Книга - Тропа Джексона

Тропа Джексона
Макс Брэнд


Джексон — конокрад! Его называли бандитом, фокусником, ловчилой, игроком, взломщиком сейфов, грабителем с большой дороги — как только ни величали в былые дни! Ему никогда не привыкнуть к мирной жизни. Потому что в душе он как дикий зверь. Его удел — жить и бороться в одиночку! У него своя тропа - тропа Джексона.





Макс Брэнд

Тропа Джексона





Глава 1


На всем пути, который сначала проходил по пустыне, извиваясь между застывших потоков лавы и песчаных барханов, затем у подножия гор к проходу в них, известному как Перевал Джексона, и открытую местность, покрытую зеленью, потом по приветливой долине, в небе над которой всегда висели дождевые облака, и, наконец, среди вершин, пересекая потоки, питающие зелень на склонах, Ларри Барнсу все же удавалось удерживаться от охотничьей своры, следующей за ним по пятам, на приличном расстоянии.

Его преследователей с полным основанием можно было назвать охотниками, потому что они гнались за ним с собаками. Псы бежали впереди, а за ними скакала дюжина специально отобранных парней, среди которых один был с волосами настолько светлыми, что они казались седыми, и бровями почти серебряного цвета. Губы его были все время плотно сжаты в суровую складку, словно он неотрывно бился над решением трудной задачи.

Образ этого узкоплечего мужчины с кожей грязно-сероватого оттенка и неумолимыми глазами ни на миг не выходил из головы Ларри. Когда он впервые услышал лай и завывания собак, то сразу понял, что ему – крышка. Теперь не помогут ни быстрая езда, ни изощренный в уловках ум, ни отличное знание местности. Эта обреченность терзала и мучила его душу. Свора отлично натасканных собак и отряд вооруженных людей во главе с маршалом Тексом Арнольдом, умеющим хорошо рассчитывать наперед свои ходы, не оставляли ему ни единого шанса.

И все же Барнс продолжал упорствовать.

Он проехал более двухсот миль и ухитрился дважды поменять лошадей. Свежих брал без спроса. Просто ловил их там, где они ему попадались. Что значит такой пустяк, как кража лошадей, для человека, обвиненного в убийстве, на запястьях которого легкие, почти невесомые стальные браслеты, однако цепкие, как хватка дьявола?

Уж коли Ларри менял лошадей, то отряд шерифа, преследовавший его, наверняка должен был делать то же самое.

Теперь, когда Барнс выбрался на открытое место за перевалом, крики людей и собачий лай становились все слышнее по мере того, как преследователи просачивались из узкого горного прохода в долину и рассыпались по ней широким фронтом.

Ларри облизал губы, ощутив на языке едкий вкус пота и крови. Он изнывал от жажды. Прошло полдня, а то и больше, как он пил последний раз. Ужасное изнеможение, ощущавшееся во всем теле, усиливалось обезвоживанием, вызывая страшную сухость в глотке. Но облизав губы, он повернул голову туда, откуда доносился собачий лай, и ощерился в ухмылке.

Барнс твердо решил, что умрет, сражаясь.

Ларри знал все о камере, где совершаются казни. Только ее стен он и боялся. Не самой смерти, не пугающего своей простотой процесса повешения, даже не того момента, когда на шее завязывают узел и предлагают сказать последнее слово, если, конечно, есть что сказать и найдутся силы, чтобы заставить ворочаться язык.

Он хорошо представлял, какими должны быть эти его слова: «Я жил на свой лад. Славные были деньки. А что касается того джентльмена Карсона, то вновь говорю вам: «Я его не убивал!» Но дело не в этом. Вы сцапали меня – и я с таким же успехом могу умереть за то, чего не делал, как и за то, в чем действительно виноват. Трубка с табаком у меня во рту, я готов выкурить ее, если кто-нибудь зажжет мне спичку. Это все, что я хотел сказать. Я никогда не плясал под чужую дудку, и у меня никогда не было партнеров, кроме одного. Он был честен по отношению ко мне… глупец! А вы все можете катиться к дьяволу! Вот и все, что я могу добавить! А теперь кончайте со мной. И будьте прокляты!»

Вот такую предсмертную речь он готовился произнести.

Ларри так и этак мысленно перебирал ее и не находил ни одного слова, которое хотел бы изменить. В ней все было правдой от начала до конца, потому что он на самом деле не убивал Карсона и у него никогда не было других партнеров, кроме одного.

Ах, если бы только тот его единственный партнер был рядом с ним! Сейчас ему не приходилось бы ни о чем жалеть. Если бы умелые руки этого его помощника, ловкие, как у фокусника, орудовали рядом, он, вне всякого сомнения, мог бы насмехаться над всей мощью закона. Вот и теперь устремился через перевал к дому своего бывшего партнера, как тонущий бросается к плавающим на воде остаткам кораблекрушения. А пока туда добирался, пытался представить, какой ждет его прием.

По отношению к этому другу Ларри не был вполне честен. Точнее, обманул его. Но по прошествии лет мы все склонны забывать плохое, вспоминая только хорошее, и он молил судьбу, чтобы на этот раз было именно так.

Чтобы стало немного легче, Барнс подался в седле вперед. Боль в ногах выше колен по всей длине берцовых мышц была такой, что невозможно описать. Ее можно было выразить лишь стонами или проклятиями. А тыльная сторона шеи ныла так, словно кто-то ударил по ней дубиной.

Ларри думал, что шея у него болит оттого, что он клюет носом. Дюжину раз за последние двенадцать часов он замечал, как дергалась его голова. Иногда ему казалось, что она вот-вот оторвется от плеч или что от толчков подбородка треснут ребра грудной клетки. Подбородок от этих частых ударов превратился в сплошной синяк. К нему больно было прикоснуться.

Вот, пытаясь смягчить боль, Ларри и подался слегка вперед. Однако не почувствовал никакого облегчения. Изменился только характер боли. Осознав это, он печально ухмыльнулся и почувствовал, что его ухмылка не собрала привычных складок на щеках. Когда Барнс покидал тюрьму, у него были лоснящиеся пухлые щеки. Сейчас они запали и стали жесткими.

Ларри прикинул, что за два последних дня, когда на его долю выпали эти суровые испытания, он потерял, наверное, фунтов двадцать. И кто знает, возможно, если бы скинул лишний вес еще на старте, преследователи из отряда шерифа не сели бы ему на хвост. Эх, если бы он не бросил заниматься собою в тюрьме! Ведь несмотря на нехватку места, мог бы делать хотя бы приседания. Или расхаживать по камере до стены и обратно. Не менее часа в день упражняться на прогулке и таким образом не допустить, чтобы тело обросло слоем тюремного жира.

Так думал сейчас Ларри Барнс, выпячивая большую квадратную челюсть и глядя вперед воспаленными глазами. Он не решался оглянуться и посмотреть назад. По одному собачьему лаю, который теперь уже катился вниз по склону от перевала, можно было легко на слух определить, что всадники приближаются.

Барнс пришпорил лошадь, но это мало что изменило. Мустанг перешел на рысь, однако очень вялую. Тяжесть седока почти доконала его. И Барнс вновь выругал себя за свой вес.

Много раз он хвастался своими лишними дюймами. Обычно ему достаточно было только выпрямиться, чтобы оказаться выше всех. Большой рост и немалый вес давали Ларри огромное преимущество, когда приходилось продираться сквозь толпу. И лишь немногие отваживались встретиться с ним лицом к лицу. Поэтому он любил свои габариты и гордился ими, но сейчас клял их на чем свет стоит, так как они замедляли бегство, давали преследователям ощутимое преимущество.

Барнс вслушался в шум погони и постарался вычислить, насколько отстали люди шерифа или, вернее, с какой скоростью его настигают. Судя по всему, через полчаса его должны схватить. Правда, их кони тоже устали. Не зря же он и сам себя вымотал до предела, загоняя за эти два дня уже третью лошадь.

Наверняка об этом будут говорить, растрезвонят во всех газетах. Такое кадило раздуют! Нет, не о его упорстве, проявленном во время бегства, а о мужестве этого маршала, его непреклонной решимости при преследовании. Вот что станут расхваливать на все лады!

Ох уж этот маршал!

Душу беглеца вновь наполнили страх и лютая ненависть, когда перед его мысленным взором предстало это худое, бледное, цвета пыли лицо. Он почувствовал, что готов умереть и даже принял бы смерть с радостью, если бы заслуга в этом принадлежала кому-либо еще, а не проклятому маршалу. А если бы ему удалось оставить с носом этого прославленного охотника за людьми, он бы с радостью выпил уготованную горькую чашу.

И вот сейчас, когда тропка, извиваясь, вывела его на зеленый гребень холма, он увидел впереди то, до чего так надеялся добраться. Это был небольшой дом, с белыми стенами и красной крышей; домик выглядел скромным – не из тех, что бросаются в глаза. За ним находился маленький амбар – этого строения не было, когда Барнс был здесь последний раз, а за ним – плетень, служивший оградой корралю. Плетня прежде также не было. И двор стал шире. Все это говорило о том, что дела у хозяина идут хорошо. Иначе зачем бы отводить и огораживать место для корраля?

Вглядываясь воспаленными глазами в белизну дома сквозь отливающую серебром листву тополей, окружавших жилище, Ларри подумал о процветании и преуспевании. И то и другое для него всегда означало богатство, добытое в качестве трофея и вовсе не обязательно законным путем. Но в данном случае дело обстояло по-другому. Здесь процветание означало, что хозяин, подобно дереву, врос корнями в землю, черпает живительную силу из почвы.

– Да, он оказался прав, – произнес Барнс. – Мы все поднимали его на смех, но он был прав. Причем от начала и до конца. Это верный путь…

Его челюсть отвисла. Разинув рот, он дивился на дом и на эту неожиданно пришедшую ему мысль. Правда, Барнс был слишком вымотан, чтобы надолго удержать ее в усталом мозгу – голова болела не менее мучительно, чем тело. Но где-то в подсознании она все-таки отложилась. Он оказался не прав. Впрочем, понял это только сейчас, а до этого… Можно довольно быстро раздобыть денег, беря людей на мушку. Но деньги – это еще не счастье. Счастье произрастает только на земле, возделанной человеком в поте лица. Как, например, пшеница.

Как бы согласившись с этой мыслью, Барнс кивнул, но затем отрицательно покачал головой. Вот если бы он пришел к такому выводу раньше, когда еще был мальчишкой. Но тогда ему не приходилось, как затравленному зверю, бежать от охотников. И не было перед глазами, как образец для мечтаний, ни этого дома на склоне холма, ни поблескивающих листвой тополей, ни приземистого амбара, ни веселого ручья, с журчанием сбегающего в долину.

А долина была прекрасна. Ее тучная зелень ласкала глаз и будоражила воспаленный мозг беглеца, объявленного вне закона. Если честно, Ларри всегда чувствовал – окажись он в подобном местечке и имей возможность заполучить его в те времена, когда совесть у него была еще незапятнана, он никогда не ступил бы на кривую дорожку.

Барнс тронул коня. Вконец уставший мустанг при виде дома и тополей, казалось, решил, что тут и есть конечная цель их путешествия, он приободрился, ускорил шаг, даже поднял опущенную морду. Последнее показалось всаднику едва ли не чудом: неужели после стольких изнурительных миль безостановочной гонки животное еще в состоянии удерживать голову прямо на длинной, как у лебедя, шее?

Они направились к дому, окруженному тополями. Вскоре тропинка превратилась в дорогу, с которой Барнс мог уже более детально разглядеть ранчо.

Он тотчас же остановил мустанга, хмыкнув от неожиданности.




Глава 2


Это был уединенный уголок. Редкие соседи жили далеко друг от друга. Поэтому Ларри с полным основанием рассчитывал застать своего друга одного. Но он ошибся: возле коновязи у кормушки толпились, на первый взгляд, не менее дюжины лошадей, а у второй коновязи сгрудились коляски и повозки.

Похоже, в доме происходило что-то вроде празднества. Интересно, по какому случаю? Как правило, люди в таком количестве собираются только на рождение, свадьбу или похороны.

– Не иначе как Джесси умер незадолго до моего приезда, – вырвалось у Барнса.

От этой страшной мысли он почти забыл о своей ужасной измотанности и о страхе, терзавшем его гораздо больше, чем усталость. Это было бы равносильно тому, будто его поразило молнией. Для чего тогда ему, Ларри, жить, если больше нет такого отличного парня, как Джесси?

Барнс отчаянно замотал головой, отгоняя это чудовищное предположение, и машинально направил мустанга вперед. А пока конь пробирался к дому, думал о человеке, сравнить которого по силе, ловкости и быстроте движений мог разве что с леопардом. Ему вспомнилось его тонкое, симпатичное лицо, блеск темных глаз и загадочная улыбка в уголках рта. Потом он припомнил его руки – руки кудесника, которые могли творить чудеса и всегда были чем-то заняты.

«Эх, если его не стало, мир уже никогда не будет таким, каким был при нем! Другого такого замечательного парня больше уже не дождаться!» – подумал Барнс.

Но вдруг до него со склона, только что оставленного им позади, вновь донеслись голоса и лай собак, нахлынувшие как приливная волна. Он опять пришпорил мустанга, заставив его быстрее переставлять заплетающиеся ноги. Что-то надо было срочно предпринять. Дом Джесси казался ему последним прибежищем.

Ларри подогнал лошадь под сень тополей, спешился, бросил поводья и, пошатываясь, направился прямо к нему. Но он был настолько измучен, что даже не пошел к двери, а просто, как слепой, вытянув перед собой руки, поплелся к ближайшему окну. И то, что увидел за ним налитыми кровью глазами, никак не походило на похороны. В комнате было полно мужчин и женщин, и их смех убедил Барнса в этом окончательно. Значит, происходит что-то другое? Рождение?

Это вполне возможно. Однако мужчины не торопятся с поздравлениями, когда на свет появляется ребенок. Женщины-соседки могут собраться, чтобы радоваться по этому поводу. Это – да! Только не мужчины! Но они тоже были здесь, слоняясь по комнате с глупыми и довольными лицами.

В чем все дело, стало ясно, когда Барнс подкрался ко второму окну. Увиденное здесь поразило его в самое сердце. Это была девушка в белом платье, с белыми цветами в руках и белой вуалью на голове. Лицо у нее было настолько прелестным, что лично Ларри показалось ослепительно прекрасным.

И тут он вспомнил, что уже слышал о ней. Не скупясь на детали, ему рассказывали об этой девушке приятели, которые настолько путались в словах, что все сказанное ими казалось нелепицей. Как описать то, что не поддается никакому описанию?

Она не была Венерой. Не была и королевой красоты. Просто хорошенькая. Но было в ней и нечто другое, гораздо более существенное, коли в данный момент, положив руку на распятие, она клялась в верности гибкому, стройному парню с симпатичным улыбающимся лицом и с грацией дикой кошки.

Этот парень и был тем, кого искал Барнс, – не кто иной, как сам Джексон. Прояснилась и причина столь многолюдного сборища – беглеца осенило, что он прибыл как раз в день свадьбы своего друга.

Впрочем, мог ли он теперь считать себя хотя бы приятелем Джексона, который навсегда покончил со своим прошлым и прежними дружками, став законопослушным гражданином? И кто, как не он сам, дал Джексону веский повод усомниться в нем? Вот такие невеселые мысли посетили Ларри, пока он стоял, приникнув в окну.

Оно было настежь открыто, чтобы дать доступ в комнату солнечным лучам, но вьющиеся лозы винограда, вздымающиеся к нему от земли и ниспадающие сверху, подобно зеленому истоку, позволили Барнсу оставаться незамеченным изнутри.

Сейчас его целиком занимали две вещи. Одна пугающая и неотвязно напоминающая о себе растущим страхом – это крики преследователей, которые раздавались в его ушах, как рев волн, беснующихся в тесном гроте. Другая – то, что происходило в комнате перед ним.

Он вглядывался не в яркое лицо невесты, а в Джексона, его улыбку.

Девушка между тем положила руки на плечи своего возлюбленного.

– Вижу, Мэри, – проговорил Джексон, – тебя что-то заботит не на шутку. Поведай мне, в чем дело, и выкинь это из головы, договорились? Меня всегда пугает, когда ты смотришь вот с такой жалостью, как теперь.

На ее губах возникла улыбка и тут же исчезла.

– Ты знаешь, в чем дело, Джесси, – ответила она. – Это твой последний шанс – все обдумать и изменить свое решение.

– Мой шанс – передумать? – переспросил он.

– Да, – подтвердила она. – Пока еще не поздно. Ты знаешь, что стоит перед тобой.

– Не что, а кто. И этот кто – ты, – уточнил жених таким проникновенным голосом, что нашел отклик даже в душе отщепенца, притаившегося за окном.

– Я-то перед тобой – это точно, – печально возразила девушка. – Но и другое тоже. Тебя ожидает трудная повседневная работа, а ты привык быть всегда вольной птицей, как ястреб. Впереди перед тобой множество глупых и скучных дней а ты всегда искал удовольствий, пожалуй, с гораздо большим пылом, чем старатель охотится за золотом. Настанет время, когда тебе это маленькое ранчо покажется еще меньше, величиной с твою ладонь, и ты захочешь его покинуть. Но когда у тебя появится такое желание, ты вдруг обнаружишь, что связан невидимыми путами, избавиться от которых окажется намного сложнее, чем снять наручники, отомкнув их без ключа, как тебе это прежде удавалось. Ты будешь привязан ко мне. Даже если охладеешь сердцем, все равно будешь думать, что заботиться обо мне – твой долг. Возможно, у нас появятся дети, а у тебя слишком добрая душа, чтобы причинить боль безответным существам, даже если речь идет о животных. Видишь ли, Джесси, ты привык скакать очертя голову по горам и долам, преодолевая на всем скаку вершины и пропасти, и сейчас тебе кажется, что перемахнуть изгородь и угодить в корраль – пустяковое дело. Да так оно и есть, пока ты снаружи, но вот только обратного пути из коралля нет и не будет! Ты начнешь метаться, крушить все на пути и наконец просто надорвешься.

– Выслушай же меня! – прервал ее Джексон.

– Я подготовила целую речь, – возразила она, – и хочу высказать ее до конца. Потом настанет твой черед говорить. Всю прошлую ночь я провела без сна, пока составляла ее. Каждое слово выучила наизусть. Мне будет трудно потерять тебя тогда – это наверняка разобьет мое сердце. Но если так случится сейчас, я как-нибудь переживу. Может быть. Точнее, выдержу. Надеюсь, тебе ясно почему? И вот теперь я собираюсь выйти ненадолго из комнаты и оставить тебя одного, чтобы ты мог обдумать мои слова. Взвесить все за и против. Решить для себя: что же ты хочешь на самом деле? По одну сторону вся твоя прежняя жизнь, полная воли, счастья и личной свободы. А по другую сторону – только я. Но со временем мне вполне светит превратиться в скучную женщину, с которой тебе слишком часто будет неинтересно. Побудь тут, Джесси! Я выйду через ту дверь и буду ждать в соседней комнате, пока не сумею полностью взять себя в руки и подготовиться к худшему. А ты останься здесь. Через пять минут я вернусь, чтобы выслушать твой ответ. Но я хочу, чтобы за эти пять минут ты все хорошенько обдумал.

Мэри отвернулась от Джексона и, улыбнувшись ему через плечо, вышла в соседнюю комнату. В тот момент, когда дверь за ней закрылась, из соседнего окна вырвался дружный взрыв смеха. Это походило на театральную сцену – будто зрители от души насмехались над трагизмом очередного акта.

Джексон пристально посмотрел на дверь, через которую только что вышла его невеста, затем с задумчивым и торжественным видом обернулся к окну. И в этот миг в обрамлении нежной зелени побегов винограда увидел Ларри Барнса.

Он отпрянул назад, точнее, даже отпрыгнул, а не отшатнулся. Затем крадущейся кошачьей походкой, так хорошо знакомой Барнсу по прежним временам, вновь подошел к окну.

– Что еще за дьявол здесь? – спросил Джесси Джексон.

– Это я, Ларри Барнс, – ответил преступник и протянул руки в наручниках. – Сегодня пока еще Ларри Барнс, а завтра уже, возможно, стану покойником, Джесси. Пришел сюда, чтобы сказать тебе последнее прости. – Руками, закованными в наручники, он сделал жест в сторону шума, производимого погоней, который неуклонно нарастал и, казалось, в любой момент, преодолев заглушающую его листву, мог обрушиться сюда со всей своей мощью, и с хрипом выдавил из себя: – За два дня я проехал двести миль. Вымотан вконец. Знаю, что когда-то давно надул тебя, Джесси. Но сейчас я на выдохе. Они вот-вот доберутся до меня…

– Ты убил Карсона. Надеюсь, что им удастся тебя вздернуть как можно выше. Меня не волнует, что ты сделал лично мне, – это я могу забыть. Но ты убил беднягу Карсона! Надеюсь, тебя повесят, а потом бросят… гнить в земле.

При этих словах Джексон улыбнулся, и от его улыбки на Барнса повеяло холодом.

– Ты можешь выслушать меня, Джесси? – взмолился он.

– Ну? – с ухмылкой согласился Джексон. – Валяй! – И отодвинулся от собеседника, словно даже дыхание преступника распространяло заразу.

– Я не убивал Карсона, – торопливо пробормотал Ларри. – Я говорю начистоту – Карсона не убивал. Других – было! Скрывать не стану да и каяться тоже. За любого из них готов ответить. Только вот Карсона – нет, не убивал!

– Тогда кто же? – поинтересовался Джексон.

– Это дело рук Блейза. Ты не хуже меня знаешь, на что способен Блейз. Он это сделал и…

– Где твоя лошадь? – не дослушав, спросил Джексон.

– Там, в тополях.

Джексон приблизился к Барнсу и, пока тонкими пальцами ощупывал браслеты наручников, пристально вгляделся в его лицо.

Во взгляде Джесси не было большой симпатии, зато появилось глубокое сочувствие, когда он понял, как Ларри изможден и устал, увидел его красные воспаленные глаза и потрескавшиеся губы. Потом Джексон невольно посмотрел через плечо туда, где за стеной бурлила другая жизнь, из которой он намеревался сейчас выйти, не зная, как надолго.

Стиснув зубы, парень занялся наручниками, и они, как по волшебству, мгновенно упали с запястьев Барнса. Затем, легко выскочив через окно наружу, просто сказал:

– Беги к амбару. Заляг там! После наступления темноты отправляйся к Мэри. Она снабдит тебя всем необходимым. Скажешь ей, что это я тебя послал. А я возьму твою лошадь и постараюсь сбить собак со следа.




Глава 3


Когда Джексон забежал за тополя, шум погони обрушился на него с ревом горного потока. Здесь же, среди стройных деревьев, он нашел мустанга таким же, каким его оставил Барнс: голова животного была опущена, дрожащие ноги подгибались.

Это была конченая лошадь, вымотанная вконец, готовая рухнуть в любую минуту. Окинув ее опытным взглядом, Джексон покачал головой и слегка скривил губы. Однако не стал мешкать – сделав шаг, он никогда не шел на попятный! Подхватив поводья, парень легко, не касаясь стремян, вскочил в седло.

Ощутив на себе вес, не идущий ни в какое сравнение с тяжестью туши, которую ему недавно пришлось нести на спине, мустанг тем не менее зашатался и чуть не упал. Стиснув зубы, Джексон терпеливо выжидал, когда он восстановит равновесие, затем пустил его через тополиную рощу.

Он не пользовался ни шпорами, ни плетью, однако сумел собрать воедино готовую рассыпаться лошадь, как собрал в руку поводья. Казалось, будто по натянутой узде, подобно электрическому току, в измученное животное хлынули новые силы, подпитывая ее ослабевшие мышцы и сухожилия.

Джексон не направил коня на открытое место, где можно было бы скакать быстрее, а поехал напрямик, петляя между деревьями. И пока мустанг мало-помалу возвращался к жизни, услышал, как шум погони уже достиг тополей, приглушенные густой листвой и стволами голоса преследователей раздавались уже среди деревьев.

Лошадь бросило в дрожь. Животное достаточно долго убегало от этих звуков, чтобы не уяснить, что они несут опасность. Не переставая дрожать, мустанг немного приподнял голову. И воспользовавшись этим, Джексон пустил ее легкой рысью. Наконец они выбрались из-за завесы деревьев на лужайку, где щипали траву два десятка его собственных лошадей.

При виде их из груди парня вырвался невольный стон. Лошади были его гордостью – он столько бился, выводя эту породу. В их крови не было никаких примесей. Это были мустанги в чистом виде, однако полученные в результате тщательного отбора. Древняя добрая кровь берберийских и арабских лошадей, завезенных в Мексику еще конкистадорами, теперь проявилась в них во всей красе. Подобно садовнику, который неустанно пропалывает цветник, удаляя сорняки, Джексон не покладая рук бился над улучшением табуна, поклявшись, что все же добьется и выведет породу лошадей, достойных своих далеких и славных предков.

Что это будут за лошади? Уже сейчас, глядя на животных, которые паслись на сочной траве, можно было не сомневаться, что они оправдают самые смелые ожидания. Нет, рослыми назвать их было нельзя, но по степени выносливости о них с полным правом можно было сказать, что они выкованы из железа, а их мышцы и нервы отлиты из жидкой стали. Неутомимые, умные, они казались скорее дикими созданиями, чем домашними – покорными слугами человека.

Джексон даже и не пытался их приручить. Он пускал мустангов бегать на свободе. Знал, что, когда настанет время укротить этих лошадей, он сумеет справиться с этой задачей, но только всему свое время. Интуитивно он чувствовал, что их первозданная дикая красота, благородство и гордость неизбежно пострадают, если он попытается влиять на них и понемногу приручать к себе. Джексон хотел, чтобы они росли у него на ранчо такими же неподатливыми, дикими и неприхотливыми, как вольные парни на Западе, которые с детства не расстаются с седлом и учатся распознавать запах пороха еще до того, как знакомятся с ароматами цветов.

Вот почему, выбравшись из-за деревьев и пересекая лужайку, Джексон взирал на своих же лошадей с такой болью и любовью. Он мог бы выбрать любую из них, оседлать и затем открыто посмеяться над потугами отряда охотников, загнавших беднягу Ларри Барнса.

Джексон не мог пойти на это. Его задачей было сбить преследователей со следа, увести в сторону на лошади Барнса, не дав догадаться, кто на самом деле оставил их с носом.

А что они сделают с ним, если поймают? Ну, тогда он попадет в такой переплет, что ему не позавидуешь! Репутация Джексона была далеко небезупречна, поэтому его конечно же незамедлительно обвинят в содействии побегу закоренелого преступника, обвиняемого в убийстве, опасного для общества.

Джексон продолжал понукать мустанга. Он должен был пересечь лужайку и успеть углубиться в лес еще до того, как преследователи выберутся из тополиной рощи и успеют его заметить. Ведь при одном взгляде на него любой из них сразу догадается, что перед ними больше не маячит массивная и грузная фигура Барнса.

Он торопил лошадь, но, почти достигнув густой кромки леса, начинающегося за лужайкой, преследуемый все усиливающимся позади собачьим лаем, все же не выдержал и, обернувшись, глянул в сторону дома.

Те самые пять минут, по прошествии которых Мэри должна была вернуться в комнату, почти истекли. Он представил, как она войдет с высоко поднятой головой и улыбкой, излучающей уверенность. И что же подумает, когда обнаружит, что комната пуста? Станет озираться в отчаянии, отказываясь верить своим глазам? И какой же сделает вывод, когда до нее дойдет смысл случившегося? Неужели подумает, что он сбежал, как побитая дворняжка, вместо того чтобы, используя предоставленную ею возможность, взять и, как подобает мужчине, честно объявить, что изменил свое решение?

Осознание этого для Мэри станет страшным ударом, а уж то, что с ее любовью к нему будет раз и навсегда покончено – это наверняка!

При одной только этой мысли пот заструился по лицу Джексона.

Теперь оставалось только одно – как можно быстрее закруглиться со всеми этими делами, связанными с отрядом шерифа и Ларри Барнсом. Однако сердце томили недобрые предчувствия. Не случайно все это произошло с ним в день свадьбы – такое вполне можно рассматривать как перст судьбы. Однажды, хотя это было давно, ему уже помешали почти так же. И вот вновь разлучили с Мэри, как тогда Джексон убеждал себя, что на этот раз разлука не продлится долго, и все-таки не мог не терзаться сомнениями, не испытывать опасений, что его ожидают серьезные неприятности.

Он уже достаточно углубился в заросли, когда, еще раз оглянувшись, увидел смутные силуэты псов, продирающихся между стволами деревьев. Собаки здорово устали, но все же не бросали преследование. Следом за ними показались и всадники на лошадях. Их тоже шатало от усталости, они едва держались в седлах, но упорно продолжали продвигаться вперед и вперед.

И вдруг, словно по команде, морды всех псов оторвались от земли. В их разноголосом лае послышалась новая, ликующая нотка, а хвосты встали торчком. Все они ринулись вперед к одному и тому же месту. Всадники, находящиеся позади них, в тот же самый момент начали перекликаться, указывать куда-то, а затем с воплями стали пришпоривать лошадей и хлестать их плетьми.

Для Джексона все это не было загадкой. Он сразу понял, что собаки заметили его, прежде чем он успел скрыться среди деревьев. До этого у него был один шанс из десяти ускользнуть на такой лошади от погони. Сейчас соотношение резко изменилось не в его пользу – хорошо, если был одни шанс из тысячи. Он знал это и, более того, понимал, что в лесу, наполненном игрою света и тени, люди из отряда шерифа вряд ли заметят разницу между ним и тем, кто сидел в этом седле до него. И не было никаких сомнений, что они сразу же откроют огонь, чтобы ранить, а то и убить не только лошадь, но и всадника. Они уже достаточно наездились верхом. Их усталость ни в чем не уступала мучительной измотанности Барнса.

Все это промелькнуло в голове Джексона, пока он понукал мустанга двигаться вперед.

Справа от него стеной стояли деревья; в прогалинах между ними рос плотный высокий кустарник, слева пролегало русло ручья с крутыми берегами. В густых кустах любой из прогалин можно было с легкостью спрятаться самому и укрыть лошадь. Но Джексон не мог себе этого позволить, так как в преследовании участвовали собаки.

Что-то в завывании псов доводило его до бешенства. Он даже дернулся в седле, чтобы было поудобнее обернуться и пристально вглядеться в то, что происходит сзади. Пальцы нервно пробежали по прикладу ружья, высовывающегося из чехла, притороченного к седлу возле колена. Его охватил такой приступ дикой ярости, что он почти готов был выхватить винтовку и открыть огонь в просветы между деревьями.

А что если уложить вожаков собачьей своры?

Нет это невозможно, как все другое, что потом может быть инкриминировано как преступление. Самое малейшее, самое ничтожное нарушение закона может стать отягчающим обстоятельством к тому, что он уже сделал, свести на нет все его мечты обрести счастье с Мэри.

На самом деле сейчас он сел на коня и вступил в борьбу вовсе не ради Ларри Барнса, а ради самого себя, чтобы, испытав судьбу в последний раз, доказать свое право находиться в обществе честных людей. Прежняя жизнь его больше не привлекала, чтобы там ни говорила девушка. Наоборот, Джексон скорее испытывал страх, что его вынудят вновь в нее окунуться.

Вслушиваясь в лай и завывание собак, в треск ломаемого кустарника, сквозь который продирались лошади, парень знал, что его быстро настигают, и, однако, ничего не мог добиться от мустанга сверх его вялой, вымученной рыси на заплетающихся ногах. Он чувствовал, что, если попытаться принудить лошадь двигаться быстрее, она просто грохнется на землю и больше уже не поднимется.

Он подался в сторону ручья. В переплетении колючих растений и кустарника, густо покрывающих его крутые берега, могли и даже должны были быть тропки, проделанные дикими животными. Это оказался сущий лабиринт. Однако для специально натасканных собак густые заросли вряд ли могли стать неодолимым препятствием. Тут они спокойно могли взять след.

Упорно продвигаясь вперед, лихорадочно шаря тревожными от страха глазами по сторонам, время от времени поворачиваясь в седле, Джексон внезапно наткнулся на место, где несколько лет назад упала огромная канадская ель, образовав как бы мостик через ручей. Правда, сейчас ствол ее здорово провис, но концы ели по-прежнему крепко упирались в берега.

При виде этой картины у Джексона перехватило дыхание. А еще через секунду он понял, что не в силах противиться пришедшей в голову мысли. Она всецело захватила его, заставив трепетать одновременно и от восторга и от страха.

А что, если заставить мустанга пройти по этому осевшему древесному стволу? Вряд ли есть смысл спешиваться, вести животное в поводу, ведь по оставшемуся запаху от сапог собаки снова могут взять след.

Кроме того, времени было слишком мало, чтобы слезать с седла, а затем пытаться принудить вконец измученного мустанга следовать за собой, изо всех сил натягивая поводья.

Джексон направил лошадь прямо к выступающему над берегом комлю дерева – туда, где вывернутые корни образовали нечто вроде лестницы, ведущей к стволу.

Мустанг помедлил, опустил морду и напряг все четыре ноги.




Глава 4


Казалось, в этот момент животное прочитало мысли седока. А Джексон, глянув на ствол по всей его длине, увидел, что он не столь широк и надежен, как ему показалось вначале, и тяжело вздохнул.

Видимо, многие звери и животные перебирались через расселину по стволу рухнувшего дерева. Его кора обвисла клочьями, а в некоторых местах оказалась и совсем содранной. Находясь постоянно в тени, ствол, скользкий от лишайников, которые успели кое-где на нем нарасти, был теперь не более надежен, чем камень, облитый маслом. Даже Джексона бросило в дрожь от того, что предстало его глазам.

Но уже через мгновение он умело заставил лошадь забраться по вывороченным корням, как по ступенькам, на основание ствола. Никто не мог бы сказать, как ему это удалось, но факт остается фактом – и на этот раз обошлось без шпор, без плети. Хватило уверенного подергивания поводьев да интонации голоса, в которой слышались решимость и ободрение наряду с понуждением. Джексон отдавал команды негромко и спокойно.

Ступив на ствол, животное тревожно насторожило уши, явно опасаясь предстоящего пути. Затем прижало уши к голове, решительно отказываясь сделать следующий шаг. Возможно, парню и не удалось бы заставить его двигаться вперед, если бы не собаки, приближающиеся все ближе и ближе. Именно их лай и вой, раздавшиеся в этот момент, все-таки принудили мустанга из двух зол выбрать меньшее. Он двинулся по стволу, семеня ногами, делая мелкие осторожные шажки.

Бока лошади дрожали, но теперь уже не от слабости, а от отчаянного желания во что бы то ни стало не потерять равновесия. Животное опустило голову вниз, однако на этот раз не от усталости, а чтобы обнюхать поверхность, на которую предстояло ступить.

Двигаясь таким образом, они преодолели расстояние от комля до той части ствола, которая, прогнувшись, висела над самым глубоким местом расселины, образованным ручьем. Но мустанг, даже не остановившись, двинулся дальше с той же скоростью.

Когда от лая и воя собак задрожали ближние кусты, лошадь тоже бросило в дрожь. Она пробежала по ее крупу от головы до копыт и хвоста, но не изменила ритма движения. Джексон сидел в седле так, чтобы внушить животному уверенность, что он твердо держится на его спине и вместе с тем достаточно свободно, чтобы на случай, если лошадь сорвется, иметь возможность спрыгнуть на любую сторону и при падении попытаться уцепиться за ствол дерева.

Шанс, что это ему удастся, был ничтожно мал. Хватит и малейшего толчка, чтобы свершилось самое страшное. Прикинув на глазок огромную глубину расселины, он лишний раз уверовался – сорваться вниз означает верную гибель и для него, и для коня, причем мгновенную.

И вдруг Джексона охватил приступ фатализма. Ему показалось – и пусть со стороны такое выглядит несусветной глупостью, – что ветер вывернул это дерево с корнями и уложил здесь исключительно для того, чтобы оно стало для него ловушкой. И все эти годы ствол подтачивала сырость, покрывала плесень только затем, чтобы усовершенствовать уготованную ему западню.

Еще Джексону почудилось, будто он уже не раз проходил по этому стволу и при этом всегда ощущал дуновение несчастья. Вот как и сейчас пахнуло сыростью и холодом из глубины расселины. А висевший в воздухе запах сырой земли и гниющих листьев напомнил о могиле.

Между тем они продолжали потихоньку двигаться и уже почти достигли самой середины этого нерукотворного моста, как пес, которому удалось намного опередить остальных собак, вскочил на комель ствола и с воем бросился вслед за ними.

Мустанг задрожал и остановился. А Джексон с максимальной осторожностью повернулся в седле, стараясь не сместить при этом ни на волосок центр тяжести, и вручил свою судьбу в свои же руки – достал револьвер и выстрелил. Пуля разнесла череп огромного, пестрой окраски зверя, и он рухнул как куль в зияющий под ним глубокий проем, похожий на бездонный колодец.

Парень развернулся обратно, лицом вперед, но пока делал это, почувствовал, как у мустанга соскользнуло одно копыто. Какое-то мгновение не оставалось никакой надежды, что лошадь сможет удержаться на трех ногах. Однако ей это удалось. Она не только удержалась, но и двинулась дальше, а увидев, что спасительная полоска земли становится все ближе и ближе, обрела новые силы, пошла быстрее и, наконец, прыжком перенесла себя и седока на надежный, безопасный, показавшийся таким приветливым противоположный берег расселины, на дне которой далеко внизу бурлил ручей.

Не теряя времени на то, чтобы оборачиваться и оценивать опасность, которую только что удалось избежать, Джексон поспешил укрыться в ближайших кустах и уже там услышал, как выскочившие на противоположный берег верховые разразились воплями гнева и изумления.

Кусты шевелились за его спиной, выдавая движение мустанга, и дюжина пуль не замедлила просвистеть вслед ему в гуще веток. Но парень не стал углубляться дальше в кусты и деревья. Он почувствовал, что лошадь оседает под ним, словно бурдюк, из которого выпустили воду, поэтому направил бедное животное в укрытие – за здоровый обломок ствола на самом краю расселины.

Там, спешившись, Джексон уселся на широкий выступающий корень и тут вдруг обнаружил, что у него дрожат руки. Правда, не сильно – слегка, но и это жалкое зрелище заставило его до боли закусить нижнюю губу. Неужели он становится неженкой, слабаком? Осознание этого больно кольнуло в самое сердце. В прежние времена опасность – пусть даже такая грозная, как сейчас, – никогда не выбивала его из колеи. Да, определенно, он стал неженкой!

Парень слышал, как те, по другую сторону расселины, свистками подзывают собак. Одна за другой они карабкались на предательский ствол поваленного ветром дерева только затем, чтобы, добравшись до середины, вернуться обратно, поджав хвосты и дрожа всем телом. У преследователей не было сомнений насчет того, куда вел след, как и насчет того, что пойти по нему означает верную гибель. А так как Джексон находился совсем близко от них, то вполне отчетливо слышал, о чем они говорили.

– Думаю, он снюхался с Джексоном, чтобы поменять лошадь, – громко произнес грубый голос.

Ему ответил более низкий и хрипловатый:

– Джексон не станет связываться с такой свиньей и убийцей, как этот Барнс.

Услышав его, тот, о ком шла речь, – Джексон собственной персоной – даже рискнул высунуться из-за укрытия, чтобы посмотреть на говорящего.

Да, это был маршал Текс Арнольд – прямой, поджарый, как всегда, кажущийся выкованным из железа. Сердце парня дрогнуло: он предпочел бы иметь у себя на хвосте целую армию взамен одного этого человека. Его присутствие тут же объяснило, почему, испытав столько трудностей и лишений во время долгого и безостановочного преследования Ларри Барнса, отряд шерифа до сих пор не распался.

– Вообще-то он ходил в дружках Барнса, – возразил первый.

– Знакомый – да, был, – поправил его маршал Арнольд. – Но другом – никогда! Джексон ни за что не опустился бы до того, чтобы завести друзей среди таких подонков, как Ларри.

– Однако все-таки водил дружбу со странными типами, – не сдавался первый.

Маршал ответил так, словно ставил точку в споре:

– Джексон в некотором роде был великим человеком, Том. Лучше оставь его в покое и не болтай языком, как баба! Я бы отдал десять лет жизни за то, чтобы его поймать, когда он находился в своей лучшей форме, – более неутомимого и быстрого, пожалуй, трудно было сыскать. Да вот только судьба так и не предоставила мне такого шанса. Видать, не заслужил такой чести. Не повезло… – Он в сердцах выругался и добавил: – Все-таки у меня никак не укладывается в голове, как такой пентюх – я про этого громилу Барнса – мог набраться духу, чтобы решиться верхом проехаться по этому дереву?

– Загони крысу в угол – она начнет кусаться, – отозвался его собеседник.

– Здесь это не подходит, – возразил маршал. – Ты можешь загнать крысу в угол – и она набросится на тебя, но не приобретет крылья и не начнет летать. Барнс мог бы встретить нас лицом к лицу с оружием в руках. Но ему и в голову бы не пришло проехать на лошади по такому стволу. Для этого требуются мозги и нервы на порядок выше.

– Может, и так, – с сомнением произнес Том. – Только вот он взял да и проехал. Сам видишь или глазам своим не веришь?

– Нет, у Барнса для этого кишка тонка, – со странным упорством продолжал стоять на своем Текс Арнольд.

– Будь по-твоему. Значит, он этого не сделал, – сухо заметил Том. – Может, ангел спустился с небес и повел его лошадь в поводу? Вот так они и перебрались.

– Том, насколько мне известно, с нервишками у тебя все в порядке, да и в седле ты держишься так, словно в нем родился, верно? – спросил маршал.

– Ну, и к чему ты клонишь? – поинтересовался тот.

– Да к тому, что ты ни за что не решился бы проехать верхом или хотя бы провести лошадь в поводу по такому мостику. Или я ошибаюсь?

– Я?! – воскликнул Том. – Да никто, кроме сумасшедшего, не решится на такое. Есть же предел, за который, как мне кажется, любой нормальный человек не должен заходить.

– Иного ответа я от тебя и не ждал, – подытожил Арнольд. – Но в том-то и дело! У Ларри Барнса есть свой предел, и из ума он пока еще не выжил. А это – за пределом того, на что он способен. И не пытайся меня убедить в обратном. Я уверен, проехаться по этому дереву – выше его возможностей.

– Против фактов не попрешь, – не сдавался Том. – На комеле отчетливо видны отпечатки подков. Это все, что я могу сказать. А я верю тому, что вижу!

Но маршал все же продолжил настаивать на своей точке зрения.

– Может, мои слова тебе кажутся смешными, – начал он, – но я остаюсь при своем мнении, которое уже высказал. Есть во всем этом что-то чертовски странное… И я хочу докопаться до сути. Только и всего! – И, помолчав, добавил: – Среди нас нет никого, кто решился бы проехаться по этому дереву. Да я бы никому и не позволил – это равносильно самоубийству. Но есть одна вещь, которую мы можем сделать. Надо спуститься ниже по руслу ручья до места, где его берега отлогие. На сегодня Ларри Барнс для нас потерян, но завтра мы его поймаем. У нас есть собаки и лошади, так что нет никаких причин, препятствующих его поимке, кроме разве того, что на его стороне фортуна. Фортуна и еще что-то еще. А вот что, я пока не понял.

Джексон услышал достаточно, да и мустанг успел малость отдышаться. Поэтому он начал медленно удаляться от укрытия, ведя за собой лошадь, принимая все меры предосторожности, следя, чтобы обломок ствола дерева постоянно скрывал его от глаз людей из отряда шерифа.

Он не спешил, потому что знал, что им придется далеко спуститься вниз по ручью, чтобы найти место, где можно перебраться на другой берег без риска. Однако тревожные мысли его не покидали. Чтобы увести преследователей от Барнса – а тот вымотан до такой степени, что в ближайшие двадцать четыре часа вряд ли сможет прийти в себя, – ему придется пользоваться лошадью, доставшейся от этого изгоя. И измученный мустанг – единственный в его распоряжении инструмент, с помощью которого ему предстояло решить нелегкую задачу.

Без него Джексон подвергался бы меньшей опасности, гораздо меньшей – пешком в лесу легче пробираться. Но он не мог себе этого позволить! Он был обязан не расставаться с лошадью, чтобы дать собакам возможность взять ее след. Правда, прокладывая этот след, подвергнет собственную жизнь огромному риску. Но Джексон не привык отступать. Он должен сделать все, чтобы дать мустангу немного отдохнуть, а затем заставить его двигаться дальше и во чтобы то ни стало перехитрить маршала!

А между тем дома его ждет Мэри. Нет, пожалуй, теперь уже больше не ждет. Наверняка убедила себя в страшной и неверной мысли, что жених сбежал, променяв ее любовь на возможность жить прежней вольной жизнью.




Глава 5


Некоторые мужчины в тягчайшие кризисные моменты, когда речь идет о жизни и смерти, падают духом, другие в отчаянной решимости стискивают зубы, есть и такие, которые приходят в дикую ярость. Джексон же улыбался. Его глаза блестели, голова горделиво сидела на плечах. Запах опасности, вдыхаемый им, бодрил его не меньше, чем воздух, попадающий в легкие.

Поэтому он неуклонно продвигался вперед, пока не подошел к маленькой заводи, куда и завел мустанга, заставив его стоять в ней по колено в воде. Затем пригоршнями стал плескать воду ему на круп, но понемногу, с перерывами, чтобы не переохладить ослабевшее животное.

Однако мустангу угрожало вовсе не переохлаждение. Он страдал от полного упадка сил – следствия долгого изнурительного марша. Изнеможение, казалось, пронизало его до мозга костей, да так, что, когда он выбирался на берег, у него дрожали колени. Это была конченая лошадь. И все же ей предстояло еще нести на себе всадника – другого не оставалось!

Ощутив на себе тяжесть Джексона, мустанг зашатался. Со стороны человека это было равносильно убийству, причем преднамеренному. Бедная скотина должна была умереть под ним. От одной этой мысли сердце парня болезненно сжалось.

Его приводило в отчаяние сознание того, что он обрекает беспомощную и безответную тварь на смерть. Но что делать? Если бы он мог на виду у преследователей поменять лошадь, то на таком расстоянии, как теперь, даже острый глаз Текса Арнольда не смог бы различить, он это или Ларри Барнс. И они погнались бы за ним дальше. Но смена лошади в данном случае – это не что иное, как воровство, причем в самом худшем смысле этого слова, которое только может быть на Западе, – конокрадство.

В прежние времена в каких только преступлениях – действительных и мнимых – Джексона не обвиняли! Но в этом никогда! Однако сейчас ставка оказалась слишком высока. На кон была поставлена жизнь Ларри Барнса. Поэтому парень решил, что, если только ему улыбнется удача добраться до выгонов Бена Грогена, он непременно прихватит одного из его мустангов.

Поэтому Джексон намеренно выбрался из спасительного леса и поехал на север в сторону ранчо Грогена. Выбравшись на открытое место, он вновь после долгих минут затишья услышал знакомую музыку – заунывные завывания собак где-то далеко позади.

Ехать так, словно это приятная прогулка, было почти пыткой, но только такой темп еще мог выдержать обессиленный конь. Однако даже и еле плетясь, он постоянно спотыкался и на каждом шагу дергал от боли головой.

Проехав с четверть мили, Джексон увидел первые ограждения Грогена – три витка колючей проволоки, блестевшие на полуденном солнце. Бледная дымка клубилась над ложбиной и в солнечных лучах казалась серебристой. Джесси никогда еще не видел более мирной картины, но для него сейчас это было всего лишь расстояние, которое предстояло преодолеть, о чем постоянно напоминал лай собак, доносившийся все явственней и громче.

Он достиг первой ограды и первых ворот. Спешился, открыл их, провел мустанга, затем закрыл ворота и снова сел в седло. Это был маленький выгон – каких-нибудь двести акров. В самом дальнем его углу находился небольшой табун, сгрудившийся под сенью нескольких деревьев. Лошади успели хорошенько наесться еще до полудня, однако в ожидании, когда спадет зной, стояли вялыми. В жару их никто не гонял, чтобы привести в форму.

Но тут со стороны леса кроме собачьего лая Джексон расслышал и треск ломаемых веток – его преследователи выбирались на открытое место. Он обернулся в седле и вновь улыбнулся, увидев в отдалении собак и первых всадников, самых упорных, а во главе их прямую фигуру Текса Арнольда.

Ему ничего не оставалось, как вновь повернуться к ним спиной. На данном этапе он мог рассчитывать только на удачу. Вон там в дальнем углу сгрудились почти дикие мустанги, и, если они разбегутся при его приближении, – ему крышка! Правда, к седлу было приторочено лассо, свернутое кольцами на луке, но Джексон был не очень силен во владении им. Его на удивление ловкие руки демонстрировали чудеса в гораздо более сложных вещах, однако там, где для получения необходимых навыков требовался долгий кропотливый труд, и ничего больше, он пасовал! Его неуклюжий бросок мог настичь лошадь вблизи, но не тогда, когда она находилась далеко или на полном скаку.

Парень жадно и с опаской ел глазами сгрудившихся мустангов, пока приближался к ним. Два или три из них настороженно подняли голову еще тогда, когда он был на большом расстоянии. Но стоило ему только приблизиться, как они сразу же унеслись прочь. К счастью, в табуне были и другие, по-видимому, более старые лошади, которые не обращали на него внимания, пока он не оказался совсем рядом с ними.

Джексон обрел уверенность. Его лассо было готово для броска, и он выбрал рослую пегую, производившую впечатление, что она способна идти легким галопом без передышки достаточно долго.

Он сделал бросок. Но уже бросая лассо, понял, что ничего не выйдет – расстояние было слишком большим, по крайней мере, для такого ковбоя, как он. Поэтому и не удивился, когда, хлестнув пегую по груди, петля упала на землю. Все – он проиграл!

Но нет! В следующий момент Джесси увидел, что пегая застыла на месте, высоко вскинув голову, хотя все остальные лошади сразу же галопом пустились в ту сторону, откуда доносилась какофония собачьего лая и воплей всадников, словно желали ближе познакомиться с источником непонятных звуков.

Вид у пегой был такой, словно ее и впрямь заарканили. Внезапно Джексон все понял. Простого хлопка лассо по крупу для хорошо вышколенной лошади, прошедшей на ранчо полный курс обучения, оказалось достаточно, чтобы застыть на месте, ибо она хорошо знала, что любой последующий рывок причинит ей сильнейшую боль от натянутой веревки. Вот так и стояла, пока Джексон не выпрыгнул из седла и не позаботился о том, чтобы она уже не смогла убежать, даже если бы и захотела.

Парень молниеносно расседлал своего коня и водрузил седло на пегую. Уже затягивая подпругу, он оглянулся, чтобы определить, насколько близка погоня. Преследователи все еще плохо были видны, и, только зная их, он выделил среди всадников маршала, да и то скорее по стилю его езды, нежели по очертаниям.

Отряд шерифа быстро приближался. И все же, вскочив на спину нового скакуна, Джесси не мог не бросить последнего взгляда на загнанного мустанга и потратил целую секунду на то, чтобы решить: означают ли его дрожащие колени, что он помучается, но все же будет жить, или за этими страданиями последует неминуемая смерть? Это было хорошее животное, преданное, ему хотелось верить, что кровь диких предков поможет ему оправиться.

Беглый взгляд – это было все, что Джексон мог себе позволить. В следующий миг он уже летел вскачь на новой лошади, направляя ее напрямик к ближайшим воротам. Отряд шерифа уже преодолел первое ограждение и появился в загоне. Его люди не тратили время на то, чтобы искать и открывать ворота. Им хватило трех взмахов кусачками, чтобы проложить себе дорогу сквозь витки колючей проволоки. За причиненный ущерб Бену Грогену будет потом заплачено из казны шерифа.

Но когда Джексон уже перевел лошадь в галоп, испытывая удовольствие от ее быстрого хода, сулящего ему спасение, он вдруг услышал тонкий пронзительный голосок, доносящийся из кроны одного из деревьев, под которыми пасся табун.

Джесси глянул вверх и сквозь толщу веток разглядел веснушчатое лицо юного Дика Грогена, единственного сына хозяина ранчо. Приложив руки рупором ко рту, чтобы крик был дальше слышен, мальчишка вопил что есть мочи:

– Конокрад! Вор-лошадник! Джексон украл мою лошадь! Конокрад! Вор! Подлый вор!

При желании можно было бы составить весьма длинный список самых разных противозаконных деяний, совершенных Джексоном, но ничего подобного тому, что он сделал только что, в нем не было. И пока этот голос звенел в его ушах, точно свист пуль, он думал о том, что пришел конец его жизни в ладах с законом. Вопли мальчишки, доносящиеся с дерева, были для него как трубный Глас с неба, возвещающий, что отныне он исключен из рядов добропорядочных граждан и вновь объявлен вне закона. Теперь на него можно открывать охоту, как на дикого зверя. А кроме того, это означало: расстанься с надеждой жениться на девушке, которую любишь! Конец всему, и тебе тоже!

В первом порыве отчаяния и ярости Джесси повернулся в седле и, выхватив револьвер, приготовился стрелять. Глаза и рот мальчишки широко открылись. Он даже не сделал попытки увернуться, но и необходимости такой не было – Джексон со стоном убрал револьвер и вновь обратился к скачущей лошади.

В голове его царила страшная сумятица. Казалось, мозги больше не выдержат, и он сойдет с ума. Парень не видел света в конце тоннеля – вся жизнь впереди теперь представилась ему сплошным мраком. И все из-за этого негодяя и убийцы Ларри Барнса!

В свое время Джексона тоже преследовали не менее страшно и упорно, чем сейчас охотились за Барнсом. Но случалось ли такое, чтобы он перекладывал свою тяжелую ношу на плечи друга? Друга? Нет, он не был другом Барнса. Просто пожалел ближнего, увидев, в каком тот жалком состоянии. И вот что теперь получилось: из-за глупой жалости пришлось пожертвовать всем, что он ценил больше всего в жизни!

Джексон продолжал скакать, и холодная слабая улыбка кривила его губы. Вскоре путь ему преградили ворота. Он послал лошадь прямо на них. Коню и всаднику предстояло либо преодолеть препятствие на скаку, либо свернуть шеи. Последнее Джесси почти не волновало. Но когда он пришпорил пегую, та неуклюже, но достаточно высоко взвилась в воздух в прыжке и перепрыгнула ворота. Приземлившись, они понеслись дальше.

Оглянувшись еще раз, Джесси увидел, что люди из отряда шерифа рассыпались по выгону и окружают лошадей Грогена. И понял, что пройдет немало минут, прежде чем мечущиеся мустанги будут загнаны в угол, пойманы, оседланы и преследователи смогут возобновить погоню.

За это время он сможет накрутить немало миль. Но что это изменит? Куда бы он теперь ни поехал – везде в конце его ждет полный крах. Эти верные стражи закона всегда найдут, за что зацепиться, теперь все, что у него было, попадет в их лапы – его земля, лошади. На губах парня вновь появилась кривая, еле заметная улыбка.

Джексон – конокрад!

Его называли бандитом, фокусником, ловчилой, игроком, взломщиком сейфов, грабителем с большой дороги – как только не величали в былые дни!

И вот он конокрад!

Как к этому отнесется Мэри, которая хорошо знает Запад, любит его, прекрасно разбирается в сложившихся здесь традициях?

Путь резко пошел вверх. Джесси позволил лошади перейти на шаг. Она тяжело задышала. Он наклонился, прислушался к ее учащенному, но ровному и чистому дыханию, а ниже своего колена ощутил биение большого честного сердца животного. И его вдруг охватило удовлетворение.

Так парень добрался до верхней точки подъема и обнаружил, что находится на отроге холма, который справа вздымался еще круче. Перед ним лежала пересеченная местность: наполовину покрытая травой, наполовину – кустарником. Слева Джексон увидел дом Грогена, показавшийся ему на таком отдалении размером с ладонь. А за домом возвышались горы, с многочисленными отрогами, оползнями на склонах и вершинами, уходящими в небо.

Посмотрев на них, он улыбнулся уже не столь горько и холодно. Это была его страна. Он знал ее и любил. В некотором роде даже ощущал себя ее хозяином. И в этот момент ему показалось, что он обменял свое безусловное право на владение клочком земли, где находилась его ферма, на более расплывчатое и небесспорное – владеть всей этой неоглядной глушью.

Джексон оглянулся на то, что осталось позади. Далеко, в золотых лучах заката, виднелся отряд шерифа, похожий на струйку воды. Он находился так далеко, что до него не доносилось ни звука собачьего лая. Отсюда преследователи виднелись карликами, пигмеями, жалкими глупцами, возомнившими себя способными поймать такого человека, как он.




Глава 6


В сумерках Джексон завел отряд шерифа в хаотические нагромождения Спринг-каньона и с наступлением темноты, укрыв лошадь среди камней, стал наблюдать, как маршал командует измученной горсткой людей. Собаки потеряли след, как только Джесси начал петлять по остывшей поверхности камней, сплошь устилающих каньон, и теперь Арнольд пытался заставить усталых псов рыскать по сторонам в надежде, что им, возможно, удастся уловить запах лошадиных копыт.

И вот таким образом охотники проследовали мимо беглеца. Парень дождался, когда вдали совсем стихнут собачьи завывания, затем повернул коня и направился прямиком, никуда не отклоняясь, обратно к своему дому.

Он ехал почти всю ночь. Рассвет вот-вот должен был забрезжить, когда Джесси, наконец, увидел над деревьями знакомые очертания крыши. Подъехав ближе, соблюдая осторожность, он спешился и уже пешком направился к дому. Время от времени на темных оконных стеклах отражалось мерцание звезд, создавая впечатление, будто кто-то изнутри за ним наблюдает. Но он знал: это – обман зрения.

Джесси подошел к парадной двери и секунду помедлил, вдыхая приятный запах цветущих лоз винограда, посаженного Мэри. Весь день напролет в них жужжали насекомые и сновали птицы – собирательницы сладкой пыльцы. Но сейчас все было удивительно тихо, если не считать шелеста ветерка в соцветиях и шуршания листьев от его дуновения.

В стойле замычала корова. Это была недавно отелившаяся Пеструха, у которой только что отняли теленка. Джексон узнал ее по характерной глубине мычания и слегка улыбнулся.

Парадная зверь была заперта, но что такое замок для ловких пальцев Джесси? Он воспользовался отмычкой чуть тоньше зубочистки, и уже через секунду дверь была открыта, а затем плотно закрыта за ним. Парень ступил в кромешную тьму прихожей.

В доме ему был знаком каждый дюйм, местонахождение любого стула и стола. Он не нуждался в освещении, чтобы найти дорогу к комнате, в которой они с Мэри спали. Остановившись у ее двери, Джесси услышал, как кто-то глубоко дышит, но это не было дыхание его любимой – в спальне раздавалось шумное, прерывистое сопение мужчины. Холодная рука страха сжала сердце Джексона.

Эту дверь ему тоже пришлось открывать отмычкой. Бесшумно, словно привидение, он проскользнул в комнату. Ковер на полу мог бы поглотить звуки и более тяжелых шагов, а Джексон ходил легко и мягко, как кошка.

Он направился прямо к кровати. На столике возле нее должен был находиться ночник, который он сам туда поставил еще утром. Джесси нащупал лампу и, открыв заслонку, неожиданно обнаружил, что светильник зажжен. Уменьшив падающий от него луч до толщины иголки и убедившись, что света хватит, чтобы разглядеть, кто лежит в постели, он направил его на тело человека, накрытое простыней. Потом, скользнув лучом выше, высветил, наконец, лицо Ларри Барнса.

Вполне можно было горько рассмеяться, обнаружив его в своей кровати. Но в этот момент Джексону было не до смеха. Он увеличил луч света, что заставило Барнса вздрогнуть и со стоном проснуться. Ларри резко сел, сунув руку под подушку.

– Барнс, это я, – произнес Джексон. – Джесси. Не хватайся за пушку!

Обмякнув, Ларри рухнул на кровать и схватился рукой за сердце.

– Мог бы и заговорить, приятель, прежде чем светить прямо в глаза, – проговорил он. – А то… Да у меня сердце чуть не разорвалось!

– Что случилось? – спросил Джесси.

– Где, здесь? – уточнил Барнс, вновь усаживаясь на кровати и зевая. – Да ничего особенного! Лучше расскажи, как ты умудрился вдохнуть жизнь в эту клячу, заставить ее плестись так долго, да еще оставить маршала с носом?

– Подробности потом, – ответил Джексон. – Тексу Арнольду пришлось-таки отклониться от следа к северу, и пока с тебя хватит. Я хочу знать, что произошло здесь.

– Ну, куча воплей, – сообщил несостоявшийся висельник и вновь зевнул. – Женщины все малость свихнулись. Забавно, они чем более хорошенькие, тем у них меньше мозгов. Эта твоя девчонка такая же.

– И что же с ней? – нахмурился Джексон. – Докладывай все как на духу, только повежливей, когда говоришь о Мэри!

– Ого! Да я вроде ничего такого не сказал, – удивился Барнс, зевая и потягиваясь. И вдруг вроде даже рассердился: – Ты что, не представляешь, каково мне сейчас? Да я могу, не просыпаясь, дрыхнуть целую неделю!

– Ничуть в этом не сомневаюсь, – заверил его Джесси. – Но я задал тебе вопрос и повторяю его снова: что произошло здесь после моего отъезда?

– Как я уже сказал, куча воплей! Сразу же, как только ты отвалил, все остальные тоже стали сматываться.

– Так уж и все?

– Ага. Гурьбой повалили к выходу. Все, кроме девушки. Я слышал, как у нее спрашивали, не переносится ли день свадьбы на более поздний срок.

– И что же она отвечала? – продолжал допытываться Джексон.

– Этого я не слышал, – признался толком еще не проснувшийся Барнс. – Видимо, то, что следует говорить в таких случаях, но уж больно тихо – я ни слова не разобрал. Я обождал, пока схлынула толпа, а собачья музыка утихла и свора исчезла, как туча за горизонтом, и тогда вошел в дом, нашел девушку. Она сидела в этой самой комнате, заламывала руки и лила слезы.

– Продолжай! – хрипло потребовал Джексон.

– Мне всегда не по себе, когда женщины льют слезы, – признался отщепенец. – Так я ей и заявил. Еще сказал, что ей незачем убиваться, потому что ты вернешься.

– И что же она?

– Поинтересовалась, друг ли я тебе и не из-за меня ли ты ударился в бега.

– Ну а ты что на это ответил? – продолжал допрос Джексон.

Ларри почесал в затылке.

– Сказал, что я твой друг, это точно. А если не так, то разрази меня гром! Потом признался, что в некотором роде ты ее бросил из-за меня.

– Вот как, «в некотором роде»? – процедил сквозь зубы Джексон.

– Может, мне следовало сообщить ей, что ты во имя дружбы влез в мою шкуру и потащил за собой охотничью свору? – в раздумье спросил Барнс.

– Так ты ей этого не сказал? – с укором уточнил Джексон.

Он повернулся спиной к Ларри, зажег верхнюю лампу, потушил ночник и вновь уселся возле кровати. Потом свернул цигарку и стал с любопытством разглядывать бывшего компаньона.

– Нет, этого я ей не сказал, – сообщил между тем Барнс. – Сам знаешь, как это бывает. Любой мужчина… Ну, не желает выкладывать все начистоту женщине, особенно такой хорошенькой. Сначала я собирался рассказать все, как есть, но потом спохватился, а вдруг ты не хочешь, чтобы я слишком распускал язык об этом деле.

– А она давила на тебя, пыталась выяснить, почему мне пришлось тайком покинуть дом?

– Допытывалась. Не оставила камня на камне от моих доводов, – признался Ларри. – Когда я сюда нагрянул и попросил лошадь – ну, как ты мне велел, – она, по-моему, даже здорово обрадовалась. Наконец-то появился кто-то, кто хоть немного в курсе случившегося. Все спрашивала, правда ли, что ты вернешься. Я твердил, что непременно вернешься, не такой ты дурак, чтобы уйти насовсем. А она только качала головой и плакала не переставая.

– Мэри никогда не плачет, – сухо возразил Джексон.

– Ну, я не имею в виду, что ревела, как ребенок, – поправился Барнс. – Но слезы по щекам текли, это точно. Голосить не голосила, разве что про себя…

Джексон запрокинул голову, чтобы сделать глубокий вдох.

– А ты не мог ей просто объяснить, что я взялся помочь тебе выпутаться из беды и поэтому мне пришлось тайком покинуть ее?

– Каким образом? – возмутился Барнс, протестующе вскинув руки. – Неужели сам не понимаешь? Начни я что-то объяснять, мне пришлось бы признаться, что ниточка тянется за Салт-Крик. Да у меня язык не повернулся бы сообщить ей, что она одна-одинешенька в доме с мужчиной, которого ловят за убийство…

Искренность ответа Ларри не вызывала сомнений. Джексон согласно кивнул.

– Она поинтересовалась, увижусь ли я скоро с тобой. Я сказал, что надеюсь на это, – продолжил Барнс, удовлетворенный кивком собеседника. – Потом заявила, что уедет и оставит для тебя письмо. Вот оно, здесь. – И он потянулся к карману куртки, висевшей на спинке стула возле кровати. Достал конверт, протянул его Джексону, который тут же его надорвал, и договорил: – Мэри разрешила взять любую понравившуюся мне лошадь, но только после того, как отвезет куда-то раскладной стол. Но когда она уехала, я подумал, что для меня нет более безопасного места, чтобы переночевать, чем здесь. Вот поэтому и перебрался в эту комнату, залег на твою кровать и дрых без задних ног, пока ты не появился. Сейчас себя чувствую совсем другим человеком.

А Джексон уже читал:



«Дорогой Джесси!

Все случившееся меня страшно потрясло, но я как-нибудь это переживу. Не перестаю твердить себе, что время – лучший лекарь. Правда, сейчас эта пословица помогает мне плохо, но, надеюсь, оправдается потом. С каждым днем будет все легче и легче, пока, наконец, совсем не пройдет!

На мгновение я пожалела, что ты ушел, не попрощавшись со мной. Но теперь понимаю, что ты поступил абсолютно правильно. Зачем сыпать соль на рану? Лучше принять удар сразу, чем по частям.

Сейчас я собираюсь бежать куда глаза глядят – лишь бы подальше отсюда. Куда? Сама еще не ведаю, а если бы знала, то все равно не написала бы, потому что мне хорошо известно, что ты парень отходчивый, скоро начнешь меня жалеть и пустишься догонять.

Прошу тебя, не делай этого, Джесси! Если тебя не смогла удержать любовь, то я не хочу, чтобы сковала по рукам и ногам жалость ко мне. Самое лучшее для нас – больше никогда не видеться. Возможно, если удастся, я смогу заставить мое глупое сердце не сжиматься от боли. К тому же очень надеюсь на лекаря-время, как уже написала.

Во всяком случае, я прощаю тебе все.

Знаю, как тебе было нелегко тайком вышмыгнуть в окно. Ведь ты из тех, кто любую неприятность встречает лицом к лицу. Но я верю, что ты решился на такое только потому, что не хотел, стоя передо мной, видеть, как меня убьет обрушившийся удар.

Прощай, дорогой! Пусть Бог будет к тебе милостив, а вольная жизнь даст все, что ты от нее ждешь! Я уже прошлась по всему дому и сказала последнее прости каждой комнате. Сейчас готовлюсь к тому, чтобы выбросить из памяти навсегда все, связанное с тобой.

Мэри!»




Глава 7


Только тогда, когда Джексон уже оседлал одну из своих собственных лошадей и вскочил на нее, громила Ларри Барнс, следовавший с недоуменным видом за ним по пятам, понял, наконец, значение всего того, что произошло и что происходит.

– Уж не бежишь ли ты из дома, Джесси? – полюбопытствовал он.

Джексон показал на украденного мустанга:

– Отныне я конокрад, Ларри!

Оторопев, Барнс захлопал глазами.

–. А как же девушка? – поинтересовался он, начиная постигать, что к чему.

– С ней теперь все в порядке, – процедил сквозь зубы Джексон.

– Постой! – вырвалось у Ларри. – Это я во всем виноват. Это я разбил твою жизнь, как пустую бутылку. Я вел себя как последняя собака, хуже – как шелудивая, паршивая дворняжка. Как это, Джесси, ты – и вдруг конокрад?! Да в округе не найдется такого дурака, который поверил бы в эту чушь! Кто угодно, но только не ты, не Джексон. Джесси, скажи, что я должен сделать, чтобы снять с тебя этот поклеп? Я возьму эту пегую, пересеку на ней твой след и заставлю их пуститься за мной вдогонку! – При этих словах он закрыл глаза, и его всего затрясло.

Джексон немного наклонился в седле и положил руку на плечо Барнса.

– Ты займешься собой и заляжешь на дно, – приказал он. – Не высовывай наружу даже носа, Ларри. Если что-либо выкинешь, тебя сразу же заарканят. Тогда тебе конец!

Глаза Барнса все еще были закрыты – так было легче пережить нарисованную Джесси картину. Мысли в его голове путались, в ушах звенело. Все верно, если отряд шерифа начнет опять за ним охотиться, он станет для них легкой добычей.

Когда же Ларри открыл глаза, Джексон уже успел немного отъехать и, судя по всему, больше останавливаться не собирался.

– Эй, Джесси! – завопил Барнс.

Тот обернулся, помахал рукой на прощанье и пустил лошадь легкой рысью по проторенной тропе.

Он уже прикинул, в каком направлении должна была уехать Мэри. Покидая дом, она намеревалась сбежать от Джексона как можно дальше, и, уж конечно, по прямой. Шум охотников, затихающий по мере их удаления, доносился с севера, и, следовательно, Мэри, скорей всего, невольно для себя, выбрала тропу, ведущую к югу. Поэтому Джексон отправился в ту же сторону.

Вскоре он подъехал к небольшому домику, стоящему недалеко от пересечения тропок. Это было худшее ранчо на участке, который тоже считался далеко не лучшим в округе. Несколько коров и мулов паслись среди камней, выше на выгоне виднелись стадо овец и корраль, в котором стоял старик. У него были широкие плечи, сутулая спина и очень длинные ноги. Он смахивал на журавля, высматривающего добычу возле своих ног.

Джексон направил лошадь к воротам корраля.

– Привет, Поп! – окликнул он старика.

Тот в знак приветствия помахал высохшей рукой и медленно побрел к воротам.

– Поп, – произнес Джексон, – на, возьми вот это. – Он протянул ему бумагу и объяснил ее суть: – Это документ на мою землю и на все, что на ней находится. Возможно, в глазах закона он не действителен, потому что составлен не адвокатом и не заверен нотариусом. Но я написал его по всей форме и указываю в нем, что передаю все тебе.

Старик устремил на него маленькие и живые, как у птички, глаза и пристально вгляделся в лицо. Он ждал.

– Отныне я – конокрад! – сообщил Джексон. – За мной гонятся и, если представится такой шанс, снимут с меня скальп, лишат всего моего имущества. Ты переберешься ко мне на ранчо и обо всем позаботишься на правах хозяина. Если мне удастся когда-либо вновь твердо встать на ноги, я вернусь. А ты отдашь мне ровно половину.

– А что, если отхапаю все? – поинтересовался Поп. – Вдруг, допустим, не захочу вернуть тебе твою долю?

Джексон, казавшийся рядом со стариком мальчишкой, улыбнулся.

– Оставляю это на твое усмотрение, Поп. Так что давай-ка, перебирайся ко мне на ранчо. Двигай вместе со скотом и устраивайся с комфортом. Это лакомый кусочек. Овчинка стоит выделки! Ну как, по рукам?

– Еще бы! – согласился Поп. – Любой дурак знает, что спать на пуховой перине лучше, чем на голой земле. Считай, я уже там. Тебе не надо тревожиться, что властям удастся хоть что-то из твоего имущества вырвать из моих лап. Этого не случится, пока все мои патроны не превратятся в стреляные гильзы. – И старик ухмыльнулся.

Они пожали друг другу руки. Попрощавшись, Джексон вновь тронул коня. Он ехал безостановочно до полудня, пока, наконец, не подъехал к небольшому городишку, через который проходила железная дорога, и не заметил в коррале вблизи тракта двух лошадей. Они были не единственными за оградой – там также сгрудилась и дюжина других, но эти две держались особняком и выделялись не только поэтому. Были и иные отличия, которые сразу приметил опытный взгляд лошадника, – Джексон признал в них своих собственных лошадей. Но означало ли это, что и Мэри здесь?

Босоногий мальчишка в не по размерам большом, поношенном соломенном сомбреро сидел на верхней планке ограды корраля и не отрывая глаз разглядывал эту пару лошадей.

– Славные мустанги, – произнес Джексон.

Не повернув головы, мальчишка отозвался:

– Они не мустанги. Это чистокровки, да еще горячих кровей. Разуй глаза, если не видишь!

– Их вырастил твой отец?

– Нет, купил. Вчера. За две с половиной сотни.

– Сдается, твой отец переплатил. Они выглядят гораздо дешевле, – поддразнил паренька Джесси.

– Дешевле?! – презрительно воскликнул мальчишка. – Да каждая из них по отдельности потянет на пять сотен! Па так и сказал. А уж он-то может отличить лошадь от коровы. Их продала какая-то девушка, – добавил он, как бы поясняя, почему за лошадей так мало запросили, – мол, чего женщины понимают?

– И что заставило ее так поспешно продать лошадей? – закинул удочку Джексон.

– Ей больше по нраву железная дорога, чем телега, – вот и вся причина, – пояснил паренек. – Чего еще можно ждать от женщин? У них в голове ни капли здравого смысла!

«Железная дорога», – отметил про себя Джексон и, повернув голову, посмотрел на полоски рельсов, похожие на серебряные ручейки, бегущие вдоль долины. Потом проследил глазами за тем, как они уходят вдаль, и его сердце заныло. Под ним была хорошая лошадь, но ей не под силу тягаться с ногами из стали, легкими из железа и горячим паром вместо дыхания. Даже самые быстрые и выносливые птицы не могли бы догнать это огнедышащее чудовище, которое унесло от него девушку.

– Какая из них твоя? – спросил он мальчишку.

– Что, лошадь? Да никакая! – с горечью откликнулся подросток. – Иногда мне удается проехаться только на муле с пашни до дома. – И он тяжело вздохнул.

Джексон спешился.

– Бери эту лошадь! – распорядился он. – Держи ее здесь. От тебя совсем не требуется холить ее и нежить. Но следи, чтобы она не захромала. Езди на ней, не слишком натягивая узду. Не вздумай пришпорить, не то она взбрыкнет так, что подлетишь до самого неба. Обращайся с ней хорошо, и она обгонит, одолеет любую из лошадей твоего отца.

Мальчишка наконец соизволил повернуть голову и окинуть удивленным взглядом с головы до хвоста лошадь Джесси. Он тоже разбирался в лошадях, возможно, скорее благодаря врожденному чувству, чем специальному курсу обучения. Паренек собрался было что-то сказать, но его хватило только на то, чтобы открыть рот да так и остаться. У него сперло дыхание, он не верил своим ушам. Затем мальчишка перевел изумленный взгляд с лошади на ее странного хозяина.

– Слышь-ка, – обрел мальчишка дар речи. – Я не достоин ездить на такой лошади. Ведь она может запросто допрыгнуть до луны. Куда мне!

– Ничего, будешь ездить, – заверил его Джексон. – В один прекрасный день я за ней вернусь. А возможно, и нет! Если меня не будет в течение года – лошадь твоя!

Мальчишка кубарем слетел с забора и, едва дыша, решился взять поводья из рук Джесси. А тот, не задерживаясь, чтобы выслушать слова благодарности, быстро пошел по извилистой дорожке, ведущей к железнодорожной станции. Оказавшись там, он подошел к станционному служащему, который, жуя соломинку, сидел и тупо смотрел на завораживающую чистоту блестящих рельсов, сливающихся и исчезающих на горизонте в солнечном мареве.

Дежурный по станции мельком взглянул на Джексона и вновь вернулся к созерцанию рельсов.

– Как дела? – поинтересовался у него Джесси.

– Идут, – отозвался тот. – Вернее, едут – и по большей части мимо!

– Да, сутолоки здесь, как я полагаю, не бывает, – заметил парень. – Разве что когда грузят коров?

– Да, а в перерывах почти никого, – со вздохом подтвердил служащий.

– Однако, сдается мне, у вас все же бывают пассажиры? – гнул свою линию Джексон.

– Может, один за неделю, а то и за месяц.

– Да ну! – удивился Джексон. – Вот уж не поверю, что рядом с таким городом так мало пассажиров.

Служащий посмотрел на него более пристально.

– На вашем месте любой бы так подумал, – согласился он. – По соседству с таким городом поневоле решишь, что желающих собрать вещички и покататься тут целые толпы. Вот только никто не торопится с отъездом. Здешние жители словно приклеены к своему месту. Не хотят повидать мир. Предпочитают наблюдать за тем, как скотина щиплет траву на полях. За десять дней я продал всего один билет.

– И все-таки кому-то стало невтерпеж сидеть на месте? – предположил Джексон.

– Да нет. Здесь такого не бывает. Так, уехала одна девушка. Но и она не отважилась отправиться на Восток. Подалась чуть дальше – на Запад, на одну остановку.

– Стремление на Запад у нас в крови, – поддержал разговор Джесси. – Хотя на Востоке больше жизни, гораздо больше – там она бьет ключом.

– Да, не то что здесь, – согласился служащий, глядя на Джексона с некоторым удивлением и симпатией. – По мне, Канзас-Сити – это то, что надо!

– Но ведь эта девушка, по вашим словам, уехала на Запад, не так ли? И как далеко?

– Миль на пятьсот, если округлить. Да, до премиленького местечка под названием Нииринг так и есть – пять сотен миль.

– Нииринг? – повторил Джесси. – Нииринг? Не припомню такого названия. Зачем бы кому-то туда отправляться?

– Откуда мне знать? – откликнулся дежурный по станции.

Он казался явно рассерженным таким вопросом, а посему вновь отвернулся и устремил взгляд на восток, туда, куда уходили рельсы, постепенно теряясь из виду.

И в это же самое время возник какой-то гул, словно выраставший прямо из земли.

– Товарный, – с отвращением пояснил дежурный. – Тут ни за что не остановится. Готов биться об заклад. Никогда здесь не останавливается. Хочу оставить эту работу. Целых пять лет отсидел на одном месте – и вот собираюсь подать в отставку. Это собачья работа – будь проклята эта железная дорога! – на которой не умеют ценить порядочных людей.

Дежурный по станции оглянулся, но его собеседника уже и след простыл. И тут же служащий вскочил на ноги, чтобы понаблюдать, как вдоль перрона паровоз с грохотом протащит целый состав.

Он оказался прав. Поезд не остановился на этой маленькой станции и тем не менее все-таки принял тут дополнительный груз. В то время как состав проносился мимо, из кустов, росших неподалеку от рельсов в конце железнодорожной платформы, выскочила по-кошачьи гибкая фигурка, прыгнула на лесенку, уцепившись за нее, и стремительно забралась на крышу товарного вагона.




Глава 8


Оттуда до засова на двери – расстояние немалое. Но для человека без нервов вполне возможно, уцепившись пальцами ног за край крыши, свеситься вниз и дотянуться руками до засова. Что Джексон и сделал.

У него не было ни малейшего желания рыскать по всему составу, перебираясь из вагона в вагон, прятаться от возможных охранников, трястись на открытых площадках. Он просто выбрал пустой вагон, легко определив порожняк по гулкому грохоту, доносящемуся изнутри, и уже минутой позже замок на засове поддался его отмычке. Затем Джексон залез внутрь.

Судя по всему, в этом вагоне перевозили увязанные кипы сена. Какая-то часть его высыпалась, да так и осталась, потому что дочиста вымести пол желающих не нашлось. Джесси собрал все остатки сена в один угол и улегся. Дверь он оставил открытой, чтобы дать в вагон доступ свежему воздуху. Дым от паровоза уносился ветром по другую сторону состава.

Устроившись, парень постарался расслабиться. Долгая езда верхом сказалась даже на его, казалось бы, выкованном из гибкой стали теле, которое теперь нуждалось в отдыхе. Для этого у Джексона была своя особая система. Прежде всего усилием воли он сосредоточил внимание на мышцах ног и рук. Когда почувствовал, что снял с них напряжение, переключился на шейные мышцы. Потом занялся дыханием, добиваясь, чтобы оно стало ровным и легким.

Хороший сон – результат полного расслабления. Уже через тридцать секунд Джексон почувствовал себя так, словно он проспал не менее пяти часов, а еще через тридцать секунд заснул и на самом деле.

Когда перед станциями состав замедлял ход, Джексон автоматически просыпался и закрывал дверь, а потом, на ходу, открывал ее вновь.

По его прикидкам, поезд тащил вагоны в среднем со скоростью тридцать миль в час, а это означало, что ему предстояло более пятнадцати часов езды. Большую часть этого времени он намеревался проспать.

Джесси не принадлежал к числу тех нервных пассажиров, которые не могут выдержать и пяти часов на поезде без целой кипы газет и журналов, уткнув нос в которые пытаются скоротать время. Как верблюд ест и пьет до отвала, готовясь к долгому переходу по пустыне, так и он тоже хотел заранее набраться сил, черпая их из долгого, целительного сна. Этим сейчас и занимался. Открыв дверь и дождавшись, когда свежий воздух хлынет в вагон, он вновь ложился и меньше чем через минуту засыпал как убитый.

Однако на одном из перегонов его сон был прерван. В этот момент состав преодолевал длинный трудный подъем, и паровоз, надрываясь, тащил вагоны со скоростью черепахи. Но Джексона разбудил шум, отличающийся от громыхания вагонов по стыкам рельсов. Он стряхнул с себя остатки сна и сел. Двое мужчин забрались в вагон через открытую дверь и теперь помогали влезть третьему.

Вся троица выглядела далеко не презентабельно. Казалось, на их небритых физиономиях и потрепанной одежде написано большими буквами: «Бродяги». Они явно принадлежали к той части населения, которая скитается по железным дорогам в надежде, что хлеб насущный им обеспечит смекалка, позволив добыть его отнюдь не в поте лица своего. Эти люди готовы скорее пойти на преступление, чем гнуть спину и утруждать работой руки.

Оглядев их, Джексон почувствовал отвращение, которое возникало у него всякий раз при встрече с подобной публикой. Затем вновь откинулся на ложе из сена и закрыл глаза. И скоро услышал, как один из бродяг сказал:

– Глядите, здесь какой-то пьяный. Дрыхнет без задних ног, да еще занял единственную постель в этом отеле.

– Разбуди-ка его, Джерри! – посоветовал другой.

– Сейчас он у меня проснется, – злобно пообещал Джерри.

Джесси приоткрыл глаза и сквозь полуопущенные ресницы увидел, что Джерри уже стоит рядом и отводит ногу, чтобы дать ему хорошего пинка.

Тут же нога, готовая ударить, устремилась вперед, но встретила на своем пути не ребра, а руку Джексона, которая слегка изменила ее направление и вывернула ступню набок. Чтобы выполнить этот трюк, парню даже не потребовалось напрячь запястье – вполне хватило силы замаха ноги нападавшего. Бродяга по имени Джерри завалился на бок и покатился по полу вагона, молотя от боли ладонями по доскам.

Джексон сел и принялся скручивать цигарку.

Двое других бродяг подняли своего приятеля с пола. Однако тот заорал, требуя, чтобы его вновь положили, потому что у него сломано бедро, хотя на самом деле оно не было ни сломано, ни даже смещено – это был просто вывих, правда довольно сильный.

Джесси не замедлил дать Джерри совет:

– Через три-четыре дня сможешь уже ходить. А пока полежи спокойно, и на другом боку.

Джерри обдал его пылающим взглядом и разразился проклятиями в адрес Бога и Джексона.

– Это же приемчик джиу-джитсу, выполненный по-подлому, втихаря, – вопил он, обращаясь к приятелям. – Уделайте же эту свинью за меня, коли я сам не могу! Или у вас руки отсохли?

Те не оставили его призыв без ответа. Это были здоровые мужики. Хилым и слабым нечего делать на большой дороге. Бродяги всегда с особой гордостью стараются показать, что они не уступают никому ни в чем, разве только тем, кто превосходит их не размерами, а образованием. Огромный рост и немалый вес им просто необходимы. Крупные габариты – своего рода диплом, удостоверяющий их значимость, тот источник, из которого они черпают уверенность в своем превосходстве над прочими честными людьми.

Вот такие крупные ребята, закаленные в жизненных передрягах, искушенные в искусстве наносить и принимать удары, и заняли исходные позиции по обе стороны от Джексона.

– Выверни его наизнанку, Боб! Задай ему жару, Пит! – науськивал их Джерри, распростертый на полу. – Это был подлый прием. Он подловил меня, когда я этого не ожидал!

– Мы разорвем его пополам, – пообещал ему Пит – парень с копной ярко-рыжых волос на голове.

Джексон переводил взгляд с одного на другого. Но не встал, а продолжал сидеть.

– А ну-ка, поднимайся, болван! – обратился к нему Пит, видимо, главарь славной троицы. – Тебе предстоит взбучка, и лучше принять ее стоя.

Джексон счел своим долгом предупредить задир.

– Ребята, – произнес он спокойно, – если вы накинетесь на меня, то пожалеете, что вместо драки со мной не уселись на бочонок с порохом, к которому уже подведен зажженный фитиль. Я не хвастаюсь. Просто ставлю вас в известность.

– Он мужик с ринга, – предположил Боб, явно находясь под впечатлением от речи Джексона. – Не иначе как боксер, Пит.

– Если и так, то всего лишь легковес, чертов вьюн, – объявил Пит. – Но разве я сам не покрутился на ринге? Не помню, чтобы не мог управиться с тремя такими, как этот. В каждой руке держал по одному, а третьего в зубах. Эй, ты, давай вставай!

– Ладно, раз ему так больше нравится, пусть получит трепку сидя, – заявил Боб и двинулся на Джексона, принимая боевую стойку.

Он явно хотел обрушиться на него локтями и коленями, чтобы прижать к полу, но вместо этого сам рухнул на подстилку из сена, на которой только что сидел Джесси. Тот успел ускользнуть ровно настолько, насколько это требовалось, чтобы не оказаться под падающим телом, и сразу же как следует заехал Бобу в ухо. Удар, правда, получился не из тех, какими заваливают быка, но тем не менее поразил противника не хуже копья любого из прославленных героев Гомера.

Затем Джексон вскочил на ноги, чтобы успеть встретить третьего, и последнего, из шайки – уверенного в себе Пита. Но тот, хотя и провел немало времени на ринге и шутя, если верить его словам, расправлялся с легковесами, как это ни странно, не полез на рожон. У него на глазах оба его компаньона – здоровенные мужики, оказались вырубленными, причем каждый с одного, еле заметного удара. Пит верил в магию, когда видел ее результаты своими глазами, и в таких случаях предпочитал не полагаться лишь на силу и голые кулаки. Он сунул руку внутрь куртки, а когда вытащил ее оттуда, в его ладони сверкнуло изогнутое лезвие охотничьего ножа. В следующее мгновение Пит сделал выпад в сторону Джексона.

Но парень стоял как статуя. Могло показаться, будто он отупел настолько, что не понял, какая над ним нависла смертельная опасность. Или же, как и многих других людей, его просто парализовал вид обнаженной стали. Лишь в самый последний момент немного сдвинулся с места, но не назад, а вниз. Нет, не поднырнул, а как-то сжался всем телом, уменьшился в размерах – и рука с ножом, нацеленным на горло, пролетела над его плечом. Джексон тут же развернулся в направлении удара. Можно было подумать, что это заставил его сделать ветер, вызванный стремительным движением увесистой руки Пита, или ее скользящее прикосновение. Но это было не так. Развернувшись, Джесси поймал руку бандита и, подавшись всем корпусом вперед, подставил под нее плечо. Сила инерции собственного рывка оторвала Пита от пола, и он врезался головой и плечами в стену вагона. Сила удара была такова, что бывший боксер мешком рухнул на дребезжащие от движения поезда доски пола.

Вынув цигарку изо рта, Джесси посмотрел на неподвижные тела двух бродяг. Затем обернулся к Джерри и увидел, что тот уставился на него как завороженный.

– Что, оба мертвы? – еле выдохнул из себя Джерри и, прижавшись поплотнее к стене вагона, вытащил из рукава рогатку, крепко зажав ее пальцами.

Судя по его лицу, он не питал особой надежды, что с ее помощью сумеет защититься. Однако мрачно, с мужеством отчаяния, ожидал нападения, сознавая, что песенка его спета.

– Нет, не мертвы, – отрицал Джексон.

Затем подошел к Бобу, откатил его с подстилки из сена, на которой тот распростерся, после чего сам устроился на мягком ложе, откуда его так бесцеремонно согнали. Наконец с наслаждением глубоко затянулся дымом и принялся разглядывать поверженных «героев».

– По-моему, они уже окоченели, – произнес Джерри. – Ты убил их обоих. Тебя за это повесят.

– Нет, до смерти им еще далеко. Оба всего-навсего без сознания, – холодно пояснил Джексон. – Как твоя нога?

– Сломана, если не совсем, то почти, – пожаловался Джерри, попытался шевельнуться и тут же застонал.

– Я вправлю сустав на место, – пообещал Джесси, попыхивая цигаркой. – Это всего лишь вывих. Только! А тебе, Джерри, наука, чтобы больше никогда не пинал спящего человека.

– Спящую дикую кошку, – уточнил тот. – Да, мне это урок на всю оставшуюся жизнь. Кто ты, незнакомец?

– Бродяга, как и ты, – ответил Джексон.

– Как и я?! – в изумлении выдохнул Джерри. – Ты… и такой же, как я? – Тут его разобрал смех. – Ты – бархат, а я – простая тряпка! – отдышавшись, произнес он. – Ба, да Боб никак и впрямь зашевелился!

Боб и Пит приняли сидячее положение почти одновременно. Помотали головой, оглянулись вокруг себя дикими глазами и наконец оба, как по команде, уставились на Джексона.

– Убийца! – хрипло выдавил из себя Пит, массируя онемевшую шею. – Он один из тех спецов, которые умеют вырубать людей голыми руками. Вот кто он такой!

– Если бы только вырубать! Черта с два! – отозвался Боб. – Его рука способна расколоть черепок, даже такой, как у меня!

– Заткнитесь-ка, ребята! – прикрикнул на них Джерри. – У меня идея! С тех пор как шлепнули Исаака, нам явно не хватает мозгов. И вот они перед нами. Вот он, наш новый босс!




Глава 9


Однако его идея не встретила немедленного одобрения у двух остальных негодяев. Они поглядели друг на друга, затем на Джексона и вновь переглянулись между собой. Наконец Пит спросил:

– Ты по какой части, парень?

– Сначала, ребята, объясните мне, чем вы занимаетесь, – ответил Джексон. – Думаю, я заслужил право прежде выслушать вас?

Боб извлек пачку табака, листки бумаги и стал сворачивать цигарку, даже не глядя при этом на пальцы. Он предпочел на отрывать глаз от Джексона.

– Ты, похоже, из породы магов и фокусников, – предположил он. – А раз так, то должен уметь читать чужие мысли. Вот и скажи мне, кто я такой.

– О, мне ничего не стоит сказать, что ты собой представляешь, – отозвался Джесси. – Да только читать твои мысли неинтересно, куда приятнее – сидеть и слушать.

– Эге, да ты, никак, блефуешь?! – возмутился Пит. – Думаешь, заставишь нас расколоться просто так, за здорово живешь? Нет уж, давай напрягись и читай мысли! Я видел, как это делали на сцене, – красиво, ничего не скажешь. Да только это все туфта. Нас на мякине не проведешь. Ты нас прежде никогда не видел, да и мы тебя – тоже. На нас у тебя ничего нет. Так что валяй читай наши мысли, если сможешь! Начни с меня и скажи, что я думаю прямо сейчас, сию минуту. Ну, слабо?

– Думаешь о том, как стать вором-домушником, – сказал Джексон.

Пит вздрогнул и отдернул голову назад. Было ясно, что такого он не ожидал – ответ парня застал его врасплох.

– Сдается мне, что на этот раз он угодил в самую точку, Пит, – произнес Джерри. – Я ж говорю вам, что у него в отличие от нас есть мозги.

– Закрой пасть! – любезно посоветовал Пит. – А ты давай валяй дальше! Скажи мне чуть больше. Значит, я думаю, как стать домушником?

– Сейчас уже нет, – возразил Джексон. – Теперь у тебя на уме, как бы пошерстить толпу.

Пит вскочил на ноги и заорал:

– Будь ты проклят! Что, у меня дырка во лбу и ты видишь через нее, что в моей башке?

– Считай, почти так, – согласился Джесси с еле заметной холодной улыбкой.

– Ну и чем же я орудую в толпе? – не унимался Пит.

– Обеими руками. Выворачиваешь карманы, высматриваешь, где народу побольше, шныряешь там под шумок и чистишь все подряд! От кошельков до носовых платков. Ты же ничем не брезгуешь, старина, тебе все годится. Собираешь по зернышку, чтобы набрать мешок пшеницы. С того самого дня, как начал…

– С меня хватит! – прервал парня Пит, хлопая глазами. – Больше мне от тебя ничего не нужно, приятель, спасибо, сыт по горло! – Он слегка отодвинулся, понуро опустил голову и исподлобья покосился на Джексона.

– Хорошо! – весело провозгласил Джерри, перекатываясь в более удобное положение. – Ну, а теперь прочти-ка мои мысли… О-ох! – взвыл он, потому что движение вызвало резкую боль в бедре.

– Давай-ка лучше вправлю твой вывих, – предложил Джексон. Левой рукой он ухватил поврежденную ногу ниже коленной чашечки, в то время как пальцами правой ощупал сухожилия бедра и предупредил: – Будет немного больно.

– Если это вернет мне способность ходить, – смело заявил Джерри, – то черт с ней, с болью!

Едва он успел это вымолвить, как Джесси рывком вывернул его голень, одновременно впившись пальцами правой руки в мышцы бедра пострадавшего.

Джерри испустил краткий вопль, похожий на визг собаки, когда ее огревают плеткой. Боль была настолько сильной, что на лбу у него выступили капельки пота. Они все еще струились по лицу Джерри, когда он попробовал согнуть и разогнуть ногу.

– Разрази меня гром! – вырвалось у него. – Ты вправил мою ногу так же легко, как и сломал. Как это ты умудрился?

– С помощью магии, конечно, – ухмыльнулся Джексон.

И вытянул вперед изящные руки, как бы давая тем самым понять, что грубая сила не входит в арсенал его излюбленных средств.

– Ясно, что дело темное. А теперь выкладывай мою подноготную, – не отставал Джерри. – Для начала скажи, как я дошел до жизни такой.

– С истинного пути тебя сбила армия, – поведал Джексон. – До нее ты был бездельником, а вступив в ряды регулярной армии, приобрел, как принято говорить, скверные привычки. Так вот и скурвился.

Теперь пришла очередь Джерри разинуть рот от изумления.

– Надо же, угодил в самое яблочко! – радостно констатировал Пит, который сейчас по выражению на физиономии Джерри мог получить полное представление о том, как выглядел и сам всего несколько минут назад.

– Как ты вышел на тех, кто знал или знает меня? – потребовал объяснения Джерри, теряясь в догадках. – Нет, быть такого не может! Глянь-ка, а в этом и впрямь что-то есть! Неужели ты видишь мысли людей в их набалдашниках?

– А то как же? – улыбнулся Джексон. – Это очень просто.

– Ну, сначала я скурвился, а чем теперь занимаюсь? – не унимался Джерри, выказывая всем своим видом живейший интерес.

– Ты почти всегда на подхвате. Предпочитаешь работенку полегче. Чуть что – в сторону!

– Что верно, то верно! – признался Джерри. – На козыря не тяну, не те нервишки. Вот быть шестеркой – куда ни шло! Предпочитаю видеть небо над головой, а не в крупную клетку из тюряги. Ты просек меня насквозь. Как это тебе удалось?

– С помощью магии, конечно, – пояснил Джексон, все еще улыбаясь.

– Теперь остался только я, – объявил Боб. – Скажи и мне, что я за птица. – У него было квадратное, словно вырубленное из камня, лицо и тусклые, широко посаженные глаза. Пристально и тупо он уставился ими на Джексона, продолжая канючить: – Предъяви и мне билетик. Настала моя очередь. Ну, чем я промышляю?

С губ Джесси сорвалось лишь одно слово:

– Убийством.

Боб закрыл лицо ладонью и сквозь пальцы уже не тусклыми, а горящими глазами посмотрел на Джексона. Потом внезапно заморгал и поспешно отвел взгляд.

– О, мой… Бог! – выдохнул он.

Остальные двое молчали. Какую бы ловкость рук и чудеса ума не продемонстрировал им перед этим Джексон, все померкло по сравнению с тем, вырвавшимся у него в минуту откровения единственным словом.

Бродяги даже, похоже, испытывали смущение.

– Он – сыщик, – заявил Боб и что-то еще тихонько пробормотал себе под нос. – Полицейская ищейка! Он всех нас подставит! Сначала заставит расколоться, а потом… Вот что, нам надо от него избавиться!

Он посмотрел на своих компаньонов, но те только покачали головой. Они уже ощутили на собственной шкуре, каково иметь дело с этим парнем, и знали, что не забудут его приемчиков по гроб жизни.

– Осади назад! – охладил пыл приятеля Джерри. – Он не стукач. И сейчас нам расскажет, как добыл эти сведения. Ты же не станешь темнить, парень?

Обращаясь к Джексону, он взывал к его лучшим чувствам, и тот согласно кивнул.

– Ну, Джерри, на самом деле все очень просто. По твоему внешнему виду можно понять, что ты родился нормальным человеком, но ничто, кроме службы в армии, не могло тебе дать такую выправку. Все остальное – плод моих рассуждений. Армия не то место, где любят утруждать себя работой. Ну, а раз ты покинул ее, значит, на то были причины. Впрочем, не будь ты лентяем, то и не завербовался бы туда, где не надо думать о хлебе насущном.

– Ну, положим, со мной тебе и впрямь все ясно, – согласился Джерри. – Тут магия ни при чем. А как насчет Пита?

– Только в тюрьме парни постигают искусство говорить уголками губ и по ним разбирать слова, – небрежно пояснил Джексон. – И любой, кто может, не глядя на руки, свернуть самокрутку и при этом не просыпать ни крошки табака, несомненно обладает ловкими, специально тренированными пальцами. Вот я и догадался, что Пит карманник. А о том, что он хочет стать вором-домушником, прочел по его губам. Есть и другие признаки, которые о многом говорят опытному глазу, но вряд ли стоит о них упоминать.

– А Боб? – поинтересовался Джерри, невольно понижая голос.

Боб тоже поднял голову и зачарованно уставился на Джексона.

Тот встретился с ним взглядом и предложил Джерри:

– Посмотри на его руки.

Это были здоровые руки, с широкими багровыми ладонями; на пальцах виднелись бледные шрамы и следы старых порезов.

– Он начинал на бойне, – объяснил Джексон и еще пристальней взглянул в тусклые глаза Боба. – И до сих пор в душе по-прежнему мясник. – Потом, помолчав, добавил: – Вот и вся моя магия, как сами теперь видите. Просто я умею складывать воедино многие мелкие признаки.

– На словах все просто, – возразил Джерри, – а на деле оказывается не так-то легко. Я это точно знаю. А теперь, парень, расскажи-ка нам о себе. Чем ты промышляешь?

– Магией. – Джексон вновь выставил на всеобщее обозрение свои изящные руки ладонями вверх.

– Морочишь публику со сцены? – уточнил Джерри.

– Нет, подлинной магией, той самой, с помощью которой открываются замки, как висячие, так и те, что устанавливают на сейфах, и делается многое другое из той же оперы. Иногда от скуки развлекаюсь тем, что показываю фокусы на ярмарках. Одно время специализировался на драгоценностях. Было и еще кое-что… Ну, короче говоря, вы с полным правом можете посчитать меня своим в доску. Но основное мое занятие – магия. Никакого нитроглицерина, никакого динамита. Магия – это то, чем можно открыть любую дверь. Как, например, эту, в вагоне.

Славная троица взирала на Джесси с нескрываемой завистью. Наконец Пит нарушил молчание:

– Что ж твоя магия не удержала тебя подальше от чугунки, от того, чтобы не трястись на голых досках товарняка? Какой от нее прок, если ты скитаешься по железным дорогам, как и мы?

– Магия – это уже само по себе награда, – загадочно проговорил Джексон.

– Послушай! – ткнул в него здоровенной ручищей Джерри. – Возьми нас с собой! Давай работать вместе. Идет? Сможешь нас как-нибудь использовать?

Прежде чем ответить, Джексон повернул голову и пристально, в упор, внимательно посмотрел в тусклые глаза Боба.

– Ну? – мягко, но требовательно спросил он.

Боб вспыхнул до бровей.

– Ты же знаешь, по какой я части, – хрипло пробормотал он. – Знаешь, чем я промышляю. Суди сам – нужен я тебе или нет, а мне ты подходишь.

– Что ж, пожалуй, я смогу использовать всех троих для работы, которая у меня сейчас под рукой. Хорошо, беру вас и буду вам регулярно платить жалованье. Подходит?

– Эй! – воскликнул Пит. – Никакой доли в добыче? Только зарплата?

– Да, но неплохая, – заверил Джесси. – Двадцать долларов в день. Устраивает?

– Двадцатка на нос? – недоверчиво осведомился Пит.

– Двадцатка каждому, – подтвердил Джексон.

– А какого вида работа? – полюбопытствовал Джерри.

– Всякий раз, когда вам придется пользоваться фомкой или стеклорезом, вы будете получать дополнительное вознаграждение, – ушел от прямого ответа Джексон. – Пятьдесят баксов за окно и две сотни за дверь. Звучит?

Все трое, как по команде, дружно ухмыльнулись. Потом эта ухмылка расползлась у них до ушей, как у умирающих от голода, которым неожиданно пообещали банкет.




Глава 10


Нииринг продувался всеми ветрами, и только потому в нем можно было жить, ибо вонь от многочисленных стад крупного и мелкого рогатого скота, которые прогоняли через него, тут почти не ощущалась. Он даже значился на картах, но не потому, что представлял интерес в географическом отношении, а потому, что находился в центре обширных ранчо. Их владельцы приезжали в Нииринг на повозках, чтобы сделать здесь сезонные запасы продовольствия, закупить оптом бекон, муку, кофе и всевозможные консервы. Был тут и магазин, где они имели возможность купить седла, упряжь и прочие необходимые для хозяйства вещи. А женщины – приобрести по дешевке платья, вышедшие из моды по меньшей мере пару лет назад. Кроме того, в городке был частный банк, обслуживающий весь район.

Но подлинным его центром считался вовсе не вышеупомянутый магазин, не банк и даже не почта, где стояла печка, привлекающая в зимнее время немногочисленных прохожих обогреться. Сердцем Нииринга, которое наполняло жизнь города живительными соками, являлся отель, а точнее – обеденный зал в нем.

Это был скорее ресторан, нежели столовая, как в большинстве других отелей. А порой больше убежище, чем ресторан.

Ледяные ветры проникали в него через многочисленные щели наспех возведенных стен, словно издеваясь над окнами, завывали в рамах, просачиваясь сильными сквозняками, и тем не менее обеденный зал тогда казался чуть ли не раем, потому что в центре его стояла большая, с округлыми боками, плита, вокруг основания которой проходил металлический прут, наподобие тех, что окружают понизу стойки бара. На нем отдыхали пятки, пока мысы сапог поджаривались от плиты. А вокруг стояли топорной работы кресла с низкими спинками, настолько неподъемно-тяжелые, что по этой причине сломать их было практически невозможно. Кресла стояли там круглый год, так как те же самые люди, которые зимой приходили сюда в поисках тепла, летом наведывались в это заведение, чтобы посидеть в прохладе.

Комфорт дополнял стеллаж с кипами газет самой разной давности – от века до года. Они попали сюда от многих людей и из разных источников, и просматривали их из любопытства в основном приезжие в надежде – если повезет, конечно, – получить какую-нибудь информацию из родного города. С этими газетами обращались на удивление бережно. Если кто-то по прочтении бросал листы на пол, это вызывало бурю негодования и осуждения со стороны остальных завсегдатаев. Более того, обтрепанные, надорванные по краям номера официантка Молли периодически приводила в божеский вид с помощью клея и коричневой бумаги из лавки мясника.

Кроме газетного стеллажа на полу повсюду были расставлены разных размеров коробки, наполовину наполненные опилками. Они использовались как плевательницы, глаз красотой не радовали, зато для плевков служили отличными мишенями.

Обеденные столики жались к стенам большой комнаты, их было с дюжину, и каждый рассчитан на четверых. Временами, когда не хватало свободных мест, посетители вынуждены были ставить тарелки на колени, а чашки с кофе прямо на пол. Но такое случалось лишь на Рождество да в разгар сезона продажи скота.

Сейчас в этом зале за угловым столиком сидел Джексон. За другим, ближе к двери, расположился парень с веселым лицом, который пришел сюда, слегка прихрамывая. Еще за одним – мужчина с копной ярко-рыжих волос, а четвертый занимал тип с тусклыми, широко посаженными глазами.

Они вошли порознь и сели за разные столики. Молли с явной неприязнью поглядывала на трех последних. Они выглядели чужаками – выходцами из восточных штатов, а она относилась к людям из тех краев да и к восточным штатам в целом приблизительно так же, как ирландцы к англичанам.

Но на Джексона посматривала с симпатией. Его улыбка была такой искренней, темные глаза такими дружелюбными и яркими, да и сам он казался таким молодым и изящным, что в сердце Молли проснулся материнский инстинкт. Так что она не могла не задержаться возле его столика, после того как поставила на него чашку с кофе. Джексон поднял на нее глаза, в которых Молли прочла благодарность. Почему другие не могут так смотреть и улыбаться?

– Ну, казалось бы, что стоит улыбнуться? – вслух прокомментировала она свою мысль. – Но здесь это такая редкость! Стоит ребятам пожить в Нииринге хотя бы немного, с их лиц напрочь сдуваются улыбки. Вот погодите, потянет февральским «северником», он и вам так заморозит лицевые мышцы, которыми улыбаются, что они останутся застывшими на веки вечные. Вы ведь новичок у нас, не так ли?

Джексон ответил, что она не ошибается, и они немного поговорили. Что он собирается делать? Да сам толком еще не знает, наслышан только, что в здешних горах хорошая охота, вот и решил попытать счастья. Умеет ли пользоваться ружьем? Да, конечно.

Молли не могла не ухмыльнуться, потому что сама была на редкость хорошим стрелком, законной владелицей личного винчестера и револьвера «кольт», а главное, знала, как ими пользоваться.

– Вы должны быть уверены в меткости своего глаза, когда начнете выслеживать оленя, – заявила она. – Местные олени чуют человека за милю, а ружье – за целых пять миль. В ту же секунду, как заметят, пускаются наутек широкими прыжками, и поминай как звали! Хороший матерый самец в этих местах даже не скачет по горам с уступа на уступ, а пролетает их, как ястреб. Надо стрелять не менее чем с пятисот ярдов, если хотите отведать оленины.

– Ну что ж, тогда придется рассчитывать только на удачу, – отозвался Джексон.

– У вас тут есть какие-нибудь знакомые? – полюбопытствовала Молли.

– Нет, я просто катаюсь по стране. Отец считает, что мне полезно пожить немного походной жизнью. Говорит, мне не мешает малость огрубеть, так как пока я учился в школе, слишком изнежился.

– Да уж! В наших краях миндальничать не любят – обтешут вас в два счета, – угрюмо подтвердила Молли. – Здесь вас быстро заставят или озвереть, или убьют. Местные – суровый народ. Взгляните хотя бы на тех, кто сидит в этом зале. Свирепые ребята, не так ли? Только поэтому и выжили, что научились скалить зубы и огрызаться налево-направо. – Она скрестила на груди руки, на которых вздулись не по-женски рельефные мускулы.

Джексон постарался придать своему лицу выражение недоверия.

– Знаете, – произнес он, – не может такого быть, чтобы все остальные походили на этих.

– Да остальные еще хуже! – убежденно заверила Молли.

– Ну, – протянул Джексон. – Я не гигант. Но если здесь может выдерживать женщина, полагаю, мне это тем более по плечу.

– Да-а, – не очень убежденно согласилась Молли. – Правда, не часто, но женщины у нас тут тоже появляются, по одной. Вот только не знаю зачем. Не иначе как начитались книжек про Запад. Приезжают сюда, думая, что каждый пастух – это помесь Сандоу с принцем Уэльским. Конечно, вскоре глаза у них открываются. Ковбоев здесь действительно навалом, да только вот моются они редко, да и одежда их чаще всего нуждается в стирке. Была тут вчера одна из таких дамочек, привыкших ходить в шелках.

– Молоденькая? – спросил Джексон с наивным видом.

– Да. Молоденькая, это уж точно. Из тех, при виде которых у ребят начинают течь слюнки.

– Хорошенькая? – не отставал Джексон.

– Хорошенькая. Даже слишком. Пока ела ветчину с яйцами, смотрела на меня так, словно завидовала, похоже, не прочь была бы занять мое место. Мне даже стало ее жалко. Я поинтересовалась, что заставило ее забраться так далеко на Запад. Но в ответ услышала только то, что ей здесь нравится.

– Она остановилась в отеле? – спросил Джексон.

– Нет, исчезла во мраке. Пришла сюда с чемоданом, а когда я хотела подойти к ней и узнать, не нужен ли ей номер или же она просто собирается дождаться здесь следующего поезда, смотрю, ее уже и след простыл. Разрази меня гром, даже ручкой не помахала!

– Так-таки и исчезла? – недоверчиво уточнил Джексон.

– Вот именно, вы сказали самое подходящее слово. Исчезла – и все тут! Должно быть, пока меня не было, кто-то пришел и увел ее.

Джексон вздрогнул, хотя совсем незаметно.

– Уж не похитили ли ее? – высказал он догадку.

– О нет! – возразила Молли. – Наверное, просто кто-то увидел, как она поднимает чемодан, и предложил ей помочь поднести. Так я думаю. Это самое вероятное объяснение.

– Выглядит как-то странно, – заметил Джесси и потупил взор. Мысли одна тревожней другой лихорадочно роились в его голове. Выследить Мэри даже до этого места оказалось не так-то просто, но если она пустилась дальше, в горы, по одной из сотен извилистых дорог и тропок, то как ее теперь искать? Парня охватила паника. Он, как мог, с ней боролся.

Что у Мэри на уме? Ну, догадаться об этом не сложно. Она хочет уехать подальше, опасаясь, что он последует за ней. Ее устроит любая длинная и сложная дорога, лишь бы ее не нашли. Мэри, наверное, готова неделями находиться в пути, пока не почувствует, что находится вне пределов его досягаемости.

– Возможно, она ищет работу? – предположил Джексон. – Могла в поисках ее отправиться, например, на ранчо. Может, ей уже предложили где-нибудь стать кухаркой или кем-то в этом роде?

– Ей?! – изумленно воскликнула Молли. – Она не из работяг. Хотя как знать? Кого только не заносит в наши горы! Может, что-то заставило ее сбежать из дому? Хотите еще кофе?

– С удовольствием, – отозвался Джексон. Он пронаблюдал, как горячая, темная как ночь жидкость наполняла чашку. – Если девушка в состоянии улыбаться, разве это не признак того, что худшее позади? – промолвил Джексон.

– Эта улыбалась, даже морщила носик, – подтвердила Молли. – Было ясно, что с худшим она уже справилась. Она вообще из тех, кто не киснет и держит хвост пистолетом, как бы ни было трудно. Мне показалось, что именно такая. Даже если ей где-то сделали больно, носа не повесила и готова стойко встретить следующий удар судьбы.

Джексон не нуждался в дальнейших уточнениях. Сказанного было достаточно. Он живо припомнил, как, улыбаясь, Мэри премило морщила носик. От этого воспоминания сердце пронзило болью.

– Желаю удачи, – произнес медленно Джесси.

– О, я тоже, – поддержала его Молли. – Она – леди! Это точно. Вроде и ничего такого с виду… А говорила со мной как с сестрой. Судя по всему, вероятно, упала с какой-то высоты. Но те, кто вознесся по праву, никогда не падут слишком низко. Они всегда держатся на уровне, чтобы можно было смело смотреть в лицо любому.

«Точнее о Мэри не скажешь», – подумал Джексон.

Все, что Молли говорила о ней, было правдой, и все-таки не полной. Всю правду знал только он.

Джексон мысленно вернулся к тому дню, когда Ларри Барнс, еле ворочая языком, заговорил с ним через окно и перевернул всю его жизнь. Ему даже показалось, что его существование распалось как бы на две части: первая состояла из того, что было с ним до прихода Барнса, включая предстоящее счастье с Мэри, а вторая – из нескольких последних дней, когда все рухнуло.

Однако, перебрав в памяти все обстоятельства, Джексон понял, что не сожалеет о содеянном. Разве он мог не откликнуться на мольбу Барнса о помощи? Любой человек, оказавшийся в беде, вправе ожидать от остальных, что его не бросят на произвол судьбы. Джексон не мог вот так просто взять и выгнать этого человека. А приняв в нем участие, уже тогда знал, каковы будут последствия.

Когда официантка отошла от него к другим посетителям, Джесси впервые в жизни впал в какое-то забытье. Даже полузакрыл глаза. Кошачья настороженность, не покидавшая его прежде ни на минуту ни днем ни ночью и служившая надежной защитой, вдруг куда-то исчезла.

Из этого состояния транса его вывел раздавшийся за спиной голос, произнесший спокойно, но жестко:

– Джексон, ни с места! Ты у меня на мушке. Два ствола, заряженные крупной дробью, специально, чтобы заваливать матерых оленей-самцов, нацелены тебе под лопатку.




Глава 11


Джесси не шелохнулся. От этого его удержала не столько двустволка, сколько голос, узнанный им сразу же. Он принадлежал маршалу Тексу Арнольду, а это, прежде всего, означало, что настало время играть осторожно, выкладывая карты по одной.

Он искоса глянул на дверь. В этот момент она, как по заказу, открылась – и в проеме возникли двое мужчин с ружьями в руках. Затем глянул на окна. Их было два, и в каждом окне маячило по паре плеч, заслоняющих солнечный свет.

– Давай без фокусов, Джесси! – проговорил за его спиной Текс Арнольд. – Выбирай: либо мне придется тебя связать, или ты даешь мне слово не рыпаться.

Джексон улыбнулся. Краем глаза он следил за нанятой им троицей. Те взирали на происходящее холодно, даже без любопытства. Джесси не знал, насколько можно на них положиться. От его взгляда не укрылось и то, что Молли, увидев эту сцену, застыла, словно пораженная громом. Еще бы! Вот тебе и симпатичный молодой человек! Впредь послужит ей хорошим уроком, что внешность может быть обманчива.

– Выбираю – не давать никаких обещаний, Текс, – ответил Джексон. – Так что лучше свяжи мне руки.

– Тогда руки за спину! – приказал маршал и распорядился: – Дархэм, займись этим. Такая работенка по твоей части!

– Я вязал быков, – послышался за спиной пленника еще один голос. – Так скручу парня, что он не пошевельнется, пока кто-то не разрежет веревку. Кроме меня, мои узлы никому не развязать.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/maks-brend/tropa-dzheksona/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.