Книга - Успенский Тихвинский монастырь и его архимандрит Боголеп накануне и в первые годы Северной войны

Успенский Тихвинский монастырь и его архимандрит Боголеп накануне и в первые годы Северной войны
Павел Владимирович Седов


Монография посвящена внутренней жизни Успенского Тихвинского монастыря в годы настоятельства архимандрита Боголепа (1697–1708). На основе новых архивных данных автор проанализировал внутренние конфликты в монастыре, которые препятствовали духовенству отстаивать общие сословные интересы перед лицом грозных царских указов. Наиболее значимые документы по теме исследования опубликованы в Приложении. Издание рассчитано на специалистов-историков и всех интересующихся отечественной историей.





П. В. Седов

Успенский Тихвинский монастырь и его архимандрит Боголеп накануне и в первые годы Северной войны





Предисловие


Победа России в Северной войне стала результатом решительной мобилизации ресурсов, в том числе конфискации церковного имущества: изъятия казны у архиереев и монастырей, секуляризации значительной части их земельных владений. Кроме того, новгородские монастыри несли дополнительные повинности по снабжению войск, строительству новой столицы на берегах Невы и созданию флота. Документы Успенского Тихвинского монастыря содержат подробные сведения о повседневной жизни обители в суровых условиях начала Северной войны.

В годы настоятельства Боголепа (1697–1708) подвластные ему монахи обвиняли друг друга, но еще более своего настоятеля во всевозможных прегрешениях. Несколько дворянских семей, вкладчиков Успенского монастыря, подавали на тихвинского архимандрита одну челобитную за другой, сообщая скрытые от посторонних глаз неприглядные факты из жизни братии и их настоятеля. Боголеп решительно отвергал все наветы, обвиняя недругов во лжи.

Эти взаимные обвинения содержат ценные сведения по истории церкви петровского времени и позволяют рассмотреть вопрос о причинах подобной активности: была ли она вызвана исключительно личностью тихвинского архимандрита или одновременно отражала общее напряжение в среде духовенства как следствие увеличения податей?

Основными источниками для данного исследования стали челобитные, поданные на Боголепа новгородским воеводам, новгородскому митрополиту Иову, а также внутренняя монастырская переписка Боголепа с его представителем в Новгороде – стряпчим Романом Фоминым. Часть этих материалов уже известна. Тихвинский краевед И. П. Мордвинов изучал архив Успенского монастыря, но не успел опубликовать большой труд по его истории. На знакомство с некоторыми использованными здесь документами о деятельности Боголепа указывает краткое замечание исследователя о том, что тихвинский настоятель «отличался делячеством и стяжательностью»[1 - Мордвинов И. П. Тихвинская старина: Сборник материалов к истории города Тихвина и нагорного Обонежья (современного Тихвинского уезда) // Сборник Новгородского общества любителей древности. Новгород, 1908. Вып. 1. С. 22.].

Привлекаемые в данной статье документы более обстоятельно изучены в капитальном труде К. Н. Сербиной, которой принадлежит заслуга введения в научный оборот многих документов Успенского Тихвинского монастыря. Ксения Николаевна проанализировала эти материалы в контексте противостояния подвластных монастырю крестьян и посадских людей с вотчинником. Такой угол зрения определил отбор использованного материала: внимание К. Н. Сербиной привлекли те документы, которые укладывались в логику классовой борьбы[2 - Сербина К. Н. Очерки из социально-экономической истории русского города: Тихвинский посад в XVI–XVII вв. М.; Л., 1951. С. 394–408.].

С нашей точки зрения, документы монастырского фонда позволяют рассмотреть разнообразные конфликты в Тихвине на рубеже XVII–XVIII вв. в более широком плане. Петровская эпоха исследуется главным образом сквозь призму царских указов и распоряжений органов государственной власти. При этом «голос» подвластного населения едва различим и предстает как отклик на повеления свыше. Богатый монастырский архив позволяет по-новому взглянуть на изучаемое время: в нем люди разных сословий действуют не только под давлением сверху, но и по собственному почину, влекомые желанием выжить в сложных условиях. Особое внимание будет уделено поведению участников событий – новгородского митрополита Иова, воевод окольничего П. М. Апраксина и боярина князя И. Ю. Трубецкого, дворян, монахов, посадских людей и крестьян.

Используемые следственные дела по изветным челобитным содержат как резкие выпады против Боголепа, так и его оправдания, а также отражают попытки властей проверить достоверность сообщаемых сведений. Выборочное цитирование наиболее ярких мест из поданных на Боголепа челобитных таит опасность тенденциозного изложения событий. Поэтому в Приложении наиболее значимые для данной темы документы публикуются, чтобы у читателя была возможность оценить привлекаемые источники в комплексе. Еще одно следственное дело против Боголепа опубликовано С. А. Белокуровым[3 - Белокуров С. А. Материалы для русской истории. М., 1888. С. 185– 216.], но без приговора, который сохранился среди документов Успенского Тихвинского монастыря, и тоже публикуется в Приложении[4 - См.: Приложение. № 1. Сст. 1–5.].




Настоятельство в Николаевском Вяжищском монастыре


Архимандрит Боголеп происходил из рода мелких новгородских дворян: тихвинские монахи именовали софийского сына боярского Архипа Саблина – «архимандрита нашего однородец»; сохранилось письмо Боголепу от его племянника Ивана Леонтьевича Саблина; родная племянница тихвинского настоятеля, жена Викула Жеглова, жила поблизости от Успенского монастыря[5 - См.: Приложение. № 15. Сст. 2, 6; Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Д. 200. Сст. 1.].

Самые ранние сведения о Боголепе относятся к началу 1680-х гг., когда он «жил на Москве в Чюдове монастыре»[6 - Об этом Боголеп упомянул в челобитной 1697/98 г. новгородскому митрополиту Иову (Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 49. Д. 110. Сст. 1).]; затем был настоятелем нескольких обителей: Николаевского Вяжищского (1683–1697), Валдайского Иверского (1697) и Успенского Тихвинского монастырей, откуда в 1708 г. был уволен на покой в Спасо-Нередицкий, где и скончался в 1710 г.[7 - Строев П. Списки иерархов и настоятелей монастырей Российския церкви. СПб., 1877. Ст. 52, 64, 65.]

Родовой помянник Боголепа был внесен в Синодик Николаевского Вяжищского монастыря, по-видимому, в годы его настоятельства: «Род архимандрита Боголепа Саблина. Никифора, иноку Марфу схим., Феодота оуб., Михайлу, Леонтия, Гордия, Леонтия, Петра, Василия, Мефодия, Стефана, Доментияна, Андрея, Григория, Димитрия, Алимпия, Прохора, Прокопия, Василия, Никифора, Иосифа, Петра, Иоанна, Петра, монаха Иону, монаха Варлаама, Параскевию, Екатерину, иноку Акилину схим., иноку Анну схим., Матрону, Иринию, Андрея, Тимофея, Татианы» (два последних имени приписаны к первоначальному тексту более светлыми чернилами и более размашистым почерком XVIII в.)[8 - Отдел рукописей Российской государственной библиотеки. Ф. 722. Д. 216. Л. 35–35 об. Приношу благодарность Ю. Д. Рыкову, любезно обратившему внимание автора на этот факт.].

Настоятельство Боголепа в Николаевском Вяжищском монастыре отмечено значительным каменным строительством. При нем закончено возведение большого Никольского собора, освященного в 1685 г., началось сооружение церкви Иоанна Богослова с трапезной палатой и колокольней в одной связи, архимандритских и казначейских келий и других построек. Величественность созданного монастырского комплекса усиливали богатые изразцы. Одно из центральных мест в изразцовом декоре Вяжищского монастыря занимали вариации четвероконечного креста, решительно отвергаемого старообрядцами. После ухода Боголепа из Вяжищского монастыря первоначально задуманный пышный трехъярусный изразцовый декор был воплощен в жизнь лишь частично, а порядок изразцов перепутан, что подчеркивает значимость личного участия архимандрита в создании одного из лучших монастырских комплексов Новгородской земли[9 - Околович М.Г. 1) Полихромные рельефные изразцы Великого Новгорода: Проблема изучения // Общество. Среда. Развитие: Научно-теоретический журнал. СПб., 2011. № 1 (18). С. 165; 2) Символика изображений в искусстве полихромного рельефного изразца Великого Новгорода и его окрестностей второй половины XVII в. // Там же. № 2 (19). С. 173, 175.]. Таким образом, строительная деятельность настоятеля в Вяжищах зримо утверждала никоновскую реформу и образ сильной и богатой церкви.




Архимандрит Боголеп – строитель Успенского Тихвинского монастыря


Назначение Боголепа архимандритом Успенского Тихвинского монастыря состоялось при участии вкладчика этой обители – боярина князя Петра Ивановича Прозоровского. В письме от 8 января 1698 г. старец Герман сообщил, что по приезде в Москву явился к князю Петру Ивановичу домой с подношением, «и он спросил: архимандрит Боголеп каков, и я сказал – доброй человек. И он сказал: благо я не обрался, добра выбрал, при многих боярах и при дьяках в своей крестовой»[10 - Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 50. № 234. Сст. 1. Письмо датировано 8 января без указания года, который устанавливается по упоминанию выезда 25 декабря 1697 г. боярина князя М. Я. Черкасского из Москвы на воеводство в Тобольск.].

В Успенском монастыре Боголеп продолжил строительную деятельность. На этот счет имеются два противоположных по направленности свидетельства, относящихся к 1703 г. Настроенные против своего пастыря монахи обвинили его в том, что он затеял каменное и деревянное строительство «без братцких приговоров по своим прихотям» и тем разорял монастырь; он начал «строить каменная церковь мерою болши и выше соборные церкви, так же и в тое церкви писали месные иконы и деисусы, и та церковь обвалилась». Кроме того, от реки Тихвины провел «водолейные трубы к поварне, и то не достроено ж, пропало»; а в подмонастырском селе на Пещорках завел «вновь мелницу строить посереди реки Тихвине, и к тому строенью работать посылал неволею иеромонахов, иеродияконов и монахов, а которые ходить не могли на работу, и на тех правили денги по алтыну и по два гроши с человека на день»[11 - См.: Приложение. № 15. Сст. 5–6.]. Такого рода наказание свидетельствует о том, что и в общежительных монастырях у монахов водились деньги и под страхом лишения этих средств их можно было гнать на работу.

В челобитной речь идет о строительстве каменной Покровской церкви с каменными житенными кельями и амбарами (1698–1702). Церковь Покрова была возведена в 1699 г., а на следующий год рухнули ее своды. В таком виде она стояла до 1707 г., когда по приказу архимандрита стали возводить ее заново[12 - Мильчик М. И. Древнерусская иконография монастырей, храмов и городов XVI–XVIII веков. Статьи 1973–2017. СПб., 2017. С. 175.].

В изложении Боголепа его строительная деятельность на Тихвине была более успешной, нежели это представляли недоброжелатели: от реки он провел противопожарные «водоздымные трубы, здымало воду водяным колесом вышину шести мерных сажень»; стоимость работ составила всего 5 рублей. Была построена «мельница шесть ступ овес толочь, да на том ж валу зделано сухое колесо шестерня жернов, и повсегда толчет и мелет», с этой мельницы взимались «помельные деньги» в пользу монастыря. В той подмонастырской мельнице, как с гордостью писал Боголеп, «зделал я, богомолец твой, 4 службы колесных, а в них осмнатцать ступ, а в тех всыпают овса по 7 четвериков да две службы жерновых, и с тих служеб денги берут в монастырскую казну». Доносы на его строительную и хозяйственную деятельность вызвали страстный отклик: «А они, мятежники, называют меня, богомольца твоего, разорителем; и во всяких монастырских заводах и во всяком ходячем скоте, и в земляной роспашке учинены при мне, богомольце твоем, прибыли великие»[13 - Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Картон 53. Д. 124. Сст. 3. В челобитной царю 1699 г. Боголеп упомянул об учиненной при нем новой «земляной роспашке»: в 1697 г. был сведен «матерой» лес на 30 четвертях земли и засеян рожью, из-за чего возник земельный спор с соседним помещиком И. М. Есиповым (Там же. Картон 49. Д. 146. Сст. 1–2).].

Боголеп пригласил в Тихвин мастера изготовления изразцов Артемия Митрофанова с прежнего места своего послушания – из Вяжищского монастыря. Митрофанов сделал печные изразцы в келье нового архимандрита и «образцовое черепичное дело»[14 - Вараксин Е. П., Пятницкая Т. Н. Архитектурный ансамбль Успенского монастыря в Тихвине. СПб., 2017. С. 112–115, 196–197, 262.].

Боголеп был архимандритом-строителем, властным и распорядительным. У таких пастырей бывает немало недругов.




Донос старца Иоасафа


Едва новый тихвинский настоятель вступил в управление обителью, как на него поступил донос. Уставщик монах Иоасаф часто хаживал в соседний женский Введенский монастырь к ссыльной старице Авксентии (Бакуниной). Как потом признался на следствии сам Иоасаф, он жил с нею «блудно» и частенько получал от нее хмельное питье. На Троицын день 1698 г. он явился к старице с поручением своего архимандрита молиться о дожде (Авксентия была уставщицей Введенской обители). Иоасаф был уже «гораздо пьян» и в таком состоянии сообщил старице, что Боголеп будто бы решительно осудил самого царя за торговлю табаком. Целовальнику, назначенному продавать табак на Тихвинском посаде, архимандрит будто бы заявил: «…будь-де ты проклят и с тем, хто указал табак продавать», а также грозился раздавать попам по копейке, дабы те взялись «проклинать у престола Божиа того, хто повелел таким товаром торговать»[15 - Белокуров С. А. Материалы для русской истории. С. 197.].

Следствие, проведенное по этому извету в Великом Новгороде, показало преувеличенность обвинений. Сам изветчик не присутствовал при этих словах настоятеля, а передал их с чужих слов. Показания Иоасафа оказались неточными относительно того, что сказал архимандрит, но они отразили те пересуды, которые начались в монастыре вокруг этой истории. Свидетель диалога тихвинского настоятеля с табачным целовальником – стремянной конюх Константин Кобыляков – показал на следствии, что Боголеп «отказал» целовальнику торговать табаком на Тихвинском посаде «и сказал, что-де табак проклят от святых отец». Архимандрит сказал сущую правду: церковная традиция того времени решительно осуждала употребление табака, но и эта более осторожная фраза была явной дерзостью. Как заметил стремянной конюх, передавая слова настоятеля келарю, «тем табаком велено торговать по указу великого государя»[16 - Там же. С. 201.].

На следствии обвинения Иоасафа не подтвердились. 6 июля 1698 г. Боголеп заявил во владычном приказе, что табак не проклинал, но отвел табачному целовальнику дворы на Тихвинском посаде и «он во сю ярманку торговал и собою съехал». Изветчик Иоасаф покаялся перед митрополитом, заявив, что спьяну оговорил тихвинского настоятеля[17 - Там же. С. 205–206. В челобитной 1698 г. посадский человек Савва Дьяконов упомянул, что во время тихвинской ярмарки того года по указу архимандрита Боголепа на его дворе был поставлен «табакопродавец» Кирьян. Следовательно, Боголеп позволял себе высказываться о греховности табака, но царскому указу о табачной торговле открыто не противился (Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 49. Д. 95. Сст. 1).].

Не подтвердились и другие обвинения Иоасафа. Со слов несдержанного на язык монаха, Боголеп будто бы велел на «царский ангел» предыдущих лет петь «за упокой обедни» и, несмотря на запрет владыки строить церковь, «своим самодурством делает без братцково приговору». Кроме того, «в церковь ходить ленив, а благовесту часа полтора и два часа; а придет в церковь, и он лежит все, и то не на месте своем, все с бабами, где женки стоят. Да он же, архимандрит, царских ангелов не хранит, на заздравную чашу пиво ставит, а у себя на погребе мед и другой держит»[18 - Белокуров С. А. Материалы для русской истории. С. 198–199.]. Рассмотрение этого извета затянулось более чем на год. Отметим, что донос Иоасафа на своего пастыря по поводу запрещенного царем каменного строительства в монастырях содействовал стеснительным ограничениям царя против духовенства.

В черновике октябрьского письма 1698 г. Боголеп благодарит новгородского митрополита Иова за оказанное заступничество: «…в прошлом 206-м году избавил мя от клеветы и многоразличных сети ловящих многогрешную душу и плоть мою» и сообщает о новом доносе против него, среди зачинщиков называя старца Авксентия. На самом деле последний был не монахом, а крестьянином Ярославского уезда Иваном Григорьевым, который «жену свою убил для оговоров». Иван солгал, что будто был пострижен в Песошском монастыре, и вскоре «показался во многих в двоеобразных плотцких блуднех и в девичье монастыре с черницею с Анкою Харловой». За это Боголеп ему «многажды наказание чинил», а Иван-Авксентий в отместку «составлял на меня клеветы», которые окончились для обманщика ссылкой в Хутынский монастырь. Там Иван-Авксентий «стакался» с дьяконом Успенского монастыря Иринархом Шумаком, который также пострадал от архимандрита за «неистовое житие» и «почасту за ево озорничество плетьми наказан был и ис цепи мало свобождался»[19 - Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 49. Д. 94. Сст. 1.].

Мстя Боголепу, Шумак в пятницу Светлой недели 1698 г. устроил в Успенском монастыре пожар: «зажег в городовой башни, и выгорело города больши ста сашен, а он, Иринарх Шу-мак, в ту ночь под каменным сводам, кирпичем себя обложа, укрылся, искренним сыском едва ево сыскали». За это преступление дьякон сидел в монастырской тюрьме больше полугода, где исхитрился написать на архимандрита «коварственную клевету, что невозможно к таким лицам применятца». Боголеп сумел принять меры: обыскал Иринарха, выслал его из монастыря, а найденный у него извет, в котором упоминались столь высокие персоны, что их даже не рискнули назвать, был предан огню.

Выгнанный из монастыря дьякон и ссыльный ИванАвксентий возобновили свои наветы на тихвинского настоятеля: Иван, «будучи в Хутыне монастыре, о той клевете в приказной полате извещал». По доносу новгородский воевода окольничий П. М. Апраксин приказал доставить из монастыря будильника монаха Геннадия, монаха Маркела Брюшова и служек Якова Зайцева, Василия Постникова, Ивана Спирова «для государева дела». В челобитной Боголеп просил митрополита Иова защитить его от новых «клеветников»[20 - Там же. Сст. 1–1 об.].

Таинственные слова о высоких персонах, имена которых настоятель даже не смел предать бумаге, стали известны ближайшим к Петру лицам. 3 ноября 1698 г. новгородский воевода П. М. Апраксин получил письмо от кравчего К. А. Нарышкина, в котором предписывалось расследовать дело по обвинению Боголепа «в непристойных словах». В тот же день П. М. Апраксин допросил уставщика монаха Иоасафа, и тот заявил следующее. Летом 1697 г. он сидел в монастыре «в трубенной кели на чепи» и пожаловался слуге Якову Зайцеву на то, что Боголеп долго держит его скованного и «управы не чинит». На это слуга отвечал: «…архимандрит-де наш чинитца и сам равен царю». Яков Зайцев сказал это потому, что слышал от другого слуги – Ивана Спирова, – как их пастырь сказал неосторожные слова в своей келье: в июне 1697 г. архимандрит призвал к себе трех крестьян Шунгского погоста и говорил им «от божественного писания многие учителные слова, чтоб они церковного расколу не держались; да к тем же словам сказал он, архимандрит, при нем Ивашке: “и я-де равен царю”»[21 - Белокуров С. А. Материалы для русской истории. С. 217–218, 226.].

Боголеп старался всеми силами доказать, что его недруги обманщики. Среди монастырских документов сохранилась запись приговора патриарха Адриана от 2 февраля 1699 г. по делу о подлинности пострижения изветчика Иоасафа в Костромском Песношском монастыре. На основании показаний игумена этого монастыря Афанасия было установлено, что Иоасаф не только не был пострижен в этом монастыре, но и никогда не жил там. Патриарх указал рассмотреть дело о мнимом монахе Иоасафе новгородскому митрополиту Иову[22 - Запись о допросе песношского игумена Афанасия и приговоре патриарха Адриана относительно лжемонаха Иоасафа сделана на обороте черновика челобитной Боголепа царю по земельному делу (Там же. Д. 146. Сст. 1 об. – 2 об.).].

18 декабря 1699 г. новгородский воевода П. М. Апраксин приказал изветчиков старца Иоасафа (в миру расстригу Ивана Григорьева) и служку И. Спирова «бить кнутом на козле нещадно»[23 - См.: Приложение. № 1. Сст. 1–7.]. Других участниц извета, Авксентию Бакунину и Анну Харламову, 10 января 1700 г. повезли из Введенского монастыря в Новгород[24 - Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 50. Д. 62.]. В том же месяце все подлинное дело по извету было отослано в Москву[25 - Белокуров С. А. Материалы для русской истории. С. 227–228.].

О закулисной борьбе вокруг этой истории узнаем из писем представителя Успенского монастыря в Новгороде Романа Фомина. 25 января 1700 г. он сообщал: «А рострига и черницы введенские еще сидят скованы в старых местех, и указу им никакова нет для того, что поборает по них воевода, только у владыки не то смышлено, ожидает ево съезду»[26 - Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 50. Д. 82. Сст. 2.]. Это важное свидетельство указывает на то, что окольничий П. М. Апраксин был склонен, наказав изветчиков за преувеличенность извета на Боголепа, все же дать ход их доносу. Митрополит Иов, напротив, покрывал архимандрита и тянул время до приезда нового новгородского воеводы, которого ожидали уже на следующий день, 26 января.




Заботы накануне войны


Не успел Боголеп отделаться от этого извета, как его подстерегла новая беда. В том же письме Р. Фомин извещал: «Да и се тебе, государю, буди ведомо: слышно нам здесь чинитца, что крамольники дворянишка обонеженя многие по согласию-де с духовским и с антоньевским архимандриты ссывают ков (составляют коварный умысел. – П. С.) и челобитную за руками владыки на благость твою во многих статьях и в росходе монастырских казенных денег издержки, и чтоб сщесть, и из монастыря б переменить. Да тут же вводят: бутто заказу вашего некакой поп тебе, государю, извещал на раскольников в расколе и бутто о том указу ему никакова не учинено. И о том мы с Римскими-Корсаковыми подлинно будем проведывать неленно и к тебе, государю, писать»[27 - Там же.].

Роман Фомин писал 1 февраля, что новый воевода боярин и генерал-майор князь И. Ю. Трубецкой еще не принялся за дела и поэтому «о ростриге Иосавке и о черницах введенских еще указу им нет, седят скованы в старых местех»[28 - Там же. Д. 85. Сст. 2–2 об.], а в письме от 13 февраля добавил: «А рострига и введенские черницы еще в старых местах скованы ж седят, и к правилу рострига ходит скован же»[29 - См.: Приложение. № 3. Сст. 1 об.].

Далее Фомин подробно описывает, как Боголеп через своего представителя в Новгороде пытался добиться, чтобы на тихвинскую ярмарку не присылали дворянина Ивана Бестужева, с которым у архимандрита была вражда. Эти подробности раскрывают неформальную практику управления в Новгороде, а также свидетельствуют о милостивом отношении новгородского митрополита Иова к Боголепу.

Роман Фомин сообщал, что отписка с просьбой архимандрита пришла в Новгород накануне Великого поста, в самое сырное заговенье. Поднести ее митрополиту Роман не смог, потому что в крестовой палате было скопление начального люда: воевода, дворяне, приказные люди, монастырские власти «и вся чину люди в великой тесноте». По обычаю, в знак прощения перед Великим постом митрополит Иов долго потчевал гостей, после чего удалился «к себе в задние кельи».

Р. Фомин с тихвинским иеродьяконом Геннадием сумели ночью через митрополичьего слугу монаха Варлаама передать отписку своего настоятеля владыке, который утром следующего дня вызвал представителей Успенского монастыря к себе «в большую крестовую к правилу». Иов объяснил, что ничего уже сделать не может, посетовав: «…для чево-де архимандрит о том деле пораней не писал и спустя-де время ко мне пишет, а ныне те ль дни, что кому о том скучать и бить челом, и где ково возьмешь, и дворянин с наказом на Тихвину уже отпущен, и у меня-де ему послушная дана». В ответ Р. Фомин показал владыке царскую грамоту, которая позволяла решить дело в пользу монастыря.

Внимательно вычитав грамоту, Иов, «призвав меня, близко под ухо тихонько сказал: грамот-де хороша да ушло ныне время, а слышил-де я, что и в прошлом году такому ж послано, архимандрит ваш отказал и места и пристани ему не дал, мочно-де ныне ему против сей грамоты так же учинить». Подробный пересказ беседы с Иовом Р. Фомин завершил советом митрополита написать письмо Боголепу, но чтоб о нем никто не проведал. Владыка явно поддерживал тихвинского архимандрита, однако наказал сохранить его благосклонность в тайне. Примечательно, что в своих покоевых палатах митрополит Иов опасался говорить то, что думал, и шептал свою волю монастырскому слуге на ухо.

В тот же день Р. Фомин отправился на двор к боярину и генерал-майору князю И. Ю. Трубецкому. Воевода тоже заявил, что дворянин уже отпущен на ярмарку, «дурить-де он дворянин тамо, а нынешняго чинить не смеет, и у нас-де ему наказано, и что-де будет дурить, мочно-де вашим властям на него в том и являть». Впрочем, на будущее воевода велел записать в книгу присланный царский указ, «чтоб впредь таких дворян и стрельцов на тихвинскую ярманку не посылать». Единственное, чего смог добиться Р. Фомин, – о бещания воеводы написать посланному дворянину Ивану Бестужеву «с пригрозными словами, чтоб тамо был поискусней и нападки б и дурна никакова б не чинил»[30 - См.: Приложение. № 3. Сст. 1–2 об.]. Владыка Иов хотел защитить подвластные ему монастыри, но в данном случае мог лишь посочувствовать тихвинским властям.

По традиции архиереи были ответственны за исполнение государственных налогов и повинностей с подвластных монастырей. В письме от 5 марта 1700 г. Р. Фомин сообщал из Новгорода, что воевода получил царскую грамоту о высылке из Новгородского уезда тысячи каменщиков и кирпичников; с вотчин Успенского Тихвинского монастыря следовало готовить всех наличных в обители каменщиков и кирпичников «в прибавок» к тем 26 мастерам, которые были уже высланы в Таганрог в прошедшем году[31 - Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 50. Д. 100. Сст. 1.].

Одновременно следовало «слуг, которым быть в салдацкой службы, в Новгород приказать выслать со многою прибавкою, потому что старых в службу не принимают». Царский указ предписывал выставлять солдат и с тех дворов, которые были куплены или выменяны после переписных книг 1679 г. Если бы монастыри утаили вновь приобретенные земли, то такие следовало «взять на государя бесповоротно». Р. Фомин умолял «той высылкою не замешкать ни часа, потому что преосвященный митрополит, и юрьевские, и хутынские свои и иных монастырей сряду к отдачи в приказную полату приводят»[32 - Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 50. Д. 100. Сст. 1–1 об.].

Через день Р. Фомин сделал приписку к этому письму, уточнив, что монастырских слуг в солдаты следует высылать «всех и старых, и молодых, и служних детей, и служебников, чтоб было за излишком, а здесь принимают молодых лет по двадцати и менши, и больше дватцети, а старых отставливают. А корм велено давать денгами на день по алтыну, а буде мало слуг и служебников, брать из бобылей, кои молоды, тех принимают». Далее монастырский стряпчий поведал показательную историю о том, как ставил солдат келарь Хутынского монастыря Венедикт Боратов, который «привел было к смотру всякого возрасту близ трехсот, а выбрано человек из слуг, и служебников, и из бобылей с семьдесят, и тем еще перебор будет, а кои утаены, велено поставить тотчас». По сравнению с прошлыми годами, когда в солдаты набирали без особого разбора, на этот раз воевода принимал лишь каждого четвертого солдата, поскольку «ныне указы стали крутые, переговаривать не дают», – заключил свой рассказ Р. Фомин[33 - Там же. Сст. 2–2 об.].

Уже 14 марта Роман сообщал о новых хлопотах: по царскому указу велено высылать в Воронеж к 26 марта «кумпанщиков» «для провожжения и отдачи на Таганрог в морской караван караблей». По словам стряпчего, он скрывался «от той напасти, избегая и ухараниваяся от присланных приставов по два дни»[34 - Там же. Д. 102. Сст. 1.].

В письме 26 марта Р. Фомин снова умолял тихвинского архимандрита поторопиться с поставкой солдат, поскольку воевода князь И. Ю. Трубецкой «вельми гневен» и собирается за непоставку солдат к сроку отписать на государя все монастырские вотчины[35 - Там же. Д. 107. Сст. 1.].

Лишь 8 апреля даточные солдаты от Успенского Тихвинского монастыря предстали перед новгородским воеводой; по словам Р. Фомина, едва ли не последние среди всех новгородских монастырей. Воевода устроил разнос тихвинскому стряпчему и отказался их принимать: «Мне-де указ государской как нарушить, где ваши власти по се время с такими людьми спали? А ныне-де за указом государским и после срока присланных ваших людей не приму ни единого человека, тотчас пошлю отписать ваши монастырские вотчины и угодья без всякой пощады, вы-де одне хощете образцом». Даже власти пустынного и отдаленного Александро-Свирского монастыря, – горячился воевода, – и те «прежде всех монастырей своих людей к отдаче поставили, потому архиерей и все монастыри, а ваши-де не знаемо где были». Стряпчий сообщал в монастырь, что во все пятины посланы дворяне и подьячие, чтобы отписать на государя поместья и вотчины тех собственников, которые не выставили солдат к указному сроку[36 - Там же. Д. 120. Сст. 1–1 об.]. Воевода князь И. Ю. Трубецкой изо всех сил старался набрать солдат, но обучить их должным образом времени не хватило[37 - В Нарвском сражении 1700 г. князь И. Ю. Трубецкой командовал дивизией, частично состоявшей из таких новобранцев. Под напором шведского войска они пали духом и стали отходить, что предопределило поражение русской армии. Через несколько часов отдал свою шпагу шведам и их командир, который провел в плену долгих восемнадцать лет (Устрялов Н. Г. История царствования Петра Великаго. СПб., 1863. Т. IV. Ч. 1. С. 11, 14, 50, 62–63, 66, 68).].




Конфликт с дворянами


Рост налогов и повинностей приводил к ссорам и конфликтам среди подданных, которые старались уменьшить свои беды за счет других налогоплательщиков или соседей. Накануне войны на тихвинского архимандрита поступил новый донос: дворяне Обонежской пятины подали новгородскому митрополиту заручную коллективную челобитную[38 - См.: Приложение. № 2. Сст. 1–1 об.], о чем сообщал Р. Фомин в своем письме от 25 февраля. Дворяне затянули с подачей челобитной, по-видимому, потому, что собирали многочисленные рукоприкладства: владыка рассмотрел челобитную лишь 13 апреля 1700 г.

Челобитную подписали пятеро дворян Борановых, девятеро Качаловых, пятеро Унковских, четверо Теглевых, по три представителя из семей Дубасовых и Ушаковых, по два от Козодавлевых, Амиревых, Колюбакиных, Базловых, Мартемьяновых, Бухариных, Обернибесовых, Резановых, а также представители других дворянских родов – всего 55 человек. Представительный состав подписавших объясняет, почему челобитная, составленная в январе 1700 г., была подана с опозданием на несколько месяцев. Это была не просто жалоба какой-то одной обиженной дворянской семьи, а мнение значительной части дворян Обонежской пятины.

Один из дворян, подписавших челобитную, – прапорщик Елизарий Козодавлев – имел личные счеты с тихвинским архимандритом. В 1698 г. в Успенский Тихвинский монастырь было сослано сто стрельцов – участников восстания 1698 г. Для их содержания в монастыре соорудили острог, а надзирать за узниками было поручено Е. Козодавлеву. Елизарий вел себя безобразно: бражничал и выпускал из заключения тех поднадзорных, которые умели шить и петь: «Портные швецы шили на него платье, а песенники пели ему песни по многие времяна». Стрельцы не считались с тем, что они находятся в святой обители, и, «напився хмельнаго пития до пьяна», устроили «безчинья в монастыре, песни поют с припляскою».

Со временем Елизарий совсем распоясался, грозил монахам бердышом, «хотел сесть среди монастыря и по вся дни пить», «бранил неподобною бранию архимандрита Боголепа» и при свидетелях говорил: «бес-де нас сюды занес». Но главную опасность представляло бесконтрольное перемещение опальных стрельцов по ночам, в результате чего обнаружилось, что «в передней келарской келии окончина розломана вся без остатку, и в заднюю келарскую келию наличка у замка и з гвоздем выволочена, и келия отворена». Возможно, тогда монастырским властям пришлось припрятать свои святыни, неприкосновенный денежный запас и столовое серебро в более надежное место[39 - Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 49. Д. 1. Сст. 1; Д. 4. Сст. 1–1 об. 27 ноября 1698 г. Степан Козодавлев бил челом новгородскому митрополиту Иову о переносе рассмотрения его спорного дела из-под юрисдикции архимандрита Боголепа в Новгород, поскольку у его брата была ссора с тихвинском настоятелем (Там же. Д. 9. Сст. 1).] (об этом еще пойдет речь ниже).

Со временем личные обиды отдельных дворян соединились в коллективный донос на архимандрита Боголепа. Челобитчики обвинили его в том, что он живет «в братстве и со крестьяны безо всякого разсудку» и «правых бить велит без пощады». За этим общим заявлением следовали конкретные обвинения: вопреки царскому запрету на каменное строительство в монастырях в связи с возросшими расходами на строительство Азовского флота и иными государственными расходами, Боголеп без доклада царю, патриарху и своему владыке «завел в монастыре и за монастырем каменные и деревянные многия строения», отчего многие крестьяне будто бы разорились.

Другое обвинение касалось жестких методов управления: тихвинский архимандрит запретил всякие жалобы на свои действия, пригрозив тем, «хто пойдет на меня бить челом, и я-де того на монастырских или на наемных лошадех велю догнать верст за сто или болши и, поимав, привесть в монастырь, и велю ему руки и ноги переломать, и посадить в такое место, что по смерть света не увидит». А на тех, кто осмеливался противоречить, он «на всех осердитца и не велет пущать в монастырь», а иных велел высылать из церкви и не пускать на постой на Тихвинском посаде.

Особую ненависть у дворян-челобитчиков вызвал доверенный человек Боголепа старец Герман Агеев, которому прежний новгородский митрополит Корнилий запретил жить в Успенском Тихвинском монастыре. Утверждали, что Герман у Боголепа был «в первенстве», притеснял и мучил посадских людей и крестьян, «отнял» жену у собственного сына и «резал» монаха соседнего Никольского Беседного монастыря. Во всех монастырях, где он ранее жил: в Троице-Сергиевом, Макарьевском Калязине, Саввино-Сторожевском, Новгородском Деревяницком «и в ыных, а везде без плутки своей и за воровство бит, ни откуль добрым порядком не выхаживал».

Далее челобитчики обвиняли Боголепа в потворстве старообрядцам: он-де не донес митрополиту на извет попа Пашского погоста о том, что его прихожане «не исповедываютца и противятца церкви святой, а причащаютца в хлевах». О том же доносил и игумен Палеостровского монастыря – в се это Боголеп будто бы оставил без должного внимания. Челобитчики просили «переменить» Боголепа и быть на его месте архимандриту Духова монастыря Феодосию, постриженику Успенского Тихвинского монастыря; также просили «вывесть» из обители «ведомого вора» монаха Германа, а монастырского казначея Геронтия «счесть» в расходе монастырской денежной казны.

Решение митрополита Иова 19 апреля 1700 г. по этой челобитной свелось к назначению в Успенский монастырь нового келаря Симеона, что свидетельствовало об озабоченности владыки, в первую очередь, финансовым состоянием обители, а может быть, и нарушением царского указа о запрете каменного строительства в монастырях. Иные обвинения дворян-челобитчиков митрополит Иов отложил для дальнейшего рассмотрения, что указывало на нежелание владыки немедленно расправиться с тихвинским архимандритом[40 - См.: Приложение. № 2. Сст. 1–2.].

Для оправдания перед митрополитом Боголеп был вызван в Новгород, где прожил «многое время».




Новые жалобы на Боголепа


Одновременно с дворянской челобитной на тихвинского архимандрита были поданы еще три коллективные челобитные: от братии Успенского монастыря, от посадских людей Тихвинского посада и от крестьян и бобылей монастырской вотчины. Для розыска по делу митрополит послал в монастырь игумена Нередицкого монастыря Филарета, дьяка владычного Казенного приказа Ивана Богдановича Сназина и подьячего Ивана Протопопова. Боголеп сумел организовать встречные челобитные от части своих монахов, а также от тихвинских посадских людей и крестьян с утверждениями, что доносы на их настоятеля были составлены без ведома челобитчиков. Этот формальный повод, по-видимому, и помог прекратить все обвинения против тихвинского архимандрита[41 - Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 50. Д. 38. Сст. 26–28.].

Несколько изветных челобитных монахов в защиту Боголепа 1700 г. позволяют установить обстоятельства и содержание жалобы, составленной против архимандрита в самом монастыре. Монах Герасим и состоявшие при монастырской больнице монахи: келарь Андреян Болячев, Исмаил, Ларион, больничный схимонах Илья, пономарь больничной церкви Аникей и прочая братия известили новгородского митрополита о том, что присланный в монастырь новый келарь Симеон во время поездки Боголепа в Новгород составил на него подложную коллективную челобитную. Пользуясь малограмотностью иноков, Симеон говорил, что в челобитной речь шла «о счете в денгах» казначея, и, не показывая ее содержания, велел прикладывать к документу руки. Собрав рукоприкладства, Симеон отправил челобитную новгородскому владыке. Когда же Боголеп вернулся в монастырь и зачитал монахам то, что в действительности было написано в челобитной, они пожелали откреститься от нее. Опровергая донос Симеона, они согласно заявили, что настоятель «кормит и поит нас велит довольно и милостыню к нам присылает почасту, и сам нас посещает, и казначею зажилое велит нам давать против прежняго»[42 - Там же. Д. 148, 149, 150.]. Таким образом, присланный от владыки келарь Симеон пытался опорочить Боголепа, но архимандрит разрушил его интригу и сумел оправдаться перед митрополитом.

Что касается конфликта Боголепа с Борановыми, Козодавлевыми и другими дворянами Обонежской пятины, то он продолжился и после начала Северной войны, в 1701–1702 гг. В 1702 г. Афанасий Яковлев сын Боранов подал на Боголепа челобитную с изложением новых многочисленных жалоб[43 - См.: Приложение. № 1. Сст. 3–5.]. 7 сентября 1701 г. родной брат Афанасия, Григорий, явился в монастырский соборный храм на службу, а Боголеп, его «в притворе церковнем увидев, велел бить». Из притвора избитого дворянина волокли по монастырю и «чють жива» бросили за монастырскими стенами. По словам челобитчика, Григорий Боранов лежит «болен», и его уже исповедали, а священника, который исповедовал несчастного, Боголеп велел заковать в монастыре.

Другое обвинение Афанасия Боранова относилось к его посещению монастыря на праздник Покрова 1 октября (Афанасий пробыл в монастыре «без мала сутки» и датировал описываемые события следующим днем – 2 октября, тогда как Боголеп в своих показаниях относил начало очередной стычки к 1 числу этого месяца). Со слов Афанасия, он прибыл в монастырь «помолиться», а архимандрит, «мстя» за прежнее, запретил впускать дворянина в обитель. Когда тот все же проник внутрь, настоятель велел запереть ворота почти на день и не выпускал своего недруга из монастыря. Во встречной челобитной Боголеп излагал эти события иначе: никто-де Бора-нову не запрещал входить в монастырь, а на праздник Покрова дворянин во время всенощной службы в соборной церкви будто бы бранил архимандрита и назвал его «человекоубийцом» за побои, нанесенные брату. Боголеп утверждал, что Афанасий Боранов сам тайно укрылся в монастыре «до ночи, и в четвертом часу ночи, обшед утайкою соборные церкве караул, и шел сам-друг с незнаемым человеком к моей, богомольца твоего, архимандричьей кельи». Упоминание о том, что Афанасий крался к келье архимандрита именно в четвертом часу ночи, возможно, было связано с тем, что, согласно церковному преданию, праздник Покрова был установлен в память явления Богородицы, укрывшей город своим Покровом именно в этот час. Таким образом, Боголеп старался подчеркнуть святотатство своего врага. Когда караул окликнул Боранова, тот будто бы стал «нелепым гласом кричать», что его не выпускают из монастыря. На следующий день, 2 октября, «как отпели в соборной церкве обедню», Боранов встал у западных церковных дверей и вновь кричал на архимандрита, который укрылся от настырного дворянина в алтаре. Лишь когда пономари стали закрывать храм, Афанасий наконец покинул монастырь, и настоятель смог выйти из церкви.

Эти и ряд других взаимных наветов и обвинений с обеих сторон свидетельствуют о том, насколько далеко зашел конфликт. Сын Афанасия Боранова Осип тоже подал челобитную на Боголепа, жалуясь на то, что тот не пускает его родственников к образу Тихвинской Божьей Матери «будто противников церковных или иноверцов».

За личным конфликтом тихвинского архимандрита и Бора-новых скрывались и более существенные разногласия. В феврале 1702 г. Осип Григорьев сын Боранов приехал из Новгорода с наказом выслать всех служилых людей Обонежской пятины в действующую армию. Боголеп укрыл у себя в монастырских кельях пятерых дворян, не желавших ехать на службу в полки: В. Б., Ф. Н., П. С. Лупандиных, Б. М. Скрыпьева и Т. С. Костюрина. Эти дворяне не подписали в 1700 г. челобитную против Боголепа и, надо думать, пользовались его покровительством. По сути, конфликт Борановых и поддержавших их дворян с тихвинским архимандритом шел вокруг того, кого следует почитать реальной властью в здешних местах. Настоятель крупнейшей в округе обители полагал незыблемым прежнее высокое значение главы первостатейного монастыря и требовал подчинения ему всеми доступными способами. Дворяне видели, в каком униженном положении в начале Северной войны оказались монастыри, и исходили из новых реалий. Во встречной челобитной 1702 г. Боголеп утверждал, что в мае того года Н. П. Боранов бросался на присланного от архимандрита иеродьякона с ножом и говорил, что «вас чернцов десятерых ножем один перережу». Присутствовавшим при этом посадским людям Н. П. Боранов сказал: «Почто-де вы архимандрита слушаете, архимандрит вам временной, а мы вам всегдашние, слушайте нас». Изменение соотношения сил между властями Успенского Тихвинского монастыря и дворянами Обонежской пятины и породило беспрецедентную остроту противостояния.

Одновременно продолжался конфликт тихвинского архимандрита со своим келарем Симеоном, назначенным на эту должность специальным указом новгородского владыки 13 апреля 1700 г. Назначение состоялось по результатам следствия против Боголепа, который обвинялся в нарушении царских запретов расходовать монастырскую казну на каменное монастырское строительство. Симеон прибыл в Успенский Тихвинский монастырь, дабы воспрепятствовать важной для его настоятеля деятельности по обустройству монастыря, и потому последовавшая ссора не представляется неожиданной.

Поводом для начала конфликта стали заготовки продовольствия для армии в преддверии Северной войны. В августе 1700 г. шло описание наличного хлеба в новгородских монастырях. Из Новгорода в Тихвин прибыл подьячий приказной избы Юрий Ильин сын Ануфриев с двумя новгородскими посадскими людьми, которые описали в Успенском Тихвинском и женском Введенском монастырях весь наличный хлеб (рожь, ржаную муку, ячмень и овес). В одном только Успенском монастыре и его вотчинах было учтено 1870 четвертей всякого хлеба[44 - См.: Приложение. № 4.]. Весь описанный хлеб велено было «делать на сухари, и на толокно, и на крупы», каковые Боголеп отпустил в Новгород «на одиннатцати соймах». Сверх того, на пяти соймах (речных или озерных парусно-гребных судах) было отправлено в Новгород еще 150 четвертей ржаной муки. Исходя из расчета, что каждая сойма перевозила около 30 четвертей хлеба, всего на 16 соймах в Новгород было отправлено «для службы ратных людей» приблизительно 480 четвертей или почти четвертая часть хлебных запасов монастыря. Все это монастырь доставил в Новгород за свой счет.

О последовавших затем событиях узнаем из челобитной Боголепа, поданной новгородскому митрополиту в ноябре 1700 г.[45 - См.: Там же. № 5. Сст. 1–4.] Вскоре после отправки хлеба в Новгород келарь Симеон «утайкою», без ведома архимандрита, загрузил в монастырскую сойму, которая стояла у водяных монастырских ворот, «близ ево келарской келье», «келейную свою рухледь» и отправил со своим келейником монахом Варлаамом «неведомо куды». Три дня спустя «в ночных часах», опять же без ведома настоятеля, Симеон выехал из монастыря «утайкою», после чего о нем не было никаких известий. Вскоре Боголеп узнал, что соймы, куда беглый келарь сгрузил тайно вывезенное свое имущество, стоят у Деревяницкого монастыря.

Работные люди тихвинской обители рассказали, что к их судну подошли из Деревяниц трое людей и, назвавшись патриаршими приставами, стали забирать тихвинские соймы «на великого государя». В завязавшейся драке люди Симеона веслами избили «до увечья» гребцов Тихвинского монастыря и «от соем отогнали», а Симеон велел вынести весь монастырский запас из захваченных судов «без меры». В челобитной новгородскому митрополиту Боголеп недоумевал, почему его бывший келарь так поступил, для чего ездил в Новгород и зачем остановился в Деревяницком монастыре.

Далее архимандрит доносил владыке, что сбежавший келарь не приложил руки к описанному в монастыре хлебу и «оружейной казне». В этой связи у Боголепа возникло «ужасное попечение», поскольку он неоднократно говорил Симеону: если в отчетных документах писана неправда, то «нам объяви, а буде пороку не ведаешь, для чего руки не прикладываешь, или ты, келарь, хочешь впредь что дурно святой обители и мне, архимандриту, чинить». На это келарь уклончиво отвечал, что время приложить свою руку еще будет: «…и впредь-де то не ушло».

Симеон действительно вел себя странно, но его поступки сразу после возвращения из Новгорода, по-видимому, были одобрены митрополитом Иовом. 12 ноября 1700 г. на пути из Новгорода ночью он проехал мимо своего Успенского монастыря и остановился в Николаевском Беседном монастыре, где жил до 27 ноября. Со слов Боголепа, Симеон «по ночам» наезжал на Тихвинский посад «ради угождения плоти своя» и «оглашал» тихвинского архимандрита. Из рассказов беглеца следовало, что тихвинский настоятель будто бы самовольно снял печати «в ево келарских сенях, в ево кельях у чюланов печати сняты и замки сломаны», а имущество Симеона похищено. На это архимандрит резонно возражал, что келарь самовольно и тайно вывез из монастыря свое имущество и его претензии безосновательны.

Из челобитной Боголепа следует, что Симеон в 1700 г. многократно доносил на него владыке. Одна из таких челобитных «о счете казначея» была «в черне» составлена в келье Симеона вместе с дворянином Степаном Никифоровым сыном Борановым, а также бывшей игуменьей Введенского монастыря Евдокией и введенским стряпчим Григорием Михайловым, а начисто переписана «потаемным умыслом» в гумне за монастырским полем. Со слов Боголепа, некоторые тихвинские монахи, приложившие руки к челобитной келаря, сделали это, не ведая ее содержания, и затем в этом раскаялись.

Убежав из монастыря, Симеон ездил в Новгород, а значит, донес митрополиту свое ви?дение дел в Успенском монастыре. Поскольку у него не было убедительных доказательств вины архимандрита, он не получил от владыки приказания относительно тихвинского настоятеля. Тем не менее он продолжал настаивать на том, что в тихвинской обители не все благополучно с отчетностью.

Средневековая традиция ведения прихода и расхода отличалась от современной практики. В монастырские документы XVI–XVII вв. записывали не строго все доходы и траты, а преимущественно те из них, которые были важны для повседневного контроля. Поэтому, если у властей не было повода сомневаться в честности тех, кто вел учет, не всегда была нужда сводить приход и расход средств в единую систему денежной отчетности. Московские самодержцы оставляли за собой право верховного контроля над церковной собственностью (особенно при смене настоятеля), но без особой нужды не контролировали повседневные траты монастырей. В начале XVIII в. ситуация изменилась: по царскому указу следовало выслать в Москву все текущие приходо-расходные книги монастырей последних лет. Этот выразительный факт свидетельствовал о проникновении регулярного государственного надзора в повседневную практику средневековой системы отчетности.

Еще один конфликт случился у Боголепа с игуменьей соседнего Введенского девичьего монастыря Каптелиной. В 1700 г. митрополит повелел тихвинскому архимандриту разобрать ссору между Каптелиной и ее подначальными старицами. Боголеп взял сторону стариц, и обиженная игуменья стала досаждать ему. 24 июля 1702 г. она донесла митрополиту в «крестовой», что у тихвинского настоятеля «в кельи начуют того Введенского монастыря старицы». Извет Каптелины был оставлен без последствий, поскольку старицы единодушно свидетельствовали, что навет был вызван личной местью их настоятельницы[46 - См.: Приложение. № 6. Сст. 1–4 об.; Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 52. Д. 143. Сст. 1.].

Несмотря на многочисленные доносы и жалобы, Боголеп продолжал строительство в своей обители: 4 сентября 1700 г. он заключил подряд с мастерами о покрытии тесом монастырской Покровской церкви[47 - Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 50. Д. 182.].




Рост повинностей


С началом Северной войны на новгородские монастыри были наложены дополнительные повинности. 27 января 1701 г. в Обонежскую пятину был послан дворянин Б. И. Колобов для переписи всех колоколов в монастырях и приходских церквах[48 - Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 51. Д. 8. Сст. 1.]. Сбор четвертой части колоколов по всей стране на восстановление утерянной под Нарвой артиллерии быстро дал необходимое количество меди, и даже с избытком, для литья пушек. Однако оказалось, что для изготовления орудий в мягкую колокольную медь требуется добавлять более твердую красную, сбор которой был немедленно организован[49 - Подробнее об этом см.: Седов П. В. Снятие церковных колоколов для литья пушек в начале Северной войны // Петербургский исторический журнал. Исследования по российской и всеобщей истории. 2014. № 1. С. 25–40.]. 27 мая 1701 г. из Москвы архимандриту Боголепу была направлена царская грамота о сборе на Тихвинском посаде всей наличной красной меди, дабы «у торговых людей продажной красной меди досмотреть и описать. И что у кого такой меди явитца для нынешняго военного времени в пушечное литье, взять всю на нас, великого государя, и прислать к Москве и объявить в Ратуше, а за тое медь тем людем дать денег по настоящей цене»[50 - Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 51. Д. 63. Сст. 1.]. Царский указ предписывал не безвозмездное изъятие редкого металла у населения, а его выкуп, исходя из очевидного расчета, что при безвозмездной конфискации люди могут утаивать столь необходимую для литья пушек красную медь. Впрочем, платить должна была не казна, а Успенский Тихвинский монастырь: грамота новгородского митрополита от июля 1701 г. предписывала выслать на Пушечный двор всю находившуюся в обители медную посуду[51 - Там же. Д. 105. Сст. 1.].

Далее следовали все новые поборы и повинности. В 1701 г. представитель монастыря сообщал из Новгорода, что он дал от имени своей обители запись с обязательством построить к Николину дню 9 мая 11 судов «со всяким припасом с веревки, и с якори, и с пабы, и с веслы и шесты с нашего Тихвинского и Шунского погостов», а «буде на срок не поставить тех суд, – смертная казнь»[52 - Там же. Д. 223. Сст. 1.].

Царская грамота от 10 марта 1701 г. повелевала переписать по всей стране, «…сколько у которого архиерея и у монастырей оброчных статей мелниц, перевозов, рыбных ловель, сенных покосов, пустошей и иных всяких угодей, и те угодья за кем ныне на оброке и по чему обротчики с тех статей платят оброчных денег, и поручные записи ест ли, и ныне те записи где». Во исполнение этого царского указа в июле того же года новгородский митрополит послал об этом грамоту в Успенский Тихвинский монастырь[53 - Там же. Д. 106. Сст. 1–2.].

В августе 1701 г. власти Успенского Тихвинского монастыря исполняли указ своего владыки о высылке в Новгород связного железа. 10 августа монах Александр в сопровождении восьми «свидетелей» явился на двор тихвинских посадских людей Давыда и Петра Прокудина, которые вместе с соседями Василием и Агапитом Мачихиным подрядились владычному дьяку И. С. Балавенскому поставить железо. Петр Прокудин «выглянув ис хором своих из окошка, и кричал, и ножи из обеих рук ис того окошка всенародне показывал, и говорил такие слова мне, монаху, и старосте, и всем, которые были с нами для свидетельства: кто-де пойдут к нам во двор, будем стрелять и резать, а естли-де и болши того архимандрит з братиею пришлет по нас, хотя пятьдесят человек, и мы-де в руку живы не дадимся, а будем стрелять и резать». Затем Давыд и Петр Прокудины выбежали со своего двора «з дубьем и с ножами, за мною монахом, и за старостою, и за всеми вышеписанными свидетели по посаду гонялись, и от того их озорничества едва ушли»[54 - Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 51. Д. 108. Сст. 1.]. Из следственных материалов по этому делу не ясно, удалось ли поставить требуемое железо в Новгород.

Важным источником дохода успенской обители были таможенные и оброчные сборы с Тихвинского посада, где раз в год проходила крупная ярмарка (к концу столетия ее сроки были установлены с 7 января по 7 февраля). Монастырские власти издревле считали Тихвинский посад своей вотчиной: многие местные посадские люди прежде были крестьянами их же вотчины и платили в обитель оброчные, дворовые и городовые деньги. Права монастыря над своей посадской слободой были закреплены многочисленными жалованными грамотами XVI–XVII вв.[55 - См.: Жалованные грамоты Успенскому Тихвинскому монастырю 1582/1583, 1607, 1621 гг. (Материалы по истории Успенского Тихвинского монастыря. Вып. 1. Ч. 1 / Сост. О. А. Абеленцева. М.; СПб., 2015. № 9, 19, 36).] С началом войны эти сборы перешли в руки государства. По царскому указу 4 февраля 1701 г. таможенные пошлины на Тихвинском посаде переходили от монастыря в казну[56 - О предшествовавших попытках царской власти стеснить право монастыря собирать таможенную пошлину на тихвинской ярмарке см.: Абеленцева О. А. О праве большого Тихвинского Успенского монастыря на сбор таможенных пошлин в XVII веке // Русское средневековье: Сб. статей в честь проф. Юрия Георгиевича Алексеева. М., 2012. С. 769–777.]. В этом же году из Московской ратуши в Тихвин были присланы бурмистры Петр Сокольников и Лука Романов «для пошлинного збору, и збирали пошлинные денги в ратушу»[57 - Об этом упомянул архимандрит Боголеп в челобитной царю, поданной 1 февраля 1703 г. (Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 60. Д. 34. Л. 1–2).]. В связи с утратой иных доходов тихвинские власти 30 апреля 1702 г. подали царю челобитную о возвращении им сборов с Тихвинского посада, поскольку там жили «посацкие беспахотные монастырские крестьяня, и з дворовых и огородных мест, также у которых крестьян построены анбары, и из давных-де лет те ваши крестьяня с тех своих дворовых и огородных мест платили к вам в монастырь с тягол, кто в чем положен, тягловой денежной доход по вся годы, а полевые пашни у тех крестьян нет». Кроме того, эти же непашенные крестьяне «по воротам стоят на карауле в лете и в зиме во весь год для опасения, потому что-де стало от свицкого рубежа в близости, всего за девяносто верст. А сверх-де того доходу с тех вышеписанных крестьян к вам в монастырь исконно никаких денежных доходов не бывало»[58 - Царская грамота в Успенский Тихвинский монастырь 22 июля 1702 г. (Там же. Д. 31. Л. 1–2 об.).].

Попытки успенских властей вернуть доходы с Тихвинского посада встретили сопротивление со стороны торговых людей. Кадашевец Василий Иванов бил челом в Монастырском приказе на архимандрита Боголепа «с братией» в том, что на Тихвинском посаде «у крестьян дворовые и огородные места бутто сверх тяглых доходов в оброке, а в приходных-де книгах кроме тех дворовых и огородных мест иных денежных доходов не написано. И на то-де ево Васильево челобитье явное свидетельство приходные книги»[59 - Там же. Л. 2.]. По-видимому, Василий Иванов все же сумел доказать свое обвинение против Боголепа в махинациях и сокрытии доходов от казны на Тихвинском посаде.

Спор между монастырем и кадашевцем был разрешен в Монастырском приказе 12 июня 1702 г.: оброк с дворов и огородов Тихвинского посада велено было собирать на монастырь «по-прежнему» (за 1698/99 г. эти доходы по монастырским книгам составили 89 рублей 18 копеек). Основанием для такого решения было то, что монастырь платил с этих дворов тягло. А оброчные деньги «с лавок, и с анбаров, и с санных, и сенных, и со всяких торговых, и с пустых дворовых мест» оставались в ведении Василия Иванова и шли в казну[60 - Царская грамота в Успенский Тихвинский монастырь 22 июля 1702 г. (Там же. Д. 31. Л. 2 об.).].

В соответствии с этим решением царский указ от 7 июля 1702 г. оставлял монастырю право «вотчинами и всякими угодьи и оброчными статьями и мелницами, опричь оброчных статей, которые отданы из Монастырского приказу кадашевцу Василью Иванову, владеть и с тех вотчин денежные и хлебные зборы и с оброчных всяких статей оброчные денги збирать вам в Тихвине монастыре по-прежнему до нашего великого государя указу и на церковные всякие потребы и на монастырские росходы. И ис тех денег держать что доведетца, а лишнего рос-ходу ничего, кроме нужды какой, бес чего пробыть невозможно, не держать»[61 - Царская грамота в Успенский Тихвинский монастырь 14 июля 1702 г. (Там же. Картон 60. Д. 30. Л. 1 об. – 2).]. Излагая этот указ, царская грамота 22 июля 1702 г. возвращала монастырю меньшую часть прежних доходов, а бо?льшая их часть шла в казну, и собирал их кадашевец В. Иванов. Оставленные монастырю средства запрещалось расходовать по своему усмотрению (на «лишний росход»)[62 - Там же. Д. 31. Л. 1 об. – 2 об.], то есть на содержание братии и уплату новых налогов.

В 1702 г. Петр I указал забрать у монастырей все наличные деньги. В феврале этого года присланный специально из Москвы переписчик стольник князь Михаил Иванович Вадбальский отправил в столицу переписные книги денежной казны новгородских монастырей. В Успенском Тихвинском монастыре в казне было обнаружено 706 рублей 49? копеек, 234 золотых «одинаких» с полузолотым, 20 золотых «двойных», 7 ефимков «и иных вещей низанье и серебро». Сверх того, князь М. И. Вад-бальский установил по монастырским расходным книгам, что в прошлом, 1701 г. денежный доход обители составил 1425 рублей 37? копеек, а в расходе значилось 712 рублей 87? копейки. Обнаруженные в сундуке деньги стольник запечатал своей печатью и запретил расходовать на какие-либо нужды[63 - См.: Приложение. № 7.].

Далее князь Михаил Иванович отправился описывать вотчины монастыря с целью установить все его доходы, которые собирались «с сел и з деревень по окладу всяких платежей, и таможенного збору, и со всяких оброчных статей». 18 марта 1702 г. успенский житенный старец Иов, который состоял «в житеннай службы больши тритцати лет», дал сказку о количестве засеваемого и собираемого хлеба (см. Таблицу 1).



Таблица 1. Посев и сбор ржи и овса в вотчине Успенского Тихвинского монастыря по данным монастырского житенного старца Иова 1702 г. (в четвертях)[64 - Источник см.: Приложение. № 8.]






Со слов Иова, указанные цифры представляли собой средние данные за его тридцатилетнюю службу в монастыре с некоторыми ежегодными отклонениями: «а иногда бывает болши и менши». Сведения Иова позволяют высчитать обычную урожайность в монастырской вотчине: на подмонастырской пашне, которую обрабатывали бобыли и наемные работники, она составляла для ржи – сам?6,5, для овса – сам?5, а в вотчинном селе Пашском ржи – сам?3, овса – сам?3,25. Относительно более высокая урожайность подмонастырской пашни не в последнюю очередь определялась, надо полагать, лучшей унавоженностью земли с расположенного рядом скотного двора.

Выше были приведены данные об общих запасах хлеба в монастыре по переписи 1700 г. – 1870 четвертей (включая 10 четвертей ячменя). В том году на нужды армии в монастыре было взято 480 четвертей ржи и овса, то есть около четверти всех запасов. Сравнивая эти цифры со средним ежегодным «умолотом» 1702 г., по оценке житенного старца Иова (676,75 ржи и 789,25 овса, всего 1466 четвертей), можно заключить, что в начале Северной войны из Тихвинского монастыря был изъят весь запас хлеба, превышавший ежегодный «умолот».

Результаты описания князя М. И. Вадбальского отражает роспись оброчных доходов Успенского Тихвинского монастыря за три года: 1698/99, 1699/1700 и 1700/01 гг. В росписи учтены монастырские доходы от мельниц, подаяний прихожан в две кружки, от таможенных сборов, а также оброчные, дворовые и огородные деньги. За три указанных года общая сумма таких доходов, включая и 10 руб., пожертвованные в 1700/01 г. Герасимом Спировым «на строение каменные церкви», составила 1305 руб. 44 коп. В росписи за 1700/01 г. появились две новые статьи дохода, которые не зафиксированы в доходах двух предыдущих лет: «за сенную повоску и за прикащицкие доходы» (30 руб. 10 коп.) и «писчих подьяческих денег» (10 руб. 59 коп.)[65 - Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Он. 1. Картон 49. Д. 109. Сст. 1–2.]. Надо полагать, что эти относительно небольшие доходные статьи были введены монастырскими властями в связи с резко возросшими выплатами в казну в начале Северной войны.




Опустошение монастырской казны


Не менее чувствительным для монастыря было изъятие наличных денег. Описывая монастырские вотчины, князь М. И. Вадбальский случайно узнал, что от него скрыли великую тайну: в монастыре «из древних лет» хранилась монастырская казна, которую «ни в какие росходы не держали».

Подробности этой истории рассказали позже недруги Боголепа. В июньской челобитной 1703 г.[66 - См.: Приложение. № 18.] они сообщили, что, вступив в управление монастырем, их архимандрит «проведал» про тайную монастырскую казну и «без совету братцкого» велел сделать в алтаре соборной церкви новый чулан «и тое казну из казенной в новой чюлан переносить тайным обычаем». Вместе с архимандритом этим занимались келарь Александр и доверенный келейник архимандрита Никита Васильев. Однако соборный пономарь Исихий Воробьев, который «стоял» у образа Тихвинской Богоматери, все это видел.

Накануне приезда стольника князя М. И. Вадбальского для описания монастырской казны в феврале 1702 г. Боголеп велел келарю Александру и пономарю Исихию «утайкою ж от братии» переносить спрятанные деньги на новое место в придел к Иоанну Богослову. Архимандрит сам «склал» мешки, в каждом из которых было по 100 рублей, «под престолом». Сундук, в котором они находились раньше, оставили на прежнем месте, потому что часть мешков с деньгами истлела, и деньги из них рассыпались. Боголеп скрыл тайную монастырскую казну от стольника, а когда тот уехал в село Пашское, велел перенести спрятанные деньги обратно в чулан соборного храма, положить в прежний сундук, а ключ отдал ризничему иеродьякону Иосифу. Это видел тот же пономарь Исихий, приставленный к образу Богородицы.

Князь М. И. Вадбальский все же узнал о тайной монастырской казне: ему рассказал о ней монастырский старец села Пашского Киприан, служивший ранее в казначеях. В известных нам документах нет прямых указаний на то, почему Киприан не проявил преданности интересам своей обители и раскрыл стольнику секрет, о котором другие монахи умолчали. Можно предположить, он был обижен на то, что, вступив в должность, Боголеп отставил его от казначейства и назначил на более низкую должность посельского старца. Отсутствие сплоченности делало духовенство беззащитным перед лицом власти.

Узнав о такой крупной сумме, стольник немедленно вернулся в обитель. Он предусмотрительно не стал забирать и даже вскрывать сундук с деньгами, по-видимому, опасаясь возможных обвинений в краже монастырской казны. В присутствии Боголепа и монастырской братии князь М. И. Вадбальский измерил сундук аршином (надо полагать, опасаясь подмены) и сверх казенной печати запечатал своей. О ценной находке он написал в Москву, и за сундуком был прислан нарочный подьячий из Монастырского приказа.

В сундуке хранилось 6000 руб. (60 мешков по 100 руб. в каждом), а также другие монастырские ценности: кресты с мощами в серебряных ковчегах и окладах, серебряные кресты и серьги, серебряные позолоченные оклады, жемчужные ожерелья и серебряная посуда – стопы, ковши и чарки. В Москве в Монастырском приказе решено было изъять все деньги, а церковные вещи возвратить в монастырь с распиской.

Обнаруженный сундук с деньгами был не единственной ценностью, скрываемой Боголепом от властей. В июньской челобитной 1703 г. утверждалось, что у архимандрита был еще один «ларец с денгами», который он до приезда переписчика велел перенести из казенной палаты в ризницу и отдать ризничему иеродьякону Иосифу, «а в какие росходы те денги у них издержаны, никто не ведает». Свидетелем этой тайной операции стал опять же пономарь Исихий. Сверх того, Боголеп утаил и доходы от Шунгской волости – 500 руб. оброчных денег.

В монастыре были доходы, которые не записывали в расходные книги. Так, с января 1702 по май 1703 г. монах Стефан собрал в «молебную» кружку 568 руб. за проданные свечи. Из них расписка о сдаче имелась только в 73 руб., а об остальных пономарь Исихий «отговорился», что их учет будет сделан позднее, при отсылке денег в Москву.

Имеется возможность проверить эти сведения. В рассмотренной выше росписи оброчных доходов монастыря указаны сборы «из молебенной крушки на половину»: 26 руб. 10 коп. в 1698/99 г., 9 руб. 60 коп. в 1699/1700 г. и 29 руб. в 1700/01 г.[67 - Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 49. Д. 109. Сст. 1–2.] Упомянутая «половина» шла в монастырскую казну; другую делили между собой монахи и пономарь, собиравшие эти деньги. По сравнению с указанными сборами 1698–1701 гг. 568 руб., собранные Исихием в «молебную кружку», составляют неожиданно крупную сумму. За полтора года, с января 1702 по май 1703 г., официально из «молебной крушки» было принято в казну 73 руб. По-видимому, незначительные суммы аналогичных сборов за 1699–1701 гг. учитывали лишь те деньги, которые фиксировались в монастырских документах. Бо?льшая же часть таких сборов шла мимо формальной отчетности. В этом и состояла суть доноса 1703 г.

Монахи-челобитчики утверждали, что прежние казначеи поступали с такого рода сборами иначе: принимали по счету и записывали в приходные книги. Новый казначей Геронтий отводит служебных монахов с деньгами в келью архимандрита и после пересчета «розсыплет по зепям (карманам. – П. С.) или завяжет в плат, и при них в книги денег не записывает». Приставленный к образу Богородицы пономарь Исихей, видя «их такое непорядочное дело», стал вести учет сданных сумм «для счету и оправдания». Эти свои записи он представил казначею и заявил, что в Москву отослали не всю монастырскую казну.

Казначей доложил об этом Боголепу, и тот призвал к себе в келью Исихия и продававшего свечи монаха Стефана. Архимандрит Исихия «бил своими руками и хотил бить плетьми», а Стефана грозился выгнать из монастыря, запретил кормить и пускать к причастию. Для Стефана гнев настоятеля закончился тем, что его отставили от привилегированной службы у свечной продажи и отослали в хлебню.

Далее челобитчики обвиняли Боголепа в утайке пошлинных сборов. По обычаю на тихвинской ярмарке полавочные деньги с торговых людей в пользу монастыря собирали «монахи добрые», а за два последних года эти сборы никуда не записывали и «их никто не видает». Так же архимандрит поступил и со сборами с монастырских мельниц.

Эти и некоторые другие обвинения против Боголепа составители челобитной заключили еще одним: «не объявив в братстве», архимандрит съехал из монастыря неведомо куда вместе с ризничим и казенным подьячим.

В том же 1703 г. Боголеп был допрошен по поводу этой челобитной[68 - См.: Приложение. № 17.]. Он не отрицал, что узнал о неучтенных в монастырских документах 6000 руб. еще при вступлении в должность настоятеля. Со слов Боголепа выходило, что мысль о переносе сундука с 6000 руб. принадлежала вовсе не ему, а новому казначею Геронтию, который сменил прежнего, Киприана, и будто бы боялся хранить у себя такую сумму: «опасается себе всякого дурного случая».

Властный Боголеп не терпел ни малейших возражений со стороны своих подчиненных, и поэтому утверждение о том, что перепрятывание сундука с монастырскими сокровищами свершилось без его повеления, представляется малоправдоподобным.

Впрочем, повод для перепрятывания монастырской казны все же был. Выше уже упоминалось, как в 1698 г. присланные в Успенский Тихвинский монастырь стрельцы пытались проникнуть в келью келаря. Тогда монастырские власти и могли укрыть свои святыни, а также неприкосновенный денежный запас и столовое серебро в более надежном месте. По-видимому, архимандрит собирался рассказать об этом, но затем решил не откровенничать перед владыкой о безобразиях, которые в подначальном ему монастыре творили Елизарий Козодавлев и заключенные «под крепкий начал» стрельцы-бунтовщики[69 - Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 49. Д. 4. Сст. 1–1 об.].

На допросе Боголеп также уточнил круг лиц, которые были привлечены к перенесению сундука в новый чулан: келарь Александр, монах Исихий, келейный истопник Никита Васильев и истопник казначея Иев Андреев. По его словам, все они были «люди старшие и добрые» и «состарились» на ответственных должностях при прежних архимандритах без всяких подозрений. Налицо существенное различие в показаниях Боголепа и его противников. Настоятель заявил, что это он включил Исихия в число избранных людей, которым можно было доверить столь ответственное дело, а составители челобитной утверждали, что Исихий стал невольным свидетелем тайного перепрятывания сундука. Боголеп опять лукавил: в конце своих допросных речей он обвинил Исихия «в плутовстве» при сборе денег в кружку у образа Богородицы; он-де взимал «без указу» со всех богомольцов по копейке в свой карман за одну лишь возможность подойти к Тихвинской иконе и еще по копейке брал «себе от молебна»; «и о таком ево бесчинии во многих людех неблагодарная молва объявилась». Боголеп обвинил Исихия и в сговоре с монахом Стефаном, когда они деньги за проданные свечи клали «иное в ящик, а иное себе в зепь». Эти обвинения никак не соответствовали его же утверждению о том, что Исихий принадлежал к самым честным людям в обители: «…дурна за ними никакова из младых лет не явилось, и никакова хмельного питья они не пьют».

Архимандрит явно темнил и изворачивался, что можно установить по черновику его допросных речей, сохранившихся с правкой. Поначалу тихвинский настоятель признал, что перепрятывание денег все же имело место, поскольку «переносили тое казну ис палатки в предел ко Иоанну Богослову на малое время для того: в прошлых годех лет за три по перепищикова приезду для того, что в тое полатке» (фраза не закончена. – П. С.); то есть архимандрит настаивал, что перепрятывание никак не было связано с приездом князя. Однако затем Боголеп запутался: переносили деньги «на малое время», а получалось, что на три года; кроме того, объяснить причину выбора другого места для хранения казны он также затруднился. Затем это неловкое утверждение было зачеркнуто и вместо него над строкой написано совершенно противоположное: деньги вообще не трогали, «и бес казначея-де в тое полатку итить было невозможно». Боголеп обвинил главного свидетеля Исихия во лжи, заявив, что тот «клевещет на него, архимандрита, напрасно», а поскольку поначалу он сам был готов признать утаивание 6000 руб., этот факт все же имел место.

Исихий обвинил настоятеля в припрятывании еще одного «ларца с денгами». Оправдываясь, Боголеп заявил, что совсем не помнит, приказывал ли он казначею Евфимию отдать ларец ризничему Иосифу. Трудно поверить, что властный пастырь не мог вспомнить своего распоряжения относительно хранения крупной суммы, поскольку в условиях острой нехватки наличности тех лет он постоянно был озабочен нехваткой средств. Отрицал Боголеп и утаивание от переписчика князя М. И. Вадбальского доходов с Шунгской вотчины – 500 руб.

Особенно подробно тихвинский архимандрит оправдывался относительно обвинений в сокрытии доходов из монастырских кружек – добровольных пожертвований богомольцев. Сообщенные им сведения ценны для изучения повседневной жизни монастыря: в прежнее время иеромонахи, иеродьяконы, крылошане и служебники собирались в келье настоятеля и сдавали собранные ими в кружки деньги. Боголеп упомянул две таких кружки: «казенную и деловую соборную». Но при нем эта практика была отменена будто бы потому, что из-за нее «много у них бывает хлопот». Отныне прием денег из кружек осуществлялся одним казначеем, который уже под свою ответственность приносил деньги из кружек к архимандриту в крестовую, чтобы у тех, кто собирал деньги, «хлопот меж себя и ссоры не было».

По свидетельству Боголепа, деньги из «деловой» кружки не поступали в казну, их «делят церковные служебники по чину» и «сыплют» свой доход «по зепям, и в можни, и в платы». Он не скрывал этого и не считал нужным оправдываться. По-видимому, подобная практика не считалась предосудительной. Перед нами факт обычного отступления от строгих правил общежительного устава, по которым монахам не полагалось иметь личный доход.

Иная ситуация сложилась вокруг учета денег из «казенной» кружки, которые поступали в монастырскую казну. Согласно установленной Боголепом новой практике выемки денег, казначей принимал у пономаря «ис казенной крушки свечных и всяких казенных зборов» и после пересчета отдавал пономарю вновь запечатанную кружку. Собранные деньги он «сносит в казенную келью и в приходные книги записывает, сколко в которое время примет», но без всяких «отписей», поскольку в монастыре принято доверять казначеям: при вступлении в должность их «уверяли» чудотворной монастырской иконой.

Боголеп изменил и прежний порядок сбора в «казенную» кружку. Ранее этим занимались тихвинские посадские люди «мужески пол и женски во дни и нощи во всенощное»; архимандрит счел подобную практику «бесчинной» и велел собирать деньги пономарю. Однако тут вскрылись злоупотребления Исихия, который собирал деньги без всяких записей и отчета. Алчный пономарь пользовался тем, что в 1702 и 1703 гг. на Тихвинском посаде стояли 700 драгун и 1100 работных людей, которые не были знакомы с местными обычаями и послушно отдавали свои копейки пономарю.

Исихий вступил в сговор с «подначальным» ему новопостриженным монахом Стефаном и стал класть не все полученные деньги в «казенный ящик»: «иное в ящик, а иное себе в зепь». За год пономарь собрал в кружку 568 руб., что было больше обычного и позволило ему утаить бо?льшую часть денег в свою пользу.

Новые правила сбора, учета и выемки денег из «казенной» кружки были менее прозрачными, чем прежде. Ранее «казенной» кружкой ведали тихвинские посадские люди, которым было бы особенно стыдно перед своими земляками утаить часть денег и тем более брать со своих соседей дополнительную плату за возможность приложиться к образу Тихвинской Богородицы.

Вновь установленная практика позволяла утаивать часть собранных денег. В монастыре вообще было не все гладко с отчетностью, о чем свидетельствовал и прежний келарь Симеон, сбежавший из обители. Выстроенная Боголепом система дала сбой, когда Исихий решил, что не только настоятелю, но и ему можно утаить часть денег, и уже не для монастырских нужд, а для своих собственных. Корыстный доход в соборном храме при подходе тысяч богомольцев к чудотворной иконе скрыть было невозможно, и настоятелю пришлось отстранить зарвавшегося пономаря от должности. Так из доверенного человека Исихий превратился в злейшего врага и стал строчить доносы на своего начальника.

Чтобы оправдаться по многочисленным обвинениям, Боголеп поехал в Москву, откуда 29 января 1703 г. сообщал в обитель: «Александра Даниловича Меншикова по се число в доме ево излучить не могли и не можем, повсегда пребывает у великого государя». Когда стало известно о намерении А. Д. Меншикова «в скорых числех» ехать через Олонец, он велел своим монахам оказать царскому денщику достойный прием в монастыре, пригласить в архимандричью крестовую келью, потчевать пищей и питьем, поднести икону, хлеб и бочку сигов. А также наказывал, дабы никто не смел жаловаться на монастырские власти: таких «озорников» следовало держать «скованны за крепкими караулами» до тех пор, пока высокий гость не выедет из Тихвинского посада. Боголеп велел, чтобы при Меншикове в обители «пьяных не было», как во время богомолья боярина Б. П. Шереметева, который «в монашестве жительства вашего зело не похваляет и вкладчиком оглашает»; за «хулние речи» на архимандрита следовало наказывать. Упомянул архимандрит и о многочисленных челобитных, поданных в Москве на него недругом дворянином Степаном Козодавлевым. Наконец, он велел «вон вывести» посельского старца Киприана, который донес сыщику о спрятанных в монастыре 6000 руб. Эти и другие указания свидетельствуют о том, что многочисленные обвинения против Боголепа были не беспочвенны. Он жестоко расправлялся с непокорными, не допускал жалоб на себя, хитрил, пытаясь скрыть от следствия правду по спорным делам[70 - См.: Приложение. № 9.]. Во время этой поездки Боголеп 1 февраля 1703 г. подал челобитную с просьбой вернуть его монастырю таможенную пошлину, поскольку в казну и так были забраны все деньги и почти все доходы[71 - Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 60. Д. 34. Л. 2 об.].

Решения по этой челобитной обнаружить не удалось, но вряд ли оно было в пользу монастыря, хотя Боголеп и обивал пороги столичных дьяков и подьячих. Обычно настоятели таких значимых монастырей, как Успенский Тихвинский, в столице посещали дома нужных думных людей, но дьяков и особенно подьячих звали к себе на подворье. В данном случае Боголеп не только звал приказных к себе, но и сам не гнушался ездить с просьбами по домам дьяков и подьячих, а возвращался от них поздно, когда городские ворота уже бывали заперты, и приходилось давать деньги караульным, чтобы вернуться домой. Расходная книга его поездки в Москву отразила подобные траты: 25 января 1703 г. он ездил к дьяку Монастырского приказа Ивану Иванову, и по дороге домой «в вечере в воротах дано пошлине» 6 коп. 29 января на тихвинское подворье приехал «провиантских дел дьяк» Ефим Андреев сын Черной, которому архимандрит поднес «в почесть» 1,5 руб. 4 февраля Боголеп распорядился купить на подворье два ведра вина «для почести приказным людем», а 6 февраля ездил к дьяку Ефиму Черному и поднес ему «в почесть» рубль; возвращался от него опять поздно, поэтому в воротах пришлось снова платить 5 коп. «пошлины». На следующий день Боголеп отправился «обедать» к подьячему Ивану Макарьеву и дал ему 52 коп. Далее он вручил старому подьячему Ивану Ефимову сыну Суморокову 5 руб. «от монастырских дел за приказную работу» и подьячему Провиантского приказа Ивану Саблину 10 рублей за две грамоты в Тихвин монастырь «о межеваньи земли с Введенским монастырем да о вершеньи розыскных дел в Новгород, что Козодавлевым»[72 - Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 2. Д. 914. Л. 6 об. – 7, 8 об. – 9 об., 10 об. – 11, 14–14 об.].




Обвинение в расколе


Летом 1703 г. Боголеп оказался в центре очередного скандала. Как только он выехал из обители по делам, братия взбунтовалась против своего пастыря, но затем повинилась в содеянном. О случившемся узнаем из четырех разных рассказов: со слов инициаторов этого возмущения иеромонаха Иезекииля и монаха Стефана[73 - См.: Приложение. № 15. Сст. 1–7.], из челобитной тихвинской братии с обвинениями на архимандрита Боголепа[74 - См.: Там же. № 12. Сст. 1–2.], из их же челобитной и сказки с оправданиями перед новгородским митрополитом, где они всю вину возлагали на двух монахов – зачинщиков смуты[75 - См.: Там же. № 10. Сст. 1; № 13. Сст. 1–2.], и наконец, из челобитной Боголепа[76 - См.: Там же. № 11. Сст. 1–1 об.].

Сравнение этих трех версий случившегося (в четырех изложениях) позволяет взять за основу подробный рассказ тихвинских монахов, уточняя затем детали событий и сопоставляя пристрастные свидетельства участников этого скандала.

Итак, 9 июня 1703 г. архимандрит отправился в АлександроСвирский монастырь (поблизости находились и тихвинские рыбные тони), чтобы там встретить царя и, «как поедет великий государь, и в тех местех или где инде возможно, уличить ему, великому государю, поклонитца и о монастырских нуждах милости просить». Перед отъездом он отслужил с братией молебен в соборной церкви, подал благословение своей пастве и выехал из монастыря в сопровождении ризничего иеродьякона Иосифа, казенного подьячего Ивана Яковлева и работных людей.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=51572652) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes



1


Мордвинов И. П. Тихвинская старина: Сборник материалов к истории города Тихвина и нагорного Обонежья (современного Тихвинского уезда) // Сборник Новгородского общества любителей древности. Новгород, 1908. Вып. 1. С. 22.




2


Сербина К. Н. Очерки из социально-экономической истории русского города: Тихвинский посад в XVI–XVII вв. М.; Л., 1951. С. 394–408.




3


Белокуров С. А. Материалы для русской истории. М., 1888. С. 185– 216.




4


См.: Приложение. № 1. Сст. 1–5.




5


См.: Приложение. № 15. Сст. 2, 6; Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Д. 200. Сст. 1.




6


Об этом Боголеп упомянул в челобитной 1697/98 г. новгородскому митрополиту Иову (Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 49. Д. 110. Сст. 1).




7


Строев П. Списки иерархов и настоятелей монастырей Российския церкви. СПб., 1877. Ст. 52, 64, 65.




8


Отдел рукописей Российской государственной библиотеки. Ф. 722. Д. 216. Л. 35–35 об. Приношу благодарность Ю. Д. Рыкову, любезно обратившему внимание автора на этот факт.




9


Околович М.Г. 1) Полихромные рельефные изразцы Великого Новгорода: Проблема изучения // Общество. Среда. Развитие: Научно-теоретический журнал. СПб., 2011. № 1 (18). С. 165; 2) Символика изображений в искусстве полихромного рельефного изразца Великого Новгорода и его окрестностей второй половины XVII в. // Там же. № 2 (19). С. 173, 175.




10


Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 50. № 234. Сст. 1. Письмо датировано 8 января без указания года, который устанавливается по упоминанию выезда 25 декабря 1697 г. боярина князя М. Я. Черкасского из Москвы на воеводство в Тобольск.




11


См.: Приложение. № 15. Сст. 5–6.




12


Мильчик М. И. Древнерусская иконография монастырей, храмов и городов XVI–XVIII веков. Статьи 1973–2017. СПб., 2017. С. 175.




13


Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Картон 53. Д. 124. Сст. 3. В челобитной царю 1699 г. Боголеп упомянул об учиненной при нем новой «земляной роспашке»: в 1697 г. был сведен «матерой» лес на 30 четвертях земли и засеян рожью, из-за чего возник земельный спор с соседним помещиком И. М. Есиповым (Там же. Картон 49. Д. 146. Сст. 1–2).




14


Вараксин Е. П., Пятницкая Т. Н. Архитектурный ансамбль Успенского монастыря в Тихвине. СПб., 2017. С. 112–115, 196–197, 262.




15


Белокуров С. А. Материалы для русской истории. С. 197.




16


Там же. С. 201.




17


Там же. С. 205–206. В челобитной 1698 г. посадский человек Савва Дьяконов упомянул, что во время тихвинской ярмарки того года по указу архимандрита Боголепа на его дворе был поставлен «табакопродавец» Кирьян. Следовательно, Боголеп позволял себе высказываться о греховности табака, но царскому указу о табачной торговле открыто не противился (Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 49. Д. 95. Сст. 1).




18


Белокуров С. А. Материалы для русской истории. С. 198–199.




19


Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 49. Д. 94. Сст. 1.




20


Там же. Сст. 1–1 об.




21


Белокуров С. А. Материалы для русской истории. С. 217–218, 226.




22


Запись о допросе песношского игумена Афанасия и приговоре патриарха Адриана относительно лжемонаха Иоасафа сделана на обороте черновика челобитной Боголепа царю по земельному делу (Там же. Д. 146. Сст. 1 об. – 2 об.).




23


См.: Приложение. № 1. Сст. 1–7.




24


Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 50. Д. 62.




25


Белокуров С. А. Материалы для русской истории. С. 227–228.




26


Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 50. Д. 82. Сст. 2.




27


Там же.




28


Там же. Д. 85. Сст. 2–2 об.




29


См.: Приложение. № 3. Сст. 1 об.




30


См.: Приложение. № 3. Сст. 1–2 об.




31


Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 50. Д. 100. Сст. 1.




32


Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 50. Д. 100. Сст. 1–1 об.




33


Там же. Сст. 2–2 об.




34


Там же. Д. 102. Сст. 1.




35


Там же. Д. 107. Сст. 1.




36


Там же. Д. 120. Сст. 1–1 об.




37


В Нарвском сражении 1700 г. князь И. Ю. Трубецкой командовал дивизией, частично состоявшей из таких новобранцев. Под напором шведского войска они пали духом и стали отходить, что предопределило поражение русской армии. Через несколько часов отдал свою шпагу шведам и их командир, который провел в плену долгих восемнадцать лет (Устрялов Н. Г. История царствования Петра Великаго. СПб., 1863. Т. IV. Ч. 1. С. 11, 14, 50, 62–63, 66, 68).




38


См.: Приложение. № 2. Сст. 1–1 об.




39


Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 49. Д. 1. Сст. 1; Д. 4. Сст. 1–1 об. 27 ноября 1698 г. Степан Козодавлев бил челом новгородскому митрополиту Иову о переносе рассмотрения его спорного дела из-под юрисдикции архимандрита Боголепа в Новгород, поскольку у его брата была ссора с тихвинском настоятелем (Там же. Д. 9. Сст. 1).




40


См.: Приложение. № 2. Сст. 1–2.




41


Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 50. Д. 38. Сст. 26–28.




42


Там же. Д. 148, 149, 150.




43


См.: Приложение. № 1. Сст. 3–5.




44


См.: Приложение. № 4.




45


См.: Там же. № 5. Сст. 1–4.




46


См.: Приложение. № 6. Сст. 1–4 об.; Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 52. Д. 143. Сст. 1.




47


Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 50. Д. 182.




48


Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 51. Д. 8. Сст. 1.




49


Подробнее об этом см.: Седов П. В. Снятие церковных колоколов для литья пушек в начале Северной войны // Петербургский исторический журнал. Исследования по российской и всеобщей истории. 2014. № 1. С. 25–40.




50


Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 51. Д. 63. Сст. 1.




51


Там же. Д. 105. Сст. 1.




52


Там же. Д. 223. Сст. 1.




53


Там же. Д. 106. Сст. 1–2.




54


Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 51. Д. 108. Сст. 1.




55


См.: Жалованные грамоты Успенскому Тихвинскому монастырю 1582/1583, 1607, 1621 гг. (Материалы по истории Успенского Тихвинского монастыря. Вып. 1. Ч. 1 / Сост. О. А. Абеленцева. М.; СПб., 2015. № 9, 19, 36).




56


О предшествовавших попытках царской власти стеснить право монастыря собирать таможенную пошлину на тихвинской ярмарке см.: Абеленцева О. А. О праве большого Тихвинского Успенского монастыря на сбор таможенных пошлин в XVII веке // Русское средневековье: Сб. статей в честь проф. Юрия Георгиевича Алексеева. М., 2012. С. 769–777.




57


Об этом упомянул архимандрит Боголеп в челобитной царю, поданной 1 февраля 1703 г. (Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 60. Д. 34. Л. 1–2).




58


Царская грамота в Успенский Тихвинский монастырь 22 июля 1702 г. (Там же. Д. 31. Л. 1–2 об.).




59


Там же. Л. 2.




60


Царская грамота в Успенский Тихвинский монастырь 22 июля 1702 г. (Там же. Д. 31. Л. 2 об.).




61


Царская грамота в Успенский Тихвинский монастырь 14 июля 1702 г. (Там же. Картон 60. Д. 30. Л. 1 об. – 2).




62


Там же. Д. 31. Л. 1 об. – 2 об.




63


См.: Приложение. № 7.




64


Источник см.: Приложение. № 8.




65


Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Он. 1. Картон 49. Д. 109. Сст. 1–2.




66


См.: Приложение. № 18.




67


Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 49. Д. 109. Сст. 1–2.




68


См.: Приложение. № 17.




69


Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 49. Д. 4. Сст. 1–1 об.




70


См.: Приложение. № 9.




71


Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 1. Картон 60. Д. 34. Л. 2 об.




72


Архив СПбИИ РАН. Ф. 132. Оп. 2. Д. 914. Л. 6 об. – 7, 8 об. – 9 об., 10 об. – 11, 14–14 об.




73


См.: Приложение. № 15. Сст. 1–7.




74


См.: Там же. № 12. Сст. 1–2.




75


См.: Там же. № 10. Сст. 1; № 13. Сст. 1–2.




76


См.: Там же. № 11. Сст. 1–1 об.