Книга - Институты в условиях трансформации экономики

Институты в условиях трансформации экономики
Ольга Владимировна Карамова

Анжелика Петровна Буевич

Елена Владимировна Богомолова

Д. Р. Орлова

Галина Алексеевна Терская


Монография посвящена вопросам институциональной трансформации, вызванной титаническими сдвигами в технологиях, информации, коммуникационных процессах. Институциональная среда характеризуется качественными изменениями в производственном процессе, в обществе и в индивидуальном пространстве каждого человека. Рассмотрены такие проблемы, как бесконтактная экономика и ее функционирование, трансформация структуры потребления и производства, углубление цифрового неравенства. Рассмотрен рынок труда в условиях коронаэкономики, который претерпевает серьезную модификацию в результате изменения спроса на труд и адаптации работников к новым условиям.

Институциональная трансформация рассмотрена на примере коммерческой тайны как института современного предпринимательства.

Монография адресована широкому кругу читателей, интересующихся институциональной теорией и причинами трансформации институтов и всей институциональной среды.

В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.





Институты в условиях трансформации экономики



© Коллектив авторов, 2021

© Издательство «Прометей», 2021




Предисловие


Современное общество под воздействием развития новых технологий испытывает серьезную трансформацию, которая происходит по целому ряду направлений.

Изучение трансформации институтов является одной из центральных проблем российской институциональной школы. Теоретическая важность осмысления институциональной трансформации напрямую связана с ролью институтов в экономике.

В монографии поднимается ряд важных теоретических проблем о трансформации институтов в условиях глобальных вызовов и бесконтактной экономики.

В первой главе монографии рассмотрены методологические вопросы трансформации институтов. Нами предлагается опираться на эволюционно-бифуркационный характер процесса развития экономической науки и методологии. Данный подход позволяет определить тот методологический инструментарий, который характеризует в полной мере состояние и трансформацию институциональной системы. Усиление открытости институциональной парадигмы как системы способствует ее развитию, поскольку закрытая система не может увеличивать свой порядок, быстрее накапливает хаос, неравновесность. Развитию институционализма в онтологическом и методологическом аспекте способствует усиление междисциплинарных научных связей, отклик на социально-политические вызовы и системные сдвиги, включение в анализ ценностных позиции ученых экономистов.

Во второй главе монографии поднимаются вопросы бесконтактной экономики. Феномен бесконтактной экономики или экономики с низким уровнем взаимодействия, несмотря на возможно временный характер, связанный с чрезвычайными обстоятельствами пандемии, требует осмысления и изучения со стороны экономистов и представителей других гуманитарных наук.

Поведенческие модели, возникшие в период вынужденного ограничения контактов, уже не исчезнут бесследно и будут действовать наряду с обычными моделями поведения.

В монографии рассмотрена важная проблема цифрового неравенства – отсутствие равновозможной степени участия граждан в цифровом мире вследствие отсутствия у них образовательных, социальных и политических средств, чтобы эффективно обеспечить свое присутствие и участие в цифровой среде. В работе делается вывод о том, что бесконтактная экономика может усугубить неравенство населения по доходам еще сильнее.

Третья глава монографии посвящена институтам собственности. Модификация форм собственности возможна по ряду направлений, связанных с изменением, трансформацией и созданием совершенно новых экономических отношений. Институциональная и неоинституциональная теория предполагает выделение четырех базовых форм собственности, которые в современных условиях модифицируются и получают новое содержание. Важным критерием систематизации факторов, модифицирующих формы собственности, является содержательный принцип, в соответствии с которым выделяются экономические, технологические, инновационные, информационные, цифровые, институциональные, социальные, глобалистские, экологические факторы. Как фактор модификации форм собственности выступает государственная экономическая политика. В современных условиях в качестве фактора воздействия на отношения собственности следует рассматривать эпидемию короновируса.

В четвертой главе монографии освещены вопросы коммерческой тайны как института современного предпринимательства. Институт коммерческой тайны для российской экономики – есть олицетворение движения к рыночному способу хозяйствования. Появление частной собственности на материальные и нематериальные ресурсы потребовало создание механизма ее охраны.

С точки зрения экономической науки коммерческая тайна изучена лишь поверхностно, основное внимание ученых было сосредоточено на практическом внедрении данного института в хозяйственную жизнь и его правовом обеспечении. Эту участь коммерческая тайна разделила со многими вновь возрожденными институтами рынка, например, частной собственностью. Однако со временем приходит понимание того, что без теории, практика слаба.

Для более эффективного функционирования механизма защиты интеллектуальной собственности коим является коммерческая тайна, недостаточно иметь представление о его формально-правовой оболочке, необходимо исследовать экономическую сущность этого института.

В пятой главе анализируются институциональные особенности коммерческой тайны. Вопрос о механизме государственного регулирования социально-экономических институтов предпринимательства, а в особенности коммерческой тайны, тесно связан, прежде всего, с проблемой взаимодействия государства и гражданского общества, взаимодействия государства, права и экономики.

Коммерческая тайна как специфический феномен современных общественных отношений является предметом оживленных научных дискуссий и представляет особый интерес для предпринимательских кругов, поэтому определение его функций и задач приобретает особую важность для совершенствования управления бизнесом на всех ступенях иерархии.

Монография была подготовлена творческим коллективом преподавателей и единомышленников Департамента экономической теории Финансового университета при Правительстве Российской Федерации. Авторский коллектив следующим образом работах над исследованием:

Предисловие – Буевич А.П.;

глава 1, параграфы 1.1–1.3 – Карамова О.В.;

глава 1, параграф 1.4. – Терская Г.А.;

глава 2 – Богомолов Е.В.;

главы 4 и 5 – Орлова Д.Р.

Авторы монографии выражают свою благодарность за поддержку и ценные замечания преподавателям Департамента экономической теории: профессору и руководителю Департамента Дементьеву В.В., вдумчивым рецензентам профессору Соловых Н.Н. и профессору Юданову А.Ю.

Монография может быть рекомендована как широкому кругу читателей, так и в качестве дополнительной литературы для учебного и научного процесса аспирантов, магистрантов, студентов и преподавателей.




Глава 1

Институциональная теория о трансформации институтов в условиях системных сдвигов





1.1 Методология институционального анализа на постнеклассическом этапе развития экономической теории


Институты и институциональная среда являются основополагающими в экономической системе национальной экономики и мирового хозяйства. С целью глубокого экономического анализа необходим соответствующий научный исследовательский инструментарий и в первую очередь методологический подход, отвечающий поставленной исследовательской задаче. Методология экономического познания развивается вместе с ростом экономического знания и проходит в своем развитии ряд этапов и кризисных состояний.

Нами предлагается опираться на эволюционно-бифуркационный характер процесса развития экономической науки и методологии[1 - Карамова О.В. Эволюционно-бифуркационная концепция развития экономической науки // МИР. Модернизация. Инновации. Развитие. – 2010. – № 4. – С. 24–28; Карамова О.В. История и методология российской экономической науки. Учебник для аспирантов. – М.: Прометей, 2019. – С. 24–35.]. Данный подход позволяет определить тот методологический инструментарий, который характеризует в полной мере состояние и трансформацию институциональной системы.

Методологические программы соответствуют трем этапам развития экономической науки: классическому, неклассическому и постнеклассическому этапу.

Развитие институционального анализа связано с изменением места и роли институциональной парадигмы в структуре экономической науки. На неклассическом этапе (первая половина XX века), когда сформировалось понимание того, что мировосприятие относительно и зависит от познающего субъекта., а изменения, происходящие с субъектом познания влияют на результат исследования, произошло зарождение институциональной парадигмы и становление традиционного (американского или старого) институционализма (рисунок 1).

В неклассической науке противоречия проявлялись как между методологическими программами натурцентризма и культурцентризма, так и между дискурсами индивидуализма и холизма. Более горячие споры разгорались, прежде всего, в области методологии, а не онтологии.

Научное направление традиционного институционализма придерживалось методологии холизма и абсолютно нового исследовательского подхода, в котором методологической единицей стал «институт»[2 - Карамова О.В. Институциональная теория цифровой экономики: Монография – М.: Прометей. 2020. – С. 65–70.].

Изменение идеалов научности привело к повышению значимости познавательных средств, разрушению универсальности классической картины мира. В результате в экономической науке появилось множество школ и теорий с очень разными научными средствами познания.

Экономисты выражали свою приверженность какому-либо одному из подходов, считая другой враждебным.






Рисунок 1. Место традиционного институционализма в модели структуры экономической науки на неклассическом этапе



Дискурсы индивидуализма и холизма на втором, неклассическом этапе достигли своего концептуального оформления, Противостояние дискурсов было настолько велико, что диалога в форме методологических дискуссий не получалось. Разногласия принимали форму ожесточенной идеологизированной борьбы, взаимной критики.

В экономической теории на этом этапе оформилось несколько научно-исследовательских программ со своими специфическими методологическими основаниями – неоклассическая, кейнсианская, неоинституциональная, эволюционная, неомарксистская. Методологический плюрализм в экономической науке создал проблему размывания общих стандартов, обособленности понятийных систем, обнажил конфликт инструментального, эпистемологического и онтологического характера. С другой стороны, открылись возможности творческого, эвристического плана в научном познании экономических процессов.

На постнеклассическом этапе произошло дальнейшее развитие институциональной парадигмы и методологического аппарата.

Противостояние между методологическими программами и дискурсами сменилось пониманием поиска методологического континуума, синтеза.

Третий постнеклассический этап (вторая половина ХХ – начало ХХI в.) связан с усилением практической направленности экономического знания. Более того, наука начала включать в свои размышления проблему рефлексии своего применения.

Постнеклассическому типу научной рациональности соответствуют институциональная парадигма, включающая следующие научные направления: неоинституционализм, эволюционная теория, радикальный институционализм (рисунок 2).






Рисунок 2. Место институциональной парадигмы в модели структуры экономической науки на постнеклассическом этапе (Источник: составлено автором)



Существенный признак постнеклассической науки – это постоянная включенность субъективной деятельности в «тело знания». Она учитывает соотнесенность характера получаемых знаний об объекте не только с особенностью средств и операций деятельности познающего субъекта, но и с ее ценностно-целевыми структурами.

Клейнер Г.В.[3 - Клейнер Г.Б. Экономика. Моделирование. Математика. Избранные труды/Г.Б. Клейнер; Российская академия наук, Центральный экономико-математический ин-т. – М.: ЦЭМИ РАН, 2016. – С. 17.], известный российский экономист, разрабатывающий методологию системного анализа экономики, включил в модель системной экономики четыре подсистемы (рисунок 3), среди которых экономическая наука выделена самостоятельно. Данный подход к системной экономике подчеркивает включенность субъекта познания в объект познания.






Рисунок 3. Модель системной экономики по Клейнеру Г.Б., состоящая из четырех подсистем



Значение и место институционального научного направления представляется Клейнером Г.В. как самостоятельная парадигма экономической теории наряду с классической политической экономией, неоклассической наукой, эволюционной теорией и системной экономикой (рисунок 4).

Однако, при данном подходе не учитывается общий характер развития экономической науки и ее методологии, сопровождающийся возникновением на определенных этапах нового качества, а также совокупности теоретико-методологических установок, картины мира и фундаментальных идеи.






Рисунок 4. Основные экономические парадигмы и последовательность их возникновения по Клейнеру Г.В.



Вольчик В.В. считает, что «Различие между старой и новой институциональной экономикой становится очевидным, когда в рамках новой институциональной экономики предпринимаются попытки рассматривать институты как эндогенные, объясняя их формирование и функционирование с помощью методов неоклассической теории так, чтобы институты выбирались индивидуумами и не могли обусловливать индивидуальный выбор»[4 - Вольчик В.В. Институциональная и эволюционная экономика: учебное пособие / В. В. Вольчик. – Ростов-на-Дону: Изд-во ЮФУ, 2011 – 228 с. – С.11.]. Методологический подход двух направлений институционализма к изучению трансформаций основан на разных принципах – индивидуализма и холизма. Основываясь на эти методологические принципы институционализм, исследует трансформации институтов в двух аспектах, как деятельность самостоятельных экономических акторов, или как явления, развивающиеся в экономических системах, которые вовлекают индивидов и влияют на них экзогенно.

Несмотря на такие диаметрально противоположные методологические подходы идет постепенная конвергенция между традиционным и неоинституциональным направлением. Основанием такого процесса Вольчик В.В. видит в функциях институтов: ограничительной, организационно-познавательной и телеологической.






Рисунок 5. «Древо» институционализма по А.Н. Олейнику[5 - Там же. С. 27.]



С точки зрения А.Н. Олейника[6 - Олейник А.Н. Институциональная экономика. Учебное пособие. – М.: ИНФРА-М, 2020.–416 с. – С. 27.], институциональная теория противопоставляется неоклассической парадигме, которая имеет самостоятельное «жесткое ядро» и «защитную оболочку». Институциональная теория рассматривается А.Н. Олейником как «древо» институционализма (рисунок 5). У его корней находятся «старый» институционализм с традицией холизма и неоинституционализм с традицией индивидуализма. Далее выделяется два направления – неоинституционализм и новый институционализм, который связан с такими именами как Л. Тевено, О.Фавро, А.Орлеан, Р.Буайе.

Представители нового институционализма развивали в основном теорию соглашений, однако в российской институциональной школе научные идеи этих авторов, в отличие от неоинституционалистов, широкого распространения не получили.

Более распространённую модель институциональных теорий и соответствующих им методологических принципов предлагает Р.М. Нуреев (рисунок 6). Р.М. Нуреев отмечает: «Институциональный анализ более объективно оценивает объективную реальность. Он исходит из того, что современное общество – отнюдь не венец совершенства: люди, как правило, не рациональны, а экономика далека от состояния равновесия. Неоклассическая концепция, с их точки зрения, явно идеализирует действительность, выполняя скорее апологетическую, чем познавательную функцию На вызов традиционного институционализма представители неоклассического экономикса (основного течения современной экономической науки) ответили развитием неоинституциональных исследований. Неоинституционализм (Рональд Коуз, Оливер Уильямсон, Дуглас Норт и др.) опирается на традиции австрийской школы применительно к анализу социальных институтов. При этом сами институты рассматриваются с позиции методологического индивидуализма. К этому направлению относятся теория прав собственности, теория общественного выбора и др.»[7 - Нуреев Р.М. Критика базовых предпосылок современных макроэкономических теорий. М.: Институт экономики РАН, 2014. – 54 c. С. 15.]

Изучение институционального анализа направлено на исследование трансформаций институтов под воздействием глобальных вызовов. Эвристические возможности институциональной теории в этом направлении оцениваются по-разному.






Рисунок 6. Институциональные концепции и их классификация по Р.М. Нурееву[8 - Нуреев Р.М. Очерки по истории институционализма. – Росто?в-на-Дону?: Содействие- XXI век, 2014. – 416 с. – С. 231.]



Критическую точку зрения высказывает В.В. Вольчик – «Однако теории институциональных изменений представляют собой скорее множество совершенно не стыкующихся осколков таинственного пазла, чем величественное здание структурированных теорий и концепций»[9 - Вольчик В.В. Эволюционный подход к анализу институциональных изменений // ТЕRRА ECONOMICUS. 2012. Том 10. № 4. С. 62–69.].

Тем не менее, институциональный анализ в рамках неоинституционализма и эволюционного институционализма позволяет провести исследования по выявлению изменения качественных характеристик хозяйственных процессов.

Усиление открытости институциональной парадигмы как системы способствует ее развитию, поскольку закрытая система не может увеличивать свой порядок, быстрее накапливает хаос, неравновесность.

Развитию институционализма в онтологическом и методологическом аспекте способствует усиление междисциплинарных научных связей, отклик на социально-политические вызовы и системные сдвиги, включение в анализ ценностных позиции ученых экономистов.




1.2. Трансформация институтов в теории институциональных матриц экономических систем


В институционально-эволюционной теории заслуживает внимание модель институциональных матриц С.Г. Кирдиной-Чэндлер[10 - Кирдина С.Г. X и Y: Институциональный анализ. Ин-т экономики. – М.: Наука, 2004. – 256 с.], в соответствии с которой выделяется два идеальных типа качественно различных институциональных матриц, агрегирующих в себе реальное многообразие социальных связей общества – Х и Y-матрицы.

В теории институциональных матриц, разработанной С.Г. Кирдиной-Чэндлер дается понятие институциональной матрицы.

Институциональная матрица (от латинского matrix, что значит матка, основа, первичная модель) представляет собой систему базовых институтов, связывающих в одно целое экономику, политику и идеологию, и обеспечивающую функционирование общества как целого (рисунок 7).






Рисунок 7. Модель институциональной матрицы по С.Г. Кирдиной-Чэндлер[11 - Кирдина С.Г. X и Y: Институциональный анализ. Ин-т экономики. – М.: Наука, 2004. – 256 с. – С. 52.].



Базовые институты, которые образуют институциональную матрицу, представляют собой своеобразную внутреннюю арматуру, устойчивую структуру, «стягивающую» основные подсистемы общества в целостное образование, не позволяя обществу распасться.

Институциональная матрица лежит в основе меняющихся эмпирических состояний конкретного общества и постоянно воспроизводится. Она инвариантна относительно действий людей, хотя проявляется в различных, постоянно развиваемых в ходе человеческой деятельности, институциональных формах, обусловленных культурным и историческим контекстом. Институциональная матрица обеспечивает устойчивость всего институционального комплекса и является основой стабилизации общества как социальной системы.

С.Г. Кирдиной-Чэндлер выделяет два идеальных типа качественно различных институциональных матриц, агрегирующих в себе реальное многообразие социальных связей общества – Х и Y-матрицы. Они отличаются комплексами образующих их базовых институтов (рисунок 8).






Рисунок 8. Характеристика Х и Y-матриц по С.Г. Кирдиной-Чэндлер[12 - Кирдина С.Г. X и Y: Институциональный анализ. Ин-т экономики. – М.: Наука, 2004. – 256 с. – С. 56.].



Для Х-матрицы характерны следующие базовые институты: в экономической сфере – институты редистрибутивной экономики (термин К. Поланьи). Сущностью редистрибутивных экономик является обязательное опосредование Центром движения ценностей и услуг, а также прав по их производству и использованию;

• в политической сфере – институты унитарного (унитарно-централизованного) политического устройства;

• в идеологической сфере – институты коммунитарной идеологии, основное содержание которой состоит в доминировании коллективных, общих ценностей над индивидуальными, приоритете Мы над Я. Х-матрица характерна для России, большинства стран Азии и Латинской Америки.

С.Г. Кирдиной-Чэндлер характеризует Y-матрицу, как имеющую следующие базовые институты:

• в экономической сфере – институты рыночной экономики;

• в политической сфере – институты федеративного (федеративно-субсидиарного) политического устройства;

• в идеологической сфере – институты субсидиарной идеологии, в которых закрепляется доминирующее значение индивидуальных ценностей по отношению к ценностям сообществ более высокого уровня, которые, соответственно, имеют субсидиарный, подчинительный по отношению к личности, характер, то есть в идеологических институтах закрепляется приоритет Я над Мы. Y-матрица характеризует общественное устройство большинства стран Европы и США.

С.Г. Кирдиной-Чэндлер выделяет основные свойства институциональных матриц, к которым относятся симметричность и инвариантность. Вводится понятие комплементарного института, то есть института одной институциональной матрицы, действующего посредством характерных для него институциональных форм в системе базовых институтов альтернативной институциональной матрицы. Обосновывается принцип доминантности базовых институтов по отношению к комплементарным. Он выражается в том, что в каждом конкретном обществе базовые институты, характерные для его институциональной матрицы, доминируют над институтами комплементарными. С.Г. Кирдиной-Чэндлер отмечает, что действие базовых институтов и соответствующих им институциональных форм в большей мере носит стихийный, неуправляемый характер, в то время как развитие комплементарных институтов и форм, обеспечивающих, во взаимодействии с базовыми институтами, сбалансированное развитие той или иной общественной сферы, требует целенаправленных усилий со стороны социальных субъектов. Без таких усилий естественно-стихийный характер действия базовых институтов может привести общество в состояние хаоса и кризиса.

С.Г. Кирдиной-Чэндлер дает обоснование роли материально-технологической среды в формировании того или иного типа институциональной матрицы. Материально-технологическая среда в данном случае понимается как значимые для организации социальной жизни природные условия, общественная инфраструктура и отрасли, приоритетные для обеспечения жизнедеятельности населения.

Через понятия коммунальности и некоммунальности материальной среды определяется ее важнейшее общественное свойство, проявляющееся при вовлечении элементов окружающей действительности в хозяйственный и социальный оборот.

Коммунальность означает такое свойство материально-технологической среды, которое предполагает ее использование как единой нерасчленимой системы, части которой не могут быть обособлены без угрозы ее распада.

Коммунальная среда может функционировать только в форме общественного блага, которое не может быть разделено на единицы потребления и продано (потреблено) по частям. Соответственно, использование такой среды требует совместных координированных усилий значительной части членов общества и единого централизованного управления. Поэтому содержание институтов государств, развивающихся в условиях коммунальной среды, определяется, в конечном счете, задачами согласования общественных усилий для эффективного ее функционирования. Таким образом, при коммунальной среде складываются институты Х-матрицы.

В свою очередь, некоммунальность означает технологическую разобщенность, возможность обособленности важнейших элементов материальной инфраструктуры и связанную с этим возможность их самостоятельного функционирования и частного использования. Некоммунальная среда разложима на отдельные, не связанные между собой элементы, она обладает свойством дисперсности и может существовать как совокупность разрозненных, отдельных технологических объектов. В этом случае индивидуум или семья способны самостоятельно, без кооперации с другими членами общества, вовлекать части некоммунальной среды в хозяйственное использование, поддерживать их эффективность и независимо распоряжаться полученными результатами. В этом случае главной функцией складывающихся общественных институтов является обеспечение взаимодействия между обособленными хозяйствующими и социальными субъектами. При некоммунальной среде более эффективными оказываются институты Y-матрицы.

К сожалению, в подходе С.Г. Кирдиной-Чэндлер не рассматриваются как самостоятельной явление институты собственности, но сам подход выделения институциональных матриц, как системы базовых институтов.

На основе многолетних статистических данных С.Г. Кирдина-Чэндлер делает вывод, «мощь государств с доминированием Х-матрицы начинает превосходить влияние стран, где доминируют Y-матрицы». На рисунке Х показана динамика доли ВВП стран с Х и Y матрицами на протяжении более 200 лет. Страны с преобладанием институтов Х-матрицы (к ним отнесены Китай, Индия, Бразилия, Япония и страны бывшего ССС) к середине ХХ века уступали по объемам производства странам, с преобладанием институтов Y-матрицы. Наибольший разрыв был достигнуть в 1950–1960-е гг. Но затем направление тренда изменилось, что свидетельствует о большей эффективности системы институтов собственности, в структуре которых большую долю занимает государственная собственность. Страны с доминированием государственной системы собственности более успешно трансформировались под воздействием внутренних и внешних вызовов, таких как новые технологии, цифровизация экономики и общества, геополитические сдвиги в мировом хозяйстве, пандемия COVID-19.

Элеонора Остром, лауреат Нобелевской премии 2009 года, показала, что успешной может быть и общая собственность, управляемая отдельными группами людей[13 - Остром Э. Управляя общим. Эволюция институтов коллективной деятельности. – М.: Мысль, ИРИСЭН, 2011.]. Функции государственной собственности может брать на себя в отдельных случаях кооперативная собственность, как противовес частной собственности.

Страны с Y-матрицей, у которых система институтов собственности основана преимущественно на крупной частной форме собственности, после кризиса 2008–2009 гг., разворачивании систем санкций и торговой войны, пандемии коронавируса, начинают терять лидирующие позиции в мировой экономике и демонстрируют неэффективные экономические процессы. Например, пандемия коронавируса 2020–2021 гг. показала, что наибольшее количества заболевших и умерших от болезни оказалось в странах с Y-матрицами, в которых частные интересы крупного бизнеса и предпринимательства являются ведущими по отношению к общенациональным и общенародным интересам.






Рисунок 9. Соотношение развития стран, относящихся к матрице Х и Y, в суммарных долях ВВП в % за период с 1820 по 2015 гг.[14 - Кирдина-Чэндлер С.Г. Радикальный институционализм и фейковая экономика в XXI веке// Журнал институциональных исследований, 2017. Т. 9. № 4. С. 6–15.]



Таким образом, изучение трансформации институтов в рамках моделей институциональных матриц как системообразующих отношений экономических систем с использование метода эволюционной теории позволило прийти к следующим выводам.

Институциональные матрицы опираются на институты собственности и создают эффект жесткой конгруэнтности для новых институтов, эффекты блокировки и эффекты колеи. Системное обновление и трансформация институтов в рамках заданной институциональной матрицы X или Y невозможно. Развитие базовых институтов, и в первую очередь институтов собственности, и их обновление может осуществляться только как частичная трансформация их отдельных параметров, таких как субъект и объект, гарант института, санкции за нарушение формальных и неформальных правил.




1.3. Влияние системных сдвигов на трансформацию институтов в конце XX – начале XXI вв


Изучение институциональных матриц Х и Y показало, что прежнее доминирование институтов матрицы Y сменилось постепенным отставанием. В чем кроются причины данной тенденции, что происходит с институтами Y матрицы, в каком направлении они трансформируются?

Российский экономист Капелюшников Р.И. считает:

«что в начале XXI в. мировая экономика пережила радикальную трансформацию, приобретя немало новых черт, с трудом поддающихся теоретическому осмыслению.

Сегодня это мир, где налицо резкое замедление темпов экономического роста, хотя причины этого замедления до сих пор остаются не до конца понятными»[15 - Капелюшников Р. И. Экономические очерки: Методология, институты, человеческий капитал – М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2016. – 574 с. – С. 4.].: много говорят о Четвертой промышленной революции, но нет ощутимого ее влияния на динамику производительности труда, распространены страхи по поводу возникновения крупномасштабной технологической безработицы, но фактическая безработица поддерживается на достаточно низком уровне.

Модель экономического либерализма или «западная модель», в противовес модели «экономического авторитаризма», по Стефану Хедлунду, начала приближаться к своему закату и демонстрировать нежизнеспособность «предпринимательской деятельности под растущим гнетом государственного капитализма»[16 - Хедлунд, С. Невидимые руки, опыт России и общественная наука. Способы объяснения системного провала – М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2015. – 424 с. – С. 15.]. Эти утверждения подтверждают выводы С.Г. Кирдиной-Чэндлер о смене траектории развития институциональных матрицы X и Y.

В 1952 году, когда капиталистическое общество было на волне экономического роста, Лайонел Роббинс высказывал сомнения в дееспособности предпринимательской экономики, в которой «преследование собственных интересов, не ограниченное правильными институтами, не гарантирует ничего, кроме хаоса»[17 - Robbins Lionel Charles The Theory of Economic Policy in English Classical Political Economy, 1952.].

Современные исследователи рыночной экономики развитых стран в аспекте трансформации институтов, выделяют ряд причин, вызывающих качественные изменения институциональной системы:

– «Финансиализация» экономики как проявления кризиса институтов демократического капитализма;

– Трансформация институтов под воздействием финансового кризиса 2008 года;

– Системная институциональная проблема, которую Джозеф Стиглиц, лауреат Нобелевской премии, назвал как «приватизация прибыли и социализация убытков»;

– Модификация институтов взаимодействия труда и капитала;

– Институциональные изменения под воздействием цифровой экономики.

Трансформация институтов капиталистической экономики развитых стран в направлении усиления финансового сектора и институтов финансовых рынков происходила постепенно, начиная в 1960-х годов. Вольфганг Штрик характеризует этот процесс следующим образом:

«Деньги – самый загадочный институт капиталистической современности – были нужны для того, чтобы снять напряжение от потенциально дестабилизирующих социальных конфликтов: сначала с помощью инфляции, потом – растущих государственных долгов, далее – путем расширения рынков частного кредитования и, наконец, сегодня – через покупку центральным банком государственных долгов и банковских обязательств»[18 - Штрик В. Купленное время. Отсроченный кризис демократического капитализма. Цикл лекций в рамках Франкфуртских чтений памяти Адорно – М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2019. – 280 с. – С. 16.]. Вольфганг Штрик считает, что эти действия отсрочившая кризис демократического капитализма в послевоенные годы, тесно связаны с эпохальным процессом капиталистического развития, который называется «финансиализацией».

Марк Шенэ называет процесс усиления влияния институтов финансовых рынков созданием «казино-финансов». Он обращает внимание на «сомнительные рецепты неолиберализма», которые привели «к опасным аномалиям и нарушениям общественного равновесия, к катастрофическим социальным последствиям». Марк Шенэ не просто исследует, а манифестирует последствия:

«Сегодня в невралгическом центре мировой экономики, в финансовом секторе, ключевые факторы бизнеса и прибыли – доверие, инвестиции, сбережения – часто заменяются цинизмом, финансовыми пари и долгами»[19 - Шенэ М. Перманентный кризис. Рост финансовой аристократии и поражение демократии – М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2017. – 144 с. – С. 17–19.].

Финансовый кризис 2008 года является следствием, как считает Марк Шенэ, «мировой финансовой войны, неумолимо разоряющей большинство населения планеты. Финансовый Молох требует своих жертв. Конфликт асимметричен, поскольку ведется финансовой аристократией, крошечной долей населения, едва достигающей сотой процента».[20 - Там же. С. 23.]

Динамика финансового сектора за 25 лет, с 1980 по 2006 год, привела к увеличению доли в ВВП с 2,5 до 8 %. Лоббирование интересов финансового сектора выразилось в суммы 3,4 млрд долл. за десятилетие с 1998 по 2008 год. «Такой рост только усугубил экономические и социальные перекосы и в 2008 году закончился кризисом, который затягивается, и хронические конвульсии которого сотрясают все общество как в США, так и во всем мире».[21 - Там же. С. 24.]

Эндрю Гэмбл видит основную причину избыточной финансиализации и гипертрофированного роста институтов в финансовой сфере в неолиберальном порядке. Эндрю Гэмбл считает: «В полной мере силу неолиберальной революции прочувствовали жители англоязычных стран, особенно двух главных из них – Соединенных Штатов и Соединенного Королевства. В этих странах значительно расширился спектр финансовых услуг и возросла потребительская задолженность; произошла также коренная реорганизация государственного сектора и государственных услуг, где были широко внедрены рыночные отношения; наблюдались ощутимое усиление зависимости от системы социального обеспечения, рост безработицы и резкое увеличение неравенства»[22 - Гэмбл Э. Кризис без конца? Крах западного процветания – М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2018. – 304 с. – С. 15–16.].

Джон Куиггин следующим образом характеризует современное состояние институтов, пронизанных финансовыми инструментами: «Запутанная сеть облигаций суммой на десятки триллионов долларов была соткана из спекулятивных или вообще фиктивных инвестиций.

Результатом этого стало возникновение глобальной экономики, где и домохозяйства, и целые страны жили не по средствам»[23 - Куиггин Дж. Зомби-экономика: Как мертвые идеи продолжают блуждать среди нас – М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2016. – 272 с. – С. 22–23.].

Трансформация институтов усилилась под воздействием финансового кризиса 2008 года. Стефан Хедлунд отмечает: «Технически можно сказать, что причиной разразившегося кризиса стали такие действия, как отмена в 1999 г. закона Гласа – Стигалла 1933 г. Однако фундаментальной причиной кризиса было постоянное размывание норм самоограничения, которое шло рука об руку с развитием общественной культуры воинствующего индивидуализма»[24 - Хедлунд С. Невидимые руки, опыт России и общественная наука. Способы объяснения системного провала – М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2015. – 424 с. – С. 21.].

Эндрю Гэмбл оценивает последствия финансового кризиса так, что до сих пор не видно конца более глубокому кризису неолиберального порядка, ярким знамением которого стал крах 2008 г.[25 - Гэмбл Э. Кризис без конца? Крах западного процветания – М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2018. – 304 с. – С. 16.] Гэмбл утверждает, «что финансовый крах 2008 г. и его последствия, спад и восстановление экономики, представляют собой первую фазу нового структурного кризиса, который будет третьим после кризисов 1930-х и 1970-х годов структурным кризисом существующего международного рыночного порядка»[26 - Там же, С.18.].

Многие экономисты указывают на формирование нового институционального перераспределения рисков, которое заключается в том, что финансовые риски бизнеса перераспределяются на все общество. Марк Шенэ констатирует: «В глазах гигантских финансовых организмов, достигших критического размера и определенной плотности связей внутри экономической и финансовой ткани (ставших, таким образом, что называется «too big to fail»), именно на государство, а значит, в конечном счете на налогоплательщика, пенсионера, клиента банка, безработного, возлагается миссия принять на себя риски и, когда нужно, оплачивать счета. В итоге эта финансиализированная экономика подрывает основы как экономического, так и социального здания»[27 - Шенэ М. Перманентный кризис. Рост финансовой аристократии и поражение демократии – М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2017. – 144 с. – С. 23.].

Джейкоб Хэкер дал название этому процессу «великое перемещение рисков». Поскольку риски, которые прежде были ношей корпорации и правительства, теперь переложены на плечи рабочих и домохозяйств. Джон Куиггин показывает, что в ходе «великого перемещения рисков» долгосрочная тенденция к повышению социальной защищенности была сломлена[28 - Куиггин Дж. Зомби-экономика: Как мертвые идеи продолжают блуждать среди нас – М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2016. – 272 с. – С. 22–23.].

Институциональные изменения под воздействием цифровой экономики заключаются в создании сетевых структур, которые не контролируются государством. Эндрю Гэмбл указывает на то, что: «противоречие между единым рыночным порядком и системой множества отдельных государств еще более обострилось с появлением новых быстрорастущих стран и усилением позиций неподконтрольных правительствам сетей – от сетей транснациональных корпораций, офшорных финансовых центров, Интернета, незаконного оборота наркотиков, оружия и людей до общественных движений и международных террористических организаций. Эти изменения оказали значительное воздействие на существующий неолиберальный порядок»[29 - Гэмбл Э. Кризис без конца? Крах западного процветания – М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2018. – 304 с. – С. 20.].

Российские исследователи цифровой экономики приходят к выводу, что: «В XXI в. институты, институциональная инфраструктура (ИИ) «цифровой экономики» (ЦЭ) приобретают жизненно важное значение в условиях цифровизации, реиндустриализации, глобализации и гибридных войн, обеспечивая жизнеспособность, безопасность и конкурентоспособность экономики практически любой страны. Институциональная («мягкая») инфраструктура (Интернет, «искусственный» интеллект, институты развития и роста, технологической кооперации и др.), в отличие от традиционной («жесткой») инфраструктуры (дорог, портов, мостов, аэропортов, тоннелей.

Критическое отношение к сложившейся системе отношений собственности в Y-матрицах, вслед за неомарксизмом, перекликаясь с ним, высказывают представители радикального институционализма. К этому направлению относятся американские экономисты Уильям Даггер[30 - Dugger W. Radical Institutionalism: Basic Concepts. //Review of Radical Political Economics, 1988 20 (1), 1–20; Dugger W. Radical Institutionalism: Contemporary Voices. Westport, CT: Greenwood Press. 1989.] Уильям Уоллер, Эдит Миллер, Дж. Рон Стэнфилд, Рон Филлипс, Делл Чэмплин, Дженис Петерсон, Чарльз Уален, Даг Браун, Рик Тилман, Луис Юнкер, Говард Шерман.

Для радикального институционализма характерно критическое отношение к крупной частной собственности, в этом плане они продолжают традиции американского традиционного институционализма, родоначальником которого стал Торстейн Веблен[31 - Веблен Т. Теория праздного класса. – Прогресс, 1984.], а продолжил Джон Кеннет Гэлбрейт[32 - Гэлбрейт Дж. К. Новое индустриальное общество. – М.: АСТ, 2004. – 608 с.].

Критическое отношение к рыночной экономической системе, основой которой является частная собственность, выражается в анализе экономических и социальных проблем, порождаемых крупной частной собственностью.

У. Даггер показывает, что в результате «выдвижения американских деловых предприятий на доминирующие позиции гегемона американского общества»[33 - Dugger W. Radical Institutionalism: Contemporary Voices. Westport, CT: Greenwood Press. 1989. Рр. 129–151.] произошло перерождение ценностей общества с плюралистических и демократических, на денежные ценности в интересах «корпоративной гегемонии».

«Как писал Даггер, РИ представляет собой глубоко критическую теорию (совокупность теорий) современных капиталистических обществ с набором следующих взглядов: 1) рассмотрение экономики как процесса, а не с точки зрения статического равновесия; 2) признание того факта, что эксплуатируемые классы часто иррациональны, что мешает их потенциальной солидарности; 3) существующая власть использует свой авторитет и мифы для поддержания господствующего положения и тирании в обществе; 4) нормальная жизнь должна предполагать равенство; 5) ценности и идеологии важно поддерживать и исследовать; 6) необходима реальная демократия участия (participatory democracy); 7) в текущей ситуации целесообразны не инкрементные изменения, а радикальные преобразования»[34 - Кирдина-Чэндлер С.Г. Радикальный институционализм и фейковая экономика в XXI веке// Журнал институциональных исследований, Т. 9, № 4, 2017. С. 6–15.].

Д. Холл, исследователь взглядов У. Даггера отмечает: «субрепция (подмена) достойных ценностей денежными ценностями, специально навязанными лидерами крупного бизнеса, ведет к сомнительной, вырождающейся, унижающей и обесценивающей действительности, и этот процесс можно обозначить как «черная эволюция»»[35 - Холл Д. Торстейн Веблен и его кантианский подход к эволюционному мышлению // «Эволюция экономической теории: воспроизводство, технологии, институты». Материалы X Международного симпозиума по эволюционной экономике (г. Пущино 12–14 сентября 2013 г. – СПб.: Алетейя. 2015. –320 с. – С.26.].

Таким образом, трансформация институтов экономики с пронизывающим финансовым содержанием, перераспределение рисков в экономике, приводит к глубоким структурным кризисным явлениям и нарастанию неравенства и социальной напряженности в обществе.




1.4. Проблемы формирования институтов в условиях структурных изменений в экономике


Современное общество под воздействием развития новых технологий испытывает серьезную трансформацию, которая происходит по целому ряду направлений.

Трансформируется характер собственности: повышается значение и роль интеллектуальной собственности, в связи с чем весьма актуальной задачей является совершенствование законодательной базы по спецификации прав собственности – точного определения субъекта и объекта собственности, установления и защиты прав интеллектуальной собственности. Неполнота спецификации прав собственности приводит к их размыванию и ограничению.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=66365324) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Карамова О.В. Эволюционно-бифуркационная концепция развития экономической науки // МИР. Модернизация. Инновации. Развитие. – 2010. – № 4. – С. 24–28; Карамова О.В. История и методология российской экономической науки. Учебник для аспирантов. – М.: Прометей, 2019. – С. 24–35.




2


Карамова О.В. Институциональная теория цифровой экономики: Монография – М.: Прометей. 2020. – С. 65–70.




3


Клейнер Г.Б. Экономика. Моделирование. Математика. Избранные труды/Г.Б. Клейнер; Российская академия наук, Центральный экономико-математический ин-т. – М.: ЦЭМИ РАН, 2016. – С. 17.




4


Вольчик В.В. Институциональная и эволюционная экономика: учебное пособие / В. В. Вольчик. – Ростов-на-Дону: Изд-во ЮФУ, 2011 – 228 с. – С.11.




5


Там же. С. 27.




6


Олейник А.Н. Институциональная экономика. Учебное пособие. – М.: ИНФРА-М, 2020.–416 с. – С. 27.




7


Нуреев Р.М. Критика базовых предпосылок современных макроэкономических теорий. М.: Институт экономики РАН, 2014. – 54 c. С. 15.




8


Нуреев Р.М. Очерки по истории институционализма. – Росто?в-на-Дону?: Содействие- XXI век, 2014. – 416 с. – С. 231.




9


Вольчик В.В. Эволюционный подход к анализу институциональных изменений // ТЕRRА ECONOMICUS. 2012. Том 10. № 4. С. 62–69.




10


Кирдина С.Г. X и Y: Институциональный анализ. Ин-т экономики. – М.: Наука, 2004. – 256 с.




11


Кирдина С.Г. X и Y: Институциональный анализ. Ин-т экономики. – М.: Наука, 2004. – 256 с. – С. 52.




12


Кирдина С.Г. X и Y: Институциональный анализ. Ин-т экономики. – М.: Наука, 2004. – 256 с. – С. 56.




13


Остром Э. Управляя общим. Эволюция институтов коллективной деятельности. – М.: Мысль, ИРИСЭН, 2011.




14


Кирдина-Чэндлер С.Г. Радикальный институционализм и фейковая экономика в XXI веке// Журнал институциональных исследований, 2017. Т. 9. № 4. С. 6–15.




15


Капелюшников Р. И. Экономические очерки: Методология, институты, человеческий капитал – М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2016. – 574 с. – С. 4.




16


Хедлунд, С. Невидимые руки, опыт России и общественная наука. Способы объяснения системного провала – М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2015. – 424 с. – С. 15.




17


Robbins Lionel Charles The Theory of Economic Policy in English Classical Political Economy, 1952.




18


Штрик В. Купленное время. Отсроченный кризис демократического капитализма. Цикл лекций в рамках Франкфуртских чтений памяти Адорно – М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2019. – 280 с. – С. 16.




19


Шенэ М. Перманентный кризис. Рост финансовой аристократии и поражение демократии – М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2017. – 144 с. – С. 17–19.




20


Там же. С. 23.




21


Там же. С. 24.




22


Гэмбл Э. Кризис без конца? Крах западного процветания – М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2018. – 304 с. – С. 15–16.




23


Куиггин Дж. Зомби-экономика: Как мертвые идеи продолжают блуждать среди нас – М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2016. – 272 с. – С. 22–23.




24


Хедлунд С. Невидимые руки, опыт России и общественная наука. Способы объяснения системного провала – М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2015. – 424 с. – С. 21.




25


Гэмбл Э. Кризис без конца? Крах западного процветания – М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2018. – 304 с. – С. 16.




26


Там же, С.18.




27


Шенэ М. Перманентный кризис. Рост финансовой аристократии и поражение демократии – М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2017. – 144 с. – С. 23.




28


Куиггин Дж. Зомби-экономика: Как мертвые идеи продолжают блуждать среди нас – М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2016. – 272 с. – С. 22–23.




29


Гэмбл Э. Кризис без конца? Крах западного процветания – М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2018. – 304 с. – С. 20.




30


Dugger W. Radical Institutionalism: Basic Concepts. //Review of Radical Political Economics, 1988 20 (1), 1–20; Dugger W. Radical Institutionalism: Contemporary Voices. Westport, CT: Greenwood Press. 1989.




31


Веблен Т. Теория праздного класса. – Прогресс, 1984.




32


Гэлбрейт Дж. К. Новое индустриальное общество. – М.: АСТ, 2004. – 608 с.




33


Dugger W. Radical Institutionalism: Contemporary Voices. Westport, CT: Greenwood Press. 1989. Рр. 129–151.




34


Кирдина-Чэндлер С.Г. Радикальный институционализм и фейковая экономика в XXI веке// Журнал институциональных исследований, Т. 9, № 4, 2017. С. 6–15.




35


Холл Д. Торстейн Веблен и его кантианский подход к эволюционному мышлению // «Эволюция экономической теории: воспроизводство, технологии, институты». Материалы X Международного симпозиума по эволюционной экономике (г. Пущино 12–14 сентября 2013 г. – СПб.: Алетейя. 2015. –320 с. – С.26.