Книга - Первый пар. Стихотворения

Первый пар. Стихотворения
Александр Шатайло


«Первый пар» – это удивительное странствие в мир, лишенный взрослой оформленности и статики. Во вселенную, где равновесие достигается не рифмой и ритмом, не каноном и правилом, но балансированием на кромке синтаксиса, на перепутье образов и смыслов.Перед нами причудливый танец слов, за вязью которых не постмодернистская холодная мысль, не сухой концепт, но беззащитное сердце поэта. Свет сердца, свет внутреннего сокровенного пространства, свет жизни, свет смерти. Пушкинский свет. Книга содержит нецензурную брань.





Первый пар

Стихотворения



Александр Шатайло



© Александр Шатайло, 2024



ISBN 978-5-0051-1704-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero


Цыганке Нэле,
предсказавшей мою творческую судьбу,
посвящаю










Я люблю белый стих.
Он тело моё
и камень с души,
искупление и прощение,
я синие брючки ношу —
и трутся они, как стихи,
вместе с кожей снимаю
пенку строчек —
и бинты широки,
как хотите трясите бумагу – там ключи не звенят,
кто верлибру товарищ, тот сам же брильянт,
по дорожкам пустынным бродят стаи собак,
но сияет, как Север, – свободный мой шаг!

Рифма – армия.
Рифма – лампасы.

А я в редьку,
а я в редьку больше масла.
А я к людям,
а я к людям в робе мельника.

Я люблю белый стих.
Мне большие грибы находить,
мне снегом дышать,
в русые косы влюбляться.

Рифма чудесна.
Я обожаю рифму. Рифма – волшебный клубок.

Рифмы тёплое лицо
поварёнка красит —
подаёт к столу мясцо,
подаёт салатик.

Критик битые бока
лихачу рихтует.
Дождалась волны доска —
серфингист рифмует!

Кровеносные сосуды
слепых
котят —
тоже в рифму хотят!

Фары, рассеивающие тьму, —
тоже в риф-му.

Но… попробуйте потерять глушитель… Пусть ничего
не останется в мире —
ни cельских дорог,
ни огромного солнца,
ни глаз, ни ушей,
ни отрубленной головы,
пусть только МУЗА приходит – трясёт своими «арбузами»,
вырабатывает эры и небо,
обрастает людьми и белыми словами.

Рифма пойдёт по следам.
Вскинет штуцер.
С веточек рухнет снежная пыль.

Так марганцовка баки зальёт воде бестолковой.

Так красят белька,
уводя от крюка.

Белые шубы.
Разлагающиеся тела.

Я вам другое поведаю,
застёгивая хрустящие манжеты,
я сделаю это тайно:
просто напялю свитер поверх,
потому что зима и ветер как зверь,
но я буду замечен, буду выдан собой,
словно видел луну в рубашке ночной,
или прямо с утра
винца пригубил —
и глазами блещу, и язык распустил,
то ли Шурик я,
то ли Сашка,
то ли ничего у меня не болит, —
а это попросту рубашка
под чёрным свитером творит!

Не называйте белую поэзию прозой.

Она у себя дома на просторах листа.

Я росинку кипящую света снял с души
и на листик спустил – куйте же её, пока горяча!

Я коней вам привёл
из затерянной жизни своей – так седлайте же их, дорогих!

…Река выходит из берегов.
Дельфины больше не взрывают корабли.

Всё очень просто.
Всё объяснимо:

лопнула фирма.

Рифма – за финку!

А мне б на нехожую тропку
выйти, скучая, —
а это не мало
для шумного мира,
для шумного бала – случайно
вдруг встретить кого-то…

Я не хочу рифмовать:
четыре столетия в строфе воевать.
Рифмы хочу сплошной —
чтоб волна на волну,
чтоб волна за волной.

Я просто хочу рисовать.
Просто играть джаз.
Но ещё с детства люблю первый морозный пар изо рта —
на пороге дома.










Зазвенела песня во мне
под счастливую песню неба!
…Стройный тополь, грустя о весне,
не стряхнёт пушистую негу.

Будет бал, будет сказочный бал,
вот и котик шагает гусаром…
Мне бы с ними поднять бокал,
мне бы с божьим чокнуться даром!..

Но я славно присел у окна:
созерцаю, слежу за игрою.
Вся в тумане, как в дрёме, луна, —
покачаю её… и прикрою.

А окошки бегут, бегут,
леденцами бегут по фасадам.
А на улице дети орут,
леденцов им больше не надо.

Будет лету и мяч и сачок,
но такое ему не приснится:
осветился снежком старичок,
как вечерней лампадой божница.

Это слёзки, пушистенький пшик,
измененье всего лишь погоды.
А душа, как усталый мужик,
пьёт и пьёт на лоне природы.

Будем пить его на лету,
чистогонное снежное тело.
Белизной нарастаю, расту, —
набелело во мне, набелело!..

Зазвенел мой песенный ряд
под растущую белую стаю.
Словно сильный собран отряд
и по всем фронтам наступает.

Я сегодня уйду от окна.
Я к мальчишкам выбегу с клюшкой.
Я куплю у бабуси вина
или пару бокалов в пивнушке.

И любимый Кировский мост
мне свой трап загадочно спустит:
может, смотрит с моста… Христос,
или вышел проветриться Пушкин.

Я у Блока о вьюге читал,
я на Зыкиной видел платочек…
Мне бы с ними поднять бокал,
очень хочется этого, оч-чень!..










Я человек.
Я сильным быть хочу.
Как те пятнадцать
памятных республик.
Я скоро сам, подобно силачу,
на сцену выйду
и согну железку в бублик.

Я человек.
Я в глубине души молюсь.
Есть Свет, есть Истина,
есть Книга.
Я с этой книгой не боюсь
ни дьявола, ни жизни-мига.

Так что же делает меня
таким настырным?
Откуда выбросы огня,
потоп всемирный?

Я Человек.
Проснуться им хочу.
Я бросил собутыльников отчизны.
Но на другую тоже я ворчу,
чего-то больше надо мне от жизни.

Играюсь с глобусом, верчу, —
какую надо мне отчизну…
Где кости зла.
Где корень жизни.
Я Человек.
Я вечным быть хочу.

За то, что я такой капризный,
я получаю всё, что я хочу.
Я по распределению лечу
в далёкий край,
мечтающий о жизни.

Я на земле.
Где хаты – якоря.
Где сердце пашет на одной свече моторной.
И там, где кладбища раздвинуты края,
я снова ленточкой повязан чёрной.

Земля как пух,
когда сердца нежны…
И нас хоронят во вселенной
снега и звёзды,
коллектив Луны, —
бросая горсть сердцевесны,
сердцереки,
сердцестремленья.

Я буду идти в затменье.
Как салют будет мой шаг.
Личное местоимение
имеет прекрасный шанс

доказать происхождение
и собственную ось.
И солнечное затмение,
и вселенскую горсть!

Мы прощаемся,
мы сердечны,
мы темны, как атомный крах, —
лишь слышны наши скорбные речи
и дрожат огоньки в руках…

О, прекрасная!
О, конечная!
Ты – безумие у окна, —
я люблю тебя,
Звёздная, Млечная,
глубина, глубина, глубина…

Так и хочется сразу ответа,
и всего-то – рвануть за кольцо…
Возгорелась хвостом ракета,
села курица на яйцо.

Спят кометы, как ржавые бомбы,
пудрит зорьку лучик-штангист,
марсианину ставит пломбу
на Bay Parkway хороший дантист.

Вот Медведица,
вот колечки
окружили Сатурн. Я сам
Кем-то вселенским замечен, —
устремились глаза к глазам.

Я глазами сверлю бесконечность…
Продолжаю всем сердцем пытать…
Мир сокрыт.
Запустить в него нечем.
Дайте смерти похохотать!

Может, с Ней —
на памятник свой
я накакаю чайкой морской,
может стану серебряным хеком,
может всё же проснусь человеком,
с этой клеточкой – упрямой такой…










Мне в падлу спать,
когда сигналит солнцу
с блатными номерами ночь.
Я побегу за нею марафонцем
и вырублюсь на финише – точь-в-
в точь.

Меня муравушка задавит
своей тележкой поутру,
меня, горбатого, исправит,
когда я глазоньки натру.

Дождусь подушки лебединой:
– Пора в отлёт! Пора в отлёт!
А простыня, которая невинна,
поможет труп мой выбросить за борт.

…Ход чёрных придаёт томленье.
Я сплю, как шахматный король.
Но, чувствуя свирепой пешки жженье,
я бегаю по полю вдохновенья…
И выхожу к своим под дружный вопль.

Мне темнота – под интеллект мой.
Я даже получал деньгу,
бродя по сказочным объектам
с повязкой красной «стерегу!».

Другой и слышать не желает,
другой храпит уже давно.
Он видит сон, во сне летает.
Бесплатно крутится кино.

Он не выдерживает давки:
луна, как бюст, плывёт в окно.
И звёздочки, как обручалки,
летят на цинковое дно.

Прилежно спит:
ему не важен образ,
он на свиданья не ходок
с той дивой, чью красу недобро
увозит чёрный воронок.

Я во Христе.
Я помню, кто мой крёстный.
Могу и пальцем показать
на этот пулемёт несносный
из певчих глоток под закат.

Но кто расстреливает ночью
Сердца поэтов, как солдат?!
Ведь можно и попасть неточно —
вдруг выплывет на свет
ваш гениальный гад!

Избыток звёзд… и недолётов.
Но обязательно присутствие Звезды.
Ведь ночь – наплыв
тяжёлых бегемотов,
асфальт,
чтоб оставлять следы.

Дымятся туфельки надежды.
Выравнивается благодать.
И даже черные одежды
нам могут ясности придать.

Я видел день.
Его лохматость.
Все зубы сосчитал во рту.
Чирикала и кукарекала крылатость,
горели вишни, бил кнутом пастух.

Но почему
выглядываешь кошку,
как будто в космос запускал?
И гладишь старую гармошку,
как будто девок не ласкал?

Мне интересна ночь.
Её часы-заточки,
срывающие глаз.
Мои острейшие глоточки
ворует чёрный скалолаз.

И скоро солнце
щёлкнет выключателем.
Точней, развесит
майки облаков.

А ночь,
её часы-старатели,
пойдут в кабак
с крупинками стихов.










Царской семье


Я сегодня увидел лебедя:
отразился лироагрессией.
Буква «р» не мешала Ленину.
За меня же вам скажет Поэзия.

Нет, не ружьями и пленниками —
царь не Бог. А Бог – не партсессия.
Как живого, я вижу Ленина.
Но мертва на лице – Поэзия.










Мама

выходи ко мне по утрам
в белом платье —
будь добрым

началом










Белый город во мне________Белый от гнездовий верлибра

Белые воды_______________во мне

ждут
____крещения
____________в белом

Тихий город наводнили дорогие икринки яркого света

Славный город во мне______Город больших дел

Бог ходил
всё спрашивал:

из какого сплава опоры
что за дятел в груди

Только жизнь —
жена его красивая

выбрала время —
юркнула в зал
чтоб послушать городской романс

Жизнь моя!
Вечная ночь моя…
________________на рассветах Певучей судьбы

Славный город во мне______фантазия ребёнка

на_______________________потребительском формате

это шпоры________________это клык

это______________________гимнастические кольца

это______________________мы с тобой

это мясо тем кто делает бумагу

это скандал
_________это сердца удары
_________________прижатое к Свету сердце
рукопашное сердце поэта

Сердце во мне_____________Сердце

Сердце___________________которое стучит

Сердце___________________разгоняющее кровь

Сердце во мне_____________Человеческое сердце

Сердце несёт меня как орёл

Сердце___________________Сердце

Солнце___________________Солнце

Птица____________________Птица

Сердце во мне_____________Сердце

городки из песка_____________деревянные «рюхи»

Сердце во мне_____________Сердце во мне

Сердце___________________которое болит

Неустанный город во мне

Пупок замечательный

Стальные удары___________в породу жизни










Вадиму Кисляку


Давно примерил я обнову.
Но всё-равно она «с куста»,
когда впечатывают слово
в лоб типографского листа.
Давайте выпьем, —
Петя, Маша, Света, —
просите!
Я не буду ничего просить.
Мой стих берёт одна газета.
Мой дождик начинает моросить.
Мой стих,
мой стих,
мой голубок почтовый,
мой паровозик с огненной трубой,
мой юный стих с мешком пудовым
на худенькой спине дугой.
Мой стих,
моё родное и щемящее,
мой салабон с рублём в руке,
мой стих болит по-настоящему,
как будто сын мой вдалеке.
И я тянусь к стиху, как к сыну,
кудряшки строчек теребя:
«Сынок,
я сам куплю себе машину,
не нагружай ты так себя!..
Гуляй по городу Воронежу,
кружись, как мелкие клочки…»
Но вот в газету строчки вложены,
как глазки, ножки, кулачки!
О, белы рученьки мои!
Бесхитростные карты.
Так белые цветы земли
видны под грязной
рубашонкой марта!

Но я приеду, помогу —
молоть муку или цементом шлёпать, —
я буду грязным на снегу,
я буду… хитрой попой.
Как хорошо,
что я чужой.
И в ожидании – смешной.
Я не был никогда в Воронеже.
(И буду ли? Хотел бы быть!)
Но и сейчас
цветком ухоженным
могу все розы перепить!










Загляделась луна на погост.
Приутихли злые старухи.
А снежинки хохочут до слёз:
моет кошка лапкою ухо.










Одинокие лодки рассвета,
листопадный журчит туман…
Тишиной и людьми
надетый,
вьётся жизни моей…
талисман!
Здравствуй, детство!
С песком самосвалы,
дядей Толей раздавленный велосипед.
Здравствуй, Таня!
Ты меня целовала
и оставила след.
Я как ветер,
как радостный ветер,
нагоняю
заветные дни, —
далеко они, путь их светел,
как и сами в дороге они…
Море счастья…
Действительно, море!
Но кричат
облака надо мной,
что по морю плавает горе
горькой глыбою ледяной…
Нету бабушки,
нету деда,
нет Маланьи, нет Пети с женой,
нет Андрея – напротив соседа,
а вообще-то, есть кто живой?!
Наша Таня теперь
одесситка.
Сашка в Царстве,
песочный мой друг…
Открывай же, калитку,
Витька,
ты единственный, Цымбалюк!
Тарахтел твой велик по улице,
под моторчиком, на ура…
Дай же,
Витька,
мне в улицу сунуться,
дай мне шкуру мою… До утра!..
И покажется,
и покажется,
что всё было,
как-будто вчера,
и беседа наша
завяжется,
как когда-то
наша игра.
И мопеды возникнут,





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/aleksandr-shataylo/pervyy-par-stihotvoreniya-57109600/chitat-onlayn/) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.