Книга - Информационное телевидение в политическом процессе постсоветской России

Информационное телевидение в политическом процессе постсоветской России
Сергей Сергеевич Коняшин


Превратившись в мощный инструмент воздействия на массовое сознание, телевидение не раз демонстрировало свою способность оказывать решающее влияние на политический процесс. Данное исследование показывает место телевизионной информации в процессе становления российских политических субъектов и институтов в первое десятилетие после распада Советского Союза – пожалуй, наиболее важный в политическом отношении период в новейшей истории нашей страны. Читателям предлагается один из наиболее систематизированных и полных на настоящий момент обзоров участия российского телевидения в политпроцессе 1990-х и начале 2000-х гг. На примере деятельности российских каналов постсоветского периода обобщаются наиболее характерные черты политического поведения медиа, систематизируются особенности экономического и правового статуса российского телевидения. Теоретические выводы обосновываются с помощью фактического и статистического материала.





Сергей Коняшин

Информационное телевидение в политическом процессе постсоветской России





ВВЕДЕНИЕ


В этой книге предпринимается попытка осмыслить роль и место телевизионной информации в процессе становления российских политических субъектов и институтов в первое десятилетие после распада Советского Союза – пожалуй, наиболее важный в политическом отношении период в истории современной России.

Общественная функция информационного телевидения до сих пор остаётся предметом острых научных дискуссий. В исследованиях последних лет всё чаще высказываются мысли о значительном усилении электронных и аудиовизуальных СМИ перед их традиционными аналогами. Возможно, в первую очередь это касается телевидения. Благодаря доступности восприятия, универсальности подачи материала, всеохватности и независимости от образовательного уровня реципиента телевизионные медиа приобрели, по сути своей, самостоятельную значимость в политических процессах всех стран, где успели распространиться. В исторической ретроспективе телевидение стало, пожалуй, наиболее узнаваемой чертой технической революции и превратилось в один из наиболее действенных инструментов становления постиндустриального, или информационного, общества.

С точки зрения современной науки, информация – это основа функционирования и воспроизводства биосферы, необходимая для процессов, постоянно протекающих на её различных уровнях. Для человеческого общества значимость информации, т.е. обмена сведениями, сигналами и признаками[1 - Советский энциклопедический словарь. М., изд-во «Советская энциклопедия», 1980, с. 505.], многократно возрастает. Это следует из социальной и интеллектуальной основы человеческого бытия. Общность и совместная умственная деятельность людей возможна лишь в результате полного погружения на протяжении всей жизни в информационный контекст, имеющий различные уровни (межличностный, массовый и т.д.), разновидности (язык, искусство, наука и т.д.) и способы выражения (текст, изображение, представление и т.д.). Таким образом, общество можно представить в виде огромного устройства для получения, накапливания и переработки информации с целью обмена сведениями и сигналами между узлами системы.

До появления телевидения информационная картина мира формировалась преимущественно различными типами межличностного общения и – на значительно более коротком историческом этапе – печатной периодикой. Электронные СМИ с момента своего появления сразу же заявили о себе как о наиболее эффективном средстве массовой коммуникации, т.е. одновременной связи и взаимодействии миллионов людей. Современная эпоха и вовсе характеризуется отчётливой тенденцией к уменьшению межличностного общения. Многие функции и особенности, ранее присущие лишь межличностному уровню информационного контекста, к настоящему времени сдвинулись на массовый уровень (социальные сети, чаты, мессенджеры, вебинары, сетевые видеоконференции и т.д.). И в последнее время эта тенденция только усиливается.

В 1990-е гг. более 90% россиян узнавали о событиях в стране из выпусков телевизионных новостей[2 - Дзялошинский И.М. Российский журналист в посттоталитарную эпоху. М., Восток, 1996, с. 147.]. В этом свете становится ясна роль информационных выпусков в процессе формирования общественного сознания и влияния на него. Массированного телевизионного воздействия достаточно, чтобы коренным образом изменить социальные стереотипы и психологические установки любого человека, механизмы его мышления и восприятия действительности с тем, чтобы оказать определяющее влияние на его политическое поведение, а следовательно, и на национальный политический процесс в целом.

В данном исследовании мы старались систематизировать основные общественно-политические функции информационного телевидения, а также рассмотреть причины, благодаря которым количество и значимость данных функций неуклонно возрастают. Равно как и факторов, определяющих особенности политической роли телевидения в нашей стране.

Считаем важным отметить изменение научных представлений касательно основных политических понятий (в их числе понятие политической институционализации информационного телевидения), что, по всей видимости, может выступать формальным признаком объективных изменений, происходящих в политической сфере.

Теоретическое обоснование гипотезы, согласно которой информационное телевидение в 1990-е и начале 2000-х гг. приобрело отдельные свойства политического института, с тех пор всё чаще выступает в роли самостоятельного политического субъекта и существенно изменяет характеристики политического процесса в целом, строится по нескольким направлениям.

Во-первых, это исследование многогранной концепции информационного общества, согласно которой (в первую очередь, с точки зрения экономики) телекоммуникационная сфера выполняет системообразующие функции в обществе постиндустриального типа. Во-вторых, это попытка обобщения теоретических изысканий в сфере соотношения надстройки и базиса (в частности, роли средств массовой коммуникации), сделанных в течение новейшей истории политической мысли. В-третьих, это демонстрация социально-психологических последствий информационной революции, которые фактически растворяют реальный политический процесс в символической реальности телевидения.

Мы также ставили своей целью систематизировать наиболее характерные проявления политизации роли информационного телевидения, с одной стороны, и медиатизации поведения традиционных политических субъектов – с другой.

Наконец, изложение и обобщение обширного фактического материала не только служит доказательством теоретических выводов в рамках данной работы, но и само по себе является одной из наиболее важных целей исследования.

Отдельные аспекты изучаемой проблемы разработаны довольно подробно. Однако это, скорее, побочный результат исследований, которые проводились в других направлениях. Налицо необходимость отдельного комплексного изучения роли информационного телевидения в политическом процессе. Данная работа, пожалуй, одна из первых попыток исследования такого рода.

Тем не менее для общего теоретического обоснования политической роли СМИ большое значение сыграли работы отечественных авторов (М. Н. Грачёв, Г. А. Белов, А. И. Соловьёв), посвящённые современному состоянию политической науки[3 - Грачёв М.Н. Политика, политическая система, политическая коммуникация. М., 1999; Белов Г.А. Политология. М., 1994; Соловьёв А.И. Политология. Политическая теория, политические технологии. М., 2001.]. Часть работ написана профессорами университета МГИМО МИД России (Т. А. Алексеева, М. М. Лебедева, А. Ю. Мельвиль,)[4 - Алексеева T.A. Современные политические теории. M., 2000; Лебедева М.М., Мельвиль А.Ю. Сравнительная политология, мировая политика, международные отношения: развитие предметных областей. «Полис» № 4 (52), 1999.]. Весьма важным для понимания современных процессов в политической науке стало ознакомление с личными взглядами на изменения в традиционной политической структуре ведущих западных учёных (Г. Алмонд, Р. Даль, С. Хантингтон, М. Дюверже, Н. Боббио, К. Дойч, П. Бингэм, К. Стром, К. Далтон)[5 - Almond G., Powell G., Bingham Jr., Strom K., Dalton R. J. Comparative Politics Today. New York, 2000; Dahl R. Modern Political Analysis. New Jersey, 1964; Huntington S. P. Political Order in Changing Societies. Cambridge, London, 1968; Deutsch W. K. The Nerves of Government: Models of Political Communication and Control. New York, 1963 и др.]. Также в ходе работы приходилось обращаться к большому количеству политологических и общих справочных пособий.

Поскольку исследования феномена информационного общества начались за рубежом, иностранных авторов, посвятивших свои труды этой теме, гораздо больше, чем российских (Д. Белл, И. Масуда, Т. Стоунер, М. Маклюэн, Э. Тоффлер, П. Дракер, М. Кастельс и др.)[6 - См., напр.: Bell D. The Coming of Postindustrial Society. A Venture in Social Forecasting. New York, 1973; Masuda Y. The Information Society as Postindustrial Society. Washington, 1983; McLuhan M. Understanding media: the extensions of man. New York, 1964; Castells M. The Information Age: Economy, Society and Culture: The Rise of the Network Society. Maiden, Oxford, 1996; Castells M. End of Millennium. Maiden, Oxford, 1998.]. Работы этих учёных известны по западным изданиям и сборникам, а также по советской и российской научной периодике.

Тем не менее ещё в советские годы началось исследование данного явления российскими учёными (А. И. Ракитов, Г. Л. Смолян, Д. С. Черешкин, Н. Н. Моисеев)[7 - Ракитов А. И. Наш путь к информационному обществу. «Теория и практика общественно-научной информации». M., 1989; Моисеев Н. H. Информационное общество как этап новейшей истории. «Свободная мысль». 1996, № 1 и др.]. Их труды также публиковались как в виде отдельных изданий, так и в рамках сборников и периодических журналов.

Законодательной институционализации информационного общества был посвящён ряд статей западных и отечественных исследователей, весьма насыщенных фактологическим материалом (У. Скиден, И. Л. Бачило) в нескольких номерах издания «Информационное общество» за 1999 г.[8 - Бачило И. Л. Потенциал законодательства в процессах становления информационного общества. «Информационное общество». 1999. № 3; Скиден У. Глобальный вызов Бангеманна: о международной программе Европейской комиссии по интеграции городов в информационное общество. «Информационное общество». 1999, № 4.]

Изучение подходов различных общественно-политических, философских и культурологических школ современности к роли и месту СМИ в обществе велось путём ознакомления с трудами виднейших представителей этих направлений. Работы участников первого поколения «Франкфуртской школы» (Г. Маркузе)[9 - Маркузе Г. Эрос и цивилизация. Одномерный человек. M., 2002.], представителей либерализма (П. Данливи, Д. Роулс)[10 - Dunleavy P. J. Introduction to Politics. University of London, 1995; Rawls J. Theory of Justice. Harvard, 1971.], консерватизма (Р. Скрутон, М. Оакшотт)[11 - Scruton R. The Meaning of Conservatism. Harmondsworth, 1980 и др.] и нового поколения критической философии (Ю. Хабермас)[12 - Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. M., 1995; Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб, 2000.], структуралистов (Р. Барт, К. Леви-Стросс, У. Эко, Ю. Лотман)[13 - Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. M., 1989; Лотман Ю., Успенский Б. Новые аспекты изучения культуры Древней Руси. «Вопросы литературы», 1997, № 3 и др.], постструктуралистов (Ж. Деррида)[14 - Деррида Ж. Письмо и различие. СПб, 2000.] и постмодернистов (Ж. Бодрийяр, Ж. Делез, Ф. Лиотар)[15 - Бодрийяр Ж. Америка. СПб, 2000; Baudrillard J. Simulations. New York, 1983; Делез Ж. Логика смысла. М., 1995; Делез Ж. Различие и повторение. СПб, 2000.] демонстрируют, как изменялось отношение к функциям СМИ в социальной структуре по мере их развития и становления.

Проблемы влияния массовой коммуникации на массовое сознание исследуются с середины XX века, и, как уже было отмечено, кардинальных изменений политологические, психологические и социологические взгляды полувековой давности на данный вопрос не претерпели. Теория массовой коммуникации первой из дисциплин заострила внимание на силе воздействия, которой обладает информация. В первую очередь следует упомянуть работы классиков теории (Г. Лассуэлл, Б. Берельсон, У. Шрамм, Э. Катц, Д. Клэппер, Ж. Эллюль, З. Бжезинский, Г. Киссинджер)[16 - Lasswell H. The Analysis of Political Behavior. London, 1949; Berelson B. Communication and Public Opinion. In: «Communication in Modern Society», Urbana, 1948; Schramm W. Mass Communication. Urbana, 1966; Katz E., Lazarsfeld P. Personal Influence. New York, 1966; Klapper J. The Effects of Mass Communication. Glencoe, 1961 и др.] и современных учёных, исследующих данную проблему (Ф. Хейлиген, Р. Лифтон, Р. Фальк, Р. Куби, Р. Харрис, Д. Шенк и др.)[17 - Heylighen F. Complexity and Information Overload in Society: Why increasing efficiency leads to decreasing control. Brussels, 2002; Lifton R. J., Falk R. A. Indefensible Weapons. New York, 1983 и др.]. Среди отечественных авторов данную проблему исследовали В. М. Бехтерев, А. К. Уледов, В. Ж. Келле, Г. М. Андреева, П. Г. Бжалава, Б. А. Грушин, В. Л. Артёмов[18 - Важную роль в разработке теоретической базы исследования сыграли труды профессора университета МГИМО МИД России Артёмова В. Л., посвящённые фактологической пропаганде.], Ю. А. Шерковин[19 - Бехтерев B. M. Внушение и его роль в общественной жизни. СПб, 1908; Уледов A. K. Общественное мнение советского общества. М., 1963; Келле В., Ковальзон M. Формы общественного сознания. М., 1959; Андреева Г. М. Критика современных буржуазных и ревизионистских теорий классов. М., 1959; Грушин Б. А. Мнения о мире и мир мнений. М., 1967.]; позже – Н. С. Леонов, В. А. Лисичкин, Л. А. Шелепин, С. Г. Кара-Мурза, Г. Г. Почепцов, В. Г. Крысько и т.д.[20 - См., напр.: Лисичкин В. А., Шелепин Л. А. Третья мировая (информационно-психологическая) война. М., 1999; Леонов Н. С. Информационно-аналитическая работа в загранучреждениях. М., 1996 и др.]

Важную роль в обосновании гипотезы данной работы играет теория «мозаичного мышления», которую начал разрабатывать французский социолог А. Моль[21 - Moles A. Role of dynamic factors in characterization of the speech. Paris, 1954; Moles A. Social dynamic of culture. Paris, 1967.]. Он стал едва ли не первым в 1960-е гг., кто поставил вопрос о коренных изменениях в человеческом мышлении под воздействием СМИ. Частичным доказательством изменения психических процессов под воздействием СМИ являются новейшие теоретические разработки представителей лингвистической философии и психологии (Д. Сирль, С. Осгуд, Т. Н. Ушакова, Н. Д. Павлова)[22 - Osgood C., Suci C., Tannenbaum P. The measurement of meaning. Urbana, 1957; Слово в действии: интент-анализ политического дискурса. Под ред. Ушаковой Т. Н., Павловой Н. Д. СПб, 2000 и др.].

Важное место в теоретическом фундаменте исследования заняли работы по методологизации политического анализа и политических технологий – как зарубежные, так и отечественные (Р. Джослин, Л. Девлин, Д. Батлер, Д. Кавана, К. Кендалл, Дж.-П. Гуревич, Э. Мицкевич, Ч. Файерстоун, Г. Треливен, Б. Хогвуд, Л. Ганн, М. Хоксворт, С. Ф. Лисовский, В. А. Евстафьев, А. Ковлер, публикации консалтингового центра «Никколо-М»)[23 - Лисовский С. Ф., Евстафьев В. А. Избирательные технологии: история, теория, практика. М., 2000; Лисовский С. Ф. Политическая реклама. М., 2000; Ковлер А. И. Основы политического маркетинга. М., 1993; Мицкевич Э., Файерстоун Ч. Телевидение и выборы. М., 1993; Kendal K. L. Public speaking in the presidential primaries through media eyes // Campaign’92: new frontiers in political communication, 1993, № 2; Treleaven H. Nixon’s notes for presidential advertising in primary campaigns. Richmond Hill, 1968; McGinnis J. The selling of the president. Richmond Hill, 1970 и др.].

Обращает на себя внимание крайне малое количество работ, посвящённых политическим технологиям, в отечественной научной литературе. По некоторым данным, крупные консультационные предприятия, имеющие возможность проводить собственные научные исследования, предпочитают избегать обнародования их результатов, оставляя их для внутреннего пользования. И тем не менее даже популяризованные издания, подготовленные практикующими политтехнологами (в том числе и упоминающимися в данной работе), представляют определённый интерес.

В книге высказывается гипотеза о деидеологизации политического сознания и политического процесса вследствие интенсификации информационного потока в электронных СМИ и в первую очередь транслируемого по каналам телевидения. Систематизируются наиболее характерные проявления политического поведения, в которых проявляются изменения политической роли информационного телевидения.

Теоретические выводы обосновываются с помощью фактического и статистического материала, собранного в ходе исследования новейшей политической истории России. С помощью положений выдвинутой гипотезы также представляется возможным объяснить кажущиеся противоречия в наблюдаемых процессах.

Обобщаются и систематизируются особенности экономического и правового статуса российского телевидения, которые оказывают воздействие на исполнение им его политической роли.

В рамках данного исследования предлагается один из наиболее полных на данный момент систематизированных обзоров участия российского телевидения в политическом процессе.

Обосновывается необходимость углублённой разработки общей теории информации, обладающей методологическим аппаратом, достаточным для точного измерения ценности, смысла и значения информационных сообщений. Это, в свою очередь, сделает возможным в полном смысле научное изучение воздействия информационного потока на общественное сознание.

В ходе изучения конкретного российского политического опыта (ограниченного рамками первого постсоветского десятилетия) можно прийти к выводу о наличии объективных зависимостей между различными общественно-политическими событиями и явлениями, что обусловлено в первую очередь растущей политической ролью информационного телевидения.

Чтобы должным образом сформулировать проблематику работы, исследование пришлось проводить в рамках междисциплинарного подхода – как того требует многогранная природа феномена аудиовизуальных СМИ и механизма воздействия телевидения на аудиторию. При этом рассматривалась степень формальной политической институционализации телевидения, теоретические выводы о его политической роли, а также экономические, статистические, социологические, психологические, лингвистические стороны его деятельности. Кроме того, возникала необходимость прибегать к некоторым положениям кибернетики – на данный момент единственной науки, предложившей точные (хотя и односторонние) способы измерения информационной ёмкости телевизионных сообщений.

Разработанное гипотетическое решение поставленных проблем было соотнесено с фактическим и статистическим материалом в рамках структурно-функционального анализа. Важнейшим методом изучения последовательных этапов политического процесса стал интент-анализ. Особое внимание уделено темам, которым – в силу их сохраняющейся политической ангажированности – до сих пор не даны однозначные оценки и которые пока ещё не получили полного отражения в научной литературе. Среди таких, например, политическая борьба в электронных СМИ в ходе предвыборной кампании 1999 г., передел информационного рынка после 2001 г. и т.д. При этом давалось описание участников тех событий и явлений, раскрывались причины, предпосылки и особенности политического процесса, анализировалась их связь с последующим развитием ситуации. С другой стороны, относительно подробно описанные в научной литературе эпизоды (например, информационные войны 1997–1998 гг.[24 - См., напр.: Засурский И. Массмедиа второй республики. M., Изд-во Московского университета, 1999.]), излагались в общих чертах.

В качестве фактологической основы исследования использован ряд иностранных и отечественных источников: монографии, социологические обзоры и исследования, маркетинговые исследования, материалы периодической печати, статистические данные. В частности, информационно-аналитические материалы университета МГИМО и Дипломатической академии МИД РФ[25 - Информация. Дипломатия. Психология. М., 2002.], обширный материал, собранный западными исследователями психологии массовых коммуникации[26 - См., напр.: Kubey R., Csikszentmihalyi M. Television and the Quality of Life: How Viewing Shapes Everyday Experience. Hillsdale, HJ, 1990; Conway J. C., Rubin A. M. Psychological Predictors of Television Viewing Motivation. In: «Communication Research», 1991, № 18 и др.], результаты исследований российских социологических компаний и т.д.

Важным источником информации стал интернет. Многие фактические данные и результаты различных частных исследований взяты с тематических электронных страниц. Среди них сайты социологического агентства «Гэллап»[27 - http://www.gallupmedia.ru], агентства «Интерньюс»[28 - http://www.intemews.ru/], Национальной ассоциации телерадиовещателей[29 - http://www.nat.ru/], фонда «Общественное мнение» и т.д.

В ходе исследования автор также использовал собственный опыт работы на информационном телевидении: 2005-2006 гг. – телеканал «Звезда», корреспондент Центральной телевизионной и радиовещательной студии Министерства обороны России (информационно-аналитические программы «Служу России» и «Камуфляж»); 2006-2010 гг. – ОАО «Первый канал», редактор службы эфира Дирекции информационных программ (информационные выпуски «Новости», информационная программа «Время», информационно-аналитическая программа «Воскресное время»).




ГЛАВА I. ПОЛИТИЧЕСКАЯ РОЛЬ ИНФОРМАЦИОННОГО ТЕЛЕВИДЕНИЯ





§ 1. Политическая институционализация СМИ: динамика научных представлений и понятий



Постоянное обновление политической науки – объективное явление. Оно отражает безостановочное развитие политического процесса. Обновление понятийного и методологического багажа в политологии постоянно ускоряется вслед за усилением динамики развития остальных сфер социальной жизни. В последние несколько десятков лет одним из ключевых факторов динамики трансформации политической науки являются СМИ. Формальный признак, свидетельствующий в пользу данного утверждения, – изменение содержания политических понятий. Обновление политической науки в свою очередь является прямым следствием образования нового, постиндустриального общества.

Первая предпосылка политической институционализации СМИ (т.е. превращения их в организованное политическое учреждение – формализованный, системно упорядоченный механизм с определённой структурой отношений, иерархией власти различных уровней и другими признаками организации: дисциплиной, правилами поведения и т.п.[30 - Политология. Энциклопедический словарь. M., 1993, с. 122.]) заключается в максимально широком определении явлений политики, политического процесса, политической системы и политического субъекта.

Понятие «политика» вплоть до конца XIX века ограничивалась исключительно рамками государства. В XX веке оно было расширено конфликтной парадигмой (к примеру, теорией о сущности политики как взаимодействия групп по поводу завоевания, удержания и использования государственной власти[31 - Соловьёв А. И. Политология. Политическая теория, политические технологии. М., 2001, с. 53.]). Развивались также функциональный и телеологический подходы.

В настоящее время политику определяют как «всеобщее организационное начало общества и его конкретную регулятивно-контрольную сферу или систему, направляющую жизнь, деятельность, отношения людей, общественных групп, классов, наций, народов и стран»[32 - Политология. Энциклопедический словарь. Цит. пр., с. 252.]. Похожее определение С. Хантингтон дал ещё в 1968 г. в работе «Политический порядок в меняющемся обществе», где он писал: «Политическая организация… является средством поддержания порядка, разрешения споров, отбора авторитетных лидеров и содействие единству двух или более социальных сил»[33 - Цит. по: Власть и демократия: зарубежные учёные о политической науке. М., 1992, с. 67.].

Как можно заметить, границы содержания понятия «политика» раздвинуты максимально широко, и главный критерий причисления той или иной группы к числу политических является её участие в организации общества. Ограничения минимальны, что подразумевает множественность политических субъектов. Можно сказать, что политика в её нынешнем понимании достаточно открыта для участников, чья политическая роль ранее была немыслимой (что актуально, в частности, для информационного телевидения).

Правительство и прочие властные (или стремящиеся к власти) структуры, привычно понимаемые как политические, оказываются дополнены великим множеством новых игроков на политической сцене, движимых как общественными, так и собственными интересами.

Ещё в 1964 г. профессор Йельского университета Р. Даль в своей книге «Современный политический анализ» убедительно показал расширение понятия политики: «Лассуэлл считал политическим и то, что Вебер и Аристотель таковым не считали. Фирма или профсоюз, например, с его точки зрения, могут содержать в себе “политические аспекты”. Современные исследователи-политологи действительно изучают политические аспекты фирм, профсоюзов и других “частных” ассоциаций, наподобие Американской медицинской ассоциации. Современный политический анализ склоняется, таким образом, скорее к широкому определению сферы политического, чем к зауженному, по Аристотелю»[34 - Dahl R. Modern Political Analysis. New Jersey, 1964, p. 6.].

Похожий вывод встречается и у С. Хантингтона: «Модернизация приводит в значительной мере к росту числа и многообразия социальных сил[35 - Социальные группы наряду с традиционными институтами C. Хантингтон включал в число политикообразующих элементов общества.] в обществе. Расовые и религиозные группы дополняются профессиональными, классовыми и квалификационными»[36 - Huntington S. P. Political Order in Changing Societies. Cambridge, London, 1968, p. 8.].

Ещё одно свидетельство размывания традиционных представлений о политике – международные отношения, которые отражают общую тенденцию. Существенно убывает авторитет суверенных государств, которые со времён Вестфальского мира (1648 г.) являлись основными творцами и участниками мировой политики: «После Второй мировой войны власть начала растекаться из государственного сектора по двум направлениям – к муниципальным и региональным властям, а также к наднациональным государствам»[37 - Almond G., Powell G., Bingham Jr., Strom K., Dalton R. J. Comparative Politics Today. New York, 2000, p. 15.].

К похожим выводам приходят и отечественные исследователи: «Мир современной политики значительно усложнился по многим параметрам: в частности, участниками международных отношений сегодня являются не только государства. Во второй половине XX столетия (и особенно в его конце) на мировой арене всё более активно начали действовать так называемые нетрадиционные акторы международных отношений – транснациональные корпорации (ТНК), неправительственные организации, различного рода общественные движения, средства массовой информации и т.п.»[38 - Лебедева M. M., Мельвиль А. Ю. Сравнительная политология, мировая политика, международные отношения: развитие предметных областей. «Полис» № 4 (52), 1999.].

В настоящее время СМИ выступают сразу во многих качествах: и как средство влияния власти на общество, и как средство обратной связи (т.е. влияния общества на власть), и как самостоятельный игрок на политическом поле. Таким образом, средства массовой информации одновременно отражают политические реалии и сами участвуют в их формировании.

Имеет место как прямое участие влиятельных персон медийного бизнеса (особенно телевизионного) в государственных структурах и общественно-политических объединениях, так и давление на власть со стороны крупных собственников средств массовой информации с целью принятия выгодных для них решений. То есть фактически речь идёт о вмешательстве в процесс политического управления страной.

Либерализация понятий отражает либерализацию явлений, которые они обозначают. Даже в рамках прежней трактовки, ограничивавшей понятие политики сферой государственной власти, всё больше исследователей говорят о смещении акцента во властных взаимодействиях из области доминирования в область влияния. Это результат расширения поля политической субъектности[39 - Стариков А. Г. Взаимодействие элиты СМИ и политической элиты в политическом процессе современной России. Диссертация на соискание учёной степени кандидата политических наук. Ростов-на-Дону, Северо-Кавказская академия государственной службы, 2005, с. 27.].

Некоторые исследователи, в частности М. Дюверже, рассматривали власть как влияние ещё в конце 60-х гг. XX века: «Термин “власть” должен быть зарезервирован для выражения особого рода влияния или господства – такого влияния или такого господства, которые соответствуют нормам и ценностям данной группы и которые поэтому считаются законными»[40 - Duverger М. Sociology of politics. Paris, 1968, p. 26.].

Утверждение М. Дюверже подчёркивает сложность и многообразие механизмов влияния по сравнению с механизмами прямого принуждения. В частности, поскольку любой тип воздействия может осуществляться через систему ценностей, политическая власть может быть предметом изучения не только права, но и аксиологии. Это значит, что СМИ – как основная движущая сила развития ценностного механизма в современном обществе[41 - См. гл. I: § 2 «Информационное общество и развитие его теоретической концепции», § 3 «Массовая коммуникация и политическое сознание в новейшей истории политической мысли» и § 4 «Информационная революция и общественное сознание».] – фактически наделяются монополией на данную ипостась власти.

Также трактовка власти как влияния позволяет расширить количество научно систематизированных форм правления. В частности, итальянский учёный Н. Боббио кроме явной, видимой, формы выделяет ещё две разновидности[42 - Bobbio N. The future of democracy: a defense of rules of the game. Torino, 1985.].

Первая – полускрытое, или теневое, правление. Это либо приоритетное влияние на формирование политических целей каких-либо отдельных структур (отдельных органов государства, лоббистов), либо доминирование в процессе принятия решений различных неформальных элитарных группировок. Данный тип правления гораздо менее формализован и предполагает, как минимум, несколько центров власти, а следовательно, отсутствие исключительной монополии на власть со стороны одной группы.

Второй неформальный тип властвования – скрытое правление, или криптократия. В общих чертах – это ситуация, когда государство превращается в марионетку отдельных структур, не предназначенных к государственному управлению, например: военных, спецслужб или криминальных группировок.

Политическая ситуации в постсоветской России имела характерные черты обоих этих типов. Об этом, в частности, свидетельствовала фактическая несамостоятельность центральных органов власти, их зависимость от действий крупнейших финансово-промышленных и даже криминальных группировок (в том числе и в сфере СМИ), а также периодическое усиление влияния силовых структур.

Не стоит упускать из виду и то, что само по себе понятие власти как основы политических отношений – традиционная, но вместе с тем и одна из многих альтернативных трактовок. Например, правые и левые радикалы обвиняют государства в неспособности решать социальные проблемы, фактически намекая на бесполезность этого политического института: «Анархисты и коммунитаристы утверждают, что львиную долю функций федерального правительства могут выполнять гораздо более мелкие, локальные и децентрализованные правительственные комитеты, а то и добровольная кооперация в условиях отсутствия какой бы то ни было политической власти. С другой стороны, либертарианцы и экономисты-рыночники… настаивают на том, чтобы роль государства была ограничена обеспечением безопасности, защитой прав личности и поддержкой коммерции… Либертарианцы уверены, что большую часть проблем, которые на первый взгляд кажутся порождениями рынка, можно решить без государственного вмешательства»[43 - Almond G., Powell G., Bingham Jr., Strom K., Dalton R.J. Op. cit., p. 13.].

Ясно, что в социальном образовании, в котором государство отсутствует или не выполняет системообразующую функцию, на первый план автоматически выходят альтернативные структуры, в том числе СМИ. Рассмотренное выше информационное общество – как раз тот случай, когда системообразующую нагрузку несут на себе средства массовой коммуникации.

Политическая наука рассматривает четыре основных типа политических субъектов[44 - Cоловьёв А. И. Цит. пр.]: а) индивид; б) элита, включая институт лидерства; в) социальные группы, участие которых в политике отражается в системе социального представительства; г) нация.

Благодаря информационному телевидению коренным образом изменяется соотношение возможностей политических субъектов. В частности, многократно возрастает политический потенциал индивида. Если, конечно, индивид хотя бы приблизительно представляет себе «правила поведения» в эмоционально-символическом пространстве, формируемом телевидением. Зная эти законы и имея должное желание, теоретически любой гражданин в состоянии перевести свои личные политические устремления в публичную плоскость, привлечь к ним внимание широких масс: «Коммуникационная конъюнктура разогревается постоянно растущим количеством новых коммуникаторов, которые вынуждены добиваться внимания к себе через использование сенсационных событий»[45 - Мюнх Р. Роль журналистики в коммуникационном обществе. Цит. по: www.academv-go.ru].

В качестве примера можно привести случай, произошедший 2 ноября 2005 г. во время прямой трансляции выступления вице-президента США Дика Чейни. В результате технического сбоя в кадре время от времени появлялась чёрная фигура в виде буквы «X», перекрывавшая изображение политика. Один из эфирных режиссёров в разговоре с телезрителем, который позвонил в студию с жалобой на неожиданную помеху, выдал технические неполадки за намеренные действия редакционного персонала. Он заявил, что таким образом журналисты протестовали против войны в Ираке и дезинформации из официальных источников – и был уволен за нарушение корпоративной дисциплины. Этого режиссёра можно рассматривать как генератора политического события. Тем более что его заявление на волне разгоревшегося скандала было растиражировано мировыми СМИ, в том числе и российскими телеканалами[46 - В частности, сообщения на эту тему выходили в новостном эфире телеканала НТВ 22 и 28 ноября 2005 г. Текст сообщений сохранён в архиве интернет-сайта http://www.ntv.ru].

В этом же ключе характерен резонанс в СМИ на заявление гражданина Украины Илько Кучерива о подаче заявки на персональное вступление в НАТО в 2003 г.[47 - Подробности опубликованы в сообщении украинского информационно-аналитического сайта «Эксперт-центр» (http://expert.org.ua) от 9 декабря 2003 г.]. В данном случае налицо пример умелого использования индивидом телеэфира для выхода на массовую аудиторию. Человек оказался прочно включён в контекст большой политики – как внутренней, так и международной (личные встречи с бывшими генеральными секретарями НАТО Хавьером Соланой и Джорджем Робертсоном, а также британской принцессой Анной, упоминание о директорской должности в фонде «Демократические инициативы», созданном при участии лидера «Народного руха» В. Чорновила, поддержка со стороны двух бывших министров правительства Украины и т.д.).

Элиту в соответствии с упомянутыми тенденциями следует понимать, скорее, не как «верхушку господствующего класса (или социальной группы), которая непосредственно осуществляет политическое руководство обществом и стоит у руля государственного управления»[48 - Политология. Энциклопедический словарь. Цит. пр., с. 288.], а как любую группу лиц, имеющую возможность оказывать влияние на характер и направление политического процесса. Последний можно понимать и в качестве формы функционирования эволюционирующей в пространстве и времени политической системы, и в качестве конкретного – т.е. с конечным результатом – процесса определённого масштаба (например, проведение выборов)[49 - Там же, с. 294.]. Подобную возможность – и, что не менее важно, желание её реализовывать – американский социолог А. Гоулднер называет отличительной чертой гуманитарной интеллигенции. Её социально-политическая функция заключается в манипулировании словами, идеями, абстрактными символами, а капиталом служат культурные ценности: «Существует по крайней мере две элиты в новом классе: первая – интеллигенция, чьи интересы преимущественно “технические”, и вторая – интеллектуалы, чьи интересы изначально критические, эмансипаторские, герменевтические и, следовательно, часто политические»[50 - Gouldner A. W. The Future of Intellectuals and the Rise of the New Class. New York, 1999, p. 48.].

А. Г. Стариков рассматривает элиту СМИ (социальные группы или отдельные лица, владеющие средствами массовой информации или занимающие наиболее высокие позиции в них и обладающие широкими возможностями влияния на общество[51 - Стариков А. Г. Цит. пр., с. 5.]) как объединённую критическим дискурсом группировку внутри описанной А. Гоулднером интеллектуальной элиты, говоря также и об относительной самостоятельности этой группировки в системе государственной политики.

Относительная самостоятельность СМИ – основной мотив, проходящий красной нитью через целый ряд научных работ. О. В. Мухина утверждает, что электронные СМИ в реальной жизни «достаточно самостоятельны, имеют собственные, часто не совпадающие с потребностями общества цели деятельности и используют различные методы для их достижения»[52 - Мухина O. B. Особенности психологического воздействия электронных СМИ на политические идеалы россиян. Диссертация на соискание учёной степени кандидата психологических наук. М., Российская академия государственной службы при Президенте РФ, 2000, с. 81–82.]. О «конфликте между обществом и всей системой массовых коммуникаций, зачастую не отвечающей жизненным запросам общества»[53 - Трефилова H. H. Воздействие СМИ на общественное сознание электората в период стабилизации политической системы РФ. Диссертация на соискание учёной степени кандидата политических наук. Нижний Новгород, Нижегородский государственный университет им. Н. И. Лобачевского, 2004, с. 41–43.], пишет Н. Н. Трефилова. Она также отмечает: «В начале 1990-х гг. учёные заговорили о том, что коммуникационный процесс подчиняет себе все сферы человеческой жизни… В период борьбы за внимание общественности политика представляет собой калейдоскопическую смену событий, становясь сугубо коммуникационной деятельностью, не имеющей реальных содержательных последствий». Впрочем, данная цитата, скорее, имеет отношение к социально-психологической основе медиатизации политического процесса[54 - См. гл. I, § 4.]. В контексте политических возможностей и политической роли элиты СМИ весьма важной представляется классификация моделей политического взаимодействия, разработанная А. Г. Стариковым[55 - Стариков А. Г. Цит. пр., с. 113–114.]:

модель патронажа, предполагающая административный диктат власти над СМИ;

модель партнёрства между элитой СМИ и политической элитой, предполагающая ведение диалога и помощь друг другу. СМИ поддерживают политику местной или федеральной власти, которая в свою очередь оплачивает услуги СМИ в рамках договора об информационном обслуживании или другими способами (предоставлением всевозможных льгот, кредитов и т.д.). Необходимым условием взаимодействия СМИ и власти в рамках этой модели является наличие политической фигуры, пользующейся поддержкой среди представителей политической элиты, в СМИ, деловых кругах и в глазах широкой общественности. Характерный пример – сотрудничество элит в 1995-1996 гг. во время предвыборной кампании президента Б. Н. Ельцина;

модель подавления, предусматривающая борьбу элит между собой, которая в виде тех или иных силовых методов переносится и на взаимодействие со СМИ;

модель лоббирования, когда политическая элита продвигает интересы СМИ в органах законодательной и исполнительной власти. Это может подразумевать долевое участие органов власти в развитии СМИ, включение политической элиты в руководящие медийные органы (редакционные советы, советы директоров медиахолдингов, наблюдательные советы и т.д.), и наоборот – включение представителей элиты СМИ во властные структуры (представительные органы, комитеты, входящие в структуры органов исполнительной власти и т. д.), взаимовыгодное экономическое сотрудничество, коррупционные связи и т.д.

Социальная группа превращается в действующего политического субъекта посредством долгого процесса оформления и презентации своих интересов в сферу публичного политического взаимодействия. Это предполагает формирование особых институтов и механизмов, которые способны оказывать постоянное воздействие на государство с целью соответствующего потребностям данного коллектива перераспределения социальных статусов и ресурсов. В этом заключается суть так называемого социального представительства, функции которого – артикуляция и агрегирование групповых интересов.

Социальное представительство представляет собой совокупность представительных органов и структур, которые осуществляют связь с властью в качестве посредников, сообщая элите артикулированные и обобщённые интересы определённых социальных групп. К данным структурам можно отнести (помимо лоббистских групп и партий) и средства массовой информации.

Политическую информацию, которую на сегодняшний день можно рассматривать как любую информацию, значимую для выработки политического поведения, исследователи относят к базовым свойствам политических явлений: «Без материалов ничто не существует. Без энергии ничто не происходит. Без информации ничто не имеет смысла»[56 - The Program on Information Resources Policy. Harvard University. Center for Information Policy Research. Cambridge, 1989, p. 5.]. Формирование и функционирование в сфере публичной власти разнообразных идей, чувств, ценностей, символов, доктрин, официальных норм и оппозиционных оценок и мнений составляют особый политический процесс: «Политика не существует… вне коммуникационных процессов, связывающих, направляющих и инновациирующих общественно-политическую жизнь. Политическая коммуникация выступает своеобразным социально-информационным слоем политики. Её роль в политической жизни общества… сопоставима со значением кровообращения для организма человека»[57 - Грачев M. H. Политика, политическая система, политическая коммуникация. M., 1999, с. 122.].

Суть этого процесса в том, что за счёт передачи и обмена сообщениями политические субъекты сигнализируют о своём существовании различным контрагентам и устанавливают с ними необходимые контакты и связи, позволяющие им играть различные политические роли. В этом смысле информация выступает как предпосылка к действиям любого политического субъекта и одновременно как его важнейший ресурс, который позволяет действовать эффективно. В результате наличия или отсутствия должной информации субъект может обрести или утратить власть, возможности влияния и реализации своих интересов.

Особая роль электронных СМИ как «интерпретаторов, толкователей и модераторов реальности»[58 - Бурдье П. О телевидении и журналистике. М., 2002, с. 107.] состоит в том, что они конструируют фактологический образ действительности, включая его политическую часть, и представляют свои версии событийного мира. Многие российские и зарубежные теоретики и публицисты ставят вопрос о наличии политической функции СМИ в связи с тем, что именно средства массовой информации, особенно телевидение, формируют политическую повестку дня, а рейтинги общественных деятелей растут или падают в полной зависимости от медийного ранжирования[59 - См., напр.: Анохин М. Г., Комаровский B. C. Политика: возможности современных технологий. М., РАГС, 1998, с. 69; Афанасьев В. Г. Четвёртая власть и четыре генсека. М., Кедр, 1994, с. 125; Бламлер Д. Г. Телевидение и политика: британская модель общественного вещания. Обзорная работа для конференции института АСПЕН по теме «Телевизионное вещание и избирательная кампания: модели и варианты для совместной советско-американской комиссии по вопросам политики в области телевидения», 1990, ноябрь; Грачёв Г. В. Информационные технологии политической борьбы в российских условиях // «Полис», 2000, № 3, с. 151-156; Зяблюк Н. Г. Индустрия управляемой информации. M., Политиздат, 1971, с. 224; Кара-Мурза С. Манипулирование сознанием в России. M., Алгоритм, 2001, с. 544.].

Концепция «повестки дня», весьма популярная в наши дни, появилась в 70-е годы XX века. Б. Коэн, основываясь на анализе работ У. Липпмана[60 - Lippmann W. Public Opinion. New York, MacMillan, 1960; The Good Society. New York, Grosser and Dunlop, 1956; The Phantom Public. New York, Harcourt Brace and Company, 1925; Essays in the Public Philosophy. Boston, Little, Brown and Co., 1955; The World Outside and the Pictures in Our Heads. New York, Free Press Paperbacks, 1997.], ещё в 1963 г. сформулировал[61 - Cohen В.C. The Press and Foreign Policy. Princeton University Press, 1963.] ныне классическое определение такого эффекта массовой информации, как «установление пунктов повестки дня», который и стал объектом многих современных исследований.

Определение данного эффекта состоит в том, что «пресса не может заставить людей… думать определённым образом, но может подсказать своим читателям, о чём думать»[62 - Lenart S. Shaping Political Attitudes. The Impact of Interpersonal Communications and Mass Media.]. Это определение получило эмпирическое подтверждение во время исследования президентских выборов 1968 г., проведённого М. Маккомбсом и Д. Шо[63 - McCombs M.E., Shaw D.L. The agenda-setting function of mass media. Public Opinion Quarterly, № 36, 1972; The Emergence of American Political Issues, St. Paul, MN: West, 1977.]. Найдя почти совершенную корреляционную зависимость между политическими предпочтениями избирателей и содержанием сообщений средств массовой информации, они утверждали, что именно средства массовой информации формируют политические ориентации избирателей. Хотя последствия информационной революции наших дней заставляют говорить и о том, что поток медийных сообщений отныне не только указывает, о чём думать, но и заставляет думать совершенно определённым образом[64 - Подробнее о социально-психологических последствиях информационной революции см. гл. I, § 4.].

По большому счёту с точки зрения потребления и обмена информацией все институты и механизмы политики являются не чем иным, как сложной системой производства и переработки информационных потоков. В этой связи К. Дойчем в начале 1960-х гг. была предложена так называемая информационно-кибернетическая модель политической системы. К. Дойч рассмотрел политическую систему как сложную совокупность информационных потоков и коммуникативных связей, определяемых уровнями тех или иных политических агентов, исполняемыми ими ролями, решаемыми задачами, особенностями процессов переработки, передачи и хранения цепи сообщений, а также другими причинами и факторами[65 - Deutsch K.W. The Nerves of Government: Models of Political Communication and Control. New York, 1963.].

Исследователь провёл чёткое различие между личностными и массовыми коммуникациями. Если первые являются в основном персональными, непубличными и неформальными, то вторые осуществляются посредством специальных структур (печатные или электронные СМИ) и имеют конкретного заказчика (правительство, партии, организации, лоббисты).

К. Дойч выделял четыре основных блока в схеме взаимодействия информационных процессов. В общем виде она выглядит так:



ПОЛУЧЕНИЕ

ИНФОРМАЦИИ

ОЦЕНКА И ОТБОР ИНФОРМАЦИИ

ПРИНЯТИЕ

РЕШЕНИЙ

РЕАЛИЗАЦИЯ

РЕШЕНИЙ



Первый блок информационной цепочки к формулированию политических целей не привязан. Здесь происходит лишь сбор фактов и составление картины мира. На втором этапе полученные сведения соотносятся с доминирующими нормами, ценностями и стереотипами государства, сложившейся ситуацией, предпочтениями субъектов, а также с уже имеющейся информацией. Далее отобранная и переработанная информация становится основанием для принятия решений с целью урегулирования текущего состояния системы. На заключительном этапе реализуются поставленные цели. Последствия реализации принятых решений в качестве новой информации через механизмы обратной связи поступают на первый блок, после чего начинается следующий виток политического процесса.

Примечательно, что концепция К. Дойча была сформулирована одновременно с первыми попытками провозгласить окончание индустриальной эпохи, которые будут рассмотрены ниже.

Первостепенное значение для политики имеют массовые информационно-коммуникационные процессы. На этом уровне действуют агенты, специально подготовленные для работы с общественным мнением: официальные институты государства, корпоративные структуры и средства массовой информации. Последние политическая наука считает важнейшим инструментом реализации политических стратегий на информационном рынке. В настоящее время, по мнению многих, с превращением электронных СМИ, и прежде всего телевидения, в неотъемлемую часть политического дискурса и арену избирательных кампаний, «этот социальный механизм превратился в мощнейший политический институт, буквально преобразивший системные параметры публичной власти»[66 - Соловьёв А. И. Цит. пр., с. 396.].

Настоящее время характеризуется бурным ростом коммуникативных технологий, резким повышением их роли в жизни общества и увеличением объёмов передаваемой информации в геометрической прогрессии. В 1970-е гг. объём знаний человечества увеличивался вдвое. В 1980-е – раз в пять лет. К концу 1990-х объём знаний человечества удваивался практически каждый год[67 - Информация. Дипломатия. Психология. M., 2002, с. 20.].

Постепенно появляются глобальные универсальные структуры передачи информации, позволяющие, благодаря интенсивному внедрению в системы связи цифрового формата, переводить любой формат данных (голос, текст, факс и т.д.) в другой. Субъекты международного права принимают нормативные документы, в которых декларируется наличие новой реальности и предпринимаются попытки найти и зафиксировать законы взаимодействия в этой новой реальности. Речь идёт о поистине информационном обществе. Точнее, о феномене, который понимается под этим устоявшимся выражением. Тавтологическим по своей сути, поскольку общество – это и есть информационное соединение людей.

В свете осознания ведущей роли информационных потоков в жизнедеятельности общества СМИ формируют политику самим фактом своего существования, поскольку оказывают определяющее воздействие на общественное сознание. И, как следствие, претерпевают процесс политической институционализации, поскольку сами часто входят в число системообразующих факторов политической структуры общества. Хотя стоит признать, что политическая институционализация СМИ ещё далеко не окончательна и вряд ли наступит в ближайшем будущем.

Так или иначе, в силу изложенных принципов трансформации понятий политики, современным исследователям всё чаще приходится признавать постепенное встраивание СМИ в институциональный статус, пусть даже с оговорками об ограниченности сферы их политического влияния: «В целом политическую коммуникацию можно охарактеризовать как информационно-пропагандистскую деятельность социального субъекта… Эта деятельность осуществляется при посредстве специфических социально-политических институтов – средств массовой информации»[68 - Грачев M. H. Цит. пр., с. 124.].

Ещё одним доказательством институциональной роли СМИ и телевидения в политике может служить графическая матрица политической системы, составленная группой американских исследователей во главе с Г. Алмондом[69 - Almond G., Powell G., Bingham Jr., Strom K., Dalton R.J. Op. cit., p. 42-43.]. С её помощью они сравнивали политическую систему Советского Союза образца 1985 г. и России в 1998 г.[70 - По Г. Алмонду и др.]

Столбцы предложенной ими таблицы означают основных политических субъектов: 1) социальные институты; 2) организованные группы интересов; 3) независимые партии; 4) коммунистическая партия (КПСС или КПРФ); 5) парламент; 6) СМИ; 7) бюрократия; 8) глава государства (генеральный секретарь или президент). Строки – основные политические функции, которые в разной степени выполняет каждый из перечисленных субъектов: а) социализация; b) набор политических кадров; c) коммуникация; d) артикуляция интересов; e) агрегирование интересов; f) выработка политики; g) осуществление политики; h) принятие политических решений.

Степень вовлечённости субъекта в выполнении той или иной функции отражает цвет клетки: чёрный – активное вовлечение, серый – частичное вовлечение, белый – слабое вовлечение или отсутствие вовлечения.

Политическая картина 1985 г. в матрице Г. Алмонда выглядит следующим образом:



Совершенно иная картина в 1998 г.:



Как видно, существенные изменения претерпело распределение ролей практически между всеми участниками политического процесса. Всемогущая при советском строе партия коммунистов потеряла былое влияние на выработку и осуществление политики. Появился партийный плюрализм. Расширилась сфера деятельности социальных институтов, групп интересов и, разумеется, СМИ. Теоретически данная схема применима к любому государству (достаточно лишь заменить «КПСС» на «правящий режим», а «независимые партии» – на «оппозиция»).

Между тем такое видение политической картины в России конца 1990-х гг. довольно спорно. В таблице Г. Алмонда явно не учитывается процесс вмешательства государства в партийное строительство[71 - А значит и гораздо менее активное, чем указано в таблице, участие в агрегировании и артикуляции общественных интересов.] и тесное смыкание интересов КПРФ (наследницы КПСС) с интересами федеральной власти[72 - Из чего следует активное участие в выработке и осуществлении политики.]. Кроме того, в ней явно занижена активная роль СМИ в области выработки и осуществления политики. Похоже, исследователи не учли многочисленные информационные войны второй половины 1990-х гг. и ярко выраженный переход политического процесса от идеологии к зрелищности. Тем не менее сам факт присутствия СМИ в данной схеме в качестве отдельного субъекта – ещё одно свидетельство возрастающей общественно-политической активности телевизионных медиа.

Выход СМИ на лидирующие позиции в развитии общества – это фактор, позволивший десяткам политологов, социологов и экономистов говорить о новом, информационном этапе развития человеческой цивилизации. Основным концепциям информационного общества посвящён следующий параграф данной работы.




§ 2. Информационное общество и развитие его теоретической концепции



Большинство исследователей традиционно отождествляют понятие «информационное общество» с понятием «постиндустриальное общество», что свидетельствует о преобладании политико-экономического подхода к изучению закономерностей исторического процесса.

В самом деле, развитие средств связи и коммуникации кардинально изменяет производственный процесс и экономическую систему в целом, что, разумеется, не может не оказывать влияния и на политическую организацию общества. Вместе с тем одними лишь экономическими факторами объяснить, почему электронные СМИ начали оказывать определяющее влияние на характер и направление политического процесса, невозможно. В том числе и потому, что постиндустриальное общество пока находится в процессе становления и окончательно не сформировалось. Более чёткий ответ на данный вопрос даёт изучение культурных и социально-психологических последствий информационной революции, которые будут рассмотрены в третьем и четвёртом параграфах данной главы.

И всё-таки динамика представлений об информационном обществе как о феномене политической экономии, выразившаяся в настоящее время в начале процесса его нормативной институционализации, также является яркой иллюстрацией постепенного выхода системы массовой коммуникации на центральное место в общественном устройстве. Задача данного параграфа – показать эту динамику, не пытаясь выделить преимущества того или иного подхода.

Понятие информационного общества появилось во второй половине 1960-х гг. Изобретение самого термина приписывается профессору Токийского технологического института Ю. Хаяши. Впервые основные характеристики общества знания были определены в отчётах, представленных японскому правительству несколькими организациями: Агентством экономического планирования, Институтом разработки использования компьютеров и Советом по структуре промышленности.

Сами за себя говорят названия документов: «Японское информационное общество: темы и подходы» (1969), «Контуры политики содействия информатизации японского общества» (1969), «План информационного общества» (1971)[73 - Алексеева И. Ю. Возникновение идеологии информационного общества. «Информационное общество», 1999, № 1, с. 30–35.]. В этих докладах высокоиндустриальное общество определено как такое, где развитие компьютеризации предоставит людям доступ к надёжным источникам информации и избавит их от рутинной работы, обеспечив высокий уровень автоматизации производства. При этом существенные изменения должны коснуться непосредственно самого производства, в результате чего его продукт станет более ёмким с информационной точки зрения, что приведёт к значительному увеличению доли инноваций, дизайна и маркетинга в его стоимости. Таким образом, движущей силой образования станет производство не материального, а информационного продукта.

Очень быстро подобная тематика стала одной из ведущих в западной социологии и политологии. Возник термин «постиндустриальное общество»: ведущие мыслители определили настоящее время как период перехода к фактически новой экономической формации. Основной акцент в исследованиях начала 1970-х гг. переносится на необходимость совершенствования средств получения, обработки и распространения информации и результаты их использования в экономической сфере.

Это изменение было обусловлено бурным развитием и конвергенцией информационно-телекоммуникационных технологий, повлёкшими за собой революционные изменения на мировом рынке. Гуманитарные аспекты формирования нового общества, в частности социальные аспекты, стали активно изучать лишь вследствие осознания того, что качественный скачок в развитии информационных технологий породил новую глобальную социальную революцию, ничуть не уступающую революциям прошлого по силе воздействия на общество.

Второй этап в развитии идей глобального информационного общества в 1973 г. открывает книга американского социолога Д. Белла «Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования»[74 - Bell D. The Coming of Postindustrial Society. A Venture in Social Forecasting. New York, 1973.]. В ней история человеческого общества разделена на три стадии (что будет не раз встречаться в более поздних исследованиях): аграрную, индустриальную и постиндустриальную. Описание третьей стадии во многом отталкивается от характеристик второй: если черта индустриализма – производство максимального числа машин, то постиндустриальная стадия будет знаменовать переход от производства вещей к развитию производства услуг, связанных с образованием, здравоохранением, исследованиями и управлением.

Важнейшее значение для принятия решений и координации направления изменений приобретают теоретические знания. «Любое современное общество живёт за счёт инноваций и социального контроля за изменениями, – пишет Белл. – Оно пытается предвидеть будущее и осуществлять планирование. Именно изменение в осознании природы инноваций делает решающим теоретическое знание»[75 - Там же, с. 20.]. Движение в этом направлении будет развиваться в ходе своего рода соединения науки, техники и экономики. Знание и информацию Белл считает не только эффективным катализатором трансформации постиндустриального общества, но и его стратегическим ресурсом.

Между понятиями «информационное общество» и «постиндустриальное общество» проводится знак равенства в философской работе японского учёного И. Масуды. Его книга так и называется: «Информационное общество как постиндустриальное общество»[76 - Masuda Y. The Information Society as Postindustrial Society. Washington, 1983.]. По мнению И. Масуды, фундаментом нового общества станет компьютерная технология, которая заменит либо значительно усилит возможности умственного труда человека. Информационно-технологическая революция быстро превратится в новую производственную силу и сделает возможным массовое производство когнитивной и систематизированной информации, генерации новых технологий и знания. Многократно возрастут возможности решения рутинных проблем, и значительно упростится сотрудничество между людьми во всех отраслях. Ведущей отраслью экономики станет интеллектуальное производство, продукция которого будет аккумулироваться и распространяться с помощью новых телекоммуникационных технологий.

Характер общества, по мнению японского учёного, будет бесклассовым и бесконфликтным, по существу информационное общество – это общество согласия с небольшим правительством и государственным аппаратом. И если главной ценностью уходящей индустриальной эпохи И. Масуда видит потребление товаров, то характерной ценностью информационного общества он считает время.

Английский учёный Т. Стоунер утверждает, что информацию, подобно капиталу, можно накапливать и хранить для будущего использования. В постиндустриальном обществе информационные ресурсы превратятся, как он считает, в самый большой потенциальный источник богатства. В связи с этим следует всеми силами развивать новую отрасль экономики – информационную. Промышленность в новом обществе по основным показателям занятости и своей доли в национальном продукте уступит место сфере услуг, которая будет представлять собой преимущественно сбор, обработку и различные виды предоставления требуемой информации[77 - Стоунер Т. Информационное богатство: профиль постиндустриальной экономики. «Новая технократическая волна на Западе». М., 1986, с. 335.].

По мере развития электронных СМИ и информационных технологий в науке дискуссия о функциях и роли информации в жизни общества ведётся всё более активно. В числе апологетов информационного будущего цивилизации два учёных – Маршалл Маклюэн (Канада) и Элвин Тоффлер (США).

Взгляды М. Маклюэна отличает мнение об информационных технологиях как о главном факторе, влияющем на формирование социально-экономической основы нового общества. Телекоммуникационные и компьютерные сети будут играть роль своеобразной нервной системы в становлении так называемой глобальной деревни – единого безбарьерного мира, связанного информационными сетями. Говоря о перспективах развития средств массовой коммуникации в информационном обществе, М. Маклюэн неоднократно подчёркивает тенденцию усиления активной роли массмедиа. Массовая коммуникация как структурно оформившаяся сфера жизни общества видится им в недалёком будущем, с одной стороны, его частью, с другой – таинственной, но могущественной силой, имеющей над этим обществом всё возрастающую власть. По сути дела, не столь важно, что передают СМИ. Точнее, не менее важным становится сам факт их существования. Отсюда знаменитый афоризм М. Маклюэна: «The medium is the message», т. е. «Канал сообщения и есть само сообщение»[78 - McLuhan М. The Medium is the Message. Houston, 1960, № 19–24.].

Э. Тоффлер предлагает собственную схему исторического процесса. В книге «Третья волна» он выделил в истории цивилизации три волны: первая – аграрная (до ХVIII века), вторая – индустриальная (до 50-х гг. XX века), третья – постиндустриальная (начиная с 1950-х гг.): «Ближайший исторический рубеж так же глубок, как и первая волна изменений, запущенная десять тысяч лет назад путём введения сельского хозяйства. Вторая волна изменений была вызвана индустриальной революцией. Мы все – дети следующей трансформации, третьей волны»[79 - Тоффлер Э. Третья волна. «США – экономика, политика, идеология». 1982, № 7–11.]. Последняя обозначилась в результате разворачивающейся информационной революции.

Постиндустриальному обществу, по мнению Э. Тоффлера, присущи деконцентрация производства и населения, резкий рост информационного обмена, превалирование самоуправленческих политических систем, а также дальнейшая индивидуализация личности при сохранении солидарных отношений между людьми и сообществами.

Традиционным громоздким корпорациям Э. Тоффлер противопоставляет малые экономические формы, среди которых он особенно выделяет индивидуальную деятельность на дому, поскольку надёжная и эффективная информационная инфраструктура делает ненужной централизацию индустрии.

Выгоды от подобного разукрупнения следующие: уменьшение транспортных проблем, общего объёма передвижений и связанного с этим загрязнения окружающей среды, возможность получить работу в любой точке мира и, как следствие, снижение уровня безработицы, расширение возможностей трудоустройства людей с ограничениями по состоянию здоровья.

Новый этап в развитии концепций глобального информационного общества пришёлся на рубеж 1980-х и 1990-х гг. Этот период знаменателен двумя именами – Питер Дракер и Мануэль Кастельс.

П. Дракер, известный американский экономист, один из отцов-основателей современной теории менеджмента, принимал участие в бурных футурологических дискуссиях ещё в начале 1970-х гг. Однако свой теоретический вклад в проблему он внёс позже, опубликовав книгу «Посткапиталистическое общество».

Ядро концепции П. Дракера – идея преодоления традиционного капитализма. Основными признаками происходящего сдвига он считал переход от индустриального хозяйства к экономической системе, основанной на знаниях и информации, преодоление капиталистической частной собственности, формирование новой системы ценностей современного человека и трансформация национального государства под воздействием процессов глобализации экономики и социума. Нынешняя эпоха, по его мнению, представляет собой время радикальной перестройки прежнего уклада жизни, когда с развитием новых информационно-телекоммуникационных технологий человечество получило реальный шанс преобразовать капиталистический строй в общество, основанное на знаниях[80 - Дракер П. Посткапиталистическое общество. СПб, 1999.].

М. Кастельс в качестве исходного пункта своих размышлений использует глобальную экономику и международные финансовые рынки как основные признаки формирующегося нового миропорядка. Его фундаментальное исследование «Информационная эра: экономика, общество и культура» посвящено развёрнутому анализу современных тенденций, которые приводят к формированию основ общества, названного им «сетевым».

Исходя из того, что знание по своей природе легче других ресурсов проникает через всевозможные преграды и границы, информационная эра рассматривается им как эпоха глобализации. При этом сетевые структуры становятся одновременно и средством, и результатом глобализации общества.

В противовес существующим концепциям информационного общества (information society) M. Кастельс выдвигает собственную концепцию т.н. информационального общества (informational society). Различие он видит в следующем. Теории информационного общества, подчёркивающие определяющую роль распространения знаний, не открывают, по сути, ничего нового. Информация и обмен ею сопровождали развитие цивилизаций на протяжении всей истории человечества и имели довольно высокое значение наряду с другими ресурсами. Что касается зарождающегося информационального общества, то оно изначально строится таким образом, что сбор, анализ и передача необходимой информации становятся «фундаментальными источниками производительности и власти»[81 - Цит. по: «Информация. Дипломатия. Психология». М., 2002, с. 40.], т. е. фактически основным ресурсом.

К теме глобального информационного общества неоднократно обращались и отечественные учёные, которые разработали собственные определения и концепции его формирования.

А. И. Ракитов в конце 1980-х гг. писал, что переход к информационному обществу предполагает превращение производства и использование услуг и знаний в важнейший продукт социальной деятельности, причём удельный вес знаний будет постоянно возрастать. Главной целью информационного общества является обеспечение правовых и социальных гарантий того, что каждый гражданин, находящийся в любом месте и в любое время, сможет получить всю необходимую для решения своих нужд информацию.

По мнению советского учёного, основными критериями информационного общества могут служить количество и качество имеющейся в обработке информации, а также её эффективная передача и переработка. Дополнительным критерием является доступность информации для каждого человека, которая достигается снижением её стоимости в результате развития и своевременного внедрения новых телекоммуникационных технологий. Залогом успешного функционирования экономики постиндустриального общества станет её информационный сектор, который выйдет на первые позиции по числу занятых в нём трудящихся[82 - Ракитов А. И. Наш путь к информационному обществу. «Теория и практика общественно-научной информации». М., 1989.]. С учётом этого, развитие, прежде всего, сектора производства и накопления знаний позволит значительно ускорить интеграцию отдельно взятой страны в глобальное информационное общество.

Д. С. Черешкин и Г. Л. Смолян в разработанной ими концепции к основным признакам нового общества относят:

формирование единого информационного пространства и углубление процессов информационной и экономической интеграции стран и народов;

становление (и в дальнейшем доминирование) в экономике стран, наиболее далеко продвинувшихся на пути к информационному обществу, новых технологических укладов, базирующихся на массовом использовании сетевых информационных технологий, перспективных средств вычислительной техники и телекоммуникаций;

повышение уровня образования за счёт расширения возможностей систем информационного обмена на международном, национальном и региональном уровнях и, соответственно, повышение роли квалификации, профессионализма и способностей к творчеству как основных характеристик труда[83 - Черешкин Д. С., Смолян Г. Л. Сетевая информационная революция. «Информационные ресурсы России». 1997, № 4, с. 15–18.].

Вместе с тем в концепции особое внимание уделяется вопросам информационной безопасности личности, общества и государства, созданию эффективной системы обеспечения прав граждан и социальных институтов на свободное получение, распространение и использование информации.

Н. Н. Моисеев считал, что без свободного доступа всех людей к информации вообще не имеет смысла говорить о построении постиндустриального общества, или «общества коллективного интеллекта планетарного масштаба». Однако эта труднейшая социально-политическая проблема, на его взгляд, не может быть решена в рамках современных цивилизаций, в которых большая часть людей не всегда готова делиться знаниями, даже если это жизненно важно для остальных. Необходима смена шкалы ценностей и менталитета. «Информационное общество – это такой этап развития истории человечества, когда коллективный разум становится не только опорой развития Homo sapiens, но и объектом целенаправленных усилий по его совершенствованию»[84 - Моисеев Н. Н. Информационное общество как этап новейшей истории. «Свободная мысль». 1996, № 1, с. 81–83.].

Детальная разработка и окончательное оформление описательной и нормативной теории информационного общества ещё предстоит. Все перечисленные концепции – лишь начало этого процесса. Преимущественно главная задача всех данных работ – доказательство постулата о резко возрастающем значении информации и коммуникативных технологий. Вне всякого сомнения, с точки зрения экономических явлений (массовое распространение творческого, интеллектуального труда, качественно возросший объём и значение научного знания и информации, развитие средств коммуникации, преобладание в структуре экономики сферы услуг, науки, образования, культуры над промышленностью и сельским хозяйством) информационное, или постиндустриальное, общество – явление, скорее, уже сегодняшнего, а не завтрашнего дня. Тем бо?льшая потребность возникает в дальнейшем развитии и корректировке уже имеющихся теорий.

Пока конкретные особенности формирования информационного общества рассмотрены лишь частично. Бо?льшая часть этих особенностей носит экономический характер. Гораздо меньше исследованных областей в сфере политики, культуры, морали и психологии. Как можно заметить, подавляющее большинство учёных дают социальным, политическим и экономическим изменениям в процессе информационной революции однозначно положительную оценку. Противоречивость этого явления и риски, связанные с ним, по большей части либо выпадают из внимания, либо остаются на периферии исследований. И это несмотря на то, что подобного рода неоднозначность оценок становления общества массового знания находила своё отражение в работах классиков современной философской мысли ещё с середины ХХ века.

Возможно, любому зарождающемуся общественному феномену нужны как свои критики, так и свои апологеты. Становление информационного общества началось относительно недавно, поэтому свидетелям и непосредственным участникам процесса может быть свойственен изрядный оптимизм, если не эйфория, относительно будущего, поскольку издержки ещё не успели сказаться в полную силу. Возможно, именно поэтому в центре внимания оказываются апологеты информационного общества, и именно на них ссылается бо?льшая часть политических деятелей и публицистов, когда речь заходит о становлении постиндустриальной эры.

Футурологический оптимизм характеризует и то, каким образом вопросы информационного общества находят своё отражение в международной политике. В середине 1990-х гг. подавляющее большинство промышленно развитых стран разработали и приняли национальные программы перехода к информационному обществу. Уже в июле 1994 г. страны Европейского сообщества выработали совместное руководство к действиям – документ под названием «Европейский путь в информационное общество. План действий»[85 - Скиден У. Глобальный вызов Бангеманна: о международной программе Европейской комиссии по интеграции городов в информационное общество. «Информационное общество», 1999, № 4, с. 11–12.], который также называют «Инициативой Бангеманна» по фамилии одного из руководителей Комиссии ЕС, занимавшейся разработкой этой программы.

Основные задачи, сформулированные в разных концепциях, в целом схожи: улучшить условия для бизнеса с помощью эффективной и согласованной либерализации политики в сфере телекоммуникаций; создать необходимые условия для внедрения электронной торговли; обеспечить переход к обучению в течение всей жизни путём реализации инициативы «Обучение в информационном обществе»; осознавая важность глобального информационного сотрудничества, установить правила построения информационного общества, которые должны затрагивать права на интеллектуальную собственность, защиту данных и тайну личной жизни, проблемы вредного и незаконного содержания распространяемой информации, а также проблемы налогообложения в электронной сфере[86 - Информация. Дипломатия. Психология. M., 2002, с. 44–45.].

Азиатские концепции интеграции в информационное общество предполагают большее по сравнению с западными вовлечение государства в рынок и вмешательство власти в принятие решений в области крупных инвестиций. Однако в целом западный и восточный подходы к социально-экономическим изменениям не сильно отличаются друг от друга[87 - Бачило И. Л. Потенциал законодательства в процессах становления информационного общества. «Информационное общество». 1999, № 3, с. 40–43.].

В России имеется Концепция государственной информационной политики, разработанная в 1998 г., Концепция формирования информационного общества в России, одобренная Государственным комитетом РФ по связи и информатизации в мае 1999 г., Доктрина информационной безопасности Российской Федерации, утверждённая президентом России В. В. Путиным 9 сентября 2000 г., и многие другие документы. Они устанавливают нормативные рамки и задают цели информационного развития страны.

С момента распада СССР России удалось достичь большого прогресса в данной сфере, хотя стоит признать, что этот прогресс во многом был частью общемировой тенденции к ускорению развития информационных технологий и в намного меньшей степени обусловлен технологическими достижениями самой России. Поэтому приходится констатировать, что на всём протяжении постсоветского периода вплоть до настоящего времени наблюдается значительное отставание нашей страны от ведущих промышленных держав и по количественным, и по качественным показателям.

В начале 2000-х гг. для оценки степени информационной обеспеченности государств мира использовался так называемый индекс технического развития (ИТР), состоящий из пяти показателей: число персональных компьютеров, аппаратов факсимильной связи, мобильных телефонов и телевизоров на тысячу человек населения, а также число интернет-хостов на десять тысяч граждан. Индекс рассчитали для 110 стран. Максимум (100 баллов) получили США, минимум (0 баллов) – Мозамбик[88 - Информация. Дипломатия. Психология. M., 2002, с. 25.].

Показатели США: 320 персональных компьютеров, 55 факс-аппаратов, 116 мобильных телефонов, 808 телевизоров на тысячу жителей и 293 интернет-хоста на десять тысяч граждан. Данные по России: на тысячу человек – 12 персональных компьютеров, 0,3 факс-аппарата, один мобильный телефон, 381 телевизор и три интернет-хоста на десять тысяч россиян. Согласно этим показателям в распределении стран по ИТР, проанализированным в ежегодном экспертном докладе Всемирного экономического форума в Давосе по основным технологическим параметрам (электронная коммерция, инфраструктура и интернет), в 2001 г. Россия заняла лишь 59 место[89 - Там же, с. 28.], оказавшись таким образом ближе к отсталым развивающимся, чем к передовым развитым странам.

Тем не менее Россия – не всегда и не во всём безуспешно – пыталась играть свою роль в создании глобальной информационной цивилизации. Международное признание этой роли (пусть и намного более скромной, чем у развитых западных государств) отражено, в частности, в «Окинавской хартии глобального информационного общества», принятой 22 июля 2000 г. «Большой восьмёркой» (в которую тогда ещё входила Россия). В документе сказано, что информационно-коммуникативные технологии являются одним из наиболее важных факторов формирования общества двадцать первого века и «жизненно важным стимулом развития мировой экономики»[90 - Там же, с. 602.]. Смысл информационной революции авторам документа видится в оказании содействия людям и обществу для более полного использования знаний и идей человечества, а также для максимальной либерализации информационного обмена. Также в документе делается попытка распределить обязанности в строительстве и жизнедеятельности глобального информационного общества между государством и частным сектором экономики.

Таким образом, первые попытки исследователей охарактеризовать сущность и цели информационного общества, равно как и текущая международная политика в этом отношении, доказывают ведущую роль информации и средств её массовой передачи во всех областях жизнедеятельности современного человеческого общества.




§ 3. Массовая коммуникация и политическое сознание в новейшей истории политической мысли



Следует вновь обратить внимание на то, что все концепции информационного общества, о которых говорилось выше (разработки Ю. Хаяши, Д. Белла, Т. Стоунера, Э. Тоффлера, М. Кастельса и др.), основываются на экономических факторах информационной революции: смещение приоритетов из области материального производства в область интеллектуального, возрастание роли сферы услуг, оптимизация инфраструктуры. Само по себе распространённое понятие «постиндустриальное общество» свидетельствует о том, что отправной точкой футурологических изысканий служит производственный процесс и его трансформация.

Другими словами, теоретики информационного общества (за редким исключением) рассматривают возрастающее значение информации и процесса массовых коммуникаций как фактор экономического благосостояния. В то же время влияние интенсификации информационных потоков на общественное сознание и культуру, как правило, остаётся вне поля зрения. Даже несмотря на тот бесспорный факт, что именно сознание лежит в основе поведения человека как существа, наделённого разумом. В конечном итоге влияние информации на сознание человека является влиянием и на его политическое поведение.

Хозяйственные изменения в жизни человечества, о которых говорят авторы концепций информационного общества, до сих пор являются делом будущего. Несмотря на возрастающую роль высоких технологий, в первую очередь информационных, и бурного становления информационной инфраструктуры, говорить о том, что они уже стали ядром экономической системы и коренным образом трансформировали производственные отношения, преждевременно.

Между тем культурные и социально-психологические последствия информационной революции уже имеют место. Можно утверждать, что общественное сознание уже подверглось серьёзным изменениям вследствие резкого увеличения информационного воздействия. Зависимость политического сознания как части общественного сознания от процессов, протекающих в коммуникативной среде, в настоящее время представляется главным фактором, определяющим роль средств массовой информации в политическом процессе. Некоторые аспекты этой зависимости позволяют говорить о том, что СМИ (в первую очередь телевидение как наиболее массовый и комплексный канал коммуникации) превратились в один из системообразующих элементов политической структуры.

Безусловно, в общем развитии современной политической и философской мысли можно выделить тему взаимосвязи СМИ и общественного, в том числе и политического сознания. С 1950-х гг. человечество успело накопить солидный багаж нормативных общественно-политических теорий, в которых роли и значению СМИ (особенно телевидения) уделено значительное внимание.

Середина ХХ века в качестве точки отсчёта выбрана не случайно. К этому времени весь мир уже успел познакомиться с регулярным телевещанием (первые системы начали работу в середине 1930-х гг., в СССР – с 1939 г.). Подлинный триумф телевидения ещё предстоял, передовые умы того времени лишь делали прогнозы, отталкиваясь от свидетельств потенциальных возможностей. Зато радиовещание, которое начинает свой отсчёт с начала 1920-х, к тому времени уже полностью доказало своё информационное и политическое могущество, особенно в ходе пропагандистских баталий времён Второй мировой войны. Примечательно, что по мере развития электронных СМИ политические теории отводят им всё более значимое место, доходя порой до абсолютизации их роли.

Мы не ставим перед собой цели доказать преимущество какого-то определённого подхода к проблемам информации. Однако хотелось бы подчеркнуть, что каждая концепция вносила существенный вклад в пополнение инструментария научного анализа, совершенствовала методологический багаж. Многие выводы, сделанные в рамках различных исследовательских подходов и касающиеся механизмов функционирования общественных институтов, также блестяще выдержали проверку практикой и временем. Имеет смысл рассматривать эти теории в комплексе, как дополняющие друг друга, дающие приближение к объективной картине и имеющие множество фактических доказательств в политической реальности.

Особо значимыми с точки зрения внимания к взаимоотношениям СМИ и политического сознания масс представляются труды ряда представителей так называемой критической философии (Г. Маркузе, Ю. Хабермаса), классиков современного либерализма (П. Данливи, Д. Роулс) и консерватизма (т. н. группа Солсбери), последователей «лингвистического переворота» в философии и культурологии (Р. Барт), некоторые выводы относительно структурного подхода к общественным институтам, сделанные Ж. Дерридой, а также своеобразное отражение смены социально-политических эпох в работах постмодернистов (Ж. Бодрийяр, Ж. Делез и др.).




Критическая теория о СМИ


Критическая теория – продукт группы немецких неомарксистов, неудовлетворённых состоянием марксистской мысли в первой половине XX века (главным образом их сильным уклоном в экономический детерминизм). Позднее эта группа получила название Франкфуртской школы, поскольку все её представители в начале 1920-х гг. работали в Институте социальных исследований во Франкфурте. Среди наиболее известных представителей Франкфуртской школы – её основатель Теодор Адорно, а также М. Хоркхаймер, Г. Маркузе, Э. Фромм, Ю. Хабермас и другие. Для представителей «первой волны» критической теории было характерно отношение к СМИ как к мощному, но несамостоятельному средству подавления в руках у господствующих классов.

Пожалуй, из всех представителей первого поколения Франкфуртской школы наибольшим авторитетом среди широких слоёв общественности пользовался Герберт Маркузе (1898–1979). Известность ему принесли сочинения «Эрос и цивилизация» (1955) и «Одномерный человек» (1964). Многие историки называют Г. Маркузе главным теоретиком «новых левых» – массового протестного движения, захлестнувшего Европу и США в конце 1960-х гг.

Как и прочие критические теоретики, главным злом современной цивилизации Г. Маркузе видел приверженность принципу «технологической целерациональности»: формальная рациональность не имеет ничего общего с разумом, целью общественного развития является укрепление господства, эксплуатации и принуждения. Формальная рациональность, несмотря на технологические достижения, разрушает индивида, деформирует его способности и потребности, лишает его свободы и самореализации: «Никогда прежде общество не располагало таким богатством интеллектуальных и материальных ресурсов и, соответственно, не знало господства общества над индивидом в таком объёме»[91 - Маркузе Г. Эрос и цивилизация. Одномерный человек. M., 2002, с. 257.]. Мир балансирует на грани полного самоуничтожения (красной нитью сквозь его работы проходит тема возможной ядерной войны). Следовательно, формальная рациональность иррациональна, если не абсурдна.

Каким образом удаётся поддерживать и воспроизводить иррациональный порядок? По мнению Г. Маркузе, это возможно с помощью колоссальной подмены понятий, искусственного сужения мыслительных горизонтов, локализации общественного недовольства и, главным образом, внедрения в сознание чуждых потребностей (то есть теми приёмами манипулирования общественным сознанием, которые активно применяются в наши дни).

Ведущую роль в этом процессе играет техника, главным образом СМИ: «Наши средства массовой информации не испытывают особых трудностей в том, чтобы выдавать частные интересы за интересы всех разумных людей. Таким образом, политические потребности общества превращаются в индивидуальные потребности и устремления, а удовлетворение последних, в свою очередь, служит развитию бизнеса и общественному благополучию»[92 - Маркузе Г. Цит. пр., с. 255.]. По схожему сценарию и с аналогичными целями в России в середине 1990-х гг. проходил процесс перераспределения информационного ресурса в руках различных группировок политической и экономической элиты[93 - Подробнее см. гл. III.].

Развитие техники ведёт к появлению новых, весьма эффективных и даже более комфортных для индивида методов контроля над ним. Телевидение закладывает «небиологические, репрессивные, продиктованные борьбой за существование» потребности уже на уровне социализации. Предлагаемый продукт обладает внушающей и манипулирующей силой, распространяет «ложное сознание, имеющее иммунитет против собственной ложности»[94 - Маркузе Г. Цит. пр., с. 275.]. Базис в виде искусственно вложенных потребностей постоянно подкрепляется пропагандой, оперирующей понятиями «свой – враг». Языковыми и технологическими приёмами размываются границы между политикой, бизнесом и развлечениями, облегчая тем самым осуществление враждебного человеку курса правящей элиты.

В том же направлении, только с позиций психологии, статистики и теории информации, строил свои рассуждения А. Моль, придя в итоге к аналогичным выводам – в частности, о формировании под воздействием СМИ «некритического мышления». Подробнее об этом будет рассказано в следующем параграфе данной главы. Некритическое политическое сознание способствует деидеологизации и деполитизации политики. В третьей главе этот процесс будет проиллюстрирован на примере российской избирательной кампании 1999–2000 гг.

Другой способ контроля: телевидение, выступая единым фронтом с администраторами общества, может насаждать «ложную конкретность» (так Г. Маркузе называет сведение всеобщего неблагополучия к частным неприятностям).

Таким образом, массовой культуре, которую олицетворяет собой телевидение, принадлежит главная роль в формировании «одномерного человека», т. е. индивида, не способного относиться к данной реальности критически и неспособного разглядеть альтернатив этой реальности. Абстрактную неудовлетворённость или осознанное недовольство (проявления иррациональной действительности) массовая культура успешно гармонизирует с видимостью рационального благополучия.

Мнение Г. Маркузе по поводу роли СМИ в создании, поддержании и воспроизводстве репрессивной общественной организации хорошо демонстрирует простой пример: «Простое отсутствие всех рекламных и всех независимых средств информации и развлечения погрузило бы человека в болезненный вакуум, лишающий его возможности удивляться и думать, узнавать себя (или, скорее, отрицательное в себе) и своё общество. Лишённый своих ложных отцов, вождей, друзей и представителей, он должен был бы учить заново эту азбуку. Но слова и предложения, которые он сможет построить, могут получиться совершенно иными, как и его устремления и страхи»[95 - Маркузе Г. Цит. пр., с. 505.].

Другими словами, для освобождения и переоценки потребностей необходимо ущемление нужд и форм удовлетворения потребностей, организующих жизнь в этом обществе. Поскольку вследствие манипуляции на поддержку общества эксплуатации мобилизованы ранее несовместимые противоположности, в том числе и угнетаемые слои, единственную ставку Г. Маркузе делает на бунт аутсайдеров.

Таким образом, мы видим, что по сравнению с классическим марксизмом неомарксисты изменили взгляды на соотношение ролей базиса и надстройки. Вспомним, что К. Маркс называл культуру надстройкой над экономическим базисом. Сторонники критической теории не отвергали этот тезис, считая, что культурная индустрия, производящая посредством СМИ массовую культуру, это бюрократизированная, искусственная структура, а отнюдь не реальный феномен. Тем не менее за ней признали возможность обратного влияния на экономическую основу общества, тем самым признавая за культурой (включая, разумеется, средства массовой информации) и некоторое самостоятельное, независимое значение[96 - Последовательное углубление внимания к месту и роли СМИ в общественном устройстве, а также постепенное выведение их на всё более важное место – одна из отличительных особенностей динамики философской и политической мысли второй половины XX века. Отражая объективные социальные процессы, эта особенность объясняет причины политической институционализации СМИ, рассмотренные в § 1.].

То внимание, которое члены Франкфуртской школы уделяли культуре, не случайно. В целом критическое понимание сути и смысла культурной индустрии в индустриальном обществе было похоже на выводы Г. Маркузе:

надстройка носит фальшивый характер, поскольку существует заранее подготовленная совокупность идей, которую затем доносят до масс с помощью СМИ;

культурная индустрия осуществляет умиротворение, оглупление реципиентов и в конечном итоге репрессивное воздействие на них.

Большое внимание работе телевидения уделял Дуглас Келлнер, другой представитель критической теории. Он связал телевидение с корпоративным капитализмом и соответствующей политической системой. Он не рассматривал телевидение как монополию или единую, хорошо организованную корпорацию. Напротив, в его представлении телевидение – высоко конфликтное средство массовой информации, в котором пересекаются конкурирующие экономические, политические и культурные интересы. Это воззрение противоречило положению критической теории о полной управляемости капиталистического мира. Тем не менее для Д. Келлнера телевидение – это угроза демократии, индивидуальности и свободе, и он предлагает несколько способов борьбы с этим злом. В частности, он считает, что «необходимо добиваться большей демократической открытости, большего политического участия со стороны граждан, более широкого разнообразия телевизионных компаний и программ»[97 - Алексеева Т. А. Современные политические теории. М., 2000, с. 289.].


СМИ

в доктрине либерализма

Либерализм – политическое течение, объединяющее сторонников парламентского строя, буржуазных свобод и свободы предпринимательства. Либерализм отличает от многих прочих трактовок демократии особый упор на ценность не коллектива (или нации), а индивида. Джон Локк, Томас Гоббс, Томас Джефферсон и другие основатели либерального учения, исходя из способности народа к рационально-нравственному самоопределению и волеобразованию, положили в основу интерпретации демократии идею индивида, обладающего внутренним миром, а потому изначальным правом на свободу и защиту своих прав. На всех без исключения людей распространяется право на участие во власти.

Государство при таком подходе рассматривается как нейтральный институт, основные функции и полномочия которого определяются совместными решениями граждан и направлены на защиту индивидуальных прав и свобод[98 - Соловьёв А. И. Цит. пр., с. 268.].

С течением времени либерализм непрестанно эволюционировал, внутри течения появлялись различные трактовки. Нас в данном случае интересует современный этап развития либерального учения, на котором не последнюю роль в представлениях о должном устройстве общества играют СМИ.

Одна из концепций, выражающих политические ценности современной либеральной демократии – институциональный подход. Его сторонники исследуют причины возникновения и последствия деятельности политических институтов. В данном случае они понимаются как: «1) организованные общности, основывающиеся на коллективной воле, целях и образах жизнедеятельности; 2) идеальные модели ассоциации людей, формирующиеся по поводу власти и влияния, поддерживающие интеграцию человека и коллектива, управляемость общностью и опирающиеся на коллективные ценности, организационные принципы, рациональные нормы; 3) реализация и воспроизводство моделей общения в структуре совокупной практики политической активности индивидов и групп, человеческого социума в целом»[99 - Дегтярев А. А. Основы политической теории. М., «Высшая школа», 1988, с. 100–101.]. Фактически институты понимаются как форма или результат заключения общественного договора (ключевое понятие классического либерализма).

К средствам массовой информации вполне подходят все три определения: и организованная общность профессионалов, работающих в сфере политической информации; и ассоциация людей, формирующаяся по поводу если не формальной власти, то, по крайней мере, влияния, поддерживающая интеграцию человека и коллектива, управляемость общностью; и механизм реализации и воспроизводства политических ценностей и норм[100 - Соответствие политическим определениям представляется ещё одним свидетельством неизбежности нормативной политической институционализации СМИ, начало которой отмечено в § 1 данной главы.].

Вплотную проблемами СМИ в либеральном обществе исследователи-институционалисты, как правило, не занимались. Впрочем, следствия их концепций заставляют сделать вывод об огромной роли СМИ и об их отдельном статусе в системе политических институтов. В частности, П. Данливи из Лондонской школы политической науки пишет о современном государстве следующее:

«1. Государство – это форма организованных институтов, каким-то образом связанных друг с другом. Это позволяет определять государство как некую “единицу”, как если бы все институты были одним действующим лицом. Институты – это отобранные с моральной точки зрения социальные структуры (например, институт “обещания”), формальные организации (государственные ведомства) или комплексные совокупности правил (право, законодательство).

2. Разумеется, государство начинает вести себя как единое действующее лицо только на определённой дистанции. При ближайшем рассмотрении легко заметить, что разные институты государства стремятся к различным целям, то есть государство как целое – это условность <…>

5. Существование государства определяет сферу “публичности”, часть социальной жизни, которая столь же ясно отличается от частной сферы в индивидуальной или коллективной деятельности. Таким образом, публичная сфера включает в себя чисто правительственную деятельность, а также политическую деятельность по оказанию влияния на государственные институты»[101 - Dunleavy P.J. Introduction to Politics. University of London, 1995, pp. 7–8.].

Весьма примечателен первый пункт рассуждений П. Данливи. Он значительно расширяет рамки понятия «политический институт»: помимо формально институционализированных общественных структур (государственных ведомств) в него включаются механизмы институционализации (законы) и, что особенно важно в контексте данной работы, неформальные (точнее, неинституционализированные) социальные структуры, а значит и главный объект данного исследования – средства массовой информации. Следовательно, утверждение о самостоятельной воле и обособленных целях каждого политического института также относится и к СМИ.

Также П. Данливи в общих чертах определяет механизм, с помощью которых СМИ могли бы оказывать влияние на институты государства. Это так называемая публичная сфера, в которой деятельность органов власти пересекается с политической деятельностью прочих социальных групп. Собственно говоря, средства массовой информации есть зримое и материальное воплощение этой публичной сферы. Если учесть, что, с точки зрения П. Данливи, СМИ как самостоятельный политический институт обладают самостоятельной политической волей, их могущество трудно переоценить. И власть, и партии, и группы интересов оказываются заложниками среды массовых коммуникаций. Без неё государственное устройство обречено либо на гибель, либо на сползание в средневековье.

Свободу слова в качестве одного из приоритетных благ человека называет родоначальник деонтологического либерализма Джон Роулс. В книге «Теория справедливости»[102 - Rawls J. Theory of Justice. Harvard, 1971.] он ведёт поиск методов, позволяющих применить принцип максимальной социальной справедливости в распределении приоритетных благ к основной структуре общества. Опуская рассуждения Дж. Роулса относительно сути принципа справедливости, следует отметить, какие именно параметры он относил к приоритетным благам:

основные свободы, в том числе свобода слова, совести и ассоциаций;

свобода передвижения, выбора профессии и социальной роли (при наличии соответствующих возможностей);

власть, прерогативы должности и положения, связанные с этим;

доходы и благосостояние;

социальные основы самоуважения.

По убеждению Дж. Роулса, поведение каждого члена социума мотивировано стремлением к этим благам. Поскольку принцип справедливости предусматривает перераспределение приоритетных благ, то, следовательно, из него следует и урегулирование социальных противоречий. Свобода слова и информации при этом играет особую роль – она необходима для артикуляции и реализации целей, а значит и существование СМИ (при условии их независимости) является необходимым условием поддержания социального равновесия.

Можно сказать, что в определённый период новейшей истории России наши отечественные СМИ в некоторой степени отвечали либеральной парадигме. Е. Яковлев определяет период с 1985 по 1996 гг. как время функционирования российских СМИ в конкурентной, дискуссионной среде, где они представляли собой совокупность подлинно независимых творческих субъектов. Эти одиннадцать лет видятся ему периодом разрушения одной системы контроля над информационным пространством и складывания другой. Указанный временной отрезок – одно из наглядных доказательств возможности существования независимых СМИ в качестве политического института. Разумеется, при наличии политических и правовых гарантий функционирования средств массовой информации как независимого рентабельного бизнеса[103 - Подробнее о причинах экономической несамостоятельности российских СМИ см. гл. III.].




СМИ и консерватизм


Не будучи рациональной философской или политической теорией, консерватизм, скорее, представляет собой склад ума, систему ценностей и образ жизни. Основные принципы консервативного подхода к общественным процессам таковы: вера в высший порядок на основе религии, пессимистический взгляд на природу человека и скептицизм в отношении возможностей разума, авторитарная иерархическая концепция общества, имперские амбиции во внешней политике, почтение к политической и духовной власти, подчёркивание значения традиций, исторической преемственности, преимуществ крайне медленных и осторожных изменений, превалирование интересов нации над индивидуальными потребностями.

Традиция – ключевое понятие системы ценностей консерватизма. Если для рационалистов критерий истины – практика, то для консерваторов таким критерием является время. Только проверенные временем политические институты, воззрения и обычаи имеют право претендовать на истинность и справедливость. Этот базовый принцип консерватизма сохранился почти в неизменном виде с конца XVIII века[104 - Burke Е. The Works. London. 1803–1827.] до нашего времени. По мнению теоретиков т. н. группы Солсбери[105 - См., напр.: Scruton R. The Meaning of Conservatism. Harmondsworth, 1980.], преемственностью культуры, опосредованной в общественных институтах, определяется самоидентификация человека. Традиции обуславливают и авторитет существующих политических институтов (разумеется, тех, которые прошли проверку временем).

Здесь мы вплотную подходим к роли СМИ в консервативном обществе. Судя по всему, им остаётся вспомогательная функция по отношению к традиции. Как, впрочем, и ко всей совокупности общественных институтов во главе с государством. Консерваторы не отрицают гражданского общества, но только в том случае, если его функционирование не несёт угрозу объектам и явлениям традиционной культуры. Поэтому чисто теоретически СМИ вполне может претендовать на роль одного из автономных институтов, если будет участвовать в обслуживании общей культуры.

Средствам массовой информации, в особенности телевидению как самому массовому и наглядному СМИ, может быть отведена особая роль в укреплении культурной преемственности и социализации личности. Краеугольными камнями целенаправленной вещательной политики телевидения могут стать пропаганда традиционных ценностей (искусства, языка, религиозной духовности и т. д.) и национального величия, массовое тиражирование «общественно полезных» мифов, социальных стереотипов и психологических установок, обычаев и ритуалов, популяризация деятельности государства и различных его атрибутов (правоохранительных органов, вооружённых сил, внешнеполитического ведомства и т. д.).

Некоторые черты, характеризовавшие положение российских СМИ в середине 1990-х гг., можно рассматривать как начало «консервативного ренессанса» в отечественной культуре. Однако нельзя забывать, что, поскольку платформа консерватизма всё-таки допускает очень медленную, постепенную деформацию, СМИ могут и должны меняться вслед за общей социальной и политической конъюнктурой. Стагнация и отставание от происходящих в обществе изменений чреваты потерей авторитета.




Теория коммуникативного действия Юргена Хабермаса


Юрген Хабермас – представитель второго поколения Франкфуртской школы. С родоначальниками критической философии его роднит резкое неприятие общества, закрепляющего социальную несвободу. Второй объединяющий момент – углублённый интерес к культурной надстройке. В своих работах Ю. Хабермас окончательно выводит её на первый план и разрабатывает собственную систему социальных инициатив, имеющих целью подъём самосознания масс и в конечном итоге освобождение человека. По его мнению, критическое знание – это поиск альтернатив существующему миропорядку. Он уверен, что такая альтернатива есть, и заключается она в коммуникативном действии: «Повседневная коммуникативная практика позволяет достичь взаимопонимания с учётом притязаний на значимость – и это единственная альтернатива более или менее насильственному воздействию людей друг на друга»[106 - Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб, 2000, с. 33.].

В общих чертах суть коммуникативного действия заключается в следующем. Оно ориентировано не столько на цель, сколько на взаимопонимание. В процессе коммуникативного действия акторы внутренне согласовывают между собой планы своих действий и преследуют свои цели только при условии согласия относительно ситуации и ожидаемых последствий. Процессы взаимопонимания «нацелены на достижение согласия, которое зависит от рационально мотивированного одобрения содержания того или иного высказывания»[107 - Хабермас Ю. Цит. пр., с. 200.], и, в свою очередь, не могут быть сведены к телеологическому действию.

Необходимость консенсуса особенно настоятельно подчёркивается Ю. Хабермасом, при этом наиболее важное значение имеет убедительность аргументов: «В коммуникативном действии один предлагает другому рациональные мотивы присоединиться к нему в силу скрепляющего иллокутивного эффекта, которым обладает приглашение к речевому акту»[108 - Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. М., 1995, с. 91.].

В понимании Ю. Хабермаса информация, претендующая на значимость (то есть истинная, правильная и правдивая), лишается разрушительного потенциала и превращается в мощный созидательный ресурс. СМИ в случае трансляции истинной информации начинают полностью соответствовать своему названию и становятся важнейшим средством коммуникативного действия – как между социальными группами, так и между обществом и государственными структурами. Хотя статус государства и руководства вообще должен будет претерпеть значительный пересмотр: власть как процесс доминирования уйдёт в прошлое. Теоретически возможен вариант замены аппарата власти средствами массовой информации и коммуникации – с приданием последним институционализированной общественно организующей функции.

Проблема в том, что политическая элита, по-своему понимая важность коммуникативной среды, подчиняет её политике закрепощения и консервации существующего порядка. Например, путём развития массовой культуры. Суть потенциальных средств освобождения оказывается извращённой: «Коммуникационные структуры общественности, находящиеся во власти средств массовой информации и поглощённой ими, настолько ориентированы на пассивное, развлекательное и приватизированное использование информации, что когерентные, т. е. целостные образцы толкования (хотя бы среднего радиуса действия) просто не могут больше сформироваться. Фрагментаризированное повседневное сознание располагающих досугом потребителей препятствует образованию идеологии классического типа, но само становится господствующей формой идеологии»[109 - Там же.].

Надо отметить, что в уже упоминавшийся 11-летний период независимости российской прессы, описанный Е. Яковлевым, дискуссионный, полемический характер повседневной работы СМИ содержал в себе возможность коммуникативного действия в понимании Ю. Хабермаса – как основы для саморазвития общественной организации. Тем печальнее констатировать, что уже в 1995–1996 гг. высшее руководство российского центрального телевидения сделало добровольный сознательный выбор в пользу превращения их сферы деятельности в инструмент поддержания «бюрократической рациональности»[110 - Речь идёт об изменении информационной политики оппозиционных телеканалов (в первую очередь НТВ) в преддверии президентских выборов 1996 г. и включении их в политическую борьбу на стороне действующего президента Б. Н. Ельцина (см. гл. III).].

Нельзя не привести ещё одно высказывание Ю. Хабермаса, поскольку оно непосредственным образом затрагивает один из наиболее обсуждаемых вопросов в сфере СМИ. «Круговороты денег и власти в экономике и общественном управлении должны быть ограничены, сдержаны, и в то же время отделены от коммуникативно структурированных сфер действий в частной жизни и свободной общественности: иначе они будут ещё больше перекрывать жизненный мир своими вносящими диссонанс формами экономической и бюрократической рациональности. Политическая коммуникация, берущая начало в понимающих ресурсах жизненного мира, а не созданная партиями, вовлечёнными в государственные дела, должна защищать границы жизненного мира и его императивы, т. е. упорно добиваться выражения требований, ориентированных на потребительную стоимость»[111 - Хабермас Ю. Цит. пр., с. 95.]. По сути дела, этот отрывок не что иное, как философское и политико-экономическое обоснование идеи общественных СМИ, которые на Западе получили воплощение в виде общественного телевидения.

Общественное телевидение – формальная альтернатива коммерческому и государственному телевидению. А значит, оно в равной степени свободно от идеологического контроля со стороны правящей элиты и от власти капитала, в том числе рекламного бизнеса.

В разных государствах существование общественного телевидения поддерживается из разных источников. В США, например, это добровольные пожертвования физических лиц и крупных фондов (Форда, Карнеги и др.). Такого рода благотворительность всячески поощряется и государством, и законом, и фискальными службами. В Европе чаще всего общественное телевидение поддерживается абонентной платой владельцев телевизоров.

В ряде стран общественное телевидение занимает господствующие позиции. В Великобритании, например, общественная «Би-Би-Си» (по крайней мере, что касается устава и финансирования корпорации), в Японии – «Эн-Эйч-Кей», в ФРГ – общественно-правовой канал «АРД» и т. д.[112 - Борецкий Р. Телевидение на перепутье. М., Институт истории и социальных проблем телевидения, 1998, с. 83.]

Что касается российской действительности, то достаточно сравнить концепцию Ю. Хабермаса с историей создания «Общественного Российского телевидения» (сейчас – ОАО «Первый канал»[113 - 29 июля 2002 г. на собрании акционеров ОРТ было принято решение о ребрендинге. 2 сентября 2002 г. телекомпания изменила название на ОАО «Первый канал».]), называвшегося общественным лишь формально.




СМИ в парадигме структурализма


Структурализм – общее название совокупности методов гуманитарных наук, связанных с обнаружением и описанием организационных структур (систем воспроизводимых устойчивых связей объекта) в разных областях культуры.

Язык в рамках данной парадигмы определяется в качестве основы разумного бытия: по убеждению структуралистов, «смысл, разум, а в конечном счёте и весь социальный мир формируются благодаря структуре языка»[114 - Алексеева Т. А. Цит. пр., с. 301.]. Через языковую систему значений в конечном итоге проводится структурный анализ любого текста, изображения, общественного явления. Главный принцип структурализма: суть происходящего становится понятной благодаря изучению отношений между знаками в системе.

Заслуга выведения интереса к структуре за рамки интереса к языку принадлежит французскому учёному Ролану Барту. Он заложил основы семиотики (учения о бытии, представленном в виде знаковой системы), в рамках которой предложил трёхступенчатую иерархию отношений между знаками и выделил три типа отношений между ними. Согласно его идеям, мера абстракции возрастает от уровня к уровню: символическая функция знаков – включение знаков в систему регулярных оппозиций – раскрытие сети коннотаций (куда знак включается, находясь в конкретной системе).

Движение от ступени к ступени позволяет представить социальную систему в виде единой структуры, или сети знаков, по которым можно проследить отношения исследуемого процесса с другими её элементами: «Семиолог видит, как знак движется в поле значения, пересчитывает его валентности, очерчивает их конфигурацию: знак для него – осязаемая идея»[115 - Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., 1989, с. 250–251.].

Таким образом, при должном уровне формализации политические действия, народные гуляния, защита диссертаций – и, разумеется, информационные телепрограммы – оказываются узлами структурной решётки бытия. Или же точками в многомерном знаковом пространстве с бесконечным количеством координатных осей (например, осями политики, экономики, культуры, экологии, медицины и т. д.). Соответственно, каждая точка, каждый общественный феномен имеет собственное количественное значение на каждой из осей. Качественные характеристики определяются в процессе взаимодействия с другими объектами, движения в знаковом поле. Роль СМИ (и в частности, телевидения), следовательно, уравнивается в значимости с ролью политических институтов – как, впрочем, и других социальных субъектов[116 - Данный вывод можно рассматривать как структурное обоснование политической институционализации СМИ, рассмотренной в § 1.]. Структурный анализ содержания телевизионных сообщений, в свою очередь, теоретически полностью раскрывает их политическую и культурную значимость.

Огромный интерес между тем представляют размышления Р. Барта относительно распределения функций между изображением и текстом в средствах массовой коммуникации. На них стоит остановиться подробно, поскольку, по сути дела, речь идёт о поиске механизмов воздействия медийных структур на массовую аудиторию, об обосновании манипулятивного потенциала СМИ и, в частности, телевидения, что особенно ценно в нашем случае.

Прежде всего, Р. Барт уверен, что любое изображение не может быть самодостаточным. В первую очередь потому, что «под слоем его означающих залегает плавающая цепочка означаемых; читатель может сконцентрироваться на одних означаемых и не обратить никакого внимания на другие»[117 - Барт Р. Цит. пр., с. 304.]. Другими словами, читатель или зритель может не вычленить из всей совокупности коннотаций нужных, задуманных автором сообщения в качестве основных.

Текст в данном случае выступает в качестве закрепления и связывания нужных автору смыслов, с тем расчётом, чтобы получатель сообщения воспринял именно их: «текст ведёт человека среди множества иконических означаемых, заставляя избегать одни из них и допускать в поле восприятия другие; зачастую тонко манипулируя читателем, текст руководит им, направляя к заранее заданному смыслу»[118 - Там же, с. 306.]. По крайней мере, это мнение – один из вариантов ответа на вопрос о значимости видео и текста в телевизионном эфире. С точки зрения структурализма, утверждение о том, что «телевидение – это прежде всего картинка», неверно.

Другой пласт соотношения изображения с текстом – свойства обоих видов сообщения. Верно улавливая направление развития технических средств массовой коммуникации, Р. Барт говорит о возрастающей роли фотографического способа отображения действительности. В лице документальной фотографии, пишет он, человечество впервые в своей истории столкнулось с сообщением без кода. Будучи аналоговым способом воспроизведением объектов окружающего мира, фотография не нуждается в денотации, т. е. восстановлении изображения исходного объекта путём его трансформации в дискретные знаки или символы. Фотография сама по себе есть денотация, в отличие от ближайшего своего аналога – рисунка, который всё-таки предполагает преобразования, избирательность отображения и владение техникой – тот же самый набор требований, который предполагает использование любого кода. Фотографию же отличают натуральность и объективность – в первую очередь потому, что она производится не человеком, а механизмом.

Язык и текст (разумеется, в структурном их понимании), в свою очередь, находятся на другом полюсе. Это код в чистом виде, материализованная абстракция, враждебная жизни. Как и всё интеллектуальное, коннотативное сообщение наполнено смыслом, в то время как фотография – это «отсутствие смысла, чреватое всеми возможными смыслами»[119 - Барт Р. Цит. пр., с. 308.].

Сочетание фотографии и текста даёт качественно новый эффект воздействия. Сочетание бессмысленной естественности изображения с наполненным смыслом текстом многократно усиливает эффект последнего. У адресата возникает ощущение натуральности восприятия информации и иллюзия, что оно создано самой природой.

Маскируясь под сообщение без кода, вложенный в текстовое сообщение смысл становится гораздо убедительнее: «Сам факт отсутствия кода, придавая знакам культуры видимость чего-то естественного, как бы лишает сообщение смысловой направленности. Здесь, несомненно, проявляется важнейший исторический парадокс: развитие техники, приводящее ко всё более широкому распространению информации (в частности, изобразительной), создаёт всё новые и новые средства, которые позволяют смыслам, созданным человеком, принимать личину смыслов, заданных самой природой»[120 - Там же, с. 312.]. В результате в сознание аудитории внедряется нужная коммуникатору псевдоистина.

Наконец из рассуждений Барта следуют парадоксальные выводы о природе телевизионного изображения. С технической точки зрения процесс видеосъёмки идентичен процессу фотографирования. Это значит, что видеоматериал, так же как и фотография – денотативное сообщение, которому свойственны уже рассмотренные эффекты. А также ещё один, о котором пишет Барт: «Фотография вызывает у нас представление о бытии-в-прошлом изображённой вещи, тем самым подавляя в нас ощущение собственной субъективности»[121 - Барт Р. Цит. пр., с. 311.].

Кинематограф в то же время – картина бытия-сейчас, способная создать у зрителя иллюзию присутствия. Подавляющее большинство материалов, подготовленных для телевизионного эфира, представляют собой отснятое видео, прошедшее процедуру монтажа, близкую к кинематографической, т. е. подвергшееся символическому кодированию. Другими словами, телевещание – это поток денотативных по природе сообщений, умышленно наделённых коннотативными компонентами, представляющими собой синтез свойств фотографии и кинематографа. Такое изображение выглядит натуральным, естественным и обманчиво бессодержательным, что подавляет в зрителе ощущение собственной субъективности. На самом же деле в нём содержится символический код[122 - Налицо параллель с рассуждениями сторонников психологизаторской политологической парадигмы об огромной внушающей силе невербальной коммуникации (см. гл. II).], представляющий собой мощнейшее орудие манипуляции. «Все произведения, созданные в рамках массовой коммуникации, совмещают в себе – с помощью разных приёмов и с разной степенью успеха – гипнотическое действие “природы”, т. е. воздействие повествования, диегезиса, синтагматики, с интеллигибельностью “культуры”, воплощённой в дискретных символах, которые люди тем или иным образом “склоняют” под завесой своего живого слова»[123 - Барт Р. Цит. пр., с. 318.].




Критика закрытой культуры Жака Дерриды


Главной претензией, адресованной новым поколением мыслителей своим предшественникам, была ограниченность рамками рационализма, приведшая, по сути, к закрытию культуры от возможностей совершенствования. Одним из частных проявлений этого можно считать склонность к сугубому формализму у Р. Барта, Ф. де Соссюра и К. Леви-Стросса: «Коль скоро мы живём плодами структурализма, слишком рано гнать прочь наши сны. Следует обдумать, а что они могли бы означать. Наступит день, и их, возможно, будут толковать как некое ослабление, если не как сбой, во внимании к силе, каковое есть напряжение самой силы. Форма очаровывает, когда нет больше силы понять силу изнутри. То есть творить»[124 - Деррида Ж. Письмо и различие. СПб, 2000, с. 9.].

Творчество, игру и свободу самовыражения Ж. Деррида видит в качестве идеала общественной жизни. Логоцентризм мешает свободе, следовательно, его необходимо демонтировать, т. е. разрушить привычные системы предикатов в мышлении, языке и социальных отношениях, разорвать связи между значением и означаемым, уничтожить систему опосредования и репрезентации. Уподобляя все мыслимые проявления социальной жизни, в том числе политические институты и СМИ, тексту, Ж. Деррида видит смысл в ничем не стеснённом процессе письма этого текста вне попыток рационального постижения: «Письмо не ведает, куда ведёт, никакая мудрость не предохраняет его от непременной устремлённости к смыслу, каковой оно составляет и каковой прежде всего является его будущим»[125 - Там же, с. 18.].

Строгое, неукоснительное соблюдение принципа избегания репрезентативности Ж. Деррида подробно рассматривает в рассуждении о так называемом «театре жестокости»[126 - Там же, с. 293–316.]. Изгнание со сцены спектакля, являющегося поверхностным отражением жизни, автора (как единоличного проводника сценического текста) приводит к тому, что сценическое действие перестаёт быть представлением и превращается в реальную жизнь. Если рассматривать этот принцип в контексте данной работы, практическим воплощением теории «театра жестокости» могло бы стать неангажированное, истинно независимое информационное телевидение, которое передавало бы лишь исходное видеоизображение (по Р. Барту, сообщение без кода), или другие СМИ, свободные от любых механизмов репрезентации информационного материала. Понятно, что подобные размышления – не более чем утопия.

Передача фактического материала массовой аудитории – мощнейший канал соучастия многих тысяч или даже миллионов зрителей в том или ином событии, ставшем темой сообщения. С другой стороны, жизненно важная информация, передаваемая по телевидению, заставляет аудиторию корректировать свои действия. Таким образом, информационные телепередачи выполняют двоякую функцию – и увеличительного стекла, и источника стимулов. Даже аналитическая обработка фактов не подменяет реальную жизнь её искажённым подобием, а лишь подсказывает дополнительные пути для самостоятельной интерпретаторской работы зрителей.

Повышение в медиасреде интереса к постановочным, заранее придуманным эпизодам, тенденциозное освещение фактов и порой прямая дезинформация оказываются проявлением той самой репрезентативной логики: телевидение начинает выстраивать искусственное, не соответствующее реальному жизненное пространство. Альтернативная сцена существует на телевидении лишь в пародийной форме. Если вспомнить многочисленные рейтинговые телевизионные реалити-шоу[127 - Сам термин, заимствованный из английского, весьма показателен. Даже его семантика свидетельствует об укоренённом принципе репрезентации, постановочной реальности в средствах массовой коммуникации.] «За стеклом», «Скрытая камера», «Дом-2» и т. д., то по своим параметрам они полностью удовлетворяют модели театра жестокости.

Культура репрезентации рассчитана также на совершенно конкретный вид аудитории: это «публика пассивная, сидящая, состоящая из зрителей, из потребителей, из “жуиров”, присутствующих на лишённом объёма и глубины, приглаженном зрелище, преподнесённом их вуайеристскому любопытству»[128 - Деррида Ж. Цит. пр., с. 297.]





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/sergey-sergeevich-ko/informacionnoe-televidenie-v-politicheskom-processe-p/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Советский энциклопедический словарь. М., изд-во «Советская энциклопедия», 1980, с. 505.




2


Дзялошинский И.М. Российский журналист в посттоталитарную эпоху. М., Восток, 1996, с. 147.




3


Грачёв М.Н. Политика, политическая система, политическая коммуникация. М., 1999; Белов Г.А. Политология. М., 1994; Соловьёв А.И. Политология. Политическая теория, политические технологии. М., 2001.




4


Алексеева T.A. Современные политические теории. M., 2000; Лебедева М.М., Мельвиль А.Ю. Сравнительная политология, мировая политика, международные отношения: развитие предметных областей. «Полис» № 4 (52), 1999.




5


Almond G., Powell G., Bingham Jr., Strom K., Dalton R. J. Comparative Politics Today. New York, 2000; Dahl R. Modern Political Analysis. New Jersey, 1964; Huntington S. P. Political Order in Changing Societies. Cambridge, London, 1968; Deutsch W. K. The Nerves of Government: Models of Political Communication and Control. New York, 1963 и др.




6


См., напр.: Bell D. The Coming of Postindustrial Society. A Venture in Social Forecasting. New York, 1973; Masuda Y. The Information Society as Postindustrial Society. Washington, 1983; McLuhan M. Understanding media: the extensions of man. New York, 1964; Castells M. The Information Age: Economy, Society and Culture: The Rise of the Network Society. Maiden, Oxford, 1996; Castells M. End of Millennium. Maiden, Oxford, 1998.




7


Ракитов А. И. Наш путь к информационному обществу. «Теория и практика общественно-научной информации». M., 1989; Моисеев Н. H. Информационное общество как этап новейшей истории. «Свободная мысль». 1996, № 1 и др.




8


Бачило И. Л. Потенциал законодательства в процессах становления информационного общества. «Информационное общество». 1999. № 3; Скиден У. Глобальный вызов Бангеманна: о международной программе Европейской комиссии по интеграции городов в информационное общество. «Информационное общество». 1999, № 4.




9


Маркузе Г. Эрос и цивилизация. Одномерный человек. M., 2002.




10


Dunleavy P. J. Introduction to Politics. University of London, 1995; Rawls J. Theory of Justice. Harvard, 1971.




11


Scruton R. The Meaning of Conservatism. Harmondsworth, 1980 и др.




12


Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. M., 1995; Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб, 2000.




13


Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. M., 1989; Лотман Ю., Успенский Б. Новые аспекты изучения культуры Древней Руси. «Вопросы литературы», 1997, № 3 и др.




14


Деррида Ж. Письмо и различие. СПб, 2000.




15


Бодрийяр Ж. Америка. СПб, 2000; Baudrillard J. Simulations. New York, 1983; Делез Ж. Логика смысла. М., 1995; Делез Ж. Различие и повторение. СПб, 2000.




16


Lasswell H. The Analysis of Political Behavior. London, 1949; Berelson B. Communication and Public Opinion. In: «Communication in Modern Society», Urbana, 1948; Schramm W. Mass Communication. Urbana, 1966; Katz E., Lazarsfeld P. Personal Influence. New York, 1966; Klapper J. The Effects of Mass Communication. Glencoe, 1961 и др.




17


Heylighen F. Complexity and Information Overload in Society: Why increasing efficiency leads to decreasing control. Brussels, 2002; Lifton R. J., Falk R. A. Indefensible Weapons. New York, 1983 и др.




18


Важную роль в разработке теоретической базы исследования сыграли труды профессора университета МГИМО МИД России Артёмова В. Л., посвящённые фактологической пропаганде.




19


Бехтерев B. M. Внушение и его роль в общественной жизни. СПб, 1908; Уледов A. K. Общественное мнение советского общества. М., 1963; Келле В., Ковальзон M. Формы общественного сознания. М., 1959; Андреева Г. М. Критика современных буржуазных и ревизионистских теорий классов. М., 1959; Грушин Б. А. Мнения о мире и мир мнений. М., 1967.




20


См., напр.: Лисичкин В. А., Шелепин Л. А. Третья мировая (информационно-психологическая) война. М., 1999; Леонов Н. С. Информационно-аналитическая работа в загранучреждениях. М., 1996 и др.




21


Moles A. Role of dynamic factors in characterization of the speech. Paris, 1954; Moles A. Social dynamic of culture. Paris, 1967.




22


Osgood C., Suci C., Tannenbaum P. The measurement of meaning. Urbana, 1957; Слово в действии: интент-анализ политического дискурса. Под ред. Ушаковой Т. Н., Павловой Н. Д. СПб, 2000 и др.




23


Лисовский С. Ф., Евстафьев В. А. Избирательные технологии: история, теория, практика. М., 2000; Лисовский С. Ф. Политическая реклама. М., 2000; Ковлер А. И. Основы политического маркетинга. М., 1993; Мицкевич Э., Файерстоун Ч. Телевидение и выборы. М., 1993; Kendal K. L. Public speaking in the presidential primaries through media eyes // Campaign’92: new frontiers in political communication, 1993, № 2; Treleaven H. Nixon’s notes for presidential advertising in primary campaigns. Richmond Hill, 1968; McGinnis J. The selling of the president. Richmond Hill, 1970 и др.




24


См., напр.: Засурский И. Массмедиа второй республики. M., Изд-во Московского университета, 1999.




25


Информация. Дипломатия. Психология. М., 2002.




26


См., напр.: Kubey R., Csikszentmihalyi M. Television and the Quality of Life: How Viewing Shapes Everyday Experience. Hillsdale, HJ, 1990; Conway J. C., Rubin A. M. Psychological Predictors of Television Viewing Motivation. In: «Communication Research», 1991, № 18 и др.




27


http://www.gallupmedia.ru




28


http://www.intemews.ru/




29


http://www.nat.ru/




30


Политология. Энциклопедический словарь. M., 1993, с. 122.




31


Соловьёв А. И. Политология. Политическая теория, политические технологии. М., 2001, с. 53.




32


Политология. Энциклопедический словарь. Цит. пр., с. 252.




33


Цит. по: Власть и демократия: зарубежные учёные о политической науке. М., 1992, с. 67.




34


Dahl R. Modern Political Analysis. New Jersey, 1964, p. 6.




35


Социальные группы наряду с традиционными институтами C. Хантингтон включал в число политикообразующих элементов общества.




36


Huntington S. P. Political Order in Changing Societies. Cambridge, London, 1968, p. 8.




37


Almond G., Powell G., Bingham Jr., Strom K., Dalton R. J. Comparative Politics Today. New York, 2000, p. 15.




38


Лебедева M. M., Мельвиль А. Ю. Сравнительная политология, мировая политика, международные отношения: развитие предметных областей. «Полис» № 4 (52), 1999.




39


Стариков А. Г. Взаимодействие элиты СМИ и политической элиты в политическом процессе современной России. Диссертация на соискание учёной степени кандидата политических наук. Ростов-на-Дону, Северо-Кавказская академия государственной службы, 2005, с. 27.




40


Duverger М. Sociology of politics. Paris, 1968, p. 26.




41


См. гл. I: § 2 «Информационное общество и развитие его теоретической концепции», § 3 «Массовая коммуникация и политическое сознание в новейшей истории политической мысли» и § 4 «Информационная революция и общественное сознание».




42


Bobbio N. The future of democracy: a defense of rules of the game. Torino, 1985.




43


Almond G., Powell G., Bingham Jr., Strom K., Dalton R.J. Op. cit., p. 13.




44


Cоловьёв А. И. Цит. пр.




45


Мюнх Р. Роль журналистики в коммуникационном обществе. Цит. по: www.academv-go.ru




46


В частности, сообщения на эту тему выходили в новостном эфире телеканала НТВ 22 и 28 ноября 2005 г. Текст сообщений сохранён в архиве интернет-сайта http://www.ntv.ru




47


Подробности опубликованы в сообщении украинского информационно-аналитического сайта «Эксперт-центр» (http://expert.org.ua) от 9 декабря 2003 г.




48


Политология. Энциклопедический словарь. Цит. пр., с. 288.




49


Там же, с. 294.




50


Gouldner A. W. The Future of Intellectuals and the Rise of the New Class. New York, 1999, p. 48.




51


Стариков А. Г. Цит. пр., с. 5.




52


Мухина O. B. Особенности психологического воздействия электронных СМИ на политические идеалы россиян. Диссертация на соискание учёной степени кандидата психологических наук. М., Российская академия государственной службы при Президенте РФ, 2000, с. 81–82.




53


Трефилова H. H. Воздействие СМИ на общественное сознание электората в период стабилизации политической системы РФ. Диссертация на соискание учёной степени кандидата политических наук. Нижний Новгород, Нижегородский государственный университет им. Н. И. Лобачевского, 2004, с. 41–43.




54


См. гл. I, § 4.




55


Стариков А. Г. Цит. пр., с. 113–114.




56


The Program on Information Resources Policy. Harvard University. Center for Information Policy Research. Cambridge, 1989, p. 5.




57


Грачев M. H. Политика, политическая система, политическая коммуникация. M., 1999, с. 122.




58


Бурдье П. О телевидении и журналистике. М., 2002, с. 107.




59


См., напр.: Анохин М. Г., Комаровский B. C. Политика: возможности современных технологий. М., РАГС, 1998, с. 69; Афанасьев В. Г. Четвёртая власть и четыре генсека. М., Кедр, 1994, с. 125; Бламлер Д. Г. Телевидение и политика: британская модель общественного вещания. Обзорная работа для конференции института АСПЕН по теме «Телевизионное вещание и избирательная кампания: модели и варианты для совместной советско-американской комиссии по вопросам политики в области телевидения», 1990, ноябрь; Грачёв Г. В. Информационные технологии политической борьбы в российских условиях // «Полис», 2000, № 3, с. 151-156; Зяблюк Н. Г. Индустрия управляемой информации. M., Политиздат, 1971, с. 224; Кара-Мурза С. Манипулирование сознанием в России. M., Алгоритм, 2001, с. 544.




60


Lippmann W. Public Opinion. New York, MacMillan, 1960; The Good Society. New York, Grosser and Dunlop, 1956; The Phantom Public. New York, Harcourt Brace and Company, 1925; Essays in the Public Philosophy. Boston, Little, Brown and Co., 1955; The World Outside and the Pictures in Our Heads. New York, Free Press Paperbacks, 1997.




61


Cohen В.C. The Press and Foreign Policy. Princeton University Press, 1963.




62


Lenart S. Shaping Political Attitudes. The Impact of Interpersonal Communications and Mass Media.




63


McCombs M.E., Shaw D.L. The agenda-setting function of mass media. Public Opinion Quarterly, № 36, 1972; The Emergence of American Political Issues, St. Paul, MN: West, 1977.




64


Подробнее о социально-психологических последствиях информационной революции см. гл. I, § 4.




65


Deutsch K.W. The Nerves of Government: Models of Political Communication and Control. New York, 1963.




66


Соловьёв А. И. Цит. пр., с. 396.




67


Информация. Дипломатия. Психология. M., 2002, с. 20.




68


Грачев M. H. Цит. пр., с. 124.




69


Almond G., Powell G., Bingham Jr., Strom K., Dalton R.J. Op. cit., p. 42-43.




70


По Г. Алмонду и др.




71


А значит и гораздо менее активное, чем указано в таблице, участие в агрегировании и артикуляции общественных интересов.




72


Из чего следует активное участие в выработке и осуществлении политики.




73


Алексеева И. Ю. Возникновение идеологии информационного общества. «Информационное общество», 1999, № 1, с. 30–35.




74


Bell D. The Coming of Postindustrial Society. A Venture in Social Forecasting. New York, 1973.




75


Там же, с. 20.




76


Masuda Y. The Information Society as Postindustrial Society. Washington, 1983.




77


Стоунер Т. Информационное богатство: профиль постиндустриальной экономики. «Новая технократическая волна на Западе». М., 1986, с. 335.




78


McLuhan М. The Medium is the Message. Houston, 1960, № 19–24.




79


Тоффлер Э. Третья волна. «США – экономика, политика, идеология». 1982, № 7–11.




80


Дракер П. Посткапиталистическое общество. СПб, 1999.




81


Цит. по: «Информация. Дипломатия. Психология». М., 2002, с. 40.




82


Ракитов А. И. Наш путь к информационному обществу. «Теория и практика общественно-научной информации». М., 1989.




83


Черешкин Д. С., Смолян Г. Л. Сетевая информационная революция. «Информационные ресурсы России». 1997, № 4, с. 15–18.




84


Моисеев Н. Н. Информационное общество как этап новейшей истории. «Свободная мысль». 1996, № 1, с. 81–83.




85


Скиден У. Глобальный вызов Бангеманна: о международной программе Европейской комиссии по интеграции городов в информационное общество. «Информационное общество», 1999, № 4, с. 11–12.




86


Информация. Дипломатия. Психология. M., 2002, с. 44–45.




87


Бачило И. Л. Потенциал законодательства в процессах становления информационного общества. «Информационное общество». 1999, № 3, с. 40–43.




88


Информация. Дипломатия. Психология. M., 2002, с. 25.




89


Там же, с. 28.




90


Там же, с. 602.




91


Маркузе Г. Эрос и цивилизация. Одномерный человек. M., 2002, с. 257.




92


Маркузе Г. Цит. пр., с. 255.




93


Подробнее см. гл. III.




94


Маркузе Г. Цит. пр., с. 275.




95


Маркузе Г. Цит. пр., с. 505.




96


Последовательное углубление внимания к месту и роли СМИ в общественном устройстве, а также постепенное выведение их на всё более важное место – одна из отличительных особенностей динамики философской и политической мысли второй половины XX века. Отражая объективные социальные процессы, эта особенность объясняет причины политической институционализации СМИ, рассмотренные в § 1.




97


Алексеева Т. А. Современные политические теории. М., 2000, с. 289.




98


Соловьёв А. И. Цит. пр., с. 268.




99


Дегтярев А. А. Основы политической теории. М., «Высшая школа», 1988, с. 100–101.




100


Соответствие политическим определениям представляется ещё одним свидетельством неизбежности нормативной политической институционализации СМИ, начало которой отмечено в § 1 данной главы.




101


Dunleavy P.J. Introduction to Politics. University of London, 1995, pp. 7–8.




102


Rawls J. Theory of Justice. Harvard, 1971.




103


Подробнее о причинах экономической несамостоятельности российских СМИ см. гл. III.




104


Burke Е. The Works. London. 1803–1827.




105


См., напр.: Scruton R. The Meaning of Conservatism. Harmondsworth, 1980.




106


Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб, 2000, с. 33.




107


Хабермас Ю. Цит. пр., с. 200.




108


Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. М., 1995, с. 91.




109


Там же.




110


Речь идёт об изменении информационной политики оппозиционных телеканалов (в первую очередь НТВ) в преддверии президентских выборов 1996 г. и включении их в политическую борьбу на стороне действующего президента Б. Н. Ельцина (см. гл. III).




111


Хабермас Ю. Цит. пр., с. 95.




112


Борецкий Р. Телевидение на перепутье. М., Институт истории и социальных проблем телевидения, 1998, с. 83.




113


29 июля 2002 г. на собрании акционеров ОРТ было принято решение о ребрендинге. 2 сентября 2002 г. телекомпания изменила название на ОАО «Первый канал».




114


Алексеева Т. А. Цит. пр., с. 301.




115


Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., 1989, с. 250–251.




116


Данный вывод можно рассматривать как структурное обоснование политической институционализации СМИ, рассмотренной в § 1.




117


Барт Р. Цит. пр., с. 304.




118


Там же, с. 306.




119


Барт Р. Цит. пр., с. 308.




120


Там же, с. 312.




121


Барт Р. Цит. пр., с. 311.




122


Налицо параллель с рассуждениями сторонников психологизаторской политологической парадигмы об огромной внушающей силе невербальной коммуникации (см. гл. II).




123


Барт Р. Цит. пр., с. 318.




124


Деррида Ж. Письмо и различие. СПб, 2000, с. 9.




125


Там же, с. 18.




126


Там же, с. 293–316.




127


Сам термин, заимствованный из английского, весьма показателен. Даже его семантика свидетельствует об укоренённом принципе репрезентации, постановочной реальности в средствах массовой коммуникации.




128


Деррида Ж. Цит. пр., с. 297.