Книга - Две свечи

Две свечи
Аркадий Туманян


Новая поэтическая книжка Аркадия Туманяна представляет собой уникальный диалог двух поэтов, которых разделяют четыреста лет. Продолжая первую строку шекспировского сонета, автор соединяет с тремя строчками восточного стиха – Рубаи, продолжая и переосмысливая извечные вопросы бытия. Из статьи доктора филологических наук,профессора, ведущего научного сотрудника ИМЛИ РАН И.С. Приходько: «Сила и оригинальность поэзии Туманянав том, что его рубаи пронзают неподдельно трагическим чувством жизни. Верность избранной форме, слух поэта к звуку и слову, необходимая мера помогают ему удержать эмоцию, не дать ей перелиться через край, отчего она приобретает лишь больший накал. Только настоящему поэту дано почувствовать то верное соотношение искусства и жизни, которое позволяет претворить личное во всечеловеческое».





Аркадий Туманян

Две свечи








АРКАДИЙ ТУМАНЯН – автор трех поэтических сборников. Получил музыкальное образование в Баку и Ереване. Выпускник факультета русского языка и литературы Владимирского педагогического института им. П.И. Лебедева-Полянского. Член Петровской академии наук и искусств. Пишет в старинной форме арабо-персидской поэзии – рубаи. Считает, что рубаи обретёт новую жизнь на благодатной почве русской поэзии.




Закат жизни печален утратами…


В ледяной февраль две тысячи десятого ушёл выдающийся русский славист Александр Борисович Пеньковский, мой незабвенный учитель и друг, а через четыре года перестала быть Ирина Степановна Приходько, его жена и ангел-хранитель. Её работы по творчеству Шекспира и Блока получили мировое признание.

Мне выпало счастье знать их много лет. Бесконечно разные, но удивительно схожие два учёных-филолога делили тесную от книг однокомнатную московскую квартирку, где было просторно уму и уютно сердцу. Отсюда не хотелось уходить, сюда было радостно возвращаться. Муж и жена – два профессора – жили в откровенной нужде, но щедро отдавали то, что не купишь за деньги. Стол был более чем скромен, но пища духовная была не кушаньями – яствами…

Эти два человека своими трудами верно служили Отечеству. Служили потому, что не могли иначе.

Их труды – след в наших умах и сердцах.

Их книг – на полках библиотек и людей просвещённых…

С десятого года по четырнадцатый мы, одногодки, особенно близко сошлись с Ириной, инстинктивно стараясь наверстать упущенное. С ней было легко – она всё понимала с полуслова.

В маленькой кухоньке собирался ужин, хозяйка в переднике стучала ножом и читала в подлиннике сонеты Шекспира, сравнивала переводы С.Я. Маршака и Б. Пастернака, А.М. Финкеля и А. Шаракшанэ… Мне ж по сердцу всегда был Самуил Яковлевич.

Теперь это в прошлом.

В памяти остался пронзительный эпизод после смерти Александра Борисовича. Я просыпаюсь от света настольной лампы, половина четвёртого утра. Ирина в старой, наброшенной на плечи кофте за столом:

– Ир, – сказал я сквозь сон, – ты это что?..

– Арик, я плачу над твоими стихами, над лучшими…

– Ира, – бормочу, – мне-то что делать, ночь ведь?

– А теперь, Арик, тебе надо умереть, – отвечает она странно…

Когда её вдруг не стало, внутреннее беспокойство обуяло меня.

Я понимал, что должен вернуть Ирине, Александру Борисовичу долг за вложенное в меня. Но как?..

Их лики перед глазами. И это наполняет меня особой ответственностью.

Тень великого Уильяма, казалось, жила в доме Ирины Приходько.

Я взял его первый сонет (не божий ли знак) и к первой строчке приписал три своих. Западная мысль слилась с русской в форме рубаи…

Кто-то скажет, что «в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань», но сегодня кавказский дудук и японский сямисэн срастаются голосами с инструментами европейскими и дарят нам чувства необыкновенные…

Форма рубаи с юности мила и любезна моему сердцу. В конце концов, почти все формы современной литературы, музыки, живописи и пр. пришли в Русь с Запада и стали русскими, а Русь стала Россией. Гений народа, воистину, творит чудеса!

Так, может, и рубаи в России ждёт та же замечательная судьба?…

Когда-то Мстислав Ростропович сказал мне, что нет звуков правильных и неправильных, есть нужные и ненужные.

Как знать, быть может, мысли этой книжки, облечённые в форму рубаи, окажутся нужными?..

Я вовсе не стремился сжать шекспировский сонет в четыре строки рубаи – нет, моей рукой водило желание собрать разбросанные камни, возродить в строке поруганный и оплёванный отчий дом, сказать ещё раз о вечном, но по-своему…

И главное: сказать о времени перелома, о времени столкновения цивилизаций, о времени нашествия варваров – их чёрные знамёна, несущие невежество и смерть, уже на горизонте…

Господи, сделай так, чтобы я ошибался!!.

Как бы то ни было, Бог послал мне сто пятьдесят четыре рубаи на сто пятьдесят четыре сонета Шекспира.

И, надеюсь, дух Ирины и всех моих учителей живёт в строчках о любви и неумолимой разлуке, дарованной жизни и беспощадной смерти.

Судить их читателю и времени.



    Аркадий Туманян




Беседы с сэром Уильямом Шекспиром, записанные в форме рубаи








Памяти Ирины Приходько





А нам, английский мой собрат,

И сам король не кум, не сват…

Не зря нас муза отрядила

Сойтись в пределах райских врат.




Мы урожая ждём от лучших лоз…





Мы урожая ждём от лучших лоз,
От Судии полегче ждём вопрос…
Убытки подсчитали – прослезились:
Былой любви нет солонее слёз.







Когда твоё чело избороздят…





Когда твоё чело избороздят
Старуха-старость и морщин отряд,
Не плачь, напрасно вороша былое,
Твои черты потомки повторят.




Прекрасный облик в зеркале ты видишь…





Прекрасный облик в зеркале ты видишь,
Но грозный ход часов судьбы не слышишь…
Дари себя, ведь обветшает дом —
В нём, опустевшем, заведутся мыши.




Растратчик милый, расточаешь ты…





Растратчик милый, расточаешь ты
Дней юных ненадёжные черты…
А там, вверху, уж кто-то рад стараться —
Карикатуру пишет с красоты.




Украдкой время с тонким мастерством…





Украдкой время с тонким мастерством,
Взяв жизнь у нас, другим даёт взаём.
А сколько царств в песок и прах истёрло?..
Кто так ещё владеет ремеслом.




Смотри же, чтобы жёсткая рука…





Смотри же, чтобы жёсткая рука
Тебя хватать не смела за рукав.
Мы божий дар с лихвой вернём обратно —
Наш след не смоет времени река.




Пылающую голову рассвет…





Пылающую голову рассвет
Остудит, смоет пылкой страсти бред…
И примет ум слепую неизбежность,
Иссохнет сердце в горечи примет.




Ты – музыка, но звукам музыкальным…





Ты – музыка, но звукам музыкальным
Порой чужда. Ведь их созвучьем странным
От одиночества мы вдруг защищены,
С его тоскою, оком окаянным…




Должно быть, опасаясь вдовьих слёз…





Должно быть, опасаясь вдовьих слёз,
Пустое ты воспринимал всерьёз,
А главного беспечно не заметил…
Предав себя, живёшь с собою врозь.




По совести скажи: кого ты любишь?





По совести скажи: кого ты любишь?
Ведь без любви душа всего лишь пустошь,
Где – лютый враг нам – одиночество живёт,
Любви не зная под пятою грусти.




Мы вянем быстро – так же, как растём…





Мы вянем быстро – так же, как растём,
И божий дар – по капле нам в заём.
Но предков камни в кучу собираем,
Любви и веры ищем водоём…




Когда часы мне говорят, что свет…





Когда часы мне говорят, что свет
Явился вновь и царство мрака сверг,
Я верю – так же властвует любовь,
Хоть нас сметёт её служанка – смерть.




Не изменяйся, будь самим собой…





Не изменяйся, будь самим собой:
К скорбящим щедр, а к подлецу – скупой…
За каждый шаг с тебя здесь взяли плату,
Коль не рублём, так строчкой золотой.




Я не по звёздам о судьбе гадаю…





Я не по звёздам о судьбе гадаю —
Про ход планет я слишком мало знаю,
Но божий знак повсюду виден мне:
Вот нынче дождь – должно быть, к урожаю…




Когда подумаю, что миг единый…





Когда подумаю, что миг единый
Бросает жизнь в небытия пучину,
То сердце наше – горе для ума —
В любви сгореть всегда найдёт причину.




Но если время нам грозит осадой…





Но если время нам грозит осадой,
Ему, поверь, препятствовать не надо.
Всё по зубам его лихим войскам,
Но след в строке – вот для него преграда.




Как мне уверить в доблестях твоих…





Как мне уверить в доблестях твоих
Тех, кто возьмёт когда-нибудь мой стих?
Да и зачем, ведь быль неповторима,
Что ж до любви, так что ей до других.




Сравню ли с летним днём твои черты…





Сравню ли с летним днём твои черты,
Смогу ли смысл постигнуть красоты —
Задача эта не ума, но сердца…
Ведь там, где роза, неспроста шипы.







Ты притупи, о время, когти льва…





Ты притупи, о время, когти льва!
Нам крест назначен не для баловства…
И чтоб потомка изумить делами,
Трудились, засучивши рукава.




Лик женщины, но строже, совершенней…





Лик женщины, но строже, совершенней
Я рисовал из прошлых поколений:
Хоть руку протяни – так мы близки —
И в плен волос на несколько мгновений…




Не соревнуюсь я с творцами од…





Не соревнуюсь я с творцами од —
Не по душе мне скука их длиннот.
В коротком слове я ищу награду,
Когда смотрю на строгий небосвод.




Лгут зеркала, – какой же я старик?





Лгут зеркала, – какой же я старик?





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=63929471) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.