Книга - Кали-юга. Книга для чтения в метро

Кали-юга. Книга для чтения в метро
Тарас Борисович Журба


Кали-юга – четвёртая, последняя эпоха в ведическом цикле времён. Это время духовной деградации человечества. Былые благочестие и мудрость Золотого века окончательно иссякают, и люди, подверженные грубым страстям и окутанные тьмой неведения, движут свою цивилизацию к окончательному финалу.

Эта книга – поэтическое философское исследование современного человека в его отчуждении от живого пульса жизни. Это также напоминание о том, что главная битва, в которой он непрерывно участвует, происходит в его сознании, в глубинах его воли и разума. Суть этой битвы в том, чтобы обнаружить своё реальное «я» и своё божественное «Ты» за пределами страхов и сомнений, искушений и самообманов, гипноза механической реальности, навязывающей свои смыслы на бессознательном уровне. Поражение в этой битве означает порабощение и превращение человека в желающую и потребляющую машину, ржавеющую на свалке истории. Победа знаменует собой обретение свободы и экстатической радости космического танца.

Погружаясь в глубины мистическо-философских строк, уважаемому читателю предлагается возможность лучше разобраться в самом себе и найти путеводную нить в лабиринтах современного мира.





Тарас Журба

Кали-юга. Книга для чтения в метро


Воинам, храбро сражавшимся и павшим на диванах, посвящается.



© Тарас Журба, 2021

© Общенациональная ассоциация молодых музыкантов, поэтов и прозаиков, 2021




Благодарности


Автор выражает свои искренние благодарности: Дарье Журбе, Рябовой Ульяне, Дворецкой Оксане, Бархатовой Ольге, Боченковой Ольге, Голубеву Денису, Грачёвой Ольге, Дубровской Валентине, Елистратову Дмитрию, Жулеву Дмитрию, Кононовой Елене, Крижановской Марии, Куприяновой Наталии, Маус Наталии, Нефёдову Евгению, Нефёдовой Людмиле, Облакову Александру, Поливановой Ольге, Рясовой Виктории, Сапаровой Ассель, Семёновой Елене, Тасалову Артёму, Филиппову Сергею, Цаплиной Елене, Чернышевскому Дмитрию, Яцковой Виктории, а также всем донаторам и организаторам ресурса «Планета.ру» – за материальную поддержку издания книги.




Часть первая. Пафос





1. Гимн Шиве-Махадеву[1 - Шива-Махадев – в индуизме «всеблагой Бог богов». Один из трёх главных аспектов Абсолюта, связанный с творческим разрушением как различением вечного и невечного. Изображается в виде танцора. В индуистской троице – тримурти – сочетается с Брахмой и Вишну. В случае сравнения с Троицей христианской Брахма соответствует Богу-Отцу, Вишну – Богу-Сыну, Шива – Духу Святому.]


Танец Бога, танец гнева,
Закружи меня могутно.
Я не знаю всех секретов,
На тебя молюсь покуда.
Вечный в Вечности Великий
Тысячеимённый Шива,
Среди всех апеллятивов
Самый скромный для поэта.
Вот сигнальная ракета.
Вот пристрелочный, картечью.
Вот фугасом, бронебойным.
Танец Бога – это больно.
Танец Бога разрушений,
Испытания терпенья.
Разрушая наши члены,
О Великий Милосердный,
В приближении победы
Подношений ты отведай!
Первым блюдом – покаянье,
На второе – суп амриты,
Изготовлен из страданий,
Прокалённых светом битвы.
На десерт прими проклятья.
Ты влюблён в несправедливость,
Как в игру своих запястий,
Мудр столь красноречивых.
И в соитии прекрасных
Форм видений абсолюта
С тем, как тратили напрасно
Время, согрешая люто,
Мы в своих сомненьях жалких,
В битвах в Харькове, на Калке,
В типографской перепалке
В век суровый и конкретный.
Так прими ещё и это.
Это – то, что видит сердце так,
Как есть, без лишних сдвигов,
Принимая всё, что вижу,
Разрушая всё, что тленно,
Что не единомгновенно,
Факт парения и взрыва,
Созерцания, разрыва,
Пункт сведения в едино,
Что уже и что на взводе,
Что по самой по природе
Описать не хватит слова.
Это – то, что без усилий,
Даже без команд «расслабься»,
Порт приписки, адрес почты,
Цель, достигнутая в точке,
Суть и метод в одном взгляде,
Жизнь и смерть при всём параде,
Камертонов разных мера —
Человеческая вера.

Выпей это, Светлый Вечный,
Не отдельно бесконечный.
Пей на брудершафт с супругой,
С танцовщицею упругой,
Мудрой, нежной, грозной Кали[2 - Кали – божественная супруга Шивы, его шакти (космическая энергия). Олицетворяет разрушительные, поглощающие силы Вселенной. Силою богини Кали преодолевается демон Кали, именем которого называется последняя фаза существования материального мира – юга. Кали-юга – это время, когда разрушение преобладает над созиданием и духовное начало в человеке находится в состоянии деградации. Тем не менее богиня Кали – в случае правильного понимания её мудрости, в том числе в ситуациях экстремальных и тупиковых, – дарует высшее блаженство и освобождение тому, кто к ней обращается, принимая жизненные страдания как испытания, посылаемые заботливой учительницей преданному ученику.].
Долго же мы вас искали!
Пейте это подношенье за всех нас,
За ваших деток,
Мириады сонмов клеток
Организма всей Вселенной.
Вытрите уста до суха.

Базар вани хум пад суха.

Насладитесь же в экстазе
И сотрите все границы.
Всеединство не стремится
Жить прискорбно, одиноко.
Зри само себя же, око!
Радуйтесь своим твореньям,
Небо и земля родная.
Ниспошлите людям радость
И умножьте благодетель,
Дайте силы и оружья
Отодвинуть, что не нужно,
И добиться, что свершиться
Быть должно по вашей воле.
Вот вам также хлеба с солью!




2. Пролог


Веропутанный столп, умирающая нога.
Труба – сыплется нафталин.
Это не декаданс. Это – козни.
Грех и гроза. Язык и язычество.
Тамбурин, играй громче.
Пусть цветёт, пусть его.
В покрывале – покойник, чистые руки.
Над ведром – рукомойник. Лихолетье?
Четыре доски – четыре палки.
Четыре коня. Четыре копыта. Четыре эпохи.
Четыре четверти.
Кали-юга.
Ветер.
Вьюга.
Зима.
А уже потом – весна.

Фиолетовый, с просветами ярко-оранжевого.
Нежность, прозрачность.
Далёкий плавающий остров.
Гора убийц, гора трупов. Горе и гора.
Горний волк – сын судьбы, царь над катаклизмами,
Брат метаморфозам, дядя арабескам,
Отец дельтаплана, дизельного двигателя.
Нырять в ворох перьев, нырять под мышку к судьбе!
Сжимать в руках плотность эфира!
Осязать, обонять, созерцать плотность полноты!
Трубы и вены. Канатики и краны.
Клистиры и корветы.
Море выросло до высоты моих плеч.
Земля зазеленела плесенью.
Я не люблю себя.
Я не люблю себя убивать.
Я. Не-а! Не я.
Ты – дождевая сеялка.
От тебя веет вечностью.
Гуттаперчевый фаллос.
Гуталиновый негр.
Истина дороже сущности.

Равняйсь! Смирно!
Руки в брюки!
Руки в боки!
Ноги в руки!
Прыжком марш!
Ныряй, взлетай! Вспарывай!
Лопайся. Делись! Расслаивайся!
Напрягайся! Наряжайся!




Треухи – для Трёхглазого.
Треножник – для чернокнижника.
Хороша ль ушица?
Липкая кашица – пустомолвие.
Звяк-звяк. У меня нет денег.
У меня нет тени.
У меня есть ты,
Пигалица-извращенка,
Лакомка на блюдце,
Горлица сгорбленная,
Весталка почтовая,
Вешалка зашейная,
Околица, околесица.
Опять тараканы – шмыг-шмыг.
Примус закоптился.
Пальцы заиндевели.
Палатка – в голове.
Твои морщины – мои извилины.
Твои леса – мои тропы.
Твои пустыни – мои трупы.
Твои горны – мои награды.
Моя плесень.
Моя Вечность.

Распадение рассудка.
Мышление – каверзный процесс.
Стекай глазами вниз и внутрь,
Потом чуть влево – стоп.
Стоп – кадр. Хвост мыслимый.
Хвост мысленный. Хвостатое мышление.
В затылок отражение.
Понял? Понял!
Обнял. Обулся. Одурел.
В атаку! На бруствер!
Гурии и апсары, мысли и валькирии.
Валькирии – мысленные апсары,
Соблазняющие гурий.
Грудь болит раком. Нога умирает.
Рождается посвист.
Женщина, изыди!
Обними безмолвно и податливо.
Читай чётче. Верь в секунду. Не верь в век!
Кто ты, человек?
Человече,
Не стреляй в веко.
Стреляй крепко в миганье ока.
Переживание мгновения глубоко?

Люблю ноги-столпы.
Гудроном слиплись ноги.
Осанна. Аллилуйя.
Чёрные дороги. Белые собаки.
Лес. Огнедышащий мозг вулкана.
Бессеребренники.
Госпожа стужа,
Хочешь, я тебя куплю?
Я тебя утоплю
В луже
Весенней крови.
Разодрали потроха.
Знамёна. Бунчуки. Перелески.
Опять уже поздно слышать нервные всплески?
Небо здесь не при чём —
Оно между ног не пролезет.
Лестница между двумя автокарами. Колесо катится.
Зелень ластится.
Ноги слиплись.
Да здравствует моральный кодекс!
Тот, что бритвен,
Тот, что точен.
Города. Крипты.
Днём и ночью.
Леса. Башни. Норы.
Крикнем хором.
Не страшно с эхом
В рукопашной?
Отраженье мозг не жмёт?
Венец как обруч на Венере.
Солнце мутится пятнами.
Скрежещет трактор.
Копай чужбины.
Не верь горбатому и злому.
Сеяли, сеяли и, наконец, пожали.
Не взошло, не выросло.
Коромысло и пустые вёдра – доказательство тени.
Формула отдачи:
Суд без права переписки.
Подушная подать с посконного рыла.
Ветер в голове, в карманах.
В тени баобаба я слушал деда.
Он вёл беседу.
Мы пели гимны.
Речь струится.
Я принял схиму —
В глазах двоится.
Рога и крылья остались где-то.
Ноги слиплись. Корни зашуршали.
Где б найти такую деву, чтоб всегда давала —
На пряники за картошку —
Ведро вареников и ещё немножко.
Ну-ка, парни, ну-ка, пилите ноги!
Лук розовеет. Стрела зеленеет.
Зреет, наливается.
Земляной хозяин зверья.
Слепец. Обыватель. Потеха.
Безудержность раскаянная.
Пояс девственности даже не надеть!
Откуда здесь у тебя мёд?
Дура – твоя совесть!
Пусть атом – это мир,
Но где же правда в нём?
Я не хочу купаться в свете отражения теории.

Корова звёздная – одна моя отрада.
Мы – пастыри, лунялые охотники,
Ковбои Млечного Пути?
Отряд за отрядом. За ратью – ограда.
Твоё междометье – моя аватара.
Твоё куролесье – моя зыбкость кайфа.

Четыре четверти – и слиплись ноги.
И спелись птицы.
И нет больше нравов —
Ни левых, ни правых.
Мумифицирую твою зловредность.
Как мёртвое от живого,
Отрежь от чрева глупость.

Вбери в себя торговлю
Фальшивыми отверстиями.
Не верьте смерти, смерду, Спарте.
Афины – многолики, союзны и беззлобны.
В персидских землях – праздник:
Там меньше, чем в Европе,
Язычества и кайфа.
Пороть, как море, ерунду.
Платить за воду лабуду.
Ботва вместо волос и корень —
Ядрёный, непокорный.
Я не люблю его. Хотя, однако…
Но, может быть, он табурет тебе?
Продай мою рубаху,
Продай скелет.
Измерь и выпей.
Протуберанцы спермы
Заполнили каверны.
А у меня нет денег.
Что ж, я нищий?

Но ты не сыщешь
Богаче, здоровее.

Пресс, покер.
Чёт и нечет, выход – вход.
А где лица? А где птицы?
Чёрная икра, видно, не дозрела.
Справа – Паллада, Артемида – слева.
Эвоэ![3 - Эвоэ – возглас, произносимый служителями Диониса во время религиозных церемоний. Дионис – древнегреческое божество умирания и воскресения, сакральной жертвенности, священного опьянения. С Дионисом как владыкой рождения и смерти связывается культ плодородия и войны. Это божество дарует экстатическое понимание мистической природы мироздания.]
Я вою.
Эвоэ!
Мимезис топоногий.
Пeaн – братоубийца.
Не взлететь, не скрыться
Под подвалом, в сугробе.
Слишком инвалидно слиплись ноги.

Вечереет – давно сидим.
Воспоминание – колючий отклик из прошлых дуршлагов.
Кому-то ты отмычка, кому-то – нереальность.
Скопидомы и толстопяты,
Убирайтесь и тратьте Бога!
Нале-… на-право!
И скатертью дорога!
И мёдом вам отрава!
Вагины глас дотошный глазеет гипнотизмом.
Ты слышишь ли призывы?
Нет – совесть на горбе,
А под ногой – расплата.
Втекает электричество.
Холодильная камера.
Впрысни изящность бегемоту под кожу,
А лучше её содрать.
Кому стало легче?
Легче, а не слепее.
Весело —
Ретроспекция связей.
Месиво дионисийского теста.
Ком под горлом. Ушат в желудке.
Тучнеет жуткость.
Кости обгорелые – кредо титанизма,
Ноготь и топтание.
Поплюй на ладони. Легчает?
А как же!
Это нечестно – компенсаторность.
Звенящие травы задорны.
Коварные мысли проворны.
А солнце – паук.

Это верно.
И нити твои драгоценны.
И струны твои легковерны.
Четыре эпохи – нет больше нравов
Ни левых, ни правых.
Зато есть песнь
О лотосе, о семенах, о Кроносе.
Это – не моё имя, это – прошлое,
Которое я преодолел.
Потеть рассудком.
Истекать в желудке
Кровью.
Увольте.
Лучше – на биржу,
Лучше – в бродяги.
Откройте банку консервированной снеди каннибала.
Побалуемся?
Иди, иди, Изида,
Иди скорей сюда.
Кормить Египет мужем можешь?
Я сыт уже по горло печенью жизни,
Костным мозгом смерти.
Противно жрать себя.
Кто это: утром – на четырёх, в обед – на трёх,
Вечером – на двух,
А ночью ноги слиплись?
Убейте Cфинкс.
В клозетах – ваша нежность.
В розетках – наша правда.
Замерший Стикс.
Бесплатно на коньках
Гоняет детвора.

Опять о цвете, о цветах?
Безбрежность, голубой остывший моря отблеск
Не жжёт – зовёт.
Иль уже поздно?
Остров.
Двое. Мы.
И книга, великая, как пирамида.
На шее – ствол, в руке – мачете.
Перечитай и дай другому.
И подошьют тебя, подклеют,
И вспомнят, заново сжигая,
И вздрогнут:
«Ом намах Шивая».
Чтоб стал тузом валет, кастрируй короля.
Укор – награда. Жизнь – бадейка.
И квас чесночный – дом забвенья.
На печь пусть мысль моя спешит,
Стремится, треплет чьи-то нервы.
Уже ли я не первый?
Иль не последний,
Где нет здесь больше никого?
А, ты!
Прости, милашка.
Ты сморщилась, под стол забилась.
Ты отбираешь силу,
Спускаешься с луны и душишь,
Вся белая.
Арджуна – недоносок.
Куда тягаться с Ним, однако?..
Для выскочек у нас есть тоже ниши.
Подай и нищим,
И богатым,
Брахманам,
Вайшьям
И солдатам.
Ангажемент твой всем подходит.
Смелее шефствуй над дитятей.
И гордо шествует Антихрист.
Он долгожданен, он накликан.
Не видно лица. Грустно.
Капель забытая, прогладил утюгом тебя
Всевластный принц шутов и лесбиянок.
Матриархат купает тело.
Патрон клиента заклеймил.
Лишился ветер перемены.
Огонь и похоть.
Сад желаний однопол.
Сад мук – с маркизом во главе и во череслах.




Дьявол – престидижитатор, тихоня,
Мальчик – педераст.
Он плачет на песке и смотрит:
Как капли, слёзы исчезают, сохнут,
Не проникая вглубь песка,
Как волны.
Как прилив.
Как сон, гонимый жизнью.
Он снял цилиндр и плачет.
И зубы его режут тугую полость бриза счастья.
Колдун, пройдоха, отценасильник,
Владыка жрёт своё зерцало.
Жрёт свой голод, жрёт таблетки семени,
Прессованного ветром.
Таблетка в небе – пряник.
Сохнет. Гаснет.
Отдаёт не то, что нужно.

Партитура, пюпитр. Муза.
И шашки наголо.
Рубите провода, рубите злобу.
Рубите мощь
Эрекции чужой.
Как мало здесь тебя!
Всё больше там,
Где нет того,
Что здесь присутствует в явлениях.
Кирпич – феномен. Корь и гарь.
И гать – могила для мышления.
Геометрическая плоскость болота
Ярого сознанья.
Шибче, шибче пузыри!
Два принципа:
Кусай за локоть,
Зри затылок.
Бицепс —
Он толще, он прочнее счастия любимой.
Ещё вернее счёты —
И пальцы ловкие при них.

Топтать, топтать!
Месить, мешать, взбивать.
Готовить мессу чёрную,
Вынашивать, внимать.
Престол под куполом пустыни.
И дух единственный там – саксаул.
Где призрак Агасфера?
Где три небесных сферы?

Смерть дороже, чем прощенье.
Однако сломаны весы.
Клеймо на шее. Отмщенье
Сочтёт минуты и часы.
И «когито»,
И «эст фемина» —
преграда бытию ничто.
Опять тот ангел будет честен.
Шесть крыльев, шесть венцов полёта,
Залог удачной повитухиной работы.
Оправа – золото.
Потрава всполота.
Злак. Злачные места.
Плевелы?
Нет. Саранча?
Нет. Валовый урожай —
Руки подставляй.
Отношение частей сознания
К частям создания.

Я весь здесь.
Я весь взвесь.
Я друг врагу, я враг для друга,
Отец для сына, дед для внука.
Я вертикаль и параллель в зеркальных комнатах.
Я отражаю «я убиваю».
Я убиваю «я отражаю».

Слышишь трель кукушки? Мачеха моя.
Она дороже мне, чем вера.
Считай, коли ты слаб,
И верь, коль ты бессилен,
Но символ женщины не трожь,
И только молви, повторяя: «Ку-ку, ку-ку, ку-кук-ку…»
Куда ушла раздвоенность?
И ног – ни слипшихся, никаких.
Присутствие покойников
Самих
На собственных на похоронах —
Кредо кучи бытия.
И всё здесь есть. И правит телом Логос,
Продажный сын кровавого отца.
Я всё создал —
Ты все запомни,
Когда разрушишь молодца.
Отдельно руки, ноги, рот и бёдра.
Не в том порядке их скрепила.
Вот расставанье с силой.
Рожденье – боль.
И смерть – в страданье.
Когда воскресну, вновь разрезан,
Я обрету надежду на вящие на упованья,
На то, что буду склеен целиком.
Я ненавижу жертв себе —
Противно жрать себя.
Тебя боюсь, хоть созидаю,
Хоть прячусь у тебя под мышкой,
Как Аполлон и мыши.
И лук натянут тетивою.
«Эвоэ» вою.
Присмертный хрип моей осанны
Понятен волку и луне.
Воздастся только непорочным —
Не вовремя и не нарочно.
Приклей-ка лейбл на зад знаменью:
«Проверено, мин нет».
И проза пусть
Стихотворенью
Подарит сладостный
Каприз.
Минёт година, век и кальпа,
И мясо сварится в котле.
Я начерчу тебе на кальке
Теней забытых силуэт.
Кукушка – мудрая и злая.
Кукушка – гордая.
Кукушка – честная.
Не слушай её
Ни здесь, как и не там.
Пусть бьют тамтамы,
Вертятся барабаны,
И деграданты хлюпают в вине.
Кто в очередь на суд встаёт по доброй воле?
По перилам балконов небоскрёбов кто ходил?
Юдоли удаль. Гнев Сатурна.
За пазухой – слезливый крокодил.
Ты – за спиной, ты догоняешь,
Готовя встречу впереди.
А я иду к тебе, хромая,
Твою забытость ворошить.
На поезде, на поезде,
По разным по вагонам рассевшись,
Едут черти, едут мысли, едут чувства —
Грустно, радостно, безмолвно —
Во фраке хоровой зимы.
На поезде ещё не поздно
Добраться до Луны.
Лангусты, крабы, крысы,
Компьютеры, трамваи,
Диваны, переплёты,
Антенны, самолёты,
Фригольдеры, вальтеры, мясорубки,
Законы, лагеря, лагуны,
Провалы, тучи, сёдла, дудки,
Наручники, кондомы, гранаты,
Принципы, наркомы,
Люстры,
Пилястры,
Пилюли —
Ой, люли, люли, —
Рулетки, барабаны, чеки,
Не люди и не человеки.

Корни сидят в часах,
Часы сидят во фрикциях,
Соломы подстелили в гроб.
И гроб навалили на горб.
И браги залили в рог.
Нагрели пахучий грог,
Плеснули его в камин.
Сати давно ушла.
Аминь.
Читай, и помни остров,
И грезь, пока не поздно.
А у меня нет денег:
Корпускулы разбрызганы
По кочкам, строчкам,
Буйным ночкам.
Иссяк мой липовый кошель.
Остался кашель
Переливчатый кукушки.
Кому здесь скучно?
Мне очень неприятно взирать на то,
Как час дробится,
Минуты скачут и меняют портреты на парсеки.
Закон открыт инфляцией порядочной и честной —
До точки доводить журчащее, как веер,
Близкое стремление волны.
Кто может откупиться от косы
Фискально-призрачной
Основы мирозданья,
Молекулярно-волновой природы?
Налог платить за пользу от дробленья!
Ты был здоров, теперь ты беден,
Ведь у тебя нет денег:
Секунда утекла, и всё за ней спешит.
Окаменелые остатки этих бредней
По ангельскому лезвию серпа
Стихают тихо и покорно.
В кустах бормочет Норна.
И молот карлика стучит,
Зубопротез готовя ядовитый
Для вечной трапезы твоей,
Змея моя родная.

В тюрьме, однако, ни души —
Завод иссяк пружины,
Которая часы толкала
Вращать вокруг Земли солярный блин.
Инерция, негация, негоциация,
Сперматорея и фрустрация —
Диагноз ставит врач, подобный вору или богу.
Определить немыслимо крамолу
Как нечто, не похожее на тремоло
Небесного оброка.
Мы повстречались у обрыва,
И ты дала мне шанс успеть понять всё то,
Что лютой чередою бежит из глаз далече,
Неотвратимостью калеча,
Вгоняя в прелесть светлого ничто.

Опущены веки, и храм молчалив.
Пусть Будда заменит нам тётку.
За двадцать шкур капустного кота,
Звенящего в сердечке механизмом,
Мы получили много денег,
Соткав тенета в портмоне.
Где око-призма,
Там тридцать тетрадрахм капризно,
Неизбежно всегда войдут в немилость.
Скопилось на душе обилие одежды.
А хорошо б, как прежде, —
Только чешуя.
Шелом, корыто – меры для вина, прокисшего в постели.
Бабы словно черти.
Женщины словно чертовки.
Любимые бабы нескромны, нетленны, нейтронны,
По шесть-шесть-шесть за тонну.
Нам, демонам, опять не хватит ритма.
В бутылке снова джин, и фальшь в свинье-копилке.
В бутылке снова ром, и бабки снова в Роме,
Подбитые под церкви.
В бутылке снова змей.
И змеевик-затейник снимает
Пробу первого цилиндра
И пляшет на ветру.

Утро пришествия инопланетян считать вечером
Дня гнева,
И отменить, найдя ему замену в дне рожденья.
Отпразднуем?
Ложись, скрести и руки.
Лиха беда начало тринадцатой страницы.
Да в пятницу её —
Туда, где каждый день
Тринадцать.
Верста к версте,
Покой к огню.
Я на коне в опор гоню —
Во весь, в аппорт, в арнит,
В трансферт —
На костылях воскресных верб.
Верхом на демоне,
На грозном скакуне,
Скачу я под откос.
Ну, кто у вас не молчалив?

Печаль.
Мне хочется сказать о том, что незачем
Кручиниться.
Разочарован мозг тогда,
Когда высокое, спускаясь с беспределья,
Ложится в дрейф позорных повторений.
Как можно так мечтать? О чём? О ком?
О, Ом!
О сын стремящихся к распаду основ нетленной полноты!

Червячки ползучие, мышки летучие, нервные жучки,
Стервозные каблучки.
Моторные реакции.
Ангедония к сатисфакции.
На кульмане приколот лист кленовый,
Он обведён зачем-то синим
Чужим тупым карандашом:
В квадрат вписали круг,
Треугольник;
Звезда исчезла пентаграммой.
Не дилижанс, но телеграмма,
Не навершие Грама,




Но отпечаток девяти граммов.
Не голубь, но кукушка.
Кандалы под подушкой.
И кровь на простыне.
И здесь да не простыть!
Он машет всё руками,
Голый человек.
Он лезет между глаз в поток рентгеновских проекций,
Он заполняет секции, на век оставленных
Построек.
Он одинок, он боек,
Человек.
Бритву он берёт и бреет
Ею дряхлую браду —
Ту, что кустится между ними.
Поднатужась, он рвёт цепями антикорни.
Он антипод для непокорных
Судьбе, принятой наизнанку.
Эй, друг, держи свою баранку
Крепче, покрепче привяжи ремни!
Луна в руках. В дали огни.
А человек руками машет, мошной, трясясь
В своей мошонке,
В душе, разбитой, склеенной,
Стерпевшей, снедаемой терпеньем
Рассудочных отходов от дерзких результатов
Своих несбыточных удач.
Угар в печи – там плесень.
И песнь слышна лишь грустная.
Ведь здесь восторг не слышен, когда он не для всех.
На двор из-под тёплой крыши?
И больше не переживать чужой тоски, которой поделились?
И что ж, идти в атаку
Своей раздачей
Собственной, родной удачи?
Но радость вряд ли сотворить на зимней коммуналке.
Враги врагам – а ну друг другу сдачи!
Погибнем в перепалке,
В уютной тихой балке
Похоронят нас живьём.
Воскреснем, как природы плод,
Который, в чреве находясь её,
Беременен своим началом и концом —
И близостью своей к её стремленью удалиться.
Довольно, впрочем, впрок молиться.
Нетрудно удавиться.
Труднее – удивляться.
Приятнее – трудиться,
Как трутень,
Божий отголосок,
Его, всевышнего начала, конечный коррелят.
Великий мастер этот трутень.
Потом обливается,
Мёдом захлёбываясь, забавляется,
На потом оставляя смерть.
С искрой божьею в простате – и столько чистоты!
И толстым, и смешным, великим и шалавам
Он даст единое.
Святая простота,
Простата,
Милое сердечко,
Машинка переносная!
Ох, труден путь твой, труден!
Живи, Великий Трутень,
Пою я гимн тебе за то, что ты
Не знаешь праздников и будней,
Червей и бубен.

Чистая работа. Механика – любимое чисто.

Соляра след мигает на воде.
Отдайте наш приказ растениям:
«Выжить!»
Отдайте наш приказ вулканам:
«Выжечь!»
Отдайте наше гордое «ура!»
Урле простейшей, одноклеточной.
Прощайте!
Только бескозырки тихо уплывают
Да по волнам предвечного бульона.

Но кто здесь виноват?
Я мстить хочу.
Да некому.
Верзила в маске чешет брюхо.
Холодно слишком и жарко чересчур.
И чересчур уныло, средне и сродни
Всему тому, что грянет, как рефрен,
Испитым мытарствам,
Оставшимся в угоду нашей страсти
Где-то вдалеке.
Слишком всё уж, слишком,
Худо бы не вышло.
Чего-то не хватает,
Чего-то неймётся.
Чего-то не куражится
По кругу за доской своей, за мраморной,
За точкой.
Нет теней на влажной штукатурке.
Они все уходят и уходят.
Тени – тенёта.
Тенидазолово вымечко,
Тянитолкаево племечко.
Нет теней на влажной
Штукатурке.
Они все уходят.
Уходят, все прощённые.
На стенах нет уж больше остаточных сгустков
Моего бытия.
Но влага хороша,
И тонкий запах смерти – штукатурка отсырела —
Отсылает тени в поры сердца
Своего до нужной им поры.

Клепсидра-говорунья —
Наш памятник Кукушке.
Всё невпопад звенит дождю,
Росе, лишь сердцу одному.
Будильник – под подушкой.

Язык длинен у демона.
Он хочет им пощекотать под мышкой,
Под юбкой, под прилавком, под пятой;
А ангел – тот, наоборот,
Под ложечкой гнездится.
Они прорыли норы в пустоте:
Язык – удобное орудье
На всебабейшее безлюдье.
Лингам для лингвы – друг и брат.
Мерещится туннель.
Считается капель.
Слова уносятся потоками слюны.
Свисают с неба сталактиты.
Гуляют шкурки по траве,
И продаются за гипсовые маски.
Краны ступают крабами.
Крабы ползут тараканами.
Краны опускают, краны поднимают,
Краны достают.
И крановщицы

Достаются, как жертвы,
Веским заблужденьям:
Как будто здесь, в высотных кущах,
Во век хмельной гилозоизма
Пространство вертикальное является приметой
Патрицианской гордости, высокого мышленья.
Спустись-ка к нам, дивчина, пока не пострадала.
Романтика ушла навеки, и пропала
Вера в облака.
Однако это нереально,
Пустые тени лишь уходят.
Не хочешь – не живи:
Обязан быть счастливым,
Коль женщиной тебя на свет родили.
Родовые травмы, смертельные драмы.
Исходы летальные, песни привокзальные.
Летательные аппараты.
Пусты казармы, и солдаты,
Надев цилиндры и треухи,
В земле сырой – привычно и стесняясь – моют руки.
Солнце стало вежливее.
Часы в обратную стучат.

Карабкайтесь, кричите!
Гораздо проще истину сжимать.
Кружочек света,
И смысла тёмное пятно
На нём виднеется.
Жизнь – это ложь,
И смерть не правда.
А вместе их соединить бы!
Нет таинства достойнее, чем дырки
От ружейных пуль на чистой простыне.
Простынем, заболеем и познаем
Отрывочность.
Жизнь менее самой себя,
Жизнь более самой себя.
Она не мука, нет, она не боль
И не болото.
Булавка колет в кулаке,
А фига сохнет в пятаке.

Пустые тени или блики.
Отрезок счастья. Многолики
Медсёстры;
Меджены многоразовы;
А братья по оружию заразны
Волею к победе
И разделены и без того
Достаточно резиновым потоком.
Стократ готов я боль терпеть.
Я вспомнил правду тяги к лжи.
Я ожил.
Я вдыхаю, я выдыхаю.
Я выдохнусь когда-нибудь.
Я одолжил себе в запас
Немного передышки,
И я разрушу всё почти,
Что создал тот мой прежний идеал,
Что Богом долго у меня являлся.
Как я, однако, обознался!
Вселенная ничтожна.
Пространства нет почти.
Сжимаю осторожно
Великое абсурдное разнообразье.
Лишь маленький кружок.
Лишь грыжа у окна.
Написано на тонком истины окна стекле:
«Не обращать вниманья!»

Но кто же написал
И кровь свою не пожалел?
Кто пишет смелые прискорбно шутки?
Кто, издеваясь над собой,
К сомнению приводит мироздание
В самом своём существовании?
Но нет. Не чую мудрый запах,
Удел нетленной тошноты.
Тонуть, вздымая в сгущенье боли свой порок.
Пикировать отважно к наслажденью.

Зачем нужны итоги? Но разве без подмоги
Не легче подвести черту
Под чёртову, проклятую секунду?
Сократ посеял зёрна сатанизма
В углах улыбок женских юбок.
Людовик был гораздо глупее Эхнатона,
Но в зеркало одно гляделись.
А мы друг другу надоели,
Когда познали всю любви весомость.
Я умер бы спросонок,
А ныне – поросёнок,
Дратва, шило,
Сарай бы надо подпереть,
Всполоть репей,
А уж потом реветь.
Но я кому-то докажу
Недоказуемость чего-то,
Того, наверное, что зря
Доказывают что-либо вообще,
И напишу сквозь скучную зевоту
На том же самом
Истины окна стекле:
«Это не я».

Вот дьявол меня кружит,
Вернее, то, что здесь осталось.
Пятна, пятна, пятна
Перед глазами.
Счастья слишком много в чужедальних странах.
Лишний свет клубится в чьих-то светлых звёздах.
Женские духи важнее женских слов,
А женской талии едва ль найдётся мера:
«О миракль,
О мумбо-юмбо,
Кабздец, прикол», – хотел сказать.
Вот-вот, и лопнет мозг.
А год-то високосный.
В исок-то безответный.
А глас-то неприметный.
И пот течёт с конца страницы.
Ламца-дрица, крабле-бумс.
А сперма смерти уж давно внедрилась
Струйкой в тело жизни.
Неужто в этот час капризный
Я доберусь до точки —
До яйца?
Я чувствую:
Здесь всё едино.
А я жив.
В единстве с ликами природы, духов жив.
Здесь живо всё – и все, и вся.
И нет здесь тварей,
Кроме тех, что просто позабыты.

Долой высокопарность!
Да здравствует низкожидкостность,
Дезагрегация, девальвация, деструкция,
Дегенерация,
Де… Как бы, мол, того сказать
И смертью смерть попрать!

Сто очков на бирже,
Два корпуса вперёд.
Хлебал лаптями жижу,
И выплыл через год.
Багор в ребро,
Как бес в корыто.
Все наши сказки далеки,
Но ведь они не позабыты.
Огонь под кожей лучше секса.

Клубками надо жить
И извиваться всем на зависть!
И не скрываться, не лукавить,
А заражать восторгом,
Как семиструнным аккордом.

Кусай меня, терзай —
Хана твоим надеждам.
Я холоднее, чем и прежде.
И я тебя объемлю —
Не меньше чем.

Молись на мой конец,
Он ближе трёх секунд!
Да, я могу тебя убить,
И, видимо, убью.
Но убивай не убивай —
А жизни воли не давай.
Готическая себорея,
Рококовская гонорея,
И аспидом придёт нам избавленье.
Панацея – смерть
Для тех, кто время за систему посчитает.
Но, пращур, щур,
Храни меня,
Храни Великий Ленин,
Ведь «время вне вещей есть Бог» —
Вот мудрое заклятье.

Кому-то – Риголетто бубенцы,
Как символ принадлежности к тупицам-вишнуитам.
Кому-то – бубен Дон Хуана
И Пойгина.
Мы все здесь обезьяны.
Мы все антифашисты.

Мы с радостью смеёмся над собой и
Убиваем сами за себя.
Течёт поток,
Железный провод,
Текут ручьи железными ногами.
Ступня тверда, не слышен ропот.

К нам входит наш – нет —
Мой сынок.
Твой мозг,
Мой сын,
Мой брат,
Моё убийство,
Моё внезапное рожденье,
Твой мозг, «искусственный»,
Глаголят, «интеллект»
Куда прочнее нынешнего.

Бежим, бежим брататься!
Нас примут в бурлаки, в хирурги.
Нас примут в лона Кали, Дурги.
Нас будут почитать нейтрино-психопомпы.
И без излишней скучной помпы
Нас отлучат от их церквей.

Эразм Роттердамский, экце хомо!
Ты в прошлом,
То есть экце гумус.
И из гуммоза
Нос и подбородок у шута,
Что на подмостках не спеша
Пытается доигрывать сюжет мистерии давно не актуальной.
Но тайна тайной есть!
И есть тому названье.
Под кожей нашей – шерсть,
Под веком – воск и тленье.

Расстоянье
Нарастает между мною и тобой.
Ты волною рассекаешь
Моё тело, локус мой.
Тебе и жить, «сверхчеловек»,
И править, и любить, и рушить.

Маргинальный снова я.
Мне стыдно лишь одно:
Что ты стыдишься за меня.
О, как мне стыдно,
Что ты стыдишься лишь меня,
Передо мной, из-за меня!
Какой я маниак, однако…
Я не могу понять одно лишь:
Ну как мы можем знать
Всё друг о друге, о себе
И снова вроде удивляться,
И делать вид, что забываем?
Ты и Я.
Ты. Ты. Ты.
Опять двадцать пять.
И ещё раз Ты.

Ночь под одеялом.
Под потолком светло,
А ночь – под одеялом.
Нас много было,
Будет больше там,
Где нет нас…
Лучше – в гробы…
Лучше вкладывайте деньги в гробы.
И в наших лишь гробах храните деньги.
Сначала долго тренируйтесь,
А потом вкладывайте деньги в гробы.
Жизнь – это череда.
Я стал календарём.
Ура, я стал календарём!
Кто будет открывать?
Кто будет отрывать?
Кто будет откровенничать?

Курва, сука, лапушка моя.
Мой магнум разозлён —
Уйди с моей дороги.
Очищу только ржавчину с мечты.
Количество, однако, хорошо.
И качество, однако, хорошо.
Геометрия – хорошая штука.
Здесь всё давно на весах
Отсутствующих истин.
Они вечно, неизменно отсутствуют.

Подумаешь мне тоже – семафор, воображенье!
Отраженье?
Вот где заковыка,
Вот где заморочка рефлексивная.

Бабу нужно вовремя,
Чтобы позабыть про время.
А если вдруг не помогло?
А если вдруг не помогло?!
То после смерти тоже будет баба.
Баба она и есть.
Бабой она и будет,
Лишь бы была вовремя.
Я знал закон этических резекций.
Когда не вовремя,
То лучше не пенять.
А лучше просто руки мыть почаще.
Почаще руки мыть,
Пусть мутно, сыро на душе.
А я живу, как дырки в сыре:
Я доверяю анаше,
И ненавижу гимны лире.

Тампоном рану затыкая,
Внимая звукам падающих капель,
Я ухожу из этого пространства.
Однажды сказав «да»,
Направленное к смерти,
Я заподозрил —
Верьте иль не верьте —
Счастливый отклик чуждого глагола.
Ведь на минус минус не пойдёт.
Ведь, отринув крылья, не поёт
Кукушкин сын, иль пасынок, иль дядя.
А может, дятел,
А может, дебит.
Дебют дошёл до точки до своей.
А здесь – стояк.
Сгустилось небо пониманием того,
Что нет его нигде,
А этой чистой серой пустоте
Не нужно доверять свободу.
Уроду – крылья, а не зеркало!

Предутренний бассейн исполнен хлорки,
Исполнен тяги к совершенству,
В себя вбирает токи сердца,
И говорит, что скоро рассветёт
И власть воды пройдёт;
Пройдёт и этот мокрый танец тел.
Однако здесь, недалеко
От вечных чувств,
Всё время тела не хватает.
А так как я его хочу,
Душа мне тело заменяет.




3. Искушения Блаженного Препуция[4 - Препуций (анатом.) – крайняя плоть. Существуют споры по поводу того, в силу каких причин Блаженный Препуций получил это имя. Одна из версий утверждает, что он был прозван таким образом в честь реликвии Священного Препуция – крайней плоти Иисуса Христа. Другое мнение утверждает, что это прозвище закрепилось за ним в качестве имени по причине резко отрицательного отношения к обряду обрезания, в котором старец видел языческое наследие культов Ваала и Астарты. Существует даже версия о принципиальном антисемитизме подвижника, которая, впрочем, не имеет серьёзных оснований.]


Страшный демон за окном,
За чёрным водоразделом
Плоскостей и объёмов.
Он напротив. Он глядит,
Пугая чем-то невесомым.
Он между глупой пошлой обыкновенностью
И той, что всё в себя включает,
Даже пошлость.
Демон улыбается вширь, жуёт вширь,
Морщится.
Демон облепил меня между телом,
Демон из глаз моих топорщится,
Лицом своим белее мела,
Он греет докрасна
Всё, что мне хочется.
Он не знает румянца,
Пятен чумных, он просто кажется.
Его глаза
Мудрее многих из многих,
Он тихий помощник арнита.




Он делает человека не структурой
И не системой координат,
А акцидентом жизни,
Любимцем смерти.
Складывая фиговый листок
Физического тела,
Мой демон обретает связь.
Я, где бы ни был,
Натыкаюсь на него.
Они твердят, что он всего лишь часть меня.
Неправда, всё совсем не так.
Другой он. Вестник непогод.
Дробится в три из тёмного окна,
По очереди входит.
Я сторонюсь, из мира ухожу.
Он прилипает к языку,
К скелету мыслей.
Ой, мама, я сейчас рожу!
Дразнит меня глазами,
Извивающимися закатно-восходной
Непостоянственностью.
Он путает меня с женою —
Нет, с мужем.
О Господи,
Неужто это ты, огонь?
Творец предвечный,
Вышедший из Тьмы!
Нет! Сгинь, искус!
Изыди, подлый, жалкий трус…
О Отче наш, в затылок вечно зрящий,
О Рефлектор,
О Владелец Инструмента…
Я твой послушный аппендикс,
Я Препуций, магистр волшебства,
А ныне – просто мученик-отшельник, игумен,
И зол, и низок, и неразумен.
Он скалится, смеётся вширь.
Прости мой грех,
Но сделай что-нибудь.
Я не могу ходить,
Я не могу молиться,
Крестить детей,
В макушке бриться.
Я восстаю! Я требую: чего – не знаю сам.
Плясать хочу,
А не могу.
Грешить хочу, а не могу.
Я булькаю под кожей,
Я горю в мозгах.
Он продолжает скалить рожи,
Он уже привёл друзей,
Таких же мерзких,
Неопределённых.
Глаза его, глаза!
Пусть быть мне жертвою неверных мусульман,
Но я не в силах быть.
Его объятья мертвенны,
Могильно холодны,
Но он горит, он зажигает,
Он видит срам.
Келья опостылела. Чётки ограничены.
Стены нереальны
И зловредны поразительно.
Я жить хочу, я удавиться требую.
Я стал дразнилою, вредителем себе
И прочим братьям-демонам
Из рода подневольного, подчеловечьего.
Часами мог бы в зеркало смотреть
И медленно тревожно мучить время,
Переживать и умирать.
Мы стали рожи корчить дерзко, незаметно,
Подкрадываясь в раскоряку к чужому танцу,
И называть всё это грязью,
И улыбаться, подчиняясь.
Я болен, я больнее всех.
Я беден, дух мой сломлен,
Но я не плачу, посмотрите.
Я вновь и вновь усердно пережёвываю,
Переживаю своей судьбы отверженность.
Смотрите на меня, хорошие,
Я мучить буду вас.
Смотрите, жалейте.
Я невзначай издам гримасу.
Вы должны подсмотреть из-за угла,
И, наклоняясь, пожать мне руку,
Дать микстуры горькой дозу.
Я вновь осознаю, что я не прав,
Что я греховен, одержим.
Я взял бы штангу, сделал б жим,
Но пью растворимый кофе
И жалею свою личность.
Я на полу ничком лежу
И вою.
Мама, я сейчас рожу.
Ко мне вновь демоны пришли —
Их двое, трое,
Четверо, толпа.
Кричат по ночам, по крышам гуляют,
Ритмические срывы
Постоянно неизбежно вызывают,
И жизни течение
Загибают в обратно-косвенном направлении.

Начальник скалится,
Матушка игуменья скалится,
Штрихуя глянцем глицерина
Отсутствье совести мучений.
Детей бояться надо.

О духи неживой природы,
Хоть вас немногим считано,
Хоть вас чуть-чуть подальше
И, следовательно, подобрее.
Блаженный Аквинат,
И ты был в той же упряжи?
И ты, Распятый, кем ты был влеком?
Иначе зачем бы ты стремился так далеко?..

Астения поощряет деление
Реальных «я» на «ты» и «мы».
Но я не сдамся.
Кто с ним не знаком,
Тот вовсе и не человек,
А так себе, названьице одно.
Крадётся к яру повелевания и разумения
Одушевлённое «оно».
Сгинь, Асмодей,
Найди себе Лилит,
Делай всё что хочешь,
Но только лишь прошу:
Не вынуждай решать задачки
Одноместных отношений.
О лары, вы забыли,
Что были ангелами когда-то…
Что были мыслями Адама,
Творящими свою весомость.
Как удалось вам так вляпаться в окаменение,
Так съёжиться в разнообразии тупого повторения?
Я помню,
Крестная моя однажды ведовала.
Пророчить порывалась
Родственникам, предсказывать судьбу.
Она садилась перед зеркала овалом,
Второе ставила прямо перед ним.
Брала две свечки в руки,
Читала Отцу и Деве.
И до сих пор глядит туда,
Считает в коридоре рамок
Всё уменьшающиеся глюки.
Когда ей станет очень плохо, она умрёт,
Избавившись от этой скуки —
Глядеть в пространство между Ахиллом и черепахой.
О Господи,
Каков твой адрес?
Небо?
Но в джунглях каменных трущоб
Его ль возможно отыскать?
О, как мне весточку послать
Тебе?
Молиться!
До слёз, до исступленья. Пусть вытечет излишняя
Эмоциональность.
Терпел?
Но я терплю сильнее.
Крестел?
Но я-то стекленею стекленее.
Он снова из окна грозит моим лицом.
Кто самый лучший?
Кто самый красивый
С такими ветхими и свежими, видавшими морщинами?
Пусть придут врачи,
Пусть объяснят товарищам,
Соседям и тебе, кому необходима подтверждённость.
Я начну сейчас строчить
Обнаженьем своей шапки – в ожидании к победе.
Но где я?
Молчи, служанка,
Я отмолю наш грех.
Настой из травушки левзеи
И тот не позволяет учинить совокупленье.
А вдруг опять не получится?
А вдруг опять не зардеется?
Я укушу тебя, служанка, проклятая блудница,
Бесстыдница!

Нельзя мне голым быть.
Нельзя касаться ничего искомого.
А может быть, пойти и утопиться?
Нет, надо бы Всевышнему молиться
И перед каждою попыткою креститься в пах.
Ударь меня, купленная,
В хищных-сапогах,
С рейтузами.
Мне привычна плеть
Материнской строгой ласки.
Её таким же способом ласкал отец,
Рассказывая сказки.
Страх.
Страх прячется везде:
В иконной бороде,
В оконной икоте,
В бесстрастно лязгающей минуте,
В его раздвоенной явленности.
О Стыд, сын Страха,
Зачем заплавил мне ты помочь?
О Голод, верный друг,
Заменишь ли ты мне раскованность?
Утолить.
Нужно всё утолить,
Нужно утешиться.
Нужно, замыкая круг,
Прорваться во внешность.
Спаси Бог, Великий Боже,
Что дал мне повод
Согрешить и каяться.
Твоею милостью я разрешил
Себе оскалы и вымогательства
Подачек, уход в пустыню
Для наслажденья тем, кто мне несёт карьеру.
Демонами мы прилеплены.
Демонами мы разбегаемся.
Демонами мы мстим друг другу
За то, что гений больше, чем природа.
Мудрость – это эксплуатация глупости.
Глупость – это неиспользование дозволенного страхом.
Мой страх, ниспосланный мне свыше,
Доставленный Неповторимым Ординарцем,
Разрешает всё.
Я поклоняюсь дьяволу,
Как и пристало старцу,
Искупившему страданиями веру.
Я верю и боюсь.
Зверею и борюсь
За веру смиренно.
У каждого есть свой любимый,
Воистину и зеркалом неповторимый
Демон.
Да, я такой же, как вы все,
Но с той лишь разницей,
Что вы такие же.

Опорою в едином
Удобно воевать эволюцией противоположностей,
Противоречий.

Я верю исто, Господи,
Что простишь безвинного Препуция
В его сожжениях Юноны
На кострах посредничества,
В его служении небрежности выбора из одного одно.
Я верю. Я дарю тебе свой страх.
Ты мне простишь всё,
Ты наградишь
Меня за страх.
Из чувства страха я тобою жив.
Я верю. Я – двух жил.
Я буду, есть и раньше жил неразделённо.
Но почему они так долго не возвращаются?
Может быть, они попали под трамваи?
Я переживаю.
Может быть, их изнасиловали бабаи?
Я дрожу от благородства
Ответственности риши, бодхисаттвы,
За вашу случайность.
Может быть, их и вправду уже нет?.
Может быть, объективность случая
И в правду уважила мои терзания?

Уж лучше вы умрите.
Лишь я, терзаемый,
Действительно испил амриты,
Когда распространил своё влечение до ног случая.
Умрите,
Иначе нечем будет жить —
Придётся расставаться с чувством.

Но изменение, чередование, разделение
Не суть единство.
Я верю. Несмотря ни на что.
Я верю, что вы умерли.
Я знаю, что вы живы.
Тертуллиана я зубрил дотошно.
Остановись, мгновенье!
Лишь ты одно не лживо.
Пусть остановится в беде.
Хотелось бы не быть поношенным:
Лишь неподвижность характерна.

Когда Бог сотворил человека,
Он позволил узнать ему разделение,
Ведь разделением неба и земли свершилось.
Я, просветлённый старец,
Иеромонах,
Я ликвидирую все недоразумения
И вам скажу;
Что Бог послал сюда
Делящего и Делающего единство,
Чтобы оградиться от земли
И включить нас с нею в небо.
До каждого дойдёт упавший демон.
До каждого Князь сего мира доберётся.
Любовь.
Все песни – лишь о Боге,
И Слово трубно отзовётся демонологией.
Мессия – страдалец плоти, —
Главным демоном толкаем,
Его властью будет в моде
И нас спасёт непререкаемо.
Руки отпусти – пусть свершается земное,
Пусть распространяется,
Пусть увеличивается.
Пей священное вино.
Практикуй силлогизмы лопатой.
Широкостопой оградой
Утверждайся в войне за вечное,
Отойди от мыслей, которые не о работе
И не о ратной заботе.
На завоёванном месте,
Оплёванные друг другом,
Мы обратимся к свету
И предадимся, как стрела луку,
Его потоку.
Обожжённым изнутри
Свет – услада,
Мысли суетны, лезут в сырость.
Пей вино. Гляди на солнце.
Открывай глаза.
Руки ушли.
Пришла его милость.
Наступила кротость над ближним.
Страшно дать сдачи пощёчнику.
Он царит, а значит, исполняет умысел.
Боюсь – значит, оправдываю
Свои над другими издевательства,
Значит, соответствую замыслу.
Верю – значит, нахожусь в том векторе,
Что святою слепотой отделяет от стремящегося
Единожды существовавшее,
В неподвижности исчезающее,
Приближающееся.
Ой, спасибо тебе, кажущийся демон.
Ой, любо-дорого тебе внемлить,
Ой, наслаждение, ты – из окна.
Ой, испытательный срок.

Я пристально гляжу в окно.
Мне всё равно.
Препуция нет.
Я вижу: отражение на темени
Дробится усталостью меня.
Слова о взрослении
Почти всегда кажутся неуместными.
Как мог я провалиться, исчезнуть,
Поддаться чарующей темени
И выглянуть в окно?
Я вижу женский лик.
А страх ещё сильнее стал:
Настолько огромен,
Что не воспринимаем.




4. Сунь Укун[5 - Сунь Укун, или Царь обезьян – персонаж китайского романа «Путешествие на Запад» буддийского автора XVI века У Чэньэня. Образ Сунь Укуна символизирует искушения, посещающие монахов во время духовной практики. Царь обезьян со своими многочисленными приключениями – это ум, который отвлекается от объекта медитации, и предаётся мечтательным грёзам, фантазиям, вытесняя трезвое начало сознания.] на Диком Западе


Вчера я был «в Америке»,
На райской на планете.
Подробно, с чувством, с толком поведаю.
Я одержим победою
Над собственным капризным эхом.
Но только там.
Но только не до самого конца —
Нарочно, чтобы было,
К чему стремиться.
Я обнаружил жемчуг в гроте,
Я стал миллионером.
За истую привязанность
К прошедшим людям
Я был дарован сам себе
Как завещанье вещих дел.
Я был разочарован сразу же —
И сразу же подрос духовно.
Я ел спаржу, смотрел по телевизору себя.
По радио брезгливо морщился мой голос —
Туда он проскользнул случайно,
Попав вершиной в хит-парад.
Отчаяний шериф был щедр до наград
За мои радения
На благо устроения
Двух деревень защитою
От подлых мексиканов,
Что с кичи сдёрнули
Народ пугать-насиловать.
Я ранен был, и крепко.
Я деньги церкви передал.
Профессором меня прозвали
За то, что лекции читал
В университетах
И торговцам драгз о пользе совести.
Я охранял свою сиюминутную жену,
То есть подругу, – эмерджентность.
Она ранима неизлечимо.
Я раним, но излечим.
Излечим же сейчас своих коллег,
Друзей, прабабок —
Безвременных калек —
От хворей
Душистой мудрой тёплой хвоей.
Но я, однако, отвлёкся —
Вернусь, продолжа.
Я слишком сбился с ритма,
Играя один ритм.
И лишь вдруг изредка
Сбиваю, скручиваю сваи
Моих фундаментальных построений.
Я слишком часто говорю «я»,
Я слишком часто богом не являюсь.
Но не раскаюсь.
Нет.
И не растаю.
И не зажарюсь.
Я не привык кланяться —
Не хвастаюсь, а признаюсь.
Коли невмоготу,
То лучше приседаю.
Но кланяться нельзя,




Нельзя и руки целовать не женщинам.
Я не сдаюсь, а ухожу в леса,
Иль в горы,
Иль в города пустые, мёртвые.

Щетина. Иссякла зубная щётка.
Отрос живот.
Я с молодых прыщей противен сам себе.
Но кто я? Просто глупый чёрт:
Электрик – в месяц 160.
Машины нет, а дача – на Луне.
Не помню уж, женат иль нет.

Продолжу об «Америке» для слабых.
Там места нет для них:
Лишь в гости
Приезжали ко мне други.
Я им обувь покупал одинаковую всем.
Я им горы показал,
На тачанке покатал,
За попытку наказал.
Я собак себе завёл и всерьёз читал.
Вегетарианцем стал.
Дом купил – аскезы цитадель.
Отошёл от мира,
Всех прогнал культурно.
Подарил народам знанье —
Знание о том, что нет больнее
И порочней зависти,
Когда все они завидуют
Одному лишь индивидую.
Жена меня переводила
И делала массаж.
На звонки не отвечаю,
Я судьбой пренебрегаю.
Всё возьмите, ушлые,
Растратчики 14 миллионов долларов
За четверть часа.
Вам нужен был водопровод,
А мне – полёт.
Я снова уходил в грот
За жемчугом, я вновь и вновь
Наказывал Вритру[6 - Вритра – в индуистской мифологии хтонический демон, владыка изначальных вод, божество хаоса.] – мурену,
Я клад себе искал.
И выкинул из правды проклятие кольца.
Я одиночество сменял на своё эго.
Я подчинил себе твоё пространство,
Быть временем я перестал,
И альфой, и омегой.
Я обогнал Его.
Но подкова моего счастливого взгляда —
Любимая, порабощённая заботою супруга, —
Заскучала и позвала.
И поделом.
И вот я здесь.
Я весь здесь,
Я весь взвесь.
Взнос. Взрыв.




5. Скан-тест эфира


О, Крис Риа, божественна музыка,
Божественен аромат цветка.
Жена, почувствовав позывы,
Разродилась.
Накренилась шлюпка,
Черти засмеялись.
Вот ход в забытую реальность —
Смех чертей.
И красного трико не надо.

Их видно, слышно.
Обоняние улавливает их обаяние.
Глаза блестят, рога растут,
Копытца зреют.
Там и тут их встретишь.
Толпой плетутся за трамваем,
Толпой пасутся в косяках макрели,
Толпою звёзды отражают.
От них и бабы ведь рожают.

Кукушка, покукуй-ка!
Сколько там осталось?
Когда нет смеха избежать
Апокалиптических уловок,
То лучше всё же дело делать.
Кукуй!
Чу! Слышь?
Считалка кукует.
Считалка воркует.
Считалка волхвует.
Считалка халву ест,
Хоть тысячу раз и повторяла,
Что слаще вроде и не стало.

У книг постыдно тонкие страницы.
Абрек верхом на «Вольво» проскакал,
Потомок диких савроматов.
Пешком не ходят поезда,
Коль в ресторан – так с автоматом.
Уолл-стрит звенит потоком неги.
Труп Маяковского смердит,
Коли понюхать.
Фашисты изгнаны навеки,
Но вечность «брэк» кричит и им,
И нам, и нашим братьям.
Чужие шорохи, проклятья,
Стоны, старты с заветных
Заводей покоя
И приземления в объятья
Технотронического гноя.
А антрополог Ли,
Приехавший из Бюракана[7 - Бюракан – село в Армении, где расположена одна из крупнейших в мире астрофизических лабораторий. В Бюракане в 1971 году состоялась междисциплинарная советско-американская конференция «Связь с внеземными цивилизациями», на которой присутствовали такие учёные, как астрофизик Иосиф Шкловский и антрополог Ричард Ли. Одним из научных результатов, достигнутых на конференции, был вывод о том, что развитие человечества имеет своим неизбежным следствием появление нового существа на кибернетической основе. По отношению к этому существу человек будет существовать в снятом виде, так же как динозавры сняты с эволюционной лестницы млекопитающими.],
Так и не смог нам предсказать
Про «смерть газонокосильщика»[8 - «Газонокосильщик» (рабочее название «Кибернетический бог») – культовый фантастический фильм 1992 года режиссёра Бретта Леонарда в стиле «киберпанк». Фильм посвящён научным экспериментам в сфере медикаментозного развития возможностей мозга и его связи с виртуальной реальностью. В ходе развития сюжета умственно отсталый парень, работающий газонокосильщиком, увеличивает свои способности до серхчеловеческих, объединяется посредством интернета с электронно-цифровой средой всей планеты Земля и становится её единоличным тотальным властителем.].
В котле нас варят не титаны,
Но и не могильщики.
Но и не было здесь того, что там не будет.
Тугой, упругий, мрачный выхухоль
Зажал в объятьях солнце.
Их разум спит, наш – не поёт.
А жаль, ещё не поздно.
Грех позади, грош разменяли ещё предки.
И только юная на ветке
Сидит кукушка, ласково считает.
Пусть небо снова охолонёт,
Раздвинутся жалюзи;
И, приобретая уверенность,
Вольётся в дом Эфира колкость.
Пусть полосы, плоскости, направления
Проявятся.
Пусть будет то, что я хочу.
Я буду Буддой будоражить истошность тщеты
Потакания желаниям.
Пусть ноготь мой
Царапает стекло,
Пусть зубы выпадают
И прорастают
В выгребных ямах.
Пусть волосы взорвутся
В тишине каталептического безмолвия
И начнут свой танец дующего в себя ветра.

Шляпа моя из фетра,
Кожа моя из кожи,
Ноги мои не из глины.
Пусть пространство поможет
Победившим могилы
Обрести невесомость.
Растекайся, тоска,
Разбивайся, доска,
Раскладывайтесь на атомы, гробы,
А атомы пусть строятся
По поколениям.
Я буду щекотать крестом
Под юбкой у монахинь;
Ты будешь вышивать крестом
Координаты мрачных пятен.
Я буду тормозить крестом
Пересеченья шумных улиц;
Ты будешь паучицею, ткачихою,
Орденоносной крестоносильщицей.
Пусть будет то, что хочешь ты.
Пусть буду я.
Пусть я не буду
Отрицать необходимости расплаты
С тягостными минутами
Ожидания теперь.
Пусть духи льнут ко мне, танцуя,
Пусть хором напевают,
Но только не романсы,
Ундины, химеры, заклёпки.

Под париком – одеколон.
А у меня нет денег,
Но я не нищий:
Я сам всевышний эталон
Ничтожества.
Мною меряют меня.
За что?
За то, что я создал весь этот мир
Лишь тем, что выдохнул – вдохнул?
За что меня тревожит атмосфера?
За что мне эти муки
Предсказания погоды
На собственных костях, суставах,
Крупицах, капельках?
Пока растили лепестки,
Другие весело гадали.
Седина осталась от меня —
Знак чего, не знаю сам.

Жирна ты, почва!
Хочу, чтоб звали тебя молча по именам:
Дистанция, Квалификация, Любовь, Инсинуация,
Продуманность, Непознанность, Фелиция,
Интерференция пусть даже —
Но только не Незыблемость.

Предки глазеют.
А что им ещё делать?
Своё уже зачали —
Теперь бы лишь причалить
Свою шлюпку, фотографически двухцветную
Оболочку астральную,
В какой-нибудь гавани у пирса уважения.
Что ж, чальтесь у меня в душе —
Всё польза: по крайней мере, буду лучше.
Мальчишки мечтают о страницах,
Девчонки грезят переплётами,
А позитивисты видят лишь тебя,
Моя обложка.

Довольно пыли, влаги, важности!
Хочу летать, нырять,
Шуметь, звонить одновременно.
Хочу купаться, бражничать.

Труха – из петуха,
Из коровы – оспа.
Из осы – жемчужина,
Из трусов – пружина.

Я вью тебя верёвочкою,
Узкая моя, стройная моя.
Поэма.
Я плету тебя косичкою,
Разноцветная моя,
Природа.
Я из ленточки
От дяди Мёбиуса
Вытворяю кружева.
Я с женою изменяю
Канцлера Бестужева.
Я Вас беру за руку,
Ваше Высочество Амбивалентность.
Я, Твоё Величество Полнота,
Тобой излечен-искалечен,
Порождён-погребён,
Разведён-обвенчан.
Я вас часто путаю,
Чтобы больше было.

Вечер. Трель молота,
В овчину молодости керогаз завернут.
Целостность. Игра. Муха.
Шлюха. Шалость. Гаубица. Горлица.
Топонимика.
Изнасилование. Родовспомогательство.
Чересчур.
Вам не чересчур?
Мне не чересчур.
А мне чересчур…
Попробуй волю дать спонтанным
Ветрам смыслопорожденья,
И вслушаться в рождение словес.
У мысла-то не было…
Она уже заподозрила.
Я уже расхотел. Расхохотался.
Не взъерепенивайся,
Друг, не взъерепенивайся.

Милиционеры – менты,
Полицейские – понты,
Робо – копы.
Давайте сведём с вами счёты,
Давайте разведём мосты.

Устрица не пигалица.
Струны. Диагноз – свищ.
Торпедой по носу.
Цель – в отверстии сквозящей чёрной дыры.
Туда-то я и проникну.
Неизбежность путешествия обязывает к обретению роли.
Победа над болезнью путём атакующих объятий.
Пусть разум
Поможет, и да помолчит.
План мероприятий разом
Инстинкт сочинит.
Пора, брат, беллум.
Пора по бабам.
Кто остался на бобах —
По бобам людей не судят.

Шаги по зеркалу безумья.
Ловушка. Всплески полнолунья.
Свобода. Ночь.
В кармане – свечка.
На шее – галстук, как уздечка.
Звезда горит и шепчет тихо:
«Таблетки счастья – это выход».

Мой друг – наперсник скоротечный
В попытках поисков исхода
Созданьем двигателя вечного.
Окрепни. Успокойся.
Почувствуй радость.
Тише, тише.
Тоньше, медленнее, увереннее.
У тебя есть только
Дыханье в пустоту.
Горькая настойка.
Штиблеты на мосту.

Волчья детская психология.
Не бойтесь ошибок при переходе в иные измерения.
Заботы об экологии,
О перевыборах всех переизбиравшихся радения.
Не перепутай вечность и мечту.
Не бойся побывать разок-другой в мечте.
И направляй её вперёд и ввысь.
И смело под гору настойчиво катись.
Тех, кто юнее, трудно осудить,
Лишь посоветовать: мечтой не коллапсируй.

Откуда здесь взялись слова,
Под слоем мрака и печали?
Слова, которыми
Необъяснимого объять нельзя,
Нельзя и объяснить необъятное.
На удивленье неприятно мне осознавать,
Что Слово так могло упасть,
Так раздробиться зеркалами троллей
И незадачливо,
Не заходя к соседу в гости,
Ухой свариться,
Выплеснуться.
Кости, застрявшие поперёк глоток, многочисленны.
Велика натуга —
Каждый миг в сомненьях,
С фанатизмом, потея,
Молитвами ероша однозначность,
Внимая отзвуку былому, создавать
Живую свою личность,
Тождественную и различимую с той,
Что все другие создают сейчас и впредь
И Богом кличут, клацая зубами.
Запоминание?
Не лучше ль забывание?
Очищение. Подготовка.
Из слов пора отлить нам
Слово.
Кую, стараюсь.
Ловок, ловок.
Молот вспарывает пашню,
Серп многозубый, однополый,
Упрямый головы сечёт.
Природе разве было страшно?
А Бога под крестом трясёт.
Из мёртвых коробок, футляров, бутылок
Куётся гневом скачущей свободы
Плоть мышления.
О Гаури,
Тебя мне грезить стыдно, неловко:
Слишком трудно прильнуть к родившей и кормиться.
Я сам уже, кажись, родитель.
Пустует зыбкая обитель блага.
И только полон балаган
Толпою мрачных балагуров.
Неузнаваемы фигуры
Носителей пера и топора.
Тычет спокойно Кали-юга,
Концу пришла, видать, пора.
Подснежники-розы,
Подснежники-лотосы.
Мороз, но не по коже.
Мужское время. Мужское семя.
Единство тризны, свадьбы,
Пьянки на день ангела.

Принимают актёром,
Играющим роль,
Провожают танцором.
Провожают дифирамбами,
Хотя никому и не хочется.
Под дождями шкура мочится
Неубитого медведя.
Под слезами печень плавится.
Письменные столы прорастают головами духов.
Они глазеют, застывая.
Перо кончается.
Любовник в гамаке качается;
Отец стреляет, не смущается;
Шпион здесь не при чём – прощается.
На печке возлежит забытое, открытое опять,
Уваженное и вновь забытое.
Посуда в лавке, перебитая
Слоном в фуражке генеральской,
С перевязью дружки, тамады, не оплачена.
Не нужно слишком многого искать.
Тот принцип иль иной – не вечны.
Когда пришла пора кончать —
Так спешься, а начинать —
Так дай ноге опору стремени.
Все женщины икают не ко времени.
Тут лопни хоть,
О хаос расколись-разбейся, о космос сплющься, утони,
Но прочь лишь мудрость не гони.
Мир движет цели зло.
Добро же ищет мира.
А Бог – тот вовсе уж наоборот:
Он не явление – событие;
За кофиём гутарят учителя.
Со-бытие. Во! Вишь!
Не то что б просто бытие,
А «со-».
Он трансцендентен, он течёт
Вне той системы,
Где мы себе ведём подсчёт
Движениям, уловкам, трюкам
С различными непознанными штуками.

Тряпкой по лицу – не гоже.
Не гоже тряпкой по лицу.
Яйца – на дороге.
Мухи облепили Сартра:
У него опять позывы.
Как шашкой,
Ланцетом машет
Киркегард:
У него опять симптомы.
И все уже мертвы,
И разговаривают о чудесах.
Один Шанкара равен одному Гегелю
В пересчёте на наши деньги.
Чем глубже, тем живей.
Чем раньше, тем солидней.
Чем позже, тем нервозней,
Заносчивей, радиоактивней,
Гениальней, коллективней,
Разумней, усложнённей, многозначней,
Прогрессивней, энтропийней,
Одиссейней, а не гераклей,
Делимей, а не амёбней,
Импозантней, специализированней,
Не то ритмичней, не то мелодичней,
Не то страшней, не то приятней,
Не то абсурдней, не то привычней,
Не то лиственней, не то кровавей,
Не то корневищней, не то законней,
Не то, ей-богу,
Не то Ей в руки.
Ну и ладушки,
Ну и опаньки.
Есть и яппи здесь, есть и гопники.
Раскладушки есть,
Есть сомнения в результате конечном истории,
Есть паштеты, трюфели в «Астории».
«Астра» есть без фильтра;
Ружья бесфитильные, дармовые.
Головные уборы.
Кали. Сати. Кали. Сати. Кали. Сати…
Я не исписался, не думаю. Главное, не сбиться.
Кали. Сати. Кали. Сати. Кали…
Я не исписался. Кали. Сати. Кали. Сати.
Я философ. Кали. Сати. Кали. Сати.
Задорный, бойкий, самокритичный,
С чувством юмора и с волею к победе.
Гомеопатия.
Панк-рок. Нашествие мучителей-праматхов.
Господь терпел и нам велел – нам, инопланетянам.
Я не исписался.
Дурга. Парвати. Дурга. Парвати. Дурга. Парвати.
Дурга. Парвати. Дурга. Парвати. Дурга. Парвати.
Дурга. Парвати. Дурга. Парвати. Я не исписался.
Я цепко медитируюсь.
Дурга. Парвати.
Дурга. Парвати. А! Дэви! Чанди. Дэви. Чанди.
Аннапурна. Бхайрави. Ума. Махешвари. Родаси 1.

Не смейтесь, не мычите.
Внимайте гласу мудрому кукушки.
Сати. Кали. Сати. Кали.
Сотрясения воздуха ступают по пятам сотрясения эфира.
Да, жизнь полна вибраций.
Сати. Кали. Кали-юга.
Слиплись ноги.
Ветер, вьюга.
Разведением рамок мыслимого и отображаемого,
Отделением чувствующего от чувственного
Мы дошли до истины почти.

Распались ноги вяло.
Пора ответственность брать на себя,
А не вываливать в перьях небожителя.
Сипаи воевали. Буддисты ухищрялись.
Перечисляются имена Шакти – божественной супруги Шивы в индуизме.
Деррида козу всем делал,
И так с улыбкой хитрой
Влез он в объятья
Ног и рукавов.
И был ли к месту он пришит?
Найти б теперь знамение.
Не путай славу и любовь.
Смотри, не спутайся в объятиях славы и мечты.
Вкушая пот,
Омойся им и уходи туда,
Где нет нужды
Творить преграды для собственных желаний,
Чтоб дать им волю развиваться.
Пришла мечта,
Субъект и рад теперь стараться
Разветвляться
На ложе традиционной любовницы.
Но спелость плода яростной смоковницы
Заменит вряд ли навсегда,
Надолго сколько-нибудь
Картошки истинную суть.
Обжорой, друг ты мой, не будь,
Любовь с едой не путай.
Разнообразь свой рацион,
С бедными делись.
Хоть скупо, но делись.
Делись, а не редуплицируйся.
Объединяйся.
Перед судом фашизма. Перед лицом суда.
За спиной святости. Глядя через призму,
Возможно подойти к забвению.

Материя – на складе.
Великий Сторож, отгоняя сон,
Бьёт по щекам просителей,
Призрачных налётчиков.
Куда? Зачем? Нет. Лучше спать.
И музыка сильнее и сильней.
Налётчики растащат – не беда.
Музыка сильней.
Даже если и появятся,
От них, проклятых, можно ждать всего.
Труда едва ль составит
С толпой их справиться —
Со всеми, падлами, до одного.

Джим Моррисон стоит в дверях.
Ну что же, Джим, ты жмёшься?
Без кислоты не обойдёшься?
А щёлочь ты не пробовал —
По крайней мере, от изжоги?

Заводь дремлет молча,
А внутри рогатые, мохнатые, хвостатые
Водятся и возятся.
Знай, гляди – разлезутся.
Уже вылезли.
Добела – до камушка
Землю вылизать.
Ой, рожу сейчас, мама, мамочка…
Что смешного?
Превращение.
Заложники чуда.
Вечно ожидающие награды
За терпеливое ожидание,
Размытые границами шарады
По избеганию наказания
За невиновность,
Дождётесь.
Дождётесь. Даже вы.
Готовность «номер восемь на боку»!
Сизиф дождётся.
Ку-ку, ку-ку, ку-ку.
Выньте беруши, выньте беруши!
Вам надо услышать,
Коль сказано слушать…
Герольд кричит, герольд мычит,
Герольд разоряется.
Герольдушко,
Перейди полюшко,
И вон в той балочке за лесочком
Поешь-ка поганочек под кусточком.
Завяжи себе хайло платочком.

Три тире, три точки, три тире.
Ку-ку, ку-ку, ку-кук-ку.

Бояться нечего, желать.
Всё есть и так.
Спокойно открывай глаза.
Главное – открыть третий.
Смотри, доверяй, исследуй, вспоминай.

Под одеялом грелся уголёк.
Шептал мохнатость слов на ухо Нежный,
И Гордая, открыв свой кошелёк,
Оплачивала щедро
И небрежно.

Прими утрату чистоты смиренно,
Безмятежно.
Не верь, что плохо,
Что тебя изнасилуют.
Всех насилуют.
Все терпят,
Насаженные на вертел.
В вертепе – волшебство.
Где левая рука – там всюду волшебство.
Хотелось бы побольше волшебства.
Провода, проводы…
Движенье, обретая упорядоченность,
Утрачивает озадаченность.
Провода, троллеи.
Тяжело болеет Фрэнк.
Запил, что ли?
Отморозил к жизни волю?
Бедняга. Но и не такие дождутся.
До неё все доберутся.
Как хочется
Небо разрезать клиньями,
Улететь в ракете в гости к динозаврам,
Из винчестера стрелять в суку-Минотавра!




6. Ось времени


Осевое время номер два[9 - Осевое время – понятие философии истории Карла Ясперса. Термин обозначает состояние общественного сознания, когда в нём происходят фундаментальные перемены, которые определяют на столетия и тысячелетия последующий вектор развития цивилизации. Начальное осевое время К. Ясперс помещает в эпоху Сократа, Будды, Конфуция, Христа. Ожидание «второго осевого времени» связывается с ожиданиями финала человеческой истории.]
Скатилось, выпало.
Раскружилась голова.
Эпоха священного вина
Расстроила свои ряды и кончилась.
Он умер один за одним,
Единожды ушедший,
Дважды невидимый,
Сущий.

Отрыгнулся вещий, благословенный перегар,
И онемел дремучий аксакал.
Вой на долго отходила, воскресениями
Становясь игрою.
И ренессанс забыто застывал.
Промышленные перевороты
Как фишки домино.
Заплакав, Заратустра сказал,
Что умер Ницше.
В похмелье прокисало прошлое вино.
Брахман, беснующийся берсерком,
Вышел.
Цирроз уже почти лечат.
Уже почти все лауреаты.
Коромысло, в нагрузку – женщина.
Честным стал ведом
Орестов комплекс.
«Уже» свершилось спорадически неотвратимо
И раскорячилось в ещё живой надежде
На коэволюцию, художественное творчество,
Гармоничное сближение и «можно».
Сосущие из пальца глубины
Корчатся от неуспевания.
Разного роста.
Да, пожалуй, формулы перехода —
В макро-, микро-и мега-миры
Пространства идеального имеются.
И макси-время стервенеется
И замечается всё меньше,
Как одежда.
Карбюраторы лекарбюзировались,
Дно исследовалось.
Из ванны вода вытекала.
Скальпы – главные модули антиквариата.
История стала пресной?..
Наркотики стали честными,
Компании за их бесплатность
Удовлетворялись местными решениями.
Краски замешаны на чистокровном снеге.
Когда собака мне лизала пальцы,
Я, кажется, понял женщину.
Прошлого осталось только
Косыми взглядами.
Ужасающая простота
Пестрящей неповторимости
И высказанности начал,
И даже середин.
Безотчётный смех
И смехотворная бухгалтерия.
Вслед за рептилиями —
Двойными подбородками —
Стали накалывать на булавки
Подбородки квадратные.
И, видимо, скоро вымрут
И подбородки раздвоенные, с ямочками.
Движение в обратное
Увязло в узлах кристаллов чинов
И разнеслось мечтой по свету.
Собачий род вышел в тираж дамочками.
Клубника – с шести утра и до аллергии.
Хайдеггер мёртвый так и не смог
Купить себе барабана,
Разъезжая на фольксшарабане
По комиссионным ярмаркам,
Ценностно-целевым аукционам.
Но стал хлопать в ладоши – как ребёнок засветился,
За вином и хлебной закусью засуетился,
Лишь узнал о том, что
Телевизор сбылся.
Говорят, что он всем говорил:
«Я же говорил!»
Он стеснительно и обстоятельно
Раскладывал пасьянс
Звёздами Давида,
И выходило непонятное «завидую».
Свастики подсказывали,
Что «она действительно квадратная».
Лукавый Моррисон опять узрел поверхность,
И честно не полез в обратную.
Но властитель всё-таки манил Одноглазого,
И поглотил его,
Рождающегося многоразово.
Телевизор показывает кнопку
И ликвидирует понятие «нужда».
Ещё никогда от большого взрыва
Не свершалось такого прорыва.
Те, кто там сидят,
Расписываются кровью, прежде чем нажать.
И каждый готов это совершить —
И совершит по воле пост-рок-н-ролла.
Господа,
Чтобы выращивать кроликов,
Не нужно смотреть строем.
Когда по телевизору с утра
Будут показывать смех, в обед представлять маскарад,
А на ночь – чистое желание,
Тогда, пожалуй, мир заслужит сосуществование
С жизнью.
А так – пустое.
Только бы не рюмка!
Уже не зонтик на упаковке,
Но только бы не рюмка.
Пусть шлагбаум,
А не распределитель.
Пусть надзиратель в юбке, а не жена.
Пусть репетитор, а не учитель.
Но только бы не тожесть!
Зачем делить?
Зачем искать добра и зла в одном?
Зачем хотеть разрывов
И наложения повязок?
Достаточно снимать нагар со свеч.
Достаточно кулич испечь
И в жертву принести муке, маслу, ванилину, яйцам.
Да, о яйцах.
А яйца всё ещё на дороге.
Гляжу за окно: весело.
Чувство долга не должно вызывать тревоги,
Оно просто должно.
Но выбор остаётся.
Добро и зло забыли.
И правильно.
А выбор остаётся.
Как в этой песенке избитой всё поётся?
«Нам веселее всё живётся,
Всё большее и большее нам удаётся;
И удивляется душа открыто,
Когда наш разум пилит тело».




7. Cатори[10 - Сатори – термин дзен-буддизма, обозначающий мгновенное прозрение истины.] морских спасателей


Горячая вода текла молча,
Холодная – журчала наперебой с ветром.
Пыхтенье пара разливалось в венах.
И боль уходила.
Я встал в ванне, обрюзгший и могучий,
С черепом, набитым содержанием вокзала,
И, брызгая слюной и кундалини,
Увидел дверь, всю в досках.
Она мне показала
Направление.
И действительно,
Находясь в примирении
С пространством и перспективой,
Мои ноги росли.
Восхитительно.
Находясь в излучине октавы смысла,
Они растут, они уменьшаются.
Они удобны и длинны.
Немного волосаты, протяжённы.
Им нужно глину бы месить,
Пинать бы ими прокажённых.
Ходить по сопкам и смотреть на них.
Как новоявленный жених
На грудь невесты смотрит исподтишка,
Он изучает все соски,
Колени, суставы, пальцы,
Углубления, мускулы,
Отложения, сухожилия.
Нет, я не смог бы жить без них,
Без этих ног.
Но как же я прожил всё это время,
Не зная, что у меня есть ноги,
Что они живут?
Их не было.
Да, видимо, нет.
Мне зеркало показывало бред —
Неясный, скомканный, прозрачный бесконечно, —
Туманило мозги.
И я не видел в нём ни зги.
И боль, усталость, мышечная
Радость после ходьбы и бега,
Мне не давали знания о них.
Маршировали на парадах,
Носились в поисках ночлега,
Спотыкались о естественности и отсутствовали.
Они дарили хлопоты сопутствуя,
Переживанья недостатка красоты,
Тромбофлебит, подагру,
Необходимость брюк, раздумья.
Но не было их отродясь.
И вдруг я понял:
Доказательство существованья
Бога – единственное,




Это – человек.
Я понял: у меня есть ноги.
Теперь уж точно есть навек.

Я видел горизонт релятивизма
С утёса, вознесённого над синевою моря,
Поглотившего на вечное хранение паруса,
Флагштоки, детали катастрофы,
Чёрный юмор, хаос передышки.
Надежда здесь не утонула,
Надежда здесь посеялась
В том монументе, что вознесли
Скорбящие потомки
Над утонувшими…
Обломки
Не всплывали.
Огнями берег жил,
Тела искали с вертолётов.
И местный житель ночлег предложил
Вспотевшим от страдания,
Что спаслись не все.
На этом утёсе я триста лет таращился,





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=65466227) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Шива-Махадев – в индуизме «всеблагой Бог богов». Один из трёх главных аспектов Абсолюта, связанный с творческим разрушением как различением вечного и невечного. Изображается в виде танцора. В индуистской троице – тримурти – сочетается с Брахмой и Вишну. В случае сравнения с Троицей христианской Брахма соответствует Богу-Отцу, Вишну – Богу-Сыну, Шива – Духу Святому.




2


Кали – божественная супруга Шивы, его шакти (космическая энергия). Олицетворяет разрушительные, поглощающие силы Вселенной. Силою богини Кали преодолевается демон Кали, именем которого называется последняя фаза существования материального мира – юга. Кали-юга – это время, когда разрушение преобладает над созиданием и духовное начало в человеке находится в состоянии деградации. Тем не менее богиня Кали – в случае правильного понимания её мудрости, в том числе в ситуациях экстремальных и тупиковых, – дарует высшее блаженство и освобождение тому, кто к ней обращается, принимая жизненные страдания как испытания, посылаемые заботливой учительницей преданному ученику.




3


Эвоэ – возглас, произносимый служителями Диониса во время религиозных церемоний. Дионис – древнегреческое божество умирания и воскресения, сакральной жертвенности, священного опьянения. С Дионисом как владыкой рождения и смерти связывается культ плодородия и войны. Это божество дарует экстатическое понимание мистической природы мироздания.




4


Препуций (анатом.) – крайняя плоть. Существуют споры по поводу того, в силу каких причин Блаженный Препуций получил это имя. Одна из версий утверждает, что он был прозван таким образом в честь реликвии Священного Препуция – крайней плоти Иисуса Христа. Другое мнение утверждает, что это прозвище закрепилось за ним в качестве имени по причине резко отрицательного отношения к обряду обрезания, в котором старец видел языческое наследие культов Ваала и Астарты. Существует даже версия о принципиальном антисемитизме подвижника, которая, впрочем, не имеет серьёзных оснований.




5


Сунь Укун, или Царь обезьян – персонаж китайского романа «Путешествие на Запад» буддийского автора XVI века У Чэньэня. Образ Сунь Укуна символизирует искушения, посещающие монахов во время духовной практики. Царь обезьян со своими многочисленными приключениями – это ум, который отвлекается от объекта медитации, и предаётся мечтательным грёзам, фантазиям, вытесняя трезвое начало сознания.




6


Вритра – в индуистской мифологии хтонический демон, владыка изначальных вод, божество хаоса.




7


Бюракан – село в Армении, где расположена одна из крупнейших в мире астрофизических лабораторий. В Бюракане в 1971 году состоялась междисциплинарная советско-американская конференция «Связь с внеземными цивилизациями», на которой присутствовали такие учёные, как астрофизик Иосиф Шкловский и антрополог Ричард Ли. Одним из научных результатов, достигнутых на конференции, был вывод о том, что развитие человечества имеет своим неизбежным следствием появление нового существа на кибернетической основе. По отношению к этому существу человек будет существовать в снятом виде, так же как динозавры сняты с эволюционной лестницы млекопитающими.




8


«Газонокосильщик» (рабочее название «Кибернетический бог») – культовый фантастический фильм 1992 года режиссёра Бретта Леонарда в стиле «киберпанк». Фильм посвящён научным экспериментам в сфере медикаментозного развития возможностей мозга и его связи с виртуальной реальностью. В ходе развития сюжета умственно отсталый парень, работающий газонокосильщиком, увеличивает свои способности до серхчеловеческих, объединяется посредством интернета с электронно-цифровой средой всей планеты Земля и становится её единоличным тотальным властителем.




9


Осевое время – понятие философии истории Карла Ясперса. Термин обозначает состояние общественного сознания, когда в нём происходят фундаментальные перемены, которые определяют на столетия и тысячелетия последующий вектор развития цивилизации. Начальное осевое время К. Ясперс помещает в эпоху Сократа, Будды, Конфуция, Христа. Ожидание «второго осевого времени» связывается с ожиданиями финала человеческой истории.




10


Сатори – термин дзен-буддизма, обозначающий мгновенное прозрение истины.