Джим Моррисон, Мэри и я. Безумно ее люблю. Love Her Madly
Билл Косгрейв

Music Legends & Idols
Love Her Madly – увлекательный роман, названный в честь одной из самых известных песен группы «The Doors» и написанный Биллом Косгрейвом – другом Джима Моррисона во времена беззаботной молодости.

Как медленно действующий наркотик, история, рассказанная автором, раскрывает историю первой любви еще никому не известного Джима Моррисона и юной Мэри Вербелоу, историю потерянной дружбы, немыслимых обстоятельств и любопытных совпадений.

Автор погружает читателя в потерянную, но не забытую эпоху и приоткрывает неизвестную сторону жизни Джима Моррисона. Его откровенный рассказ заставляет читателя задуматься о том, что судьба великого солиста «The Doors» могла сложиться совсем по-другому.

Билл Косгрейв

Джим Моррисон, Мэри и я. Безумно ее люблю. Love Her Madly

Посвящается моей жене Джули

MUSIC LEGENDS & IDOLS

Фотография на обложке предоставлена фотоагентством Getty Images (Andrew Maclear/Hulton Archive/Getty Images)

This edition published by arrangement with Westwood Creative Artists and Synopsis Literary Agency.

Перевод – Ольга Бухова

© Bill Cosgrave, 2020

© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2021

Дорогой читатель!

В 1965 году меня отчислили из университета в Монреале. Незадолго до этого моя дорогая подруга Мэри написала из Лос-Анджелеса, как хорошо ей и ее жениху Джиму живется в Калифорнии и как там здорово – «Приезжай и оставайся сколько захочешь, тебе понравится».

Добравшись до Калифорнии, я познакомился с ее второй половинкой, родственной душой – Джимом Моррисоном. Мы с ним сразу легко сошлись. В отличие от того, что о нем потом писали, Джим Моррисон, с которым я тогда подружился, был стеснительным, добрым парнем, обладавшим потрясающим умом и чувством юмора. При нем неизменно был блокнот.

Мы бесконечно шатались вдоль пляжа Санта-Моника, курили марихуану и бездельничали неделями напролет. Такой образ жизни был тогда особенно близок молодежи, настроенной против власти.

Джим был очень умен и начитан. В нем, как и во многих, зрело недовольство властями. А я жаждал приключений и был готов испробовать все на свете.

Обычно я находил его на пляже: он сидел, просто уставившись на океан. Я рассказывал ему о моих очередных похождениях в Лос-Анджелесе, например, как я пробрался без билета на церемонию вручения премии «Оскар».

Позже тем летом Джим случайно наткнулся на одного университетского приятеля и поделился с ним идеями о песнях, которые хотел написать. До этого я ни разу не слышал, чтобы Джим хотя бы напевал что-то себе под нос. Они с Рэем решили вместе писать музыку и создать группу – The Doors.

К осени я остался без гроша и решил вернуться в Канаду. Джим и Мэри проводили меня до автобусного вокзала Лос-Анджелеса. Каково же было мое изумление, когда два года спустя я увидел Джима на обложке журнала! Я тут же позвонил ему, и мы вновь сблизились. В последний раз я говорил с ним в его гостинице после концерта в Торонто. Джим тогда сообщил мне, что Мэри бесследно исчезла где-то в Индии. Как это ни невероятно, через много лет я разыскал ее (ведь я всегда был тайно влюблен в нее – да, да, безумно).

О книге «Бзумно ее люблю», названной так же, как одна из самых известных песен группы The Doors – «Love Her Madly», писали, что она читается, как увлекательный роман, изобилующий немыслимыми стечениями обстоятельств, парадоксальными ситуациями и совпадениями.

Надеюсь, вы с этим согласитесь, и спасибо за то, что читаете эту книгу.

Билл Косгрейв

Пролог

Осень 1965 года

Я уезжаю из Лос-Анджелеса. Мы клянемся друг другу, что останемся на связи, что первый из нас, кто сумеет чего-то добиться, обязательно напишет остальным.

Джим немного беспокоится: мне предстоит встретиться с двумя совершенно незнакомыми людьми и проехать с ними через всю страну. Это еще одно мое импульсивное решение, обещающее превратиться в приключение, поэтому Джим только улыбается и качает головой.

Когда я вылезаю из ее Volkswagen, Мэри вручает мне десятидолларовую бумажку. Я на мели, как обычно. Джим немного под кайфом, тоже как обычно. А Мэри – восхитительная Мэри – спокойна и владеет ситуацией. Как обычно. «Надеюсь, когда-нибудь ты вернешь эти деньги, Билли Косгрейв, – говорит она. – Я серьезно».

Подъезжает машина, на которой я поеду дальше. Глаза наполняются слезами, я обнимаю на прощание моих дорогих друзей, говорю, что люблю их, и запрыгиваю в машину к незнакомцам.

Очень характерно для меня.

Через два года Джим будет на обложках всех журналов, станет рок-звездой мирового масштаба и секс-символом. А еще через четыре года из всех телевизоров, газет и радио на мир обрушится шокирующее известие о его смерти в парижской квартире.

Во время нашего последнего разговора после концерта The Doors Джим сказал, что Мэри уехала в Индию. Мэри – девушка, на которой Джим собирался жениться и в которую я был тайно влюблен, исчезла. Спустя много лет мне удастся разыскать ее при обстоятельствах, которые мне бы в жизни даже в голову не пришли.

Мой последний приход в ее дом был столь же странным, что и первый. Таинственная Мэри снова исчезла. Вместе с ее неповторимыми воспоминаниями и коробкой, наполненной личными записками от Джима, его письмами и памятными вещицами… она испарилась.

1. Девушка-мечта

Флорида, 1963 год

Аллигатор авеню проходит через древние просторы Эверглэйдс[1 - Эверглейдс (Everglades) – крупнейший национальный парк в штате Флорида, в 1976 г. объявлен ЮНЕСКО биосферным заповедником. – Прим. пер.], по этой улице можно было бы провести прямую линию дальше, от побережья Мексиканского залива до Атлантики. Я стою на испепеляющей жаре и пытаюсь поймать машину. Пункт назначения – Форт-Лодердейл.

Останавливается побитый грузовичок, в кузове валяется несколько ржавых лопат с налипшими комьями земли. Я забираюсь в грязную кабину. На водителе замызганная футболка и линялые джинсы. У него уже обозначилась лысина, по ее бокам свисают немытые прямые черные патлы. Кривые желтые зубы, пальцы в пятнах от табака, ногти изгрызены под корень. Воняет застарелым потом и сигаретами. Он смотрит на меня тусклыми глазами. Я спрашиваю, куда он едет. «Форт-Лодердейл», – бормочет он себе под нос. Путь нам предстоит неблизкий.

В окна врывается раскаленный воздух. Заляпанная приборная доска треснула, лобовое стекло испещрено царапинами от вылетающих из-под колес камешков. Мой благодетель не разговорчив, он погружен в свои мысли. Поверхность асфальта словно колышется в жарком мареве.

Какого черта? Ни с того ни с сего «мыслитель» начинает притормаживать. Прямо перед нами стервятники с багровыми головами исступленно терзают раздавленного на дороге аллигатора; видно, он попал под грузовик.

– Ты только глянь! – в странном возбуждении «мыслитель» тормозит и останавливается у обочины, рядом с этим безумным пиршеством.

Он глушит двигатель и высовывается из окна. Стервятники разом поднимают головы от разлагающегося трупа аллигатора. Дюжина холодных бусинок-глаз безучастно смотрит на водителя, затем ныряет обратно в растерзанное брюхо. Стоит полная тишина, за исключением звука клювов, рвущих плоть и вытягивающих обрывки сухожилий. Отвратительные щелкающие звуки. Головы птиц покрыты сгустками крови и кусками плоти. Господи, какая вонь!

– Аллигатор, небось, был больше двух метров, фунтов на четыреста, – бормочет себе под нос «мыслитель».

Он наблюдает за этой картиной подозрительно долго.

В раскаленном воздухе стоит запах разложения и смерти. Меня сейчас вырвет. Водитель поворачивается ко мне и включает зажигание. В его глазах что-то странное.

Кто он, что у него на уме?

Мы едем дальше в гробовом молчании через, на первый взгляд, бескрайнюю, болотистую низину. Наконец, появляется первый признак цивилизации: выцветшая вывеска «Бои аллигаторов», захудалый трейлерный парк, некрашеная халупа, на которой написано «Пиво и алкогольные напитки Керли». Сбоку на ржавой цепочке болтается реклама Coca-Cola. Я понемногу расслабляюсь. Вскоре появляется пригород, тянущийся до горизонта по плоской, как доска, земле. Затем здания повыше, их офисные огни мерцают в темнеющем синем небе.

Это Форт-Лодердейл.

«Мыслитель» высаживает меня у заправочной станции. Протягивает руку, при этом его глаза глядят недобро, странно.

Я прошу ключ от туалета и там отмываю, оттираю руки до красноты, с одной лишь мыслью: обратно я поеду на автобусе.

Взглянув на адрес, записанный на бумажке, служащий заправки говорит, что это недалеко.

– Вниз по прямой примерно мили четыре, а там еще три квартала.

Я раздумываю, стоит ли ловить попутку, но на этот раз передо мной останавливается приятная женщина со светло-русыми волосами. В машине пахнет лаком для волос. В общем, типичная блондинка. Ее спутница – нервная чихуахуа на заднем сиденьи.

– Все хорошо, Принцесса, успокойся, – говорит женщина собаке. Принцесса дрожит всем телом.

Милая дама высаживает меня и машет рукой.

Последние три квартала я иду пешком, пока не оказываюсь перед белым домом с зелеными ставнями и черной номерной табличкой. Я все-таки добрался до дома, где живет Мэри. Дрожа от нетерпения, я нажимаю на кнопку звонка.

Клируотер, Флорида

Мэри Вербелоу. Девушка-мечта

Я наблюдаю за ней на расстоянии. Любуюсь ее лучезарной красотой, сверкающими умными глазами, кожей, гладкой, как фарфор, сияющей улыбкой. Она излучает оптимизм, уверенность в себе и независимость. Она совершенно обворожительна, у нее пухлые губы а-ля Бриджит Бардо, плавные движения, гибкое тело балерины с лебединой шеей. Я окончательно сражен, но она старше и явно не подозревает о моем существовании.

Или… Она действительно мне улыбнулась, когда мы столкнулись в холле? Заметила меня? Вряд ли. Она же держит весь мир в своих идеальных руках. Скорее всего, показалось.

Через несколько дней я вижу ее на парковке у школы, она стоит у своего Volkswagen и болтает с приятелями. Вроде бы увлечена разговором, но в то же время держится как-то обособленно. Она… другая. Она смотрит по сторонам и замечает, что я за ней наблюдаю.

Еще через неделю позади меня раздается незнакомый голос: «Привет!» И в этот момент мир для меня преображается самым невероятным образом.

После обмена несколькими обычными фразами она улыбается: «Ладно, увидимся».

Наш следующий разговор немного дольше. Потом был еще один, за которым последовало: «Хочешь, выпьем кофе?»

Господи, ну конечно, хочу!

Она заезжает за мной на своем Volkswagen, и так рождается наша непринужденная дружба. Как будто я ее младший брат. Похоже, я ей нравлюсь, она мне доверяет и видит во мне что-то особенное.

– Почему же ты уехал из дома? Что ты здесь делаешь? – ей действительно интересно.

– Просто я скопил достаточно денег, чтобы добраться от Торонто до Клируотера, и вот приехал на Рождество к друзьям нашей семьи. У них дочь моего возраста, а с ее одноклассниками я познакомился, когда они приезжали в Торонто на каникулы.

Мэри внимательно слушает – это видно по ее невероятным глазам.

– Одна из ее подружек говорила, что можно будет пожить у них в летнем гостевом домике и заодно ходить вместе со всеми друзьями в местную школу. Вот я и приехал. (Моя мама была, конечно, не в восторге, но сказала, что это мое решение и мне нести за него ответственность. Будучи разведенной матерью четверых детей, она не могла себе позволить приехать и забрать меня отсюда. О чем я прекрасно знал.)

– А ты не скучаешь по своей семье? – Мэри выглядит озадаченной.

– Конечно, я скучаю по близким и друзьям, – говорю я. – То есть я очень их всех люблю. Но дома, в Торонто, в старших классах мне уже не нравилась моя школа, там совершенно не терпели таких дерзких, как я.

– Значит, ты дерзкий?

– Еще бы!

Мэри смеется и хлопает в ладоши.

– И теперь ты живешь на веранде?

Затея с летним домиком не сработала. К счастью, мне удалось устроиться бэбиситтером вместе с одной девчонкой, и родителям ребенка я приглянулся. Когда я пришел к ним в следующий раз и рассказал, что мне негде жить, они предложили поселиться у них на веранде. Взамен я приглядывал за ребенком и немного доплачивал за жилье и питание.

– Они просто супер, – делюсь я с Мэри.

Она с подозрением смотрит на меня.

– А сколько тебе лет?

– Шестнадцать.

Я по уши влюблен. Она даже не подозревает, насколько я очарован ей.

Она заканчивает школу, а осенью пойдет в колледж в Сент-Питерсберге. В июне, в конце учебного года, я предупреждаю школьного секретаря о том, что в сентябре я приеду в двенадцатый класс.

На лето я возвращаюсь в Торонто. Приврав в Роял Банке насчет возраста, я заявляю, что собираюсь дальше учиться на банкира (про это я тоже соврал), и меня берут кассиром в одно из отделений в самом центре, прямо рядом с «Сэмом» – легендарным магазином пластинок[2 - Sam the Record Man – так называлась крупнейшая канадская сеть магазинов виниловых пластинок, с головным магазином на Янг-стрит, в самом центре Торонто. В 60-е гг. это место славилось своей яркой неоновой рекламой и было очень популярно среди молодежи. – Прим. пер.]. Мне нравится разглядывать колоритных посетителей «Сэма», стекающихся сюда в поисках новинок рок-н-ролла, в то время как очередь к моей кассирской кабинке выглядит совсем иначе… Но надо терпеть, здесь неплохая оплата, которая даст мне возможность опять уехать.

Я думаю о приятной атмосфере во Флориде, о свободе. Мне так не хватает моих американских друзей, легкого, беззаботного существования, песчаных пляжей, пальм, сверкающих вод Мексиканского залива. Там даже в школу ходить весело. Так зачем мне оставаться на последний год в Торонто, если я могу закончить школу в солнечной Флориде?

И потом я очень скучаю по Мэри.

Мне надо вернуться в Клируотер к пятому сентября. Я смог отложить бо`льшую часть моих банковских заработков, и к тому же мне невероятно повезло: друг нашей семьи, приезжавший в Торонто на лето, возвращается на машине во Флориду в конце августа.

За три дня мы добираемся до Клируотера. Я устраиваюсь на своей веранде и сразу отправляюсь в школу – отметиться в двенадцатом классе.

– А мы как раз рассматривали папку с твоим делом и гадали, объявишься ты или нет, – говорит секретарь. – Добро пожаловать обратно в школу!

Мэри сняла крохотную квартирку в Сент-Питерсберге на время, пока будет учиться в колледже. Ее родители тем временем перебрались в Форт-Лодердэйл. Я звоню ей.

– Билли, приезжай! – радостно говорит она.

Я одалживаю машину у приятеля.

Мэри разливает чай и в очередной раз очаровывает меня. Она как Одри Хэпберн, думаю я про себя, как Холли Голайтли из «Завтрака у Тиффани». Немного необычная, ни на кого не похожая. Ее мозг всегда в работе. И вообще она будто из другого мира. Если она чего-то не знает, то ей помогает интуиция. Когда она говорит «я знаю», в ней чувствуется какая-то мудрость. Она старше и умнее меня, но между нами есть особая связь, так что наша ни на что не похожая дружба еще больше крепнет.

Я восхищаюсь ее умом. Она рассуждает о медитации и душе, о видениях. Говорит о вещах, о которых я в жизни не слышал и не думал. Говорит о своей глубокой католической вере, о писателях, теориях и концепциях. Об искусстве. У нее повсюду книги. Она знакомит меня с новой музыкой. Мэри словно порхает по своей квартирке. Когда ей что-то особенно нравится, ее смех становится музыкальным, чарующим. И лицо все будто загорается. Когда она говорит, то смотрит мне прямо в глаза.

Я просто безумно в нее влюблен.

Мэри доверяется мне. Так я узнаю, что у нее есть парень по имени Джим Моррисон – ее родственная душа. Он записался в государственный университет Флориды и теперь по выходным приезжает к ней автостопом. Поэтому в выходные я никогда ее не вижу и до сих пор не знаком с ее парнем.

Неожиданно Мэри решает покинуть Клируотер и переехать через весь штат, чтобы жить с Джимом. Моя любимая подруга уезжает.

В день отъезда я мрачнее тучи. Увижу ли я ее когда-нибудь? Мы обнимаемся.

Она говорит:

– Не грусти, малыш, все будет хорошо.

Я занимаюсь на своей веранде, когда от Мэри приходит письмо.

«Привет, Билли! Я ненадолго у родителей в Форт-Лодердейле. Почему бы тебе не приехать в гости? Вот адрес. Тут есть комната для гостей.

Целую.

Мэри».

Позже она рассказывает, что мама шептала ей на ухо: «Мэри, зачем этот парнишка к тебе приехал? Он ведь такой молодой».

Мы проводим два потрясающих дня, колеся по городу, заезжаем на самые знаменитые пляжи, катаемся вдоль каналов. На городской печати Форт-Лодердейла написано «американская Венеция». Этот образ оказался важным для меня. Годы спустя я буду размышлять о том, какую огромную роль другая, совсем не похожая на эту «американская Венеция» – городок Венис – сыграла в жизнях дорогих мне людей.

Мэри рассказывает, что они с Джимом влюблены сильнее прежнего: «Джим хочет, чтобы мы поженились». Также он хочет перевестись в киношколу Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе – UCLA. Он уже подал документы, и его приняли на второй семестр, который начнется в январе. И теперь Джим ее уговаривает: «Мы поженимся в Лос-Анджелесе, и ты будешь самой красивой невестой на свете!»

Потом он уезжает автостопом в UCLA, чтобы зарегистрироваться на факультете и приступить к занятиям. Он должен встретить Мэри в аэропорту Лос-Анджелеса, но она преподносит ему сюрприз. Верная своей свободе, Мэри погружает чемоданы в Volkswagen и едет к нему в Лос-Анджелес две с половиной тысячи миль через всю страну.

2. Джим и Мэри

«Билли, здесь столько всего творится! Джим изучает кинематографию. Я устроилась на работу в университет. Здесь повсюду тысячи и тысячи молодых людей. И потрясающие пляжи. Везде столько музыки, искусства. И свободы. Приезжай! Тебе понравится, вот увидишь. Ты сможешь жить у нас в квартире, сколько захочешь».

Перед приглашением Мэри я устоять не мог. На тот момент я находился в Канаде, учился в колледже Лойолы, и у меня успели возникнуть серьезные разногласия с деканом, которые уже зашли слишком далеко. Приглашение Мэри сулило мне новые впечатления в жизни, так что я с радостью ухватился за него.

Поездом экономкласса я преодолеваю расстояние в 2800 миль и за два с половиной дня добираюсь из Торонто до Ванкувера. Следующие 1300 миль до Лос-Анджелеса я намереваюсь путешествовать на попутках.

Многие любят бесконечность дороги за чувство свободы, которые оно дает, повсеместно это становится практически контркультурой. Молодые парни и девушки используют автостоп как побег от ценностей и догм своих родителей, в одиночку или парами, с рюкзаком за плечами, порой с гитарой, и путешествуют бесплатно, полагаясь лишь на порядочность окружающих. Щедро делясь своей музыкой и наркотой, они потихоньку, ручейками стекаются в Сан-Франциско и Лос-Анджелес. Ручейки постепенно превращаются в мощные реки. Здесь встречаются битники, хиппи и хипстеры, юбки в стиле кантри и брюки-клеш, водолазки и джинсы, рубашки в стиле тай-дай и банданы на голове. Песни протеста и рок. Присоединяйтесь все! Курите дурь и закидывайтесь кислотой! Подключайтесь к психоделической революции! Все должны быть свободны! Рок-н-ролльные группы – голос молодежи – надрываются в свои микрофоны. Власть народу! Мы изменим Америку! К чертям власть и материализм!

Тысячи любителей автостопа стоят вдоль дорог с поднятым вверх большим пальцем… и я в том числе. Останавливается машина, внутри муж и жена приятной наружности. Стрижка ежик и бабетта. Оззи и Харриет. Я бросаю свой рюкзак на заднее сиденье. От Ванкувера до пограничного поста рядом с Аркой мира[3 - Арка мира – сооружение в виде триумфальной арки в самой западной точке границы между Канадой и США. – Прим. пер.] мы доезжаем без проблем. Постепенно накрапывавший дождик превращается в ливень.

Когда мы добираемся до таможни и иммиграционной службы США, начинает темнеть.

– Пожалуйста, ваши удостоверения личности, – говорит таможенник паре на переднем сиденьи.

– А это ваш сын?

– Нет, он просто путешествует автостопом.

Офицер указывает пальцем на меня.

– Ваше удостоверение личности, пожалуйста.

Он разглядывает мой паспорт, потом меня. Офицер приветлив с моими попутчиками и возвращает их паспорта. Затем смотрит на меня – уже не так приветливо.

– Какова цель вашей поездки в США?

– Я еду к другу.

– Имя этого друга?

– Мэри. Мэри Вербелоу.

– И где живет эта Мэри?

– В Лос-Анджелесе.

– Сколько времени вы собираетесь провести у Мэри?

– Она сказала, что я могу оставаться, сколько захочу. Так что не знаю.

– У вас достаточно средств, чтобы обеспечить себя во время пребывания в США?

– Вообще-то не очень.

– Сколько у вас при себе денег?

– Сто пятнадцать долларов.

Офицер смотрит на меня не мигая.

– Прошу выйти из машины, – говорит он и жестко добавляет. – Возьмите рюкзак и идите за мной.

Потом поворачивается к симпатичной паре и говорит, что им можно ехать дальше.

За стойкой стоит несколько мужчин с очень короткой стрижкой. Все очень официальны и вежливы.

– Пожалуйста, ваше удостоверение личности, сэр.

– Какова цель вашей поездки, сэр?

– Пожалуйста, пройдите в эту комнату, сэр.

Еще один «ежик» сидит за серым металлическим столом, очень деловой и непреклонный.

– Значит, вы едете навестить подругу, и это ваша единственная цель. И вы не уверены, как долго у нее пробудете. – говорит он.

– М-м-м… нет. Нет, сэр.

– А вы уже знаете, каким образом вы будете возвращаться в Канаду?

– Скорее всего, опять автостопом, сэр.

– Сколько у вас денег?

– Сто пятнадцать долларов.

– А сколько у вас на банковском счету? – он хмурится.

– У меня нет банковского счета.

– Ну хорошо, сколько денег будет в вашем распоряжении во время пребывания в США?

– Нисколько, сэр.

– Пожалуйста, посидите здесь.

Он выходит. Мне надо в туалет, я встаю и поворачиваю ручку двери. Она заперта.

Минут через пять непреклонный офицер возвращается с официальной бумагой в руке. Штамп Государственного департамента США по таможенным и иммиграционным вопросам. ВО ВЪЕЗДЕ ОТКАЗАНО.

– Идите за мной.

Он открывает заднюю дверцу служебной машины и жестом предлагает в нее сесть. Отвозит меня обратно в Канаду, останавливается и открывает передо мной дверь.

– Если вы попытаетесь еще раз въехать в Соединенные Штаты Америки под ложным предлогом, вы пойдете в тюрьму.

Я в шоке, не могу вымолвить ни слова. Американец оставляет меня у обочины под проливным дождем. Симпатяга, одним словом. Добро пожаловать в США! А как же приглашение на статуе Свободы: «Отдайте мне ваших усталых, ваших бедных»?[4 - Имеется в виду сонет поэтессы Эммы Лазарус «Новый Колосс», отлитый на бронзовой доске внутри статуи Свободы. – Прим. пер.]

Я плетусь в сгущающихся сумерках прочь от Арки мира, прочь от Лос-Анджелеса, от Мэри. В никуда. У меня здесь, на Западе, ни родных, ни друзей. И какого хрена теперь делать? Что дальше?

Через два часа совершенно темно, хоть выколи глаза. Ноги сильно болят. Я до нитки промок, я отвержен и я в полном отчаянии. Но мне необходимо попасть в Лос-Анджелес, значит, надо как-то пересечь границу.

Дождь все еще моросит, что типично для Западного побережья. На шоссе не видно ни огонька. Черная дорога сливается с ночью. Наконец далеко в тумане появляется пара огней. Потом они становятся все больше, все ближе. Фары прорезают мглу. Уже слышно, как из-под шин разлетаются брызги воды. Сосредоточься. Тебя просто обязаны подобрать. Это твой шанс.

Бинго! Я голосую.

Грузовик проезжает мимо, шины шипят, как змеи, хвостовые огни удаляются по блестящему асфальту. Вдруг загораются фары заднего хода, потом огни освещают изумрудный лес по обе стороны шоссе. Грузовик разворачивается.

Водитель проезжает, на ходу разглядывая меня, и еще раз разворачивается. Открывает окно с пассажирской стороны и внимательно меня изучает: я чисто выбрит, с довольно длинными волосами.

– Какого черта ты здесь делаешь? Давай, запрыгивай!

Я залезаю в Dodge с огромными дверями и широченным задним сидением. Дрожа всем телом в насквозь промокшей одежде, я сразу по достоинству оцениваю теплую, удобную кабину – будто окунаюсь в горячую ванну.

Водителю лет тридцать пять, приветливый.

– Я Боб, – говорит он.

Американец. У него есть кусок земли и лошади в штате Вашингтон. Он приехал за канадским сеном для своих американских лошадей.

– Оно лучше и дешевле, – говорит Боб. – А ты откуда?

– Из Торонто. Но мне надо в Калифорнию.

– Далековато ты забрался. И что ты забыл в солнечной Калифорнии?

– Одна приятельница пригласила пожить у нее. Они с ее парнем переехали в Лос-Анджелес, и им там очень нравится. Она написала, что и мне понравится.

– Ты хиппи, что ли? – спрашивает он. – Похож на захлебнувшуюся крысу. Что ты здесь делаешь? От границы далековато.

– Мне отказали во въезде. — Я решаю открыться конезаводчику-Бобу.

– Значит, ты проделал две с половиной тысячи миль, и тебя не впустили в Штаты? — Он смеется.

Я сглатываю слюну.

– Боб, а можно я спрячусь у тебя в кузове, когда ты поедешь через границу?

Он смотрит на меня, потом довольно ухмыляется.

– Что ж, канадон, сегодня твой счастливый день.

Как выясняется, Боб большой шутник.

– Да я все время тут проезжаю туда-сюда, – говорит он. – Всех парней на таможне знаю. Перевезу тебя, не проблема. Мы вот что сделаем…

Боб отъезжает к обочине, вылезает под моросящий дождь и отодвигает брезент на кузове. Сбрасывает несколько верхних брикетов сена и раздвигает нижние.

– Давай, канадон, будь как дома.

Я устраиваюсь между тюками сена, и он набрасывает поверх меня те, что были сверху. С усилием затягивает веревки брезентового верха. Я начинаю задыхаться в этой западне, меня обволакивает резкий запах сырого сена, дождь барабанит по туго натянутому брезенту. От нервного напряжения я не могу дышать.

– Не вздумай шевелиться, и чтоб ни звука! Иначе всему конец. – Боб хлопает по борту кузова. – Увидимся в Штатах.

Слышно, как шуршит гравий под его ковбойскими сапогами, потом захлопывается дверь кабины, взвывает мотор. Мы рассекаем завесу дождя. Меня бьет дрожь, одежда насквозь промокла, вокруг кромешная тьма.

Раньше, чем я ожидал, грузовик начинает притормаживать, потом останавливается.

– Привет, Бобби! Погодка что надо. – Кто-то от души смеется.

Мое сердце бешено стучит под брезентом.

– Как дела, Джимми? Этот проклятый дождь, похоже, никогда не кончится. Хорошо, хоть сено не мокнет.

– Проезжай, Бобби. Скоро опять увидимся.

Звук включающегося зажигания, и грузовик дергается вперед.

Через пятнадцать минут мы тормозим. Дождь уже не такой сильный. Боб поднимает брезент.

– Добро пожаловать в Америку! – Смеется он.

Я все еще нервничаю, но улыбки сдержать уже не могу. Ну, держись, Калифорния!

– Пора отметить! – Боб паркуется у закусочной «Блэйн». – Пива возьмем?

– Я-то с радостью, только у меня на пиво нет денег.

– Зато у меня есть!

Классный парень этот Боб.

Мы садимся на видавшие виды дубовые табуреты у стойки. Симпатичная молодая блондинка в белой ковбойской шляпе играет в пул с бородатым мужиком в сапогах будто из вестерна. Играет душещипательная кантри музыка. Я осматриваюсь. Ярко-оранжевая неоновая реклама Budweiser. Барменша. Пышная прическа, тонны косметики, рубиновые губы, большие кольца в ушах. Дешевые духи. Толстые накладные ресницы и добрые радостные глаза. На белоснежной блузке пара пятнышек; груди туго натягивают застегнутые пуговицы.

– Бобби! Как ты, дорогой?

– По-прежнему свободен! – ржет он в ответ.

– Да ну тебя. Придумай что-то новенькое, – подмигивает барменша. – Тебе как обычно, дорогой?

– Именно, Салли, и то же самое канадону.

Продолжая улыбаться, она нацеживает нам по пинте Budweiser в запотевшие стаканы. Дешевые браслеты сверкают на запястьях Салли, когда она тянется куда-то под стойку и извлекает полупустой захватанный стакан с помадой по краям. Ее личный. Барменша делает медленный небольшой глоток – так пьют те, кто умеет пить.

Через час раздается:

– Последний заказ, мальчики!

Боб заказывает еще по пинте на дорожку. Салли наливает наше пиво в пластиковые стаканы.

Грузовик начинает немного вихлять по дороге, и Боб останавливается у заправочной станции с магазином; тут же можно и переночевать. Он закупает дюжину ледяных бутылок Budweiser и банку маринованных яиц. Язык у него начинает немного заплетаться:

– Слишком много выпил, дальше ехать нельзя. Пора ужинать.

Я уже забыл, когда ел в последний раз.

Боб отъезжает чуть дальше и припарковывается на ночь. Достает пачку Marlboro. Зажигает спичку об ноготь большого пальца, закуривает. Допив пиво из стакана, он открывает еще два Budweiser и протягивает мне пару яиц. Мы болтаем, как два поддатых незнакомца у барной стойки. В итоге слишком много пива, слишком много яиц. Перед глазами все кружится. Я еле добираюсь до заднего сиденья.

– Спокойной ночи, Боб.

Сам Боб вытягивается на переднем сиденьи и через минуту уже спит.

Я просыпаюсь от яркого утреннего солнца. Господи, как больно глазам! Мой благодетель потягивается.

– Просыпайся, канадон.

Около часа мы едем мимо ухоженных пастбищ и ферм. Опять заряжает дождь. У нас обоих ужасающее похмелье, от которого раскалывается голова. Все чересчур громко: стук дождя по ветровому стеклу, истеричные движения дворников, голос жизнерадостного ди-джея по радио.

– Ну вот, старина, здесь мой поворот.

Боб съезжает на обочину к ближайшим деревьям.

– Жаль, конечно, что такой дождь, но тут вроде посуше.

– Спасибо тебе за все, Боб.

Он пожимает мне руку и подмигивает.

– Счастливо, канадон. Надеюсь, ты разыщешь свою Мэри.

На меня капает с деревьев, кругом ни души. Я обезвожен, меня знобит и тошнит. Ну ты удружил, Budweiser!

Господи, о чем я думаю? Я быстро выставляю большой палец, и рядом со мной останавливается элегантный черный Oldsmobil.

– Тебе куда?

– Лос-Анджелес.

– Могу подвезти полпути.

– Отлично. Спасибо огромное!

До чего комфортабельная машина! Мягкая красная бархатистая обивка, будто лобби в уютной гостинице. Дождь становится сильнее, и я счастлив, что мне тепло и что я еду в нужном направлении, пусть даже с самым ужасным похмельем за всю мою жизнь.

Водитель жмет на газ, мили за окном бегут. У меня кружится голова, я голоден. В лицо дует горячий воздух. Я стараюсь фокусироваться на дороге впереди. До тех пор, пока внутренности не прорезает сильная боль: что-то совершает мучительный путь по моим кишкам. Я верчусь на месте так и этак, но это меня не спасает. Наступает миг блаженного облегчения, но машину тут же заполняет невыносимая сероводородная вонь: скопление пивных газов вырвалось наружу. Мне так неловко, что я не решаюсь поднять глаза на водителя. Вскоре я чувствую, что на подходе следующая порция. Меня переполняет ужас. В отчаянии я напрягаю мышцы, но это ни к чему не приводит. Из меня вырывается вторая бомба, еще хуже, чем первая. Вонища, от которой слезятся глаза, захватывает все пространство машины. Типичная смесь пива с маринованными яйцами – что может быть хуже? Водитель в отчаянии открывает свое окно, тут же мокнет под дождем, закрывает. Спрятаться негде, он заложник в собственной машине.

Я сгораю от стыда и молю свой организм о пощаде. Сцепив зубы, втянув в себя внутренности и корчась от боли, я взываю к каждой своей мышце, чтобы остановить «газовую атаку». Увы, поздно: последний выхлоп оказался смертельным.

Машина резко сворачивает к обочине и останавливается. На лице водителя ужас.

– Прости, старина, я больше не могу. Вали из моей машины к чертовой матери.

Я стараюсь выдавить из себя «извините». Но не могу, потому что изо всех сил пытаюсь подавить следующий неминуемый залп. Прошу тебя, Господи, пожалуйста, только не дай мне рассмеяться – но Господь не ответил на мою мольбу. Передо мной совершенно обескураженное лицо водителя, когда мои глаза вылезают из орбит от усилия произнести «спасибо». Он стремительно уезжает.

Представляю картину, которую этот несчастный наблюдает в зеркало заднего вида, все еще окутанный сероводородным облаком. Она отвратительна: я стою под проливным дождем на обочине, одному богу известно где, и ржу в голос. Мне страшно неловко, я хочу есть, и у меня похмелье – но я счастлив. Я в Штатах, и я направляюсь к молочной реке с кисельными берегами.

И к Мэри.

Слышится приглушенное рычание, и я вижу несущуюся ко мне гигантскую фуру. Из-под ее огромных колес вздымаются словно стены из воды, дворники яростно сбрасывают дождь с лобового стекла. Я опять высоко поднимаю большой палец, и чудище замедляет ход, хрипит, пыхтит и, наконец, останавливается метрах в пятидесяти от меня. Пассажирская дверь распахивается.

– Прыгай сюда, парень!

Я с трудом забираюсь в огромную теплую, сухую кабину. На зеркале болтается привычное зеленое бумажное деревце с запахом сосны.

– Куда направляешься?

Водитель средних лет, седые волосы зачесаны назад, лицо обветренное, в дружеской улыбке открываются кривые зубы.

– В Лос-Анджелес.

– Могу довезти до Портленда… Ты, небось, замерз?

Он кивает на коробку.

– Там горячий кофе и бутерброды, угощайся.

Фура перевозит железнодорожные шпалы для ландшафтной компании.

– Можно на этом нормально заработать? – интересуюсь я у водителя.

– Еле хватает на оплату счетов, – его глаза смеются. – Когда я только начинал, у меня практически ничего не было. И с тех пор мало что изменилось.

Вот это называется везением: я мчусь по шоссе, развалившись на переднем сиденьи этой махины, и смеюсь над рассказами веселого водителя.

Когда мы добираемся до Портленда, я прошу высадить меня у автобусного вокзала.

Преодолев четыре тысячи миль на поезде, попутках и автобусе, я наконец добираюсь до Лос-Анджелеса.

Ранним вечером я вылезаю из автобуса. Воздух теплый, ветки пальм раскачиваются от мягкого бриза. Следующая остановка – Мэри. Я в нетерпении. Ее номера нет в телефонном справочнике. А в моем последнем письме я просто написал: уже в пути, еду.

Я бреду прочь от автовокзала и натыкаюсь на невзрачный двухэтажный отельчик с большими цветными окнами. Внутри виднеется темный, полный людей зал. Я захожу, сажусь у стойки на крайний табурет и заказываю пиво. Отсюда мне хорошо видно, что творится вокруг.

На другом конце стойки – три оживленные девушки. Они сильно накрашены, выглядят как-то необычно. Хихикают, болтают, веселятся. Одна из них опускает монету в музыкальный автомат и пританцовывая возвращается на место. Она подмигивает мне. Народу полно, становится шумно. Эффектная троица заказывает еще выпивки.

– И еще пиво для того парнишки с края.

– Спасибо! И ваше здоровье!

– Переползай к нам!

Почему бы и нет?

Они веселые и приветливые.

И немного пьяные.

– Мы тут отмечаем. – Указывают на высокую брюнетку. – У Джерри день рождения.

– Правда? С днем рождения, Джерри!

Спасибо. Как тебя зовут? – Она широко улыбается.

Все трое проявляют ко мне неподдельный интерес.

– Что ты делаешь в Лос-Анджелесе, Билли?

Я рассказываю им о Мэри.

– Погоди-ка… ты проделал четыре тысячи миль, чтобы увидеть эту девушку?

– Ага.

– Должно быть, она того стоит! – в восторге говорят они. —Давайте позвоним ей!

Девушки приходят в возбуждение.

– Ее номера нет в справочнике, у меня только адрес.

Они заказывают всем по последней и просят счет.

– Слушай, поехали к нам? Переночуешь в гостевой спальне, а утром мы отвезем тебя к Мэри. У нас и дома найдется что выпить. Продолжим веселье.

Мы выходим из бара как раз вовремя, чтобы полюбоваться невероятным закатом на фоне пальм и нежно-розового неба.

Когда мы приезжаем к ним домой, я понимаю, что в них было необычного: это первые в моей жизни трансвеститы. Первоначальный страх испаряется, когда я понимаю, что это просто веселые и доброжелательные ребята. Они искренне хотят помочь незнакомцу.

На следующее утро Джерри везет меня в Голливуд к Мэри. Она вылезает из машины, достает из багажника мой рюкзак и неожиданно говорит:

– Дай я тебя обниму, дорогой. Вот наш телефон. Позвони, когда устроишься. Может, как-нибудь соберемся и даже познакомимся с твоей Мэри?

– Джерри, спасибо за все. Очень рад нашему знакомству!

Я машу ей вслед и иду к ступенькам, ведущим к квартире Мэри. Звоню в дверь справа. Динь-дон! Мое сердце выпрыгивает из груди. Я так давно ее не видел.

Ответа нет, поэтому я стучу. У меня ощущение, что по ту сторону двери кто-то есть.

– Мэри! Это я, Билли.

Латунная ручка двери поворачивается, и дверь распахивается.

Господи, как ей это удается? Она стала еще красивее. Длинные рыжеватые волосы распущены, чистая, сияющая на солнце кожа, стройные ноги.

– Билли! – Мэри сияет улыбкой и хлопает в ладоши от радости. – Ты все-таки добрался!

Между объятиями и смехом она берет меня за руку и ведет в свою симпатичную квартирку. Садится на диван и хлопает по подушке рядом с собой.

– Поверить не могу, что ты здесь!

Мэри тут же снова вскакивает, чтобы сделать чай, я иду за ней в маленькую кухню. Она ставит чайник и проводит меня через заднюю дверь в крошечный дворик.

– Ты только взгляни, Билли, у меня даже есть собственное дерево авокадо!

От нее веет блаженством, оживленное лицо прекрасно. А калифорнийский загар – как вишенка на торте. Я люблю ее со всей чистотой юности, понимая, что для меня она недостижима.

А Мэри полна энтузиазма, рассказывает об их с Джимом жизни. Ее глаза сверкают.

– Лос-Анджелес – фантастическое место, Билли. Нам с Джимом тут все нравится, – говорит она. – Здесь столько всего происходит. Мы так рады, что переехали!

Она рассказывает об особой местной атмосфере, о толпах молодежи, о творческом подъеме в музыке и искусстве, о расслабленном образе жизни, вечной «движухе», дивной погоде.

– Вот увидишь, тебе тоже все понравится. Гарантирую!

А я уже счастлив только от того, что сижу рядом с ней на диване и купаюсь в ее лучезарности.

– Когда ты уехал из Монреаля? Как долго добирался? Где ночевал?

Я начинаю свой рассказ и уже собираюсь рассказать, как меня нелегально ввезли в страну, когда открывается входная дверь. И тут я наконец знакомлюсь с Джимом. Он входит в комнату и, понятное дело, удивляется, что рядом с его девушкой на диване сидит незнакомый парень. Ростом около шести футов[5 - 182 см. – Прим. пер.], среднего сложения, одет в джинсы и бежевую рубашку. На лице отросшая щетина.

– Милый, смотри, кто наконец доехал до нас из Канады! – взволнованно говорит Мэри. – Билли Косгрэйв, это Джим Моррисон.

– Так ты все-таки добрался. – Мы пожимаем друг другу руки. Джим застенчиво улыбается. – Рад познакомиться. Добро пожаловать в Лос-Анджелес.

Я вижу перед собой добрые серо-голубые глаза. Все в нем выдает добродушный, расслабленный характер.

– Ну наконец-то мы встретились, Джим. Я столько о тебе слышал!

Еще одна застенчивая улыбка.

– И я о тебе. Это надо отметить. Сейчас пиво открою.

Мэри искоса смотрит на Джима, когда тот направляется на кухню. Она не одобряет никакого алкоголя.

Джим возвращается и вручает мне холодную бутылку Miller.

– Ну, давай. Добро пожаловать, старик.

Он удобно устраивается на стуле и кладет ноги на край журнального столика.

– Билли как раз начал рассказывать, как его нелегально перевезли через границу, представляешь?

Глаза Джима загораются.

– Да ты что? Тебя реально ввезли в Штаты контрабандой?

Разговор льется легко, перетекая из одной темы в другую.

– Будешь еще пиво, старик?

Он говорит неспешно, растягивает слова, как южанин. Кажется, что ему интересно все.

Мэри спрашивает о моем конфликте в колледже Лойолы.

– У меня не прекращались стычки с нашим деканом-самодуром. Слишком много правил. У меня с собой письмо, которое он написал, когда меня отчислили. Как-нибудь покажу.

Джим хмыкает:

– Забавно. Среди нас объявился бунтарь!

Мэри начинает клевать носом. Мы проговорили целую вечность.

– Утром рано вставать на работу, – говорит она. Приносит мне подушку и одеяла. – Ты будешь спать на диване. Спокойной ночи, мальчики.

– Еще пиво будешь?

– Давай.

Мы обсуждаем все на свете. Джим мне нравится, очень нравится. Он обаятельный, умный, любит похохмить.

– Ты гляди, почти два часа. Я тоже пойду, старик. До завтра. – Джим удаляется в ванную, потом в спальню к Мэри и закрывает за собой дверь.

Я сворачиваюсь калачиком на диване; я так возбужден, что долго не могу уснуть.

На следующее утро я просыпаюсь на диване, в обнимку с подушкой и одеялом, и слушаю пение птиц, доносящееся через кухню со двора.

Первым появляется Джим: босиком, в джинсах, без рубашки. Припухшие веки, спутанные волосы.

– Привет, Билли. Будешь кофе? – Он наливает нам по чашке, потом открывает дверь на задний двор и разглядывает дерево авокадо. – Ты смотри! Они совсем спелые, уже можно есть. Роскошный день, старик! Здесь всегда так.

– Мальчики, доброе утро! – Мэри выплывает в пижамных штанах и футболке Джима. Ни бюстгальтера, ни косметики. У меня дух захватывает.

– Билли, до сих пор не могу поверить, что ты и правда у нас! – Она со смехом обнимает меня.

Обворожительная чудачка! Еще она отчаянно самостоятельна и практична. Я узнаю, что, к огромному разочарованию Джима, вскоре после приезда сюда она съехала с его квартиры и сняла себе отдельную. Теперь Джим мотается, как челнок, между своим домом и ее. Мэри очень быстро нашла работу в офисе UCLA и начала брать уроки живописи в городском колледже. Ответственность уживается в ней рядом с художественным, творческим началом.

Сейчас она сидит на кухне в лучах утреннего солнца и расчесывает свои прямые длинные волосы, пока они не начинают блестеть. После этого идет в спальню и переодевается в белую блузку и темную юбку, и сразу становится весьма целеустремленной и энергичной. Берет небольшую сумочку.

– Увидимся после работы!

Джим, который в этот момент сворачивает косячок, поднимает глаза, улыбается и машет. А я иду проводить Мэри до двери и тоже машу, пока она садится в свой Volkswagen.

– Потрясающая девчонка! – говорю я, возвращаясь в комнату.

Джим выдыхает дым и довольно ухмыляется:

– Мы с ней родственные души, старик.

Самое невероятное то, что я никогда не ревную Мэри к Джиму. Она на три года старше меня и уже три года влюблена в него. Я счастлив и благодарен уже за одно то, что они приняли меня на свою орбиту.

В выходные Джим и Мэри везут меня на пляж Санта-Моника. Ясно, почему вся молодежь стремится попасть сюда: бескрайние воды Тихого океана, потрясающие пляжи, неспешно накатывающие волны. Первый раз в жизни я вижу как серфингистов, так и девушек в бикини.

Через несколько дней Джим берет у Мэри машину и возит меня по окрестностям. Сперва мы высаживаем ее у административного здания на территории просторного кампуса университета. Студенты в шортах неспешно прогуливаются между пальм и других тропических растений. Да, UCLA не Лойола, а Лос-Анджелес уж точно не Монреаль.

Я попал в рай.

– Билли, чем займемся? Что ты хочешь увидеть? – спрашивает Джим.

– Все!

Он улыбается.

– Тогда поехали.

Джим возит меня повсюду. В деловой центр Лос-Анджелеса, который, как ни странно, в четырнадцати милях от побережья, потом по легендарному бульвару Сансет: мимо Голливуда и Беверли-Хиллз, Пасифик Палисейдс и до самого конца, где бульвар упирается в Тихий океан. Мы сворачиваем направо в сторону Малибу, затем обратно по Тихоокеанскому шоссе мимо Палисейдс Парк к пирсу Санта-Моники. Пока Джим паркуется, я обращаю внимание, насколько сегодня меньше народа по сравнению с воскресеньем.

– Давай прогуляемся до Вениса, – говорит он.

– Что такое Венис?

Джим указывает к югу от пирса.

– Прибрежный район, туда всего мили две.

Мы медленно идем вдоль берега, волны подкатывают прямо к нашим ногам, солнце сияет в безоблачном небе.

Венис – совсем другое место, непохожее на открыточные виды Лос-Анджелеса. Обветшавшие здания, хиппи, богемного вида публика. Квартал явно заброшен, если судить по домам-развалюхам и странноватым личностям.

– Почему это называется Венис?

– У одного застройщика были свои планы на это место, – рассказывает Джим. – Он прорыл настоящие каналы – как в Венеции в Италии. В следующий раз покажу. Тут всегда было много эмигрантов и богемы, но теперь главным образом хиппи. Своего рода Хейт-Эшбери[6 - Хейт-Эшбери (Haight-Ashbury) – район Сан-Франциско вокруг пересечения улиц Хейт и Эшбери. В прошлом престижный квартал, в 50-е годы XX века стал пристанищем для хиппи, а в 1967 году – местом проведения знаменитого фестиваля хиппи «Лето любви». – Прим. пер.], только в Лос-Анджелесе.

Мы прогуливаемся, пока он не вспоминает про время и спрашивает у прохожего, который час.

– Слушай, нам пора, скоро забирать Мэри.

На пирсе Санта-Моники Джим выкуривает еще один косячок.

– Я тащусь от этого места, – говорит он. – Здесь так спокойно, неспешно, просто.

– И я тоже, – отзываюсь я. – Это фантастика!

Я понимаю, почему Мэри любит Джима. Он – интересный и самобытный. С ней он всегда нежен и добр, заботлив, уважителен. Ужасно стеснительный, я таких в жизни не встречал. Он знает кучу всего и хочет узнать еще больше. С ним можно говорить на любую тему. В нем есть какой-то южный шарм и манеры, он очень галантен с Мэри. И, как и она, хорош собой. Джим и Мэри – очень красивая пара.

3. Los Angeles Times

Я покупаю свой первый экземпляр знаменитой Los Angeles Times и просматриваю объявления о работе. Там есть одно о телефонных продажах. Я звоню и выясняю, что работа заключается в продаже подписки на газету методом «холодных звонков».

По дороге на собеседование я уже представляю себе, как буду работать в этой легендарной газете. Но вместо солидного здания, которое я рисовал в своем воображении, адрес приводит меня в пустынный торговый комплекс в полупромышленном районе. Штукатурка снаружи выцвела и покрыта трещинами, асфальт усыпан окурками. Я нахожу указатель с осыпавшимися белыми буквами на черном фоне «С.Дж. Уолтерс, комн. 208». Поднимаюсь по обитым линолеумом ступеням и в итоге оказываюсь перед дверью с матированным стеклом. На мой стук выглядывает худая девчонка с всклокоченными волосами.

— Да?

— Я ищу мистера Уолтерса.

— Это насчет работы по продаже подписок?

У нее скучающие, безучастные карие глаза. Линялое красное платье болтается на тощих, бледных плечах.

— Иди подожди в той комнате. Я его позову.

Перед заваленным столом на потертом бежевом линолеуме стоит металлический стул. В огромной хрустальной пепельнице полно окурков. На столе латунная табличка дешевого вида: «Мистер С.Дж. Уолтерс». Он что, не знает, как его зовут?

Входит человек в мятой белой рубашке с желтеющим воротничком; рукава закатаны и обнажают волосатые руки и дешевые часы Timex. Он не тратит времени на рукопожатие или представление, а окидывает меня с ног до головы оценивающим взглядом и сразу начинает хрипеть и откашливаться, выпучив глаза, как лягушка. Наконец, успокаивается и прочищает горло.

— Мы занимаемся телефонными продажами: обзваниваем народ по спискам из базы и продаем пробную подписку на Los Angeles Times на три месяца. Чем больше звонков сделаешь, тем больше заработаешь. Мне плевать, кто ты и откуда и что ты умеешь. Или у тебя получится продавать, или нет.

Он вручает мне листок с текстом.

– Выучи это наизусть.

Еще он говорит, что лучшая наживка для успешных продаж – это если скажешь, что ты студент, и тебе нужно «продать еще две подписки, тогда ты сможешь заплатить за свое обучение».

Зажженная сигарета висит в уголке рта, а в нагрудном кармане – пачка Camel, мой отец тоже курит эту марку. Интересно, как там у него дела в Торонто, с его новой женой и ребенком?

– Пойдем со мной.

Левый глаз мистера Уолтерса щурится от дыма. Пальцем он счищает с губы прилипшую табачную крошку. Он приводит меня в большую комнату без окон, где за перегородками сидят люди и произносят в телефон один и тот же текст. В воздухе пахнет сигаретами и по`том. Под безучастными взглядами мистер Уолтерс проводит меня к пустой кабинке.

– Вот тебе список номеров. Начинай звонить, посмотрим, что у тебя получится.

К концу дня я продаю четыре подписки, а я начал только после часа.

– Ого, Билли, четыре в первый же день! Можешь начинать прямо завтра. Теперь то, что тебе нужно знать, слушай внимательно. Свободные кабинки всегда найдутся, так что можешь работать, когда тебе заблагорассудится. Комиссионные мы выплачиваем по пятницам. Наличными. Никаких бумажек, никакого номера соцстрахования, ничего. Просто продавай – на всю катушку! Будешь получать пятьдесят центов за подписку.

Слава богу, жизнь тут не слишком дорогая… еда, например.

Но самое главное – у меня уже есть работа, а с моего приезда прошло только две недели. От моих сбережений осталось всего тридцать долларов. Теперь я смогу иметь какие-то регулярные деньги на расходы и участвовать в оплате квартиры.

Дома я делюсь новостями с Мэри и Джимом.

Мэри:

– Поздравляю, Билли, ты молодчина!

Джим:

– Кошмарная работа, старик.

4. Церемония вручения премии Оскар

Еще один напоенный солнцем день в Калифорнии.

Мы с Джимом на бульваре Пико, ловим попутку в западном направлении. Нас подбирает Chevrolet Impala небесно-голубого цвета с откидным верхом. Обдуваемые теплым ветерком, мы едем с шиком – как и подобает, когда едешь на пляж Санта-Моника.

– И чем вы целыми днями занимаетесь? – интересуется водитель.

Джим говорит, что учится в киношколе в UCLA.

– А так особо не напрягаемся.

– На доске катаетесь?

– Я люблю океан, но серфинга пока не пробовал.

– Обязательно попробуйте!

– Мне нравится смотреть на океан, старик.

– И что же ты там видишь?

– Ну, горизонт, разные цвета, ритм волн.

Водитель бросает на него взгляд.

– Просто сидишь и смотришь?

– Ну да. Еще пишу.

– Только не говори, что ты пишешь сценарии для Голливуда! Надеешься стать знаменитым, как все остальные безнадежные мечтатели в этом городе.

– Нет, старик, просто набрасываю свои идеи, стихи.

В зеркале заднего обзора я вижу лицо водителя. На нем написано: «пустая трата времени». Он модно одет, у него шикарная машина, держится самоуверенно: наверное, агент по продажам.

Джим указывает на меня:

– А он работает в Los Angeles Times.

Парень смотрит на меня в зеркале.

– И чем занимаешься?

– Сижу в душной комнате без окон с незнакомыми людьми, дышу спертым воздухом и звоню по телефону, пытаясь продать подписку.

– А что за это платят?

– Нормально платят, но работа паршивая. Вся прелесть в том, что можно работать, когда угодно. Прогуляю день или даже три, а потом работаю двенадцать часов, если захочу.

Парень сворачивает на Седьмую, останавливается и высаживает нас.

– Удачи, ребята.

– Спасибо, старик.

Джим закуривает очередной косяк, и мы направляемся к пляжу мимо концертного зала Санта-Моника Сивик Аудиториум[7 - Сивик Аудиториум в Санта-Монике (Santa Monica Civic Auditorium) – знаменитый концертный и выставочный комплекс, был открыт летом 1958 г. В то время там находился второй по величине концертный зал в районе Лос-Анджелеса. В Сивик Аудиториум выступали звезды такой величины, как Элла Фитцджеральд (https://ru.qwe.wiki/wiki/Ella_Fitzgerald), Дэвид Боуи, Эрик Клэптон (https://ru.qwe.wiki/wiki/Eric_Clapton), Фрэнк Синатра (https://ru.qwe.wiki/wiki/Frank_Sinatra), Village People (https://ru.qwe.wiki/wiki/Village_People), Дэйв Брубек (https://ru.qwe.wiki/wiki/Dave_Brubeck), Лора Ниро (https://ru.qwe.wiki/wiki/Laura_Nyro), Тим Бакли (https://ru.qwe.wiki/wiki/Tim_Buckley), Боб Дилан (https://ru.qwe.wiki/wiki/Bob_Dylan). Pink Floyd выступили там 1 мая 1970 г. В 1964 г. в этом зале прошли съемки концерта с участием Джеймса Брауна (https://ru.qwe.wiki/wiki/James_Brown) и The Rolling Stones (https://ru.qwe.wiki/wiki/The_Rolling_Stones). В 1961–1967 гг. там проходила церемония вручения Оскара. В наши дни в Сивик Аудиториум базируется симфонический оркестр Санта-Моники – Прим. пер.]. Телевизионщики устанавливают на башне огромную телекамеру с эмблемой канала АВС. Вокруг туда-сюда снуют люди, разгружают с грузовиков красные ковровые дорожки, кабели и разное оборудование. Над входом высится гигантская фигура золотого Оскара. Выставляется осветительная аппаратура. Воздвигаются заграждения.

– Господи, какая же это все фигня! – говорит Джим.

Он начинает рассказывать о французских кинематографистах Новой волны, о Франсуа Трюффо и других режиссерах, о которых я никогда раньше не слышал. О том, какие они гениальные, какими методами пользуются. Ни о чем таком я понятия не имею. Теперь мы уже сидим на пляже, уставившись на бегущие волны, и Джим объясняет, почему именно французы делают настоящее кино.

– А голливудские фильмы – это сплошь сахарный сиропчик для толпы. Типа «Мэри Поппинс» или «Моя прекрасная леди».

– А мне показалось, «Грек Зорба» – отличный фильм.

– Конечно, ты прав, фильм хороший – со смыслом. Но это совместное производство Великобритании и Греции.

Джим обладает энциклопедическими знаниями и поразительной памятью, знает все о фильмах, которые видел сам, и тех, что изучал в киношколе. Он подробно рассказывает о фильме «На последнем дыхании» режиссера по имени Жан-Люк Годар.

– Старик, он гений! Посмотри его «Презрение». Французы настолько опередили Голливуд! Или вот еще – «Лола». Потрясный фильм.

Джим записывал все, что чувствовал, что наблюдал вокруг себя. Конспектировал окружающий мир. При нем всегда был его вечный спутник – блокнот для набросков идей или стихов. Джим был первым повстречавшимся на моем пути интеллектуалом. Он рассуждал обо всем, от шикарной девчонки на пляже до тайн Вселенной; его разговоры пестрели именами философов вроде Ницше – в тот период моей жизни я понятия не имел, кто это. Джим действительно прочел все книги, которые у него были. Позже Мэри говорила, что он мог запомнить целые страницы текста и потом цитировать их по памяти. Любопытно, что все написанные им стихи, которые он мне показывал, не имели никакого отношения к музыке. Я и подумать не мог, что со временем эти стихи станут мировыми хитами. И я ни разу не слышал, чтобы он что-то напевал себе под нос.

Джим вырывает из блокнота чистый лист и записывает для меня названия фильмов и имена режиссеров.

– Вот, ты просто обязан их посмотреть, старик. Сам поймешь, что такое гениальное кино, это расширит твой кругозор.

И тут я говорю:

– А я хотел бы сходить на церемонию «Оскар».

– Зачем?!

– Ну, хотя бы посмотреть на звезд во всем блеске.

– Издеваешься? Они все занудные и насквозь фальшивые. А их фильмы – просто подслащенные пустышки, там все неискренне. Но самое главное – ты в жизни туда не попадешь.

– Всегда можно найти способ…

Я рассказываю Джиму, как однажды пробрался на частную вечеринку в честь Сэмми Дэвиса-младшего[8 - * Сэмми Дэвис-младший (1925–1990) – американский (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%A8%D0%90) эстрадный артист, киноактер и певец.] в отеле Кинг Эдвард в Торонто, после его концерта в зале О’Кифф Центра[9 - О’Кифф Центр (в 2012 г. был переименован в Меридиан Холл) – крупнейшая концертная и театральная площадка Торонто и всей Канады, был торжественно открыт в 1960 г. Прославился архитектурой, опередившей свое время (середина XX века). – Прим. пер.].

– Никогда не слышал про О’Кифф Центр.

Естественно, Джим не мог знать, что в один прекрасный день он и The Doors выступят на сцене О’Кифф Центра при полном аншлаге.

Джим возвращается к нашей теме.

– Завалиться на частную вечеринку в номере отеля – не то же самое, что попасть на вручение «Оскара». – Он смеется. – Это совершенно нереально, точно тебе говорю.

Я не сдаюсь.

– Спорим, что пройду? На пять баксов.

– Не надо, Билли, я не возьму твоих денег.

Нам хорошо вместе. Нас обоих не напрягает молчание. Мы то просто смотрим на линию горизонта, то думаем о чем-то… или ни о чем.

Час спустя мы прогуливаемся вдоль пляжа, Джим закуривает.

– Старик, может, все-таки попробуешь?

Как ни странно, до того дня я ни разу в жизни не курил марихуаны, несмотря на мое всегдашнее стремление испробовать все на свете и совершать необдуманные поступки.

– Давай, не ломайся, увидишь, тебе понравится, уж поверь мне. Эта штука делает с башкой что-то невероятное!

Почему бы и нет? Мэри курит траву. Джим курит ее все время. А ему я доверяю. Он мне друг. С кем начинать, как не с ним?

– Потихоньку, Билли, всего несколько затяжек.

Эффект не заставляет себя ждать.

– Ни хрена себе!

Все вокруг становится кристально четким. Кажется, что до сих пор я смотрел на мир через матовое стекло. Могу поклясться, я чувствую, как мой мозг раздвигается. Будто кит, застрявший подо льдом, вдруг находит прорубь и вырывается наружу.

Я смотрю на Джима – вид у меня, должно быть, совершенно обалдевший. Он по-дружески улыбается:

– Добро пожаловать в мой мир!

Джим сидит, уставившись на море, и от воды на его лице отражаются янтарные оттенки заходящего солнца. При этом свете его глаза кажутся скорее голубыми, чем серыми. Он разглядывает меня с веселым любопытством.

– И как, интересно, ты планируешь проникнуть на «Оскар»?

От одной только мысли он критически ухмыляется.

Мы смотрим друг на друга и начинаем хохотать без всякой причины. Я впервые по-настоящему под кайфом.

Благодаря Los Angeles Times нам есть на что купить хот-догов и пива. В сумерках мы идем к пирсу и залезаем под него. Там темно и как-то странно. Прилив все больше, голова в дурмане. Волны пенятся вокруг опор пирса. Дальше еще темнее, но там сухой песок. Мы устраиваемся и слушаем шум прибоя. Нас развезло и клонит в сон. Все-таки чудно`, что мы тут сидим вдали от всех, в темноте. Вскоре, под этим самым пирсом, Джим напишет The End – песню о разрыве с его обожаемой Мэри, который разобьет ему сердце.

– Надо будет как-нибудь тут переночевать, старик, – говорит Джим.

Если бы я только знал…

По темнеющему песку мы идем в сторону бульвара Оушен, где он пересекает Колорадо. Голосуем, и две попутки спустя мы в квартире у Мэри.

– Где вы пропадали?

– На пляже. Представляешь, Билли собрался на церемонию «Оскар».

– Ты шутишь?

Я излагаю ей свой план.

– Билли, это дурацкая затея! – смеется Мэри.

Утром она рано уходит на работу. Джим делает кофе и протягивает мне чашку.

– Куда двинем сегодня?

– Мне нужно найти приличный костюм.

– Ты серьезно?

– Позже увидимся, Джим.

В Голливуде, на боковой улице, знававшей лучшие времена, я нахожу нечто вроде смеси ломбарда с секонд-хэндом. По соседству несколько витрин заколочено фанерой. При моем появлении на двери тренькает колокольчик. Тут покрыто пылью все, кроме склоненного за антикварным кассовым аппаратом старика на табурете. Он поднимает глаза, затем возвращается к своему кроссворду. В поцарапанных, захватанных витринах выложены никому не нужные украшения, бижутерия; в углу лежат пачки пожелтевших газет, журналов и книг. Пахнет пылью и плесенью. Через арку я прохожу в комнату поменьше, где потолок весь в подтеках. Здесь стоят ряды вешалок со старой одеждой. Пиджаков и брюк так много, что невозможно ничего разглядеть. Я нахожу черный костюм в тонкую белую полоску 37-го размера, слегка помятый, зато едва ношеный. И пиджак, и брюки сидят на мне почти хорошо. Пока все складывается удачно.

Рваный картонный короб кишит кожаными ремнями, как змеями. Выбираю себе подходящий, 30-го размера.

Затем удача улыбается мне из кучи пожелтевших, поношенных рубашек в пятнах: единственная чистая белая вечерняя сорочка даже накрахмалена, жаль, воротник немного велик.

Я возвращаюсь к скрюченному хозяину в передней комнате. Сквозь грязное окно пытается проглянуть солнце. Интересно, этот тип хоть когда-нибудь что-то моет?

– Прошу прощения. У вас тут не найдется черных вечерних ботинок?

Хозяин оглядывает меня с ног до головы, замечает костюм и рубашку.

– У тебя важное свидание, сынок?

Он смеется и жестом приглашает следовать за ним к шкафу, полному поношенной, растрескавшейся обуви.

– Какой размер?

Я говорю, и он начинает копаться в своей коллекции. В результате он выуживает пару черных нарядных туфель, которые мне почти впору.

– Еще тебе нужен галстук, сынок.

Он пыхтя уходит и возвращается с кучей галстуков довольно жалкого вида. Я останавливаюсь на черном.

– Так, посмотрим, что у нас получилось. – старик подсчитывает мои покупки. – Галстук – двадцать центов, ботинки – доллар восемьдесят, рубашка – семьдесят пять центов, ремень – двадцать пять центов, костюм – пять долларов. Итого ровно восемь долларов.

У меня глаза лезут на лоб. Я говорю:

– Мистер, у меня совсем мало денег, а свидание действительно очень важное. Я работаю за комиссионные, зарабатываю гроши. За пять не отдадите?

– Пять баксов за все это! Я и так сделал тебе хорошую скидку. Пять маловато.

– Тогда, может, так договоримся: вы мне отдадите все за пятерку, а я обещаю, что вернусь через четыре дня и принесу все это обратно, а пять баксов останутся вам… Будто вы даете это мне напрокат, – говорю я.

Он смотрит мне в глаза, раздумывает. Потом наконец говорит:

– Что ж. У тебя точно самые голубые глаза, что я видел в своей жизни. Может, они к тому же и честные. Поверю тебе на слово, хотя я уже очень давно утратил веру в людей. Надеюсь снова увидеть твои голубые глаза ровно через четыре дня. А черные носки у тебя есть?

Старик опять ковыляет прочь, возвращается с парой носков и кладет в мой пакет. Потом засовывает пятидолларовую бумажку в свой ветхий карман. Он хитро улыбается мне и подмигивает.

– Удачи, сынок.

В квартире Мэри никого. В ду?ше я открываю горячую воду на полную мощность и вешаю костюм и рубашку на карниз, чтобы хорошенько отпарить.

Потом отыскиваю ножницы и подрезаю себе волосы сантиметров на семь-восемь. Начищаю до блеска ботинки, надеваю рубашку, повязываю галстук, затягиваю потуже ремень и надеваю пиджак. Беру из холодильника пиво, отпиваю глоток и только тогда смотрюсь в зеркало. На мой взгляд, я вполне тяну на младшего партнера «Крысиной стаи»[10 - «Крысиная стая» (англ. «Rat Pack») – команда деятелей шоу-бизнеса (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A8%D0%BE%D1%83-%D0%B1%D0%B8%D0%B7%D0%BD%D0%B5%D1%81) 1950-х и 1960-х гг., которая возникла вокруг Хэмфри Богарта (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A5%D0%B0%D0%BC%D1%84%D1%80%D0%B8_%D0%91%D0%BE%D0%B3%D0%B0%D1%80%D1%82) и его супруги Лорен Баколл (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9B%D0%BE%D1%80%D0%B5%D0%BD_%D0%91%D1%8D%D0%BA%D0%BE%D0%BB%D0%BB). В начале 1960-х гг. лидеры «Крысиной стаи» – Фрэнк Синатра (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A4%D1%80%D1%8D%D0%BD%D0%BA_%D0%A1%D0%B8%D0%BD%D0%B0%D1%82%D1%80%D0%B0), Дин Мартин (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%94%D0%B8%D0%BD_%D0%9C%D0%B0%D1%80%D1%82%D0%B8%D0%BD), Сэмми Дэвис (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D1%8D%D0%BC%D0%BC%D0%B8_%D0%94%D1%8D%D0%B2%D0%B8%D1%81) – часто выступали в клубах и на телевидении с комическими и музыкальными номерами – Прим. пер.].

Открывается входная дверь, это вернулся Джим.

– Ущипните меня кто-нибудь! Откуда это все? Старик, ты шикарно выглядишь!

– Это мой билет на «Оскар».

Джим ухмыляется.

– Ты точно ненормальный. Можешь прямо сейчас отдать мне пять баксов.

Церемония на следующий день.

Мэри еще на работе. Джим приходит домой в тот момент, когда я собираюсь выходить. Качая головой, он произносит:

– Молодец! Удачи тебе, старик. Я попозже подгребу. Посмотрю, как там у тебя… Мечтать, конечно, не вредно! – Джим смеется. – Если что, я буду на пирсе.

Чувствуя себя на миллион долларов, я ловлю машину до Санта-Моники. Останавливается зеленоватый Pontiac.

– Что это ты ловишь машину в таком прикиде? – спрашивает водитель.

– Мне в Санта-Монику.

– Работаешь там, что ли? Машина сломалась?

Я делюсь своим планом с водителем. Он вглядывается в мое лицо.

– Ты это серьезно? Случайно не разыгрываешь? Черт бы меня побрал! Вот умора! – он заливается хохотом. Я так его развеселил, что он предлагает довезти меня прямо до места. Я прошу высадить меня за пару кварталов.

– Не вопрос!

Водитель останавливается, жмет мне руку и снова заливается смехом.

– Удачи, приятель! – Он по-дружески хлопает меня по плечу.

Продолжая смеяться, водитель отъезжает.

Увидев на ходу собственное отражение в витрине магазина, я не могу сдержать самодовольной ухмылки: чем не Великий самозванец![11 - «Великий самозванец» (англ. (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%90%D0%BD%D0%B3%D0%BB%D0%B8%D0%B9%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D1%8F%D0%B7%D1%8B%D0%BA)The Great Impostor) – американский художественный фильм режиссера Роберта Маллигана (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9C%D0%B0%D0%BB%D0%BB%D0%B8%D0%B3%D0%B0%D0%BD,_%D0%A0%D0%BE%D0%B1%D0%B5%D1%80%D1%82) 1961 г. выпуска. Снят по одноименному произведению Роберта Крайтона (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D1%80%D0%B0%D0%B9%D1%82%D0%BE%D0%BD,_%D0%A0%D0%BE%D0%B1%D0%B5%D1%80%D1%82), описывающему приключения знаменитого самозванца Фердинанда Демара (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%94%D0%B5%D0%BC%D0%B0%D1%80%D0%B0,_%D0%A4%D0%B5%D1%80%D0%B4%D0%B8%D0%BD%D0%B0%D0%BD%D0%B4_%D0%A3%D0%BE%D0%BB%D0%B4%D0%BE) – Прим. пер.]

В небе уже вовсю пляшут прожектора. Возбужденные, истеричные фанаты сбились в толпу. От напряженного ожидания даже воздух вокруг будто потрескивает. Полиция удерживает публику на расстоянии от застекленного парадного входа.

– Вон, вон кто-то подъезжает! Кто это?

Возбуждение нарастает. Ко входу подползает лимузин и выгружает свой бесценный груз под вопли и свист обожающей толпы.

Даже если бы мне удалось пробраться ближе сквозь массу людей, я в жизни не пройду мимо копов и секьюрити. Сумерки сгущаются. Я решаю пройти два квартала на юг, там повернуть и вернуться по параллельной улице, и в итоге оказываюсь с задней стороны здания. Тут полно грузовиков, снуют водители и рабочие.

Здесь возведен высоченный забор, чтобы фанаты не могли пробраться вдоль концертного зала, но невероятным образом осталась лазейка, ведущая на разгрузочную площадку. Тут же угрожающий знак: ВХОД ВОСПРЕЩЕН! НАРУШИТЕЛИ БУДУТ ПРИВЛЕЧЕНЫ К ОТВЕТСТВЕННОСТИ!

Уже совсем стемнело, и когда я с беспечным видом иду в сторону грузовиков, никто даже смотрит в мою сторону: ни занятые делом водители, ни рабочие. Я протискиваюсь вдоль грузовика, который припаркован прямо рядом со ступенями, ведущими к задней двери. Черт! У двери стоит охранник; похоже, он не заметил меня, пока я крался в тени машины.

Неожиданно со стороны парадного входа доносится рев толпы. У красной дорожки высаживается очередная звезда. Позади меня слышится какая-то суматоха, по гравию шуршат ботинки. Кто-то бежит. Кто-то кричит. Тысяча чертей! Копы меня застукали!

Но нет, это несутся фотографы в погоне за лимузином, который направляется к заднему входу и останавливается между моим грузовиком и лестницей. Я оказываюсь зажатым между ступенями и задней пассажирской дверцей. Как только она открывается, к этому пятачку кидается армия журналистов: «Джимми! Эй, Джимми, улыбнись! Джимми, помаши нам!». Джимми вылезает из машины. Вокруг него сумятица, щелкают затворы фотокамер, кругом вспышки. А когда он поднимается по ступеням ко входу, я в буквальном смысле прижат к нему сзади наседающими фотографами. Джимми оборачивается, снимает шляпу и дает им то, что они просят – свою знаменитую широкую улыбку. Его карие глаза блестят, а я думаю про себя: в жизни он намного ниже ростом. Я все еще прижат к нему, когда дверь неожиданно распахивается. Кругом хаос, представители прессы наседают, толкаются, кричат, вспышки ослепляют. И тут меня вносит внутрь через задний вход вместе с Джимми – Джимми Дуранте[12 - Джимми Дуранте (1893–1980) – популярный американский актер и певец.] – и его охраной; дверь за нами захлопывается, а обезумевшая толпа остается снаружи.

Господи, я внутри! Что дальше?

Я в двух шагах от знаменитого Джимми и его носа картошкой. «Пожалуйста, сюда, мистер Дуранте», и он со свитой исчезает за горой реквизита. Передо мной тяжелый красный занавес – я за кулисами. Вокруг лихорадочно снуют люди. Никому в голову не придет обратить внимание на парня в костюме. Слышно, как настраивается оркестр, проверяются микрофоны. Здесь все заняты делом. Я подхожу к краю сцены и отодвигаю тяжелый бархатный занавес: передо мной убегающие в темноту ряды кресел, на удивление слабо освещенный зал и буквально единицы зрителей, уже занявших свои места. Мое сердце бешено колотится. Я в зале, где вручается премия «Оскар», черт побери!

Все слишком заняты, чтобы обращать на меня внимание. Я по-деловому прохожу через сцену, спускаюсь по ступенькам в зал и иду по проходу по направлению к доносящимся звукам большого скопления людей. Очень мало кто ищет свои места в зале. Где же все? И где мне сесть? Надо все четко продумать. Я направляюсь к задним рядам, здесь звуки толпы усиливаются: передо мной выход в фойе. У дверей я чуть не налетаю на двух типов в смокингах. В фойе на меня обрушивается какофония голосов. Когда столько людей разговаривают одновременно, то невозможно ничего разобрать, но их лица точно ни с кем не спутать. Вот Рекс Харрисон разговаривает с ослепительной женщиной, потягивающей шампанское. Что?! Точно, она – Одри Хепберн! Фарфоровая куколка с худенькой шейкой. Она кажется такой… хрупкой.

Перестань пялиться на нее, идиот, лучше возьми что-нибудь выпить. Ты здесь единственный, кто не держит бокала в руках.

Я добираюсь до ближайшего ко мне бара и встаю в небольшую очередь. Кругом народ, все целуются и обнимаются, и говорят друг другу, как прекрасно они выглядят. Везде знакомые лица.

Атмосфера наэлектризована, все возбуждены. Я оглядываюсь на Одри в тот момент, когда с ней здоровается красавица с обольстительными формами, – это Софи Лорен. Она кажется раза в два больше Одри, хотя они одного роста.

Ради всего святого, перестань пялиться! Тебе надо пробраться мимо этого парня.

– Извините, пожалуйста, – говорю я Энтони Куину и оказываюсь перед баром.

– Слушаю вас, сэр, – говорит барменша.

Боже, тут даже барменши нереально красивые. Или их всех тоже загримировали?

– Будьте добры, шампанского.

Она наливает бокал и дает мне.

Можно ваш билет, сэр? – говорит она с ласковой улыбкой; на ее ослепительно белых зубах краснеет капелька помады.

Какого черта? На выпивку тоже нужен билет? Я в полном дерьме!

Я замираю на месте. Улыбаясь ей в ответ, медленно начинаю рыться в карманах пиджака, будто ищу билет: сначала в одном, потом в другом. Я в панике. Сердце готово выскочить. Вот и все. Празднику конец.

– Вот, возьмите мой. – Мимо меня протягивается тонкая рука в сверкающем бриллиантами браслете и дает барменше билет.

Я оборачиваюсь с улыбкой, в руке бокал шампанского, и говорю спасибо в самые обворожительные дымчато-голубые глаза, что я видел в своей жизни. Они принадлежат Ли Ремик[13 - Ли Ремик (1935–1991) – американская киноактриса, обладательница двух «Золотых глобусов». – Прим. пер.]. Она невероятно прекрасна. Я видел ее в «Днях вина и роз», но в жизни она намного красивее.

– Пожалуйста. – Она улыбается.

Я делаю маленький глоток шампанского, улыбаюсь в ответ и потихоньку отхожу от бара. Она все еще улыбается и немного удивленно приподнимает брови. Вплоть до сегодняшнего дня я уверен, что она меня раскусила и там, у бара, поспешила на выручку.

От счастья меня словно охватывает чувство невесомости. Я прошел! Я на церемонии. Не могу дождаться реакции Джима. Интересно, какое у него будет выражение?

На прием продолжают прибывать новые лица, толпа снаружи ревет при появлении каждого нового лимузина. Везде, куда ни глянь – спереди, сзади, сбоку от меня – знаменитые лица, все толпятся вместе. Стив Макуин, Энджи Дикинсон, Джуди Гарланд, Боб Хоуп, Джули Эндрюс, Джоан Крофорд (через несколько месяцев я буду сидеть рядом с ней и целовать в щеку). А вот Ричард Бартон: ужасная кожа, и такой же низенький, как и Джимми. На самом деле в жизни они все кажутся короче. (Я встречу его и Лиз через восемь лет в Пуэрто Вальярта.) Фойе гудит и пульсирует, энергия этого места заразительна. Надушенные женщины в бриллиантах и сверкающих платьях, с безупречными прическами – каждый волосок на месте; загорелые мужчины в сшитых на заказ смокингах. Эти красивые люди излучают обаяние и изысканность, они в своем избранном кругу. Лица местной аристократии сияют.

Я допиваю шампанское и тут подмечаю, что многие оставляют на высоких столиках свою выпивку, едва прикоснувшись к ней: нельзя же произносить благодарственную речь пьяным. Я ставлю пустой бокал и беру стоящий рядом – практически полный. Никто не замечает. Я повторяю этот трюк еще раз, и еще. Мне хорошо, я блаженно парю где-то в самой гуще знаменитостей. Черт побери, когда я им киваю и улыбаюсь, они даже улыбаются мне в ответ! Давайте выпьем за нас, победителей!

– Прошу прощения, сэр. – На мое плечо опускается рука. Рядом стоит тип в смокинге – единственный, кто здесь не улыбается. – Как вы себя чувствуете, сэр?

– Отлично, спасибо большое. – Я держусь как ни в чем ни бывало. Непринужденно. Все идет как нельзя лучше. А когда я найду, где сесть, то все вообще будет супер. Пора начинать церемонию!

– Могу я видеть ваше приглашение, сэр?

– Приглашение?

– Да, ваше приглашение. – Он по-прежнему не улыбается.

Я перестаю дышать. Лезу в карман пиджака, ощупываю все, потом старательно обыскиваю карманы брюк. Потом выдаю свою самую естественную улыбку.

– Пройдите, пожалуйста, со мной.

– А в чем проблема? – браваду подогревает шампанское.

– Взгляните вокруг: во что одеты другие мужчины?

У меня в животе загорается сигнальная ракета. Я озираюсь по сторонам и вижу море идеально сидящих смокингов, насколько хватает глаз. И рядом я в своем полосатом костюме из ломбарда.

– Вы не можете найти приглашения, потому что у вас его нет.

Меня раскусили на церемонии киноакадемии, в гуще голливудской аристократии. Однако все происходит не как в кино.

– Пройдите со мной, сэр.

В общем, мне дают коленом под зад. Тип доводит меня до стеклянных дверей, мимо копов и секьюрити, прямо в толпу фанатов.

– Смотрите, смотрите! Кто это? – на меня уставилась группка возбужденных девчонок. – Кто это? Пожалуйста, можно ваш автограф?

– Гм, конечно, – говорю я, расписываюсь в их фанатских журналах и блокнотах и растворяюсь в толпе. Я чувствую себя одновременно опустошенным и полным эйфории. Я СДЕЛАЛ ЭТО! И это было круто!

Неожиданно я оказываюсь по другую сторону праздника. Не в силах в это поверить, я бреду три квартала в сторону пляжа в начищенных черных ботинках и костюме. На воде играют блики света. Я прочесываю глазами темнеющий песок, ищу Джима на пляже. Может, он на пирсе? Потому что иначе остается искать только дома, в квартире. Все еще полный впечатлений этого вечера, я иду по дощатому настилу. Со всех сторон на меня таращатся ночные существа: спотыкающиеся пьянчуги что-то орут в пустоту, вон обмякшие наркоманы с пустыми взглядами, двое блондинистых парней с длинными волосами выходят из воды с досками для серфинга, с мокрых костюмов стекает вода. Я думаю про себя: «Вот это улет! Кататься на волнах в темноте. Надо будет тоже попробовать». А они в свою очередь видят парня в черном костюме с распущенным галстуком, бредущего в сторону пирса.

Подходя ближе, я чувствую запах жареного лука, исходящего от киоска с хот-догами, и неожиданно понимаю, что голоден. Странно, что он еще открыт. Заказываю себе хот-дог.

– Может, еще колу? – парень в засаленном фартуке смотрит на меня с любопытством.

– Не надо, спасибо.

Всего полчаса назад я потягивал шампанское Дом Периньон.

Рядом с пирсом на песке я различаю фигуру, сидящую лицом к морю.

– Джим! – Он не слышит. То ли звук накатывающих волн перекрывает все остальные, то ли просто погружен в мысли. Я подхожу совсем близко в своем вечернем костюме.

– Привет, – говорит он.

– Ты должен мне пять баксов. – Я возбужденно улыбаюсь.

– Что, серьезно? – Он закуривает косяк и с удивлением смотрит на меня.

Я рассказываю Джиму, как все было. Он слушает с изумлением. Когда я дохожу до места, когда девчонки-фанатки попросили у меня автограф, его глаза расширяются, и он от души хохочет.

Два года спустя после полного аншлага Джим сам будет выходить из тех же дверей Сивик Аудиториума в Санта-Монике, и на него тоже набросится толпа девушек, жаждущих заполучить его автограф.

Через два дня я возвращаюсь в магазин к старику. Колокольчик на двери возвещает о моем приходе. Я жду у антикварной конторки и слышу пыхтение где-то сзади. Скрюченный хозяин магазина принимает пакет с моим «оскароносным» костюмом. Рот у него запал, но у него все же получается беззубая улыбка. Сегодня он без своих вставных зубов: то ли он в этот день никого не ждал, то ли ему уже все равно. Единственный зуб торчит снизу справа. Жуткое зрелище.

– Я знал, что еще раз увижу эти голубые глаза, – говорит он, даже не посмотрев, что в пакете. – Как прошло свидание?

– Просто невероятно!

5. Беспечная жизнь

Мэри – настоящий художник. Она рисует, танцует. В ней есть интерес ко всему на свете. Все подмечает, все анализирует, ищет ответы, а главное – правду. Они с Джимом под стать друг другу. У нее в квартире всегда чисто, прибрано, светло, и я стараюсь быть хорошим постояльцем. У каждого предмета есть свое место. Книги тут повсюду. Когда Мэри что-то читает, она целиком на этом сосредоточена. Мне нравится это выражение собранности на ее лице. Джим тоже заядлый читатель. «Вот, послушайте, что тут говорится», «а вы знали, что…» и так далее.

Они оба страшно умные, обсуждают психологию, человеческое поведение, фильмы, искусство, философию. Я чувствую себя удручающе необразованным. Они оперируют именами, которые я едва узнаю или вообще никогда не слышал… о чем очень жалею. Но Джим всегда держится уважительно, по-товарищески. Он так начитан и столько всего знает, но разговаривает со мной, как с равным, отвечает на мои вопросы и даже сам спрашивает: «А ты как думаешь?» Потому что ему действительно не все равно, что я думаю. Его объяснение всегда – «мне интересно». Он скромный парень, при всем его уме и знаниях он ужасно застенчив.

Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=63891056) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Примечания

1

Эверглейдс (Everglades) – крупнейший национальный парк в штате Флорида, в 1976 г. объявлен ЮНЕСКО биосферным заповедником. – Прим. пер.

2

Sam the Record Man – так называлась крупнейшая канадская сеть магазинов виниловых пластинок, с головным магазином на Янг-стрит, в самом центре Торонто. В 60-е гг. это место славилось своей яркой неоновой рекламой и было очень популярно среди молодежи. – Прим. пер.

3

Арка мира – сооружение в виде триумфальной арки в самой западной точке границы между Канадой и США. – Прим. пер.

4

Имеется в виду сонет поэтессы Эммы Лазарус «Новый Колосс», отлитый на бронзовой доске внутри статуи Свободы. – Прим. пер.

5

182 см. – Прим. пер.

6

Хейт-Эшбери (Haight-Ashbury) – район Сан-Франциско вокруг пересечения улиц Хейт и Эшбери. В прошлом престижный квартал, в 50-е годы XX века стал пристанищем для хиппи, а в 1967 году – местом проведения знаменитого фестиваля хиппи «Лето любви». – Прим. пер.

7

Сивик Аудиториум в Санта-Монике (Santa Monica Civic Auditorium) – знаменитый концертный и выставочный комплекс, был открыт летом 1958 г. В то время там находился второй по величине концертный зал в районе Лос-Анджелеса. В Сивик Аудиториум выступали звезды такой величины, как Элла Фитцджеральд (https://ru.qwe.wiki/wiki/Ella_Fitzgerald), Дэвид Боуи, Эрик Клэптон (https://ru.qwe.wiki/wiki/Eric_Clapton), Фрэнк Синатра (https://ru.qwe.wiki/wiki/Frank_Sinatra), Village People (https://ru.qwe.wiki/wiki/Village_People), Дэйв Брубек (https://ru.qwe.wiki/wiki/Dave_Brubeck), Лора Ниро (https://ru.qwe.wiki/wiki/Laura_Nyro), Тим Бакли (https://ru.qwe.wiki/wiki/Tim_Buckley), Боб Дилан (https://ru.qwe.wiki/wiki/Bob_Dylan). Pink Floyd выступили там 1 мая 1970 г. В 1964 г. в этом зале прошли съемки концерта с участием Джеймса Брауна (https://ru.qwe.wiki/wiki/James_Brown) и The Rolling Stones (https://ru.qwe.wiki/wiki/The_Rolling_Stones). В 1961–1967 гг. там проходила церемония вручения Оскара. В наши дни в Сивик Аудиториум базируется симфонический оркестр Санта-Моники – Прим. пер.

8

* Сэмми Дэвис-младший (1925–1990) – американский (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D0%A8%D0%90) эстрадный артист, киноактер и певец.

9

О’Кифф Центр (в 2012 г. был переименован в Меридиан Холл) – крупнейшая концертная и театральная площадка Торонто и всей Канады, был торжественно открыт в 1960 г. Прославился архитектурой, опередившей свое время (середина XX века). – Прим. пер.

10

«Крысиная стая» (англ. «Rat Pack») – команда деятелей шоу-бизнеса (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A8%D0%BE%D1%83-%D0%B1%D0%B8%D0%B7%D0%BD%D0%B5%D1%81) 1950-х и 1960-х гг., которая возникла вокруг Хэмфри Богарта (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A5%D0%B0%D0%BC%D1%84%D1%80%D0%B8_%D0%91%D0%BE%D0%B3%D0%B0%D1%80%D1%82) и его супруги Лорен Баколл (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9B%D0%BE%D1%80%D0%B5%D0%BD_%D0%91%D1%8D%D0%BA%D0%BE%D0%BB%D0%BB). В начале 1960-х гг. лидеры «Крысиной стаи» – Фрэнк Синатра (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A4%D1%80%D1%8D%D0%BD%D0%BA_%D0%A1%D0%B8%D0%BD%D0%B0%D1%82%D1%80%D0%B0), Дин Мартин (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%94%D0%B8%D0%BD_%D0%9C%D0%B0%D1%80%D1%82%D0%B8%D0%BD), Сэмми Дэвис (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D1%8D%D0%BC%D0%BC%D0%B8_%D0%94%D1%8D%D0%B2%D0%B8%D1%81) – часто выступали в клубах и на телевидении с комическими и музыкальными номерами – Прим. пер.

11

«Великий самозванец» (англ. (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%90%D0%BD%D0%B3%D0%BB%D0%B8%D0%B9%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D1%8F%D0%B7%D1%8B%D0%BA)The Great Impostor) – американский художественный фильм режиссера Роберта Маллигана (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9C%D0%B0%D0%BB%D0%BB%D0%B8%D0%B3%D0%B0%D0%BD,_%D0%A0%D0%BE%D0%B1%D0%B5%D1%80%D1%82) 1961 г. выпуска. Снят по одноименному произведению Роберта Крайтона (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D1%80%D0%B0%D0%B9%D1%82%D0%BE%D0%BD,_%D0%A0%D0%BE%D0%B1%D0%B5%D1%80%D1%82), описывающему приключения знаменитого самозванца Фердинанда Демара (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%94%D0%B5%D0%BC%D0%B0%D1%80%D0%B0,_%D0%A4%D0%B5%D1%80%D0%B4%D0%B8%D0%BD%D0%B0%D0%BD%D0%B4_%D0%A3%D0%BE%D0%BB%D0%B4%D0%BE) – Прим. пер.

12

Джимми Дуранте (1893–1980) – популярный американский актер и певец.

13

Ли Ремик (1935–1991) – американская киноактриса, обладательница двух «Золотых глобусов». – Прим. пер.

Жанр: Музыка, Современная зарубежная литература
Теги: молодежная культура, рок-группы, рок-музыканты, Биографическая проза, Знаменитые музыканты, История любви
Язык: Книги на русском языке
Объём: 190 стр.
Дата написания: 2020
Возрастные ограничения: 18+
ISBN: 978-5-17-126651-6
Дата выхода книги: 14 февраля 2021
Версия: 📚 Электронная книга

Love Her Madly – увлекательный роман, названный в честь одной из самых известных песен группы «The Doors» и написанный Биллом Косгрейвом – другом Джима Моррисона во времена беззаботной молодости.

Как медленно действующий наркотик, история, рассказанная автором, раскрывает историю первой любви еще никому не известного Джима Моррисона и юной Мэри Вербелоу, историю потерянной дружбы, немыслимых обстоятельств и любопытных совпадений.

Автор погружает читателя в потерянную, но не забытую эпоху и приоткрывает неизвестную сторону жизни Джима Моррисона. Его откровенный рассказ заставляет читателя задуматься о том, что судьба великого солиста «The Doors» могла сложиться совсем по-другому.

Больше интересных фактов об этой книге читайте в ЛитРес: Журнале

Как скачать книгу - "Джим Моррисон, Мэри и я. Безумно ее люблю. Love Her Madly" в fb2, ePub, txt и других форматах?

Нажмите на кнопку "полная версия" справа от обложки книги на версии сайта для ПК или под обложкой на мобюильной версии сайта
Полная версия книги
Купите книгу на литресе по кнопке со скриншота

Если книга "Джим Моррисон, Мэри и я. Безумно ее люблю. Love Her Madly" доступна в бесплатно то будет вот такая кнопка
Выполните вход в личный кабинет на сайте ЛитРес с вашим логином и паролем.
В правом верхнем углу сайта нажмите «Мои книги» и перейдите в подраздел «Мои».
Нажмите на обложку книги -"Джим Моррисон, Мэри и я. Безумно ее люблю. Love Her Madly", чтобы скачать книгу для телефона или на ПК.
В разделе «Скачать в виде файла» нажмите на нужный вам формат файла:

Для чтения на телефоне подойдут следующие форматы (при клике на формат вы можете сразу скачать бесплатно фрагмент книги "Джим Моррисон, Мэри и я. Безумно ее люблю. Love Her Madly" для ознакомления):
- FB2 - Для телефонов, планшетов на Android, электронных книг (кроме Kindle) и других программ
- EPUB - подходит для устройств на ios (iPhone, iPad, Mac) и большинства приложений для чтения
Для чтения на компьютере подходят форматы:
- TXT - можно открыть на любом компьютере в текстовом редакторе
- RTF - также можно открыть на любом ПК
- A4 PDF - открывается в программе Adobe Reader
Другие форматы:
- MOBI - подходит для электронных книг Kindle и Android-приложений
- IOS.EPUB - идеально подойдет для iPhone и iPad
- A6 PDF - оптимизирован и подойдет для смартфонов
- FB3 - более развитый формат FB2
Сохраните файл на свой компьютер или телефоне.