Книга - День Правды

День Правды
Ирина Ребони


2009 год. Пожилая вдова богатого бизнесмена, испытывая непонятные колебания самочувствия, подозревает, что ее потихоньку травят. Но так ли это? Обращаться в милицию она не собирается, ведь тогда всем ее близким достанется, хотя наверняка виноват кто-то один. Да и огласки не хочет. Хотя дачный сезон еще не начался, она решает перебраться в загородный дом. По рекомендации давней знакомой она нанимает помощницу. Некоторое время они живут спокойно. С началом дачного сезона загородное поместье регулярно заполняется родственниками и друзьями хозяйки. С их появлением возобновляются и ее непонятные недомогания. Жизнь в поместье спокойной не назовешь. То и дело происходят какие-то события, подчас трагические. Антонина Петровна и Катя пытаются разобраться в том, что происходит. И, наконец, наступает такой день, когда все тайны, одна за другой, раскрываются. Они назвали этот день Днем Правды.





Ирина Ребони

День Правды





***

Двухэтажное нарядное здание, гордо стоящее на высоком берегу реки, было видно издалека. Яркое апрельское солнце подсвечивало его бледно-салатовые фасады с отделкой из белой лепнины, а заодно расправлялось с остатками зимы – снежными заплатами и ледяными кромками, будто прилипшими к берегам. Проезжавшие мимо не оставляли его без внимания и, если один восторженно восклицал: «Какой нарядный дом, просто дворец!», то другой непременно добавлял: «А как красиво стоит!»

Здание одной стороной смотрело на реку, а другой в парк, где старинные деревья в два обхвата соседствовали с молодыми посадками, парку была уготована долгая жизнь. На его территории разместились несколько хозяйственных построек, коттедж, небольшая сторожка и причудливая беседка, выдержанные в той же цветовой гамме, что и главное здание.

Всё это великолепие напоминало дворянскую усадьбу, хотя таковым не являлось. Оно появилось на свет в начале девяностых годов двадцатого века и принадлежало российской миллионерше Антонине Петровне Воротниковой. Понятие «российская миллионерша» достаточно новое в современной истории, но отнюдь не уникальное, а биография Антонины Петровны типична для нынешних богачей. Дочь контр-адмирала, она вышла замуж за комсомольского лидера, который со временем превратился в партийного функционера, а затем и в бизнесмена. Чем бы ни занимался Вадим Воротников, всё ему удавалось, в результате чего в годы перестройки и разрухи он сколотил приличное состояние. Тогда и появилась амбициозная идея – построить загородный дом в духе дворянской усадьбы, которую в честь жены он назвал Антониновкой. Теперь эта усадьба, как и всё состояние Воротникова, принадлежало его вдове.

Двое мужчин в темных куртках и вязаных шапочках сгребали с парковых дорожек не до конца оттаявшие листья.

– Ишь, барыня пожаловала! – недовольно пробурчал один. – Она, видишь ли, лучше знает, когда следует листья сгребать!

Напарник его поддержал:

– Земле еще надо подсохнуть. Можно подумать, что у нас другой работы нет.

Они продолжали ворчать, в то время как виновница их недовольства расположилась на открытой террасе второго этажа и наблюдала за неторопливым течением реки. На противоположном берегу находилась деревня Антоновка. Сейчас, в межсезонье, она казалась невзрачной и унылой – снег почти полностью растаял, а зелени еще не было, и бедность и неприглядность деревенской жизни явилась миру в ничем не прикрытой наготе. Только яркие голубые купола местной церквушки радовали глаз, а глаз Антонины Петровны радовали особо – ведь именно она дала деньги на ремонт храма. Авось это ей зачтется.



Глава первая

Антонина Петровна



Обитое коричневой кожей удобное кресло и полированный овальный столик вынесли на террасу только сегодня. Потом, когда наступит настоящая весна, всё здесь будет по-другому – появится плетеная мебель и вазоны с цветами. Обычно я перебираюсь в Антониновку в мае, но в этом году изменила своей привычке. Мне было необходимо побыть одной, всё хорошенько обдумать и кое-что проверить. Никогда не думала, что в моей жизни могут возникнуть такие проблемы.

Раздавшийся громкий голос заставил меня вздрогнуть:

– Антонина Петровна, может, вам чаю принести или еще чего?!

Это появилась Надя. За последний год она сильно располнела, переваливается, как утка, впрочем, пока это ей не помешает справляться с работой. Вообще, считаю, что женщина не должна так распускаться. Конечно, пятьдесят лет – определенный рубеж, но если не держать себя в ежовых рукавицах, будет еще хуже.

– Почему ты врываешься без стука? – раздраженно сказала я. – Ты меня заикой сделаешь!

Терпеть не могу бесцеремонности и фамильярности, а она еще обижаться вздумала, насупилась и извинения пробурчала сквозь зубы. Я попросила в следующий раз быть поделикатнее и велела принести сигареты.

– Но ведь вам врач…, – начала она.

– Ты еще учить меня будешь, неси, что тебе велено.

Экономка скрылась за дверью, а мне никак не удавалось избавиться от раздражения. И всяк учить норовит, с ожесточением думала я, будто я сама не знаю, что мне можно, а чего нельзя. Прежде всего, это и без всяких врачей известно, мне нельзя волноваться. Но как тут не волноваться, если кто-то решил меня со света сжить? Я нервно поежилась и потерла виски, пытаясь сосредоточиться. В это время раздался робкий стук в дверь, и я удовлетворенно усмехнулась:

– Входи, Надя.

Быстрыми ловкими движениями разместив на столе хрустальную пепельницу, сигареты и золотую зажигалку с рубиновым глазком, подарок моего зятя, Надя молча застыла возле стола. Я отпустила ее и с наслаждением закурила, с удовлетворением отметив, что это моя первая сигарета за день. Предаваясь пагубному для здоровья занятию, я вспомнила о том, что привело меня в усадьбу раньше обычного срока, и слезы помимо воли выступили на глазах. Я вдруг увидела себя со стороны – старая больная женщина, ужасно богатая и не менее ужасно одинокая. Сейчас, когда мне так плохо, не к кому склонить голову на плечо, а куче людей, что толпятся вокруг, разве можно доверять?

Хотя мне грех жаловаться на судьбу. Из семидесяти двух лет шестьдесят пять я была счастлива. Конечно, в жизни случались потери, неприятности, недоразумения и сложности, а был период, когда мы с Вадиком чуть не разошлись, но в целом – ничего такого, с чем нельзя было бы смириться или исправить. Эта долгая счастливая полоса оборвалась семь лет назад. Сначала тяжело заболел муж, потом погибла Маргошка. Ее смерть окончательно подорвала здоровье Вадима, и он вскоре последовал за единственной дочерью. И так получилось, что самым близким и родным человеком стал для меня зять Виктор. Мы вместе переживали потери и вместе учились жить заново. Загасив сигарету, я вытерла слезы и погрузилась в воспоминания.

Болезнь Вадима нельзя было ни предотвратить, ни остановить. Но Маргошка! Она не только сама погибла, но вместе с ней погиб и не рожденный ребенок. Какая ужасная и нелепая смерть! Впрочем, разве смерть бывает иной? В тот день Маргошка позвонила мне и взволнованно сказала, что у нее есть новости. Тогда мы с Вадиком жили в Антониновке, он восстанавливал силы после очередного курса химиотерапии, а Маргошка мчалась к нам со своими новостями на новенькой машине. Дорога была скользкой, и она не справилась с управлением. Ну почему она не дождалась, пока Виктор вернется с работы и привезет ее? Сколько раз я задавала себе этот вопрос! Впрочем, она с восемнадцати лет водила машину и считала себя хорошим водителем. Если бы в тот день не было дождя, то всё сложилось бы по-другому. После ее гибели я два дня ломала голову над тем, какие новости она собиралась нам сообщить, и только из медицинского заключения узнала, что должна была стать бабушкой. Виктор об этом не сказал, боясь усилить и без того тяжелую потерю.

Я будто воочую увидела перед собой очаровательную и легкомысленную Маргошку. Мы с Вадиком души в ней не чаяли, хотя она доставляла нам не только радость, но и беспокойство. Чего стоило ее отношение к учебе! По крайней мере, семь лет она числилась в университете, но так его и не окончила. Всё время водилась с какими-то подозрительными типами, от одного вида которых меня бросало в дрожь. Но в один прекрасный день всё изменилось. Я тогда подхватила грипп, и Вадим отправился на корпоративный праздник в сопровождении дочери. Там она и познакомилась с Виктором, в то время занимающим должность начальника отдела в фирме мужа. Эта встреча полностью изменила Маргошку, старые увлечения были забыты, она даже в очередной раз восстановилась в университете, правда, так его все-таки и не окончила. Зато стала вить свое гнездышко. Нам удалось купить квартиру, располагавшуюся прямо над нашей, что позволило сделать шикарные двухэтажные апартаменты, второй этаж которых был отдан в распоряжение молодых. Мы и сейчас там живем, только на летний сезон переезжаем в усадьбу. Виктор на пять лет старше Маргошки, но думаю, что не только поэтому ему удалось обуздать легкомысленную жену, в нем чувствовалась сила и характер, да и любила она его. Вот только с детьми не получалось, хотя, судя по результатам обследований, оба были здоровы, ну почти здоровы, у Маргошки имелись кое-какие проблемы. Она усердно лечилась, даже ездила за границу. И вот, наконец, всё получилось! И тут – скользкая дорога, не справилась с управлением…

После смерти дочери Вадим окончательно слег и вызвал на дом нотариуса, нужно было внести изменения в завещание. Мы ничего не обсуждали, мне было не до того, но я знала, что муж меня не обидит. Так и получилось. Достаточно солидную сумму он завещал своей младшей сестре Вере и ее детям, а всё остальное – свой бизнес, многочисленные акции и недвижимость – мне. Самое непонятное, что он не включил в завещание Виктора. Я была просто обескуражена. Ведь, по сути, последний год жизни Вадима именно Виктор управлял всем бизнесом, и Вадим признавал, что тот хорошо со всем справляется. Более того, согласно завещанию, я должна была в обязательном порядке пользоваться услугами экономического консультанта Суркова Николая Алексеевича, и все ответственные решения принимать только с его одобрения. Суркова я знала давно, и, на мой взгляд, с годами он не менялся – толстый вальяжный холостяк, страдающий диабетом.

Наверняка завещание тестя задело Виктора, но он этого никак не показал, продолжая добросовестно работать за зарплату, пусть и высокую, но как обычный наемный работник. Я не знала, как загладить вину перед зятем, но, следуя воле мужа, регулярно выслушивала отчеты и советы Суркова, хотя в тонкостях не разбиралась, да и не хотела в них разбираться.

Маргошку и Вадима похоронили на деревенском кладбище в Антоновке, таково было желание Вадима, и мы с Виктором, особенно летом, частенько туда наведываемся. Однажды, опрокинув пару стопок водки на дорогих могилах, я призналась Виктору, что он мой основной наследник. Он не стал отнекиваться или пылко благодарить, а просто серьезно посмотрел мне в глаза и сказал: «Спасибо». Мне его сдержанная реакция понравилась, впрочем, он такой и есть – сдержанный и мужественный.

Я вытянула из пачки вторую сигарету и посмотрела на свои руки – идеальный маникюр, но кожа сухая и дряблая, а уж сколько денег я потратила на уход за ними – кремы, маски, массаж, а всё без толку. Природу не обманешь. Я всегда следила за собой, регулярно пользовалась услугами косметологов, но от старости не лечат. Впрочем, к радикальным мерам ни разу не прибегала и с некоторой брезгливостью смотрю на своих сверстниц, жертв пластической хирургии. Они напоминают мне оживших мертвецов.

Незаметно мысли вернулись к зятю. Я поймала себя на том, что горжусь Виктором, будто он мой сын. У нас с ним сразу сложились хорошие и доброжелательные отношения, но после двух тяжелых потерь мы так сблизились, будто и впрямь кровная родня. Я переживала из-за того, что у него нет нормальной семьи, и в пятую годовщину смерти Маргошки сама завела разговор на щекотливую тему. Может, он не хочет делать мне больно или боится потерять наследство? Я прямым текстом сказала, что хочу внуков, а ему скоро сорок и тянуть с этим не стоит. Он обнял меня и поцеловал в щеку. Вскоре в нашем доме появилась Тамара.

Она работала в нашей фирме начальником отдела рекламы и наверняка у них с Виктором были давние отношения, просто они их не афишировали. Впервые увидев ее, я вздрогнула, она напомнила мне Маргошку – красивая стройная брюнетка со светлыми глазами. На лицо они не были похожи, но в ее манерах и жестах имелось что-то неуловимое, отчего замирало мое сердце. Я поделилась с Виктором своими ощущениями, но он со мной не согласился, заявив, что двух более не похожих людей, как внешне, так и внутренне, не встречал, просто я в любой женщине Маргошкиного возраста нахожу черты дочери. Я осталась при своем мнении, решив, что он хотя бы таким способом остается верен памяти первой жены, и решила, что постараюсь полюбить Тамару. Однако этого не случилось. Невестка оказалась колючей и замкнутой, а в последнее время и вовсе волком смотрит. Признаться, я привыкла к другому, со мной все хотя бы учтивы, а эта меня практически игнорирует.

Горничная Тася, мой верный агент, передала ее разговор с Виктором, который случайно или не случайно подслушала. Тамара предлагала купить квартиру и поселиться отдельно, на что Виктор ответил очень лаконично: «Нет!» Наверняка невестка не чувствует себя в доме полноправной хозяйкой, ведь квартира принадлежит мне, к тому же, в гостиной висит огромный портрет Маргошки. Виктор не делал попыток куда-то его убрать, а я выжидала, решив, что если у нас с Тамарой сложатся хорошие отношения, перевешу портрет дочери в свою комнату. Но отношения так и не сложились, так что пусть потерпит. Я до сих пор не знаю, как Виктор относится к своей жене. За два года мне ни разу не удалось перехватить влюбленный взгляд или ласковую улыбку, адресованную ей. Впрочем, Виктор очень сдержанный, даже слишком. Но главное мое разочарование в другом – они уже два года женаты, а о детях ни слуху, ни духу. Виктору сорок два, Тамаре тридцать семь – куда тянуть?

Я и не заметила, как у меня в руках оказалась уже третья сигарета. Сделав глубокую затяжку, я задумалась – кто же хочет моей смерти? Во всяком случае, не Виктор. В его, если не любви, то хорошем отношении, я уверена. И с какой стати ему хотеть моей смерти? Он и так распоряжается всем моим имуществом, теперь уже без всякого контроля со стороны Суркова. В январе Николай Алексеевич впал в диабетическую кому, что с ним и прежде случалось, но на этот раз так из нее и не вышел. А ведь ему еще не было шестидесяти, и Вадим наверняка рассчитывал, что его ставленник проведет меня за руку до конца моей жизни. Но я и Суркова пережила. Теперь практически не вникаю в суть бумаг, которые подписываю. Зачем? Виктор лучше меня во всем разбирается, а ему незачем меня разорять, так как он мой основной наследник. И всё же на душе было неспокойно. Ведь все-таки кто-то меня травит!

Ухудшение здоровья началось примерно три месяца назад. Главное, и не объяснить, что со мной стало происходить, просто я чувствовала, как слабею день ото дня, жизнь будто вытекала из тела. Я обратилась к врачу. Мне сделали всевозможные анализы, провели множество неприятных обследований, но ничего угрожающего жизни не нашли. Конечно, у меня куча всяких болячек, я горстями глотаю таблетки, но врач заверил, что я хорошо компенсирована и проживу еще долго. Я вдруг подумала, что совсем не уверена в том, что хочу жить долго. С каждым днем круг моих интересов и возможностей сужается. Последние годы я много путешествовала, но теперь переезды, перелеты и долгие экскурсии стали в тягость. Я много всего повидала – городов, музеев, дворцов, соборов – и это, похоже, мне наскучило. А наряды, косметологи и драгоценности не могут всерьез интересовать пожилую женщину, во всяком случае, мне это уже давно не приносит радости. Я надеялась, что внуки внесут в мою жизнь свежую струю, но, похоже, и с этим ничего не получается. Хотелось бы знать, в чем тут дело.

Мысли то и дело сбивались в сторону, будто всё мое существо противилось тому неоспоримому факту, что кто-то решил сжить меня со света. Этому нужно воспрепятствовать! Я решительно встала, подошла к перилам, обрамлявшим террасу, и, облокотившись о них, посмотрела на расположенную напротив Антоновку. Скорей бы лето! Тогда убогие фасады спрячутся за пышной зеленью, а сюда будут доноситься ароматы черемухи и сирени. Но хватит отвлекаться! Нужно проанализировать события последних месяцев.

Поначалу ухудшение здоровья я объясняла скрытой болезнью, но когда это не подтвердилось, то решила что просто окончательно и бесповоротно наступила старость. Наверное, я бы до сих пор так думала, если бы два месяца назад на моем пороге не появилась Лида – Лидия Николаевна Новикова. Я познакомилась с ней несколько лет назад в Москве на заседании правления только что образованного благотворительного фонда, Сурков и Виктор посоветовали мне принять участие в этой затее. Лида на семь лет моложе меня, но мы как-то быстро подружились и перешли на «ты». История Лидиной жизни не похожа на мою, ей пришлось хлебнуть лиха. Она рано разошлась с мужем, оставшись без всякой поддержки с маленьким сыном на руках, которому и посвятила всю свою жизнь. Она дала ему хорошее образование, а смекалкой и предприимчивостью он, видимо, был щедро одарен от природы, так что быстро пошел в гору. Сейчас он богат, часто меняет жен, у него уже целый выводок детей, но на первом месте у него мать. Она купается в роскоши, тратит кучу денег на наряды и драгоценности, хотя не умеет носить ни того, ни другого. Впрочем, ведет себя так уверенно и независимо, что это не очень бросается в глаза.

Мы встречались от случаю к случаю, но часто перезванивались и однажды в телефонном разговоре я пожаловалась на плохое самочувствие и апатию. Вскоре после этого появилась Лида. С присущим ей напором она заставила меня собрать чемоданы, и в этот же день мы уехали в Москву, без охраны и сиделки, которую мне наняли, когда началось ухудшение здоровья. В общем, мы сбежали, как две девчонки. Я позвонила Виктору из поезда, и ему не удалось уговорить меня вернуться домой. Уже на следующее утро, проснувшись в квартире подруги, я ощутила прилив сил, а к концу недели мы посетили несколько выставок и магазинов. У тебя просто хандра, поставила диагноз Лида, и я с ней согласилась.

Через неделю в самом радужном настроении я вернулась домой, но уже на второй день почувствовала привычную слабость и апатию. Но даже тогда я не заподозрила никакого злого умысла, хотя силы таяли на глазах. В это время из Киева пришло печальное известие – умерла моя сокурсница, с которой мы когда-то очень дружили, а в последние годы лишь поддерживали необременительные телефонные отношения. Мне стало безумно жаль, что мы так мало общались, и захотелось как-то загладить вину перед старой подругой и помочь ее детям, которые, как мне было известно, очень нуждались. Повинуясь внезапному порыву, я вызвала такси и отправилась в аэропорт. О своем отъезде я сообщила Виктору уже из Киева. Несколько дней, проведенных там, были очень тяжелыми, но, к своему удивлению, я обнаружила, что чувствую себя совсем неплохо. Вот тогда я задумалась о том, что же со мной все-таки происходит, и впервые появились неясные подозрения.

Мне было необходимо с кем-то поделиться и посоветоваться. Но с кем? Не хотелось додумывать свою мысль до конца, но в данном случае Виктор на роль советчика не годился. Лида со старшей внучкой уехала в длительное путешествие, да и не хотелось ее впутывать в свои семейные дела. Оставалась только Рая. Наши отношения были очень давними и неровными, но все равно ближе подруги у меня не было. Когда-то наши мужья вместе начинали бизнес. Однако у Вадима все сложилось удачно, а Раин муж Виталий «прогорел», в чем Рая обвиняла Вадима. Я никогда не вникала в дела мужа, не разбиралась в них, но все равно приняла его сторону, хотя какие-то сомнения у меня были. Виталий не справился с неудачей, стал пить и вскоре умер. Мы с Раей много лет не общались, но на похоронах Маргошки она появилась, и я бросилась ей на грудь, а смерть Вадима окончательно нас примирила.

У Раи было две дочери, и хотя она жила отдельно от них, всячески им помогала, внуков же просто обожала, и они платили ей тем же. Я нечасто кому-то завидую, но Рае завидовала черной завистью. Я тоже хочу внуков! Ее семья жила небогато, и я не раз предлагала оказать им материальную помощь, но Рая была слишком горда, чтобы принять ее. Может, это и к лучшему. Наши отношения были равноправными, и она не стеснялась говорить мне в лицо все, что думает. А сейчас мне как раз был нужен объективный взгляд на ситуацию. Однако я тоже гордая, и мне было непросто обратиться к ней за помощью. Я не привыкла выглядеть жалкой и запуганной, но больше не могла носить в себе ужасные подозрения и позвонила подруге, предложив немедленно встретиться. Рая нянчилась с младшим внуком, у которого была простуда, и выйти из дома не могла, так что пришлось мне отправиться к ней.

Двенадцатиэтажный панельный дом в спальном районе красотой не блистал, но и убогим не выглядел, как и однокомнатная квартира Раи на третьем этаже. Малыш играл в комнате, а мы устроились на кухне. Боже, как же мне было трудно признаться в своих подозрениях, а главное, подобрать правильные слова, чтобы не выглядеть в глазах подруги мнительной и трусливой. Скрепя сердце, я подробно изложила свою версию событий. Рая отнеслась к моим словам с некоторым скептицизмом:

– Да ты, Тоня, слишком много детективов читаешь! У тебя прямо как у Агаты Кристи: богатая старуха и алчные домочадцы, которым не терпится получить наследство. Цианистый калий – быстрая смерть, мышьяк – медленная.

Я ее испуганно перебила:

– Думаешь, меня травят мышьяком?

Рая усмехнулась:

– Не вздумай кому-нибудь об этом сказать, а то решат, что у тебя паранойя и упекут в дурдом.

Тут я по-настоящему испугалась, так как о такой возможности не подумала. Все же мало-помалу мне удалось преодолеть скептицизм подруги и убедить в серьезности своих подозрений, после чего мы рассмотрели ситуацию со всех сторон. Малыш то и дело отвлекал нас своими проблемами, определенно он был плохо воспитан, что меня ужасно раздражало, всё же к кое-каким выводам нам прийти удалось. Понятно, моя смерть на руку моим наследникам, а их не так уж мало. Во-первых, это Виктор, именно он наследует весь бизнес и недвижимость, затем сестра Вадима Вера и ее дети. Конечно, родственники мужа уже получили свою долю, но они давно с ней расправились и опять на мели. Но Вадик очень любил свою младшую сестренку и всегда ей помогал, я по-своему тоже к ней привязана, да у меня других родственников и нет. Их и раньше было немного, а в последние годы род Ароновых просто выкосило.

Вера была привлекательной, но очень легкомысленной особой, каковой и остается до сих пор, хотя ей уже перевалило за шестьдесят. И мужа она себе выбрала соответствующего – витающего в облаках мечтателя, который почему-то возомнил себя бизнесменом. Благодаря помощи Вадика он несколько раз начинал свое дело, но всегда неудачно. Наследство ушло на одно из его начинаний, и он опять остался ни с чем. Примерно то же и с их старшим сыном Арнольдом. Вера выбрала для детей довольно замысловатые имена, ее дочь зовут Лаурой, и она, следуя по стопам матери, вышла замуж за неудачника, у которого много планов и мало деловой хватки. Есть еще младший сын Эдуард. Он получил хорошее образование, правда, несколько лет побездельничал, но потом взялся за ум. Уже полгода работает в нашей фирме, в Тамарином отделе, и Виктор и Тамара отзываются о нем очень хорошо. Эдик – приемный сын, они усыновили его в трехлетнем возрасте, когда погибла Верина подруга Таня. Кто был отцом Эдика никто, кроме Тани, не знал, но она унесла эту тайну в могилу. Надо сказать, у Веры широкая душа, и она, и прочие члены семьи очень любят Эдика, да я и сама считаю его своим племянником.

Кроме родственников я включила в свое завещание людей, которые много лет верой и правдой служили мне – кухарку Анну, горничную Тасю, водителя Ивана и домоправительницу в Антониновке Надю. Впрочем, им были завещаны не те суммы, за которые стоит убивать.

Одного за другим мы обсудили каждого из этого списка, но ни на ком из них не могли остановиться. Тогда мне пришло в голову, что в моей смерти может быть заинтересован не прямой наследник, а тот, кто всё же получит выгоду от моей кончины. И тут конечно, в первую очередь, я подумала о Тамаре. Рая меня поддержала. Во-первых, если я отойду в мир иной, Виктор станет по-настоящему богатым человеком, а она женой этого по-настоящему богатого человека. Во-вторых, Тамара не чувствует себя в доме хозяйкой; в-третьих, не хочет ни с кем делить внимание Виктора и, в-четвертых, мое присутствие не только в доме, но и вообще поблизости от их семьи – это постоянное и яркое напоминание Виктору о его первой жене. Да и портрет Маргошки в гостиной наверняка для нее нож острый. А еще мои постоянные разговоры о внуках! Вдруг Тамара бесплодна? Ведь это у нее уже второй брак, а детей нет. С Виктором-то все в порядке, ведь Маргошка от него забеременела.

– Скорее всего, именно Тамарка хочет тебя извести, – подвела итог Рая. – Виктору это ни к чему. Ты его обожаешь, и ему прекрасно об этом известно. Но все же и других пока исключать не стоит.

Дальше мы стали думать, каким образом какая-то отрава попадает в мой организм. В квартире постоянно толпится куча народу – родственники, друзья и сослуживцы, мы редко ужинаем втроем. Гости, конечно, тоже могут что-то подсыпать в еду или питье, но им это сделать довольно затруднительно, к тому же, судя по всему, отрава поступает регулярно, а гости то и дело меняются, так что у домашних гораздо больше возможностей. Постоянно в квартире живут пять человек: я, Виктор, Тамара, кухарка Анна и горничная Тася. Анна и Тася одинокие и своей жилплощади в Питере не имеют. Сиделка Валя приходящая, работает с восьми утра до восьми вечера шесть дней в неделю, в воскресенье у нее выходной. Больше всего возможностей дать мне отраву у Вали. Именно она по утрам приносит завтрак в мою комнату, она дает мне лекарства и, когда требуется, делает инъекции. Тут я вспомнила, что нанимала ее Тамара, что сделало Валю кандидатом №1 на роль отравительницы. Заказчицей, разумеется, была моя невестка. Мы так увлеклись рассуждениями, что и не заметили, как все наши предположения превратились в уверенность, и решили, что нужно немедленно избавиться от сиделки и посмотреть, не станет ли мне после этого лучше.

Беседа получилась очень длительной и, когда я подъехала к дому, сил совсем не осталось. Отказавшись от ужина, я поплелась в свою комнату. Сиделка тут же подскочила ко мне, предлагая сделать укол, но я решительно отмела ее предложение. Слабость была очень сильной, пот струился по лицу, я попросила Валю обтереть меня салфеткой, а сама прикрыла глаза, размышляя, как отделаться от сиделки, которая пока ни единого промаха не допустила. Влажная салфетка заскользила по лицу и мне стало полегче. Приоткрыв глаза, сквозь полуопущенные ресницы я увидела на обычно приветливом лице сиделки брезгливое выражение и вспыхнула:

– Если вам так не нравится ухаживать за старухой, нужно было выбрать другую профессию! – резко сказала я. – Вы уволены!

Валя хотела оправдаться, но поняла, что бесполезно, ее поймали с поличным, так что молча выскочила из комнаты. С одной стороны, я была довольна, что так быстро удалось разобраться с сиделкой, но с другой… было очень неприятно, что я в ком-то вызываю брезгливость. Да, с помощью денег многое можно купить, но только не любовь и преданность, а именно эти чувства и качества я ценю больше всего. С трудом выйдя к ужину, я сообщила об увольнении сиделки и даже пояснила, почему так поступила, то был редкий день, когда к ужину не ждали гостей. Виктор одобрил мое решение и тут же попросил Тамару нанять новую сиделку. Не могла же я сказать, что не хочу, чтобы этим занималась Тамара! Пусть любой другой, но не она! Я как-то вяло воспротивилась, но он настоял на своем. Выпив дежурную рюмочку Гранд Марнье, я удалилась к себе.

Утром не стала ничего дома есть, даже воды не попила, а отправилась на улицу – зашла в первое попавшееся кафе и позавтракала. Ноги подгибались от слабости, по лицу струился пот, но я добрела до магазина и купила себе чипсов, шоколадку и бутылку минеральной воды. Отказавшись от обеда, втихаря все это прикончила, после чего у меня разболелся желудок и стало покалывать в боку. На ужине я появилась бледная и осунувшаяся, и Виктор с Тамарой, несмотря на присутствие гостей, полностью переключились на меня, советуя немедленно обратиться к врачу. Еда в горло не лезла, так что я обошлась одной рюмочкой любимого напитка и отправилась к себе. Два дня я питалась кое-как, выходила только к ужину, но лучше не становилось. Я не знала, что делать. У Раи внук никак не мог поправиться, и она не могла ко мне приехать, а у меня совсем не осталось сил, так что мы общались по телефону. Подруга, полностью проникнувшись идеей, что меня хотят отравить, предположила, что все дело в лекарствах.

На следующее утро, собрав в кулак волю и последние силы, я сходила в аптеку и полностью обновила запас лекарств, а после обеда пришел врач, которого Виктор самолично вызвал. Оказалось, что у меня очень низкое давление и слабый пульс. Врач сделал укол и прописал постельный режим и усиленное питание. Виктор выглядел озабоченным, даже Тамара вдруг стала проявлять участие, и я на миг устыдилась своих подозрений, но затем вспомнила о непонятных колебаниях самочувствия и отбросила сомнения. Три дня я провела в своей комнате, даже к ужину не выходила, и мне стало лучше. Неужели и впрямь какое-то лекарство подменили?

Вскоре появилась новая сиделка. Ей было в районе пятидесяти, пухленькая, уютная, на ее лице было написано обожание, а во время прогулок она сыпала комплиментами и смотрела мне в рот. Видимо Тамара ее соответствующим образом проинструктировала. Эта слащавая женщина ужасно меня раздражала, но я терпела ее до тех пор, пока мне опять не стало хуже. Я понимала, что вряд ли существуют агентства, снабжающие клиентов сиделками-убийцами, но с сиделками явно что-то не так, так что, придравшись к какой-то ерунде, я ее уволила. И опять все повторилось, как в дурном сне – врач, уколы, постельный режим, улучшение, новая сиделка. Эта выглядела суровой, неприступной и очень педантичной, но через несколько дней после ее появления во время прогулки я внезапно почувствовала слабость и чуть не упала. Когда она поддерживала меня, не давая упасть, я заметила у нее под ногтем черный ободок.

– Вы уволены, – едва слышно прошептала я.

Вечером Виктор сидел возле моей кровати и, внимательно глядя на меня, говорил:

– Антонина Петровна, что происходит? Вы же никогда не были вздорной женщиной! Почему вам все не нравятся?

– Про первую ты знаешь, – пояснила я, – вторая была такой слащавой, что меня от нее просто тошнило, а третья – неряха!

Я попросила новых сиделок не нанимать, постараюсь сама со всем справиться, а если не получится, то обращусь к нему.

– Но вам пока не следует одной выходить на улицу, – категорично заявил Виктор. – Сидите дома, а завтра вечером мы вместе прогуляемся.

Я благодарно взглянула на него, едва сдерживая слезы, а он улыбнулся и, поцеловав меня в щеку, пожелал спокойной ночи.

– И все же, вам нужна помощница или компаньонка, – сказал он уже в дверях.

– Правильно, помощница и компаньонка! – радостно подумала я. – И ни в коем случае не сиделка!

Тут я вспомнила о недавнем разговоре со своей старой знакомой Аллой Курковой. Когда-то мы вместе работали в издательстве. Я окончила филологический факультет и много лет занималась редактированием художественной прозы. Алла намного моложе меня и до сих пор в боевом строю, хотя ей уже около шестидесяти. В начале девяностых Вадим купил разорившееся издательство, в котором я работала, и даже предложил мне возглавить его. Но я никогда не имела склонности к администрированию, а вот работа редактора мне нравилась, особенно с тех пор, как смогла сама выбирать, что именно и в какие сроки делать. Несмотря на то, что муж всегда хорошо меня обеспечивал, я до пятидесяти пяти лет честно работала простым редактором. Поскольку сейчас это издательство на девяносто процентов принадлежит мне, я там иногда появляюсь, и каждый раз общаюсь с Аллой. В последние месяцы мне было не до того, и Алла сама позвонила и поинтересовалась, как дела. Я рассказала о плохом самочувствии и проблемах с сиделками. Пару дней назад она опять позвонила и сказала, что у нее на примете есть очень хорошая кандидатура, которая годится не только на роль сиделки, но и компаньонки. Тогда я этим не заинтересовалась, но сегодня, услышав из уст Виктора слово «компаньонка», вспомнила недавний разговор и тут же позвонила Алле. Теперь я слушала ее очень внимательно.

Недавно в коридоре издательства ее остановила незнакомая девушка, вежливо поинтересовавшись, в какой кабинет обратиться, она принесла свои рассказы. Алла хотела назвать номер кабинета, но, еще раз взглянув на незнакомку, остановилась. Девушка была очень красива, и ее красота была такой чистой и незамутненной, какую нечасто встретишь. Алле стало интересно, о чем может писать такое неземное создание, будто только что спустившееся с небес на грешную землю. Она пригласила ее к себе в кабинет. Катя, так зовут девушку, вынула из сумки целую стопку рассказов, и Алла немного пригорюнилась, решив, что встретила очередную графоманку, но все же спросила, о чем она пишет.

– О людях, о жизни, – ответила Катя. – Я шесть лет санитаркой в больнице работала, через меня много людей прошло с разными судьбами.

Глядя на ее необыкновенную красоту, трудно было представить, что она не могла найти более привлекательной работы, и опытный редактор попросила начинающего автора рассказать о себе. То, что она не питерская, было видно невооруженным глазом.

Катя родом из поселка Заполье, расположенного на самой окраине Ленинградской области, до районного центра два часа добираться, если конечно повезет с автобусом. Ее мать работала в школе учительницей начальных классов, а отец умер, когда девочка была совсем маленькой. У них в Заполье собственный дом, сад и огород. Мать с дочерью жили очень дружно. Катя с детства много читала, писала стихи, а потом и рассказы, которые помещали в школьной стенгазете, а один даже опубликовали в районной. Катя мечтала поступить в Санкт-Петербургский университет на филологический факультет. Она прилежно училась и готовилась к экзаменам, однако в первый год не поступила, ей не хватило всего одного балла, а поступать в другие ВУЗы она не собиралась. Вернувшись в Заполье, она устроилась в школьную библиотеку на время декрета штатной библиотекарши, продолжая готовиться к экзаменам. Но за неделю до отъезда в Питер у ее матери случился удар. Ее положили в местную больницу, и Катя не отходила от нее ни днем, ни ночью. Заведующая неврологическим отделением предложила ей оформиться санитаркой – все равно она постоянно в больнице и помогает не только матери, а так хоть какую-то зарплату будет получать. Деньги были не лишними, и Катя согласилась. Так она стала санитаркой. Со временем состояние матери заметно улучшилось, и ее выписали из больницы. Катя стала строить планы на следующий год, но с матерью случился повторный удар, который разрушил и эти планы. В их поселке все друг друга знали, а Катину маму очень уважали, ведь она учила много местных детишек, в том числе, и дочь заведующей отделением, поэтому для нее из бывшей кладовки оборудовали отдельную палату с максимально возможными удобствами, а Кате и дальше пришлось работать санитаркой. Больница не являлась интернатом для тяжелых больных, так что по документам Катину маму регулярно выписывали, но на самом деле она больше больницу не покидала. Так продолжалось шесть лет.

Об университете пришлось забыть, в районном центре ВУЗов не было, и Катя поступила на заочное отделение местного педучилища, которое через три года успешно окончила. За ней ухаживал бывший одноклассник Лёня и, когда он вернулся из армии, они стали жить вместе. Он работал водителем в местном леспромхозе. Большой любви между ними не было, во всяком случае, с ее стороны, но все подружки вышли замуж, да и ухажеры донимали, так что Катя выбрала Лёню. Они прожили вместе три года. Два года назад в местной школе оборудовали современный кабинет информатики, и директор школы, близкая мамина подруга, разрешила Кате приходить по вечерам и пользоваться компьютером. Она освоила Интернет и теперь лучше разбирается в том, что происходит вокруг.

Когда полгода назад мама умерла, Катя решила податься в Питер, но опять случилась заминка. Тяжело заболела учительница третьего класса, и директор школы попросила Катю подменить коллегу, и Катя не смогла ей отказать. Два месяца работы в школе отняли у нее много сил и нервов. Старая учительница была очень жесткой, держала учеников в ежовых рукавицах. Детишки быстро смекнули, что Катя не такая и вовсю распоясались, а Катя поняла, что эта работа не для нее. Что же тогда остается – неужели всю жизнь работать санитаркой? Это еще больше укрепило ее желание уехать.

Наконец она приехала в Питер, который с раннего детства манил и дразнил ее. Ей удалось довольно быстро снять квартиру, правда хозяйка запросила плату за четыре месяца вперед. Кое-какие деньги Катя скопила, так что согласилась. Теперь она жалела о своей поспешности, так как с удовольствием сменила бы жилье, но пока на это нет денег. С первого дня она занялась поиском работы, но ей очень не везло. Она решила, что вполне сможет справиться с должностью секретарши, кое-какое образование у нее есть, и навыки работы с компьютером тоже. Только на своем первом рабочем месте она отработала всего один день. Начальник попросил вечером задержаться, чтобы помочь разобраться с бумагами. Катя, конечно, задержалась. Только никакие бумаги они не разбирали. Начальник, старый самодовольный индюк, стал к ней приставать. Она влепила ему пощечину, и на следующий день на работу не вышла. Теперь искала такую фирму, где бы начальником была женщина. Это оказалось нелегко, вакансий вообще было немного. Все же однажды повезло. Ей удалось пройти первый барьер в виде менеджера по подбору персонала, но начальница, едва взглянув на нее, сказала: «Мне нужна секретарша для того, чтобы работала в поте лица, а не для того, чтобы отвлекать сотрудников. Вы нам не подходите».

Дальнейшие Катины мытарства можно описывать долго. В середине учебного года вакансий учителя начальных классов не оказалось, тогда она попробовала себя в торговле. Две недели продавала продукты с уличного лотка, но не только ничего не заработала, но еще и должна осталась – то ли обсчиталась, то ли ее обманули люди, привозившие товар. С горя она чуть опять не пошла в санитарки, но там была такая мизерная зарплата, что ее и на оплату комнаты в коммуналке не хватит. А на что жить? Деньги заканчивались, и она уже подумывала о возвращении в Заполье, когда ей подвернулась временная работа уборщицы в продуктовом магазине.

В течение последних двух лет, освоившись с электронной почтой, Катя регулярно посылала свои рассказы в редакции журналов и издательства, но ни разу не получила ответа. Оказавшись в Питере, решила сама пройтись по адресам. Вдруг повезет? В один из таких походов она и встретилась с Аллой. Та пообещала ознакомиться с творениями молодой писательницы и высказать свое мнение. Девушка просто засветилась от счастья.

Я слушала давнюю знакомую, затаив дыхание. Я еще не видела Катю, но уже испытывала к ней самые теплые чувства. Бедная девочка! Сколько всего ей пришлось пережить! Мне захотелось пригреть эту одинокую душу и дать ей то, чего она была лишена. Тут я вспомнила, что ищу сиделку и компаньонку, и подумала, что одно не исключает другого. Мы сможем дать друг другу то, в чем нуждаемся, а, как известно, именно взаимовыгодные союзы являются наиболее прочными и надежными. Я попросила Аллу устроить мне встречу с Катей и побыстрее. Вскоре Алла перезвонила и сказала, что Катя сможет встретиться со мной послезавтра.

У меня тут же созрел план действий, который после обсуждения с Раей я стала претворять в жизнь.

К ужину я не вышла, еду Тася принесла в мою комнату. Плотно поев, я с наслаждением растянулась на широкой кровати с ортопедическим матрасом. Вскоре в дверь постучала Тамара, и я милостиво разрешила ей войти. Тамара села на стул и тряхнула головой, а у меня тревожно замерло сердце. Именно так делала Маргошка перед тем, как сообщить какую-нибудь не слишком приятную новость. Сейчас эта схожесть жестов мне не нравилась. Лучше бы Виктор выбрал жену, не похожую на мою дочь, тогда, может быть, мне удалось бы ее полюбить. После дежурного обмена любезностями она сказала, что звонила сегодня в агентство, и ей пообещали прислать самую лучшую сиделку, она на днях должна освободиться. Я, сдерживая неприязнь, ответила, что в услугах агентства больше не нуждаюсь, решила сама подыскать подходящую кандидатуру. Тамаре, видимо, тоже пришлось себя сдерживать, чтобы не нагрубить вздорной старухе. Наверняка она меня именно такой и считает.

Вслед за женой пришел Виктор. Он основательно расположился на стуле возле кровати, взял меня за руку и, как заправский врач, быстро нашел пульс.

– Пульс хороший, – резюмировал он. – Почему вы не стали ужинать с нами?

Я невольно хихикнула:

– Тебя не проведешь. Просто хочу побыть одна, к тому же, у вас гости, а я без прически.

Виктор поднес мою руку к губам:

– Вот такой подход мне нравится, а то сами на себя стали не похожи. – Мне так захотелось рассказать ему о своих страхах и подозрениях, но Рая убедила меня этого не делать. Вдруг Виктор все-таки причастен? А если ни он, ни Тамара не виноваты, то и вовсе незачем говорить. На Тамарино мнение мне наплевать, но я не хочу, чтобы Виктор считал меня мнительной глупой старухой. – Завтра я улетаю во Францию на три дня, – продолжал Виктор, – обсуждать договор по проекту «Луара». Вам рассказать о подробностях?

Я отрицательно покачала головой:

– Сам разбирайся. У меня сейчас голова другим занята. Если нужна моя подпись, давай распишусь.

– И чем же занята ваша голова? – поинтересовался он.

– Да так, всякой ерундой, – отмахнулась я.

Виктор не стал допытываться, а спросил, что мне привезти из Парижа. Пока я размышляла, он сам ответил на свой вопрос: «Пора обновить запасы Гранд Марнье, а то здесь это дефицит». Я опять почувствовала прилив материнских чувств к зятю. Как бы мы счастливо жили, если бы Маргошка не попала в аварию!

– Может, вы еще чего-нибудь хотите? – улыбаясь, спросил он.

– Да! – выдохнула я. – Витя, ты ведь мне как сын, – мой голос дрогнул, – а я так хочу внуков!

Это получилось у меня как-то по-старушечьи жалобно, и я кляла себя за начатый разговор. Потом с удивлением мысленно отметила, что все чаще называю себя старухой, хотя совсем недавно такого и в помине не было, потому что я и не чувствовала себя старухой. Но страхи, подозрения и колебания самочувствия быстро сделали свое дело. Затаив дыхание, я смотрела на зятя, ожидая реакции на свое высказывание.

– Я тоже этого хотел бы, – хрипло произнес он и, пробормотав «спокойной ночи», вышел, забыв поцеловать меня на ночь.

Я призадумалась. «Хотел бы!» – Что это значит? Хочет, но не может? Почему? Неужели Тамара бесплодна? Наверное, так. Она ведь до Виктора была уже замужем, а детей так и не завела. Как он мог, не выяснив главного, жениться на ней? В эту ночь я долго не могла уснуть, думая о своем будущем, которого, если не найду отравителя, осталось совсем немного.

С утра я позвонила в усадьбу и предупредила о своем приезде. Надя разохалась и разахалась, сказав, что еще ничего не готово, но я была неумолима:

– Завтра в двенадцать приеду.

Затем позвонила нотариусу и сказала, что хочу внести изменения в завещание, и объяснила, какие именно. Нужно все срочно сделать и привезти к семнадцати часам мне на подпись. Нотариус объяснил, что новое завещание за такой срок не подготовить, но можно подготовить дополнение к старому, если это так срочно, а потом переделать все, как полагается. Я согласилась.

За последние семь лет я не раз думала о завещании. Может быть, основную часть своих средств раздать наследникам при жизни, чтобы не ждали моей кончины? Но эти благородные порывы быстро испарялись. Вадим перед смертью просил меня позаботиться о Вере и ее семействе. Он ведь хорошо знал всю эту компанию и понимал, что они растранжирят любую сумму в один момент, так и случилось. Значит, им следует получать частями, а уж какими именно – мне решать. Передать весь бизнес в собственность Виктора? В нем я была уверена, но все равно что-то меня останавливало. Сейчас Виктор советуется со мной, рассказывает о делах хотя бы в том объеме, который я способна воспринять, мне ни перед кем не нужно отчитываться в своих тратах, прислуга смотрит в рот. Я к этому привыкла, и это меня устраивает, мне вовсе не хочется зависеть даже от Виктора и тем более от его жены. Нет, им придется подождать, а для своей безопасности я сделаю кое-что другое.

На три часа я пригласила врача. Он меня осмотрел, довольно покивал головой и сделал свой волшебный укол, силы мне вскоре пригодятся. По моей просьбе он принес целую упаковку этого лекарства, но посоветовал не злоупотреблять им.

В пять часов появился нотариус. Я специально назначила его приход на это время. Утром слышала разговор невестки с кухаркой. Последняя интересовалась, на сколько персон готовить ужин, а Тамара сказала, что гостей сегодня не ждет, у нее вечером деловая встреча. Она заедет домой в половине шестого переодеться и не откажется перекусить чего-нибудь легкого.

Нотариус подготовил дополнение к завещанию, в котором говорилось о том, что некоторую, весьма солидную, но не чрезмерную сумму я завещаю своей подруге Раисе Ивановне Лепко, а в случае ее смерти эта сумма должна быть поровну поделена между ее дочерьми – Ириной и Анастасией. Мою подпись на документе заверили Аня с Тасей, но текста они не видели. Когда обсудили все детали, я пошла провожать нотариуса до входной двери, где и столкнулась с Тамарой. Все, как было задумано.

– Вы вызывали нотариуса? – удивленно спросила она, когда дверь за ним закрылась.

– Да, решила кое-что изменить в завещании, – неопределенно ответила я и, чтобы избежать дальнейших расспросов, поинтересовалась:

– Виктор звонил?

– Да, он уже в Париже.

Мы еще немного поговорили о домашних делах, и я отправилась к себе. Меня переполняла энергия и жажда деятельности, я ощущала в себе азарт, как перед схваткой с сильным и опасным противником. И я собиралась выйти из этой схватки победительницей. Кто-то сильно поторопился, сбросив меня со счетов! По моему мнению, визит нотариуса должен был заронить в невестке сомнение, что Виктор по-прежнему является моим основным наследником. Как бы плохо она ко мне ни относилась, но ненависть – это одно, а большие деньги – это другое. Она не захочет рисковать, пока точно не узнает, какие именно изменения я внесла в завещание. Значит, пока такая неясность, нужно обхаживать строптивую миллионершу, чтобы та вернулась к прежнему завещанию, более того, ни в коем случае нельзя допустить ее смерти. Я была собой довольна. Пусть теперь думают, что угодно.

Когда Тамара ушла на деловую встречу, я вызвала Тасю, сообщила о завтрашнем отъезде, и мы сразу стали собирать чемоданы. Только утром я сказала невестке о своем отъезде. Она, само собой, удивилась и попыталась меня отговорить, ведь на улице еще холодно, а в Антониновке голо и уныло, но возле подъезда уже ожидало такси. Вообще-то, в моем распоряжении имеется шикарный автомобиль с персональным водителем, но водитель был сейчас в отпуске и уехал с семьей отдыхать. Самая напряженная работа ему предстояла с мая по сентябрь, когда я перебираюсь в загородный дом. В этот период вместе с женой и внуком он живет в небольшом домике в парке, чтобы всегда быть под рукой. Иван уже более десяти лет работает на меня, и мы оба этим сотрудничеством довольны.

Загрузив несколько чемоданов в такси, я в сопровождении Таси отправилась в поместье. Как и ожидалось, природа еще не пробудилась после зимней спячки, все выглядело довольно уныло, а подъездная дорожка к дому была завалена прошлогодними листьями. Какие бездельники эти садовники! Что это – незаинтересованность раба или пресловутая российская лень? Неужели своим местом не дорожат? Ведь тут поблизости работу днем с огнем не найдешь! Я тут же вызвала этих лентяев и дала им хорошую взбучку. По-моему, некоторые люди просто не могут без этого нормально выполнять свои обязанности. Как можно, не убрав главную аллею, заниматься какой-то ерундой в дальней части парка, тем более, зная, что я приеду? Кипя от негодования, я вошла в дом. Тася на том же такси вернулась в город. Ей предстояло собрать еще кое-какие вещи и вечером сделать второй рейс сюда, после чего на день-два задержаться в поместье, чтобы разобраться с множеством чемоданов и убрать мою комнату так, как я люблю.

Сейчас, расхаживая по террасе и покуривая, я с нетерпением ждала обеда, который был назначен на три часа. К этому времени должны приехать Алла с Катей. Кем станет для меня эта девушка – сиделкой, компаньонкой, а может быть, воспитанницей?



Глава вторая

Катя



Я приняла душ, выпила чашку кофе и решила, что этой ночью спать не лягу, все равно нельзя назвать сном мои ночные бдения в последнюю неделю. Следуя этому плану, до полуночи я бессмысленно пялилась в телевизор, но ничего интересного там не показывали, и голова стала клониться на грудь. Сегодня в магазине к концу дня скопилось необычно много грязи, так что пока ее разгребала, вымоталась ужасно, да еще бессонные ночи. Тогда я подкорректировала план, решив все-таки лечь, но свет не выключать, авось пронесет. Я легла, но сон сразу пропал. Возможно, холодный душ и крепкий кофе стали наконец действовать, а может быть, мешало волнение, связанное с предстоящим визитом к миллионерше Воротниковой. Я пыталась объяснить бессонницу простыми и понятными причинами, но уже подкрадывался ставший привычным, но от этого не менее пугающим, страх. Натянув на себя тяжёлое ватное одеяло, я напряжённо вслушивалась в тишину, жалея, что выключила телевизор, но вставать было лень, да и страшновато. В доме уже неделю кроме меня никто не живет, поэтому непонятные ночные явления в квартире заставляли шевелиться волосы на моей голове. Надо побыстрее уснуть, уговаривала я себя, тогда может быть всё обойдется. Но сон не приходил, и ничего не обошлось. Сначала погас свет. Я замерла, опять пытаясь найти простые и понятные объяснения. В люстре три лампочки, они не могли все враз перегореть, значит, это неполадки на линии. Случается, что и днем электричество отключают. Конечно, так и есть. Но тут послышался скрип половиц, потом неясные шорохи в коридоре, затем шум от падающих с антресолей коробок. Я знала, что утром, выйдя в коридор, никакого беспорядка там не обнаружу, но от этого легче не становилось. За что мне весь этот ужас?! Как вообще меня угораздило в таком огромном городе снять именно эту проклятую квартиру? Долго я так не выдержу. Шесть лет работала санитаркой, многое повидала, даже покойников перестала бояться, ну почти перестала, но здесь что-то потустороннее, необъяснимое. Когда в коридоре послышались шаги, я накрыла голову подушкой. Зачем я приехала в Питер, ведь с детскими мечтами было давно покончено? Неужели знакомство с загадочным пациентом Запольской больницы так взбудоражило меня, что толкнуло на этот необдуманный шаг?

Я работала в неврологическом отделении, но по ночам одна санитарка обслуживала сразу два отделения – неврологическое и хирургическое. Приезжий из Санкт-Петербурга Михаил Аркадьевич Лагутин, сорока двух лет, угодил в нашу больницу с приступом аппендицита, где был в срочном порядке прооперирован. Операция прошла успешно, но он плохо перенёс наркоз, его постоянно тошнило. Я как раз дежурила, так что прибегала к нему, чтобы перестелить постель, вытереть пот или дать воды. Только к утру он забылся беспокойным сном. Через несколько дней мне опять выпало ночное дежурство. В ту ночь в послеоперационной палате было двое тяжёлых больных, которые то и дело требовали моего внимания. Медсёстры только выполняли предписанные назначения, а за больными не ухаживали. Михаил был уже в полном порядке, утром ему собирались снять швы и выписать из больницы. Он молча наблюдал за моей суетой, а потом предложил присесть и немного передохнуть. Я обеспокоенно посмотрела на стонущих больных.

– Ничего, они сейчас уснут, и им станет полегче, – заверил Михаил.

Больные и правда быстро угомонились, будто и не они только что метались и стонали от боли и жара. Я всё же сначала обошла свои владения, только потом вернулась в палату к Михаилу. Почему-то с ним мне было легко и спокойно, я и не заметила, как выложила о себе всю подноготную, даже прочитала два своих стихотворения. Он их оценил достаточно высоко, сказав, что в них есть главное – подлинные чувства, и в ответ стал читать Блока, а затем Лермонтова:



Собранье зол его стихия.

Носясь меж дымных облаков,

Он любит бури роковые,

И пену рек, и шум дубров.

Меж листьев дымных, облетевших,

Стоит его недвижный трон;

На нём, средь ветров онемевших,

Сидит уныл и мрачен он.



Я слушала, затаив дыхание, и мне казалось, что Михаил это вовсе не больной Лагутин из третьей палаты, а Демон – мечущийся по миру в поисках истины и наслаждений и не находящий ни того, ни другого. Его лицо то озарялось красотой юности, то мудростью старца, а глаза меняли цвет от светло-карего до угольно-чёрного. Местные мужики такого возраста казались мне старыми, но к Михаилу цифры не имели никакого отношения. Прежде мне не доводилось общаться с такими мужчинами, все мои знакомства ограничивались рамками Заполья и окрестных деревень, откуда поступали пациенты. То, что я чувствовала, слушая Михаила, напоминало наваждение, я не замечала, как летит время, тем более что больные на соседних койках мирно посапывали. Михаил вернул меня в реальность, заявив, что я обязательно должна исполнить свою Мечту и стать писательницей и, вообще, такой девушке, как я, нечего делать в этой глуши.

– Но я ведь не могу отсюда уехать, – сказала я без сожалений, а просто констатируя факт.

– Ситуация может измениться. Когда приедете в Питер, позвоните мне, – и продиктовал номер своего телефона.

Я отправилась на пост дежурной сестры, той на месте не оказалось, наверняка спала в ординаторской. Я взяла листок бумаги и ручку с её стола и, вернувшись в палату, записала номер телефона. Только тут взглянула на часы и, ахнув, скороговоркой пожелала Михаилу скорейшего выздоровления и помчалась драить полы в коридорах. Затем вымыла мамину палату, не переставая думать о необычном пациенте. В это время буфетчица Зоя загремела тарелками, развозя завтрак, и я ещё немного задержалась в больнице, чтобы покормить маму и поесть самой. Я до мельчайших деталей помнила ту бессонную ночь и последовавший за ней день.

Вернувшись домой, я сразу легла спать и снилось мне, как зловещий и прекрасный Демон с лицом Михаила кружит надо мной и куда-то зовёт, а я боюсь следовать за ним и в то же время не хочу, чтобы он улетал. Проснулась я с нехорошим предчувствием, от которого никак не могла отделаться и, хотя на свободный день у меня было намечено много планов, отправилась в больницу. Больница располагалась на соседней улице, так что по возможности я старалась сама кормить маму, а как раз приближалось обеденное время. В коридоре немного задержалась, поболтав с медсестрой из хирургического отделения, но, увидев Зою с тележкой, распрощалась с подругой и догнала буфетчицу, затем распахнула перед ней дверь в мамину палату и бодро сказала:

– Мамочка, привет, это я! Сейчас будем обедать.

Несмотря на то, что врачи уверяли, будто мама давно ничего не понимает и не чувствует, я всегда с ней разговаривала и рассказывала о своих делах, надеясь, что хотя бы каким-то краешком сознания она меня всё-таки слышит и понимает. Пока Зоя выгружала тарелки с обедом, я сбросила куртку и подошла к маме, привычно взяв её за руку. Рука была холодной и безжизненной, открытые глаза неподвижно смотрели в потолок. Я перевела взгляд на грудь, она не вздымалась.

– Зоя, – прошептала я, – мама не дышит. – Потом закричала: «Мама не дышит!»

– Да погоди ты пороть горячку, – отозвалась повидавшая жизнь буфетчица. – Она всегда лежит как неживая. У тебя зеркало есть?

Трясущимися руками я достала из сумочки зеркальце и поднесла его к материнским губам. Оно не запотело. Я обессилено рухнула на стул и разрыдалась, а Зоя, бросив тележку, помчалась за врачом.

У меня будто почву выбили из-под ног. Никакого облегчения и свободы я не почувствовала, всё было немило и ничего не хотелось. Лёня поддерживал меня в эти тяжелые дни и пытался вернуться к прежним отношениям. Я его помощь приняла, но от сближения отказалась. Вся моя прошлая жизнь казалась пустой и бессмысленной, я не хотела к ней возвращаться, но и будущего не видела. Через неделю я вышла на работу. Моя сменщица, видимо, желая отвлечь меня от мрачных мыслей, игриво сказала:

– Помнишь питерского красавчика, что залетел к нам с аппендицитом? – Я кивнула. – Он вроде бы на тебя запал.

Оказывается, перед выпиской из больницы Михаил появился в неврологическом отделении, своим элегантным видом впечатлив весь медицинский персонал, и спросил меня. Я к тому времени уже ушла домой, тогда он поинтересовался, в какой палате лежит моя мать, якобы хотел поблагодарить за прекрасную дочь.

– Он заходил к маме в палату? – удивилась я.

– Всего на пару минут, – подтвердила сменщица. – Я за ним следила.

Вспомнив этот разговор, я чуть не подпрыгнула на кровати. Не слишком ли много совпадений? Может быть, в Михаиле и правда есть что-то демоническое? Теперь выбор стихов, которые он тогда читал, казался весьма странным. И ещё вспомнилось, как внезапно, будто по мановению волшебной палочки, успокоились и уснули тяжелые больные в третьей палате, да и вообще в ту ночь в больнице было необычно тихо. А его визит к маме теперь казался подозрительным, тем более что через пару часов после него я нашла её мёртвой!

У меня зуб на зуб не попадал от страха. Ну почему я сразу об этом не подумала? Тогда же намёк сменщицы на то, что я понравилась Михаилу, показался мне лестным, и именно тогда я впервые всерьёз задумалась о переезде в Питер. Листок с номером его телефона остался в кармане халата. Я всю кладовку обыскала, но того халата не нашла, видимо, его сдали в стирку, пока я отсутствовала. Номер телефона пропал, но с помощью подружки с хирургического отделения удалось узнать адрес Михаила: Санкт- Петербург, Бульвар Красных Зорь, дом 177, квартира 38. Даже название улицы, на которой он жил, казалось мне волшебным. Я хотела написать ему письмо и объяснить, что потеряла номер телефона, но так и не решилась. Вдруг он живёт не один?

После сороковин я уволилась и собиралась сразу уехать в Питер, но директор школы попросила заменить заболевшую учительницу. Возможно, с педагогической деятельностью у меня не заладилось от того, что ни на чём не могла сосредоточиться, будто на перепутье оказалась – уже не ЗДЕСЬ, но ещё не ТАМ.

Наконец, я приехала в Питер. День был морозным и ясным, и я будто очнулась от многолетней спячки. Вот сейчас, в этом городе, начнётся настоящая жизнь! И поначалу всё складывалось удачно. Нагруженная сумками, я подходила к камере хранения, когда меня догнала старушка, ехавшая со мной в одном автобусе.

– Девушка, вы в гости приехали или квартиру будете искать? – спросила она.

– Собираюсь искать квартиру, – недоуменно ответила я.

– А мне как раз нужна жиличка.

Выяснилось, что в последние годы старушка проживает с сестрой в деревне. Раз в несколько месяцев она приезжает в Питер за пенсией, а заодно проведать свою квартиру, которую обычно сдает. Сейчас квартира как раз освободилась. Я сказала, что мне больше подойдёт комната в коммуналке, отдельную квартиру не потянуть, но старушка назвала свою цену, и я чуть ли ни в припрыжку помчалась за ней. Какое счастье – я буду жить на Петроградской стороне! Каждое лето мы с мамой раз или два выбирались в Петербург, хотя эти поездки были для нас накладными и тяжелыми. Приходилось с вечера приезжать в районный центр, ночевать на вокзале, чтобы утренним автобусом выехать в Северную столицу, где мы весь день гуляли по улицам, посещали музеи и магазины. Вечерним автобусом выезжали обратно, опять ночевали на вокзале в райцентре и только на следующее утро возвращались в Заполье. Потом мы неоднократно приезжали сюда с Лёней на его стареньком «Фольксвагене». У меня скопилась куча альбомов с видами Петербурга, проспекты различных музеев и, конечно же, у меня была карта города, с помощью которой я неплохо ориентировалась. И вот, теперь я буду жить на Петроградской стороне!

Сначала мы шли по набережной Карповки, затем оказались на какой-то мрачной улочке, с обеих сторон окруженной промышленными зданиями, часть из которых казалась заброшенной. Эта улочка вывела нас на пустырь. Моя радость несколько померкла, я и не подозревала, что в центре Питера могут быть такие захолустные места. Узкая тропинка привела к деревянному мостику, перила которого частично отсутствовали, да и дощатый настил казался не слишком надежным. Но моя проводница смело ступила на него, и я последовала за ней. Вскоре перед нами появился одиноко стоящий двухэтажный дом из красного кирпича. По форме он напоминал куб, и только причудливые зубцы по фронтону нарушали однообразие унылых фасадов. Возле единственной входной двери стояли старые «Жигули» и резвилась стайка детишек. Хозяйка пояснила, что первый этаж занимает большая цыганская семья. На втором этаже две квартиры, одна из них пустует, а вторая предлагается мне. Однако я была не уверена, что захочу здесь жить. Но когда мы вошли в просторную светлую комнату, мое настроение изменилось. Комната была обставлена мебелью тридцати- или сорокалетней давности, но все было чисто и удобно. В квартире имелась еще одна комната, поменьше, почти пустая, и она тоже была в моем распоряжении. Кухня, ванная комната, плита, газовая колонка, холодильник – всё было очень ветхим, но функционировало, и я ощутила прилив оптимизма. Подумаешь, до метро полчаса ходу! Я же не инвалид. К тому же, хозяйка запросила такую скромную цену, за которую и комнату в коммуналке не вдруг снимешь. Немного помявшись, старушка сказала, что хочет получить оплату за четыре месяца вперед, так как раньше этого срока в Питер не выберется. Это пробивало ощутимую брешь в моем скромном бюджете, но я решила, что скоро устроюсь на работу, и всё наладится. Так началась моя жизнь на новом месте.

Телефона в квартире не было, так что первым делом я купила мобильник. В Заполье обходилась без него. Связь там ненадежная, да и звонить особо некому, а у меня не было лишних денег, чтобы тратить их на ненужные вещи, хотя большинство моих односельчан шли в ногу со временем. Затем по частям я перевезла вещи из камеры хранения и приступила к поискам работы, которые складывались крайне неудачно. Я не понимала, почему мне так не везет, вроде бы бог ни умом, ни красотой не обделил. Как же другие устраиваются? Что со мной не так? Моя лучшая подруга Наташа иногда называет меня блаженной – то за то, что пишу стихи и рассказы, то за то, что пошла в санитарки, то за то, что на парней мало внимания обращаю. Я и с Лёней-то сошлась под ее нажимом.

Наташа уже давно замужем, родила двоих детишек, растолстела и завела козу. Она жила в соседнем доме и снабжала меня парным молоком. Наташа чувствовует себя вполне счастливой и желает счастья мне, только я вижу свое счастье по-другому, поэтому и уехала в Питер. Я даже себе боялась признаться, что мой отъезд хотя бы отчасти связан с желанием встретиться с Михаилом. Может быть, я вообще не решилась бы покинуть поселок, если бы не надеялась на его помощь. Обустроившись на новом месте, я отправилась по заветному адресу, переполненная смятением и надеждами. Однако дома под номером 177 на Бульваре Красных Зорь не оказалось, улица была довольно короткой. С большим огорчением пришлось признать, что Михаил, если не демоническая, то уж точно темная личность. Зачем честному человеку давать фальшивый адрес? Мне пришлось действовать в одиночку, без чьей-либо помощи. В поисках работы я тратилась на телефонные переговоры и разъезды, но ничего не получалось, а денег оставалось все меньше. Моя красота не приносила не только радости, но и пользы. За эти два с половиной месяца я получила кучу непристойных предложений, но ни одного делового.

Соседи оказались очень шумными и вообще вели непонятную жизнь. По вечерам возле дома обычно стояло несколько автомобилей, слышались громкие голоса и музыка. Часам к одиннадцати всё затихало, но в два или три часа ночи все высыпали на улицу и опять – шум, гам и хохот. Может быть, там собирались наркоманы? Соседи ко мне не цеплялись, вежливо здоровались, но мне все равно было неуютно. Неделю назад они вдруг исчезли. Сначала я почувствовала облегчение, но ненадолго. Теперь мечтаю, чтобы буйные соседи вернулись. Лучше любой шум, издаваемый людьми, чем необъяснимые потусторонние звуки. Целую неделю я по ночам корчилась от страха и только под утро забывалась тяжелым сном.

В последние дни моя решимость добиться успеха в Питере заметно ослабла. Я всё чаще с теплотой стала вспоминать Заполье, друзей и знакомых, регулярно созванивалась с Наташей. Ее муж дружит с Леней, так что благодаря подруге я была в курсе дел своего бывшего возлюбленного. После моего отъезда Леня связался с молоденькой девчонкой из соседней деревни, но вскоре ее оставил, а недавно выпросил у Наташи номер моего телефона и позвонил, хотел приехать в гости на выходные. Я изнывала от страха и, чуть было, не согласилась на его предложение, но потом неожиданно для себя сказала, что, возможно, скоро вернусь домой. Леня встретил это известие с энтузиазмом, что меня очень тронуло. Может, выйти за него замуж и родить ребенка? А рассказы ведь можно писать и в Заполье, потом по электронной почте пересылать их в издательства, авось когда-нибудь повезет. Такая перспектива на какое-то мгновение показалась мне даже заманчивой, но все же я решила дать себе еще несколько дней, так не хотелось уезжать из Питера побежденной. Я продолжала работать уборщицей в магазине, а в свободное время ходила по издательствам. В коридоре пятого по счету издательства я встретила Аллу Викторовну, и впервые появилась реальная надежда. Мало того, что та обещала ознакомиться с моими рассказами, так еще и с работой хочет помочь.

За этими мыслями я немного успокоилась и сняла с головы подушку. И тут, будто какая-то тяжелая туша навалилась на дверь. Дверь была заперта на ключ, на ночь я придвинула к ней массивный стол, но сейчас, под этим невидимым мощным напором, казалось, все преграды будут сметены. Я думала, что страшнее, чем вчера, уже быть не может, но сейчас страх плескался во мне, не помещаясь в теле, и меня будто прорвало. Вместо того, чтобы зарыться в подушку, я села и стала истово креститься, шепча: «Господи, помоги! Господи, отведи нечистую силу!» Я не считала себя верующей, а в церкви появлялась только по особым случаям – крестины, венчания и отпевания, да и молитв не знала, но сейчас молилась от всей души. Дверь продолжала содрогаться, но мне почему-то стало не так страшно.

– Пошла вон, дура! – закричала я во весь голос.

Как ни странно, вскоре после этого всё затихло, но я все равно решила, что больше ни одной ночи здесь не проведу. У меня еще осталось немного денег, да и в магазине должны заплатить, так что завтра же переберусь в гостиницу. Говорят, на Лиговке есть дешевые номера, а потом, если устроюсь к миллионерше, сниму нормальное жилье. И все-таки, почему эта вакханалия прекратилась, после того, как я закричала? Неужели рассказ неизвестной старушки содержит хоть каплю правды?

Сегодня, выйдя из дому, возле деревянного мостика я встретила старушку. В последние пару дней солнце почти полностью растопило снег на пустыре, и появились маленькие тщедушные росточки, которая старушка обрывала и складывала в пакет. Увидев меня, она так испуганно вытаращилась, будто увидела привидение. Я молча остановилась возле нее, желая услышать объяснения.

– Неужто вы в Прасковьином доме поселились? – еле выдавила из себя старушка.

– Я живу в красном кирпичном доме, – ответила я, – но я не знала, что у него есть название.

Старушка стала уверять, что это нехорошее место, и мне следует немедленно съехать отсюда, пока какой беды не случилось. Говоря это, она непрерывно крестилась. Я и без того была сама не своя от страха, а тут еще такие слова, но все равно попросила рассказать, почему это место считают «нехорошим». Старушка, всю жизнь прожившая на Петроградской стороне, рассказала местную легенду, которую услышала от матери, а та, в свою очередь, от своей бабки.

Больше ста лет назад дочь богатого купца красавица Прасковья то ли от несчастной любви, то ли головой ударилась, но в одночасье сошла с ума. Нрав ее сделался таким буйным, что ни одна лечебница ее не принимала, так как другие больные от ее воплей тоже становились буйными. Тогда купец решил построить для своей дочери частную лечебницу, для чего выбрал это уединенное место. Дом построили в рекордные сроки. На втором этаже располагалась квартира Прасковьи, в которой она жила с двумя санитарами, а напротив поселился ее личный врач. Первый этаж предназначался для слуг и хозяйственных нужд. Никакое лечение Прасковье не помогало, ее громкие крики то и дело раздавались по всей округе. Местные жители жалели ее и боялись. Так продолжалось много лет. Постепенно все привыкли к крикам, а лечебницу стали называть Прасковьиным домом. Однажды не досмотрели за ней, и она, сделав из простыни петлю, повесилась. Купец осерчал на нерадивых санитаров и по его приказу тех избили до полусмерти, а остальным служителям лечебницы он передал в дар Прасковьин дом. Однако продать его не удалось, никто не хотел его покупать. Все съехали отсюда, остался только бывший сторож с многочисленным семейством. Но недолго он радовался. Один за другим от разных болезней умерли три его сына, затем повесилась юная дочь, да и за ним самим стали замечать странности. Он всем рассказывал, как Прасковья ему является, говорит непонятные вещи, будто бы и не на русском языке, а глазами вращает, словно они у нее на шарнирах. Жена уговаривала его уехать в деревню, а он все упирался, пока ее не нашли в кладовке, висящей на скрученной простыне. Только тогда упрямый сторож решил уехать, а перед отъездом подпалил дом. Но огонь быстро погас. Сторож сделал несколько попыток, но будто кто-то задувал пламя. Долгое время в доме никто не селился, к нему даже редко подходили. Потом там стали появляться бродяги, но вскоре возле мостика нашли труп одного из них, причем следов убийства на теле не было, но на его лице застыла маска ужаса. С тех пор небольшой участок земли, на котором располагался Прасковьин дом, называют Проклятым островом. Он со всех сторон окружен оврагами и канавами, лишь в одном месте можно проехать на машине, да и то не во всякую погоду. Однако травы на Проклятом острове обладают небывалой лечебной силой, поэтому знающие люди их тут собирают.

– Но это всё в далеком прошлом, – заметила я. – Неужели и сейчас злые чары не рассеялись?

Старушка продолжила свой рассказ. После революции почти до самой войны в Прасковьином доме помещалась лечебница для тяжелых больных, да видать, не для простых, так как охрана была здесь немалая, и на остров никого не пускали. В войну ни один осколок в дом не попал, так и простоял он до самой Победы, целый и невредимый. После войны жилья не хватало, и в доме поселились заводские рабочие. Тогда много народу в нем жило, всякое случалось, но никто Прасковью не вспоминал, привидения не любят шума. Постепенно дом стал пустеть, и тогда опять пошли разговоры о дурной славе Проклятого острова. Старушка никаких подробностей не знала, но ни за что не хотела бы поселиться в Прасковьином доме.

– Так что, девушка, съезжайте отсюда, пока беды не случилось, – предостерегла она.

Я поблагодарила ее и отправилась драить полы в магазине, время от времени возвращаясь в мыслях к этому странному разговору. Неужели неуспокоенный буйный дух Прасковьи только что ломился ко мне в дверь? В это я никак не могла поверить, но и других объяснений происшедшему не находила. Я и не заметила, как задремала и спала так спокойно, что проснулась только от будильника и сразу стала собираться на встречу.

К часу дня я подъехала к издательству. Оно помещалось в старинном пятиэтажном здании, украшенном барельефами и всевозможными завитушками, которое мне и нравилось и не нравилось одновременно. Алла Викторовна была занята на каком-то совещании, и мне пришлось минут пятнадцать томиться в коридоре. На душе было неспокойно: как то все сложится? Захочет ли миллионерша нанимать сиделку без медицинского образования? Наконец, Алла Викторовна появилась. В руках у нее был небольшой портфельчик, похлопав по которому, она заявила, что там будущий бестселлер, и быстрым шагом направилась к выходу. Возле издательства нас уже ожидало такси. Мы разместились на заднем сидении, и моя спутница кое-что рассказала об Антонине Петровне Воротниковой. Во-первых, она очень богата – владеет издательством и еще кучей всего. Ей семьдесят два года, но выглядит она значительно моложе и вообще в хорошей форме. Впрочем, Алла Викторовна уже несколько месяцев ее не видела, а за это время у Антонины Петровны резко ухудшилось здоровье, раз сиделка понадобилась, так что возможно сейчас это и не так. Ей уже нанимали несколько сиделок через специальное агентство, но ни одна из них ее не устроила, видимо, из-за болезни она стала капризной, следует это учесть. Семь лет назад Антонина Петровна потеряла единственную дочь и мужа, теперь у нее остался только один близкий человек – зять Виктор, которого она считает сыном и доверяет ему управление своими капиталами. Есть еще родственники покойного мужа, но она их не особо жалует. Пару лет назад Виктор женился. С его женой Тамарой у Антонины Петровны непростые отношения, но они живут вместе – зимой в роскошной квартире в районе Таврического сада, а на лето перебираются в загородный дом, а точнее, поместье, которое в честь хозяйки называют Антониновкой. Не следует путать с расположенной на другом берегу реки деревней Антоновкой.

Пока Алла Викторовна вводила меня в курс дел миллионерши Воротниковой, мы уже выехали из города. По обочинам шоссе еще лежал снег, деревья стояли голыми, но яркое солнце не просто говорило, а кричало, что наступила весна и, глядя на проносившиеся мимо не слишком выразительные пейзажи, я вдруг почувствовала прилив сил и уверенность в том, что все сложится хорошо. Правда, до моих рассказов у Аллы Викторовны руки пока не дошли, слишком много работы, а у нее стали уставать глаза, так что дома она не читает, даже телевизор, скорее, слушает, чем смотрит, но она пообещала в самое ближайшее время с ними ознакомиться, что не могло меня не радовать. Извинившись, добросовестный редактор отдела детективной литературы издательства «Орион» надела очки с толстыми линзами и достала из портфеля рукопись, в которую тут же углубилась, время от времени, делая какие-то пометки, а я смотрела в окно и пыталась представить свое ближайшее будущее.

Без десяти три мы въехали на территорию поместья, ограниченного высокой металлической оградой с каменными столбиками, выкрашенными в приятный бледно-салатовый цвет. На подъездной аллее двое мужчин сгребали прошлогодние листья, но, увидев автомобиль, отступили на обочину, а я всё глазела по сторонам. На территории парка было много симпатичных построек, но они не шли ни в какое сравнение с главным зданием, возле которого мы вскоре остановились. Вход в него был оформлен в виде античного портика с белоснежными колоннами. Это было так красиво, что у меня дух захватило. Всегда считала, что в подобных домах могут располагаться только музеи, а поди ж ты – люди живут! Охваченная некоторым волнением вслед за Аллой Викторовной я поднялась по гранитным ступеням и оказалась в просторном холле. Две лесенки по бокам вели на балкон второго этажа, который по всему периметру опоясывал холл. Потолки были очень высокими, что делало холл похожим на парадный зал. Диваны и кресла, обитые светло-бежевой кожей, стеклянные столики и декоративные панно на стенах делали его еще более нарядным. Едва окинув взглядом это великолепие, я заметила на балконе женщину лет пятидесяти. Стройная, подтянутая, в черных брюках и голубом джемпере, с модной стрижкой, она легкой походкой направлялась к одной из лесенок.

– Не вздумайте снимать обувь! – крикнула она.

Мы остановились у входной двери возле красивых вешалок и подставок для обуви.

– Уж лучше мы переобуемся, – не огласилась Алла Викторовна и взяла с подставки две пары тапок в упаковке. Я слышала, что такие выдают в приличных гостиницах. – Грех ступать в грязных кроссовках на начищенный паркет, – громко сказала она.

Когда мы переобулись, Антонина Петровна была уже перед нами. Вблизи она выглядела не так молодо. Были заметны многочисленные морщины и морщинки, да и вообще всё лицо будто немного стекло книзу, но все равно ее нельзя было назвать старушкой. За годы работы в больнице я стала неплохой физиономисткой. По внешнему виду могу достаточно точно определить, насколько тяжело болен человек и есть ли у него шанс выкарабкаться. И сейчас, глядя на свою будущую пациентку, если конечно она ею станет, я невольно ставила ей диагноз. Нет, смерть еще не коснулась ее своим крылом, но явно притаилась где-то поблизости. Мне вдруг захотелось помочь этой пожилой женщине, отогнать от нее старуху с косой, еще не время.

Антонина Петровна приветливо поздоровалась с нами, правда, объятий и поцелуев не последовало.

– Спасибо, Аллочка, – сказала она. – Ты как всегда точна. – Потом повернулась ко мне. – А вы, надо полагать, Катя.

Я кивнула, но на душе у меня было неуютно. Несмотря на приветливость, Антонина Петровна смотрела на меня таким оценивающим взглядом, будто прикидывая, стоит ли ей эту вещь покупать. За последние месяцы, пытаясь устроиться на работу, я привыкла к подобным взглядам, но от этого они не стали мне милее. В потертых джинсах и скромном полосатом свиторочке я показалась себе инородным телом в этом роскошном доме. Тем временем хозяйка повела нас в столовую, где уже всё было готово к обеду. Попутно она сообщила, что на первом этаже располагаются столовая, гостиная и служебные помещения, библиотека и жилые комнаты на втором, а в подвале финская баня, бильярд и тренажеры.

В нарядной столовой был накрыт стол. Я ни разу не была не только в таких домах, но и в настоящих ресторанах, запольская кафешка и привокзальный ресторан в райцентре не в счет, но благодаря фильмам прекрасно представляла, как должен быть сервирован стол и как следует себя вести, так что старалась держаться подобающим образом. Нас обслуживала немолодая полная женщина, которую Антонина Петровна называла Надей. Поначалу радушная хозяйка предложила выпить вина, но мы с Аллой Викторовной отказались, тогда она нас весело поддержала «Пьянству – бой!» и тоже не стала пить. Наконец, мы приступили к обеду. Я очень проголодалась, но ела не спеша, стараясь по достоинству оценить изысканную пищу. Сырный суп! Сроду такого не пробовала, но оказалось очень вкусно. Тем временем началась застольная беседа. Поначалу поговорили о делах в издательстве. Алла Викторовна рассказала о новом авторе, которого недавно открыла и на которого возлагала большие надежды. Антонина Петровна поинтересовалась, что из себя представляет этот перспективный автор.

– Тридцатидевятилетняя домохозяйка, – промокнув губы салфеткой, ответила Алла Викторовна. – Дети выросли, и освободившуюся энергию она направила на литературу.

Антонина Петровна усмехнулась:

– Пришло время дилетантов. Ничему не учатся, но смело берутся за перо, отсюда и такой низкий уровень.

– Ну, не скажите, – перебила ее Алла Викторовна. – У нее явный талант, ну а для того, чтобы убрать кое-какие промахи, существуем мы, редакторы. И вообще, что-то я не припомню, чтобы Толстой или Чехов учились в Литературном институте.

Они еще немного подискутировали на эту тему. Я участия в разговоре не принимала, но слушать было интересно. Когда приступили к рыбе под маринадом, Антонина Петровна переключила внимание на меня:

– Катюша, вы не будете возражать, если я стану говорить вам «ты»? – Разумеется, я не возражала. – Так вот, я знаю, – продолжила она, – почему ты стала санитаркой, но скажи честно, ты испытываешь отвращение или брезгливость, ухаживая за больными?

Я изумленно уставилась на холеную пожилую женщину, сидевшую во главе стола.

– Нет, конечно! – искренне воскликнула я. – Иначе не смогла бы столько проработать в больнице. Но я постепенно привыкала, – пояснила я. – Сначала ухаживала только за мамой, потом за ее соседкой по палате, к которой никто не приходил, а затем и другим стала помогать, так что к тому времени, когда стала санитаркой, уже ко всему привыкла. Правда, бывают очень неприятные запахи, тогда я надеваю марлевую повязку, всё полегче.

Я поймала себя на том, что говорю о работе санитарки в настоящем времени, будто до сих пор работаю в больнице. Антонина Петровна продолжала внимательно разглядывать меня.

– А сейчас ты уборщицей в магазине работаешь? – Я покраснела и кивнула головой. Нечего сказать, хороший у меня послужной список. – Но я вижу, что у тебя ухоженные руки. Как тебе это удается?

Я облегченно перевела дух.

– Моя мама была учительницей, а у нас хозяйство и огород, все время приходилось выполнять грязную работу. Она считала, что учитель должен выглядеть опрятно и следила за собой, в том числе и за руками, все делала в перчатках, и меня к этому приучила. – Я сделала паузу, но, увидев устремленный на меня взгляд Антонины Петровны, продолжила. – Я всегда подбираю перчатки по размеру, обильно смазываю руки защитным кремом или вазелином, только потом надеваю. Я к ним привыкла, и они мне не мешают.

Антонина Петровна одобрительно покивала головой:

– Молодец! Красоту надо смолоду беречь, а ты ведь красавица. Знаешь об этом?

Я немного смутилась и пожала плечами:

– Пока это счастья мне не принесло.

Женщины переглянулись и почему-то рассмеялись.

– Тебе сколько лет? – поинтересовалась Антонина Петровна.

– Двадцать четыре.

– Ну, какие твои годы! Ты обязательно будешь счастлива!

После обсуждения вопросов, связанных с красотой и уходом за ней, Антонина Петровна повернула разговор в деловое русло.

– Алла Викторовна сказала тебе, что мне нужна сиделка. Кстати, ты умеешь делать уколы?

Конечно, я давно этому научилась и умела делать не только внутримышечные, но и внутривенные уколы. Поначалу меня только до мамы допускали, но постепенно мои успехи были оценены по достоинству, так что даже заведующая отделением, когда заболела, именно меня попросила поставить ей капельницу, якобы у меня рука легкая. Все это я и сообщила своим собеседницам, после чего устыдилась своего бахвальства и добавила, что медицинского диплома у меня нет.

– Я не такая уж бюрократка, – весело отозвалась Антонина Петровна, – а то, что ты умеешь делать уколы, очень хорошо, но могут потребоваться и другие услуги по уходу.

– Без проблем! – вырвалось у меня.

В это время принесли десерт, и все переключились на него. Я лихорадочно думала о том, какое впечатление произвела на миллионершу. Она вроде бы выглядит довольной, но бог знает, что творится у нее в голове. А мне так нужна работа, хотя бы на несколько месяцев, чтобы скопить немного денег и сделать еще одну попытку обосноваться в Питере. Если я сейчас уеду в Заполье, то вряд ли сюда вернусь.

После десерта мы перебрались в гостиную, куда Надя вскоре принесла кофе – крепкий, ароматный. Алла Викторовна стала поглядывать на часы, напомнив, что нас ждет такси, но Антонина Петровна не спешила нас отпускать, видимо еще не все обо мне выяснила и не приняла окончательного решения. Она вызвала Надю и велела ей покормить водителя. Немного поговорив о всяких пустяках, Антонина Петровна посмотрела на меня.

– Катюша, ты хочешь у меня работать?

– Да, – односложно ответила я.

– Тогда нам следует обсудить твой статус. Я хотела бы, чтобы ты была не только моей сиделкой, но и компаньонкой.

Перед моими глазами сразу предстала неприглядная картинка: бледная женщина в унылом платье с глазами на мокром месте – мишень для насмешек и издевательств. Нет, такой участи я себе не желала.

– А можно быть просто сиделкой? – хмуро спросила я, чувствуя, как еще одно рабочее место уплывает у меня из-под носа.

– Но почему?! – удивилась Антонина Петровна.

– Компаньонка – это ведь нечто вроде бедной родственницы или приживалки, – хмуро сказала я. – Уж лучше быть просто сиделкой.

Антонина Петровна улыбнулась:

– Наверное, я неправильно выразилась. На самом деле мне нужна помощница во всех делах.

Это звучало несколько приятнее, и я заинтересовалась. Оказывается, она участвует во всяких благотворительных фондах, ей приходит много писем, на которые нужно отвечать, а также требуются и другие секретарские услуги. Это было как раз то, о чем я мечтала, во всяком случае, именно то, с чего я собиралась начинать. Заметив мое воодушевление, Антонина Петровна спросила, какую плату я хотела бы получать за свою работу. У меня чуть инсульт не случился от резкого мозгового напряжения. Я примерно представляла, сколько платят секретарям, правда, в разных местах по-разному, но тут ведь еще и услуги сиделки. Я боялась продешевить, но и выглядеть слишком алчной не хотелось.

– Не знаю, – наконец выдавила я.

Что-то прикинув в уме, моя нанимательница предложила платить пятьдесят тысяч в месяц, учитывая, что мне не придется тратиться на жилье и питание. Признаться, на такую щедрость я не рассчитывала и даже пробормотала, что это слишком много, на что она ответила, что я неоправданно низко ценю себя, к тому же, работы будет немало. После шестилетнего тренинга в должности санитарки, да еще на две ставки, я никакой работы не боялась. Теперь оставалось только определить, когда я смогу приступить к своим обязанностям.

– Завтра с утра сможешь? – спросила Антонина Петровна.

Представив, как придется возвращаться в Прасковьин дом, я поежилась и неожиданно для себя выпалила:

– А сегодня можно?

– Тебе отказали от квартиры? – обеспокоено поинтересовалась моя нанимательница.

– Нет, что вы! У меня еще за полтора месяца вперед уплачено. Просто… это нехороший дом.

Тут и Алла Викторовна заинтересовалась, так что мне пришлось пояснить свои слова. Я боялась показаться суеверной деревенщиной, поэтому в подробности ночных кошмаров не вдавалась, скромно упомянув о непонятных звуках и уединенном расположении дома, а потом на меня нашло вдохновение, и я рассказала легенду, поведанную мне местной старушкой. Мои слушательницы впечатлились рассказом и стали обсуждать, как лучше устроить мой экстренный переезд в Антониновку. Однако кое-чего мы не предусмотрели. Я не знала, по какой дороге можно подъехать прямо к дому, таксист тоже был не в курсе, так что довез меня только до пустыря, где и ждал, пока я наскоро собрала самые необходимые вещи. В половине одиннадцатого я вернулась в Антониновку, где меня уже ждали Антонина Петровна и Надя с горячим ужином.



Глава третья

Антонина Петровна



Проснувшись, я посмотрела на часы и улыбнулась. Уже две недели, с тех пор, как в моем доме поселилась Катя, я начинаю день с улыбки. Мои обычные болячки остались при мне: то и дело беспокоит желудок, побаливают суставы, иногда и легкие головокружения случаются, но сил, а главное – желания жить становится все больше. Мне некогда скучать и предаваться мрачным мыслям, и каждая минута приятна по-своему. Легко встав с кровати, я прошла в ванную и приняла душ, после чего растерлась жестким полотенцем. А вскоре и Катя появилась, чтобы помочь мне вымыть голову. Никогда не мою волосы под душем или краном, предпочитаю поливать водой из кувшина. Катя приступила к делу, а я, зажмурив глаза, думала о ней. Какая же она красавица! Высокая, стройная, но без худобы, всё при ней, и с роскошной русой косой. А лицо! Нежное, гармоничное, светлые глаза, опушенные темными ресницами, красиво очерченные губы, открывающие в улыбке безупречные белые зубы. Как я недавно выяснила, стоматолог к ним еще не прикасался. Конечно, ей пока не хватает лоска, но это дело наживное. Но до чего же приятно видеть перед собой молодое, пышущее красотой и здоровьем лицо, а не унылые или подобострастные физиономии сиделок. Но главное не в этом. Она никакой работы не боится, все у нее в руках спорится, да и делает она все легко и даже с энтузиазмом, а не с усталой обреченностью, как это нынче принято у молодых.

Катя тем временем вымыла мне голову и приступила к укладке. Прежде она этим не занималась, так как у нее длинные волосы, но быстро освоила новую сферу, теперь справляется не хуже Таси. Даже не знаю, кто этим будет заниматься, когда Тася переедет в Антониновку, она очень ревнива. Ладно, потом разберусь.

Каждый день я находила в своей помощнице новые качества и достоинства. Какая она непосредственная! В городских жителях такое нечасто встретишь. На днях мы отправились на прогулку, и я захотела показать ей расположенные в двух километрах от усадьбы карстовые пещеры. По пути я рассказывала о том, как и почему они образовались, а также о подземных реках и озерах, расположенных под нами. Катя слушала с интересом, то и дело задавала вопросы, а я с удовольствием отвечала. До пещер оставалось всего метров пятьсот, когда нам перегородила дорогу большая и глубокая лужа. Наполненные водой канавы по обочинам не давали ее обойти. На Кате были кожаные полусапожки, а на мне туфли, явно не предназначенные для преодоления водных препятствий. Оценив ситуацию, Катя подхватила меня на руки и перенесла через лужу. У меня рот открылся от неожиданности, давно меня на руках не носили.

– Как ты на такое отважилась, – залепетала я, – ведь тяжело!

– Да вы легкая, – невозмутимо ответила она. – Знаете, каких тяжелых больных мне приходилось переворачивать!

На обратном пути я преодолела лужу таким же способом, но уже без прежнего удивления. Меня удивляло другое. Кате приходилось выполнять тяжелую и грязную работу, но она нисколько этого не стеснялась. Однако предложение стать моей компаньонкой показалось ей унизительным. Почему?! Хорошо, что я тогда быстро сообразила и намекнула на секретарскую работу. На самом деле мне персональная секретарша не нужна, у Виктора их целый штат, и письма, связанные с благотворительностью, они переадресовывают в секретариат фонда. Однако Кате мои слова запали в душу, и мне было неудобно идти на попятную. Теперь поступающие на мое имя письма читает она. Когда-то я сама пыталась этим заниматься, но вскоре узнала, сколько нечистоплотных людей крутится вокруг благотворительных фондов, и ограничила свое участие выплатой достаточно внушительных взносов. Есть ведь такие профессионалы, которые пишут всюду – в различные фонды и каждому учредителю в отдельности, чтобы получить деньги на одну и ту же цель, хорошо еще, если эта цель вообще существует. Теперь вместе с Катей я опять втянулась в это дело. После долгих обсуждений мы пришли к некоторому компромиссу. Просьбы жителей Петербурга и Ленинградской области будем рассматривать сами, а остальные, как и прежде, пересылать в центральный секретариат фонда.

Сегодня у нас намечена поездка в деревню Угловка, расположенную в тридцати километрах отсюда, так как именно сегодня приступает к работе вернувшийся из отпуска Иван. Он уже с вечера заселился в сторожку, жена с внуком присоединятся к нему только в конце мая. Сторожка представляет собой небольшой уютный домик. Одну половину занимает Иван с семьей, а вторую сторож, вернее, сторожа. Их трое, и работают они посменно. Виктор давно предлагает нанять профессиональную охрану, но я считаю, что местные мужики с охотничьими ружьями, знающие здешние порядки, ничуть не хуже бритоголовых качков в камуфляже и с пистолетами. К тому же, у нас установлена сигнализация, а милицейский пост всего в пяти километрах.

После завтрака мы отправились в путь. По дороге заехали в сельский магазин, чтобы купить гостинцев больному мальчику, которого собирались посетить.

– Сколько можно потратить на подарки? – деловито осведомилась Катя.

– Трать, сколько хочешь, – хмуро ответила я.

Вид болезней и несчастий всегда вгоняет меня в тоску, поэтому предстоящий визит не вызывал у меня энтузиазма, зато в Кате его было полно. Она накупила игрушек и сладостей, то и дело советуясь со мной, только вряд ли от моих советов была хоть какая-то польза. Откуда мне знать, что может понравиться шестилетнему мальчугану? Накануне Катя посмотрела карту, Угловка на ней имелась, так что никаких задержек в пути не было. Но когда мы съехали с шоссе на проселочную дорогу, и мой бедный «Мерседес» жалобно запрыгал по ухабам, Иван недовольно произнес:

– Жаль машину. Не приспособлена она к российскому бездорожью.

Я была с ним согласна и даже собиралась что-то сказать по этому поводу, но в разговор вступила Катя:

– А людей, живущих в этом захолустье, вам не жаль?

Иван ничего не ответил, а я задумалась. Конечно, очень хорошо, что она так сочувствует и переживает за незнакомых людей, но ведь и к чужой собственности надо иметь хоть какое-то уважение. Тем временем мы въехали в Угловку. В ней было не больше десятка домов, да и то в некоторых окна были заколочены или закрыты ставнями. Очень неуютное местечко. Я почувствовала, как на меня наваливается хандра. Мне захотелось тут же развернуться и уехать. Но Катя смотрела на меня восторженными глазами:

– Антонина Петровна, вы даже не представляете, какая вы счастливая! В ваших силах помочь несчастным людям!

Она невольно заразила меня своим энтузиазмом, и я улыбнулась:

– Чем смогу, помогу.

Из трубы одного из домов шел дым, и Катя побежала к нему, а вскоре замахала мне рукой. Именно в этом убогом домишке жила семья Соколовых, к которой принадлежал шестилетний мальчик, страдающий тяжелым недугом с непроизносимым названием. Я нехотя поплелась к крыльцу, на котором меня уже ждали Катя и молодая женщина с изможденным усталым лицом. Поздоровавшись, вслед за хозяйкой мы вошли в дом. Мне захотелось зажать нос платком, лишь воспитание не позволило это сделать. Привычная к тяжелым больничным запахам Катя и виду не подала, что ей что-то не нравится, а я еле держалась. Понятно, бедность… Но ведь надо соблюдать хотя бы элементарные правила гигиены! Грязная одежда, тазы, ведра, немытые тарелки – и все это в комнате, где находится больной ребенок. А он сидел на кровати – худенький и бледный, лишь огромные запавшие глаза выделялись на усохшем лице. Мне было не по себе.

Познакомившись с хозяйкой, я стала расспрашивать о семье. Маринин муж работал в Сиверской, добираться оттуда в Угловку долго и дорого, так что он приезжал только на выходные. Да и в выходные от него толку немного, так как он неравнодушен к бутылке. У них есть еще двое детей – десятилетние девочки-двойняшки, сейчас они в школе. До школы, расположенной в трех километрах от деревни, они добираются пешком вместе с соседскими ребятишками. Когда они возвращаются, Марина отправляется в соседний поселок, где работает уборщицей в магазине. Сын болеет с трех лет, несколько раз лежал в больнице, но лучше ему не становилось. Руки и ноги у него все больше скрючиваются, и он не может ничего делать сам. Недавно появился новый участковый педиатр, и она уверяет, что мальчику можно помочь, но для этого требуется дорогостоящее лечение в специальной клинике. У них, понятно, таких денег нет, а сыну становится все хуже. Именно новый врач обратилась в благотворительный фонд. Марина в эту затею не верила, но раз мы приехали, то появилась надежда. Я, наконец, присела на подозрительного вида стул, а Катя подошла к мальчику, погладила по голове, затем разложила перед ним подарки и спросила, что ему нравится больше всего.

– Хочу шоколадку.

Это были его первые слова. Катя усадила ребенка к себе на колени, развернула шоколадку и, отламывая по кусочку, стала отправлять ему в рот. Руки его почти не слушались, так что он сам не только есть, но и играть не мог. Марина сказала, что он любит смотреть телевизор, но тот недавно сломался, а починить некому. В общем, тоска и беспросветность. Кивнув на расставленные повсюду тазы и ведра, Катя осведомилась:

– Крыша течет?

– Да, – подтвердила Марина, – а ночью шел дождь.

Около часа мы провели в этом ужасном доме, мне не терпелось вырваться на улицу, никаких вопросов не осталось. Когда Катя вопросительно на меня посмотрела, я кивнула. Тогда она сказала, что мы свяжемся с лечащим врачом и постараемся помочь мальчику. Перед уходом я вынула из кошелька пачку тысячерублевых купюр и протянула Марине:

– Купите новый телевизор и почините крышу.

Она разом преобразилась – на щеках появился румянец, а глаза заблестели. Рассыпаясь в благодарностях, Марина собралась броситься мне на шею, но я ее отстранила и только сказала, чтобы она как следует заботилась о сыне. На прощанье Катя расцеловала мальчика и, пожелав семье Соколовых благополучия, мы удалились. Меня переполняли жалость и бешенство одновременно. Зачем такие безответственные люди заводят детей? Они ведь не могут должным образом позаботиться о них! Да, безответственность и покорность – вот их девиз. Примерно это я и высказала Кате на обратном пути, но она со мной не согласилась, считая, что Марина любит своих детей, она ведь не отдала больного сына в интернат. К единому мнению мы так и не пришли.

– Сколько вы готовы потратить на лечение Паши? – спросила она.

– Пусть его вылечат, сколько бы это ни стоило, – хмуро отозвалась я, за что была вознаграждена ослепительной благодарной улыбкой.

Прямо из машины Катя позвонила лечащему врачу мальчика, и дело закрутилось. А я только после обеда немного пришла в себя и дала понять своей помощнице, что следующая благотворительная поездка состоится нескоро. Такие впечатления нужно дозировать. Я направилась в свою комнату передохнуть, а Катя в библиотеку. Из бесед с ней я выяснила, что она неплохо знает отечественную классику, но о западной литературе, за небольшим исключением, имеет весьма смутное представление. Драйзер, Фейхтвангер, Фицжеральд, Амаду, Маркес – для нее всего лишь имена. Теперь каждую свободную минуту она проводит за чтением. Меня умиляет, с какой жадностью и даже страстью она впитывает новые знания. Интересно, а каковы ее рассказы? Алла не звонит, значит, пока руки до них не дошли. Я, конечно, и сама могла бы составить свое мнение, как-никак редактор со стажем, да и рецензий написала немало, но почему-то не хочу. Может быть, боюсь разочароваться? Ладно, не к спеху. Вообще, в последнее время мои мысли большей частью связаны с Катей, но ведь есть и другие проблемы, о них нельзя забывать.

Сейчас, с учетом возраста и хронических заболеваний, я чувствую себя нормально. С чем это связано – с переездом на свежий воздух, новыми впечатлениями или же с тем, что отравитель остался в городе? Если верно последнее, то вскоре мне предстоит новое испытание. Послезавтра мои домочадцы и Верина семья в полном составе прибудут в Антониновку с недельным визитом. У нас давно так заведено, но обычно кто-то на майские каникулы отправляется путешествовать за рубеж. Однако на этот раз все в едином порыве предпочли провести майские каникулы на родине. Неужели в связи с ухудшением моего здоровья боятся пропустить самое интересное, а именно – мою кончину? А, может, насчет завещания волнуются? Наверняка Тамара всем сообщила, что я вызывала нотариуса, во всяком случае, я на это надеюсь. Странно, что Виктор об этом даже не заикнулся, хотя уже два раза приезжал в Антониновку. Правда, в первый раз заскочил совсем ненадолго сразу после возвращения из Парижа. Тогда я его и с Катей познакомила и заметила, как блеснули у него глаза. Пожалуй, такого с времен Маргошки не было. Оно и неудивительно, ни один нормальный мужчина не может не заметить всех Катиных прелестей. Но Катюша, по-моему, осталась безучастной. Ей к мужскому вниманию не привыкать, и пока оно ей ничего хорошего не принесло. Вот уж верно говорят: не родись красивой, а родись счастливой.

В прошлую субботу Виктор приехал вместе с Тамарой. Та все не понимала, почему я сорвалась сюда раньше срока. Пришлось в очередной раз объясняться. Мне захотелось свежего воздуха, сказала я, и он пошел на пользу. С этим она не смогла не согласиться. Когда Катя после обеда тактично удалилась, Тамара недовольно спросила:

– Почему вы отказались от услуг профессиональной сиделки и наняли эту деревенскую девчонку?

Думаю, она давно вынашивала этот вопрос, и такая его формулировка была мне понятна – одна красивая женщина неосознанно ревнует к другой, еще более красивой и молодой. Помнится, я раньше тоже этим грешила. Но старость имеет свои преимущества, теперь такие демоны меня не терзают. Я, как можно спокойнее, пояснила, что услуги сиделки как таковой мне пока не требуются, а с некоторыми медицинскими проблемами, такими, как уколы, массаж и кое-что еще Катя отлично справляется, так как шесть лет работала в больнице. И она не сиделка, а помощница, так как выполняет еще и секретарскую работу, связанную с деятельностью благотворительного фонда.

– В общем, что-то вроде компаньонки, – проворчала Тамара.

– Нет! – резко сказала я. – Не компаньонка, а помощница.

Не дай бог, Тамара при всех назовет Катю компаньонкой, тогда не знаю, чем все закончится, Катя девушка гордая, а мне не хочется ее терять, с каждым днем я привязываюсь к ней все больше.

В тот приезд нам не удалось поговорить с Виктором наедине, они пробыли недолго, так как вечером собирались в гости. Что ж, значит разговор о завещании еще впереди, а я так и не решила, что ему скажу. Виктору я верю, как себе, но если я заявлю, что для него после посещения нотариуса ничего не изменилось, то и Тамара об этом узнает, а тогда вся моя затея провалится. Конечно, не хочется его понапрасну мучить, но я не могу рисковать. Ничего, что-нибудь придумаю, я всегда что-нибудь придумываю.

В ближайшие дни всё должно проясниться. Если мое самочувствие не изменится, значит то, что со мной происходило в последние месяцы, просто стечение обстоятельств и следует побыстрее обо всем забыть. А если изменится… Ладно, пока не буду далеко заглядывать в будущее. Впереди завтрашний день, и его нужно провести с толком. Именно на завтра я собиралась вызвать парикмахера сюда, никому кроме Лили, не доверю стрижку и окраску волос. Но есть еще одна проблема – Катина одежда. Катя, как и большинство молодежи, преимущественно носит джинсы и джемпера. В этом нет ничего плохого, но ведь джинсы и джемпера могут быть разными! А от ее вещей за версту разит колхозным рынком и дешевыми распродажами. В принципе, я бы с этим смирилась, но в один из праздничных дней собирались пожаловать Арефьевы, а уж я знаю эту старую грымзу Элеонору, она любую мелочь подмечает. Потом будет всем говорить, что моя помощница одета, как бомжиха. Нет, такой радости я ей не доставлю. Зная Катину щепетильность, я целую неделю ей намекала, что следует обновить гардероб, а она меня не понимала. Говорила, что в снятой ею квартире осталась еще куча вещей, просто она не прихватила все сразу, так как такси не смогло подъехать к дому.

Интересно, что из рассказанного ей об этом доме правда, а что плод ее воображения? Я всю жизнь прожила в Питере, и на Петроградской стороне жить доводилось, но никогда ничего ни о каком Проклятом острове не слышала. Частенько буйная фантазия и откровенная ложь совсем рядом, порой и не различишь, а я должна быть уверена в человеке, которого подпустила к себе так близко. Надо будет как-нибудь выбраться на этот Проклятый остров и посмотреть, что к чему, только завтра вряд ли получится, и без того много дел.

Итак, завтра – сначала к Лиле в салон, а потом с Катей по магазинам. Вчера я ее все-таки уломала, но пришлось говорить открытым текстом. Она ужасно смутилась, но после моих доводов согласилась сделать покупки в счет своей будущей зарплаты. Ладно, пусть будет так, только боюсь, что, увидев цены, в ней взыграет деревенская бережливость и прижимистость. Похоже, мне предстоит нелегкий день. Ну уж с этой проблемой я как-нибудь справлюсь.



Глава четвертая

Катя



После обеда я отправилась в библиотеку за новой книгой. Вчера дочитала Маркеса «Сто лет одиночества». До чего же необычная, завораживающая и просто немыслимая книга! Вот это настоящая литература. На таком фоне, да и не только на таком, мои рассказы кажутся жалкими и примитивными, им самое место в мусорном ведре. Понятно, почему Алла Викторовна не звонит, ей неудобно сказать Антонине Петровне, что ее помощница бездарь и ничтожество. Но я все равно хотела бы знать приговор. В конце концов, нельзя опускать руки, надо работать, совершенствоваться и больше читать. С таким багажом знаний, как у меня, далеко не уедешь. Я перебирала книги, не зная, на чем остановиться, но мысли уже переключились на другое.

Наша сегодняшняя поездка в Угловку произвела на меня сложное и тяжелое впечатление. Было безумно жаль маленького Пашу Соколова. Конечно, работая в больнице, я ко многому привыкла, но детские страдания – это что-то особенное. Он ведь уже который год сидит на обезболивающих препаратах, и они все меньше ему помогают. Он не по-детски серьезный и до чего же худенький! Марина говорит, что у него плохой аппетит. Какой аппетит на фоне постоянной боли и таблеток! Как только я увидела Пашу, мне сразу захотелось взять его на руки и прижать к себе. А Антонина Петровна даже не подошла к нему и, когда говорит о нем, называет его «мальчик», будто имени не знает. Не хочет пускать его в свое сердце, привыкла только о себе любимой переживать. А эти ее разговоры о том, что такие люди, как Марина, не должны иметь детей! Ничего-то умная и начитанная Антонина Петровна о жизни не знает. Если бы ей довелось родиться в захолустье, да еще в неблагополучной семье, то неизвестно, что бы из нее получилось. У нас в поселке полно таких, как Марина. Не все люди рождаются сильными, не все имеют поддержку, но все хотят любить и быть любимыми. Наверняка Марина, выходя замуж, мечтала о другом. Но получилось так, как получилось. Очень хотелось бы помочь ей и Паше. Антонине Петровне это под силу, а я со своей стороны приложу максимальные усилия, чтобы довести дело до победы.

Мне следовало бы восхищаться Антониной Петровной за щедрость, но почему-то не получалось. Я вспомнила, с какой брезгливой миной она села на предложенный стул, как сунула деньги Марине, будто желая от нее отделаться, а затем не приняла ее благодарности. Было еще кое-что. Вернувшись домой, она попросила Надю повесить ее пальто на террасу, а если к утру запах не выветрится, то сдать его в чистку или выбросить. Это уж слишком. С другой стороны, полно людей, которые ласково улыбаются, выражают сочувствие, но ничего не делают. Антонина Петровна, пусть и строит всякие рожи, обещает реальную помощь. Я уже созвонилась с Пашиным врачом, так что процесс пошел. Мне все же следует быть более снисходительной к ее слабостям, а то других осуждаю за категоричность, а сама туда же. Что с нее взять? Она всю жизнь жила в достатке и комфорте, а теперь и вовсе миллионерша.

Однако мне с ней тяжело. Целую неделю она рассуждала о моем гардеробе, пока наконец ясно не выразилась. Теперь придется еще не заработанные деньги тратить на наряды, хотя у меня и так полно одежды на все случаи жизни. Конечно, вещи недорогие, но они мне идут и друг с другом сочетаются. Так одеваются не только запольцы, но и многие питерцы, я специально обращала внимание, не хотелось выглядеть белой вороной. Но в этом доме свои порядки, и пока я здесь, придется их соблюдать. Вряд ли я долго продержусь в услужении капризной миллионерши, но нужно хотя бы успеть довести до конца дело Паши Соколова, а то заботы о нем быстро переадресуют в центральный секретариат. У меня на примете есть еще три кандидатуры. Один, правда, живет далеко, вряд ли Антонина Петровна согласится к нему поехать, но двое других вполне в зоне досягаемости. Пока она не велела форсировать события, но ничто мне не мешает позвонить и навести справки. Я вдруг подумала, что с удовольствием работала бы в благотворительном фонде. Я знаю нужды простых людей, имею опыт медицинской работы и педагогическое образование. Пусть это провинциальный колледж, но педагогику и психологию я изучала. Ох, мечты, мечты…

Наконец я остановила свой выбор на романе Фицжеральда «Ночь нежна». Антонина Петровна о нем упоминала, да и название романтичное. И вдруг так захотелось романтики, любви и нежности… Неужели в моей жизни никогда этого не будет? И еще мне хотелось бы стать беспечной, ну хотя бы попробовать, что это такое. Я всегда такая загруженная, стараюсь не сделать ни одного не продуманного шага, но моя расчетливость пока никакой пользы не принесла. А, может, я просто не умею быть другой и жить иначе? Кесарю – кесарево, а слесарю – слесарево? Важно правильно оценивать себя.

За последнюю неделю Леня трижды звонил, хотя я ему сразу сказала, что нашла работу и возвращаться в Заполье не собираюсь. Теперь он предлагал приехать ко мне на майские праздники, и я окончательно убедилась, что ничего к нему не чувствую. Пришлось прямо так и сказать, чтобы не питал напрасных надежд. В ответ он, назвав меня ледышкой, бросил трубку. Впрочем, я не в обиде, так даже лучше.

Я сидела у окна библиотеки, выходящего на широкую террасу, где обычно Антонина Петровна устраивает длительные перекуры, и смотрела на противоположный берег реки. Солнце уже садилось, и его косые лучи подсвечивали голубые купола антоновской церквушки, почему-то игнорируя неказистые дома местных жителей. Какой-то странный оптический эффект, подумала я и, взяв выбранную книгу, отправилась в свою комнату, расположенную напротив покоев моей… Действительно, а кем является для меня Антонина Петровна? Я слышала, как прислуга между собой называет ее «наша барыня». Мне это не подходит. Тогда кто – хозяйка? – Нет, не то. Пусть она будет моей подопечной. А я для нее кто – сиделка, секретарша, помощница или все-таки компаньонка? Как бы мне это не нравилось, но, скорее всего, последнее. Мой рабочий день не нормирован, об этом даже речи не было. Мы практически все время, за исключением перерывов на отдых, проводим вместе, так что я не только слежу за ее лечением и помогаю в разных делах, но и обеспечиваю досуг. Если честно, мне нравятся наши беседы во время длительных прогулок или вечером в гостиной. Мы говорим обо всем – о литературе, искусстве, о взаимоотношениях между людьми. Антонина Петровна знает много разных вещей и щедро делится со мной своими знаниями. Личной жизни мы тоже касаемся. Я уже неплохо знакома с биографией своей подопечной, с ее родственниками и друзьями пока заочно, но с некоторыми вскоре придется познакомиться лично. На майские праздники здесь ожидается большой сбор. Иван уже поехал за Тасей и Анной – горничной и кухаркой из городской квартиры. Они призваны в помощь Наде и ее местным подручным, чтобы справиться с наплывом гостей. Потом они вернутся в Питер и лишь в начале июня окончательно переберутся в Антониновку. Три летних месяца Виктор с Тамарой живут в усадьбе, а если и остаются в городе, то сами себя обслуживают. Антонина Петровна так подробно описала мне быт этого дома и свое ближайшее окружение, даже фотографии показывала, что мне кажется, будто я давно здесь живу и всех знаю. Однако испытания новыми знакомствами еще впереди.

Наутро мы на шикарном «Мерседесе» цвета слоновой кости отправились в Питер. Салон, в котором работала большая мастерица и кудесница Лиля располагался на Большом проспекте Петроградской стороны. Он занимал два нижних этажа жилого дома и был оформлен в современном минималистском стиле, но встретили нас с поистине восточными церемониями. Мы не успели подойти к дверям, как они перед нами распахнулись, и тут же заботливые руки сняли с наших плеч верхнюю одежду. Лиля, пухленькая блондинка лет тридцати пяти с широкой улыбкой уже устремилась нам навстречу:

– Антонина Петровна, как я рада вас видеть!

– Это моя помощница Катя, – представила меня Антонина Петровна.

После ее слов Лилина улыбка обрушилась и на меня. Я к столь бурным проявлениям чувств не привыкла, но в ответ тоже улыбнулась. Лиля тем временем увлекла Антонину Петровну на второй этаж, а передо мной появилась изящная девушка:

– Администратор салона, Наташа, – представилась она. – Какие услуги вас интересуют?

Мне никакие услуги не требовались, и я сказала, что просто подожду Антонину Петровну в холле. Моя подопечная, уже почти добравшаяся до второго этажа, резко повернулась и приказала сделать мне маникюр. Никто и не подумал спросить моего мнения на сей счет, и в одну минуту я оказалась в кресле напротив маникюрши. Я считала, что ногти у меня в полном порядке, но, увидев, сколько моей плоти пошло в отходы, поняла, что это не так. В течение всего процесса я наблюдала за действиями мастера, стараясь запомнить, что и как она делает. Вряд ли когда-нибудь смогу себе позволить регулярные посещения салона. Время я не засекала, но мне показалось, что прошло не менее часа прежде, чем мы приступили к выбору лака, в конце концов, остановившись на бледно-розовой эмали. Окончательный результат превзошел все ожидания. Никогда прежде мои руки так не выглядели.

Я удалилась в холл, взяла в руки журнал, но мне не читалось. Моя нынешняя жизнь совершенно не походила на прежнюю, и я не могла понять, насколько мне нравится или не нравится эта новизна, к тому же, меня непрерывно мучил мой неопределенный и довольно странный статус. Я живу в роскошном доме, питаюсь изысканной пищей, мою комнату убирают, даже одежду стирают и гладят. Разве так заботятся о наемном работнике? А что делаю я, отрабатывая немалую зарплату? Утром мою и укладываю волосы своей подопечной, потом делаю легкий массаж и укол. Массаж я давно освоила, регулярно делала его маме, чтобы не было пролежней, а потом и всему медперсоналу, так что, наверное, справляюсь не хуже среднего профессионала. В первый же рабочий день я изучила рекомендации врача и составила график приема лекарств и выполнения процедур. У Антонины Петровны куча всяких болезней. Некоторые лекарства она принимает постоянно, а другие курсами, то же касается и уколов. Сейчас я ей колю препарат, предотвращающий развитие артроза. Когда этот курс закончится, после десятидневной передышки приступим к борьбе с сосудистыми заболеваниями. На этом практически и заканчивается моя деятельность в роли сиделки. Есть еще работа, связанная с фондом. Но… Дело в том, что Антонина Петровна регулярно делает взносы, а потом доступа к этим деньгам не имеет, так что глупо рассчитывать, что она будет тратить столько же средств на личную благотворительность. Хорошо, если Паше поможет, ну, может, еще кому-нибудь из тех троих, кого я отобрала. Поэтому, как ни крути, большинство писем приходится переадресовывать в центральный секретариат, с чем до сих пор благополучно справлялась секретарша Виктора. В общем, практической работы я выполняю с гулькин нос, но все равно себе не принадлежу, постоянно нахожусь в распоряжении Антонины Петровны. Мы вместе едим, гуляем, обсуждаем всевозможные проблемы и смотрим телевизор. Возможно, в семьдесят два года широкий круг общения не нужен, но мне же не семьдесят два! А у меня даже выходных нет, чтобы просто прогуляться по Питеру, и я почему-то боюсь об этом заговаривать. Выходит, никакая я не сиделка, не помощница, а приживалка, в лучшем случае, компаньонка. Надо с этим что-то делать!

Постепенно мое возмущение улеглось, и я подумала, до чего же я неблагодарная скотина! Ведь совсем недавно корчилась от страха в Прасковьином доме, считала копейки и убирала грязь в занюханном магазинчике. Пьяные грузчики, все без исключения, самыми грубыми способами пытались найти ко мне подход. Я давно привыкла к такому поведению мужчин, а силой меня бог не обидел, да и за словом в карман не лезу, так что быстро со всеми разобралась. А еще директор с масляными глазками… Неужели мне нужно такое общение? Нет, я очень благодарна Антонине Петровне. Во всяком случае, сейчас у меня появилось время, чтобы перевести дух и скопить денег на ближайшее будущее. А там посмотрим.

После салона мы отправились по магазинам – посетили парочку на Петроградской стороне, но ничего там не купили, затем заехали в шикарный магазин на канале Грибоедова, ориентированный на молодых состоятельных модниц. У меня сначала глаза разбежались от обилия выбора, а потом они же выскочили на лоб от запредельных цен. Я не могла ни на чем остановиться, тогда в дело вступила Антонина Петровна, и вскоре я стала обладательницей шикарного гардероба. Мои возражения она отмела как нечто несущественное, а я с ужасом поняла, что враз лишилась двухмесячной зарплаты, окончательно увязнув в заботливых сетях своей подопечной. Нет, похоже, это я ее подопечная.

Ночью я долго не могла уснуть. Как бы трудно мне ни приходилось, никогда прежде не брала в долг, и это давало ощущение свободы и независимости. Теперь, если вдруг захочу уволиться, то сделать этого не смогу, так как нечем рассчитаться за покупки. А еще завтрашний наплыв гостей… Судя по рассказам Антонины Петровны, все эти люди непростые, и их отношения мне трудно понять, не привыкла я к дворцовым интригам. Конечно, и в Заполье есть свои сложности в отношениях, но они мне понятны. Здесь же не представляю, что будет, хотя отсутствием воображения не страдаю. Однако думаю, что мое появление в непосредственной близости от одинокой миллионерши многим не понравится. Ко всему прочему, вдруг стала бояться сделать или сказать что-нибудь не так. Я с детства тяготела к литературе. Сначала хотела стать журналисткой, потом писательницей, собиралась поступать в университет, так что всегда следила за своей речью, слушала дикторов, много читала, справлялась по словарю, правильно ли делаю ударения, но Антонина Петровна уже несколько раз меня поправляла. Меня это очень беспокоит, не хочется выглядеть безграмотной провинциалкой. От слов-паразитов, двусмысленных и грубоватых словечек я практически избавилась, на нецензурные выражения, к которым с успехом прибегала в Заполье, наложила табу, но иногда выскакивает что-нибудь неожиданное. Когда я примеряла куртку, она мне очень понравилась не только внешне, но и на ощупь – нежная, мягкая, и я обратилась к Антонине Петровне:

– Полёгайте!

Она свирепо уставилась на меня:

– Что это слово означает?!

– Ну, потрогайте, – пробормотала я.

– Почему ты сразу не могла нормально сказать? Зачем выставлять себя в невыгодном свете?

– Так говорят, когда имеют в виду что-то мягкое…

– Ты этот свой фольклор оставь для Заполья.

Мои пояснения ни в чем ее не убедили, и она в очередной раз посоветовала мне следить за своей речью. В общем, трудно кардинально измениться за две недели, а предыдущие два с половиной месяца моего пребывания в Питере вряд ли этому способствовали.

На следующий день во время утренней прогулки Антонина Петровна прочитала мне лекцию о хороших манерах и о тонкостях общения с ее родственниками и знакомыми. Подопечная своей подопечной, я внимала ей с благодарностью и даже с благоговением.

– Вера может сделать тебе какое-нибудь бестактное замечание, – говорила она о младшей сестре мужа, – не вздумай обижаться и огрызаться, отделайся какой-нибудь нейтральной фразой или просто улыбнись. Это остудит ее пыл. Эдик очень насмешлив, – продолжала Антонина Петровна, – если сможешь, отшутись, или опять призови на помощь улыбку. Поверь, это действенное оружие против родственников моего мужа. Арнольд бывает откровенно груб, особенно когда выпьет, а Лаура высокомерна. – Мне стало не по себе от открывающихся передо мной перспектив. – Остальные более адекватны, во всяком случае, умеют себя вести.

После еще целого ряда подобных замечаний Антонина Петровна выразила надежду на то, что я справлюсь с предстоящим испытанием. Я тоже на это надеялась, но до уверенности было далеко.

Сегодня было первое мая, и с самого утра в воздухе висело предчувствие праздника. В наше время вряд ли кто-нибудь задумывается о том, что этот праздник означает, но выходные дни и хорошая погода настраивали на праздничный лад. Я представила, что сейчас происходит в Заполье: Наташа режет салат, ее муж устанавливает в саду мангал, а нетерпеливые гости уже явились и попивают пивко. Леня наверняка среди них. Наташины детишки тем временем возятся в куче песка возле крыльца, а строгая мамаша на них покрикивает, чтобы не пачкали праздничную одежду. Я очень ясно представила эту картину, и мне вдруг так захотелось туда, где все просто и ясно и где не надо думать, кому, что и как сказать. Может, правду говорят «где родился, там и пригодился»? Однако я здесь, опутанная долгами и обязательствами, и мне придется принять правила их игры.

В ожидании гостей мы с Антониной Петровной обосновались в гостиной и играли в карты. Гости стали съезжаться к обеду. Первыми прибыли Виктор с Тамарой и, поздоровавшись, отправились на второй этаж в свои апартаменты. Затем появилась Вера

Ивановна в сопровождении младшего сына Эдуарда. Она выглядела моложаво и элегантно в светлом брючном костюме и с пышными белокурыми волосами, заколотыми в замысловатую прическу. Ее муж, Вениамин Михайлович, должен был подъехать позднее с семьей старшего сына Арнольда. Эдуард заслуживал отдельного описания. Высокий, стройный и гибкий, он напоминал какого-то благородного зверя из породы кошачьих, да еще светлый ежик густых волос, серые насмешливые глаза и волевой подбородок! Признаться, он произвел на меня довольно сильное впечатление.

Антонина Петровна представила меня в качестве своей помощницы, после чего гости показали свои зубки.

– И в чем это вы помогаете? – довольно резко спросила Вера Ивановна.

– Во всем, – ответила за меня Антонина Петровна.

– А если конкретнее? – не унималась Вера Ивановна.

– Ты тоже решила завести помощницу? – тут же парировала ее выпад моя подопечная.

Я была благодарна ей за поддержку и, помятуя ее совет, мило улыбалась. Тут вступил в дело Эдик:

– А из какого Простоквашина вы приехали?

– Наше Простоквашино называется Заполье, – быстро нашлась я, – и располагается оно в двухстах пятидесяти километрах отсюда.

В общем, этот раунд остался за нами. Когда гости удалились в коттедж, Антонина Петровна одобрительно похлопала меня по руке и стала раздавать карты, так как предыдущую партию проиграла. Мы играли в «дурака», и в целом счет был не в мою пользу. Знакомство с остальными гостями прошло более мирно и банально. Никаких откровенных выпадов в мою сторону не было, разве что косые взгляды. Лаура, красивая тридцатипятилетняя брюнетка с недовольной гримасой на лице смерила меня высокомерным взглядом, но от комментариев воздержалась. Ее муж, Кирилл Стогов, весьма симпатичный мужчина, отнесся ко мне явно одобрительно, но в слова это не облек, а их сыновья, восьми и десяти лет, явно изнывали от скуки во время нашего разговора. Последней прибыла семья Арнольда во главе с Вениамином Михайловичем. Вениамин Михайлович выглядел значительно старше своей жены, его фигура выражала крайнюю степень усталости, а глаза – безнадежность. Арнольд чертами лица походил на отца, но в отличие от него его облик был исполнен мрачной решимости. Валерия, его жена, была блеклой и неразговорчивой женщиной то ли под сорок, то ли за сорок, зато их сын Вадим – бойкий семнадцатилетний юнец с очень живыми глазами был весьма привлекателен. Антонина Петровна говорила, что его назвали в честь ее мужа, на которого он оказался очень похож. Еще две пары гостей, друзья Виктора и Тамары, должны были подъехать только к вечеру, так что Антонина Петровна распорядилась подавать обед.

Направляясь в столовую, я отдала должное предусмотрительности Антонины Петровны. В новых светлых джинсах, голубом джемпере и удобных мягких туфлях я выглядела ничуть не хуже прибывших гостей, что примирило меня с большими затратами на обновы. В столовой был накрыт стол для праздничного обеда, и многочисленное и шумное семейство быстро разместилось за ним. Похоже, тут у каждого было свое место. Во главе стола восседала хозяйка, справа от нее, на моем привычном месте, сидела Вера Ивановна с мужем, а слева Лаура с Кириллом и их детьми. Противоположную сторону стола возглавляли Виктор с Тамарой, рядом с Виктором – Арнольд с Валерией, а со стороны Тамары – Вадим и Эдик. Возле Эдика стоял пустой стул, видимо, предназначенный для меня. За столом оставалось довольно места, чтобы разместить еще нескольких гостей, но других пустых стульев не было. Я немного замешкалась.

– Садись, Катюша, рядом с Эдиком, – послышался властный голос хозяйки. – Надеюсь, он не испортит тебе аппетит своими шутками. Не давай ему спуску.

Эдик галантно отодвинул стул, улыбнулся и тихо сказал:

– Мне выпала большая честь сидеть рядом с запольской красавицей.

То, что он запомнил название моего поселка, я решила поставить ему в плюс и в ответ мило улыбнулась, как учила Антонина Петровна, решив без крайней необходимости в разговоры не вступать.

Стол был достаточно длинным, так что за исключением двух первых тостов, посвященных Маю и Весне, общих разговоров не было. С левой стороны тон задавала Вера Ивановна, а на нашей было несколько междусобойчиков: Виктор о чем-то беседовал с Арнольдом и его женой, а Тамара с Эдиком обсуждали рекламную компанию нового продукта. Я оказалась на нейтральной территории, не принимая участия ни в левостороннем, ни в правостороннем общении. Неожиданно кто-то дотронулся до моего плеча. Обернувшись, я увидела веселую физиономию Вадима, который за спиной Эдика, до этого заслонявшего его от меня, решил пообщаться:

– Кать, а тебе не кажется, что мы здесь лишние?

– Нет, не кажется, – дожевывая бифштекс, ответила я. – Нам же дали тарелки и вилки, так что не знаю, как ты, а я при деле.

– Я уже всё съел, – признался Вадим.

– Попроси добавки. В твоем возрасте необходимо усиленное питание.

– А чем тебе не нравится мой возраст? – деланно обиделся мой юный собеседник.

– Очень даже нравится, уже не помню, когда такой была.

– Да иди ты…

Эдик, наконец, отреагировал на наши переговоры:

– Чем это вы занимаетесь за моей спиной?

Я, следуя выбранной тактике, промолчала, ответил Вадим:

– Взрослые дяденьки и тетеньки оставили бедных детишек без внимания, так что мы сами развлекаемся, как умеем.

Эдик сначала поблагодарил Вадима за дельное замечание, потом повернулся ко мне:

– Катя, извините за деловые разговоры во время праздничного обеда, но я человек подневольный, – разумеется, он таковым не только не был, но и не выглядел, – у меня тут непосредственный шеф, да еще и самый главный начальник. Думаю, вам такая ситуация понятна.

Он внимательно смотрел мне в глаза, и я, не отводя взгляда, ответила:

– Мне, пожалуй, полегче. У меня меньше начальников.

Эдик рассмеялся:

– Один-ноль в вашу пользу.

Тамара не могла стерпеть даже моего минимального преимущества в счете и с усмешкой сказала:

– Вижу, вы полностью обновили свой гардероб. Поздравляю!

Краска бросилась мне в лицо, захотелось нарушить все табу и послать ее как можно дальше, но, помня наставления Антонины Петровны, я через силу улыбнулась:

– Спасибо, что заметили. Наверное, вы очень наблюдательны.

– Здесь особой наблюдательности не потребовалось, – ехидно заметила она.

Виктор до сих пор игнорировал нашу дуэль, продолжая беседу с Арнольдом, но тут отвлекся:

– Тома, не хами! – резко сказал он.

При этом полоснул ее таким острым и злым взглядом, что мне стало не по себе, а Тамара покрылась красными пятнами.

– Выбирай выражения, – прошипела она.

На мой взгляд, нельзя при всех одергивать жену, да еще в такой грубой форме. Впрочем, она сама напросилась. Чтобы разрядить обстановку, Виктор предложил общий тост за мир, дружбу и сотрудничество, а то на нашей половине стола якобы уже готовы перейти к боевым действиям. Антонина Петровна бросила на меня обеспокоенный взгляд, а я в ответ улыбнулась, мол, всё в порядке. Не хотелось, чтобы моя подопечная, она же защитница, стала всех строить и воспитывать. Под присмотром Виктора все чокнулись, даже мы с Тамарой, после чего междусобойчики возобновились. Вадим, то склоняясь над столом, то откидываясь за спину Эдику, забрасывал меня вопросами, интересуясь, как мне тут живется с тетей Тоней, не стрёмно ли? Не знаю, что он имел в виду, но ответила, что пока меня всё устраивает.

– Может, пересядешь? – обратилась к Вадиму Тамара.

Он был не против, но Арнольд его остановил:

– Сиди, где сидишь!

В общем, та еще семейка. Я не могла дождаться, когда закончится пытка праздничным обедом, хотя еда и напитки были выше всяких похвал.

Кофе подали в гостиную. Воспользовавшись свободой передвижения, я подошла к Антонине Петровне, желая узнать дальнейшие планы. Она стояла с бокалом в руке, раскрасневшаяся и помолодевшая.

– Пока, Катюша, можешь располагать собой, как заблагорассудится, – сказала она. – Поиграй в бильярд, наверняка вскоре этим займутся, а я собираюсь устроить себе тихий час. В семь часов шашлыки на лужайке возле коттеджа.

– Не забудьте принять таблетки, – напомнила я.

Разумеется, играть в бильярд я не собиралась, и не только потому, что не умею, просто уже была сыта общением с этой публикой. Как мне пережить праздничную неделю? Вернувшись в свою комнату, я села у окна и открыла книгу, но мне было трудно сосредоточиться на чтении. Передо мной стояли насмешливые глаза Эдика, веселая физиономия Вадима и хмурые лица Виктора и Тамары. Для всех я была нежелательным чужаком, но и они мне не нравились – злобные снобы. Впрочем, для Вадима можно сделать исключение, хотя его поведение, возможно, было вызвано не симпатией ко мне, а желанием позлить родственников и обратить внимание на себя. В его возрасте это вполне понятно и извинительно.

Окно выходило в парк, и я уставилась на подъездную аллею, но уже смеркалось, и тонкое кружево новорожденных листочков было почти незаметно. Мне стало грустно. Этот дом и прежде не казался мне родным, но с тех пор, как сюда нагрянула куча чужих и недоброжелательных людей, превратился в тюрьму. Мне захотелось сбежать. Но куда – в Прасковьин дом, в Заполье? Ни один вариант мне не нравился, да и уехать куда бы то ни было все равно не смогу – на мне висит долг за наряды и ответственность за судьбу Паши Соколова.

С большим трудом я одолела всего одну страницу, хотя накануне не могла оторваться от книги. Очень многое зависит от того, в каком состоянии находишься, когда читаешь. Вчера я сочувствовала героям, была с ними единым целым, испытывая сильные, будоражущие душу чувства. Сегодня те же герои казались мне зажравшимися бездельниками и вызывали раздражение. Ночь нежна… Нет, сейчас она не казалась мне нежной, скорее, пустой и никчемной.

Я услышала шаги в коридоре, потом, как открылась дверь в комнату моей подопечной, и подумала, что она наконец-то решила передохнуть. Но через несколько минут дверь опять отворилась, и раздались быстрые шаги. Чего ей не спится? Неожиданно я почувствовала, что и сама не прочь вздремнуть, накануне читала допоздна да еще за обедом выпила два бокала вина. Я не стала противиться своим желаниям, прилегла и вскоре задремала, сквозь сон слыша еще какие-то хождения в коридоре. Разбудил меня стук в дверь, Я даже не успела подняться с кушетки, как на пороге появилась Антонина Петровна.

– Катюша, ты спишь?! – удивилась она. – А мне не удалось.

– Я слышала, как вы ходили туда-сюда. Плохо себя чувствуете? – спросила я, поднимаясь и приглаживая волосы. Коса немного растрепалась, но переплетать ее уже не было времени. Ничего, и так сойдет.

Антонина Петровна и впрямь выглядела неважно, но ответила, что туда-сюда не ходила, просто чувствует себя усталой.

– Может, не пойдем на шашлыки? – с надеждой спросила я. – Поиграем в карты, телевизор посмотрим.

Антонина Петровна усмехнулась:

– Вижу, мои родственники уже успели тебя достать. Скажи, на что намекал Виктор, когда говорил о боевых действиях? Ты должна мне обо всем рассказывать.

Я заверила, что ничего существенного не было, а я не стукачка, чтобы докладывать о каждой мелочи. Если произойдет что-то серьезное или даже не очень серьезное, но касающееся непосредственно ее, то я сразу же ей об этом расскажу. Антонине Петровне мой ответ не очень понравился, но настаивать она не стала, и мы отправились в парк. На мне была новая курточка, которая нравилась мне не только внешне, ни и наощупь, и я опять подумала о предусмотрительности Антонины Петровны и о том, что мне приятно носить красивые модные вещи. Похоже, это затягивает.

Лужайка перед коттеджем была приготовлена для приема гостей. Четыре фонаря, прикрепленные к высоким шестам, намечали некий прямоугольник, внутри которого и должно было разворачиваться действо. Там стояло несколько пластмассовых зеленых столов, на которых разместились бутылки со всевозможными напитками, красиво нарезанные овощи и фрукты. Для желающих имелись стулья. Под одним из фонарей стоял высокий длинный мангал, возле него хлопотали мужчины. Виктор шевелил угли, а Эдик с Кириллом нанизывали мясо на шампура. Лаура вызвалась им помочь, но муж ее остановил:

– Шашлык не терпит женских рук, – изрек он, вынимая из эмалированного ведра очередной кусок мяса.

Вадим вместе с отцом и дедом подключали музыкальный центр с огромными колонками, обсуждая, какой диск поставить первым. Наблюдалась необычная картина: мужчины занимались хозяйством, а женщины маялись от безделья. Лаура с Тамарой отошли в сторонку покурить, а Вера Ивановна что-то возбужденно говорила старшей невестке. Мы присоединились к ним. Вдруг все вспомнили, что давно не видно самых младших отпрысков, и Вера Ивановна с Лаурой отправились на их поиски, то и дело выкрикивая: «Илья! Георгий!» Надо думать, имена были даны с подтекстом: Илья-пророк и Георгий-победоносец. В этой семье ничто не делается просто так.

В женской компании нас осталось четверо, и обстановка в этом узком кругу ощущалась довольно напряженная. Антонина Петровна была необычно молчалива. Разговор начала Тамара, выразив пожелание – поскорее закончить строительство теннисного корта. Загородный дом без корта и бассейна теряет половину своей прелести, сказала она, даже если похож на дворец.

– Корт к июню будет, – проворчала Антонина Петровна, – а от бассейна увольте. Это слишком дорогое удовольствие. К тому же, летом можно купаться в реке, а зимой мы здесь не живем.

Видимо, это была их давняя распря, но, само собой, последнее слово оставалось за Антониной Петровной. Наконец младшие отпрыски были найдены, и Виктор объявил, что пора наливать. Эдик с Кириллом, вытерев руки, сразу этим и занялись, а Виктор остался у мангала, следя за готовностью шашлыков. Произнести первый тост было доверено Антонине Петровне. Я ожидала услышать что-нибудь вроде «мир, май, труд», но моя подопечная меня удивила и, похоже, не только меня. Она стала говорить об отношениях между родственниками, о полном доверии, которое должно быть между ними, а закончила и вовсе непонятно: «Добро вернется добром, а зло – злом». Повисло тягостное молчание, все недоуменно переглядывались, тогда Эдик попытался разрядить обстановку:

– В общем, мир и дружба! – радостно воскликнул он, и все с облегчением стали чокаться.

Отставив в сторону бокалы, мы приступили к шашлыкам, которые оказались на удивление вкусными и сочными. Я уплетала за обе щеки, а Антонина Петровна, едва надкусив, отложила шашлык на тарелку. Она сидела на стуле, а я стояла рядом с ней c шампуром в руке, когда к нам подошел Виктор и обеспокоено поинтересовался:

– Антонина Петровна, неужели вам шашлык не понравился?

– Что ты, Витя, – устало отозвалась она, – шашлык как всегда отменный, просто у меня нет аппетита.

– Может, рюмочка Гранд Марнье поможет?

Она сначала отказалась, но потом передумала:

– Ладно, неси. Обычно он хорошо на меня действует.

Вскоре Виктор вернулся с бокалом, на дне которого плескалась пахнущая апельсином тягучая жидкость. Антонина Петровна предложила и мне ее отведать, но я предпочитаю более легкие напитки. В это время раздалась музыка, и Вадим, взяв на себя роль диджея, объявил белый танец, после чего прямым ходом направился ко мне. Я вопросительно посмотрела на Антонину Петровну.

– Иди, иди, – сказала она. – Вадик у нас шустрый, весь в своего тезку, двоюродного деда.

Эта песня в исполнении Джорджа Майкла обычно навевает на меня романтическое настроение, но мой сегодняшний партнер был уж слишком юным, так что никакой романтики не было и в помине.

– Катя, ты такая красивая! – с чувством сказал он. – Я никогда таких не встречал.

– Какие твои годы! Еще встретишь и не таких.

– Не таких, может быть, и встречу, – упорствовал он, – но таких, как ты, вряд ли.

– Надо смотреть в будущее с оптимизмом, – ощущая себя его бабушкой, сказала я. – Ты видный парень, а то ли еще будет!

– А что, – вдруг развеселился Вадим, – девчонки по мне с ума сходят, просто не знаю, куда деваться.

– Да ты еще и хвастун! – возмущенно воскликнула я.

Вадик со мной не согласился:

– Я не хвастун, просто очень правдивый.

Примерно в таком ключе были и дальнейшие разговоры. Наш танец поддержали только Вера Ивановна с мужем, а остальные продолжали уплетать шашлыки, обильно запивая вином. Завтра должны подъехать друзья Виктора и Тамары, тогда, возможно, будет больший интерес к танцам, а то тут кроме меня сплошные родственники. Мой юный кавалер проводил меня на прежнее место, и тут же подошел Эдик. Виктор с усмешкой посмотрел на него, а Антонина Петровна во второй раз меня напутствовала:

– Иди, иди, мы пока с Витей пообщаемся.

– Может, перейдем на «ты»? – сразу взял быка за рога Эдик и крепко прижал меня к себе.

– Можно и на «ты», – сказала я, – только не усердствуй с прижиманиями.

Он непринужденно рассмеялся:

– Постараюсь, хотя, поверь, это нелегко. Думаю, мой племяш уже утомил тебя комплиментами?

– Не без этого.

– Неужели ты не любишь комплиментов?

– Это зависит от обстоятельств, – с расстановкой произнесла я.

Эдик наклонил голову и, прижавшись щекой к моим волосам, вкрадчиво спросил:

– А какие сейчас обстоятельства?

– Не способствуют, – кратко ответила я.

– Ладно, тогда оставим эту тему в стороне. Пока. Расскажи, как ты попала в сети тети Тони?

Видимо, Антонина Петровна держит историю нашего знакомства в тайне, и публика изнывает от недоумения. Мне не хотелось вдаваться в подробности, и я кратко пояснила, что во время поисков работы познакомилась с женщиной, которая и порекомендовала меня Антонине Петровне. Он больше ни о чем не стал спрашивать, видимо, мое объяснение его вполне устроило. Больше мы не разговаривали, но его руки и его тело посылали мне сигналы, и не могу сказать, что осталась к ним равнодушна. Когда Эдик подвел меня к Антонине Петровне, Виктор сразу отошел к жене, а я присмотрелась к своей подопечной и забеспокоилась. Она была очень бледна.

– Антонина Петровна, как вы себя чувствуете?

– Что-то слабость навалилась, – тихо сказала она. – Пожалуй, пойду в дом, а ты оставайся, веселись. Вон у тебя сколько поклонников появилось!

Ну, уж нет! Не для того я здесь нахожусь, чтоб резвиться на лужайке. Я помогла ей подняться. В это время зазвучала бодрая музыка, и все, сбившись в кружок, стали танцевать, даже дети. Нашего ухода никто не заметил, а мы медленно потащились к дому. Я помогла Антонине Петровне раздеться, затем вместо умывания протерла ее влажной салфеткой. У нее совсем не осталось сил. Я смерила ей давление, оно оказалось очень низким, а пульс, редкий и неровный, едва прощупывался. Я просто-напросто испугалась, не зная, что делать, и предложила вызвать врача.

– Не надо никаких врачей, – отказалась она. – Лучше сделай мне укол.

– Но ведь вы сегодня пили! – возмутилась я. – Вдруг это лекарство несовместимо с алкоголем?

Антонина Петровна задумалась, потом сказала, что посоветуется со своим врачом, предупредив, что разговаривать с ним буду я, она только меня ему представит, а то у нее мысли путаются, и она ничего не запомнит.

Вскоре я уже разговаривала с Валерием Алексеевичем Болотниковым, светилом геронтологии. Он заверил, что укол сделать можно, а завтра он подъедет и осмотрит больную. Если возникнут какие-то проблемы, следует сразу ему позвонить, в любое время.

– Скажи ему, чтобы завтра не приезжал, – тихо произнесла Антонина Петровна. – Если будет нужно, я его вызову.

Валерий Алексеевич возмущался, я тоже не понимала легкомыслия Антонины Петровны, так как легкомысленной ее не считала, но она стояла на своем. Сделав укол, я присела рядом и взяла ее за руку. Рука была холодной и безжизненной, как тогда у мамы. Нет! Нет! Нет! – повторяла я про себя, когда зазвонил мобильник Антонины Петровны. Я взяла его и посмотрела на экран.

– Это Виктор. Может, мне ему ответить? – предложила я.

Антонина Петровна отрицательно покачала головой и протянула руку за трубкой.

– Витя, я просто спать захотела. Всё в порядке. Катя мне почитает, пока не засну, а потом, может, и к вам вернется. Нет, не беспокойся. Со мной все в порядке, – повторила она. – Завтра увидимся.

– Может, врачу все-таки завтра приехать? – не унималась я. – Не нравится мне ваше состояние. Ни с того, ни с сего – и вдруг такое ухудшение! Это неспроста.

– Конечно, неспроста, – согласилась она. – Завтра об этом поговорим, сейчас сил нет.

Сил у нее и правда не осталось, так что вскоре она задремала. Я выключила верхний свет и включила ночник возле кровати, после чего решила, что сегодня не оставлю свою подопечную без присмотра. Несмотря на спокойное дыхание, мне ее состояние не нравилось. Я будто видела, что старуха с косой подошла к ней вплотную, гораздо ближе, чем в день моего приезда в Антониновку. А ведь в последние дни такого и близко не было. Значит… Я не знала, что это значит, но решила быть начеку. Сходила в свою комнату, наскоро умылась, переоделась и, прихватив постельные принадлежности, вернулась в комнату Антонины Петровны. Ее комната была гораздо просторнее моей, а удобный диван не шел ни в какое сравнение с узенькой кушеткой, на которой я иногда позволяла себе валяться днем. Машинально закрыв за собой дверь на задвижку, я подошла к постели больной, взяла ее за руку и нащупала пульс. Он стал более ровным и наполненным. Антонина Петровна сквозь сон улыбнулась. Что ж, теперь и мне можно вздремнуть. Однако мой сон был беспокойным, несколько раз я просыпалась и подходила к кровати Антонины Петровны, то она заворочалась, то что-то сказала во сне. Один раз мне показалось, будто кто-то пытался открыть дверь. На какое-то мгновение почудилось, что я в Прасковьином доме, даже шаги различила, но, похоже, у меня опять начались галлюцинации. Лишь под утро я уснула по-настоящему – крепко и безмятежно.



Глава пятая

Антонина Петровна



– Господи, как хорошо, что у меня есть Катя!

Уже который раз за сегодняшнее утро я возносила благодарения богу за этот подарок. Впервые за многие годы я ощутила столь искренние участие и заботу. Но главное – я могу ей доверять, а сейчас для меня доверие значит даже больше, чем любовь. И доверяю я ей не потому, что считаю ее безупречной или полагаю, будто она испытывает ко мне сверхтеплые чувства. Вовсе нет! Хотя, ни первое, ни второе не исключено, но я привыкла опираться на более осязаемые вещи. Она гордая! В этом я имела возможность убедиться не раз, начиная с первого дня знакомства. Напуганная, почти без денег, тем не менее она не захотела идти в приживалки, потом не приняла от меня в подарок новые вещи, хотя большинство девушек на ее месте не устояли бы. А уж я всякими путями пыталась к ней подъехать, даже называла новый гардероб спецодеждой, необходимой для работы в моем доме, но она на это не купилась.

Впрочем, я давно на свете живу, так что провести ее мне все-таки удалось. Перехватив ее удивленно-испуганный взгляд, которым она смотрела на ценник, я отозвала в сторону продавщицу и попросила подавать вещи в примерочную без ценников, а Кате сказала, что незачем всё время расстраиваться, лучше сделать это один раз, когда назовут окончательную сумму. Я знала, сколько стоит одеться в этом магазине и про себя прикинув, какую сумму Катя может пережить, решила, что свыше ста тысяч она не выдержит. Если назвать меньшую, то просто не поверит, поэтому, еще раз пообщавшись с продавщицей, я попросила ее озвучить окончательный итог в районе ста тысяч, а я расплачусь карточкой. Мы так и сделали. Продавщица будничным тоном произнесла: «Сто шесть тысяч двести рублей», Катя вздрогнула, но я и ухом не повела и протянула карточку. На самом деле Катина экипировка обошлась мне почти в двести пятьдесят тысяч. Зато теперь девушка одета, как надо.

А как достойно она держится с моими высокомерными и беспардонными родственниками! А всё потому, что гордая. А раз гордая, значит, не станет притворяться и ловчить, чтобы извлечь для себя какую-то выгоду.

– Господи, спасибо тебе! – в очередной раз обратилась я к небу.

Какое счастье, что она рядом, когда ЭТО опять началось. Но когда именно? Я пришла с обеда в бодром состоянии, позвонила Рае, чтобы поздравить с праздником и рассказать о своих новостях – о Кате и о хорошем самочувствии. Подруга самокритично предположила, что мы с ней просто две старые дуры, напридумывали всяких глупостей, которых сами же и испугались. Но наконец-то, мол, победил здравый смысл. Нет, теперь здравый смысл говорил о другом: кто-то продолжает свое черное дело. Но кто? В доме нет посторонних, значит, это кто-то из своих. Как ужасно, когда приходится подозревать близких!

Поговорив с Раей, я выпила лекарство и прилегла. Уснуть мне не удалось, и поднялась я не отдохнувшей, а усталой, но всё равно поплелась на шашлыки. Я уже начинала понимать, в чем дело, потому и тост такой произнесла, о чем теперь сожалею. Все выглядели озадаченными, но хотя бы один из присутствующих правильно меня понял и насторожился. Это некстати. Зато Катюша очень верно прореагировала на ситуацию – быстро и ответственно. Если бы не она, то вряд ли я стала бы звонить врачу. Похоже, начинаю привыкать к этим посягательствам на мою жизнь и здоровье, но нельзя расслабляться. Однажды преступнику может повезти, в конце концов, он просто не выдержит долгого ожидания и вместо постепенного отравления расправится со мной разом. Я поежилась, затем немного приободрилась. Теперь у меня есть не только помощница, но и единомышленница.

Вчера после укола я быстро уснула, но потом сон стал беспокойным, будто я находилась на грани между сном и явью. Я чувствовала, как Катя брала меня за руку – проверяла пульс, отчего мне сразу становилось спокойнее, а утром обнаружила ее спящей в моей комнате. Теплая волна просто захлестнула меня. Именно тогда я окончательно решила рассказать ей о своих подозрениях. Одной с такой бедой не справиться. Стоило мне только пошевелиться, как мой прекрасный ангел проснулся.

– С добрым утром, Антонина Петровна, – улыбаясь, сказала Катя. – Как вы себя чувствуете?

Я и не заметила, как она оказалась рядом и уже мерила мне давление. На ней была надета смешная пижамка, что делало ее по-домашнему уютной и по-детски трогательной.

– Слава богу! – воскликнула она. – Теперь всё в порядке. Но что же вчера произошло?

Я сказала, что нам предстоит долгий и серьезный разговор, но сначала ей нужно уничтожить следы своего ночного пребывания в моей комнате. Никто не должен знать, насколько плохо мне было накануне. Долго ей объяснять не пришлось. Она подхватила свои вещи и скрылась за дверью, пообещав вернуться к восьми, а я задумалась о том, что делать дальше. Через пять минут мои размышления прервал стук в дверь. Это явилась Тася, чтобы заняться моим утренним туалетом. Она ревновала меня к Кате и не хотела сдавать своих позиций. Но я решила использовать ее по-другому. Кивнув на стул возле кровати, я дождалась, когда она сядет, и сказала, что сегодня до обеда вставать не буду, так как ночью плохо спала, а к ней у меня есть весьма деликатная просьба. Я хочу, чтобы во время завтрака, а может быть, и обеда, она покрутилась в столовой и послушала, о чем будут говорить мои родственники и что они думают о моем отсутствии за столом. Такие просьбы были для нее не внове, и она выполняла их не просто охотно, а с энтузиазмом, зная, что будет вознаграждена за усердие. Тася была мне предана, но на ее счет я не обольщалась. В ней нет гордости, и ее можно перекупить. Но пока власть и деньги на моей стороне, она будет со мной. Тася пообещала прийти после завтрака и доложить о результатах своей нелегальной работы, а заодно убрать мою комнату. Вскоре вернулась Катя – красивая и свежая, будто и не было беспокойной ночи.

– Садись, Катюша, – сказала я. – Нам предстоит долгий и непростой разговор. Сначала я введу тебя в курс дела, не перебивай меня. Потом задашь свои вопросы.

И я рассказала ей всё с самого начала и до вчерашнего дня. В отличие от Раи, на ее лице ни разу не появилось недоверия или скепсиса. Моя девочка поверила мне сразу и очень разволновалась. Едва я закончила свое повествование, как она засыпала меня вопросами:

– Почему вы не обратились в милицию? Почему не сдали кровь на анализ? Почему ничего не рассказали Виктору, если доверяете ему и считаете самым близким человеком?

Я не успела ответить ни на один вопрос, как в коридоре послышались шаги.

– Распорядись, чтобы мне принесли завтрак сюда, – попросила я.

– Я сама принесу, – ответила Катя. – Можно позавтракать вместе с вами?

Я кивнула, и тут же раздался стук в дверь. Катя поднялась и в дверях столкнулась с Виктором. Они поздоровались, и я опять заметила, как блеснули его глаза, и подумала: «Не такой уж ты и твердокаменный». Виктор наклонился, поцеловал меня в щеку и, сев на стул, осведомился о моем самочувствии. Я сказала, что чувствую себя нормально, просто не выспалась и хочу побездельничать, но к ужину обязательно спущусь.

Мужчины собирались сегодня на рыбалку. В пятнадцати километрах отсюда находится небольшое озеро, в котором как ни странно, до сих пор водится рыба, и клев там обеспечен почти в любое время года. Надин муж Слава, работающий у меня сторожем, заядлый рыболов, знает все тонкости и, когда Виктор отправляется на рыбалку с ним, без улова не возвращается. Сегодня собралась большая компания, даже мальчишек решили взять с собой, так что неизвестно, что из этого получится. Виктор сожалел, что его друзья Володя и Андрей пропустят рыбалку, так как не приехали накануне. Виктор выглядел задумчивым, и я поинтересовалась:

– Как тебе Катя?

– Очень милая девушка, – нейтрально ответил он. – Главное, чтобы вас она устраивала.

– Более чем, – не кривя душой, заявила я. – Скажи, а что у вас вчера за обедом произошло, когда ты намекнул на боевые действия?

– Разве Катя вам не рассказала?

– Сказала, что ничего существенного.

Он улыбнулся:

– Вот именно: ничего существенного. Не забивайте голову ерундой, лучше отдыхайте и набирайтесь сил, чтобы к ужину быть в хорошей форме. И еще: обещайте, что первый танец будет за мной.

– Само собой, – улыбнулась я, – и скажи всем, чтобы до обеда меня не беспокоили, хочу отоспаться.

Он передал мне привет от Тамары, еще раз чмокнул и вышел, а я почему-то опять вспомнила его быстрый, но далеко не равнодушный взгляд, брошенный на Катю. Неужели его всерьез зацепило? Тут и она появилась с огромным подносом. Завтрак был традиционным – овсянка, омлет и оладушки с вареньем. Не признаю я этих новшеств: тосты, мюсли и раздельное питание. Чушь всё это. Катя пододвинула стол к кровати, и мы приступили к трапезе. Чувствуя на себе ее вопросительный взгляд, я продолжила прерванный разговор. Первым делом рассказала о завещании и материальном положении моих родственников, а уж потом объяснила, почему не хочу обращаться в милицию. Мне почти семьдесят два года, и перепады самочувствия вполне могут объяснить возрастными явлениями, так что вряд ли всерьез отнесутся к моему заявлению. А если все-таки поверят, то начнется вообще неизвестно что – допросы, вынюхивания, и это непременно просочится в прессу. Благодаря своему состоянию я довольно известная личность, так что журналисты желтых изданий вмиг ухватятся за такую сенсацию: старая миллионерша подозревает своих родственников в отравлении! Вряд ли что-нибудь докажут, но каково придется этим самым родственникам? Не все же они к этому причастны, а достанется всем, и все меня возненавидят. Да и мне, если даже до ста лет доживу, от такого позора будет не отмыться. Зачем такая жизнь? И кровь на анализ не сдаю по этим же причинам. Что искать? Как объяснить свое желание проверить кровь на наличие яда? К тому же, сейчас не времена Агаты Кристи, когда травили мышьяком, который можно обнаружить и через сто лет после смерти. Теперь существуют препараты, которые распадаются в организме за считанные минуты – и никаких следов!

Катя подавленно молчала. Мне тоже было невесело, но теперь я не одинока в своей беде, что помогало мне не опускать руки.

– Так что же нам делать? – наконец спросила Катя.

Это «нам» мне очень понравилось. Нужно вычислить преступника, сказала я, а еще лучше – схватить его за руку. Вот уж тогда я поговорю с ним по душам. Пожалуй, придется поставить под строгий контроль каждую каплю, которую я принимаю внутрь. Сделать это не просто, когда в доме полно гостей и куча прислуги. Я поделилась своими соображениями с Катей, а она меня огорошила:

– Этого недостаточно. Вдруг он решит действовать по-другому?

– Как?!

– Какой-нибудь несчастный случай, например.

После этих слов мы обе притихли. Само собой, нужно установить контроль за питьем и питанием, но теперь придется опасаться еще и всяких неожиданностей. Когда появилась Тася, Катя поднялась, и я сказала, что позвоню ей, когда освобожусь, и мы почитаем. Разумеется, нам было не до чтения, но Тасе знать об этом необязательно. Пока я беседовала с помощницей, горничная приступила к уборке комнаты. Исподволь бросая на нее взгляд, я пыталась определить, насколько интересной информацией она разжилась, но она выглядела невозмутимо – поднаторела в шпионских делах.

– Садись, потом уберешь, – сказала я, когда дверь за Катей закрылась.

Тася с довольным видом разместилась на стуле и приступила к докладу. Когда гости стали собираться к завтраку, она протирала буфет. Никто на нее внимания не обращал, но и ничего интересного не говорили. Потом появились Виктор с Тамарой, и Тамара бросила на нее недовольный взгляд. Оно и понятно, у нас не принято во время трапезы тряпками махать. Тася сделала вид, что торопится побыстрее закончить уборку, когда Виктор объявил, что я сегодня плохо спала и спущусь только к ужину, потом добавил, чтобы до обеда меня не беспокоили. Тут Вера возмутилась:

– Опять из себя королеву строит! Еще бы табличку на двери повесила с приемными часами. Никакого уважения к людям!

Все дружно стали ее одергивать, но она не унималась:

– Вчера ушла с пикника, ни с кем не попрощавшись, сегодня на завтрак не явилась. Может, намекает, чтобы мы уехали?

– Не говорите ерунду, – вступил в разговор Виктор. – Она вас пригласила, вы приехали и не надо ничего выдумывать. Нужно иметь уважение к людям, как вы верно только что заметили, тем более к хозяйке.

Веру понесло:

– А тебе не надоело у нее в холуях ходить? Думаешь, она тебе свое наследство оставит? Как бы не так! Она эту смазливую девчонку ни на шаг от себя не отпускает!

Тут Тамара рявкнула на Тасю:

– Выйди, потом уборку закончишь!

Тамаре прекрасно известно, что Тася обо всем мне докладывает, так что горничной пришлось уйти, но кое-что еще она успела услышать:

– Попомните мои слова! – уже почти кричала Вера. – Она все оставит этой девчонке! Посмотрите, как она ее разодела! Моя дочь так не одевается. Тут с утра до ночи…, но ничего не можешь себе позволить…

Лаура одернула мать:

– Побойся бога, мама! Ты сроду не работала и вообще уймись, ты уже достаточно наговорила.

Виктор не произнес ни слова, во всяком случае, до тех пор, пока Тася находилась в комнате. Позднее она принесла им кофе, но за столом царило гробовое молчание, даже мальчишки не баловались.

Тася продолжила уборку моей комнаты, а я задумалась. Вот значит как! Я еще жива, а они уже делят мое наследство. Впрочем, я давно об этом подозревала, но столь явно еще никто не высказывался. Но наверняка все об этом думают. У Веры, что на уме, то и на языке, а вот об остальных этого не скажешь. Так кому же не терпится сильнее всех? Нужно будет всё обсудить с Катей, подумала я и будто споткнулась. Нет, ни в коем случае! Она не должна даже подозревать, что может стать моей наследницей, да я пока такого и не планирую. Конечно, она не поддалась на мелкий подкуп в виде груды тряпья. Но если искушение будет велико, очень велико? Я знаю ее всего третью неделю, как я могу быть в чем-то уверена? Чужая душа – потемки. Сейчас я ей доверяю и могу на нее положиться, так что этим нужно дорожить. Нет, ничего не скажу ей об этом разговоре, тем более что в нашем расследовании он ничего не меняет. В своих рассуждениях я как раз исходила из того, что все не прочь побыстрее получить доступ к наследству.

Когда Тася удалилась, я собиралась позвать Катю, чтобы продолжить прерванный разговор, но в этот момент позвонила Алла. Она поздравила меня с праздником, и сказала, что вчера прочитала Катины рассказы, все пять, и не могла оторваться. Хотела сразу ей позвонить, но потом решила сначала связаться со мной.

– Она очень талантливая девочка! – восхищенно воскликнула Алла. Такие слова из ее уст дорогого стоят. – Конечно, много всяких огрехов, есть и стилистические ошибки. Но замысел и его подача – выше всяких похвал: четко, емко, ярко и самобытно!

Я слушала Аллу, ощущая гордость, как за Виктора, когда он добивался каких-то успехов. К Маргошке я испытывала другие чувства: любила, восхищалась, умилялась, сердилась, но гордиться ее достижениями практически не доводилось. Алла тем временем продолжала:

– Для нашего издательства эти рассказы не подходят по формату, но у меня есть знакомые в толстых журналах, могу им порекомендовать.

Я хотела было с ней согласиться, но потом решила взять паузу и попросила ничего не предпринимать, пока я с ней сама не свяжусь.

– А если Катя мне позвонит?

– Скажи, что еще не прочитала, – сухо сказала я.

Как некстати этот звонок. Конечно, приятно, что Катя ко всему прочему еще и талантлива, но мне сейчас нужно, чтобы она была рядом и думала о том, как найти преступника. Недавно она пожаловалась, что с тех пор, как приехала в усадьбу, ни одной строчки не написала, хотя даже в Прасковьином доме иногда это удавалось. Если же сейчас передать ей слова Аллы, они наверняка вызовут в ней всплеск творческих сил, и ей станет не до меня – замыслы, вдохновение… К сожалению, мне это состояние неведомо, хотя в молодости пыталась писать. Я хорошо чувствую литературу, знаю всякие тонкости писательского ремесла, но мои произведения получались какими-то деревянными, не живыми. Впрочем, если честно, хоть я и пыталась писать, большой тяги к этому занятию не испытывала. А как сказал Чехов: «Если можете не писать, не пишите». Вот я и не пишу. Именно Чехов был моим кумиром и примером для подражания, и именно в жанре короткого рассказа я пробовала свои силы. Многие думают, что этот жанр самый легкий, я же считаю его самым сложным. Нужно всего на нескольких страницах рассказать историю и раскрыть характеры, даже не все достойные писатели хорошо справляются с этим.

В связи с известиями от Аллы мне пришла в голову еще одна мысль. Если Катя поймет, что сможет худо-бедно содержать себя писательским ремеслом, то съедет отсюда. А я все больше к ней привязываюсь, и мне страшно представить, какой станет моя жизнь, если вдруг она уйдет из нее. Такую девушку, умницу и красавицу, надолго в сиделках не удержишь. Надо что-то придумать, и я обязательно придумаю.



Глава шестая

Катя



Похоже, моему безмятежному, почти растительному существованию в этом доме пришел конец. Антонина Петровна обрушила на меня такую информацию, которой ну никак не ожидала. Я старалась не показать охватившего меня ужаса, но, боюсь, кое-что все-таки проскользнуло. А моя подопечная, несмотря на возраст и болезни, оказалась очень мужественной, за это многое можно простить. Хотя, за что мне ее прощать? В том мире, который ее окружает, свои законы, и она живет по ним.

Сидя за столом в своей комнате, я сосредоточенно размышляла, что нужно предпринять, чтобы защитить ее. Как можно дать человеку отраву? – Через еду, питье и лекарства. Значит, мне нужно контролировать всё. Но как? Пока непонятно. А как поступил к ней яд вчера? До обеда мы всё время были вместе, и она чувствовала себя хорошо. Сразу после обеда тоже, но когда зашла за мной на шашлыки, сказала, что устала. Обычно после дневного отдыха она как огурчик. Следовательно, яд попал в ее организм в конце обеда или после него. Когда я подошла к ней перед уходом из столовой, она держала в руке бокал, оживленно разговаривая с Верой Ивановной, и больной или усталой не выглядела. Нужно уточнить, что она пила, и кто ей наливал. Скорее всего, яд был в том бокале. А какие еще варианты? Я прошлась по комнате, пытаясь физической активностью стимулировать мозговую деятельность. Вряд ли кто-нибудь отважился бы подложить яд на глазах у всех, значит, сделал это заранее. Но как? Положил яд в пустой бокал? Опять не получается. Антонина Петровна очень брезглива, ни одного пятнышка на посуде не пропустит, не говоря о каком-то порошке или жидкости на дне бокала. Неужели преступник отравил всю бутылку? Но тогда мог бы пострадать кто-то другой, вряд ли преступнику это нужно. Ничего конкретного в голову не приходило, плохой из меня сыщик, но, как говорится, лиха беда начало.

Мои хождения ни к чему не привели, и я села, удивляясь, что Антонина Петровна не звонит, я ведь слышала, как Тася ушла. На душе было не просто неуютно, а тревожно. У нас в Заполье тоже порой бушуют пресловутые шекспировские страсти. В прошлом году сорокалетний мужик убил молодую жену, приревновав ее к своему младшему брату. Страсти, конечно, нешуточные, но всё было сделано спонтанно, в состоянии аффекта. А тут кто-то исподтишка травит старую женщину, при этом наверняка любезничает с ней и пользуется ее щедротами. Каким же должен быть этот человек? Я попыталась включить свою писательскую фантазию, чтобы сначала представить некую абстрактную личность, способную на такие злодеяния, а потом приложить к этому шаблону всех присутствующих, авось что-то да получится.

Думаю, для того, чтобы решиться на такое преступление, должно совпасть как минимум два фактора: внешние чрезвычайные обстоятельства и внутренняя предрасположенность, то есть некая гнильца. С внешними обстоятельствами более-менее ясно – острая необходимость в деньгах, больших деньгах. По словам Антонины Петровны, родню ее мужа постоянно терзают финансовые кризисы, даже когда в окружающем мире царят тишь да гладь, да божья благодать. Чего уж говорить о сегодняшнем неспокойном времени.

А что с Виктором? С ним вроде всё благополучно. Он у руля, получает высокую зарплату и является основным наследником. Особенно важно последнее. Но ведь это может в любой момент измениться, Антонина Петровна очень импульсивна, и он наверняка это понимает. Может быть, надоело семь лет находиться в подвешенном состоянии? Однако Антонина Петровна верит ему безоговорочно, этого нельзя не учитывать. Теперь Тамара. То, что она хочет быть здесь полноправной хозяйкой, видно невооруженным взглядом. С каким чувством она говорила о корте и бассейне! В общем, у всех есть причины, которые могли бы подтолкнуть к преступлению.

Теперь разберемся с внутренней предрасположенностью. Здесь гораздо сложнее. Я слишком плохо знаю этих людей, почти не знаю, и всё же нужно постараться дать им оценку. Последовательно рассмотрела все кандидатуры: взбалмошную Веру Ивановну и ее вялого мужа, агрессивного Арнольда с безликой женой, высокомерную Лауру, симпатичного и услужливого Кирилла, замкнутого Виктора и недоброжелательную Тамару. Ни одного из них мне не удалось сбросить со счетов. Когда дошла до Эдика, увидела перед собой серые насмешливые глаза, обаятельную улыбку и ощутила некое волнение, давно со мной такого не случалось. Но решила не поддаваться личной симпатии и оставила его в списке подозреваемых. Кто знает, что скрывается за этим привлекательным фасадом. Исключение сделала только для детей во главе с Вадимом.

Наконец Антонина Петровна пригласила меня к себе. Первым делом я позвонила доктору, описала ее состояние, после чего выполнила все его рекомендации и пообещала связаться с ним вечером, чтобы получить следующие указания. Антонина Петровна выглядела вполне прилично, но собиралась весь день провести в постели и спуститься только к ужину. Весьма разумно. Когда с медицинскими проблемами было покончено, мы приступили к обсуждению сложившейся ситуации, и тон беседы задавала я. Меня интересовал бокал в ее руке во время послеобеденного разговора с Верой Ивановной. Она пила Гранд Марнье, наливал ей Кирилл. Она сказала, что может поклясться, что перед этим бокал был пустым и чистым, и сам напиток никаких подозрений не вызвал, а его вкус она знает очень хорошо. Я вдруг вспомнила, что и вечером, на лужайке возле коттеджа, она тоже пила Гранд Марнье, а принес его Виктор, и после нескольких глотков ей стало хуже, но Антонина Петровна не согласилась. И без того я уже с ног валилась от усталости, заверила она. Похоже, ей не хотелось ставить под подозрение любимый напиток и любимого зятя. Но ведь других вариантов нет! Нет? Я вспомнила хождения в коридоре во время послеобеденного отдыха, а ведь Антонина Петровна сказала, что «туда-сюда не ходила». Я еще раз уточнила этот момент, и она уверила, что, придя в свою комнату, до вечера из нее не выходила. Перед тем, как лечь, приняла лекарство и запила водой из графина. Я схватила графин и, достав пробку, поднесла к носу и принюхалась, но никаких посторонних запахов не уловила.

– Тася сменила воду, – сказала Антонина Петровна.

Всё же я решила подстраховаться, вылила воду в раковину и отправилась на кухню. Там на специальном столике стояли две двадцатилитровые бутыли с питьевой водой. В одной еще оставалось литров пять, но я открыла новую бутыль и налила оттуда. Тася крутилась поблизости и подозрительно уставилась на меня:

– Я же только что сменила воду.

– Знаю. Я случайно опрокинула графин, и всё вылилось, – невозмутимо ответила я и удалилась.

На обратном пути я размышляла, как сохранить воду в неприкосновенности, пока мы будем на ужине. Ведь перед сном Антонине Петровне потребуется запить лекарство. Может быть, опять «опрокинуть графин»? Или воспользоваться водой из-под крана? Я так задумалась, что почти столкнулась с Тамарой, спускающейся со второго этажа. Выглядела она великолепно. На ней была замшевая куртка, высокие коричневые сапоги, а на плече красовалась роскошная сумочка. Я вежливо поздоровалась, а она в ответ небрежно кивнула. «Вот …», – мысленно произнесла я и тут же себя одернула. Никаких нецензурных выражений! А то и вслух вырвется ненароком. Тамару это наверняка порадует, а мою подопечную огорчит. Она пристально следит за моей лексикой, никаких поблажек не допускает, хотя, как я успела заметить, многие из присутствующих применяют сленг, а то и что похуже, особенно Эдик и Лаура. Но им Антонина Петровна замечаний не делает, видимо, им можно. Политика двойных стандартов в действии.

После моего возвращения мы еще долго обсуждали, как обеспечить безопасность Антонине Петровне, но я пришла к выводу, что все равно для преступника всегда останется какая-то лазейка, всего не предусмотреть.

– Нельзя так рисковать, – наконец сказала я. – Вы должны немедленно уехать из этого дома.

– Куда? – печально спросила Антонина Петровна.

– Да куда угодно! – запальчиво ответила я. – Сейчас вы не в той форме, чтобы путешествовать, но можно поехать в какой-нибудь пансионат или пожить у друзей. У вас есть друзья?

– Друзья есть, но я никуда отсюда не уеду, – решительно заявила она. – Это мой дом! Скорее, я всех их вышвырну отсюда, чем пойду у кого-то на поводу.

Заявление, конечно, гордое, но уж слишком самонадеянное. В любой день, возможно сегодня вечером, преступник может сделать решительный шаг. Судя по тому, с какой настойчивостью выполняет задуманное, он с этого пути не свернет. Мы еще немного подискутировали, но переубедить Антонину Петровну не удалось. Значит, придется все время быть начеку, нам обеим.

– Может, хотя бы сегодня не будем рисковать? – предложила я. – Обойдутся на ужине и без вас.

– Ну уж нет! – гневно воскликнула она. – Такой радости этому злодею я не доставлю. Пусть думает, что его стрела пролетела мимо цели.

Когда мы закончили обсуждение всех деталей, связанных с сегодняшним вечером, я отправилась на кухню за обедом, перехватив ревнивый взгляд Таси, которая сама собиралась обслужить хозяйку. Этого я не могла ей доверить, зато совсем не возражала, когда она явилась за грязной посудой. До ужина я была свободна, так как заняться прической Антонины Петровны предстояло Тасе, и против этого я ничего не имела. Вспомнив шпионские фильмы, попробовала приладить ниточку к графину, чтобы заметить, если его будут открывать, но получалось слишком заметно, так что я оставила это занятие и, проследив за тем, как моя подопечная приняла лекарства, удалилась к себе.

С сегодняшнего утра мое самоощущение резко изменилось. Я больше не чувствовала себя приживалкой. Антонине Петровне угрожала опасность, и она доверилась мне. Теперь многое зависит от моей сообразительности и расторопности, так что не время копаться в себе и лелеять свою гордость и мнительность. Нужно получше узнать присутствующих в усадьбе, а для этого все средства хороши. Вряд ли удастся близко сойтись с женщинами, но я прекрасно знаю, какое впечатление произвожу на мужчин. Обычно меня это напрягает, а подчас и раздражает, но в данном случае придется сделать исключение. Мне нужен «свой человек» в стане врага. Кого же выбрать на эту роль? Пожалуй, больше всего подойдет Эдик. Он не женат, что позволит избежать дополнительных трудностей. К тому же, чего греха таить, он произвел на меня впечатление, хотя держался со мной довольно дерзко и насмешливо. Ничего, это пройдет. Во мне проснулся неведомый доселе азарт. Судя по тому, что явился сюда без спутницы, постоянной пассии у него нет. В приподнятом настроении я направилась в ванную, чтобы по максимуму подготовиться к предстоящей операции по обольщению Эдика.

Примерно за полчаса до ужина ко мне явилась Антонина Петровна. Она была при полном параде – длинное вишневое платье, колье с рубинами и великолепная прическа. Пожалуй, Тася лучший парикмахер, чем я, о чем я тут же сообщила Антонине Петровне. Она довольно улыбнулась, заметив, что ее внешний вид особого значения не имеет, зато мой – наше главное оружие. Похоже, она пришла к такому же выводу, что и я. Придирчиво осмотрев меня, начальственным тоном сказала, что мне не следует заплетать косу. Волосы еще до конца не высохли и свободно рассыпались по плечам, и она восторженно их созерцала.

– Но они слишком длинные, – возразила я.

– Слишком длинных волос не бывает, – заверила она и довольно улыбнулась. – Сегодня все мужчины будут у твоих ног.

Я подумала, что если это правда, то предстоит весьма утомительный вечер. Антонина Петровна тем временем занялась выбором наряда, так как мои обновы знала не хуже меня. Под ее контролем я облачилась в вечернее платье, которое принято называть «маленьким черным платьем», и надела изящные черные туфли на высоких каблуках. Затем она предложила мне свое роскошное жемчужное ожерелье, но я воспротивилась. Не люблю носить чужие вещи. Пусть платье куплено в долг, но оно мое, а такое ожерелье я не могу себе позволить, да и не хочу. Декоративной косметикой я не пользуюсь, так что, прыснув на себя из заветного флакона с французской туалетной водой, я была готова. Антонина Петровна восхищенно смотрела на меня. Подошло время ужина, но она не спешила:

– Придем последними, – сказала она, – тогда эффект будет просто убийственным. Мужчины расслабятся, женщины занервничают и наверняка что-то проскользнет, может быть, и преступник (или преступница) себя выдаст.

Я поинтересовалась ее самочувствием, и она заверила, что всё в порядке, хотя отдохнуть почти не удалось – донимали посетители. Сначала явилась Вера Ивановна со своими обидами на то, что Антонина Петровна игнорирует гостей. Позднее зашла Тамара узнать о ее самочувствии. Оказывается, она уже успела смотаться в Питер по каким-то делам, а заодно заскочила в магазин и купила кучу косметики для ванны.

– Не вздумайте ею пользоваться, – предостерегла я.

Антонина Петровна усмехнулась:

– Есть, товарищ начальник.

Я немного смутилась и более мягко напомнила, что Антонине Петровне не следует за столом ничего пить – не только спиртного, но даже воды и чая. Это мы уже обсуждали, так что она просто кивнула, затем сказала, что мужчины пару часов назад вернулись с рыбалки с неплохим уловом. Виктор заходил к ней и сообщил, что приехали Володя с женой Леной и Андрей. Андрей явился один. Он в разводе, а со своей девушкой поссорился накануне. Итак, еще трое незнакомых людей, от которых неизвестно чего ждать. Я поинтересовалась, что они из себя представляют. У Володи свой бизнес, сказала она, но по работе они с Виктором никак не связаны, просто вместе учились в институте. Лене всего двадцать пять лет, они совсем недавно поженились. Андрей – довольно известный художник, несколько неуравновешен, но в остальном – вполне ничего. Я переваривала новую информацию, когда Антонина Петровна неожиданно заявила:

– Жаль Виктора.

– Почему? Он вроде бы вполне успешен. Неужели болен?

– Нет, что ты! – испуганно ответила она. – Здоров, как бык! Просто несчастлив. Они с Тамарой не любят друг друга, смотреть тошно.

– Зачем тогда поженились?

Антонина Петровна тяжело вздохнула:

– Зачем она выходила замуж, не знаю. А он, думаю, женился на ней потому, что она чем-то напоминает Маргошку. Но Маргошка была веселой и легкой, а эта замкнутая и недоброжелательная. К тому же, похоже, не может иметь детей, а для Виктора это очень важно. Вряд ли они долго протянут вместе, – без всякого сожаления закончила она.

Мне так не казалось. Судя по всему, Тамара хочет быть здесь хозяйкой и разводиться не собирается. А Виктор? Про него я ничего не могла сказать. Он был для меня как закрытая книга, или как «черный ящик», или как тихий омут, в котором неизвестно что водится. Он всегда выглядит невозмутимо, но это не значит, что и внутри у него так же спокойно. Скорее, наоборот, на собственном опыте не раз в этом убеждалась. Однако в свете наших проблем его отношение к Тамаре весьма интересно. Допустим, они собираются разводиться или хотя бы задумываются об этом, тогда для Тамары очень важно, чтобы к моменту развода Виктор получил наследство.

– У них есть брачный договор? – спросила я.

Оказывается, Антонина Петровна этого не знала. А жаль. Вообще она меня удивляет. В ней непостижимым образом уживаются расчетливость и легкомыслие. В конце концов, я решила, что неплохо бы прощупать Виктора насчет его отношения к жене. Конечно, я заметила, как он на меня смотрит и как при этом в его броне появляется маленькая трещинка. Впрочем, это ни о чем не говорит. Даже самые любящие и преданные мужья могут совершенно бескорыстно пялиться на других женщин.

– Думаешь, Тамарка хочет сначала угробить меня, а потом оттяпать у Виктора половину наследства? – обеспокоено спросила Антонина Петровна. – Вижу ведь, что она мужа не любит, а не уходит. Значит, так и есть!

Антонина Петровна нервно забегала по комнате, и я постаралась ее успокоить, но вышло крайне неудачно:

– Тут и без нее прямых наследников хватает.

– О боже! – воскликнула моя подопечная и плюхнулась на стул. – Но мы обязательно найдем злодея!

Я была настроена не так оптимистично и обратилась к ней:

– Обещайте, что если случится что-нибудь подозрительное, вы немедленно уедете отсюда.

– Я никуда не уеду, – устало отозвалась она, – но обещаю, что в тот же миг выставлю всю честную компанию за дверь, хоть это будет выглядеть крайне невежливо.

– Лучше быть невежливой, чем мертвой, – резонно заметила я.

В это время раздался стук в дверь Антонины Петровны, потом в мою. Я крикнула, что открыто, и в комнату вошел Виктор. На нем был смокинг и белая рубашка с бабочкой. Выглядел он просто потрясающе, да еще улыбнулся, чего до сих пор мне видеть не приходилось.

– Вы обе просто великолепны, глаз не отвести! – воскликнул он. – Даже не знаю, кто краше.

Антонина Петровна рассмеялась:

– Ох, лицемер! Ну да ладно, прощаю. Все уже собрались?

– Да, ждут только вас.

Вслед за Виктором мы направились в столовую. Я по пути пыталась привести себя не только в боевое состояние, но и в хорошее настроение, а последнее было не так-то просто. Слишком свежи еще были воспоминания о вчерашнем обеде. Неужели Тамара будет опять ко мне цепляться? Лучше бы меня посадили подальше от нее, хотя и Вера Ивановна не лучше.

Виктор распахнул дверь в столовую, и Антонина Петровна первой вошла туда, затем я и Виктор. Послышались приветствия. Я окинула взглядом стол. Все сидели на прежних местах, но появились и новые гости. Рядом с моим пустым стулом сидела пара, видимо, Володя с Леной, напротив – худощавый мужчина с черными волосами до плеч, сразу понятно, что художник, впрочем, обошелся без бороды и усов. Он вскочил и воскликнул, обращаясь ко мне:

– Какая редкая красота! Я обязательно должен написать ваш портрет! Надеюсь, вы не возражаете?

– Возражаю, – кратко ответила я и направилась к своему месту.

Эдик предупредительно отодвинул мне стул.

– Привет! Решила свести с ума мужскую половину человечества? – тихо спросил он.

Похоже, Антонина Петровна правильно всё рассчитала. Трудно представить более эффектный выход.

– А ты уполномочен говорить от всей половины? – лениво осведомилась я.

Эдик нервно усмехнулся:

– Во всяком случае, за присутствующих ручаюсь.

Тем временем художник оправился от потрясения, вызванного моим появлением, а еще больше отказом позировать ему и обратился к Эдику:

– Эд, познакомь меня с прекрасной незнакомкой.

Антонина Петровна, оценив ситуацию, представила меня:

– Это Катя, моя помощница: медсестра и секретарь-референт.

Одним махом она подняла меня по служебной лестнице через несколько ступенек. Я, скорее почувствовала, чем увидела, как недобро хмыкнула Тамара, но мне до этого не было никакого дела. Вчера, сидя на этом же стуле, я чувствовала себя очень некомфортно, не понимая ни своего места, ни своей роли в этой компании. Сегодня всё было иначе. Я должна вычислить преступника или злодея, как называет его Антонина Петровна, а это работа не только не простая, но и очень важная. А если у меня есть цель, то такие мелочи, как колкости или косые взгляды, не имеют никакого значения.

Володя с Леной и Андрей сами мне представились, после чего приступили к ужину. Антонина Петровна поднялась и сказала, что сегодняшним вечером будет распоряжаться Виктор – хозяин этого дома. Все притихли, и даже я не поняла, что она хотела этим сказать. От Антонины Петровны всегда можно ждать каких-то неожиданностей. Последовали тосты, а вскоре и междусобойчики образовались. Сегодня я шла нарасхват. Бедный Вадик то и дело выглядывал из-за Эдика, но ему было трудно добраться до меня. Самым напористым оказался Андрей. Его костистое породистое лицо нельзя было назвать красивым, но интересным вполне.

– Я думал, что вы модель, – заявил он. – Это же преступление таить от людских глаз такую красоту! Неужели вы не пытались пробиться в модельный бизнес?

– Нет, и не собираюсь, – резко ответила я.

– Но почему?!

– Моя внешность – это просто моя внешность, а не товар.

Эдик, а затем и Володя с Леной поддержали меня. Постепенно разговор перешел на нейтральные темы. Андрей советовал посетить выставку современного искусства в известной галерее. Оказывается, Володя с Леной там уже побывали и тоже отозвались весьма одобрительно.

– Давай завтра на нее сходим! – тут же предложил Эдик.

– Да что ты понимаешь в искусстве! – одернул его Андрей. – Катя пойдет на выставку со мной. Там есть работы Косарева, а я с ним хорошо знаком, и Катю познакомлю.

Володя решил взять на себя роль посредника:

– Так с кем же вы пойдете?

– Ни с кем, – ответила я. – На ближайшие дни у меня другие планы.

У моих поклонников началась полушутливая перепалка, тогда вмешался Виктор:

– Оставьте девушку в покое. Лучше предложите какой-нибудь тост.

На его предложение откликнулся Володя, произнеся красивый длинный тост, за что получил заслуженные аплодисменты. Я к вину почти не прикасалась. Тосты следовали один за другим, а мне была нужна ясная голова, и так поднятая вокруг меня шумиха отвлекает. Я бросила взгляд на Антонину Петровну и увидела в ее руке бокал с вином. Она что-то оживленно говорила Вениамину Михайловичу и моего взгляда не замечала. Но мы же ведь договаривались, что она ничего не будет пить! У меня неприятно засосало под ложечкой. Увидев, что она отпила глоток, я поднялась и под взглядами всех присутствующих подошла к ней.

– Антонина Петровна, я ненадолго отлучусь, мне нужно позвонить, – сказала я, а сама глазами указала на бокал.

Она всё поняла и улыбнулась:

– Конечно, Катюша. Я всё помню. – Потом повернулась к Вере Ивановне. – Сегодня решается судьба нашего маленького пациента. Катюша всё держит в своих руках.

Зря она сказала последнюю фразу, этим прибавила мне недоброжелателей. «Всё держит в своих руках». Кому это понравится? Размышляя об этом, я поднялась к себе и позвонила Наташе. Как я и думала, они всей компанией сидели в саду, только детишки легли спать. Наташа шепотом сообщила, что Леня пришел с новой девушкой, весьма симпатичной. Я пожелала всем приятных выходных и отключилась. На этот раз никакой ностальгии не было. Я знала, что сейчас нужна здесь больше, чем в каком-либо другом месте.

Мое возвращение было встречено новым всплеском интереса к моей персоне.

– Что за маленький пациент? – спросил Эдик.

Другие тоже прислушивались к моему ответу. Тут мне скрывать было нечего.

– Это шестилетний Паша Соколов из деревни Угловка в тридцати километрах отсюда. У него прогрессирующий паралич всех конечностей. – Я немного упростила диагноз, чтобы всем было понятно, что с ним происходит. – Он не может ходить, не может игрушку взять в руки.

Представив худенького маленького мальчика с запавшими глазами, я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

– В общем, Антонина Петровна взяла на себя расходы по его лечению. Но это не тема для застольной беседы.

Я хотела побыстрее закрыть эту тему, так как слезы все-таки выступили.

– А его можно вылечить? – поинтересовалась Лена.

– Не знаю. Еще нужно провести обследование. Сейчас собирают документы.

Чтобы успокоиться, я основательно приложилась к бокалу, и тут же себя осудила, так как голова немного закружилась. Тем временем Вадиму, видимо, надоело находиться в тени, он предложил музыкальную тему и поинтересовался вкусами присутствующих, чтобы знать, какую музыку поставить для танцев. Похоже, он был штатным диджеем. После недолгого обсуждения решили, что желающие продолжить возлияния останутся в столовой, а остальные переместятся в гостиную. Я поднялась и прежде, чем пройти в гостиную, подошла к Антонине Петровне. Рядом с ней никого не было, но я на всякий случай сказала, что с Пашей всё идет по плану, и поинтересовалась ее самочувствием. Она выглядела рассеянной:

– Вроде нормально, но как-то не по себе.

– Зачем вы пили? – тут же набросилась я.

Она сказала, что отпила для вида всего один глоток, чтобы никто ничего не заподозрил, так что со здоровьем всё в норме, но до нее вдруг окончательно дошло, что происходит, и ей трудно это принять.

Увидев, что мы одни, к нам устремилась Вера Ивановна.

– Держитесь, – быстро сказала я. – Виноват кто-то один, а остальные наверняка не желают вам зла.

Вера Ивановна была уже рядом и предложила Антонине Петровне выпить чаю. Я скосила взгляд на свою подопечную. Она меня не подвела и весело заявила:

– Я обещала Виктору первый танец, так что пойду танцевать.

Мы направились в гостиную, и Вера Ивановна нехотя поплелась за нами. Первый танец опять был под музыку Джорджа Майкла. Виктор подошел к Антонине Петровне и, галантно поклонившись, пригласил ее. Ко мне сразу устремились трое – Эдик, Вадим и Андрей. Самым проворным оказался Эдик.

– Чувствую себя олимпийским чемпионом, которому достался главный приз, – делая вид, что запыхался, сказал он.

Я улыбнулась, с удивлением отмечая, что его слова мне приятны, а вскоре ощутила и мощные импульсы, которые излучало его гибкое тело. Опомнилась лишь, когда он вплотную приблизился ко мне.

– Я тебя предупреждала, чтобы не усердствовал с обжиманиями, – хрипло напомнила я.

Он немного отстранился, но чувствовалось, что ему этого не хотелось, да и мне тоже. В комнате было приглушенное освещение, и я посматривала, кто с кем танцует. Только Вадим скучал возле музыкального центра, остальные были при деле.

– Скажи, тебе нравится работать на тетю Тоню? – вдруг спросил Эдик.

Я немного насторожилась, и наваждение прошло.

– Да, вполне. Мне вообще нравится помогать людям.

– Старикам и детям?

– В том числе.

– Хочешь, я попрошу тетю Тоню, чтобы она завтра отпустила тебя на выставку?

– Нет, не хочу.

Он отстранился и посмотрел мне в лицо:

– Почему?

– Я же говорила, что на ближайшие дни у меня другие планы.

Он не успел задать следующий вопрос, как музыка закончился и к нам подскочил Вадим. В общем, вокруг меня была большая суета, но танцевала я только с тремя мужчинами – Эдиком, Вадимом и Андреем. Остальные то ли не стремились со мной потанцевать, то ли не хотели толкаться с явно обозначившимися поклонниками. Исподволь я следила за Виктором и Тамарой, ведь именно они выигрывают или проигрывают больше всех. Виктор пару раз танцевал с Антониной Петровной, раз или два с женой и несколько раз с Леной. Тамару помимо мужа приглашали Эдик и Андрей. То и дело кто-то удалялся перекурить или просто глотнуть свежего воздуха. В общем, ничего интересного мои наблюдения не принесли. Заметив, что Антонина Петровна исчезла, я забеспокоилась и, сказав, что пойду припудрить носик, отправилась на ее поиски. В комнате ее не оказалось, телефон не отвечал, и мне вдруг стало страшно. Куда она делась? Я зашла к себе, быстро переобулась и, накинув куртку, побежала на улицу. На крыльце встретила Тасю.

– Антонину Петровну не видела?

– В беседке сидит. Просила плед принести.

Тася быстро пронеслась мимо, а я на еще большей скорости помчалась к беседке, вскоре застав там Антонину Петровну, целую и невредимую.

– Зачем вы меня так напугали? – опускаясь рядом, сказала я.

Она неожиданно резко меня обняла и заплакала. Мне не нужно было ничего объяснять, я и так всё понимала. Сейчас под крышей ее дома собрались самые близкие для нее люди, и кто-то из них не просто желает ей смерти, а старательно и целенаправленно приближает ее. Самое страшное, что она не знает, кто это. Приходится всех подозревать, а это очень нелегко. Я гладила ее по голове, шептала что-то невразумительное, и она вскоре успокоилась. Тася принесла плед, укутала ее и, бросив на меня ревнивый взгляд, быстро удалилась. Мы еще немного посидели молча, после чего вернулись в дом. В парке слышались голоса, похоже, Лаура повела мальчишек укладывать спать.

Антонина Петровна предложила мне вернуться в гостиную, но у меня совершенно пропал энтузиазм. Всё равно ничего не узнаю, а будоражить душу танцами-обжиманцами с Эдиком не ко времени. Вряд ли он причастен к неприятностям Антонины Петровны, но до тех пор, пока не найдем преступника, на все посторонние чувства – табу. Главное сейчас – обеспечить безопасность моей подопечной. После того, как плакала у меня на плече, она стала мне ближе, и я уже не просто выполняла свою работу, а всей душой переживала за эту старую несчастную женщину. Она потеряла мужа и дочь, и получилось так, что в трудную минуту ей, кроме меня, не на кого положиться. Что ж, я постараюсь не подвести.

Вылив из графина воду, я сделала очередной рейс на кухню, по счастью не встретив Тасю. Женщинам, хлопотавшим на кухне, было не до меня. Когда я вернулась, Антонина Петровна разговаривала с врачом, который не дождался моего звонка и позвонил сам. Он велел сделать еще один укол, что я тут же выполнила, после чего ненадолго удалилась к себе, чтобы вскоре вернуться в пижаме и с постельными принадлежностями. На этот раз Антонина Петровна разговаривала с Виктором:

– Хочу лечь. Катя мне на ночь почитает. Ни о чем не беспокойся, дорогой. Вере передай персональный привет.

Я закрыла дверь на задвижку и пожелала своей подопечной спокойной ночи.

– Спокойной ночи, моя девочка, – ласково сказала она. – Как хорошо, что ты есть.

Мне тоже вдруг стало хорошо, и я почувствовала, что я дома, ну почти дома.



Глава седьмая

Антонина Петровна



Как начинала сегодняшний день благодарениями богу, так ими и заканчиваю.

– Боже, спасибо тебе за то, что у меня есть Катя!

Не знаю, как бы пережила весь этот день без нее, особенно, когда до меня окончательно дошло, что происходит. Я посмотрела на диван и улыбнулась. Моя девочка, моя защитница спала. От нее веяло покоем и безмятежностью, которые невольно передавались и мне. Она права: всё не так уж плохо. Виноват кто-то один, а остальные ни при чем. Скорее бы вычислить злодея, а то с ума можно сойти. И еще: я очень хочу, чтобы Катя всегда была рядом со мной и, кажется, придумала, как этого добиться. Нужно, чтобы они с Виктором поженились! Конечно, Виктор намного старше нее, но в наше время такие браки становятся всё более популярными, особенно, если мужчина успешен, а девушка красива. К тому же, Виктор хорош собой и в отличной форме. О, как бы я была счастлива, если бы это произошло! Два самых близких мне человека были бы рядом со мной, и у них появились бы дети – мои внуки! Думаю, со стороны Виктора никаких препятствий не будет, я видела, как он на нее смотрит. Вчерашний эффектный выход я задумала специально для него. Мужчины так устроены, что на них очень действует мнение окружающих. А вокруг Кати начался настоящий переполох. Все присутствующие на ужине женщины были хороши по-своему, но ни одна из них не шла ни в какое сравнение с Катей, и это было совершенно очевидно. Алла правильно подметила: чистая незамутненная красота. К моему огорчению, Виктор ни разу ее не пригласил, наверное, не захотел конкурировать с этими глупыми мальчишками, которые постоянно крутились возле нее. А ведь совместный танец – это невербальный разговор и, кто знает, что бы они сказали друг другу.

Есть одна загвоздка – Катя на Виктора никак не реагирует и, хуже того, ей понравился Эдик. Конечно, по возрасту он больше подходит, да и вообще привлекательный парень. Правда, до недавнего времени был настоящим шалопаем, но ведь в конце концов взялся за ум! К тому же, он мой родственник. Но не поселю же я его в своем доме! Это будет предательством по отношению к Виктору. А дети? Эти дети будут внуками Веры, а не моими. Нет, только Виктор! О, я совсем забыла о Тамаре. Вряд ли она выпустит мужа из рук без борьбы. Но ничего, что-нибудь придумаю, найду на нее управу.

Незаметно я задремала, а наутро опять проснулась с улыбкой. Стоило мне пошевелиться, как тут же подняла голову Катя и ответно улыбнулась:

– С добрым утром, Антонина Петровна! Вижу, вы отлично себя чувствуете.

– С добрым утром, девочка, – ласково ответила я, еле удерживаясь от более пылких излияний. – Я и правда отлично себя чувствую.

Взглянув на часы, Катя быстро свернула свои постельные принадлежности и спросила, кто сегодня будет заниматься моим утренним туалетом.

– Тася. Ты лучше собой займись. Надо добить всю эту мужскую братию.

Смеясь, она выскользнула за дверь, а я продолжала лежать, строя планы на ближайшее будущее, решив, что нужно не только пережить оставшиеся три дня наплыва гостей, но и попытаться подтолкнуть Виктора с Катей друг к другу. Жаль, что



Катя не умеет играть в бильярд, ведь сегодня и завтра будет проходить традиционный турнир. В этом году много участников. Тамара уже составила расписание, а Виктор по моей просьбе купил шикарный фотоаппарат для победителя. Раньше я тоже принимала участие в соревнованиях, но теперь только наблюдаю и награждаю. Виктор очень хороший игрок, хотя всё же не такой, каким был мой Вадик. Знатоки говорили, что он мог бы бильярдом на жизнь зарабатывать. Катя играть не умеет и учиться не хочет, так что придется сделать из нее болельщицу. Арнольд наверняка опять тотализатор организует. Я поставлю на Виктора и посоветую ей поступить так же, тогда она волей-неволей станет болеть за него, а это уже кое-что.

Тася не появилась, и я отправилась в ванную: почистила зубы, приняла душ, а ее всё не было. Поначалу это меня не столько рассердило, сколько озадачило. Тася всегда ревностно относится к своим обязанностям и очень пунктуальна. Я расчесалась и, посмотрев в зеркало, решила, что голову можно не мыть, а прическу следует лишь слегка подправить. Вызывать Катю не хотелось, так что я справилась сама и результатом осталась довольна, а с Тасей разберусь позднее. Неужели ревность довела ее до такого маразма? Мол, у вас теперь есть Катя, пусть она вами и занимается. А кто будет комнату убирать? Кипя негодованием, я позвонила зарвавшейся горничной. Но она не ответила. Через несколько минут я повторила попытку. То же самое. Тогда я позвонила Анне. Они с Тасей дружны, уже лет восемь живут под одной крышей, да и возраста примерно одинакового: Тасе сорок пять, Анне сорок восемь.

Анна на пару с местной поварихой готовила завтрак, но на мой звонок откликнулась сразу и заявила, что Тасю со вчерашнего вечера не видела.

– Может, она спит? – начиная волноваться, спросила я.

– Нет, я к ней заходила. Ее в комнате нет, а кровать заправлена.

Я спросила, где же Тася может находиться в такое время. Аня замялась, тогда я велела ей немедленно прийти ко мне.

– Но завтрак еще не готов, – вяло сопротивлялась она.

– К черту завтрак! Немедленно иди.

Вскоре она появилась – полная круглолицая женщина с глубоко посаженными маленькими глазками. Аня выглядела несколько флегматичной, да по сути такой и была в отличие от бойкой и острой на язык Таси. Впрочем, разность темпераментов не только не мешала им мирно сосуществовать, но и дружить. Заводилой, конечно, была живая и привлекательная Тася. Аня – отменная повариха, но ее деятельность дальше кухни не распространяется. Она никогда мне ни о чем не докладывает, вообще не любит судачить, так что и на этот раз мне пришлось всё вытягивать из нее клещами, израсходовав массу сил и эмоций. Я не понимала, почему она не подняла тревогу еще ночью, когда не обнаружила подругу в комнате. Мало-помалу ей пришлось всё выложить.

Оказывается, еще в прошлом году у Таси завязался роман с нашим сторожем Колей. Это деревенский мужик около пятидесяти, хозяйственный и мало пьющий. Пьяниц в моем штате нет. У него в Антоновке семья, но он позволял себе небольшие развлечения на стороне. Я знала, что и Тася при случае совсем не против… Вчера как раз дежурил Коля, и Аня подумала, что Тася у него, правда, удивилась, что подруга ее не предупредила и на звонки не отзывается, а про себя подумала: «Поди ж ты, просто медовый месяц!» То, что и утром Тася не появилась, ее по-настоящему обеспокоило, и она решила, что, приготовив завтрак, сходит к Коле в сторожку и узнает, в чем дело. Но тут позвонила я.

Она стояла, опустив голову и переминаясь с ноги на ногу, переживая из-за того, что пришлось выдать тайны подруги. Но я уже не просто волновалась, а была близка к панике, так как ни в какой медовый месяц не верила. С Тасей что-то случилось!

Отпустив Анну, я велела пригласить ко мне Надю. Она в курсе всего, что происходит в Антониновке и ее окрестностях. В Наде очень хорошо сбалансированы здоровое любопытство, заинтересованность в работе и ответственность. Тасины шашни не были для нее новостью. Она при мне набрала номер мужа, который только что явился, чтобы сменить Колю. Поговорив с ним, она сообщила, что Коля уверяет, будто не видел Тасю с вечера. Тогда я и его вызвала к себе, а сама позвонила Виктору и Кате. Тася Тасей, но было бы совсем неплохо, если бы эти двое пообщались между собой.

Вскоре в моей комнате образовался поисковый штаб. В заседании приняли участие мы с Катей, Виктор, Надя и двое сторожей. Бедному Коле пришлось при всех рассказывать о своих похождениях. Последний раз он видел Тасю вечером, около одиннадцати, когда она неслась по парку с пледом в руках. Она очень торопилась и выглядела какой-то взбудораженной. Сказала только, что придет к нему, когда все угомонятся, но так и не пришла. Он пару раз ей звонил, но она не отзывалась. Коля почти всю ночь был на ногах. Собака, последние годы охранявшая усадьбу, на днях околела, а найти ей замену пока не удалось, так что пришлось отдуваться за двоих, а может, просто Тасю поджидал. За ночь он несколько раз обошел парк, но ничего подозрительного не заметил. Утром опять позвонил Тасе, чтобы высказать претензии, но она не ответила.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=67074807) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.