либо очаровательной персоне женского пола. Он самостоятельно постиг истину, которая впоследствии нашла подтверждение в вычитанной где-то фразе: «Пытаться завоёвывать женщин – удел неудачников. Нужно добиваться, чтобы они сами бегали за тобой». От себя он добавил к этим словам другие, услышанные в какой-то песенке: «Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло». Правда, если быть откровенным, нашлось не так уж много желающих бегать за ним, но Юру это не обескуражило. Невесты и впоследствии жёны от него не уходили. Инициатором разрывов и разводов всегда был он сам. После первого развода он встретил на работе замужнюю красавицу, но рассудил, что крайне опрометчиво обременять её какими-либо выражениями симпатии, потому что, в конце концов, их брак показался ему со стороны прочным, и вдобавок её муж может элементарно морду набить. А муж красавицы был высокого роста и выглядел очень крепким физически. Так и осталось то влечение не замеченным со стороны красавицы, которую Юра нашёл лишь спустя 40 лет, но к этому наше повествование придёт попозже.

Выявленные неожиданно для Юры серьёзные проблемы с печенью не то вследствие подхваченной в «Артеке» инфекционной желтухой, не то из-за так называемого наследственного «синдрома Жильбера», вынудили его родителей, начиная с лета 1958 года, отправлять сына в санатории попеременно Ессентуков и Железноводска. Пребывание в санатории с первого раза показалось Юре очень удобным для налаживания контактов с девушками. Строгие родители упорно препятствовали таким контактам. А Юре очень хотелось покончить со своей невинностью и стать настоящим мужчиной. Однако в санаториях анально-фекально-желудочно-кишечного профиля молодёжный контингент весьма специфический, точнее, там преобладают полудохлые неврастеники.

Курортная скука длилась несколько лет и неожиданно летом 1963 года сменилась бурным водоворотом событий. Соседом Юры в двухместной санаторной палате оказался приличный с виду старичок, профессор какого-то симферопольского вуза, в первые часа два после заселения показавшийся его молодому соседу непоколебимым борцом за крепкие моральные устои. Но потом старичок, вернувшись с ужина, достал коньяк, угостил Юру, сам очень быстро напился до неприличия и стал вспоминать: «Какие ядрёные проститутки были до войны в Одессе! Разных мастей и на любой вкус, таких теперь не найти. Евреечки, румыночки там всякие, а ещё и гречаночки, молдаваночки тоже вполне на уровне, даже немки и хохлушки неплохие попадались. А какие шикарные публичные дома там водились в старое мирное время до большевиков, чёрт бы их побрал! Даже при нэпе кое-что ненадолго восстановилось. Есть что вспомнить». Опьяневший старикашка со смаком повторял своё любимое словечко «б…ь». Юра смекнул, что в случае чего с дедком можно договориться.

Боевое крещение отягощённого созревшими половыми гормонами неопытного самца состоялось через несколько дней после приезда в знаменитом роскошном здании Ессентукской грязелечебницы со львами перед главным фасадом, построенном ещё во времена Российской Империи. Юра получил талон на грязевую ванну в области печени и соседних с ней органов, и при вручении талона процедурная медсестра санатория предупредила, что этот сеанс грязелечения последний, опаздывать нельзя. После обеда Юра пошёл в парк, а рядом с парком – кинотеатр. Аргентинский фильм «Жених для Лауры» с Лолитой Торрес – не шедевр, но, как говорила одна знакомая мгимошница, вполне смотрибельный. Выскочил из кинотеатра, посмотрел на часы и на талон: опаздываю! Из парка бегом в грязелечебницу, нельзя же отлынивать от назначенной процедуры! Прибежал, а в регистратуре ему говорят:

– Поздновато, молодой человек! Ну, ничего, обслужим. Наташка, где ты там? Если сможешь, прими пациента! А ты, парень, иди во-он туда и сразу раздевайся, скидывай всё с себя, не стесняйся. Мы тут навидались всякого.

Разулся и разделся догола, как сказано, стоит и ждёт. Выходит рослая девица, по виду упитанная блондинистая тёлка, то есть очень выделяющаяся своими чисто женскими прелестями этакая простушка в провинциальном стиле. Лет ей 22–25. Черты лица привлекательные, но на не слишком утончённого любителя. Скуластая, с прекрасным цветом лица, нос явно крестьянского покроя, губищи розовые и смачные. В рваных тапочках с выглядывающими из дыр пальцами ног с жутко отросшими ногтями, каком-то бельишке под чёрным непромокаемым передником и чёрной шапочке на шикарных густых волосах, заплетённых в толстую косу, а на мощных неизящных руках, привыкших к разной работе, толстые резиновые перчатки. Юра глянул на неё и как-то мгновенно, не целясь попал своим взглядом в её насмешливые глаза. Она улыбнулась, а он почувствовал, что, во-первых, краснеет и потеет, а во-вторых, самое ужасное, что промеж ног у него стало ощущаться некое напряжение. Что делать? Девица выжидательно смотрит и потом тихим голосом говорит:

– Ах ты, мой сладкий, ты, я вижу, привёл себя в полную боевую готовность!

– Извините, я…ни в какую готовность себя не приводил. Если я опоздал, я уйду.

– Нет уж, я тебя не отпущу! Ты пришёл как раз вовремя, и я обслужу клиента по полной программе. Себя тоже ублажу. Да чего ты трясёшься? Что, ещё никого ни разу не поимел? А ведь давно пора, ты половозрелый самец.

– Н-не понимаю ваши странные намёки. Мне как-то неуютно стоять голым.

– Сейчас будет и тебе, и мне очень даже уютно! Айда за мной! Да не трясись ты так! Мужик ведь! Я тебя не убью, а наоборот, сделаю нам обоим очень приятно. Ты, я чувствую, очень хочешь, хотя ещё не умеешь, я тоже хочу и умею делать это. Давно пора тебе стать мужиком. Ну не пугайся так, не ребёнок ведь! Кобелёк ты мой зрелый и нетраханый! Щас мы оба приляжем, и делай так, как я скажу. Так, молодец, а теперь не бойся, давай подставляй губки. Какие они у тебя мягкие! И бриться ты начал недавно, это заметно. Какой ты милый…Вижу, что уже дошёл до кондиции, теперь приступим. Вот так, нет, не туда. Что, с женской анатомией ещё не успел познакомиться? Вот, именно туда, допёр наконец. Ну, помогай же мне! Будь активнее! Смелее..! Ура, наконец-то! Вошло, попал! Мышцами работай, пузо напряги, не бойся меня, ещё напрягись, не ленись! Вот так, молодец! Поехали… О-о, как хорошо!.. Хорошо кончил! Ведь можешь, и даже совсем неплохо.

…Спустя примерно полчаса они встали оба потные и разгорячённые.

– Для первого раза ты оказался просто великолепен! А чего боялся? И мне с тобой было приятно, приходи завтра. Тебе тренироваться надо, а мне себя и тебя радовать.

– Честно говоря, мне тоже очень понравилось. Спасибо вам. У меня сеанс грязелечения будет послезавтра. Вы будете послезавтра?

– Не выкай! Я Наташа, а ты кто будешь? А-а, вот твоя курортная книжка, вижу, Юра. Теперь помоемся под душем, я два полотенчика принесу. Заниматься любовью в грязелечебнице одно удовольствие, тут тебе и лежаки с мягкими одеялами, и душ, и полотенце. Я так рада, что у меня ещё одним клиентом больше.

Спустя пять минут они вытирали друг другу спинки. Кожа её была очень приятная, пока ещё лишённая жира, здоровая, чистая. Мокрые длинные волосы источали нежный девичий аромат.

– Пойдём штампик поставлю о проделанной процедуре. Хоть врач тебе немножко другое прописал, эта процедура важнее. Поздравляю со вступлением в сексуальную жизнь! Теперь ты полноценный мужчина.

Она достала из шкафчика открытую бутылку.

– Это коньячок. Выпей чуть-чуть, ты заслужил. И я выпью за компанию.

Оба чокнулись и выпили.

– Я заметила твой срок лечения. Теперь я тебя не отпущу! Надо тебе набираться опыта! Радуй меня и себя. Всё будет отлично. Ну, пока, до послезавтра.

Из грязелечебницы Юра не вышел, а буквально на крыльях вылетел, с одной стороны, приятно расслабленным, а с другой – в предвкушении повторения пройденного. Его распирала радость, понятная любому мужчине. С того вечера Юра ходил к Наташе не раз и всегда в позднее время. Процедурная медсестра санатория это заметила и спросила:

– А почему вы ходите в грязелечебницу вечером?

– Видите ли, грязевые ванны меня очень расслабляют, и после них так хорошо спится! А днём расслабляться не хочу.

– Ну что же, можно и так. Тогда ни в коем случае после грязелечебницы не отправляйтесь ни на танцы, ни в кино. Лучше поскорее ложитесь.

– Я именно так и делаю.

– Какой умница, просто прелесть! Все бы такими были!

Наташа оказалась существом недалёким и каким-то отстранённым от всех окружающих проблем. Ей явно не хватало не только знаний, но и элементарных понятий о происходящем вокруг. Все вокруг радовались началу полётов человека в космос, а она была убеждена, что «дурят нас, как котят, ведь дышать в космосе нечем, и все эти, как их там, скафандры выдумка сплошная, и вообще космонавтов бог не допустит». Но в сексе она была, по всему видать, не по годам продвинутой. Из разговоров с ней выяснилось, что это результат интимной близости с неким армянином, хахалем старшей сестры.

В одно из воскресений Юра решил уклониться от обеда по диете номер пять и сводил Наташу в ресторан. Она жадно набросилась на дорогую еду. Увидев это, он отдал ей свою котлету по-киевски. За это она шумно облобызала и обслюнявила Юру, испачкав его лицо жирными губами. Опомнилась и вытерла его лицо салфеткой.

Потом Юра решился привести Наташу вечером в санаторий. Она прямо предупредила его о возможных неприятностях, сказав, что опасается именно за него. Старенький профессор подмигнул Юре, скорчил умильную морду Наташе и сразу же удалился. Когда Юра провожал Наташу к выходу, лечащая врачиха их застукала у самого выхода:

– Та-ак, значит, развратничаете? Вообще за такое полагается выгонять из санатория.

– Извините, мы ничего плохого не делали!

– Чем же вы оба занимались в палате? Кроссворды решали или в шахматы играли?

Наташа уставилась на врачиху и перешла в наступление:

– Кажется, это вас в прошлом году муж застукал пьяной с пьяным любовником?

– Ну и что? Я уже наказана разводом. Ладно, постарайтесь больше не попадаться. В конце концов секс не вреден. А тебя, сучка конопатая, я запомнила.




4. Роковое знакомство


На следующий день после визита Наташи в санаторий состоялось знакомство, определившее Юрину дальнейшую жизнь. История эта не представляется типичной для взаимоотношений мужчины и женщины. Она превратилась в нечто настолько долгоиграющее, что два персонажа успели состариться, основательно извести друг друга и в итоге так и не сумели соединиться в супружескую пару. Целых 53 года продолжалось нечто нестандартное, способное попортить нервы многим, но не Юре с его трудно раскачиваемой психикой, хотя он очень сожалеет о неосуществившейся мечте…

…Вспоминая тот судьбоносный день до мельчайших деталей, оценивая свои первые впечатления от совсем юной красавицы и сравнивая их с обликом жуткой ведьмы, в которую та превратилась спустя многие десятилетия, когда они оба наконец-то были готовы вступить в брак, Юра вновь и вновь спрашивает себя: а не благоразумнее ли было бы поступить иначе и не пойти с наглой девицей на концерт, а уж если пошёл, то не позволить ей лезть к нему с поцелуями? И уж совсем безрассудными представляются ему его предложения руки и сердца, как и её вызывающе развратное поведение на протяжении многих последовавших десятилетий. Но каждый раз он убеждается, что тогда, в жаркий летний день 1963 года он не был способен повести себя хоть чуть-чуть сдержаннее. Уж очень юная красавица была неотразима и зацепила Юру буквально мгновенно.

…Итак, после очередного сеанса негуманного лечения Юра бродил по слегка запущенному зданию санатория дореволюционной постройки, но ещё очень крепкому, в два этажа с палатами на двоих (во времена Российской Империи наверняка на одного) и удобствами в конце коридора, с кабинетами врачей и процедурными кабинетами с установками для разного рода желудочно-кишечных процедур. От всего этого в санатории неизменно присутствовал еле уловимый запашок, поскольку здание сразу было предназначено для санатория такого типа. Даже в наши дни без старинных довольно варварских и дурно пахнущих процедур, видимо, никак не обойтись. После неприятной и реально опустошительной промывки кишечника под мощным напором минеральной воды с какими-то добавками Юра ощутил себя предельно измученным, как будто его прилично избили и потом заставили выполнить тяжёлую физическую работу. Не хотелось ничего делать, не хотелось даже думать. Возможно, вчерашнее развлечение с Наташкой, которая уж очень завелась и завела его, плюс сегодняшняя кишка в зад в совокупности весьма неудачным образом наслоились одно на другое? В тупой растерянности Юра бесцельно шлялся по главному корпусу санатория. Может, лечь поспать? Но он уже отоспался, а если сейчас уснуть, что делать ночью? Все остатки еды уже из него извлекли, а до ужина ещё далеко. Даже не ожидал, что кишка так измучит, потому что считал себя привыкшим к ней.

Из так называемого музыкального салона, где стоит, казалось бы, совершенно не используемый и с постоянно закрытой на ключ клавиатурой отличный немецкий рояль марки Grotrian Steinweg, привезенный в Россию явно до революции и чудом сохранившийся до 1963 года, к тому же только чуть-чуть расстроенный и со всеми слегка пожелтевшими клавишами, доносятся звуки музыки. Юра прислушивается. Кто-то умело исполняет всемирно известный танец из балета «Лебединое озеро», потом полонез Огиньского, потом подряд два знаменитых вальса Штрауса, за которыми следуют этюды Черни, сочинившего трудные специальные упражнения для тренировки пальцев…Кто это там? Играет отлично, с наслаждением, явно разминает пальцы. Играет для себя, не волнуясь. Поэтому не стоит входить, не надо отвлекать, лучше сесть на диван в соседнем зале и послушать. Приятная музыка приятно расслабляет.

Но старый диван под Юрой неожиданно противно и громко заскрипел. Игра на рояле сразу же прекратилась. Юра вошёл. На вращающемся стульчике перед роялем сидит изумительно красивое юное создание женского пола и явно школьного возраста. Строгие черты немного вытянутого лица: высокий лоб, довольно крупный, очень прямой и правильный нос, без горбинок и довольно тонкий, но не чрезмерно, идеально очерченные не слишком тонкие и не слишком толстые нежнейшие губки, аккуратные густые бровки, густые и длинные темно-русые волосы, которые слегка вьются и выглядят мягкими, выразительные, поистине прекрасные карие глазищи с роскошными ресницами, на лице ни единой родинки. Аккуратные ушки с большими серьгами. Кожа чистая, матовая, с лёгким оттенком смугловатости. («Даже слишком красивая! Кто она? Откуда взялась? Хорошо бы познакомиться, но как? Первым я ни за что с ней не заговорю. А вдруг она самоуверенная и грубо ответит? Сам я стерплю её грубость и уйду. Но в таком случае получится некрасиво. Лучше буду смотреть на неё и молчать».)

Красавица ничуть не смущается. Она смотрит на Юру в упор, и от её необычного, какого-то гипнотического и поистине проникающего в душу взгляда нашего главного героя как будто электрическим током ударяет. Её глаза – нечто невиданное, сразу решил Юра. Этот насмешливый взгляд намного сильнее взгляда Наташки, и к тому же он какой-то колдовской. И её взгляд, и очень красивая внешность, как тогда сразу определил очень неопытный в подобных вопросах Юра, впоследствии лишь укрепившись в этом мнении, дополняются чем-то таким неуловимым, что делает красотку обворожительной колдуньей, даже ведьмой, отнюдь не ангелом. Она на секунду раскрывает глаза пошире и смотрит на Юру как будто сквозь него, и от этого её странно завораживающего и даже пугающего взгляда, явно не по-детски нахального и насмешливого, он ощущает странное головокружение и нечто вроде ранее неведомого выхода в иное измерение. Юра тут же понимает, что совершенно балдеет от завораживающих глаз, что готов забыть все приличия и сейчас же броситься на неё, схватить её в объятия и целовать, целовать, целовать, а потом…Спина Юры покрывается потом, ему становится жарко. Пониже пояса возникает уже знакомое напряжение. Возникает мысль: а не лучше ли молча смыться от греха подальше? Однако любопытство побеждает, и он решает не уходить. Уж очень интересно. Придётся познакомиться, сначала со страхом, а потом с радостью думает Юра.

С другой стороны, она ведь наверняка ещё в школу ходит, не стоит её бояться. И к тому же он не суеверен, в ведьм не верит. Юра напрягается, берёт себя в руки и переводит свой взгляд пониже, видит изящную тонкую талию и совершенно потрясающие узкие кисти рук с необычно длинными пальцами, явно созданными для игры на рояле и поэтому с коротко остриженными наманикюренными ноготками. Он рассматривает девушку, а она даже, кажется, рада этому и с насмешливой улыбкой рассматривает его. Потом она встаёт, и Юра видит, что этот подросток женского пола ростом чуть выше него. Девушка смотрит по-прежнему в упор на Юру и снова на мгновение выпучивает свои обворожительные глазищи, от чего у Юры кружится голова и дрожат колени, а она продолжает насмешливо улыбаться. Пауза странным образом затягивается. У кого из них больше выдержки?

Чтобы собраться с духом и вернуться к реальности, Юра несильно щипает левой рукой свою правую руку. Красавица это замечает и насмешливо фыркает. Но что это там, ниже подола её длинной юбки? Вот те на! Видны нечистые крупные ступни босых ножек с аккуратно подпиленными и подкрашенными ногтями. Юра заметил и грязные пятки, которые явно редко мыли, да и то наспех. Если она обуется, прикидывает Юра, она окажется ещё выше. Девица смачно сопит, каким-то невиданным жестом руки вытирает нос и потом вытирает руку о юбку. Этот вульгарный жест смешит Юру, он окончательно приходит в себя и улыбается. Странная девица тоже улыбается, неожиданно прерывает паузу и говорит довольно низким, мощным и очень звучным голосом, явно не напрягаясь:

– Извините. Я вам помешала? Мне главный врач разрешил тренироваться здесь.

– Что вы, как можно мне помешать? Я ничем не занят. А вот вы хорошо играете, и я с удовольствием послушал. Если вам надо продолжить игру, а я вас смущаю, я выйду.

– Я никогда и ни перед кем не смущаюсь! Можете не уходить.

– Тогда, если нет возражений, я присяду, а то что-то устал. («Ишь ты, самоуверенность так и прёт! А девочка красивая, даже очень, но совсем юная. И отлично, что она первой заговорила, причём довольно приветливо, а это значит, что можно начать диалог».)

Она вдруг мило и вместе с тем язвительно улыбается, а потом насмешливо говорит:

– Я знаю отчего вы расслабились. Вам толстую кишку в ж… загоняли. Разве не так?

– А разве можно такое слово употреблять в разговоре со взрослым?

– Не такой уж вы взрослый. Старше меня года на два, на три или четыре максимум. А за ж… прошу извинить, но вообще я по натуре не стеснительная и даже слишком общительная, и мне нередко говорят, что я плохо воспитана.

– Я это уже почувствовал. Вообще я из Москвы, я студент МГИМО. Вы тоже лечитесь здесь? Одна или с родителями?

– Я пока ещё школьница, приехала к дяде на лето. До этого отдыхала в Одессе на море. Здесь хорошо, но скучно. Сплошь старики и старухи с измученными желудками, печёночники ещё всякие и вообще слабаки и дохлики. Как вы, молодой такой, сюда попали?

– Жизнь заставила. А почему босая? Почему ноги грязные? Может, дядя спрятал обувь, чтобы никуда не выходила? А вы сбежали через окно? Думаю, что именно так.

– Нет, никто мою обувь не прячет. Я просто укрепляю свой организм, потому что надо закаляться. Ходить босиком хорошо и для закалки организма, и для укрепления нервной системы. К тому же это очень приятно ощущать ступнями землю. Я испытываю такое блаженство от хождения босиком! Если вы не ходите босым, вам не понять.

– Для закалки лучше обливаться холодным душем по утрам. Босой как-то нехорошо. Неправильно поймут. И вообще странно это в наше время.

– Наоборот, босиком ходить даже очень хорошо. Что нехорошего в босых ногах? И чего тут может быть неправильно понятого? Уголовный кодекс не запрещает. Соблюдать глупые запреты неразумно!

– Дело не в Уголовном кодексе. Неразумно именно ваше босохождение! Чего же хорошего в хождении босиком? Ноги становятся грязными, как у дикарей. Можно поранить ноги, заражение крови будет. Босые ноги считаются признаком бедности. Босыми до сих пор ходят во Вьетнаме, в Лаосе, в Камбодже, в Индии, во многих странах Африки. А нам зачем разуваться? После войны даже в Москве многие дети выходили погулять босыми. Ещё лет десять назад в провинции дети часто ходили босиком, но мы теперь живём лучше и можем позволить себе обувь. Уверен, что вас за босые ноги часто ругают. В школу вы наверняка босой не ходите.

– Нет, и в школу хожу! Молодой, а уже такой правильный до занудства! Ужас! Вот видите, вы признаёте, что обувь – это то, что можно себе позволить. А раз так, значит, можно обойтись без обуви. Мы с вами просто по-разному смотрим на обувь. Для меня обувь – то, что я иногда вынуждена носить, потому что или погода не позволяет быть босой, или быть босой совсем нельзя, хотя я почти всегда против. От обуви сплошные неприятности. А вот вы в своих туфельках да ещё и с носочками только ногам парилку создаёте и разводите в этой парилке всяких микробов. Это плохо для ваших ног, но вы этого не понимаете. Обувь – это во многих случаях предрассудок.

– Человечество давно ушло от хождения босиком! Посмотрите, сколько разнообразной обуви, и не надо лишать себя блага цивилизации. Мы не дикари.

– Нет, не ушло. Тоже мне благо! Напяливать на ноги так называемую обувь и считать это благом цивилизации нас заставляют климат и нелепые условности, и то не всех, как видите, и то не навсегда. Навыдумывали разных запретов и теперь маемся. Конечно, когда похолодает, я опять стану ходить в обуви, которую так не люблю.

– («Мозги у неё неплохо работают, она не смущается и парирует мои доводы. Это какая-то нестандартная девочка. С ней интересно».) Ну, ладно, ходить ли вам босой или нет, решать не мне. Мне от ваших грязных ножек ни холодно, ни жарко.

– А ваши, думаете, намного чище? Носки пыль накапливают. Ваши ноги страдают от жары и от этого плохо пахнут, вот! Хоть бы носки сняли! Попробуйте понюхать свои носочки, небось, в обморок грохнетесь! Я терпеть не могу запах ног, хуже г…на!

– Знаете анекдот про Чапаева: «Петька, а ты давал пленному понюхать мои портянки? – Что ты, Василий Иванович, я не садист». Мне в обуви комфортно, с чего это мне разуваться? Я не на пляже. Это по песку ходить приятно, а по асфальту – нет.

– Дайте ногам подышать! Не мучайте их! Вы же над собой издеваетесь!

– Оставим мои ноги в покое, а до ваших мне нет дела. Лучше скажите, что вы сегодня вечером делаете? Может, в кино сходим? В этом санатории сегодня крутят старую ерунду. Чаплина я вообще смотрю охотно, но «Малыша», «Искателя приключений» и «Пилигрима» я смотрел в Москве, и думаю, что не такие уж это шедевры, чтобы второй раз глазеть на экран. («А что, красивых девушек и тем более босых здесь больше нет. Это оригинально разгуливать по городу в компании с босой красоткой»).

– Я очень люблю кино и смотрю всё что показывают. Здесь иногда бывают киноактёры, вот недавно лечилась Быстрицкая. Я с ней познакомилась. Многие девочки мечтают о кино и сцене, но не я. Мазать морду разным гримом и целоваться с кем попало не для меня. Надо выбирать профессию посерьёзнее. Вот вы что, в дипломаты метите?

– Pourquoi pas? Это «почему бы и нет» по-французски.

– Я поняла! Дядя неплохо знает французский. А какие иностранные языки вы учите?

– Я учу целых три: японский, английский, французский.

– А головка ваша от трёх языков не треснет? Что-то больно много.

– Ничуть. Наоборот, давно доказано, что параллельное изучение нескольких языков очень развивает умственную деятельность. А у вас, наверно, только знание русского и слегка матерного, и при этом школьная программа английского, небось, на слабую троечку? А по-русски, небось, пишете без запятых и путаетесь в безударных гласных?

Она не растерялась:

– Что касается матерного, я знаю его не слегка и могу выразиться трёхэтажно, если захочу. Английский, честно говоря, мне нравится, хотя пятёрок по английскому мне не видать. Ошибок в диктантах и сочинениях у меня многовато, потому что мне, как в школе и дома говорят, усидчивости не хватает. Только тренироваться на пианино могу часами без передышки. Но это не главное в жизни. А если насчёт сегодняшнего вечера, можно сходить на цыган в летний театр. Бывали в нём или ещё не успели?

– Да, уже не раз бывал и знаю, что там однажды чуть не побили Маяковского.

– Я его читала, но не понравилось. Родители говорят, что Маяковский писал чисто мужские стихи. У него есть строчки, где «сблёвывая» рифмуется с «б. дь рублёвая», сама в книжке 1928 года издания вычитала.

– Что-то вас на мат тянет. Так я пойду за билетами на цыган. Договорились?

– Я просто сказала то, что поэт сочинил. Спасибо, что согласились, а то мне здесь очень скучно, – сказала она жеманным голосом и протянула руку как для поцелуя. Юра нежно погладил кисть её немытой руки:

– Целуют руки замужним дамам, а разве вы замужем?

– Вот ещё! – фыркнула она от возмущения. – Замуж выйду только когда постарею, а раньше не стоит связывать себя с одним мужчиной. Замужняя женщина лишена многих развлечений. Я уже всё продумала как буду жить, когда стану взрослой.

– Вы ещё не выросли для того, чтобы компетентно рассуждать на эту тему.

– Ишь какой взрослый! Да ты сам…э-э, извините, меня снова потянуло на грубость, я такая, трудно быть вежливой.

– Ладно, оставим спор. Я пошёл за билетами! – и Юра пошёл к парку.

Купив билеты, Юра пошёл на ужин. Диета номер пять, по которой его кормили в санатории, в целом считается невкусной. Но санаторные повара пытались её разнообразить, причём делали это очень изобретательно, и Юра обычно ел с аппетитом. Поев, он пошёл снова в парк. Ждал недолго. Неожиданно его слегка толкнули в спину. Юра оглянулся.

– Простите за грубости. Я и в самом деле невоспитанная. Так мы идём на концерт?

– Конечно, идём. Я купил билеты.

Она успела переодеться, то есть надела другую блузочку понаряднее, но так и не обулась. Юра сразу заметил, что его юная спутница очень грациозна и ступает босыми ножками по тротуару и голой земле вполне уверенно и изящно. Оба не получили от концерта почти никакого удовольствия. Заявленные на афише цыгане оказались в основном евреями и кавказцами. Женщины яростно трясли жирными и непривлекательными грудями, усатые или вообще небритые мужчины корчили свирепые рожи. Их репертуар и манера исполнения были хуже среднего. После концерта оба вышли в парк и пошли по аллее. В парке было полно гуляющих, звучала музыка с танцплощадки. Особенно запомнилась в тот вечер известная песня «Padam, padam, padam», сразу понравившаяся Юре. Он понял, что песня звучит на французском, однако совершенно не уловил ничего из песни, кроме припева, поскольку в то время его познания во французском были очень скудными.

– Какая приятная мелодия! Ты, наверно, знаешь её? А я впервые здесь услышал. Погуляем ещё, если нет возражений? Ой, прошу извинить, мы ведь на «вы».

– Конечно, погуляем. Я предлагаю перейти на «ты». Меня зовут Лена. Эту песню поёт французская певица Эдит Пиаф. У неё своеобразный голос, и многим она очень нравится, а я думаю, что её голос испорчен табаком и алкоголем. Если ты певица, береги голосовые связки. А она всю жизнь их не бережёт, пьёт с детских лет. Вино вкуснейший напиток, но певицам он противопоказан. Я не уверена, что Эдит Пиаф ещё жива. Если жива, то наверняка лишь хрипит.

– («Девчонка и в пении разбирается, она явно старается брать инициативу»). Конечно, давай на «ты». А ты смелая. Меня зовут Юра. Мне не понравились псевдоцыгане, а тебе? Да, ещё хочу сказать, что голос Пиаф, я бы сказал, своеобразный, но мелодия уж очень приятная. У меня вопрос: откуда ты, прелестное дитя?

– Ну, так уж и дитя! Обижаешь. А насчёт прелестной – тебе виднее. Я провинциалка и живу в Киеве. Наверняка слышал о таком городе? И насчёт псевдоцыган ты прав, они просто отвратительны, зачем только их на сцену выпускают?

– Какая же это провинция? Киев – первая столица древней Руси, за это мы все его любим. Да и сейчас Киев не выглядит захудалой провинцией, у него по-прежнему столичный облик. Я бывал в Киеве, у меня там тётя.

– Город отличный, я тоже его люблю. Но Москва мне больше нравится, хотя народ у вас там какой-то нелюбезный, все толкаются и хамят. У нас люди добрее.

– Уже поздно. Тебе пора домой. Где ты тут обитаешь?

– Я живу у дяди, он главный врач санатория ***. Тоже очень хороший санаторий, только там ни пианино, ни рояля. Денег им мало выделяют, не то что твой совминовский. Тоже кишки в ж…, извини, с тыловой стороны вставляют в бедных больных. Лечение якобы. Издеваются над несчастными людьми. Весь Ессентуки такой кишечно-полоскательный. Лечение тут везде одинаковое, главное водичка из источников номеров 4 и 17.

– Я пью четвёртый номер. Лечение тут хорошее и очень полезное. По крайней мере, не больно, хотя неэстетично и выглядит негуманно, но, разве гуманнее, например, разрезать живот или вырывать зуб и причинять жуткую боль?

– Ну, сравнил! Если зуб разболелся, что с ним делать? Если невозможно лечить, надо удалить. И разрезание живота может спасти жизнь. Я хочу стать врачом, как папа с мамой и дядя в Ессентуках, есть ещё другой дядя в Одессе, он тоже врач. У меня другие родственники почти все врачи. Один из них проктолог. Знаешь, чем проктологи занимаются?

– Не знаю, первый раз слышу.

– Проктолог – это как раз тот, кто с тыловой стороны ниже пояса заходит и даже залезает туда рукой для осмотра. Фу! В проктологи точно не пойду, в чужие ж… лазить противно. Потом, как мне кажется, руки невозможно отмыть.

– А если человеку надо? Если у него именно там болит? Все врачи нужны. Врач не должен быть чистоплюем и очень брезгливым, насколько я заметил. А я ни за что не смог бы стать врачом. Меня тошнит от вида крови. Что касается твоего выбора, тебе ведь, как я думаю, скоро школу заканчивать?

– Да, последний класс остался. Так надоела эта школа! Сплошные запреты! У нас в классе одна я некурящая и девственница. Мне говорят, что я дура набитая и жить не умею. Но выпивать я попробовала, мне нравится.

– Не верь тем, кто тебя подбивает на глупости, и не поддавайся тем, кто тебе завидует. Ты такая красивая! Будет очень жалко, если твоя красота увянет. Береги твою красоту, она исключительная, я не преувеличиваю.

– Так ты и в самом деле считаешь меня красивой? Если ты честно сказал что думаешь, мне приятно такое слышать. Я пока изо всех сил держусь, но так и тянет закурить и лечь в постель с мальчиком, как многие у нас давно делают. Вообще женщинам следует воздерживаться от вредных привычек, по крайней мере, до родов. А почему вы…ты говоришь о Киеве как о столице?

– Ну как же! Мать городов русских – это раз! Столица Украины, нашей второй республики – это два! Шикарный город – это три! Там зелени много и парки хорошие. Памятников много, один Богдан Хмельницкий на коне чего стоит. Хочу когда-нибудь в Киево-Печерской лавре побывать, но для этого времени много потребуется. У меня в Киеве тётя в украинском ЦК работает. Я был в Киеве проездом и посмотрел город чуть-чуть. Хотя я пробыл в Киеве недолго, мне там понравилось. Между прочим, давно доказано, что в Москве процент красивых девушек ниже, чем в Киеве. Ты, наверно, родилась в Киеве?

– Нет, я родилась совсем в другом месте, но мы давно живём в Киеве.

Тем временем они подошли к воротам санатория, занимавшего тоже дореволюционное здание, только несколько обшарпанное. В отличие от санатория, в котором лечился Юра, этот санаторий был намного скромнее. У ворот стоял встревоженный пожилой мужчина с аккуратно подстриженными усиками. Он возмущённо запричитал:

– Леночка, ну где ты пропадала? Вот, связался с племянницей на свою голову, а она где-то с кем то бродит!

– Я была на концерте, а это Юрий, студент из Москвы. Он очень строгий и любезный. Дядя Костя, не надо сердиться ни на него, ни на меня.

– Я сержусь только на тебя. Опять босая?! Вы бы, молодой человек, отругали её и запретили ходить к вам на свидание в таком непотребном виде!

– Добрый вечер! Очень рад познакомиться с дядей очаровательной киевлянки. Она у Вас такая красивая, просто прелесть. Против её босых ножек я не возражаю. Раз ей так хочется, пусть ходит босиком, лишь бы ножки не порезала. Их всегда вымыть можно.

– То, что молодой человек готов подыграть юной красотке, я как бывший молодой мужчина очень даже отлично понимаю, сам был таким. Ладно, марш мыться и потом спать! До свидания, Юрий, спасибо за заботу о племяннице и извините за её неподобающий вид.

– Дядя, чего же во мне неподобающего? Лучше покорми, я проголодалась.

– Ты меня каждый день шокируешь своими босыми ногами! Конечно, снова покушать тебе давно пора. Спасибо вам, студент, что проводили девушку.

Попрощавшись с Леной, Юра вприпрыжку помчался к своему санаторию. «Итак, я её закадрил! Великолепно! Теперь надо развивать отношения. Она такая вся необычная, меня уже захватила своей красотой и странным очарованием. И её босые ножки так прелестны! Это так нестандартно. Завтра попробую угостить её мороженым и вином.»

На другой день под вечер она снова пришла помузицировать. Сделала другую причёску: иначе расчесала волосы и повязала на них какой-то бант. Выглядело это мило, но не то по-детски, не то по-провинциальному. Блузочка была другая, юбка та же, а вот ноги показались Юре ещё грязнее, вчера она явно не вымыла их как следовало бы, да и педикюр слегка облез. Тем не менее от одного её появления, от одного лишь взгляда Юра ощущал, как он позже понял, огромный прилив тестостерона, и Лена, судя по всему, это прекрасно понимала. Юра взял её за тёпленькую изящную ручку и почувствовал блаженство. Он уже точно знал, что втюрился. Его будоражил довольно сильный запах тела Лены с примесью духов. Он еле сдерживался, чтобы не зарыться лицом в её чудеснейшие волосы. Дезодоранты тогда практически отсутствовали. Лена играла нравящиеся Юре чудесные вальсы Штрауса, а он слушал, смотрел на её бегающие по клавишам прелестные пальчики и тихо балдел, а она искоса с улыбкой посматривала на него. Она явно понимала его состояние и без смущения наслаждалась осознанием того, что рядом сидит обожатель. Потом ей надоело играть, она закрыла крышку рояля, встала, почесала босую пятку другой ножкой, снова вытерла нос рукой и потом руку об юбку и, улыбнувшись, вопросительно посмотрела на Юру. Они вышли и отправились в парк, где чинно погуляли и в кафе поели мороженое. Как и предполагал Юра, Лена спросила:

– Юрий, а если я попрошу ещё и стаканчик сухого вина? Или босой хулиганке это запрещено? Уж очень хочется немного вкусного кайфа!

– Ты уже выпиваешь? Ты ведь несовершеннолетняя. Формально тебе вообще пока ничего нельзя. Но я не жадный, будем пить сухое вино. А ты вот, вижу, уже подкрашиваешь губки и бровки. Разве твои папа и мама разрешают такое?

– Во-первых, моих родителей здесь сейчас нет. Во-вторых, стаканчик сухого вина – не выпивка. Сразу видно, что ты мало знаешь о жизни средиземноморских народов. Это у нас в России и на Украине пить вино нехорошо. На самом деле ничего нехорошего в вине нет, вино вкусный напиток и даже полезный! И скажу честно, я уже выпиваю и даже один раз напилась так, что на ногах не стояла. Зато как мне было приятно! Голова потом не болела, но думать не хотелось вообще ни о чём. Трезвенницей я никогда не буду, но важно при этом не спиться, а просто поддавать. Итальянцы, французы, испанцы, греки пьют сухое вино вместо воды. Ты и в самом деле считаешь, что если я несовершеннолетняя, мне полагается ходить неподкрашенной? Да ты посмотри по сторонам, все девчонки вечером подкрашиваются. Может, по-твоему, мне для полного комплекта ещё нужны грязь под ногтями и сопли под носом, раз я хожу босая? Это я легко могу устроить. Хочешь?

– Не надо, ты вся такая аккуратненькая. Ну, я не жадный, и стаканчик вина тебе достанется. Хотя это противозаконно. Но я считаю, что если нельзя, но очень хочется, то можно. Для тебя я на многое готов.

– Рада слышать. Закажи вкусненькое сухое вино! Не самое дешёвое! Люблю шик.

Юра тотчас заказал два стакана дорогого белого сухого вина. Непедагогично с его стороны, но разве мог он отказать красавице? Уже к тому времени Юра заметил в себе готовность потакать женским прихотям. Попроси она сигаретку, тоже дал бы. Она почти залпом выпила свой стакан и быстро отхлебнула из другого:

– Тем, кому кишку в попочку вгоняют, пить вино противопоказано, поэтому тебе оставлю только полстакана. Всё-таки какая прелесть! Я бы с удовольствием выпила целую бутылку. Дяде бы это не понравилось, он бы потом доложил родителям. Ну и чё? Они бы меня отругали, как в тот раз, а мне всё равно. Ладно, больше не прошу, потерплю пока.

Перед расставанием до следующего дня она вдруг шёпотом спросила:

– Это правда, что если девушка красивая, её хочется поцеловать? Да и я сама, хоть и по-твоему малолетка, но очень хочу целоваться! Ты не против? Целуемся или разбегаемся до завтра? Или ты боишься целоваться со мной?

– С чего это мне тебя бояться? Ты явно опьянела и обнаглела. Целуемся! Я тоже этого хочу! – с радостью завопил Юра и полез целоваться. На её нежных губках ещё оставалось слегка засохшее мороженое, носик был нечистый, но Юру ничто не смущало. Целоваться с ней – уже само по себе наслаждение, решил Юра. Его спина была мокрая от пота, голова кружилась не столько от вина, сколько от поцелуя и облизывания её губок.

– Признайся, что ты с первой минуты захотел целоваться со мной! Я вообще-то целуюсь с посторонним мужчиной только второй раз за свою жизнь. Первый был Тарас Омельчук из параллельного класса, в него вся школа влюблена, а он целовался только со мной и Олеськой Живодрук. Она вообще-то ничего, только частенько сопливая по-настоящему, не так чуть-чуть, как я, и не обращает на это никакого внимания. Раньше их семья жила где-то в дикой глуши, Олеська даже к смывному унитазу долго не могла привыкнуть. Там у них считается, что только девушка на выданье начинает следить за своим носом. Если мой нос совсем сухой, он чешется, поэтому нужна золотая середина. Привыкай!

– Да, я читал, что такие же жуткие манеры ещё сохранились в деревнях и даже в городах в Болгарии, Албании, Румынии. Кстати, они там почти везде, кроме столицы, ходят босые. Наверно, и в Греции примерно так же.

– Нет, греки цивилизованные, там не так. А вот румыны неопрятные. В Одессе их много. Мой одесский дядя тоже врач, он по туберкулёзу специалист крупный.

– Я двенадцать лет назад ездил к тёте в Черновцы. Там румыны и гуцулы почти всегда босые, зато мужчины в шляпах и красивых жилетиках. Национальная одежда такая. А традиции ходить обутыми у них нет. Прямо как в Африке. Ну, до завтра.

Поцеловав Лену у ворот санатория, где на сей раз дяди не было видно, Юра по дороге к себе размышлял: кто она по национальности? В её нормальной русской речи «г» звучало твёрдо, не по-украински. Не цыганка, не еврейка, это точно. Какая-нибудь румынка, молдаванка? Татарка? Нет, к мусульманским народам она точно не имеет отношения. Кем же ещё она может оказаться? Болгаркой, гагаузкой, венгеркой, чешкой или словачкой, сербкой, осетинкой, гречанкой, испанкой, итальянкой? Допустимо ли кавказское происхождение красотки? Почти наверняка такое исключено, поскольку её внешность и манеры вполне европейские. Кавказские женщины не выпивают, а эта уже успела полюбить вино. Юра пришёл к выводу, что он мало разбирается во внешности других народов. Ладно, прямо спрашивать не стоит, сама как-нибудь проколется. Дядя тоже нерусский, скорее всего, не кавказец и говорит по-русски, как она, очень чисто.

Примерно так прошли следующие полторы недели. Юра слушал её музицирование, они ходили в кино, особенно им понравилась Брижитт Бардо в весёлом фильме «Бабетта идёт на войну». Лена хохотала от восторга и дважды толкнула Юру локотком в бок, извиняясь каждый раз, а ему её толчки были приятны. Два вечера подряд ходили на концерты, сначала армянского ансамбля из Ростова, потом греческого из Минеральных Вод. Сходили в кафе, где она снова выпросила сухое вино и снова выпила, кроме своего бокала, ещё и половину Юриного. Нетрудно было заметить, что она резко меняется буквально после первого глотка. Став сразу по-пьяному откровенной, она ляпнула:

– От вина так приятно! Надо будет в Киеве выпивать изредка, попрошу Тараса водить меня в кафешку. Как только стану совершеннолетней, обязательно в хорошей компании напьюсь в стельку и в таком виде вернусь домой, если дойду сама. А чё? Родители отругают, но не убьют же любимую доченьку! Пусть привыкают к моим выпивкам! Уж очень хочется острых чувств и переживаний. Мне их очень не хватает, живу как в клетке. После восемнадцати освою курение и секс. Родители зануды и строгие сверх разумного. И ещё мне так хочется стать наконец полноценной женщиной. А ты уже мужчина или ещё мальчик? Ответь, не стесняйся. Мне интересно, одна ли я дура или ты такой же недоумок?

– Ты уже слегка нетрезвая и стала наглой. Выпивать вообще-то рискованно, тем более с юных лет. А тебя тем более развозит с первого глотка. Поэтому это, как тебе сейчас кажется, приятное ощущение в твоём случае быстро перерастёт в мерзкую привычку. И о сексе тебе ещё рано рассуждать. Подрасти для этого надо. А ты спешишь повзрослеть. Но детство уйдёт, и его не вернёшь. Я ведь смотрю на тебя как на красивую девочку и иначе смотреть не могу. Ты ещё ребёнок. Хотя не стану скрывать, ты красавица, я восхищён тобой.

– Снова убеждаюсь, что хотя ты чуть-чуть старше меня, а уже успел стать занудой и противно правильным! Но это в тебе чисто внешнее, а внутри в твоей молодой душе самца тоже бушуют страсти. Ты балдеешь от меня, разве я не замечаю? Тебе тоже сладок запретный плод. Не отпирайся. Я запросто могу тебя споить и соблазнить, и ты на меня полезешь!

Она положила свою руку между штанин брюк Юры и попыталась погладить его в интимном месте, где уже ощущалось напряжение. Это оказалось серьёзным испытанием для Юры. Сначала он вспотел, потом взял себя в руки и вскочил:

– Не смей трогать мой член! Это уже сверх всего дозволенного! А ну убери руку! Ты должна чётко понимать, что можно и что нельзя. Не забывайся! Я тебя не трону.

– А за наглую выходку по руке ударишь или по морде врежешь?

– Что ты такое говоришь?!! Как я могу тебя ударить?!! Ни за что и никогда!

– Извини, сама понимаю, что это слишком. Но меня так и тянет на запретное! Действительно, девочка выпила и обнаглела. Зато ты изображаешь из себя старого зануду на пенсии. А во мне страсти кипят и бушуют, я их не скрываю. Я хотела бы, если хочешь, здесь и сейчас раздеться перед тобой, вот чего мне хочется! Не пялься на меня осуждающе! Да, я такая! Я чувствую в себе призвание стать соблазнительницей многих мужчин. Я не могу дождаться совершеннолетия. А 18 лет мне исполнится только 31 августа. И тогда я позволю себе такое…, такое… Все лопнут от зависти! Никто передо мной не устоит!

– Я не скрою, что я очарован тобой. Более того, буду откровенен: я хочу тебя. Но давай соблюдать закон! Мне 3 марта стукнул 21 год. А ты ещё несовершеннолетняя, но что-то уж слишком откровенно хочешь разврата. Ты такая вся…э-э, не знаю, как выразиться. Соблазнительная, даже очень. Не по возрасту. Рановато это тебе. Успеешь развратиться. Почему ты так тянешься к разврату?

– Тоже мне моралист нашёлся! Сам ещё мальчишка! Короче говоря, я усекла, что мы оба хотим друг друга, или хочем, как правильно? Нет, «хочем» говорят хохлы. Но мой возраст тебя смущает. Согласна, не станем нарушать законы. Разврат очень привлекателен, но я о нём пока лишь мало знаю. Мои познания чисто теоретические, а практики у меня пока нет. Чувствую, что стоит мне начать это дело, остановиться не смогу. Извини, в самом деле вино мне в голову и ещё кое-куда пониже ударило. Мы с тобой оба очень молодые. А вначале ты мне показался жутко серьёзным и измученным после кишки в ж… Пардон, не буду. Кстати, разреши мне отойти в кусты. И, поскольку я готовлюсь стать врачом, прошу при мне не церемониться: если вдруг тебя из-за процедур в попку сильно прихватит, не извиняйся и беги в кусты, я пойму и всё прощу.

Они опять долго, до поздней ночи гуляли. И тут неожиданно страсть вдруг обуяла Юру. В тихом месте парка он обнял Лену и рукой взял за подбородок, приблизив её лицо к своему. Она не сопротивлялась, учащённо задышала, потом громко и смачно засопела, пристально посмотрела на него, поцеловала в губы и сказала:

– А я же ясно дала тебе понять, что не против. Только не здесь, а в подходящем месте. И ещё разок напоминаю для твоего сведения, что 18 лет мне исполнится только 31 августа. Не создавай себе проблем. Давай оба успокоимся. Отпусти меня, надо срочно привести нос в порядок, сильно потекло от напряжения.

– Придётся нам подождать. Очень хочу встретиться с тобой после августа. Ой, совсем стемнело! Уже поздно, пойдём к твоему дяде.

(«Оказывается, я ошибся, приняв её за невинную школьницу! Ну что же, с ней теперь всё ясно. Рано созревшая. Это неплохо».) Юре пришлось объясняться у закрытой калитки с дежурной медсестрой, которая нудно распекала за грубое нарушение санаторного режима, учуяв к тому же винный запашок. Пришлось пообещать «впредь не допускать ничего подобного». Вспомнив Наташу, Юра тут же сделал вывод: о Наташе надо забыть. Спасибо ей за, так сказать, начальный уровень сексподготовки, но не на ней свет сошёлся клином.

Юра стал ходить на грязевые ванны в первой половине дня, и Наташа ему больше не попадалась на глаза. После мороженого и стаканов вина по два на каждого, ставших для обоих ежевечерней нормой, Лена стала задавать Юре вопросы, от которых он вначале совершенно обалдел. Оказалось, что красивая школьница к тому же очень неглупа и совсем не по-детски серьёзно смотрит на мир, стараясь постичь многое такое, от чего иные взрослые всю свою жизнь отмахиваются как от непонятного или установленного свыше. Видимо, другие либо не хотели отвечать на её вопросы, либо она почему-то не решалась никого спрашивать о том, что её тревожило. А интересовалась она очень многими проблемами.

Началось это так. Лена вдруг сказала, попивая белое вино:

– Юра, разреши мне задавать тебе разные вопросы, которые требуют длинных ответов. Я хочу разобраться во многом и пытаюсь спрашивать взрослых, а меня часто грубо осаживают и говорят, что вопросы мои нехорошие или что спрашивать о таком нельзя. Бывает, что я наталкиваюсь на таких людей, которые не знают, как мне ответить. Иногда мне говорят, что мои вопросы дурацкие, но что же дурацкого в том, что я хочу больше знать? А знакомые девчонки говорят мне, что надо поменьше думать головой, почаще разрабатывать половые органы и мило улыбаться мальчикам. Даже дядя, которого ты уже видел, любит повторять мне: «Меньше знаешь – крепче спишь». Родители тоже не хотят мне разъяснять многие вещи. То ли сами мало знают, то ли не хотят просвещать дочь раньше времени. Так можно мне спрашивать тебя или тоже не захочешь просвещать босоногую малолетку?

– А что за вопросы? Что тебя интересует?

– Например, нам постоянно долдонят про необходимость и неизбежность построения коммунистического общества. Но ведь все у нас давно знают, что при капитализме нет дефицита и люди там живут лучше, то есть они богаче. На кой тогда нужен этот коммунизм, если социализм не сумел дать нам сытую и хорошую жизнь? Не разумнее ли нам учиться у Америки? Только не ругай меня, а если не можешь или не хочешь отвечать, скажи честно.

– Ну и вопрос! Не ожидал такого от красивой девочки! Ты вся какая-то нестандартная. Постараюсь ответить тебе честно и максимально подробно, – сказал Юра и разразился лекцией примерно на полтора часа. Лена нахмурила лобик и внимательно слушала его.

Потом ему пришлось объяснять, «почему разные государства не ладят между собой, ведь у человечества полно нерешённых проблем, которые будут решены намного быстрее, если всем дружить и не враждовать». Тоже непростая тема, на которую он говорил около двух часов. Уже было совсем темно. Лена прервала Юрины рассуждения и сказала, что кое-что поняла, а в основном его слова слишком заумны для неё, но он просто прелесть, что втолковывает такие трудные вещи такой тупице, как она.

В последующих своих лекциях для одинокой слушательницы он объяснял:

– «почему взрослые скрывают от детей подробности сексуальной жизни и не понимают, что в 17 лет девушке очень хочется поскорее стать взрослой»;

– «почему у нас так жестоко поступили с семьёй последнего императора, вон в Болгарии и Румынии с монархами обошлись исключительно гуманно»;

– «почему у нас нельзя слушать ту музыку, которая нравится, например, the Beatles»;

– «чем плох запрещённый роман Пастернака и почему писателя так мерзко унизили»;

– «плохим или хорошим был Сталин, ведь о нём разное говорят»;

– «почему у нас всех иностранцев считают шпионами, почему всех делят по национальностям, хотя коммунисты постоянно долдонят о своём интернационализме»;

– «чего это Хрущёва понесло на выставку художников, зачем он художников обозвал «пидарасами», неужели он в самом деле такой дурак, ведь он главный в стране, и как с таким олухом нам всем жить, ведь его нельзя уважать»;

– «почему людям навязывают строгий и нудный стиль поведения и личной жизни, как будто все мы живём в огромном монастыре, а я вот мечтаю о сексуальной свободе»;

– «на кой нам освоение космоса, лучше бы занялись искоренением эпидемий и разных болезней, ведь человечество выбрасывает в космос жуткие деньги и при этом бессильно против рака, наследственных заболеваний, синдрома Дауна, инсультов и инфарктов, даже сильную близорукость вылечить не умеем, вон ты сам в сильных очках ходишь постоянно и избавиться от них не можешь»;

– «почему многие люди злые и ненавидят других, я вот с удовольствием смогла бы любить всех мужчин, которым я нравлюсь, и готова даже давать им»;

– «не было ли со стороны Хрущёва ошибкой поставить наши ядерные ракеты на Кубе и неужели какая-то крошечная сигарно-сахарная Куба для нас важнее, чем огромная и очень развитая Америка»;

– «почему вокруг так мало умных людей, почему многие не хотят учиться, почему взрослые дураки лезут с поучениями и навязывают свои отсталые взгляды».

Юра мобилизовал все свои знания и отвечал предельно обстоятельно. Он удивился познаниям босоногой школьницы и её интересу к серьёзным проблемам. В её вопросах Юра ощутил их духовную близость. На многое она смотрела, как ни странно это выглядело, его глазами! Свои ответы Юра расценил как своеобразный и весьма полезный интеллектуальный тренинг. Однажды Лена прервала его и сказала:

– Ты удивительный человек! Другой бы рявкнул что-нибудь вроде «не твоего ума дело», а ты так толково и подробно отвечаешь по каждой теме. Подставляй щёчку, и до завтра. Кстати, завтра приходи к тому санаторию к двум часам. И вообще я в восторге от тебя. Давай постоим вот так.

Она встала перед ним, взяв его за обе руки и прижавшись своим лбом к его лбу. Так они простояли минут пять, не меньше. Незримые силы потекли через её руки в его тело. Он почувствовал её нежное дыхание и ощутил страстное желание сделать ей что-нибудь приятное. В душе Юры всё кипело от восторга. Он не удержался и поцеловал Лену в шею, и она ответила ему таким затяжным поцелуем в губы, что он чуть не лишился сознания. Потом Лена отстранилась от него и шёпотом сказала:

– На сегодня всё.

Та вечерняя встреча оказалась для них последней. На следующий день, пообедав буквально за пять минут, Юра помчался на назначенную встречу. Лена вышла к нему обутая в дешёвые и очень старые не то туфельки, не то тапочки и, поймав изумлённый взгляд Юры пояснила, протянув ему небольшой потрёпанный чемоданчик:

– Этой пары обуви мне хватит на всё лето, это, можно сказать, для меня парадный выход. В Киеве тоже жарко, на вокзале разуюсь. Если вдруг дождь пойдёт, ноги только чище станут. Дома отмоюсь и ноги пемзой ототру.

Низенькая, конопатая и с огромным бюстом проводница третьего плацкартного вагона скорого поезда «Кисловодск – Киев», остановившегося на Ессентукском вокзале, кажется, на семь минут, приготовилась что-то резкое сказать юной парочке, чтобы сразу, как у хамов принято, поставить обоих на место. Однако, узнав, что Юра – лишь провожающий, проводница подобрела и пообещала ему «не дать девочку в обиду». Лена сунула Юре мятый клочок бумажки с бледно написанным плохо очищенным карандашом её странно неряшливым почерком киевским адресом: улица генерала Жмаченко, по-украински «вулыця генерала Жмаченка», и номером домашнего телефона. Он дал ей аналогичную бумажку, где вся информация была написана его аккуратным почерком. Потом она опять взяла его за руки и прижалась лбом к его лбу, затем отпустила руки и, как при первой встрече, на мгновение широко раскрыла глаза, глядя на Юру в упор. У него снова закружилась голова… Гипнотизирует, подумал Юра. Поцеловав Юру в последний раз, Лена захлюпала носом, быстро уткнула нос в платок и сказала ему:

– Уходи, а то я разревусь!

…Он раза четыре написал ей, она трижды ответила. Один раз, в канун Нового Года они созвонились. Её письма были со множеством орфографических ошибок и почти полным отсутствием запятых (как Юра предвидел), зато восклицательных знаков было сверх меры, а почерк был очень размашистый и до жути неаккуратный, да и бумага в письмах была всегда какая-то помятая. Потом переписка внезапно прекратилась, о чём Юра жалел и не раз вспоминал босую школьницу с потрясающей внешностью. Странно, подумал однажды Юра, она его, кажется, первая серьёзно зацепила, чего прежде с ним не бывало. «Вот следующим летом поеду в тот же санаторий и обязательно поищу её. А если не найду, надо обдумать возможность поисков её в Киеве, ведь я знаю адрес и телефон», – решил он. Он понял, что хочет съездить в Киев и решил поинтересоваться, нет ли шанса отметить какой-нибудь юбилей киевской тёти Шуры. Или, может быть, напроситься в переводчики какой-нибудь японской делегации с посещением Киева? Нет, с делегацией он будет очень занят, а Лена требует внимания. Ладно, следующим летом надо что-то придумать. Скорее всего, она опять приедет к дяде. Значит, ему придётся снова вытерпеть промывание кишок. Но поцелуями они теперь не ограничатся, и предвкушение этого Юру очень радовало.

Начался пятый, предпоследний курс учёбы в МГИМО. Юра не раз ловил себя на мысли о странной Лене, которая не любит обувь. Неужели она так серьёзно вошла в его душу? Неужели она – его судьба? Забыть её что-то никак не получалось. И казалось бы, она всего лишь неопрятная девчонка, которая ещё толком не научилась следить за собственным носом, терзается странными мечтами о сексе и курении, уже подвержена страсти к выпивке, но ведь его так тянет к ней! Он инстинктивно почувствовал, что с ней будет очень нелегко. Кое-что в ней ему уже не нравится. Непременно надо найти её следующим летом!




5. Падение в любовный омут


Получилось так, что Следующим летом Юра снова поехал в тот же санаторий, но лишь после отдыха в институтском лагере в Крыму, где он познакомился с симпатичной мгимошницей Татьяной и впервые поразмышлял о перспективе женитьбы. В Ессентуках Лены явно не было. Немного покрутившись у ворот другого санатория, Юра вошёл в здание и разыскал там кабинет главного врача. Тот сразу узнал Юру и рассказал, что племянница пытается поступить в мединститут не то в Киеве, не то в Москве, если сможет.

Пребывание в санатории было для Юры скучноватым. Молодёжи не было. Правда, спустя дней десять после его приезда там появилась некая Наталья, со внешностью, как говорят, серой мышки и к тому же очень измученная обострившейся язвой, вся какая-то неряшливая, нечёсаная, в мятой, хотя дорогой одежде, да ещё и потайная курильщица (курила в основном в женском туалете, где её уличали и так ругали, что все об этом знали). Одним словом, неаппетитная. Но и она уж очень явно жаждала мужского общества, поэтому стала пытаться поближе познакомиться с Юрой. Ему она была физически неприятна, и её сексапильность он оценил в ноль баллов. Однако узнав, что она живёт в соседнем цековском доме на том же Кутузовском проспекте, и что её отец – какая-то шишка в международном отделе ЦК, Юра стал с Наташей вежлив, но не более. Она же восприняла его вежливость как первый шаг к установлению если не интимных отношений, то хотя бы дружбы и постаралась взять инициативу в свои руки.

В ближайшую субботу Наташа была в очередной раз застукана в женском туалете с сигаретой. Главный врач вызвала её к себе и жёстко отругала, пригрозив позвонить её отцу. Юра застал Наташу в коридоре, жутко ревевшую и распустившую сопли под носом: она ревела не столько глазами, сколько носом.

– Фу, нельзя же так распускаться. Пойти умойся и тщательно высморкайся.

– Извини. Подожди минутку, у меня деловое предложение.

Она убежала в туалет и минут через пятнадцать вышла умытая и аккуратная.

– Нельзя же меня так доводить! Меня даже расслабило от переживаний. Эта мегера знакома с моим отцом и постоянно меня шантажирует! Юрочка, завтра воскресенье, нет процедур. Составишь мне компанию в Кисловодск? Я знаю там милый ресторан, посидим в приятной обстановке, а то мне жутко хочется поддать, но не напиваться же в одиночестве. Заодно и обсудим одну деликатную проблему. Согласен?

На другой день они съездили в Кисловодск, это примерно полчаса на электричке. В ресторанчике, давно знакомом Наташе и сразу понравившемся Юре, Наташа сразу демонстративно закурила и стала жаловаться Юре на санаторные запреты, строгих родителей и отсутствие личной жизни. Быстро выпив почти целую бутылку красного вина (вино разливала она сама, и поэтому Юре досталось меньше бокала, но он не был этим огорчён), она заметно оживилась, осмелела, даже слегка похорошела «Это у неё первая стадия, как у Лены», – подумал Юра. С наслаждением попивая вино и выпуская дым к потолку, Наташа перешла к главному, ради чего была затеяна поездка.

– Юра, мои предки буквально каждый день изводят меня тем, что я одинока и нет вокруг меня никого, кто мог бы рассматриваться в качестве потенциального жениха. Я стала мучиться от одиночества и рада бы найти себе кого-нибудь, но на меня не клюют. Так и спиться можно, а я склонна к этому. Ну не удалась я мордой, но надо поскорее кого-то окольцевать. Извини за откровенность. Многие мгимошники, не сомневаюсь, клюнут если не на меня, то на папу, старшего референта по испаноязычным странам международного отдела ЦК. На твоём курсе такой не один найдётся. Кстати, я учу испанский и делаю немалые успехи. Давай сделаем так: у меня в инъязе на курсе полно и б…й, и приличных девочек, так почему бы нам к обоюдной выгоде не поискать тебе невесту, а мне жениха? Тебе ведь тоже пора, иначе за границу не пошлют, а жить постоянно в эсэсэсэрии тоскливо. Ни шмоток, ни косметики, ни нормальных танцулек с обалденной выпивкой! Прямо как в тюрьме! Да и идеологические запреты замучили. А мои родители прямо сказали, чтобы без знакомства из санатория не смела возвращаться. Им, видишь ли, стыдно. Ты поможешь мне, я помогу тебе. Усёк?

– Усёк. Согласен помочь. Вообще я тут в прошлом году встретил одну странную красавицу, которая меня очень заинтриговала. Она приезжала к дяде, главврачу соседнего санатория ***, а живёт она в Киеве. Ходит всегда босая. В наш санаторий она приходила потренироваться на рояле. Уж очень она хороша, к тому же умница, просто прелесть. Мне она иногда по ночам снится.

– А она нормальная? Ходить босиком – признак помешательства, мне кажется.

– Нет, с головой у неё в полном порядке. Она, я бы сказал, ироничная и язвительная. Я почти был уверен, что увижу её здесь, но что-то она не приехала. Зовут её Лена. Она чуть выше меня, волосы примерно моего цвета, глазищи карие и выразительные.

– Ладно, буду иметь в виду. Ты уедешь раньше меня. Созвонимся и увидимся в Москве, ведь совсем рядом живём. Пойдём прогуляемся по парку и потом вернёмся. Советую попить нарзан, он вкусный, а мне вся эта минералка осточертела.

В электричке Наташа пожаловалась на сильное недомогание. Когда вышли в Ессентуках, на вокзале она быстро отошла к урне, и её стошнило. Юра деликатно отвернулся. На другой день Наташу мучила язва, она была вся какая-то серо-буро-малиновая. А тут ещё врачиха вычислила или кто-тот донёс, что они вдвоём ездили в Кисловодск. Городки маленькие, всё на виду. Юре досталось, после чего ему даже совестно стало: зачем спаивал несчастную? Перед отъездом Юры в Москву они оба обменялись домашними телефонами и подтвердили взаимную договорённость.

…Буквально в первую неделю занятий Юра завёл разговор с Николаем из испанской группы. Тот был намного старше Юры, даже чуть старше Вадима, успел отслужить в армии, был высокий, широкоплечий, родом он оказался из далёкой сибирской глубинки. Учился он неплохо, испанский язык ему давался легко, был он, разумеется, партийным, но вот с девушками знакомиться не умел и из-за этого переживал. К тому же был небогат и шиковать не имел возможности. Николай, как выяснилось, очень опасался, что не сможет получить выгодное распределение из-за отсутствия московской прописки, он даже жалел, что согласился поступить в МГИМО по рекомендации обкома партии, и к тому же его деревенские родители не одобряли стремление сына к городской жизни, чего Юра уразуметь никак не мог и решил, что родители Николая – темнота несусветная. Намекнув Николаю, что готов помочь ему найти невесту, Юра сразу же почувствовал расположение Николая к себе. Узнав, что Юру подвергает критике комсомольская организация курса за отлынивание от поездки в совхоз на осеннюю уборку картошки, Николай переговорил с кем-то, и Юре сказали, что его прощают «на первый раз». Николай сказал:

– Если поможешь как обещаешь, буду век тебе благодарен.

Юра созвонился с Натальей и сразу же обнадёжил её:

– Я провёл подготовительную работу, есть один подходящий субъект с испанским языком. Отличный парень, отслужил в армии, член партии, правда, провинциал.

– Юрочка, это замечательно, ты настоящий друг! Что провинциал – это преимущество, никоим образом не недостаток. Столичный мгимошник на меня не клюнет. Что в армии отслужил – это вообще замечательно! Порадую папу. У меня в октябре день рождения, я ещё напомню. Жду вас обоих. Я тоже подберу кое-кого для тебя. Возможен сюрприз, но пока ничего гарантировать не могу.

Слова о сюрпризе Юру тогда не заинтересовали. Он рассказал Николаю о наметившемся дне рождения. Николай сказал, что более-менее приличный костюм намерен купить с Юриной помощью, а вот галстук завязывать вообще не умеет. Юра пошёл с ним в магазин, где они купили приличный и более-менее недорогой костюм, сшитый в ГДР, а к костюму две рубашки и два галстука. Потом Юра долго показывал Николаю перед зеркалом, как красиво повязать галстук:

– Коля, тебе как будущему дипломату без этого никак нельзя.

Николай тяжело вздыхал, пыхтел, но в целом науку обращения с галстуками освоил.

За неделю до своего дня рождения Наташа позвонила:

– Юрочка, у меня всё на мази. Будет одна для тебя подходящая. И ещё: я нашла ту босоножку! Она тоже будет! Так что выбирай, с тебя причитается. Будем гулять на свадьбах твоей и моей.

Сердце Юры буквально затрепетало. Ленка нашлась! Интересно, явится ли она босая или обуется? Скорее бы увидеть её! В ближайшую ночь ему приснилось, как он занимается с ней сексом почему-то в плацкартном вагоне в присутствии проводницы, желающей к ним присоединиться. Но теперь вырисовывается шанс потрахаться наяву. Юра понял, что безумно хочет увидеть Ленку и вообще хочет интима. После Наташи из грязелечебницы у него пока не было сексуальных партнёрш. Мешали родители.

В назначенный день Юра рано встал. Он был один в квартире, родители уехали в Кисловодск. Съев большой кусок докторской колбасы и два яйца всмятку и запив это чашкой жутко дефицитного растворимого кофе единственной продававшейся в СССР марки, которое доставалось отцу в спецбуфете для руководства министерства, Юра не спеша собрался. Примерно в три часа дня принаряженные Юра и Николай, оба в новых костюмах и с подарками для именинницы, встретились у метро и пошли на день рождения. Идти им было недалеко от метро: угловой дом Юры, за ним школьное здание и далее знаменитый дом, на котором теперь установлены мемориальные доски в память о живших в доме генсеках Брежневе и Андропове, а также писателе Карпове. Вошли во двор со стороны школы, повернули налево, затем поднялись в лифте на пятый этаж. Юра нажал кнопку звонка. Дверь открыл рослый пожилой мужчина в огромных очках фирмы Rodenstock, нарядной иностранной рубашке с шикарным галстуком, без пиджака и в нарочито выставленных на показ ярких импортных подтяжках на зажимах. Кстати, тоже жуткий дефицит в то время. «Наташкин папашка пижон и стопроцентно бабник!», – подумал Юра.

– Рад вас приветствовать, молодые дипломаты! – сказал мужчина сочным баритоном. – Вы – Николай, а вы – Юра, если не ошибаюсь? Меня зовут Григорий Васильевич. Заходите. Наташа, поприветствуй гостей!

Из-за спины отца высунулась радостная и принаряженная Наташа, вся в дорогущем и дефицитнейшем макияже, в шикарном, явно импортном платье, отчего она показалась Юре даже симпатичной. Как говорится, «наряди пень – проглядишь весь день».

Юра вручил Наташе подарок, чмокнул её в размалёванную щёку и пошёл к другим гостям, а Григорий Васильевич сразу взял Николая под локоток и увёл на кухню. Оба оказались примерно одного роста. Из кухни были слышны звучный и уверенный баритон хозяина и застенчивый бас Николая. Хозяин говорил:

– Вижу, что голодный, не отпирайся. И будь смелее. Да сними ты пиджак, я его на плечиках повешу. Садись к этому столу, вот тебе тарелка, и лопай без стеснения. Если мало, ещё положу, ты только не стесняйся. Познакомься с женой моей, сейчас Ксения Кузьминична тебе картошечки с огурчиком положит. Чёрную и красную икру смелее придвигай к себе. Ешь и наслаждайся. Ну, давай по первой! За знакомство!

В самой большой комнате было немало молодёжи. Наташа тихо указала Юре на стройную девицу в ещё не вошедшем в общепринятый обиход брючном костюме:

– Это Ира. Её папаша служит в МИДе, сейчас её родители в Норвегии, она одна в квартире, повезло же девке. Мне бы такое! Весь подъезд бы содрогнулся!

Шатенка Ира была весьма привлекательна. Ей явно было уже что-то сказано о Юре, она ему приветливо улыбнулась. Но тут зазвонил дверной звонок. Наташа сказала Юре:

– Сейчас тебе надо открыть.

– Но я же гость, а открывать должны хозяева! – возразил Юра. – Неудобно как-то.

– Неудобно с голыми гениталиями на улицу выходить, – ответила Наташа. – Сказано, открой. Мне виднее, кому из нас двоих сейчас открывать.

Юра послушался. Открыл дверь, которая оказалась незапертой. На пороге стояла Лена! Опять, как год назад, Юру словно током ударило, он почувствовал, что потеет. Потом у него задрожали колени. Она тоже заметно покраснела. Лена была во всём красном, отлично гармонирующим с её природными данными, и выглядела не только изумительно красивой, но и как-то не по-советски элегантной: под расстёгнутым красным импортным плащом виднелось красное платье с коралловым ожерельем, густые темно-русые волосы были эффектно распущены по плечам, губки подкрашены, чудесные глазки подведены, загорелые ножки в колготках обуты в роскошные красные туфельки на высоких каблучках, в руках явно дорогая красная сумочка из кожи. Теперь Лена была вся такая чистенькая и ухоженная, к тому же не шмыгала носом, что Юра обомлел.

Первой пришла в себя Лена. Она слегка оттолкнула Юру.

– Так можно мне в конце концов войти? Или будем таращиться на пороге друг на друга? Пусти же! Я ведь тоже приглашена!

– Ой, извини. Я помогу тебе снять плащ. Какая ты вся не только ослепительно красивая, но ещё и элегантная. Переоделась из босой девчонки в светскую даму и сразу стала принцессой из сказки! Тебе очень идёт и такой новый для меня облик. Ты прелесть!

– Спасибо, для тебя же старалась. Впервые в жизни надела туфли на высоком каблуке. Это даже страшновато с непривычки. Тебе не понять. Честно говоря, уже жалею, надо было надеть старые, без каблуков. В них огрубевшим ногам легче, а эти чёрт те что. Выдержу ли весь вечер? Предупреждаю, если станет больно, разуюсь.

Встретить запоздалую Лену вышли Наташа с родителями и многие гости. Наташа подскочила и еле дотянулась губами до щеки гостьи. Тут Юра понял, что не в силах сдерживать эмоции и тоже поцеловал Лену, причём прямо в губы. Та заметно покраснела и тихо сказала:

– Ну, ты и нахал! Прямо при всех! Но я не обижаюсь, я этого ждала, если честно. Будь со мной нахальнее, а то уж больно ты чопорный. Пойдём, скорее выпить хочется.

– Рад стараться! – парировал уже чуть пришедший в себя Юра.

Все изумлённо разглядывали Лену. Причём некоторые разодетые получше неё подружки Наташи не сумели скрыть свою зависть, уж очень новая гостья выделялась в лучшую сторону, причём не нарядами, а чисто природными данными. Особенно злобно уставилась на неё неприятная парочка, разодетая во всё импортное и до неприличия пьяная. Наташа шепнула Юре, что это Боря и Галя, живущие в этом же подъезде и не пропускающие ни одной возможности выпить, а поделать с ними ничего нельзя, папашка Гали выше её отца по положению, и поэтому приходится терпеть эту мерзкую парочку, они лакают всё подряд, пока не свалятся. Григорий Васильевич взял Юру за локоток и тихо шепнул:

– А ты парень не промах! Какую красавицу нашёл!

– У тебя моя помада на губах, – шепнула Лена. – Я безумно рада, что Наташа сумела найти меня и свести нас. Я теперь тебя никогда в жизни не потеряю, запомни мои слова. Ты мой навеки. Давай сотру помаду. Ой, ты уже слизал её! Неужели вкусно? Ладно, не отравишься. Пошли, жутко жрать хочу, и поддать тоже не мешает. Ой, столько вкусного!

У Юры от этих слов закружилась голова. А тут и Николай шепнул:

– Молодчина, вижу, что и себя не забыл. Чую по некоторым приметам, что она тоже провинциалка. С юга небось. Девочка просто сокровище. Не теряйся!

Все пошли к столу и буквально набросились на еду и напитки. Хозяева приготовили всё на манер фуршета: со стола брали тарелки, вилки, ножи и накладывали кто что хотел. Брали рюмки и бокалы. Юра набросился на еду, не забыв о коньяке Camus и финском сервелате. Лена сразу же выпила маленькую рюмку коньяка, закусила бутербродиком с красной икрой, после чего быстро покраснела и оживилась, потом довольно много съела, не отказалась от американской сигаретки и другую ловко вставила Юре между губ, не смущаясь, что сигарету ей предложил симпатичный парень, явно не заметивший, что она и Юра уже составили парочку. Лена достала красивую недешёвую зажигалку и чиркнула ей, оба прикурили. Юра между тем поел горячего мяса, потом крабов, чёрную и красную икру, чокнулся с Леной и Наташей, после чего вся троица выпила по бокалу красного грузинского вина. Юра чмокнул Лену в щёчку, потом она его тоже в щёку. Разомлевшая от выпитого Наташа позвала к большому столу отца и Николая и стала усиленно угощать перспективного жениха всем подряд, а тот послушно открывал рот. Стало заметно, что Григорий Васильевич игнорировал всех и занимался только Николаем. Опять послышался его звучный голос:

– Ну и что, если из сибирской деревни? Это достоинство, а не недостаток! Будто я коренной москвич! В Сибири народ крепкий, надёжный. А словарей у меня полно, могу поделиться. Я ведь испанский и португальский неплохо знаю, устно могу переводить, письменно тоже насобачился. Наташка, не жмись, накладывай ему на тарелку. Мужчина должен хорошо питаться. Бери пример с Юрия, у него аппетит отличный.

Наташа, как в сказке, расцвела, смотрела на Николая и всё говорила, говорила не умолкая. Николай смотрел на неё вполне благосклонно. Юра спросил Лену:

– А ты в Москве проездом или как?

– Или как. Я готовлюсь к поступлению в медицинский. Не уверена, сумею ли поступить. Но очень хочу. У папы знакомые в приёмной комиссии, поэтому надежда есть.

– Молодец! Тоже будешь кишки сзади засовывать в бедных пациентов? Между прочим, по-украински «или как» будет «чi шо».

– Правильно. Я почти не говорю по-украински и считаю этот язык наречием русского, испорченного влиянием польского. Знаю массу анекдотов про украинцев, только они все матерные. Вообще я русская националистка и хохлов не люблю. Если поступлю в медицинский, на первом курсе ещё нет специализации, и я хочу потом выбрать желудочно-кишечное направление. Смотри, потом попадёшься мне в санатории – обработаю по полной программе покруче Наташки из грязелечебницы.

«Она всё знает! А чего волноваться? Такие истории украшают мужчину».

В комнате стояло пианино. Лена открыла крышку клавиатуры, села на круглый вращающийся стул и заиграла. Что она играла? Юра не понял. Но слушать её игру ему было чрезвычайно приятно. Все притихли и слушали. Потом Лена встала, Наташа первой зааплодировала, за ней остальные. Юра поцеловал Лену в красивую приятно пахнущую шею. И тут же он подумал, что будет замечательно, если он сделает Лене предложение, она его примет, и тогда можно будет устроить одновременно две свадьбы.

…Так прошло часа три. Было много съедено и немало выпито. Потом Лена взяла Юру за руку, он почувствовал, какие у неё сильные пальцы, и шепнула ему:

– Пора уходить. Проводишь меня? Я еле сумела остановиться, но напиться успела.

Попрощались с хозяевами. Юра поймал печальный взгляд Иры. Чувствовалось, что Лена и в самом деле выпила сверх её меры, её покачивало, и она даже икать стала. Когда вышли из подъезда, она сказала:

– Ну, вот и напилась! Так приятно стало! Но есть и неприятность. Я жутко натёрла ноги. И вообще обувь на высоких каблуках не для меня. Выпендрилась на свою голову, балда бестолковая! И вообще я отвыкла от обуви. Теперь разуюсь. Возражения не принимаются! Я никого и ничего не стесняюсь!

Она икнула и качнулась, потом оперлась на Юрино плечо, скинула туфли, положила их в какую-то явно припасенную для этой цели холщёвую сумку, запихнула всё это в оказавшуюся весьма вместительной красную сумочку, сняла колготки. Моросил мелкий дождик. Юра растерянно наблюдал.

– Ты, небось, шокирован? Я пойду в таком виде! Плевать на московскую чопорность! Смотри не обкакайся от неожиданности!

– Нисколько не шокирован! Меня невозможно шокировать. Лишь бы твоим ножкам не было холодно. Я живу тут рядом, родители уехали в Кисловодск, санаторий «Красные камни». Зайдём?

– Даже не знаю, зайти ли. А санаторий тот знаю. Чинно, благородно, тоска зелёная. Но удобно ли с точки зрения студента политического вуза водить подвыпивших босых девок в респектабельную квартиру почтенных родителей?

– А чего тут неудобного или неподобающего? Я не женат.

Они вошли в огромный двор Юриного дома. Вдруг Лена остановилась, вскрикнула и схватила Юру за рукав.

– Что, босую ножку поранила?

– Нет, разве не видишь? Навстречу идёт страшная собака!

– Это старая овчарка на поводке, она очень воспитанная и никого не кусает.

– А она знает, что воспитанная? Ой, она хочет броситься на меня! Лучше пойдём назад и выберем другой маршрут. Я ни за что не пойду вперёд! Боюсь!

– Как скажешь, только твои опасения напрасны.

– Я ужасно боюсь собак, знай это. Я обхожу их, у меня с детства на попке шрам от собачьих зубов. Я только кошек не боюсь, хотя и их не люблю. Вообще избегаю животных.

Они пошли кружным путём, то есть повернули направо, обошли полдома по наружному периметру, пройдя мимо двухзального кинотеатра «Киев», а там уже и до другой арки совсем недалеко. Как только они вошли во двор с арки на западной стороне, Лена довольно громко сказала:

– Извиняюсь за нахальство, но я сейчас обоссусь. Выпитое просится на выход. До туалета в твоей квартире не выдержу. Подержи мою сумку. Можешь отвернуться, но я не настаиваю, я не застенчивая. Постой на шухере.

К ужасу Юры, Лена неожиданно присела в проходе под аркой и сделала лужу. Юра повертел головой по сторонам: никто их не видел. Наконец зашли в нужный подъезд, поднялись в лифте на нужный этаж и вскоре оказались в квартире Юры и его родителей.

Заметно пьяная Лена тем не менее тщательно вытерла босые мокрые ножки о половичок. Юра помог ей снять плащ. Она сразу помчалась в туалет, где звучно облегчила кишечник, оттуда – в ванную комнату. Юра заметил, что она тщательно высморкалась и вытерла лицо его полотенцем. Ничего, подумал он, полотенце будет пахнуть её ароматом. Затем оба занялись поисками еды, как будто давно ничего не ели. Выяснилось, что в квартире нечего не только выпить, но и поесть. В холодильнике были плавленые сырки, два яйца, бутылка кефира и банка шпрот.

– А ты лентяй и разгильдяй! – сказала Лена. – Пригласил гостью, а угостить нечем. Ладно, я чуть посижу, чтобы ноги отдохнули, я ведь их обувью натёрла, но, кажется, не до крови. Вот что значит огрубевшая кожа. А потом возьмём такси и поедем ко мне.

– К тебе – это куда?

– Не пожалеешь, гарантирую.

Они всё же открыли банку шпрот, попили чаю с сушками – нехитрая еда одинокого мужчины. Потом Юра крепко схватил Лену и стал исступлённо целовать её.

– Не заводись! Мы займёмся этим в более удобной обстановке. Давай собирайся. Можешь переодеться попроще, я тебя и без галстука приму. Ну вот, у тебя теперь вся шея в помаде! Хотя кому какое дело? Я приму тебя и с пятнами от помады на шее.

– Я сейчас мигом!

Юра переоделся, снял новый костюм и надел сравнительно новые брюки, советскую имитацию джинсов, клетчатую рубашку и куртку, отмывать шею не стал и собрал сумку, положив в неё запасные трусы и бритвенные принадлежности, а также сигары, которые незадолго до этого успел освоить. Они вышли. Поймали такси. Угрюмый таксист покосился на босые ноги красивой пассажирки, но комментировать этот факт не стал.

Лена попросила взять курс на Ленинградский проспект, потом уточнила: к станции метро «Аэропорт». Там покрутились, чтобы правильно повернуть, и заехали во двор. Юра расплатился, взял две сумки, Лена достала из своей сумочки связку ключей.

Поднялись в лифте на третий этаж старого дома. Такие, как и Юрин, называют сталинскими. Роскошная квартира, целых четыре больших комнаты. Дорогая мебель. Прекрасный дубовый паркет, по которому почти неслышно ходят босые ножки Лены. Он тоже разулся. На Юру, как он ещё в студенческом лагере заметил, девичьи босые ноги, причём даже грязные, действуют как красная тряпка на быка, начинается радостное головокружение. И тут это головокружение, сопровождаемое недавно приобретенным напряжением в паху как предвкушением интима, обуяло его, да ещё как сильно! Юра почувствовал, что потеет. Он обнял Лену, но она тут же отстранила его:

– Немного потерпи. Дай мне оправиться. Я переела, и вот теперь сзади всё активизировалось. Извиняюсь. Советую закурить.

Юра вошёл в комнату и стал осматриваться по сторонам. Он слышал шуршание босых ступней, звук льющейся из душа воды, а потом появилась Лена в роскошном халате. Юра заметил, что она успела как следует вымыть ступни, умыть лицо и подкраситься, и вид её прелестных ножек заставил Юру снова ощутить жар. Он встал и обнял её, но она слегка отстранилась:

– Посиди тут и посмотри книжки, а я приготовлю поесть. Я снова голодна. Видишь, какая я обжора, и при этом совсем не толстею. Такое телосложение.

Она оставила Юру одного. Он осмотрелся, увидел книжный шкаф и подошёл к нему. В шкафу было немало полных собраний сочинений. Юра бывал в квартирах, где книг было полно, но их никто никогда не читал и даже не открывал, такая была нелепая советская мода. После выкупа очередного тома его просто ставили в книжный шкаф на нужное место, «чтобы всё было как в приличных домах». А тут как: читают ли книги или нет? Если не читают, значит, живёт хамьё. Почти все книги оказались потрёпанными, следовательно, их читали. Книг на английском и на французском Юра не увидел, зато были книги на каком-то языке с непонятными буквами. Следовательно, Лена имеет прямое отношение к какой-то другой национальности. Какой именно? На обложке одной из книг Юра заметил букву, которую где-то видел. Он быстро вспомнил: это ? – фита, в 1918 году исключённая из русского алфавита. Но она в данном случае на обложке книги на другом языке. Каком именно? Обязательно надо выяснить. Ещё он заметил попадавшуюся ему ранее странную букву, и задумался: в каком языке обе они используются? И тут его позвала Лена:

– Иди быстро сюда, а то сама всё сожру!

Перешли в кухню, где на массивном столе с двумя креслами были разные вкусные вещи, бутылки коньяка и красного вина. Оба набросились на еду. Лена много ела и много пила, шумно сопя и вытирая бумажной салфеткой рот и нос. Юра не отставал, поскольку в гостях на сей раз поел, по его представлениям, не так уж много. Потом он вернулся в прихожую и достал из своей сумки толстую сигару. Увидев одну сигару, Лена сказала:

– А почему такая дискриминация? Я тоже хочу! Сигара кубинская?

Юра принёс вторую сигару, вынул её из алюминиевого футляра и помог Лене разжечь сигару, поскольку она опасалась сделать это сама. Она с наслаждением затянулась и сказала, что первое впечатление приятное. Оба задымили всю кухню. Лена сильно затянулась и поперхнулась, захлюпав носом, из которого капнуло на её роскошный халат. Она смущённо хихикнула, вытерла нос тыльной стороной кисти руки и осмотрела руку, потом халат, после чего с недовольным видом встала.

– Сигарами не затягиваются, это не сигареты, – сказал Юра.

– Извини, у меня из-за этой сигары небольшая проблема, – ответила Лена и убежала.

Она долго и шумно сморкалась, потом пришла. Теперь она курила сигару очень осторожно. Молча курили сигары и маленькими глотками пили коньяк, закусывая сервелатом, бородинским хлебом с красной икрой и каким-то заграничным сыром.

– А теперь в душ и потом в койку! – скомандовала Лена. Вместе они недолго постояли под душем, пообнимались и не раз поцеловались, причём Юра потрогал её интимное место, покрытое курчавыми волосами, чему она не противилась, вместе вытерлись одним огромным махровым полотенцем и потом нырнули в роскошную постель. Тут Юра понял, что дальше терпеть не в силах, да и Лена была в очень возбуждённом состоянии. Оба сразу приступили к интиму, занявшись этим в плавной и нежной манере. Лена громко посапывала и вытирала нос пододеяльником. Процесс пошёл, и это было поистине восхитительно. Оба радостно улыбались друг другу и непрерывно целовались.

…Как они заснули, Юра не заметил. Ночью он проснулся, потому что Лена повернулась на другой бок и дышала ему в лицо. В её дыхании чувствовались курение и выпивка, оно было ровным и очень тихим. Он встал и посмотрел в окно. Двор большого дома был безлюден. С Ленинградского проспекта доносился шум никогда не засыпающего города. Юра вспомнил, как в разговоре с отцом недавно сказал, что хорошо бы иметь в Москве ночные магазины и ночные автобусы, а отец рассвирепел и ответил, что у сына «буржуазные замашки». И тут Ленка проснулась, сбегала в туалет и позвала Юру «продолжить сексуальную тренировку». Он охотно согласился. Лена выпила рюмку коньяка не закусывая, зажгла сигарный окурок и затянулась им с наслаждением, после чего ей пришлось снова приводить нос в порядок. Но Юру это нисколько не смущало, он начал привыкать к ней. И после этого примерно часа полтора они барахтались в постели…

…Примерно часов в девять Юра проснулся первым и некоторое время с восторгом разглядывал свалившееся на него счастье. Девка была без преувеличения неописуемо роскошна. Юра заметил, что нестерильные ступни её ног уже успели стать загрубевшими, но при этом гладкими, даже блестящими, без трещин. Потом он осторожно откинул одеяло и стал рассматривать её интимное место. Всё тело было такое, что Юре захотелось целовать его с головы до ног. Он накрыл Лену одеялом, и тут она проснулась, открыла глаза и мгновенно сориентировалась, улыбнулась и спросила:

– Ты чего?

– Я всё того же. Ты изумительно красива, – ответил Юра.

Он не стал уточнять, что её яркая красота не ангельская, а скорее дьявольская. Они оба сбегали в туалет и продолжили любовные утехи в том же неторопливом ритме.

– Ты такой нежный! Просто прелесть! А теперь антракт, – сказала Лена. – Марш в душ.

Юра принял душ, потом стал бриться. Он слышал, как Лена гремит чем-то на кухне. Потом она голенькая и босая пришла в ванную комнату и в присутствии Юры залезла в ванну, скрывшись за шторкой под душем. Юра вышел из ванной комнаты, оделся и снова стал рассматривать корешки книг в застеклённом книжном шкафу. Его мучил тот же вопрос: на каком языке те книги со странными буквами? Можно, конечно, спросить Лену, но не лучше ли докопаться самому?

И тут взгляд Юры упал на серое издание полного собрания сочинений Достоевского. На каждом томе была воспроизведена подпись автора. Как звали знаменитого писателя? Фёдор Михайлович. А что за овал он выводил каждый раз перед своей фамилией? Да ведь Фёдор Достоевский, как и покойный Юрин дедушка Федот Павлович, писал своё имя с уже не входящей в современный русский алфавит буквы «фита»! И тут вдруг Юра вспомнил, что «фита» пришла в русский алфавит из греческого, где она наверняка осталась до наших дней. Значит, эти книги – на греческом, а Лена по национальности гречанка. Но это ещё надо проверить. Из кухни донёсся призыв Лены «перекусить чем бог послал». Юра поставил томик Достоевского на полку в шкафу.

Лена встретила его снова без обуви и в том же роскошном розовом халате, таких в СССР тогда не было. Халат был заманчиво распахнут и не скрывал интимных прелестей хозяйки. Поймав направление взгляда Юры, Лена с вызовом сказала, что теперь она его нисколько не стыдится. Оказалось, что на утро бог послал прелестной хозяйке не так уж мало. Юре сразу бросились в глаза роскошно выставленные разные вкусности на столе. Но перед тем, как сесть за стол, Лена спросила гостя, не поможет ли он заплести ей одну косу.

– Я вообще-то никогда не делал этого. Объясни принцип.

– Принцип простой. Расчеши мои волосы вот этим гребнем и раздели их на три равные части. Потом поочерёдно перекладывай крайние части левую направо и правую налево. Ты только начни и дальше сам поймёшь.

Юра с удовольствием расчесал роскошные волосы Лены. Было видно, что она их ни разу не красила, поскольку в этом не было необходимости. Он стал осторожно сплетать волосы в косу, интуитивно стараясь не натягивать волосы и одновременно не расслаблять косу сверх меры. Как ни странно, у него получилось. Коса вышла толстая и роскошная. Лена повертелась перед зеркалом, осталась довольной и даже похвалила:

– Молодец! С первого раза усвоил эту премудрость. А теперь – за стол!

Оба уселись и с таким аппетитом, будто долго голодали, набросились на еду. Сигару Юра не стал закуривать, да и хозяйка не попросила. Когда всё был съедено, хозяйка предложила немного передохнуть, «чтобы всё внутри утряслось и устоялось».

Усевшись на диван, Юра быстро задремал. Проснулся он от толчка под бок.

– Ишь, разнежился! А не слабо продолжить сам знаешь что?

Оказалось, не слабо. На этот раз Лена слегка разошлась и забыла все условности, укусила Юру в ухо, а он попытался цапнуть её зубами тоже за ухо, но схватил за кончик носа, от чего она взвизгнула и довольно громко пукнула, и Юра тотчас разжал зубы.

– Извини, – сказала Лена, – малость переела и перепила.

– Ничего страшного, будем считать, что я не слышал.

От тела Лены исходил только ей присущий довольно сильный аромат, смешанный с запахом пота, и Юра заметил, что она потеет сильнее, чем он. Вообще он не любил потливых людей, но на этот раз пряный запах её пота окончательно вскружил Юре голову, после чего он неожиданно для самого себя стал действовать скорее в манере первобытного человека, нежели цивилизованного студента. Лене же, как Юра сразу понял, была присуща манера слегка поиздеваться над партнёром, уступая ему как бы нехотя и в как бы исключительно в ответ на силовое принуждение. Но, разок уступив, она более себя не сдерживала, распаляясь сама и доводя партнёра до исступления и изнеможения. В том, как Лена занималась сексом, было нечто дикое, даже звериное. Она временами полностью теряла контроль над собой, постанывала и повизгивала, могла укусить, расслабляясь временами и смачно сопя. Иногда она доставала из-под подушки носовой платок и быстро вытирала нос. Однажды Юра сам вытер ей нос её платком. Юра понимал, что в такие мгновенья она себя фактически не контролирует. Сам он был гораздо сдержаннее. Юра быстро понял, что его сексуальный опыт намного уступает тому, что освоила она. Тем лучше, решил он, осуждать её за это не стоит, наоборот, есть чему у неё поучиться. Надо принимать женщину такой, какая она есть, решил он. Впоследствии он столкнётся с упрёками в свой адрес от тех женщин, которым он всё разрешал и ничего никогда не запрещал.

…После бешеного напора страстей Лена успокоилась. Юра разомлел и лежал на кровати, слушая щебетание Лены:

– Никак не могу привыкнуть к мысли, что ты – вот он, реальный Юрка, он лежит со мной в кровати, он весь мой, мой! Я его имею, он имеет меня. Ура! А я за прошедший год как-то незаметно переродилась или просто повзрослела до такой степени, что мне часто нужен мужчина. Ты видишь, что я теперь ужасно распущенная, даже можно сказать, что слегка обляденела. Иногда сама думаю, что это даже слишком, хотя я уже знаю, что хорошая женщина должна быть немного б…, без этого скучно жить. Восемнадцать лет – это для меня как бы открытая дверь во взрослый мир, вот я и ринулась осваивать всё запретное. Секс – это прекрасно, выпить тоже приятно, только я ещё не определила для себя предельную дозу. Алкоголь убирает внутренний тормоз, но совсем без тормозов опасно. Мне очень приятно пьянеть! Скажи мне только честно, сильно ли я вчера напилась или это было вполне терпимо? Мне важно знать на будущее, чтобы намечать заранее предельную дозу. Я обожаю напиваться, но всем остальным это не нравится. Чувствую, что и ты станешь меня осуждать за выпивки.

– Ты напилась чуть сверх меры и даже присела пописать под аркой моего дома, а такой поступок вообще нежелателен. Могут возникнуть неприятности. Ты как-то слишком открыто и быстро стремишься стать пьяницей. Это очень опасно.

– Ну и чё? Я по натуре пьяница, не отрицаю. А ещё я хулиганка и писала на улице в Киеве в совершенно трезвом виде. Вся «вулыця генерала Жмаченка» зассана мной, поскольку туалетов там нет, а терпеть вредно. Как будущий медик это твёрдо знаю. А что касается курения, то это странное занятие менее приятно и наиболее вредно, но во всех компаниях все курят, и поэтому я буду курить и постоянно проверять свои внутренние органы. Вот такая уж я! Но я уже решила, что как только я выйду замуж и муж скажет, что мне запрещено выпивать и курить, я подчинюсь. Но пока для меня огромное наслаждение лежать пьяной. Да ещё и обоссаться. Даже могу сопли распустить. Во всём этом столько прелести! Сопли и писать под себя очень приятны! Но обязательно подстилаю клеёнку. Не стыжусь в этом признаться! Поэтому принимай меня такой или сразу скажи: «Катись от меня подальше!». Чувствую, что ты меня примешь развратной, пьющей и курящей. Ты молодец, ты, как их там называют? Вспомнила: либерал! Но ты для меня хорош не только и пока не столько как сексуальный партнёр. Ты ценен для меня тем, что разговариваешь со мной на равных, чего я не видела от других. Ты уважаешь меня, и я за это в восторге от тебя.

Она схватила голову Юры руками и крепко поцеловала в обе щеки, потом в губы.

– Ты мой мудрец! Я без стеснения могу задавать тебе разные вопросы, а ты не ленишься втолковывать мне прописные истины – это ты их такими считаешь, а для меня почти всегда это дремучий лес. Я помню, как мы с тобой в прошлом году беседовали обо всём на свете. Я потом всё вспоминала и размышляла. Ты умница. Ты мой идеал. Я так рада, что мы снова встретились и стало возможно то, что год назад было мне запрещено.

Он уже забыл про те беседы. Зато она всё помнила. Надо же!

– Даже не ожидал, что ты придаёшь такое значение моему примитивному агитпропу, – сказал ей в ответ Юра. – Конечно, ты должна понимать, что тогда я не мог быть до конца откровенным с тобой, да и сейчас, по правде говоря, я не стопроцентно откровенен.

– Вот как? А мне тогда казалось, что ты предельно откровенен.

– Всегда надо знать, как и в каком окружении выражать свои мысли. Попытаюсь объяснить попроще. Ты знаешь разницу между дипломатом и леди из благородного общества? Если дипломат говорит «да», это означает «может быть», если он говорит «может быть», это означает «нет», а если он говорит «нет», он плохой дипломат. А когда леди скажет «нет», это на самом деле имеет значение «может быть», а если она скажет «может быть» – это означает «да», но благородная леди не должна говорить «да».

– Что-то слишком умно сказано, не для меня. Я уже твёрдо знаю, что в благородные леди не гожусь. Короче, все врут, и ты врёшь?

– Ну, как бы тебе объяснить…. Голая правда никому в мире не нужна и выглядит глупо. Правда всегда должна быть хоть чуть-чуть отредактированной. Примерно лет с десяти я никогда никому не говорю стопроцентную правду!

– И родителям тоже?

– Им я в первую очередь вру! Мне так удобнее. Но хватит об этом. Ты же видишь, я не отказываюсь отвечать ни на один из твоих вопросов, но степень моих объяснений не может быть наивысшей. Для твоего развития сейчас важно сначала понять лишь суть проблемы, а потом жизнь тебе подскажет дополнительные ответы на твои вопросы. А вообще ты, я чувствую, не так уж наивна. Даже очень подкована для твоего возраста.

– Да уж, жизнь уже заставила меня шевелить мозгами.

Снова сели за стол, причём голышом. Лена принесла горячее, типа жаркого или шашлыка. Юра неприлично быстро всё уминал, а Лена подкладывала и подливала ему и себе, приговаривая:

– Кушай, мой дорогой, ты это честно заработал. Приезжай сюда почаще, и не пожалеешь. И мне так приятно с тобой. Я наконец-то дорвалась до тебя!

Юра почувствовал, что пить дальше не следует, да и Лене следовало бы остановиться. Потом Юра принёс две сигары, и Лена сразу потянулась к ним, взяла одну.

– Ты что-то быстро усвоила плохие привычки! Куришь, напиваешься. А что потом будет? Тебе пора обуздывать в себе нехорошие наклонности.

– Уже воспитываешь меня? Ну-ну! Ну закурила, ну напилась, я ведь не паинька, могу и матом выразиться. Такая уж выросла, киевские подворотни воспитали. Принимай меня со всеми моими недостатками.

– Я пока заметил, что тебя тянет выпить. Это опасно, ведь ты потом не сможешь контролировать дозу выпитого.

– Верно подметил. Я должна себя сдерживать, потому что мне это очень приятно, и голова потом не болит. Я контролирую себя. Но так приятно иногда убирать тормоза!

Она выпустила дым через нос и снова отошла высморкаться.

– Сигары мне нравятся и даже очень. Они приятнее сигарет. Только с непривычки нос протекает. Никак не ожидала, ведь курю не носом.

Вернулась с покрасневшим носом и сразу же положила Юре в рот ложку красной икры. И тут разомлевший Юра неожиданно для самого себя сказал давно вертевшееся у него в мозгу и многократно обдуманное:

– Я, э-э, так сказать, кое-что важное хочу сказать тебе. Я люблю тебя. Ты такая прекрасная, что я уже не могу без тебя. Давай поженимся! Я, как видишь, не строгий и не стану запрещать тебе полностью курить и выпивать, только понемногу и в пределах разумного. Я не допущу твоего перерождения в алкоголичку, но и трезвенницей тебя сделать не попытаюсь. Без моего контроля ты рискуешь спиться, а ведь ты такая красивая.

Лена поперхнулась от неожиданности сигарой и уставилась на Юру:

– Ну, ты даёшь! Чё, так сразу и жениться? Вообще-то, насколько мне известно, предложение руки и сердца джентльмен должен делать одетым и в более трезвом виде, и притом его предмет, э-э, так сказать, объект его вожделений, желательно видеть перед собой не голенькой, а хотя бы слегка одетой и тоже желательно трезвой. Сейчас мы не соблюли это требование, разве не заметно? Мы с тобой в первый раз потрахались, выпили, и тебе сразу жениться на мне захотелось! Ты меня удивил! Ты всем так говоришь? А-а, я забыла, что у тебя тоже небольшой опыт по этой части. Ну не сердись, я ведь правду говорю. Если сказать правду, это чудесно!

И тут Юра увидел слёзы в её глазах. Она вытерла глаза и нос, а потом сказала:

– Да, я заплакала от такой приятной неожиданности. Но не обижайся, ты такой искренний, душа твоя честная и мысли в твоей умной головке самые правильные. Люблю её – значит надо жениться. Не ожидала! Честно говоря, я восхищена тобой! Даже плакать потянуло. Извини. То, что ты сделал мне предложение, мне так приятно, что не могу выразить словами! Подожди, пока не целуй, лицо приведу в порядок. Ты меня, откровенно говоря, очень взволновал. Мне впервые предложили замужество. Ты мой милый, ты самый-самый лучший на свете. Я вижу, что ты влюбился в меня, и я тоже влюбилась в тебя. Мне приятно признаться тебе в этом. Я всегда считала, что буду командовать мужиками, а тут чувствую, что сама сильно влюбилась. Да что же это такое?! Жутко сопли текут! Извини.

Она занялась своим лицом, потом чмокнула Юру в губы и продолжила:

– А если говорить серьёзно, потому что ты, я чувствую, не шутишь, я тоже поняла, что очень хочу выйти за тебя замуж, я принимаю твоё предложение, но с отсрочкой нашего брака. Мне хотелось бы до вступления в брак с тобой вдоволь насладиться сексом с разными мужчинами. Хочу, чтобы все мужики были у моих ног! И, уверяю тебя, добьюсь этого! Я только начала познавать радости взрослой жизни. Не перебивай меня! Не спеши осуждать! Ты мне безумно нравишься, я воспринимаю тебя гораздо более серьёзно, чем ты себе представляешь. Я уже говорила, что ты мой идеал. Мне кажется, что и я для тебя стала идеалом. Но знай, что я совсем не благонравная по натуре, во мне сидит, как бы поприличнее выразиться, ладно, пошли они все на. й с их приличиями, одним словом, извини, я очень склонна к б…ству. Но ты не такой, и я очень дорожу тобой, восхищена твоим предложением и прошу повременить с нашей свадьбой лет эдак на сорок-пятьдесят. Когда я стану твоей женой, буду некурящей, трезвенницей и вообще паинькой. А если я сопьюсь к тому времени, ты меня прогонишь. Бросать сейчас всё и становиться покорной женой я не готова.

Она засопела, вытерла нос и спросила Юру:

– Что, удивила я тебя? Привыкай! Почти все мужчины смотрят на женщин как на агрегат для этого самого, ты понимаешь, ну, чтобы ещё и готовить умела, чтобы постирушками занималась…Одним словом, как обычно говорят, «я мужик и всё в доме решаю я, а ты баба, цыц, не вякай и марш в койку». А ты не такой. Я люблю и ценю тебя за твою нежность в постели и за твой ум, за терпение и за умение говорить на разные сложные темы. Мне нужен именно ты, но не сейчас, а потом. Извини, я такая. Если не согласен, скажи честно и сразу уходи. Только я буду долго переживать. И ты тоже.

Она снова поцеловала Юру, сначала в щёку, потом впилась своими губками в его губы. Пососав сигару и выпустив дым, снова вытерла нос и продолжила:

– Я ещё не созрела для серьёзного брака и не скоро дойду до понимания необходимости супружеской верности. Такое пока не для меня. А с тобой брак должен быть очень серьёзным. Я ни за что не стану изменять тебе и буду во всём слушаться тебя. Но пока мне просто необходимо обляденеть. Ты как будущий дипломат сначала женишься на какой-нибудь мгимошнице. Это будет брак по любви, а не по расчёту.

– Зачем на мгимошнице? Я не вижу среди других никого хоть чуточку похожую на тебя. А ты такая прелесть! Только ты и никто вместо тебя!

– Но не сейчас! Знай, что бабушка моя была колдуньей, и мне, так мне сказали, передался дар ведьмы и ясновидящей. Так вот, разглядывая тебя, когда ты заснул на диване, я вдруг чётко поняла, что ты моя судьба, что я никогда и ни за что не упущу тебя из виду, мы будем встречаться время от времени, и когда-нибудь, когда нам будет лет по шестьдесят или даже семьдесят, когда я пресыщусь мужиками, а тебе осточертеют все бабы мира, мы поженимся. Но пока не следует говорить о нашем браке. Ты уж извини. Я не хочу подводить ни себя, ни тебя. Развод с тобой я не переживу, а с другими – хоть каждый год.

– Тогда можем ли мы стать любящей парой?

– Любящей парой мы уже становимся – это точно.

– Но позволь мне надеяться, что мы скоро поженимся. Я хочу быть твоим мужем, у нас ведь взаимные чувства. Мне кажется, что именно так.

– Да, взаимные чувства есть, я в этом уверена. Я так хотела побыстрее попробовать тебя в постели! Пойми же, ты для меня исключение из мужчин. Во-первых, ты очень нежен в сексе. Во-вторых, с тобой я могу говорить откровенно обо всём, не боюсь вывернуть мою душу наизнанку. Ты видишь во мне не только самку человеческого рода, но и личность. Я, скажу честно, в восторге от тебя, боготворю тебя. Для меня ты безупречен, и, хотя я вижу твои недостатки, предпочитаю игнорировать их. Поэтому изменять тебе всё равно что наплевать себе самой в душу. Я не пока не готова к спокойной жизни в браке именно с тобой. Семейная жизнь с тобой – слишком серьёзное дело. Я предпочитаю пока без обязательств верности в браке. Тебе ведь нужна порядочная жена. От моих измен ты будешь страдать, и мне будет не по себе. Ой, от сигары у меня снова проблема. А ты почему не сказал, что мне надо привести себя в порядок?!

– Не заметил. Да брось ты сигару! Тебе она ни к чему, и мне моя сигара надоела. Давай подставляй нос, я его вытру. Вот так, теперь порядок. Чувствуешь, как окурки плохо пахнут? Но почему ты сейчас против нашего брака? Мне трудно понять твои доводы.

– Спасибо за нежную заботу о моём носе. Ну вот такая я, пойми же наконец! Во мне созрела б…ь. Пусть она до конца вызреет и уйдёт из меня, и тогда я буду готова стать твоей женой. А пока ты найди себе хорошую девушку, попроси Наташку, она поищет в инъязе, хотя там почти все студентки очень развратные, об этом даже в Киеве известно. Лучше, пожалуй, мгимошница. Кстати, помнишь ту на свадьбе в жилетике из замши? Глаза у неё просто прелесть! А какая мордашка, а какая фигурка! Учти, она явно не стерва. Я понимаю, что там ты не мог поговорить с ней. А-а, ты её даже не заметил! А я рекомендованную Наташкой Иру не заметила, зато с той в жилетике поговорила, когда ты с каким-то неопрятным рыжим козлом обсуждал, как там его, прошлогодний карибский кризис и убийство американского президента.

– Для меня на праздновании Наташкиного дня рождения никого, кроме тебя, не было. Я пришёл туда ради встречи с тобой, ведь Наташка прямо сказала, что нашла тебя.

– Как и для меня. Мы нашли друг друга. Но теперь ищи в родном МГИМО жену. Та девочка в МГИМО учится. Чем не вариант? Ты говоришь, что не замечал её в институте? Головой надо вертеть в разные стороны почаще, вот что я тебе скажу! Не ленись оглядываться назад. И парень, с которым она пришла, ей точно неприятен, я это почуяла. Он на меня пялился, а она злилась. Я бы делила тебя с ней с превеликим наслаждением, видишь, я не жадная. Я хочу, чтобы ты поскорее нашёл настоящую невесту, не то что босая киевлянка, которая втюрилась в тебя, но стать твоей женой пока недостойна. Прости меня за откровенную и нетрезвую болтовню. Что сказали бы мои папа и мама, если бы вдруг увидели свою доченьку голенькую, пьяненькую и с сигарой?

– Извини, но мне пора домой. Спасибо тебе за чудесный приём. Ты такого сейчас наговорила, что в моей голове пока не укладывается.

– И тебе спасибо, что нашёл меня. Мои родители запретили мне переписываться с незнакомым для них москвичом. Они, видите ли, берегут дочь до свадьбы. А я назло им отдалась первому захотевшему меня. Жаль, что ты не киевлянин. Я даже попыталась съездить в Москву и поискать тебя, чтобы ты стал моим первым мужчиной. Но не получилось, извини. Теперь буду искать первого мужа, но тебя никогда не оставлю. Обдумай всё, что я наговорила, и не считай меня идиоткой. Я нестандартная, как и ты.

Юра оделся и собрался уходить. Они ещё долго целовались взасос у входной двери квартиры, и тут Лена завопила:

– Ты не только нетрезвый, но ещё и какой-то взъерошенный, на лице губная помада! Совсем ошалел! Даже ширинка расстёгнута! Мгимошнику нельзя в таком виде на улице показываться! Вернись, умой лицо и приведи себя в порядок.

…Юра прошёлся пешком до Белорусского вокзала и потом снова пешком от Киевского вокзала. Домой он добрался к полуночи. Обдумал происшедшее за два дня и подумал, что это можно назвать падением в любовный омут. Завтра надо в институт на занятия, но так хочется снова к Ленке! Вспомнил, что родители вернутся из Кисловодска через два дня. Можно снова смотаться на Ленинградский проспект с ночёвкой, надо будет только обговорить что купить, а то бедной Лене будет накладно. Обнаружил, что одежда пропахла сигарой, её духами, а главное – её индивидуальным и нежным ароматом, это был что называется, the scent of a woman. К тому времени Юра установил, что особенно сильно такой «аромат женщины» чувствуется, когда целуешь её сзади в шейку, прямо под волосами. Ей это часто щекотно, зато для мужчины непередаваемое наслаждение.

Юра долго не мог заснуть и обдумывал все перипетии новой встречи с Леной:

– «А насчёт нашего брака я её уговорю. Она в вопросе брака ведёт себя странно. Я вроде бы слишком хорош, а её, видите ли, на разврат тянет! Откуда у неё такой бред? Образумится. Надо будет отучить её от пьянства. Хочу жениться на ней! Придётся ради Лены развестись с первой женой. А пока стоит присмотреться к какой-нибудь мгимошнице. Временный брак нужен для работы за границей. Только лучше обойтись без детей. Вон Людка и Алка постоянно пялятся на меня, они обе на три курса младше. Обе русские, из элитных семей, обе явно не против стать замужними дамами ещё в студенчестве. Папаша Людки где-то в Главной прокуратуре не последний чин, папаша Алки где-то в МВД, свой домашний прокуроришка или мент – это плюс. Обе девицы, пожалуй, излишне чопорны, но это, думаю, показное. У Людки арабский и английский языки, глаза и шея у неё восхитительные, нос слишком вздёрнут, но в целом она очень даже недурна и похожа на американскую актрису Натали Вуд. У Алки глаза такие завлекательные, ростом она пониже, знает, кажется, французский плюс испанский, заодно и мой французский подтянется. Людка живёт у метро «Новокузнецкая», а Алка в доме МВД напротив моего, это очень удобно, транспортные расходы минимальные. Пожалуй, присмотрюсь к Алке и позвоню ей».

Однако, к Юриному огорчению, разные дела не позволили ни встретиться на следующий день с Леной, ни созвониться с Алкой. Назрело очередное дежурство в ДНД, будь оно проклято вместе с Кощеем Сусловым, который, как говорят, внедрил это несуразное новшество. Нам что, милиции мало? А тут и родители вернулись. Квартира осталась неиспользованной. Обидно.

– …Сыночек, ты регулярно и, надеюсь, диетически правильно питался?

Это была первая фраза из уст мамы. Осточертело! Нет чтобы спросить: «Сыночек, использовал ли ты квартиру для того, чтобы вдоволь потрахаться в наше с папой отсутствие?». Сыну ведь давно жениться пора, желательна регулярная сексуальная разминка.




6. Злата


Во второй половине ноября Юра и ещё несколько человек, в том числе и Николай, были командированы поработать переводчиками на крупной международной профсоюзной встрече в Ленинграде. Иностранные делегации и сопровождающие их советские граждане разместились в нескольких шикарных гостиницах. Большая делегация из Франции, как и делегации из Великобритании, ФРГ, скандинавских стран, остановилась в старинной гостинице «Англетер», прославившейся тем, что в 1925 году в ней не то совершил самоубийство, не то был убит Сергей Есенин. Японскую делегацию разместили в гостинице «Москва», но почему-то обедала и ужинала она в ресторане «Англетера».

Как-то вечером после ужина Юра и ещё несколько человек пошли в бар «Англетера» и разговорились за столиками и барной стойкой с переводчиками других делегаций. Среди них Юре и другим бросилась в глаза очень красивая натуральная блондинка с роскошными волосами и светло-голубыми глазами, прямо живое воплощение тогдашнего секс-символа Западной Европы Аниты Экберг, какой та запомнилась по знаменитому фильму «Восемь с половиной». Юра невольно оказался пленённым красотой девушки, и та проявила к нему благосклонность. Выяснилось, что зовут её Злата, что она изучает в инъязе французский, на котором уже способна изъясняться практически бегло и с отличным произношением. Злата неожиданно взяла Юру за руку и повела его в один из гостиничных номеров, попросила находившихся там двух девушек выйти, после чего раздела ошалевшего гостя, разоблачилась сама, и они молча занялись сексом на шикарной кровати. Юра воспринимал секс со Златой как наваждение, как нечто нереальное, и никак не мог прочувствовать смысл случившегося. «Что это было?», – снова и снова задавал Юра себе мучивший его вопрос. Потом они встали, оделись, и Злата чмокнула его в губы, молча указав на дверь. Всё было как в волшебной сказке. Больше Юра Злату в Ленинграде не видел и не пытался отыскать. До постели она его потрясла, в постели сперва восхитила, а потом напугала.

Спустя примерно три месяца после празднования дня рождения Наташи она и Николай поженились. Юра и Лена были в числе гостей, Юра даже стал свидетелем жениха. Свадьбу отпраздновали в ресторане «Прага». Среди гостей было немало однокурсников жениха и невесты. Юра сразу же увидел Злату. Не без колебания он подошёл к ней:

– Между прочим, я однокурсник жениха. Безумно рад снова видеть тебя.

– А я однокурсница невесты. Я тоже в восторге, что мы опять встретились.

– Мы со Златой с одного курса, – подтвердила оказавшаяся рядом Наташа. – Она у нас первая красавица. Советую записать номер её телефона.

Злата выглядела настолько роскошно, настолько затмевала своей красотой невесту, что Лена шепнула Юре:

– А вон ту Наташка зря пригласила. Это ей самой не на пользу.

– Но они ведь вместе учатся.

– Ну и что? Ведь не весь ваш курс приглашён Колей, и Наташке стоило прикинуть мозгами, кого звать и кого позабыть. А ты, я заметила, очень рад её присутствию. Ну и молодец. В постели ты её уже опробовал, не отпирайся. Я ясновидящая, не забывай!

Юра попытался найти во внешности Златы хотя бы маленький изъян, но, кроме приросших мочек ушей, придраться было не к чему. Обменявшись телефонными номерами и поговорив на случайные темы, они потом пошли к своим местам за огромным столом.

Наташа спросила Лену:

– А когда же твоя свадьба с Юрой?

Лена заметно смутилась, но Николай выручил:

– Натка, не торопи события. Незрелые они ещё для серьёзной семейной жизни, пусть подрастут и дозреют.

– Мы ещё не до конца разобрались в себе, – нашла выход Лена. – Подождём.

Потом Лена снова вернулась к разговору о Злате и сказала Юре:

– Присмотрись к этой золотоволосой, уж очень хороша. Охмури её, она сама очень хочет выйти замуж за тебя. Это у неё на очаровательной мордашке написано.

«У неё странные мысли, советует мне охмурять других, как будто я ей не подхожу, да ещё навязывает мне явную проститутку. Как долго ещё она собирается покорять всех мужчин на земле?», – с такой мыслью Юра уходил со свадьбы однокашника. Провожая Лену, он снова и снова размышлял, действительно ли ему стоит упрямо ждать, когда она образумится. А что если, как Лена говорила, ждать придётся до шестидесяти лет? Разве такое возможно? С другой стороны, весьма вероятно, что лет через 10 или 20 Лена сопьётся и станет противной. Поэтому сейчас рискованно связывать с ней свою судьбу. И к тому же он и она привыкнут к предыдущим бракам и не захотят воссоединиться, такое вполне вероятно. Жалко потерять её, но она такая странная. Ладно, разберёмся. Юра ощутил, что упал в какой-то омут, в котором нашёл любовь, причём, кажется, взаимную, но такую странную, что сам не понимает, стоит ли радоваться такому странному приобретению. Без Лены было спокойнее. Вместе с тем не стоит отвергать её. Надо понаблюдать за её поведением.




7. Первый брак и работа в японии


В 1965 году Юра окончил институт. Лена в том же году наконец поступила в Первый медицинский, и, по её словам, учёба ей сразу же понравилась и давалась легко. Оказалось, что у неё уже есть стаж работы медсестрой. Николай вскоре уехал в Посольство СССР в Мехико. Год спустя и Наташа уехала к мужу. Встречи Юры с Леной на той квартире продолжались. Разговоров о замужестве он не заводил, выпивок и курения старался избегать, но это не всегда получалось. Лена то произносила пламенные антитабачные речи и уверяла, что как будущая мать и будущий врач выступает за здоровый образ жизни, то вдруг под настроение могла закурить, то уверяла, что «стала идейной трезвенницей», то вдруг напивалась до неприличия, после чего начинала хулиганить или плести несусветную чушь о том, как она подчинит себе всех мужчин, а когда все мужики мира ей осточертеют, обязательно найдёт Юру, после чего они поженятся. Она стала ему надоедать. В попойках с ней он практически не участвовал, выпивая одну рюмку, а её не ограничивал. Иногда Юра стал уклоняться от встреч с Леной. Он считал, что их связь тихо умрёт сама собой. Она же то делала вид, будто ничего не замечает, то говорила: «Ты от меня никуда не денешься!».

Но однажды Лена сказала:

– В связи с первыми признаками беременности, пить и курить временно не буду. Я собралась впервые выйти замуж. Но тебя не собираюсь бросать. Потом придётся воздерживаться от алкоголя и курения. Ребёнка при первой возможности сплавлю родителям.

– Рад, что ты решила расстаться с курением.

– Не расстаться, временно прекратить. Алкоголь – это прелесть! Я идеолог пьянства, не забывай! Буду снова пить, но не знаю когда. Алкоголь мне сразу понравился, я его не брошу и постараюсь не спиться. Курить тоже когда-нибудь возобновлю.

Вскоре Юра решил переключиться на Татьяну, с которой познакомился в студенческом лагере их родного МГИМО и которая ему сразу намекнула на желательность серьёзных отношений, решительно отказавшись от интима до свадьбы. Алка и Людка ему разонравились, они отдыхали вместе с ним в ту же смену в лагере МГИМО и не показали себя с хорошей стороны. Обе оказались заурядными неряхами, были вечно немытые и неухоженные, с чёрными пятками и чернотой под ногтями, что непростительно молодым девушкам. А Татьяна и в студенческом лагере всегда выглядела аккуратной, умудряясь ухаживать не только за лицом, но и за всем телом, особенно за руками и ногами. Её причёска, маникюр и педикюр всегда были безупречны. Как ей такое удавалось – загадка. Во многих отношениях она была противоположна Елене, в разговоре взвешивала каждое слово, мат принципиально не употребляла и в поведении также была крайне осторожна. Татьяна и её семейство, как Юра вскоре узнал, были очень добропорядочными, политически и идеологически правильными, сама она училась на вечернем отделении в МГИМО, очень прилично освоила немецкий. Отец Татьяны был строительным начальником общемосковского масштаба, мать работала в Министерстве внешней торговли. Конечно, как почти все мгимошницы, за редким исключением, Татьяна была далеко не паинькой: немало курила и при возможности охотно выпивала, но чувство меры никогда не покидало её. Нос её был аккуратненький по форме, хотя весьма крупный, что бросалось в глаза при первой встрече. Вспомнив нос Елены, Юра понял, что он поклонник немаленьких носов, хотя большинство в его окружении, включая родителей, его вкусы не разделяли. Выразительные карие глаза Татьяны чем-то напоминали глаза Елены, но были лишены магической силы. В отличие от Елены, Татьяна отличалась предусмотрительностью и осторожностью, и Юра сделал выбор в её пользу. Ему стало ясно, что их отношения могут развиться в глубокие чувства. Они часто ходили вместе в кино, театры и гораздо реже в рестораны, подолгу разговаривали на разные темы. Вскоре стало ощущаться их взаимное стремление соединить судьбы, и когда однажды Юра завёл разговор об их браке, Таня сразу ответила:

– Я давно жду от тебя, что ты позовёшь меня замуж. Я согласна.

После этого Таня сама предложила интим. Юра решил, что с Таней у него будет очень спокойная и упорядоченная супружеская жизнь. Их родители тоже, казалось бы, с первой встречи нашли общий язык. Особенно легко это далось отцам.

С Леной Юра перестал встречаться. Она ему однажды позвонила и сказала:

– Я всё понимаю и не стану тебе мешать. Выбери правильную жену. Но помни, что я тебя всегда найду. Секс со мной – это не измена твоей жене, это исполнение условий твоей вечной любви ко мне! Ты ведь уже сделал мне предложение, и осуществление нашего брака лишь отложено, но не отменено. Я верю, что мы когда-нибудь поженимся. А пока ты женись на ком хочешь, но не забывай, что как бы ни развивалась твоя и моя семейная жизнь, нам суждено соединиться, потому что так запланировано на небесах. Я ведь ясновидящая ведьма. Я буду следить за тобой, а себя не обнаружу. Я уже родила мальчика, совсем не курю и не пью. Но если бы ты знал, как иногда хочется закурить и напиться до соплей!

«Да ну её!» – подумал Юра. Он даже был рад окончанию их отношений. Поигрались в любовь – и хватит. Он старался внушить себе мысль о том, что теперь их странная связь логически завершена, однако в глубине души очень не хотел потерять её. Юра понимал, что стоит Лене появиться и поманить его – и он помчится потрахаться с ней куда она скажет.

В апреле 1967 года Юра и Таня поженились, а в сентябре уехали на работу в Японию. Там Юра безвыездно проработал примерно четыре года без отпуска, растеряв волосы, ухудшив и без того расстроенное зрение, а также печень. Хорошо хоть, что зубы пока продолжали сохранять практически идеальное состояние, благодаря доставшейся от мамы прекрасной стоматологической наследственности. Что же касается Тани, сначала она некоторое время была просто домохозяйкой, а потом ей удалось устроиться библиотекарем посольства. По выходным они всегда вставали очень поздно и сразу переходили к обеду в ресторане, причём Таня предпочитала хоть по чуть-чуть выпивать, предпочитая виски, а также обязательно выкурить сигарету. Потом после обеда либо ходили вдвоём в кино, либо ездили по распродажам в крупные универмаги, предварительно изучив газетную рекламу. Татьяна умудрялась всегда выглядеть надменной и ухоженной, носила мини-юбки и тем самым демонстрировала всем свои прелестные ноги. Посольских дам, расплывшихся и потерявших фигуры, это ужасно раздражало. Весила Таня около 50 кг, ела очень много и жадно, однако при этом совершенно не толстела и любила говорить, что «не в кобылу корм». Свою прекрасную фигуру она объясняла умеренным курением дорогих сигарет. Умеренное курение и умеренную выпивку Татьяна считала нормой. Юра ничего не запрещал жене, однако сам относился к курению и спиртному гораздо сдержаннее. Он считал, что раз жене хочется, пусть не отказывает себе, а у него печень с детства не в порядке. Такое отношение к вредным излишествам устраивало их обоих.

Работа в Посольстве СССР в Токио продолжалась около четырёх лет, причём без отпусков, так уж получилось. Там Юра насмотрелся многого. Работа в посольстве перевернула представления Юры как о дипломатах, так и о советском государственном аппарате, особенно его руководящей верхушке. Более того, взгляд на СССР с внешней стороны позволил ему сделать кощунственный по тем временам вывод о неизбежности краха Советского Союза вследствие нежизнеспособности его общественно-политического строя, в основе которого – отрицание частной собственности и ложное представление о будущем человечества. Понятно, что своими мыслями Юра ни с кем не делился. Он знал, что жена в душе разделяет его взгляды, однако не был уверен, что она когда-либо не скажет лишнего, особенно под влиянием алкоголя. Юра нередко вспоминал, как однажды пьяный советник посольства Денисов брякнул ему: «Социализм не так уж и хорош, ты только посмотри, как шикуют не только японские богачи, но и те, кого называют у нас средним классом, а при социализме человек с высшим образованием, но без связей вообще никто!», и в такие моменты вспоминал испуганный взгляд его жены, смотревшей с нескрываемым страхом то на мужа, то на Юру. Её опасения были понятны: а вдруг Юра передаст слова «кому следует». Другой бы на месте Юры так и сделал. Но Юра как скрытый диссидент в душе одобрял диссидентские настроения, поскольку во всё возрастающей степени ненавидел СССР.

В советское время дипломаты представляли собой отдельную касту, неплохо замаскированную от населения внутри СССР. Об их жизни, особенно в пресловутом «капиталистическом окружении», советским людям знать полагалось лишь то, что они «выполняют трудную и почётную работу, помогая нам строить коммунистическое общество». Чтобы попасть на работу в посольство, торгпредство или иную структуру советских загранучреждений, надо было состоять в комсомоле или единственной в стране партии, проскочить через мелкое сито разных парткомов и комиссий, пройти проверку КГБ и собеседование в специальном отделе ЦК КПСС – логова управления всем неповоротливым советским государством, ведомства косного и удивительно ретроградного, боявшегося любых веяний эпохи и нагло прикрывавшегося заботой о моральном и идеологическом благополучии населения большой державы. Поэтому советские учреждения за рубежом были напичканы сотрудниками КГБ, которые в основной своей массе были, по мнению Юры, достаточно насмотревшегося на них за границей, самой развращённой частью советского общества и не могли вносить какой-либо весомый вклад в развитие поистине грандиозных дипломатических усилий государства. Реальную работу выполняли те, кто не был связан с КГБ и исправно тянул дипломатическую лямку, не тратя время на слежку за коллегами. Но таких было на удивление немного.

Период перестройки и последовавшее за ней исчезновение Советского Союза с политической карты мира показали удивительную способность к мимикрии и перерождению именно цековских и кагэбэшников, считавшихся в СССР наиболее благонадёжными. Достаточно посмотреть на списки руководящих сотрудников многих министерств и ведомств. С другой стороны, можно порадоваться тому, что любовь к Родине, а точнее, к Великой России позволила и Президенту, и многим другим вытравить из себя остатки коммунистической идеологии, совершенно не совместимой с нормальной жизнью. За это все они заслуживают не осуждения, а похвалы. Нашему главному герою идея построения коммунизма была противна с детства, что давало ему в период работы в посольстве возможность легко стряхивать пропагандистскую лапшу со своих ушей и относиться ко многому в жизни со здоровым юмором и цинизмом.

Советские дипломаты не были исключением из мировой практики. Каждое загранучреждение любого государства – это замкнутый мирок, не допускающий в свои ряды командировочных и туристов, трепещущий перед московским начальством и мечтающий лишь о материальных благах. Среди дипломатов всегда найдутся и жуткие неряхи, и, и алкоголики, и страстные охотники за чужими жёнами, и напыщенные дураки, то есть все те, кого мы ежедневно видим в повседневной жизни. Поэтому не стоит покрывать советских дипломатов толстым слоем грима романтики и исключительности. Гораздо полезнее подкинуть пищу для ума осведомлённых читателей, а неосведомлённым помочь открыть глаза хотя бы чуть-чуть шире, если, конечно, они способны на некое усилие над собой.

Однако, как ни покажется это странным, даже сейчас многие в России остаются в плену лжи советского периода. Видимо, придётся подождать ещё лет сорок-пятьдесят.




8. Из практики загранработы



Случившиеся в Токио с нашим героем истории весьма забавны и поучительны для всех без исключения. Итак, далее следует




История первая. Не вовремя высунулась


В Японии летом очень жарко. Однако для дипломата очень важен дресс-код: на работу надо являться comme il faut, то есть в пиджаке и при галстуке, и не снимать при иностранцах ни то, ни другое весь рабочий день. Предвечернее солнце палит нежадно и жарит лучами людей, снующих в небольшом дворике у ворот посольства. Неумолимо приближается время большого приёма в честь заместителя председателя совета министров СССР, находящегося здесь с официальным визитом. К сожалению, пожилому зампредсовмина по-человечески не-повезло: некто из местных попытался ударить его не то палкой, не то чем-то вроде того. Последствия удара были гораздо менее заметны, чем в результате покушения на цесаревича-наследника Николая Александровича 29 апреля 1891 года в городе Оцу. Но те детали хорошо известны, а эти не разглашаются. Многих наших били за границей и даже убивали. Иногда убийства были вполне мотивированными, например, в случаях с Войковым и Воровским. Однажды в Нидерландах советскому послу врезал по физиономии местный полицейский, разразился крупный скандал, а советский министр иностранных дел кривомордый Громыко, который был известен всему миру как Mr Nyet, ещё и обвинил немолодого заслуженного дипломата в том, что тот сам во всём виноват. Про инцидент с зампредсовмина известно только, что в основном удар пришёлся по спине очень немолодого и известного в японоведческих кругах переводчика и автора известного словаря Льва Анатольевича, постоянно находившегося при высокопоставленном госте. Переводчик слегка пострадал, но госпитализация не потребовалась. А высокий гость, видимо, отделался испугом. Глядя на его холёную физиономию советского бюрократа, Юра подумал, что высокопоставленного гостя давно изнежили советская действительность и подобострастие подчинённых, и поэтому угроза физического насилия может серьёзным образом сказаться на его душевном и физическом состоянии. Однако в данном случае Юра ошибся: тот благополучно прожил ещё целых сорок лет. Видимо, тоже в душе был пофигистом.

Все в посольстве гадают, как пройдёт приём после случившегося и в какой форме японская сторона принесёт извинения. Но если извинений не последует, а такое в принципе кое-кто в посольстве допускал, то насколько уместно в таких условиях проводить приём и потчевать гостей? Может, приём вообще отменить? Но в таком случае это будет воспринято как признание советской стороной полного провала миссии зампредсовмина.

Между тем, судя по звукам и запахам из окон посольской кухни, посольский повар Иван Гаврилович уже вовсю командует местными поварами, которые под его пристальными взорами готовят закуску и выпивку. Поэтому резонно предположить, что послу уже известно кто и как будет извиняться.

И тут некстати появляется маленькая рыжеватая собачонка.

Немногие знали, что кто-то из посетителей консульского отдела подарил её заведующему отделом Александру Васильевичу, матёрому кагэбэшнику, умело строившему из себя «своего в доску». Юра как обжора остаётся благодарен ему за первое знакомство с местной кухней, в частности за приобщение к суси (??), сасими (??) и сакэ (?), оказавшимися весьма приятными. Собак вообще-то в посольстве держать вроде бы нельзя, но глава консульского отдела живёт тут же во дворе, рядом со служебным зданием и, несомненно, имеет неписаное право на некоторые поблажки.

Собачка обычно пряталась от солнечного зноя, но суета во дворе и запахи с посольской кухни её всегда интересовали: «Может, и мне перепадёт хоть чуть-чуть?». Именно перепадёт, потому что швырнут объедки перед ней на асфальт, к чему она успела привыкнуть. Подношения, иногда даже щедрые, были нередкими, потому что в посольстве время от времени кого-нибудь вкусно угощали.

Далее во дворе появляется сам посол – «его превосходительство» Олег Александрович, импозантный, холёный мужчина в возрасте чуть более 50 лет, властный, но до смешного боявшийся жены – Татьяны Александровны, в молодости очень красивой, весьма ухоженной и более властной, чем муж. Посол подходит ко второму лицу в посольстве советнику-посланнику Алексею Петровичу, невзрачному человечку того роста, который в народе метко прозвали «метр с кепкой», и негромко говорит:

– Извиняться приедет сам премьер-министр.

– Вот как? Замечательно, Олег Александрович! Это наверняка следствие ваших с ним хороших отношений. Но вот одна маленькая проблема: тут бегает приблудная собачонка, которая вполне способна напугать высокого гостя.

– Где она? А-а, эта…Видимо, случайно проскочила, когда ворота открывали. Вот к чему приводит электрический контроль ворот! Теперь смотрят только на пульт, а смотреть ведь надо на ворота, но на ворота вам всем, как я снова убеждаюсь, плевать. Я же предупреждал. Ну что, бросим все дела и будем говорить только о собаке? Выгоните её!

– Видите ли, Олег Александрович, собачка-то не приблудная, – вклинивается в разговор начальства советник Кузьма Прохорович, седенький благообразный старичок, смахивающий на сбрившего бороду Деда Мороза. – Она, насколько я подметил, живёт у Александра Васильевича и должна его слушаться. А вот и он сам.

Александр Васильевич, предчувствуя возникновение неприятной проблемы, уже примерно полчаса безуспешно пытается подманить собачку, но она уверенно держится поближе к вкусным кухонным запахам и на хозяина плевать хотела. Заведующий консульским отделом стоит возле собаки, весь багровый от злости, в его протянутой руке кусочек не то сосиски, не то небольшая косточка. Однако собачку подношение не заинтересовало.

– Тогда вот что, – скомандовал посол, – Алексей Петрович и Александр Васильевич, оба срочно займитесь отловом собаки и выдворением её с посольской территории. Подключите всех наших. Развели тут, понимаешь, чёрт те что…Несерьёзно это!

Советник посланник кликнул всех оказавшихся рядом и повелел срочно призвать остальных, желательно мужчин, но можно и женщин, особенно формами попышнее. Таких в любом нашем госучреждении всегда хватает. Мы, мол, её обложим со всех сторон и погоним к калитке или воротам, быстро приоткроем и потом ещё быстрее закроем, главное – напугать собачонку и выгнать с посольской территории. Посольские поспешно сбежались, поскольку предстояло нечто неординарное и наверняка нескучное.

Первым пришёл советник Александр Семёнович, высокий и невероятно толстый, стрижка ёжиком, огромное пузо нависает над ремнём, вечно потный, но благоухающий не то дешёвым одеколоном, не то чем-то другим не лучше. За ним с поистине королевским достоинством важно несла свои пышные телеса, то есть завлекательно вибрирующие груди и смешно подрагивающий зад, Лидия Петровна, его рослая супруга. Подтянулись и остальные. Выскочила жена Юры Татьяна, которая первым делом закурила и потом стала вникать в ситуацию, предпочитая не лезть в толпу. Все дружно потеснили собачку в угол посольского переднего двора недалеко от ворот, в котором перпендикулярно сходились две стены служебных строений.

Собаке это явно не понравилось, она напряглась и злобно оскалилась. Александр Васильевич явно растерялся. И тут посол счёл нужным поторопить его и остальных собравшихся:

– Александр Васильевич, я готов забыть о том, что собака тут оказалась по вашей милости, только схватите её и выгоните. У нас времени меньше 20 минут, скоро премьер-министр приедет, а мы что, вроде как собакой его припугнуть собираемся? Что он и другие о нас подумают?!! Стыд и срам! Прошу действовать поживее!

Слова о скором приезде премьер-министра заставили всех напрячься. Александр Васильевич тем не менее зачем-то быстро удалился, и это кое-кого удивило («смылся в самое неподходящее время!»). Собаку зажали в самый угол. Она, продолжая скалиться, сжалась, готовая ко всему. Вокруг неё плотно стояли приодевшиеся для приёма посольские сотрудники и их жёны. Стоявшие сзади и плохо соображавшие что надо делать напирали на передних, вследствие чего кто-то наступил на ногу соседу или соседке, кто-то дышал в затылок или ухо стоявшему рядом тем смрадом, что выдаёт больная пищеварительная система. Оказавшаяся во дворе одной из последних супруга советника-посланника Капитолина Никифоровна, выше мужа минимум на голову, уже находилась при полном макияже и приготовилась идти в зал приёмов, но оказалась не в силах справиться с охватившим её любопытством. С одной стороны, она боялась помяться и испачкаться, с другой, опасалась остаться в стороне от остальных, а главное – в неведении о происходящем. Терзаясь любопытством, Капитолина Никифоровна подошла к стоявшим сзади, вместе с другими стала подталкивать впереди стоящего, спрашивая шёпотом: «А что тут вообще случилось?». Ей не ответили, и лишь Юра, к которому она тоже обратилась с вопросом, кивнул подбородком вперёд и сказал: «Собака». Капитолина Никифоровна уставилась недоумённо на Юру, поскольку из-за спин ничего не видела. Тем временем передние испытывали нажим сзади и невольно делали шажки вперёд, на испуганную собачонку, а та явно предчувствовала недоброе и негромко рычала.

Неожиданно, довольно бесцеремонно расталкивая собравшихся коллег, на первый план снова вышел Александр Васильевич. Все немного отстранились назад, предчувствуя развязку. Левую руку Александр Васильевич вытянул в сторону собаки, сделав ею что-то вроде успокоительного жеста, а правая вдруг описала полукруг и обрушила на голову несчастной собачонки не то бейсбольную биту, не то большую палку. Раздался хруст костей. Собачка вздрогнула, дёрнулась и упала. Все оцепенели.

Татьяна дёрнула мужа за рукав и негромко сказала:

– Живодёр! Неужели не мог чем-нибудь накрыть и схватить? А он сразу убивать!

Её тут же поправили:

– Таня, не распускайте нюни! Александр Васильевич мастерски решил проблему, лучше посмотрите, как чисто сработано. Ни капельки крови!

Александр Васильевич услышал последние слова и весь содрогнулся. В руках у него появился пакет из плотной бумаги, в который он положил оставшееся от собаки и пошёл к калитке, вышел на улицу и скрылся из виду. Спустя минут семь-восемь он вернулся без пакета. Все с изумлением увидели, что Александр Васильевич плачет совсем как маленький ребёнок. Он всхлипнул, смачно засопел и тыльной стороной кисти руки стал вытирать глаза и нос. Обращаясь к смотревшим на него со смешанным чувством изумления, любопытства и даже возмущения коллегам, Александр Васильевич сказал:

– Я ведь собак очень люблю. Вот уж никогда не думал, что убью такую маленькую, добрую, беззащитную. Никому ведь никогда не угрожала, а я её так… За что?!!

– Какая же она беззащитная? Вы что, не видели, как она скалилась? – затрясла нехилым бюстом от удивления Лидия Петровна, не любившая животных.

– Так она же маленькое живое существо! Защищалась как могла, это инстинктивно. Мы ведь её жутко напугали своими злобными лицами. Нас вон сколько, и все против неё…А она…Бедная, несчастная, она так мне верила, а я убил её! Подлец я после этого! А ну вас всех подальше, думайте что хотите, а я после приёма напьюсь в стельку.

Теперь всем стало ясно, что самое интересное позади. Пора встречать приглашённых на приём. Посольская компания минут на пять-семь разошлась и затем снова собралась во дворе. Вскоре раздался вой полицейской сирены. Автоматические ворота распахнулись, и въехала кавалькада чёрных автомобилей марки «Ниссан». Из второй машины вышел знакомый всем по теленовостям рослый, смуглый, спортивного вида уже немолодой мужчина и с улыбкой протянул руку буквально подбежавшему к нему сияющему Олегу Александровичу, с явно фальшивым восторгом залепетавшему:

– Your Excellency, dear Mister Prime Minister, welcome to the Soviet Embassy! I am so glad to greet you here.

К премьер-министру подошёл зампредсовмина, с важным высокомерием и натужно улыбаясь выслушавший слова извинения, после чего оба, театрально улыбаясь, принялись усердно трясти друг другу руки. Со стороны всё выглядело так, будто гостя поздравляют не то с днём рождения, не то с чем-то другим, не менее радостным. Все пошли в посольский зал приёмов. А там мощный кондиционер, фуршет, напитки, закуски…

Время пролетело быстро. Премьер-министр уехал с приёма первым, посол проводил его до автомобиля. Зампредсовмина сослался на усталость, отягощённую плохой адаптацией к смене часовых поясов, и ушёл по лестнице наверх в отведенную ему рядом с квартирой посла шикарно обставленную квартиру для высокопоставленных советских гостей. Оставшись без высокого начальства, поскольку посол и советник-посланник тоже быстро удалились, посольские и их жёны стали вести себя проще, налегая на оставшиеся в изобилии шикарную выпивку и дорогую закуску. Некоторые пили-ели неприлично жадно, кое-кто быстро наклюкался до неприличия. Александр Васильевич сдержал слово и, спотыкаясь, вытирая руками рот и нос, а потом руки об штанины и ещё при этом довольно внятно матерясь, с трудом ушёл к себе, поддерживаемый женой. В небольшом зале приёмов стесняться было некого, поскольку там находились только свои, поэтому стали расслабляться прежде аккуратно и туго подтянутые узлы галстуков, быстро расстёгивались верхние пуговицы рубашек (сейчас у нас всегда так неприглядно выглядит Жириновский, это у него, видите ли, стиль такой), зал быстро наполнился табачным дымом. Юра мельком глаза заметил, что окутанная сигаретным дымом жена заметно пьяна. Ладно, чёрт с ней, только бы не споткнулась. И тут она оглянулась и послала мужу воздушный поцелуй. Значит, пора её уводить, понял он.

Поскольку завтра был новый рабочий день, а угощения быстро исчезали, некоторые вскоре потянулись к выходу. Татьяна тоже вышла и громко спросила Юру:

– Ты ничего не порвал? Не испачкался? Мне вот жирная корова Лидка на ногу наступила. Небось, нарочно. Не думай, что я перепила. Я в норме.

– Тихо ты! Идём скорее, будь осторожнее и держись за меня. Да выбрось ты сигарету! Лидка уже за рулём, мне она шепнула, что готова как обычно подвезти нас.

Лидия Петровна сидела за рулём старенького и купленного явно по дешёвке «Шевроле», выпущенного в эпоху дешёвой нефти и моды на огромные автомобили, и молча курила. Она и курила, и машину водила. Супруг не курил и водительских прав никогда не имел. В его понимании, как и в понимании отца Юры, чётко засел принцип руководящего советского хамья: вождение автомобиля – занятие не для начальства, водить должны нижестоящие лица, специально обученные шофёрскому ремеслу. Юра и Татьяна сели в машину на задние сиденья.

Тяжело пыхтя, в машину втиснулся и Александр Семёнович, явно основательно и вкусно поддавший и закусивший, отчего он улыбался и был благодушен. Он плюхнулся рядом с женой на переднее сиденье и с ходу заявил:

– А мой тёзка лишь в самом конце расслабился. Учти, Юра, убивать тоже нужно умеючи! Дипломат должен быть всегда готовым к убийству! Чистоплюям здесь не место.

– Санька, не пори х. ню! – сказала Лидия Петровна, внимательно глядя перед собой на проезжую часть и продолжая держать губами потухшую сигарету.

– Лидунчик, ты чё, это правда жизни! А Юра, насколько я заметил, ещё витает в идеалистических облаках и не всегда врубается в суровую реальность. Верно ведь, Юра?

Юра молча кивнул. Спорить не хотелось. А Александр Семёнович продолжил, поскольку его распирало нередко проявлявшееся в более-менее подходящих ситуациях, особенно после принятия спиртного, желание поораторствовать и поучить молодое поколение уму-разуму:

– В дипломатической работе всё может случиться, мы ведь тут все как на войне. Всегда, даже, я бы сказал, во сне каждому из нас надо оставаться внутренне мобилизованным. Начальство прикажет убить – убивай и не медли!

Он сытно рыгнул, потом икнул, поёрзал на сиденье и сказал:

– Внукам потом расскажешь о сегодняшнем дне. Подумаешь, собаку убили! Туда ей и дорога. А поскольку каждый факт требует классификации и обобщения, скажу прямо: в жизни вообще опасно высунуться не вовремя. Вот шавка и схлопотала! Делай правильный вывод!

Юра всегда считал Александра Семёновича жирным дураком, не более. Тем не менее в его словах была доза здравого смысла.




История вторая. Рукопожатие с фашистом


У второй истории есть точная дата: 21 августа 1968 года. По всему миру в тот летний день разнеслась поразительная новость о том, что Советский Союз вместе с некоторыми другими государствами-членами Организации Варшавского договора пошёл на беспрецедентную меру: военную оккупацию своего военно-политического союзника – тоже входившей в ОВД Чехословацкой Социалистической Республики. Было арестовано и отправлено самолётом в Москву почти всё руководство государства и коммунистической партии. Взамен были назначены другие люди. Иными словами, СССР устроил в союзной Чехословакии настоящий государственный переворот! В оправдание этого невиданного поступка советское руководство сослалось на необходимость «защиты завоеваний мировой системы социализма» и попыталось мотивировать свои действия некими принципами «пролетарского интернационализма», которыми верхушка КПСС не раз прикрывала преступления правящего режима. Остальной мир отнёсся к случившемуся с недоумением и даже возмущением, поскольку предложенная СССР трактовка событий в Чехословакии и оправдание её оккупации была совершенно неубедительной. Внутрипартийные события в Чехословакии никоим образом не могли хоть в малейшей степени угрожать Советскому Союзу. Из членов Организации Варшавского Договора не согласилась участвовать в военной оккупации Чехословакии лишь Румыния, лидер которой Чаушеску захотел выглядеть белой вороной в социалистическом концлагере, что впоследствии не спасло его вместе с женой, которую ненавидела вся Румыния, от мучительной смерти где-то в румынском захолустье, да ещё и на проезжей дороге.

Все советские посольства и другие представительства за рубежом в той или иной степени столкнулись с акциями протеста – хорошо организованными митингами, шумным скандированием антисоветских лозунгов и другими акциями, не всегда безобидными. В результате Советский Союз немало потерял от ввода войск в Чехословакию и неизвестно что выиграл. «Сплочённость монолитного лагеря социализма» оказалась мнимой. О реакции в странах западного мира и говорить нечего. Там протестовали люди всех политических убеждений.

К вечеру 21 августа обстановка перед советским посольством в Токио накалилась. Ворота посольства, в рабочее время обычно в те годы открытые, пришлось плотно закрыть. К посольству приехали дополнительные наряды полиции. В самом посольстве постоянно раздавались телефонные звонки почти одинакового содержания: все звонившие требовали встречи с послом для выражения протеста против советской оккупации. Посол, естественно, не мог позволить себе целый день выслушивать «несправедливые нападки на КПСС и СССР и всякого рода злобные инсинуации». Он принял единственно правильное решение: направлять для встреч с протестующими младших дипломатических сотрудников, в частности Юру, которым было поручено принимать письменные петиции и выслушивать устные антисоветские тирады, при этом оставаясь вежливыми и избегая дискуссий.

Вместе с другими коллегами, уполномоченными разбираться с протестующими, Юре пришлось отложить другую работу и заниматься выслушиванием недовольных оккупацией Чехословакии. Он был очень польщён возложенной на него неожиданной миссией. Эмоции закипели в нём. Сочувствовать оккупированной Чехословакии и одновременно защищать официальную советскую позицию было непросто. С другой стороны, работа в МИДе СССР и особенно в посольстве постоянно требовала от Юры раздвоения личности. Вместе с тем, откровенно говоря, он почувствовал себя слегка напуганным, потому что невозможно предугадать поведение разозлённой толпы.

Первыми примчались протестовать представители Социалистической партии Японии (???), теперь она именуется Социал-демократической (?????). Они оказались вполне приличными: сделали хорошо составленное заявление, не содержавшее прямых нападок на советскую внешнюю политику, вручили письменный текст и удалились.

Вторыми приехали представители правящей Либерально-демократической партии Японии (?????). Тоже вполне корректная публика. Хорошо одетые, модно подстриженные, уверенные в себе. Хорошо составленный письменный протест, подготовленный, в отличие от протеста СПЯ, с правых позиций. Настоящая правящая элита.

Третьими были японские коммунисты (???), протестовавшие уж очень подчёркнуто недружелюбно. Все они оказались нетипичными для японцев: карикатурно злыми, старомодно и небрежно одетыми, плохо выбритыми, небрежно подстриженными, хотя плохие японские парикмахерские надо ещё умудриться отыскать. Короче говоря, японская разновидность «пролетариев». Не углубляясь в перипетии непростых отношений между КПСС и КПЯ, отметим, что нередко позиция японских социалистов по отношению к КПСС была менее конфронтационной, нежели позиция КПЯ. Так было и на тот раз. Коммунистов тоже пришлось терпеливо выслушать. Они возмутились, посчитав служебное положение принявших их молодых дипломатических сотрудников посольства не соответствующим для встречи с их «высокопоставленной» делегацией, хотя со стороны КПЯ приехали протестовать лишь третьестепенные лица. Юра тогда подумал, что будь его воля, он просто не пустил бы в посольство делегацию японских коммуняк. Но тогда эта партия имела в Японии гораздо большее влияние и довольно многочисленные фракции в палате представителей и палате советников. В тексте коммунистического протеста преобладала свойственная всем коммунистам демагогическая лексика типа «грубое попрание устоявшихся норм общения между государствами социалистического лагеря», «разрушение чаяний народов мира, видевших в СССР стойкого защитника монолитного лагеря социализма», «полное пренебрежение коллективным мнением чехословацких коммунистов» и тому подобное. Партии немарксистской ориентации выражались гораздо конкретнее.

Потом приехал лидер правой Партии демократического социализма (?????) элегантный старичок Нисио. Любезно улыбаясь, он вручил свою визитную карточку и что-то пролепетал в духе кота Леопольда («Ребята, давайте жить дружно»). Тоже ничего выдающегося. Вполне интеллигентный старикашка.

Тем временем стало темно, рабочий день закончился. Пожаловал слегка помятый и заметно нетрезвый представитель партии Комэйто (???), который, деликатно дыша в сторону, сразу же сбивчиво и довольно эмоционально предъявил всему Советскому Союзу претензии за испорченный вечерний отдых, а затем чисто формально высказался о вводе войск в Чехословакию как о предосудительном поступке. Визит представителя Комэйто в целом носил характер чисто формального протеста для галочки. Он поспешно удалился, видимо, желая продолжить более приятное времяпровождение.

Все напряглись: какой следующий номер сегодняшней программы? И тут прибежал запыхавшийся и взъерошенный офицер полиции:

– Мне поручено охранять посольство. А вам всем, господа, насколько я понимаю, поручено принимать протестующих? Посмотрите, собралась целая толпа членов Патриотической партии Великой Японии (??????). Даже их глава Акао Бин приехал. Раньше были приличные делегации, а тут шумная толпа! Что делать будем? Поговорите с ними или как? Если будут указания, я потребую, чтобы толпа разошлась.

Юре было поручено срочно сбегать к начальству за дальнейшими инструкциями, а в ответ он неожиданно услышал:

– Неужели испугался? Выйди один к толпе, поговори!

Вот те на! Один?!! К толпе?!! А если поколотят?! Первой мгновенной реакцией Юры было желание ответить: «Сам выйди, а мне страшно!». Но он тут же взял себя в руки и понял, что надо выполнять поручение. Юра смотрится в зеркало, поправляет пиджак, причёску и галстук, потом выходит за ворота. Сразу же он оказывается ярко освещённым мощными прожекторами, слышны негромкий шум кинокамер и щёлканье затворов фотоаппаратов, в глаза бьют неприятные лучи фотовспышек. Бушевавшая до этого толпа буквально за одно мгновение замолкает. Полнейшая тишина. «Вот это дисциплина!» – подумал Юра. Он молча поклонился. Ему уже не было страшно. На первый план выходит изысканно одетый тощий японец с длинными седыми волосами, громко представляется и протягивает свою визитную карточку:

– ?????????????????????????? (Я Акао Бин из Патриотической партии Великой Японии, очень приятно встретиться с вами.)

Приняв, как требуют японские правила вежливости, двумя руками визитную карточку от импозантного старичка, Юра называет себя. И тут Акао-сан протягивает руку.!

Кстати, фамилия Акао, судя по значению двух иероглифов, может быть переведена как «Краснохвостов». Но вообще-то фамилии, как известно, никогда не переводятся.

Перед обменом рукопожатиями наступила пауза на несколько секунд. Японцы нередко обходятся без рукопожатий и подают руки иностранцам только в ответ на аналогичные жесты с другой стороны. Юра в замешательстве. Он кое-что читал об этом Акао: учёба в 1930-е годы в Германии, посещение выступлений Гитлера, участие в разных митингах и факельных шествиях. Короче говоря, перед Юрой – убеждённый фашист. В мозгу молниеносно прокручиваются разного рода советские запреты и страшилки. Подать руку фашисту вроде бы недопустимо, но ведь Юра дипломат! Переломив себя, он собирается с духом и подаёт фашисту руку. А тот приветливо улыбается и произносит небольшую речь примерно следующего содержания: японские патриоты – сторонники демократического развития всех народов мира, не надо препятствовать поступательному движению чехословацкой демократии, даже если там захотели порвать с социализмом советского типа, мы уважаем Советскую Армию и не желаем ей брать на себя позор неправедной оккупации. Затем с учтивым поклоном протягивает упакованный в красивый цилиндрический футляр увесистый свиток, прямо как в старину документ на пергаменте. После этого снова обмен поклонами, Юра поворачивается и возвращается в посольство, Акао-сан садится в оказывающийся припаркованным прямо перед воротами шикарный чёрный «Ниссан», и затем толпа очень быстро и молча расходится. Изумительнейшая дисциплина!

В посольстве первым делом – доклад руководству о встрече, дословное повторение всего сказанного. Свиток оказался очень вежливо составленным протестом, каллиграфически написанным кисточкой и чёрной тушью. Текст свитка с ходу перевёл советник посольства, широко известный переводчик Александр Михайлович, который продиктовал перевод стенографистке, не заглядывая в словари. Руководство осталось довольно:

– Признайтесь, Юрий Игоревич, страшно было?

– Откровенно говоря, Олег Александрович, только вначале и лишь немножко. Но я надеялся на полицию и на японскую дисциплинированность.

– Ну и правильно. Ничего, Молотов ведь тоже Гитлеру руку пожимал. На сегодня всё. Всем по домам! Завтра, подозреваю, спектакль продолжится. Будьте готовы!

Дома Юра старается сосредоточиться и осмыслить происшедшее за день. Его тяготит рукопожатие с Акао, в этом видится что-то неподобающее. С другой стороны, рукопожатия прочно вошли в обычный ритуал человеческого общения, и при этом истинные взаимоотношения не при чём. Давно уже во всём мире обмениваются рукопожатиями самые заклятые враги, а тут благообразный ухоженный старичок с хорошими манерами. Ведь и в посольстве есть личности, которым Юра с превеликим удовольствием перестал бы подавать руку, но без этого никак нельзя. Работа есть работа. Прикажут – и сатану в попу поцелуешь!

С этой неоригинальной мыслью Юра наконец заснул. Молодой возраст и усталость никоим образом не могли в те годы стать причиной для бессонницы.

На следующий день, бреясь, Юра, как всегда во время утреннего туалета. размышлял о вчерашнем: что и как произошло, где и в чём он был неправ, и вывел для себя следующие постулаты.

В каждом поступке главное – суметь потом объяснить его себе и оправдать своё поведение. А для этого надо уметь понимать себя, любить или хотя бы уважать себя и делать выводы на будущее. Но уж если в твоём поступке выискивается ещё и служение интересам государства, эти интересы надо ставить превыше всего, потому что окружающие такое ценят. Поэтому, если быть до конца откровенным, в душе Юра понимал и поддерживал протестующих, поскольку считал и считает оккупацию Чехословакии наглой выходкой зарвавшегося советского руководства, однако как работник посольства он был обязан беспрекословно выполнять распоряжения начальства. Симпатии Юры к тем, кто протестовал против оккупации Чехословакии, никоим образом не распространялись на фашистов. В данной ситуации фашисты протестовали вместе с остальными, причём их форма протеста оказалась хорошо организованной и подчёркнуто корректной. Пожал руку фашисту – это чисто по работе и не связано с личными взглядами.

Второй день протестов не запомнился Юре ничем выдающимся. А далее – события приняли более интересный оборот. Такого ни Юра, ни остальные в посольстве не могли себе представить. Хотя, если поразмыслить, ничего сверхординарного, поскольку на насилие всегда хочется ответить насилием. Советское руководство явно не продумало, как будут выкручиваться наши за рубежом.




История третья. Острые разногласия среди наших


Отклики на оккупацию Чехословакии Советской Армией и армиями некоторых других государств-членов ОВД не ограничились демонстрациями и петициями протеста. Подспудное брожение, кто бы впоследствии что бы ни говорил, ощущалось даже в стенах советских загранучреждений, где не у всех советских дипломатов сусловско-брежневский вариант марксизма-ленинизма выхолостил из мозгов способность делать правильные выводы. В частности, Юре пришлось стать свидетельством яростных перепалок в столовой посольства, где обедали в основном те, кто приехал на работу вообще без жены или чьи жёны временно откочевали на родину с набитыми чемоданами. Татьяна готовить практически не умела, и поэтому Юра тоже обедал в столовой. Семейный бюджет вполне позволял лёгкие перекусы дома и более плотную еду в столовой посольства или в японском ресторане.

Инициатором дискуссий в обеденные перерывы был покойный Степан Кириллович, экономический обозреватель ТАСС, лысоватый, щупленький и с маленькими аккуратно подстриженными усиками. Он практически открыто взял на себя неблагодарную роль диссидента. До сих пор удивляет, почему он не боялся того, что было принято называть «оргвыводами». Можно сделать на этот счёт разные предположения, но Юра далёк от этого. Обладая острым умом и даром вести острую полемику с теми, кто придерживается противоположных взглядов, Степан Кириллович много сделал для разъяснения Юре истинного положения вещей, можно сказать, открыл глаза и растолковал некоторые очевидные истины, за что Юра ему до сих пор признателен. До приезда в Токио Татьяны Юра и Степан Кириллович нередко вместе обедали в выходные, обсуждая такие острые и болезненные темы, которые даже и не снились босоногой Ленке. Впоследствии к их совместной трапезе по выходным присоединялась и Татьяна, иногда молчавшая, иногда яростно вступавшая в дискуссию. Острый ум Юриной жены позволял ей подбирать меткие выражения, обобщать услышанное и делать такие выводы, на которые осторожный Юра часто не решался.

Отвлекаясь от сути повествования, отметим, что однажды в острой дискуссии о принадлежности Южно-Курильских островов в ответ на слова Алексея Ивановича, который упоминается далее, о «незабвенной памяти русских первопроходцев на Курилах» Татьяна громко уточнила:

– Будет правильнее назвать их первопроходимцами!

Тогда все были удивлены её острой репликой, а Алексей Иванович потом подошёл к Татьяне и прочёл ей лекцию о том, как надо вести себя на собраниях и встречах. Татьяна что-то ему кратко ответила, после чего он всегда избегал её. Это очень навредило карьере Юры, но он не имел к жене никаких претензий.

Но вернёмся к теме нашего повествования. Степан Кириллович был, скорее всего, разведён, поскольку никто никогда ничего не слышал о его семейной жизни. Обычно вначале Юра изумлялся смелым выводам Степана Кирилловича, но потом, после тщательного обдумывания всего услышанного почти всегда внутренне соглашался с ним. Степан Кириллович был первым, от кого Юра услышал истины, ставшие теперь для него и большинства других в России аксиомами:

– марксизм и в особенности марксизм-ленинизм ошибочны, так как без возможности личного обогащения у человека нет стимула хорошо работать;

– идеи коммунизма противоречат естественным инстинктам человека;

– однопартийная система – признак фашизма, нам нужна многопартийная система;

– Советский Союз не вечен и не протянет следующие 50 лет;

– Ленин и Сталин как политики и как личности вызывают неприязнь и отвращение;

– Сталин не лучше Гитлера, мы победили в войне не благодаря ему, а вопреки;

– возвращение японцам «северных территорий» неизбежно;

– даже в случае возврата к рыночной экономике наши отношения со многими странами Запада не будут дружескими, потому что, во-первых, никто не отменял законы геополитики, а также вследствие коренных различий между Россией и Западом.

Потом, после отъезда из Японии вначале Степана Кирилловича, а затем и Юры с Татьяной их общение прекратилось. Примерно пятнадцать лет спустя Юра принял участие в похоронах Степана Кирилловича.

В один из обеденных перерывов столовая была, как обычно, полна едоков. За один стол сели Степан Кириллович и ещё кто-то, и вскоре к ним присоединился первый секретарь посольства Алексей Иванович, про которого все знали, что он курирует связи с компартией и руководимыми коммунистами организациями, а также что вообще он работник ЦК и ещё другого ведомства, а какого конкретно – пусть читатели догадываются сами.

Разговор начался с мелких тем и потом перешёл на Чехословакию. После заносчивой бравады Алексея Ивановича типа «здорово мы им врезали, пусть зарубят себе на носу, что отступать от завоеваний социализма СССР никому не позволит» наступила неловкая пауза. Юра, сидевший за соседним столом, весь напрягся: что последует дальше?

Степан Кириллович своим обычно тихим голосом произнёс:

– Я вижу всё это иначе.

– Как же можно смотреть на происшедшее иначе? Тут нужна принципиальная партийная позиция, – укоризненно сказал Алексей Иванович и строго уставился на оппонента.

– Такая, как вы изволили выразиться, принципиальная партийная позиция идёт вразрез с пропагандируемым нами курсом на мирное сосуществование и потворствует американской точке зрения, согласно которой мир поделён на две основные зоны влияния. Мы упрекаем США в том, что там не терпят ни малейшего инакомыслия, а сами пошли на открытую оккупацию союзника из-за того, что воля населения и действия партийного руководства Чехословакии противоречат нашей позиции. Так мы наживаем новых врагов и предаём старых друзей. Хуже не придумаешь! Или я не прав?

Алексей Иванович буквально вскипел, перейдя от тенорка к неприятному визгу:

– Стёпа, пойми же, там же у власти были наши враги!

– Лёша, где ты усмотрел врагов? Не в Дубчеке ли ты их нашёл?

– Дубчек не самый опасный, но он стал марионеткой сионистов!

= Лёша, сейчас не то время, когда всюду выискивали сионистов и космополитов. Нельзя же так открыто проповедовать антисемитизм! Не забывай о супруге нашего генсека! – Степан Кириллович и Алексей Иванович постепенно краснели.

– Да чё вы, мужики, ешьте побыстрее суп, он же остынет, а я второе готова принести, – попыталась направить обоих на путь нормального диалога во время еды повариха Мария Павловна. Она, чувствуется, была озабочена возможными последствиями разгоравшегося диспута за обеденным столом, нарушающего процесс спокойного принятия пищи.

Но её не слушали и не слышали. Противостоящие стороны завелись не на шутку.

– Мы столько лет помогали Чехословакии строить социализм не для того, чтобы сионисты всё за несколько недель порушили! – вскричал Алексей Иванович.

– Лёша, у меня не создалось впечатление, что в Чехословакии намечался отход от завоеваний социализма! – парировал Степан Кириллович.

– Ха, так они тебе прямо и скажут об этом!

– Лёша, но ведь ты обвиняешь чехословацкое партийное руководство в том, в чём обвиняли Хрущёва после его доклада о культе личности. Нельзя же становиться на позицию Албании и Северной Кореи!

– Стёпа, при чём тут Хрущёв? Ты знаешь позицию ЦК и не прикидывайся, будто ничего не знал о чехословацком деле. Мы с тобой сейчас не у меня на даче, там бы выпили, потрепались вволю. Поэтому изволь либо замолчать, либо пеняй на себя. Я к тебе очень хорошо отношусь, лично я вообще против единомыслия, но решение ввести войска, ты должен понимать, продиктовано высшими интересами КПСС и СССР, и точка! Вон Юра всё слышит, что он подумает? Между прочим, когда Косыгин проинформировал Джонсона о вводе войск в течение следующих двух-трёх часов ночи и объяснил ему, что наши войска остановятся на границе с ФРГ, Джонсон воспринял это как совершенно нормальное явление. А нам чего вдруг осуждать наших? Мы здесь обязаны демонстрировать единомыслие и следовать партийной линии. Я тоже не знаю всех нюансов обстановки в Чехословакии, но мне это совершенно не нужно! ЦК и Политбюро во всём разберутся, – Алексей Иванович оглянулся на Юру, надеясь, видимо, на какую-то реплику или иную реакцию на сказанное.

Ну что можно ответить на такой бред? Лучше промолчать. Поэтому Юра сделал вид, будто не расслышал, и буквально уткнулся носом в прекрасно приготовленную свиную отбивную. Марию Павловну не зря взяли на должность главного повара столовой.

– Лёша, Джонсон не воспринял оккупацию как нормальное развитие событий. Просто он в ноябре не будет участвовать в выборах, он теперь lame duck, как говорят в Америке, и поэтому Джонсон устранился от решения проблемы. Кстати, на выборах в ноябре победит Никсон. Мне трудно с тобой дискутировать, потому что ты фактически затыкаешь мне рот! – сказал Степан Кириллович и встал из-за стола.

– Степан Кириллович, а как же свиная отбивная и апельсиновый сок? – забеспокоилась повариха. – Я так старалась. Доешьте весь обед, пожалуйста!

– Спасибо, Марья Павловна, я сыт по горло речами Алексея Ивановича. – Произнеся это, Степан Кириллович сунул поварихе стандартную стоимость обеда и вышел из столовой.

– Что он такое брякнул на прощание? Как это Никсон сможет победить, если он уже один раз проиграл на президентских выборах? Тоже мне американист выискался? Как в пустую бочку газанул! И вообще я что-то Стёпу не пойму! Раз ты приехал на загранработу, засунь своё личное мнение себе в ж…! – непривычно резко прокомментировал уход оппонента Алексей Иванович, встал, положил на стул деньги и удалился.

В столовой воцарилась гробовая тишина. Все быстро доели обед и поспешили во двор, поскольку время обеденного перерыва ещё не закончилось.

Юра не стал особенно размышлять по поводу услышанного. Ясно, что произошло столкновение двух позиций, и сторонник официального взгляда на оккупацию Чехословакии нагло заткнул рот оппоненту. С кем это здесь можно обсудить? Решительно не с кем. Юре было что терять, его карьера только начинала набирать обороты. Лучше помалкивать. Капээсэсовский подлец Алексей Иванович слопает его и не поморщится. Но всплеск эмоций в обеденный перерыв стал для Юры первым свидетельством скрытого раскола в КПСС и СССР, ярко проявившегося в период горбачёвской перестройки.

Алексей Иванович умер лишь в 2017 году в возрасте за 90 лет, надолго пережив Степана Кирилловича. Злодеи нередко оказываются долгожителями.




История четвёртая. Чуть не поколотили


Буквально через день-два чехословацкая тема в Японии получила новое развитие, да ещё какое! Ближайшее воскресенье выдалось дождливым, и Юра вместе с Татьяной отложили до хорошей погоды поездку в Камакура (???), так как испробовать новый «Никон» под дождём было бы явным безрассудством. Чем заняться? Татьяна предложила шоппинг в Синдзюку (???), точнее в универмаге «Исэтан»(???), где как раз началась очередная распродажа. Иной идеи она не могла придумать.

Зонты, плащи, непромокаемая обувь в Японии всегда должны быть наготове. Оделись по погоде, приехали, пошли по длинной галерее одного из восьми этажей универмага к месту распродажи женского белья, летних платьев и прочего. Условились, что потом пойдут на распродажу мужских аксессуаров: Юру интересовали, как обычно, лёгкие рубашки, галстуки и жемчужные заколки к ним, а также запонки. Предвкушая радость новых покупок, супруги шли, взявшись за руки и весело болтая о разных пустяках.

– Вот они, оккупанты ё. ные! Щас мы им по мордам врежем! – неожиданно послышалось сзади. Оба обернулись. К ним приближались не то трое (Юре так виделось), не то четверо или пятеро (версия Татьяны) молодых и не очень сотрудников посольства Чехословакии, которые тоже, судя по всему, были заинтересованы в посещении этажа распродаж. Вся компания почти без акцента говорила по-русски. Наверняка учились в СССР, может быть, даже в МГИМО. А сегодня наверняка поддатые по случаю выходного, ведь чехи пьют больше русских, это ещё отец Юры рассказывал после поездки туда, следовательно, злые и опасные. Им захотелось подраться, а тут такой отличный повод! Не повезло Юре и Тане.

– Пан Гавличек, добрый день, – не без заметной дрожи в голосе сказал Юра.

– Для тебя, гад, и для твоей сучки он не добрый, – ответил рослый блондин Гавличек.

Компания окружила супружескую пару. Стоявший рядом с Гавличком рослый мужчина ударил Татьяну в плечо, а Юре от него достался удар по спине. Что делать? Прошло уже слишком много лет с тех пор, когда Юра дрался в последний раз, но тогда он был школьником и не носил очки, и к тому же драться за границей немыслимо.

– Давайте поговорим, – предложил Юра. – Вводить войска приказал не я, почему к нам какие-то претензии?

Чехословацкие «коллеги» немного остыли. Драться и им явно расхотелось. Похоже, они почувствовали, что Юра в душе им сочувствует. Иное дело нахамить «оккупантам». На собравшихся с интересом смотрел продавец одной из секций универмага. Для драки японский универмаг – место явно не самое подходящее.

– Всем привет! – послышался знакомый голос. Это был вездесущий Степан Кириллович. – Ищу где лезвия для бритв, мне «Жиллетт» желательно, не подскажете?

Чехословацкая компания буквально хором ответила:

– Это на другом этаже, где надпись «????» («Товары для джентльменов»).

– Я же не знаю японский!

– Там всё увидите сами! – громко сказал Гавличек и дал сигнал другим уходить. Они ушли так же внезапно, как и пришли. Обошлось без инцидента.

– Я давно заметил, что они идут за вами, и заподозрил что-то неладное, – сказал Степан Кириллович. – Юра знает, что я электробритвой бреюсь. Теперь подозреваю, что они попытаются выкинуть что-то, когда вы выйдете из универмага, поэтому покупайте быстро то, за чем приехали, а потом смоемся, я машину тут в переулке припарковал.

Все трое вышли из универмага. Супругам уже расхотелось после случившегося что-либо покупать, а Степан Кириллович, как подозревал Юра, скорее всего, уже успел отовариться, поскольку держал фирменный исэтановский пакет.

В те времена парковка не представляла собой жуткой проблемы. Сейчас в это даже не верится. А в 60-е годы и притом в таком муравейнике, каким в те времена уже успел стать район Синдзюку, известное место шоппинга и развлечений на любой вкус и кошелёк, включая совсем уж непристойные, можно было при упорном желании найти укромное место для стоянки крошечного автомобиля, казавшегося слишком маленьким даже для низкорослого сотрудника ТАСС. Троица очень быстро втиснулась в старенький драндулет.

Отъехав немного, все не сговариваясь зашли в сусечную (???). Как и молодые супруги, Степан Кириллович был поклонником японской кухни.

– Итак, молодые люди, что мы имеем? Акцию протеста с попыткой мордобоя. Татьяна, что у вас с плечом?

– Ничего. Удар был скорее символическим, пощадили женщину.

– Тем лучше. А представьте себе, что творится в некоторых других странах! Там нашим посольствам намного хуже, могут избить местные и левые, и правые. Вы, Юра, помните посла Хрдличку? Он из Братиславы сбежал в Вену и там дал длинное интервью о том, как скверно ему работалось в Токио под неусыпным оком советских спецслужб.

– А почему Хрдличка оказался в Братиславе?

– Это его родной город, и он отпуск там проводил. Я предполагаю, что Хрдличке стало известно об угрозе ввода войск, вероятно, у него какой-то информатор наверху, вот он и ушёл срочно в отпуск ещё числа 18-го. От Братиславы добираться до Вены два-три часа, даже с учётом пробок. Бывал я и в Праге, и в Братиславе. Хорошие города, хорошие люди. Но теперь отношения с ними надолго испорчены, а всё из-за глупости нашей верхушки. Что ещё наше Политбюро выкинет? Оно ведь вопиюще некомпетентно! Это надо же: оккупировать союзное государство! И мотивировочка идиотская: «наметился отход от основополагающих принципов социализма». Знаете, ребята, мне кажется, что наш СССР начинает загнивать. И происходит это исключительно потому, что интересы нашей «родной» в кавычках партии противоречат интересам нашего родного государства. А наши руководители ставят интересы СССР лишь на второе место!

Юра и Таня с удивлением уставились на Степана Кирилловича.

– Да, мои юные собеседники, именно так! Такие закидоны даром не проходят, мы сознательно обрушили суть всей системы отношений с соседними государствами. А что нас ждёт в будущем? Не хочу выглядеть мрачным пророком, но опасаюсь, что пройдёт еще лет 20–25, и мы с вами окажемся неизвестно в каком государстве. Рубим сук, на котором сидим! Всех сук, конечно, не перерубишь, и войны из-за Чехословакии не будет, но грязью нас обольют по самую макушку, и отмыться от неё будет ой как тяжело!

Когда всё было съедено и выпито, вышли из ресторанчика, сели в машину, и Степан Кириллович подбросил Юру и Татьяну к универмагам в районе вокзала Сибуя (???). Страсть к шоппингу взяла в Татьяне верх: не терять же выходной день даром! Дождь к тому времени закончился. Посещение двух универмагов прошло спокойно, купили платье, юбочку и блузочку для Тани, две рубашки и два галстука для Юры.

От Сибуя (??) до дома в Дайканъяма (???) супруги шли молча. Юра всё не мог смириться с тем, что чёткая до недавнего времени граница противостояния между двумя лагерями оказалась взломанной по нашей же вине. Ну что такого крамольного затевалось в Чехословакии? Где тут угроза существованию нашему социалистическому государству? Где тут опасность, если можно вообще ставить так вопрос?

Возникла мысль о том, что наше дряхлое Политбюро очень боится демократизации в социалистическом лагере. Там, как было известно, жили немножко посвободнее, чем в «первой стране победившего социализма», то есть без огульного охаивания капитализма, без выездных виз – одной из отвратительнейших черт тоталитарного советского режима, да много ещё чего там не было! Зато было многое другое недоступное в СССР. А если прогноз Степана Кирилловича сбудется, и в самом деле в СССР неожиданно рванёт, что тогда? Гражданская война? Реставрация монархии? Нет, пожалуй, наиболее вероятен какой-то российский вариант того, что советская пропаганда именует буржуазной демократией. Союзные республики, скорее всего, разбегутся. Может быть, всё сведётся к многопартийности и развитию частного предпринимательства. Это неплохо. А что станет с КПСС? Суды? Расстрелы? Нет, высшая партийная верхушка частично затаится, частично сумеет пристроиться. Всё зависит от расстановки сил на момент распада.

– Таня, а твой отец при ином раскладе событий смог бы стать строительным магнатом и работать не на государство, а на свой карман?

– Нет, не думаю, – и по этому ответу Юра понял, что в голове Татьяны мысли вертелись примерно в том же направлении. – Мой папа сильно закомплексован. А у мамы в роду были и кулаки, и купцы. Сама она тоже не промах. В министерстве внешней торговли, я считаю, у каждого, кто не идиот, вырабатывается вкус к коммерции и взаимовыгодным сделкам. Кстати, и твой папаша типичный министерский функционер и в случае чего окажется на мели. То-то он в письмах постоянно предостерегает нас «не верить мнимому капиталистическому благополучию».

– С одной стороны, призывает не верить, а с другой – слетал на неделю в Женеву и с восторгом подробно описал что оттуда привёз. Лицемер он и ханжа! Я вот что думаю: нам с тобой надо в какой-то очень отдалённой перспективе готовиться морально к жизни в иных условиях, то есть при ином строе. Тебя эта мысль не коробит?

– Нисколечки! А если совсем честно, даже радует. Но всё же ты, Юрка, не суди родителей! Они родители – и точка! Мы с тобой не капээсэсовцы и к новым условиям запросто приспособимся! Нам терять нечего. А поскольку мы с тобой не пролетарии, то даже цепей не имеем. Мы не потеряем ничего, а может быть, даже выиграем.

В ноябре того же 1968 года в США на президентских выборах победил кандидат от республиканцев Ричард Никсон, проигравший восемью годами раньше демократу Джону Кеннеди, убитому 22 ноября 1963 года. Степан Кириллович оказался прав.

Спустя 11 лет Юра вспомнил слова Степана Кирилловича. «Наше» Политбюро выкинуло номер посерьёзнее и опаснее чехословацкого: началась военная авантюра в Афганистане, оказавшаяся и кровавой, и долгоиграющей.

Были и другие истории менее интересного содержания, но характеризующие отношения партийного руководства страны к финансам родного государства. Вот, к примеру, любопытный факт, говорящий об отношении членов брежневского политбюро к государственным финансам. Там был такой высокий тощий латыш Пельше, с внешностью вурдалака типа Суслова. Он прилетал в Японию на несколько дней. Юра совершенно не в курсе относительно программы визита Пельше, но узнал, что тот проявил большой интерес к посещению многих дорогих магазинов японской столицы. Ну и ладно, скажут читатели, пусть отоваривается, ведь старичок как член политбюро наверняка был при больших деньгах, а ты ему просто позавидовал. Однако вскоре после возвращения Пельше в Москву выяснилось, что тот нигде ничем не расплачивался и всегда просил через своего переводчика направлять магазинные и ресторанные счета в адрес бухгалтерии советского Посольства! Любопытно было бы узреть кислую рожу Олега Александровича, только что узнавшего об этом, но Юра рядом с послом в тот момент не присутствовал.

Многие другие смачные детали посольской жизни Юра не решится раскрыть даже спустя почти полвека, потому что непреднамеренно можно копнуть слишком глубоко и расшевелить таких потомков вурдалаков, которые тебя самого уроют. Поэтому рассказаны самые безобидные истории, касающиеся не самых острых моментов, свидетелем которых Юра невольно стал. И до сих пор очень многие смачные эпизоды работы и жизни посольств остаются нераскрытыми.




9. Работа и жена новые, а любовь старая


Работа в Посольстве в Токио оказалась для Юры работой на износ. Кроме того, он разочаровался в советской дипломатии. Результатом всего опыта работы за границей стало упорное игнорирование советов «старших товарищей» подумать о вступлении в КПСС. Из позиции Юры были сделаны соответствующие выводы, в результате чего по возвращении из загранкомандировки ему была предложена работа не в МИДе, а в отделе радиовещания на Японию Госкомитета по телевидению и радиовещанию. К удивлению кадровика, явно симпатизировавшего Юре, наш герой сразу согласился и после четырёхмесячного отпуска вышел на новую работу, которая ему вначале очень понравилась.

Однако Татьяну уход мужа из системы МИД СССР совершено не устраивал. Она к тому времени резко изменилась из-за беременности и родов, став сторонницей здорового образа жизни. Родилась дочка, которую назвали Наташей. Некоторое время каждый из них жил в квартире своих родителей, а потом Юра подал на развод, и Татьяна в тот же день подала на алименты. Потом спокойно и без скандалов судья оформил их развод буквально за пять минут. После этого они не разговаривали долгое время и избегали даже случайных встреч в метро. Но спустя много лет они встретились, сразу же расцеловались и поняли, что по-прежнему испытывают взаимную симпатию. Когда Татьяну сразил тяжёлый инсульт, Юра искренне переживал. Через дочку он постоянно интересовался состоянием здоровья бывшей жены, потерявшей способность говорить и даже ходившей с трудом. Очень огорчила Юру смерть Татьяны, которая почти шесть лет была парализованной, лишившись речи и способности к ходьбе. Конечно, тот развод стал их общей ошибкой, и Юра очень рад, что сумел сказать Татьяне об этом, в чём она с ним согласилась.

В год развода с Татьяной, когда не прошло и недели после решения суда о расторжении их брака, Юре вдруг позвонила Елена, подтвердив тем самым свои слова о том, что она следит за ним. Она предложила встретиться. Юра с радостью дал согласие. Но как только он положил телефонную трубку, его охватили сомнения. Стоит ли встречаться? Ведь ему неизвестно, с кем, где и как провела Елена все шесть лет, в течение которых они не виделись. Раз она позвонила ему после развода, значит, следила за ним все эти годы. Значит, она снова свободна. Значит, надо снова заговорить о желательности брака. Однако стоит ли вообще встречаться с ней и тем более выражать желание жениться на ней? Надёжен ли будет брак с Ленкой? А если она спилась и выглядит неприглядно? Не лучше ли проигнорировать встречу или даже перезвонить (она дала ему номер домашнего телефона) и честно пожелать ей дальнейших сексуальных подвигов, но без него? Юра даже набрал первые три цифры, но тут же вспомнил Ленку в постели и ощутил непреодолимое стремление вновь насладиться ей. Он честно признался себе, что не в силах порвать с Ленкой. Будь что будет! Он встретится с ней. А разругаться всегда успеет.

Встретились по предложению Елены у метро ВДНХ. Она была модно одета, слегка накрашена, волосы укоротила, и в целом она выглядела превосходно, а главное – осталась для Юры очень желанной. Всё же было заметно, что Елена не то чтобы начала стареть, а просто, если сказать деликатнее, перешла в иную возрастную категорию уже не юной девушки, а зрелой, уверенной в своих чарах красивой женщины. При встрече у вестибюля метро напротив отеля «Космос» они молча бросились в объятья друг к другу и долго целовались. Юра укорял себя за недавние сомнения. Как мог он подумать расстаться с любимой красавицей?! Елена вновь взялась руками за руки Юры, и они прижались друг к другу лбами, затем она уставилась на него, слегка выпучив глаза, после чего прошептала своим неповторимым низким голосом:

– Я так рада снова видеть тебя! Ты по-прежнему мой, несмотря ни на что, и я твоя.

Юра почувствовал её чистое дыхание, без запахов табака и алкоголя. Естественно, он не удержался от вполне заслуженного комплимента:

– Ты всё такая же потрясающая! Как это тебе удаётся? Ты стройная и очень элегантная. Даже как будто выше стала. Никогда не спрашивал тебя о твоём росте. И ещё я хочу вернуться к теме нашего брака. Я сейчас свободен.

– Я тоже развелась. Наш брак мне самой очень желателен, но это пока преждевременно. А что касается комплимента по поводу моей внешности, скажу, что я вернулась к здоровому образу жизни. Никакого табака, никакого спиртного. Но это не на всю жизнь, а лишь на репродуктивный период. Чувствую, что снова придётся рожать. Я на личном опыте удостоверилась, что пьянство и курение дают мне мощнейшую психологическую поддержку, хотя как врач знаю об их вреде. Напьюсь и закурю при первой возможности! Теперь вспомнить стыдно. Что касается моего роста, если тебе интересно, метр восемьдесят.

– А у меня метр семьдесят пять. Я очень рад, что ты не пьёшь и даже не куришь. Я боялся за тебя. Советую не возобновлять дурные привычки. Оставайся красавицей!

– Старение человека запрограммировано природой, тничего не изменишь. Я иногда кажусь себе слишком высокой. У меня высокие родители. Ещё хочу рассказать, что поскольку у меня есть сын, показывать ему дурной пример для подражания я не должна. Тут недалеко у меня квартира, прежний муж оставил при разводе. Сына там нет, он у бабушки с дедушкой, то есть у моих родителей. Пойдём ко мне?

– А как же та шикарная квартира у метро «Аэропорт»? Ты там теперь не живёшь?

– Скажу тебе кратко: та квартира пока не моя. Но я надеюсь вернуться в неё. А пока живу скромненько на Аргуновской улице. Знаешь такую?

– Конечно, это совсем недалеко отсюда.

– Тогда пойдём сначала в «Гастроном» на проспекте Мира, а потом ко мне.

Они купили разную еду и небольшой кекс. Квартира на Аргуновской оказалась не такой уж скромной и к тому же очень даже неплохо обставленной. Юра сразу заметил пианино «Yamaha». Лена вначале что-то сыграла, как она сказала, «для создания интимного настроения», потом взялась готовить еду, завалив Юру вопросами и рассказывая о себе. Выяснилось, что Лена работает врачом, по профессии она гастроэнтеролог.

– То есть тебя пленили те же кишки в попочку?

– Ну, это слишком узко. В круг моих знаний входят и проблемы питания, и многое ещё. Я работаю на две ставки: терапевта в поликлинике и врача в больнице в Кунцеве, это ближе к тебе. А ты, оказывается, забыл старых знакомых, я имею в виду Колю с Наташей.

– Они же в Мексике.

– Не могут же они оставаться там на десять лет! Давно вернулись. Коля в больнице. У них три сына. Наташа говорит, что боится остаться вдовой, у Коли очень плохо с сердцем, это всё из-за климата и географического положения столицы.

– Надо мне позвонить им.

– Я сейчас наберу номер.

В квартире на Кутузовском проспекте к телефону подошла Наташа:

– Здравствуй, Юра, рада слышать твой голос. Ой, Юра, Коле совсем плохо! Я ему говорила, что надо бежать из этого проклятого Мехико, там жуткое плоскогорье и трудно дышать. Мы с папой даже другую работу ему подыскали, но он ни в какую. Я там всего полтора месяца выдержала, а он тянул лямку пять лет. Вот и попал в реанимацию.

– А какого он года рождения?

– Тридцать шестого. Не так уж много ему лет. А я родилась в сорок четвёртом, если ты ещё не знаешь. Страшно остаться вдовой с тремя сыновьями.

– Наташа, не спеши хоронить мужа. Он, возможно, серьёзно подорвал здоровье, но ещё выкарабкается. Не старик ведь. Надо всегда надеяться на лучшее.

– Вот и я это ей твержу, – вмешалась Лена. – И не таких вылечивают! Главное – не раскисай. Мы к тебе заедем.

После телефонного разговора с Натальей Юра подошёл к небольшой книжной полке и взял одну книгу, которую уже однажды полистал. Лена заметно напряглась. Юра спросил:

– Это на греческом языке, разве не так?

Лена несколько секунд молчала, потом тихо ответила:

– Да, на греческом. Я чистокровная гречанка. Как ты воспримешь моё откровение?

– Почему ты говоришь о своей национальной принадлежности таким тоном, будто я уличил тебя в чём-то предосудительном? И в чём тут откровение? Разве я когда-нибудь говорил что-либо плохое о Греции и греках? Я не так уж много знаю о Греции, но знаю только хорошее и поэтому к Греции и в особенности к красивым гречанкам отношусь хорошо. Никогда между нашими народами не было ни малейших трений. Ты прекрасная Елена, прямо как в знаменитом мифе. Я люблю прекрасную Елену, принявшую твой облик!

– Юрочка, прости меня. Я и мои родители сталкивались с плохим отношением к грекам. Мы ведь покинули Грецию из-за гражданской войны в 1948 году, когда мне было три года. Нам иногда жилось нелегко в СССР. И теперь мои родители опасаются, как бы отношение к нам не ухудшилось. На то есть причины, о которых я когда-нибудь тебе расскажу, если мы поженимся. Папин и мамин братья, много других наших родственников живут в Греции, там по-прежнему не любят сбежавших в СССР. Возвращаться в Грецию мы пока не рискуем. Мне удалось получить образование в СССР, у родителей хорошая работа, но у нас осталось чувство тревоги, и я не афиширую свою национальность. А ты что, знаешь греческие буквы? Между прочим, дома мы говорим по-гречески, я тут иногда ловлю греческое радио, встречаюсь с другими греками. Все греки здесь не знают, чего нам ожидать. Тебе трудно меня понять.

– Я постараюсь понять тебя, потому что ты мне очень дорога. Моё отношение к тебе не изменится из-за того, что ты гречанка. Я давно знал две греческие буквы: фиту и ещё красивый треугольничек «дельта». Недавно я выяснил, что эти две буквы присутствуют только в греческом алфавите.

– Ты прямо как Шерлок Холмс или Эркюль Пуаро!

– Я прошу тебя не волноваться по поводу принадлежности к греческой нации. Никогда никто у нас не отзывался о греках плохо. Более того, каждый русский знает, что мы очень многим обязаны грекам, от азбуки и религии до многих слов в русском языке.

– Прости меня за ненужную скрытность. Интересно, сразу ли ты заподозрил во мне другую национальность, и если да, то какую именно? Наверно, грузинскую или армянскую?

– Нет, те говорят по-русски с акцентом. А твой русский не хуже моего. Чтобы ты стала похожей на армянку, надо раза в полтора укоротить твой рост и искривить твои ноги, потом приделать к твоему красивому личику вместо прелестнейшего носика огромный рубильник, под которым в твоём возрасте уже должны прорисовываться жуткие усы. А главное в том, что я знаю, как выглядят грузинские и армянские буквы. Больше нет на юге СССР или юге Европы каких-нибудь других алфавитов.

– Ну, ты, оказывается не только Японию и японский знаешь. Ты у меня эрудит. Я снова восхищена тобой. Подставь щёчку. Итак, твоя будущая жена – гречанка. Но позволь мне ещё немного побеситься и чуть-чуть забляденеть. Я всё ещё веду себя как Белоснежка из анекдота: «Спасибо этому гному, а теперь пойду к другому».

Юра и Лена поговорили обо всём ещё часа два. Потом легли в просторную кровать. Теперь Лена вела себя чуть сдержаннее, но страстность по-прежнему иногда возобладала над её разумом. Юра снова ощутил, как она ему желанна. А он ведь подумывал о разрыве с ней…Разве такое возможно?

На другой день отец Юры поинтересовался, где сын ночевал. Юра вкратце обрисовал ситуацию. Отец неожиданно сказал:

– Так ты говоришь, что вы уже 10 лет знакомы? Почему бы вам не пожениться?

– Я хочу этого. А она колеблется.

– Проясни ситуацию. Если она против, отстань от неё.

Юра организовал визит Елены к ним в квартиру. Вчетвером посидели, поели торт с чаем, поговорили. Родители были очарованы гостьей и прямо сказали, что не будут против, если сын оформит отношения с Леной. Та сослалась на «некоторые проблемы» и сказала, что она тоже хотела бы выйти замуж за Юру. Таким образом, визит Лены к родителям Юры легализовал их отношения. После ухода Лены отец сказал сыну, что её греческая национальность – «это даже хорошо, потому что к нашим славянским генам прибавятся совершенно для нас новые греческие гены, и могут родиться красивые внуки или внучки». И ещё, отметил отец, она явно любит сына, а это самое главное. Только вот одно смущает: не станет ли такая красавица объектом внимания других мужчин, спросил отец сына. И не упускает ли сын из внимания её возможные измены? Юра ответил, что насчёт измен беспокоиться не стоит. Отец очень удивился, сочтя ответ сына странным, но развить эту тему не решился. Он лишь попросил сына поскорее определиться.

Спустя пару дней они вдвоём поехали к Наталье. Оказалось, время для визита выбрано крайне неудачно. Дверь им открыл резко постаревший и сгорбившийся Григорий Васильевич, показавшийся Юре даже ниже ростом:

– В нашей семье большое горе! Наташа стала вдовой. Не знаю, что ещё сказать. Болезнь Коли оказалась гораздо серьёзнее. А вот и его родители.

Из глубины квартиры вышли старик в двубортном старомодном костюме и рубашке, застёгнутой под горло, но без галстука, и старушка в платочке.

– Савелий Поликарпович, Марфа Игнатьевна, – представились они. Юра вспомнил, что видел их в ресторане «Прага» на свадьбе Николая и Натальи.

У Лены на глазах показались слёзы. Юре тоже стало не по себе. Вышла резко подурневшая Наталья, коротко остриженная, в длинном чёрном платье и босая. От неё запахло спиртным.

– Вот, э-э, мы заехали, а тут такое дело, вот, э-э, – промямлил растерявшийся Юра. – Примите все вы наши с Леной глубокие и искренние соболезнования.

– Да, глубоко сочувствуем! – поддакнула Лена. – Для меня и для Юры Коля был воплощением крепости мужского духа и здоровья. Вот уж не ожидали никак.

– Да и мы никак не ожидали. Климат в Мехико такой, – сказал Григорий Васильевич. – Помню, я тоже слёг в больницу после трёхмесячной командировки туда, хотя тогда я был мужик крепкий. Разреженный воздух, жуткая загазованность из-за хаотичного автомобильного движения, и к тому же огромный город стоит в котловине, плохо продуваемой ветрами. Душегубка для иностранцев.

– А супруга ваша как? – спросил его Юра.

– Жена сейчас в больнице, что-то вроде второго инфаркта. Узнала о смерти зятя, и вот примерно час назад увезли её. Я, прошу извинить, пойду принимать лекарства и потом прилягу. Сердце стучит и голова кружится. Савелий, Марфа, прошу за мной, вы оба тоже еле на ногах стоите. Постель вам я уже приготовил. Только сегодня они прилетели из Иркутска. Хорошо, что я с работы смог быстро к ним дозвониться и авиабилеты забронировать.

Старая троица удалилась. Наташа ушла и вышла с зажжённой сигаретой. Она предложила сигареты гостям, но они оба отрицательно покачали головами.

– Тебе нельзя подавать сыновьям дурной пример. Потерпи несколько лет, как я. Сейчас я с наслаждением вдохнула дым твоей сигаретки, и стало приятно и радостно на душе. От алкоголя тоже воздерживайся, – сказала Лена.

– Нет уж, на том свете воздержусь! – ответила Наташа.

Они втроём пошли на кухню и попили чай с сушками. Юра вспомнил тот вечер в его квартире, когда Лена раскритиковала его за неготовность к приёму гостьи, но тут было другое, не до разносолов. Наташа хотела достать водку и закуску посытнее, но гости запротестовали против водки и не согласились даже на лёгкое сухое вино. Однако Наташа сказала, что ей выпить необходимо. Она выпила две рюмки подряд, потом быстро спрятала водку. Откуда-то из глубины многокомнатной квартиры вышли два очень грустных мальчика и вежливо поздоровались. Оказалось, старшему восемь, младшему пять. Есть ещё один, пояснила их мама, ему три года. Он не знает о смерти папы, а эти уже всё понимают.

Через несколько дней Юра и Лена были на похоронах. Там Юра встретил бывших однокурсников. Потом поминки в том же ресторане «Прага». Всё было торжественно, чинно и печально. Лена была в шикарном чёрном платье и чёрных туфельках без каблуков, совсем без косметики, на голове – тонкая чёрная косынка, которую она не сняла в ресторане. Юра надел старый чёрный костюм, в котором впервые женился. Было несколько однокурсников Юры и Николая. Наташа была очень бледная и как-то аляповато накрашенная, много курила и много выпила, несмотря на негодующие взгляды Григория Васильевича. Матери Наташи не было, и выяснилось, что она ещё в больнице. Лена шепнула Наташе:

– Не вздумай спиваться!

– Я сама этого жутко боюсь! – ответила Наташа. – Ой, чувствую, что не смогу сдерживаться. Между прочим, Коля изменял мне, но я его нисколько не осуждаю и во всём виню себя. А теперь кому я нужна? У меня и в мыслях никогда не было запасных вариантов.

– Наташка, у тебя три сына. Ты им нужна. Держись, а я буду изредка приезжать к тебе и контролировать, пьёшь ли ты и сколько, – попыталась её приободрить Лена.

– Очень прошу, Ленка, навещай и проверяй меня. Я на себя не надеюсь.

Спустя неделю в квартире у метро ВДНХ Юра вернулся к разговору о браке. Вначале он долго рассказывал о Татьяне и о работе в посольстве. Потом перешёл к больной теме их странных отношений:

– Ленка, мы уже много лет знакомы, и я во второй раз говорю тебе, что хочу стать твоим мужем. Я сейчас в разводе, ты тоже. Ничто, как мне представляется, не препятствует нашему браку. Мы не чужие друг другу. Ты сама недавно сказала, что наш брак тебе очень желателен, разве не так? Или ты смотришь на наши отношения по-иному?

Елена его спокойно выслушала. Потом поцеловала в губы и заговорила:

– Юрочка, милый, ты для меня не просто любимый человек, но и моральная, психологическая, душевная опора, другой такой опоры у меня нет. Я верю, что мы поженимся, но не сейчас. Отложим пока. Я чувствую, что ещё не перебесилась. Я всегда слежу за тобой и всегда найду тебя, где бы ты ни был. Я, как уже говорила тебе, ведьма и колдунья, можешь не верить и считать, что глупая Ленка чушь несёт. Мы обязательно вернёмся к теме нашего брака, я клянусь тебе. А если ты разочарован и устал ждать, уходи. Но я совсем не хочу расставаться с тобой. Мне кажется, что ты обречён быть несчастливым в браке без меня. Я буду твоей, клянусь, но не сейчас. Прошу верить мне, я не хочу обманывать тебя.

– Ни уйти, ни рассердиться на тебя я не в состоянии. Ты это знаешь и пользуешься этим! – ответил ей Юра. – Я не могу знать все нюансы твоей жизни. Что если я снова женюсь? Хотя, повторяю, я хочу стать твоим мужем.

– Я понимаю тебя. Женись. Я тебя всегда найду, я же ведьма, – ответила Елена.

Новой пассией Юры стала на несколько месяцев рыжеволосая Ника, кандидат наук и специалист узкого профиля в какой-то части физики твёрдого тела. Она на пляже в Хосте сама подошла к нему и попросила купить ей мороженое, сославшись на то, что оставила в санатории свой кошелёк. Выяснилось, что просто ей захотелось нового кавалера. Роман закрутился с бешеной скоростью. В Москве Ника жила в маленькой квартире на Садовом кольце под самой крышей. Потолки в квартирах дома были невероятно высоки, и Ника умудрилась соорудить в своей небольшой квартирке второй этаж, где были оборудованы её кабинет и спальня, а также отдельная спальня для её пятнадцатилетнего сына, явно привыкшего к частой сменяемости маминых мужчин. В спальне Ники можно было открыть окно и вылезти на крышу, что они и сделали в первый же визит Юры. Ника расстелила на крыше два больших матраса, накрыла их простынями, и оба, пользуясь отличной летней погодой, загорали нагишом, покуривая и попивая вино.

Они вместе съездили в Дубну, где развлекались в огромной квартире знакомого Ники, уехавшего за границу. Всё было бы совсем отлично, но через полтора месяца на свою беду Ника с какой-то непонятной гордостью объявила Юре, что связана с распространителями самиздатовских книжек, продемонстрировала ему кое-что и выразила надежду на участие Юры в подобных «мероприятиях». В ответ Юра тут же сказал ей, что они расстаются, он ей никогда больше не позвонит и просит её оставить его в покое. Для Ники слова Юры оказались полной неожиданностью, что для её возраста странно. Она некоторое время плакала и молчала, а потом прошептала:

– А я-то думала, что мы полюбим друг друга…

Она ошибалась. Никогда Ника не рассматривалась в качестве новой жены. Ведь у неё сын-подросток, а зачем Юре такая обуза? Нужен вариант без детей. Юра чувствовал, что не стоит затягивать поиски. Оставаться долго одиноким ему не хотелось.

Прошёл месяц после разрыва с Никой. В один из дождливых вечеров второй декады ноября раздался звонок. Трубку взял отец и тут же позвал сына. Юра услышал незнакомый хрипловатый голос.

– Юра, здравствуй. Ты, наверно, забыл Светлану? Или хоть что-нибудь припоминаешь? Мне стало известно, что ты развёлся.

– Здравствуй, Света. Ты в Москве надолго или нет? Как твой муж из «Ниппон коку» (????)? Как видишь, я тебя помню. Такую красавицу не забывают.

– Красавица я ещё или уже нет, не мне судить. Я с японцем развелась и вообще завязала с японской жизнью. Не люди, а букашки, всех их на… давно послала.

Далее пошёл густой мат. Раньше за Светой такого не замечалось. Света была на два курса моложе Юры, «кохай» (??), такое по-японски сказать даже проще. Она с первого курса заслужила похвалы преподавателей японского своим прилежанием и стремлением постичь все языковые и иероглифические тонкости. Преподаватели рекомендовали многим студентам с других японских групп на курсах постарше или даже младше обратить на Свету внимание. Рекомендации в сущности не требовались, уж очень Света была хороша. Но за год до окончания учёбы в МГИМО Света неожиданно вышла замуж за японца, бросила институт, как ни пытались её отговорить все, кто хоть немного знал её, и уехала в Японию. В то время поступок Светы был расценен как антисоветский. Потом Юра один раз увидел её, когда она приходила в консульский отдел оформить новый советский загранпаспорт. Значит, не перестала быть гражданкой СССР, подумал он тогда. Он тогда с ней поздоровался и услышал в ответ:

– А ты ещё в советском посольстве горбатишься? Давно сбежать пора!

Юру это покоробило, но он сдержанно ответил:

– Каждый выбирает свой путь в жизни.

– Ну-ну! Конечно, кому ухоженная магистраль, а кому просёлочная дорога в грязи. Тогда держись своей грязной дороги и не мечтай о лучшей жизни.

И вот Света, оказывается, вернулась. Интересно посмотреть на неё. Он вспомнил её примерный адрес и сказал ей об этом. Она живо подхватила эту тему:

– Я как раз хочу пригласить тебя, я живу там же. Запиши точный адрес.

– С удовольствием приеду. Диктуй. Помню, что метро «Красносельская» и потом идти недалеко, но подробности уже вылетели из памяти.

– Приезжай хоть завтра, только позвони перед выездом.

Юра колебался, что купить. Ну, конечно, торт. А ещё что? Конфеты, пожалуй. Вино тоже надо бы. Хотя про Свету было известно, что она совсем не берёт в рот спиртного, ссылаясь на привычку, как она однажды выразилась, «держать мозги наготове».

На следующий день была суббота. Юра купил торт, коробку конфет, вино подороже, должным образом оделся, созвонился со Светой и поехал в метро до «Красносельской». Повесив телефонную трубку после разговора со Светой, он отметил, что у той голос уж очень сильно изменился не в лучшую сторону.

Подходя к дому, в котором жила Светлана, Юра вспомнил некоторые мелкие детали, например, выцарапанную на стене надпись между первым и вторым этажами «всех сук надо …». Что же, дельная мысль. Многие мужчины именно так и поступают. К его удивлению, та надпись сохранилась в прежнем виде. Это говорит о неухоженности дома и нетребовательности жильцов.

Лифта в том доме нет. Света открыла дверь очень быстро, Юра даже не успел опустить руку после нажатия кнопки звонка. Сразу бросилось в глаза, как Света постарела и подурнела. Перед Юрой стояла основательно побитая жизнью неухоженная и ставшая некрасивой та, которая ещё сравнительно недавно выглядела счастливой и благополучной. Дешёвая сигарета в руке Светы тоже свидетельствовала о её бедности, потому что издавала неприятный запах. Смешиваясь с запахом водки, он произвёл на выхоленного и чистоплотного Юру ужасное впечатление. Да, Света не была трезвой. Её одежда свидетельствовала о прежнем заграничном лоске, но и лоск этот был основательно замызганным и потертым. Плохо вымытые руки с неухоженными ногтями, мешки под глазами, сухие бледные губы, поседевшие некрашенные волосы. Пляжные шлёпки на ногах не скрывали запущенные немытые ноги с отросшими ногтями и потрескавшимися пятками. Заметив реакцию Юры, Света сказала не свойственным ей ранее хриплым голосом:

– Что, уже не так хороша? Да, Япония меня скрутила и выжала все соки. Вот во что я превратилась! Самой противно видеть себя в зеркале. Да ты проходи.

Снова выматерилась. Юра вошёл и осмотрелся. Раньше в квартире Светы была чистота и царил стерильный порядок. Теперь всё выглядело запущенным. Создалось впечатление о какой-то крутой перемене к худшему не только в облике и манере говорить Светы, но и в целом в их семье. Он вспомнил отца Светы, преподававшего в каком-то техническом вузе, щеголеватого мужчину в модных очках и с аккуратно подстриженными усиками:

– Надеюсь, твои родители живы?

– Нет, папа умер в постели любовницы. Мама с тех пор пьёт постоянно и с прежней работы уволена. Теперь она нашла новую работу, а какую именно, сказать стыдно. Раньше мама была тоже преподавательницей в том же вузе, что и папа. Она сейчас в другой комнате в полной отключке. Завтра ей в ночную смену, успеет проспаться. Вот так и живём. А что ты принёс? О-о, торт и конфеты – это теперь очень шикарно для меня, а вот вино зря купил. От вина мало проку, только пустая трата денег. Лучше бы водочки.

– Извини, раньше ты совсем не употребляла спиртного.

– То было раньше, а теперь ещё как употребляю, причём именно водку. Я уже не та, и от прежней мгимошницы не осталось ничего. Но если я попаду в хорошие руки, я снова быстро стану прежней. Я ведь не своенравная и послушная. Мне нужен строгий муж.

Юра присмотрелся к Свете и понял, что зря приехал. Её намёк он проигнорировал. Перспектива возиться с ней его не вдохновляла. Но уходить сразу как-то неудобно, не хочется обижать несчастную Свету, надо хоть недолго посидеть и поговорить, подумал он. Поэтому он позволил Свете постелить скатерть на нечистую клеёнку кухонного стола и выставить нехитрое угощение.

– А скажи, пожалуйста, как твой муж из «All Nippon Airways»?

– А никак. Точнее, не знаю. Он меня устроил на работу в ту же свою «коку», я оформляла документы для русскоязычных. Представляешь, каждый день всем улыбалась, изображала из себя ходячий манекен, и меня хвалили. Четыре года так продержалась, самой теперь не верится, а потом не выдержала. Выпила стакан виски для храбрости, пошла к начальнику, то есть к ихнему «катё» (??), всё высказала по-русски и по-японски, всех обматерила. Меня тут же в шею выгнали. У мужа истерика, а я ему: «А пошёл ты …». Короче, быстро развелись, и я оказалась на улице. Пошла в ночной клуб. Там веселее было, дали кровать в трёхместной комнатушке с двумя филиппинками, и так я год продержалась, но и там всем нахамила, одной морду набила, но и меня отдубасили. Потом…, извини, рассказывать не буду, дальше было совсем отвратительно. Даже в запой впадала, правда, совсем ненадолго, потому что напиваться бесплатно не получилось. Короче, теперь я здесь.

– Понятно. Теперь чем занимаешься?

– Преподаю на курсах японского языка разговорную речь, вместе с одним чуваком составляем словарь русского и японского мата. Выпиваю вместе с мамашей. Вот и всё. Как видишь, дурью маюсь. Но я не считаю себя пропащей. Если за меня возьмётся хороший мужчина и выколотит дурь из моей башки хотя бы кулаками, я ещё очень даже могу, как там у Райкина, нет, не помню, забыла. Вот и ищу хорошего мужчину. Роковых изменений в моей внешности ещё не произошло, надо только восстановить режим питания и жизни вообще, вернуться к нормальному сексу, сменить место обитания, и тогда я буду прежней красоткой. Ты, мне кажется, почему-то так не считаешь, или я ошибаюсь?

– Буду откровенен. Не считаю. Извини, Света. Прими мои наилучшие пожелания.

Юра чмокнул Свету в щёку, быстро встал и ушёл. Его не прельстила перспектива выбивать дурь из Светы кулаками. Жестоко? Да, может быть. Но иначе нельзя.

Прошло меньше недели, в течение которой Юра успел узнать, что Татьяна снова замужем и готовится уехать в длительную загранкомандировку. Ну что же, она, значит, устроилась как хотела. А ему надо продолжить поиски.

Покопавшись в старых записных книжках, Юра нашёл телефон Златы. Он тут же вспомнил всё о ней. Златокудрая натуральная блондинка с яркой внешностью типа Аниты Экберг, а языки у неё были французский первый и не то португальский, не то итальянский второй. Пальчики, как говорится, оближешь. Почем же они расстались? Почему она так внезапно выскочила замуж за придурковатого (чисто субъективное суждение Юры, но ведь многие другие были такого же мнения) Леонида, укатив с ним в Индию? Рассорились они из-за пустяка, у него даже вылетело из памяти из-за чего конкретно. Неужели она до сих пор с Лёнькой? Надо срочно выяснить.

Юра набрал телефон Златы и сразу же узнал её характерный звонкий голос.

– А-а, Юра? Припоминаю. Встретиться? Это можно. Приедешь ко мне на Сивцев Вражек? Нет, с Лёней мы давно развелись. Детей у меня нет. Папа и мама умерли. Запиши адрес. Договорились, в воскресенье жду.

Разговор состоялся в пятницу, а в воскресенье Юра отправился к Злате. Он купил традиционные шампанское и конфеты, еле достал букет цветов на рынке. Злата встретила его весьма сдержанно. Ясно, красотка выпендривается! Внешне она не изменилась, только встретила Юру с сигаретой и ту же её потушила. Раньше она не курила. Леонид, по её словам, «оказался не только полный балбес, но и ещё и кобелина жуткий», хотя и она, «сам понимаешь, не отставала, поскольку было с кем». В результате их из советского посольства в Дели вернули в СССР. С тех пор Злата в поиске, поскольку очень хочет снова выйти замуж, причём новый муж должен соответствовать её жёстким требованиям. Тут она сделала многозначительную паузу, и Юра поинтересовался:

– Какие же эти твои требования?

Требования Златы оказались весьма странными и суровыми: жить в этой квартире (формально в ней прописан ещё кое-кто, он не уточнила) и не иметь на квартиру никаких прав, ни в чём жене не перечить, не вздумать заводить детей, Злату обожать и трахать только через презерватив, на других женщин вообще не смотреть, все деньги отдавать ей. Но, видите ли, желающих соответствовать её требованиям пока не нашлось. А она ведь такие шикарные условия предлагает! Но тупые мужики не ценят её.

– Ну, ты, как мне кажется, мальчик с умом и мне перечить не станешь. К тому же мы по-прежнему нравимся друг другу. Или не так?

– Видишь ли, твои требования просто идиотские!

– Тогда всего хорошего. Можешь забирать свои конфеты.

– Да подавись ты этими конфетами! – неожиданно вспылил Юра и удалился. Злата его вдогонку обматерила. Зря он ей позвонил.

В тот же воскресный вечер отец Юры сообщил ему, что сам решил подобрать ему невесту. Во вторник он познакомил сына со своей молодой сотрудницей из министерства Зинаидой. Это была красотка деревенско-пролетарского типа с пышным бюстом, вздёрнутым носом, румяная, светловолосая, любительница вкусно поесть и сама умеющая прекрасно готовить, правда, с упором на жирную пищу. С первой минуты она напомнила ему Наташу из ессентукской грязелечебницы, только чуточку интеллигентнее. Она не курила, но выпить могла, причём в приличных дозах, внешне почти не меняясь.

Вскоре Юра и Зинаида поженились. Несомненным достоинством Зины было то, что она прекрасно готовила и поддерживала идеальный порядок в квартире, правда, с помощью своей матери. Но у неё было неверное представление о взаимоотношениях супругов, явно составленное на основе отношений между её родителями. Отца Зины Юра не застал в живых, а мать её была, как он заметил, идеалом для дочери. Оказавшись сторонницей женского доминирования в семье, Зина сразу же попыталась контролировать и регламентировать до мелочей всю Юрину жизнь, что вызвало у него решительный отпор. Их стали сторониться коллеги Юры. Собравшись однажды на квартире той самой красавицы, которой он лишь спустя сорок лет рассказал о своих чувствах, Юра услышал от неё сказанные явно насмешливо-издевательским тоном запомнившиеся ему слова:

– Юрочка, ты и Зиночка стали такой идеальной парой, просто прелесть!

Про ту красавицу Зина потом сказала Юре: «У неё ни рожи, ни кожи», чем очень разозлила мужа. Ему бы тогда резко ответить и смыться, но Зина родила сына, которого они по взаимному согласию назвали Олегом, а когда сыну ещё не было и шести месяцев, Юра после внезапной, по мнению Зины, и вполне ожидавшейся, по его мнению, ссоры вернулся в квартиру родителей. Несколько дней подряд он вывозил свои вещи. Многое ему не отдали. Тёща умоляла зятя «одуматься». В последний приезд Юра швырнул ключи от входной двери на пол перед Зиной. Потом они долго ругались и судились. Зина отказалась вернуть Юре многое из его вещей. На суде Зина под смех присутствующих заявила:

– Он так внезапно от меня ушёл, что мы даже подраться не успели!

Кстати, на бракоразводный процесс Зина пригласила Татьяну, рассчитывая на её содействие в очернении Юры, но та решительно поддержала первого мужа. Тогда же Юра, к своему удивлению, осознал, как Татьяна превосходит Зину во всех отношениях и как он был неправ, согласившись на их развод. Если бы он мог вернуться к Татьяне! Но она была, судя по всему, счастлива во втором браке и с двумя дочками. Поэтому Юра даже не решился затронуть тему их воссоединения. Поздно. Очень жаль!

Неудачный брак с Зиной вначале серьёзно испортил отношения Юры с отцом, но потом тот сам допёр, что Зина не пара его сыну, и сник. Больше он в матримониальные проблемы сына не смел влезать. А Юра в случаях встреч с Зиной на улице делал вид, что они незнакомы. Он не изменил своего отношения к Зине даже после налаживания контактов со взрослым сыном, живущим с матерью. Сын оказался очень толковым, развитым и с чувством юмора. В некоторых деталях Олег удивительно напомнил Юре его самого. Юра сразу же решил никогда не обсуждать с сыном отношения с Зинаидой. Он долгие годы игнорировал её попытки нормализовать их отношения, считая, что через сорок лет прошлое уже не вернёшь.

Юра долго размышлял, как искать, какие критерии должны стать определяющими, на что можно закрыть глаза, как не промахнуться снова. Пришёл к выводу, что для него по-прежнему важны внешние данные, гуманитарное образование, общность взглядов, то есть отсутствие советской закомплексованности, очень желательно знание иностранного языка.




10. Снова в поисках новой жены



Юра пустился в свободное плавание. Перечислять всех женщин нет надобности, скажем только, что они были разнокалиберные и не имели ничего общего одна с другой. Возможно, подойди он серьёзно к некоторым, особенно к одной из них, можно было бы жениться по любви с её стороны, но он никаких эмоций к ней не ощутил.

Из череды многих ему особенно запомнились Татьяна из Киева и Алевтина из Владимира. Первая была жизнерадостной фехтовальщицей на рапирах, обладательницей второго места на республиканском турнире, причём фехтовала левой рукой. Их отношения развивались по восходящей, но Юра вовремя сообразил, что Татьяна хочет поскорее забеременеть от него, уж очень часто она говорила о любви к детям и желании иметь их в количестве не менее троих, что сразу же повергло Юру в ужас. Некоторые черты характера Татьяны дали Юре повод для предположения, что она – вариант Зинаиды. Значит, надо смыться пока не влип. Юра нашёл блестящий выход: использовать склонности Татьяны к выпивке с последующим мимолётным сексом буквально на две-три минуты. Он сумел познакомить Татьяну со своим любвеобильным коллегой Игорем и потом узнал от «доброжелательницы», что Татьяна дала Игорю, который перед этим напоил её. В результате возник отличный повод для разрыва отношений с Татьяной, но не с Игорем, которого Юра прямо поблагодарил «за содействие». Игорь даже растерялся, но предпочёл промолчать. Вскоре Татьяна удачно вышла замуж и через четыре месяца после свадьбы родила первого сына, за которым последовали другие дети, причём все сыновья. Однако после ухода из спорта Татьяна ужасно растолстела, но не предпринимала никаких усилий, чтобы сбросить вес. Они однажды встретились в театре, когда Юра был с третьей женой и Татьяна с мужем, и минут пять мило поболтали как старые друзья. Оба были явно рады своевременному расставанию, о чём откровенно сказали друг другу.

С Алевтиной Юру познакомила подруга фехтовальщицы, которая вроде бы прониклась к нему симпатией и, будучи сама некрасивой, обожала устраивать чужие судьбы. Она, судя по её ухваткам, относилась к категории прирождённых свах. Такие очень нужны любому общественному строю, ведь сколько у нас неприкаянных парней и девушек, еле-еле ползающих в лабиринтах судеб подобно слепым щенкам. Алевтина хорошо знала французский язык, поскольку сумела в то нелёгкое советское время побывать во Франции на довольно длительной стажировке, что стало возможным благодаря каким-то родственным связям не то в ЦК, не то в ином ведомстве. Как говорят, у нас все равны, но некоторые равнее. К тому же Алевтина и по-русски заметно грассировала. В родном для неё Владимире, как Юре стало известно, Алевтина считалась идиоткой, поскольку не выносила спиртного, не курила и впадала в полуобморочное состояние от любого матерного слова. Она числилась переводчицей «Интуриста», но где и с кем конкретно она работала, куда ездила, Юра не понял. Алевтина была знатоком моды и искусства, особенно изобразительного, живо интересовалась международными отношениями. Её роскошные ярко-рыжие волосы, пленительные зелёные глаза, прелестный чуть вздёрнутый носик, нежная светлая кожа, изящное тело – всё это восхищало и возбуждало Юру. Роста она была невысокого, восхитительно танцевала, хорошо играла на гитаре и приятно пела. К тому же она отлично готовила и прекрасно умела шить. У неё были знакомые в каком-то московском ателье, шившие для неё платья и даже пальто по французским журналам мод, которыми она снабжала многих в Москве. А в какой-то обувной мастерской она периодически заказывала моднейшую обувь. Но всё портила постоянная изменчивость её настроения, она была невообразимо вспыльчивой и мнительной, и Юра никогда не знал, рассердится ли она на него или будет хвалить и нежно лобызать. Он заметил, что общение с Алевтиной его изматывает, и прямо сказал ей об этом после их возвращения из восхитительной четырёхдневной поездки зимой в Суздаль. В роскошном двухместном номере она неоднократно выводила Юру из равновесия по пустякам, и ему стоило немалых усилий сдерживаться и не нагрубить. Выслушав Юру и поняв, что их отношениям настал конец, Алевтина заплакала и вдруг откровенно призналась:

– Ничего не могу с собой поделать, хоть в психушку ложись. Наверно, мне туда прямая дорога лет через пять. Вот почему я одинока. А тебе желаю счастья и не сержусь на тебя. По крайней мере, ты честен со мной. Прости, что потратил на меня время и деньги.

Юра не раз вспоминал Алевтину, уж очень она ему врезалась в душу. Не будь она нездоровой психически, лучшей жены и представить невозможно.

Потом Юра узнал, что Алевтина где-то подлечилась и перешла на письменные переводы, перебравшись в Москву и оставшись одинокой. Юре захотелось возобновить отношения с Алевтиной, уж очень она ему нравилась. Он даже попытался найти её, но не получилось. Одна из её подруг Нина, кандидат психологии и преподаватель МГУ, которую Юра случайно встретил, рассказала ему, что Алевтина решила больше никогда не иметь дела с мужчинами, якобы, «от мужиков одни проблемы и ничего хорошего». Юру это огорчило.

Работа в Гостелерадио была связана как с журналистикой, так и с устными переводами. Интересные поездки по стране, интересные встречи с интересными людьми, и всё по-прежнему было тесным образом связано с Японией. Журналистская работа сделала нашего главного героя субъектом новых интересных историй. В чём-то эта работа была схожа с работой в посольстве, только требовалось умение хорошо писать тексты на заданные темы. Поскольку Юра со школьных лет научился грамотно излагать свои мысли на бумаге, не делая при этом никаких ошибок, и к тому же с устными выступлениями у него никогда не было проблем, он быстро освоил работу журналиста, его не затрудняло брать интервью на японском языке и приводить запись на плёнку в удобоваримую для советской власти форму. Журналистская работа Юре нравилась, и он не ушёл бы на другую, но у него не сложились отношения с начальством. Заведующий отделом откровенно недолюбливал Юру и не считал нужным это скрывать. Работать в такой обстановке было нелегко, и к тому же Юра всегда надеялся на перемены в судьбе.




История пятая. Интервью у Мавзолея


Не обошли работу Юры стороной и распри в международном левом движении. Все мы помним, сколько было написано и сказано по поводу никогда в реальной жизни не существовавшего «единства мирового коммунистического движения», в действительности буквально с первых лет образования пресловутого Коминтерна раздираемого склоками и взаимными обидами. Несколько коммунистических партий особо отметились в противостоянии нашей КПСС, тоже не белой и не пушистой.

Разногласия с Коммунистической партией Китая были настолько остры, что скрыть их от мира оказалось невозможным, и градус накала страстей в течение многих лет неуклонно повышался от поначалу вполне корректной полемики после доклада Хрущёва о культе личности на закрытом заседании XX съезда КПСС до ожесточённой ругани на страницах массовых СМИ и телевизионных экранах, и в итоге разногласия переросли в 1969 году в вооружённое столкновение. Поскольку тема эта очень обширна и серьёзна, а связанных с ней документов и различных публикаций великое множество, Автор предпочитает уйти от неё, тем более что сейчас вспоминать о советско-китайском противостоянии вроде как моветон. Мы, мол, стратегические партнёры и в БРИКС, и в ШОС, далее везде. А о прошлом предложено забыть в интересах нашего будущего. Только надолго ли забываем?

Разногласия с коммунистами Западной Европы были по сути чисто теоретические. У нас поругивали еврокоммунизм в лице Марше и Берлингуэра, но на личности предпочитали не переходить, и в основном занимался этим идеологический рупор ЦК журнал «Коммунист», мимикрировавший теперь в «Свободную мысль». В западноевропейских коммунистических, левых и левацких открытых массовых изданиях выражали недовольство по поводу судебных процессов над Даниэлем и Синявским, высылки Солженицына, лишения Вишневской и Ростроповича советского гражданства, что нередко вынуждало наши «компетентные органы» изымать из продажи отдельные номера газет «The Morning Star», «L’Humanitе» и «L’Unit?», причиняя тем самым вред студентам советских языковых вузов, которые лишались ценных материалов для наращивания словарного запаса. Но кое-какие крамольные номера газет всё же по недосмотру попадали в продажу.

Однажды Юра предложил на занятии по французскому переводу использовать передовую «L’Humanitе», озаглавленную «По поводу одного процесса» («A cause d’un proc?s»), но молодая преподавательница в ужасе заверещала, что не пойдёт на это, а после занятия отчитала Юру за «провокацию». Она была права: он хотел поставить её в неловкое положение, поскольку был на неё обижен. Дело в том, что два года назад они вместе отдыхали в студенческом лагере, где она набралась наглости отказать ему во взаимности, хотя с её стороны были соответствующие неясные намёки. Впоследствии они жили в одном подъезде и, оказываясь вместе в лифте, делали вид, будто незнакомы, но с её мужем Юра всегда здоровался. Свёкор преподавательницы французского был тем самым послом СССР в Нидерландах, которому в первой половине 1960-х дали в морду в аэропорту Амстердама.

Но вернёмся к главной теме. Западноевропейские коммунисты шли на открытые жесты неодобрения политики советского руководства: однажды Марше вместо приветствия на открытии международной встречи демонстративно повернулся к Брежневу спиной и сделал вид, будто не заметил нашего генсека. Однако в целом все эти и подобные жесты напоминали размолвки интеллигентной супружеской пары: оба на склоне лет допёрли, что каждый ошибся в выборе партнёра, но разводиться уже поздно, до рукоприкладства не докатились, и, что самое главное, не позориться же на старости лет.

По-иному выглядят разногласия с Коммунистической партией Японии. Японские коммунисты с 1956 года взяли курс на полную поддержку своих китайских «товарищей». Градус критических высказываний постоянно повышался. С первой половины 1960-х годов он стал открыто враждебным. Печатные органы КПЯ не стеснялись в выражениях, отойдя от присущей японцам невозмутимости и внешней вежливости. Главный орган японских коммунистов ежедневная газета «Акахата» (??) («Красное знамя» по-японски) всячески поливал Хрущёва и за «недостаточное противодействие американскому империализму», и за «приукрашивание империализма» (??????), а после подписания договора 1963 года о частичном запрещении ядерных испытаний Хрущёв стал объектом для прямых обвинений в «политике соглашательства с империалистами» (?????????????) и «оппортунизме» (?????). Именно статьи в этой газетёнке заставили всех студентов-японистов выучить эти термины плюс ещё перевод понятия «великодержавие» (????). Изъятие из газетных киосков «Акахаты» Юрой не было замечено: кому вообще она была нужна? Способных читать по-японски у нас ничтожно мало, и ими можно было смело пренебречь, к великой радости студентов и всех советских японоведов, не заинтересованных в изобилии хорошо подготовленных конкурентов.

Полемика с КПЯ была на удивление односторонней. Если в более-менее вежливой дискуссии с китайскими коммунистами советская сторона допускала даже публикации китайских измышлений на русском языке в газете «Правда», однажды отдавшей целых две полосы составленному в Пекине и распространявшемуся в СССР на русском языке занудному и многословному тексту из 25 тезисов, на который в том же номере газеты был дан столь же многословный ответ, то грубая ругань японских коммунистов совершенно замалчивалась. Более того, вплоть до избрания Горбачёва генсеком полностью скрытой от советской общественности оставалась и позиция КПЯ в известном советско-японском территориальном споре: японская компартия сочла недостаточным официальное требование вернуть Японии острова начиная с Итурупа и южнее до Хоккайдо и заявила, что справедливое решение проблемы видится ей только в возвращении всех Курильских островов!

Такое однобокое освещение сути разногласий между КПСС и КПЯ привело к искажённому представлению в СССР о Японии и японских коммунистах. Кому в СССР это было выгодно? Сложный вопрос, на который у Автора нет ответа.

На фоне разногласий в коммунистическом движении были заметны осторожные и неэффективные усилия советского партийного руководства по их сглаживанию и маскировке. С этой целью советские и японские коммунистические лидеры иногда встречались и вели сложные переговоры, которые, как можно подозревать, сводились к взаимным обвинениям. Поездки в Японию партийных деятелей среднего калибра не дали результатов, и было решено направить в Японию главного партийного идеолога КПСС – Суслова, который, как наивно предполагали в политбюро ЦК, силой убеждения должен был хоть частично подтолкнуть японских коммунистов к смягчению нападок и возврату их в умеренное теоретическое русло. Непонятно только, зачем для этой роли избрали именно Суслова, во-первых, не имевшего опыта самостоятельного переговорщика и редко выезжавшего за рубеж, видимо, по причине слабого здоровья, а во-вторых, едва ли не самого одиозного из всех кремлёвских долгожителей сталинской закалки, даже внешне олицетворявшего застойность, – высокого, тощего, своей потусторонней фигурой напоминавшего сказочного персонажа типа Кощея, упыря или вурдалака, кому что больше нравится. Суслов всегда был подчёркнуто старомодно одет по моде партийной номенклатуры 1950-х годов, когда считалось, что партийный функционер выше каких-то там модных веяний. При малейшем намёке Гидрометцентра на осадки Суслов носил галоши, вызывавшие всеобщее брезгливое удивление. Суслова можно назвать главным партийным тормозом.

Прилетел Суслов в Японию в сопровождении небольшой группы помощников и, разумеется, врача. Его встретил сам посол. Суслов расположился в представительской квартире рядом с квартирой посла. Чтобы попасть в квартиру, надо было подняться на второй этаж по лестнице, видимой из посольского зала приёмов. Работавший тогда в Посольстве Юра хорошо запомнил появление рослой тощей фигуры в старомодном двубортном драповом пальто цвета фиолетовых чернил, каких уже давно никто не носил, кроме глухой провинции, где провинциальные пенсионеры донашивали одежду сыновей, в надвинутой на глаза шляпе, из-под которой выглядывали, пряча глаза, старомодные очки в тонкой оправе. Галоши Юра, честно говоря, в тот раз не заметил. Не поздоровавшись ни с кем и уставившись себе под ноги, Суслов вместе со своей свитой и послом не спеша поднялся по лестнице и надолго исчез из всеобщего поля зрения.

Время от времени в течение нескольких дней Суслов выезжал из посольства на переговоры с японскими коммунистами. Возвращался он обычно поздно вечером.

Однажды в посольстве проходил приём. Один за другим приезжали и уезжали иностранные дипломаты и японцы, были видны нарядные дамы и разнокалиберные бизнесмены, высокопоставленные чиновники и военные атташе в парадных мундирах. Британские военные щеголяли красными кителями с золотым шитьём, а какой-то военный атташе в расшитом золотом парадном военном мундире чёрного цвета с роскошными эполетами смотрелся неестественно для двадцатого века и потрясающе элегантно (личное мнение Юры, не разделяемое многими). Такие эполеты с бахромой Юра прежде видел только в кино, а тут они вдруг попались ему на глаза в реальной жизни. Юра не мог налюбоваться шикарным видом иностранного военного, и тот это заметил, снисходительно улыбнувшись нашему главному герою. Эпоха ярких военных мундиров быстро уходит в прошлое, поскольку наша эпоха практицизма и внешнего минимализма вступила в противоречие со старой эстетикой красочной военной формы, и хотя нелепые комбинезоны камуфляжной расцветки смотрятся менее зрелищно, зато они идут в ногу со временем. К сожалению, сейчас радующие глаз красивые мундиры можно увидеть только на дипломатических приёмах и во время парадов. Из наблюдения за приглашаемыми на приёмы Юра сделал вывод о том, что наиболее роскошная парадная форма у военных сохранилась в монархических государствах, а также что внешний вид тех персон, которых можно лицезреть на приёмах, вообще бывает очень далёк от реалий нашей обыденной жизни. Достаточно посмотреть фотографии и видеоролики приёмов в Букингэмском и Елисейском дворцах.

В тот вечер одна из уже покидавших приём супружеских пар, явно из Западной Европы, он – в смокинге, она – в красивом вечернем платье с декольте и с роскошным ожерельем на красивой шее, оказалась вынужденной с изумлением посторониться, когда в дверном проёме на них снаружи надвинулась мрачная фигура, не по сезону тепло одетая. На эту фигуру уставились все иностранцы, включая и японцев. Суслов буквально рассёк гостей на приёме и засеменил к лестнице. Поскольку о визите Суслова знал лишь узкий круг лиц, прежде всего посольские, а также японцы из комплекса зданий ЦК КПЯ в Ёёги (????), все стали гадать, кто этот бесцеремонный незнакомец. Сразу заметили, что сотрудники посольства никакого беспокойства при появлении загадочной личности не выразили. Значит, для советского посольства он свой? И этому странному гостю, очевидно, сам посол не указ?! Спросить прямо вслух советских дипломатов о необычном и подчёркнуто замкнутом незнакомце никто из гостей на приёме не решился. Кое-кто, разумеется, был в курсе, ведь постная рожа Суслова была известна всему миру, потому что он неизменно торчал на трибуне Мавзолея во все дни массовых коммунистических торжеств.

На другой день Суслов уехал. Никто его не вспоминал, будто он вообще не приезжал. А потом стало очевиден провал миссии Суслова, поскольку о ней ни слова не сообщила «Правда». В случае успеха наверняка что-нибудь бы напечатали.

Неудача миссии Суслова подтвердилась ещё и тем, что обмен колкостями и упрёками между руководствами двух компартий продолжался. Примерно десять лет спустя, когда Юра уже работал в отделе радиовещания на Японию, была предпринята новая, основательно подготовленная и более открыто обставленная попытка хоть о чём-нибудь договориться на уровне двух главных партийных руководителей. С советской стороны это был уже изрядно выживший из ума и стремительно терявший способность к членораздельной речи генсек Брежнев, с японской – председатель президиума ЦК КПЯ Миямото. Главным переводчиком был опытный специалист по переговорам такого рода, то есть понимавший невнятное бормотание полудохлого генсека и облекавший его в осмысленные фразы заведующий отделом вещания на Японию Гостелерадио СССР Левин – личность крайне неприятная и широко известная в узком кругу специалистов по Японии.

В пятницу второй половины декабря 1979 года, причём ближе к концу рабочего дня, когда Юра уже предвкушал радость двух грядущих выходных и интим на кровати в уютной квартирке Лены, а также в своей квартире с третьей женой, его вызвал в свой кабинет Луговской – начальник выше Левина, отсутствовавшего на основной работе:

– Вам завтра отдыхать не придётся. Срочно получите магнитофон, я распорядился, чтобы специально подобрали получше и в футляре поприличней. Поедете на Красную площадь и запишете интервью Миямото. Это спущено сами понимаете кем и откуда. Левин позвонит Вам домой и продиктует вопрос по-японски. Отнеситесь крайне серьёзно, видите, какое доверие Вам оказывают.

Выходной испорчен, это жаль. Но задание-то почётное, ежу понятно! Вместе с тем таскаться на потеху японцам с жутким допотопным венгерским магнитофоном, конечно, откровенно говоря, стыдно. А других магнитофонов не было. Но если всё удачно сложится, то и на работе рейтинг Юры заметно поползёт вверх, и женское внимание не уйдёт от него. Можно ради всего этого чуть-чуть поднапрячься и убить двух зайцев.

Вечером Левин позвонил Юре по домашнему телефону, и по интонации его, надо признаться, приятного баритонистого голоса Юра мгновенно почувствовал, что тот говорит не из своей квартиры. Он продиктовал вопрос, настаивая на неукоснительном его соблюдении и записи на магнитофон, а затем несколько раз переспросил: «Не опоздаете? Не забудете?». Спросив паспортные данные Юры, Левин ещё раз повторил, что «ожидает достойного выполнения ответственного поручения ЦК нашей родной партии». По последним словам Юра понял, что Левин позвонил ему из комплекса зданий ЦК КПСС на площади рядом с министерством, где работали его отец и Зинаида. Значит, там одобрили его миссию. С одной стороны приятно, что Алексей Иванович и прочие доверяют Юре, с другой – с каким великим наслаждением он бы послал их всех к ….. и плюнул в их рожи!

Юра стал обдумывать, что получается и каков расклад на завтра. Стало ясно, что японских гостей охватило желание прорваться в советский радиоэфир. Гостелерадио, мол, охотно даёт возможность высказаться и японским министрам, и буржуям всяким, и артистам, и заезжим туристам, а вот руководством компартии упорно пренебрегают! Действительно, не было до сих пор такого, чтобы хоть раз давали микрофон японскому коммунистическому функционеру: а вдруг брякнет не то! Конечно, на то и предусмотрена предварительная запись на магнитофон, предполагающая элементарную «работу с ножницами и клеем» (дословный перевод с японского ??????), но не всегда такое возможно. На переговорах японцы наверняка что-то наплели насчёт того, что «для повышения авторитета компартии Японии, а также и в качестве показателя действительного улучшения межпартийных отношений будет чрезвычайно полезно, если председатель президиума Миямото скажет пару слов в советской передаче новостей на японском языке». Причём мысль эту донесли до принимающей советской стороны, и в этом самое интересное, через того же Левина, лично отвечающего за радиовещание на Японию! Возразить им было трудно, и Левину теперь приходится выкручиваться, то есть организовывать интервью, которое, может быть, поручил ему чуть ли не сам бровастый и беззубый генсек, если тот вообще ещё способен вникнуть в ситуацию без подсказки. По сути, Юрин начальник взял на себя ответственность перед высшим руководителем партии и страны, причём в присутствии и наших весьма неприятных, но облечённых властью прихлебателей из международного отдела ЦК, а также зловредных японских коммунистов, а затем переложил значительную долю ответственности на Юру как на непосредственного исполнителя. Так что же ждёт Юру завтра? Лавры победителя или синяки побеждённого?

Где записать интервью? И это, если пошевелить мозгами, понятно. Никоим образом не в гостевом доме ЦК, где расположился на время визита Миямото. В тепле и уюте наговорит с три короба, а ведь вполне вероятно, что принимающей стороне пришлось взять обязательство передать в прямой эфир всё сказанного вредным Миямото, то есть может оказаться так, что кромсать плёнку ножницами не представится возможным. Но даже если такой договорённости нет, нельзя забывать, что японцы обязательно продублируют запись своей совершенной техникой. Нет, японцы, конечно, хитры, но хитрость их лежит на поверхности, ведь и мы не лаптем щи хлебаем! А вот мы сводим его в Мавзолей! И потом предложим высказаться! Ничего что бывал много раз, поклониться ещё разок «великому вождю и основоположнику» всегда полезно. Погода зимняя, как-никак скоро Новый год, но вроде бы не слишком холодно, не околеет. Не зря ведь его тёплой одежонкой обеспечили, пусть отрабатывает! С другой стороны, даже на небольшом морозе вредный гость из Японии не очень-то разболтается! После посещения Мавзолея он наверняка промямлит что-нибудь о «необходимости сплочения и единства мирового коммунистического движения», а как же иначе! Только бы всё вышло как задумано. С этой мыслью Юра успокоился. А тут ещё жена толкнула его и сонным голосом сказала:

– Не мешай спать!

После её слов он спокойно заснул.

Примерно за полчаса до назначенного срока Юра притащился к Мавзолею. Милиция не раз проверила его паспорт и служебное удостоверение, но Юру заблаговременно внесли в соответствующий список, и никаких вопросов не возникло. Допотопный катушечный магнитофон в потёртом кожаном футляре с широким ремнём уже раз пять проверен. Тяжёлый с непривычки, но придётся потерпеть, лишь бы не барахлил.

Красная площадь вдруг оказалась буквально полностью очищенной от посторонних, и Юра это с удивлением отметил. Из припарковавшихся радом с площадью чёрных членовозов «ЗИЛ» не спеша и с заметным кряхтением выскочили мелковатые японцы и среди них – Миямото, который резко выделялся тем, что остальные японцы обращались к нему крайне почтительно, буквально как к императору. Один из японцев сразу достал шикарный фотоаппарат и стал щёлкать кадр за кадром. Тогда фотоаппараты были ещё плёночными. Вышли и наши, все знакомые Юре цековские рожи: Иван Иванович Коваленко, Алексей Иванович Сенаторов, Юрий Дмитриевич Кузнецов и прочая шушера помельче. Левин резво подскочил к Юре и зачастил:

– Уже здесь? Похвально! Магнитофон сегодня проверяли? Вопрос выучили? Ничего не перепутайте, дело ответственное!

Он так же стремительно переместился к цековским сотрудникам и от них к Миямото. Тут Юра смог хорошо разглядеть, как выглядит вождь японских коммуняк. Невысокий, немолодой, побитый жизнью, лицо нездорового цвета, на лице пигментные пятна, выдающие возраст и неухоженность, одет в поношенную дублёнку и далеко не новую пыжиковую шапку. Сразу было видно, что шапка и дублёнка годами хранились в шкафу и доставались на случай поездки в СССР, да и приобретены они были, скорее всего, в закрытой секции ГУМа. В то время любой московский завмаг или средний советский чиновник центрального ведомства одевался лучше. Миямото изобразил улыбочку и подошёл поближе. Рядом с ним постоянно крутился и щёлкал фотоаппаратом тот же японец. Наверняка из «Акахаты», небось, со включённым магнитофоном в кармане пальто.

Вся группа зашла в Мавзолей. Перед входом сняли шапки. В Мавзолее неулыбчивая охрана изображала полную отстранённость. Юра не любил кладбища, крематории и вообще всё относящееся к миру после смерти. Он недавно участвовал в похоронах 99-летнего деда, маминого отца и невольно окунулся на один день в торжественно печальную обстановку кладбища, ещё раз убедившись, как ему не по душе и похороны, и напускная скорбь, и постные лица родственников. По своей натуре Юра не относился ни к любящим сыновьям и внукам, ни вообще к тем, кто готов проводить бессонные ночи у постели больного родственника. Он нередко вспоминал и даже осмеливался цитировать, иногда весьма нетактично, очень понравившиеся ему строки из «Евгения Онегина»:

– …Боже мой, какая мука,

С больным сидеть и день, и ночь, не отходя ни шагу прочь.

Какое жуткое коварство полуживого забавлять,

Ему подушки поправлять, печально подносить лекарство,

Вздыхать и думать про себя: «Когда же чёрт возьмёт тебя?!»

Хорошо хоть, что родители избавили его и себя от участия в поминках после погребения деда, в которых не видели смысла, будучи к тому же убеждёнными трезвенниками. Тогда же родители ему сказали, что хотели бы не кормить червей под землёй, а подвергнуться кремации. Так, мол, чище и разумнее с точки зрения экологии.

Деда и бабку похоронили в Истре, вспомнил Юра, где с землёй было полегче. А тут – усыпальница в самом историческом и священном для каждого русского сердце Москвы! На кой она? Глядя на отполированные стены Мавзолея, Юра подумал, что пристойнее было бы возвести это нелепое сооружение где-нибудь на Новодевичьем или ином кладбище, где оно было бы вполне к месту. Но в советское время задавать вопрос о целесообразности Мавзолея было кощунством, можно было схлопотать по полной программе.

Юра вспомнил, что никогда не бывал в Мавзолее по своей инициативе, сначала с родителями, потом в группе пионеров или с иностранными делегациями. Смотреть на выпотрошенную мумию – какая радость? Противно же в конце концов! Но наш народ смотрел, смотрит и будет смотреть, смотрят и иностранцы, пока наше руководство не примет волевое решение ликвидировать Мавзолей. Кстати, из всех лидеров Запада Мавзолей посетил во время визита в СССР только президент Франции Валери Жискар д’Эстен. Видать, большой оригинал, недаром они с женой исключительно на «вы». Посещение Мавзолея никоим образом не навевало печаль типа «все там будем», не давало оно Юре, в отличие от ярых идейных поклонников марксизма-ленинизма, никакой идеологической подпитки, ибо что можно почувствовать при виде прозрачного гроба и подгримированной мумии личности, чьи заслуги весьма сомнительны? Только желание поскорее выйти на свежий воздух! Но раз Мавзолей стоит уже много десятилетий, это означает, что Мавзолей и культ поклонения давно усопшему вождю кому-то позарез нужны как некие идеологические цепи для сковывания тех, кто мыслит слишком вольно. Разрыв этих цепей неизбежен, но когда это случится? Долго ли ещё России и миру осталось ждать?

Прошли по строго заданному маршруту и вышли на чистый морозный воздух. Юра исподтишка рассматривал других и с радостью отметил, что для всех прочих, не только для него посещение Мавзолея стало своего рода ритуалом, абсолютно не затрагивающим ни эмоции, ни нервную систему.

И тут все как по команде остановились. Цековские уставились на Юру, а тот, уподобившись роботу после нажатия кнопки запуска программы, включил уже расчехлённый магнитофон и, обратившись к Миямото, выпалил продиктованную по телефону заготовку, попросив «сказать для наших японских радиослушателей несколько слов по поводу посещения Мавзолея и Москвы». При этом он приблизил микрофон буквально ко рту японца. Бобины магнитофона уже вращались с заметно слышимым скрипом. Тут забили куранты на Спасской башне: ровно полдень. «Отлично совпало, лучше не придумаешь», – подумал Юра и стал слушать, что скажет плюгавенький японский коммуняка.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=66333584) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.