Книга - Писатель

Писатель
Павел Нефедов


Путь от себя до всехРаскрыть, увидеть, осознать,Что в разности мы все едины.Не стоит думать, нужно знать,Как все в одном необходимы!





Писатель



Павел Нефедов



© Павел Нефедов, 2023



ISBN 978-5-0059-9773-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero




ПИСАТЕЛЬ

поэма

Павел Нефедов











Когда приходит творчество

Первая часть


Два лагеря живёт на шаре,

Давно черёд их поделил.

Возможно, они даже в паре,

Но высший разум проследил.

Заметил он, что разные глаза,

Как будто вечно жить, и тлеть.

В одних до пола теплится слеза,

Другие радуются в высь смотреть.

Заоблачная мирная равнина,

Как будто бы из ртов немых.

Течёт на ум бредовая лавина,

У тех, кто в лагере слепых.

Глядят под ноги, волоча,

Свой взор по ранам на планете.

Хоть боль в груди, но не крича,

Они одни, как будто стёртые на свете.

Их антипод снаружи схожий,

Но излучает свет из сердца.

Возможно, дар в них ясно божий,

Ему всегда открыта дверца!

Вот и секрет их взгляда вверх,

Знакомый там, с отцовским ликом.

Уверенность, и есть – успех,

В конце туннеля точка бликом.

Как первые, что мрачны телом,

Не поступаются советом вдаль.

В уме рисуют судьбы мелом,

И за ошибки им не жаль.

А волочащие свой взор,

Хотя преступны на слова,

Но не выносят весь позор,

От скромности кружится голова.

Одни весёлые, мрачны другие,

Два лагеря, но ум один.

Пред небесами, как нагие,

Вся фальшь видна сквозь толщу спин!

Назвать добром и злом их можно,

Два цвета: чёрный с белым.

И разгадать секрет не сложно,

Кто будет трус, а кто и смелым.

За творчеством пойдут одни,

Другие за теплом в системе.

Но, как похожи в жизни дни,

С пером в руках, или на смене.

И сузив круг, понять возможно,

Два лагеря – один лишь человек.

Хотя, кому-то будет сложно,

Для них и создан целый век!

Раскрыть, увидеть, осознать,

Что в разности мы все едины.

Не стоит думать, нужно знать,

Как все в одном необходимы!



Зима, трещит мороз подсохший,

Не знает он, что сам виной.

Идёт мужчина весь продрогший,

В усах есть иней, как седой.

Ему не страшен лютый холод,

Ведёт вперёд благая весть.

Хотя он очень даже молод,

Есть тёща дома, есть и тесть.

Они не стали зябнуть рядом,

Его отправили, как на разведку.

Окинув только томным взглядом,

И скрывшись в тёмную беседку.

Послание в дорогу так звучало:

«Сынок, теперь ты точно повзрослел!

Сейчас вас в доме больше стало,

Как муж ты в глубине прозрел.

Твоя любимая, и наша дочь,

Пока ты ждал, родить успела.

Пусть за окном глухая ночь,

Жена во мглу свой клич напела.

О том, что очень нужен ей,

Дитя увидеть, и её поцеловать.

Ты только главное не пей,

Пустеет в стенах их кровать.

Иди к ним прямиком в палату,

И обними, как будто навсегда.

Бог не возьмёт с любимых плату,

Он зрит любовь лишь иногда.

Ему дерёт глаза несправедливость,

Он замечает страх и трусость.

Не в жизнь не скажет свою милость,

За боль, разлуку и за тупость.

А вот любовь и счастье, ему мило,

Он даже очи прикрывает сладко.

Своей энергией, даруя силы,

Стезю любому стелет гладко».



Муж, сын, теперь отец,

Шагает вдаль, мороз не зная.

Нет, он не каторжный слепец,

Он снег, что под ногами быстро тает.

Он – целое с природой мамой,

Един в себе, за дар из чрева.

Он счастлив с милой дамой,

Хоть родила ему… как дева.

– Жди милая, я скоро! —

Его дыхание передаёт. —

Забыто старое, забыты ссоры,

Твой муж к тебе в ночи идёт!



Цвет синевы за белым,

Стареет краска, сыпется.

Удача дарит много смелым,

Но через край не выльется.

Рожают чудо в свет в сарае,

Как на руинах дней войны.

И не хватает милым рая,

Всё это только… сны.

Питание плохое, голодно,

Нет тёплых одеял и тапок.

Весь персонал не с молода,

В рванье, без белых шапок.

Рук не хватает, инструментов,

И много живности за плинтусом.

Здесь точно не до сантиментов,

И чувства будут только минусом.

Но наши мамочки не унывают,

И держатся в себе, как должно.

Они всё ведают, и точно знают,

Родят, добьются, если даже сложно!

Им выпала та честь с рождения,

Быть богом внутри божьей силы.

Начало в них, – миг становления,

И не помеха им из пекла вилы.

Тем более, разрушенные стены,

Что старше, чем весь род людской.

В них жизни две, двойные вены,

Исчезнет суета и шум унылый, городской!



Мужчину проводили внутрь,

Он робок и совсем потерян.

Возможно, в жизни он и сударь,

Но здесь, как будто не уверен.

Что предстоит ему познать,

И как вся жизнь перевернётся?

Такое лгун лишь может знать,

Жизнь – молоко, нет, нет, да и свернётся.



Палата чистая и много света,

Как много колыбелей по рядам.

– Наверно, мой здесь, точно где-то, —

Не верил муж своим словам.



А в середине, как на троне,

Лежал один молчун-малец.

Он был в своей комфортной зоне,

В своей тиши он был, что спец.

Вокруг крик ротиков и рёв,

Аж ультразвуком уши сносит.

А у него озёрный клёв, —

Не шевельнётся и не спросит.



– Привет, любимый! – голос нежный, —

Я так ждала… мы ждали!

Ты здесь, ты явно прежний,

Как хорошо, что мы не спали.



Он обернулся, милая стоит,

Немного бледная, устала.

И что-то часто говорит,

Как будто мысль лишь упала.

Халатик скромненький,

Да тапочки на босу ногу.

Но больше он пред нею голенький,

Пришёл, не дышит, словно к богу.

Неловкость, стыд перед женой,

Хотя, откуда, очень странно.

Малыш их смотрит за стеной,

Ведь это высшая им данность.

Но папа знает, как повинен,

Печалил маму очень часто.

Теперь он эту ношу скинет,

Сплотится в целое их каста.



Супруги за объятия взялись,

Немного поцелуев страстных.

Как хорошо, что дождались,

Могучих чувств, и властных!

Ребёнок дал им новое дыхание,

Просвет в их тёмном коридоре.

Кто мог узнать заранее,

Что солнце есть и в ссоре.



Малыш тем временем лежит,

И глазки хитро щурит.

Внутри от взгляда всё дрожит,

Он словно вечность купит.

Пронзителен и очень точен,

Как будто ведает весь быт.

Спокоен и не суетливо срочен,

Да сердцем в чувствах сыт.

Пока он не пленён умом,

Насквозь родителей вещает.

И явь переплетается со сном,

Подсказки в мире оставляет.

О будущем своём в постели,

Которое увидит ясно в теле.

О прошлом, что создать сумели

Не в крохотном, что в колыбели…

А в чьей-то жизни пролетевшей,

И оборвавшейся, лишь для него.

И он, схватить успевший,

Добрался к сроку, до сего!



Встречала вся семья родных,

Друзья и многие зеваки.

Приезд прошёл на выходных,

Шумел весь двор и лаяли собаки.

Мальца внесли подарком в дом,

Хозяйский взгляд его вцепился.

Серьёзный весь, сопливый гном,

Спросил, наелся и напился.

Как по команде бригадира,

И по велению царя.

Нет, он не то, чтобы задира,

Лишь путает, где ночь и где заря.

Спит он, когда другим не спится,

Орёт свой текст, когда все спят.

Он точно не угомонится,

Мир познаёт, мир ему свят.

Два первых дня скромнее,

Потом он свыкся наконец,

Стал требовать любви сильнее,

Впрок осмелел лихой малец.

К дежурству родичам призыв,

Посменно охранять покой.

Природный мечется позыв,

Стал ненавистен дорогой.

Нет, не очень лютым гневом,

Слегка, чуть-чуть от недосыпа.

И поле не кончается посевом,

Уход и сбор, иначе дыба.

Мальчишка знает, что вокруг,

Он получил благословение.

Хозяин он, совсем не друг,

В руках теперь бразды правления.

Хотя, не всё так однозначно,

И до поры, до времени.

Душа не будет вечно мрачной,

И у мальца есть сожаление.

Отец с кругами под глазами,

У матери гнездо на голове.

Нет, сына не пронять словами,

Но очень чуток он к мольбе.

Мальчишка слышит тон,

Невероятно тёплый, нежный.

Ему не слышится, не сон,

Снаружи звук совсем не снежный.

Родители конечно же без ног,

Не высыпаются, не доедают.

Разрушить их любовь не смог,

Они по-прежнему лишь тают.

Текут ручьями от него,

Летают в облаках, как птицы.

Как быть в себе без своего,

Когда своё в себе таится?



Дни шли, как путник от себя,

Печально жизнь к концу стремится.

Слова малыш не для тебя,

Успеешь днями ты напиться!

Стал говорить, взирая взрослых,

И даже встал с локтей на ноги.

Приблизился к комплекту толстых,

Его ведь любят даже боги.

Капризы в умный ход ушли,

Труднее стало требовать.

Хотя, семья, и компромисс нашли,

Немного просьб, чего тут сетовать.

Родители решили измениться,

И времени украсть у пацана.

Немного вовсе насладиться,

Отдать в казённый дом у них цена.

Нет, звучит конечно же страшнее,

Там скопище детей с района.

Но человек с петлёй на шее, —

Быть без комфорта, вот икона.

Родиться, к смерти убежать,

Родить, отдать на воспитание.

И если трудно, но рожать,

И складывать в пустое здание.

Людей конечно же там много,

Но одиночество у всех в крови.

Границы чёткие, и это строго,

Взаимовыгода – подмен любви!

Поэтому так странен быт,

Мечтать, добиться, и забыть.

И детский сад совсем не стыд,

А малая возможность вместе жить.

Работать, чтоб кормить дитя,

И разлучаться, чтобы видеться.

По разны стороны стезя,

Быть рядом – врозь, и не обидеться!



Красивые слова, конечно тонко,

Но по-простому, говоря,

В квартире днём теперь не звонко,

Отдали в сад мальца царя.

Он под присмотром у конвоя,

А свита на работе целый день.

Мать у прилавка только стоя,

Отец на стройке словно тень.

На первый взгляд, немного грустно,

Но жизнь даёт две полосы.

Сначала в голове, как будто устно,

Не вешать чтоб к земле носы.

Затем на практике для продолжения,

Испробовать, что есть различия.

Грустить и веселиться – два вложения,

Немного лучше безразличия.

Одни работают, другой в саду,

Не видятся, не говорят ни слова.

Но вечером все вместе, и в ладу,

Они семья, как прежде, снова!



На утро, в бой пора вставать,

Из малыша, до старшей группы.

От жизни научился много брать,

Минуя головы и трупы.

Так… скромно, диалогом,

И искренностью из души.

И заручился он прологом,

Своей историей в тиши.

По саду сослуживцы уважали,

Универсален был для всех.

Но на горшок всегда сажали,

Не мог вмешаться и успех.

По расписанию прогулка,

По времени ложиться спать.

А до свободы два проулка,

Но вот отбой, опять кровать.



– Привет, меня зовут Андрей. —

Соседняя кровать шептала.

Подумал: «Что же это с ней?»

Был звук, и вдруг его не стало.

Соседняя постель пуста была,

От этого такой разлад в себе.

Для маленькой головки мысль не мила,

Что разум будто не в тебе.

– Эй, ты глухой наверно? —

Опять раздалась звуков каша.

Решил ответить, хоть и скверно:

«Привет, меня зовут… я Саша».

– Я новенький, ты не пугайся,

Сегодня утром я пришёл.

– Ну, ладно, оставайся, —

Слова наш Сашка вдруг нашёл.



Так первый раз он встретил друга,

Но не на месяц или два.

Вдвоём, не вместе, но по кругу,

Как жизнь одна, одна глава!

Конечно, взрослых жизнь их развела,

По разным городам, и даже континентам.

Но это позже, мудрые дела,

Где места не находят сантиментам.

Но вот в уме, как крепость дружба,

Что первая любовь, и на века.

А чувства помнить – это служба,

Два берега, одна река.



Вдвоём срок полетел быстрее,

Заботы детские и интересов пачка.

А детский сад, как будто поновее,

Прогулки на площадке, словно скачка.

Девчонок стали замечать,

На фоне друга тоже хочется.

Невнятно фантазировать, озорничать,

Под юбки глазки точатся.

Но так наивно и легко,

Без дикого, животного.

Всё это очень далеко,

Но, а пока, из страстного и доброго!



Так получаться стало,

Что и домой спешить не хочется.

Ведь времени так мало,

Ногами шаркает, волочится.

За руку мама держит крепко,

Не понимает, что произошло.

А Сашка, то роняет кепку,

То падает. До матери дошло.

– Влюбился наш! – Отцу вещает. —

Как туча, что прольёт дождём.

Пусть привыкает к чувствам, что стращают,

Не будем лезть, и подождём.

– Ты думаешь? – Отец включился. —

Мне кажется, он другом обзавёлся.

Влюблялся я, когда учился,

А детский сад: женился и развёлся.

Легко, непринуждённо очень,

Как лист под осень на ветру.

Как пышный, тёплый сочень,

С чайком, да рано по утру.

– Любовь всегда репейником бывает, —

Мамаша гордо говорит в ответ.

Она жила, она-то точно знает, —

Не спорь, и доедай омлет.

Отец аж поперхнулся даже,

Ну, что тут скажешь… ничего.

Она директор, он рабочий в саже,

Нет прав с женитьбы у него.



Неважен взрослых разговор,

Они засыпаны слоями быта.

Пробилась зелень, все во двор,

Искать мечту, она в песочнице зарыта.

Три жарких месяца последних,

Нет, не совсем, а только малыша.

Невероятных, беззаботно летних,

Где жизнь течёт обычно не спеша.

Нет строгих, точных правил,

Мечтай без дела, не хочу.

Родителям заботы все оставил,

Пугает лишь одно – поход к врачу.

А так, как неваляшка на полу,

То сад, то дом, и много сна.

Но всё проходит, дерево в золу,

И к знаниям тропа одна.

Наступит осень золотая,

Мальчишка с рюкзаком уйдёт,

Но не в поход, где пыль глотая,

А в мир, где истину найдёт.

Конечно, не единую навеки,

Системную, для строя образца.

Как в сне, не прикрывая веки,

По следу матери, отца.

Потом… совсем потом узнает,

Что есть иные планетарные умы.

Но, а пока, как лёд на солнце тает,

Сказали: «В школу», так увы.



День первый. В общем, хорошо,

Детей, как фруктов в дальнем юге.

И Александр класс нашёл,

Не прибегая к вопросительной услуге.

Само совпало без намёка,

Из всей толпы их лица узнаются.

Им дальше быть, и без упрёка,

На девять лет все вместе остаются.

Девчонки – светлые улыбки,

Мальчишки – ясные глаза.

Пусть данные черты немного зыбки,

Но жизнь из веток, как лоза.

И этим чутким малышам,

Подарит светлый путь надежды.

Раскраску даст карандашам,

Раскрасить школьные одежды!



Дни за учёбой нелегки,

Багаж в два раза больше сумки.

Невероятно монотонные деньки,

Умнее умного из умки.

Процесс по плотности из знаний,

Неумолимо бесконечен,

Как в городе постройка зданий,

Всегда прирост, он быстротечен.

Наука зыбка, если отдыхать,

Прервался, можно и забыться.

Награда будет, если подыхать,

В гранит зубами мёртво впиться.

Нет, крохи могут и остаться,

Как оседлать велосипед.

Но нити знаний будут рваться,

Запутав весь научный свет.

Как жизнь любого человека,

Так школа даст естественный отбор.

Скитаться будешь четверть века,

Пока стоит ко знаниям забор.

Нет, не в смысле золотой монеты,

Тут все истории разны.

В познании себя, уму все комплименты,

И наполнения души, её казны.

Да, можешь быть богатым,

Но ненавидеть жизнь свою.

Быком упёртым и рогатым,

Стоять с вопросом на краю:

«Всё есть, и замки строятся.

Но почему так грустно быть?»

Но в сердце двери не откроются,

Пока, в спортивном стиле плыть.

Вот малыши и выбор делают,

Кто учится, а кто валяет дурака.

Одни системе чётко следуют,

Другие мочат гопака.

Прогресс толкают трудолюбцы,

Усидчиво вникают в образцы.

Потом, умами «плоскогубцы»,

Кривят в источники творцы.

Два типа школьников на свете,

Одни зевают, в полусне урок.

Другие, войнами в берете,

Не отбывают, а воюют в данный срок.

У первых, перемена, как дыхание,

А у вторых, минуты закрепления.

Имеет свой секрет познание:

«Добьётся тот, кто в стадии стремления!»



Да, жизнь очень многогранна,

Хотя под старость вся одна.

И это необычно, странно,

Что, и с умом, и без него годна.

А школа даст начальный статус,

Что хочешь, сидя, или в поле.

И это небольшой, но казус, —

Побег к фантомной, скрытой воле!

Но счастье есть, хотя, и переменчиво,

Жить, и заниматься по душе.

Чинить баланс, не очень опрометчиво,

Ваять до «Нового», что кажется «Уже»!

Любить свой ум, не разделяя с телом,

Они одно, как из земли все мы.

Но отдых вписывать кровавым мелом,

Уставшие, в тупик сбегаются умы!



А по-простому, Сашка учится,

Как все сто миллиардов до него.

У парня явно всё получится,

До настоящего, доныне, до сего.



Как? Вопрос совсем другой,

Лишь от него зависит мудрость.

Богат он будет, иль ногой,

Ум заимеет, или глупость.

Неважно, с точки зрения вселенной,

Для личности чрезмерно скрупулёзно.

Поэтому, все люди тленны,

Кому неважно, сверху смотрит грозно.



Парнишка многое узнал,

Хлебнул бульон перед обедом.

Любовь, как первую познал,

Она навек осталась следом.

В дальнейшем, он любил лишь тихо,

Со стороны он наблюдал.

Но, а внутри болело лихо,

Страдал, бесился, горевал.

Никто за этим не стоял,

Его большая неуверенность.

Он сам свой путь в любви ваял,

Не твёрд он был, он, это ветреность.

Возможно, это к лучшему,

Он не познал её, поэтому, стремился.

Не докатился к худшему,

Не знал измен, не обозлился.

Не потерял, и не развёлся, собственно,

Не стал мужчиной – тряпкой.

Не облажался родственно,

На тёщу не работал тяпкой.



Всё это только будет…

Переживания от взрослого.

Пока что в школе, не убудет,

Проблемы есть, как рослого.



Учился, как баланс в быту,

То плохо… хорошо… и средненько.

Озорничал, как грязь ко рту,

И выглядел немного бледненько.

Он лидером не становился,

Хотя, был братом всем.

В толпе крутым крутился,

Один, сходил со всех проблем.



Немного о его любви,

Которую он первой называл:

Вообще, тут, как не назови,

В сердцах он видел карнавал.

Она была прелестна дико,

Красива, как царица рая.

Он ждал любого встречи мига,

Немел, краснел, да подло тая.

Глаза, что синева глубин,

А волосы слетают с крон зимой.

Курносый носик без симметрии один,

И нежный взгляд, любому, как родной.

Изящный силуэт нагого тела,

Но на картинке, в голове…

Волшебный голос, словно раньше пела,

А речи из романа в ключевой главе.

Как бархат, кожа мягкая к касаниям,

Низ живота – мечта для матери любой.

Рост приближается к высотным зданиям,

Характер тот, что должен быть собой!

О… губы, верх любого наслаждения, —

Краснеет розовая пышность!

Без ничего бросают в искупление,

И требуют молить на милость.

Бровями сочетает красоту,

Без форм искусственных с холста.

Реснички вверх блуждают в высоту,

О чём, хотят стихи слагать уста.



И эта нимфа повстречалась в школе,

Украла сердце, голову, и части тела.

Два полушария столкнула в ссоре,

Нарушила покой, так нагло и умело.

Наш Александр следовал за ней,

И мыслями, и физикой на деле.

Не ведал точность этих дней,

Когда дышал он на неё, тихонько, еле-еле.

Для мышц его отдали в секцию,

Но он сбежал на танцы, как дитя.

Не смог сдержать свою секрецию,

Она пошла в ансамбль… знать его стезя.



Конечно же мальчишка был бревном,

Вначале, как любой из тополей.

Его поставили невидимым звеном,

У самых задних и обшарпанных дверей.

А милая его блистала впереди,

В лидирующей двойке игроков.

Как будто, говоря: «Ты лишь следи,

И находись в пределе дураков».

Её партнёром сделали танцора,

Не по словам, а по таланту.

Он исполнял движения узора,

И мысли подавал, подобно Канту.

Был добрым, милым и красивым,

Высоким, стройным и брутальным.

На фоне, Сашка выглядел ленивым,

Невзрачным, маленьким и дальним.

Хотя, ему естественно казалось,

Что он таким являлся невозвратно.

Но это сердце так боялось,

Не позволяя мысли влезть обратно!

На деле, был вершиной Эвереста,

И внешностью, и точно по уму.

Но не умел он сдобрить тесто,

Как неприкаянный возился посему.

Ему ещё тогда не объяснили,

Что гениальность, как и красота.

А мудрецы с истоком уяснили,

Низина – та же высота!

Всё относительно абстрактно,

Обзорный угол лишь в исходнике.

И, если чувствуешь себя стократно,

То попадёшь в умнейшие ты модники.

Как и в деньгах, так и в красе,

В уме, и власти над мирами,

С уверенностью бегать по росе,

Ты сможешь, если твёрд дарами. —

Подарками от стойкости души,

Уверенности разума в конец.

Любой так станет лидером в глуши,

Ты смел, – по жизни молодец!

Но и в согнувшихся есть толк,

Их жизнь специально нагибает.

Чтоб средь ягнят виднелся серый волк,

Кто видит цель, её он точно знает!



Герой наш не пытался сдаться,

Поставил цель: добиться в пластике успехов.

Не силой и истерикой бодаться,

А в танце превозмочь успеха!

Найти талант в себе работой,

Трудом, что закаляет мастерство.

Стать винтиком, «танцорской» сотой,

Откинув в сторону глухое баловство.



Путь был нелёгким и тернистым,

Про многое пришлось забыть.

Но он добился, стал артистом,

Хотя, от скуки стал немного выть.

Закономерно это всё,

Стремился – жил, добрался – опустел.

Не хочется иметь своё,

Желание достать, что не имел!

Теперь он в паре с ненаглядной,

В лидирующей двойке игроков.

Но стала милая какой-то неприглядной,

Он вновь пришёл в свой офис дураков.

То луком изо рта её пылает,

То рост для танца неудобный.

Она эмоциями частенько завывает,

А первый поцелуй какой-то пробный.

Большие пальцы на руке малы,

Лицо всегда слоями в штукатурке.

И их эскизы в танце не балы,

А грубая гимнастика в тужурке.



– Что делать, как же быть? —

Его умишко загрызает память. —

Забыться, по течению уплыть?

Но это может очень сильно ранить.



Не может Саша всё вернуть обратно,

Любить в сторонке, да не трогая.

Её былой партнёр скатился безвозвратно,

Жизнь к неудачникам всегда предельно строгая!

И милая вцепилась мощно,

Конечно, пока любят, то держись.

– Я разлюблю её! Идея… точно, точно! —

В его головушку мыслишки ворвались.



Да, удачи Сашенька тебе,

Терпения, а главное – приятия!

Ты разберёшься друг в себе,

И в парадоксе… в жизненном заклятии.

Поймёшь, что вечно от обратного,

События идут к тебе не вовремя.

Не хочешь, – обретёшь стократно,

А пожелаешь, – пусто будет бремя.

Но, что поделаешь, увы, как суть,

Жить дальше нужно, хоть порой не хочется.

Ведь, и в загробной труден путь,

Любая сущность в каждом корчится.



Так школа быстро пролетела,

Как жизнь у бабочки вначале.

Но можно вспомнить пару дней, несмело,

Ведь память – эхо в тронном зале.

Любовь ушла, оставив след навеки,

Ансамбль пятнышком для клубов.

Студенческая жизнь, не открывая веки,

Как утро пьяных лесорубов.

Жизнь в стороне от дома матери,

Без правил, лишь для отчисления.

Столы с лапшой без скатерти,

Карманные для вычисления.

Как в школе, сон на задней парте,

Ночная жизнь – убийца утра.

День в предвкушении, в азарте,

Ведь скоро ночь, святая Кама Сутра.

Тела, и лица без примет,

Слова, что означают пустоту.

Любовь, как вещь, или предмет,

Низы сменили высоту.

Бутылка водки на троих,

И чёрный хлеб такими же долями.

Потом, кривляния бухих,

Эмоции с зелёными соплями.

Пивнушка… пара… подъезд… и ректор,

Год выглядит, как день.

Из головы ушёл директор,

А возвращаться… ему просто лень.

И это только техникум,

Что будет, если в институт идти?

Хорош внутри бороться уникум,

Пора бы в армию пойти.

Да, глупая затея, чтобы… что?

Болтаться там для чьей-то выгоды?

Там воду наливают в решето,

И притупляются любые выводы.

Неважно, в жизни так и есть,

Куда не плюнь, и не пойди.

А без движения возможно сесть,

В бездвижный космос отойти!



Пункт призывной, одежда старая,

За мясом покупатели приехали.

Была возможность талая,

Работать и учиться… но отъехали.

Плацкарт, шум, суета грядущая,

Берёзки пролетают, не прощаясь.

А обстановка молодым здесь лучшая,

Все рады, тихо под подушкой угощаясь.

Глаз помутнел, немного легче стало,

Нахлынули воспоминания о доме.

Хотя, и времени прошло-то мало,

Но сердце стало больше в жалком гноме:

– Мог в институт пойти,

Трудиться на заводе.

Любить, в мужья сойти,

Тянуть семью на взводе.

Была ж возможность, —

Старики отмазали! —

Но, нет… давай мне сложность,

Съем я кашу, если бутерброд намазали.

Ну что поделать, если голова в эмоциях,

А сердце бьётся, как у воробья.

По юности всё в мощных порциях,

Сознание, что стайка воронья.

Теперь вагон, друзья по хвастовству,

Рассказы, как другие воевали.

Зелёный цвет лихому баловству,

Пока в линейку не забрали.

Там впереди курс молодого новобранца,

Без рифмы, просто – КМБ.

Любого переделают засранца,

Сломают дурь, подарят ДМБ!

«Пора ложиться!» – Совесть завывает,

Она-то знает, что потом влетит.

Тихонько прапор пьяный засыпает,

А весь вагон, как паровоз гудит.

– Не буду с первых дней ломить, —

Впервые здравый смысл шепчет, —

Зачем дисбатом жизнь топить?

Сон все проблемы начисто излечит.



Какое утро жаркое поёт,

Ведь лето на дворе болтается!

А наш герой с похмелья пьёт.

Водицу, и тихонько кается.

Курилка, часть невзрачная,

Помятые собратья рядом.

И обстановка тут не дачная,

Забор, колючка и с нарядом.



Пришли, обрили, вещи в топку,

Под душ холодный и в столовую.

Таблетка масла, бигус в глотку,

Не по размеру форму новую.

В один большой ангар согнали,

Тех, кто совсем зелёный.

Лопату в руки быстро дали,

Из стали закалённой.

Ей убирать, кидать и подметать,

А сапогами пятна зачищать.

За главного, профессора поставили, ведать,

Он очень умно стал за жизнь вещать.

Затем, немного отдыха в ДК,

Пять лекций о защите родины.

А в КХО взглянули на АК,

Мол, без него мы вялые уродины.

И физкультура… вернее, подготовка,

Где бега столько, что держись.

Сашуля приболел, подумал, что сноровка.

– Косить решил? Салага, ты молись!

Ни вечером, ни днём, покоя точно нет,

Начальников, хоть пруд пруди.

Контрактники дыханием след в след,

А ночью дедушки: «Дух, заходи.

Рассказывай, как служба,

Ты сыт, всё хорошо с тобой?

Мы предлагаем, каторга иль дружба,

Как думаешь, порадуешь собой?

– Я из семьи, где денег мало, —

Герой наш вяло отвечает.

– Ну, не видать нам значит сало, —

Дед явно строго подмечает. —

Тогда… пол и сортиры, твоя ниша,

Ты низшее звено на ПХД.

Ты не богат, и ты не Ницше,

И силой не похож на ВДВ.



Так месяцы тянулись, но, как день,

Они весь мозг питали глупостью.

Забылось слово, что работать лень,

Общение ворвалось дикой скупостью.

Наряды, марш-броски и стрельбище,

Разборки за главу призыва.

Уборка, стройка, пастбище,

По ящику собрание из третьего созыва.

Зачем? Какого чёрта? Как же так? —

Вопросы, говорящие о службе.

– Ведь был отмаз… я что, дурак?

Забыл я голова о нашей дружбе!



Сейчас, Санёк не знает зла,

Не помнит, что скучал по дому.

Все неприятности горят дотла,

Когда живёшь иначе, по-другому.

Когда минули лета и предметы,

Исчезли годы и пропали думы.

Забыты все великие секреты,

А что отнялось, в роли суммы.

Не помнит наш герой все трудности,

Как ноги натирали берцы до крови.

Погонной он не знает больше скудности,

И как морозил зад в наряде до зари.

Теперь ему армейка – мать родная,

Приятные и тёплые воспоминания.

Войны и горечи потерь, не зная,

Он сохранил мирскую часть сознания!

Он помнит первые поступки мужа,

Защитника, неважно от кого.

Его тогда не свергла стужа,

Воспоминания и служат для того.

Для горечи, которая ведёт к усладе,

Для трудностей, что к отдыху ведут.

Он будет помнить на своём параде,

Как все тернистые пути по жизни проведут.

Как познакомился в линейке с замкомвзвода,

Он оказался земляком, практически, соседом.

Как учинял веселье самохода,

И в офицерской бане прятался под пледом.

Искал местечко подремать в наряде,

На небо поглазеть во время хоз. Работ.

Как был представлен к доблестной награде,

Из всех знакомых в части рот.

То время сказочного лета,

Когда с ребятами комбату дачу строили.

Имели часть свободы, как бы вето,

И, как шашлык картофельный устроили.

Потом, контракт, по глупости, конечно,

Внутри он был из творческих людей.

Но ничего, всё это было ведь не вечно,

Жизнь состоит из сломанных ключей.

Они даруют мастерство для ключника,

Тому, кто учится замочки открывать.

И превращают в бога, или случника,

В того, кто может жизнь ваять.



Контракт был также, как и служба,

Сначала сложно, дальше веселей.

Опять знакомства, секс и дружба,

Уже, как на гражданке, до частей.

А их, герой наш много поменял,

Как дальнобойщик – Магеллан.

Но за единый разум до конца стоял,

Возможно, умный, или так… болван.

Запахло на ветру свободой,

Не всей, чуть-чуть для предвкушения.

Как мыть желудок ложкой соды,

И для богатства жертвоприношение.

Контракт даёт немного денег на карман,

Сначала в роте, в общежитии, квартира.

А в голове чарующий дурман,

Снаружи день за днём сатира.

Гулянки, нищета, долги, похмелье

Застольный бред рассказов.

Губа контрактникам, потом веселье,

И вечный выговор на читке всех приказов.

Знак свыше… что-то отнимается:

Здоровье, деньги на еду, и уважение.

И сверху галочка людская отнимается,

Пора остановиться, либо понижение!

Сначала быт, одежда и по службе,

Потом в сердцах, в сознании.

Затем, в любви и в дружбе,

Жизнь очерствеет, отнимая знания.

– Всё, решено, так невозможно! —

Инстинкт сработал сохранения. —

Не умереть в дальнейшем очень сложно,

Приму очистку, и терпение!

Отказ, и понимание – шаг первый,

Приятие, работа над собой – второй.

Приходят постепенно в норму нервы,

Труд сыпет, именно над трудовой горой.

Но есть просвет, немного бонусов,

Деньжата появляются, жильё.

Проблемы состоят из конусов,

Круги исчезли из раздела: «БытиЁ»

Работа ладится, награды даже есть,

Авторитет у командиров и солдат.

Парфюм, одежда, на столе поесть,

И каждый день, которому так разум рад!

Всё, как и в жизни, где циклично,

За неудачами имеется успех.

Упал, – баланс не балансируется лично…

Из ямы только путь наверх!



Да, контракт, возможно, штука годная,

Но творческой душе, как мыть подъезды.

В реальности систем, конечно, очень модная,

Но в храм поэзии ведут всегда объезды:

Свобода воли, голод, чистый разум,

А голова без бога, начальника и власти.

Но всё потом… не до конца построил базу, —

Вначале чувства, от яркой, юной страсти!



Уходит Саша из контракта насовсем,

Места работы тщательно разнятся.

Старается, пыхтит в угоду всем,

Хотя, так трудно подчиняться.

Полиция, водитель и уборщик…

Пора профессию добыть.

Теперь он универов сборщик,

К дипломам нужно грызть гранит и землю рыть.

Одна бумага, корочка и аттестат,

Диплом, сто лекций, курсы, школы.

Но в мире денег всё равно кастрат,

БПшки на обед, а в мыслях роллы.



Не долго думал он, пришёл ответ:

«Зачем стараться, если все там будем!»

И трезвой жизни показал привет,

Как человек в своих проблемах скуден.

Бежит, скрывается и плачет,

Жалеет личность, и срывает планы.

Не на коне, а на коленях скачет,

Сам режет и зализывает раны.



Опять провал, не дотерпел,

В конце туннеля снова свет.

С утра петух: «Вставай!» – пропел,

Пора трезветь и чтить завет.

И подвернулось чудо чудное,

Не сказка, жизнь, но всё же.

Как и любое дело, скудное,

Но чище и совсем дороже.

На производство друг устроил,

Без института и бумажек прочих,

Поведал, как карьеру строил,

Все дни, и даже ночи.

Дал первые азы, нарисовал структуру,

С начальством познакомил впрок.

И указал прослойку, как текстуру, —

Систему, знание и срок.

За год наш Александр вырос,

Не ростом тела, а в шкале карьеры.

Он перестал жевать животный силос,

Уверенность познал без всякой веры.

Да, убог и жалок этот мир,

Для счастья нужно много денег.

Но даже самый мощный пир,

Не обеспечит верный берег.

Вначале человек ликует,

Он празднует, что смог купить, чего не мог.

Но широко шагая, так жирует,

Что натирает в голове сапог.

Опять привычное приходит чувство:

«Чего-то не хватает, как всегда»!

Как объяснить такое буйство?

Никто не сможет! Никогда!

Машина появилась и квартира,

Поклонницы, и много спорта.

Но в голове одна сатира, —

Жизнь есть и выше сорта.



Был пройден умственный этап,

Который заключал в себе подпункты.

И, если вспомнить, он, как трап,

Путь долгий, но пройдя, – секунды.

Рождение, детсад, и школа,

Технарь, армейский срок.

Вода из крана, кока-кола,

То перед жизни, а то бок.

Потом, полиция, и много подработки,

Продажи, стройка и услуги.

Как приговор, возможно, даже сводка,

Старания, а может быть потуги.



Возможно, вертится земля,

Но суть её стоит на месте.

Она, как на носу сопля,

Два разных организма, только вместе.

И, чтобы осознать подобные слова,

Порой, простое нужно прочитать.

Из слова получается глава,

На книгу нужно намечтать.

Желать, не зная этого,

Потом осуществить, пройдя.

И строить из себя предельно вредного,

Мол это бог, судьба, но, как бы… и не я.



Закончилась лафа на производстве,

Прогулы, алкоголь и нежелание.

Пришлось возиться в этом скотстве,

Оно, как бонус – наказание.

Опять по кругу, нищета и голод,

Затем, услуги и продажи.

Возможно, был герой наш молод,

А может, честный был, без кражи.

На дядю, истощился, развязался,

Не посмотрел ошибку даже,

За новой жизнью увязался…



Так можно продолжать до бесконечности,

То взлёты, то падения.

Всё описать, не хватит вечности,

И, если смысл не понятен, я начну с введения.



Когда работу в производстве потерял,

От теплоты уюта и достатка,

В своём он прошлом вновь застрял,

Живя в одежде из остатка.

Но, как бы трудно не было,

В стараниях и жизнь даёт.

В объятиях откроет небо,

А солнце греет, даже жжёт.

У мамы Саши кавалер завёлся,

Вернее, там любовь случилась.

Тот с прошлой быстренько развёлся,

И даже свадьба получилась.

Любовь… понятно без воды,

Но нас интересует наш герой.

Оставим райские сады,

И окунёмся в денег зной.

Папаня новый – отчим,

Лопатой денег не копал.

Но был стабилен, между прочим,

И микробизнес свой создал.

Он был механиком машинок,

С иглой, мотором, челноком.

Спасителем для швей одежды и ботинок,

Героем, мастером и бегунком.

Его большие знания и практика,

Дарили Саше шанс на обучение.

Явилась без дипломов тактика, —

Закономерное явление.

Вначале трудная работа:

Таскать, грузить и чистить грязь.

На мастерство всегда есть квота,

Мазут сперва, потом уж бязь.

Год был потрачен на учёбу,

И подмастерья вышел в свет.

Язык присох немного к нёбу,

Волнение! И весь секрет.

Теперь он был один… нет,

Он мог у мастера спросить совет.

Но папка рядом был необходим,

Хотя, один мужчиной стал кадет.

Теперь его ждала награда,

Два чемодана, цеха два.

Во времени была преграда,

Не сразу строилась Москва.

По мере знаний, приходила скорость,

Халтурка добавляла кошелёк.

В балансе находилась дурость,

Немного спилен был боёк.



Работа честная, физически затратная,

И ум включать приходится.

Возможно, педантичность невозвратная,

Но в минусах и плюс находится:

Стабильность, кэш потоком,

Да концентрация от трезвости.

Скопление прошедшим сроком,

На крупные покупки жилой бренности.

И время появилось на свободу,

Просмотр фильмов, чтение книг.

Походы в свет, к народу,

В достатке каждый мелкий бзик.

С подругой решено жениться,

И завести малышку… малыша.

Идти вперёд, и не лениться,

В движении жизнь так хороша!

Конечно же пришёл кредит авто,

За ним поспела ипотека.

Кошель похож на решето,

Но, есть запал, на данность века.



Всё, как у людей, и по накатанной,

Дни повторяются, недели, меньше год.

По траектории, наверно заданной,

Жизнь появляется… потом уходит, словно кот.



Родился сын! Вот это праздник!

Хотя, наш Саша малость пошалил.

Он отмечал рождение, проказник,

Жена рожала, он в кабак ходил.

Как думал, так… немного к чуду,

Но искуситель любит запах первый

Он шепчет, призывая к зуду,

И тянет нитками желания за нервы.

Хоть, благо, встретил их с роддома,

С родными разделил любовь.

И оказал уют им дома,

Ухаживая, и лаская, вновь и вновь.

Но… глаз один уже смотрел налево,

Ведь разум окунулся в рай.

Сын рядом, да с прекрасной девой,

Что не хватает? Попробуй-ка узнай.

А на плечах мечты, семья, работа,

Да обещания, что сам себе давал.

В моменты, где похмелье, рвота,

И жизненный в себе провал.



Понять? Нет, невозможно,

Как после дна дорога к верху.

Естественно, что очень глупо, сложно,

Но, после блага, – крах! Не путь к успеху.



Он выстоял лишь первый год,

Пока ухаживал за милыми.

Потом в глазах виднелся антипод,

Дни зрелись подлыми, томимыми.

Жалеть себя вошло в привычку,

Как будто рухнул белый свет.

Из тупика он не нашёл отмычку,

Махнул рукой: «Вам всем привет!»

Жена одна, с ребёнком на руках,

Без должных средств на лишний шик,

От беглеца на хлеб в кармане прах,

В эмоциях предельный пик.

Вот это героизм в провальный день,

Не то, что у того, кто хвост поджал.

Причина? Трусость, слабость, да и лень,

Ещё одна – он не рожал!



Одна страна, и город тот же,

Но далеко сердцами друг от друга.

Как близнецы и целое похожи,

В мужчину превращается подруга.

Она в него, а он в неё, как капли,

Лицо, повадки, жесты и привычки.

Не наступить на эти грабли,

Нет, невозможно! Тут кавычки.

Из двух людей, явилась миру сущность,

Не важно плюс, иль минус, только взрыв.

В эмоциях большая тучность…

Развод дождём с ведра порыв.



Нет, были, как всегда, поползновения,

Сходились, расходились сотню раз.

Пытались обрести благословения,

Не разум хочет только глаз.



Хоть ненавидит свет за трусость,

Но наш герой идёт вперёд.

Кому-то одиночество и глупость,

Другим, совсем наоборот.

Работы нет, семья в отказе,

Бутылка без жены надзора.

Возможно, всё логически в рассказе,

Но что-то изменила эта ссора.

Не стал мочить в вине свой рот,

Наш Александр стал другим.

Квашня взрастает в натиске забот,

В себе самом, как будто бы тугим.

Никто не запрещает, и не хочется,

Никто не пожалеет, нет причин хворать.

На месте пёс с ошейником лишь топчется,

Он все имеет. Что от жизни брать?



Не все истории рассказ ведут,

От корки, до могильной пыли.

Лишь очерки вершин берут,

Где образы поэм застыли.

В наглядность, в рифму,

Для красочной динамики.

Из Квазимодо сделать нимфу

Наоборот, твердь в панику.

Поэтому, не все законы вшиты,

Не все затронуты моменты.

А лишь, которые людьми избиты,

От негатива в комплименты.

Но спрятан смысл бытия,

В чулане проз есть просветление.

И не герой, да и не я,

Не видим потолок прозрения!

Оно, как утро после сна,

Где догадался в чём подсказка.

А форма сна, как у окна, —

Обзор реальности, как сказка.

И этих снов, как окон в здании,

Не в регионах, а в Москве.

В одном таком, как население Дании,

Да и домов, их сотни две.

Прозрение – процесс до смерти,

И от рождения, всё время.

Хотите верьте, иль не верьте,

Но это есть – лишь ваше бремя!



По пунктам, если скоро,

Что не вошло в рассказ о Саше.

Так… для фундамента, и без упора,

Не тускло, и не краше:

До расставания с женой,

На пальцах, было брака два.

Отец, но в параллельности иной,

Один сынишка, мать одна.

Два отчима, и четверо седых, —

Про стариков идёт рассказ.

За кадром, будто бы немых,

Не растянуть весь этот сказ.

Три высших, один техникум,

Пять курсов, школ четыре.

И ощущение, что он уникум,

Но никакая жизнь, как в той сатире.

Два лучших друга, разные по времени,

Полно товарищей, но до развода.

Немного случаев для семени,

Как у станочника завода.

Полно запоев, и узлов в завязке,

Большие сны, фантазии фантаста.

Дурман травы для связки,

И мысли прочные, что он, как каста.



Так думают, все, кто из средней массы,

А в их число влезают верхние и низ.

Всё это каша, что стоит у кассы, —

Лишь бог не купит, он весь ваш, на бис!



Так вот, мы продолжаем наблюдение,

За Сашей, и его обычным ритмом.

Он алгоритм, – людское становление,

О нём рассказ – на крыше битум:

Развод прошёл, сын и жена за кадром,

Жизнь продолжается, у всех своя.

В подобном, не волнует жизнь и даром,

Раз отделился, как бы тропка не твоя.

Оставим все сомнения, что он хороший,

Покинем гадость в мысли, что он трус.

Большой тесак упрячем в ножны,

Системной челюсти ослабим наш укус.



Не стал хандрить, и пить не стал,

Да наркотой закидывать мозги.

В подобной жизни быть устал,

В прострации, где нет ни зги.

Уехал покорять просторы юга,

Там кости не трещат по швам.

Жир от морозов, рабство, вьюга, —

Сознание ваяют, словно шрам.

Тепло, есть море, много солнца,

Стал голодать наш Александр.

И в разум чистый прорубать оконца,

Даруя телу умственный эспандер.

Ушёл с радаров политической цыганщины,

Сеть отрубил, просмотр телевизора.

Стёр из мозгов влияние от женщины,

Забыл к друзьям работу тепловизора.

Один, совсем в себе и для себя,

Без шума города, но в городе наружно.

Немного бурно, искренне, любя,

Да без рывков, спокойно, не натужно.

И появилось время, как свобода,

Полно… и так, что можно пить и лить.

За день по норме больше года,

Не нужно больше экономить и цедить.

А человек, есть – существо без меры,

И беспокойство обретает в тишине.

Да чипы, вроде мнимой серы,

Извилины теряют в вышине.

Как думал, он навеки просветился,

Опустошил запасы отработки в теле.

Но внутренний божок ему явился,

И с чёртом человеку нежно спели:

«О друг наш ненасытный,

Ты тих сейчас и очень гармоничен.

Такой прекрасный, мило самобытный,

Спокоен, вежлив и тактичен!

Но, обернись, зайди ты внутрь,

В тебе ветрище злой гуляет.

Как будешь жить, ценнейший сударь?

Лишь шум богатый разум утоляет!

Тебе пора себя заполнить,

Обогатить сознание из мира.

Знать век любой, и бога вспомнить,

Прознать, что и реальность, есть – сатира!»



Тепло и бархатное солнце юга,

Придали Саше новый смысл быть.

Не внешне, для себя услуга,

Решил он рисовать, не рыть.

Тем более, что шёл век художников,

И творческих экранных болтунов.

Прошла эпоха штукатуров и сапожников,

Явилось время колдунов.

Все стали мотиваторами душ,

Психологами через эзотерику.

Не истинно, срывая куш,

Лечить, скрывая личную истерику.

А сколько расплодилось блогеров…

Побольше, чем песчинок берега.

Они друг друга знали через гроверов,

Пытались переплюнуть асов телика.

Обычные из букв передасты,

Да попрошайки на развитие канала.

С утра до ночи юзали подкасты,

Прекрасное мешая в бочке кала.



Сашуля, как и все из стада,

Купил зеркальный цифровик.

Невероятно, но отрада,

На кнопку жать стал, баловник.

Делил свои он сутки,

Дневная часть ушла на съемки.

Смешно, по лесу, будто утки,

Толпой взрывали фотоплёнки.

А ночью редактировал шедевры,

Пришлось программы изучать.

Сначала он истратил нервы,

Потом на практике стал знать.



Таким был первый опыт,

Творца души искусства.

В мозгах развились соты,

Из высшей дали чувства.

С землей поныне, и привычной,

Он мало что имеет общего.

Глубинной, очень личной,

Снаружи слишком тощего.

Не передать словами,

Не описать стихами.

Как запастись дровами,

И обложить мехами.

Нет, не понять простому человеку,

Как можно созидать бесплатно.

Вот точно будет смеху,

Прознать, что даром, не приватно…



Сначала фотографии,

Затем решил снимать движение.

Минуя хватку мафии,

За рынок продвижения.

Как и писалось ранее:

Эпоха шла души за кэш,

И блогерская мания,

Творила нагло трэш.

Опять программы по редакции,

В одном сюжете раскадровка.

На всё запрет и санкции,

Софт и наличка – рокировка.

Но благо, был и тёмный мир,

Где правили пираты сети.

Они давали на халяву пир,

Их знали даже дети.

Нет, не помимо кассы высших,

Так было ими же и создано.

Такой учёт для низших,

Объел… собрал… и роздано.



Снимал наш Саша для себя,

Немного в свет давал лучи.

Но не за деньги, так любя,

Он верил, что звучит!

Как эхо из-под корки,

Он сам себе шептал, что нужен.

Во внешний мир прикрыл он шторки,

Но сам в себе был очень дружен.

«Звучит» – не для того, чтобы известность,

Не для рубля, иль мощной славы.

Он сердце более любил, чем внешность,

Его сознание бурлило подле лавы.



Да, видео прекрасная затея,

Там больше информации души.

Не донести до массы сказки от плебея,

Из нищей творческой глуши…

Каналы, где вещали блогеры,

Вращались от накрутки зрителей.

А это – денежные триггеры,

Агенты человеческих правителей.

Ведь информация в тот век,

Решала всё, что возле: «От рождения, до смерти!»

Без денег и инфы, – по кругу бег,

Хотя, так было раньше, так и впредь.

А Саша, как и все глупцы материи,

Что рьяно думали творить от сердца,

Не мог дарить другим побольше серии,

Без рынка в мир закрыта дверца.

И был ещё момент, что кадры быстротечны,

А он хотел запечатлеть себя в «Всегда».

Оставить мысли дальше, и навечно,

Решил сменить он творчество тогда.



Нет тех шагов, что на бумаге,

Нет первых слов мечтателем.

Но Саша варится в отваге, —

Не есть, но будет он писателем.

– Постой! – Твердит ему внутри смотритель, —

Пора не «будет», «Быть» и «есть» творцом!

А голос изнутри, он – повелитель, —

Прозрение с огранкой, да с ларцом.



Забыты развлечения и люди,

Прогулки под луной и море.

Отвергнуты все прочие, как судьи,

В покой ушли печаль и горе.

Вокруг, стены четыре,

Внутри желание писать.

В сердцах он мышь на сыре,

Но разум видит лишь кровать.

То место, где возможно полежать,

И отдохнуть, извилины баюкая.

Но волю нужно рядышком сажать,

И мозг тихонько нежно тюкая.

Стол, стул, тетрадь и ручка,

Пора поставить слово на бумагу.

О! В голове сгустилась тучка,

Он изобрёл порыв, как будто сагу!



Вначале все прекрасно знают,

Любой из опыта, как манна.

При этом, все извилины растают,

А телу, из бальзама с мёдом ванна.

Зрачки расширятся, под общий фокус,

И приукрасятся все чувства восприятия.

По венам потечёт приятный тонус,

Внутри и внешне мир создаст объятия.



Так происходит и с литературой,

Которую ты только начинаешь созидать. —

Как из простой макулатуры,

Твой разум жизнь начнёт давать!

Пришла идея, мозг идёт в конец,

Сначала и до финиша истории.

Вот ты уже историк и творец,

На суше, в высоте, и в акватории.



Увидел Александр вспышку,

И родилась история романа.

Обычный примет за отрыжку,

Писателю откроется, как рана.



Да, да… писателю! Он стал им,

Писателем становятся внутри.

Профессиям диплом необходим,

А богу слова только мысли три:

Одна становится идеей,

Что говорит: «Пора ваять нам!»

Другая, создаёт движение аллей,

А третья, по аллеям движет всю реальность к снам!



Та вспышка обрела чертоги, —

Фундамент для строения романа.

Начало, середину и итоги,

Наружный силуэт, и внутренность кармана.

Прообразы героев и места событий,

Зачем движение, – где цель.

Из смеси смысла, слов, как сбитень,

Где гладь эмоций, чувственная мель.



Так первые наброски пустошь измарали,

И белая бумага чёрным зарябила.

Пока, наивно, творчески и без морали,

Как будто правила системные убила.



Роман решил писать в частях,

По несколько этапов жизни.

Оставить можно было часть в костях,

Вернуться, только свистни.

Так легче думать о глобальном,

И малое лепить под, что побольше.

И не копаться вечностью в провальном,

Перечеркнул, переписал, и пусть подольше.

Зато, коррекция проходит под контролем,

Не всё то творчество, что абы как.

Шедевр не бывает слабеньким покоем,

Он будет безупречен, лишь прознав впросак.

Как на станке верёвки крутят,

Так и сюжет быть должен витиеват.

За рак мозгов, конечно же осудят,

Но автор этому безмерно рад.

Для творчества нет «хорошо» и «плохо»,

А ненависть такая же любовь!

Нормально – это очень сухо,

От ненависти до любви – играет кровь!

Поэтому, все обожают тарабарщину читать,

Где даже предисловие, как горы.

Там можно ползать и летать,

И обсуждать весь мир и ссоры.

Спускаться с ветерком,

Да залезать с напрягом.

И осуждать героя с синяком,

Хотя, лукавя, так… с натягом.

Как жизнь, все части – это тропы вдаль,

В один логический конец.

И то, что часть закончится безмерно жаль,

Но есть роман, такой вот автор льстец.



Героев срисовал с семьи своей,

Задействовал весь скоп по линии.

В сюжет, без родственных соплей,

Без жалости, хоть от мороза синие.

По личностям в одёжи их одел,

И каждому герою гардероб огромный.

Покраше юному, скуднее, кто неспел.

Не модельер, но выдумать он годный.

Затем, у Саши родилась идея:

Создать сюжет реальный, но с фантазией. —

Давать миры, их точно не имея,

Разбавить твердь однообразия.

Забавно получилось, даже ничего…

Знакомое всё, но очень ново.

Плясать решил он от того,

Что, якобы болеет, но здорово.

Понять легко всю эту чушь,

Реальность и фантазия – едины!

Как шумный город и лесная глушь,

Что сон и явь, вода и перегной у глины.



Вот например: несчастлив ты и беден очень.

Ты весь порок, что соткан из запретных мер,

Но есть мечта, – фантазия, как, между прочим.

Она – круги в пространстве многих сфер:

Мечта о безлимитной карте банка,

Что дарит человеку всё земное.

Но есть реальность, как на теле ранка,

Там правила… и всё такое…

И вот живёт бедняга много лет,

И платит за пшено монетой.

И не видал его в шелках весь белый свет,

Он заедает боль из отрубей котлетой.

Так и живёт, до самой смерти тонкой,

Но в час ухода понимает об одном:

За всей бесплодной и бесстрастной гонкой,

Он жизнь прожил приятным сном. —

Была и страсть, и цель найти богатство,

Был путь, что вёл сквозь тёмный лес.

А главное, внутри обрёл он братство, —

Он с лени сытости нечаянно слез!

А карту… он и так имел,

Ведь жизнь вела, поила и кормила.

Так лучше, если в ужасе ты смел,

Чем храбр в жизни, где она врагов убила!



Когда герои все на месте,

Даны им имена, и сшит весь реквизит.

Пора подумать и о месте,

Куда читатель нанесёт визит.

И решено оставить родину,

Как базу изначальной сцены.

Какую есть, красивую, уродину,

Как будто оголить глухие стены.

Есть город, есть страна,

Вокруг леса и тёмные озёра.

Есть люди, живность, бог и сатана,

Правители, кураторы, позёры.



Есть место – сцена книги,

Теперь внедряется фантазия.

Не домыслы и разные интриги, —

Земные безобразия.

Фантазия – от слова: «Нереальность»,

Простая выдумка из параллели.

Какая-то приятная сакральность,

Как пальма посреди метели.

Основой легли чувства человека,

Их параллельностью – богатство.

Не инвестиции и ипотека,

А волшебство, подобно святотатству.



Должна быть мистика, немного фарса,

Щепотку запредельных дум.

Внедряя киберпанк в пределы дартса,

Без суеты, без траты непомерных сумм.



Есть в книге героиня – женщина обычная,

В семье случилось горе, родственник усох.

Такая ситуация немного личная,

Не то, что таракан на кухне сдох.

Но дама не впадает в ступор,

Не выжигает сердце изнутри.

Ей каменные стены дом, не хутор,

Философы – психологи щебечут до зари.

Решает мысль о познании себя,

Понять, и разобраться, есть ли путь без боли.

Жить в смерти, жизнь любя,

И переваривать стезю без сахара и соли.



Находит мастера, обычного системщика,

Который, тайно, людям помогает.

Он роль играет необычного приемщика,

Товары официально, а под полом, что лагает.

А это, как известно – чувства человека,

Те милые засранцы, что по жизни за руку.

Для всех, как вечность, одному в пределах века,

То перец, то из мёда патока.

Тот мастер лекарь душ заблудших,

Внештатный мозгоправ подполья.

Он из династии волшебников, конечно, лучших,

В народе знали бы, всадили б колья.

Колдун предложит даме маленький обмен:

Она ему, что ценно для родной семьи.

Он начисто сотрёт из тела гадкий плен,

Да из ума он зачерпнет весь разум попадьи.

Не долго думала, в себе отчаявшись,

И согласилась на обмен сомнительный.

Забыв про церковь, не раскаявшись,

Отправилась в поход души, безмерно длительный.



Тут странности пошли у автора,

Он начал ощущать её в своём нутре.

Он превратился из бумажного оратора,

В монаха, что зрит небо, будучи в горе.

Сны начали являться из-под одеяла,

С какой-то рябью, глитчем и водой.

Сознание неведомой дырой зияло,

А мысли воевали пламенной ордой.

Все сновидения у Саши были наяву,

Как бы ни странно это прозвучало.

Его психоз мог занять целую главу,

Нам лучше бред весь промотать сначала.

Естественно, трусишка разум испугался,

И стал бояться уходить во сны.

Глаза слипались и краснели… не справлялся,

И каждый раз он засыпал, увы.

И всё по новой, сон, как явь, а явь помехой,

С шумами и полосками, как в телике.

Со временем, он наблюдал утехой,

По снам гулял, как цирковой медведь на велике.

Привык, узнал, и полюбил присутствие,

Там всё являлось творческой абстракцией.

И даже замечал своё отсутствие, —

Бессонницу, как разовую акцию.

Такое иногда случается,

Когда людишки жить обычно не хотят.

Днём все ворчат, творить не получается,

В кровати ночью… гении творят.



– Что происходит, милый? – Мама беспокоится. —

Ты мало ешь, и погостить не ходишь.

А Саша лишь обнимет и от слов умоется.

– Ты за нос меня что ли водишь? —

Так мать не дождалась ответа,

Ведь сын мечтал лишь об одном:

Когда приедет в сны карета,

И разум высший притупится дном.

Дно – для системщиков обуза,

А высший ум – система вычислений.

Как знания в пределах вуза,

Без душ и прочих вдохновений.



Ночь, хотя, нет… вечер, да он самый,

Наш Александр руки потирает.

Ни алкоголь, ни вечера, ни дамы,

Он кроме снов теперь иного и не знает.

Ложиться, даже в новенькой пижаме,

Как будто к празднику готовится.

Реальность дней сегодня в пилораме,

Санёк во снах своих покоится.



Знакомый лик, красивые глаза.

Он узнаёт своё творение.

Она, как чаровница – егоза,

Как мёд, вино, клубничное варенье!

Та самая, что героиней стала,

Его большого, первого романа.

Наверно, жизнь его устала,

Раз сон в реальность он внедрил, да без обмана.



Да, и в реальности он тоже был:

Записывал, что ночью видел, пробуя.

Он в двух мирах прекрасно жил,

У творческих людей манера жить – особая!



Так вот, его ночная героиня, —

Предел мечтаний всех писателей!

Она теперь читалась, словно линия,

Сюжетная, читателям, как соискателям.

Её далёкое и интригующее путешествие,

За горизонт, к познанию себя,

И автору досталось, как нашествие,

Но ненавязчиво, тихонечко любя.

По книге мастер посылает даму в джунгли,

Там есть шаман, что дыры зашивает.

Не дырки, где попали угли,

А общий разум, в космосе, что проживает.

Он был ей шагом вглубь очередным,

И Александру, также, параллелью.

Был для него сей смысл подставным,

Под коркой, ласковой свирелью.

И получается, что оба в путь собрались,

У каждого своя реальность.

Возможно, даже не встречались,

Причина есть, но точно уж не дальность.

Мир сна и книги, мир реальности земной,

Два континента с мостиком из хрусталя.

Свободный вход, немой конвой,

Два озера, а меж поля.



К чему сравнения звучат?

К тому, чтобы понять сознание!

Два сердца разный ритм стучат,

Но об одном всё это знание.

Один писатель, и героиня тоже,

Но, неизвестно, кто, кого придумал.

Не зря они уж так похожи,

Один обзор, один и угол.

А по-простому – это он один,

Один, в себе и в героине книги!

Обзор, который всем необходим,

Понять: мы все в одном, и без интриги!



По Саши всё понятно,

Что в стадию вошёл другую.

И описал себя так внятно,

Да с ударением, смакуя.

Бывает так, когда о прежнем позабыл,

И человеческий напряг исчез.

Был круг одноповторности, и сплыл,

Как будто ум неведомый пролез.

И по-другому быть не может!

Как создавать всё новое в старье?

Жизнь из нулей не сложит,

Она встречает, как портье.

А там, естественный отбор,

Кому даны все силы и упорство.

Воронка, некий общий сбор,

А главное, работа, без притворства.



Отказ от мира с семьями,

Уход с животного загона,

Не в пользу вещества под теменем,

А в прок, небесного для трона.

Того сознания из космоса,

Что вне ума от человека.

Которому нет дела до воды и колоса,

До жизни с смертью, мерой века.



Так будни протекали Саши,

Он телом на земле, сознанием в романе.

Не пил вина, не ел и каши,

Как будто прикоснулся к пране.



А что с героями романа?

Там тоже всё по аналогии.

У героини зажила живая рана,

К походам попривыкли ноги.

Шамана встретила в Перу,

Прониклась шармом джунглей.

Ей гуру подошёл к нутру,

В прах чувства, – бывших углей.

Огарков тех, которые от смерти,

Её больную душу прожигали.

Она, как камень, даже впредь,

Подобного все ищущие ждали.

Что примечательно… не колдуну,

Он даму излечил без снадобья.

Не опускал наркотиком ко дну,

Он ум светлел, словами радуя.

Простые разговоры, чистый быт,

Лес, воздух, горы до небес.

Какой привычной жизни стыд,

В которой вера и аптека, будто вес.

Шаман ей говорил на ухо,

Тихонько, не тревожа остальных.

Обычно просто, очень сухо,

Не обсуждая всех больных.

Не говоря, как в мире тяжело,

Не прославляя жизнь и смерть.

Он, словно говорил: «Алло»,

Уму, которому всё нужно греть. —

Всё понимать, осознавать и видеть,

По кругу просветления искать.

Да скромно так, чтоб не обидеть,

Как будто в краже кур таскать.

Шаман все истины в простом давал,

Что твёрдость разума – успех.

Самокопание… такой обвал,

Из множества подножек и помех.



Наш Александр создавал истории,

Про героиню и шамана,

И думал: «Почему же в горе я?» —

Роман не просто, был, как рана.

Писатели истории дают,

Скрывая то, что их по праву.

Секреты там и здесь суют,

Как будто кто-то скажет: «Браво!»

А нужно излагать всё проще,

Как думаешь, и про себя.

Ум легче, если тощий,

Он жизнь покажет, но любя.

Таких писак простите люди,

Они заумны, только начиная.

Хотя, решать лишь вам, вы судьи,

А здесь история иная.



Писатель Саша стал писателем,

Не от того, что славы захотел.

Он был простым в себе искателем,

Поверх себя в рассказ свой улетел.

Но незадача, в книге просто

Шаман ту женщину прозрел.

А сам же автор был, как хвост, —

Свой хвост, который он и ел.

Как змей восточных сказок,

О мире в замкнутом пространстве.

Из гримов и притворных масок,

На сцене, в цирковом убранстве.

Он поделил реальность и фантазию,

По маленькому опыту ваять.

Воздвигнув странную оказию, —

Героев и себя немного разделять.



Его роман с сюжетом философии,

Давал понять, что наболело.

Он организму был, как кофе,

Творить задуманное смело.

Шаман и мастер трансформации,

Познание себя и путешествие, —

Являлись должной пролонгацией,

А не внезапное нашествие.

Всё выдуманное, было из реальности,

Жизнь человека – путь из книги.

Осталось смыть все сальности,

Из сердца выкинуть интриги.



И жизнь придумала процесс,

Раз Саша не внимал простое.

Завуалированно сунула прогресс,

Не объяснив, где, как и что такое.

Не стала больше разъяснять,

Как автору последовать за книгой.

Он и людей не мог объять,

Подозревая всё интригой.

– Писать ты будешь очень долго! —

Жизнь показала язычок. —

Ты будешь в сене, как иголка…

Себя поймай-ка на крючок.

Познай, что так дано с рождения,

Но только в самый день последний.

Пройди весь путь до исцеления,

Узри, что факты, как и бредни!

Я не могу сказать тебе,

Как волшебство вогнать в реальность.

Подобно, как сказать себе:

«Волшебное, и есть – реальность…»

Я знаю, что я чародейка,

От этого, могу творить.

Мой взор, как в огороде лейка,

Для жизни новой я могу полить. —

Дать зарождение и рост,

Цветение и аромат весны.

Потом устроить водный пост,

Испепелить и мощь сосны.

Я пожелала, всё исполнилось,

Другие попросили, я дала.

Людским глазам я молния,

Под небом я скала.

На деле, мир мой – точность,

Прямая мысль создавать.

Сухая я, иль сочность,

Мне среднее нельзя давать.



А люди… коробушки рассуждений:

Возможно, может быть, наверно.

Мир подозрений и сомнений,

То хорошо, то скверно.

Как можно создавать в сомнениях,

Быть волшебством, не зная?

Вся жизнь проходит в блеяниях,

Фантомно, – только тая.

У героини был шаман,

И мастер чувственной стези.

Но только дымка, как обман,

Души и разума УЗИ. —

Посредники от волшебства до тела,

Как деньги, семьи и животные.

Как отдых, вера, дело,

Извне к себе, как нити сводные!



Но Саша, обретя такие знания,

Их не увидел, жизнь сказала:

«Раз слепы, всем вам наказание, —

Искать себя с вокзала до вокзала.

Одной страны, и города того же,

Одной земли, и в космосе одном.

Вы разность видите в одном и том же,

Во сне живите, жизнь смотрите сном!»



Так и решилась участь творчества,

Писать, как будто создавая мир иной.

Но проповедуя пророчество,

От смерти к жизни, лишь одной.



Разбил писатель сказ на части,

Роман был очень продолжительным.

Он в двух словах мог описать все страсти,

Но ум людской немного мнительный.

Ему всё кажется, что мало,

Не очень полный пересказ.

Поэтому, под кожей сало, —

До унитаза унитаз.



Часть первая сулила слёзы,

Нытьё и жалобы людей.

Мольбы, рыдания и грёзы,

Как будто вой лесных зверей.

Вторая находила лекарей,

И мозгоправов очень чутких.

Их лозунг, как у пекарей:

«Избавим вас от спазмов жутких!»

Они конечно же в сторонке,

А подопечный сам лечился.

Как бога видеть по иконке, —

Он в каждом точно растворился.

По третьей части виден путь,

От сердца и до сердца,

Один лишь дом, как тело суть,

Одна душа, как в космос дверца.

Четвертая… пора домой,

Туда, где были все вначале.

Весной и осенью, да летом и зимой,

Всегда, как в замкнутом причале.

А был ли путь? Или стоит всё статью?

И все движения, как иллюзорность?

– Вот мне узнать бы! —

Съедал писатель свою скромность.



Роман написан, жизнь идёт.

А что писатель? Как успехи?

Он смастерил страницам переплёт,

На разворот коллаж свой для потехи.

Нашёл редакцию без платы,

Отредактировал, как мог.

И выпустил, лишь ожидая даты,

Стал славу кликать, он как бог.

Мол, я и так светило, коль…

Само собой, я гений по нутру.

А позже глаз увидел боль:

«Ваш рейтинг скачек – это ноль».

Про книги на бумаге он и не мечтал,

Что будут покупать вначале.

Чего он точно не познал,

Читать не жаждали и в виртуале.

Поставил ценник он: «Бесплатно», —

Халявный бонус, это главное.

Обозревая через месяц статно,

Он обнаружил тоже самое.

Плохой из Саши менеджер,

Он не умеет творчество толкать.

Пустует тихо мессенджер,

Никто не хочет Сашу знать.

Да, первоначальная задумка,

Создать мир для покоя вечного.

Как с личными вещами сумка,

После ухода быстротечного.

Создать мир в личных книгах,

И обретя там божий дар,

Посты занять в крупнейших лигах,

Спустить из прежнего весь пар. —

Забыть ту нищету земного шара,

Все сложности и трудный путь.

И во главе божественного дара,

Создать реальность, лично в суть!

Конечно, всё звучит помпезно,

На деле, просто он хотел продлить…

Жизнь тленную, и безвозмездно,

Создать мир новый, там и жить.

То место, как бы… после смерти,

Тот уголок, что рисовал, живя.

Хотите нет, хотите верьте,

Он честно думал, лишь любя!



Жизнь странная теперь,

Семьи нет, одинок.

В мир человеческий закрыта дверь,

Мотать писательский придётся срок.

Нет лишних денег, с работой не везёт,

Еда по выходным, как праздник.

Но совесть сильно не грызёт,

Внутри вселился творческий проказник.

Всё в мире, в свете, за пределом,

Благоволит к писательству его.

Жизнь наградила этим делом,

Как будто он рождён лишь для того.

Всё отнимает, средства в норму,

Есть голод, холод и стремление.

Свободный график, тапки в форму,

А главное, – ума благословение!



– Раз так, начну я книгу новую! —

Решил писатель, между прочим. —

Придумал даже тему годную:

Запечатлеть навечно очи.

Он говорил про тех людей,

Что без внимания остались.

Без его ласки и идей,

Он про семью, они реальностью являлись.

Хотел, раз не сейчас, то в ином мире,

Создать портрет их навсегда.

А что мешало, выставить, как в тире,

И расстрелять, – исчезнет всё тогда.

Такой, немного неуверенный исход,

Как будто сил и смелости чуть-чуть.

Переписать попроще код,

Закинуть в виртуальность суть.

Тем более, что разницы и нет,

Где настоящее, а где абстракция.

Тьма тоже самое, что свет,

Недвижность, что реакция.



Добром и чуткостью назвал,

Отдал все чувства сердца.

Все слёзы и улыбки там позвал, —

Реакция сильнее перца.

Опять описывает поиски,

Конечно же себя, через других.

Какие-то людские происки,

В конце, для мирных дел, благих.

За архетип героя сказа,

Он взял реального сынишку.

Нет большего экстаза,

Увидеть там парнишку.

В реальности мешает дурость,

И человеческая подлость.

А в творчестве ликует мудрость,

На нет исходит гордость.



В беспамятстве герой живёт,

Работает прислугой людям.

Он спину на кого-то гнёт,

Подносит чай на блюде.

Но как-то раз, он свет увидит,

Немой, и очень слабый блик.

Поймёт, что жизнь свою он ненавидит,

Не просто это будет бзик.

Он осознает, что другой,

В какой-то жизни, но не в этой.

Искать он будет путь иной,

Во мраке, и в истоках света.

Потом, он вспомнит сына,

Мальца, которого растил.

Сравнит, что ум не больше дрына,

Он так легко всё упустил.



У Саши схожая дилемма,

Он между двух миров залип.

Возможно, и обычная проблема,

Но кажется, что он один так влип.

Живёт у бездны на краю,

А там, за горизонтом человечество.

Они все, будто бы в раю,

Икона их – отечество.

Но так у всех, всем жизнь, как сон,

А за его пределами, как будто истина.

Всем людям низенький поклон,

За их обман себя, навечно, видимо.

Писатель думал, что его проблема,

Покруче, чем у книжного героя.

Но одинакова везде система,

У разума частиц, жужжащего, у роя.

Все ищут сыновей, и слёзы льют,

Те рядом, хоть рукой подай.

Одни в петлю, другие пьют,

Тут третий зарычал, четвёртый не рыдай.

Глупцы! Всего-то нужно рядом быть,

И не придумывать проблемы.

Неинтересно по течению проплыть,

Всем хочется в обход построить схемы.



Короче, в книге разворот сюжета,

Герой включает мозг, проснувшись.

Он вылезает из штанов с вельвета,

И начинает тыкать ум, уткнувшись.

Жизнь человека, словно календарь,

Работа на кого-то до мозолей,

Души хватает на простой фонарь,

На выходной, поспать, нет больше воли.

Шалаш с названием: «Жильё»,

Практически, под всю зарплату.

Клещи в подъезде, да саньё,

Есть радость, боги в сон создали плату.

Тот самый чип, что запускает день,

Когда пред ним совсем уж надоел.

В одноповторность дарит сил на лень,

Есть то, что каждый день он ел.

Работа, дом – сарай, сон и еда,

Труд, в шалаше, и обнуление.

Сработал чип… по-новому тогда,

Как баг, – герой игры и обновление.

Чувак прикинул, что он был иным,

Была семья, и сына даже целовал.

Он был ему безмерным и родным…

Как он подобный круг порвал?

– Да, как и все! – Сам автор отвечает,

Он всем писателям пример.

Ведь в книге с жизни нагло подмечает,

Фантазии немного, из тех и этих сфер. —

Все вдруг головушку вздымают,

Очнувшись, видят, не они сейчас.

И светло так всю ясность понимают,

Что пролетел их «Человека час»!

Они ушли от юности своей,

От мечт и всех земных стремлений.

И вдруг в душе… в твоей… или в твоей,

Они – есть плод больших сомнений.



Герой увидел всю ловушку разума,

Тот милый сверху, но капкан внутри.

Так подарил он фразу нам:

«Мы лишь на теле космоса угри!»

Да, вот так просто и наивно,

Взял человек, и позабыл о прошлом.

Он ест, работает и мыслит примитивно,

Глотает боль и то, что тошно.



Когда он осознал, начнётся поиск,

Себя, мечты, и сына же, конечно.

Он созовёт извилин батарей и войск, —

Неосязаемой инфы, что слышится потешно.

Смешно, ведь мозг – как тело, просто мясо,

И сердце – мышца для прогона дней.

Как в вере, типа, для чего-то ряса,

А в двигателе мощность из коней.

А всё намного проще, – математика:

Плюс, минус, ноль и единица.

Движение – хаос, вечность – статика, —

Самопознание, а не больница!



Тем временем, наш Саша так завидует,

Что тот герой, которого он выдумал.

Как гончий пёс свою идею вдаль преследует,

Найти себя и сына. Мозг, как идол ран.



И всем понятно, что не сдвинется он с места,

А будет в вечность книги лишь строчить.

Как с ранних лет та нерабочая невеста,

Что мужу карандаш его решила заточить.



По книге, сцены очень быстрые,

Жизнь не сравнится с этой сказкой.

Но видеть могут глазки чистые,

Что время в жизни маслит лаской. —

Оно заметно, если на него смотреть,

Считать, ждать, и побыстрей листать.

Хотя, всегда оно поныне – впредь,

Ему стоять одно, что и летать.

И так устроено, лишь для пути,

Хотя бы мига человечества.

Нет счёта, не войти, и не уйти,

Начала нет, и нет пророчества.



Герой поймёт, что очень рядом он,

И все ему, что бесконечно дороги.

И только в голове его кордон,

Лишь зуд в башке кидает мусор под ноги.

Он сына обретёт в себе,

В буквальном – переносном смысле.

Загадку разгадает о судьбе,

И все вопросы, что повисли.



Хоть тут наш Саша всё осмыслит,

Поймёт, что пишет вечный сказ.

Останется внутри, что якобы на вылет,

А жить, как выдумать рассказ.

Не зря, все люди связаны, как нити,

Тем более, что сын с отцом.

Они единство в разности, как литий,

Две категории одним борцом.



Герой нашёл, и сына, и себя,

Или двоих в одном. Хотя, кого искать?

И всё закончилось любя,

Не нужно большего впускать.

Ан нет… писатель пишет продолжение,

Он вновь старается найти внутри-снаружи.

Ей-богу, чёрта наложение,

Как голышом, причём, на стуже.



Вторую часть он написал,

Понятно, очень любит мальчика.

Но, как он это время зависал,

Не знает разум дальше пальчика.

Он, словно отошёл от тела,

Писал, как зомби ради плоти.

Не чувствуя, системно, даже смело,

Хоть волки рядом грозно войте.



Прошёл период, и затишье,

Бывает, если пик души задел.

Как торт под одинокой вишней, —

Опустошённым быть удел.

Как объяснить простому люду,

Которому не хочется творить бесплатно?

Прибегну к этому этюду,

Поймёте, или нет, превратно.

Купили вы машину новую,

А до покупки слюни брызгали.

И разрывали голову лиловую,

Хотели… представляли издали.

Прошли мученья накопления,

Невзгоды, трудная работа.

Достигли пика избавленья,

Явилась на покупку квота.

Настал тот день, когда сияет

Лицо за лобовым стеклом.

Любовь все чувства созидает…

Но близок вечный перелом!

Машина куплена, исполнилась мечта.

И наступает пустошь в голове.

Ещё пока любуются глаза, уста,

Но подбираются к вдове.

К той женщине, что через время,

Затихнет в горе и печали.

Она испепелила это бремя,

Ей мысли: «Хватит», – прокричали.

Так вот…

И покатавшись на машине,

Она не новая уже.

Случился сбой в разумной шине,

Пора давать ей новое драже. —

Мечту, как новое авто,

Иль дом, а может, и квартиру.

Материально? Тут аналогия, зато,

Как автор подарил творенье миру.

Он часть вторую написал,

Но только кратко испытал он счастье.

Как в пропасть мозг его свисал,

Вогнав в тревогу и ненастье.



– Пора! – Он говорит себе. —

Я должен новое придумать!

Фантазию я мир явлю тебе,

Пойду я в комнату тихонько думать.



Санёк, он классный человек,

Хоть нищий, и совсем он одинок.

Но думать не пришлось аж целый век,

Секунда – вдохновению в нём срок!



Решает написать он книгу,

О том, как человек пристрастен.

Как он подвластен мигу,

В котором разум так прекрасен.

То пагубно, то плохо, то привычка,

Имен полно у этой сладости.

Но в сером быте, как отмычка,

Из комнаты, где гадости.

Одни страдают от еды,

Другие, от вина и дыма.

Есть и из химии сады,

Но не всегда всё в роли дрына.

Вначале весело, приятно, хорошо,

И в вакууме таится забытье.

Приятный приз, кому нашёл,

Луч света в пагубном нытье. —

В быту, в системе рабского начала,

В моменте, о котором не спросили.

Судьба так гордо прокричала,

Туда-сюда её носили.



Герой обычный пьяница,

Он наркоман -гуляка.

Его конец, как задница,

Судьба: злодейка – бяка.

В его чип вшит мешок,

Из страсти и пороков.

Хоть с виду он лошок,

Внутри есть долгая дорога.

Она венчается успехом,

Не ведая судьбу со смертью.

Жизнь – смерть: вопрос со смехом,

Хоть верьте, хоть не верьте.



Ну, в общем, всё банально,

Но только лишь, не думая.

Вчитаться, всё астрально,

Самокопаться – штука умная.

Но точно не для быта,

Не для людей из муравейника.

Хотя там истина зарыта,

Не видно дальше им ошейника.



Обычный человек спивается,

И скатывает жизнь в кювет.

Не просто так он надирается,

Не зря там с дьяволом обет.

Он, вдруг, увидел правду,

И стены дома, как и есть.

Как будто говорит он заду:

«Нашёл я, что поесть». —

Познал одноповторность,

И роль свою, как байта.

Так и обрёл он склонность,

Дурмана, космоса, лайта.

Как будто испугался вечности,

Решил с собой покончить.

Хотелось быстротечности,

Но извращенцу дай лишь кончить.

Порок сей околдует,

Заставит повторять.

Так сущность и надует,

Мозг хламом засорять.



Простым, понятным словом,

Он докопался до бессмертия.

Но не похвастался уловом,

Сбежав на поезд: «Смерть и Я».

Он понял, что есть вечность,

И роль людскую там.

Их мысли, как беспечность, —

Творишь судьбу ты сам.

А в вечности поток. —

Из цифр речка,

Для высшего глоток,

Для человека гречка.

Один всё выпил, осознал,





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69205984) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.