Книга - Соборище. Авангард и андеграунд новой литературы

Соборище. Авангард и андеграунд новой литературы
Антология

Анастасия Мурзич


Если есть новая литература, живая и современная поэзия – значит есть в ней и Авангард и Андеграунд – весьма известные поэты, актеры и музыканты, чье творчество не укладывается в рамки основного литературного потока. Очень разные Авторы собраны вместе – и это интересно для самого широкого круга читателей.





Соборище. Авангард и андеграунд новой литературы








© А. Мурзич, 2014

© Коллектив авторов, 2014

© ИТД «СКИФИЯ», 2014



В оформлении книги использованы работы Геннадия Мурзича.



Все тексты печатаются в авторской редакции.









Любовь больше

Вступительное слово от матери Соборища


Это у меня с детства – тяга к коллекционированию. Точно, я коллекционер по натуре. Все как положено: календарики, фантики, открытки, плакаты с героями рок-н-ролла, театра и кино. «Слишком много друзей когда-то улыбалось мне молча с плакатов», – что-то в этом роде. Мои детские стихи…

Детство – детством, но страсть к коллекционированию осталась. И распространилась она, эта страсть, на жутко талантливых и ужасно прекрасных… живых людей.

Собственно, сейчас вы держите в руках мою новую грандиозную коллекцию! «Соборище. Авангард и андеграунд новой литературы».

Я давно мечтала собрать в одном месте и в одно время (под одной обложкой!) сок и цвет сегодняшнего Слова – носителей живительной инфекции, авторов ярких и горячих…

Я расскажу вам о них, о моих Настоящих Поэтах… Вот – вам!



Авангард и андеграунд? Это как-то с музыкой связано? Так и есть! Давайте я начну с музыкантов. Принято думать, что музыка помогает слышать и чувствовать, адаптирует сложное поэтическое послание, не всегда ясное даже тому, кто его зафиксировал. Выходит, музыка – помощница Поэзии?

Представляю, как Василий К. сейчас хмурит брови, как скептическая улыбка кривит его красивое лицо. «Какие стихи? Какая Поэзия? Это только тексты песен».

Так нет же, нет! В моем понимании, Настоящая Поэзия – это судорога Слов, это спазм, передающийся читателю (слушателю), это ответственность за каждое междометие, это способность ответить – за свои слова – потом и кровью. Настоящая Поэзия – это красота верно выбранного пути.

Слова Василия К. много больше, чем тексты песен, я вас уверяю.

Откуда приходят красивые люди?

Мы знаем, что там не осталось живых.
Но они среди нас, и они нас разбудят,
А то мы подохнем от страха,
Увидев во сне нас самих —
Таких безобразных и злых.

Другой музыкант, Дмитрий Панов, запросто заклеймен Андреем Бурлакой как лучший рок-поэт современности.

Трудно не согласиться с мэтром музыкальной журналистики! Но… Есть ли смысл в пресловутом плюсе «Рок»? Стихи Дмитрия Панова слишком сложные для рок-музыки, слишком интеллектуальные, слишком многоярусные? Товарищи, так это же достоинство, а не недостаток!

Не потакая ни дну, ни веку,
Радугу плел через сердца реку.
Вечность измаяв в сожженном храме,
Тлен перемерив в погостной яме.

Вымолив тихо у неба крышу,
Кинулся дуть, где хоть что-то дышит,
Слышит, шуршит, расчехляет поры,
Чистит от мнений помета норы.

Есть и еще один музыкант в моей коллекции – Юрий Жидченко, он же Юрий Мустафаев. Мы привыкли и его стихи встречать по музыкальной одежке… И вот – как звонко они читаются с листа!

Стихи Юрия Жидченко – быстрые, перевернутые. Смысловые конструкции не сразу проступают на поверхность, не мгновенно. Потому что они глубоко запрятаны. Головоломка и душегрейка…

Созвездия имен
на потолке
вселенной
И отсветы комет
на изумрудных
лбах…
Чудовищно умен,
кто волею военной
Ловил чужой момент
и целовал твой пах.
Забытая в ночи,
оставленная рядом
Для тех, кто не спешит
на свой последний
пир.
Мы – юности грачи,
наполненные ядом
Признаний, что крошит
божественный
эфир.

Мы – юности грачи, наполненные ядом…

Мы? Это кто? Мы – Поэты? Что это за компания такая вообще – Поэты?

Открывает мою коллекцию поэма Маргариты Крымской «Поэт Поэту говорит». И в этом стройном стихотворном труде вся суть Поэзии, ее мощь и груз, вся романтическая возвышенность поэтического призвания!

Божественность в себе открыв однажды,
О праздном говорить все невозможней…
В земной любви дому одноэтажном
Все нестерпимей жить вне выси божьей…

Все тяжелей слепое вожделенье,
Что бренностью на бренность отвечает…
И все невыносимей пробужденье
Из снов, где сам Создатель нас венчает…

Маргарите Крымской – на той же романтической (золотой!) ноте – отвечает Леонид Лютвинский, Поэт, к которому, собственно, и была обращена ее поэма.

Все, чего жду от Небес,
Все, что пугает в Аду
Исчезнет, как призрачный лес,
Когда я к тебе приду…

И Времени рваный бег
Уйдет, не оставив сил,
Когда я приду наяву.
Во сне я уже приходил.

Леонид Лютвиский в последнее время не очень-то жаловал Поэзию своим вниманием. И я молюсь о том, чтобы однажды он снова почувствовал нестерпимый жар, чтобы перехватило дыхание, чтобы он задохнулся Словом, подступившим к горлу! Вот такие у меня странные молитвы…

Мое глубокое убеждение: тот, кто держал в своих объятьях Музу Слова, рано или поздно обязательно вернется к ней.

Разыскивая стихи Леонида Лютвинского в тайниках Интернета, я обнаружила, напоролась, как на кол, на стихи Анны Арканиной. Нашла стихи, максимально созвучные с моими. Словно бы это я их написала! Эгоцентрическая оценка, верно-верно. Но, среагировав на созвучие, дальше я нашла вот такое:

читая связанно по губам
мы мир отложим до воскресенья
и торопясь, будто не успеем
ко всем невстреченным поездам —

мы будем тыкаться горячо
и нежно-нежно молчать на ушко,
и отдаваться весне послушно
надежно связанные лучом…

И от этого «такого» на несколько секунд остановилось мое (вечно восторженное!) сердце.

Анна Арканина прятала себя за мрачноватой, притягательной аватаркой – худое, сильное существо с крыльями за спиной. Теперь я так и представляю себе ее лирического героя.

Кстати, о лирических героях… Например, Марина Павлова… Мы шли к Петропавловке по Троицкому мосту, моросил мелкий-мелкий дождь. И от сильной влажности (или отчего так бывает?) наши волосы сильно наэлектризовались и натурально стояли дыбом! А Марина читала вслух свои стихи о Марии Стюарт. И это не просто литературный персонаж, это реальная история Поэта.

Я пишу Вам сейчас, ведь потом немота
Отсечет эти правды и кривды.
Одиночество – это такие врата —
Пострашнее, чем Сцилла с Харибдой.

Кто проплыл через них – тот открыл небеса
И нашел среди следствий причину.
Вот и все, Адмирал. Я кончаю писать.
Я бросаю бутылку в пучину.

Марина Павлова думает стихами, она вспоминает стихами, с видимой легкостью щедро разбрасывает свои драгоценности. Блестящие стилизации, очень умные и грамотные рифмы. Она – Мария Стюарт на вершине новой литературы.

Дополнительными восклицательными знаками я предлагаю отметить двух представителей моего… Театра. То есть… Театра Романа Виктюка. Дмитрий Бозин и Александр Дзюба. Они оба – движущая сила означенного творческого объединения. Они очень разные. И на сцене, и в книге.

Дмитрий Бозин – нечеловеческая (сверхчеловеческая? животная?) страсть, трепет, замерший крик. Его стихи – кипящая лава, кипяток, никогда не остывающий…

То ли тела, то ли талые латы,
Каплями соль да на теплую сталь.
Вдыхаю ладонью твои ароматы,
А рамы оконные – лунный Версаль.
Ночью заточенный, в логово вложен,
Лижет кинжал берега междуножен.

Рамами сжаты костры-отраженья,
Автопилот приступает к сниженью.
И мы приземляемся, без напряженья,
На встречную полосу, против движенья.
И ни кинжала уже, ни межножен.
Мы, жаднокожие.
Мы же похожи.
И окружая нас окнами-нами,
Ночь отраженьями
жрет наше пламя…

А Александр Дзюба? Вечное между, спор рассудка и чувства. Желание обуздать чувство, контролировать его, направить в нужное русло. Александр Дзюба – крутой наездник! Он чувствует Слово, оно замирает, гнется и плавится в его умелых руках, он пишет стихи очень по-мужски. В том смысле, что Поэт – мужчина, а Поэзия – женщина. Он делает со своей Поэзией, что хочет, он – ее господин. Александр Дзюба – парадокс. Речь и противоречие.

Сквозь меня прорастал тополь,
Подбиралась ко мне ива.
И прохожий по мне топал,
Каблуком грохотал криво.

Но не знал он, что там я был.
Под ногами его, в яме.
Я корнями не стал яблонь,
Потому что я стал камнями.

Театр Виктюка, кстати, подарил мне еще одного Поэта – Анну Мирзу. Ее стихи – театральны, они как маленькие пьесы они полны диалогов и портретов. Герои и их сложные характеры, тонкая (незаметная) режиссура.

Анна Мирза пишет стихи о людях? Нет! Это слишком плоско. Она представляет своих героев читателям – и в этом представлении столько нежности…

Опять Кокто. Поскольку все не то.
Сквозь Бродского и Одена, к рожденью
Той нежности, где два верней, чем сто
А ощущенье действенней сужденья.
Бей барабан. Натягивай канат
Над площадью. Простор канатоходцу
И в мире, где никто не виноват,
Я верю: человек не разобьется,
Пока любим. Пока струится дым
Костров цыганских, неба достигая.
И кажется, что к вечномолодым
И смерть приходит тоже молодая,
Красивая. Над головой толпы
Бей барабан! Наяривайте трубы!..
…Целуешь парня в шею. О шипы
С благоговеньем раздирая губы.

И еще одна звезда моей коллекции: Тереза Славович!

О, таких поэтов у нас точно больше нет… среди поэтесс. Она иронична, цинична, грубовата, даже зла местами. Но из-под надежного, побитого тупыми копьями шлема глядят удивленные глаза Вечной Девочки, которая однажды решила (так, каприз!) стать Ведьмой.

Рядом с эльфом приятно обманывать и обманываться.
Мыться щелоком и молоком,
изображать паяца, танцевать на пьяцца де пальма.
Он влюблен, как коробка спичек, как всегда фатально
Врать, обманывать и манить, освящая кровью атам
на языке слог смаковать,
кислыми винами выжигать на оковах новые имена
Наивная, снова, кидаю в озера булыжники.

Тереза Славович жонглирует словами так запросто, словно на арене с рождения. И, видимо, так оно и есть. Знаете ли, есть люди, которые рождаются Поэтами…

И есть люди, которые с рождения любят сказки. Вот, например, мой добрый сказочник Борис Драгилев – Вечный Мальчик, то есть никогда не взрослеющий… Его детские стихи, его сказки не то чтобы возвращают нас в детство, они и есть – само детство!

Даже если мы сами родом из совсем другой истории, его сказки нас касаются. Сказки Бориса Драгилева – радость чистого восприятия, без сравнений и анализа. Сказки, от которых горят щеки, горит сердце…

У одной девочки щеки всегда горели
Вот она подумает только о чем-нибудь и щеки сразу загораются
и ей приходилось щеки закрывать все время руками
она от этого обжигалась
и она не могла выходить даже на улицу
чтобы никто от них не загорелся
и поэтому сидела в ванной

а еще у нее была
мечта
она никому не рассказывала
стеснялась
боялась что загорятся щеки
потому что если мечту расскажешь, то она не сбудется
а как только она подумает о мечте, щеки сразу раз и загорались
поэтому она старалась даже не мечтать
особенно в школе
и все думали что это обычная девочка.

В моей коллекции нет обычных девочек и мальчиков! Все они гении и злодеи, убийцы и доктора…

Но есть еще и Риу дель Магра – мой любимый Нездешний Цветок! Прошу обратить особенно пристальное внимание, ибо… Ибо? Потому что Риу дель Магра сам не знает о том, как дорого стоят его изысканные перлы.

Его стихи – маленькие драгоценные всплески в грязном потоке Современной (жесткой) литературы. Он – другой. В его стихах красота ранима, она вечно в проигрыше, она умирает. Его стихи – это слабость, которая много выше любой человеческой силы.

Майоран, шафран, пармезан
отложи на потом, софист.
Помолись со мной, Антуан,
позабыв, что я – атеист.
Это время не для бесед,
не для ужина при свечах.
Ты не думай, я не скаред,
просто – тень на твоих плечах.
Просто птицы полночной стон,
просто месяца бледный крюк,
просто проседь осенних крон,
просто сердца недолгий стук.

Из этой же области (слабости, невесомости) – юный романтический эльф Андрей Шепот. Он ходит зимой в летней одежде и его волосы – ниже пояса. Такие у него стихи – без одежды, без прикрытия, первородные-первозданные. Его стихи – бесплотность и легкая грусть. Тоска по Иному (миру? времени?), где родная душа всегда рядом. То есть… где души, не разделенные телами, могут свободно и грациозно танцевать под полной луной. Что-то такое приходит в голову, когда я пытаюсь перевести стихи Андрея Шепота на грубый язык реальности.

Мотыльковая обреченность.
Свет,
преграда,
биенье,
ломкость.
Неба алость стекает в черность.
Сердца радость
теряет громкость.
Звездной ночи шуршит шептанье,
сновидения навевая…
Только биться не перестанет,
мотыльковая, но Живая,
проникающая сквозь шторы,
стекла,
тучи,
сквозь все границы,
неземная любовь,
для которой
смысл всей жизни —
биться.

Это о слабости? Эх, если бы человеческая слабость была именно такого порядка!

А вот – о целительной Силе… Я часто говорю об Артеме Тылике не менее как о надежде отечественной литературы! И в этом нет никакого пафоса. Это факт. Вот уж где реальная Сила Слова! Если Артем Тылик слишком глубоко не погрузится в философию, то у нашей Поэзии точно будет светлое будущее!

У Артема Тылика есть все, что должно быть у Настоящего Поэта – осмысленная позиция, неравнодушие к реальности, пот и кровь, громкий голос…

живя в Петербурге трудно никем не стать
живя в Петербурге легко стать никем
раствориться в собственном «нике»
пропасть в кабаке
затеряться на модных тусовках
одно слово – массовка

в этом городе даже Иисус мог бы
не распознав важность иных событий
потонуть в быте
в этом городе Богородица – каждая проститутка
а маршрутка в час пик?
Ноев ковчег – не иначе!
в этом городе команданте Че
мог бы снять хату где-нибудь на Чкаловской
продавать у метро ЧЕбуреки
и быть довольным
безо всяких – «равнясь», «вольно».

Сила Слова… К слову, на творческом вечере Артема Тылика мы познакомились с Антониной Бикарюк. По стечению обстоятельств, в этот день праздновали рождение Марины Цветаевой. И Антонина Бикарюк читала стихи, привезенные из Коктебеля. Кривой мост между прошлым и будущим? В стихах Антонины Бикарюк была Марина и усталое Коктебельское солнце, и дань тому времени, и звенящие бубенцы времени этого!

Я была так счастлива встретить здесь, среди нас, Поэта, говорящего на языке Серебряного Коктебеля! Говорящего со своим неподражаемым поэтическим акцентом.

За ниточку строки —
За Ариадны нить…
Наивная попытка изменить
Бессмыслицу на смысл.
Иллюзия пути…
Нет выхода.
Но мы
Должны его найти —
Веди, строка!

Именно эти Слова мне хочется считать главным посланием моей поэтической коллекции.

Настоящая Поэзия способна изменить бессмыслицу реальности, показать Ищущим и Страждущим выход из лабиринта мельтешения и суеты. Настоящая Поэзия должна… А что вы думаете об этом?..

Читайте стихи – сердцем!

Пишите стихи… – (хотела сказать – кровью)… Но дело-то не в крови… Настоящие стихи пишутся любовью. Я наконец, нашла правильное Слово!

Что стоит быть пророком-гением-носителем?.. (Рискни!)
Без любви ты – ничто. Все богатство земного шара —
Прах и осколки случайных встреч – мне не надо даром.
Знаешь, у меня есть вера, надежда, любовь. И любовь из них

Больше.

С любовью!

Анастасия Мурзин









Маргарита Крымская








Маргарита Крымская



Поэт, кинодраматург, актриса.

В 1988 году закончила ГИТИС (РАТИ), актерский факультет.

Несколько лет служила сцене: в театрах-студиях «Персонаж» и «Версия», позже – в театре «Сатирикон» и еще позже – в Творческих Мастерских (ВОТМ; мастерская В. Космачевского). В 1996 году переехала в Австралию, где по сей день занимается литературой.



Не могу сказать, что пишу стихи столько, сколько себя помню, потому что помню себя с двухлетнего возраста (когда я начала петь, да еще и по-французски), а стихи начали выходить наружу, когда мне было уже лет шесть. Эти стихи я не писала – я ими разговаривала, а записывала их моя мама. Вот так началось мое стихотворчество. Мне уже много лет, и за все эти годы Любовь к Слову прошла немало испытаний, но, к счастью, не уменьшилась, не изменилась. Изменились только средства ее проявления.

Мое послание Человечеству?.. Оно не отличается от послания себе: «Ты – всего лишь ребенок, которому снится, что он – взрослый. Проснись и забудь этот кошмарный сон! Но вспомни глаза своей матери, склонившейся над твоей колыбелью. Сколько в них Нежности и Любви! Сколько Тепла и Света! Пожалуйста, вспомни и… примерь эти глаза на себя!.. Разве нужно что-то еще, чтобы прожить эту жизнь достойно?»




Поэт поэту говорит


Поэт поэту говорит:
«Брат, у меня душа болит…»
Поэт поэту отвечает:
«Молись, иначе полегчает…»

    Л. Лютвинский


1

Летят от тебя журавли – на юг,
Летят от меня – на север…
Широк, необъятен надежды круг,
Где места нам нет доселе.

Приветствуем каждого дня уход,
Что нам не дарует встречу,
И верим, что в песне безбрежных вод —
Наш голос, един и вечен;

Что в дымках морских, разделивших нас,
Сияет нам облик Музы;
Что мчит над землей нас лихой Пегас,
Времен разрывая узы…

И памяти боль не коснется, вдруг
Сомнения в ней посеяв…
Летят от тебя журавли – на юг,
Летят от меня – на север!


2

Есть в наших душах маленькие ниши,
Где мы храним все то, что не напишем,
Не скажем, не нашепчем, не надышим
И в мысль, что во сто крат дыханья тише,
Не облечем… И даже сновиденью
Мы не доверим наше откровенье,
Что, может быть, и сами не услышим,
Когда вдруг запоет оно в той нише,
Любовью величая это пенье…


3

Оставь, Поэт, людское – для людей,
Земным не мерь души своей владенья!
Как ты, молил когда-то каждый день я,
Чтоб путь мой был светлей и веселей…

Как ты, искал тепла я и хотел
И Музе поклоняться, и блаженству,
Забыв о том, что Слова совершенство —
Лишь Слову верно служащих удел…

Но, как и я, молю тебя, прозрей
И небесами даденные крылья
Не осыпай земною, бренной пылью…
Оставь, Поэт, людское – для людей!


4

Нездешнюю жажду водой из колодца
Ты не утолишь.
Тоску, что в обитель нетленную рвется,
Ты не укротишь.

С дороги, ведущей к небесным глубинам,
Тебе не свернуть.
А значит, мой милый, с тобой по пути нам,
И свят этот путь!

Обеты души, что поймет лишь Всевышний,
И я уловлю…
Ведь все, что другим непонятно, излишне
В тебе – я люблю!


5

Иней, иней… Белый иней
Сквозь безмолвие пророс…
В сердце – дремлющей пустыне —
Только ветер да мороз!

Льдом застыли страсть и жажда,
А мечтаний круговерть
Опустилась сном бумажным
В нечитаемую смерть…

Сколько долгих зим им ныне,
Знаешь только ты один,
Сердца – страждущей пустыни —
Бессердечный господин….


6

Давным-давно мы встретились с тобою…
Не ночью то случилось и не днем,
Не в летний зной, не стылою зимою,
И не в дому твоем или моем…

Мы повстречались там, куда не вхожи
Ни боль, ни наслаждение, ни страсть,
Где время отпускает с миром вожжи,
Над миром распознав иную власть…

Мы встретились однажды там, где места
Ни звуку нет, ни слову, ни мольбе,
И где лишь тьма глазам небезызвестна,
Где нет ни мне названья, ни тебе…

Там, где губам не сдаться поцелую,
Там, за нездешней памяти чертой,
Там, где клеймит одна душа другую,
Давным-давно мы встретились с тобой…


7

Ляг, отдохни, усталый пилигрим!
В дорогах не найти тебе ответа…
Глаза сомкни – и двери отворим
В дремоту, где с тобой поговорим
О том, что есть реальность для Поэта.

Бродил ты через страны и века,
Приют сыскать надеясь средь земного…
Но все, что ты нашел, – лишь свысока
Смеющиеся хором облака
И отзвук неродившегося Слова.

Роди ж его, роди его на свет!
То Слово есть о том, что слово – тленно,
Что жизнь лишь там, где жизни вовсе нет,
Но где вообразил ее Поэт —
Иль в сердца глубине, иль во Вселенной…

Спи, пилигрим, и в снах своих развей
Сомнения о том, что нет людского
В Поэте, лишь похожем на людей,
Что жизнь его – иллюзия, но в ней
И только в ней его реально Слово!


8

Юдоль моей пожизненной печали
Для глаз и для ушей земных сокрыта…
Но знаешь ты, что плачет Маргарита
О том, что здесь ее не повенчали
Ни с Мастером, ни с крыльев белизною,
Мелькнувшей за божественной спиною.


9

Тихим голосом, или шепотом,
Позовешь меня в час предутренний…
И на цыпочках я безропотно
В сон войду твой, где скажешь мудрой мне:

«Мне любовь твоя – крылья белые,
Что несут меня в выси вечные,
Но погибнуть мне за пределами
Притяжения человечьего.

Отпусти меня петь о тщетности,
Ликовать, скорбеть о законченном,
А в предательствах видеть щедрости,
Что являет наш добрый Отче нам!

Отпусти меня к одиночеству,
Где и птиц не услышать пения,
Но где свет его чудотворчества
Озарит дорогу в прозрение.

К жизнелюбию, к гравитации,
Где, не помня ни лет, ни имени,
Через мрак души пробираться мне, —
Отпусти меня! Отпусти меня…»

И скажу, тем речам не рада, я:
«Отпущу я тебя, бескрылого…
Не в полете погибнешь – падая
В притяжение сердца милого!

Отпущу я тебя… Но что потом
Воскресит в тебе вдохновение?
Тихим голосом, или шепотом,
Позовешь меня из забвения…»


10

Вот и пришла пора проститься…
Неодолимый океан
Вонзился в сердце злобной птицей,
Круша его самообман.

Все померещилось: ночами,
Когда открыт сомненьям путь,
Главу склонив над письменами,
Мой дух пытаешься вдохнуть…

Для слов, замерзших в заточенье
Холодной крепости ума,
Дверь отворяешь в излеченье,
Где лекарь – Истина сама!..

И говоришь со мной, далекой,
О жгущей близости моей,
О безучастья подоплеке
И о подмене алтарей…

И плачешь тихо над листами
Моих взывающих письмен,
Где свет Поэзии меж нами
Недосягаем для подмен…

И в снов зовешь меня пучины,
Где песнь любви твоей вольна,
Где отчуждения личины
Срывает нежности волна…

Все померещилось… Волнами
Мне сердце хлещет океан!
И вечен между берегами
Непроницаемый туман…


11

Иллюзия… Ее благодарю
За то, что до сих пор горю, творю,
Благословляю каждую зарю,
Над миром в тихой радости парю,
И все еще тебя боготворю,
Припавшего с другою к алтарю…


12

Небесной гавани просторы
Зовут корабль души моей…
И от земных ему уж скоро
Освободиться якорей!

Вплывет он в царство голубое,
Где счет утрачен временам,
Где, вне сомнения, с тобою
Не разминуться больше нам…


13

Скажи, Поэт: среди людей
Зачем ты ищешь пониманья
И измышляешь оправданье
Непостижимости своей?

Зачем ты жаждешь их похвал
И малозначащих восторгов?
Зачем вступаешь с Музой в торги,
Дабы Глагол бесплатным стал?

Зачем тебе мирской уют,
Что приучает сердце к лени
И ставит Вечность на колени
Пред скоротечностью минут?

И почему бежишь, Поэт,
Из одиночества в веселье,
Что ты пустым считал доселе
Для разносящих божий свет?

О как, Поэт, знакомы мне
Твои сомненья и измены!
И я искал людские стены
В их соблазнительной стране!

И я сидел у их огня,
Внимая их речам нелепым!
И я ступал в объятья слепо,
Любовь – их кладью бременя!

И я всходил на пьедестал,
Земным признателен опекам!
И я хотел быть человеком…
Но им я никогда не стал.


14

К тебе через тысячи лет я вернусь,
Как будто и не было этой разлуки!
Быть может, метелью в окно я ворвусь,
А может, дождем упаду тебе в руки…

А может, приду чудотворной весной,
Безгласно, безропотно вновь наблюдая,
Как в сердце войти позволяешь другой
И как в это сердце влетает другая!

А может, лишь тенью твоей обернусь,
Себя наряжая твоими чертами,
Чтоб каждую радость и каждую грусть
Впервые ты смог разделить между нами…

А может, вернуться бессонницей мне,
Чтоб спутались мысли и сил не осталось
На то, чтоб узнать в сумасшедшей луне
Меня, что с тобой никогда не прощалась…


15

Иными сыта хлебами,
Омыта водой иною,
Парю между небесами
И крохотною землею.

Небес синева мне ближе,
Но там, на земле, есть кто-то,
Кто – если его не вижу —
Лишает меня полета!

Ему – все мои свирели,
Все грозы и снегопады,
Ему лишь поет доселе
Душа моя серенады….

А с небом прощусь навечно —
Бескрылою песня станет,
И с обликом человечьим
В объятьях его увянет…


16

Йодом – ссадину, а любовь —
Чем прижечь?
Иль как груду плохих стихов —
Бросить в печь?

Но сгореть ли любви в огне,
Как стихам?
Нет! Расправиться с ней извне
Вряд ли нам!

Ты отважнее не найдешь
Госпожи —
Ни топор не страшит, ни нож…
Что ж, скажи?

Что глаза ей навек сомкнет
И уста?
Что желание в ней убьет
Жить до ста?

Всех сильней она – сквернословь! —
Во сто крат…
Йодом – ссадину, а любовь —
Нечем, брат!


17

Божественность в себе открыв однажды,
О праздном говорить все невозможней…
В земной любви дому одноэтажном
Все нестерпимей жить вне выси божьей…

Все тяжелей слепое вожделенье,
Что бренностью на бренность отвечает…
И все невыносимей пробужденье
Из снов, где сам Создатель нас венчает…


18

От тебя до меня – дали страшные,
От меня до тебя – близь вчерашняя…

От тебя до меня – сны случайные,
От меня до тебя – песнь венчальная…

От тебя до меня – высь миражная,
От меня до тебя – дно бумажное…

От тебя до меня – слез забвение,
От меня до тебя – вдохновение…

От тебя до меня – мифотворчество,
От меня до тебя – одиночество…

От тебя до меня – выбор правильный,
От меня до тебя – Боже праведный…

От тебя до тебя —
путь таинственный,
От меня до меня —
ты, единственный…


19

Господи, позволь сказать мне это:
Смутен путь, я след твой потерял…
Господи, зачем меня Поэтом
Ты на землю эту отослал?

Мне бы жить, не думая о свете
На ночных дорогах бытия,
И любить, любовью в сердце метя,
А не в вечность, слогом вопия…

Мне б отведать нежности, и мне бы…
Господи, прости, я изнемог…
Скоро ль отзовешь меня на небо,
Где твоих не спутаю дорог?


20

Нет, ничего тебе я не скажу.
Ты знаешь сам:
Тебе – как Богу, Музе и стихам —
Я не служу;

И для тебя, задувшего свечу,
Алтарь мой пуст…
Но с именем твоим, слетевшим с уст,
С земли слечу!


21

А в девичьей моей не пахнет ладаном,
И девичья моя видала разное…
Там сердцем – ныне ветхим и заплатанным —
Смеялась я, победы его празднуя!

Там простыни чернели от бездушия,
Бесстыдства и значения двоякого,
Там стены рдели, мысли мои слушая…
Да, девичья моя видала всякое…

И всяких – безответственных, отчаянных,
Безумных, неприкаянных, воинственных…
Там целовала всех, поила чаем я
И называла каждого единственным…

Там научилась лгать себе безбожно я,
Не плакать о не сбывшемся загаданном,
Но верить по секрету в невозможное —
Там, в девичьей моей с забытым ладаном…


22

С ума меня сводят свиданья с тобою,
То в вещих виденьях, то в снах чудотворных,
А то меж светил на дорогах просторных,
Где Все и Ничто нам дано за чертою —
За тою чертою, что Бог разрушает
Для тех, кто Любовь безусловно вкушает…


23

Хожу уже не по земле…
Уже не страшно быть старухой,
Иль безобразною разрухой,
Или отчаяньем во мгле.

Уж ни пред чем боязни нет,
Ведь Ничего и Все – едины,
Как Бог – создатель той долины,
Где страх перерастает в свет!

Хожу уже не по земле —
По первозданности истоков,
Где след поэтов и пророков
Зияет на моем челе!

Не по земле уже хожу,
А там, где таю, расщепляюсь,
Твоими снами разлетаюсь
И над тобою в них кружу.

Хожу по хладной белизне,
Где ветер гласом человечьим
Все о полете шепчет вечном
И о Любви – бессмертной мне…


24

Рукою до тебя не дотянуться.
Не потому, что мили между нами,
Но оттого, что этими руками
Мне ничего земного не коснуться…

В руках уже не чувствую я силы,
Не чувствую и росчерка пера в них,
И с Музою бесплотною на равных
Уже я говорю в небесной сини…

Но здесь не лишена еще я места!
Я просто научилась жить в паренье
Над всем, что в рук моих прикосновенье
Не чувствует божественного жеста…


25

Аэропорт —
Место взлетов и посадок,
Место встреч и прощаний,
Место,
Которому лучше бы не было места
В нашей истории.
Аэропорт —
Место, где взлетела надежда,
Но никогда не приземлилась.


26

Нет меня больше на этой планете —
Цепи потемок упали,
Сброшены памяти черные сети,
В белое убраны дали…

Вижу: за белою аркой порога
След мой белеет и тает,
А между белыми ликами Бога
Белый мой голос витает…

Слышу: зову тебя белою нотой
В белых ветров дуновенье,
В белую сказку, где радость полета —
В том, что нам нет приземленья!


27

Иду к тебе через пространства
По бездорожью вековому,
Без подношений, без убранства,
Но с тем, что глазу не знакомо:

Иду со знанием Творца я
В душе, бессмертьем окрыленной,
Нетленным пламенем мерцая
Над плотью, в жизнь еще влюбленной…

Безгласна и почти бесплотна,
Иду к тебе… Бесповоротно.


28

Ты!
Тот, который уже не существует для меня в отдельно сотворенной
форме, называющейся человеческой плотью, но тот, который,
как Бог, растворился во всех видимых и невидимых предметах,
окружающих меня…

Послушай!

Что есть то желание, которое соединяет нас и одновременно
разъединяет, подобно тому, как прорытые каналы сливают
воедино моря и тем самым лишают их своей неповторимости?

Послушай!

Что есть та жажда, которую мы, надышавшиеся прожженным
воздухом и песком, испытываем, глядя на испаряющуюся
слезинку, вкус которой едва успевают представить и ощутить
наши губы?

Послушай!

Что есть та Любовь, которую не радостью мы воспринимаем,
а болезнью, внезапно обрушившейся на нас и каждый день
по капле высасывающей из нас силы и покой, которые
предназначены не для излечения этой болезни, но для
сотворения Любви?

Послушай! И посмотри на мои глаза!

Разве они не радость, обвивающая все твое тело, от пят и до чела
твоего светлого, подобно разросшемуся винограднику?
Разве стремятся они упрекнуть тебя в том, в чем ты не повинен?
А ты не повинен ни в чем, ибо только Бог руководит твоими
желаниями, и, если они чисты, втайне содействует им…

Посмотри и на руки мои!

Разве ты можешь сравнить их с колючими тростниками,
преграждающими путь твоему одиночеству?
Разве не похожи они на лепестки цветов, что следуют за
малейшим движением солнца и покорно склоняются к земле,
когда подступает ночь?

Но ни глаза, ни руки, ни вся плоть моя – не есть Я, та,
которую я искала столько лет, и которая наконец-то
нашлась…

Посмотри же на Меня!

Разве Я не есть душа, которая покинула тюрьму,
именующуюся человеческим телом, подобно тому, как
мысль разрывает оболочку слов и возносится к небу голосом,
который не слышит даже тот, из кого он исходит?

Разве Я не есть и твое освобождение от тебя самого – от того,
который каждый день смотрит на свое отражение и видит
лишь конкретные формы и очертания? От того, который еще
не понимает своего присутствия во всем, что есть на земле, но
едва лишь начинает его ощущать…

Но не Я ли есть все то, во что вливается и всасывается
твой бесформенный и вездесущий дух, подобно тому,
как проникает и впитывается во все существующее
беспредельный и неопределимый на ощупь воздух?

Да! Это Я рождаю и возношу к Небу твой неуловимый голос!
Да! Это Я разливаю тебя по венам всего земного шара!
Да! Это Я расторгаю твоими глазами все небесные таинства,
дабы помочь тебе выпустить из твоей собственной тюрьмы
того, кого я называю Истинным Тобой!

Освободи же того, чье свободное парение есть единственный
шанс для моего существования! Освободи того, кто своей
недосягаемостью заставляет распрямляться и тянуться вверх
самые чахлые и безжизненные ростки! И, наконец, я умоляю,
освободи, выпусти на волю того, которому посвящается
творенье Божье, ныне в облике моем существующее!

Да, я знаю, Я – как все и вся – творенье Божье,
Им создана и для Него существую.

Но разве Ты не есть Бог?

Ведь я люблю тебя не как себе подобного, но как того,
кому уподобиться желаю.

Да. Я люблю тебя.









Леонид Лютвинский








Леонид Лютвинский



Поэт, актер, певец.

Родился в г. Видзы, Витебской области. В 1988 году окончил ГИТИС им. А. В. Луначарского.

Обучение проходил в мастерской народного артиста В. А. Андреева. После окончания ГИТИС был принят в труппу Театра Ленинского комсомола «Ленком», затем работал в Театре Романа Виктюка. Принял участие в проекте «Поют актеры театра “Ленком”».

В 2000–2006 гг. – вокалист группы «Белый орел».

С 2008 года – автор проекта кабаре-шоу «Однажды в…», руководитель проекта «Крылья».



Общественное мнение никогда не знает реалий, оно не утруждает себя затратами по проникновению в ситуацию. Для него яйцо всего лишь скорлупа, и оно бесконечно может обсуждать оболочку, не подозревая, что внутри желток. Все оценки при жизни липовые, во всяком случае мой экзаменационный лист пусть заполнят мои потомки.




«В руках моих…»


В руках моих
В вечерний этот час
Останутся цветы,
Нетронуты тобою
Ты не приходишь…
Что такое
Произошло на этот раз?..

На камни падают цветы…
Не понимая в чем причина,
Когда роняет их мужчина —
Поклонник Вечный Красоты…

Так тает жизнь…
Так таешь ты…




В тюрьме-тереме

(Причитания)


Нету радости в расставании,
Нету близости в расстоянии…

Коль не стерпится, так расплачется,
На ветру стою в легком платьице…

На ветру стоять – не водицу пить.
Почему нельзя мне тебя любить?..

То ли в горнице, то ли во тюрьме —
Коли заперта в златом тереме,
Коли тот, кто мил, машет вдаль крылом,
А вкруг терема лес да бурелом,
Коли нету в нем ни тропиночки,
Как не плакать мне, сиротиночке?..

Не грусти, мой свет! – говорил ты мне,
Сам же скачешь прочь на лихом коне.
Скачешь за моря, реки и ручьи.
Расплетает ночь косы девичьи…
В белую постель, место слез и грез,
Вороным крылом ляжет шелк волос…

Застилают вновь слезы влагой сны…
Лишь тобой одним мысли благостны.
Позабыты все игры-кружева,
Я не знаю, как до сих пор жива.
Я не знаю, как мне встречать рассвет,
Коли, милый мой, тебя рядом нет…

Мне не в радость день, мне не в радость ночь,
Мне в моей беде некому помочь…

У души моей силы нет терпеть,
У любви моей крыльев нет лететь…

Много лет прошло, в тишине скользя…
На снегу волос различить нельзя…




«Все, чего жду от Небес…»


Все, чего жду от Небес,
Все, что пугает в Аду
Исчезнет как призрачный лес,
Когда я к тебе приду…

И Времени рваный бег
Уйдет, не оставив сил,
Когда я приду наяву.
Во сне я уже приходил.




«Все, что дорого, все, что дешево…»


Все, что дорого, все, что дешево,
Дню текущему в ноги брошено.

Взгляду в прошлое не раскаяться,
А вперед смотреть – только маяться.

Впереди миры несводимые.
На людей гляжу – нелюдимые.

Разбрелись в толпе, непохожие.
И людей уж нет, лишь прохожие.

Светоносный взгляд не заденет уст.
В дом зачем входить, если дом тот пуст.

И не знаю я, мы куда идем.
Знаю лишь, куда мы не попадем.

Все равно, какой на пороге век.
Мера всех вещей – это человек.

P.S.
Все в себе ношу, но проходит срок,
Потому пишу эти пары строк…




«Друзей случайных иногда…»


Друзей случайных иногда
Нам посылает кто-то свыше…
…и я тебя уже не слышу,
Мы расстаемся навсегда…
Пройдут года,
Мы станем тише
Любить, смеяться…
Кто-то свыше
Сим миром правит.
Жаль, что я
Им не могу распорядиться,
Мне в нем дано блеснуть… и слиться
С лица, что названо Земля,
В поток таких же слез, как я.




«За призрачный апрель тебя благодарю…»


За призрачный апрель тебя благодарю,
За синеву Небес и стук капели.
И в честь тебя молитву сотворю.
И в честь тебя давно уже не пели…

И в честь тебя хорал всех чувств моих
В ночной тиши, как эхо отзовется,
Когда в апреле тихая капель
Слезой сорвется вниз и разобьется,

И рассмеется чуду из чудес,
Из плача в смех пройдя дорогой краткой.
И для меня останутся загадкой
Твои глаза… и синева Небес…




«Звезда рождается не вдруг…»


Звезда рождается не вдруг.
Путь восхождения неведом
Лишь тем, кто занят сном, обедом
И для кого безделье – друг.

Звезда рождается не вдруг,
Она описывает круг
Над сотвореньем своих рук,
Над бездной радости и мук.




«Ложбинка, крестик, обручальный…»


Ложбинка, крестик, обручальный
На пальце след полоской белой,
Раскосых глаз овал печальный
И мякоть губ черешней спелой.

Улыбка – полуприглашенье,
Забытых дней напоминанье.
Заколка – то ли украшенье,
То ли копны волос держанье.

То ли всерьез, то ли не очень
Открытый томик Мандельштама,
Взгляд, заблудившийся меж строчек,
Застыл сакральным смыслом храма…

Вокруг пейзаж, подобный раю…
Лежу на пляже, загораю!




«Любить… Когда?..»


Любить… Когда?..
Все говорят, весной…
А мне любовь мила и летом,
И желтым увяданья цветом,
И в снегопад, и в дождь, и в зной
Пускай приходит вновь за мной.
Я для нее всегда открыт.
И для нее всегда горит,
И когда надо и не надо,
В углу дрожащая лампада…




«Ты ушла, не встревожена мною…»


Нет повести печальнее на свете…

    У. Шекспир

Ты ушла, не встревожена мною,
Не познавшая сладость и муку.
На прощанье пожал я рукою
Твою нежную белую руку.

Ни на миг задержать не посмела,
Трепетанье запрятав глубоко,
Лишь ресница упала несмело,
Не задев твое черное око.

Черной ночью – истоком печали —
Мы с тобою окутаны снова,
Мы с тобою расстались в начале
С моих губ не слетевшего слова.

Не подарены страстные ночи,
Не испита любовная чаша.
Нету в мире историй короче,
Чем с тобою история наша…




«Ну что, Весна, опять приходишь…»


Пощади меня, любовь,
Промахнись
Мимо сердца моего стрелою огненной.

    П. Вегин

Ну что, Весна, опять приходишь…
Опять душе покоя нету.
Хмельным вином на сердце бродишь,
Опять пою привет рассвету,

Опять безумию желаний
Все подчиняю: разум, веру,
Опять во мне повадки лани,
Опять ни в чем не знаю меру,

Опять молюсь перед иконкой:
«О, пощади меня, Всевышний!»
Но вновь я брежу Незнакомкой,
И вновь брожу с любовью лишней,

И вновь боготворю безмерно
Душой уставшей Незнакомку.
И вновь схожу с ума, наверно,
Запрятав в шкаф свою иконку…




«Одета только в свет луны…»


Одета только в свет луны,
Ты вышла на берег босая,
Взгляд устремив к мирам иным,
Красою этот мир спасая.

Надежда есть, когда таких,
Как ты, природа дарит миру.
И сложится поэту стих,
И музыкант достанет лиру,

И жить уставшему опять
Захочется начать сначала,
И волн божественную стать
Отнять для бури у причала,

Налить бокал, сойти с ума,
На край земли с тобой умчаться.
И сделать так, чтоб ты сама
В любви хотела мне признаться.




«Онемели вдруг…»


Онемели вдруг
От потерь уста.

Как мне дальше жить,
От тебя устав?

Только угли с пеплом
Нашего костра…

Нам с тобой вдвоем
Не дожить до ста,

Не сплестись в одно,
Как венок из трав,

Не сказать люблю,
Из постели встав…




Отшельник


Поверь, жалеть его не стоит,
Фонарь и посох – вот отрада.
Других реалий удостоен —
Что в радость нам, ему не надо.

Та радость неизвестна прочим,
Ему дано другое счастье,
Его молитвой будет прочен
Мир, расколовшийся на части.

Идущий по пути, где нету
Попутчиков, лишь сумрак ночи,
Где мрак, не уступая свету,
Луною бледною пророчит.

Где радость звездного дыханья
Полна небесных откровений…
Путь добровольного изгнанья,
Поверь, не стоит сожалений.




«Перрон…»


Перрон,
Где нет спешащих толп
И поцелуев затяжных.
Перрон,
Где пуст свиданий столб
С часами,
С галками на них…
Наводит грусть…
В глазах моих
Соленая лежит печаль…
…Коль расставаться им не жаль,
Так пусть уносит поезд в даль
Тех, кто в вагонах
Навсегда…
Не возвращайтесь никогда
Туда, где больше вас не ждут…

Вы оставайтесь лучше Там…
Вас больше не полюбят Тут…




«Приходит иногда усталость…»


Приходит иногда усталость…
Быть может, это просто старость?..

Быть может, просто суета
Вновь осыпает мелким градом?
А может быть, с тобой не та
Который год ложится рядом?

Быть может, просто то, чем жил,
Вдруг оказалось мыльной пеной?..
Быть может, тот, кем дорожил,
Вновь одарил тебя изменой?

Быть может, просто пониманья
Ты в жизни прожитой не встретил,
Быть может, странного вниманья
К себе с Небес ты не заметил?..




«Прошла среда…»


Прошла среда…
Не верить в пустоту
Бессмысленно,
Она со мной повсюду…
Надежды нет.
Лишь белому листу
Все чудится,
Что я с тобою буду.




«Склонюсь над именем твоим…»


Склонюсь над именем твоим,
Его вдыхая осторожно,
Себя благословляя им…
Единственное, что возможно.

Единственное, чем сейчас
Надежде расправляю крылья,
Чем одиночества алмаз
Мечтою превращаю в пыль я.

Блуждать уставший пилигрим,
Свободе заложивший душу,
Склонюсь над именем твоим…
Корабль выброшен на сушу…

К чему искать другой причал,
Другой волны прикосновенье,
Мне ты начало всех начал,
Мечты и грез совокупленье…

P.S.
Пока же к берегам иным
Ты ручейком свободным льешься.
Склонюсь над именем твоим
И ты во сне мне улыбнешься…




Сонет


Ну, назови меня убожеством, попробуй,
Не бойся, оскорблением избавься,
На ране кровь засохшую потрогай,
Не бойся, боль давно уже ушла вся.

Не бойся, волю дай своим упрекам,
Избавься от накопленного яда,
Верни меня назад, к моим истокам,
Где нет тобою созданного ада.

Тебе же легче станет, дорогая.
Пусть жизнь моя, по капле истекая,
Не тронет болью сердца твоего…

Да, я убог,
Со мною только Бог.
И больше никого…




«Тени бархатным мраком…»


Тени бархатным мраком,
Наплывали, как тучи,
Сердце каменным страхом
Стыло сетью излучин.

Было трепетно-жалко
Бледно-лунного света,
Тенью плотной качалка
Стала больше предмета.

От немого вниманья
Уставая украдкой,
Время тайным желаньем
Спало призрачно-сладко…

P.S.
И ему не мешая,
Pianissimo-тонко,
Тишину обнажая,
Плакал голос ребенка.




«Ты в сердце у нее…»


Ты в сердце у нее
Всегда отыщешь уголок,
Коль ты приснился ей,
Коль завладеть ты смог
Не телом, а кусочком сна,
Коли во сне своем она
В душе хранящиеся тайно
Свои мечты, свои желанья
Тебе доверила, с тобой связала…
Поверь, что этого не мало —
В ее душе иметь свой уголок,
Иметь свой пол и потолок,
Свои границы Бытия…
Когда-то Небо и Земля…









Анна Арканина








Анна Арканина



Поэт.

Получила классическое образование – МГУ, ин. яз., работала редактором на телевидении, сейчас ведет рубрику Mixmedia в йога-журнале. Дети – школьники, муж – работающий, борщ получается всегда на отлично. Собака и кот воспитаны вполне приличными людьми.



Поэзию не считаю своим призванием, но поэтическое чувствование всегда со мной. Мне кажется, что самое главное это умение созидать и созерцать. Вот, например, посадить цветок и любоваться им. И еще прекрасней, если есть кто-то, кто разделит с вами процесс труда и время наслаждений.




В Москве идут дожди наискосок


в Москве идут дожди наискосок
тут выпавшая осень пахнет небом
глинтвейном сыростью стихов
колючим пледом
и одиночеством из полинявших снов
тут все за всем кружится и летает
реально левитирует – живьем —
старушка рыжий пес бесхозный шарик
мой зонт деревья и влюбленные —
вдвоем
тут от порядка мало что осталось
сезонный хаос
чей-то мудрый чих
пусть мне это приснилось показалось
пусть не придется
все это
лечить.




Дежавю


я где-то в прошлом уже воскресала
в красивых платьях и налегке
как призрак в шумной толпе вокзала
как снег, приснившийся в сентябре
котенком, пьющим из лужи небо
седой старухой с авоськой лет
и ковылявший за мною следом
порой терял мой нестойкий след
а я назло ему вечно снилась,
врывалась в каждый буквально сон
и мелко-мелко посуда билась
и долго шлялся по дому звон
я помню много, чего не стоит
я дежавю приручила – вот
я все не помню, не помню, кроме —
как стрелки свой замедляли ход:

когда мы были вместе и голубой шарик
в руках девочки летел в обратную сторону…




Моя тень


моя тень как привязанная
как будто военнообязанная
шаг в шаг чеканит
прислонившись с краю
я ее ни о чем не расспрашиваю,
терплю ее не накрашенную
длинноногую, худоплечию
с утра терплю и до вечера
и чайку налью и часок вздремну,
просыпаюсь,
а она ногами меряет тишину…
день проходит и год проходит,
а она без праздников и субботы
ходит за мной след в след,
особенно когда свет,
свет…




День устал


День устал. Сквозняк до дрожи —
Тюль щекочет беспардонно,
Докурю сейчас и брошу.
Спит младенец. Спит Мадонна.
На часах без трех двенадцать…
Три минуты доскучаем
И бессоннице сдаваться
вместе с недопитым чаем
будем.
…обязательные люди…
…самобытные ленивцы…
удивленно замечаем
в перепутанных ресницах —
Свет,
забытый в коридоре…




Мама. Рыба


майка на лямочках – время в песке,
крепко завязли ноги.
море то близко, то вдалеке
по побережью бродит

дети галопом туда-сюда
солнце их нежно гладит
и веселит отпускная волна
весь этот детский садик

бьется привязанный, как к столбу,
синий ничейный шарик
мама его не отдай никому
он нам пока мешает

мне по колено вчерашний груз
тихо врастаю в остров
если не выкручусь, то вкручусь
стану чуть ниже ростом

стану понятливей, чуть добрей
выращу до лопаток
волосы, счастье куплю в декабре
и не одно – десяток

время на лямочках, майка в песке
больше не взять попыток
воздух горячий глотаю во сне
тихая мама-рыба.




Там в прошлой жизни


Там в прошлой жизни, в середине
на самом кончике иглы.
Мы были сотни раз судимы,
но чаще были спасены.

От нас открещивались ветки
от нашей ветреной любви
И кофе был нещадно крепким
как руки крепкие твои.

Мы жили в нашем тайном мире
ты улыбался, я лгала,
А дым хозяйствовал в квартире
и отражался в зеркалах.

Там на продавленных подушках
казалось, было неспроста —
любое время было лучшим
и запредельной – высота.

Теперь мы живы только в письмах
в упрямом росчерке руки
И в том знакомом взгляде – лисьем,
что мне о многом говорит.




Всегдажды вечером


Скорбно вечер ласкает рамы,
словно выставленный жених.
Все похожи на нас романы,
с каплей разницы в этот миг.
Все что вечером оживает,
днем шевелится, копошась,
и куда-то спешат трамваи,
и туда же спешит душа.

Лампе тоже смешно и душно
в этой комнате для двоих,
и она прижимает уши
и то дышит, а то горит.
Места мало в пустой квартире:
стол – кровать – табурет – окно
и ночник суетливо тушит
то, что выкипело давно.

Мы на равных: Москва и Питер.
Два квадрата пустых окон.
И горчит на столе бифитер,
и внутри огорчает он.
Тихо спит до утра мобильник,
как уставший за день сурок.
Заметает тоской и пылью
и уходит в седой песок
все что было, что помнить трудно
и забыть тяжелей вдвойне.
Хорошо, что приходит утро
в звонко треснувшей тишине.




Прошлому году вдогонку


год ушел – календарь подпоясав,
покачнувшись, кажись, был пьян
он такие чудил выкрутасы
был таким отрывным смутьян

он все выполнил, но до срока
чуть замедлил свое кино
долго осень стучала в окна
в чисто вымытое стекло

мы терпели его проказы
и казалось, был каждый рад
что скучать не пришлось ни разу
когда год отрывался – гад

мы ему пожелали всуе
все что на сердце, а потом
удивились, все также дует
в наступившем
уже другом.




Греческие впечатления


Белый шершавый камень – на вкус – соленый
В море, большое море, как Грек влюбленный
Рос и на зависть вырос, глядите сами —
Небо, большое небо качает руками

В Греции каждый камень на век умножен
Каждый белее другого и тверже и строже
С нежностью волны его обнимают и лижут
Камень не злится, ведь что с них возьмешь?
свои же…




Перелетное время


Плохо помню,
как я одна оставалась
в переходах осени, на краю —
/там на край сбежалась такая жалость,
до сих пор не ведаю что творю./
почему по крошкам и осторожно
собираю все артефакты дня:
как вела к тебе, упираясь, дорожка,
а потом легко увела меня.
как взлетала в небо стальная птица
и крылом цеплялась за облака…
мне ее полет почему-то снится,
только ты не снишься мне никогда.
как смешно вздымалось, ну, точно парус!
платье красное выше худых колен,
и твое лукавое: «я останусь»,
но зажатый крепко в руке билет.
перелетное время, в часах секунды
мелко крошатся – их неучтенный бой…
выпадает снегом на парк безлюдный
покрывая прошлое под собой.




Мы встретились на кухне у разлуки


Пылится тень у краешка стола,
Дожевывает вычурную скатерть.
Невестой, не дождавшейся объятий,
Свисает ее прядь —
белым-бела…

Не разомкнуть столешницы – кольца.
Трудяга чайник греется до пота
/Такая уж у чайников работа —
Соединять остывшие сердца/.

Вся жизнь, как блюдца, выстроилась в ряд…
Как долго мы с тобою не молчали!
И тишину нарушив: «Может, чаю?»
Ответом обжигаюсь: «Буду рад»…

Мы ложкой время в такт судьбе качаем
И отплываем
медленно
назад…




Тебя лечить


мне так трудно с тобой, когда ты сдвигаешь на нос очки
от этого хочется тебя непременно лечить
предлагая на выбор: себя, анальгин, гашиш
когда ты хмуришься и напряженно молчишь,
надеваю белый халат и красный крест во весь лоб
сверкаю коленками тонкими, завязанными в узелок
нога к ноге и рука в руке
шепчу на ушко: ну что? полегчало уже?
и еще двадцать тем лопающихся на языке
о том, как мы застряли на седьмом небе (читать этаже)
о том, что с каждым днем воздух еще свежей..

что дети – наши… представляешь? у н а с е с т ь д е т и…
смешные, ласковые… и
пойдем за третьим?

белой ниткой – стежок к стежку
зашиваю раны, рукой по волосам провожу
вот еще минуточку рядом с тобой посижу…
…и все пройдет…




Как ее выдержать?


как ее выдержать?
ревность бродит
прокисшей вишней в моем компоте
иглой застрявшей под грязным ногтем
что с пол-оборота меня заводит…
…цепляет, колкий шиповник лета
я враз – раздавлена и раздета
разбита, вывернута наружу
горю, бесчинствую, глупо трушу
пишу подряд 50 смс-ок
не отправляю их, а вместо
глотаю воздух сухой и пресный
большими сбивчивыми глотками,
чтоб не дай Бог не признаться маме —
как я люблю его…




Не…


легко представить, что я простила и никого на обед не жду
что научилась на йоге спину держать ровней и не ворошу
пустых обид, прогоревших – пепел и недотянутых пауз пыль
я отыскалась на этом свете, я снова липну к частичке «бы»
я даже волосы отрастила, притормозила свой конский бег
я экономлю, как Гретхен, силы, и не споткнусь на пути к тебе
оставлю в прошлом все наши вздохи, я даже имя не сберегу
пусть чувства летней травою сохнут, пусть птицей падают на лету
я научилась терпеть однажды, урок на всю без остатка жизнь
все что казалось на редкость важным, теперь осенним листом дрожит
застряла в круге воспоминаний, уже девятый, а все не тот
травлюсь стихами, не сплю ночами, уже который бессчетный год
живу как в детской нестрашной сказке, и оживаю под утро вновь
в прилипшей намертво серой маске,
но это в общем-то —
не…




Вспомним?


Прибьет воспоминаньем редким
качнет нахлынувшей волной
пустое слово у беседки…
Как будто было не со мной —

растертой мяты запах пряный
меж пальцев – жег и оглушал
и нарушая наши планы
взлетал на воздух пестрый шарф

Все было просто, как в буфете
два человека, две судьбы
и растворенный воздух летний
слегка набравшийся воды.

Как ты, отбрасывая челку
не целовал, а обрекал…
На фотографиях нечетких
шумит уехавший вокзал.

В полуистертых очертаньях
разбитых судеб – дым и пыль.
Но если есть воспоминанья,
то все неплохо, стало быть.




Лирика с одним крылом


белые кудри, зелень серьезных глаз
в расстегнутой куртке, холодно ли тепло
белые крылья, ладно, одно крыло
и запах соленый ветра плюс виски шиваз

мальчик заласканный, мне бы еще с тобой
может на край планеты, давай сойдем
или на крышу, лишь бы с тобой вдвоем
по миллилитру впитывать воздух ночной

и понимать, что руки твои нежны
голос – обрывист и черен как та скала
как на погоду крутит обрывок крыла!
а воздух меж нами мается и дрожит

я и не помню было всерьез иль так?
сколько напрасно выпито – все до дна!
но до сих пор, только вижу – взошла луна
значит, ты мне посылаешь свой тайный знак.




«когда весенний придет туман…»


когда весенний придет туман
и в нем нас видно с тобой не станет
мы растворимся в густом тумане
как сахар / ложечка на стакан/.

как заговорщики на чердак
взлетим по серым стальным ступеням,
послав все нафиг, к едрене фене,
мы перепутаемся в руках.

читая связанно по губам
мы мир отложим до воскресенья
и торопясь, будто не успеем
ко всем не встреченным поездам —

мы будем тыкаться горячо
и нежно-нежно молчать на ушко,
и отдаваться весне послушно
надежно связанные лучом…

…как дежавю и программный сбой —
по крыше черная бродит кошка…
давай ее назовем «Понарошку»
и на чердак пригласим с собой…




Объяснительная записка


Так просто выйти в шершавый полдень, туда, где ветер подмел июнь,
где каждый день по-февральски молод, в какой не целясь возьми и плюнь.
И небо шатко стоит на ножках, на тонких ножках ба-ле-ру-на

а я гоняюсь за ночью – кошка —
а на мой век не хватило сна

Я растопырила коготочки, на холке шерсть и не шерсть-волна
по-пацанячьи я целюсь точно, и цель зияет: одна луна —
с ухмылкой едкой течет по небу, течет по небу, на вкус горька

я точно кошка – одна гуляю,
а звезды крошатся с потолка

такое ветреное начало, кошачьей поступи мягкий пыл
да, я гуляю одна ночами, еще гуляет со мною пыль
я так ласкаюсь, погладь по шерсти
я так умею с тобой играть!

в колонках утренних происшествий:
«упало небо».

– Ушла искать…




Нет на перелетных птиц управы


нет на перелетных птиц управы
просятся пернатые домой
вот бы их спросить: кудакудавы
на одном из птичьих языков

у меня в кармане есть билеты
перелетным классом эконом
черт возьми, ведь было где-то лето
на уставшем шаре голубом

вот какая штука, понимаешь
взлет – посадка, пристегнуть ремни
а у них – спокойненько махаешь
то одним крылом, а то другим

и свобода в каждом взмахе точном
дышится протяжно и легко
никаких «обязан», «надо», «срочно»
только синь безбрежная кругом.




Дорогому читателю


…читай меня по буквам за обедом
расстегивая молнию души
с фонариком, под самым черным пледом
среди опустошающей тиши…
читатель тыкнет пальчик осторожный
в легко воспламеняющий сюжет
и пискнет строчка, оживая в прошлом
и грохнется живая на паркет
осколки разлетятся на четыре
пятнадцать, тридцать сколотых углов
и долго будет шастать по квартире
мой лучший стих из деревянных слов.

читатель! выпей йаду из стакана
и выйди не печалясь на балкон…
луна, тебя заждавшись, захворала,
воткнувшись острым боком в небосклон.









Дмитрий Панов








Дмитрий Панов



Поэт, музыкант, лидер группы «МЕТАНОЙЯ», музыковед, ведущий на радио.

Один из наиболее ярких представителей современного поэтического рока.



Главное – обрести самого себя во времени и в пространстве и двигать по стезе! По возможности, фильтруя и отбрасывая все наносное и ненужное.

Стараться не протусовывать отпущенное тебе время.

А «свое» может быть совершенно разным – хоть двор мети! Но – с любовью и своим собственным, уникальным способом.

Я самовыражаюсь посредством Слова и электромузыкальных инструментов. Стихи, песни – это своеобразный дневник жизни. Вроде гербария или фотоальбома. Могут складываться разные формы, могут случаться взаимоисключающие содержания, но все это – я, нравится кому-то это или не нравится.

Не врать самому себе – тоже важно. И очень сложно!

Думать своей головой, конечно.

Еще столько непрочитанных книг и всяческой хорошей музыки, что как-то западло включать зомбоящик и пропускать через себя дурацкую и чудовищно пошлую информацию!

Ну, и жить «в три погибели», как писал Башлачев…




«Молчание навзрыд…»


Молчание навзрыд
В моем оставленном эфире.
Кривые зеркала
Опять осклабились тоской.
Я весь полузабыт
На съемной жизненной квартире,
И бритые крыла
Не бредят порванной войной.




Хрустнуло время


Хрустнуло время —
Солнце желтком повытекло
Из скорлупы —
За постоялый двор.
Скрипнуло стремя —
Снова собой-побыть игра.
Там, где столбы
Верстами гонят сор.

Скучены в тучи
Отзвуки липкой удали.
Режет слеза
Выжатых глаз коралл.
Небом приручен,
Пьяным нахрапом, чудом ли?
Пала роса
Там, где себя искал.

Вновь невдомеки
Выгнулись полумесяцем.
Шарю впотьмах
Мхом муравьиных троп.
Августа соки
Лижет взахлеб залесица.
Завтрашний прах
В страх не морщинит лоб.

Лопнула темень
Холодом в переносицу,
Мятых утех
Морок в рассвет кропя.
Склеилось время
В новую чресполосицу,
В утренний смех —
Там, где нашел тебя…




«По тоске, пустой да плотской…»


По тоске, пустой да плотской,
По глазам зимы
Башлачев ходил и Бродский,
Проползем и мы.

Зависает в бескультурье
Интерфейс небес.
Под ногами – мозги курьи
Да кривой прогресс.

Об одном скулят исходе
Человек и вошь…
Нас еще по миру ходит,
Всех не перебьешь!

Пиетари – Келломяки
Движет нас состав.
Все сошлось: судьба и знаки,
Избранность и нрав.

Как тут разом не напиться?
Радость плавит рты!
Заросли коростой лица,
Да зрачки чисты.

Языками колобродит
Пафосный гундеж:
«Много вас по миру ходит,
Всех не перебьешь!».

Лопухами у дороги
Отольем вину,
Необитые пороги
Бросим на струну.

И пока сосете в клетках
Быстрые супы
И таскаете в барсетках
Денежные лбы,

Нам гортань от Духа сводит,
Бьет рожденья дрожь…
Нас еще по миру ходит,
Всех не перебьешь!

Мы – трухлявая потуга
На нездешний свет,
Мы незримость вяжем туго
В вереницу лет.

Пусть постой порой уводит
В шабаш и дебош —
Нас еще по миру ходит,
Всех не перебьешь!

Понахавамшись сеансу,
Время – по домам.
Отломили миру шансу,
Пали по умам.

Деревянные сомненья,
Диатез у рта.
Позабудут – без зазренья,
Вспомнят – навсегда.

И пока в условьях давки
Мрак терзает кадр,
Похмеляются на лавке
Образ, Звук, Театр.

Полусумрак небосводит
И Луну, и грош…
Нас еще по миру ходит,
Всех не перебьешь!




День шерсти


Сочные жабры бабьи.
Точные вирши рабьи.
Как на последнем вздохе,
Чуют День Шерсти блохи.

Лепят из снов да хлеба
Мусоропровод в небо.
Топливом потных суток
Поят газетных уток.

Стоящее – нестойко.
Вот и попробуй – спой-ка!..
Прежде могилы новой
Да чешуи еловой —

Жадно глотнуть направо,
Не расплескав азарта…
Ты – как картинка «ава»,
Я – рана авангарда.

По бытию – микробом —
Вынести эту легкость…
Неба ли я мокрота?
Или у новых блох гость?

Смерить успеть до смерти
Вновь приходили черти.
Сдал их молве безмудой
Вместе с пустой посудой.

Вслед за говном вагонов —
Оттепель новых звонов.
Конница цепких весен
Между Господних десен.

Перемирившись с бредом,
С герпесом, с винегретом,
Чуют День Шерсти блохи.
Копят гнилые бздехи.

Жирные ребра рыбьи.
Синие вопли выпьи.
Точные вирши рабьи.
Сочные жабры жабьи.




«Дрожали в озноб объятия…»


Дрожали в озноб объятия,
Сентябрь краснел рябиной,
Прохлада плела апатии,
С залива тянуло тиной.

Мерцало о прошлых, хороших днях.
Сползали пустые вести
Фасадами в старых пролежнях
Да крышами сплошь из жести.

Сидели и снова верили,
Что вечность мудрее утра.
Увечья стаканом мерили,
Бледнели похмельем утло.

Тащили стихи калечные
По скулам да лбам кобыльим,
И падали просторечия
Под ноги высоким штилям.

Неслось окаянное «звонче жги!»,
Рвалось свистоплясом синим.
И дамы ломали зонтики,
Мешая гламур с мартини.

И кролик с глазами пьяницы
Ронял в тротуары траур.
Никто никого не хватится,
Все мимо, миледи, фрау!…

Натужные рукопожатия,
Азарты над картой винной…
Прохлада плела апатии,
С залива тянуло тиной…

И город, как будто спросонья – тих,
Сквозь памяти позолоту,
В каденциях альбиноньевых
Навек уходил под воду.




Метанойя


Выстелить плечи цветами мая
Думал, ключами звеня-играя.
Ягодой греть глаз твоих лукошко,
Жажду мешая похмельной ложкой,

Жадной охапкой сгрести застолье,
Выменять воды на богомолье,
В милость елея гортань лелея…
Не поборол ветрогон Борея,

Грузно споткнулся о не отпетых,
Пузом полег, как и те, – в поэтах.
Выжал до изнури тела губку,
Не изменяя ни тьме, ни кубку.

Не потакая ни дну, ни веку,
Радугу плел через сердца реку.
Вечность измаяв в сожженном храме,
Тлен перемерив в погостной яме.

Вымолив тихо у неба крышу,
Кинулся дуть, где хоть что-то дышит,
Слышит, шуршит, расчехляет поры,
Чистит от мнений помета норы.

Выхлебав хляби спиртной цистерну,
Глаз твоих высосав всю инферну,
Сдал спецодежду мой искуситель,
Скинул крыла трубочист-хранитель.

Не приманив козырей за ворот,
Чахлой чахоткой стыл горе-город.
Я уходил от наветов прежних,
Запеленавшись в слова нездешних…




Я не помню (Вишни Эдема)


Я не помню, что было до этого.
Помню лишь непрерывность забвений
Да поэта в углу не отпетого,
Да кромешности кровосмешений.

Барагозили до запределицы,
Бились в быль за гнилое корыто.
И скрипели корявые мельницы
На холодных уступах Аида.

Я не помню, что стало спустя себя.
Помню только, что вышло без толка —
Расставаний похмельные насыпи,
Старых песен неровная челка.

Синей осени вязкое тление —
Экзистенций узлы да экземы…
Бескорыстие грехопадения
На заснеженных вишнях Эдема.

Заплетали язык канителями,
Ворожбою лохматили звезды.
Задирали подолы апрелями,
Ноябрем конопатили гнезда….

Я не помню, как встречу Нездешнее,
Как забуду следы да наветы…
Снова сны – как объятия вешние,
Шепелявые ставни рассвета…




Ангелу необъяснимого


В полуночь Луну расспрашивал
С надеждой тонкой:
Кто жизнь мою высосал заживо
Незрячей гонкой?

Кто выставил в посвист липовый
Покоя ставни?
Кто выстелил пляской Виттовой
Святые камни?

Кто вымазал полумерами
Звенеть призванье?
Кто выгрыз мышами серыми
Алмаз незнанья?

Подвесив за заусеницы
Над бочкой винной,
Над всем, что горит и пенится
Тоской картинной…

Кто в чрево червями ринулся,
Когда споткнулся?
Кто выждал и ощетинился,
Когда я сдулся?…

Полуночь тянула из зримого
Озноб наружу…
И Ангелу Необъяснимого
Швырнул я душу.




«Город лунный. Храм высокий…»


Город лунный. Храм высокий,
Золотые письмена.
Голод юный по далеким,
Светлооким временам…

Тянет волок повилику
По великой тишине
Мает сорок дней без крика
В захлебнувшейся войне.

Спален тайны, пеленальни,
Наковальни и столы.
Ожиданий чужедальних
Поминальные углы.

Смех месили, драли нары,
Топь крестили в свистопляс.
Затопили окуляры —
Проглядели в небо лаз.

Очи – черные берлоги —
Ночь исчавкали до дна…
Лунный город. Сон далекий.
Золотые имена.




«Ищет ветер снегиря…»


Ищет ветер снегиря
В летаргии декабря.
Ищет память старых стульев
Позолоту летних ульев,

Ищут лиры и кумиры
В камасутрах и сортирах,
Ищет невская трясина —
В спинах и несвежих минах…

Руки, ноги, звуки, боги —
Все смешалось под шумок.
Только страхи давят соки
Неутоптанных тревог.

На мозгу – мозоли синей
Проспиртованный узор.
Голова корявой дыней
Укатилась под забор.

Зеленеет жирной жабой,
Сев на отмель, самоцель,
И матросы тихой сапой
Доедают карамель.

И невнятные вопросы
«Почему?», «зачем?» и «как?»,
Тянет стужи папироса,
Перелетный льет кабак

По стаканам и по жилам,
По настилам и столам,
По насиженным могилам,
По неспелым голосам —

В омут правды стопудовой,
От зари до фонаря…
В летаргии декабревой
Ищет небо снегиря.




Пасха


Слишком ранняя Пасха,
Слишком пропитый Пост.
Запоздалою лаской
Я ползу на твой мост.

С непонятным оттенком
Воспаленных глазниц
Бултыхаюсь нетленкой
В рукавах твоих птиц.

Маясь мелким испугом
Под подолом Луны,
Забываюсь досугом
В звукоряде вины.

Я надтреснут, надвыпит,
Подраспродан, не цел.
И за шиворот сыпет
Странных лет беспредел.

Я застрял в междуречье
Непонятных эпох,
Вековеча увечья
В романтический вздох.

В поминальные пляски
По заблеванным дням,
По судьбе без развязки,
По корытам-мечтам.

Обожженное небо,
Ядовитый язык —
И больная утроба
Недописанных книг.

Слишком ранняя Пасха,
Слишком поздний финал.
Слишком старая маска —
И прошел карнавал,

И растеряны перья,
И обвисли носы.
И аорта безверья
Мечет сор на весы.

Все резвятся в прибое
Стаи кухонных крыс,
Все глумятся над Ноем,
Чертыхаясь на бис.

Слишком ранние слезы,
Слишком сильная дрожь.
Я сосу твои лозы,
Я зарос в твою рожь.

И внутри, и снаружи —
Сколько не колобродь —
Слишком старые души,
Слишком свежая плоть.

Где помру – там воскресну
На таможне в аннал,
Затеряюсь, исчезну
Мелководьем зеркал…

Поистерт, поистаскан,
Подзабит в круговерть.
Слишком постная Пасха.
Слишком мелкая смерть.




«Сами мы – не местные…»


Сами мы – не местные,
Сами мы – небесные.
Птицами подбитыми
Жмемся над корытами —

Контуры телесные,
Трепетно-словесные.
Сами мы – не местные,
Сами мы – небесные.

С сорванными крышами,
С белками и грыжами,
С огненными душами,
С радугой над лужами.

Память-несуразица
Меж стаканов квасится,
Ночи-вознесения,
Утренние тления…

Дома все зачтется нам,
Раненым, покоцанным.
Все же мы – не местные,
Легкие, небесные.

С кузовами тесными,
С песнями болезными —
Серость порем вилами
Под паникадилами.

Пьяные пророчества,
Поступь одиночества,
Посвисты кошмарные
Правополушарные.

Не порвать субтитрами,
Не измерить литрами
Опухоль сомнения,
Золото рождения.

Куйте свои счастьица,
Коль копейка ластится,
Тритесь ягодицами
Кухнями-бойницами..

Ну, а мы – не местные,
Вроде как небесные.
Чуть отпустит – тронется
Этих дней бессонница —

Выше, в запредельное,
Светлое, бестельное,
Скрип под половицами
Обернется лицами.

Шорохи безвестные,
Сполохи воскресные…
Сами мы – не местные,
Сами мы – небесные.




Обрастаю


Радиус сотканных суток
Тянется к полному Пи.
Скрипы сатировых дудок
Лепят лобок из любви.

Можешь – отмойся плевками.
Хочешь – вздохни и прими…
Я обрастаю стихами,
Ты обрастаешь детьми.

Чисел дощатых и тощих
Четкий стучит звукоряд.
Мысли становятся проще,
Толще становится взгляд.

Кузов с корявыми днями,
Пазуха с мокрой душой…
Ты обрастаешь делами,
Я обрастаю молвой.

Важно смакуя нюансы
Сквозь многоцветие призм,
Чинно цедил декадансы,
Цепко рубил реализм.

Бредил сердцами иными,
Крысами мерил прибой…
Ты обрастаешь чужими,
Я обрастаю собой.

Завтра нас вывернет в небыль,
Сдует с Хозяйской Руки —
Кормом подножным у неба,
Отмелью мутной реки.

И невесомыми снами
В полночь уйдем босиком.
Ты обрастаешь корнями.
Я обрастаю венцом.
Ты обрастаешь мирами,
Я обрастаю концом.




Время стареет


Дни воскресений в разнос сочтены.
В зенках текут виртуальные сны.
Льдами придавлена солнца ладья.
Время стареет быстрее, чем я.

Лижет промоины чахлая тень.
Тешит покоем родительский день.
Без рукавиц – в пересуд воронья.
Время стареет быстрее, чем я.

Лица лелеют сомнений часы.
Помнят карнизы оргазмы грозы.
Время ровняет кривые края,
Время стареет быстрее, чем я.

Раз оступившимся – душный уют.
Песней пролившимся – марля и жгут.
Дряхлые сплетни. Гнилая скамья.
Время стареет быстрее, чем я.

Позатыкали портянками течь.
Позолотили канонами речь.
Кем залитована радость моя?
Время стареет быстрее, чем я.




Птицы Иерихона


Птицы костлявыми крыльями
Бились в помин над бессильями.
Гнулись кривыми фантомами
Над канделябрами томными,

Над многотомными взглядами,
Над малокровными датами.
Скалились черными перьями
Над чернокнижными кельями.

Чуяли – скоро под звездами
Гости залягут погостами.
Видели – пляски козлиные
Выстелят норы змеиные,

Заживо память сосватают
С трупно-зеленой Гекатою,
Вытекут в сырость застенную,
Сгинут телесностью тленною.

Сжаты промежностью жалости,
Смяты величием малости,
Сны раскидают подмостками,
Смоются пьяными блестками…

Век с чердака хламом брякал.
Августа пульс тикал-такал.
Иерихон дрожал и плакал.
Иерихон дрожал и плакал.




Пыль из-под ботинок


Тушевались локоны
В запертой тревоге,
И сомнений коконы
Падали под ноги.

Я листал столетия
Прошлых половодий
В пелене бесцветия,
В пене непогодий.

Ты ждала рождения
В патоке поминок,
Я искал забвения…
Пыль из-под ботинок.

Золотые прииски
В тысяче напастей,
С похмелюги вылазки
Погорелой пасти.

Срань желает здравствовать
Гадостной субботой,
Разделять и властвовать
Жирною икотой.

Справа – оправдание,
Слева – черный рынок.
Кабы знать заранее!..
Пыль из-под ботинок.

Я ходил над водами,
Ты ждала на суше.
Я блевал болотами,
Ты вязала туже —

Остудить шипение
Неотпетых песен
Там, где пир – без тления,
Там, где мир – не тесен,

Где не стоит выделка
Тонких паутинок.
Воронье да иволга…
Пыль из-под ботинок.

Снова аксиомами
Забрюхатят мозги.
Зацветут хоромами
Злой тоски обноски.

Словно не топорщилось,
Будто не рождалось.
Заждалось и сморщилось.
Высохло и сжалось.

И веков на дне не жаль,
И смешных сурдинок.
Выпитая невидаль,
Пыль из-под ботинок.




«Я скучаю в своих правдах…»


Я скучаю в своих правдах,
Я стремглав желаю Истины.
Во вчерашних пыльных завтрах,
Аргументами окрысенных, —

Гнут вертлявые дороги,
Полем боя сердце стелется.
Хоть полны иголок стоги —
Все тоскою канителятся.

Хоть грехи упрячь от слуха,
Хоть вино на воды выменяй —
Не познать томленья духа,
Не назвав его по имени,

Не порвав его на блестки
Очевидного-чудесного…
Все к утекшим дням наброски,
Жижа быта бесполезного.

Не успел свое измерить —
Все тамары уже парами.
В старость лезет тела челядь
Молодыми санитарами.

Гной невымытых упреков,
Муть протухшего величия,
Заусеницы порогов —
Чужедальние обличия.

Ищут Неба астронавты
В зодиаковой залысине…
Я скукожен в полуправдах,
Я стремглав растянут к Истине.




«Как рассветом пеленали…»


Как рассветом пеленали —
Даль курлычную стреножить,
Как закаты разливали
В косогорах лунный свет!…

Обернулись пылью дали,
Видно, где-то недодали…
И сажень несвежей кожи
Тащит немощью скелет…

Как пленяли-зазывали
Подземелья древних башен,
Как сверкали зазеркалья
По аккордам и холстам!…

Завернулись ржой медали —
Не по тем дворам плясали…
Разбежался хрустом кашель
По зашторенным глазам…




«Далекой звезды антрацитовый рай…»


Далекой звезды антрацитовый рай.
Похмелья саднящие звоны.
Я вытолкал память из сердца – за край,
Я выплевал смерти поклоны.
Меж двух полюсов – беспросветная гладь.
Бегонии, поручни, слухи.
Мне здесь не впервой – умирая – сиять.
Все рядом – и страхи, и духи…




«Доверяясь первозданно…»


Доверяясь первозданно
Глаукомам февраля,
Я шагал по старым ранам,
Округляясь до нуля.

Звоны в ми-минор елозя,
Грел гортанно горечь дна.
Бился абстинентно оземь,
Ржой пятнел в вине вина.

И не чуял, и не помнил —
Как оно – когда свербит
И в сердечной камнеломне
Смехом напоказ торчит?

Как оно – когда без Ноя,
Без разлужья, без морщин,
Без похмельного прибоя,
Без натруженных личин?…

Мысли пасмурно метеля,
Я добрел в твою страну.
И, застряв в зубах апреля,
Выжал соки на весну…









Марина Павлова








Марина Павлова



Поэт, сценарист, режиссер.

Автор-создатель художественно-исторического проекта «Мария Стюарт: портрет королевы».



Поэзия – это уникальная возможность вести откровенный диалог с собой, с читателем, со вселенной. И. Бродский в «Нобелевской лекции» говорил: «Существуют, как мы знаем, три метода познания: аналитический, интуитивный и метод, которым пользовались библейские пророки, – посредством откровения. Отличие поэзии от прочих форм литературы в том, что она пользуется сразу всеми тремя (тяготея преимущественно ко второму и к третьему), ибо все три даны в языке…» Откровение, составляющее основу подлинной поэзии, исключает возможность неискреннего высказывания. Поэт всегда говорит больше, чем хотел бы сказать. И эта откровенность откровения – то, ради чего я пишу стихи.




«Хоронили балерину…»


Вечерело. Пели вьюги.
Хоронили Магдалину,
Цирковую балерину.

    Н. Зубовский, А. Вертинский

Хоронили балерину.
Провожал ее весь город…
С макияжем от Диора,
В болеро от Валентино
Уходила балерина…

В свете розовых софитов
Балерина умирала.
Умирала – не играла!
Меркли музы и хариты.
Даже критик знаменитый

Восхитился – браво, браво!
Балерина оживала.
Шум, овации из зала,
В этот миг кипящей лавой
Падал занавес кровавый.

А в партере – клоун грустный
Обнимал букет розалий,
Глядя песьими глазами
На высокое искусство…
Розы – к сердцу, сердце – пусто…

Так бывает в каждой сказке —
Клоун любит балерину.
Он расписывал картины,
Не жалея свежей краски.
Он урвать пытался ласки.

Как собака, шел по следу,
Норовил схватить за юбку…
Уверял, что счастье хрупко —
Обещал закликать беды,
Пел куплеты про балеты.

Он мечтал о балерине!
Он хотел на ней жениться…
…Так змея желает птицу.
За малиновкой – в малину.
Поводок казался длинным…

Песья верность оборвалась.
Он служил ей за подачку.
Не дала! И вот он плачет,
Дверью хлопает – дождалась!
В дождь идет. Какая жалость…

Все больны болезнью разной
В этой вечной круговерти:
Балерина – жаждой смерти,
Клоун – тягою к прекрасным.
Все усилия напрасны?

Жизнь богата чудесами.
Балерины – на подмостках
Как цветы… сорвать их просто.
Соберет букет розалий
Клоун с песьими глазами.




Петербургский вечер


Тротуар, заплаканный сосульками…
Месяц, как пуховое перо…
Замерцал под солнечными струйками
Сероглазый парадиз Петров.

Словно после пьяного гуляния
Город вспомнил свой вельможный чин.
Бледные фасады нарумянены.
Небо – синим шелком, без морщин.

Далеко, за Невскою излучиной
Солнечная баржа залегла.
Парадиз все тянется измученно
К северному призраку тепла.




Трехсотлетие Санкт-Петербурга


Волны серы, небо хмуро.
Городские очертанья —
Как старинная гравюра
В окруженьи легких тканей —

Петербург стоит жемчужный,
Провожая час вечерний,
А над ним – такой ненужный
Разноцветный праздник черни.

С плотно сжатыми устами
Смотрит медный император
Как кладет цветы на камень
Медноликий губернатор,

Как кричат и воют музы
В нотах варварских мотивов,
Тащат праздничные грузы
Вдоль по Невской першпективе,

Как идут полки Петровы —
Не солдаты-гренадеры,
А смотрящие сурово
Куклы, двойники, актеры…

Как гремит «виват» над градом,
Осыпаясь грязной пеной
На пастельные фасады…
Так неспешно, так надменно

Из туманной белой ложи,
В кружевах тая усмешку,
Петербург встает вельможно —
Утонченный и нездешний,

Переливчато-жемчужный,
Провожающий вечерню…
И под ним – такой ненужный
Разноцветный праздник черни.




Призрак


Белые ночи за пыльным окном.
Сумерки – время химер.
Будто бы кто-то стучится в мой дом,
Огромный, как Гулливер.

Тихо стучится – и движется прочь,
Чайки уносятся вслед.
Я окунаюсь во влажную ночь.
Взглядом рисую портрет:

Вьется воздушно на фоне Луны
Белый каскад парика.
Это фонтаны – вознесены —
Пенят собой облака.

Тускло мерцает жемчужный камзол,
Кружевом черным расшит.
Это оград неподвижный узор
Вдоль тротуара бежит.

На треуголке – лиловый плюмаж,
Вязь синеватой тесьмы…
Это сирень распускает меланж
В дымном узоре листвы.

Бледные щеки, изогнута бровь,
Кисть в серебристой парче.
В жилах его – благородная кровь,
Сумерки белых ночей.

Это – его вековая земля,
Нам здесь позволено жить.
Пьем забытье из его хрусталя.
Строим свои миражи.




Сновидение


сестре…


Смотри, как больно —
Горят ладони.
В оврагах лунных
Ты прячешь крылья.
Бежишь по струнам —
…Вы были, были…
Луна и горы…
Зовут предгорья…
Залиты кровью
Луга Наварры,
Кричат вороны:
…Элиза Барра…
Бежать по крови —
Не оглянуться!
Забыть при беге
Шамана танцы,
Лицо из снега…
…Вернись, останься…
Упасть в соцветья.
Услышать небо —
Как гром грохочет —
О, где вы? Где вы?
Луга и руны,
Луна и чары…
…Элиза Барра…
…Элиза Барра…




Мэри


В темных лужах асфальтовых прерий
Отражалась большая луна.
Я случайно зашел к милой Мэри,
Чтоб согреться за чаркой вина.

Я печально стоял у порога,
И, закутавшись в клетчатый плед,
Хозяйка смотрела так строго
На следы моих мокрых штиблет.

Я увидел большие ресницы,
Пену кружев на нежной груди…
Мэри тихо спросила: «Не спится?
Слишком теплая ночь… Заходи».

И за мною захлопнулись двери,
И хозяйка, задвинув засов,
Предложила: «Согреемся шерри?»
И пробило 12 часов…

Моя милая, милая Мэри,
Голубой мотылек у огня…
Ты свое слишком сладкое шерри,
Пригубив, пролила на меня.

Я сказал: «Ничего, все нормально…»
Ощутив себя явным лжецом,
Так как Мэри вздыхала печально,
В мокрый галстук уткнувшись лицом.

Под ладонью горячее тело
Трепетало, как будто струна,
А в окно тихой спальни смотрела
И смеялась большая луна.

Мир уснул, затуманенный влагой,
И сражались со сном только мы,
Покоряя друг друга отвагой
В теплых сумерках этой зимы…

Но рассвет постучался в окошко,
Я увидел его у стекла…
А под боком, свернувшись, как кошка,
Мэри делала вид, что спала.

Сумасшедшая, нежная Мэри!
Она молча глядела в глаза…
И было что-то в этой манере,
Отчего я дрожал, как слеза.

Словно стебли ползущих растений,
Ее руки держали меня,
И как плющ, обвивали колени.
Было утро… Час нового дня.

Я недолго стоял у порога,
Так как Мэри, кутаясь в плед,
Отчего-то дрожала немного…
Я смотрел на следы от штиблет,

На испорченный галстук, на двери,
И – сквозь дым сигарет – на нее.
Она плакала – бедная Мэри —
А слезинки текли на белье…

И я вышел, смущенный, как мальчик,
Окунувшись в морозный туман…
Чей-то крохотный солнечный зайчик
Опустился в мой черный карман.

Этот город асфальтовых прерий
Наконец-то очнулся от сна.
Я зайду еще как-нибудь к Мэри…
И тогда вдруг наступит весна.




Невыразимость


Шестое чувство седьмого неба,

Восьмое чудо девятого света…


Как же сладко я ночью плакала!..
Это ты, мне родной по крови,
Утешал меня взглядом ласковым,
Усыплял меня тихим словом…
Так бывает в часы безмолвия:
Изливается дух на волю,
Если сердце разбито молнией
Неподвластного звукам горя,
Если руки летят, зовущие,
К серебристому свету Веги…
Только ты мог прочесть беззвучие,
Властелин темноты и снега.
Хоть на миг погостить в бессмертии.
Быть скиталицей слишком страшно.
Я проснулась, а снег все вертится
В круглом куполе черной башни.




Песнь дракулы


Отсюда, из башни высокой моей
Я вижу – бегут облака.
Я вижу внизу табуны лошадей,
Ущелье, где вьется река…
Я вижу в долине цыганский костер,
Я вижу пастушьи стада.
Вечерний туман опускается с гор,
И церкви звонят в городах…
И я устремляюсь к ущелью. Туда,
Приникнуть к сырой глубине!
Пусть травы свивают венки, чтоб отдать
Холодной лиловой волне.
Мне чудится шепот, дыхание в ней…
И падает тихо слеза,
Она солонее кровавых морей.
А где-то грохочет гроза,
И полночь-цыганка колдует в окне,
Монистами капель звеня.
Там небо чужбины рыдает по мне,
Там сны воскрешают меня!
Я – птица, пронзившая холод вершин,
Я – рыба в расщелине скал,
Я – хищник, бегущий в еловой глуши,
Охотничий длинный кинжал,
Я – эхо среди остывающих крыш,
Я – ропот пугливых овец,
Дыхание леса, летучая мышь,
Биение спящих сердец.
Легенда и тайна, и призрачный звон,
На глади озерной круги…
Я знаю, что вечность короче, чем сон.
Мне жаль просыпаться другим.




Ночь


Полночный час. Незримый ритуал.
Поблескивает в неба полынье
Луна, словно мифический омфал.
Свершается мистерия теней:

Богиня мановением руки
Спускает свору страхов с поводка,
И лижут сердце песьи языки…
Где след слюны – там завязи цветка:

Лиловый зев открытого окна,
Росистые извивы органзы,
И в складках – лик. Не спрятать, не прогнать.
Не вырезать осколками слезы.

Укрыться от себя… куда, куда?
Так память нам рисует миражи…
Так ярко обнажает темнота
Двуличие предметов… и души.




Елисейские поля


Как светел ты, мой темный сад,
Постель из легких сновидений,
Где притаился водопад
В объятиях тугих растений,
Где нежится в нагом смятении
Нагретый солнцем виноград…
Где синяя печаль дорог,
Где топчет нежные фиалки
Серебряный единорог,
Где ручеек, что нить от прялки,
Сверкает в пальцах у русалки,
Где в небе – ониксовый рог…
Где тихо плещется у ног
Прозрачный океан мечтаний,
И тростниковый ждет челнок,
Чтоб провезти меня над тайной.
Я отворю ворота в дальний,
Бескрайний, царственный чертог.




Письмо с того света


Ваше Величество, Вам донесение с флота.
В целях проверки открыты секретные пломбы.
Вот содержимое: текст – две страницы – и фото.
Как Вам угодно. (Сама… ну конечно… еще бы…)

«Ваше Величество, кланяюсь низко, до гроба.
Судно лежит на мели у зулусского порта.
Гроб заказали. Дождитесь. Мы будем к Вам оба —
Гроб, вероятно, живым. Я, конечно же, мертвым.

Ваше Величество, очень прошу Вас не плакать.
Судно достанется морю. Матросы убиты.
К чести державы, мы все-таки бросили якорь.
Берег похож на родной. Только крепко забытый.

Ваше Величество, море – опасная штука.
Я наблюдал его в зоне сплошных аномалий.
Лодка похожа на горсть, а точнее – на руку.
Впрочем, о чем я сейчас – Вы уже догадались.

Ваше Величество, здесь погибает сильнейший.
Слабый плывет вдалеке от открытого моря.
Это – пространство, в котором мне чудятся вещи,
Сходные вкусом и запахом только с любовью.

Ваше Величество, гибель какого-то флота
Значит не больше, чем след, утонувший в метели.
Я научился сражаться с ненужной зевотой
Силою мысли о Вашем заснеженном теле.

Впрочем, забудется. Вот впечатления плена:
Видел русалок в период вечернего клева.
Был на концерте прославленной местной Сирены.
Словом, отсюда мне многое видится новым.

Я благодарен за этот билет в бесконечность.
Море синеет, и глаз наполняется цветом.
Я не прощаюсь. Надеюсь на новые встречи.
Ваш Адмирал. (Попрошу – не спешите с ответом,

Почты здесь нет, но сие не предмет для истерик.
Письма в бутылках – бутылки я шлю Вам на фото —
Раз в сотню лет океан доставляет на берег.
«Warte nur, balde», и далее – прямо по Гете)».




Письмо на тот свет


В ответ на «Письмо с того света»


Господин Адмирал, Вам изволит писать
Королева. Вот новости, вкратце:
Я отправилась в море, желая спасать
Вашу жизнь. Постарайтесь дождаться.

Мне известно, что Вы оказались в плену.
Государство радеет о флоте,
Бережет его кадры. Я буду тонуть
Как монарх, – на монаршей работе.

А ведь все начиналось почти хорошо.
Выходили из нового порта, —
Канонада, салют. Отдыхали с душой:
Развлечения – покер и портер.

Наш корабль летел, обгоняя ветра,
Но судьбу не настигнешь, – пустое…
Настигает она. И однажды с утра
Все приборы вдруг вышли из строя.

Мы плывем второй месяц. Висят паруса.
Я просила идти только прямо.
Ну, а прямо – циклон. Ночью будет гроза.
Капитан стал ругаться при дамах.

Нет, он предан отчизне и явно не трус,
Но сказал, что я «дура в квадрате».
Я ему доверяю, он знает наш курс.
Но квадрат не указан на карте.

Что о картах, – играем теперь без купюр, —
Над водой поднимается ветер,
Одевая волну в серебристый гипюр.
Доверяем всю ставку монете, —

У нее, как известно, лишь две стороны,
Выпадает орел или решка.
Там, где путь в неизбежность, все шансы равны.
Что судьба? Отвечает усмешкой.

Небо смотрит сюда, но глазами слепца.
Облака, – словно мертвые бельма.
Скоро полночь сожрет нас, и будут мерцать
Грозовые посланники Эльма…

Мне есть смысл прощаться со словом «земля»,
Но не с Вами. В лазоревой бухте
Вы увидите тень моего корабля.
Будет повод сказать себе «ух ты»!

Вы шагнете на палубу, крикнув: «жива»!
Но кто выплыл из смерти – тот мертвый.
И я буду молчать. Что слова? Жернова.
Мелют ложь, и последнего сорта.

Я пишу Вам сейчас, ведь потом немота
Отсечет эти правды и кривды.
Одиночество – это такие врата, —
Пострашнее, чем Сцилла с Харибдой.

Кто проплыл через них, – тот открыл небеса,
И нашел среди следствий причину.
Вот и все, Адмирал. Я кончаю писать.
Я бросаю бутылку в пучину.




Письмо к…


Что значит выстрел?
Скажите даме,
Поручик, искренне.
Победа близко
Для ваших армий,
И мне не выстоять.

Все – лишь скрещенье
Из двух парабол —
Любви и бренности.
Мир с упоеньем
Встает на грабли
Закономерностей.

Матрасу радость
Вдруг стать поляной,
Узнать вкус свежести,
Матросу надо
Быть капитаном
В потопах нежности:

Ворваться в рубку,
И на вершине
Скрестить параболы:
Рука под юбкой —
Как Ламборджини,
К тому же Дьябло.

Откуда стимул
У этой прыти —
Нелепо спрашивать.
Поручик сгинул,
Снимая китель,
Чтоб стать фельдмаршалом,

А может даже
Владыкой мира
И Повелителем…
Однако важно,
Что честь мундира,
Нашивки кителя

С последним стоном
Горят в пожаре,
Сжигая звания.
Земля в ладони,
Как синий шарик.
Конец сознания.

Теперь ты: воздух,
Большое древо,
Залив взлохмаченный,
Дождинки в розах,
На небе сером
Звезда прозрачная,

Вино в кувшине,
Котенок шустрый
По кличке Дьябло,
И Ламборджини —
Вся в перламутре,
Как рыба камбала.

Вас, – генерала
Небесных армий,
Завоевателя,
Сейчас не стало.
Земля – под Вами,
И шарик катится

К носку ботфорта…
Ах, это мячик.
Поручик, мысленно
Бросаю: к черту!





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=68435569) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.