Книга - До слез. Истории из отделения неотложной помощи

До слез. Истории из отделения неотложной помощи
Ник Эдвардс


Спасая жизнь. Истории от первого лица
От пациентов с остановкой сердца и пострадавших в ДТП до людей с «синдромом уклонения от ареста» и тех, кто просто не заметил большую красную вывеску над входом в отделение: эта книга в наглядной и доступной форме повествует о том, каково работать в наши дни на самом сложном участке Национальной службы здравоохранения Великобритании – в отделении неотложной помощи.

Реформы, требования политкорректности и характерная для английской культуры любовь к алкоголю и дракам с вытекающим из нее изобилием пациентов в отделении неотложной помощи в совокупности представляют собой нелегкое испытание для психики автора книги – доктора Ника Эдвардса. Чтобы не падать духом, он решил начать писать заметки обо всем происходящем – этакая литературная аналитико-катартическая терапия, результатом которой и стала эта книга, которая может одновременно рассмешить, растрогать и вызвать негодование. Кроме того, она намного более информативна, чем любой правительственный пресс-релиз.

Присоединяйтесь к доктору Нику Эдвардсу, который расскажет вам о радостях и разочарованиях работы в НСЗ. Вас ждет знакомство с его пациентами и коллегами, рассказы о трагедии и боли, но в первую очередь – маленькие победы и комичные ситуации, без которых невозможно представить себе обычный день на передовой линии здравоохранения.





Ник Эдвардс

До слез. Истории из отделения неотложной помощи



Dr Nick Edwards

In Stitches: The Highs and Lows of Life As An A&E Doctor



© Dr Nick Edwards 2008

© О. Ю. Семина, перевод, 2020

© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2020


* * *


Моей жене

Огромное спасибо тебе за все:

за то, что заставляешь меня смеяться;

за то, что родила наших двоих детей;

и за то, что помогаешь мне спуститься с небес на землю, закатывая глаза, когда я говорю слишком самоуверенно.


Мнение автора книги не отражает мнения Национальной службы здравоохранения. Все ситуации и персонажи представляют собой обобщение разных ситуаций, имевших место в разных больницах, а названия и даты были изменены для сохранения анонимности. Автор также хотел бы довести до сведения читателей, что он пишет под псевдонимом.



ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ!

Эта книга – всего лишь попытка с юмором взглянуть на то, что представляет собой работа врача в отделении травматологии и неотложной помощи в Великобритании. Очень многое здесь – шутка, поэтому не стоит использовать книгу как руководство по лечению. Звоните своему терапевту или, если не можете ждать ответа регистратора, звоните в скорую и приезжайте в местное отделение неотложной помощи, где вас ждут 3 часа и 59 минут веселья.




Предисловие


Прошло уже 4 года с тех пор, как я написал книгу «До слез. Истории из отделения неотложной помощи». За это время многое изменилось в моей жизни, в моем мировоззрении, в работе отделения неотложной помощи и в Национальной системе здравоохранения в целом. Единственное, что не изменилось, – то удовольствие, которое я получаю от своей сложной, но интересной работы, когда лечу самых разных пациентов, поступающих к нам в отделение. Нередко после трудного рабочего дня я жалуюсь, мол, сколько можно, каждый день одно и то же дерьмо. Но если посмотреть повнимательнее, то как раз неимоверное разнообразие этого дерьма, то, как оно образуется и как мы его расчищаем, и делает нашу работу такой интересной.

Когда мой издатель спросил, не хочу ли я немного подредактировать книгу, я сразу перечитал первое издание, и первым моим порывом было поменять практически все. Из меня получился какой-то занудный и при этом очень самодовольный мерзавец, который разглагольствует на тему микроменеджмента в медицине. Но ведь книга задумывалась как дневник, что-то вроде блога, и поменять написанное означало бы исказить первоначальный замысел. Так что, пожалуйста, помните об этом, когда будете читать.

В конце второго издания книги есть так называемый эпилог: немного о том, что изменилось за последние 4 года, некоторые мои мысли, а также лучшие эпизоды из моей работы в отделении неотложной помощи за этот период. Надеюсь, что вам понравится и первоначальный текст, и то, что добавилось к нему во втором издании.

Спасибо, что читаете эту книгу!




Введение


Был вполне обычный субботний рабочий день – в целом довольно загруженный и напряженный, но перемежаемый грустными, радостными и забавными моментами. Тем не менее, нужно признаться, я получал от него удовольствие. Я порадовался тому, что успешно помог пациенту с сердечной недостаточностью, другому – вправил вывих плеча. Меня позабавил пьяный и помятый тип крутого вида, похожий на байкера, который умудрился подраться во время игры в шахматы. Потом у меня состоялся довольно увлекательный разговор с мужчиной лет под 90 (его доставили к нам после автомобильной аварии), который жаждал рассказать мне о своих проблемах в сексуальной жизни. Вообще, если уж человеку обязательно нужно где-то работать, то работа в отделении травматологии и неотложной помощи – это одно из самых интересных занятий, которое можно придумать, и я очень рад, что занимаюсь именно этим.

Нужно признать, что меня немного напрягло количество пациентов, которые попали к нам в отделение только потому, что, в полном соответствии с британской традицией, напились вдрызг и ввязались в драку. И еще мне порядком надоело обилие пациентов, которые просто не заметили над входом большую (и довольно заметную) вывеску на красном фоне: у них нет ни травмы, ни чего-то срочного и неотложного, они вполне могли бы обратиться к врачу общей практики, если бы к такому специалисту можно было попасть в выходной. Впрочем, в то же время я увидел и довольно много больных, которым действительно нужны были наши услуги и кому мы могли помочь, а именно это я в своей работе и люблю.

Одна из пациенток сразу вызвала у меня симпатию. Ей было 80 с чем-то лет, но у нее был такой острый ум и такое обаяние, что общение с ней для меня было как глоток свежего воздуха. Она растрогала меня тем, что очень напомнила мою двоюродную бабушку. Женщину привезли к нам в отделение с болью в животе, рвотой и диареей. В отделении все были заняты, и ей пришлось прождать приема 2 часа. Я быстро поставил предварительный диагноз – гастроэнтерит (кишечный грипп), прописал ей капельницы, взял кровь, направил на рентген и распорядился принять ее в стационар. Я хотел дождаться результатов анализов, провести с ней еще немного времени и проконтролировать дальнейшее лечение, но не успел я и глазом моргнуть, как ее забрали в отделение для пожилых, и больше я ее не видел. Через час после того, как ее положили в палату (и еще до того, как успели осмотреть врачи), состояние больной внезапно ухудшилось, давление упало. Это заметили не так быстро, как могли бы, если бы она осталась в отделении неотложной помощи, потому что персонал в стационаре был завален работой (две медсестры на 24 пациента, постоянно требующих внимания).

Больную поспешили отправить из неотложного в стационар, чтобы не превысить установленный правительством 4-часовой лимит (а еще потому, что у системы экстренной помощи недостаточно ресурсов, чтобы обеспечивать уход за пациентами дольше нескольких часов, при этом принимая новых больных, прибывающих непрерывным потоком). Кроме того, мне пришлось передать ответственность за свою пациентку другим врачам до того, как я получил результаты анализа и поставил окончательный диагноз.

Позже я узнал, что у нее была анемия, вызвавшая дополнительную нагрузку на сердце, в итоге больная оказалась в отделении интенсивной терапии, и ей потребовалось переливание крови. Некоторое время было неясно, сможет ли ее состояние стабилизироваться. Я не мог не думать о том, что, если бы она осталась в отделении неотложной помощи под нашим присмотром, ей бы помогли гораздо скорее и осложнений можно было бы избежать. Однако это было невозможно, потому что у меня, похоже, были более срочные дела. Мне нужно было осмотреть следующего пациента – им оказался парень, который вызвал скорую помощь и прождал 3 часа в очереди только потому, что у него был вросший ноготь на ноге. Между прочим, эта проблема у него была уже больше месяца, и он (по его словам) «хотел сейчас с ней разобраться, а то я завтра уезжаю на Ибицу, братан».

Меня это очень расстроило. Ну почему все должно быть вот так? Почему «система» мешает мне оказывать помощь больным и вместо этого заставляет заботиться о цифрах и показателях?

Когда тебя со всех сторон окружают болезнь и смерть, пьяные и агрессивные пациенты, а медсестры (а порой и медбратья) постоянно пытаются флиртовать с тобой, все это делает работу в отделении неотложной помощи интересной, но зачастую очень напряженной. Но что по-настоящему сводит медицинских работников с ума, так это управленческие проблемы и последствия реформ Национальной системы здравоохранения, реализованных без малейшей мысли о возможных непреднамеренных последствиях. Что еще более важно, они полностью искажают систему приоритетов врачебной практики и отрицательно сказываются на качестве медицинского обслуживания. Несомненно, это совсем не то, чего добивалось правительство. Но как же вышло, что мы отошли от первоначальных идеалов Системы?

Национальная система здравоохранения была создана в июле 1948 года под руководством Ная Бивена. Эта служба должна предоставлять бесплатную медицинскую помощь исходя из потребностей, а не из способности больного платить, она призвана заботиться о нас от колыбели до могилы. Наша медицинская модель стала предметом зависти всего мира и величайшим примером социальной политики, которую когда-либо проводила наша страна. Это замечательный институт, который нужно всячески беречь и лелеять. Его стремление заботиться о здоровье, а не о прибыли означает, что его эффективность вполне может превзойти эффективность любой другой системы здравоохранения в мире. Одна мысль о том, что я работаю в такой структуре, наполняла меня гордостью.

К 1997 году, после долгих лет недостаточного финансирования, состояние Национальной системы здравоохранения стало очень ненадежным. Массовые вливания денег в годы правления Блэра и Брауна привели к значительному улучшению обслуживания больных и столь необходимым реформам. Это особенно верно в отношении отделений неотложной помощи, где ситуация значительно улучшилась по сравнению с тем временем, когда пациенты проводили целые дни в коридорах на каталках в ожидании свободной койки. Было введено ограничение, известное как «правило 4 часов»: оно предполагало, что 98 % пациентов необходимо осмотреть и принять в стационар либо выписать в течение 4 часов. Этот был необходимый, хотя и немного спорный, метод, который в целом позволил достичь столь нужных изменений. Тем не менее, поскольку он реализуется без какой бы то ни было гибкости и обращения к здравому смыслу, он в настоящее время мешает оказывать медицинскую помощь и искажает приоритеты.

Несмотря на огромные суммы, потраченные на реформирование, для Национальной системы здравоохранения в целом общая выгода оказалась невелика. За последние несколько лет правительству удалось деморализовать огромное количество сотрудников больниц. Для достижения «лучшего соотношения цены и качества» были реализованы и проведены реформы, поставившие под угрозу структуру, эффективность и высокие идеалы Системы. На смену сотрудничеству и заботе о пациенте постепенно пришли разрозненность и получение прибыли. Для тех из нас, кто верит в идею коллективизма, всегда лежавшую в основе отечественного здравоохранения, настало тревожное время. Особенно много поводов для тревоги было у тех, чья участковая больница находится под угрозой закрытия или остается без отделения неотложной помощи во имя «реформ».

Все эти волнения по поводу происходящего в медицинской сфере (и в особенности – с отделениями неотложной помощи) в сочетании с огромными нагрузками на работе иногда действуют мне на нервы. Многие, чтобы справиться со стрессом, пьют, но я не могу выпить больше пинты, иначе возникает тошнота и я покрываюсь сыпью. Вместо этого я начал изливать свое недовольство друзьям и жене: супруга стала угрожать разводом, а друзья – все реже и реже звать меня с собой в бар. Чтобы сохранить свой брак и психическое здоровье, я решил описывать разочарования на бумаге. Нечто вроде этакой литературной аналитико-катартической терапии.

Отчасти моя книга именно об этом: сборник рассказов, написанных в попытке показать, что из себя представляет на самом деле работа в отделении неотложной помощи. Но она посвящена не только разочарованиям, отнюдь. Я постарался еще и дать небольшое представление о том, какой кайф получаю от работы, о веселье и шутках, без которых не обходится здесь ни один день, включая черный юмор, без которого сложно справиться со стрессом, характерным для нашей профессии. Я постарался описать ту радость, которую испытываю, когда приходится иметь дело с непредсказуемым разнообразием заболеваний и с удивительными парадоксами нашей жизни. Наконец, я постарался уделить внимание и более серьезным аспектам проблем, с которыми сегодня сталкивается Национальная система здравоохранения вообще и отделения неотложной помощи в частности. Все эти истории типичны, и аналогичные им можно услышать в ординаторской любой больницы в стране. Они основаны на реальных событиях, которые произошли со мной или с моими коллегами, работающими в разных клиниках, за последние 6 лет. Тем не менее некоторые детали изменены, и истории, описанные здесь, зачастую представляют собой не какой-то конкретный случай, а скорее сплав из множества похожих. Если вам кажется, что вы узнали какую-то ситуацию или проблему, то, вероятно, потому, что в любом отделении травматологии и неотложной помощи такое случается каждый день.

Естественно, целью этой книги ни в коем случае не является информировать руководство о нарушениях, потому что ситуации, описанные здесь, универсальны и не относятся к какой-то конкретной больнице. У меня однозначно нет претензий ни к тем учреждениям, в которых я работал, ни к их врачам-консультантам. Они для меня – пример для подражания, поскольку умудряются предоставлять высококачественную медицинскую помощь, несмотря на все проблемы административного уровня. Нельзя назвать эту книгу и блогом (хотя начиналась она именно в таком формате) – ее отрывки не выстроены в хронологическом порядке. В ней нет сквозной сюжетной линии, а отдельные истории не объединены общей тематикой. Это просто случайная подборка событий и ситуаций, в которых мне пришлось побывать за время работы врачом отделения неотложной помощи.

Я надеюсь, вам понравится читать мою книгу, как смешные и саркастические эпизоды, так и те, где пишу серьезно. Надеюсь, что вы получите представление о том, что такое типичное отделение неотложной помощи, что там происходит и какие бывают ситуации, а если вдруг вам придется обратиться к нам за помощью, вы с пониманием отнесетесь к возможным нестыковкам и проблемам. Все мнения и идеи, изложенные в этой книге, – мои собственные, я не представляю взгляды какой бы то ни было политической организации или группы давления. Я не политик и не представитель руководства, я работаю с «грязной» стороны Национальной системы здравоохранения, поэтому хорошо знаю ее проблемы.

Я не думаю, что для отечественной медицины этот год был лучшим за всю историю ее существования. Полагаю, из-за всех этих недавних реформ, новых нормативов и участия частного сектора здравоохранения у нас тут не все в порядке. Мне хочется поделиться с вами некоторыми переживаниями и тем, как они влияют на мою работу, а также познакомить с радостями и разочарованиями реальной жизни врача отделения неотложной помощи. Спасибо, что читаете мою книгу!



P. S. Если кто-то из вас хочет вкратце, не читая всю книгу, узнать о том, что представляет собой работа в отделении неотложной помощи, то вот… Она немного похожа на то, что вы видели в телесериалах типа «Скорой помощи», только секса значительно меньше, а бумажной работы больше. Кстати, я, увы, совсем не похож на Джорджа Клуни, скорее на Чарли из «Катастрофы». И еще я никогда не просил сделать «развернутый анализ крови немедленно», а интерны обычно не такие красивые, и от них куда меньше толку, чем показывают в «Скорой помощи».



Доктор Ник Эдвардс, июль 2007 года




Может, мир сошел с ума?


Что сегодня происходит с моими пациентами? Они все умудрились заблудиться, когда я их отправил на рентгенографию. Вроде я объяснял дорогу туда как обычно, в коридорах больницы не прячутся злоумышленники, и, насколько мне известно, в нашем уголке Вселенной нет проблем с пространственно-временным континуумом.

Я пошел в рентген-кабинет, чтобы с этим разобраться. Кабинет я нашел быстро, потому что знал дорогу. Но вот табличек с надписью «Рентгенография» видно не было. Милые, старомодные и слегка потрепанные таблички пропали, и на их месте теперь красовались надписи: «Отделение визуализационной диагностики». Какого черта?! Я-то знаю, что это значит, но только очень приблизительно, и только потому, что уже не первый год меня со всех сторон окружает море этой политкорректной ерунды. Какая бессмысленная трата денег: чтобы удовлетворить желание кого-то из руководства, прекрасную надпись заменили на другую, которая 90 % людей совершенно ни о чем не говорит. А почему тогда не заменить надпись «Туалет» на «Отделение мочеиспускания и каловыделения», а «Кафе» – на «Зону потребления калорий»? Кто принимает такие решения? В чьи должностные обязанности входит такая бессмысленная хрень? Почему? Почему?? Почему???

Мне срочно нужен был кофеиносодержащий напиток в одноразовом индивидуальном контейнере – так на языке нашего руководства называется ужасный растворимый кофе от Национальной службы здравоохранения и Happy Shopper. Я решил немного посидеть в «Комнате для отдыха, релаксации и размышления», которая ранее всем была известна как ординаторская. Там медсестры как раз сетовали на то, что одна из их коллег отпросилась с работы и, чтобы сэкономить деньги, администрация решила не нанимать на эту смену внештатную медсестру. А ведь в отделении неотложной помощи недостаток персонала может серьезно отразиться на безопасности пациентов.

Я уверен, что этот гениальный план придумал кто-нибудь из отдела кадров, который вообще вряд ли когда-нибудь видел пациента, катетер или каталку, а потому может считаться несомненным профессионалом в принятии решений, касающихся графика работы медсестер. Итак, мы имеем больницу, у которой достаточно средств на новые никому не нужные таблички, но недостаточно, чтобы заменить медсестру, если она на больничном. Так кто же сегодня будет присматривать за пациентами, чтобы они не заблудились по дороге в «Отделение визуализационной диагностики»?




Этот безумный менеджмент


Если политики скажут вам, что за счет внедрения в работу наших больниц некоторых особенностей, характерных для частных клиник, можно повысить эффективность отечественного здравоохранения и улучшить качество медицинского обслуживания, позвольте заявить, что это все чушь. Что нам нужно, так это старый добрый здравый смысл и готовность к сотрудничеству. К сожалению, такие вещи очень сложно отразить в смете расходов.

Позвольте привести один пример, который меня по-настоящему расстроил. Один старик с болезнью Альцгеймера, находившийся в доме престарелых, споткнулся, упал и ударился головой. Он направлялся в туалет, да вот забыл, что обычно для этого ему нужны были ходунки и медсестра. На его лбу красовалась рваная рана, ему нужно было наложить пять швов, а потом отправить обратно.

Его привезли в одиннадцать часов вечера. Пациентов было мало, и меня попросили его сразу осмотреть: старшая медсестра знала, что больного можно будет очень скоро отпустить домой. Через 15 минут он был готов к выписке, а ребята со скорой, которая его привезла, еще болтали с нами за чашечкой кофе. Старшая медсестра спросила, не отвезут ли они старика назад; они были совсем не против. Коллеги позвонили диспетчеру (который никогда не работал на скорой помощи), и тот сказал, что они не могут отвезти пациента назад в дом престарелых, потому что наша больница (чтобы сэкономить деньги) поменяла условия контракта с трастом скорой помощи и после 23:00 несущественные перевозки выполнять нельзя. Сотрудник скорой начал возражать и объяснять, что в этом же районе есть еще три машины и все три свободны. Он сказал, что вовсе не против перевезти старика. Диспетчерская на это ответила что-то о нарушении контрактных обязательств, о создании прецедента и о влиянии на переговоры о продлении контракта в будущем.

Мы пытались протестовать. Старик не мог сам вызвать себе такси, но чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы отправиться обратно в дом престарелых. Тут же была свободная скорая, бригада которой вообще не видела никакой проблемы в том, чтобы его туда отвезти. Я попытался вмешаться и сказал диспетчеру, что пациент не в себе и к тому же расстроен тем, что его привезли в больницу. Я объяснил, что, если он останется в больнице до девяти утра, ему станет только хуже. На что мне ответили, что в связи с изменением схемы распределения финансирования они больше не могут позволить себе такие жесты доброй воли, как тот, о котором я прошу.

Это было просто смешно. Совершенно без всякой причины (если не считать плохо продуманных решений в области менеджмента, принятых без учета возможных последствий для всей Системы) этому человеку пришлось остаться в палате отделения неотложной помощи еще на 10 часов. Он очень разволновался и расстроился. Через несколько часов пациенты стали прибывать, и нашим медсестрам некогда было отвести его в туалет, так что он еще и обделался. Он всю ночь кричал, потому что был не в себе и в непривычном месте, ему было страшно; больные, оказавшиеся рядом с ним в палате, тоже провели бессонную ночь. Затем мне велели выписать успокоительное всем в палате, включая самого старика.

Я просто не понимаю, что с нашим руководством; мне кажется, оно вообще не понимает, что происходит на нашем этаже. От одной из старших сестер отделения я узнал, что условия контракта поменяли ради того, чтобы сэкономить мизерные деньги. Представители администрации, наверное, похлопали друг друга по плечу за экономию транспортного бюджета, но так и не осознали, что в результате ни больница, ни все здравоохранение в целом не выиграли ни единого пенни, ведь утром пациента все равно пришлось отвезти обратно.

Меня взбесила политика руководства, но почему же так повел себя диспетчер? Несколько лет назад бригада скорой отвезла бы такого пациента назад без разговоров, и плевать на все эти контракты. А сейчас, наверное, можно что-то предпринимать только в том случае, если это нужно для достижения показателей, а про здравый смысл все и думать забыли.

Этот случай меня очень расстроил и рассердил. Немного погодя работавший со мной врач-стажер спросил, чем я так возмущаюсь. Я пояснил, что, если не считать того факта, что я страдаю расстройством личности, выражающимся в том, что я постоянно возмущаюсь, и гневных тирад (моя личная форма терапии), все дело в том, что я очень и очень расстроен.

На третьем месте после моей драгоценной семьи и ни на что не годной футбольной команды для меня стоит забота о пациентах и состояние Национальной системы здравоохранения. Меня расстраивает, что из-за каких-то паршивых решений администрации, принятых во имя так называемой эффективности, страдает и то, и другое.



P. S. Если среди моих читателей есть политики или представители администрации, желающие увидеть, каким образом политика отечественной Системы сказывается (как положительно, так и отрицательно) на медицинском обслуживании, попроситесь в отделение неотложной помощи местной больницы поработать одну ночь рука об руку с врачам и медсестрами. За одну такую ночь вы узнаете больше о проблемах здравоохранения, чем из всех финансовых балансов и отчетов о проделанной работе, которые неотложки направляют руководству больницы.

P. P. S. Если вы думаете, что я буду здесь писать только о том, как все ужасно, то смею вас заверить: некоторые вещи за последние несколько лет кардинально улучшились. Просто я хочу, чтобы они улучшались и дальше. Кроме того, когда никаких проблем нет, то у меня нет и причин сердиться, писать об этом. Так что если вам кажется, что все, что я пишу, предвзято, то да, вы правы. Но основания для этой предвзятости самые что ни на есть разумные: я просто хочу изменить все к лучшему… ну и заодно снять стресс.




Как лечить родственников


Всем известно, что лечить родственников – неблагодарное дело. Это чистая правда, и вчера вечером мне пришлось в этом убедиться…

У нас в отделении была самая спокойная ночь за долгое время. Не было ни одного пациента. И тут привезли дедушку моей жены: ему за 90, у него старческое слабоумие. Последние несколько лет он был не в себе и находился в доме престарелых. Персонал вызвал скорую, потому что дедушке стало трудно дышать.

Я позвал осмотреть его другого врача, рассказал ему, в чем проблема, и объяснил, что в прошлый раз, когда дедушку привезли на скорой, речь шла об отказе от реанимации (т. е. если у него вдруг произойдет остановка сердца, пытаться применять сердечно-легочную реанимацию не следует). Это было правильное решение, потому что качество его жизни было очень низким. Говоря по совести, я ради его же блага надеялся, что он скончается мирно, во сне. Я немного поговорил с дедушкой, а потом, когда он уснул, пошел попить чего-нибудь. В отделении неотложной помощи было очень тихо, он был единственным пациентом.

Я задремал в ординаторской, и тут по внутренней связи поступил сигнал тревоги: «Остановка сердца, нужно реанимировать». Я побежал туда, где должен был лежать дедуля. Его не было. Боже правый! Зачем его перевели в палату реанимации, к чему эти бессмысленные и беспощадные действия?

Задыхаясь от гнева, я вбежал в палату реанимации, и время как будто остановилось. Передо мной был пожилой человек, которому на грудную клетку изо всех сил давила медсестра, а врач делал искусственное дыхание. Я был в ярости. «Да дайте же ему умереть спокойно, не переломав все ребра», – подумал я.

– Стойте! Стойте!! Стойте, черт возьми!!! – завопил я.

– Да это не твой дедушка, Ник. Дедушка ушел на рентгенографию. А этот мужик секунд двадцать назад потерял сознание в приемном покое.

– Продолжайте, продолжайте! – опять заорал я. – Продолжайте, черт возьми!

Ужасно смутившись, я кое-как успокоился и принялся за восстановление сердечной деятельности у пациента. Нам удалось вернуть в норму пульс, после чего позвали анестезиологов, чтобы те дальше занимались больным. Его отправили в блок интенсивной терапии и через три недели выписали. Слава богу, что никто не обратил внимание на мой совет остановиться.

А дедушка моей жены на следующий день вернулся в дом престарелых и до сих пор пребывает в столь же неутешительном состоянии.




Страшные пациенты


Иногда на работе мне бывает страшно. Я работаю в городке, где вообще страшно выйти на улицу вечером; у нас даже грабители ходят парами. Как следствие, пациенты у нас тоже бывают непростые. А если добавить пару рюмок спиртного, то еще и немного недобрые. А если добавить ожидание в очереди в течение 3 часов и 59 минут, то еще и агрессивные. А поскольку они частенько оказываются в отделении неотложной помощи в результате неудачной драки, они еще и жаждут мести – и иногда мишенью для нее становится наш персонал.

Я не слабак, но не уверен, что смог бы с честью выйти из настоящей драки. Когда у тебя нет навыков самообороны, а охранник в отделении такой, что его могла бы уделать и моя бабуля, то чувствуешь себя немного незащищенным. На меня еще ни разу не нападали, но нападали на некоторых моих коллег. В программе BBC «Панорама» как-то затрагивался вопрос агрессивного поведения, и было озвучено, что на работников Национальной системы здравоохранения в среднем нападают каждые 7 минут. Впрочем, причиной такого поведения часто становится спутанность сознания пациента, вызванная проблемами со здоровьем. Меня однажды укусила дама лет 80, у которой был недостаток кислорода. Она в этом не виновата – наверное, дело во мне, следовало быть осторожнее. Когда больной стало лучше, она оказалась самым невозмутимым человеком на всем белом свете. Но больше всего меня раздражает вовсе не эта разновидность «агрессивных» пациентов. Есть другой тип – наглые, хамоватые, качающие свои права и при этом не имеющие ни капли уважения к другим. Вот они-то меня очень раздражают, а иногда даже пугают.

Вчера вечером, когда я сидел за столом и заполнял истории болезни, ко мне подошел пьяный и агрессивно настроенный мужчина и начал жаловаться, что я задерживаю оказание ему медицинской помощи, потому что отрицательно отношусь к гражданам Молдовы. (Может быть, мне нужно записаться на курсы ликвидации культурной безграмотности, потому что я был не в курсе, что он из Молдовы, да и вообще, если на то пошло, где эта страна находится.) Единственное, что я знал, – этому человеку медицинская помощь нужна явно не больше, чем тому парню, которого ударили по голове бутылкой: у него было сильное кровотечение и потребовалось наложить 15 швов.

Пациент очень рассердился. Увидев, что он идет ко мне с угрожающим видом, я начал сыпать извинениями (обливаясь при этом холодным потом). Опыт научил меня, что это часто позволяет остановить агрессивно настроенного человека, потому что обычно он ожидает, что ему будут оказывать сопротивление. Попытка не пытка, подумал я…

– Мне очень жаль, сэр, но мы сегодня очень загружены. Боюсь, что нам приходится принимать пациентов не в порядке очередности, а в порядке срочности.

Он продолжал выкрикивать угрозы и требования. Ждать он не был настроен. Наконец, стало ясно, что моя тактика не работает. Нужно было твердым тоном попросить его уйти, но я слишком его боялся. К счастью, тут я увидел двух полицейских в приемном покое, которые, почуяв неладное, тоже двинулись в мою сторону. Я с облегчением выдохнул и внезапно ощутил прилив храбрости.

– Мне очень жаль, – сказал я и, немного погодя, добавил, – жаль, что мне пришлось выслушивать ваши оскорбления, я всю ночь работал не покладая рук и ничем не заслужил такого отношения и поведения с вашей стороны.

Я почувствовал, что закипаю.

– Если вы еще раз позволите себе с кем-либо разговаривать в таком тоне, вас вообще не будут лечить. А теперь сядьте и молча ждите своей очереди. Если вас это не устраивает, уходите, – при этих словах я указал ему на дверь.

Я чувствовал себя храбрым воином, только что защитившим свое племя врачей и медсестер неотложки, однако хорошо понимал, что я воин, который отваживается дать отпор только в присутствии полицейского. На самом деле я перепуганный хлюпик, который вежлив с грубыми и опасными пациентами только потому, что боится нарушить кодекс этики Генерального медицинского совета, предписывающий непредвзятое отношение к больным… а еще потому, что не хочет, чтобы ему проломили голову.

Однажды, когда такой же пациент не переставал жаловаться и начал уже переходить на оскорбления, мой коллега подвел его к двери палаты реанимации и показал, чем занимаются врачи и почему ему приходится так долго ждать. Недовольный больной заявил, что это не его проблема, а позже еще и написал жалобу на то, что ему пришлось перенести психологическую травму. К сожалению, мой коллега с тех пор не отваживается больше на такие поступки и теперь просто извиняется, стиснув зубы.

Справляться с агрессией в больнице очень сложно. Что делать, если перед тобой пациент в тяжелом состоянии, нуждающийся в помощи, но при этом угрожающий тебе? Гораздо проще, если он на кого-нибудь нападет, потому что тогда можно вызвать полицию. А вот с угрозами и хамским поведением справиться сложнее. Лично я думаю, что пора не только расширять права пациентов, но и предоставлять дополнительные права и защиту сотрудникам Национальной системы здравоохранения – им это действительно нужно. К сожалению, мы стали слишком политкорректными. Для современной медицины пациенты – это клиенты, и нас заставляют думать, что «клиент всегда прав», хотя иногда все совсем не так.




Без карточки


Скорая остановилась, и из нее вышел фельдшер: «Ник, его нужно в реанимацию. У него пульс 30». Это звучало вполне логично, и я пошел в реанимацию, чтобы осмотреть больного.

Пациенту было 80 лет, он жил один, близких родственников не было. У него диагностировали старческое слабоумие, четыре раза в день к нему приходила сиделка. Она-то и обратилась к дежурному врачу общей практики, объяснив, что у пациента засорился катетер он не мог помочиться и кроме того, у него начал болеть живот. Специалист посоветовал обратиться в неотложку, потому что дежурная служба перегружена. Гораздо проще было бы, если бы дежурный врач общей практики приехал к пациенту и разобрался с катетером, но ничего не поделаешь.

Я осмотрел старика: главная проблема у него была не в катетере, а в том, что пульс упал до 30 (при том что нормальные показатели – 60 уд. в мин.). ЭКГ выявило у него полную блокаду сердца – нарушение, при котором сердце бьется очень медленно. Давление у него было в пределах нормы, так что ничего экстренного или угрожающего жизни не было, однако блокада сердца может быть довольно серьезным состоянием, особенно если оно диагностировано у пациента впервые.

Я спросил об этом мужчину, но он, кажется, не совсем понимал, о чем я говорю. Сиделка тоже ничего об этом не знала. Я позвонил в дежурную службу, но там мне сказали, что у них нет доступа к картам обычных врачей общей практики в нерабочее время. Сиделка была не в курсе, есть ли у пациента проблемы с сердцем, а из родственников спросить было не у кого. Я попросил сотрудников нашей регистратуры срочно достать записи о его прошлых обращениях к врачу, потому что такая информация была необходима для принятий решения – можно ли отпустить больного домой или его придется срочно перевести в кардиологическое отделение.

Сотрудница регистратуры сказала, что не может достать записи из его карточки, потому что они у секретаря, где их должны «внести в систему», и брать их никому нельзя. Я решил двигаться вверх по «пищевой цепочке» и позвонил так называемому руководителю подразделения, самому старшему должностному лицу из присутствующих в больнице в вечернее время.

– Мне срочно нужна карточка, – умолял я.

– К сожалению, это невозможно, – ответили мне.

– Речь идет об угрозе жизни. Пожалуйста, можно получить карточку?

– Компьютер не разрешает (конечно, она не прямо так сказала, но смысл был примерно такой).

Мне нужно было придерживаться принципов безопасной медицинской практики, поэтому я направил больного в отделение кардиореанимации. Я объяснил реаниматологам, что подозреваю хронический характер проблемы, но не готов взять на себя риск. Они согласились со мной, и пациента перевели в специализированное отделение.

Утром, пока кардиологи решали, что делать дальше, мы дозвонились до врача общей практики и получили данные из медицинской карты. Вскоре обнаружилось, что это заболевание у пациента уже 5 лет. Его направляли на получение кардиостимулятора, но он отказался, потому что болезнь его не беспокоила. Врач также пояснил, что, когда пациент еще был «в себе», он все время говорил, что не хочет вживления кардиостимулятора. Все сказанное привело нас к решению выписать его домой.

В то же время, оказавшись в стационаре, пациент рисковал подхватить внутрибольничную инфекцию; кроме того, он занял последнюю койку в кардиореанимации, из-за чего могло не хватить места кому-то, для кого было бы очень важно попасть туда. И почему? Просто потому, что в нерабочее время невозможно было получить информацию из его медицинской карты. Работать в подобной системе очень досадно, ведь это колоссальная трата денег! И такое происходит раз за разом: ненужная госпитализация, дорогостоящие анализы, невозможность обеспечить соответствующую медицинскую помощь – и все из-за проблем с доступом к картам пациентов.

Правительство в курсе происходящего, и именно поэтому в настоящее время оно тратит невообразимые суммы на новую компьютерную систему. Увы, на внедрение этой системы требуется огромное количество времени. Пока ее внедряют, разве мы не можем сделать что-нибудь еще? Ну, скажем, врачи общей практики могут выдавать на руки каждому пациенту или его сиделке краткое содержание истории болезни. А пока, даже если получается добраться до карточки, все равно остается невозможным узнать, какие лекарства получал за последнее время больной.

Кстати, о компьютерной системе, которую внедряет правительство… Нужно сказать за нее спасибо. Давно пора. Но почему только на это уходит так много времени и почему же это так дорого стоит? Я понимаю, что это дело непростое, но нам ведь нужно от этой системы только одно: чтобы у пациента была личная медицинская карта с информацией о том, какие лекарства он принимает, на что у него аллергия, какие заболевания у него были ранее, ну и еще, может быть, копию последней ЭКГ. А если у него появилась новая болезнь или он начал принимать иное лекарство – доктор должен иметь возможность тут же внести в информацию в карте соответствующие изменения.

Нам не нужна какая-нибудь новомодная штука с опциями «выбрать» и «зарезервировать», с доступом в Интернет и всей прочей ерундой в этом духе. Нам нужна система, которая работает, и нужна она как можно быстрее. Если интеллектуальная система супермаркета «Tesco» способна запомнить, что я покупаю каждую неделю на протяжение нескольких лет, и при этом обошлась компании в сотни раз дешевле, чем система, внедряемая нашим здравоохранением, может, нам просто позаимствовать у них этот работающий механизм? Или систему карт, которую использует сеть магазинов «Sainsbury’s»? Если у нас не будет простого доступа к картам пациентов, наше медицинское обслуживание будет становиться только хуже и дороже. Поторопите своих компьютерщиков, пожалуйста.




Выходной, говорите?


Мне сегодня за один вечер пришлось осмотреть троих пациентов с болью в колене и еще троих с болью в горле. Также подробно рассказать о преимуществах и недостатках протезирования тазобедренного сустава. Потом меня спросили, как бороться с симптомами менопаузы и что делать с вагинальной сухостью. Потом задали вопрос, что делать, когда младенец все время плачет. Далее пожаловались на учащенное сердцебиение, попросили послушать сердце и измерить пульс… Совершенно верно, это я ездил к своим родителям на Рождество.

Пожалуйста, друзья, дайте мне спокойно выпить и поговорить про пиво и футбол. У меня выходной. Я хочу смеяться и шутить, а не обсуждать ваши болячки.




Печальный день


Сегодня на работе был ужасный день. У меня было два очень печальных случая, которые, я уверен, забудутся нескоро. К нам привезли 13-летнюю девочку. Она жаловалась на боль в животе, уже несколько дней не ходила в школу и просыпалась по ночам, крича от боли. Во время одного из таких приступов отец и привез к нам дочку, потому что сам был уже на грани отчаяния.

Симптомы были настолько вариабельны, что ни один из них не указывал на какую-либо конкретную органическую патологию. Я спросил у девочки, не расстроена ли она чем-нибудь – она ответила, что нет, но при этом явно забеспокоилась. Я попросил у отца разрешения поговорить с пациенткой наедине (вдруг она что-то не хочет рассказывать в его присутствии), но и тут она отрицала, что есть какие-либо причины для беспокойства. Однако, когда мужчина вернулся, он со слезами на глазах рассказал, что полгода назад у него умерла жена, а дочь не смогла принять ее смерть – за все время она не пролила ни слезинки. Это лишь подтвердило мою догадку, что душевные переживания девочки нашли выход посредством симптомов «болезни тела» – в медицине это феномен известен, как соматизация. Боль при этом реальна, она не имеет ничего общего с притворством или симулированием, но терапия очень сложна, потому что лечение здесь нужно не физическое, а скорее психологическое. У бедной девочки на самом деле были боли в животе, и ни одно лекарство ей помочь не могло.

Я не уверен, что действовал правильно, но назначил ей кучу анализов, чтобы доказать, что у нее в организме все в порядке. Судя по результатам обследования, все было прекрасно. Я ей так и сказал и отправил на выписку, а отцу порекомендовал обратиться к терапевту за направлением к психологу или в группу поддержки. Надеюсь, что с ней все будет в порядке, однако, увы, я об этом не узнаю. Вот в этом я немного завидую терапевтам – у них есть возможность видеть, что происходит с пациентами дальше, и влиять на этот процесс. А я вижу их только во время кризиса и зачастую не имею возможности узнать, помог я им или нет.

Следующая пациентка расстроила меня еще больше. Это была дама лет 80, которую привезли на скорой, потому что она начала задыхаться. С ней приехал ее 58-летний муж. Она не очень хорошо себя чувствовала последние 5 лет, с тех пор как перенесла инсульт и еще ряд микроинсультов, результатом которых стала разновидность слабоумия, известная как мультиинфарктная деменция.

Муж отказался определять ее в дом престарелых, потому что 5 лет назад пообещал, что будет ухаживать за ней сам. Его супруга была прикована к постели, страдала недержанием и выраженной формой деменции, но он все равно держал свое слово. День за днем он с любовью мыл ее, готовил для нее, держал ее за руку, разговаривал с ней – просто ангел в полном смысле этого слова.

Еще до того, как приехала скорая, нам позвонили и объяснили, что подозревают, что у нее была остановка дыхания. Как только пациентку привезли, я сразу заметил, что она в очень плохом состоянии. Мой ассистент дал ей подышать кислородом, поставил капельницу и направил на рентгенографию, а я в это время разговаривал с ее мужем. Вскоре ситуация прояснилась. Отправить ее в отделение интенсивной терапии и искусственно поддерживать было бы неправильным решением: гораздо более гуманным было бы дать ей спокойно умереть. Я объяснил это мужу. Он разрыдался и сказал: «Спасибо. У меня больше нет сил, и у нее тоже».

Я улыбнулся и предложил ему побыть рядом с ней. Последние несколько часов своей жизни она провела с мужем, который крепко держал ее за руку, рассказывал, как он ее любит, и вспоминал все прекрасные моменты, которые у них были в прошлом.

Это была прекрасная и одновременно печальная сцена, и стать ее свидетелем для меня было большой честью. Неотложная медицинская помощь – это не только высокий подвиг спасения жизней. Иногда самое важное умение для врача – узнать тот момент, когда нужно не вмешиваться и просто позволить природе взять свое. Грустно было это видеть, но допустить такой исход было правильным решением.

Жаль только, что справляться с печалью, которая остается после этого в сердце, не научат ни в одном медицинском институте.




Что бывает, когда путают право и лево


Сегодня чувствовал себя полным идиотом. К нам привезли 8-летнего мальчика, который при падении приземлился на вытянутую руку. Было похоже на перелом. Чтобы отвлечь его, я задал вопрос, который всегда использую, когда приходится работать с мальчиками.

– Ну что, за какую футбольную команду болеешь? – спросил я.

– За «Манчестер», – ответил он. – Джо Бартон классно играет.

Я пошутил, типа у нашей больницы такая политика: чтобы сэкономить деньги, мы не лечим болельщиков «Манчестер Юнайтед». Он рассмеялся. Вот только я не совсем уверен, понял ли его папаша, что это шутка.

– Во, отлично придумали. Не команда, а кучка хлюпиков, – сказал он.

«Ничего себе», – подумал я, закончил осматривать мальчишку и выписал направление на рентген. Я написал: «Снимок R[1 - R – сокращение от right, англ. «правый» (здесь и далее – Прим. пер.).] запястья, пожалуйста». Я всегда стараюсь писать на направлениях вежливо, обычно это помогает немного снять напряжение рабочего дня.

Когда мальчик вернулся со снимком, я с удивлением обнаружил, что перелома нет. Я успокоил их с папой и отправил восвояси, сказав, чтобы он возвращался, если рука будет болеть.

Через 7 часов пацан вернулся, на этот раз с мамой. Рука у него по-прежнему болела. Поскольку он обратился в больницу повторно, его по правилам должен был принять доктор среднего звена (вроде меня) или консультант. К счастью (для меня и моей репутации), был уже вечер, и никого из врачей старше меня не было. Я еще раз осмотрел мальчика и объяснил, что повреждение мышцы может быть не менее болезненным, чем перелом.

Потом его мама спросила:

– А что, у вас такая политика: делать больному снимок не той руки, если он болеет за «Манчестер Юнайтед»? Или это не имеет значения, и вы просто всем делаете снимок не той руки?

Я был поражен, начал протестовать. Было совершенно ясно, что ее сын врет. Я пошел за своим направлением на рентген, чтобы доказать, что я написал на нем R. Я-то написал R, но неразборчиво, и лаборанту, видимо, показалось, что это L [2 - L – сокращение от left, англ. «левый».]. По совести сказать, действительно, было похоже больше на L. Я посмотрел на снимок – ну да, на нем было явно написано left. Каким же я был болваном. Я начал извиняться перед мамой, выписал новое направление на рентген, на этот раз написав полностью right, и, как и следовало ожидать, на снимке был небольшой перелом без смещения, требовалось наложить гипс. К счастью, ничего страшного не случилось.

Я искренне извинился и признал свою ошибку. Матери мальчика я сказал, что никогда в жизни больше не буду писать просто R и L, а буду дописывать слова до конца, не пожалев на это лишней секунды. Она вроде бы приняла мои извинения, но все же уточнила, примут ли в нашей больнице ее племянника, если он когда-нибудь заболеет. Он тоже болеет за «Манчестер Юнайтед». «О боже», – подумал я и снова принялся оправдываться.



P. S. Примечание для читателей. Про «Манчестер Юнайтед» – это была просто шутка. В любой больнице Национальной системы здравоохранения принимают болельщиков любого футбольного клуба. Так что не стоит беспокоиться. Ну, разве что вы болеете за «Челси», тогда уж вам никто не поможет.




Какая бессмысленная растрата талантов!


Пишу в состоянии ужасного похмелья. Ну и ночка выдалась. Нам было что отметить и оплакать. Трое из моих хороших коллег уходят из отделения неотложной помощи. Один решил переквалифицироваться в терапевты, другой переезжает в Австралию, третья собирается переучиться на консультанта по вопросам управления – она не хочет уходить из медицины, но у нее двое детей школьного возраста и ипотека, и она волнуется, что в августе останется без работы из-за нестабильности новой системы формирования штата. Всех достала такая жизнь и то, как с ними обращаются.

Нужно сказать, недовольны и озлоблены не только врачи неотложки. По всей стране медики, как младшие, так и старшие, увольняются целыми толпами, испытав жестокое разочарование. У каждого из них есть на это вполне разумные причины, но в масштабе страны в целом это огромная растрата денег и талантов.

И это при том, что в систему здравоохранения в последнее время неустанно вливаются финансы. Как такое возможно? Есть ряд причин, но в конечном итоге это всегда происходит оттого, что врачи все чаще чувствуют себя недооцененными и при этом их винят во всех недостатках системы здравоохранения; их достали плохие условия работы, неблагодарность руководства и неспособность влиять на решения, касающиеся реформирования здравоохранения. Вдобавок ко всему, недавно ввели новые правила трудоустройства, из-за которых многие из наиболее квалифицированных и опытных младших врачей не могут устроиться на работу и оказываются вынуждены уйти из медицины. Проблему усугубляет тот факт, что даже если получишь диплом врача, претендентов на место консультанта будет значительно больше, чем вакансий. Получается, нужно столько лет учиться только для того, чтобы дальше работать ассистентом?

У младших врачей особенно много причин для недовольства. Конечно, нужно признать, что ужасные графики с дежурствами по 48 часов наконец-то остались в прошлом, но в настоящем осталось и много других неприятных аспектов. После получения диплома врача ждут необходимость каждые полгода по графику переходить в новую больницу, стресс вступительных экзаменов в ординатуру и мучительные попытки одновременно устроиться сразу на несколько рабочих мест. Говорят, что одно из самых стрессовых событий в жизни – это переезд и смена места работы (помимо женитьбы и рождения детей). Младшие врачи все это делают каждые полгода (конечно, не считая женитьбы и деторождения). Правительство пыталось исправить ситуацию, внеся изменения в систему получения медицинского образования, но единственное, чего оно добилось, – деморализовало целое поколение студентов-медиков (подробнее об этом в следующей главе).

Младших врачей больниц раздражает еще и то, что их положение невыгодно отличается от такового у коллег, работающих врачами общей практики. У стажеров-врачей общей практики график предусматривает значительно больше часов обучения, за ними больше контроля; их не бросают в медицину, как слепых щенков, как это иногда бывает с начинающими врачами больниц. Ну и конечно, нельзя забывать о зарплате. Я не завидую зарплате врачей общей практики (по крайней мере, не очень сильно – на самом деле средний специалист здесь получает не так много, как пишут в газетах), просто если сравнить мое дежурство с дежурством «общепрактикующего», работающего по соседству, он получает по меньшей мере втрое больше, чем я. Когда узнаешь об этом, поневоле начинает казаться, что тебя и твою работу не ценят. Впрочем, мне совершенно не на что жаловаться, если сравнить с медсестрами, санитарами и т. д.

Врачам-консультантам эта ситуация тоже начинает надоедать, и некоторые из них в результате отказываются от сотрудничества с системой здравоохранения. На это есть множество причин, но среди них всегда разочарование в реформах, текучка кадров среди младшего персонала и необходимость руководствоваться в работе не потребностями пациентов, а искусственно навязанными нормативами.

Национальную систему здравоохранения делают кадры. Нам нужны медработники с высоким уровнем боевого духа, а не разочарованные и недовольные, как сейчас. И дело не в деньгах, просто каждому нужна стабильная работа и чувство, что тебя ценят, а твое время и профессиональные навыки используют рационально… Единственный плюс в том, что, если мои коллеги будут продолжать увольняться, меня все чаще и чаще будут угощать выпивкой после работы. И жена ничего не скажет против, если повод – прощание с коллегами…




Инвалидизация медицинской карьеры


Пару недель назад медики организовали марш протеста против того, что правительство сделало с системой обучения младших врачей. Я никогда еще не видел на демонстрации столько мирных, консервативных, не склонных к мятежу людей. Они выступали против программы под названием ММК – «Модернизация медицинской карьеры» (в некоторых кругах, правда, программу называют «Инвалидизация медицинской карьеры» или «Деморализация медицинской карьеры»). Конечно, у нее есть определенные преимущества в плане организации профессиональной подготовки врачей после окончания срока интернатуры в медицинском учреждении (это их первый опыт работы после получения диплома). Если говорить об отделении неотложной помощи, у программы есть дополнительное преимущество, благодаря ей каждый младший врач неотложки получает возможность некоторое время потрудиться в сфере анестезиологии и интенсивной терапии: это работа, на которую обычно сложно устроиться, но она дает неоценимый опыт.

Однако то, как эта программа реализуется на практике, приводит в бешенство огромное число моих коллег, убивает моральный дух, а в перспективе может отрицательно сказаться и на качестве медицинского обслуживания. Опять же, вроде бы задумывалось все с наилучшими намерениями – унифицировать процесс обучения врачей и попытаться уравнять возможности трудоустройства, – но исполнение намеченного превратилось в чистый фарс. Вместо того, чтобы вводить новый порядок постепенно, была предпринята неуклюжая попытка одновременно перевести огромное количество медработников со старой схемы на новую и внедрить новую систему подготовки для самых младших врачей. В результате получилось, что на 22 000 рабочих мест претендуют 30 000 докторов.

Больше всего возмущает тот порядок, в соответствии с которым врачи вынуждены устраиваться на работу. Так называемая «система» представляет собой компьютерную анкету, которая позволяет сделать только одно: оценить способность претендента успешно написать политкорректную чушь длиной в 150 слов. Доктора, обладающие знаниями, квалификацией, опытом работы и исследовательской деятельности, проигрывают тем, кто прошел подготовительные курсы по заполнению этой анкеты.

С теми счастливчиками, что проходят на этап собеседования, беседуют старшие доктора, которые в глаза не видели их резюме и за 2 дня должны были просмотреть 600 заявлений (причем в бланке содержался всего один вопрос), и которые поэтому не имеют ни малейшего понятия, что из себя представляют претенденты. Если повезет, то кандидат получит работу, но вполне возможно, что это будет работа вовсе не в том городе, где он живет и где его дети ходят в школу. О том, какую работу он получил, заблаговременно ему не сообщат, так что придется срочно искать новый дом и новую школу для детей.

Я знаю многих врачей, у которых срок трудового договора заканчивается в августе и они понятия не имеют, чем будут заниматься дальше. В масштабе отдельного человека это ужасно: доктор, который еще не расплатился за обучение в медицинском колледже и не начал прилично зарабатывать, постоянно рискует остаться без работы и без перспектив в системе здравоохранения. В масштабе страны – это просто катастрофа: на обучение одного врача уходит 25 0000 фунтов, а мы теряем тысячи докторов, и это миллионы впустую потраченных денег налогоплательщиков.

Печальней всего то, что никого, похоже, это не трогает. Существует группа активистов и несколько интернет-блогов, авторы которых проявляют к проблеме большой интерес. Впрочем, государственные СМИ, похоже, не особенно интересует незавидная судьба британских младших врачей и тот факт, что многие из них просто уходят из системы здравоохранения, от чего страдаем мы с вами.

Как такое могло случиться? Я думаю, всему виной самонадеянность правительства. Там решили, что они самые умные, и проигнорировали совет Британской медицинской ассоциации: «Не спешить, оценить свои возможности и действовать разумно». Они форсировали реализацию реформы, и итог ее, несмотря на внесенные в последний момент коррективы, довольно печален. А впоследствии им хватило наглости (при поддержке Королевских колледжей) обвинить во всем старших врачей, которые как раз и предостерегали об опасности всей этой системы.

Я прекрасно помню слова политиков о том, что врачам нужно спуститься с небес на землю и не ожидать, что за ними будет на всю жизнь закреплено рабочее место, а готовиться к конкуренции за наиболее престижные должности. Это совершенно справедливо, нет ничего хорошего в том, как раньше некоторые врачи получали работу по знакомству. Но расстраивает не это, а совершенно наплевательское отношение, которое система проявляет к своим работникам. Ни в какой другой сфере работники не согласились бы на трудоустройство по такой бестолковой схеме: у тысячи младших врачей в августе одновременно истекает срок трудового договора, и им приходится искать новую работу, и при этом они не могут никому предъявить свое резюме и не представляют, где, на каких условиях и за какую плату будут работать. А если им повезет получить работу, то у них будет всего пара недель, чтобы сорваться с места со всей своей семьей и переехать туда, где удалось трудоустроиться (напоминаю, речь идет не о вчерашних студентах, а о врачах, которым по тридцать с лишним лет, с восьмилетним опытом работы, с домом и семьей, о которой тоже надо думать). Единственные, кто выигрывает от этой неразберихи, так это юристы в области трудового права, которым теперь есть на чем заработать целое состояние. Ну и еще система здравоохранения Австралии, которой за счет британских налогоплательщиков достается целая куча отличных, высококвалифицированных врачей. Неудивительно, что систему Medical Training Application System





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=56361488) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


R – сокращение от right, англ. «правый» (здесь и далее – Прим. пер.).




2


L – сокращение от left, англ. «левый».