Книга - Соль земли. Люди, ради которых стоит узнать Россию. Второй сезон

Соль земли. Люди, ради которых стоит узнать Россию. Второй сезон
Дарья Максимович

Наталья Приходько

Екатерина Максимова

Ольга Майдельман

Андрей Бережной

Светлана Ломакина


«Соль земли. Второй сезон» – продолжение проекта журнала «Нация», в рамках которого журналисты издания рассказывают истории современников, чьими делами и поступками можно гордиться.Журнал «Нация» издается с 2012 года международным холдингом «ЕвроМедиа»Подарочное издание.





Соль земли. Люди, ради которых стоит узнать Россию. Второй сезон



Авторы: Бережной Андрей, Ломакина Светлана, Майдельман Ольга, Максимова Екатерина, Максимович Дарья, Приходько Наталья



Ответственный за выпуск Владимир Денисов

Координатор проекта Юлия Дейнеко

Выпускающий редактор Наталья Приходько

Дизайнер Наталья Виноградова

Дизайнер обложки Константин Травин

Корректор Наталья Лаврентьева



© Андрей Бережной, 2022

© Светлана Ломакина, 2022

© Ольга Майдельман, 2022

© Екатерина Максимова, 2022

© Дарья Максимович, 2022

© Наталья Приходько, 2022

© Константин Травин, дизайн обложки, 2022



ISBN 978-5-0055-9567-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero




Что будет дальше?


Напомню, в 2020-м редакция журнала «Нация» при поддержке АНО «Институт развития интернета» полгода создавала и публиковала в Сети проект «Соль земли. Люди, ради которых стоит узнать Россию». Это были истории 50 современников: врачей, предпринимателей, фермеров, уличных художников, чьи дела и поступки вызывают у нас уважение и восхищение.



Ровно год назад мы издали книгу со всеми 50 историями, она доступна на «ЛитРесе», AliExpress и Amazon. Наши авторы с текстами «Соли земли» выиграли несколько престижных конкурсов, в начале этой осени привезли из Сочи статуэтку от Союза журналистов России за лучший текст 2020 года.



А еще впервые в истории «Нации» (журналу 10 лет в следующем году) мы решили попробовать свои силы и в главном конкурсе в области развития общественных связей, совершенно непрофильном для нас, – и выиграли с «Солью земли» Гран-при «Серебряного Лучника» -Юг, а затем стали дипломантами XXIV Национальной премии «Серебряный лучник». Несколько экспертов в нашей номинации «Продвижение государственных и общественных программ» спросили во время защиты проекта об одном и том же: «Будет ли продолжение?» Мы пообещали (потому что сами этого хотели).



Сейчас у вас в руках книга с лучшими текстами проекта «Соль земли. Второй сезон». И наверняка снова будут какие-то приятные последствия для авторов и героев второго сезона.



А что будет дальше, в 2022-м, спросите вы. Что-то да будет (сохраним интригу). Точно можем обещать, что снова расскажем что-то хорошее и важное о России. Потому что, ну а как иначе, мы играем за сборную по здравому смыслу именно в этой стране.



    Главный редактор журнала «Нация» Андрей Бережной




Доктор Женя, основатель центра медпомощи для бездомных: «Все люди добрые внутри. Надо только разбудить это»


По паспорту он Евгений Косовских. Но в Челябинске больше известен как доктор Женя. В 2017 году Евгений впервые выехал на своей «Ладе Калине» к теплотрассе, чтобы лечить живущих там бездомных. А сегодня он директор «Другой медицины»: это первый в стране проект по оказанию медицинской помощи людям, которые живут на улице.

Опыт, наработанный в Челябинске, перенимают подобные проекты из других городов России и за рубежом.



В день нашей встречи доктор Женя был «после смены». Спал в эту ночь часа три. Тем более, местный реабилитационный центр доставил в «Другую медицину» несколько десятков своих подопечных: было так шумно и людно, что попугай Сирена прокричался на несколько дней вперед. И при мне уже ни на что не реагировал, тихо спал в клетке.

Попугай – отказник, его пригрели из сострадания. Впрочем, многое в этой клинике делается из сострадания. Например, ремонт – руками волонтеров на деньги меценатов. Да и само помещение в начале 2019 года администрация города отдала «Другой медицине» в аренду безвозмездно.






Евгений Косовских



Доктор Женя провел для меня подробную экскурсию. В «Другой медицине» все непривычно. Раньше про такое говорили: «Сделано для людей». Приемный покой, комнаты отдыха для волонтеров и бездомных (уровень приличного хостела), санузел с душем для пациентов, библиотека, столовая для сотрудников, холл, где местные «домашние» бабушки занимаются йогой и учатся в Школе здоровья.

Когда помещение только отдали «медицине для бездомных», эти же бабушки, рассказывает доктор Женя, «приходили с граблями». Кричали, что не допустят у себя под боком рассадник туберкулеза и «вообще-то у нас – дом высокой культуры».

«Другая медицина» располагается в спальном районе, на первом этаже обычной хрущевки (раньше здесь была поликлиника). Пока я ждала Евгения, наблюдала, как пьяный мужик тащит с мусорки старый шкаф, трое других распивали прямо на детской площадке, ну, и, в целом, вокруг не Дворцовая площадь. Но доктор Женя считает расположение клиники удачным: многие их пациенты из этого района.

Так вот, бабушки покричали-покричали и успокоились. А теперь и сами ходят в клинику на приемы к узким специалистам в «дни домашних» и носят бездомным носки и провиант.

Главное, ради чего все это было затеяно, – лечебный кабинет с хорошим стоматологическим и хирургическим оборудованием. За стеклянными дверцами шкафов – экспресс-тесты на ковид, тесты на наркотики, дорогущие французские кремы от аллергий, дерматитов, салфетки для лечения ожогов и так далее. Косовских с гордостью говорит, что такому ассортименту завидуют врачи больниц «для домашних». Многое для них просто в диковинку. А секрет прост: «Другая медицина» не стесняется рассказывать о себе производителям медпрепаратов и оборудования и те часто присылают свою продукцию для лечения бездомных бесплатно.

– А это что такое? Суперлинза какая-то космическая…

– Операционная лампа, которую мы купили на президентский грант: выиграли 3 млн рублей. Когда люди сидели по домам, бездомных как-то не учитывали, а их же не очень-то проконтролируешь. А если разнесут вирус по подвалам и подъездам? Я написал заявку на программу профилактики ковида среди бездомных людей, и мы выиграли этот грант. Купили много чего в наш смотровой кабинет и вот эту лампу: она очень нужна, когда приходится накладывать швы. К примеру, когда подшиваешь ушко.

– Что, простите, подшиваешь?

– Оторванное ухо. Частая, к слову, история. А операции мы делаем вот на этом уникальном столе. В Нижнем Новгороде есть завод, который производит медицинское оборудование и конструкции. Мы позвонили и сказали, что хотим универсальный стол с большим функционалом. А они говорят: «Да был у нас где-то необычный проект, который не заказывают». И всего за 58 тысяч рублей мы получили операционный стол. Легким движением руки он превращается (доктор Женя нажимает что-то снизу, стол поднимается, потом складывается) … превращается в хирургический стол, гинекологическое кресло, родильное кресло, каталку и реанимационную кровать.

– Были случаи беременностей и родов?

– Да, но не у бездомных. Мы же еще работаем с женщинами, про которых теперь говорят: «С низкой социальной ответственностью». Но мы их называем просто девушками. Часто у них нет документов и помощи ждать неоткуда. Многие из них гражданки Казахстана, это наши соседи. Была у нас женщина с нормальной социальной ответственностью, но которая 23 года прожила в России с советским паспортом. При этом родила троих детей, работала на рынке. Недавно получила серьезную травму глаза. Нужно глаз спасать. Без документов очень дорого и почти невозможно. Сейчас мы ее отправили к уполномоченному по правам человека, чтобы ускорить процесс получения гражданства и навести порядок в документах.

– До того, как начать лечить людей, вы лечили зверей. Родители – ветеринары?

– Нет. Мама работала на заводе, но почему-то все всегда бежали к нам домой с большими и мелкими неприятностями. А вот бабушка по отцу, да, работала в селе медсестрой и ветеринарным фельдшером. И когда я приезжал к ней, мы сначала носились по селу, делали прививки детям, а потом шли на ферму и осматривали телят. Бабушку все уважали, и я смотрел на нее с восхищением. В подростковом возрасте понял, что тоже хочу заниматься ветеринарией. Окончил крутую ветеринарную академию в городе Троицке нашей области: по уровню образования она на третьем месте после Москвы и Питера.

– А как вы стали человеческим доктором?

– Десять лет проработал ветеринарным хирургом: в Калининграде, в обеих столицах, а потом приехал в Челябинск, потому что мою супругу, балерину, распределили сюда. Но людьми начал заниматься тоже из-за животных. К нам на инъекции своего котенка принесла бабушка. У самой старушки был сильнейший приступ бронхиальной астмы, ингалятор почему-то не помогал. Она задыхалась. Мы замерили ей давление и предложили сделать укол с лекарством. У меня, говорит, тонкие вены, в больнице часто не могут попасть. А у моих тогдашних пациентов – котят, щенков вены вообще чуть толще нити, для меня это не проблема. Ввели раствор эуфиллина и дексаметазона – бабушка вдохнула полной грудью. Ну, думаю, слава богу…

Поступил в медицинский колледж, учился на фельдшера. В нашей группе все уже были взрослые люди, получали второе образование. Нас любили преподаватели, и мы их любили, сдружились. Как-то наша заведующая съездила на семинар по волонтерству: «Жень, надо и нам что-то такое придумать». Я написал доктору Лизе через фейсбук, мы договорились встретиться, но потом случилась эта трагедия (доктор Лиза, Елизавета Глинка, погибла в авиакатастрофе в декабре 2016 года. – «Нация»). Я решил: буду делать сам как могу. Только получил права, купил подержанную «Ладу Калину», а еще бинты, антимикробные мази, лекарства первой необходимости, носки, мыло – и поехал вместе с сотрудниками благотворительного фонда «Пища жизни» к месту, где кормили бездомных. В первый раз они не приняли меня, решили, что все это для чиновничьих отчетов. Но во второй раз двое уже сами подошли со своими проблемами, а дальше заработало сарафанное радио.

Мой проект развивался, присоединялись люди, которые тоже хотели помогать, а потом встал вопрос, что нам нужна зарегистрированная организация: так просто легче работать. В июне 2019-го я получил красный диплом фельдшера и в этот же день оформил бумаги на «Другую медицину».

– Обычно о мотивах такой помощи говорят высокими словами. А вот если без пафоса, как вы сами себе это объясняете?

– Вы про служение и добрые сердца? Сам не люблю такого. Но я не знаю, как ответить. Если скажу, что жалко, ну да, всем жалко. Как можно объяснить, почему мы помогаем людям в ДТП? Просто останавливаемся и включаемся в помощь.

Наверное, настало мое время этим заниматься. Первый мотив – я это умею. Есть и второй, о котором не очень люблю говорить… Когда я работал в поликлинике, дверь ко мне некоторые посетители открывали с ноги, кричали, что и как я им должен, требовали волшебную таблетку от всего. А я думал, почему должен все это терпеть? При этом меня на участке любили, потому что я не спешил, мог с одним больным проговорить полчаса. И я решил: лучше буду помогать тем, кому это действительно нужно, и не в системе.

Когда я помогаю бездомному, уверен, что он будет благодарен за каждый бинт и примет мою помощь с уважением. Есть, что называется, отдача – и не только от бездомных, я стал встречать множество людей, которые хотят сделать мир лучше.

– Много ли бездомных, для которых жизнь на улице – осознанный выбор?

– Нет, таких всего 2—3 из ста. Это хиппи, которые потеряли связь с реальностью. У нас есть Кирилл, ему 34 года, он именно такой. У него хорошая мама, которая помогает нам с пенсии, а мы помогаем Кириллу. Мама бывший преподаватель, и выбор сына, который стал отшельником, для нее большая боль. Он не наркоман, не алкоголик, просто вольный человек, ему так нравится. К счастью, я для него авторитет, мои рекомендации по здоровью он исполняет. Сейчас Кирилл живет с девушкой. Она пострадала на работе: разбирали станок, вылетела деталь, попала в глаз. Это же бездомные, понятно, что техникой безопасности там и не пахло. Такие люди как расходный материал. Они и сами себя называют «разовой акцией».

– Читала вашу книгу «Другая медицина». Там есть глава «Истории бездомных». Боль и ужас, если честно. Тут же вспомнила, как у нас в Ростове в социальном приюте жил артист балета из Санкт-Петербурга. Спился, опустился на дно. Кто-то из ваших подопечных был с особенным прошлым?

– Профессор-историк. Недавно его не стало. У него была деменция. Семьи часто боятся или стесняются таких родных. А он безобидный был, собирал, сдавал картон, на это и жил. У него и прозвище было Картонщик. Был еще преподаватель университета. Дочка его погибла, он жил в коммуналке с внучкой. Та привела своего мужчину в дом, дед почувствовал, что мешает молодым, и ушел. Где-то скитался, раз в месяц приходил домой, получал пенсию, половину отдавал внучке и опять уходил. Я, конечно, был удивлен позицией его родных. В итоге он погиб.

Да, к несчастью, наши пациенты часто погибают. Кто-то замерзает, кого-то убивают. Был случай, бездомного прилюдно пытались сбросить с моста. Прохожая вмешалась, привезла его к нам. Одно время подростки обливали бездомных воспламеняющейся жидкостью и поджигали. И снимали на телефон – для хайпа. Многие наши пациенты сами приходили с ожогами, мы оказывали первую помощь и отвозили в больницу. Там им тоже не очень рады, приходится договариваться, надавливать… Это такая сложная тема – судьбы людей на улице. Средний возраст наших подопечных – 30—45 лет. Самый рабочий возраст, далеко не все потеряно, многих можно вернуть в нормальную жизнь. Я говорю об этом в больших кабинетах при каждом удобном случае. Но там, как правило, не задумываются о бездомных, просто предпочитают не видеть того, что происходит.

– Какому количеству людей вы помогли с момента создания «Другой медицины»?

– Уже около двух тысяч человек. И если раньше мы их искали, добивались доверия, то теперь они нас знают, сами ищут на выездах и приходят сюда, в клинику. Сейчас мы боремся за то, чтобы город выдавал им разовые проездные. Пусть даже их стоимость будет сниматься с «Другой медицины». Но нуждающийся человек должен иметь возможность к нам добраться.

– Какие врачи у вас работают?

– Терапевт, лор, невролог, дерматовенеролог, хирург, сосудистый хирург, фтизиатр, кардиолог, онколог, инфекционист, стоматолог, офтальмолог, врач ультразвуковой диагностики, эпидемиолог и психиатр. Они все волонтеры, это надо подчеркнуть. К примеру, наш офтальмолог на основном месте – заведующая отделением. Она осматривает пациента у нас и может в случае необходимости забрать к себе в больницу.

У нас много волонтеров – и не только из России. Но больше всего мне нравится, что у нас много студентов-практикантов. Пятый курс университета, а они не знают, как кровь из пальца взять, хотя через год уже пойдут лечить людей. Они лечат – одна ошибка, другая, пугаются и уходят в медпредставители, в фармацевты. Получается, государство зря потратило деньги. А проблема – в отсутствии практики. Мы учим азам в полевых условиях. Ну, и еще: врач, который прошел у нас практику, никогда потом не выгонит бездомного из приемного покоя. Поэтому я постоянно говорю: давайте нам студентов. Они вырастут в правильных врачей.

– Меняется ли отношение к бездомным в обществе?

– Год от года меняется в лучшую сторону. Это мы видим и в реальном мире, и по соцсетям. Люди пишут: «У меня сегодня день рождения, если хотите сделать мне приятное, перечислите деньги на лечение бездомных». Бабушки наши, которые приходили с граблями, теперь несут банки с консервацией и теплые вещи для них. Был случай, полицейский, молодой парень, разгонял бездомных, что пришли к нам, ждали на улице. А потом стал нашим волонтером и его семья тоже. Все мы внутри добрые, просто нужно разбудить это.

– Героиня первого сезона «Соли земли», сирийка Жоржина Дейр-Атани, которая кормит бездомных в Москве, рассказывала, что в отношениях с ними нельзя показывать слабость. Это так?

– Когда ты поработал на «скорой» (я же работал санитаром и медбратом), тебе угрожали ножом, пытались взять в заложники, характер сам собой вырабатывается. И вот на улице у меня пациент, которого вчера выпустили из тюрьмы. Сидел за убийство. Если скажешь ему резкое слово, он даст тебе по голове и все закончится. Но я всегда внутри спокоен, я ему доверяю, и он мне доверяет. И я говорю ему «вы». Когда сделали перевязку, он сказал: «Спасибо, ко мне так очень давно никто не относился».

– Бездомные сочиняют о себе истории, которые далеки от реальности. Вас это не коробит?

– Нет. Кто-то рассказывает, что служил в Афганистане, жертва войны, кто-то – что пережил большую личную драму. Они это делают для того, чтобы их не обижали. Чтобы пожалели. Они, как маленькие дети во взрослом теле. Начинаешь разбираться, оказывается, что он просто забухал, потерял документы, потерялся, а потом привык так жить. Ну, на что тут обижаться?

– В Челябинске зимой злые морозы. Как ваши подопечные их переживают?

– Мы научили их готовить сани летом. Раньше каждую зиму принимали кучу обморожений. Причем еще в процессе лечения некоторые из них понимали, к чему все идет, и просили, а можно меня похоронить не в общей яме, не в пакете? Мы же и этим занимаемся. Готовы хоронить за свой счет. Но по закону мы «третьи лица», с чего это мы должны хоронить? Раньше это было большой проблемой, ругались с моргом, с загсом. Но теперь, когда нас в городе уже знают, стало легче.

Так вот, мы решили заняться профилактикой. Договорились с бабушками, выделяем им «оборудование»: шерстяные нитки, спицы, крем для рук, а они вяжут носки. Летом, когда люди делают ремонт и выбрасывают старые ковры, линолеум, бездомные утепляют ими свои жилища.

Еще на зиму выдаем им мобильники, договариваемся с «Магнитами», «Пятерочками», заправками, чтобы пускали их заряжать телефоны.

Они нам звонят: «Есть нечего, замерзаю, помогите!» И мы едем и везем еду, одеяла, теплую одежду. Друзья и родственники уже боятся приглашать меня в гости: если вижу добротный неходовой свитер, обязательно выпрошу для бездомных.

– Они вас как-то благодарят за помощь?

– Конечно. Мне на день рождения один наш подопечный принес торт. Правда, просроченный, но уж какой смог раздобыть. И ведь сам бы съел его с большим удовольствием, они очень любят сладкое, особенно шоколад. И мы на всех конференциях рассказываем: шоколад уменьшает тягу к алкоголю… Открытки, письма пишут с благодарностями.

Мы связующее звено между их миром и миром большим. И мы показываем, что можно вернуться к нормальной жизни, ведь многие возвращаются. Была такая показательная история. Сделали перевязку одному больному. Через неделю прихожу, он весь грязный, а бинт все такой же белый. Я спросил: «Как такое возможно?» – «А я просыпаюсь, все вокруг серое, грязное, а рука белая. И я захотел, чтобы белого было больше. Можно у вас чистую одежду попросить?»

Человек, который живет в ужасных условиях, привыкает к ним. А тут ты говоришь: можно жить лучше – и показываешь как. И он изменяется. Уже документы хочет сделать, выйти из коллектора, работу найти. Но мы, когда помогаем, об этой стороне не думаем, это сопутствующее. Наша главная задача, чтобы он не умер от простой инфекции, от занозы в XXI веке.



    автор Светлана Ломакина/фото автора









«Шаурма за пятерки»: владелец кафе угощает детей за хорошие оценки. А кого не вызвали в школе, тех тестирует сам

Челябинцы акцию поддержали и морально, и материально.


В начале прошлого года соцсети облетела история о том, что в челябинском кафе детей за хорошие оценки угощают шаурмой. В кризисные времена, когда хозяева заведений экономят даже на салфетках, затея кажется удивительной. Что это вообще такое: пиар-ход или свой способ сделать мир чуточку лучше?

Оказавшись с оказией в Челябинске, репортер «Нации» отправилась в прославившуюся на всю страну необычную шаурмичную.



…Пока шла, вспоминала свой дневник с пятерками по русскому, тройками по физкультуре и кафе «Ивушка» через дорогу от школы. Там готовили замечательные пирожки с ливером и сочники с творогом. Но бесплатно в «Ивушке» могли дать только подзатыльник. Ностальгия накатила потому, что дорога к «Шаурме за пятерки» (так прозвали в Сети челябинское заведение) тянулась по рабочему району. Все здесь, на улице 32-й годовщины Октября, напоминало мое советское детство: добротно сколоченные заборы, автомастерские, мужики в затертых масляных комбинезонах, белье, развешенное во дворах.






Оганнес Оганнисян



Кормит детей хозяин заведения Оганнес Оганнисян. Ему 29 лет, у него есть пятилетняя дочка и небольшой бизнес – кафе при автомойке, где можно съесть шашлык, люля-кебаб, крылышки и, конечно, шаурму со свининой или курицей.

С шаурмой за пятерки получилось вот как.

– У нас тут рядом школа, и после занятий дети по дороге заходили ко мне в кафе, спрашивали пирожки, самсу. Это им по карману, но у меня выпечки нет. В январе прошлого года я увидел, как трое ребят собирают по карманам мелочь на шаурму (150 рублей она в меню у нас). Я не то чтобы очень богатый и понимаю, что весь мир не спасти, но меня эта картина задела – захотелось их угостить. Но надо же учитывать и воспитательный момент: не просто дать, а чтобы они эту шаурму заслужили. И я спросил: «Как вы учитесь?» – «В основном, четыре-пять, редко тройки». – «Если принесете дневники, где в один день будет три хороших оценки, пятерки и четверки, дам шаурму бесплатно». Они и пришли с дневниками уже на следующий день. А потом как начали ходить! (Смеется.)

Сарафанное радио в Металлургическом районе Челябинска работает даже лучше, чем интернет. Первые счастливчики похвастались одноклассникам, те – соседнему классу, потом новость разнеслась по всей школе, перебросилась на другие. Поток отличников и хорошистов не иссякал.

Средний возраст постоянных посетителей – 10—13 лет. «Старшаки» стесняются носить в кафе дневники.

– Предполагаю, близился финансовый крах. Какая сумма уходила на детей ежедневно?

– Ну, не такая большая, на самом деле. В среднем тысяча рублей в день. Но вы бы видели, сколько радости у них от этой шаурмы, сколько разговоров, гордости даже! Я получал свои дивиденды в моральном смысле. И мне понравилось это, что они зажглись, стали готовиться к урокам. Руки же тянут, наверное, чтобы в обед получить свою шаурму. Я решил написать в интернете (у нашего кафе есть группа), что сделал акцию «Бесплатная шаурма за три хороших оценки в день». Люди начали расспрашивать, тоже не верили сначала, а потом присылали с дневниками детей. Так появились очереди.

А в новости мы попали случайно: в час пик – это когда в школе заканчиваются занятия в первой смене, у меня тут была взрослая посетительница и увидела, как пришли толпой дети и протягивали мне дневники, я проверял, взамен давал шаурму. Она поговорила с детьми, со мной – и позвонила в агентство новостей. Так о нас узнали во всем городе, а потом и в стране. Но я не против, мне бы хотелось, чтобы наш опыт повторил еще кто-то.

– Повторили?

– Звонил парень из Махачкалы, спрашивал, насколько это затратно. Ему и хочется тоже попробовать, и боится, что дорого будет. А я ему сказал: брат, решай сам, в деньгах, может, чуть не доберешь, но на душе будет хорошо.

– Я знаю, что люди за вашей спиной раздобыли номер карты и стали присылать деньги «на шаурму за пятерки».

– Да. Новость уже разлетелась по всем каналам, но я про это долго не знал. Потом мне показали обсуждения: как люди благодарили и предлагали деньги. Я был тронут, написал: спасибо, но не надо. Мы справляемся. Но все-таки нашли мой номер, и начали капать – 100 рублей, 150, 200. Люди будто бы покупали у меня для детей шаурму.

– Знаете, бывает «подвешенный кофе» – это когда посетитель платит за лишнюю чашку для другого человека. А у вас, получается, «подвешенная шаурма».

– Ну, да. Так набралось около 60 тысяч рублей. На половину суммы я купил подарки и отнес в детский дом, есть тут у нас по соседству. А на остальные – продукты для шаурмы, так и разошлись.

– Какая у вас, вообще, шаурма?

– Главная ее особенность в том, что у меня все свежее и если заказчик не любит лук, а дети многие не любят, или не ест помидоры, я это не кладу. Мясо сам жарю на гриле. Детям даю шаурму с курицей: она легче переваривается. Далее капуста, помидоры, огурцы, лаваш. И соус. В него идут сметана, майонез, свежие и соленые огурцы и чеснок. Все это разбивается в блендере. Получается не очень жирно.

– Шаурма все-таки не самое легкое блюдо.

– Смотря как приготовить, можно сделать даже вегетарианскую: лаваш, овощи, легкий соус. От шаурмы точно меньше вреда, чем от сетевого фастфуда.

Как только раздача шаурмы приобрела массовый характер (в кафе начали ходить классами), начались и аферы с манипуляциями. Кто-то из детей жалобно заглядывал в глаза Оганнесу и рассказывал, как тянул на уроке руку, но его проигнорировали. Кто-то предлагал вот прямо здесь, у гриля, «прочитать по ролям этого Пушкина». А самые уверенные в себе просят шаурму авансом, в счет будущих достижений, которых не может не быть.

– Они такие хитрые! Такие умные! Иногда такие истории плетут – я вижу, что обманывают, но, если красиво сочиняют, делаю исключение и вручаю шаурму за талант, а не за пятерки.








– А сами себе ставят оценки?

– Это обязательно. Как-то пришел целый класс отличников, я их рассадил, накормил, а потом мне позвонила учительница и сказала: проверяйте у них не бумажные дневники, а электронные, там они не могут сами себе нарисовать пятерки. И я научился пользоваться электронным дневником, а в обычном, мы так договорились со школой, тоже расписываюсь. А то раньше по несколько человек с одним дневником приходили.

– За что еще можете дать шаурму, кроме таланта?

– Если искренне говорит, что вот он учил, а ему не поставили оценку. Тогда свои вопросы задаю, если отвечает, тоже даю шаурму. Вопросы простые, но не все взрослые знают на них ответ. Вот скажите, кто придумал русские буквы?

– Кирилл и Мефодий, два брата.

– Вы входите в 10% людей, которые это знают. Правда, мало кто знает. Мне хочется, чтобы дети помнили своих просветителей, знали, как выглядит их флаг, что означают его цвета. Это они, кстати, знают лучше, чем взрослые.

– А вы хорошо учились в школе?

– Нет (смеется), я любил только физкультуру. И так жизнь сложилась, что в первый класс пошел в Челябинске, потом переехали в Ереван, потом опять Россия. Отслужил в Армении в армии, а в России выучился на кулинара, работал в холодном цеху, потом делал шаурму. Я хотел быть летчиком, если честно, но надо было зарабатывать на жизнь. Так что все, что я знаю, это уже после школы, когда добирал знания сам.

– Наверное, к вам ходят такие же ребята, у которых не очень богатые родители?

– Я сам никогда не лезу в душу и не расспрашиваю о личном. О школе, оценках, интересах могу поговорить, о семье – нет, чтобы не ставить ребенка в неловкое положение, если там не очень ситуация. Если вижу, что школьник голоден, накормлю. Но все равно нужен стимул, чтобы он не думал, что это халява. У нас тут есть один парень. У него нет родителей, бабушка, кажется, его воспитывает. Он местный хулиган. И когда я только начал акцию, он приходил посмеяться, не очень уважительно разговаривал со мной. А его одноклассники ходили ко мне и ходили, зарабатывали свою шаурму. Так вот он раз пришел, второй, а на третий уже стал нормально разговаривать. Я ему сказал, что надо что-то менять в жизни; чтобы тебя начали уважать, надо что-то делать. Вот хотя бы заработать первые три хорошие оценки.

– Заработал?

– Да, я вижу, как он меняется. И не только он. У детей должен быть стимул, и я стараюсь тоже, насколько могу, дать им этот стимул. Наша же история самая обыкновенная, раньше, может, на нее бы и внимания никто не обратил. А сейчас не верят: думают, что это маркетинговый ход, что я с этого что-то имею. Спрашивают, зачем это нужно? Не понимают. Сейчас кризис, жизнь все сложнее, люди закрытее, им трудно все это принять. Мы тоже не богачи: я открывал еще одно кафе в центре и через два месяца закрылся, не потянул аренду. Но в моей семье, в семье моего компаньона, хозяина автосервиса Самвела Погосяна, всегда было принято помогать ближнему. А если это дети, то вообще, какой разговор. Но давать надо, еще раз повторю, не за просто так, чтобы не сели на шею.

– Благодаря телешоу «Наша Russia» все мы знаем, насколько сурова жизнь в Челябинске. Вы что на это скажете?

– Так и есть. У нас зимой та-акой мороз! Я иду и смотрю, как дети бегут в школу, падают в снег, играют там – и думаю: так играть могут только челябинские дети. Тут буквально 200 км отъедешь до Екатеринбурга – и люди уже другие, говорят по-другому, одеваются иначе, все у них мягче. А у нас так. Вот еще все спрашивают, как тут можно жить, заводов же вокруг полно, воздух грязный. Но мы же живем как-то.

– Сурово живете, но по-доброму.

– Получается, так.

В кафе зашли мальчик и девочка. Артем и Маша, одноклассники, обоим по 11 лет. Учатся в соседней школе. Хорошист Артем – частый клиент Оганнеса. Маша признается, что учится похуже. Зашли узнать, будет ли шаурма за пятерки и в этом учебном году (я попала в Челябинск в конце августа), получили от Оганнеса утвердительный ответ.

– А вы не пытались хитрить? – спросила я у детей.

– Ну-у… Если честно, – признался Артем, – друг мне предлагал: давай у него брать за пятерки, а в школе продавать за деньги. Но я сразу отказался. Потом он говорит: «А давай сами дома делать шаурму и продавать, тут вон какие очереди». Я заработал шаурму, мы ее разобрали, переписали все продукты на листочек и пошли в магазин, посчитать, сколько это стоит.

– И сколько получилось по деньгам?

– Ой, там курица, овощи, майонез… Все же надо целиком покупать, очень дорого. Рублей пятьсот. Я от этой затеи отказался. И больше мы с ним не виделись все лето. Но, думаю, помиримся. Он, наверное, успокоился уже. Должен же понимать. Три хорошие оценки в день – это реально. А бизнес… Ну, рановато нам пока.



    автор Светлана Ломакина/фото автора









Главный в России по белендрясам

Иван Хафизов собрал в своем музее 20 тысяч наличников


Музей Хафизова виртуальный, в нем 20 тысяч фотографий наличников: обоконок, украсов, нарезников и белендрясов. Чтобы собрать их, фотограф за 14 лет побывал в 400 (!) городах страны. И чем дальше, тем сильнее он влюбляется в этот удивительный исконно российский промысел. Влюбитесь и вы.



– В детстве я всей этой красоты не видел. Мы никогда не жили в деревянных домах, у меня не было бабушки в деревне. Родился я в Казани, сейчас живу в Москве.

Первые наличники снял в июле 2007 года. 14 лет уже этим занимаюсь, самому удивительно. Я работал в IT, в большой компании на госконтрактах, обучал пользованию программами. Это была командировка на завод в город Энгельс (до революции Покровская слобода). Работа на заводе кончалась в 14 часов: гудок – и все расходятся. Еду на маршрутке, и по дороге – все домики, домики, и все с цветными окошками. У меня тогда в голове слова «наличники» даже не было – просто «цветные окошки». Я вышел и начал их снимать; снимал для фотобанков иногда, они только появились – микростоки, куда фотографы сливали все, что не пригодилось заказчикам.






Иван Хафизов



Приехал, выложил в фотобанк коллаж из окошек. Думаю, классные же окошки! Был смешной момент: чтобы фото легко нашлось (стоки ведь все иностранные), я поставил ключевые слова: энгельс, старые европейские окна. Энгельс же по западную сторону от Урала, тут я не вру – Европа. А спустя 5 лет, мне присылают открытку из Германии с моим коллажем и надписью «Окна старой Европы» (смеется).

Потом была командировка в Нижегородскую область, город Навашино. Там я спросил у ребят, где у вас красивые окошки? Они говорят: ну, в Навашино ты ничего не найдешь, давай отвезем тебя в село Дедово. И там я уже целенаправленно ходил, долго снимал. Но я и в Навашино нашел свои окошки. В 1950-е годы там слилось несколько деревень, и я неожиданно обнаружил наличники, не поверите, с элементами конструктивизма!

И тогда я понял, что наличники все принципиально разные. Решил заехать в Муром, это уже Владимирская область. Там тоже была история. Спрашиваю: «Муром рядом?» – «Да, 27 км. На автобусе до Оки, а там паром или мост понтонный». Ну, ок, доезжаю. Перешел через понтон. Погулял по Мурому, поснимал наличники. Прихожу вечером на станцию, и выясняется, что автобус ходит два раза в сутки и эти два раза уже были. Никаких блаблакаров нет, и в итоге шел я из Мурома пешком. Часа четыре. В дороге встретил странного такого ходока: идет издалека в Нижний Новгород, до Нижнего километров двести! А он босой. Прямо человек из прошлого. Такой странной компанией мы и шли.

Как найти наличники? Ну, сегодня довольно просто. Смотришь спутниковую карту, и все по крышам понятно. Где крыши рыжие, ржавенькие, там и окошки нужные прячутся. Но сейчас я просто сообщаю в инсте, куда еду, и люди мне пишут заранее: «А вот у нас в этом районе еще остались». Сложно с большими городами: вот, скажем, в Самаре я бы сам, без подсказок, долго искал. Хотя домики с резными наличниками есть везде, в центральной части России их прям много. А вот на юге почти нет: это же степи, дерева мало и дома не срубные, а мазанки.

Если едешь по маленьким городам в России, надо наглости побольше. Это у нас любят. Я поначалу осторожно: «Извините, мне бы тут окошко снять». – «Какое окошко? Иди отсюда!» А надо с напором: «Мне для музея!» – «А мы не хотим». – «А вы не имеете права не хотеть». Я как-то у деревенского полицейского спрашиваю: «В этом есть что-то незаконное?» – «Незаконное? Нет. Подозрительное есть».

Советую в таких путешествиях возить с собой удлинитель: в маленьких гостиницах часто только одна розетка и та в ванной. А тебе нужно зарядить телефон, фотоаппарат, часы, комп. Я всегда вожу с собой удлинитель на 6 дырок. «Доширак» вожу упаковками, потому что в деревнях в принципе нет нигде общественной едальни. Ну, и чайник, чтобы согреть кипяток. Хотя кипяток можно попросить в любом доме – дадут. В основном у нас люди радушные. Ну, и самое важное – надо улыбаться.

Больше всего сейчас послевоенных наличников. Самым старым, которые я видел на жилом доме, было лет 150, это в основном в Нижегородской области, старше нет. Много 120-летних. А самая большая часть, как ни странно, это советский период, был просто всплеск деревянной архитектуры. И по старой памяти приглашали мастеров, которые учились у дореволюционных деревщиков.

Вообще наличники появились в конце XVII века, и, как я понимаю, появились они из каменной архитектуры, итальянской в основном. Если копнуть поглубже, выяснится, что в камне наличники были уже в XIV—XV веках. В камне они к нам и проникли: есть церковь Вознесения в Коломенском с такими наличниками, есть колокольня Ивана Великого в московском Кремле, на ней тоже наличники и тоже классицизм.

Что интересно, тогда же, в XVII веке, появилась флемская резьба, она пришла к нам из Германии («флемиш» – это «пламя» по-немецки), пришла через Белоруссию, туда приезжали артели резчиков, и это многое изменило. Вот все резные иконостасы, которые сейчас известны и которыми мы гордимся, именно той, флемской резьбы. А до этого они были совсем иные: если посмотреть Покрова на Нерли, другие древние храмы, то там иконостасы тябловые – это, по сути, просто полка, на которую ставились иконы. Резьба на них очень скромная – неглубокая порезка на торце этой доски и только.

В России наличники возникли с прикладной целью. До XVII века окошки были крошечные: 30 см и то по длинной стороне. В них вставляли слюду, бычий пузырь, промасленную тряпку – у кого что. У бедных крестьян зимой вообще была льдина вместо окна, а летом ничего. Но в XVII веке появляются стекольные заводы и оконный проем увеличивается.

Правда, первый стекольный завод в России делал больше не окна, а посуду, в основном склянки для аптек. И только в конце XVII века заводов, выпускающих окончины, становится больше и окна входят в обычную жизнь. Тут возникает проблема – щель между оконной коробкой и проемом в срубе. Вот первые наличники заделывали эту щель и так и назывались – нащельники. То есть, во-первых, надо закрыть щель, во-вторых, отбить воду с крыши. А уж потом, от хорошей жизни, как говорится, начинается украшательство.

И сначала наличники, они совсем простые. Вот те, витиеватые, это конец XIX – начало XX веков. Тогда и лобзик, изобретенный, вообще-то, в XIII веке, становится популярным, а лобзики и привносят в наличники этот ажур. И тогда же, к концу XIX века, появляется большая потребность в способе выделиться: происходит промышленная революция, появляется новый класс – буржуазия. Одним из способов выделиться для них становится украшение домов резьбой.

Крестьяне догоняют, для них-то это тоже способ сделать свой дом богаче и не хуже, чем у других. И еще одно явление происходит – исход резчиков, которых промышленная революция лишила доходов: пропало деревянное судоходство. На Волге в середине XIX века было около 20 000 деревянных судов, все они были украшены резьбой. А уже через 20 лет почти все их заменили пароходами железными. И резчики расходятся по всей стране и занимаются украшательством домов. Они просто переквалифицировались.

Встречались ли наличники в Турции? О, вы прямо зрите в корень. Я в Стамбуле был крайне удивлен, что некоторые турецкие деревянные кварталы похожи на какую-нибудь Астрахань или Самару. Но в этом, наверное, нет ничего удивительного, если прикинуть, что резчики перемещались как раз по Волге, Волга впадает в Каспийское море, а там и до Босфора недалеко. У восточной резьбы глубокие корни, конечно, и она «перекрестным опылением» влияла на нашу культуру. Все взаимосвязано. Когда я был в Сибири, мне рассказывали, что богатые золотопромышленники Томска хотели себе дворцы не хуже столичных и отправляли резчиков учиться в Петербург и Италию.

Конечно, в каменной архитектуре Италии нет слова «наличники», там есть тяги, портики, и итальянцы очень сильно удивляются, что наши резные наличники произошли от итальянских: «Нет! У нас такого нет! Это просто похоже!» А наши почему-то обижаются: «Нет, резные наличники – это исконно русское! Спокон веков! Еще с дохристианских времен!» Как будто от этого они стали хуже (смеется). Все друг на друга влияли, в этом нет сомнений.






Ижевские «сережки» -свесы



Архитекторы надо мной посмеются за такое упрощение, но я скажу так: каменная архитектура у нас очень европейская, а европейская архитектура – она очень итальянская. Ведь в России с 1762 года существовала комиссия под управлением графа Бецкого, которая создавала образцовые фасады для губернских городов. То есть была, грубо говоря, книжка с фасадами, которую делали профессиональные столичные архитекторы с образованием… угадайте, каким? В Италии учились в основном. И, конечно, эти книжки упирались в правила классицизма целиком и полностью.

С самим словом «наличники» тоже интересная история. Есть хорошая книга питерского профессора Сыщикова, он собрал все термины, касающиеся деревянного зодчества, потрясающий труд. Так вот, у этого понятия есть несколько корнеобразующих слов. От слова «лицо» – обналичка, обличковка, от слова «окно» – обоконье, наоконник, надоконник. От слова «резать», конечно, – выреза, обреза, нарезники, или от «красота» – украсы. Есть странные по морфологии слова – уральское белендрясы, например, которое связано с глаголом белендрясничать – ерундой заниматься. «Чего там дед делает?» – «Да белендрясничает».

Думаю, в наличники еще вложено языческое начало. Раньше считалось, что злые силы не могут проникать сквозь материю, но могут пробираться по ее краю, и поэтому край сорочки, воротник обшивался обережным орнаментом, и также украшался край окна, край водосточной или дымоходной трубы, вход в дом.

Кроме России наличники сегодня можно встретить в Белоруссии, на Украине, отчасти в Литве, Турции, Северном Казахстане. Но можно сказать, что это наша особенность, здесь они распространены наиболее широко. Иногда, кстати, этому способствовали пожары, города-то деревянные горели. Иногда сгорало разом полгорода. И его начинали отстраивать заново.

Есть иркутская книга «Город и дерево, искусство и ремесло», где хорошо описан такой процесс: когда Иркутск погорел в 1879 году, созвали артельщиков, резчиков и строителей со всех окрестных городов и деревень. И чтобы дело шло быстрее, придумали то, что мы сейчас назвали бы ГОСТом: установили три стандартных размера окон, которые до этого вырезали кто во что горазд. Под эти три размера можно было купить наличники прямо на рынке. Ну, то есть, чего ты там заказываешь, вот, бери, мы уже нарезали. В Иркутске послепожарные наличники прям видно: они более простые, типовые, без хитростей.

Интересно, откуда мастера брали узоры. Вот, например, в 1870-х годах выходил журнал «Мотивы русской архитектуры», где пропагандировали русский стиль, одним из основателей его считается Иван Ропет. По его зарисовкам, сейчас он зовется псевдорусским, или петушиным стилем, строили здания в Москве, Петербурге, Красноярске, Орле, Калуге, Костроме, наличники прям узнаваемые.

А крестьяне иногда копировали узоры с упаковки мыла или чая. Был такой граф Бобринский, который критиковал подобный поворот и сетовал, что народное искусство умирает, что оно упало до вульгарного стиля. Раньше ведь народные резчики вдохновлялись орнаментом из церковных книг, византийским, тысячелетним. А тут вдруг мыло… Ну, что поделать.

Я общался с резчиками советской эпохи, которые брали свои узоры с обоев и рисунков на женском белье.

Однажды в Ижевске, в Удмуртии, там для наличников характерны «сережки» -свесы, их чаще всего два, но встречаются и три, я вдруг встретил один дом, где свесов было восемь. Там, где три свеса, стоит хозяйка и говорит мне с таким апломбом: «А вы знаете, что количество „сережек“ означает гостеприимство хозяев? Это не просто так финтифлюшки. Вот у моего отца их три!» Я спрашиваю: «А чего у ваших соседей их восемь?» – «Ну-у, эти-то просто выпендриваются».

Много я читал в Сети, что кони – это такой древний символ, они везут в колеснице солнце по небосводу и поэтому часто изображаются на наличниках. Не выдержал, посчитал, сколько у меня коней. Всего-навсего три. Из 20 тысяч. То есть кони встречаются даже реже, чем лица людей! А лица на наличниках встречаются очень-очень редко. У меня их 8 или 9.

Есть наличники в Старице, Тверская область, где изображен усатый-бородатый дядька и несколько женских лиц. По одной легенде, это купец, хозяин дома, и его семья. А по другой, поскольку дом построен в 1918-м, это Николай II – якобы в память о расстреле. Но мне кажется, что в 1918 году в Старице еще не знали о расстреле царской семьи…

В Бурятии, в Улан-Удэ, стоит дом, где на наличниках четыре мужских лица, причем все разные. Большого мастерства был резчик. Головы маленькие, размером сантиметров семь. Там говорят, что это резчики сами себя вырезали. В Иваново были два дома с лицами, но один уже разобрали, хотя это же уникальная история и всякий раз такая радость и находка!

Я как-то с региональным чиновником общался с глазу на глаз и говорю: «Такие дома встречаются только у вас. Почему вы их не сохраняете?» Он говорит: «Ну, во-первых, я только сейчас от вас узнал, что они есть у нас и больше нигде». Но отношение у него тут же изменилось. Он просто не знал. Очень часто люди не знают, что это высокой ценности объект.

Доска о том, что это памятник архитектуры, не работает как охранная грамота. Вот есть в Архангельской области, в селе Черевково, совершенно потрясающий дом купца Гусева. Удивителен он тем, что, вообще-то, чем севернее, тем наличники проще: климат суровый, световой день короткий – просто некогда резать. Но этот Гусев сделал дом, где невероятно пластичная, практически лепная резьба, ни на что не похожая. Там дом и амбар. На доме висит табличка, что это памятник деревянного зодчества. Так вот, сегодня часть дома покрашена одним цветом, часть – другим. У амбара выбиты окна.

Сохранять надо по-другому – рассказывать об этом и делать это модным, интересным. Вот конструктор «Макет наличника» – одна из таких идей. Мы вместе с резчиком Валентином Яковлевым придумали, как собрать наличник своими руками, и создали такой деревянный лего, масштаб 1:12. Выбрали 6 моделей из разных регионов России, в каждой от 170 до 280 деталей. Я сам их тестировал: собирал, красил. В общем, долго шел к идее. И наконец, в прошлом году свершилось. Помог краудфандинг на «Планете», мы собрали даже больше, чем ожидали. Значит, все не зря. И этот конструктор, возможно, со временем поможет сделать так, чтобы число наличников не уменьшалось.

Настоящий полноразмерный наличник стоит сейчас около 20 000 рублей. Можно найти наличники и за 5—7 тысяч, но для этого нужен дедушка, деревенский резчик. Он скажет: «Вот материала я сейчас закуплю, за 2 недели одно окно сделаю». И через два месяца с любовью, не торопясь, сделает вам 5 окон. Выйдет это примерно 40 тысяч, копейки. Но где искать такого дедушку, я не знаю.

Легче найти молодых ребят в областном центре, у которых стоит лазерный станок. Те же 5 окон выйдут в 150 тысяч. Но зато они будут предсказуемы по срокам и с оплатой безналом. И третий вариант: найти какую-нибудь условную «Спецпроектреставрацию». Шлешь им обмеры и чертежи, они говорят: не вопрос. У них все будет в лучшем виде: часть сделана на станках, часть вручную, но один наличник будет стоит 85 000 рублей.

На сайте все снятые мной наличники уже не помещаются, да, их 20 тысяч. Сайт хостится в Голландии, нужны руки и время, чтобы его перенести, я уже год как собираюсь… Сколько было экспедиций, невозможно подсчитать. Городов около 400. А что считать экспедицией? Мы недавно со съемочной группой канала «Культура» ездили через Ивановскую область в Нижегородскую, заехали в Ковернино на пару часов, там очень красивый резной дом. Сняли и уехали. Считать это экспедицией?

Региональные музеи с наличниками есть. В Мышкине, в Томске. Маленький музей есть в Киржаче. Года два назад открылся Музей тульского наличника, там тоже классные ребята. В Архангельске создается, я не был пока, в Черноисточинске – называется «Вычурны балясины». Мы все, конечно, знаем друг о друге, мир наличникофилов не очень велик.

Простые люди реагируют по-всякому. Был смешной разговор на выставке, женщина взяла мой календарь, и такая: «Ой, какие наличники, как красиво!» Переворачивает страницу: «Ага». Третью: «Так, и тут наличники? Что-то у вас, кроме наличников, ничего. Это ж скучно». И ушла. Не зашло человеку.

Коллаж с цветными окошками так и продается до сих пор на фотобанках. Большинству без разницы, какие там окошки. Я как-то встретил мои окошки Костромы с надписью «Не уничтожайте старую Рязань!». Я бы, конечно, выслал им Рязань, мне не жалко.

Иногда находишь там, где не ждешь. Я ехал в Тульскую область, в глубинку, потом подумал, а чего у меня Малоярославца нету? Я знал, что Малоярославец был сожжен почти дотла во время Великой Отечественной войны, и я туда ехал галочку поставить: был, искал, нету. Но оказалось, что там полным-полно резьбы: в 1950-х артель взялась и отстроила дома.

А какая Шуя в Ивановской области умопомрачительная оказалась! Ой, это представьте, что вы уже были во многих российских городах и вдруг, не зная ничего, попадаете в Санкт-Петербург. И ходите в шоке: ого! Он какой-то другой совсем, крутой. Вот Шуя такая. Промышленность ее миновала, и это спасло город. А вот в Вологде, «где резной палисад», я не нашел почти ничего.

Сейчас у меня много лекций по стране, а потом я хочу в Барнаул попасть, там очень крутой деревянный модерн. В октябре поеду в Йошкар-Олу и Космодемьянск, там тоже классная резьба. Вторую книгу хочу сделать про Поволжье (первая – «Наличники Центральной России»). И там, конечно, должен быть самый «мед», мед деревянный, застывший на солнце. Прямо очень красивая резьба… Знаете, я заметил, что трудно описывать наличники, не используя слова «ажур» и «кружево».



    автор Ольга Майдельман/фото Иван Хафизов









Чистомэн, супергерой из Копейска: «Да, велика Россия. Но и в ней однажды кончится место для свалок»


Артур Матис-Сиразеев делает субботники модным занятием и высмеивает скамелье и балконьеров

Наш отечественный супергерой в зеленой маске Чистомэн сначала очищал от мусора свой город. Затем соседние города. А потом поехал по стране…



Долгое время (несмотря на уже широкую известность в соцсетях и медиа) публика не знала, кто скрывается под маской. Но в 2019 году в программе «Секретный миллионер» на берегу челябинского озера Тургояк герой разоблачился. Под зеленой балаклавой оказался симпатичный молодой человек – Артур Матис-Сиразеев. Ему 31 год, по образованию учитель английского и немецкого языков, работает в сфере интернет-маркетинга.

Мы поговорили с Чистомэном о том, как ему удалось сделать скучные субботники занятием модным и мемным, а заурядное бытовое свинство – вопиющим и стыдным.

Супергерой Чистомэн родился 22 апреля 2015 года, когда Артур Матис-Сиразеев выехал покататься на велике по берегу челябинского озера Смолино. Но там было так грязно, что Артур понял, прогулка не принесет ему никакого удовольствия.






Чистомэн (Артур Матис-Сиразеев)



Все случилось мгновенно, как в фильме «Человек-Паук». Только в кино Питера Паркера укусил паук-мутант, а Артура уколола совесть. (Стыд за других людей сейчас почему-то называют «испанским», хотя на самом деле он очень русский.)

В первом попавшемся магазине парень купил зеленую ткань, сделал прорези для глаз, надел темные очки – и уже Чистомэн, а не интернет-маркетолог Артур Матис-Сиразеев стал собирать мусор по берегам озера. Результаты своей работы он выложил в соцсети.

– Ну, сколько человек заинтересовал бы обычный парень, собирающий мусор? А здесь новый супергерой. Я сфотографировался в маске с пакетами мусора и написал: «Теперь Чистомэн будет следить за порядком в Челябинске». Да, это был экспромт, шутка, я не думал, что это так надолго и так глобально. Но вдруг мой пост нашел отклик, на меня подписалось сразу 3 тысячи человек. Я решил продолжать.

Когда все только начиналось, Артур надеялся очистить от мусора город совсем, привлекая все новых сторонников. Но вскоре понял, что это, к сожалению, утопия. Теперь главная задача Чистомэна – пропаганда поведения нормального человека. В этом деле Артуру помогают профессиональные навыки SMM и чувство юмора.

Например, он разработал классификацию мусорящих людей, всего 20 видов, вот некоторые из них.

СКАМЕЛЬЕ. Ведут дневной образ жизни. Непугливые. Юридически подкованные. Прекрасно знают, что убирать мусор не нужно. Этим занимаются коммунальные службы.

НАЛОЖНИКИ. Убеждены в том, что имеют право мусорить в любом месте, потому что платят налоги.

ОСТАВЛЯПИТЕКИ. Дальние родственники НЕДОНЕСКОВ. Легко и непринужденно могут оставить мусор в любом месте.

МЕЦЕНАТЫ. Оставляют мусор специально в самых заметных местах. Чаще всего это стеклянные бутылки. Убеждены, что совершают исключительно доброе дело, потому как бутылки обязательно кто-то заберет и сдаст.

БАЛКОНЬЕРЫ. Выбрасывают мусор прямо с балкона. Активны чаще всего в темное время суток. Не путайте данный вид с БЫЧКОМЕТАМИ.

САДОМИТЫ. Активны с мая по октябрь – во время дачного сезона. Выбрасывают мусор на обочину дороги недалеко от садового участка.

Пожалуй, свою самую эффектную и эффективную акцию Чистомэн провел год назад. На подъезде к городу Копейску (стоит бок о бок с Челябинском) вдоль дороги выросла большая свалка. Никто ее там специально не устраивал, случилось, как везде: однажды бессовестный человек выгрузил свой пакет с мусором, к нему присоседился другой пакет, а дальше пошло-поехало.

– Я приехал на место в пять утра, – вспоминает Артур. – Свалка была настолько огромной, что убрать в одиночку не было никакой возможности. Физически невыполнимая задача для одного человека. Поэтому использовал трюк социального давления: выставил 50 мешков мусора в ряд вдоль обочины и прикрепил к ним листы бумаги, на которых были написаны расхожие нелепые оправдания.

Надписи были такими: «Тут и без меня было грязно», «Это неопасный мусор, он быстро сгниет», «А вы не мне это говорите, идите в мэрию», «У меня дети маленькие» – и вишенка на торте – «Это Трамп виноват» (тогда еще Трамп).

Снимки «говорящих» пакетов стремительно разлетелись по соцсетям, местная администрация пригнала технику: пакеты вывезли, а главное, ликвидировали стихийную свалку.

Коммунальщикам Копейска вообще нередко достается от Артура: в этом городе он сейчас живет. Был, например, случай: пришел на остановку, рядом с которой не было урны, а следовательно, был мусор вокруг. Обращение к властям через соцсети ничего не дало. Тогда Чистомэн сам купил урну, сделал под нее цементный постамент, установил. И выложил саркастический пост на эту тему: мол, платите мне 5000 рублей и я буду сам следить за этой урной, если вы не можете. Оппоненты тоже не промолчали: коммунальщики записали видеообращение к Чистомэну. Закрыв лица цветной бумагой, заявили, что зарплата у них 15 тысяч и откусывать от нее нехорошо. А если Чистомэн так хочет убирать город, пусть идет работать в ЖКХ.

То есть нескучно живет Копейск: прения, баталии.

– У вас есть хейтеры?

– Есть, конечно. Не верят, что я делаю это только потому, что мне не все равно, в какой стране жить. Пишут: «Показуха. Пиаришься». Или, например, подозревают, что я сам привожу мусор, потому что он «лежит слишком красиво». Нет, не обижаюсь и не расстраиваюсь. Люди судят по себе.

Но большинству история, что называется, зашла. Со временем образовалась даже целая лига Чистомэна – это люди (в соцсетях лиги несколько тысяч человек), которые борются за чистоту в разных уголках России и не только. К примеру, у Артема появился последователь в Батуми: грузинского супергероя в черной маске зовут Суптамэн (супта – значит чистый). Большинство убирают свои города и села без суперменского снаряжения.

Участники лиги вывозят огромные кучи мусора, очищают стены и столбы от объявлений, срывают самопальную рекламу с деревьев, приводят в порядок детские площадки и скверы.

Сам Артур в коллективных субботниках участвует не так часто (хотя возглавлял несколько раз масштабные «Чистомэн оупэны»). Он «один в поле воин». Но каждый его пост живо обсуждается в соцсетях, и к Артуру приходят все новые и новые адепты чистоты.

Со своими акциями Артур объездил множество мест в России. Отправляется он в командировку или отпуск, обязательно просмотрит местные паблики, сходит в популярные места и соберет там мусор. Он делал это по всему Южному Уралу, в Тобольске, Карелии, Крыму. Часто акции подхватывали СМИ: призывали горожан присоединиться, совестили местную власть. И правда стыдно, когда в твоем доме убирается приезжий герой в зеленой маске.

Чистомэна стали приглашать поделиться опытом на экологические форумы.

Самый частый вопрос, который ему задают, о топе грязных городов.

– Нет никакого топа, в России почти все города грязные. Но что важно: в благоустроенном месте мусорят в разы меньше. Поэтому решением проблемы является благоустройство. А это уже не то, что может сделать герой-одиночка и даже его лига. Этим вопросом должны заниматься местные власти.

…Я, когда убираю где-то, обязательно прошу местных, просто прохожих, прихватить пару пакетов и донести их до ближайшего контейнера. Чем больше людей вовлечено в уборку, тем лучше. Нужно понять простую истину, если мы не будем влиять на мусорящих людей, то мусорящие будут влиять на нашу жизнь.

Начинать надо с себя. У нас же во всем американцы виноваты, или мэрия, или кто-то еще. И объявления приматывают проволокой иностранные вредители, и ленточки на деревьях на счастье тоже они. У нас в Миассе появилась новая традиция: вяжут не только ленточки, но к лентам приматывают пустые бутылки от шампанского. Вся эта красота – у самой дороги. Мне непонятно, как ленточки влияют на счастье будущей семьи, но я точно знаю, что бутылка может сорваться и закончится все ДТП.

Вообще такой мусор, как бутылки от спиртного, встречается всегда и везде. В этом году я был на сплаве по реке Ай (Южный Урал). Ужас, что там творится. Раньше эти ребята отрывались в Турции и Египте. Но после закрытия границ взялись за родные края. С такими туристами и враги не нужны.

Уму непостижимо, но в XXI веке мы по-прежнему мусор из городов отвозим в лес или поле и просто сгружаем там. Но когда-нибудь место закончится даже в России. Вопрос, что нам делать с мусором, должен стать первоочередным.

…Меня часто спрашивают, как стать Чистомэном в своем городе? Очень просто: надо пойти и сделать. Убрать мусор, поговорить с теми, кто сорит, собрать вокруг себя людей, которые тоже хотят жить в чистоте. Поначалу соседей по подъезду. Бытие определяет сознание: в красивом месте гораздо сложнее гадить. Короче, надо начать проявлять инициативу. Только так мы вылечим наше общество от пофигизма. Не стесняйтесь.



    автор Светлана Ломакина/фото архив героя









Очевидное – невероятное: нигериец учит якутских детей китайскому языку

Марк Бабатунде по праву называет себя «самым северным африканцем в мире»


Марку Бабатунде 37 лет, последние восемь он живет в России, в якутском городе Покровске. А работает в Ойской школе Хангаласского улуса. Здесь нигериец преподает китайский и английский языки. В свободное время ведет свой ютьюб-канал «Самый северный африканец мира». На нем пока не так много роликов, но много комментариев от земляков. И все хвалебные: Марк – уважаемый человек в Республике Саха. Его любят ученики и соседи, а сам Марк говорит, что он в душе уже истинный якут – открытый, жизнерадостный и чутко прислушивающийся к судьбе.



Несколько лет назад Марк Бабатунде стал гражданином России. Как нормальный российский мужик, охотится и рыбачит. Полюбил лошадей и увлекся коневодством.

Родной город Марка в Нигерии – Кадуна, он стоит на одноименной реке. Kaduna в переводе означает крокодилье место, крокодил – символ города.






Марк Бабатунде



Это крупный населенный пункт, 1,5 млн жителей, известные уроженцы – 4 футболиста (среди них Виктор Мозес, играющий за московский «Спартак») и Фиона Фуллертон, одна из «девушек Джеймса Бонда» в 1980-х.

Семьи в Нигерии традиционно большие: у Марка четыре брата.

– Мой брат учился в Северо-восточном нефтяном университете в Китае. И позвал меня туда, в город Дацин. Я поехал. Иностранные студенты вначале не выбирают специализацию, а учат язык. Я начал учить, и мне очень понравилось, решил остаться на кафедре китайского языка. Параллельно учил и их культуру. Я же ничего не знал о Китае. Думал, что это, как в фильмах: сплошное кунг-фу и люди ходят по улицам в национальных костюмах. Но оказалось, там большой современный город и все куда-то бегут. Я ничего не понимал по-китайски, не понимал, как у них все работает, и, когда мне надо было объяснить что-то, рисовал или показывал жестами.

А потом появилась якутка Наташа Иванова.

– У нас была одна общага, там было очень мало людей, которые знали английский. А Наташа его знала. Она единственная могла со мной говорить. Еще была очень терпеливая и добрая. Как и я, она любила учиться. Мы начали дружить, год дружили, потом встречались, потом любовь.

Шестнадцать лет назад у пары родилась старшая дочь Энджел-Джулиана. Потом на свет появились еще двое детей: сын Ари-Ола, ему 13 лет, и дочь Анна-Эмилия, ей 7.

Марк говорит, что, когда они придумывали детям имена, каждый раз это была «конкуренция». Договорились, что каждый будет давать ребенку одно имя из двух. Так, например, Джулиана – это в честь мамы Марка.

Двое старших детей Бабатунде родились в Китае, Марк и Наталья доучивались там и работали. А в 2013 году решили, что их дети должны пойти в школу в Якутии, и семья перебралась на родину Наташи в город Покровск Хангаласского улуса Республики Саха.

Покровск расположен на левом берегу Лены, в 78 километрах от Якутска (и в 10 569 км от родного города Марка). Население – 9500 человек. Зимой морозы здесь трескучие, до минус 50 градусов по Цельсию. Семья Бабатунде приехала в Покровск в конце лета, и уже было нежарко. После переезда отметили официальную свадьбу, расписались в загсе по российским законам.

– Сфоткались на памятниках и поехали на ужин, – вспоминает Марк. – Я скромный человек, Наташа скромный, не хотели делать громче, но друзья хотели праздник, он получился сам.

Друзья кричали «горько», поздравляли и несли подарки.

– У нас в Нигерии делают две свадьбы: традиционную и религиозную. И подарки дарят и невесте с женихом, и они гостям. Но это не дорогие подарки, сувенирки на память.

В Якутии мне все нравилось, и я не очень удивлялся их жизни, потому что мы уже много лет с Наташей жили вместе, она мне много рассказывала о своей родине. У нее свой культур, у меня свой, надо уважать друг друга. Мы сразу об этом договорились.






Марк в Верхоянске, официально признанном полюсом холода в Северном полушарии (минус 67,7° C)



Конечно, на свадьбе хотелось бы видеть и родню из Кадуны, но билеты из Нигерии в Якутию стоят, сами понимаете, сколько. Поэтому ограничились виртуальными поздравлениями. К тому же мама Марка уже была лично знакома с Наташей: семья жениха прилетала к ним в Китай. Свекровь невестку одобрила. (Семья Ивановых, к слову сказать, тоже была рада такому зятю.)

Только вот, когда переезжали в Якутию, мама Джулиана разволновалась: минус пятьдесят даже представить себе сложно, а как там можно жить?

– Они тогда открыли интернет и все прочитали про Якутск. Теперь, когда разговаривают со мной, знают больше меня. И это для них я стал делать видео, показываю, что мы тут живем хорошо, нормально.

– Наверное, детям хотели бы показать Нигерию?

– Мы бы хотели, но то было дорого, то ковид. Но у нас есть ватсап и телеграм, мы часто разговариваем с мамой, и она все еще спрашивает: «Ты носишь шапку?» (Смеется).

Марк носит шапку. И унты, и меховую шубу. Но когда приехал, из «теплого» у него были только джинсы, свитер и кроссовки. В таком виде он поехал на Лену на рыбалку. Промерз до основания и понял, что пословица In Rome, do what the Romans do (в Риме делай, что делают римляне) в Якутии работает как нигде.

Делать-то он делал, но постоянно возникали вещи, к которым трудно было привыкнуть. Вот, допустим, комары. Есть люди, которых они не едят: в народе говорят, что это «несладкие люди». Марк, видимо, был для них очень сладкий. Потом нигерийского парня удивляли наши высокие северные дома на сваях: он называет их «домики на ногах». Марку они казались ненадежными.

– Я не очень понял строганину. Они говорят: «Марк, ты же из Африки, должен любить сырое мясо». Почему они так думали, не знаю, у нас такое не едят (смеется). И суп я не очень понимаю, первое блюдо должно быть густым.

– Видела в интернете фото, где вы на лошади едете. Это на работу или как?

– Нет, что вы! На работу в школу в соседнее село, это 10 километров, я езжу на машине. А там на лошади я в национальном костюме, специально оделся для праздника, чтобы всем показать культуру Якутии. Но в той национальной одежде теплее всего.

– Читала, что вы долго привыкали к неспешности местной жизни.

– Да, тут другой менталитет. У нас в Нигерии у людей требований к жизни немного, но все делается быстро, люди постоянно куда-то бегут. В Китае требований много, люди много работают: time is money. Если автобус должен приехать в 15:55, он приедет в 15:55, и через секунду я на него уже опоздаю. А тут люди в 16 часов только будут готовиться выйти из дому. Автобус приедет позже и будет их ждать. Я такси заказал – говорят: сейчас приедет. 15 минут жду – нет, 20 минут – тоже нет… Долго привыкал к этому, а теперь уже нормально.

Семь лет Марк преподает китайский язык в сельской школе. Село называется Ой. И само появление Марка в нем в первое время вызывало такую же реакцию: пройти было невозможно, каждый хотел сфотографироваться, а дети задавали непосредственные вопросы; правда, половину из них Марк не понимал, тогда он еще очень плохо говорил по-русски.

– Каким чудом вас пригласили в якутскую школу?

– В Покровске был семинар учителей английского языка, и мой друг, у меня тут уже много друзей, сказал: «Марк, тебе нужно общение, сходи и пообщайся». Почему, нет? Там мы поговорили про образование, про жизнь, про работу в Китае и что я знаю несколько языков. Я хотел найти работу в языковом центре в Якутске и ездить туда. А они говорят: «Зачем в Якутск? Приезжай к нам в школу, поработаешь!» И я согласился. Это была пятница, а в понедельник я уже пришел вести пробный урок.

– Между пятницей и понедельником два дня. Что вы делали в это время? Писали учебные планы?

– Это да, но больше искал штаны. У меня не было официальной одежды. Рубашку я купил, кроссовки мне подарили, а штанов не было. Их мне одолжил муж сестры жены. Свояк же это у вас называется?

На первом уроке Марк показал себя замечательно. Он почти не говорил по-русски, поэтому уроки китайского проходили вперемежку с английским, а когда и это не помогало, в ход шел язык жестов, рисование и чувство юмора. Иероглифы подкреплялись картинками, песнями, сценками, видеороликами и предметами из китайского быта, так сама собой возникла авторская методика Бабатунде.

Занятия Марка вначале проходили факультативно и только у младших классов, теперь он учит детей со 2-го по 11-й класс.

Марк знает китайский и английский, немножко французский, совершенствует русский и учит якутский. Плюс два африканских языка йоруба и хауса (всего в Нигерии больше 500 языков). Получается, Бабатунде полиглот.

– Какой язык самый сложный?

– Русский. В китайском запомнил иероглифы, и все, там мало что меняется. А у вас конец постоянно меняется. Русская грамматика у меня очень плохая. Слово «кафетер» (кафетерий) до сих пор не могу правильно сказать. Думаю, надо пойти в первый класс, чтобы все это учить сначала.

– Марк, мы разговариваем в ваше «окно» между уроками. Вы, как я поняла, сидите в вашем продуктовом магазине. Что больше всего любите из местного ассортимента?

– Колбасу.

– У нас говорят, что почти вся колбаса сделана из бумаги.

– Не знаю, какая у вас, у нас в магазине очень вкусная колбаса.

– А какое самое вкусное блюдо в Нигерии?

– Ямс. Это корнеплод, по вкусу он похож на картошку, надо долго варить, потом мешать, к нему добавляют соус. Иногда обмакивают в яйцо и жарят на пальмовом масле. Ямс – любимое блюдо всех нигерийцев. Я тоже хорошо готовлю: могу национальную нашу кухню, могу вашу. Иногда сочиняю обед.

– В школе платят немного. Видимо, вы живете за счет магазина?

– В первое время платили, да, мало. Но мне было очень интересно. И я преподавал в трех школах. Две в деревнях, одна в Покровске. Потом начал много работать в одной. А заняться бизнесом – это идея жены. Когда мы приехали, я помогал родственникам Наташи строить дом, научился – и уже сам построил нам магазин. Им занимается Наташа, а я помогаю, основная моя работа в школе и репетиторство. Работы у меня много, потому что китайский язык в Якутии нужен: граница с Китаем недалеко и многие туда ездят делать бизнес. Мои ученики тоже ездят в Пекин по программе обмена опытом. Потом мы с ними обсуждаем Китай, когда они уже многое видели. Мне предлагали классное руководство, но пока рано: надо лучше выучить русский язык.

– У нас учителя физики называют «физиком» или «физичкой», английского – «англичанином». Вас как дети между собой называют?

– Может, «китаякой»? (Смеется.) Старшие – Марком, как в английском языке принято. Младшие – мистер Марк.

– А ваша фамилия в переводе на русский язык что означает?

– Баба – это папа. В прямом переводе – новый папа пришел.

– Учитель как новый папа. Судьбоносная фамилия.

– Я верю в судьбу. Я же не хотел стать учителем, я для этого слишком скромный человек, а учитель он же говорит людям. Я собирался поступить на инженера, но судьба вот так сделала: собрала чемодан в Китай, а там Наташа, а потом Якутия. И школа. Это же не труд, это мое хобби. Дети так много задают вопросов, все им интересно – и мне интересно. Они у меня учатся, я у них учусь, и вот сорок минут урока проходят, как десять.



    автор Светлана Ломакина/фото ТАСС, архив героя









Трех «ЛиТРов» Владивостоку было мало

Накануне 4-го фестиваля «Литература Тихоокеанской России» поговорили с его основателем Вячеславом Коноваловым


У фестиваля «ЛиТР» («Литература Тихоокеанской России») невероятная история появления на свет. Да, его придумал человек, хорошо известный Москве своим проектом «КультБригада», преподаватель престижных вузов, МГУ в их числе, ведущий программ на «Радио России». Но фестиваль-то он придумал делать на другом конце страны — во Владивостоке, в котором ни разу не был. И самое невероятное, что у Вячеслава Коновалова все получилось.

22—25 сентября этого года фестиваль состоится уже в четвертый раз.



– Любой большой проект сначала возникает как идея в чьей-то голове. Как это вообще могло случиться, чтобы человек придумал делать фестиваль в 6500 км от своего дома (расстояние от Москвы до Владивостока)?

– Начиналось все, как в одной популярной книжке – со слова. «В начале было Слово» – помните? В доме у писателя Прилепина, который находится в глубине керженских лесов Нижегородской области, в 2017 году собрались друзья Захара, чтобы отпраздновать его день рождения. В числе приглашенных был и Василий Авченко – известный приморский краевед, журналист и писатель. За общим столом мы как-то разговорились на тему литературного процесса в стране. И пришли к выводу, что самая бурная жизнь, в основном, происходит в европейской части России и угасает по мере удаления от традиционных центров культуры. И понятно, что мириться с этим нельзя, ситуацию надо менять.

Василий сказал, что вот во Владивостоке нет крупной литературной ярмарки или премии. Я сходу предложил сделать фестиваль. Посмеялись. Как москвич может сделать крупный фестиваль в городе на другом конце страны, где даже не был никогда? Но идея застряла у меня в голове.






Вячеслав Коновалов



В тот год у меня было обнаружено онкологическое заболевание в достаточно запущенной форме, и потребовались серьезная операция и последующее длительное лечение. В общем, появилось достаточно времени продумать запуск нового проекта. Выйдя из больницы, я составил план действий и приступил к его воплощению.

Я, наверное, везунчик, поскольку мне почти в тот самый момент, можно сказать, случайно, встретилась известный приморский адвокат Галина Антонец, большой поклонник изящной словесности и немного писатель сама. Она помогла мне выйти на человека, так же трепетно относящегося к литературе, – это Виктор Суханов, председатель Союза журналистов Приморья, владелец крупного регионального информагентства PrimaMedia. Он стал соучредителем «ЛиТРа», а уже упомянутый Авченко – литературным директором фестиваля.

– Зачем лично вам нужен был «ЛиТР»? Зачем он нужен жителям Дальнего Востока? И отдельно – зачем он тамошним властям?

– Я книгочей. Кто как отдыхает, а я с книгой. Мне всегда был интересен мир литературы. Не журналистика, документальная проза или научное слово, а именно художественное словотворчество. Поэтому, как только у меня появилось время, пусть в обстоятельствах печальных, я решил, что посвятить себя такому нужному и интересному делу – это здорово, это то, о чем я давно мечтал.

На вопрос, зачем «ЛиТР» жителям Дальнего Востока, наверное, лучше ответят они сами. Однако, глядя на то, сколько людей приходят на мероприятия, какие жаркие дебаты идут вокруг фестиваля, мне кажется, что он нужен.

Что касается чиновников – тех, которых встречаю лично я, то за редким исключением это люди, живо интересующиеся литературой. Часто сами пишущие – кто прозу, кто поэзию. Странно, да? Поэтому с ними мне достаточно легко. Это такая секта книгочеев, которая понимает необходимость литературного образования и развития территории через культурные проекты.

– У фестиваля отличное, запоминающееся, но немного хулиганское название. Наверное, постоянная тема для шуток?

– Да, название не забудешь. Я, кстати, стараюсь избегать называть фестиваль коротким названием «ЛиТР», когда нахожусь в высоких кабинетах, использую полное – «Литература Тихоокеанской России». Звучит солиднее и не рождает крамольных мыслей.

Конечно, шуток более чем достаточно, я сам традиционно начинаю фестиваль словами: «Ну вот, пора приступать к первому (второму, третьему) „ЛиТРу“!», что неизменно вызывает смех у аудитории. Не всем название по душе, не скрою, некоторые товарищи недовольны. Но я отвечаю, что имеется в виду литр тихоокеанской воды, а там «у кого что болит».






Писатели Василий Авченко и Андрей Рубанов



У нас действительно есть традиция, о ней мало кто знает. В последний день фестиваля мы набираем воду из океана в литровую бутылку и оставляем ее в офисе PrimaMedia во Владивостоке. Такая вот осязаемая точка в конце.

– Спустя 3 «ЛиТРа», перед четвертым, вспомните вещи из серии «когда что-то пошло не так». Если кто-то вслед за вами решит сделать свой фестиваль, к чему ему надо быть готовым?

– Пойти не так может все что угодно: от каверзной, резко переменчивой погоды во Владивостоке до внезапной отмены приезда ключевого гостя. Про то, какие коррективы внес коронавирус, я даже говорить не буду. Так что, если вы решите сделать свой фестиваль, будьте готовы поседеть и получить предынфарктное состояние как минимум.

– Самый большой страх в любом творческом проекте, на мой взгляд, что получится скучно. Литературный фестиваль – это все-таки не кинофестиваль. Как вы делаете «ЛиТР» нескучным?

– Мы проводим массу мероприятий, рассчитанных на разные возрасты и интересы. Филологические лекции и литературные квесты, концерты рэперов и кинопремьеры по книгам участников «ЛиТРа».

Безусловно на фестивале мы обсуждаем и серьезные, я бы даже сказал, глобальные вопросы. Например, одной из главных тем в прошлом году стала историческая память и культурные коды жителей Дальнего Востока, попытка ответить на вопрос, кто такие дальневосточники. Не секрет, что отток жителей с Дальнего Востока – это давняя и серьезная головная боль, и вопрос, как этот отток остановить, в том числе и вопрос проводимой культурной политики.

Скучно на «ЛиТРе» не бывает, всякий находит тему по себе. Вообще, это событие не только для владивостокцев. Ко мне подходили люди из Якутии, Забайкалья, Сахалина и Хабаровского края, которые говорили, что приехали специально на фестиваль. Это дорогого стоит.

Я бы вообще взял на себя смелость сказать, что дальневосточники – одни из самых читающих и пишущих людей в России. Мне иногда кажется, что если на улице любого тамошнего города остановить прохожего, то он непременно пишет прозу или стихи, ну, или художник по крайней мере.

Если серьезно, я могу с уверенностью говорить о писательском даре дальневосточников, поскольку являюсь еще инициатором и куратором премии им. В. К. Арсеньева и последние три года читаю много литературы о Дальнем Востоке, которую присылают со всей нашей страны, но большую часть все же – с наших тихоокеанских берегов. Эта премия, кстати, одно из трех литературных направлений развития макрорегиона, которые я задумал во время своего вынужденного бездействия. Третьим проектом должна стать крупная писательская резиденция на Дальнем Востоке, над чем я сейчас и работаю.

– Кто и что будет на «ЛиТРе» в этот раз – 22—25 сентября?

– Одной из ключевых тем станет творчество военного востоковеда, этнографа, автора повести «Дерсу Узала» и других замечательных книг, открывших нам Дальний Восток, Владимира Клавдиевича Арсеньева. В сентябре 2022 года исполнится 150 лет со дня его рождения. Я уже говорил, что этот юбилей должен отмечаться в государственном масштабе, стать общероссийским событием. Вот мы и начинаем эстафету на той земле, которая стала для петербуржца Арсеньева вторым домом.

Будет много интересного: от «литературных поездов» по городам Приморья до поэтических слэмов, от мастер-классов ведущих писателей России до обсуждения молодежной литературы Китая с ее авторами.

Традиционно в фестивале примут участие литераторы из стран Азиатско-Тихоокеанского региона, а в этот раз мы пригласили еще и писателей из стран Европы, где существуют русские диаспоры, – Германии, Болгарии, Словении.

Из наших мэтров будут Роман Сенчин, Герман Садулаев, Андрей Геласимов, Алексей Варламов, Андрей Рубанов, Сергей Лукьяненко. Кстати, Лукьяненко выступит на фестивале не только в привычном амплуа писателя-фантаста, но и как знаток гастрономии – приготовит свое коронное блюдо, которое смогут попробовать все желающие на гастро-вечере.

Приедут хорошие поэты: Максим Замшев, Александр Пелевин, Максим Жуков, Олег Демидов. Будет богатая детская программа с участием Аси Петровой и Игоря Малышева, издательский марафон с главредами ведущих издательств, таких как «Городец», «Молодая Гвардия», «Альпина Паблишер». Много чего будет, приезжайте посмотреть и поучаствовать.

– А какая она вообще, современная тихоокеанская литература России?

– Она так же разнообразна, как и территории, где она пишется. Если посмотреть на карту Дальневосточного федерального округа, то вы увидите, что верхней границей этот округ упирается в Ледовитый океан, а от южной границы уже рукой подать до субтропиков. Если смотреть горизонтально, то от Байкала с Якутией и до Чукотки с Курилами природа, климат и ландшафт до такой степени разные, как будто все это на разных материках. И литература такая же разнообразная – как по тематике, так и по форме и содержанию. Что объединяет ее? Это литература фронтира, литература путешественников и первооткрывателей. В генетическом коде жителей этой территории – стремление идти в неизведанное во всех направлениях – бизнесе, политике и литературе, конечно. Есть в дальневосточной литературе и героика, и патетика, но и авантюризм, и бунтарство есть.

– Вопрос, который мы задавали вашему товарищу Василию Авченко в первом сезоне «Соли земли»: зачем обычному москвичу, ростовчанину, рязанцу стоит не съездить два-три раза в Турцию, а хотя бы однажды в жизни поехать во Владивосток?

– Не только во Владивосток, я бы расширил географию вопроса, зачем стоит ехать на Дальний Восток? За эмоциями. Мы живем нашу жизнь эмоциями и ради эмоций: любовь, ненависть, привязанность, тоска, радость и так далее. А ничто не дает большего эмоционального всплеска, чем новое: новые люди, новые земли, новые горизонты – неизвестное, манящее. Дальний Восток дает такой взрыв эмоций, который оставляет глубочайший след в вашем внутреннем мире, меняет вас. Вот за этим и надо ехать на Дальний Восток – за новым «я».

– Другой герой «Соли земли», писатель Андрей Рубанов, сказал в интервью после третьего «ЛиТРа»: «Думаю, сейчас это лучший литературный фестиваль России». Вам как «родителю» сложно, конечно, оценивать детище в таких категориях, но вы можете сказать, чем он отличен от других?

– Мне очень лестно было услышать это от Рубанова, такая оценка – большая честь. Фестиваль «ЛиТР» отличается тем, что он не только оживляет литературный ландшафт и дает возможность встретиться читателю и писателю, но и ведет к прямым действиям. Это рождение новых спектаклей, как в случае с постановкой на сцене произведений Дмитрия Данилова и Юрия Полякова. Это съемки новых фильмов: Сергей Лукьяненко, считайте, подарил права на экранизацию (продал за 1 рубль) своих «Осенних визитов», и на следующем «ЛиТРе», в 2020-м, мы уже смотрели первый эпизод сериала. Это и встреча Авченко и Рубанова, которые решили сделать «совместку» и так же через год презентовали свою книгу «Штормовое предупреждение»… Еще раз подчеркну, это фестиваль прямого действия, конкретный.

В общем, задуманное в 2017 году на больничной койке воплощается в жизнь, и эти старания, бессонные ночи и вытягивание жил стоили того, что происходит.



    автор Андрей Бережной/фото PrimaMedia, архив героя









Сергей Пускепалис: «Мой театр старше Штатов на 26 лет. Можете себе представить?»

Известный актер и режиссер – о своем месте силы


Кинокритики пишут, у Пускепалиса есть то, что называется strong screen presence – мощное присутствие на экране. Рос на Чукотке, срочную служил на Северном флоте. Сегодня, будучи одним из самых востребованных артистов страны, может позволить себе не быть москвичом: живет в Ярославле, где руководит театром драмы им. Ф. Волкова.



– В сериале «Шифр» ваш герой, подполковник МУРа, спрашивает у нового сотрудника, чей он сын: «Родители – это всегда очень важно». В вашем характере, воспитании, привычках, что от папы-литовца, а что от мамы-болгарки?

– Ну, я рецептами поделиться не могу, потому что сам не знаю, из чего этот борщ сварен. Как говорил мой мастер, Петр Наумович Фоменко, «вскрытие покажет».

– Но вы разделяете, какое качество вам перешло от папы, какое от мамы?

– Это разделять бессмысленно. Это целая песня: из чего же сделаны наши мальчишки. В песне у поэта были какие-то соображения по этому поводу, а по поводу меня все еще только предстоит понять. Это совокупность всего, я думаю. Очень удачная совокупность для меня, раз она находит такой отклик у людей. И я очень этому рад. Но как тут можно алгеброй эту гармонию-то поверять, уж извините за нескромность и за то, что привел пушкинский текст.






Сергей Пускепалис



– Это верно, что вы с 4 до 14 лет жили на Чукотке?

– Совершенно верно. Там пошел в школу и до 8-го класса доучился, и все это было в поселке Билибино Чукотского автономного округа.

– Я читала, что на съемочной площадке «Как я провел этим летом» там же, на Чукотке, вы учили коллег, как себя вести при встрече с белым медведем.

– Ну-у, я не учил, я просто делился воспоминаниями и тем, что мне рассказывал отец. А как-то вести себя с ним… Веди-не веди, спрятаться от него негде. Вы для него вкусный обед. Или ужин, как придется. Ну, если только он не передумает.

– Что, никакого спасения? А прикинуться мертвым или громко закричать? С бурым медведем, вроде, работает.

– (Смеется.) Нет, никому неизвестно, что лучше делать при встрече с белым медведем. Он же самый блестящий хищник! Лучше не встречаться с ним – вот единственный совет.

– Что самое тяжелое и непривычное для человека с материка на Чукотке?

– Там холодно, и привыкнуть к этому невозможно, кто бы что ни говорил. Все равно организм отмораживается. Холодно, все время холодно. И всего только два времени суток: зимой – ночь, летом – день. А вот вечер-утро – этого там не очень много. Зато зимой, ночью, северное сияние прекрасное. И когда все время ночь, то смотри-обсмотрись. Круглыми сутками.

– А вы чувствуете, что Чукотка на вас повлияла? Ну, ведь не самое обычное детство.

– Мне кажется, я себя чувствовал немножко в привилегированном положении относительно материковых людей. Те, кто жил тогда на Чукотке, они были как будто избранные, не каждый туда попадал по работе, не каждый там проводил свое детство. Поэтому я себя чувствовал, как бы сказать… на голову выше остальных ребят.

Во-вторых, конечно, на Чукотке все – настоящие люди. Друзья моего отца – геологи, летчики, водители… Но в то же время были и одиночки-золотоискатели – люди, сбившиеся с пути. Их называли бичи. Но они тоже были настоящие. Это люди, которые не смогли уехать на материк и выживали странным образом. Но вообще все, что там происходило, было достаточно серьезно.

– Одноклассники уже на материке часто расспрашивали вас о Чукотке?

– Да нет, в то время было много других интересных вещей, которые нас, детей, занимали куда больше. Это было просто внутреннее такое понимание: как будто ты уже знаешь жизнь не понаслышке, а они все еще малыши.

– Вы еще и три года отслужили на Северном флоте. Как назывался ваш корабль? И чем вы там занимались?

– Эсминец «Московский комсомолец». Я был секретчиком.

– А что на флоте было самым трудным?

– Срок службы. Три этих длинных года.

– Вы сами решили пойти на флот?

– Нет, в моем случае все решило прекрасное здоровье. Забрали туда, вот и все.

– Ваше сегодняшнее место силы – старейший театр страны, вы худрук Российского академического театра имени Федора Волкова в Ярославле. Он работает, страшно сказать, с 1750 года. Если бы речь шла о храме, то сказали бы «место настолько намоленное»… А о театре, интересно, как говорят в таком случае?

– Нахоженное, наверное. Мы в этом году открыли 272-й сезон, это, конечно, о многом говорит. Серьезная дата, ответственная. Вы себе представляете? 272-й сезон! США только через 26 лет появились как государство.

– Невероятно, конечно.

– А родился театр благодаря энергии Федора Григорьевича Волкова, который совершенно неожиданно в этом месте… Хотя нет, ожидаемо – до этого Димитрий Ростовский из Ростова Великого закончил здесь писать «Книгу жития святых», по его пьесам играл театр семинарии. Так что вся эта территория готовила некий общественный институт в виде театра.

Волков был светоч нашей культуры, он до конца еще не осознан. Мы сейчас выпустили о нем книгу-исследование, она есть у нас на сайте, если кому интересно. Его театр был событием, и при этом он приносил хорошую прибыль. На один только спектакль приходили до тысячи зрителей. Представьте себе! Это не любительское какое-то действо на 20—30 человек.

– Как выглядел его театр?

– Это был большой амбар по принципу театра «Глобус» в Лондоне. Все думают, что он был деревянный, но нет, каменный…

И ведь Волков наряду с другими нашими гениями Лермонтовым, Пушкиным тоже очень рано ушел. Совершив головокружительную карьеру, он умер в 34 года. Страшно поверить. Всем кажется, что это какой-то умудренный, старый человек, а нет… И сама его личность была очень глубокая, емкая, противоречивая. Он был нелюдим, хотя, с другой стороны, очень коммуникабелен. Глубочайшего образования, немецкий и итальянский языки знал как родные. Сам вырезал деревянный алтарь для церкви Николы Надеина – и алтарь, и церковь в Ярославе сохранились. Его дело и стало точкой отсчета общедоступного профессионального театра.

– То есть он в Российской империи был первым?

– Да, и он так и называется – Первый русский театр.

– Но ведь тогда люди чаще ходили в балаганы.

– Не совсем так. Были придворные театры, были театры крепостные. Они принадлежали знатным людям, а актерами были крепостные. Туда билеты не покупались. Это были клубы – места развлечений, свидетельства превосходства. А это был театр для всех, куда могли ходить и купцы, и ремесленники.

– А сейчас ярославцы насколько активно ходят в театр?

– А какие у вас варианты ответов?

– Ну, «на премьерах битком», «залы пустуют», «ходят только на комедии».

– Ну да, вы перечислили все ужасы регионального театра, которые иногда присутствуют на местах, но мы театр федеральный. В позапрошлом году президент присвоил нам статус особо ценного объекта культурного наследия народов Российской Федерации. Так, на секундочку. А к тому же Ярославль – столица Золотого кольца. Поэтому к нам приходят не только ярославцы – приезжают иностранцы, люди из столицы, из разных регионов. Можно сказать, мы по праву претендуем на роль Большого театра, но только в Ярославле. Потому что приехать сюда и не сходить в театр – это все равно, что ты не был в Ярославле.

– Что еще удивительно, вы, насколько я знаю, живете в Железноводске в Ставрополье.

– Я прописан в Железноводске и бываю там часто, но живу сейчас в Ярославле.

– И каково это – бывать в Железноводске, руководить театром в Ярославле, сниматься в Москве? Как вы успеваете? Сколько времени проводите в дороге?

– Много. Для меня это привычное время жизни – находиться в дороге. Вот сейчас с вами разговариваю – тоже еду, из Ярославля в Москву.

– Спрошу про кино. Вы всегда играете положительных героев. Это ваша позиция или просто злодеев не предлагают?

– Ну, почему. Вот «Сибирь мон амур» – я там играю такого зловредного полковника, непростого, скажем, характера. Потом есть фильм «Холодные берега» – там я играю человека, свернувшего с истинного пути. Ну, а в принципе, мне, наверное, предлагают то, что видят во мне режиссеры. Они, читая сценарий, понимают, кто наиболее точно попадает на эту роль.

– Но вам бы хотелось сыграть более характерного героя?

– А у меня, знаете, нет таких творческих амбиций. Даже такого понятия нет – «хотелось бы сыграть». Этот инстинкт отсутствует.

– Потому что вы, прежде всего, режиссер?

– Да. А «хотелось бы сыграть» – это друзья предлагают. Я отвечаю согласием, когда понимаю, что мне интересно и я смогу. А сам – нет.

– Но вы и отказываетесь иногда, особенно от участия в зарубежных картинах (хотя и сыграли в «Черном море» с Джудом Лоу). Кому отказывали?

– Я не знаю фамилий, я знаю сюжеты, ознакомившись с которыми, я понимал, что они, скажем так, не совсем точно отражают жизнь моей родины. Поэтому не нашел в себе сил и возможности поучаствовать в этих проектах.






Сергей Пускепалис и Марьяна Спивак, кадр из сериала «Шифр»



– Это снова русские, которые не похожи на русских?

– Да-да, ну, как обычно. «Клюква».

– Когда вы играете космонавта в сериале «Частица Вселенной» или сыщика в «Шифре» и «Крике совы», вам важно узнать что-то об их работе? Вы консультируетесь с профи?

– Я не консультируюсь, меня консультируют. То есть это не частная инициатива, ведется подготовка, есть люди-консультанты.

– Что такого удивительного и нестандартного вы, например, узнали о работе космонавта?

– Там удивительно и нестандартно все. От начала прихода в отряд космонавтов до завершения карьеры. И вся дальнейшая жизнь. Вот все в космонавте непривычно для обычного человека.

– Почему именно «завершения карьеры»?

– Ну, потому что не может принять космонавт, что он больше никогда не попадет за те пределы, где, кроме него и его товарищей, никого не было. Была такая возможность заглянуть туда, куда без технического гения нельзя заглянуть – и нет.

– А такое понятие как бесконечность вы как можете объяснить? Вот всегда было интересно.

– Бесконечность – это Бог.

– Ну, это верующим только можно так объяснить.

– Ну, пусть верят!

– А в работе сыщика что такого особенного?

– Я не знаю… И они не сдаются. Я пытаюсь быть убедительным в этом образе. Ну, если получается, здорово. Даже находясь на съемках, понимаешь, что это очень тяжелая профессия, психологически и физически. И люди, которые этим занимаются, настоящие сыщики, у меня вызывают огромное уважение. В то же время эта работа часто деформирует людей, таких случаев много. И это тоже нужно понимать.

– Сейчас много фильмов в России снимают о спортивных и военных победах из нашего прошлого. Это воспитание патриотизма, и это нужно. Но если не про войну и не про прошлое, о чем вы бы сами хотели снять фильм из нашего настоящего?

– Вы сейчас говорите про мой режиссерский портфель? Я так не могу сказать, мне надо понимать место действия, кто бы участвовал в этом. А абстрактное понимание… Я бы хотел снять фильм про добро. Про победу добра над злом. Вот про это.



    автор Ольга Майдельман/ фото архив героя









Как активист-колясочник стал большим начальником

Александр Востриков парализован вот уже 16 лет. Три года назад его позвали на госслужбу


36-летний Александр Востриков считает, что вряд ли его история уникальна. Но мы, честно сказать, не знаем других таких случаев в России, когда почти полностью парализованный человек стал бы крупным чиновником.

Колясочник Востриков на общественных началах добивался того, чтобы его родной Орел становился более комфортным для инвалидов. А 3 года назад ему предложили пост замруководителя департамента соцзащиты Орловской области.



– Расскажите о своей травме. Что с вами произошло?

– 2005 год, лето, я окончил 3-й курс Бауманки, и мы с друзьями поехали купаться на пруд в Подмосковье. День, как день, ничего такого не было сверхъестественного, никаких знаков. И дно в этом месте песчаное, ни коряг, ни камней – ничего. Я нырял «щучкой» с берега. Ударился головой. Сломал четвертый шейный позвонок. Друзья меня вытащили, я сознание не терял, вызвали «скорую». Вот так все и получилось. Не очень удачно. Или наоборот – удачно. Как посмотреть.






Александр Востриков



– Что было дальше? Как долго длилась реабилитация?

– Дальше был полный паралич и активная реабилитация в течение двух лет. Я был и в московском «Преодолении», и в крымском городе Саки, везде, где только можно. А потом пришло понимание, что радикально уже ничего не изменится. Вот чего достиг за эти два года, так все и останется. И надо что-то делать дальше. Не на пенсию же жить. Кисти, пальцы не работают, но в какой-то степени руками двигать я могу. В локтях руки сгибаются, но сам разогнуть их я уже не могу.

– А на клавиатуре сами печатаете?

Мы разговариваем по видеосвязи. Александр поворачивает камеру телефона так, что я вижу его правую кисть. Ребром ладони с полусогнутыми неподвижными пальцами он стучит по клавиатуре ноутбука.

– Ловко!

– Приспособился. Клавиатура с большим тачпадом, это вместо мышки. Вот так и шлепаю. Левая рука плюс-минус также работает. В любом случае рядом есть помощник, который, если надо, придет, поправит меня в кресле, поможет одеться, чаю нальет. Я езжу в электроколяске, но, если нужно бордюр преодолеть, по пандусу заехать, помощник рядом. На машине тоже он меня возит.

– А как сейчас выглядит ваша реабилитация, как вы себя поддерживаете?

– С этим как раз большие сложности. Реабилитация ушла даже не на второй, а на пятнадцатый какой-то план. Раз в год стараюсь ездить в «Преодоление», массажи делаю периодически. На этом, к сожалению, все и заканчивается. Возможно, надо пересмотреть ритм жизни, свои приоритеты. Чуть позже. Пока так.

– Чего вам больше всего не хватает из прежней жизни?

– А мне всего хватает. Там было одно, тут другое. Если человек оптимист, то его в какие обстоятельства не окуни, он везде найдет плюсы и выгоды. Это как в компьютерной игре: первый уровень прошел, дальше второй – все то же самое, но чуть сложнее. Цели-то в жизни не поменялись. Надо было получать независимость, создавать семью.

У меня ведь осознания нет до сих пор. И, надеюсь, не будет. Потому что, если начать думать «вот, все плохо, раньше я бегал, а теперь не бегаю и, может, уже никогда не побегу», то легко впасть в полнейшее уныние. А на самом деле просто изменились пути достижения целей, просто независимость стала чуть дороже стоить. Подстраиваемся, двигаемся дальше. В рамках того, что имеем.

– Вам снятся сны, как вы бегаете?

– Только такие и снятся, с коляской не снятся вообще. Но я не очень люблю сны, они мешают отдыхать. Лучше так: провалился – проснулся.

– После травмы учебу в Бауманке пришлось оставить?

– Моей специализацией были «нетрадиционные возобновляемые источники энергии». Это ветроэлектростанции, солнечные батареи и так далее. К сожалению, там не было заочного или дистанционного обучения, поэтому, да, эту учебу пришлось оставить. В итоге я окончил Московский авиационный институт по специальности «менеджмент», учился дистанционно, ездил в Москву на сессии.

Учеба – это такой процесс, который должен быть непрерывным. Курсы, тренинги нужно проходить постоянно. Зачем набивать собственные шишки, когда можно учиться на чужих? Сейчас я учусь в РАНХиГС по специальности «госуправление», диплом через год.

– Пока люди сами не столкнутся с этой проблемой, они обычно не обращают внимания на то, насколько их город не приспособлен для перемещения на коляске. Каким вам в этом смысле показался Орел 16 лет назад?

– Знаете, пока еще не было места, куда бы я не смог попасть. Люди всегда помогут. Но город у нас «веселый»: настоящая полоса препятствий. Я же поэтому и решил заниматься общественной деятельностью. Понял, что надо пользоваться положением. Я на коляске? Значит, буду выходить в город на коляске. Новости о том, как у нас все плохо, конечно, рейтинговые, но моя цель была все-таки в другом. Орел надо было адаптировать, поэтому я начал сотрудничество с администрацией. Подрядчики делают ремонт улицы? Я приезжал. Говорил, как надо. Тут спасибо администрации, они были не против, им, наоборот, это тоже было интересно, потому что они, может быть, и хотели сделать город доступным, но не знали, как. А тут появился такой оптимист, который готов рассказать, как все должно быть. Категорически не люблю негативные высказывания. Люди, которые заперты в своих домах, и так знают, что им на коляске и туда не добраться, и сюда не попасть. Давайте мы будем говорить о том, куда добраться можно? Давайте расскажем, что там доступно и классно? Вот это будет новость, это будет интересно! Люди потихонечку начали выходить, поняли, что мир не заканчивается стенами их квартиры.

– Я видела ваше открытое письмо предыдущему губернатору Орловской области, которое вы написали в 2015 году, и видела чиновничий ответ на него.

– К тому времени я уже немножко себя зарекомендовал именно как помощник, а не как источник негатива. Да, было мое открытое письмо, что-то меня возмутило, потому что я бился-бился, говорил: «А давайте сделаем вот тут хорошо», а мне в итоге сказали: «Отстань». И ответ на мое письмо – это такая классическая чиновничья отписка, не более того. Но потом был звонок от замгубернатора, он пригласил меня на личную беседу, и мы обсудили пути сотрудничества: что можно исправить, где и как. С тех пор все решалось намного быстрее. Когда ты приезжаешь к подрядчику по поручению замгубернатора, отношение к тебе уже совсем другое.

Нам удалось запустить в Орле сам механизм создания доступной среды. На это стали обращать внимание. Если раньше строили, как привыкли, то теперь делают это как надо. Мне приходилось доказывать нормативными документами и просто даже показывать, что вот тут на коляске не съедешь.

Адаптация некоторых зданий все еще требует внимания, конечно. Где-то ставят, например, дорогостоящий подъемник вместо пандуса, а по факту этим подъемником никто ни разу не воспользовался, потому что это категорически неудобно. Во-первых, они ломаются именно тогда, когда кому-то нужны. Во-вторых, там целый регламент, как им пользоваться, и, если дежурного по подъемнику нет на месте, то ты уже никуда не поднимешься. Везде нужно делать пандусы. Даже если будет увеличенный угол наклона, не соответствующий СНИПам, при поддержке постороннего человека по пандусу мы все-таки сможем попасть в здание.

– А как быть с подземными переходами? Вот эти швеллеры — это же смертоубийство и для детских колясок, и для инвалидных.

– Только дублировать наземными переходами. Пусть светофоры загораются раз в 10—15 минут, но дублирование обязательно должно быть.

– Расскажите про конкурс, с которого началась ваша госслужба.

– Мне супруга ссылку кинула: вот губернатор конкурс организовал – «Молодые кадры Орловщины», хочешь поучаствовать? Да где мы только не участвовали, давай и тут попробуем. Заявился. Четыре месяца шел конкурс, и вот так потихонечку, полегонечку из восьмиста участников вышли пятеро победителей, и я в их числе. Там и тестирования были, и психологи нас, как потом выяснилось, серьезно проверяли; нужно было защищать свой проект. Потом было приглашение на госслужбу. После долгих собеседований меня позвали в областной департамент соцзащиты.

– Как вы думаете, почему победили?

– Каждому участнику начисляли баллы. Побеждал тот, у кого их больше. Ну, вот так получилось, и проблему они уже решали по факту ее свершения.

– Проблему?

– Ну, конечно. Неквалифицированный специалист, которого надо было трудоустроить в орган исполнительной власти – это в любом случае проблема. И дело не в коляске. Каждому победителю надо было дать должность, на которой он наделяется определенными полномочиями. Как он будет работать, справится он, не справится? Думаю, что для власти это был достаточно смелый шаг, эксперимент.

– А не было в этом элемента пиара со стороны властей?

– Слушайте, ну ради такой, давайте будем честны, небольшой пиар-кампании пускать во власть человека, который не имел к ней никакого отношения, человека без опыта? Не думаю, чтобы это было специально задумано. Это стечение обстоятельств. Ну, вот так получилось. А если и был пиар, то за три года моей работы они об этом точно не пожалели. Исходя из того, какие поручения даются, отношение ко мне все-таки серьезное.

– А это ведь, наверное, единственный случай в России, когда человека на инвалидной коляске позвали на такую большую должность.

– Я не думаю. Мне кажется, что у нас достаточно много активных людей, в том числе и на колясках.

– Я искала и больше никого не нашла. Два года назад мы были в Германии с нашим общим другом Романом Араниным (калининградский бизнесмен-колясочник, построил фабрику по производству инвалидных колясок; герой первого сезона «Соли земли». – «Нация»). И там встречались с Михаэлем Шперке, директором департамента социальной политики земли Северный Рейн-Вестфалия. Он слепой от рождения. Я не уверена, что такое возможно у нас.

– Зависит от человека. Если он захочет, то все возможно. Да, это несколько сложнее, согласен. Не только в бытовом плане, но еще и морально нужно перестроиться, выйти из своей зоны комфорта. Каждый день к девяти на работу приезжать, в восемь уезжать, и это если день без совещаний. Каждый день сталкиваться с какими-то новыми проблемами. Это постоянный труд.

– Но ведь к этому должен быть готов не только сам человек, но и его коллеги, руководство.

– Поначалу возникали такие вопросы. Мне надо ехать в какой-нибудь район области, а район говорит: у нас администрация не приспособлена для маломобильных. А я-то тут при чем? Решайте эту проблему как-то, зачем вы мне это говорите? К вам едет замруководителя департамента, вы обязаны встретить. Найдите решение.

Кто-то пандусы быстренько сотворил, кто-то перенес встречу в дом культуры. Варианты всегда находятся. Но это не я должен делать.

– Какие вопросы вы курируете как замруководителя областного департамента соцзащиты, опеки и попечительства?

– Сейчас мы активно занимаемся соцконтрактами. Это меры соцподдержки для малоимущих граждан: развитие предпринимательской деятельности, помощь в поиске работы, ведение личного подсобного хозяйства. Меры интересные, перспективные, с достаточно большим финансированием. Четвертое направление – это помощь гражданам, оказавшимся в трудной жизненной ситуации. Если в первых трех случаях речь идет об активной позиции, то есть человек берет на себя обязательство устроиться на работу, начать свое дело или вести подсобное хозяйство, то четвертое направление – это просто выдача денег на текущие нужды. И вот по нему у нас очередь до Москвы, наверное.

Я этого не понимаю, честно сказать. Приходит здоровый парень: я ухаживаю за тетей, получаю, условно, тысячу рублей от пенсионного фонда, мне нельзя работать. Окажите мне материальную помощь. Так давай, трудоустраивайся, будет тебе счастье. «Нет, работать не хочу». Очень не люблю, когда у человека есть ресурс для решения своей проблемы, а он не хочет ничего делать. «Дайте, вы обязаны». Но есть, конечно, случаи, когда без материальной помощи не обойтись. Тут мы просто помогаем.

А вообще у нас в области заключено уже больше 100 соцконтрактов на предпринимательство. Мы выдаем 250 000 рублей на старт своего дела, и людям эти деньги действительно помогают. У них получается, глаза горят, им хочется развиваться. Вот это очень приятно видеть.

– К вам на прием попасть легко?

– Я абсолютно открыт, поэтому в любое время – пожалуйста. Телефон мой не сложно найти в интернете. Мне постоянно звонят, спрашивают – я помогаю всем чем могу.

– Люди удивляются, когда приходят на прием и видят чиновника в инвалидной коляске?

– Моему виду уже никто не удивляется. Эта новость быстро обошла регион, и те, кто приходят, уже знают, кого увидят.

– Помощника вам оплачивают?

– Нет, это мой личный помощник, и я плачу ему из своих средств. Наверное, это и хорошо. Если его ввести в штат, тут же найдется целая куча поручений для него, и на меня уже не останется времени. Это мой человек. Он не столько помогает мне по работе, сколько в бытовом плане. Ну, не буду же я с каким-то назначенным человеком в магазин ходить за продуктами. Или с семьей и с ним в выходные куда-то ездить.

Он умеет со мной обращаться, знает, грубо говоря, как коляску не уронить. Что касается служебного транспорта, то адаптированного автомобиля в гараже департамента нет. Я езжу на своей машине, мне компенсируют расходы на нее.

– Как вы с женой познакомились?

– Через социальные сети. Два года встречались и уже одиннадцать лет вместе.

– А на фотографии было видно, что вы в коляске?

– Ну, конечно. Это было бы потом не очень хорошо с моей стороны – здравствуйте, вот он я. Когда она шла со мной встречаться, то понимала, кого увидит.

– Как вы думаете, почему все-таки она решила встретиться с вами?

– Не знаю. Наверное, внутреннее чутье так подсказало. Человек руководствуется чем-то изнутри, а не советами. Я не думаю, что кто-то в здравом уме посоветовал бы ей, а ты вот с ним попробуй. А она не побоялась. Попробовала. И не прогадала. По крайней мере, она так говорит.

– А вы у нее не спрашивали: «Наташа, почему ты выбрала меня?»

– Не спрашивал. Но разве могут быть варианты? По-моему, тут без вариантов. Я ведь лучший. (Смеется.)

– У вас же семейный бизнес есть?

– Это магазин медтехники, достаточно крупный по меркам Орла. Начинали с женой вместе, когда я еще не был на госслужбе, а сейчас Наталья сама им занимается. Основная особенность в том, что они ориентируются на потребности клиента, а не на его диагноз. Приходит человек и говорит: хочу бандаж. Хорошо, расскажи, что у тебя болит. И вот исходя из того, что и как болит, человеку подбирают то, что ему нужно. И зачастую это совсем не то, за чем он пришел изначально.

Недавно они еще и грант выиграли от «Ковчега» (калининградская общественная организация, которую основал Роман Аранин. – «Нация») – 2 млн рублей на открытие реабилитационно-спортивного зала. Сейчас подыскивают помещение.

– Расскажите про сына.

– Пять лет. Зовут Артем. Веселый, активный.

– Спрашивает, почему вы на коляске?

– Он много вопросов задает, в том числе и такие. Ну, тут ответ простой, потому что ножки болят. Но ему это пока не очень интересно. Он больше любит полазать, покрутиться у меня на коляске. Для него это пока больше развлечение.

– А есть у вас какие-то совместные увлечения?

– Мы любим вместе гулять. Он на велике, я на коляске, и куда-нибудь как уедем, как уедем вдвоем!.. Благо, я его пока еще обгоняю. Но, думаю, это ненадолго. Моя коляска не может ехать быстрее, чем 6 километров в час. Мы с Араниным об этом уже говорили, он сказал, что не будет делать коляски быстрее. Ради безопасности. Что ж, придется искать другую коляску для прогулок с сыном.



    автор Дарья Максимович/фото архив героя









Самая маленькая благотворительница в России

Рост Регины Ивановой 116 см. Она помогает сотням нуждающихся семей в Казани


В 2018 году в Казани прошел конкурс красоты среди женщин-инвалидов «Жемчужина Татарстана». Победительницей стала 29-летняя Регина Иванова. Девушка ростом 116 см покорила зрителей чувством юмора, жизнелюбием. Зал и жюри аплодировали стоя.

Регина, и правда, веселушка, но главная ее особенность в другом: уже 7 лет она руководит благотворительным отделом мечети Иман Нуры. Помогает малоимущим, возит детей с инвалидностью в театры и музеи, проводит в школах Уроки доброты. А если знает, что где-то есть ребенок с инвалидностью, который не может выйти из дома, приезжает к нему сама.



Регина назначила встречу у мечети Иман Нуры (в переводе с татарского – Свет веры). Приехала минута в минуту, вышла из такси и сказала: «Когда Яндекс пишет „к вам приедет более крутая машина“ и предлагает поставить „классно“, я всегда смеюсь. Более крутые машины для меня – совсем не классно, они, как правило, высокие, я не могу в них сама залезть. Сегодня прибыла „не классная“ машина, повезло».

– Часто ездите на такси?

– Уже часто. При моей болезни, ахондроплазии, с возрастом, когда набирается вес, становится тяжело ходить, сильная нагрузка на суставы. Но если надо, если пешее мероприятие, могу пройти, как обычный человек – десять тысяч шагов. А потом отлеживаться, потому что болят стопы. Поэтому и езжу на такси или на автоволонтерах.

В мечети (Регина заранее попросила меня одеться так, чтобы открытыми были только лицо и руки) мы прошли в ее кабинет, светлый и скромный.






Регина Иванова и президент Республики Татарстан Рустам Минниханов



– Мечеть – не самое привычное место встречи для меня, я, признаться, немного волновалась. Но у вас радушно, нет напряжения в воздухе. Ну, и вы такая – веселая, жизнерадостная.

– Я тоже переживала, когда впервые пришла, но поработала несколько месяцев и сказала: буду с вами до конца, что бы ни случилось. Потому что здесь собрались фантастические люди! Все личности и относятся с пониманием к другим религиям. Да и у меня кого только нет. С папиной стороны – бабай, дедушка, крещеный татарин Федор Иванович Иванов. Крещеные татары – это православные, которые молятся на татарском языке. Бабай женился на мусульманке. С маминой стороны – дедушка еврей, а бабушка православная русская. У нас в семье из поколения в поколение передавалось уважение ко взглядам другого человека. Я росла в этом, поэтому и во мне нет зашоренности и предрассудков.

– Перед началом разговора уточню: есть темы, которые лучше не поднимать?

– Нет, спрашивайте, что угодно. Я родилась с ахондроплазией, живу с ней уже 32 года и столько видела и слышала, что никакой, даже самый некорректный вопрос меня уже не трогает. За это качество я благодарна родителям. Они меня так воспитали: любили, но вот этого – «ах, ты бедненькая наша, маленькая» никогда не было.

Мама говорила, что, когда меня выдали в роддоме, я уместилась на двух ладонях, была в три раза меньше обычных детей и с большой головой. Тогда же время было другое, и врачи посоветовали: оставь ее здесь, будет дурой, зачем мучиться? Мама никого не слушала, носила меня по врачам, но я себя нормально чувствовала, и до трех лет мне не могли поставить диагноз. Во-от такая собралась медкнижка, и чего там только не городили! Лишь одна бабушка-акушерка подошла и сказала: нормальная будет, бегать будет, только маленькая. Иногда мне хочется встретить тех врачей-советчиков, показать два своих диплома о высших образованиях, поговорить, чтобы они поняли, что раздавать такие советы нельзя.

– Кто ваши родители?

– Вся семья – учителя. Мама учитель биологии, папа – химии и биологии, они однокурсники. Папа был директором сельской школы и дедушка тоже. Бабушка – математик, заслуженный учитель республики. Но мама не хотела, чтобы я была педагогом. И я поступила на эколога, собиралась вернуться в родную деревню и работать там, я инженер лесного хозяйства. Когда писала диплом, выращивала карликовые растения. Это была моя фишка: маленькая женщина выращивает маленькие деревья. Все курсовые у меня были на пятерки, я любила эту работу, горела ей, но жизнь повернулась в другую сторону.

– Откуда пошло ваше прозвище – Фея?

– От детей. Детям я рассказываю, что у меня прапрадедушка был сказочным гномом. Эту сказку мы придумали с мамой, когда я стала приезжать домой из города в слезах. Я же выросла в лесной деревне, дочка директора школы – папу уважали, уважали и меня. Никто не тыкал пальцем, и друзья воспринимали меня не как карлика, а как просто последнего человека в строе на физ-ре.

Когда поехала учиться в город, начались проблемы: тыкали, смеялись, фотографировали. Все это я вываливала маме, а она говорила: «А ты позируй, когда тебя фотографируют. Если смеются, то это дураки или дети. На них мы не обижаемся». С дураками понятно, между мною и ними давно крепкая стена. А для детей я диковинка: они никогда таких людей не видели. Значит, надо удивить их окончательно. И мы с мамой придумали сказку. Когда дети у меня спрашивают, чего я такая маленькая, отвечаю: «Смотрел „Белоснежку и семь гномов“? Вот мой прапрадедушка был гномом!» У ребенка в этот момент происходит «волшебный дзынь», и начинаются вопросы: а остались прапрадедушкины алмазы? а есть его селфи с Белоснежкой?.. Как-то само собой дети стали называть меня Фея Регина, а потом так стали называть все. Спасибо мамочке.

– Я читала, что ее не стало десять лет назад…

– Да, мне был 21 год. Мама заболела и за полгода сгорела от рака. В мае, когда у меня была защита, ее не стало. Она была очень сильным человеком и свои внутренние переживания, боль старалась не показывать. А я без нее осиротела. Родных братьев и сестер у меня нет, остался только папа. Поначалу для нас обоих это был сильный удар, я искала виноватых: кто, почему не уберег?! Потом поработала с психологом, стало легче. И наладились отношения с папулей. Теперь по три раза на день созваниваемся, я бросаю ему фотки, что у меня там на обед, обсуждаем ремонт в моей квартире. Живу пока на съемной, но скоро перееду в свою. Мы же в 2014 году стали обманутыми дольщиками. Копили-копили на жилье в Казани, купили квартиру в строящемся доме, но нас и еще кучу семей кинули. Мы стояли в пикетах, писали везде – и дошли «дотуда» (показывает пальцем в небо). Москва выделила деньги, и нам за год достроили жилье. На все это ушло семь лет жизни. Но у меня с рождения так: чтобы что-то хорошее получить, я должна преодолеть трудности. Ну, они делают меня только сильнее.

– Итак, большой город встретил вас недружелюбно. Если не брать отношение людей, что было сложным?

– Мне надо было привыкнуть к тому, как здесь все устроено: к выключателям, которые высоко, к домофонам. Я ненавижу старые домофоны! Сейчас их устанавливают под рост ребенка. А раньше делали, как для жирафов. И мама дала мне выдвижную антенну от радио, я носила ее в рюкзаке, она меня сильно выручала.

Не дотягивалась до почтового ящика. Не могла купить билеты в кассе. Сейчас РЖД сделал специальную кнопку для инвалидов, стало проще.

Я люблю готовить и мечтаю о своей кухне: там все будет сделано под мой рост. Пока же на съемной квартире есть крепкий стул. На нем я стою у плиты, когда готовлю. Потом передвигаю его к раковине, потом опять к плите… И еще утомительно постоянно задирать голову, когда разговариваешь с людьми: у меня даже на лбу морщинки, потому что постоянно поднимаю брови.

– Если попробовать парой слов описать ваш мир, он каков?

– У меня даже история есть об этом! В студенчестве я была такая – оторви да выбрось, никогда не молчала в ответ на оскорбления. И вот еду в трамвае, и кондуктор, она что-то была не в духе, спрашивает на весь вагон: «А чего это низкорослые люди такие злые?» И я ответила: «Потому что мы живем в мире ваших поп! А это не очень приятно, особенно, когда ты едешь в забитом трамвае!» Пассажиры легли от смеха. (Обе хохочем.)








– А второе высшее у вас какое?

– Я училась на психолога. Для души. На 4-м курсе пригласили поработать в один благотворительный фонд. Я была подмастерьем, зарабатывала 2000 рублей в месяц. Принимала, сортировала просьбы, собирала детей на спектакли и концерты. Так проработала 5 лет. А потом моя одногруппница по лесному институту Айгуль Ханум – жена моего нынешнего начальника, имама – предложила прийти к ним руководителем благотворительного отдела. Я побежала! А когда увидела своего начальника, это все. Имам Нияз Хазрат Закиров – он невероятный: его все любят, ему верят, за ним идут люди. Мне бы тоже хотелось получить такое доверие… Так вот, навыки работы в фонде я начала применять и здесь: знакомилась с театрами и музеями, шутила с администраторами и обнималась с гардеробщицами, у меня появились связи (смеется). И если вначале я просила у них билеты, потом они сами стали предлагать, а я уже распределяла по подопечным. Года три назад создала группу в Ватсапе, сейчас в ней 250 человек. Это многодетные, малообеспеченные, люди с инвалидностью, другие нуждающиеся.

– Как о вас узнают?

– Сарафанное радио. Пишут мне, я проверяю, кто они, действительно ли нужна наша помощь. Ненавижу бюрократию, поэтому не прошу кучу бумажек. Иногда езжу в семью и смотрю, как обстоят дела.

– Бывает, что обманывают?

– Да. Но нечасто, потому что деньги мы не раздаем. Продукты, билеты, можем помочь с лекарствами, одеждой. Но вот в мечети был случай: пришел человек, сказал, что вместе со сторублевой купюрой в качестве пожертвования нечаянно бросил пятитысячную, хочет ее забрать. Мы открыли короб, а там – мелочь… Его этот факт не смутил: а, ну ладно, наверное, это было в другой мечети. Но рядом мечетей нет…

– Вам за 11 лет работы в благотворительности жизнь что показала, каких людей больше – хороших или плохих?





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=67095492) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.