Книга - Поговори со мной

Поговори со мной
Наталья Костина


Молодая жена бизнесмена Марата Алиса похищена. Мужчина всеми силами старается собрать деньги на выкуп и разыскать жену, несмотря на риск и угрозы со стороны преступников. Марат знает, что согласно статистике семьдесят процентов жертв похищений убивают, причем даже тогда, когда за них внесен выкуп. Поэтому он решает осторожно разыскать место, где прячут Алису. В этом ему помогает бывший полицейский Костяев. В расследовании и поисках участвуют не только те, кто делает это профессионально, но и девушки-подростки: дочь Марата Александра и дочь сыщика Костяева Лиза. С каждой главой напряжение растет, и роман буквально закручивается как пружина. Украшением и изюминкой произведения можно считать также то, что повествование последовательно ведется и освещается с неожиданных сторон от лиц главных героев: похищенной Алисы, Марата, его сестры-близнеца Марты и Александры.





Наталья Костина

Поговори со мной



Thay say its unrealistic

But I believe in you Saint Nick



Говорят, что это фантазии,

Но я верю в тебя, Санта Клаус







Александра, дочь Марата


– Поговори со мной…

– Я тебя люблю, Саш.

Я сама слышу, что слова какие-то неживые: бумажные, что ли? Нет, скорее картонные… Они падают в никуда, и нужно бы остановиться, закруглиться по-быстрому, и не мучить ни его, ни себя – все равно ничего из этого не выйдет. То есть не выйдет из нашего сегодняшнего свидания, а остальное – ну, это мы еще посмотрим! Я очень упрямая… наверное, поэтому я так и не прощаюсь, и зачем то прошу:

– Скажи еще раз…

– Я тебя очень люблю.

– Я тебя тоже очень.

– Как ты? – снова спрашивает Дэн.

– А что мне станется? Я ничего…

Наверное, он хорошо слышит, как я вздыхаю. Еще я пожимаю плечами, и жилет падает. Спине сразу становится холодно от стекла, но я не двигаюсь. Потому что мне не хочется его поднимать – так же как не хочется заканчивать этот вяло тянущийся разговор. И зачем я ему позвонила, если знала, что никакого толку не получится? Обычно я дружу со здравым смыслом – но не сегодня.

Я сижу на подоконнике – широком и прочном деревянном подоконнике в оконной нише – моем излюбленном месте для разных печалей.

– Хочешь, давай завтра встретимся? Я сбегу, – предлагаю я.

– Нет! – тут же пугается Дэн. – Не надо! Давай… переждем, а, Саш?

– Да кому я нужна…

– Я тебя очень прошу – сиди дома! – говорит он тоном приказа. – И не делай глупостей!

– Ты прямо как Марат! – замечаю я и надуваюсь.

Разумеется, я никуда не сбегу: мало того, что растрепала Дэну то, о чем никто не должен был знать, так теперь еще и пушу перед ним хвост, и обещаю то, чего действительно лучше не делать. Но мозгов у моего парня явно больше чем у меня:

– Я очень хочу тебя видеть, Саш, но знаешь… тебе пока действительно лучше никуда не выходить. ПОКА так действительно лучше! – говорит он с нажимом.

Я не успеваю в дополнение к хвосту встопорщить перья и каркнуть что я уже взрослая и сама могу решать как лучше, как слышится щелчок и насморочный голос говорит:

– Сашенька, не занимай, пожалуйста, городской телефон! Папе… гм… должны позвонить!

Ладно. Ладно! Мобильник у меня отобрали, а городской, видишь ли, занимать не велено! Но сегодня я хорошая девочка:

– Конечно! – говорю я, не прощаясь, потому что и так все ясно, и с силой вдавливаю кнопку отбоя.

Зимой смеркается рано. За окном уже темным-темно, лишь цепочка низеньких круглых фонарей уходит от нижней террасы дома вниз, и теряется за стеной стриженых елок. В комнате тоже не видно ни зги. Можно щелкнуть выключателем, и, как говорится, рассеять воинство тьмы, но… Легче от этого не будет.

Я спрыгиваю с подоконника, нашариваю на полу жилетку и закутываюсь в мех, слабо пахнущий духами и другой, еще счастливой зимой, до самого подбородка. В другое время я бы включила комп, и нашла бы утешение в Сети, но сегодня мобильная связь и инет вырублены во всем доме: таково условие.

И от этих дурацких, неизвестно кем выставленных условий, и от того, что совершенно некуда себя деть, сегодняшний день все тянется и тянется, и даже сумерки не приносят облегчения. Кроме того, лишь говоря по мобильнику я действительно чувствую, что Дэн тут, почти рядом. Только сейчас я поняла эту разницу: с мобилой можно уйти в какой угодно угол, да хоть и на край света. Я не знаю места, где отсутствовала бы мобильная связь… или просто я в таких местах не бываю? Да мне туда и не надо! Но мне очень важно ощущение его присутствия… и чтобы никто не дышал в параллельной трубке. И не стоял за спиной, когда пишущие ответ пальцы Дэна бегают по клаве. Чтобы никто из соседей по его общаговской конуре не давился поганым смешком, и не корчил идиотские многозначительные рожи за его спиной, читая мое «я люблю тебя…»… Наверняка они, эти конченые придурки, гогочут и мерзкими голосами интересуются как мы трахаемся и какая я в постели – бревно бревном или ничё-себе-так-тёлочка.

Я слишком остро и тонко чувствую слова, как некоторые – вкус или запах… а эти, от которых несет прогорклым салом, просто ненавижу – так, что даже дыхание сбивается. Мы с Дэном не трахаемся. Мы любим друг друга. Но объяснять это всем и каждому?.. Да было бы перед кем метать бисер! Я снова льну к окну: стекло приятно холодит лоб, но… стоять вот так и ждать с моря погоды неизвестно сколько… нет, это невыносимо! Внезапно мне в голову приходит еще одна мысль: если мне невыносимо, то как же там, внизу, ОН?!.. Который не знает, что случилось с той, которую он любит? Которая вот уже больше суток назад вышла из этого дома – и словно бы растворилась… пропала, исчезла, потерялась в пространстве времени и зимы. Я знаю, Марта уверена, что отец и Алиса поссорились, и она просто-напросто решила его проучить. Марат же считает что все гораздо серьезнее, и его жену, а мою совсем молодую мачеху похитили. Похитили… это слово звучит отвратительно. От него одновременно дует затхлым воздухом старого подвала и ледяным ветром. Я ежусь словно бы окно случайно распахнулось во всю ширь: прямо в мороз, в зиму, в темный исход декабря…

«Вечор, ты помнишь, вьюга злилась…». Вечор, вчерась, намедни, третьего дня… Я люблю пробовать все эти анахронизмы на язык, катая их во рту, как гладкие камешки. И, если набрать вот таких слов-камешков побольше, то с непривычки начинаешь шепелявить уже по-настоящему, путаясь во фразах, как в подоле бального платья со шлейфом. Слова – та же одежда, – только не все это замечают.

– Вечор мела метель, милостивые государи, и вчерась мела, и третьего дни тоже, – говорю я грустно и с чувством.

Я плющу нос о стекло, но картина, зримая окрест, остается все той же: занесенные снегом геометрические ели и туи, зигзагами спускающиеся вниз, подсвеченные снизу, как муляжи в какой-нибудь псевдоисторической диораме. И эти зеленые насаждения даже на вид мерзлые-перемерзлые, и свет тоже мерзлый и неживой. Да и не зеленые они, а так… Какие-то коричнево-серые: только те, что топорщатся голубыми иглами еще как-то скрашивают пейзаж, остальные такие же унылые, как и добротный каменный забор c железными остриями и кляксами снега. Все это куда холоднее стекла… я отрываю от него лицо: все равно ничего нового не увижу. За нашим забором с карточными черными пиками тонет в снегах соседний участок, за ним – еще один. Мне начинает казаться, будто вся земля до самого горизонта поделена на такие вот участки с ледяными копьями оград. И даже если смыться отсюда, то все равно не выбраться, хоть беги сутками напролет… через мерзлые железяки, по стылому кирпичу, обламывая ногти, и оставляя на этих чертовых копьях частички самой себя. Пока они не разберут тебя на атомы: бесконечные заборы, условия, ограничения… Через тернии – к звездам… Звезд нынче не видно. Нынче, как и вчерась – анахронизм. И все что длилось и длилось сегодня – тоже сплошной анахронизм. Хронос – это время, ана – против. Время работает против нас. Или все-таки за? Этого я пока тоже не знаю…

Я все торчу у окна – единственного портала в мир, который у меня остался. Я отчаянно не люблю холода… зимы… снега… и противодействия. Марта говорит, что я избалована. У меня есть все, о чем они с моим отцом в юности могли только мечтать. Я даже училась в Англии. Этим Марта меня попрекает постоянно, страдальчески закатывая свои небесного цвета глазки, а потом на горестном длинном выдохе изрекает: «Боже мой… ты же училась в Англии! Нам в твои годы это и не снилось!». Я не знаю, что им снилось и снится ли вообще – но Англия – это было еще то времяпрепровождение, скажу я вам! Кроме того, ни моему драгоценному папаше, ни его сестре не возбранялось ни дружить с кем захочется, ни учиться как бог на душу положит, да и школа, в которую они ходили, была самая обыкновенная – разумеется, все это происходило еще в доисторические времена, когда школы были просто школами, а не колледжами, а то и академиями. Сейчас же просто западло обучаться где-нибудь, кроме колледжа, или лицея – но это уже совсем крайний случай. Однако чтобы окончательно пустить пыль в глаза, любящие родители еще и ссылают родное чадушко к басурманам!

Разумеется, в моем случае проблема состояла не в том, что Александрсергеич Пушкин был лицеистом, а я, Александра, просто кем ни попадя. Меня отправили в страну дождей и вечно волглого белья, чтобы оторвать от Дэна. Потому что пятнадцать – не время для любви. Пусть даже большой и светлой. Иногда мне хочется спросить: а что, сорок пять более подходящий возраст? Но я предпочитаю не дразнить гусей, хотя они бывают забавны когда сердятся – шипят и вытягивают шеи.

– Жили у бабуси… два веселых гуся… один серый, другой белый… Марат и Мартуся! – противным голосом пою я – но, слава богу, меня никто не слышит.

Девушка созрела… Но для Марты и Марата, то бишь для отца и тетки я еще долго буду считаться совершенно не готовым к самостоятельной жизни индивидом. Хотя сегодня мне уже шестнадцать. Я продвинулась в сторону сорокапятилетия на год. Даже почти на полтора. Но для настоящей, долгой и верной любви наверняка еще не доросла – по их мнению, которое суть истина в последней инстанции. Откровение от Марата и Марты. От Марты и Марата. Откровение в двух томах. В двойном размере. Откровение, уходящее в обе стороны от точки отсчета в бесконечность. Потому что Марат и Марта близнецы. Не двойняшки, а именно близнецы. Совершенно разные. Марта – красавица. Но она этого не понимает. Марат – чудовище – но он также этого не понимает. В этом непонимании они одинаковые – и в том, что даже имя Дэна дома табу.

Моя задница совсем остыла на скользком подоконнике – но двигаться никуда не хочется… хотя сейчас неплохо было бы выпить чаю. Пять часов пополудни, выражаясь все тем же старинным штилем. Семнадцать тридцать две – если следовать сухой статистике перебирающего цифры будильника. А в доме – филиал ада в отдельно взятом семействе, которое вдруг оказалось несчастливо по-своему – это по состоянию на сейчас. И, разумеется, никаких тебе пятичасовых чаепитий, на которых Марта помешана так, как я на цитатах и литературе. Однако не только соловьев совершенно не насыщают басни: я вспоминаю, что ничего не ела с утра, и у меня тут же начинает противно сосать под ложечкой. Придется проявить смекалку и ловкость, и самой стащить на кухне чего-нибудь съестного. Хотя спускаться туда ужасно не хочется… может быть, у меня в комнате что-нибудь завалялось?

Я нахожу на дне рюкзака полураздавленный пакет чипсов, и радуюсь этому крошеву, словно бог весть чему. Чипсы жутко соленые… я выгребаю из пакета остатки, затем переворачиваю его, трясу над ладонью, и слизываю языком все что выпало. Марта бы пришла в ужас. Пить после чипсов хочется уже нестерпимо. Я открываю кран в ванной и пью из той же горсти, пахнущей общепитом. Файф о клок состоялся! Да, кстати, надо будет как-то при случае просветить Марту, что английский пятичасовый чай – не более чем миф. Пойти что ли, и отвлечь ее этим рассказом прямо сейчас? Нет, сейчас она наверняка не станет слушать. Еще и отрежет, что я черствая и бездушная. Хотя как раз о ней-то я и забочусь! Судя по голосу в трубке, она уже третий носовой платок сменила: Марта существо тонко устроенное, в отличие от меня, которая сейчас может есть чипсы и мечтать об объятиях Дэна.

Не зажигая света я плюхаюсь на кровать и громко объявляю:

– А теперь – немного о стране знаменитого Диккенса!

Затем в ужасе кошусь на дверь: действительно, не услышала бы меня Марта! В самом деле – совершенно бездушная я, что ли? Или мне просто одиноко? Ужасно одиноко, если честно… Сегодня мне даже хуже, чем в первые дни в той самой школе, куда Марат с Мартой меня сплавили. Больше всего, кстати, в Соединенном Королевстве меня поразило даже не отсутствие пресловутой пятичасовой чайной церемонии, а то, что, судя по всему, там толком и англичан-то не осталось. Лондон, в котором я для ознакомления и адаптации (читай, чтоб не прослыть среди остальных рафинированных пансионерок селом неасфальтированным) прожила неделю, оказался сущим Вавилоном: его заполонили индийцы в сари, африканцы в кричащих нейлоновых куртках, и китайцы в английских костюмах – словом, кто угодно, но только не потомки мистеров и миссис Смит. Вполне возможно, те также имелись – но мимикрировали до неузнаваемого состояния, презрев наследственную чопорность и прочие джентльменские прибамбасы. В бесчисленных же уютных забегаловках, где мне по причине малолетства не отламывалось ничего крепче лимонада, после пяти-шести вечера пипл вливает в себя не чай, а пиво, виски и джин – словом, накачивается спиртным под завязку, презрев завариваемый кипятком целебный напиток. Ну, а чай… чай пьют явно где-то вне Грейт Бритн. В гостиной Марата и Марты, например, которые есть новая буржуазия. Или пока не есть, но очень тщатся быть. Впрочем, мне все это глубоко пофиг… или я не умею ценить то, что не досталось тяжким трудом? Как сказали бы те же британцы, я родилась с серебряной ложкой во рту. У Марата и Марты ложки от рождения были алюминиевые – но кто хочет сейчас об этом вспоминать? Только не сэлф мэйд мэн Марат… Безусловно, он «человек, сделавший самого себя»… и мой дорогой отец… и… наверное, нужно все же спуститься вниз и посмотреть, что он там делает… хотя не факт, что он захочет со мной говорить. Кроме того, у него есть Марта – великая утешительница, которая никогда его не бросит. Потому что Марта вообще никогда никого не бросает. За Мартой все мы как за каменной стеной.

Я стаскиваю наушники, которые было на себя напялила – но музыка мне сегодня явно не идет. Внимательно вслушиваюсь в то, что происходит в доме. Там тихо – видимо, пока не происходит ничего.

Наверное, я все же не бездушная, и тоже нервничаю – иначе почему бы меня вдруг начало так трясти прямо под теплым пледом, в который я завернулась с ногами? Простудиться от сидения на холодном подоконнике я, которая умудрилась выжить в знаменитой на весь мир английской школе, находящейся в местности где после дождичка – и даже не в четверг, а считай ежедневно – обычно начинался ливень, после ливня – туман, а затем такой ветродуй, что любому приезжему становилось понятно, почему абсолютно все английские постройки каменные, на худой конец – кирпичные. Я жила в комнате со стенами метровой толщины, и волку из «Трех поросят» здесь совершенно ничего бы не отломилось.

Несмотря на вечную морось, мы все ходили с голыми коленками; я, конечно же, сдирала с себя форменный прикид сразу по окончании занятий, и влезала в удобные старые джинсы – но многие особи не снимали гольфы и юбки в складочку с утра до вечера. Закаляли дух до синих цыпок на тощих голяшках. Обучение было таким же унылым, как и погода: или же я просто отчаянно скучала по Дэну? Словом, я не чаяла побыстрее выбраться оттуда – хотя и старалась оправдать надежды Марата… ну и Марты, само собой.

Как сказал классик: «Год прошел, как сон пустой». Наверняка это он прозрел истину о моем английском образовании. На каникулы, ввиду прилежного поведения, меня отправили в бон вояж. Последнюю неделю, прежде чем водворить меня обратно, было решено провести всем вместе, загорая по мере сил у холодных британских вод. Затем меня чинно сдали с рук на руки обратно в кампус. Разбирая вещи, я честно заявила Марату, что он зря тратит нажитые непосильным трудом мани, они же полновесные английские фунты. Здесь ничему сверхъестественному не учат, а если принять во внимание мое увлечение славистикой, которому я изменять не собираюсь, ловить мне и вовсе нечего. Конечно, это его личное дело: можно платить и такую цену за английский разговорный, которым я и до того владела неплохо. «Я могла бы, конечно, выучить еще и казахский, общаясь со своей соседкой по комнате, но тюркская языковая группа меня вообще мало привлекает. Кроме прочего, – откровенно и очень грустно призналась я, – вы сейчас сделаете мне ариведерчи и отчалите. А я просто чувствую, что от тоски по родным пенатам мне недолго и спиться! Паб в этом захолустье один, и совсем не процветающий. Так что дают, не спрашивая паспорта: и распивочно, и навынос».

Спасла меня все та же Марта, благослови господь ее близорукую душу. Она сделала страшные глаза, схватила Марата за руку и уволокла из моей юдоли печалей прямо на улицу, под тысячелетний, как и эта женская тюрьма, тис: намекать на мою плохую наследственность. Марат подумал, Марат взвесил, Марат уступил. Я быстро кидала вещи обратно в чемодан, пока мой отец в дирекции расторгал, подписывал и делал реверансы.

Я до последнего не верила своему счастью: я возвращалась домой! Разумеется, это не было бы так просто, если бы всю нашу совместную неделю Марта за мной усиленно не следила, а попросту – шпионила. Но я была начеку: ни слова о Дэне, никакого компромата в телефоне, который я нарочно забывала то тут, то там, и ни одной вылазки в инет – зато был устроен показательный пляжный флирт с долговязым вундеркиндом, который ухаживал за девушками посредством пересказа теории относительности. Я притворялась как могла – но, похоже, предварительного разогрева и не нужно было. Я попала в десятку, в яблочко и в болевую точку одновременно. Марат действительно опасался, как бы с горя я не стала хлестать пиво пинтами и галлонами, прямо как урожденная англичанка, и от этого живо отправилась по кривой наследственной дорожке.

Меня вернули домой: заканчивать образование без королевских излишеств и ходить на подготовительное отделение в универ. Но главное – Дэн никуда не делся. Он меня дождался. Когда закончилось наше вынужденное воздержание друг от друга, мы встретились так, будто расстались только вчера. Да, собственно, мы и не расставались – если принять во внимание почти ежедневное виртуальное общение. Этого не смогли у нас отнять даже бдительная Марта с хитроумным Маратом вкупе.

Мой приезд омрачило лишь одно: поэт, написавший мои любимые детские сказки, несомненно оказался еще и пророком. В мое отсутствие царь женился на другой.




Марта, сестра Марата


Я знала, я как будто чувствовала, что все это закончится именно так. Для меня, для Марата, и для той, которая сейчас исчезла… что ж, этого следовало ожидать! И потом: я слишком хорошо знаю людей: Марата, Александру… все они для меня как открытая книга. И себя Да и Алиса тоже отнюдь не загадка сфинкса! Марат слишком многого ожидал – а в результате глупо наступил на те же грабли: в первый раз он женился на пьющей, во второй – на гулящей. Что ж, когда тебе сорок пять, и ты женишься на девице вдвое моложе… Я с первого взгляда поняла, что это за сокровище, и чего от нее можно ожидать. Если бы он сразу послушал меня, то сегодня всего этого кошмара просто бы не случилось. Но… «Ты не знаешь, что такое любовь!». Ладно, это я тоже проглотила. Как выносила и терпела всю жизнь все его выходки. Чудачества. «Правильные решения». Да, конечно, он бывает прав! Кто спорит? Я не спорю. Даже не оспариваю. Даже не заикаюсь… большей частью я вынуждена молчать. Потому что давать Марату даже самые продуманные советы – бесполезно. Он все равно сделает все по-своему. Как решил. «Первый импульс – самый верный». Боже, какая глупость… я удивляюсь только тому, что в большинстве случаев это как-то срабатывает! Или все-таки это не «первый импульс», а четко расписанный по пунктам план? Он мой брат, самый близкий мне человек… мы должны, мы просто ОБЯЗАНЫ быть одинаковыми! Думать. Выверять решения – особенно там, где это касается близких нам людей. Но… к сожалению Марат порой впадает в крайности. И еще мой дорогой братец любит пускать пыль в глаза, причем пыль эта – непременно золотая. Высшей пробы. И даже инкрустированная бриллиантами. Но когда эта пыль осядет, как и положено всякой пыли, он бежит советоваться ко мне. Только очень часто бывает поздно советовать. Разгребать то, что он натворил. Решительно решил, и тут же сделал! Даже и подписал. Совсем как тогда: Марта, это моя жена! Боже мой, какая жена? Где он ее взял? Ну понравилась тебе свеженькая девочка, но зачем же тащить ЭТО домой?! Сними ей квартирку в городе, и проводи с ней пару часов в неделю, если уж так приспичило. Нет, сразу – жена! А теперь, когда уже наигрались в любовь, куда ее девать, эту самую жену? И ведь с самого же начала было видно, что она ему категорически не подходит! Разные люди… совсем разные. Но разговаривать, убеждать – все было бесполезно. Потому что был Импульс и была Великая Любовь! Жаль, что Великая Память у Марата напрочь отсутствует: было бы неплохо не забывать, что все это с ним уже было. Было! А, главное – всегда надо помнить чем все ЗАКОНЧИЛОСЬ. И если бы не я, где бы Марат был сейчас? А, главное – кем бы он был?! Это я держала и тащила его, не давала ему упасть, скатиться еще ниже. Я жила с ним рядом, стала его тенью, не думала о себе – потому что ЕМУ было плохо. Сначала было плохо с ней, а потом – без нее. Хотя о чем можно было так долго терзаться и сожалеть? Свою красоту за семь лет сплошного кошмара она пропила без остатка, а мозгов – мозгами там и не пахло. Только те же сплошные «импульсы», пропади они пропадом! Нельзя заводить жену, подобрав ее, словно котенка в переходе: ах, смотрите какой хорошенький! А он ведь даже с родителями не познакомился, ни о чем не расспросил, сразу поволок ее расписываться! А ведь там и мать, и бабка пили запоем… господи, да я бежала оттуда со всех ног, как узнала! Можно вывести котенку блох, и бантик прицепить, и на подушечку посадить – но как быть с НАСЛЕДСТВЕННОСТЬЮ? Семь лет ада… И он выдержал все семь жутких кругов, а потом – ее падение на самое дно… Нет, даже Я не в силах это вспоминать!

Столько лет было тихо… я так радовалась! И вот – на тебе. Очень красивая. Очень! И опять с проблемами. И почти сразу начались поздние возвращения, нелепые отговорки, снова он нервничал, ревновал, мучился, страдал… А она все порхала! Хлопала ресничками и строила глазки! Выманивала у него то одно, то другое! Наслаждалась тем, чего не заработала, что получила просто случайно – как чужой кошелек, найденный на улице! Выиграла миллион по трамвайному билету! И, вместо того чтобы быть благодарной всем, кто его окружает, и чтобы как-то облегчить мужу жизнь, заниматься домом или самообразованием, в конце концов, она желала лишь одного: получать удовольствия! И совершенно не умела держать себя в рамках. Горы одежды, все эти украшения без счета… Эта плебейка совершенно не умела быть скромной! Господи, почему я говорю о ней в прошедшем времени?! Да все потому что Марат уверен, что ее убили! Пойти к нему, сказать, что ее точно не убили – потому что за мертвых похитители ничего не получают? Нет, он расстроится… и он сейчас совершенно не способен мыслить логически. Конечно, у его любимой женушки мозгов кот наплакал, и она запросто может выкинуть какой-то фортель, вместо того чтобы вести себя благоразумно. Даже в ее возрасте пора бы знать, что похитители – опасные люди! С ними нужно вести себя тихо… сиди и жди, пока за тебя заплатят, и не делай глупостей!

Нет, все же я пойду к Марату – даже если он и заявит, что не желает никого видеть. Глупости! В такое время семья должна быть вместе! Несчастья должны сплачивать.

Да, а если потихоньку намекнуть Марату что Алиса могла просто от него сбежать? И это ее якобы похищение – просто хитроумный обман? У них в последнее время не ладилось, и даже очень! Нет, наверное, это лишнее. Он и так слишком подавлен. Как быстро они привязываются к тем, кто и мизинца их не стоит! Сашка вот тоже… нашла себе. Тот еще негодяй. Однако им не втолкуешь. Наследственность! Наследственность, черт бы ее подрал! Сашка так и вовсе не слушает никого – ни меня, ни Марата. Вся в него… Потому-то этим двоим никогда и ничего невозможно втолковать. Да, именно так: никогда и ничего!

– Ну что ты машешь своим маленьким хвостиком? Видишь как мне плохо? Утешаешь? Гулять? Кушать? Ну что ты прыгаешь? Вниз? Говоришь, что Марта это хорошо придумала? Ну, пойдем… что бы вы все делали без Марты…




Александра, падчерица Алисы


– Александра, это Алиса! Алиса, это Александра. Моя дочь, и… моя жена. Прошу любить, и… не жаловаться!

Это он так пошутил. В смысле пошутил – не жаловаться. Жена, встречавшая нашу троицу в аэропорту, оказалась ею на полном серьезе. С самым что ни на есть кольцом на наманикюренном тонком пальчике. Наверное, видос у меня был еще тот: я, ахнув об пол пожитками, остолбенело пялилась на небесное создание с белыми волосами до попы, и прозрачными ясными глазками. Эфирная дива, Лорелея и Снегурочка в одном флаконе! ЭТО тут же прижалось к боку моего собственного отца, дыша ему в шею, жеманясь и трепеща ресничками, а я стояла, забыв подобрать с пола челюсть. Хмурая Марта маячила на заднем плане: не одобряла. Ни Марата, ни Алисы, ни того, что, судя по всему, мне о событии не было велено докладывать аж до сегодняшнего дня: сю-ю-у-урпри-и-из! Да уж… и сюрприз, и суперприз… Моих выпученных глаз по восемь с половиной копеек тетка, разумеется, тоже не одобряла. Марте вообще трудно угодить. Она всегда к чему-нибудь да прицепится. Но сегодня я явно была с ней солидарна.

Домой поехали все вместе: Марат с Мартой впереди, а я с новообретенной мачехой на заднем сиденье. Наверное, это должно было послужить быстрейшему сближению, а также пробудить родственные чувства. На самом деле мы исподтишка разглядывали друг друга: я пялилась на обручальное кольцо с бриллиантом размером с кирпич, а она – на мои обгрызенные ногти и грубые ботинки, с рубленых подошв которых еще не обсыпался прах чужбины.

Дома меня также ждали всяческие подарки: наверное, Марат думал, что меня должно утешать и примирять. Однако в этом не было нужды – потому что на самом деле я не такой уж и монстр. Я не собиралась наезжать на родного отца и обвинять его в том, что всего за каких-то двенадцать лет он забыл свою первую любовь. К тому же та, что была когда-то моей дорогой мамочкой, спилась задолго до того, как я научилась произносить ее заковыристое имя. И мои детские воспоминания не хранили никаких раритетов, типа теплой материнской груди или того дивного дня, когда меня, взявши за ручку, впервые повели в школу. Этим, кстати, занималась Марта – и моей школой, и моими уроками, и даже моими первыми месячными. Матери я совсем почти и не помню – хотя должна была, наверное… И только сегодня, внезапно, вдруг я задалась вопросом: почему все-таки я ее не помню? Не любила? Боялась? Но дети всегда терпимо относятся к пьяным… они кажутся им скорее забавными, чем страшными. Или четыре года – слишком рано для настоящей памяти?

Всю сознательную жизнь со мной рядом была многотерпеливая Марта: учила писать крючочки и палочки, надевать колготки с мыска и прятала от меня любые спиртные напитки, включая даже сироп от кашля – хотя в этом не было особой нужды: я всегда питала к ним отвращение. Всосанное с ядовитым молоком матери, наверное. Которая еще кормя меня грудью, с утра успевала опохмелиться ловко спрятанной порцией дешевого пойла, какое она явно предпочитала всему остальному, в том числе и мне. Марата в детстве, кстати, я тоже совсем не помню – да оно и понятно: помимо активного зарабатывания стартового капитала у него была вечно поддатая жена, за которой тоже был нужен глаз и глаз.

После водворения обратно в дом, милый дом, Марат то юлил, прикидываясь этаким старшим братом, а то вдруг становился занудой-педантом, распекал за каждую мелочь, и устраивал мне щенячьи выволочки прямо на глазах у изумленной публики: новенькой жены со свежими ямочками на щеках и Марты – своего близнеца, истинной второй половины и альтер эго. Однако после английской погоды меня было не устрашить ничем – тем более Мартой, которой снова был поручен усиленный надзор за мной. Но Марта вела себя весьма лояльно: она явно перешла на мою сторону – и, возможно, ей действительно целый год меня не хватало? Теперь она меня только что не облизывала, а все закидоны списывала на трудный возраст и перемены в семье. А перемены были, чего уж греха таить, но совсем не с той стороны, с которой ожидались. Уж я-то видела, что страдала и ревновала именно Марта – ну, а я… я совершенно по-свински оставляла ту, что когда-то практически заменила мне мать и при каждом удобном случае смывалась к Дэну. Что касается Алисы – то поначалу она даже лоббировала, если выражаться языком Марата, интересы своей нежданно-негаданно обретенной падчерицы. Алиска пыталась устраивать то девичьи шушуканья под попсу, которую я тихо ненавидела, то походы по магазинам, которые я терпела чуть дольше чем ля-ля-и-опля. Наверное, у Алисы были не совсем верные представления о том, чем должны заниматься дочери богатых папиков – но я упорно не делала никаких телодвижений ей навстречу, которые помогли бы прозреть истину; скорее я просто тихо злорадствовала и не слишком воспитанно забавлялась. Каюсь, иногда мне даже было жаль растерянную Алиску, потому как характер у меня, как утверждает Марта, отнюдь не сахар – и ей, знающей меня лучше остальных, приходится верить. По части внутреннего устройства я пошла неизвестно в кого – во всяком случае, любви к изящной словесности в нашей семье потомственных технарей и экономистов раньше не наблюдалось. Иногда Марта в сердцах заявляет что я – вылитый Марат, но это вряд ли: конечно, я способна на спонтанные поступки и мгновенные решения (я отнюдь не намекаю на его скоропалительную женитьбу) – но меня легко уговорить сначала попробовать воспользоваться мозгами. Что касается внешности – то и тут я не удалась ни в Марту, ни в Марата, ни в свою непутевую, но прелестную покойную мать, которая до того как в совершенно невменяемом состоянии умудрилась утонуть просто дома в ванне, могла обаять кого угодно, хоть гипсового пионера в парке культуры и отдыха. Впрочем, одна черта характера у меня действительно отцовская: давить на меня бесполезно. Чуть что не по мне, я тут же поднимаю колючки дыбом, и становлюсь похожа на ежа – причем даже не на одного, а на целое ежиное стадо. Если перечисленного вам мало, то помножьте все еще и на юношеский максимализм, которым меня постоянно попрекает все та же Марта – несомненная идеальная тетка, сестра и золовка.

Нельзя сказать, что мы с Алисой не сошлись характерами – просто она постепенно отошла в сторону, заняв наблюдательную позицию – и в этом была своя логика. Нашей молодой женушке нужно было строить личные отношения, и ей надоело амплуа то ли сестры, то ли молодой мамочки. Решение было на редкость верным, потому как задерживаться в отцовском доме я не собиралась. Алиса считала что я пофокусничаю тут еще год-два, поморочу голову всему семейству, доведу до белого каления тетку и отца, а потом фьюить! – и выйду замуж. И только они меня и видели. А Алиса останется молодой хозяйкой – да еще и при Марте, которая все знает, все умеет, и особо не отсвечивает. Так что Алиса все рассчитала правильно – кроме моего предполагаемого замужества, разумеется. Да, мне не терпится покинуть семейное гнездо, но замуж за кого бы то ни было – хотя бы и за Дэна, я не собираюсь. Если вы спросите моего личного мнения – то я вам его озвучу: замужество как институт умерло. И даже уже плохо попахивает. Так что приближаться к нему я не собираюсь и на пушечный выстрел. Что касается отношений… я хочу быть только равноправным и равнозначным партнером – и ничего больше. Идти рядом. Заниматься своими делами и при этом посильно интересоваться чужими. Путешествовать по миру (б-р-р-р, только не Англия!).

В конце концов мы с Алисой плавно и незаметно отдалились друг от друга на безопасное расстояние – благо, пространство позволяло. Все последнее время мы общались только на уровне «да-нет-привет-уже уходишь?» – и, наверное, это было правильным. Она осваивалась в мире розовых кабриолетов, белого золота, черных джипов и такого же цвета бриллиантов, шуб и холодильников для шуб. Марат, в свою очередь, тешился ею, как любимой игрушкой: баловал и гордо выставлял напоказ – даже в тех случаях, когда присутствие Алисы было совершенно не обязательным. Поэтому неудивительно, что похитили как раз ее, а не меня, или, скажем, Марту: молодая красавица жена была куда более соблазнительной мишенью, чем никому не нужная невзрачная падчерица, или ее тетка – синий чулок, она же дама с дворняжкой.

Нет, не подумайте, что я тихо ненавидела красавицу Алису: для ненависти нужны веские основания, а я ее и узнать-то толком не успела! И потом: как бы ты не относился к человеку, но любые насильственные действия в отношении кого бы то ни было – это ужасно. При одной мысли, что на меня могли напасть где-то в городе, связать, а потом увезти в неизвестном направлении, по коже снова продрал мороз. Я очень надеюсь, что Алиса вернется домой целой и невредимой. И мне очень хотелось бы, чтобы это случилось скоро.




Александра, племянница Марты


– Саша, ужинать будешь? – спросил за дверью голос Марты, и тут же трубно высморкались.

– Буду, – пообещала я неопределенно. Выходить не хотелось. Но чипсы давно куда-то провалились, а вода из крана, сколько ее не пей, объем, конечно, занимала, но только прибавляла бурчания в животе.

Вообще я могу есть сколько угодно и когда угодно… и даже сегодня. А, собственно, с чего бы мне отказываться от еды? И кому от этого будет легче? То что случилось – уже случилось… а ждать новостей все же лучше не на пустой желудок.

Непонятно, как Марта умудрялась столько лет меня воспитывать: сходства у нас никакого – ни внешнего, ни внутреннего. Как я уже говорила – она красавица. Просто ей было некому это сказать. А заодно и посоветовать сменить очки и выкинуть на свалку истории свой гардеробчик. Или же выслать его до востребования нуждающимся мисс и миссис Великобритании – там, в определенных кругах до сих пор такое носят. Я тоже, разумеется, никакая не икона стиля: мои вечные дырявые штаны и ботинки вселяют в Марту, одевающуюся а-ля «учительница первая моя» благоговейный ужас, но к разряду писков моды не относятся. Просто мне в них комфортно – а чего еще желать? Иногда мне кажется, что в этом мы с Маратом очень схожи: на его не чуждой тренажеров фигуре до сих пор здоровски смотрятся простые белые футболки и джинсы. Костюмы и галстуки – для деловых переговоров; в остальное же время Марат одевается вполне демократично, иногда даже и в такие милые моему сердцу рваные штаны. Марта рядом с нами в своих юбках-плиссе и таких же старомодных блузках выглядит ожившим анахронизмом: не то домоправительницей, не то старой злющей девой-неудачницей – что совершенно не соответствует истине; наша Марта – существо милейшее… ну, и старая дева – это факт. Да что я, в самом деле прицепилась к Марте? В конце концов, как хочет, так пусть и одевается! Но мне до сих пор интересно – где она откапывает весь этот винтаж: плиссе, гофре и рукава-фонарики? Наверное, все это вылавливается в тех же глубинных омутах, где и громоздкие роговые оправы, носовые платки с кружавчиками и туфли-лодочки. Впрочем, лодочки у Марты очень даже ничего – как и тонкие щиколотки, и изящные запястья. Да, совсем забыла сказать: общих привычек у нас с теткой тоже нет. Марта встает ни свет ни заря, и сразу развивает бурную хозяйственную деятельность. Энергии у нее хоть отбавляй – даже больше чем у Марата. Именно на Марте держится весь наш немаленький дом, а вовсе не на приходящей прислуге, не на Алисе, которая только путалась у Марты под ногами, делая вид что тоже очень интересуется садовыми цветами и заготовкой огурцов в зиму, и, конечно же, не на мне. От меня в домашнем хозяйстве так же мало пользы, как и от Мартиной беспородной собаки, с очень подходящей происхождению кличкой Рекс. С этого кудлатого чудовища постоянно сыплется шерсть и, сколько его ни мой, он все равно жутко воняет псиной. К тому же Рекс обожает валяться в постели – все равно чьей. Этой милой привычкой он приводит Марата в бешенство, и после каждого покушения собаки на его ложе – теперь уже супружеское – разражается дикий скандал. В свою комнату Рекса, которого я фамильярно называю Кабыздохом, я также впускаю неохотно.

За окном снова валил снег, косо и стремительно летящий в световых конусах дальних дорожных фонарей. Я вздохнула, и вышла в коридор. Под дверью маялись Марта и Рекс.

– Так ты ужинать будешь? – спросила Марта почему-то шепотом.

– Буду.

– Ну тогда пойди, яичницу себе зажарь.

– Ты сама мне зажарь, ладно? А то у меня всегда яйца растекаются. А я лучше с собакой погуляю.

– Саша, Марат не велел выходить! – затрепыхалась тетка, и схватила меня за руку, как будто я собралась уйти из дому навеки. – Пойдем со мной в кухню, хорошо? А Рексик и сам погуляет.

– Да что со мной сделается! – я в сердцах выдралась из цепких Мартиных пальцев, и потопала вниз, сопровождаемая всхлипами, причитаниями и радостным поскуливанием Кабыздоха, который уже стоял у подножия лестницы, но снова скакать по ступеням вверх не желал, ввиду преклонного возраста и нажитого с годами лишнего веса.

Марта почему-то не пошла в кухню, а осталась стоять на площадке. Она смотрела на нас с Рексом сверху, и вид у нее был странно виноватый: впрочем, большую часть времени он у нее как раз такой. Именно выражение лица и не дает разглядеть, что она действительно красива – а вовсе не ее жуткие одеяния. Не понимаю, как с таким выражением лица можно было работать психологом? А ведь Марта – с ее слов, конечно, занималась этим весьма успешно до того, как я свалилась ей на руки. Не думаю, что она врет, или хотя бы сильно преувеличивает: неуемные фантазии скорее в моем характере, чем в ее. Мне кажется, Марта приобрела такой несчастный вид от своей работы, когда принялась взваливать на себя вины всех и вся: супругов, которые не могут найти общий язык, жен, терпящих побои, или мужей, чьи пьющие жены неизвестно зачем рожают детей… Впрочем, я не хочу быть слишком строга к Марте – для меня она сделала все. Или почти все. Но психолог из нее все равно никакущий – по крайней мере, по отношению ко всем нам. Марта невероятно доверчива, и я беззастенчиво этим пользуюсь. Не так давно мне понадобилось дополнительное вспомоществование, и я, состроив печальную физиономию, попросила денег у нее. Естественно, при этом я драматическим шепотом попросила ничего не говорить Марату. Эта дурочка даже не осведомилась, на что я собираюсь употребить просимое – так горестно я поковыляла к себе наверх. Наверняка подумала, что у меня свинтили кошелек…





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/natalya-kostina-2/pogovori-so-mnoy/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.