Книга - Мир глазами военно-морского гигиениста

Мир глазами военно-морского гигиениста
Борис Иванович Жолус


Эта книга о людях, стране, мире и о себе глазами ученого сквозь призму своего профессионального и жизненного пути. Ленинград, Новая Земля, Кронштадт, Антарктида, Гремиха, Чернобыль, Санкт-Петербург, Москва – такова география жизни автора, военно-морского гигиениста, доктора медицинских наук, профессора Бориса Ивановича Жолуса.

Читатель узнает много увлекательных историй о далекой Антарктиде, путешествии к экватору и службе на Севере, увидит редкие фотографии из личного архива автора. Несколько глав книги посвящены научно-исследовательской деятельности и педагогической работе автора в Военно-медицинской академии им. С.М. Кирова.

Книга будет интересна всем, кто тоже прошел военную службу, почувствовал «вкус» побед на научном поприще, и тем, кто хочет посвятить этому свою жизнь, а также всем «неисправимым» романтикам.

Единожды избрав направление деятельности, настойчиво следовать ему, несмотря на множество почти непреодолимых препятствий на пути достижения профессионального совершенства…





Борис Жолус

Мир глазами военно-морского гигиениста



Посвящается бывшим, нынешним и будущим курсантам и слушателям

Alma mater – Военно-медицинской академии







От автора


Эта книга написана выпускником 1971 года Военно-медицинской академии им. С.М. Кирова – лучшего из медицинских вузов России. К человеку рано или поздно приходит мысль проанализировать прожитое. «Жизнь мчится стремительно, спешить трудиться» – эти слова принадлежат начальнику Кронштадтского военно-морского госпиталя дореволюционного периода Василию Исаевичу Исаеву, они высечены на обелиске, установленном перед входом в здание госпиталя в его честь.

Судьба распорядилась так, что автор стал гигиенистом, хотя об этом не мечтал. Опыт учебы, практической работы и научных исследований составляет содержание этой книги.

В настоящее время популярными являются слова «свобода самовыражения». Очень хорошо, что мы дожили до такого принципа. Теперь не надо прятать свои мысли и произведения или издавать их за границей.

Став на профессиональный путь гигиениста, не сожалею об этом. Хотя престиж этого ремесла уступает лечебному делу, но в гигиене нужно знать много парамедицинских вопросов, а страсть познания – самая большая страсть.

Автор ставил перед собой цель – описать и выразить свое отношение к прожитому. Одной же из главных задач при этом являлось помочь молодым людям в лице курсантов и слушателей правильно ориентироваться в лабиринтах жизни.

Не завидуй тому, кто силен и богат,
За рассветом всегда наступает закат.
С этой жизнью короткою, равною вздоху,
Обращайся как с данной тебе напрокат.[1 - Здесь и далее стихи Омара Хайяма (1048–1131) в переводе Г. Плисецкого.]

В книге приводятся только реальные факты без авторского вымысла, но с авторским анализом.

Желаю успехов на жизненном пути всем читателям моего скромного труда.






Фото 1. Заслуженный врач Российской Федерации доктор медицинских наук профессор, полковник медицинской службы в отставке Борис Иванович Жолус




Поступить…


Поступить в Военно-медицинскую академию! Может ли быть что-либо более значимым для юноши из провинциального украинского городка?

Как сделать правильный выбор? Ведь этим мы определяем свой жизненный путь, судьбу.

Выбор такого решения утвердился задолго до 1964 года, когда завершилась учеба в средней школе Купянск-Узлового Харьковской области. Ещё в младшем классе, когда первая учительница Раиса Сергеевна Долгих попросила написать изложение на тему «Кем я хочу стать», на бумаге появилась запись: «военным врачом». Возможно, в какой-то мере этому послужили рассказы мамы, которая поведала, что в десять месяцев от роду у меня ущемилась паховая грыжа, и врачи вынуждены были оперировать.

Позднее, уже когда изучал хирургию, мне стало понятно, почему эта грыжа у меня вышла повторно. В раннем детстве пластику при грыже делают аккуратно щадящим методом и не навсегда, как взрослым, чтобы сохранить у ребенка семенной канатик. Следовательно, после взросления юноша вынужден идти на повторную операцию. Так и было.

Хирург Купянск-Узловской железнодорожной больницы Костоглодов Евгений Лукич сделал свое дело, когда мне было 12 лет. Оба хирурга умерли через небольшое время после операций. Возможно, и это утвердило меня в выборе специальности.

Подготовка к поступлению в академию проходила в работе над собой. В малом городке не было никаких филиалов вузов, чтобы организовать учёбу на подготовительных курсах. В академии, куда прошёл отбор в военкомате, сдавать предстояло 4 экзамена: сочинение на русском языке, устные – химия, физика и английский язык.

Благодарен своим школьным учителям: по русскому языку – Капкану Николаю Ивановичу, по химии – Гриценко Григорию Прокофьевичу, по физике – Данилову Александру Александровичу, по английскому языку – Людмиле Яковлевне Ляшенко.

Сегодня учитель-мужчина в школе редкость. В те же времена их было немало, а их воспитательный потенциал, по моему мнению, выше женского.

Особенно памятна «осечка» на вступительном экзамене в академии по английскому языку (1964 год). Работая над собой, имея большое желание знать язык, я покупал и переводил, конечно, адаптированные книги на английском языке. Вечерами в старших классах сидел со словарём и переводил, например, А. Конан Дойля «Собака Баскервилей». Тренировал и английский устный.

На экзамене в академии передо мной отвечал парень, который был победителем олимпиады по английскому языку в Киргизии. Закончив свой ответ, я услышал от одной из дам-экзаменаторов: «Murch better!», что означало оценку моего ответа – «много лучше», понятно, лучше, чем предшественника. Однако вторая экзаменатор не согласилась, в итоге – «хорошо». До этого я набрал 14 баллов: «хорошо» – сочинение и две «отлично» – химия и физика.

По результатам оценки состояния здоровья медицинская комиссия определила мне годность на III факультет – подготовки врачей для ВВС. Набор на этот элитный факультет, по сравнению с другими, был самым малым, порядка 40 человек. Совершенно естественно, проходной балл самый высокий, он оказался равным 19. Не добрав балла (на факультет подготовки врачей для ВМФ в 1964 году проходной балл равнялся 17, но никто не «перебрасывал» молодежь), уехал в свой Купянск-Узловой работать слесарем локомотивного депо.

Обида за непоступление, задетое самолюбие (одноклассники по школе, учившиеся не лучше, поступили в вузы) являлись стимулом к работе над собой. Решение поступать в академию второй раз только укреплялось. Светлым пятном, связью с академией была переписка с поступившим на II факультет Василием Вытрищаком (впоследствии Василий Васильевич стал профессором терапии).

Работа в локомотивном депо явилась школой жизни. Общение с рабочими людьми давало представление об их мире, дружбе, характерах и взаимоотношениях. В этот период появилась оценка заработной платы и цены деньгам. Но все же главное, что постигалось, – это люди.

Второе поступление в академию было не менее трудным. Медицинская комиссия в 1965 году определила пригодность на IV факультет – подготовки врачей для ВМФ. Набрал 17 баллов, но мандатной комиссией сначала был отклонен к поступлению, а через сутки все же был зачислен 139-м на I курс IV факультета.

Возможно, трудности при поступлении в сумме с желанием учиться послужили той базой, которая была стимулом к обучению и усвоению знаний. Интерес виделся во всех дисциплинах, а это приводило к желанию постичь предмет изучения и науку в целом. На младших курсах все время отдавалось учёбе, а суточное количество учебных часов доходило до 17. В результате первая сессия сдана на «отлично» и остальные все до шестой – без четверок.

Командование факультета поощряло успевающих курсантов присвоением званий. Первым званием стало «младший сержант» – было «перепрыгнуто» звание «старший матрос». Последнее, а также «младший лейтенант» – звания, которые в жизни не пришлось носить. Звания курсантами воспринимались с удовольствием, а в кругу однокашников оценивалось положительно почтительно, отдельными товарищами с завистью. На третьем году учёбы был избран комсоргом курса и ещё 3 раза на старших курсах переизбирался.






Фото 2. Корабельная практика на крейсере «Комсомолец» (1966): Н.Г. Рыжман (будущий начмед СФ – генерал-майор медицинской службы) и Б.И. Жолус






Фото 3. На занятиях по анатомии (1966)






Фото 4. Курсант 2 курса 4 факультета, младший сержант Б. Жолус возле общежития, которое находилось в Пироговском музее на месте гостиницы «Санкт-Петербург» (1966)






Фото 5. Комсомольское собрание на крейсере «Аврора». Ветеран Октябрьской революции и комсорг курса Б. Жолус (1969)






Фото 6. Комсомольское собрание. В президиуме начальник курса полковник медслужбы В.А. Званцов (1970)



На четвёртом курсе я был утверждён Ленинским стипендиатом. Добавка к стипендии составляла 5 рублей. Самый интересный эпизод, связанный со стипендиатством, выразился в фотографировании для журнала «Здоровье». На каком-то из занятий на кафедру прибежал дневальный с указанием: «Жолусу прибыть в приёмную начальника академии». Зачем, почему – дневальный не знал. С трепетом прилетел в главное здание, вошёл в приёмную. Здесь и узнал от фотографа, что в числе 4 Ленинских стипендиатов буду сфотографирован для многомиллионного в тираже журнала «Здоровье».

На фоне газоанализатора Орса-Фишера (кафедра физиологии подводного плавания и аварийно-спасательного дела) появился портрет, опубликованный ко Дню Советской Армии в 1970 году. Снимок являлся предметов гордости для родителей и хранился под стеклом рабочего стола у отца. Но интересным был «отзвук общественности». Значительное время на мое имя поступали письма в академию с предложениями от девушек дружить. К тому времени я был женат.






Фото 7. Журнал «Здоровье» (1970): Ленинские стипендиаты академии в юбилейный ленинский год



На странице журнала были помещены фотографии четырёх Ленинских стипендиатов. Б.В. Овчинников (II факультет) стал профессором в академии. Л.И.Воронин достиг тех же высот и даже стал академиком (очевидно, в космической академии на его счету были десятки изобретений) в Звездном городке. О судьбе капитана медслужбы А.Т. Яновского ничего не знаю.

В те годы слушателями факультетов подготовки врачей были и офицеры со средним военным образованием.

Одним из таких офицеров на нашем курсе был старший лейтенант (впоследствии капитан) Лебедь Евгений Иванович – бессменный все 6 лет старшина курса. Его строевая выправка, выполнение строевых приёмов вызывали восторг. Он закончил общевойсковое командное военное училище им. Верховного Совета, где элементы строевой подготовки шлифовались до блеска. Знание им наизусть со знаками препинания положений общевоинских уставов послужили основанием говорить о нём за глаза «пистолет, в скобках – револьвер». Душевные же качества этого человека одним из первых смог оценить я.

Меня приняли в академию и возвратили практически с поезда в Красное Село (летний лагерь академии). Представил ему меня мой друг, отыскавший меня на вокзале Валерий Жерновой. Первое, о чём спросил меня Е.И. Лебедь, не голоден ли я. Тогда же от него я узнал и запомнил, что даже не стоящий на котловом довольствии один солдат не объест военнослужащих, если еда готовится для ста человек.

После увольнения при хороших организаторских способностях Е.И. Лебедь возглавил первую поликлинику РАН, принимал на работу отслуживших однокашников-специалистов, осевших в Москве и Подмосковье.

Итог моего обучения в академии (44 экзамена): «отлично» – 40, «хорошо» – 4. Все государственные экзамены были сданы на «отлично» и в результате – красный диплом. На госэкзамене по терапии начальник кафедры военно-морской терапии генерал-майор медслужбы профессор Сененко Александр Николаевич поставил «отлично с отличием». Зная после распределения свою предстоящую должность – врач-токсиколог ядерного полигона Новая Земля, я подошел к А.Н. Сененко на выпускном вечере с вопросом: «А могу ли я с этой должности поступать в адъюнктуру на кафедру ВМГТ?». Получил «добро».

На нашем выпускном вечере присутствовал и генерал-лейтенант медслужбы академик АМН СССР Герой Социалистического Труда В.И. Воячек (1876–1971), вскоре он ушёл из жизни. В.И. Воячек иногда приходил в учебный класс клиники ЛОР и делился своими воспоминаниями.

Запомнился его рассказ, когда в Первую мировую войну он, находясь в Европе, оказался отрезанным от России воюющей Германией и добирался в Санкт-Петербург через Балканы. И ещё, Б. Муссолини пригласил его лечить ему болезнь уха. В.И. Воячек обратился в соответствующие органы за разрешением на поездку, но ему ответили: «Пусть Муссолини приезжает к нам».

Эта личность интересна ещё и высшим уровнем интеллигентности. Рассказывали старшие товарищи, что когда В.И. Воячек исполнял обязанности начальника академии, ему приходилось отдавать команды. Говорили, что он обращался: «Академия, пожалуйста, равняйсь. Академия, пожалуйста, смирно! Оркестр, играй, что надо!».

Поездка в Кремль на встречу выпускников военных академий с руководством государства – памятная веха в жизни каждого офицера. Специальный состав из Ленинграда вез туда и обратно в купейных вагонах наиболее отличившихся в учёбе выпускников ввузов. Форма одежды – парадная вне строя без кортиков. В Кремле не для всех участников хватило места в Георгиевском зале, часть разместили для фуршета в Святых Сенях.






Фото 8. Выпускники академии на традиционном приёме в Кремле (1971)



Старшими от ввузов были генералы или полковники профессора – начальники кафедр. За длинным столом в Георгиевском зале мы соседствовали со слушателями – выпускниками академии тыла и транспорта. Имеющий опыт присутствия на этом мероприятии начальник политотдела ВМедА генерал-майор С.С. Рязанов приказал мне быть «пограничником» – стоять рядом с офицерами академии тыла и транспорта и не сдвигаться в нашу сторону после приёма горячительного. Устоял.

В 1971 году встреча выпускников с руководством страны была омрачена гибелью космонавтов Г. Добровольского, В. Пацаева и В. Волкова. По этой причине Л.И. Брежнев не был на мероприятии, а представительствовал министр обороны СССР маршал Советского Союза А.А. Гречко.

После поздравлений и ответного слова одного из выпускников академии, первых тостов наступило потепление обстановки, маршалы и генералы пошли к столам поздравлять своих подопечных. Первым к нашему столу подошёл главный маршал авиации П.С. Кутахов, что подтверждало уважительное отношение к медицине лётчиков и ВВС в целом. Были и другие индивидуальные поздравления, мы же стремились получить на бланках приглашений автографы видных военачальников. Потом на память и сами расписались друг у друга.

По окончании мероприятия в автобусе, который вез нас на обед в дом отдыха на Клязьминском водохранилище, мой однокашник Пётр Прохожий рассказывал о событиях в Святых Сенях.

Министр обороны, дабы не обидеть товарищей в Сенях, пошёл их поздравить, за ним следовал официант с подносом, на котором стояли фужеры с коньяком. Министр подошел к столу и спросил, кто здесь стоит. Ему ответили, что здесь стоят медики. Участник Великой Отечественной войны А.А. Гречко в своём поздравлении напомнил о 82 % раненых воинов, возвращённых в строй медиками. И заявил: «С медиками пью водку». На подносе водки не оказалось. Старший за столом генерал-майор медслужбы перед началом торжества попросил офицеров поставить бутылки с коньяком на его стол как раз на случай индивидуальных угощений.

Возникла пауза: министр держит в руке пустой бокал, а водки ему не наливают. Вот тут-то запасливый белорус лейтенант П. Прохожий подошёл к министру и налил припасенную водку в его бокал. Министр посмотрел на «мальчика» в чёрном костюме, который его сопровождал, тот кивнул разрешающе головой. «За нашу доблестную медицину…». Выпили.

Оторопевшие старшие стола генерал и профессор полковник медслужбы вскоре успокоились. Генерал заметил полковнику, что из стоящего на столе бокала пил сам министр обороны. Тут же этот фужер попал во внутренний карман полковника.

Мы сидим в автобусе, где Пётр Прохожий рассказал мне эту историю. А в конце своей речи спрашивает: «А что ты унес из Кремля?». Я вез жене огромную польскую красную гвоздику со стола. «А я увез вилку со штампом ДС – Дворец съездов» – сказал Петр.

До посадки в автобус нас провели вдоль Кремлевской стены – колумбария. За оградкой у доски Ю.А. Гагарина стояла женщина, её никто не беспокоил. На фоне огромного количества свежих венков после захоронения космонавтов вдоль Кремлевской стены она стояла и взывала: «Юрочка! Солнце небесное! Люди, берегите мир, берегите космонавтов».

На Клязьминском водохранилище в доме отдыха нас ждал обед. Праздник продолжался. Здесь отдыхали спортсмены – баскетболисты, видимо, команда ЦСКА. А на наших пригласительных в Кремль появился автограф Ирины Родниной, которая оказалась здесь же.

Возвращались в Ленинград в тех же купе, сна не было, было общение, сопровождавшееся умеренной ликвидацией оставшегося от обеда «Бахуса». Утром дома нас ждали жёны и дети. Общение с однокурсниками было последним перед годами самостоятельной службы. В выпускном альбоме значилась первая дата встречи: 1976 год, через 5 лет.




К новому месту службы. Ядерный полигон Новая Земля


Путь следования к первому месту офицерской службы на ядерный полигон Новая Земля проходил через Архангельск. В одном из районов города под названием Ягры располагалась воинская часть с гостиницей, где новоземельцы дожидались рейса теплохода из Архангельска до новоземельской Белушьей губы. Можно было лететь самолетом специальным рейсом на Амдерму-Амдерма-2 (гарнизон Рогачево на Новой Земле). Вещей с собой было много, нужно на самолет доплачивать за багаж, да и с билетами были трудности, так как в августе шёл поток возвращающихся отпускников. Пришлось несколько дней ждать рейс теплохода «Буковина».

Чтобы время не было потеряно, поехал в Архангельский медицинский институт на кафедру иностранных языков. Договорился о будущей сдаче экзамена кандидатского минимума, уточнил условия, взял необходимую литературу для письменного перевода (монографию).

В гостинице Ягры дожидались теплохода младшие офицеры различных воинских частей, дислоцированных на Новой Земле. Общение было поверхностным. Впервые встретился с замполитом роты военных строителей.

В 1970–1971 годах проводилась кампания в армии и на флоте по введению категории замполита в роты. Подготовить в военных училищах данных «специалистов» до принятия такого решения не успели, поэтому должности укомплектовывали достойными людьми из передовиков производства, комсомольских работников и других морально устойчивых категорий гражданских людей. Обязательным условием для призыва на офицерскую должность было прохождение срочной службы. Моему знакомому Володе было 32 года, выслуги всего 3 года, но предстоящий статус «политического руководителя» тешил самолюбие.

Большинству известен контингент строительных отрядов, следовательно, политработа в этих «войсках» была одной из значимых, хотя никто её не понимал.

Теплоход «Буковина» причалил к пирсу Белушьей губы. Первая встреча с природой Арктики не запомнилась, видимо, последующее тесное общение с ней перекрыло в памяти первые впечатления.






Фото 9. Вид акватории Новой Земли летом



В «Пентагоне» – штаб испытательного полигона – располагался медицинский отдел. Его возглавлял подполковник медицинской службы Свирь Игорь Григорьевич – интеллигентный человек, эрудит. В медотделе схема встречи офицеров, прибывших на замену, была отработана. После представления начальству люди направлялись в гостиницу офицерского состава. В те времена Новая Земля являлась «заменяемым районом»: офицер без семьи служил 2 года и переводился к новому или прежнему месту службы, переехавший сюда с семьёй – минимум 3 года.

Одноэтажные кирпичные здания гостиниц стояли по одной стороне улицы – Советской, которая была единственной в гарнизоне Белушья губа, ласково называемого жителями «Белушка». Аборигенов (ненцы) с Новой Земли выселили в середине 50-х годов, когда стали проводить на острове испытания ядерного оружия во всех сферах.






Фото 10. Так выглядит современная «Белушка» в летнее время



В доме офицеров организовали музей истории. В нём была экспозиция, посвящённая открывателям острова и отряду исследователя Новой Земли подпоручика Петра Кузьмича Пахтусова, а также жителям этой суровой земли ненцам и их «президенту» Тыко Вылко.

В гостиницу я попал в обеденный перерыв, коменданта не было, все номера (комнаты) закрыты. В конце коридора дверь одной комнаты оказалась открытой. Вежливо вошел в комнату.

За столом, являвшим последствия застолья в виде «отвальной», сидел грузный, бородатый, утомлённый накануне прощанием с сослуживцами человек. Он покровительственно пригласил сесть и по-отечески стал вводить меня во все стороны жизни на острове. При этом меня удивило и насторожило его поедание очищенной от чешуи кожицы воблы.

Действительно, гигиенические исследования показывают, что в коже рыбы и кожуре яблок содержится наибольшая концентрация питательных веществ по сравнению с общей концентрацией во всём продукте. Впоследствии я узнал, что общался с кандидатом медицинских наук по хирургии майором медицинской службы А.Н. Нагнибедой. Он уходил в этот день на Большую Землю «Буковиной» после двухлетней службы в госпитале.

Позже мне рассказывали, что привело его из клиники хирургии ВМедА в отдаленные края Отчизны. Оказывается, в клинике, которую возглавлял известный хирург генерал майор медицинской службы профессор Иван Демьянович Житнюк, у начальника была пожилая спутница – санитарка, которая обслуживала шефа. А.Н. Нагнибеда решил пошутить (и наша встреча сквозила юмором), он объявил этой женщине, что профессору присвоено звание генерала, и она должна пришить лампасы на операционные брюки шефа. Так она и сделала. Историю трудно проверить на её действительность.

Эта комната после отбытия А.Н. Нагнибеды стала моим пристанищем на год. Сосед мой – старший лейтенант медицинской службы, выпускник Горьковского военно-медицинского факультета Николай Григорьевич Макаров – уже год прослужил врачом-бактериологом санитарно-эпидемиологической лаборатории (в которую я был назначен) полигона. Наше знакомство с Н.Г. Макаровым переросло в дружбу, как оказалось, на всю жизнь. Вообще друзья молодости – друзья жизни. Многие из новоземельцев остаются моими верными спутниками жизни и до сих пор.

Коллектив СЭЛ был дружным. Начальник – подполковник медслужбы Чижов Василий Григорьевич – выпускник ВМедА, прибывший с должности врача-бактериолога СЭО в г. Поти – был добрейшей душой. Высшей мерой наказания от него было: «Мне это не нравится». Ещё одно его замечательное свойство личности – крайняя сдержанность в употреблении спиртного – служила для нас если не примером, то точно – сдерживающим фактором.

Врач-гигиенист – капитан медслужбы Онищенко Михаил Николаевич, он же нештатный заведующий аптекой СЭЛ, был умеренным службистом по основной должности, но с интересом занимался судебно-медицинской экспертизой и был патологоанатомом, которого не было в штате новоземельского госпиталя.

Вышеуказанные офицеры, Н.Г. Макаров и я составляли полный штат офицеров СЭЛ. В составе лабораторий имелась должность гражданского врача-бактериолога, лаборантов. Кроме того, штатом предусматривались должности сверхсрочника инструктора-дезинфектора и рядового дезинфектора. Помещения СЭЛ находились в здании тыла полигона, которому подчинялась вся медицинская служба: медицинский отдел, госпиталь, поликлиника, медицинский склад и СЭЛ.

Работа врача-токсиколога не была расписана содержательными служебными обязанностями. Предшественник не оставил алгоритма деятельности. Большая часть повседневной работы относилась к гигиене труда. Проверка воинских частей включала санитарно-гигиеническое обследование на предмет выявления нарушений уставных требований. Объединённые ремонтные мастерские автомобильной техники, автопарки, бензоколонки, котельные являлись объектом санитарного надзора (в то время он не именовался санитарно-эпидемиологическим).

Из области токсикологии можно вспомнить надзор за приёмом ракетного топлива для частей ПВО. Элемент токсикологии однажды состоял в том, что на исследование в СЭЛ была доставлена проба из промывных вод отравившегося неизвестным ядом. Для таких исследований в лаборатории не было базы, почему на пробу и не было ответа.

Случаи отравления заменителями алкоголя на фоне сухого закона случались. У военных строителей в ходу был шеллак – лак на спирту. Их разделение осуществлялось путём вращения «квача» (кисти) в сосуде с лаком. Густая часть наматывалась на кисти, жидкая оставалась в ёмкости. Употребление спирта из шеллака приводило к отравлению солдат. Эти случаи отравления можно рассматривать как добровольные.

По незнанию рядовые военнослужащие выпивали этиленгликоль, имелись смертельные исходы.

Однажды сын прапорщика выпил из бутылки из-под водки тетрагидрофурфуриловый спирт, и был с трудом спасен.

По причине нередких отравлений задерживаемые в нетрезвом состоянии (на острове – сухой закон) из комендатуры доставлялись в госпиталь для промывания желудка. В соответствии с инструкцией зондовое промывание делалось даже тем, кто клялся, что пил только привезённую с материка водку.

Свободного от службы времени было много. В те годы на Новой Земле ещё не было поглотителя времени – телевидения. Хороший спортивный зал посещался для игры и соревнований по волейболу и баскетболу. В короткое летнее время на стадионе без травяного покрытия играли в футбол.

Я был наделён честью возглавлять сборные команды медицинских учреждений по всем трём обозначенным игровым видам. Выступали неплохо, уступали только команде НИЧ (научно-испытательная часть).

Относительно дикая природа дарила отличную рыбалку (голец, кумжа, камбала) и хорошую охоту (гусь, олень, утка).






Фото 11. Старшие лейтенанты медслужбы Н.Г. Макаров и Б.И. Жолус демонстрируют улов гольца на питьевом озере (Новая Земля, 1973)






Фото 12. Мой друг Н.Г. Макаров демонстрирует улов гольца (Новая Земля, 1973)



На охоте всегда нужно было быть готовым к встрече с белым медведем. Для этого в патронташе два крайних справа патрона были с пулей (жакан). К счастью, встречи с хозяином Арктики были только на большом расстоянии.

Удивительная неповторимая природа Арктики: озера летом и зимой, летняя тундра, не заходящее за горизонт солнце оставили неизгладимое впечатление на всю жизнь.






Фото 13. Уголок Новой Земли летом в штиль


* * *

Одно из первых самостоятельных научных исследований проводилось здесь на острове Новая Земля.[2 - Вегетативный индекс Кердо в процессе адаптации организма к условиям Крайнего Севера // Материалы 3-й науч. конф. молодых учёных акад. – Л., 1976.] Объектом исследований были прибывающие на службу в этот район молодые матросы, призванные из Армении. За 3–5 дней с места призыва они оказывались в суровой Арктике. Изучалась реакция сердечно-сосудистой системы (адаптация к резкому изменению климата) измерением артериального давления и пульса в покое. По показателям последних рассчитывался индекс Кердо.

Чистота исследований была высокой. Матросы после обеда к их большому удовольствию укладывались в койки, многие тут же засыпали – впадали в полноценное состояние покоя.

Оказалось, что в весенний призыв, когда в мае на Новой Земле светит яркое солнце, но ещё сохраняются морозы и лежит практически весь снег, показатели индекса Кердо хуже (в плане адаптации), чем в ноябре (полярная ночь, вьюги, перепады атмосферного давления).

Размышляя над полученным фактом, пришел к выводу, что с физиологических позиций правильно было бы призывать молодое пополнение в Арктику осенью, когда организм настраивается на зиму. Эта работа была выполнена под влиянием книги И.С. Кандрора «Очерки по физиологии и гигиене на Крайнем Севере» (М.: Медицина, 1968. – 280 с.).

Другое исследование, захватившее мой интерес, – физическая работоспособность военнослужащих в условиях Арктики.[3 - Опыт изучения физической работоспособности молодых людей в условиях Арктики // Материалы 3-й науч. конф. молодых ученых акад. – Л., 1976.] Одна часть этой работы предполагала получение данных о двигательной активности обследуемых. Для этих целей были куплены шагомеры, которые выдавались испытуемым с просьбой записывать в течение дня или недели свои двигательные пешеходные маршруты.

Людей это не обременяло, даже интересовало. Шагомер вешался на пояс или клался в карман. Конечно же, в условиях Арктики, особенно зимой, люди ходили мало. Ориентировочный норматив здорового образа жизни – 10 тыс. шагов в сутки – далеко не выполнялся.

Не менее интересными были исследования по определению максимальной физической работоспособности – PWC


(Phisycal working capacity – объем физической работоспособности). Эта методика предложена В.Л. Карпманом (1971). Её сущность заключается в том, что максимальная физическая работоспособность человека достигается при частоте пульса 170 ударов в минуту. Дозировано повышая нагрузку (физическую работу) испытуемого на той минуте контроля за частотой пульса, когда она достигнет 170 ударов, можно говорить о величине его максимума физической работоспособности. Не обязательно доводить до этой частоты пульс. Автор предложил формулу, по которой из разницы пульса на две субмаксимальные нагрузки можно расчётным методом определить PWC


.

Автор методики использовал велоэргометр, который точно дозировал физическую работу, даже вручную измерить пульс не представляет сложности у сидящего на велоэргометре человека, а нагрузку дозировать и легко и точно с помощью тормоза аппарата. В отсутствие велоэргометра необходимо было изобретать дозатор работы.

От известного степ-теста пришлось отказаться, так как при подъёме человека массой 60 и 90 кг 20 раз в течение минуты на высоту табуретки (0,5 м) первый испытуемый производит 600 кГм работы, а второй – 900 кГм. Для того чтобы дать одинаковую нагрузку каждому испытуемому, была построена ступенька с изменяющейся опорной площадкой (оформлена как рационализаторское предложение).

В этом случае после измерения массы тела матроса для него устанавливалась «его» высота ступеньки, задавалась и контролировалась частота восхождений. После врабатывания организма в нагрузку через 3–5 минут подсчитывался пульс. Испытуемый после небольшого отдыха (пульс исходной частоты) выполнял вторую большую в полтора раза нагрузку под контролем пульса. Обычно его частота не превышала 140–150 ударов в минуту.

По полученным данным рассчитывалась величина PWC


каждого испытуемого. Результаты исследований обобщались. PWC


в динамике может хорошо оценивать физическую форму человека и поэтому используется в спортивной медицине. В нашем исследовании приняли участие десятки матросов. Позднее, уже в Кронштадте, была проведена контрольная серия исследований на венгерском велоэргометре в кабинете лечебной физкультуры. Сопоставимость результатов была высокой.


* * *

Читателя может интересовать вопрос: «А каково же конкретное участие автора в испытании ядерного оружия?».

В те времена (1971–1974) уровень секретности всех сторон испытаний был очень высоким. До подписания Договора о запрещении испытаний в трёх средах (в атмосфере, в космическом пространстве и под водой) 5 августа 1963 года в Москве на Северном полигоне проводились испытания в трёх технологических зонах: А – губа Чёрная в южной оконечности острова, В – район пролива Маточкин Шар, разделяющего остров Новая Земля на Северную и Южную части, С – район губы Митюшиха северной части острова вблизи от того же пролива.[4 - Новая Земля: Труды морской арктической комплексной экспедиции / Под ред. П.В.Боярского. – Вып. IV. – Т. 3. – М., 1994. – 239 с.]

Первый ядерный взрыв на полигоне был подводным – в районе губы Чёрной 21.09.1955. Здесь на глубине около 12 м испытывалась ядерная торпеда мощностью до 20 кт. 07.09.1957 – второй ЯВ на Новой Земле, на башне высотой 15 м как наземный (единственный на этом полигоне). 24.09.1957 – третий на Новой Земле ЯВ – воздушный. Затем было произведено еще 87 ЯВ: в атмосфере (85) и под водой (2). Последний ЯВ в атмосфере был осуществлен 25.12.1962. С 1964 года на Северном полигоне стали производить только подземные ЯВ – всего 42.

На время моего пребывания на Новой Земле с сентября 1971 по сентябрь 1974 года приходится 7 ЯВ. О времени их проведения нас, жителей «Белушки», известили по трансляции только один раз (взрыв заряда мегатонного класса 12.09.1973 в штольне зоны В). Жителей гарнизона попросили поставить посуду, бьющиеся предметы в помещениях на пол, а самим к 10 часам утра выйти из зданий на открытую местность.

Солнечное, но прохладное утро, безоблачное красивое разноцветное небо. Воспитатели детского сада ведут на стадион гуськом детей. Жители жгут костры, чтобы согреться. 10 часов утра. В этот момент по земле проходит волна, кажется, что под тобой резко опустилась земля. Ощущения, как при полёте, когда самолет падает в воздушную яму. Вторая волна землетрясения доходит более плавной. Можно возвращаться в здания. Разрушений более чем за 100 км от эпицентра взрыва не произошло. Домашняя утварь цела.

Открытая информация об этом взрыве гласит: «Просачивание радиоактивных инертных газов (РИГ) в атмосферу (Т-30 мин). Соответствие прогнозу. Через 5 часов РИГ на высоте > 1 км были вынесены на акваторию Карского моря с последующим переносом в юго-восточном направлении; нижняя часть струи РИГ распространялась над архипелагом в южном секторе. Наиболее удалённые места обнаружения РИГ с помощью прецизионных технических средств авиационного радиационного контроля – в районе г. Ижевска» (см. вышеуказанный источник).

К двум испытаниям в зоне А с интервалом в 1 месяц имел некоторое отношение. ЯВ 27.09.1973 г. – мощность меньше 100 т. Радиационные последствия испытания: «Малоинтенсивное просачивание РИГ с их преимущественным распространением на юго-восток с разворотом на север». ЯВ 27.10.1973 г. – мощность мегатонного класса.

Радиационные последствия испытания: «Практически полный камуфлет». В переводе с французского камуфлет означает: 1) разрыв артиллерийского снаряда, авиабомбы, мины под землёй без образования воронки; 2) неприятная неожиданность, подвох, неприятность. Для меня лично больше подошло второе. По указанию ВРИО командира – начальника полигона начальник медицинской службы отдаёт мне распоряжение: подготовить аппаратуру для исследования воздуха на сероводород в зоне А. Вертолёт вылетает через 3 часа.

Полёт проходил нормально, если не считать, что при подлете к посёлку Южный снежный заряд ухудшил видимость и вертолёт чуть не сел на столб.

Несмотря на лёгкий ветерок, в посёлке ощущался запах тухлых яиц – сероводород. С начальником экспедиции, он же старший руководитель буровых работ (бурение очередной скважины под заряд проводилось по ранее намеченному плану), согласовал выезд к месту выхода из-под земли сероводорода для отбора проб.

Единственный медицинский работник гарнизона – фельдшер – жена командира роты военных строителей сообщила, что на приём к врачу записалось несколько человек. В вертолёте со мной было несколько пассажиров, и весть о прилёте в гарнизон врача, старшего лейтенанта – разошлась быстро. Приём назначил на утро следующего дня.

Вечером при свете фар мощного бульдозера «Челябинец» с начальником экспедиции двинулись к месту проведенного взрыва. Удивительно, как бульдозерист ориентировался в маршруте. Дорогу перемело сугробами, по открытым участкам текла поземка. Доехали. Вышли из кабины. С футбольной камерой и насосом подошёл ближе к месту выхода газа, как мне его называли «трещина». Отобрал пробу. На обратном пути увидел, что моего спутника рвет. Страшных мыслей не было. Поехали в посёлок.

В быту до сих пор алкоголю отводят роль радиопротектора. Рассказывают, что на испытаниях первых атомных подводных лодок спирт на них был в свободном доступе. Научных данных о радиопротекторных свойствах спирта не встречал, а в алкоголизации подводников не сомневаюсь.

Тем не менее, начальник экспедиции не отказался выпить привезенного мной спирта. Для исследований он не требовался, поэтому бутылка опустошилась без ущерба для науки и практики. Погода ухудшилась, но до места жительства нового знакомого было недалеко, попросил его отзвониться. Дошёл нормально, белых медведей не встретил.

После согревания футбольной камеры произвёл измерение концентрации сероводорода с помощью прибора УГ-2 и индикаторных трубок. Концентрация H


S в пробе превышала ПДК для населенных мест более чем в 200 раз. Нужно отметить, что уравнивания давления пробы воздуха в камере до нормального – не проводилось. Лег спать, завтра врачебный приём.

Один из пришедших на приём – солдат-строитель. Диагноз: панариций концевой фаланги пальца кисти. Созревший панариций нужно оперировать. Сестра подготовила всё необходимое. Ввожу новокаин (проводниковая анестезия), больной со стула начинает сползать, теряет сознание. Вот тут-то перед глазами замелькал мой красный диплом. Как говорится, слава Богу, оказался не анафилактический шок, а банальный обморок. Отходили бедолагу. Операцию провёл, но уже больного уложил на стол. Все обошлось.

По возвращении в «Белушку» был вызван к ИО начальника гарнизона капитану первого ранга Шарапову. Доложил. На кого был рассчитан вопрос, до сих пор не знаю: «Может, приостанавливать проведение работ в поселке Южный?». Старший лейтенант медслужбы ответил, что такое решение принимается Советом Министров СССР. Я не без смелости сказал временному руководителю полигона, что женщинам и детям там делать нечего. Попытка выклянчить под это мероприятие учёбу на академических курсах была отвергнута напрочь с предупреждением о неразглашении известного.

Позднее, когда описывал этот факт для получения статуса участника испытаний ЯО, комиссия отклонила рапорт-заявление. Судя по всему, никто меня приказом в посёлке Южный не командировал. До сих пор непонятно, от какого испытания треснула земля. Известно одно: сера в сероводороде была активной (S32), период полураспада 36 дней, критический орган – лёгкие.


* * *

Лечебная работа на Новой Земле состояла из дежурств по гарнизону, фактически – это скорая помощь. Из запомнившихся фактов: правильный диагноз и транспортировка в госпиталь подполковника авиации Абейкова – 39 лет, желудочная форма инфаркта миокарда; своевременная доставка в госпиталь прострелившего себя на посту матроса – остался жив; доставка матроса (дояр на ферме) с оторванной кистью (сотоварищ вручил ему подожжённую толовую шашку за отказ угостить молоком); снятие у матроса отёка Квинке после вакцинации от гриппа.

Вызывался как дежурный к роженице, но успел довести в госпиталь. При этом женщина успокаивала меня, а не я её, так как имела опыт, роды намечались третьи. Тягостное воспоминание вызывает смерть водителя санитарного УАЗа от отравления угарным газом в гараже (не госпиталя). В морге крысы обезобразили ему лицо. Увезли в Таджикистан в закрытом цинковом гробу.

В комнате на двоих, считавшейся лучшей в плане размещения офицеров, мы с моим соседом Николаем Макаровым поддерживали чистоту и порядок. На окне у нас висели привезенные мной шторы.

Стол всегда был чистым, покрытым скатертью, готовым к работе. На стене висела книжная полка, а под ней сделанный нашими руками бар, в котором, конечно, было пустовато, но красивые пустые бутылки содержались. На боковую стенку книжной полки я вывешивал бумажные листы с крупно написанными английскими словами и их транскрипциями, чтобы перед сном прочитывать и запоминать, увеличивать словарный запас.

Как-то командир полигона контр-адмирал Миненко делал обход помещений общежитий. Сначала он попал в комнату четырех офицеров-строителей, в которой царил бардак. Отругав жителей, зашел и к нам. «Ну вот, можно же по-человечески жить» – была его оценка наших холостяцких условий размещения.

В одну из командировок на Большую Землю, а цель их была в сопровождении уволенных (демобилизованных) военнослужащих срочной службы до Архангельска, решил заехать в Ленинград и определиться с дальнейшей работой. Официально являясь токсикологом, считал, что помочь мне в плане науки могут на кафедре военной токсикологии и медицинской защиты.

Там меня выслушал один из опытных преподавателей и на основе моего рассказа, где я служу и чем могу «продвигать» науку, решил, что я ближе всего в этом плане нахожусь к военно-морской гигиене. С тем он и повёл меня на кафедру военно-морской и радиационной гигиены. В то время обе кафедры располагались в здании на Клинической улице.

К моей удаче мы сразу попали к начальнику кафедры ВМРГ – полковнику медслужбы профессору Алфимову Николаю Николаевичу (1923–2006), который также заслушал меня и сразу же предложил тему кандидатской диссертации: Гигиеническая характеристика условий службы в береговых частях ВМФ на Крайнем Севере. И, в общем, это было правильно как в плане проблематики кафедры, так и моих научных возможностей.

О визите на кафедру я рассказал своему начальнику курса полковнику медслужбы Званцову Валентину Александровичу. Курсантский шеф настоятельно предложил мне для конкретизации темы, выданной Н.Н. Алфимовым, встретиться с адъюнктом этой кафедры Александром Алексеевичем Махненко. Эта встреча состоялась и стала началом большого и полезного содружества на долгие годы. Высоко ценю способности и человеческие качества Александра Алексеевича, благодарен судьбе, которая свела меня с ним и дала возможность работать вместе. Она же (судьба) распорядилась так, что в дальнейшем мне было суждено стать начальником Александра Алексеевича, пригласить его на работу после увольнения. По существу, эта командировка решила моё вхождение в гигиену.




Разнообразие службы. Кронштадт


Три года службы на Новой Земле подходили к концу, нужно переезжать к новому месту службы. Какие могли быть варианты выбора? Поскольку определение со своим предназначением казалось решенным – работать в медико-профилактическом направлении (санитарно-эпидемиологическая служба), а в последующем поступать в адъюнктуру академии, то желание складывалось из двух частей.

Первое – имея опыт службы в СЭЛ, можно с полным правом претендовать на должность в каком-то санитарно-эпидемиологическом отряде. Второе – нужно служить поближе к Ленинграду, чтобы наезжать в академию, быть в поле зрения кафедры, готовиться к поступлению в адъюнктуру.

Однако по меркам кадровых органов того времени эти мои пожелания принимались теоретически. В Ленинград перевод «не светил», так как там не было жилья. В Таллинне, где было СЭО, не было свободных должностей, а желающих ехать по обмену на Новую Землю не оказалось (может быть, и не запрашивали). Таким образом, кадровики предложили три варианта на выбор:

Начальник медслужбы химического дивизиона в Большой Ижоре (Ленинградская область).

Флагманский врач бригады кораблей в базе Лахденпохья (на севере Ленинградской области).

Кронштадт – командир взвода – преподаватель специальных дисциплин в учебной роте санитарных инструкторов (УРСИ) при 35-ом Военно-морском госпитале им. Н.А.Семашко.

На третью должность и согласился, полагая, что в Ленинграде СЭО базы и СЭО в Кронштадте со временем меня могут аккумулировать, а вопрос поступления в адъюнктуру также приближается к решению за счёт близости академии.

В октябре 1974 года теплоход «Буковина» – «вражеский крейсер» – увозил нас с женой на Большую Землю. «Вражеским крейсером» теплоход назвали по той причине, что с каждым приходом его в «Белушку» возвращающийся из отпусков народ привозил много спиртного. В вечер прихода «Буковины» «Белушка» шумно пела и плясала.

По долгу службы приходилось на теплоходе проверять привезенные для реализации продовольственные товары – колбасу вареную, сыр и пр. Пользуясь служебным положением, мы с коллегами закупали пиво («Пильзенский праздрой»), вечер в кругу друзей был музыкальным и пивным.

Как принято в военной среде, при убытии к новому месту службы для друзей была дана отвальная. Прощались весело с обещанием «не пропадать». Повторюсь, приобретенные в молодости, да ещё в трудных условиях друзья у большинства людей остаются на всю жизнь.

На Новую Землю контейнеры с личными вещами не отправлялись, мебель при получении жилья передавалась «по наследству» или выдавалась КЭЧ (коммунально-эксплуатационной частью). За три года накопилось немало домашнего скарба, его разместил в фанерные ящики, которые уже в Архангельске нужно было загружать в контейнер. Среди ценностей в ящиках находилось 2 бочонка с засоленным в рассоле гольцом. Этим деликатесом угощал сослуживцев с бахвальством самоулова. В те времена «хвост» (целая рыбина) красной рыбы представлял большую значимость не только гастрономической ценностью.

До отъезда с Новой Земли снял у прапорщика, имевшего в Кронштадте комнату в коммуналке, поэтому важнейший элемент быта – жильё – был на какое-то время решён. Соседи – молодая с грудным ребенком семья шофёра грузовика была оригинальной. Их бельё постоянно находилось замоченным в общей ванне; нередко в нашем борще, хранившемся на кухне, почему-то не оказывалось мяса.

Наша комната на первом этаже в доме петровской постройки с метровой толщиной стен была угловой и настолько сырой, что книги в ящиках покрылись плесенью. Комната была абсолютно пустой, и первую ночь с женой нам пришлось спать на голом полу, укрываясь шинелью. По этой причине первыми покупками были диван и черно-белый телевизор на ножках «Рекорд». Последний доставлял большую радость, так как на Новой Земле истосковались по телевещанию.

Сослуживцы на новом месте встретили тепло, общение расцвечивалось моими рассказами об экзотике Крайнего Севера. Представление в парадной форме начальнику госпиталя – подполковнику медслужбы Чистякову Геннадию Николаевичу – состоялось обыденно.

Получить постоянное жильё в Кронштадте было очень трудно (район Ленинграда), а временным фондом госпиталь не располагал. Сам госпиталь произвёл большое впечатление: старинной постройки (1840 год), просторные помещения, огромные коридоры, уложенные керамической плиткой тех времен.

Кабинет начальника – также огромное помещение со сводчатыми потолками, старинная мебель – стол, стулья и зеркальный шкаф с царской яхты. Значительная часть госпиталя в форме буквы Н (Николаевский, в честь «строителя» Николая I) во время бомбардировок в Великую Отечественную войну была разрушена. Дыры заложили кирпичом. Кирпич дореволюционного времени штамповался клеймом производителя. Отдельные кирпичи можно было рассмотреть на берегу залива в воде. Пролежав в ней десятки лет, он не разрушался, клеймо было хорошо видно, а кирпич вызывал чувство уважения за качество.

В штате УРСИ (учебной роте санинструкторов) был командир и четыре подчинённых офицера (командиры взводов – преподаватели спецдисциплин). За исключением одного офицера все были выпускниками ВМедА, а два – я и капитан медслужбы П. К-к – с красными дипломами, но последний ещё и с золотой медалью. Он переслуживал в капитанском звании уже много лет, но не хотел уезжать из Ленинграда, однако неудовлетворенность («статус несоответствия») давала о себе знать.

Командир роты (В.И. Т-й) тоже не хотел удаляться от Ленинграда, долго служил майором, но организовал себе облегчённую службу за счёт командиров взводов, имел другие «льготные» элементы и не тяготился своим тупиковым статусом.

Но самой большой кадровой ценностью роты был её замполит – старший лейтенант П.Г. Ч-т («хохол»). Отличник производства, работавший на заводе после срочной службы, кандидат в мастера спорта по велосипедной езде, он был призван на офицерскую службу. Его служебное положение – прямой начальник всего личного состава роты, включая офицеров с академическим образованием – позволяло вести себя начальственно и независимо, решать судьбы не только матросов, а ещё и самому учиться в институте. Служебную квартиру он получил сразу же по прибытию к месту службы.

В учебной роте полагалась должность заместителя командира по строевой подготовке. Её замещал также офицер из прапорщиков (А.К. Б-й), закончивший экстерном среднее военное училище.

Учебная рота – это подразделение образцового выполнения всех уставных требований военнослужащими.

В роту набирали 44 курсанта, делили их на 2 взвода, проводили курс молодого матроса, а далее учили медицине на роль санитарного инструктора надводного корабля могущественного ВМФ СССР. У командира взвода был боевой помощник – прапорщик, ставший им после окончания УРСИ и оставленный в старшинском звании для службы в роте. Это были организованные, знающие своё дело и добросовестно исполняющие обязанности (до какого-то периода самомнения) военнослужащие.






Фото 14. Командир взвода – преподаватель специальных дисциплин Б.И. Жолус с курсантами учебной роты (Кронштадт, 1975)



Служба выпускника академии командиром взвода и ещё преподавателем не была лёгкой. Ответственность за «любимый» личный состав, его обучение строевым приёмам с оружием и без него не вписывались в прогнозные рамки врачебной деятельности. Преподавание медицины со всеми основными лечебными дисциплинами (патология, диагностика, лечение) в конспективном виде с большим трудом ложилось на слабую общую базу знаний матросов без их мотивации.

Кроме этих основных функциональных обязанностей было ещё немало нагрузок: нештатный врач УРСИ, нештатный начальник и экскурсовод музея госпиталя, партгрупорг и прочее. Во всем требовалось успевать и преуспевать.






Фото 15. Нештатный начальник музея кронштадского госпиталя – старший лейтенант медслужбы Б.И. Жолус проводит экскурсию (1975)



Однажды с группой слушателей первого факультета академии по хирургии в госпиталь приехал полковник медслужбы профессор Порембский Олег Борисович. Ещё во время учёбы мы с ним вывели научный кружок кафедры военно-морской и госпитальной хирургии (ВМГХ) на первое место в академическом конкурсе. Знакомство было давним и добрым.

Я был старостой кружка ВНОС кафедры. Во время проведения экскурсии в музее я подвёл группу к витражу, в котором находился автореферат диссертации генерал-майора медслужбы профессора М.А. Лущицкого. На обложке было зачёркнуто в предложении «диссертация на соискание учёной степени кандидата медицинских наук» слово «кандидата», а сверху строки написано «доктора».

На мои слова о досадной ошибке О.Б. Порембский сказал, что это не ошибка. Действительно, М.А. Лущицкий представлял диссертацию на учёную степень кандидата наук, но диссертационный совет принял решение присвоить ему звание доктора наук. Этим и объяснялось исправление.

Много позднее, когда я был председателем диссертационного совета, столкнулся с аналогичной ситуацией (соискателем был В.К. Корбут – начальник кафедры ОТМС академии), но положение ВАК о присуждении учёных степеней уже не давало возможности решать таким образом проблему на заседании диссертационного совета.

Ещё один эпизод из музейной работы. В 1976 году на базе Кронштадтского госпиталя ЦВМУ МО СССР проводило сборы главных терапевтов округов и флотов. Музей был открыт для посещения участников сборов, а нештатный начальник музея должен был быть готовым к проведению экскурсий в перерыве заседаний. В зал музея вошёл заместитель начальника ЦВМУ генерал-лейтенант медслужбы Юров Иван Александрович. До этой должности он был заместителем начальника Военно-медицинской академии.

Я представился ему и услышал: «Хорошо устроился, Жолус». На что я должен был пояснить, что начальник музея – это нештатная должность. «А штатная какая?». Ответил, что являюсь командиром взвода – преподавателем специальных дисциплин в роте санитарных инструкторов. Меня удивило, что он вспомнил год моего выпуска из академии (1971), видимо, и его год перевода в Москву. «Пора уже и командиром роты быть», – завершил беседу И.А. Юров. Прошла экскурсия нормально.

После этого командиру УРСИ я с ожиданием его реакции сказал, что заместитель начальника ЦВМУ считает, что я должен быть уже командиром роты. В глазах моего начальника появился испуг, от неожиданности он выпалил: «За что?».

Из «гигиенических заслуг» в УРСИ можно привести пример об улучшении организации питания матросов роты. На очередном присутствии при подъеме личного состава, контроле за физзарядкой и завтраком увидел, что завтрак, состоящий из каши, не съедается. Матросы уходили с завтрака несытыми. Пришлось через командование решать вопрос о приходе на работу гражданского повара на час раньше, чтобы приготовить к завтраку (каше) гуляш или бефстроганов с подливой. Переделывались меню-раскладка, меню, что не нравилось исполнителям.

В круг обязанностей командира взвода в разделе партийно-политической работы входило оформление в специальной тетради, якобы со слов матросов, одобрительных отзывов о деятельности партии и правительства. Вероятно, политработники таким образом отчитывались перед своим начальством о своей титанической деятельности в массах. Не знаю, было ли это в других учебных отрядах или нет. Возможно, это в данном случае являлось отзвуком Кронштадтского мятежа, подавленного армией Тухачевского. Записи в указанную тетрадь мной заносились нарочито продуманным текстом не матросскими словами. Замечаний не было.

Госпиталь расположен в парке с многолетними деревьями. Больные жаловались на нарушение утренней тишины воронами, их множество гнездилось на деревьях. Начальник госпиталя разрешал отстреливать ворон из малокалиберной винтовки из оружейной пирамиды УРСИ. Мои рассказы об успешной охоте на Новой Земле как-то послужили основанием для офицеров роты проверить меня на меткость.

Мне была вручена винтовка с одним патроном, указана ворона на самой верхушке тополя. Из окна кабинета прицелился и выстрелил. Ворона взлетела. Шум неодобрения зрителей. Но здесь же ворона складывает крылья и камнем падает на землю. В другой раз (первый случай признан неубедительным) решили удостовериться в качестве моей стрельбы. Также один патрон. В момент прицеливания ворона взлетела. В тот день был сильный ветер, и птица в воздухе зависала у верхушки дерева. Пришлось стрелять влёт. Попал. Скорее всего, это была случайность. Ружьё, с которым я охотился на Новой Земле, перед отъездом с севера продал, больше после этого не охотился. На Новой Земле приходилось добивать раненных оленей. Эти животные смотрели серо-голубыми глазами, что не оставляло спокойным.

Для поступления в адъюнктуру в облегчённом режиме, когда засчитываются сданные экзамены кандидатского минимума, нужно было сдать марксистско-ленинскую философию. Справка с оценкой «отлично» по английскому языку (из Архангельского мединститута) уже была на руках. Требовалось получить такую же – по философии. Начальник курса В.А. Званцов вывел на старшего преподавателя кафедры общественных наук, далее все по схеме: подготовка в теории, написание реферата, сдача экзамена в объявленную сессию. Получилась ещё одна пятерка.

В 1976 году, на пятом году моей службы после академии, объявлен конкурс в адъюнктуру кафедры военно-морской и радиационной гигиены. На кафедре меня немного знали, но не все сотрудники. В небольшой кафедральный коллектив принимают человека, прошедшего все фильтры. Начальник кафедры Н.Н. Алфимов готовился к увольнению, с ним уже не было перспектив служить, а его голос становился совещательным.

Те же преподаватели, которые служили на кафедре, думали о качестве кандидата в сотрудники. Оказалось, что два преподавателя – однокашники Г.Н. Новожилов и Ю.В. Семиголовский – были и сокурсниками начальника госпиталя Г.Н. Чистякова. Информация от него обо мне была положительной, первый заочный этап отбора пройден.

Экзамен в адъюнктуру по военно-морской и радиационной гигиене принимал полковник медслужбы профессор Яговой Пётр Назарович. Позднее, уже когда я был адъюнктом, он говорил, что лучшего ответа от адъюнктов на экзамене он не слышал.

Получив пятерку на экзамене по ВМРГ и имея две засчитанные по языку и философии, в отсутствие конкурса был без сомнения в поступлении. В ожидании приказа о назначении в адъюнктуру я контактировал с сотрудником научно-исследовательского отдела академии подполковником А.П. Кальченко (бывший начальник гинекологического отделения госпиталя на Новой Земле). Его слова: «Ты должен радоваться поступлению в адъюнктуру больше, чем ты думаешь». По его словам, на конкурс со мной выдвигался ещё один выпускник академии (сын профессора), не победивший в конкурсе за место на другую кафедру. Однако мои 15 вступительных баллов были сильнее его четырнадцати.

Пришло время прощаться и с Кронштадтом. Квартира, в которой жил с семьёй, после ухода из снятой на время комнаты, приглянулась многим. Это были две комнаты на первом этаже старинного дома, здесь до революции проживало всего две семьи: священнослужителя и начальника аптеки.

В мое время на двух этажах ютилось несколько семей. Смежные комнаты, в которые вынужден был заселяться, имели общую кухню без водопровода, без газа. В этих условиях использовал служебное положение. С матросами провели водопровод, канализацию, разделили стеной пополам кухню, установили ванну, унитаз, организовали вентиляцию. Полтора года с семьей прожил в относительно человеческих условиях и без квартплаты.

В Ленинграде с жильем повезло. Один из однокашников, служивший на крайнем Севере, сдал мне пустую двухкомнатную квартиру в новом доме на Бухарестской улице.




Адъюнктура. Питьевая вода моряков в плавании


Приход на кафедру военно-морской и радиационной гигиены совпал с моментом смены её руководства. Пост начальника профессор Н.Н. Алфимов передавал профессору Виктору Георгиевичу Чвырёву (1926 г.р.), который до этого был заместителем начальника кафедры общей и военной гигиены. Его «возвращение в моряки», а он заканчивал Военно-морскую медицинскую академию в 1947 году, в кругу преподавателей с иронией отмечалось как «дважды моряк Советского Союза». Я оказался его первым адъюнктом, а наше взаимодействие с 1976 года происходит и сегодня.

Адъюнктская подготовка в академии в 70-е годы была поставлена на высокий уровень. Будущие учёные осваивали не только азбуку научных исследований и её методологию, но и математический анализ полученных результатов, правила библиографического описания литературных источников, педагогику и психологию, философию, иностранный язык.

Вся подготовка оформлялась планом на 3 года, осуществлялся контроль за его выполнением, адъюнкт отчитывался на кафедральном заседании о ходе своей работы. Одним из разделов плана была педагогическая практика, фактически с первого года адъюнктуры приходилось самостоятельно вести практические занятия, а на лекциях профессора или доцента ассистировать. Школу адъюнктуры можно оценить как кладезь научной, педагогической, да и служебной подготовки.

Научная работа адъюнкта официально начинается с утверждения темы диссертации и научного руководителя на учёном совете академии. Тему же задает кафедра, а научным руководителем чаще всего становится её начальник. На кафедральном заседании было решено включить меня в исполнители НИР (научно-исследовательской работы) по проблеме водоснабжения кораблей ВМФ при использовании полученной на борту опреснённой морской воды (дистиллята). Ответственным исполнителем этой темы являлся полковник медслужбы профессор Яговой Пётр Назарович. Он считался на кафедре лучшим специалистом в области гигиены водоснабжения.

Яговой Пётр Назарович (1926–1999) – старший преподаватель кафедры ВМРГ, но он, в отсутствие в штате должности заместителя начальника, им признавался. Его доброкачественная докторская диссертация «Гигиенические последствия глобальных ядерных выпадений» была выполнена на пике испытаний ядерного оружия во всех средах. В ходе исследования у него родилась гипотеза о происхождении рака. Он пытался предложить свои взгляды научной общественности, но это не удавалось.

Тогда он обратился с письмом к Генеральному секретарю ЦК КПСС Л.И. Брежневу. Как было принято в те времена, письмо возвратилось начальнику ВМедА им. С.М. Кирова, который вызвал П.Н. Ягового и выразил ему недовольство: «Научные проблемы нужно решать в научных кругах». Вскоре П.Н. Яговой был уволен с воинской службы.

Однажды мы с ним шли в научную организацию, которая разрабатывала для морских судов технические средства систем водоснабжения. Учреждение находилось на Малой Садовой улице вблизи Невского проспекта. В беседе Пётр Назарович сказал, что он знает причину рака. Мы проходили недалеко от памятника Екатерине Второй у Пушкинского театра. Я не без нахальства и ехидства предложил заменить им императрицу на постаменте и в золоте. Он же поправил себя, точнее было бы сказать, что знает, как сохранить сотни тысяч жизней людей, умирающих от рака.

По его гипотезе, радиоактивный К


, имеющийся во многих продуктах питания, облучает ядра клеток организма, что приводит к их перерождению и возникновению раковых опухолей. По его мнению, лучше всего выводит К


из организма человека алкоголь. В качестве примера он привёл данные о том, что у французских женщин не бывает случаев рака желудка.

Поскольку адъюнкт никогда не общался с француженками, был задан вопрос: «А сколько они выпивают?». Пётр Назарович сказал, что они пьют вино, но в переводе на водку это составляет бутылку 0,5 л в неделю. Тот же адъюнкт спросил: «А как эту бутылку выпивать – делить на 7 дней или употребить в субботу?». Посмеялись и пришли в нужное учреждение.

В период экспериментальных исследований на белых крысах адъюнкт обязан был предъявлять на контроль руководству кафедры не только результаты исследований, но и информировать о постановке эксперимента. Пётр Назарович изъявил желание посмотреть организацию работы адъюнкта в виварии. Он так заинтересовался работой с животными, что попросил заказать для него партию молодых крысят.

Снабжение ими происходило из питомника животных в Рапполово, проблем с получением не было. Профессор стал поить крыс водой с добавлением хлористого калия и через время демонстрировал мне раковые опухоли кишечника умерших животных.

Следует отметить, что белые лабораторные крысы являются наиболее подходящим объектом при исследовании влияния на организм животных питьевой воды. Мочевыделительная функция этих животных в наибольшей степени аналогична человеческой: концентрационная способность почек – 20 г/л солей в литре мочи, как у человека.

В серии трехмесячных экспериментов исследовалось влияние четырёх видов питьевой воды на рост белых мышей. В качестве контрольной воды выступала ленинградская водопроводная вода, опытными были чистый дистиллят, полученный из морской воды Баренцева моря в опреснителе атомной подводной лодки (шифр воды ОМВ – опреснённая морская вода), на этом дистилляте готовились ещё две экспериментальные воды: ОМВ + МВ – опресненная морская вода с добавлением исходной морской в пропорции 1000:3 л, а также ОМВ + НС – дистиллят с добавлением набора солей по Эльпинеру в половинном количестве.

Московский учёный-гигиенист профессор Л.И. Эльпинер предложил для судов Министерства морского флота и Министерства рыбного хозяйства СССР, использующих для питьевых нужд дистиллят, минерализовать его набором солей, моделирующих московскую водопроводную воду. При этом были разработаны технические средства – минерализаторы – автоматически дозирующие растворы солей в дистиллят. А наборы солей в пакетах закупались и доставлялись на суда перед плаванием.

Для кораблей ВМФ дополнительные технические средства водоснабжения, необходимость приобретать и использовать наборы солей в плавании могли создавать дополнительные трудности эксплуатации. В связи с этим адъюнкту кафедры ВМРГ было поручено провести сравнительное исследование биологического действия опреснённой морской воды, минерализованной исходной водой океанов и солевыми добавками.

Известны лечебные свойства морской воды при купании, полоскании полости рта. Поиск литературы об использовании морской воды в питьевых целях привел к ряду интересных и полезных находок в научных статьях.

По данным экспертов ВОЗ, в статье «Опасность потребления морской воды» (1965) морская вода не может использоваться для питья по трём причинам.

Во-первых, концентрация солей в морской воде океанов составляет 35‰ (35 г/л). Поскольку концентрационная способность почек человека равна 20 г/л, то на 1 л выпитой морской воды для выведения содержащихся в ней солей кроме этого же литра потребуется еще 750 мл внутренней воды организма, то есть тем самым обезвоживание и жажда усугубляются.

Во-вторых, морская вода содержит большое количество сульфатов натрия и магния, которые являются выраженными солевыми слабительными. Вызывая понос, эти соли приводят к обезвоживанию организма.

В-третьих, 80 химических элементов, находящихся в морской воде, приводят при её употреблении к галлюциногенному эффекту.

На этом фоне предстояло решить вопрос: можно ли всё же использовать исходную морскую воду как добавку к дистилляту, получаемому в опреснителях кораблей для минерализации «нездоровой» опреснённой воды.

В 70-е годы прошлого века в Советском Союзе проводились фундаментальные исследования биологического действия дистиллированной воды. В Москве в Научно-исследовательском институте коммунальной гигиены им. А.Н. Сысина была создана лаборатория гигиены опреснённых вод.

Её возглавил молодой учёный кандидат медицинских наук Юрий Анатольевич Рахманин. В последующем этот институт под новым названием НИИ гигиены окружающей среды и экологии человека им. А.Н. Сысина возглавлял академик РАМН Ю.А. Рахманин. Командировки в НИИ, ознакомление с работой лаборатории, изучение полученных результатов исследований послужили хорошей базой для проведения собственных научных изысканий.

Базовая вода, полученная в опреснительной установке атомной подводной лодки «Золотая рыбка» в Западной Лице, собственноручно была доставлена в Ленинград для экспериментальных исследований на белых крысах. Три стеклянных 20-литровых бутыли адъюнкт вёз в общественном транспорте и поезде. Окружающие не верили, что капитан медслужбы везет просто воду.

На кафедре ВМРГ хранилась натуральная морская вода всех океанов, привезённая из океанографических экспедиций сотрудниками кафедры.

Фактически можно было приступать к эксперименту. Но необходимо было определиться с пропорцией смешивания опреснённой и морской воды. Сколько допустимо и максимально добавлять морской воды океанов к дистилляту, чтобы ни один из 80 химических элементов первой не превысил предельно допустимую концентрацию для питьевой воды.

Расчёт и анализ показал, что из всех растворенных ионов лимитирующими являются бор и бром морской воды. Для бора критическим органом в токсикологическом плане являются яички, для молодых людей (матросов и офицеров) недопустимо превысить ПДК. Бром тормозит активность нервной системы, что также при превышении ПДК в питьевой воде может не только вредить организму, но и снижать функциональные возможности корабельных специалистов, особенно операторского профиля.

На основании этих расчётов допустимой пропорцией дистиллята и морской воды является 1000:3, то есть на тонну дистиллята добавляется 3 литра морской воды. При этом если принять дистиллят как абсолютно обессоленную воду, в результате смешивания получается питьевая вода с солесодержанием 105 мг/л. В лаборатории гигиены опреснённых вод такую воду оценивали как допустимую для питьевых нужд. Предстояло провести собственные эксперименты на животных.


* * *

Оценка качества питьевой воды, создаваемой на основе корабельного дистиллята, должна пройти её апробацию собственно потребителем. Четыре воды, используемые в эксперименте на животных, широко представлялись на закрытую дегустацию различным категориям военнослужащих: курсантам, проходившим обучение на кафедре, слушателям академических курсов и факультета усовершенствования, преподавателям.

Нужно было водам под присвоенными им номерами дать оценку по запаху и вкусу. В этом исследовании желательно было получить положительный отзыв о воде, которая приготовлена на основе дистиллята с добавлением морской. Исследования давали положительные результаты без ущерба для изобретенной воды.

На основе этого исследования к конференции молодых учёных академии были подготовлены тезисы в сборник.[5 - Опыт органолептической оценки модельных вод различной минерализации // Материалы 4-й науч. конф. молодых учёных акад. – Л., 1977.] Трудно вспомнить, почему я оказался в кабинете заместителя начальника академии по учебной и научной работе профессора генерал-лейтенанта медслужбы Валентина Алексеевича Долинина.

Можно себе представить с удивлением и восторгом, что человек такого высокого должностного уровня занимался экспертизой тезисов адъюнктов! Ко мне он ласково придрался (он был высокоинтеллигентным, добрым, говорил тихо и медленно) по поводу слов в названии тезисов – «модельных вод». Пришлось объяснить, как проводилось приготовление этих вод, это, видимо, устроило Валентина Алексеевича. А далее он стал рассказывать о своём детстве, проведенном в Таганроге, где он дружил, гонял голубей и бегал по улицам с А. Гайдаром.

От В.А. Долинина исходила душевная теплота и ненавязчивое покровительство над молодым учёным.

Исследование по оценке качества опытных вод, по мнению научного руководителя, поддержанное коллективом кафедры на моём заслушивании после года обучения в адъюнктуре, должно было проводиться и в натуральных условиях – на корабле. Решено было направить меня в командировку на надводный корабль, несущий боевую службу в Средиземном море. Началась подготовка к научной экспедиции. В программу исследований был включён и пункт по микробиологическому анализу корабельного дистиллята.

Для его выполнения требовался термостат. На медскладе академии оказались «портативные» ТК-37, объёмом с малый холодильник. Портативный – он для установки в автомобильной технике, а транспортировка до Севастополя, откуда планировался выход в море, получение и погрузка на корабль, обратный его путь представляли значительную трудность, которые не испугали адъюнкта.

Перевозка термостата, «зашитого» в деревянную обрешётку собственноручно, оказалась еще более многотрудной. Эту «штуку», как называли его помогавшие с погрузо-разгрузочными делами матросы, пришлось загружать сначала на теплоход «Кубань», идущий в Средиземное море со сменным экипажем дизельной подводной лодки, отдохнувшим в Севастополе (внутрипоходовый отдых), с «Кубани» перегружался на баркас уже в Средиземном море, а с баркаса – на большой противолодочный корабль СФ «Адмирал Зозуля». На последнем этапе при перегрузке на корабль обрешётка была сломана, но термостат не утонул, а заработал, как полагается.

На «Кубани» мы расстались с подполковником медслужбы Петровым Юрием Николаевичем – старшим научным сотрудником кафедры ВМРГ, который в Средиземном море должен был пересесть на водоналивное судно (ВНС). Тема НИР предполагала исследование всех сторон гигиены водоснабжения кораблей ВМФ питьевой водой в плавании.

БПК «Адмирал Зозуля» (проект 1134) – двухсотметровый красавец, названный американцами «поющий фрегат». Скорость хода по спецификации корабля – 40 миль в час (одна морская миля – 1856 м). На корабле имелось несколько цистерн запаса питьевой воды (более 100 тонн), которая доставлялась периодически водоналивным судном. Вода за валюту покупалась в иностранных портах: греческих Пирей и Ираклион, сирийских Латакия и Тартус.

Вода из цистерн анализировалась в динамике хранения. Если её химический состав не изменялся, то микробиология показала интересные данные. Кишечной палочки при анализах не находил, а вот с общим микробным числом (сапрофитная микрофлора) происходил синусоидальный процесс: рост и падение.

В одном анализе количество бактерий, росших на МПА (мясопептонном агар-агаре), было огромным, а на следующий день эта вода была с ничтожным ростом. Такие результаты повторялись многократно. Все факторы, мешающие стерильности отбора проб и посева на чашку Петри, мной старательно исключались.

Объяснение полученного факта мной давалось следующее: пока в воде есть питательная среда – белок, в том числе самих отмирающих бактерий, шёл их рост. Если же заканчивалась пища – рост прекращался. Однако выжившие микробы после появления белкового корма давали бурный рост. Эту гипотезу до сих пор вынашиваю без опровержения.

Анализ забортной воды Средиземного моря показывал большой рост всякой, включая кишечную палочку, микрофлоры. Чрезвычайно красивая сине-зеленая морская вода, особенно в тени от борта корабля, везде и всюду в микробиологическом плане давала ужасающую картину. Химический состав средиземноморской воды по своей солености даже превышал уровень атлантической – 35 г/л.

Органолептическая оценка изучаемых питьевых вод на корабле была проведена в достаточном объёме, получены положительные результаты.

В этом походе состоялся заход корабля с дружеским визитом в сирийский порт Тартус, где в пункте материально-технического обеспечения кораблей средиземноморской эскадры находилось СЭО от ЧФ. На небольшом судне без собственного хода (плавсклад) находились врачи морского санитарно-эпидемиологического отряда, а с ними врач-стоматолог капитан медицинской службы А. Лялюцкий, который лечил мои зубы на Новой Земле.

Встреча была очень тёплой, но пить спирт в 30-градусную жару можно только в 30-летнем возрасте. После беседы и обеда мы купались в море, но вода с температурой 29 градусов не освежает. В заливе на дне много морских ежей, наступать на них колко, а впившиеся органические ломкие иголки извлекать очень трудно.

Выданные на сход на берег сирийские фунты были скоро истрачены на подарки жене и сыну, а также на «магарыч» флагманскому врачу эскадры. К окончанию командировки он писал отзыв о работе прикомандированного адъюнкта. Ещё более значимым был документ, составлявшийся до командировки в академии: «Список лиц, командируемых заграницу».

В строго заведенной форме документа на развёрнутом листе формата А-4 с различными графами красовалась единственная фамилия какого-то капитана медслужбы, но подпись внизу документа была генерал-полковника медицинской службы – начальника академии Н.Г. Иванова. Таким образом, удостоверялась моя благонадежность, подтверждался мой патриотизм для всех органов и служб, которые смели сомневаться в моём возвращении на Родину. В те времена продолжали бояться побегов людей (особенно военных) на Запад.

В этом походе познакомился с тремя учёными из московского научно-исследовательского института ГЕОХИ (геохимии и аналитической химии институт им. В.И. Вернадского Российской академии наук, основан в 1947 г.).

Оказывается, маршрут американской подводной лодки можно определять не только традиционным способом по шумам от винтов, но и по изменившемуся химическому составу морской воды, в которой шла субмарина. Детали этих исследований не могли быть мне известны, но принцип запомнился. С этими учёными я возвращался в Союз после выполнения работы на корабле.

Одним из интересных эпизодов на БПК «Адмирал Зозуля», происходившим не чаще одного раза в неделю, было зажаривание в стерилизаторе курицы (культурная программа). Начмед корабля дружил с начпродом, происхождение курицы было понятным, а у начмеда для мероприятия устойчиво находилась рюмка с «шилом». Морякам второе более распространенное название спирта хорошо известно, оно больше ласкает слух.

Происхождение же синонима, вероятно, уходит в далёкое прошлое и связано со способностью обычного шила всё прокалывать. За эту его способность решать многочисленные проблемы на флоте спирт получил второе имя.

Ещё более интересным оказался второй поход в Средиземное море на следующий 1978 год. В плане науки исследовалась сравнимость результатов, т. е. полученных и «обмозгованных» данных предыдущего исследования, предусматривалось воспроизвести (повторить) и сделать уже неопровержимые заключения и выводы.

Выход из Севастополя был более лёгким и красивым. БПК «Очаков» (пр. 1144) – более современный корабль Черноморского флота – под звуки духового оркестра «Прощание славянки» на виду у плачущих жен членов экипажа корабля уходил от причала на свои 6 месяцев плавания. Американцы несли боевую службу по-другому, легче, а о нашей советской говорили: «Боевая служба – тяжёлая вещь, но русские сделали её невыносимой».

Уже в третий раз проходил Босфор, Дарданеллы. В Эгейском море традиционно сопровождали корабль дельфины. Всякий проход через Босфор советский корабль сопровождал, перебегая от одного борта к другому, быстроходный катер под турецким флагом. Служивые офицеры говорили, что это американцы нас фотографируют, а их начальство, там – в Америке, уже знает, кто идёт в Средиземное море.

Работа научная шла полным ходом. «Лабораторию» развернул в санчасти БПК. На этот раз термостат ТК-37 не понадобился. С Ю.Н. Петровым изобрели и защитили рационализаторским предложением термостат поистине портативный малого объёма (с коробку 40х3х30 см), регулируемый термореле в диапазоне температур 35–37


С. Он работал от нагрева электрической лампочки. Интересным оказался один из бытовых фактов. Всякий раз оставленную на столе в санчасти у спиртовки коробку спичек на следующий день я не находил. Спички на корабле были у курильщиков дефицитом. В этой связи родилось продолжение пословицы: «На спичках не экономят, но спички экономить надо».

На корабле находился вертолет, познакомился с экипажем, а с командиром группы майором Александром Цицеровым проводил свободное время. С ним в сирийском порту Латакия, где мы были с дружественным визитом, ходили в колонию его знакомых вертолётчиков. Наши специалисты обучали сирийцев этому делу. Вертолётчики удивлялись, когда по заданию их командир вертолёта не набирал нужную высоту. На вопрос: «Почему?» – сириец отвечал: «Вертолёт устал». Видимо, они боялись, что на большой высоте их могут засечь и сбить израильтяне.

Другой же пример из отношения к военной технике приводил военморспец из военной приёмки кораблей. Продали сирийцам быстроходные торпедные катера. Через время новые хозяева кораблей обращаются с рекламацией: «Катер не набирает указанную в спецификации скорость 35 узлов». Наш специалист, прибывший к месту дислокации кораблей, попросил поднять катер. Все днище обросло водорослями и ракушкой, удалять пришлось долго и с трудом. После этого вышли в море, и наш спец выдал скорость больше 40 узлов. «За техникой нужно ухаживать, как и за женщиной» – был его вердикт.

На берегу в базе у кромки воды стоит один из катеров. Это не специальный памятник, а память об испуге сирийского командира катера, вылетевшего на берег при виде израильских кораблей.


* * *

Изучение источников литературы, контакт с учёными и специалистами кафедры академии и различных организаций, собственный научный поиск приводит к формированию специалиста и исследователя. В основе этого лежат знания и опыт, а в целом этот процесс именуется «научной школой».

Однажды, начальник кафедры ВМРГ профессор В.Г. Чвырёв взял меня с собой на совещание в крупную научно-производственную организацию (бюро) по проектированию атомных подводных лодок. Через КПП с охраной по заранее заказанным пропускам прошли в здание сталинского архитектурного стиля. В коридоре, по которому шли в зал заседания, висели портреты местных учёных-конструкторов лауреатов Ленинской премии и Героев Социалистического Труда. Портретов было так много, что это вызвало чрезвычайно почтительное отношение к организации.

Смиренно, но уже и с элементами уважения к себе за «выход в люди», сидел адъюнкт кафедры ВМРГ за круглым столом в большой компании специалистов преимущественно инженерного профиля. Совещание было посвящено разработке ведомственного (для кораблестроительной промышленности СССР) стандарта на систему водоснабжения. В ходе дискуссии затронули и вопрос качества питьевой воды.

И эти маститые учёные мужи уперлись в вопрос: «А что такое пресная вода, и какая разница между ней и питьевой водой?».

И вот в этом месте пришлось «блистать» адъюнкту (об этом никто не знал и воинского звания моего не было видно, т. к. с шефом были в пиджаках). Это был третий год адъюнктуры, накопленных знаний по гигиене водоснабжения хватало для ответа на кажущийся простым вопрос.

По общепринятой классификации к пресным водам относятся те, минерализация которых менее 1 г/л. Что же касается питьевой – то на неё есть ГОСТ, который определяет требования к её качеству по органолептическим, физико-химическим и микробиологическим показателям. Помню довольное выражение лица шефа за данные мной правильные определения пресной и питьевой водам.


* * *

Диссертационная работа вырисовывалась, но, естественно, не с первого печатного текста. Кроме шефа её внимательно и очень критично вычитывал кандидат медицинских наук Ю.Н. Петров, сам называвший себя «стрекулистом», т. е. занудой. Материалы исследований в первичном виде были отданы профессору П.Н. Яговому, который на их основе создавал отчёт о НИР. Пётр Назарович сам доводил данные и текст до нужных форм, замечаний не делал.

Венцом всей адъюнктуры было прохождение ритуала сдачи диссертации в учёный совет академии. Но до этого нужно было предъявить труд в научно-исследовательский отдел. Начальник НИО – полковник медслужбы профессор Чурсин Иван Георгиевич – чрезвычайно спокойный, высокоинтеллигентный человек с большим жизненным опытом и без всякого чванства. Бегло, но со вниманием к труду и уважением к автору просмотрел переплетённую работу, похвалил за досрочное представление, однако нашёл и указал на ошибку (опечатка в нумерации раздела «предложения и рекомендации») и отпустил с пожеланием успешной защиты. Несмотря на свою огромную занятость, Иван Георгиевич провёл беседу-экспертизу уважительно и заинтересованно. Такие люди всегда вызывают уважение.

Как известно, адъюнктура готовит научно-педагогические кадры. Большая часть выпускников остаётся работать на собственной или другой кафедре, некоторая часть направляется в научно-исследовательские учреждения, подразделения академии, в военно-медицинские институты, факультеты. Считается, что оставленный на кафедре адъюнкт заслужил доверие коллектива и получил карт-бланш на долгую продуктивную перспективу.

Моё распределение после адъюнктуры было удачным: на кафедре образовалась вакансия преподавателя, начальник и коллектив не возражали против такого сотрудника, диссертация выполнена и сдана в учёный совет досрочно. Мой предшественник по адъюнктуре (Ш-й Ю.К.) не успел завершить диссертационный труд, и это послужило основанием для направления его «на усиление» профильной кафедры Нижегородского (Горьковского) военно-медицинского факультета – теперь он принадлежит Федеральной пограничной службе. Диссертация им защищена через несколько лет после окончания адъюнктуры.






Фото 16. Преподаватель кафедры ВМРГ майор медслужбы Б.И. Жолус (1979)



Важным событием, идущим в связке с окончанием адъюнктуры, являлась постановка в очередь для получения квартиры. Те офицеры, которые выполнили план адъюнктской подготовки и планировались к оставлению на кафедрах академии, имели право подавать рапорт на жилье ещё до приказа о назначении в постоянный состав. Причём, если в адъюнктуре выпускалось в год 25 человек, то время подачи рапорта играло значительную роль в очереди на квартиру.

Все это понимали и старались быстрее завершать все формальные дела, чтобы в первых рядах стать в очередь жилищной комиссии академии.

В 80-е годы в Ленинграде военнослужащим выделялось большое количество квартир. Велось грандиозное жилищное строительство, а основными районами массовой застройки являлись районы Гражданки и Ржевки-Пороховых. Многие очередники получали жилье в течение года.

Конечно, выбора у новоселов особого не было, но получить быстро в Ленинграде квартиру считалось счастьем. С момента горбачевской перестройки проблема жилья для военнослужащих только ухудшалась и достигла к концу XX века катастрофического уровня.

Моя первая в жизни собственная двухкомнатная квартира на Пороховых была получена через год после адъюнктуры. Конечно, это было счастьем для всей семьи. Мы покидали общежитие на Литейном-26, где проживали пока я был слушателем и преподавателем. Из памяти не уходит коридор на 17 комнат (54 жильца), одна кухня на всех, отсутствие горячей воды, убогий туалет и т. д. Почтальоны называли общежитие двух академий (еще и артиллерийской) «дурдомом» не только за почти 600 комнат, отсутствие лифта, но и за неразбериху в нумерации комнат.

Новостройки 80-х годов – это недоделанные квартиры, например, без унитаза, грязные с неубранным строительным мусором дворы (о детских площадках строители и не помышляли), проблемы с городским транспортом. Но советский человек все равно был счастлив собственной квартире.




Антарктическая экспедиция


Моя самостоятельная педагогическая деятельность была прервана на первом же ее году. Весной 1980 года по приказу начальника академии я был включен в состав приемной комиссии. Комиссию всегда возглавляет начальник академии, но создается аппарат ответственного секретаря (1980 г., К-о В.А.).

В комиссии имеется направленец по комплектованию факультетов подготовки врачей (ФПВ) и отвечающий за отбор личных дел на факультет руководящего медицинского состава (ФРМС). Мне была выделена роль дублера ответственного по комплектованию ФРМС. Обязанности были несложными, но требовали чёткости в оформлении всех характеризующих кандидатов документов.

Памятной страницей работы в комиссии осталась ситуация с моим однокашником (М-й В.И.). Он – начальник медицинской службы подводной лодки – подал рапорт на I факультет (ФРМС) по специальности «хирургия». Такой ход дела допускался. Однако у однокашника «хромала» 5-я графа – национальность – еврей.

Все мои просьбы, обращённые к ответственному секретарю, допустить к экзаменам этого кандидата окончились безрезультатно. Ни то, что он долго служил Родине на подводной лодке (дизель-электрические подлодки в то время «не вылазили с морей»), ни то, что его отец брал Берлин в Великую Отечественную войну, не были аргументами. Решения партии в кадровых вопросах были незыблемыми. Более того, и мне было указано на то, что я неправильно понимаю политику КПСС.

Моя работа в приёмной комиссии вскоре также была прервана. Начальник кафедры В.Г. Чвырев вызвал и сообщил: «Вы командируетесь в Антарктиду». Кем и зачем – я должен был узнать в Научно-исследовательском институте Арктики и Антарктики (ААНИИ) в Ленинграде и на собеседовании в Москве. С одной стороны, деваться некуда – офицер; с другой, предполагал, что это может быть ответственным заданием. Кроме того, рассматривалась материальная выгода, ведь на обустройство новой квартиры требовалось немало денег – ремонт, мебель и т. д.

В ходе подготовки к 26-й Советской Антарктической экспедиции выяснилось много интересных вопросов.

Во-первых, в ААНИИ требовалось представить программу исследований, которая не входила в план института, т. е. я им был не нужен, а институт всего лишь выполнял заявку Министерства обороны на участие в экспедиции одного военного врача-исследователя.

Во-вторых, в Москве в Генеральном штабе меня принял пожилой генерал-майор, попросил рассказать биографию, спросил, какие я выписываю газеты, и пожелал успешной работы в науке.

Таким образом, моё участие в экспедиции оказалось для меня неожиданным, неясным. Позднее стало известно, что один из преподавателей кафедры общей и военной гигиены (ОВГ), желавший стать доктором наук, решил выполнить исследования в экстремальных условиях.

Для этого им с помощью руководства кафедры и академии была проведена работа, и Министерство обороны получило на 5 лет место специалиста-исследователя в антарктических экспедициях. Сам же инициатор этого вопроса был забракован медицинской комиссией (активно умышленно или объективно – история умалчивает). Однако план Минобороны незыблем, его нужно выполнять, а для этого требуются молодые и здоровые учёные. Первым из них оказался преподаватель кафедры ВМРГ, т. е. я.

Для медицинского обеспечения полярников на станции «Ленинградская» академия ежегодно выделяла в антарктическую экспедицию хирурга и терапевта. Их предназначение и функции были известны. Начатое с меня командирование на станцию «Молодежная» врачей-исследователей от академии в антарктические экспедиции в последующие годы продолжалось.






Фото 17. Договор об оплате труда участника антарктической экспедиции Жолуса Б.И. (1980)



Подготовка к исследованиям в экстремальных условиях Антарктики шла около 5 месяцев. Медицинская комиссия допустила по состоянию здоровья. Оформлялись документы – паспорт советского моряка, завещательного распоряжения (в случае смерти жене предполагалась выплата в размере 800 рублей), командировочное предписание (первоначально срок командировки планировался на 549 дней).






Фото 18. Завещание участника антарктической экспедиции Жолуса Б.И. (1980)



Но самым главным документом все же была программа исследований. Её пришлось составлять самому без императива со стороны. В неё и вошли вопросы изучения условий размещения полярников, питания, водоснабжения, банно-прачечного обслуживания, оценка санитарного состояния территории и акватории антарктической метеорологической станции (центра – АМЦ) «Молодежная».

Для работы необходимо было собрать лабораторное имущество, вооружиться методической литературой. В ААНИИ нужно было изучить «Инструкцию о работе врачей-участников арктических и антарктических экспедиций». В списке необходимого лабораторного оснащения оказалось 58 наименований, и это без реактивов, питательных сред и методической литературы.

Вопросы повседневной жизни участника экспедиции изучались по литературе, рассказам опытных полярников. Особой тревоги за жизнь не испытывал, хотя от дилетантов слышал предостережения в отношении опасности трещин во льдах Антарктиды. Их мне не пришлось увидеть, так как с ними встречаются полярники, идущие на купол континента к станции «Восток».





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=65754238) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Здесь и далее стихи Омара Хайяма (1048–1131) в переводе Г. Плисецкого.




2


Вегетативный индекс Кердо в процессе адаптации организма к условиям Крайнего Севера // Материалы 3-й науч. конф. молодых учёных акад. – Л., 1976.




3


Опыт изучения физической работоспособности молодых людей в условиях Арктики // Материалы 3-й науч. конф. молодых ученых акад. – Л., 1976.




4


Новая Земля: Труды морской арктической комплексной экспедиции / Под ред. П.В.Боярского. – Вып. IV. – Т. 3. – М., 1994. – 239 с.




5


Опыт органолептической оценки модельных вод различной минерализации // Материалы 4-й науч. конф. молодых учёных акад. – Л., 1977.