Книга - Настроения

Настроения
Константин Болдырев


Под одной обложкой собрано три с половиной десятка поэтических творений, «дневниковых записей» предельно искреннего в своих эмоциях питерца, в конце семидесятых – начале восьмидесятых, студента и выпускника факультета психологии Ленинградского университета.





Настроения



Константин Болдырев



© Константин Болдырев, 2021



ISBN 978-5-4498-2861-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero


Представленные в этой книге поэтические строки имели реальную перспективу оставаться «на вечном хранении» в памяти сотворившего их человека, вырываясь на волю лишь в минуты публичных декламаций, протекавших в кругу слушателей – знакомых, а подчас и вовсе незнакомых людей. И это их заслуга: по их настоянию те мысли и звуки превращены теперь в причудливые, намертво закрепившиеся на бумаге, печатные тексты.



Россиянам, которые хорошо помнят душную атмосферу восьмидесятых – позднего Брежнева – годов, излишне напоминать о том, что разумно мыслящий человек искал тогда себе «отдушину» в алкоголе, монашестве, диссидентстве, в уходе в бесконечное критическое говорение.



Для автора единственным способом выжить в то время было – выплескивать копившееся в душе, делиться озарениями, побуждать себя и слушателей к другому осознанию…



Приходится удивляться, однако, что даже самые темные и мрачные поэтические свидетельства автора нередко исходом имели светлое прозрение и надежду:

«Чтоб летелось изнутри,
Если только есть такое
Состоянье проливное,
Чтоб умчалось за края,

Здравствуй, ласковость моя».




Перелеты


* * *
Переплеты…
держут ноты
Сотни бешеных под мышкой,
Ждут кого-то
и чего-то
Эти соты:…
Эти льготы нам не гудны —
Это слишком.

Непромукнувшие липы
Неразумкнувшихся глаз,
Я в который раз хвалил бы
Мне насуливших отказ.

И боязнь меня не скрыла,
Это липкое вино
Лила милая на силы,
Потускневшие давно.

И любила быть любимой
Не со мной, видать, одним,
И не знала как прогнили
Все мосты, и сладок дым.

Стук в висках о том, что слито
Аэровокзалов сито.
Запахов твоих сюита
Не могла мной быть отбита.

Стихнет стук, и гибнет пленность,
Разум сдует эти пены
И глотает жадно ценность —
Написания не тленны.

Перелеты,
Переплеты…
Может быть и ждут кого-то?

А на вспыхнувшее: «Кто ты?»
Я зеркален, – скажет – вот он!…

    28.01.78


* * *



Дятел умирает на третьем году жизни

от сотрясения мозга.


Проснувшиеся бережно тревожат спящих,
Но ласково лежащих ящик был мертв.
И только смех,
Он нарастал откуда-то из дбли,
Смеялись двое —
женский и мужской. Он —
Будто кованую сталь еще ковали,
Был монотонно-конною тоской.

И под него все люди просыпались,
И брали книги, чтоб учиться жить,
интриги изучать и,
гладя утюгом по стали,
в ней пятна прошлого
как будто ворошить.
Она ж звенела.

А когда проснулись,
Вдруг стала засыпать,
да, кованая сталь хотела спать
и гнулась
кованая сталь опять.

И все сначала начинали люди,
Ковали будто бы чужие судьбы,
Жестоко били их плашмя и по углам,
Чтоб все доступней и круглее…
в хлам
забили сталь…
такие люди…

И дятлу нй дали как надо умереть,
И выбивали мертвой головой при-людии,
А после из при-людий эту сеть
Все штопали и штопали без меры,
Чтоб просыпались все,
и все чтоб первыми.

04.04.78



* * *

Сегодня в городе запахло полигаммой.

Искусство социального психоза

Опало вдруг,

И расцвела былая жизнь,

И роза

Дней Рублева

распустилась, стала стыдным срамом.



И кошки во дворе уже который день кричат как дети.

Они к котам в любовные попались сети,

И мучатся,

Кричат как дети,

Который день как дети.



А этот человек с огромной волосатой грудью

За женщиной идет, смеясь,

и судит ее

За то, что та его не любит.

Он хочет услыхать, конечно, имя,

А может быть еще какую новость,

О том, что все уже давно готово…

Но не готова женщина к любви.

Ведь он ужасен, этот зверь настырный,

И изо рта, наверно, пахнет гнилью.

Она не хочет этой ласки,

Но зубы можно чистить порошком и пастой,

А гнать любовь не по-людски,

Да сильно.



Лишь потому, что нету дней Рублева.

А кошек, что кричат,

гоняют злые бабки,

Которые газеты обсуждая, одобряют…

А тот мужчина с волосатой грудью – он оплеван.



И роза срама с наготой своей загнулась.

Ее никто не поддержал,

собою голым не накрыл,

шипы приняв.

Ее не поливают и не впрыскивают влагу

Все тотализованное тело.

У всех свои дела, свои пробелы.



И тот мужик, конечно, ляжет спать

В какой-нибудь гостинице один,

Проснется утром, на часы посмотрит,

И быстрым шагом удалится вон

Из города, мертвящего психозом,

В который я навеял полигамность,

Здесь сидя и согнувшись за столом…



27.05.78




В ПРЕДПОСЛЕДНЮЮ НОЧЬ УХОДЯЩЕГО ГОДА


Настало ужасное время года.
Конец и начало качаются плавно,
Бросаются снежностью в поисках главного
Конец и начало всесущей природы.

Я вас обнимаю, проживших во мне,
Руками тяжелыми, в поисках тряски,
Во власти приблизившейся развязки,
Где нет ничего – только бешеный снег.
Он липкий и вязкий,
Как множество сот,
Попавших в одну непрерывную связку,
Разящую жалким удушьем забот.

Настало счастливое время суток.
Предпраздничных дней и дразнящихся сэтолок.

Начало устало,
Конец ополчился,
Мой год папиросой ночной пепелился.

Придирчивость форм, неподвластность агонии,
И прочее разума выпестовыванье
Во мне годовалым ребенком взвизгнуло —
Как много души из души моей изгнано!

Я пробудиться хочу и познать
Кому я должен измеченность сонности,
Кто сведущ в моем обладании склонностью
Губить ни в чем не повинную мать?

Из тех, кто лепит меня по кубикам
Нервных созвездий и нервных цепей,
Кто эти звезды рассыпет по кубрикам? —
Явна бессмысленность якорей…

Снег бесконечен и вечен, наверное;
Если бы только знала зима —
Тогда – по лицу, считая неверным,
Теперь – по мозгам, полемично-нема.

Снег беспричинный и падает мирно,
Строя кристально-сизую трель…
Я никогда не узнаю мира,
Где не изведана зримость потерь.

Какой все же глупый весь этот снег…
Там – атмосфере – нужна вода,
Она ведь умрет и умрем мы все,
Пусть обратно идет – туда!

Но снег беспричинный и падает мирно,
Будильником тенькает нбземь и в воду…

Будильник звонит, пора в магазины, —
Какое ужасное время года.

    29.12.78



ЗИМНИЙ ИНТРОСПЕКЦИОНИЗМ


Растянутое до незнбчимости время…
Прислушиваюсь к ощущениям —
Слышу:
Кровь в сосудах
Похмельем дышит,
Возносит к Будде
и будит Ницше.

Не вдруг ощущаю, как здесь —
на геоидовидной планете
Рождаются дети,
И матери плачут,
отдав из себя,
Чтоб завтра смеяться и
Верить в удачу.

И сердце стремительно-стойко колотится,
Будто капли роняет на дно, колодца – Бух!…
А между ударами думаешь дэмалку – ,
Хватит ли в небе воды, чтоб без умолку – Бух!?

И не успеваешь додумать, как вдруг:
Бух! Бух! Бух!

Разгонно и мерно,
До скверности верно.
Туда;
В ореоле взбесившемся
зори,
Несоизмеримо-огромное поле,
Ржаное поле,
И два рассудка, нарассуждавшись вдоволь,
Носятся друг за другом вдоль
этого поля,
Превратившись в два полюсных пула.

А после вдруг – восшествие солнца,
И ты кричал ему: «Здравствуй, мордастое солнце!»

А солнце рвет на тебе рубашку и гложет
Твою тоже ржаную кожу;
И ты опять ему что-то кричал…

А тут…
Лежишь без всяких начал,
И чувствуешь в ритм устающему сердцу,
Что, вроде, Всевышний-то осерчал,
Что ты во хмелю и что некуда деться.

А множеством раз эту дурь заучив,
Прогнанных сонмов гной,
Ловишь в себе тривиальный мотив —
Хочется лета зимой.



13.01.79




* * *



Наступите мне на горло.

Пятки я и сам подставлю…

Раз уж стукнулось прошенье

В Вашу маленькую грудь.



Пережить хочу я травлю

Словоточащего горла.



Раз уж мне теперь приперло —

Наступите ж, кто-нибудь.

    1983—1984



* * *



Посв. А. Бергельсону


Слишком громкие секунды
Заползают между нами,
Заполняют все пространство,
А ведь громко говорим.

Нас большое разобщенье
Протащило за собою
Закоулочками странствий.
Мы безропотны за ним

…Будто все немые сроду…

И в потугах просветленья
Друг о друге ищем, ищем
Хоть каких-нибудь открытий,
Прямо щупаем насквозь.

Вот ведь – что ж это за нбпасть? —
Все промахиваем мимо,
И в мгновения соитий
Ощущенья снова врозь.

Что нам крики попрошайства?!
Что нам отзвуки веков!?
Есть привычка где-то шастать,
И не слушать стариков.
…Будто все глухие сроду…

Так-то, милый мой,
С затакта
Начинается отсрочка…

И – прошу тебя – ни строчки,
Не желаю больше слов!

    23.11.84



«Здравствуй, ласковость моя…»


Здравствуй, ласковость моя.

Я – с тобой – и мир без края,
Вновь усталость провожая,
Ночь начнется, стон тая.

Этот зов неутолимый
Принесу к тебе незримо,
Боль и дерзость разрушая,

Здравствуй, ласковость моя.

Эту музыку сквозную
Вылеплю и нарисую
На дороге на твоей.

Эту радужность полей,
Эту радостность начала,
Эту мизерность конца.

Чтоб летелось изнутри,
Если только есть такое
Состоянье проливное,
Чтоб умчалось за края,

Здравствуй, ласковость моя.



01.12.84





«декабрь 1984 г…»


Гуляем по миру,

Стреляем горе мы,

Пытаем истовость —

Любо, видите ли, жить.



Задета бесовость,






Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/konstantin-boldyrev/nastroeniya/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.