Книга - Берегись тихой собаки и спокойной воды

Берегись тихой собаки и спокойной воды
Татьяна Макарова


Оставленная в младенчестве юной матерью, удочеренная биологическим отцом и его женой, окунувшись с 16 лет в самостоятельную жизнь вдали от дома, она оканчивает институт, работает то учителем в школе, то каменщиком на стройке, то снова в школе, но уже директором. Трижды создавала семьи, и все три потеряла. Пройдя испытания огнем, водой и медными трубами, сумела сохранить себя… Отказавшись от должности, любимой работы, бросив все, уехала в другую страну, пытаясь начать жить с чистого листа… Вернулась, понимая, что от себя не убежишь… Восторг и болезненное разочарование, любовь и ненависть, опустошенность и наполненность души…Она не сдается, буквально возрождается из пепла, и вновь обретает силы жить, творить, радоваться и любить …





Татьяна Макарова

Берегись тихой собаки и спокойной воды





Вместо пролога:


Мне всегда хотелось любить и быть любимой. Простое, естественное человеческое желание.

Сколько себя помню, удивляло, ранило и возмущало равнодушие, неприязнь, враждебность и нелюбовь…

Изначально относилась ко всем, по меньшей мере, с симпатией, с сочувствием, доброжелательно. Искренне недоумевала, встречаясь с откровенной грубостью, завистью и злостью. В детском и юношеском возрасте могла даже заболеть от этого. Сегодня реагирую повышением артериального давления и сердечной болью.

Так прекрасна и коротка человеческая жизнь! И так жестоки и бездумны бывают некоторые люди, причиняя боль друг другу, обижая, не желая понять.

Основанная на авторских биографических данных, наполненная событиями жизни героев, их чувствами, эмоциями, меняющимися настроениями, переживаниями горя и радости, горечи, гнева и страдания, ощущениями счастья – эта книга помогла мне лучше разобраться в самой себе, почувствовать всю полноту и ценность прожитой жизни. Быть может, сможет помочь еще кому-то … Надеюсь, и вам…

С уважением и любовью ко всем.

Татьяна Макарова




Посвящение:




Моим родителям с сердечной любовью и благодарностью




Все меняется, ничто не исчезает


Большая светлая комната с двумя окнами, в которой я, совсем маленькая, сижу на картонном чемодане. На мне сарафанчик в горошек, в руках держу серого плюшевого зайца-любимую игрушку. Вокруг суетится много взрослых людей, выносящих какие-то вещи, мебель, о чем-то громко говорящих. На меня никто не обращает внимания. Я просто сижу и смотрю на то, что происходит: на немытый пол, на разбросанную одежду, на входящих и выходящих людей…

Неожиданно ко мне подбегает какая-то молодая женщина (я ее не знаю, но не боюсь), берет на руки, прижимает к себе, обнимает, торопливо целует щеки, лоб, волосы…Я пытаюсь увернуться от поцелуев, потому что не люблю целоваться…А женщина беззвучно плачет, и ее слезы капают мне на лицо. Посадив меня на чемодан, она куда-то уходит. Больше ничего не помню про этот день.

Много лет спустя я спросила папу о той женщине. Он очень удивился и ответил, что я не могу ее помнить, так как мне тогда было менее двух лет. Что-то отвлекло нас от разговора, и больше мы об этом не вспоминали…




Глава первая: В любви есть три знака препинания: восклицательный, многоточие и точка…


Июль 1986года. Жара. Большой вентилятор немного облегчает жизнь на пятом этаже бетонной девятиэтажки.

Дочь уехала на Иссык-Куль, и мы с Димой остались вдвоем. Он что-то мастерит на лоджии, а я смотрю телевизор, не особо вникая в происходящее на экране.

–Дим, послушай! Мы женаты уже четырнадцать, а знакомы 16 лет … Как быстро летит время?!

–Да-а-а!

–Я помню все-все с нашей первой встречи, как будто это было вчера … А ты?

–И я.

–Знаешь, мне кажется, что я тебя еще больше люблю, чем тогда.

–Когда – тогда?

–Ты вообще слышишь, о чем я тебе говорю?

–Слышу!

–А ты меня любишь?

–Конечно, люблю.

–Сейчас больше любишь или меньше, чем 16 лет назад?

–Ир! Ну что ты хочешь услышать?! Я тебя любил, люблю и буду любить всегда.

–Честно-честно?

–Ты же знаешь, врать не умею, да и незачем.

–Нет, просто скажи!

–Все понял, жена! Пошли в спальню, и у тебя не будет ко мне глупых вопросов.

Мы идем сначала в душ, затем в комнату дочери, которая в ее отсутствие становится нашей спальней. Обычно мы спим на раскладывающемся диване в зале. Это общая комната в которой всей семьей смотрим телевизор, принимаем гостей, проводим большую часть времени. Квартира двухкомнатная – особо не разгуляешься, но нам в ней уютно и хорошо живется…

Я люблю Диму. Он такой надежный, умный, сильный, рассудительный. Доверяю ему больше, чем даже самой себе, потому что часто могу совершать поступки по первому движению души, не задумываясь, а потом жалею…

В Диме мне нравится все: как он говорит, как смеется (у него какой-то особенный смех), люблю гладить его пепельные волосы, целовать родинки-их у него много, его сильные руки, просто люблю его всего …Дима ласковый и нежный, когда мы вдвоем, а на людях он не приемлет «обнимайчики», «поцелуйчики», вообще «сюсюканье». Считает показухой. Меня эта, как мне иногда кажется, нарочитая сдержанность, задевает, но я понимаю, что в отличие от меня -стопроцентного экстраверта, с открытой душой и сердцем, он -интроверт, поэтому скрывает чувства и переживания, не позволяя никакой демонстративности. Его, такого сдержанного, спокойного, немногословного, всем хочется защитить от меня -эмоциональной, порывистой, энергичной. Моя мама часто повторяла: «Ира! Не обижай Диму!». Как будто Дима маленький ребенок…

Секс – очень важная часть жизни и на пятнадцатом году нашей семьи… Дима – мой первый и единственный мужчина, поэтому все, что происходит у нас в постели, для меня волшебно и естественно одновременно. Я счастлива, что мой муж всегда хочет меня, что ему доставляет удовольствие наша близость, что он такой неутомимый и ненасытный…

В дверь позвонили. Мы уже просто нежились, переводя дыхание и постепенно приходя в себя … Решили не открывать. Кто-то продолжал настойчиво трезвонить. Я накинула халат на голое тело и направилась узнать, кто это там такой неугомонный.

Это оказалась соседка с четвертого этажа.

–Ира, привет! Ваша дочь опять выбросила мусор мимо мусоропровода.

–Привет, Валь! А что, на мусоре, прям, написано, что он наш?! А Юльки, кстати, уже второй день нет дома.

–Ты знаешь, Ира, именно написано! Конверт лежит с фамилией и инициалами твоего мужа.

–Ладно, Валя, извини. Сейчас выйду и уберу.

Я переоделась, взяла веник, совок и спустилась к мусоропроводу. Вернувшись в квартиру, высыпала все в мусорное ведро. Вспомнила, что Валя говорила о каком-то конверте, адресованном Диме. Стала искать и нашла не только его, но и разорванное письмо…

Письмо было отправлено «до востребования» моему мужу. Мне стало интересно, и я решила его прочитать. Собрав обрывки письма, зашла в комнату дочери (Дима к тому времени уже принимал душ) и начала складывать их в связный текст.

Когда прочитала письмо, мне показалось, что пол уходит у меня из-под ног, что этого просто не может быть по определению, не может быть никогда! Только не со мной, не с нами…

В письме какая-то Люда из Минска упрекала Диму, что он не ответил на ее открытку и письма, а она с нетерпением ждет, когда же, наконец, его жена (то есть –я), уедет к своим родителям на Украину, тогда она прилетит сюда, и он покажет ей наш город, а потом они будут вместе отдыхать на Иссык-Куле … Девушка писала о том, как им было хорошо вдвоем в Москве, как интересно они проводили время, посещая Третьяковку, прогуливаясь по Арбату, как много говорили обо всем. Писала, что постоянно думает о нем и с нетерпением ждет встречи…

Весной Дима был в Москве на трехмесячных курсах повышения квалификации. Как теперь я смогла убедиться, квалификацию ему удалось повысить очень даже неплохо. Нам он регулярно писал, каждую неделю звонил и, помнится, признавался, что очень скучает по мне и Юльке.

Не понимая, что же делать, зашла в ванную, открыла душ и включила холодную воду… Не знаю, сколько прошло времени, пока зашел Дима. Увидел, что стою, потерянная и замерзшая, выключил воду, взял меня на руки и унес в постель. Когда накрывал пледом, заметил сложенные обрывки письма … Не стал дожидаться ни слов, ни вопросов, заговорил сам:

–Ириш! Ну, ты же видишь: я ей не писал, даже не отвечал на ее послания. Вообще, между нами не было ничего, и быть не могло. Я без тебя, общаться не с кем, она сама ко мне приклеилась и ходила, как хвостик, по пятам. Перестань себя накручивать! Не стоит это того, поверь!

Я слушала молча. Он продолжал что-то говорить. Для меня остановилось время. Мой мир рухнул…

Дима, стоя на коленях, обнимал, как маленькую девочку, гладил по голове, целовал, уговаривал успокоиться… Успокоиться я не могла. Эту ночь впервые спали в разных комнатах.

Утром мы нашли вариант возможного примирения: Дима звонит в Минск и просит ее прислать фото (я хотела видеть свою соперницу!); после получения фотографии пишет ей письмо как любит меня и дочь, что на самом деле он и предположить не мог такого восприятия ни к чему не обязывающих разговоров …

Дима был согласен на все, только бы мы помирились. Он позвонил, фотографию она прислала. Люда не произвела на меня никакого впечатления – соперницей я ее не посчитала. Письмо Димой было написано и отправлено. Мы постарались поскорее забыть об этом. Нам казалось, что у нас это получилось.




Глава вторая: Есть в мироздании нечто, над чем время не имеет власти – это человеческое сердце


1957-й… Город Д., окруженный лесом, стоял на реке. Любимым увлечением мужчин была охота, женщины собирали грибы и ягоды. В реке – полно рыбы, которую можно было ловить руками, чем и занималась детвора, пока родители отдыхали на берегу. Небольшой провинциальный городок: всего 2 маршрута автобусов, 4 двухэтажных дома, две школы, один детский сад, больница, кинотеатр, библиотека, а главная, конечно, бумажная фабрика- градообразующее предприятие.

Дом, в котором папа получил квартиру, был двухэтажным, но без удобств: вода во дворе, в общей колонке; туалет с отдельными 6-ю кабинами, сбитыми из деревянных досок, в которых мальчишки-подростки проделали дырки для подглядывания, позади двора, возле огородных грядок; перед домом – небольшие сараи, где хранили велосипеды, лодочные моторы, заготовленные на зиму дрова, потому что отопление в доме печное, старую мебель…Кто-то держал кур, а кто-то даже корову.

Нам с Колькой было по четыре года, и мы перешли из ясельной группы в детский сад. Жили в одном подъезде в соседних квартирах на втором этаже.

Ходили в одну группу детского сада от бумажной фабрики, находящегося километрах в трех от нашего дома. Воспитательница-Лидия Ивановна – молодая, красивая, добрая женщина. Мы ее очень любили.

В нашем детском саду было много разных игрушек, а на площадке во дворе стоял на рейде большой корабль- с парусами на мачте, палубой, камбузом, каютой, капитанским мостиком, штурвалом…Нам он казался настоящим. Друг папы, дядя Витя, прослуживший всю войну на флоте, построил этот корабль сам. Своих детей у него не было, а он любил возиться с детворой.

Мы с Колькой всегда играли вместе, рассказывали друг другу всякие истории, сказки, делились фантазиями. Нам было интересно вдвоем. Колька – сорви- голова, и ему нередко доставалось от отца, который самым правильным методом воспитания считал ремень. Меня никогда не били, увещевали словесно. Возмущенная случавшимися ремешковыми расправами над Колькой, я даже пыталась переубедить дядю Сашу (так звали его отца) в том, что детей бить нельзя. Из уважения к моему папе, работающего заведующим отделением городской больницы, прошедшим всю войну от Москвы до Берлина военным хирургом, тот терпеливо меня выслушивал, но при очередном Колькином проступке снова использовал свой надежный метод.

Наша любимая воспитательница ушла в декрет (нам объяснили, что покупать себе ребенка), и появилась новая –Рита Карповна. Ей было, наверное, всего лет 45-46, она не была некрасивой, но ее постоянно недовольное лицо, неприятный голос, крикливость вызывали у нас неприязнь. Мы никогда не видели ее веселой. Улыбалась она только тогда, когда наказывала кого-то из детей. Видимо, работа с нами воспринималась ею как тяжелая обуза. Нам она казалась настоящей Бабой Ягой…

Я в том раннем возрасте не переносила молоко, особенно ненавидела пенку. Причем, это не был мой каприз: мне действительно становилось плохо, меня тошнило и от молочной каши или супа-лапши. Разумеется, мои родители предупредили Риту Карповну, что молочным меня кормить нельзя.

Буквально через несколько дней работы новой воспитательницы, она забыла о предупреждении или для нее это просто не имело значения. На ужин давали молочный суп-лапшу. На мои протесты Рита Карповна внимания не обратила, заявив, что все должны кушать то, что положено. Колька, чтобы спасти меня, предложил объяснить ей, что я не могу есть этот суп, потому что он в него плюнул. Я сначала отказывалась от этой затеи, но потом согласилась. Баба Яга переставила наши тарелки: мою – Кольке, а его – мне, и- довольно улыбнулась. Ей нравилось быть хитрее четырехлетних детей! Колька от отчаяния плюнул в свою тарелку и тоже отказался есть. Рита Карповна заорала как сирена, поставила его в угол лицом к стене (она всегда так делала) и пригрозила, что пожалуется его отцу. Я, в знак солидарности, встала в угол вместе с Колькой, а ее начала пугать, что все расскажу папе и ее саму накажут за то, что она не выполняет рекомендации врача. Мы простояли в углу все время, оставшееся до прихода родителей. К счастью для Кольки, за ним в тот день никто не пришел, и мой папа забрал нас обоих. Выслушав о том, что произошло, отец оставил нас одеваться самостоятельно и пошел побеседовать с воспитательницей.

Его не было довольно долго: мы устали дожидаться. Папа вышел серьезный, обнял меня, потрепал Кольку за вихры, и мы отправились домой.

Рита Карповна не простила маленького мальчишку, предполагаю, не столько за его «проступок», сколько за неприятный для нее разговор с моим отцом. В дальнейшем, она, по малейшему поводу и без, придиралась к Кольке, и ему постоянно влетало дома… Таких людей, как Рита Карповна, нельзя допускать к детям вообще, а особенно к малышам, какими мы тогда были!

Колька – жизнерадостный человек, никогда не унывающий, позитивный, мечтатель…Ему хотелось стать моряком и обогнуть на корабле Землю…Моряки ведь не плачут, не унывают, не жалуются!

В городе открылся новый детский сад, и Рита Карповна перешла туда на работу. Через какое-то время к нам вернулась наша любимая Лидия Ивановна… Мы были этому бесконечно рады!

Особых развлечений в нашем маленьком провинциальном городке не было, как ни у кого не было ни телевизора, ни телефона, а об интернете тогда никто и не знал…Самые яркие впечатления дарило кино…Мы пропадали во дворе, играя в прятки, салки, устраивая соревнования между домами, подъездами…Часто, в хорошую погоду по субботам, папа и дядя Витя собирали всех мальчишек нашего двора (я была единственной девчонкой в их компании), и мы на двух моторных лодках уплывали на небольшой остров в центре реки. Сооружали шалаши, жгли костры, пекли картошку, ловили рыбу майками и тазиками, готовили уху, смотрели на звездное небо, слушали рассказы папы и дяди Вити о войне …

А когда мне было лет пять с половиной, Колька буквально спас мне жизнь…

Я очень расстраивалась от того, что считала, будто мама меня не любит. Нет, она меня никогда не била. Дома было всегда чисто, уютно, вкусная еда. У меня много игрушек, личное пространство, я должна быть одета по погоде, сыта и не болеть, но…Мама никогда ни за что меня не хвалила, как бы я ни старалась. Не называла уменьшительно-ласкательными словами, не проявляла участия в моих детских делах, не жалела, когда я разбивала коленку… Папа называл меня дочурой, а она даже просто дочкой не звала. Я была для нее Ирой, только Ирой, – и никак иначе…

В папиной любви я не сомневалась.

В те годы почему-то было принято спрашивать маленьких детей:» Кого ты больше любишь, папу или маму?» Когда такой вопрос задавали мне, я отвечала честно и однозначно, что больше люблю папу. Маме, наверное, было неприятно, может быть, она обижалась, но со мной об этом никогда не заговаривала. Меня учили всегда говорить правду: мои ответы на подобные вопросы оставались неизменными, поэтому однажды папа затеял со мной серьезный разговор. Он говорил, что я уже большая, мне 5,5лет, скоро исполнится шесть, что должна понимать какая мама хорошая, как много она делает для нас: убирает, готовит, стирает, гладит…. Убеждал, что мы должны ей быть за это благодарны и любить. Сказал, что он нас с ней любит одинаково. После этой воспитательной беседы я стала отвечать так:» Я люблю папу и маму, но маму больше люблю, когда она приходит с работы.» Иногда на этом вопросы заканчивались, но бывало, что наиболее настойчивые продолжали выведывать, мол, почему же маму больше после работы? Тогда звучал прямой ответ:» Потому что после работы она спит!»

Это был мой детский сигнал «SOS!», наивный и отчаянный, который никто не принял. Даже папа…

С «высоты» своих пяти с половиной лет я пришла к выводу, что, раз папа любит маму и меня одинаково, мама такая хорошая, столько всего делает, а я ее не могу полюбить, как папу, значит, я плохая. Я очень старалась стать хорошей: была послушной, не баловалась, всегда убирала свои игрушки, помогала ей, чем могла, научилась читать в четыре с половиной года, в пять плавать (а мама не умела!), но она все равно меня не любит. Другие дети убегают без спроса на речку купаться, ведут себя неправильно, на них воспитатели все время жалуются, их ругают другие родители во дворе, но мамы всех любят!!!

Получается: со мной что-то не так! Я – плохая, поэтому мама не может меня полюбить, чему бы я ни научилась, что бы ни делала…

Не помню, как у меня возникла мысль утопиться в речке, чтобы не огорчать родителей и не мешать папе с мамой жить счастливо. Долго обдумывала план своего утопления. Представляла, как они прочитают мою записку, в которой напишу, как люблю их обоих, как они заплачут, как мама пожалеет, что не любила меня…Я серьезно готовилась к осуществлению своего плана: стала часто отпрашиваться с другими семьями пойти поплавать на речку, написала печатными буквами два письма – отдельно папе и маме, обдумывала как одеться. Кольке в моем плане отводилась важная роль: передать родителям записки и показать место, чтобы меня быстро нашли, и я не стала ужасной утопленницей (мы, дети, видели одну). Я не хотела превратиться в такую…

В детском саду, на прогулке, мы поднялись на корабль, спрятавшись от всех, и я приступила к осуществлению первой части своего плана: рассказала Кольке о том, что хочу сделать, как он должен мне помогать, никому ничего не рассказывать, а дальше…

Колька чуть не плакал, но держался. Помогать согласился. Выслушал молча, с мрачным лицом. Завтра – суббота, а в воскресенье все должно случиться…Вдруг он вскрикнул и взволнованно заговорил:

– Ира! Как же ты такое сделаешь, не попрощавшись с папой?! Он тебя любит! Никогда не бил, даже не кричал на тебя ни разу! А ты умрешь – и не попрощаешься?! Он же не виноват, что мама тебя не любит! Надо с ним попрощаться! Обязательно!

Это ломало весь мой план, но я понимала: Колька прав: с папой надо попрощаться! Почти месяц я искала возможность поговорить с ним об этом, а, главное, набраться смелости для такого разговора.

Наконец, рассказала…

Не знаю, что ощущал мой отец, но отнесся он ко мне серьезно. Долго молчал, потом сказал:

–Дочура! Я понимаю, как тебе трудно жить, раз ты думаешь, что мама тебя не любит. Я так не думаю, потому что точно знаю: она любит тебя!

– Я сейчас вспоминал свое детство… Может быть, моя мама меня не очень любила? Каждый год уезжала с младшей сестрой на полгода на курорт. Я оставался вдвоем с отцом, который много работал: мы виделись с ним только по воскресеньям. Отец, твой дедушка, любил меня, и мне хватало его любви тогда и хватает сейчас. Я живу счастливо: у меня есть вы – ты, мама. Мы вместе – это главное! Есть любимая работа: я – врач. На войне спасал жизнь многим людям, и сегодня помогаю избавляться от болезней. Если бы меня не было, не было бы тебя, и в войну я не спас бы тех, кого сумел спасти… Надо, надо обязательно жить, дочура! Живи! Только если ты будешь жить, ты сможешь убедиться, что ошибаешься: мама тебя любит, а если тебя не станет, как ты об этом узнаешь?! Уйти из жизни – это проиграть, а ты должна побеждать! Давай договоримся: кроме того, что ты – дочка, а я – папа, мы с тобой – друзья. Это значит, что мы обязательно должны делиться всем-всем друг с другом. Договорились?! Я всегда буду на твоей стороне, пойму и поддержу. Всегда!

Так я не утопилась и осталась жить. Ни с папой, ни с Колькой мы никогда об этом не заговаривали.

Время шло… Мы подросли, поступили в школу. Учились в разных (в ближнюю школу – через дорогу – меня не взяли, потому что на первое сентября мне еще не исполнилось семи лет – в то время принимали только семилеток), поэтому приходилось ходить в дальнюю. Колька часто умудрялся встречать меня, убегая чуть раньше со своих уроков, придумывая всякие разные причины. Он старался быть рядом…

Мы любили забираться в сарай родителей Кольки, потому что там было много сена для их коровы, а в потолке – небольшое круглое отверстие, сквозь которое виднелось небо, а поздно вечером – звезды. Лежали в сене, смотрели на звезды и мечтали… Юрий Гагарин уже слетал в космос, и мы верили, что скоро люди смогут путешествовать на другие планеты. Возможно, и мы…

После окончания мною первого класса «на отлично» родители оборудовали в нашем сарае настоящую библиотеку для детей. Папа сделал и установил стеллажи, приспособил удобные места для сиденья. Мы с ним расставили книги по тематике, подготовили картотеку, а мама помогла создать уют и украсить помещение. Я стала библиотекарем, а Колька – моим главным помощником. Библиотека работала все теплое время. К нам приходили за книгами не только дети из нашего дома, но и из соседних домов, даже с других улиц. Конечно, в городе библиотека была, но отдельной детской не было.

А еще у меня был фильмоскоп и много диафильмов, в том числе, цветных (такие были редкостью). Когда темнело, Колька с мальчишками натягивали белую простыню (ее мама выделила для этих целей) на стену дома. Все выходили со своими табуретками, стульями, рассаживались, и я с «выражением», по лицам читала тексты. Взрослые тоже частенько посещали наши сеансы. Фильмы для детей в кинотеатре показывали раз в неделю утром по воскресеньям, а в будние дни были только вечерние сеансы, на которые детей не пускали. Первый телевизор в нашем городе появился у главврача городской больницы в 1963 году. Мы с папой ездили в гости к дедуле и бабуле в Москву и привезли оттуда по его заказу. А шел еще только 62-й…

Когда мы стали второклассниками нас дразнили женихом и невестой, за что от Кольки доставалось многим мальчишкам, да и девчонкам тоже. Нашей дружбе исполнилось пять лет…

С той поры много времени утекло…Я встречалась, влюблялась, расставалась, выходила замуж(трижды!), но никогда у меня не было такого верного, любящего и надежного человека, каким был Колька, мой Первый рыцарь…




Глава третья: Исчезновение гадкого утенка


После того, как я окончила второй класс, в августе 1963-го, наша семья переехала на мамину малую родину, в другую республику. С Колькой нам пришлось разлучиться. Первое время мы часто переписывались, но письма шли долго, а у нас появлялись какие-то заботы, впечатления, новые знакомства, и постепенно переписка прекратилась…

Мне было грустно и неуютно, все казалось каким-то холодным и чужим. Я сразу сказала родителям, что, как только вырасту, уеду отсюда. Мама тоже почему-то совсем не радовалась переезду. Ей, как и мне, здесь ничего не нравилось: ни сам город, ни квартира, ни люди вокруг…Нам достался первый этаж, без балкона, двухкомнатная «хрущевка»: смежные комнаты, проходной зал, маленькая кухня, ванная комната совмещена с туалетом, а собственно ванны-то и нет -только душ…

В третий класс пришлось ходить в школу за несколько кварталов от дома, потому что восьмилетка рядом с домом еще не была достроена: открытие планировалось только через год. Я долго ни с кем не могла подружиться: скучала по своему прежнему двору, по Кольке, по ребятам, по любимой речке, по лесу…

На следующее лето меня отправили к бабусе (маминой маме). Там, среди двоюродных и троюродных родственников, я познакомилась с Сашей, моим двоюродным братом. Он так же, как и я, ходил в музыкальную школу по классу баяна, любил читать, а еще здорово играл на семиструнной гитаре и стал этому учить меня. Мы подружились.

Когда у родителей начался отпуск, мы поехали в Белоруссию, в село, в котором они когда-то жили. Сашу взяли с собой. Папа там работал главврачом, а мама – акушеркой. Их все помнили и очень уважали, потому встретили, как родных, и к нам, детям, тоже было теплое отношение. Познакомились со всеми детьми, дни напролет бегали, играли, собирали в лесу грибы и ягоды, пекли картошку на берегу, купались в речке…

Среди детворы выделялся один мальчик, шестиклассник Андрей, белоголовый, синеглазый, бесстрашный и веселый. Он взял надо мной шефство и всячески меня опекал: в играх, походах в лес, на реку, катании на лодке – постоянно находился около меня. Это очень нравилось: я- единственный ребенок в семье и всегда хотела, чтобы у меня был старший брат…

Через месяц у родителей отпуск закончился, и мы уехали домой. То лето и синеглазый шестиклассник со временем стали постепенно стираться из моих детских воспоминаний…

Четвертый, пятый, шестой классы: отличная учеба –главное … До конца седьмого класса я была предпоследней по росту в шеренге на уроках физкультуры, пухлой, стеснительной, мучительно красневшей, когда кто-то из мальчишек называл меня по имени, а другие девочки уже дружили со старшеклассниками и даже – целовались!

На летних каникулах младшая сестра мамы собрала нас, детей, и повезла в гости к их средней сестре. В дороге мне надуло ячмень на левом глазу, поднялась температура, я очень плохо себя чувствовала, кушать совсем не хотелось. Через несколько дней ячмень прошел, и – все вдруг заметили, что я изменилась. Произошло какое-то волшебство: местным мальчишкам я, к большому моему удивлению, понравилась. Они хотели со мной общаться, дружить! И это продолжалось все время пребывания в гостях!

Волшебство продолжилось и после возвращения домой: когда первого сентября я появилась на общешкольной линейке, меня никто не узнал: ни одноклассники, ни классный руководитель…Объективно: оказалось, что за лето выросла на 12 см и похудела на 10 кг. Благодаря успеху, который я пережила в гостях, изменилось что-то внутри меня, а еще: другой стала походка, движения, манера поведения.

В восьмом классе я была самая… Нет, может, не самая красивая, но одна из самых привлекательных девочек, в которую влюблялись многие мальчишки не только нашего класса, но и всей параллели! Я купалась во внимании, ухаживаниях и наслаждалась своим неожиданным положением первой девочки класса и одной из первых восьмой параллели (школа наша – восьмилетка и мы в ней – старшеклассники-выпускники). Если бы всего несколько месяцев назад кто-то рассказал мне о таком, я бы просто не поверила…




Глава четвертая: Юношеский максимализм…


Я училась в восьмом классе, когда папины родители отмечали «золотую свадьбу», и мы всей семьей приехали в Москву на торжество. Дедушка много лет был редактором одной из московских газет (железнодорожной тематики, так как долгое время работал инженером-путейцем). Коллеги поздравили юбиляров через газету, по радио. В просторной московской квартире собралась большая компания. Кто-то читал стихи, посвященные дедушке, кто-то – добрые пожелания «золотой» семье. Разыгрывались шутливые сценки, мини-представления с переодеваниями, рассказывались необычные жизненные истории, не обошлось и без смешных анекдотов. Обстановка непринужденная, доброжелательная. Было очень интересно и весело!

На юбилей приехали родственники из городов страны: из Ленинграда, Перми, Новосибирска, Калуги и других; пришли бывшие коллеги по работе, друзья – много разных людей, которых я видела впервые, хотя в гости к дедуле и бабуле в Москву приезжала много раз. Среди гостей я знала Георгия (степень его родства определить не берусь) и его жену Лину. Георгий после войны остался сиротой, воспитывался в суворовском училище, но кадровым военным не стал (возможно, по состоянию здоровья). Он закончил один из факультетов МГИМО, несколько лет работал в Посольстве в Индии, а позже преподавал в родном ВУЗе, как и его жена. Детей у них не было, хотя в браке они прожили уже около семи лет… Мы разговорились и тесно общались все время, пока длились праздничные мероприятия. Накануне отъезда Юра предложил мне остаться в Москве и жить в их семье. Он говорил, что, если такая умная, способная девочка, как я, проучится в хорошей московской школе два с половиной года, то они с Линой подготовят меня к поступлению. Стать студенткой МГИМО- что может быть круче?! Такое предложение было очень заманчивым для четырнадцатилетней девчонки, мечтающей поскорее вырваться из родительского дома. В Москву я приезжала почти каждый год погостить, но, одно дело приехать на две-три недели, и совсем другое – постоянно жить и учиться! Конечно, я с радостью согласилась. Осталось только договориться с родителями…

Когда Георгий и его жена вышли из комнаты, в которой состоялся разговор с папой, поняла, что в Москве не останусь…Полное разочарование! Папа объяснял, что нужно всегда рассчитывать на собственные силы, нельзя зависеть, пусть даже от родственников, что они с мамой не смогут обеспечить мне жизнь в столице и еще много чего говорил… В четырнадцать лет трудно принять, что ты не можешь получить то, чего так хочется, хотя есть реальная возможность, вот только родители…Почему? Почему они не дают этому осуществиться?! Понимания того, как трудно отпустить от себя (уже тогда моим родителям было за пятьдесят лет) так далеко в таком юном возрасте единственную дочь, конечно, не было… Обида и непонимание остались.




Глава пятая: Так нравится нравиться…


Восьмой класс стал моим звездным годом. И не только потому, что изменилась внешне и нравилась мальчишкам…

Закончила я его с одной четверкой и поступила в самую престижную школу в г. Н, в которую принимали по собеседованию со свидетельством за 8 классов без троек. В этой школе находились только девятые и десятые классы, система преподавания во многом копировала ВУЗовскую, учителя получили образование в престижных высших учебных заведениях СССР, некоторые имели по 2, даже по 3 высших образования. Школа была экспериментальной (по сути своей – лицей), но в наименовании ее это никак не отображалось. Рассказывали, что учиться там было не просто, но очень интересно…

А летом, перед девятым классом, родители снова решили поехать к друзьям в то же село в Белоруссии, что и четыре года назад. Волшебство продолжилось! Не только сельские, но и те ребята, кто приехал на лето к родственникам из разных городов, студенты техникумов и институтов – были в числе моих поклонников. Папа считал, что ничего плохого здесь мне никто не посмеет сделать, поэтому разрешал и ходить на танцы, и ночью сидеть у костра, и приходить домой под утро с провожатыми…Мама не очень одобряла мою свободу, но с отцом не спорила

Андрей к тому времени, закончив восемь классов, учился на последнем курсе в профтехучилище и проходил производственную практику на предприятии в городе. У себя в селе он стал самым уважаемым парнем: ссориться с ним не хотел никто. Постепенно всех моих ухажеров он от меня отвадил. Мы много времени проводили вдвоем. Возвращаясь с практики, он сразу заходил за мной, и мы катались на лодке, уплывая на другой берег, разговаривали о разных вещах, молча смотрели на звезды… Не целовались, не зажимались- ничего этого не было: мне четырнадцать с половиной, а ему – едва шестнадцать… Договорились, что будем переписываться, после школы я поступлю в институт в г. М, в котором живет его родная тетка, у нее можно будет поселиться, когда Андрей отслужит армию и мы поженимся – мне к тому времени уже исполнится 18лет…

С Андреем мы переписывались два года: до самого окончания мной десятого класса…




Глава шестая: Влюбленность умерла…


Школа, в которой я проучилась девятый и десятый классы, действительно оказалась очень сильной. Она дала мне и всем, кто ее закончил, глубокие, качественные знания, добротную путевку в жизнь.

Как только я получила аттестат, мы с папой на поезде поехали в Белоруссию в г. М. По приезде сняли комнату в квартире, подали документы в приемную комиссию института, а через день он уехал домой.

Перед тем, как сесть в вагон, на прощание сказал:

–Дочура! Тебе уже шестнадцать лет, у тебя есть паспорт и отвечаешь за свои поступки сама. Свой выбор ты сделала. Я его уважаю. Живи своей жизнью. Все удачи, победы – твои, а за неудачи и поражения – нас с мамой не вини. Главное, знай: у тебя есть дом, в котором тебя любят, тебе рады, в котором тебя всегда, пока мы живы, ждут…

Мне тогда было 16лет и 7,5 месяцев. Так началась моя самостоятельная жизнь…

Занималась на подготовительных курсах для абитуриентов, ни на что другое не отвлекаясь, главное – поступить! Иначе – придется возвращаться домой и жить с родителями…

Занятия на курсах закончились 30 июля. Я попала в группу для сдачи вступительных экзаменов с 10 августа. И что должна была сделать шестнадцатилетняя влюбленная девчонка, уверенная в том, что к экзаменам она полностью готова?! Разумеется, устроить сюрприз предмету своих воздыханий неожиданным приездом!

И я поехала в то село…

Остановилась у друзей родителей, у которых побывала уже два раза с папой и мамой. Бросила сумку с вещами и пошла к подружке. Пока шла к ее дому, увидела Андрея, поправлявшего цепь на велосипеде своего младшего брата. Поздоровалась. Он был очень удивлен, так, что не нашелся даже, что сказать. Я, изо всех сил стараясь казаться уверенной и независимой, бросила:» Ну, пока! Увидимся вечером…» Быстро, почти бегом, направилась к дому Зои. Она обрадовалась нашей встрече, хотя и для нее мой приезд был полной неожиданностью. Мы выпили самодельного вина и проговорили несколько часов. Я узнала много нового для себя. Оказалось, что в доме у Андрея живет Рая, которую приняла его мать, потому что та якобы от него беременна. Мама Андрея была многодетной матерью-одиночкой, оставаясь красивой, статной, моложавой женщиной на зависть односельчанкам. Детей она рожала от разных мужчин. Жениться, не смотря на ее красоту, а, может быть, как раз из-за нее, никто не решился. Старший сын родился во время войны от немца, квартировавшего в доме ее матери, остальные отцы представляли широкий спектр национальностей: белорусы, русские, армяне, цыгане – кому доводилось побывать в селе в командировке или проездом – все наследили… Она родила 8 детей, из которых трое, в том числе Андрей, никогда своих отцов не видели…

Мы с Зоей пошли в клуб, чтобы я могла встретиться и поговорить с Андреем. В зале темно, потому что фильм уже начался. Андрея не было. После окончания сеанса – танцы. Я сидела расстроенная. Он появился неожиданно, подошел и пригласил танцевать. Оба молчали… Андрей предложил прогуляться. Мы отправились к реке, сели в лодку и поплыли вниз по течению. Ночь была лунной, светлой. Я даже смогла рассмотреть его глаза – они стали голубыми, не синими, как два года назад…Он тоже смотрел на меня, не отрываясь. Разговор не клеился. Когда уже подходили к дому и остановились перед калиткой, обнял и поцеловал. Это был самый первый поцелуй в моей жизни, но я случайно немного отклонилась, и получилось, что поцелуй пришелся не в губы, а почти в ухо. Мы рассмеялись.

–Ты ничего не хочешь мне рассказать? – спросила я.

–Иришка! Все остается в силе и будет так, как мы с тобой договаривались!

–А как же Рая?!

–Что Рая?! Я же сказал: все по-прежнему у нас с тобой! Это мать ее приняла. На восьмое марта собралась компания, праздновали, выпивали, естественно. Ну, перепил, лег отдохнуть, уснул, а когда проснулся поздно вечером – она рядом лежит. Я ничего не помню! Она же старше меня, и не нравилась совсем. Ничего с ней быть не могло! Может, сама специально все подстроила?! Поднялся и пошел домой. Не гулял с ней никогда, говорю же: ничего не было! Я даже не видел ее после восьмого марта ни разу! Пришла глубоко беременная, сказала матери, что от меня, и та, ничего мне не говоря, пригрела. Мне никто не нужен! Я тебя люблю, Ириш! Верь мне!

Верить очень хотелось! Два года и полтора месяца девичьих мечтаний, снов, писем, надежд и планов…Чего мне только стоило вырваться из родительского дома!

Мы еще долго стояли, молча обнявшись… Нам было так хорошо вместе! Договорились о встрече, когда он приедет с работы, и Андрей ушел. Я еще какое-то время смотрела на звезды, вспоминая наше свидание, потом поднялась на крыльцо. Рая сидела на лавочке возле двери в дом. Конечно, она нас видела и слышала. Я попыталась пройти мимо нее, чтобы избежать любого общения, но она не дала: стала на колени, обняла за ноги и заговорила:

–Ирочка! Пожалуйста, уезжай! Уезжай завтра утром, Богом прошу! Ты же учительницей будешь! Не оставляй ребенка без отца! Тебе всего шестнадцать, еще найдешь парня себе под стать. Мне уже двадцать, и через три месяца я рожу сына или дочку Андрею. Он на два года уйдет в армию, у тебя начнется студенческая жизнь, забудешь о нем, а мы с ребенком будем его ждать: у нас – семья…

Она говорила, говорила, плакала, обнимая меня, и просила уехать…

Мне стало больно и обидно, что все так получилось… Хотелось, чтобы ничего такого просто не было! Скорее бы от этого всего куда-нибудь деться…

Всю ночь уснуть не могла, а утром с автобусом, отвозившем рабочих в город, уехала. Андрея в нем не было: он добирался на мопеде.

Как оказалась в нашей с Олей квартире, что делала оставшееся время до экзаменов – не помню. Мне все было безразлично. Оля не отпускала меня ни на минуту, всегда была рядом, опасаясь, чтобы со мной ничего не случилось. Экзамены сдавала, как во сне: четыре, пять, пять…

Перед последним, по истории, приехал Андрей, остановил меня у института, попытался объясниться, но для меня он стал чужим. Совсем. Сказала твердо:

–Уезжай! У тебя ребенок родится, ему отец нужен. Ты сам без отца рос. Помнишь, как рассказывал, что завидовал всем, у кого папа есть, мечтал его увидеть… У твоего ребенка есть папа, и это – ты! А мне надо учиться. Не приезжай больше и не ищи меня. У нас разные жизни. Прощай! Будь счастлив!

Так закончилась моя первая юношеская влюбленность. Недоверие из-за предательства оказалось сильнее…

Историю сдала на тройку, но набранных баллов хватило с лихвой…

Наконец вывесили приказ о зачислении, в котором мы с Олей нашли свои фамилии… Мы поступили! Мы обе- студентки. Ура!!!




Глава седьмая: Несладкая свобода


Город М. имел областное значение – красивый, уютный, провинциальный, разделенный почти посередине широкой рекой, и нам предстояло учиться в нем целых четыре года… В нем было два ВУЗа: машиностроительный и педагогический институты, техникум, медицинское училище и несколько профессионально-технических; библиотека, драматический театр, Городской дворец культуры, большой парк, хороший ресторан и два больших молодежных кафе … Наверное, такой же, как и тысячи других подобных городов в СССР. Мне же он казался необыкновенным, удивительным… И еще: летом там можно было плавать в настоящей реке – широкой, глубокой, а не в ставке (искусственные водоемы, распространенные в шахтерских городах) и загорать на благоустроенном пляже, как на Черном море. Это так классно! Я чувствовала себя счастливой!

Следующий шаг в моей самостоятельной жизни – сделать короткую стрижку, как у героини фильма» Доживем до понедельника». Я тогда носила косу ниже пояса, а так хотелось быть современной… Мне казалось, что она (коса) просто мешает мне жить! Я была темноволосая, кареглазая, при этом белокожая, и выделялась на фоне белоголовых, голубоглазых белорусок. Иногда приходилось обращаться к милиционерам, чтобы проводили домой, потому что местные «ухажеры» не давали прохода. Я даже плакала от того, что не могла ходить по городу свободно, без этих «дурацких», как я считала, приставаний. Шестнадцать лет…Винила во всем свою длинную косу…

Стричься мы пошли с Олей. В трех парикмахерских обслуживать меня отказались, горячо отговаривая кардинально менять внешность и терять такие шикарные волосы, о чем потом придется жалеть. Отправились в четвертую: я была настроена решительно! Девушка парикмахер согласилась остричь меня, объясняя своим сослуживицам, что лучше это сделает она, профессионально, чем я сама не понятно как…Стрижка получилась отличной – мне понравилась! Обрезанную косу мне отдали (позже из нее по заказу сделала шиньон – тогда это было модно), но через месяц его украли в общежитии. Так я осталась и без косы, и без шиньона. Больше длинных волос у меня никогда не было: не смогла отпустить… А подружка моя новая остригать свои волосы не стала. К милиционерам же обращаться иногда мне все равно приходилось. Видимо, дело было не в косе…

В первую же субботу после зачисления мы отправились на танцы в городской парк. Куда же еще должны были пойти новоиспеченные студентки, оказавшиеся одни, без родителей, в почти незнакомом для себя, но таком манящем, по нашим представлениям – огромном – городе?!

На танцах Оля встретила парня, с которым когда-то пересекалась на спортивных сборах. Подруга – хорошая спортсменка – имела КМС по лыжному спорту, первый взрослый разряд по настольному теннису. Ее знакомый отдыхал с веселой компанией местных ребят. Начиналось все хорошо, но потом…Они окружили нас и …танцевать мы могли только с ними – другим парням это не позволялось. Градус их алкогольного опьянения повышался, самоконтроль понижался и выражения не оставляли сомнений в их намерениях…Мне сложившаяся ситуация очень не понравилась, и я предложила Оле уйти. Уйти нам не дали, и даже в туалет нас сопровождали, перекрыв все ходы и выходы. Стало совсем не до веселья, глаза на мокром месте, не знаем, что делать… От парка до нашей квартиры, комнату в которой мы снимали, в общей сложности километра 3,5-4. На такси денег нет, да и поймать такси в вечернее время не просто было тогда, а автобусы так поздно ходили очень редко. Решили, что надо идти в общежитие к девчонкам…Только как теперь вырваться с этих танцев?!Милиционеры, дежурившие на танцевальной площадке, оказались хорошими знакомыми наших «охранников»-надежды на их помощь никакой… В голове одна мысль:» Ой, мамочка! Что же, что же делать?!»

Неожиданно ко мне подошел очень взрослый парень, пригласил на танец, и «охранники» наши не только не остановили, но и вообще никак не отреагировали на его действия. Я, конечно, пошла с ним танцевать и со слезами в голосе попросила проводить нас домой, пожаловавшись, что эти ребята никого к нам не допускают … Он рассмеялся и спросил:

–А ты не боишься? Меня же они пропустили без вопросов, значит, знают, кто я. Может, я в сто раз опаснее, чем они?!

Я стала возражать, что, мол, видно: он – хороший, порядочный человек, который не причинит вреда двум шестнадцатилетним первокурсницам пединститута, попавшим в сложную ситуацию…

Мне тогда даже в голову не пришло, что можем влипнуть в еще более серьезную историю. Самоуверенность юности, неопытность или врожденная интуиция вселили в меня уверенность, что, если он один пойдет провожать нас обеих, мы сможем как-то выкрутиться… Это было лучшим вариантом по сравнению с перспективой оказаться в компании десятка изрядно подвыпивших незнакомых парней, становившихся все развязнее и развязнее…Интуиция меня не подвела! Егор проводил нас до самой квартиры, по дороге предостерегая, что юным неопытным девушкам не стоит одним появляться в таких местах, если мы не хотим постоянно попадать в такие передряги…

Он оказался 26-летним «королем» одного из районов города, состоящим в приятельских отношениях с «королем» района, в который входил городской парк с танцплощадкой… Это и позволило ему беспрепятственно увести нас с танцев. (Не знаю, было ли так же в других городах Союза, а здесь весь город был разделен на районы, руководимые избранными «королями»: обыкновенно ими становились полукриминальные элементы или уж очень бесшабашные ребята до 30 лет. Егор оказался одним из таких.)

Мы стали встречаться. Относился ко мне он очень бережно. Наверное, кроме того, что я ему по-настоящему понравилась, сказывалась десятилетняя разница в возрасте, мое несовершеннолетие, наивность и доверчивость, искренность и … принципы, которым я упрямо следовала.

Когда наш первый курс отправляли «на картошку», как и всех студентов в то время, Егор даже ходил к декану, пытаясь добиться для меня освобождения от отработки, поскольку в сентябре в Белоруссии уже дождливо и холодно, а у меня хронический гайморит. Никто, разумеется, меня не освободил, но его попытка вызывала уважение…

Осень в тот год началась рано. Похолодало еще в августе. Посылка от родителей с теплыми вещами и осенней обувью задерживалась, а у меня на ногах были только замшевые босоножки. Егор, не обращая внимания на мои возражения, повел в обувной магазин и купил добротные и красивые осенние туфли…

И сейчас не смогу точно определить, как к нему относилась я…Скорее всего мне льстило, что такой взрослый, авторитетный парень так мною увлечен. В нашей группе я была самой младшей: были студенты, закончившие до поступления училища, отслужившие армию, поступавшие по два-три года, им было уже по 20-23 года, а мне – шестнадцать…в таком возрасте 4-5 лет – большая разница. Хотелось показать, что я не маленькая девочка. Пока была на картошке, мы с Егором переписывались, а по приезду в город продолжили встречаться. Он, на зависть девчонкам, ухаживал красиво, баловал меня…Вел себя по отношению ко мне, по большей части, как старший брат, чем как парень…

Девчонки из общежития хвастались своими синяками на губах, на шее – у них, мол, все по-взрослому: любовь. Поветрие что – ли такое тогда было в моде?! Мне тоже хотелось считаться взрослой! Недели три я уговаривала Егора поставить мне такой же синяк (засос). Он категорически отказывался, убеждая, что это дурной вкус, что у нас другие отношения, что это больно и некрасиво…Я настаивала, и он вынужден был сдаться…

Мама приехала неожиданно, а я – с засосом на шее… Телеграмму от нее получила лишь на следующий день -так случилось. Ой, что тут началось! Мне был предъявлен ультиматум: или я расстаюсь с Егором, или она увозит меня домой и – прощай институт, а – самое страшное – лишиться свободы, опять с родителями жить…Конечно, я выбрала первое. Егор был ни в чем не виноват, но признаться маме, что я сама уговаривала парня поставить мне этот злополучный синяк, смелости не хватило, да и стало бы только хуже… Пришлось еще звонить папе и давать слово, что не буду больше встречаться с такими взрослыми парнями и никогда не позволю никаких вольностей. Содержание мое урезали на треть, но учиться оставили…Главное: я сохранила свободу!!!

Современным девушкам и парням прикольно, чудно и смешно читать о моей тогдашней «трагедии»: глобализация и интернет, сексуальная революция принесли свои «плоды цивилизации» и сегодня то, о чем я рассказала-«детский лепет на лужайке» …Сейчас совсем другая жизнь и другие отношения. Тогда такое было время, и такими были мы…

Начались занятия. Егор искал меня в институте, на старом месте жительства (мы с Олей сменили квартиру, а в институте я сбегала через окно в туалете, когда девчонки предупреждали, что видели его в фойе). Так продолжалось до дня рождения Оли. Мы втроем: я, Оля и Зина-землячка Оли – решили отмечать его в одном из молодежных кафе города.

Все было нормально, пока не появился Егор со своими друзьями. Увидев, не поздоровался, не подошел…

Мы поспешно рассчитались и направились к выходу. Уже в дверях он меня остановил и начал выяснять ситуацию с нашим расставанием. Разговор был тяжелым и для него, и для меня. Я чувствовала себя виноватой, от чего было стыдно и неприятно… Егор говорил, что не может без меня жить. Я ничего не отвечала: дала слово папе и нарушать не собиралась… Прошло почти два месяца с тех пор, как мы не виделись, я его стала забывать. Он был пьян, зол, требовал встреч. Совсем мне разонравился: раньше никогда его таким не видела…

Не смотря на алкоголь, понял, что стал чужим и я – другая. Сказал, глядя прямо в глаза:





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=65315466) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.