Книга - Когнитивные механизмы невербальной коммуникации

Когнитивные механизмы невербальной коммуникации
Владимир Александрович Барабанщиков


На примере восприятия выражений лица проводится экспериментально-психологический анализ механизмов невербальной коммуникации. Раскрывается система детерминант, обеспечивающих регуляцию межличностного взаимодействия. Описываются закономерности порождения и функционирования представлений человека о внутреннем мире (эмоциональных состояниях, чертах и структуре характера) коммуниканта по проявлениям его внешности. Коллективный труд знакомит с оригинальными методиками, новейшими данными и концепциями межличностного восприятия. Адресуется специалистам в области общей, социальной и прикладной психологии, работникам сферы массовых коммуникаций, служб визуального контроля, а также тем, кто интересуется закономерностями невербального общения и современными течениями в экспериментальной психологии.

В формате a4.pdf сохранен издательский макет.





Когнитивные механизмы невербальной коммуникации



© Барабанщиков В. А., 2017


* * *


Эмоции могут возникать и часто действительно возникают очень быстро, причем настолько быстро, что наше сознательное «Я» не принимает участия в формировании в нашей психике того, что дает импульс к возникновению эмоции в какой-то момент времени – или даже не регистрирует источник этого импульса. Такая быстрота может помочь человеку спастись в экстренной ситуации, но она может также и погубить его жизнь, если его эмоциональная реакция окажется чрезмерной. Обычно мы не имеем возможности управлять событием, заставившим нас испытывать эмоции, но мы можем, хотя это также непросто, изменять то, что приводит в действие наши эмоции, и то, как мы себя ведем в минуты, когда испытываем эмоции.

    П. Экман

В общении раскрывается субъективный мир одного человека для другого. Говоря о субъективной форме протекания психических процессов, обычно имеют в виду их недоступность для стороннего наблюдателя. Конечно, нет возможности непосредственно наблюдать, например, чужое ощущение или восприятие (как, впрочем, и свое собственное). Но в общении эта недоступность как бы преодолевается.

    Б. Ф. Ломов






Предисловие


Светлой памяти Бориса Федоровича Ломова – блистательного ученого, педагога и организатора психологической науки посвящается


Данный труд завершает серию книг, подготовленных в рамках исследовательского проекта Российского научного фонда (РНФ) № 14-18-03350 «Когнитивные механизмы невербальной коммуникации». Цель проекта: поиск закономерностей порождения и функционирования представлений человека о внутреннем мире коммуникантов по проявлениям их внешности, в частности выражений лица.

Первая монография[1 - Барабанщиков В. А., Жегалло А. В., Королькова О. А. Перцептивная категоризация выражений лица. М.: Когито-Центр, 2016.] серии была посвящена категоризации мимических проявлений эмоций, тому, как человек, замечая экспрессии лица коммуниканта, соотносит их со структурами собственного опыта, которые принято обозначать терминами «страх», «радость», «удивление», «отвращение», «грусть», «гнев». Нас интересовала взаимосвязь между выражениями лица коммуниканта и представлениями наблюдателя о модальности воспринимаемой эмоции. Два вопроса оказались в центре внимания: 1) как совершается перцептивная категоризация состояний лица и 2) как соотносятся категории базовых экспрессий. Выполненные исследования позволили раскрыть строение и динамику категориальных полей лицевых экспрессий, обосновать подвижность межкатегориальных границ и форм их проявления, реконструировать категориальную структуру базовых эмоций и изучить ее свойства. Одним из итогов работы стало создание отечественной базы видеоизображений переходных экспрессий лица (ВЕПЭЛ).

Предметом обсуждения второй монографии[2 - Барабанщиков В. А. Динамика восприятия выражений лица. М.: Когито-Центр, 2016.] стал процесс восприятия выражений лица: его организация и развитие. Главной независимой переменной выступил фактор времени. Исследовался состав, структура, функции и свойства образа лица, выражающего ту или иную эмоцию (результативная характеристика перцептивного процесса); становление, развитие и затухание впечатлений о модальности переживаемой эмоции (перцептогенез выражения лица); способы построения образа экспрессии в ходе решения задач на распознавание эмоционального состояния человека (логика формирования представления об эмоции); предельные условия восприятия выражений лица (диапазон функциональных возможностей восприятия эмоциональных состояний). Особое место было уделено методам тахистоскопии и айтрекингу, позволившим раскрыть ряд неизвестных ранее закономерностей перцептивной активности коммуникантов.

Содержательным центром новой книги является детерминация межличностного восприятия: многомерная, сложно организованная, изменяющаяся система причин, условий, факторов, прямо либо косвенно влияющих на процесс невербальной коммуникации. На примере восприятия выражений лица проводится экспериментально-психологический анализ разнообразных обстоятельств порождения и функционирования представлений человека о внутреннем мире коммуниканта по проявлениям его внешности. Среди перспективных тем обсуждаются: совместное (в диадах) выполнение задач на распознавание переходных экспрессий лица; роль кажущегося изменения мимики в восприятии эмоций; нормативные оценки эмоционально окрашенных фотоизображений и звуков окружающей среды; взаимосвязь воспринимаемых эмоций и представлений о личности человека; динамика экспрессивного потенциала лица в процессе восприятия портретной живописи; организация перцептивной активности при экспозиции подвижного лица; доверие к человеку в ходе формирования первого впечатления о коммуниканте и др. Новый пласт исследований сориентирован на более высокий уровень экологической и социальной валидности. Это позволило расширить общепсихологические знаниями о механизмах невербальной коммуникации и представить их более пригодными для решения практических задач.

Книга выходит в год 90-летия выдающегося ученого, педагога и организатора науки, члена-корреспондента АН СССР, профессора Б. Ф. Ломова (1927–1989). Его имя символизирует бурный подъем отечественной психологии в 1960–1970 гг., активное строительство инженерной психологии и эргономики, авиационной и космической психологии, психологии управления и педагогической психологии в нашей стране. Он стал создателем в АН СССР сильного психологического центра, основателем Психологического журнала, разработал системный и комплексный подходы к анализу психических явлений, организовал и принял непосредственное участие в экспериментальных исследованиях восприятия, памяти, представлений и воображений, специальных видов деятельности человека. Центральное место в творчестве Ломова занимала проблема общения и связанный с ней коммуникативный подход к исследованию познавательных процессов. Эта тема красной нитью проходит через всё творчество Бориса Федоровича, начиная с первых самостоятельных шагов в науке, прослеживается в его понимании категории деятельности, реализации идеи системности в психологии, интересе к проблемам личности и социальных наук в последнее десятилетие жизни. Авторам книги старшего поколения посчастливилось работать под руководством Бориса Федоровича и выполнить ряд исследований механизмов познавательных процессов, структуры и функций межличностной коммуникации. Опыт общения с Учителем во многом определил наше мировоззрение, тематику исследований и способ работы в науке. На сегодняшний день коммуникативный подход является краеугольным камнем научного наследия Б. Ф. Ломова.


* * *

Коллективная монография подготовлена в Институте экспериментальной психологии МГППУ при участии К. И. Ананьевой (глава 6), В. А. Барабанщикова (введение, главы 1, 2, 3, 4, 6, 7), И. И. Беспрозванной (глава 6), А. А. Демидова (глава 9), Д. А. Дивеева (глава 9), А. В. Жегалло (главы 3, 4, 7), О. А. Корольковой (главы 2, 3), Е. А. Лободинской (глава 2), Е. А. Лупенко (глава 8), О. П. Марченко (глава 5), А. Н. Харитонова (глава 1), Е. Г. Хозе (главы 4, 6), Л. А. Хрисанфовой (глава 7). Техническую подготовку рукописи к печати выполнил И. А. Басюл. В связи с успешным завершением проекта выражаю благодарность всем его участникам за эффективный труд и неформальное отношение к делу.



    В. Барабанщиков




Введение


Книга, предлагаемая вниманию читателя, посвящена экспериментально-психологическому анализу детерминант межличностного восприятия: причин, условий, факторов, влияющих на процесс невербальной коммуникации. Главная цель работы – поиск закономерностей порождения и функционирования представлений человека о внутреннем мире (эмоциональных состояниях, чертах либо структуре характера) коммуниканта по проявлениям его внешности, в частности по выражению лица.

Исследования опираются на принципы единства познания, личности и общения, разработанный в рамках когнитивно-коммуникативного подхода в психологии (Ломов, 1984; Барабанщиков, 2009). Предполагается, что в процессе субъект-субъектного взаимодействия структура личности каждого из участников и их коммуникативный опыт изначально участвуют в порождении образа партнера по общению, преломляя воздействия его внешности. Благодаря этому обстоятельству перцептивный процесс получает диалогическую размерность и субъектную направленность, а индивидуальные акты восприятия совершаются как трансакции. Личность Другого и ее данность познающему субъекту оказываются разными полюсами когнитивно-коммуникативного события. Благодаря взаимному восприятию коммуниканты как бы проникают во внутренний мир друг друга, «вычерпывая» индивидуально-психологические, эмоциональные, гендерные, этнические и др. характеристики партнеров, и выстраивают на их основе свои поступки. Любое выражение человеком себя становится проявлением взаимодействия Я и Другого, включая те случаи, когда партнер присутствует в ситуации виртуально.

Центральное понятие работы: ОН-концепция – представление конкретного человека о партнере по общению как индивидуальности, его оценка и отношение к нему. Это целостное когнитивно-коммуникативное образование личности, сплав реально существующих и приписываемых коммуниканту черт или состояний. Воспринимая другого, мы не просто считываем выраженный в лице «текст», но и одновременно порождаем его, нагружая системой оценок, отношений и смыслов.

Чувственную основу ОН-концепции составляет наглядное представление о внешности коммуниканта – ОН-образ. Выражение лица характеризуется как многомерная система экспрессивных единиц (экзонов), которые в разных сочетаниях играют роль информационных опор ОН-образа. Их влияние опосредовано субъективными составляющими межличностного восприятия – коммуникативным опытом, Я-концепцией наблюдателя, его установками и языком, а итоговая оценка, или категоризация партнера по общению, устанавливается путем соотнесения наблюдаемых проявлений внешности с собственной типологией личности (состояний) наблюдателя, стихийно сложившейся в обыденной жизни. Распознавание состояний либо свойств личности коммуниканта всегда оказывается вероятностным событием, зависящим и от внешних, и от внутренних условий восприятия.

В монографии представлены следующие направления исследований: структура и генезис образа коммуниканта, процесс перцептивной категоризации выражений лица, роль динамики в распознавании эмоциональных экспрессий, влияние структуры и конфигурацион-ных признаков лица на оценку эмоциональных и индивидуальнопсихологических особенностей коммуникантов, оценка эмоционального фона окружающей среды, динамика перцептивного доверия, объективные маркеры истинных и ложных суждений коммуникантов, специфика представлений о личности по портретному изображению и некоторые другие.

Описываемые эксперименты выполнены на современной аппаратной и информационно-технологической базе. Использованы новейшие методы психологического исследования: айтрекинг, высокоскоростная видеосъемка и стробоскопическая экспозиция выражений лица, компьютерная графика, морфинг и варпинг изображений лица, процедуры ABX-задачи, топо-семантический анализ совместной идентификации лиц, полипозиционная регистрация коммуникативных событий и др. Наряду с привычными эталонами экспрессий лица из базы POFA привлечен экологически валидный стимульный материал (ВЕПЭЛ), разработанный авторами монографии.

Практический план работы ориентирован на решение конкретных вопросов совершенствования таких сфер человеческой деятельности, как общественная безопасность, пограничный и таможенный контроль, криминалистика, конструирование интеллектуальных технических систем, проектирование и разработка систем управления современной техникой, реклама, массмедиа, деловое общение и др.

Книга состоит из девяти глав, в которых с разных сторон анализируется система детерминант, обусловливающих представления о внутреннем мире человека на основании выражений его лица в близких когнитивно-коммуникативных ситуациях.

Первая глава – «Коммуникативный подход в исследованиях восприятия» – посвящена принципам проводимых исследований и описанию имеющегося у авторов научного задела.

Во второй главе – «Зависимость восприятия лицевых экспрессий от пространственно-временной структуры экспозиции» – показывается, что высокоаттрактивные экспрессии распознаются наиболее адекватно, независимо от времени экспозиции (50–200 мс), содержания контекста (кажущееся движение, прямая и обратная маскировка, изолированное лицо) и степени размытости изображения. Адекватность оценок низкоаттрактивных экспрессий обусловлена продолжительностью экспозиции лица и степенью расфокусированности его изображений. Описаны эффекты стробоскопической сенсибилизации и маскировки. Совокупность полученных данных указывает на частичное сходство влияний реального и кажущегося движения на распознавание эмоций.

В третьей главе – «Опознание естественных и искусственных переходных эмоциональных экспрессий лица в условиях непосредственного общения» – выполнен анализ особенностей идентификации естественных и искусственных переходных экспрессий в условиях совместного решения задачи «одинаковый – разный». Доказывается, что опознание переходных эмоциональных экспрессий индивидуально вариативно. При этом переходные экспрессии лица воспринимаются многозначно: как выражающие базовую эмоцию; как комбинация базовых эмоций; как содержащие мимические признаки, не связанные прямо с выражением эмоций.

В четвертой главе – «Показатели окуломоторной активности наблюдателя при восприятии видео- и фотоизображений лица» – проводится сопоставление окуломоторной активности при решении задач, связанных с рассматриванием фото- и видеоизображений лица. Анализ движений глаз показывает наличие как общих закономерностей (маршруты обзора опираются на области глаз и рта; доминантность верхней части лица натурщика по отношению к нижней; доминантность правой части лица натурщика по отношению к левой), так и различий (при рассматривании динамического изображения чаще наблюдаются повторные фиксации в той же области, осмотр часто происходит с опорой лишь на часть зон интереса, вариативность маршрутов рассматривания ниже). Задача выделения невербальных признаков сообщения достоверной/недостоверной информации, решавшаяся при рассматривании видеоизображений, оказалась значительно более сложной, чем задача опознания эмоционального состояния, решавшаяся при рассматривании статических изображений.

Пятая глава – «Культурная специфичность оценок эмоционально окрашенных фотоизображений и звуков» – раскрывает влияние культурных факторов на аффективную окрашенность объектов и событий окружающей среды. Речь идет об эмоциональном фоне ситуации, на котором, как правило, и воспринимается выражение лица. Проведено исследование оценок аффективно окрашенных событий, предъявленных визуально и на слух, выполненное в Российской Федерации в рамках многомерного и категориального подхода. Показано, что оценки гедонистической валентности (положительная или отрицательная эмоция), эраузала (сила возбуждения) и доминантности (чувство контроля), радости, гнева, печали, страха и отвращения для многих эмоционально окрашенных событий являются культурно-специфичными.

Исследования, представленные в шестой главе – «Влияние конфигурационных трансформаций лица на оценку эмоционального состояния и индивидуально-психологических черт коммуниканта», – посвящены верификации результатов экспериментов Э. Брунсвика на материале восприятия изображений реальных лиц. Показано, что разнонаправленное варьирование четырех конфигурационных признаков эмоционально нейтрального (спокойного) лица – расположения линии рта и глаз, длины носа и расстояния между зрачками – вызывает устойчивые впечатления радости либо грусти и меняет представление о личности натурщиков. Метрически сильные преобразования конфигурации лица не разрушают ОН-образ натурщика, который в целом остается устойчивым, инвариантным. Возникающие изменения оценок становятся потенциальными центрами формирования представлений о новой личности, активно привлекающими коммуникативный опыт наблюдателя. Особую роль в данном процессе играет отношение симпатии/антипатии к лицу натурщика. Направленные трансформации лица по-разному влияют на представления о компонентах имплицитной структуры личности коммуниканта – Оценке, Силе, Активности. Обнаруженные закономерности модифицируются под влиянием пола и морфотипа лица конкретного натурщика, а также индивидуально-психологических особенностей и состояний наблюдателей.

В седьмой главе – «Оценка взрослыми индивидуально-психологических характеристик ребенка по его фотографии» – рассматриваются особенности формирования представлений взрослых о личности ребенка по фотоизображению его лица. Проверялась гипотеза о взаимосвязи представлений о базовых психологических свойствах другого человека с особенностями строения (конфигурацией) его лица. Установлено, что оценка активности ребенка коррелирует с величиной лицевого угла, соединяющего зрачки глаз с верхнегубной точкой. Детские лица с узко посаженными глазами и имеющие уменьшенную срединную часть лица оцениваются наблюдателями как более напряженные. Признаки напряженности в выражении лиц детей ассоциируются с эмоциями страха и гнева.

Восьмая глава – «Представление о личности человека по портретному изображению» – описывает цикл исследований по восприятию личности человека, изображенного на художественном портрете: изучена категориальная структура восприятия портретных изображений, адекватность восприятия индивидуально-психологических характеристик и возраста в условиях предъявления целого и фрагментарного лица (разные виды окклюзий), рассмотрена проблема влияния пространственной асимметрии при восприятии «разделенного лица» на примере портретных изображений. Полученные результаты в значительной степени повторяют аналогичные данные, полученные на стимульном материале фотоизображений.

Девятая глава – «Микродинамика перцептивного доверия» – посвящена изучению феномена перцептивного доверия к человеку по фотоизображению его лица. Раскрывается природа этого явления. На материале экспериментальных исследований показывается зависимость доверия к незнакомому человеку от длительности экспозиции фотоизображений, конфигурационных признаков лица и расовых особенностей.

В результате выполненных исследований разработан пул оригинальных методик изучения познавательных процессов в межличностном общении; получены новые данные и закономерности, характеризующие общепсихологическую природу невербальной коммуникации; уточнена и расширена система понятий, описывающих ключевые детерминанты порождения образа коммуниканта и возможные условия его использования в ходе непосредственного взаимодействия людей. Совокупность представленных работ подготавливает основу для экспериментального исследования восприятия «живого лица» в естественной коммуникативной ситуации.




Глава 1. Коммуникативный подход в исследованиях восприятия



Традиционно психологические исследования восприятия ограничиваются анализом субъект-объектных отношений. Центральными являются вопросы о том, как окружающая человека физическая среда становится фактом сознания, как и насколько адекватно стоится ее образ и как он включается в регуляцию выполняемой деятельности. С точки зрения коммуникативного подхода, предложенного и активно разрабатывавшегося крупным ученым, педагогом и организатором науки Борисом Федоровичем Ломовым, не менее важным является изучение восприятия в контексте субъект-субъектных отношений, когда в качестве и субъекта, и объекта восприятия рассматриваются личности людей, включенных в процессы коммуникации. В рамках данного подхода восприятие раскрывается необычными для классической психологии гранями. Новыми оказываются и технологи экспериментально-психологического исследования.




1.1. Познание в структуре общения


Главная идея коммуникативного подхода к исследованию познавательных процессов состоит в утверждении неразрывной связи, или единства, познания и общения. Общение играет роль основания познавательных процессов, которые, в свою очередь, включены в регуляцию взаимодействия людей (Ломов, 1975, 1981, 1984, 1991). С данной точки зрения, например, восприятие человека совершается, проявляется, формируется и развивается не только в деятельности, но и в общении. Обнаруживается важная грань психологии восприятия, ориентированная на поиск закономерностей межличностной коммуникации и подчеркивающая необходимость более широкой методологии исследования перцептивных явлений.

Коммуникативный подход опирается на четыре основания: методологический принцип системности, общепсихологический план категории общения, представления об отражательной сущности психики и экспериментальные исследования познавательных процессов в межличностных взаимодействиях.

Согласно принципу системности, изучаемые явления рассматриваются с точки зрения целого и обладают свойствами, которые невозможно вывести из его фрагментов или частей. В этом контексте психика выступает как многомерное, иерархически организованное, развивающееся целое, функциональные компоненты которого имеют общий корень и онтологически неразделимы. Течение любых психических явлений системно детерминировано, а сами они играют роль важнейших детерминант биологических и социальных процессов.

Системно организованы и основания психических явлений – в том числе деятельность и общение, которые характеризуют разные, но тесно связанные стороны человеческого бытия. Если под деятельностью имеется в виду целенаправленное преобразование субъектом объекта, то под общением понимается обмен информацией, состояниями и действиями между людьми. По сравнению с актами отдельных участников общение как целое, или система, обладает новым качеством, выражающим «полифонию» (М. М. Бахтин) позиций, установок, намерений, планов и действий. Специфика общения состоит в том, что, открываясь друг другу в качестве объектов, каждый из коммуникантов воспринимает другого и относится к нему как к субъекту, т. е. подобному себе. Результатом общения является установление или реализация определенных отношений между людьми. Общение по-своему организует и направляет течение восприятия, мышления или представления, которые, наряду с когнитивной и регулятивной, несут коммуникативную функцию. Расширение содержания и усиление эпистемологического статуса понятия общения стало решающим шагом, ведущим к появлению нового взгляда на природу и организацию познавательных процессов.

Описываемая версия коммуникативного подхода подчеркивала общепсихологический план проблемы познания и общения, ассоциированный с индивидуальным уровнем общественного бытия. Главная задача исследований состояла в том, чтобы раскрыть закономерности организации, функционирования и развития познавательных процессов отдельного человека в ходе его взаимодействия с другими людьми.

Представления о самих познавательных процессах базировались на категории отражения, которая в отечественной науке ХХ столетия связывалась с сущностью психического. Как и любые психические явления, восприятие рассматривалось в качестве формы субъективного отражения действительности. Этим подчеркивались два момента. Во-первых, включенность перцептивных процессов во всеобщую взаимосвязь явлений материального мира (С. Л. Рубинштейн), приоткрывающую онтологический план анализа восприятия. Во-вторых, отнесенность содержания психических явлений к своему источнику – к среде или к миру, благодаря которому человек получает возможность ориентироваться в окружающей действительности и регулировать свое поведение. Гносеологическое отношение «объект – образ» полагалось в качестве основного, а главная задача исследования виделась в раскрытии механизмов и способов презентации действительности человеку. В случае перцептивных процессов имелись в виду механизмы восприятия формы, величины, расположения предметов, их отношений, перемещений в пространстве и т. п.

Эмпирическую базу коммуникативного подхода составляли исследования динамики и результатов познавательных процессов в условиях индивидуальной и совместной деятельности (Ломов, 1975, 1981; Ломов, Беляева, Носуленко, 1985; Ломов, Беляева, Коул, 1988). Особое место отводилось парному эксперименту, истоки которого связаны с именем В. М. Бехтерева. В ходе исследований было показано, что содержание непосредственного общения испытуемых при выполнении общей задачи значимо влияет на оценку ощущений, поиск и идентификацию необходимой информации, запоминание и воспроизведение материала, протекание представлений и мышления. Чувствительность к общению обнаруживают все уровни и основные измерения познавательной сферы человека, а непосредственное общение («лицом к лицу») является важнейшей детерминантой познавательных процессов.

Среди экспериментальных исследований восприятия, выполненных в русле коммуникативного подхода в период его становления, выделяются четыре направления: 1) решение сенсорных задач в условиях общения (В. Н. Носуленко); 2) зрительный поиск и идентификация объектов при индивидуальной и совместной деятельности операторов (В. Ф. Рубахин, И. К. Грудзинскас); 3) восприятие экспрессий человеческого лица как средства общения (В. А Барабанщиков, Т. Н. Малкова); 4) сравнение объектов и вербализация образов восприятия в процессе общения (Е. С. Самойленко, В. Н. Носуленко).




1.2. Тенденции развития коммуникативного подхода


За последние десятилетия в российской науке произошли глубокие изменения, которые затронули основания коммуникативного подхода и отразились в содержании ведущихся исследований.

Прежде всего, произошли подвижки в мировоззрении и стратегии научного поиска, связанные с развитием неклассических форм системного подхода. Складывается синергетическая картина мира, в основу которой положены процессы самоорганизации и саморазвития систем (Князева, Курдюмов, 2002; Акчурин, Аршинов, 1994; Пригожин, Стенгерс, 2000; Хакен, 2001). Смысл научного познания видится в анализе не столько устойчивости структур, сколько их становления, т. е. в возникновении нового в режиме актуального времени – «здесь-и-теперь». При этом сам исследовательский процесс представляется живым диалогом человека с миром. Классические описания субъект-объектного типа, в рамках которых выстраивались традиционные представления о познавательных процессах, теряют универсальность и дополняются описаниями коммуникативного типа: субъект – субъект. Формируются синергетические, когнитивно-коммуникативные стратегии научного познания, призванные раскрыть целостность мира, включающего в себя человека во всей его сложности и разнообразии. В новой системе координат субъект как таковой лишается центрирующей позиции; появляется множество центров, так или иначе согласующихся друг с другом в процессе коммуникации, в ходе полилога (Киященко, 2004; Лисеев, Седовский, 2004).

Проникая в психологию познавательных процессов, установки синергетического мышления (неопределенность, многовариативность, нелинейность, необратимость) не только усиливают позиции коммуникативного подхода: они реструктурируют проблемное поле и предъявляют новые требования к получению знаний о знании. Ключевую роль начинают играть способы порождения психических явлений, закономерности их трансформаций и взаимопереходов, логика соотношений актуального и потенциального в познавательном процессе и т. п. (Аршинов, Трофимова, Шендяпин, 2004; Барабанщиков, 2005).

Другая особенность современного состояния коммуникативного подхода связана с разработкой проблемы субъекта. Субъект, или носитель познавательных процессов – их собственник и распорядитель, – все чаще рассматривается онтологически, как «центр перестройки бытия» (Рубинштейн, 2003). На индивидуальном уровне имеется в виду конкретная личность, которая разрешает противоречия между собственными притязаниями и способностями, с одной стороны, и требованиями и условиями выполняемых форм активности – с другой. Распоряжаясь личностными ресурсами, человек получает возможность строить отношения с миром и в этом процессе формировать самого себя. Активность, саморегуляция, саморазвитие и самосовершенствование характеризуют ключевые свойства человека как субъекта жизни (Абульханова, 2010; Абульханова, Брушлинский, 1984). С данной точки зрения мир познается экзистенциально; в процессе восприятия участвует весь человек целиком, с его физическими, душевными и духовными качествами. Сюда включаются желания и чувства, опыт и предчувствие, надежда и боль. Благодаря данному обстоятельству человек получает возможность не только ориентироваться, но и жить в окружающем мире, открывать его заново, понимать и преумножать (Барабанщиков, 2002, 2006, 2010).

Исследования показывают, что анализ субъекта жизнедеятельности – как индивидуального, так и группового – подводит к раскрытию механизмов порождения и развития целостных когнитивных образований (структур) и в этом смысле является ключевым моментом системного исследования познавательной сферы человека. Обращение к характеристикам субъекта позволяет выйти за рамки гносеологического отношения «объект – образ» и соотнести перцептивный процесс с потребностями, намерениями, прошлым опытом и оценками как самого человека, так и его партнеров по общению. Это означает, что изучение восприятия в общении не может быть эффективным без учета психологического склада личности коммуникантов и закономерностей их внутреннего мира. Наряду с индивидуально-психологическими особенностями личности (направленностью, темпераментом, характером, способностями) в центре внимания оказываются ее интегральные образования, такие как сенсорно-перцептивная организация, Я-концепция, интеллект, коммуникативная компетентность, защитные механизмы и прочее, которые определяют способ и стиль осуществления познавательных процессов. Через личность во взаимоотношения познания и общения втягиваются состояния, волевая сфера, сложнейшая система субъективных отношений человека. По существу, личность играет роль согласующего звена между познанием и общением. С одной стороны, она формируется и проявляется в общении, конституируя взаимодействие коммуникантов, с другой – обусловливает течение познавательных процессов и пользуется их продуктами.

С развитием экологического и социокультурного подходов в психологии по-новому рассматривается объект познания. Его содержание образует констелляция объективных обстоятельств жизни, но взятая не сама по себе, а в отношении к субъектам познания и общения и включающая их в качестве своих компонентов. Подобное образование обозначается понятием «коммуникативная ситуация». Она выражает способ объединения разнокачественных элементов и сил в некоторое целое, в котором цементирующая роль и инициатива принадлежит участникам общения. Коммуникативная ситуация является источником содержания познавательных процессов коммуникантов и одновременно полем их отношений и активности. Осуществляя познавательный процесс, каждый из субъектов конституирует свое бытие, одновременно подчиняясь ему и бытию другого. Коммуникативная ситуация становится главной альтернативой отдельному человеку либо вещи, познание и оценку которых принято изучать. В отличие от объекта-вещи, объект-ситуация не дается заранее и до завершения познавательных актов участников общения остается недоопределенным. Функционально необходимые свойства предмета восприятия проявляются и обнаруживаются лишь в самом процессе восприятия.

На современном этапе развития психологической науки гносеологическое отношение (объект – образ) теряет лидирующее значение. Более привлекательной выглядит онтологическая парадигма исследования, включающая это отношение в широкий жизненный, в том числе социальный, контекст. Познавательный процесс представляется как фрагмент бытия человека, реализующего единство внешних и внутренних условий своего существования. Исходными оказываются не объект-вещь и его отражение сложившимся субъектом, а взаимоотношения человека с миром, в которых порождаются и субъекты общения/познания, и коммуникативная ситуация. Главным предметом исследования становится не образ действительности как таковой или его отдельные свойства, не когнитивные операции или характеристики стимула, а целостное событие жизни, вызванное потребностью людей в информации о функционально необходимых свойствах и отношениях действительности, в первую очередь других людей. Речь идет о локальном структурировании бытия в сжатые промежутки времени: в данный момент, здесь и сейчас. Событие означает встречу или столкновение различных начал – их со-бытие, в котором рождаются новые структуры, отношения или порядок вещей. Объект и его данность познающему субъекту (в форме образа либо понятия) оказываются разными полюсами одного и того же события. Описанная методология предоставляет возможность более полного использования синергетических схем анализа, учитывающих коммуникативное измерение познавательного процесса (Барабанщиков, 2002, 2006).

За прошедшие годы серьезным изменениям подверглась эмпирическая база коммуникативного подхода. Она не просто расширилась – появились новые технологии, оборудование, методы, которые подняли исследования на более высокий качественный уровень. Это, в свою очередь, привело к значительному увеличению объема экспериментальных данных и возникновению новых эмпирически проверяемых концепций (Барабанщиков, 2009, 2012; Барабанщиков, Носуленко, 2004; Барабанщиков, Жегалло, 2013; Барабанщиков, Жегалло, Королькова, 2016; Барабанщиков, Носуленко, Самойленко, 2011; Барабанщиков, Самойленко, 2007, 2008, 2009; Носуленко, 2007; Самойленко, 2010).

Так, во второй половине 70-х годов изучение зрительного поиска и идентификации объектов в формате парного эксперимента ограничивалось записью движений глаз лишь одного из испытуемых. Одного – потому, что второй установки, позволяющей регистрировать окуломоторную активность партнера, не было. Процедура регистрации была трудоемкой. Запись движений велась контактным способом с помощью центральной присоски, установленной на анестезированном глазном яблоке. Голова испытуемого фиксировалась в подбороднике, а его речь исключалась. В этих условиях влияние общения на перцептивный процесс устанавливалось на том основании, что маршруты внимания контрольного испытуемого при индивидуальном и совместном поиске изменялись. Конкретные способы взаимодействия коммуникантов, в том числе соотношение стратегий поиска и идентификации объекта, оставались неясными. Сегодня, благодаря одновременному использованию нескольких высокоскоростных айтрекеров и специализированного программного обеспечения, эта методически сложная задача успешно решается. Нашими сотрудниками показано, что влияние стратегий зрительного поиска каждого из наблюдателей взаимное, их уподобление друг другу, что отмечалось ранее, не бывает полным и возникает лишь в определенных фазах общения. Полученные результаты выводят исследователей на проблему совместного внимания и управления им в групповой деятельности. Важным в этой работе представляется еще один момент. Благодаря современным технологиям открывается возможность в ходе совместного поиска либо идентификации объекта регистрировать высказывания испытуемых и соотносить их с записями окуломоторной активности. Это позволяет, с одной стороны, содержательно интерпретировать окулограммы и прогнозировать маршруты совместного внимания, с другой стороны, «привязывать» высказывания к определенной области зрительного пространства. Складывается новый перспективный метод исследования восприятия: топо-семантический анализ (Ананьева, Харитонов, 2011).




1.3. Стратегия исследования внутреннего мира человека по выражению его лица


Согласно основным тенденциям развития проблемы познания и общения, важнейшей задачей экспериментального исследования является поиск психологических механизмов когнитивно-коммуникативных процессов, протекающих в экологически, социально и профессионально валидных условиях жизни людей (Барабанщиков, Самойленко, 2007, 2008, 2009; Барабанщиков, Носуленко, Самойленко, 2011). В этой связи особого внимания заслуживает процесс межличностного познания и его производные, в частности восприятие лица как средства общения.

В ходе взаимодействия людей каждый из них оказывается и субъектом, и предметом обыденного познания, а сам этот процесс протекает во встречных направлениях. Благодаря взаимному восприятию коммуниканты как бы проникают во внутренний мир друг друга, «вычерпывают» индивидуально-психологические, эмоциональные, гендерные, этнические и другие характеристики партнеров и выстраивают на их основе свои поступки. Любое выражение человеком себя «от тела до слова» (М. М. Бахтин) и его восприятие сторонним наблюдателем становятся проявлением взаимодействия «Я» и «Другого», включая те случаи, когда партнер присутствует в ситуации виртуально, лишь подразумевается.

Как личность другого человека и его меняющиеся состояния оказываются доступными стороннему наблюдателю? Насколько полно и глубоко? Как и на основе чего складывается образ коммуниканта? Ставя подобные вопросы, исследователь оказывается перед фундаментальными проблемами психологической науки: 1) соотношения внешнего и внутреннего в психике и поведении человека и 2) познания внутреннего через внешнее (С. Л. Рубинштейн). Без их решения общепсихологическая природа общения людей остается весьма туманной.

Следуя логике коммуникативного подхода, мы стремимся объединять общепсихологический и социально-психологический планы исследований. На уровне теории это достигается введением понятия ОН-концепция, фиксирующего представление конкретного человека о партнере по общению как индивидуальности, его оценку и отношение к нему. ОН-концепция рассматривается как целостное когнитивно-коммуникативное образование личности, а восприятие выражения лица – как момент порождения и/или функционирования ОН-концепции. Ее содержание образует сплав реально существующих и приписываемых личности коммуниканта черт или состояний. Это личная интерполяция индивидуальности другого человека, опирающаяся на представления субъекта восприятия о самом себе (Я-концепцию) и опыт социальных взаимодействий. Воспринимая другого, мы не просто считываем начертанный в выражении лица «текст», но и одновременно порождаем его, нагружая системой оценок, отношений и смыслов.

Чувственную основу ОН-концепции составляет наглядное представление о внешности коммуниканта – ОН-образ. Выражение лица человека характеризуется как многомерная система экспрессивных единиц (экзонов), которые в разных сочетаниях играют роль информационных опор ОН-образа. Их влияние опосредовано субъективными составляющими межличностного восприятия – коммуникативным опытом, Я-концепцией наблюдателя, его установками и языком, а итоговая оценка, или категоризация партнера по общению, устанавливается путем соотнесения наблюдаемых проявлений внешности с собственной типологией личности (состояний) наблюдателя, стихийно сложившейся у него в процессе обыденной жизни. Соответственно, распознавание состояний либо свойств личности коммуниканта всегда оказывается вероятностным событием, зависящим и от внешних, и от внутренних условий восприятия.

Закономерности межличностного восприятия изучаются на моделях викарного общения. Оно предполагает взаимодействие двух коммуникантов, один из которых (натурщик) замещается фотоизображением своего лица, другой (наблюдатель, зритель), воспринимая изображение, оценивает особенности личности и/или психологическое состояние по выражению лица натурщика. Подобная ситуация нередко встречается в повседневной жизни, а ее анализ полезен для решения ряда практических задач (массмедиа, пограничный и таможенный контроль, криминалистика, реклама, PR, публичная политика и т. п.). Навыки «чтения» лица помогают глубже понимать людей, грамотно выстраивать межличностные отношения, правильно выбирать партнеров и друзей, выделять недоброжелателей, отличать истинные намерения от ложных.

Эмпирические данные, которые мы стараемся учитывать, получены с помощью методов вербальной и графической идентификации эмоциональных состояний человека, распознавания экспрессий лица на фоне шума, выполнения дискриминационной АВХ-задачи, тахистоскопии выражений лица, сопоставления оценок личностных черт наблюдателя, натурщика и его изображений, пространственного морфинга и варпинга лица, 16-PF Кеттелла, личностного дифференциала, опросника «Шкала экзистенции» (А. Лэнгле и К. Орглер), окклюзии изображений лица, окулографии (айтрекинга) и др.

Среди приоритетных направлений исследования выделены: 1) распознавание эмоционального состояния людей по экспрессиям их лица, 2) категориальная структура эмоциональных выражений лица, 3) формирование представления о личности человека по выражению его лица и 4) логика перцептивной активности наблюдателя, 5) восприятие «этнического лица», 6) функциональные возможности адекватного восприятия наблюдателем выражений лица коммуниканта.




1.4. Распознавание эмоционального состояния человека


Изучению когнитивных механизмов непосредственного общения на материале восприятия выражений лица посвящено несколько циклов экспериментальных исследований. Первоначальный интерес к теме вызвали пионерские работы Пола Экмана, который в середине 70-х годов предложил методы объективной оценки экспрессий лица и выделил ограниченный круг базовых эмоций (Ekman, Friesen, 1975, 1976, 1978). Используя стимульный материал, любезно предоставленный Экманом, и систему графических эталонов экспрессий, разработанную совместно с Т. Н. Малковой, мы попытались раскрыть особенности восприятия эмоционального состояния человека по выражению его лица. Нас интересовали степень адекватности оценок базовых и комплексных эмоций, роль в этом процессе отдельных зон лица и динамика восприятия экспрессий в микроинтервалах времени (Барабанщиков, Малкова, 1981, 1986).

Согласно полученным данным, адекватность оценок лица неоднородна и зависит от модальности эмоций, интенсивности и локализации мимических проявлений. Наиболее эффективно, хотя и неодинаково точно, распознаются базовые эмоции (страх, гнев, радость, удивление, горе, отвращение). Средняя частота правильных ответов растет с увеличением выраженности экзонов – диагностических признаков модальности эмоции, безотносительно к их локализации. При любой выраженности экспрессий точнее идентифицируются эмоции, проявляющиеся в области рта.

Каждая базовая эмоция имеет характерные черты хотя бы в одной мимиогенной зоне. В процессе восприятия они выполняют функцию основной детерминанты, или информационной опоры. Ведущие (наиболее значимые) признаки экспрессии – ?-экзоны – локализуются в области наиболее сильных (для данной экспрессии) мимических изменений. Если эмоция предполагает несколько зон с интенсивными изменениями, то ведущие признаки локализуются в нижней части лица (страх, удивление, гнев – страх, горе – радость, сомнение). Если экспрессивное выражение содержит несколько зон с равными изменениями средней интенсивности, то ведущие признаки могут локализоваться в области лба – бровей (горе, спокойствие). При достаточном времени экспозиции (3 с) ведущие признаки не локализуются в области глаз.

Восприятие экспрессии детерминируется и не ведущими признаками – ?-экзонами, точность идентификации которых невысока. Они играют роль катализаторов, усиливающих либо ослабляющих действие ?-экзонов. Результат восприятия зависит от степени согласованности мимических проявлений: выражают ли экзоны лица одно и то же или различные эмоциональные состояния. Трансформация элементов или отдельных частей лица независимо от их локализации расценивается наблюдателями как изменение выражения в целом.

Любое выражение лица предполагает поле перцептивных категорий, т. е. воспринимается как сходное с рядом других экспрессий. Состав категорий и частота их актуализации зависят от модальности эмоции, полноты и локализации экзонов. Наиболее часто актуализируемая категория образует ядро, более редкие – мантию, или периферию, категориального поля. Размер поля и точность идентификации эмоций связаны обратной зависимостью. Предельно широкое поле категорий соотносится с мимикой глаз, предельно узкое – с мимикой рта и экспрессивного паттерна в целом. Категориальное поле базовых эмоций ?же, чем комбинированных. Основание многозначности восприятия эмоций лежит в объективной неоднородности самих экспрессий и отсутствии строгих критериев их дифференциации.

C уменьшением времени экспозиции лица с 3 с до 100 мс точность идентификации экспрессий снижается, реструктурируется система используемых экзонов, падает согласованность мимики различных зон лица и меняется содержание активности субъекта восприятия. Перцептогенез выражений лица совершается в три этапа. Сначала порождается образ эмоции в целом (t<200 мс), который уточняется (2003 c). В ходе перцептогенеза общая направленность зрителя на состояние лица коммуниканта сменяется его обследованием, завершающимся формированием интегрального образа экспрессии (Барабанщиков, 2002; Барабанщиков, Малкова, 1986).

Поиск закономерностей восприятия экспрессий лица продолжился в более поздних исследованиях. Выяснилось, что восприятие состояния человека по изображению его лица строится как непосредственное общение, т. е. обмен информацией, состояниями и действиями наблюдателя и виртуального коммуниканта. В ходе этого процесса наблюдатель «заглядывает» во внутренний мир другого, соотнося с ним собственные знания, переживания и формы активности. Диалогическая размерность восприятия выражения лица отличает его от восприятия других элементов среды – как естественной, так и искусственной. Уникальность межличностного восприятия сохраняется и в тех случаях, когда экспозиция лица длится сотые доли секунды. Восприятие микроэкспрессий характеризуется: а) высокой эффективностью распознавания (по сравнению с распознаванием простых и сложных геометрических фигур, слов или даже масок), б) исходной целостностью, в) контактом наблюдателя с виртуальным коммуникантом и апелляцией к его внутреннему миру, г) сменой стратегии распознавания эмоций при изменении условий экспозиции.

Изучение распознавания схем-эталонов базовых эмоций на фоне визуального шума позволило выделить два способа восприятия экспрессий – «синтетический» (схватывается выражение лица в целом) и «аналитический» (оценки строятся на выделении элементов лица), которые по-разному влияют на идентификацию эмоций. На начальном этапе перцептогенеза «синтетический» способ содействует эффективному восприятию «радости», «гнева», «грусти» и «удивления», «аналитический» способ – «страха» и «отвращения».

Формирование первичного образа экспрессии лица (начальный этап перцептогенеза) проходит ряд взаимосвязанных стадий. На самой ранней из них (10
Эффективность распознавания микроэкспрессий лица взаимосвязана с характеристиками социального темперамента наблюдателя. Наиболее точно эмоциональное состояние коммуниканта распознают люди с низким уровнем нейротизма и средним уровнем экстравертированности, но ранее других догадываются о наличии экспрессии наблюдатели с высоким уровнем нейротизма. Экстраверты со средним уровнем нейротизма используют преимущественно «синтетический способ» восприятия, интроверты с высоким уровнем нейротизма – «аналитический» (Барабанщиков, 2009; Барабанщиков, Жегалло, Хрисанфова, 2007; Хрисанфова, 2004).

Адекватность распознавания базовых эмоций зависит от интенсивности их проявления и пространственной ориентации изображений лица. При ослаблении выраженности экспрессии точность восприятия ухудшается в 1,8–2,1 раза; поворот изображения лица на 180° приводит к ухудшению точности опознания в 1,2–1,6 раза. Влияние условий избирательно, зависит от модальности эмоции и носит нелинейный характер. Во всех протестированных ситуациях плохо распознаются «страх» и «горе», лучше и стабильнее всего – спокойное состояние лица.

С ослаблением выраженности эмоции и с поворотом изображения лица на 180° категориальное поле воспринимаемых экспрессий расширяется, меняет содержание и может быть децентрировано (приобретает новое ядро). В предельном случае (слабая экспрессия инвертированного лица) модальность эмоции не определяется (за исключением «отвращения»), а базовые экспрессии квалифицируются как спокойное состояние натурщика. Перцептивный дезогенез – нисходящая ветвь перцептогенеза экспрессий лица – совершается в направлении все более обобщенного и менее дифференцированного восприятия, завершаясь впечатлениями спокойного выражения лица либо репрезентации лица как такового (Барабанщиков, Жегалло, 2011; Барабанщиков, Жегалло, Иванова, 2010).

Природа конфигурационных связей лица и их роль в выражении эмоционального состояния человека изучалась в ходе сравнительного анализа восприятия изображений нормального и трансформированного (тэтчеризованного) лица при различной пространственной ориентации и степени выраженности базовых экспрессий. Проведенное исследование подтвердило главный факт, лежащий в основе иллюзии Маргарет Тэтчер (Thompson, 1980): воспринимаемое выражение лица при его перевороте складывается на основе как прямых (лоб, нос, волосы, подбородок), так и инвертированных (глаза, рот) элементов. Изменение модальности воспринимаемой эмоции, заключенной в Т-паттернах, при инверсии лица определяется преимущественно его внутренней структурой.

По сравнению с восприятием обычных изображений лица структура категориального поля экспрессий, заключенных в Т-паттернах, имеет несколько отличий. К ним относится, в частности, возможность усиления основной модальности либо формирование более определенного категориального ядра при перевороте Т-паттерна.

Для большинства базовых экспрессий оппозиция воспринимаемых состояний лица при его инверсии выражена слабо и зависит от интенсивности проявления эмоций. Вместе с тем линейка иллюзий, подобных иллюзии Тэтчер, может быть продолжена на основе, например, сильно выраженной экспрессии страха или слабо выраженной экспрессии отвращения. Высокая демонстративность иллюзии Тэтчер обусловлена уникальностью конкретного экспрессивного плана, допускающего при переворотах Т-паттерна контраст базовых эмоций («радость – гнев – радость») (Барабанщиков, Жегалло, 2011; Барабанщиков, 2012).

Особенно ярко роль внутренней структуры лица проявляется в феноменах индуцированной экспрессии, когда человек, находящийся в спокойном состоянии, как бы излучает радость, печаль либо неудовольствие. В подобных случаях проявление эмоции явно превышает величину экспрессивного порога лица. В проведенных экспериментах с помощью компьютерной графики (варпинга) трансформировались фотоизображения мужских и женских лиц, отобранные из базы Pictures of Facial Affect П. Экмана. Варьировались: высота глаз, расстояние между глазами, длина носа, высота рта. Оценка сконструированных фотопортретов по шкале дифференциальных эмоций (DES) К. Изарда (Леонова, Кузнецова, 2007) показывает, что впечатления радости и грусти значимо связаны с шириной глаз и высотой рта натурщика. Чем выше посажен рот и больше расстояние между глазами, тем выше вероятность восприятия радостного выражения. С уменьшением высоты глаз это впечатление усиливается. Наряду с восприятием радости и грусти наблюдатели могут переживать впечатления интереса, удивления и страха, связанные положительной зависимостью с длиной носа и отрицательной – с высотой глаз. Дополнительным условием восприятия страха на субъективно нейтральном лице служит низкое расположение рта. Наконец, увеличение длины носа и снижение линии рта оказываются предпосылками впечатления вины, а короткий нос – впечатления презрения. «Гнев», «отвращение» и «стыд» к варьированию конфигуративных признаков и их сочетаний индифферентны (Барабанщиков, Хозе, 2010, 2012; Хозе, 2013).

Как мы убедились, объективные признаки одной и той же эмоции в разных контекстах и у разных наблюдателей замечаются и структурируются по-разному. «Лучшие образцы» базовых экспрессий, сконструированные П. Экманом и его коллегами с учетом всех или, по крайней мере, большинства мимических проявлений, действительно распознаются наиболее точно, но в каждом конкретном случае значения точности оказываются различными, а наряду с верными ответами всегда даются «ошибочные».




1.5. Категориальная структура эмоциональных выражений лица


Структура субъективного пространства экспрессий изучается на материале восприятия состояний лица, переходных между базовыми эмоциями. С помощью компьютерного морфинга выражений лица, процедур идентификации и дискриминационной АВХ-задачи выявляются содержание категориального поля переходных эмоций и характеристика разделяющих их границ (эффект категориальности восприятия) (Жегалло, 2007). Эффект категориальности экспрессий лица проявляется в различных формах и зависит от темперамента (экстраверсии и нейротизма) наблюдателей. Границы между категориями базовых экспрессий определяются особенностями опорных паттернов выражений лица и контекста решаемой задачи. Они могут размещаться в середине переходного ряда («страх» – «отвращение»), смещаться в сторону одного из прототипов («радость» – «гнев»), быть узкими или широкими («страх» – «печаль»), либо отсутствовать вовсе («радость» – «печаль»). Вариативность эффекта категориальности отражает динамику соотношения категориальных полей различных базовых эмоций, указывая на моменты как дискретности, так и непрерывности пространства воспринимаемых экспрессий (Барабанщиков, Жегалло, Хрисанфова, 2007).

Реконструкция перцептивного пространства базовых и переходных экспрессий позволила выделить по меньшей мере три измерения, необходимые для описания совокупности межкатегориальных взаимосвязей выражений лица. Перцептивные категории эмоций могут быть обособлены друг от друга и потому легко распознаваться (радость, спокойствие), но могут и пересекаться, приводя к многозначности идентификации. Если печаль, гнев и отвращение имеют общую периферию, то удивление и страх – и общее ядро категорий. Выражение спокойствия занимает положение, равнозначное базовым эмоциям, а центром категориального пространства является лицо как таковое (предельное обобщение всех экспрессий) (Куракова, 2013).

В зависимости от модальности переходных экспрессий возможны три основные типа распределения точности решения ABX-задачи: 1) межкатегориальный пик; 2) высокое плато на границе категорий; 3) равномерное распределение, в котором экспрессии различаются одинаково точно вне зависимости от их принадлежности к одной или разным модальностям. Увеличение точности различения на границе категорий – эффект категориальности восприятия – может принимать различные формы, становясь более выраженным для категорий, несмежных в перцептивном пространстве. В смещениях пика различения в сторону одного из прототипов экспрессий отражены различия в аттрактивности базовых эмоций. Вариативность точности различения определяется не только категориальной отнесенностью экспрессий, но также расстоянием между ними в перцептивном пространстве, модальностью каждой из опорных экспрессий и индивидуальными вариациями категоризации экспрессий. В условиях пространственной инверсии лица точность различения экспрессий не снижается, хотя сложность решаемой задачи возрастает. Эффект категориальности восприятия и связь между категоризацией и различением экспрессий сохраняется (Жегалло, Королькова, 2014; Куракова, Жегалло, 2012).

Структура категориальных оценок реальных переходных экспрессий лица более дифференцированна, чем структура искусственных изображений-морфов. В частности, в переход между гневом и страхом включаются впечатления отвращения и удивления, а переход между печалью и отвращением может не иметь четко выраженной границы. Взаимосвязи между категориями базовых эмоций становятся более сложными и прочными. Возрастает влияние избирательной адаптации к контексту, который еще больше дифференцирует структуру категориального поля. Точность различения, как и в случае переходных морфов, имеет форму пика или высокого плато и связана с модальностью базовых экспрессий, расстоянием между ними в пространстве перцептивных категорий и индивидуальными вариациями (Куракова, 2012, 2013).

Согласно результатам наших исследований, перцептивные категории эмоциональных выражений лица мало похожи на абстрактные вместилища проявлений состояния людей, объединенные лишь общими внешними признаками. На уровне психологического анализа категоризация зависит и от того, кто выполняет акт восприятия, и от условий, в которых он совершается, и от особенностей самого этого акта. Связь между экзонами и оценками переживаний натурщика является подвижной, чувствительной к интенсивности проявления эмоции, эгоцентрической ориентации лица, закрытости его частей, продолжительности экспозиции и др. Решение о модальности состояния коммуниканта принимается наблюдателем на основании не просто признаков, а признаков, структурированных определенным образом, причем в определенный момент времени. Категории базовых эмоций являются «воплощенными» (Дж. Лакофф) – опираются на психофизиологический и психологический потенциал человека и в силу этого наделены прототипическим статусом. Критерии соответствия экспрессии лица тому или иному эмоциональному состоянию находятся на стороне субъекта. Базовый же уровень перцептивных категорий определяется через практический опыт узнавания эмоции по виду лица, который хорошо различим, гештальтизирован, легко описывается словами и непосредственно включен в процессы общения и совместной деятельности. С этой точки зрения категории базовых эмоций играют роль функциональных единиц когнитивно-коммуникативного опыта человека, в которых вид лица и его восприятие сторонними людьми тесно переплетаются (Барабанщиков, Жегалло, Куракова, 2016).

Совокупность полученных результатов позволяет заключить, что восприятие базовых экспрессий лица системно организовано, опосредовано рядом личностных и ситуативных детерминант, а структура категорий и характер границ между ними динамически меняются в зависимости от требований когнитивно-коммуникативной задачи и хода ее решения.




1.6. Представление о личности человека


Занимаясь проблемами визуальной психодиагностики, мы обратили внимание, что социально-психологические исследования перцепции сконцентрированы преимущественно на ошибках в оценке людей. Подчеркивая обстоятельства, исключающие представление о наблюдаемом человеке (эффекты «ореола», «первичности», «новизны», роль атрибуции, проекции и стереотипизации), исследователи стараются не замечать фактов верного (адекватного) восприятия либо рассматривают их как само собой разумеющееся. Возникли вопросы, ответы на которые можно было получить только в ходе специально поставленных экспериментов. Насколько адекватно воспринимаются интеллектуальные, эмоционально-волевые, коммуникативные и другие особенности человека по выражению его лица? От чего зависит визуальная оценка коммуниканта и как она строится? Каково соотношение эффектов адекватного и неадекватного восприятия личности партнера по общению?

Совместно с С. М. Федосеенковой (2003) на основе метода 16-PF Кеттелла мы разработали методику параллельных оценок индивидуально-психологических особенностей натурщиков, наблюдателей (испытуемых) и фотопортретов натурщиков наблюдателями, которая позволила получить новые данные о природе межличностного восприятия.

Оказалось, что человек, изображенный на фотографии, в двух случаях из трех воспринимается со стороны таким же, каким он представляется самому себе. Адекватность ОН-концепции зависит от проницательности наблюдателя и типа лица натурщика. В структуре ОН-концепции преобладают свойства личности, обнаруживаемые наблюдателем у других людей. Вместе с тем, чем больше элементов Я-концепции включается в ОН-концепцию, тем адекватность межличностного восприятия выше.

Индивидуально-психологические особенности натурщиков воспринимаются избирательно: одни свойства представлены в ОН-концепции более, другие – менее адекватно, третьи – почти не дифференцируются. Адекватное восприятие индивидуально-психологических свойств натурщика предполагает различные, но достаточно определенные сочетания индивидуально-психологических свойств наблюдателя. Благодаря широкой коммуникативной базе, связь Я-концепции и ОН-концепции оказывается гибкой. При этом основная субъектная составляющая межличностного восприятия – структура личности наблюдателя – определяет содержание ОН-концепции не сама по себе, а посредством коммуникативного опыта (Барабанщиков, 2009; Барабанщиков, Болдырев, 2006, 2007; Федосеенкова, 2003).

При прямой (без принятых коррекционных поправок) оценке индивидуально-психологических особенностей коммуникантов средняя адекватность распознавания личностных черт натурщика по целому изображению лица приближается к 40 %. Точность восприятия выражения лица по его правой и левой половинам совпадает с оценкой выражения лица в целом. Менее адекватную информацию дают его нижняя и особенно верхняя части. Адекватность оценок зависит от пола натурщика: выражение женского лица более точно распознается по нижней половине, мужского – по верхней.

Обращение наблюдателя к Я-концепции варьирует в зависимости от типа лица натурщика и расположения открытой зоны лица. Чаще всего это происходит при оценке нижней половины женского лица и правой стороны мужского, редко – при оценке верхней половины и левой стороны женского лица. Наблюдатели-мужчины эффективнее используют коммуникативный опыт, наблюдатели-женщины больше доверяют собственной личности (используют Я-концепцию).

Демонстрация полностью открытого лица сама по себе не достаточна для эффективного распознавания индивидуально-психологических свойств натурщика. Окклюзия способна как ослабить, так и усилить адекватность восприятия. Каждая часть лица обладает характерным набором экзонов и определенными возможностями выражения личностных черт натурщика – экспрессивным потенциалом. Эти возможности неодинаковы и зависят от типа лица и разновидности окклюзии. Благодаря конфигурационными связям экспрессивный потенциал открытых частей лица может быть изменен (Барабанщиков, 2008; Болдырев, 2006).

В общем плане ни лицо в целом, ни его фрагменты сами по себе не являются достаточными для адекватного распознавания индивидуально-психологических особенностей натурщика. Выразительность и «читаемость» лица обусловлены его экспрессивными возможностями (потенциалом) и взаимовлиянием частей. Их своеобразный сплав образует экспрессивную организацию лица. Многообразие форм экспрессивной организации, выявленных в экспериментах, исключает универсализацию любого из способов взаимоотношения частей лица и его целого.

Наиболее точно при всех видах окклюзии и типах лица определяются оптимизм и оригинальность натурщика, хуже всего – его легкомысленность. Оценки, выполненные на основании фрагментарного лица, могут быть и выше, и ниже целого. Точность распознавания отдельных черт личности по фотоизображению мужских и женских лиц в общем случае не совпадает. Средние значения адекватности восприятия отдельных черт достигают 90 %, в то время как другие черты остаются нераспознанными (около 1 %). Каждое конкретное лицо натурщика предполагает ограниченный набор устойчивых черт, которые воспринимаются наиболее и наименее адекватно независимо от типа окклюзии. Их констелляция выражает характерологическое ядро ОН-образа.

Предикторами проницательности – успешного распознавания личностных черт натурщика – выступают: при демонстрации целого лица – высокий самоконтроль наблюдателя, при демонстрации горизонтально разделенного лица – зависимость наблюдателя от других людей, при демонстрации вертикально разделенного лица – слабый социальный контакт (Барабанщиков, 2008, 2009; Барабанщиков, Болдырев, 2007).

Необходимо отметить, что при всей похожести правая и левая половины лица несут разную содержательную нагрузку и по-разному воспринимаются наблюдателями. Левая от наблюдателя половина выглядит более экспрессивной, больше выражающей индивидуальность человека, правая – более сдержанной и официальной. Н. Г. Артёмцева (2003) демонстрировала наблюдателям половины фотопортретов лиц известных деятелей литературы, искусства и науки – Ф. М. Достоевского, А. А. Блока, А. Эйнштейна и др., которые оценивались испытуемым с помощью 12 личностных шкал. Представленные частично, популярные люди часто оставались неузнанными, а результаты оценок их индивидуально-психологических особенностей по разным сторонам лица совпадали лишь частично. Например, по левой (от наблюдателя) половине фотоизображения лица А. Эйнштейн характеризуется как грустный, злой, умный, сильный, интровертированный, рациональный; по правой половине – веселый, добрый, безумный, мягкий, экстравертированный, чувственный. Обобщенное содержание оценок в целом соответствует индивидуально-психологическим особенностям натурщика, выявленным биографическим методом – путем анализа писем, дневников, воспоминаний близких и друзей, автобиографических заметок. При этом совокупная характеристика личности человека, построенная на восприятии отдельных сторон лица, оказывается нередко более полной и широкой, чем при восприятии целого изображения. Вместе с тем каких-либо преимуществ одной из сторон лица обнаружено не было. Замечено лишь, что при экспозиции разных половин наблюдатели могут использовать различные стратегии оценивания. Например, при оценке левой стороны лица наблюдатели больше опираются на механизм положительной, а при оценке правой половины – отрицательной проекции (Артёмцева, 2003; Артёмцева и др., 2004).

Адекватность восприятия индивидуально-психологических особенностей незнакомого человека зависит от контура его лица. Среди искусственно сгенерированных лиц наиболее точно оцениваются круглые, хуже всего – ромбовидные. Оценки натурщиков с квадратной, прямоугольной и треугольной конфигурацией лица не различаются и характеризуются промежуточными значениями. По сравнению с искусственно сгенерированными формами лица с природной конфигурацией воспринимаются точнее.

Контур лица влияет на оценку индивидуально-психологических особенностей человека избирательно. Наиболее чувствительны к морфотипу лица личностные черты, указывающие на уровень привлекательности натурщика (ответственность, доброта, отзывчивость, справедливость), менее чувствительны черты, связанные с экстравертированностью личности (разговорчивость, деятельность). Волевые качества человека к изменению морфотипов лица индифферентны. Оценки людей с квадратной конфигурацией лица преимущественно опираются на Я-концепцию наблюдателя, людей с круглой и ромбовидной формами – на коммуникативный опыт. Информация об индивидуально-психологических свойствах человека, содержащаяся в контуре лица, опосредована представлениями о конституции его тела. Эффективность восприятия личностных черт натурщика по контуру лица нередко выше, чем по целому лицу (Барабанщиков, Дивеев, 2009; Дивеев, 2009).

Другой важной детерминантой представлений о личности незнакомого человека является продолжительность экспозиции лица. Представления складываются в течение двух – трех десятков миллисекунд и в дальнейшем (50 мс–30 с) существенно не меняются. При экспозиции целого лица на 50 мс около 60 % черт личности натурщика оцениваются верно, причем большая их часть связана с Я-концепцией наблюдателя. В отличие от перцептогенеза экспрессий лица микродинамика восприятия личностных черт подчиняется другим закономерностям (Барабанщиков, Демидов, 2008; Демидов, 2009).

На разных этапах развертывания ОН-концепции преобладают различные механизмы межличностного восприятия. При экспозиции лица в 50–200 мс определяющую роль играет Я-концепция зрителя, на интервале 3–30 с – коммуникативный опыт. Наименьшая субъективная сложность оценки личностных черт натурщика соответствует экспозиции 100 мс и возрастает при уменьшении либо увеличении времени экспозиции. Взгляд, невольно брошенный на лицо коммуниканта (длительность одной зрительной фиксации – 200–300 мс), достаточен для получения сравнительно полной информации о личности человека.

Межличностное восприятие носит избирательный характер, при этом адекватность распознавания каждой личностной черты предполагает оптимальный режим экспозиции лица. При экспозиции в 50 мс наиболее точно распознаются «сила» и «самостоятельность» натурщика, при 100 мс – «энергичность» и «деятельность», при 200 мс и 3 с – «самостоятельность», при 30 с – «сила» и «самостоятельность». Большинство оценок личности при экспозиции фотоизображений в 50–100 мс выполняется точнее оценок тех же черт при экспозиции в 30 с. При этом ОН-образ как целое остается неизменным.

Информация о личности человека, заключенная в выражении лица, изображенного на фотографии, является достаточно полной и от перемещений натурщика, его поз, мимики, жестов и голоса непосредственно не зависит. Невербальная информация о коммуниканте, полученная из различных источников, не суммируется, но упорядочивается в рамках ОН-концепции. Анализ межличностного восприятия, выполняемый на основе процедур викарного общения, не противоречит требованиям экологической валидности исследований (Барабанщиков, 2009; Демидов, 2009).

Избирательность восприятия индивидуально-психологических особенностей человека не зависит от ситуации и длительности экспозиции изображения натурщика. Лучше всего по выражению лица распознаются черты личности, связанные с доминантностью человека, хуже всего – его нравственные качества.

Средние показатели основных механизмов межличностного восприятия (за исключением проекции) в ситуациях непосредственного и опосредованного (фото- и видеоизображением) наблюдения достоверно не различаются и устойчивы во времени. В широком диапазоне ситуаций адекватность межличностного восприятия зависит от степени обращения к Я-концепции. Чем больше наблюдатель опирается на собственные особенности личности, тем адекватнее воспринимается натурщик (Барабанщиков, 2009; Барабанщиков, Демидов, 2007).

Описанные результаты экспериментальных исследований касаются восприятия и оценки «поверхностных» свойств личности, обеспечивающих приспособление человека к условиям его жизни (эмоциональные проявления, мотивационные, волевые и интеллектуальные особенности). Однако личность включает в себя и «глубинные» свойства – сущностные (бытийные) определения человека, которые остаются неизменными в течение длительных отрезков времени, а иногда и всей жизни (экзистенциальные качества, нравственные ценности, духовные устремления). В работах, выполненных нами совместно с И. Н. Майниной, методика параллельных оценок индивидуально-психологических особенностей людей реализовывалась на основе опросника «Шкала экзистенции» А. Лэнгле и К. Орглер, позволяющего оценить «экзистенциальную наполненность» личности человека – его способности выйти за собственные пределы, умение жить в соответствии с выбранными ценностями, доверять себе (Майнина, Васанов, 2010).

Согласно проведенным исследованиям «поверхностные» и «глубинные» индивидуально-психологические характеристики натурщиков воспринимаются наблюдателями по-разному. По фотоизображению лица человека верно оценивается около 28 % «глубинных» и до 41 % «поверхностных» личностных свойств. При оценке «поверхностных» свойств наблюдатели преимущественно опираются на Я-концепцию, при оценке «глубинных» – на коммуникативный опыт.

«Глубинные» свойства личности мужчин и женщин проявляются в выражениях лица примерно одинаково, а пол наблюдателей не связан с их оценкой. Пол наблюдателей и натурщиков связан с оценкой «поверхностных» свойств личности. Уровень самоуважения и удовлетворенности собой лучше распознаются наблюдателями по фотоизображению натурщиц-женщин; уверенность в себе, уровень самоконтроля и независимость от внешних обстоятельств – по фотоизображению натурщиков-мужчин. Наблюдатели-женщины лучше, чем мужчины, распознают уровень самоуважения, удовлетворенности собой и дают более точные оценки волевым особенностям натурщиков.

Наблюдатели способны дифференцировать уровни экзистенциальной наполненности личности натурщика по фотоизображению его лица. Наблюдатели с низким и средним уровнем экзистенциальной наполненности более точно оценивают «поверхностные» индивидуально-психологические особенности натурщика, наблюдатели с высоким – с одинаковой точностью оценивают и «глубинные», и «поверхностные» свойства натурщика.

Предиктором адекватного восприятия «глубинных» и «поверхностных» свойств личности является высокий уровень экзистенциальной наполненности наблюдателей. Более точные оценки «поверхностных» характеристик даются наблюдателями при оценке натурщиков с высоким уровнем экзистенциальной наполненности, более точные оценки «глубинных» – с низким уровнем экзистенциальной наполненности. Механизмы межличностного восприятия: проекция и резонанс чаще применяются при оценке «поверхностных» свойств натурщика; механизмы атрибуция и интроекция – при оценке «глубинных». Отметим, что оценки «глубинных» и «поверхностных» свойств натурщика дифференцированы. Среди «глубинных» свойств по фотоизображению лица коммуниканта наиболее точно распознается способность человека ориентироваться в собственном внутреннем мире (параметр «Person»), среди «поверхностных» – волевые особенности, такие как уверенность в себе, независимость, достаточный самоконтроль (фактор «Сила») (Барабанщиков, Майнина, 2010, 2011; Майнина, 2011).

Вопрос об информационной основе межличностного восприятия – как индивидуально-психологические особенности человека выражаются в состояниях лица и как «прочитываются» сторонними наблюдателями – на сегодняшний день является самым трудным. Сошлюсь лишь на данные пилотного эксперимента, в котором изучались условия доверия наблюдателя к людям, изображенным на фотографиях. В работе использовалась «Шкала личностных свойств», разработанная на основе 16-PF Кеттелла, а также опросники «Доверие к себе» и «Доверие к другому». Исследование показало, что люди, лица которых вызывают наибольшее доверие, обладают такими чертами личности, как общительность, открытость, доверчивость, сердечность, честность. Высокий интеллект при отсутствии перечисленных характеристик не способствует формированию доверия. Доверие вызывают лица тех людей, которые имеют высокий уровень доверия к Другому. При этом уровень доверия к себе всегда оказывается больше уровня доверия к Другому. Об информационной основе межличностного восприятия можно говорить лишь в общем ключе. Доверие вызывают лица а) без характерных особенностей, нарушающих гармонию лица (размер, расположение и соотношение элементов: например, когда ширина носа равна длине губ, имеется двойной подбородок, сильно асимметричное лицо, неправильный прикус, ширина переносицы в 1,5 раз больше ширины глаз, нестандартная форма головы и т. п.); б) в которых соблюдены пропорции нижней части лица. Детализация обнаруженных тенденций требует специальных исследований.




1.7. Восприятие «этнического лица»


В конце 60-х гг. прошлого века впервые был экспериментально исследован антропологический феномен, получивший название «эффект другой/своей расы» или «кросс-расовый эффект» (Malpass, Kravitz, 1969): в условиях межрассовой коммуникации лучше распознаются лица представителей своей расы. Общей причиной этого явления считается тот факт, что в онтогенезе опыт общения с людьми своей расы/этноса значительно превосходит опыт общения с представителями других этнических групп (Lingyun et al., 2007; Харитонов, Ананьева, 2012).

В наших исследованиях специфика проявления «эффекта другой расы» изучалась в разных этнокультурных контекстах. В организации исследований мы исходили из представлений о категориальности восприятия, показанной, в частности, в исследованиях эмоциональных экспрессий лиц (Жегалло, 2007). Мы также опирались на данные о существовании характерных групп кластеров зрительных фиксаций на экспрессивных элементах изображений лиц (экзонах) – изостатических паттернов (Ананьева, Барабанщиков, Харитонов, 2010) и на представления о характере референции языковых единиц в выбранном нами типе экспериментальных задач – топо-семантической специфике вербального кодирования значимых для решения коммуникативной задачи элементов изображения. Экспериментально изучалось индивидуальное решение дискриминационной АВХ-задачи, опознание этнических лиц по вербальному описанию, совместное опознание изображений лиц диадой испытуемых. Использовалась процедура морфинга – построения переходного ряда между фотографиями лиц европеоида (русский) и монголоида (тувинец), а также прием построения «обобщенного лица»: усредненного по восьми фотографиям изображения лиц европеоидов и моноголоидов – с последующим морфингом переходного ряда. В парных экспериментах общение испытуемых происходило на языке обследуемого контингента.

Исследование эффекта категориальности восприятия обобщенных (усредненных) изображений лиц разного расового типа (европеоидов и монголоидов), показало, что тувинцы чаще, чем русские, определяли женское изображение, состоящее на 60 % из русского лица и на 40 – из тувинского, как русское (87 % распознавания у тувинцев и 75 % – у русских). В то же время русские испытуемые также чаще, чем участники-тувинцы, распознавали изображение, состоящее на 60 % из лица другой расы, как относящееся к тувинской расе (90 % против 79 %). Это означает, что граница перехода к преобладанию расовых признаков другой расы более очевидна для обеих рас, чем граница перехода к преобладанию признаков своей расы. В распознавании расового типа для тувинцев характерны более резкие границы перехода (Ананьева и др., 2015).

Исследование совместной идентификации диадой испытуемых нативных и морфированных изображений лиц монголоидной и европеоидной рас продемонстрировало эффекты сходные с эффектом индивидуальной категориальности восприятия лиц разных рас, но не для всех стимульных рядов. Сравнительный анализ диалогов участников исследования позволил выделить зоны лица, которые наиболее часто обсуждаются в ходе решения задачи. Как в диалогах, так и в паттернах движений глаз обе группы испытуемых уделяли наибольшее внимание зонам «волос», «лба» и «челки», что очевидным образом объясняется диагностической силой этих элементов при определении расовой принадлежности лица. Для испытуемых-тувинцев практически по всем зонам интереса среднее число зрительных фиксаций преобладает – за исключением зон «переносица» и «нос», где эта величина оказалась больше для русских участников. Эпизоды «совместного внимания» обнаружены как для русских, так и для тувинцев. Однако только для русских испытуемых среднее количество зрительных фиксаций при правильных ответах статистически значимо.

Идентификация фотоизображений с вербальными описаниями, происходящая в ситуации реального живого диалога (Леконцев, Ананьева, Харитонов, 2015), успешно выполнялась практически всеми участниками исследования. Наименее точно соотносились описание монголоида с изображением монголоида, что свидетельствует в пользу классического проявления «эффекта другой расы».

При обработке данных этого исследования была реализована попытка использования элементов топо-семантического анализа (Ананьева, Харитонов, 2011) и представлений об изостатических паттернах для анализа соотнесения воспринимаемых изображений лиц и звучащего текста. С использованием кластерного анализа, методом К-средних для каждой экспериментальной ситуации были выделены группы участников исследования со сходными изостатическими паттернами рассматривания фотоизображений лиц. Проведенный анализ показал, что в коммуникативной ситуации, несмотря на устойчивость обобщенного изостатического паттерна, основное влияние на распределение частных фиксационных кластеров по лицу оказывает звучащий текст. Выявлены эпизоды различной референции формально соответствующих языковых единиц в зависимости от языка общения. Так, например, для европейцев азиатские лица являются желтыми, в то время как тувинцы называют желтыми (сарыг) европейцев. Однако, если в первом случае отсылка идет скорее к характерному цвету кожного покрова, то во втором – к цвету волос, с точки зрения тувинца являющемуся доминирующим признаком европейца. В свою очередь, это в значительной мере определяет, в какую часть лица будет смотреть слушающий.

При сравнении результатов индивидуального решения дискриминационной АВХ-задачи и экспериментов по совместной идентификации лиц диадой испытуемых обнаружено удовлетворительное соответствие конфигурации паттернов обобщенных кривых категориальности восприятия и успешности решения задачи на идентификацию в парном эксперименте. Сравнение решения АВХ-задачи русскими и тувинцами показывает небольшой сдвиг пика эффективности перцептивного различения к монголоидному полюсу в обоих случаях, однако эффект категориальности сильнее выражен у тувинцев.

Согласно выполненным исследованиям процедура решения дискриминационной ABX-задачи может использоваться как диагностический метод. Речь идет о выявлении перцептивных категорий, неочевидных для исследователя. Так, обнаружилось, что в небольшой популяции тувинцев-тоджинцев кривая категоризации дала «провал» вместо подъема в средней части переходного ряда. Другими словами, на теоретической границе категорий европеоид-монголоид различение было не лучше, как это предполагается классическими исследованиями категоризации, а хуже, что позволило предположить, что тоджинцы выделяют в стимульном материале не две, а три этнические группы. В этих экспериментах на монголоидном полюсе переходного ряда стимульного материала использовалась фотография лица казаха. Дополнительное изучение популяции позволило установить, что для Тоджинского района Тывы характерна интрузия казахского населения, что, вероятно, и сформировало дополнительную перцептивную категорию. При использовании этого переходного ряда, а также ряда русский-тувинец в других тувинских популяциях обнаруженный эффект воспроизведен не был.

Таким образом, «эффект другой расы» на перцептивном уровне выступает как сложно организованное системное явление. Этно-и социокультурный контекст и индивидуальная история общения с представителями других этнических групп играют существенную роль в характере актуального восприятия этнического лица.




1.8. Динамика восприятия выражений лица


Распознавание выражения лица в короткие интервалы времени (здесь-и-сейчас) совершается в форме визуального контакта наблюдателя с виртуальным коммуникантом, опосредованным поиском и использованием экзонов, перманентным переструктурированием и достраиванием зрительного образа натурщика. Окуломоторная активность обеспечивает этот процесс, отражая его протекание в своих функциональных возможностях. Зрительные фиксации реализуют ряд функций (коммуникативную, когнитивную, регулятивную), характеризуются определенным предметным содержанием (интенциональность, оперативные единицы восприятия), местом в структуре решаемой задачи, сложностью обработки информации (концентрация/распределение внимания, нагрузка) и отношением к ней наблюдателя. Развертывание перцептивного процесса проявляется в маршрутах обзора лица, подчиненных его структуре и требованиям задачи.

Доминантность восприятия, или преимущественная фиксация сторон лица, является системным эффектом, обусловленным совокупным действием разнотипных детерминант. Она имеет знак (правосторонняя/левосторонняя, верхняя/нижняя) и величину (степень асимметрии фиксаций сторон), которые характеризуют функциональную нагрузку отдельных половин лица в процессе решения перцептивной задачи. При экспозиции сильных экспрессий эффект доминантности отсутствует, при экспозиции слабых – носит правосторонний характер. Наиболее ярко доминантность выражена в вертикальном измерении: количество фиксаций и их продолжительность в верхней половине лица в полтора раза превышает соответствующие показатели в нижней. При экспозиции сильных эмоций величина эффекта увеличивается, при экспозиции слабых – уменьшается. Доминантность выражает меру интереса (внимания) к одной из сторон лица и тем самым характеризует общую стратегию его восприятия.

Прямая связь между расположением и длительностью фиксаций в какой-либо половине спокойного лица и продуктивностью его распознавания отсутствует. Подчиняясь собственным закономерностям, глазодвигательная активность обеспечивает поиск диагностических признаков экспрессии, их сопоставление, установление различий, соотнесение с целым изображением. Она реализует процесс визуального мышления – зрительного анализа, синтеза, сравнения, обобщения фотопортретов, их соотнесение с коммуникативным опытом наблюдателя, выдвижение и проверку перцептивных гипотез и др.

Распределение фиксаций по зонам интереса зависит от интенсивности экспрессий. Если при сильной экспрессии признаки модальности эмоций (?- и ?-экзоны) и/или новый взгляд на выражение лица ищутся преимущественно в области левого глаза и рта, то при слабых экспрессиях поиск выходит за пределы зон интереса, а значения этих зон становятся более однородными. При сильно выраженных эмоциях зрительные фиксации различных зон интереса относительно постоянны (t


= 271 мс). При слабо выраженных эмоциях эта величина возрастает (t


= 280 мс) и зависит от местоположения фиксаций на поверхности лица. Продолжительные фиксации связаны с зоной рта (t


= 320 мс), короткие – с областью носа (t


= 249 мс) и левого глаза (t


= 259 мс). Динамика временного режима выполнения отдельных фиксаций говорит о разной содержательно-смысловой нагруженности зрительных фиксаций при восприятии сильных и слабых экспрессий.

Маршруты обзора пролегают внутри изображения лица и носят циклический характер. Амплитуды саккад соразмерны локализации глаз, носа и губ. При восприятии базовых экспрессий с разной частотой реализуются пять разновидностей изостатических паттернов окуломоторной активности: «треугольный» (70 %), «топический» (11,5 %), «линейный вертикальный» (7,5 %), «диагональный» (7 %) и «линейный горизонтальный» (4,5 %). Разнообразие вариантов зарегистрированных паттернов и их сочетаний говорит о стиле окуломоторной активности конкретного наблюдателя, обеспечивающем индивидуальное своеобразие выполнения перцептивно-коммуникативных задач.

Восприятие лица в целом и его отдельных элементов носит зональный характер: выделение одного и того же признака экспрессии допускает различную направленность глаз – оперативную зону фиксации. Размер этой зоны зависит от способа восприятия, которым пользуется наблюдатель. Охватывающий (амбиентный) способ восприятия позволяет контролировать состояние лица в целом или его большие участки; как правило, взор локализуется в центрах тяжести поверхности лица (нос/переносица). За некоторым исключением, эти области лишены экспрессивных признаков и сами по себе не информативны. Сканирующий (фокальный) способ восприятия опирается на использование узкого функционального поля зрения, соотнесенного с расположением отдельного элемента лица. Это создает возможность последовательного осмотра информативных элементов (глаз, носа, рта) и их соотнесения, что проявляется в цикличности маршрутов обзора. При выполнении перцептивно-коммуникативной задачи способы восприятия легко сменяют друг друга, а их сочетание позволяет оперативно формировать и перестраивать впечатления о состоянии натурщика.

При окклюзии правой или левой сторон лица взор (>95 % фиксаций) останавливается на открытых элементах – глазах, переносице, носу и губах. При окклюзии верхней половины на скрытые зоны лица попадает 13,4 % фиксаций, при окклюзии нижней – 6 %.

Фиксации области глаз реализуют коммуникативную и когнитивную функции восприятия и отличаются сравнительно большой продолжительностью осмотра, высокой частотой и длительностью отдельных фиксаций. Фиксации рта реализуют преимущественно когнитивную функцию; им соответствуют высокие значения всех показателей окуломоторной активности. Низкие и очень низкие значения двигательных показателей свойственны фиксациям переносицы, реализующим регулятивную функцию. Фиксации в области носа выполняют и когнитивную, и регулятивную функции, занимая в ряду окуломоторных показателей промежуточное положение. Фиксации скрытых частей фотоизображения располагаются в опорных пунктах представляемого лица – в функциональном (зона переносицы) и структурном (зона носа) «центрах тяжести», немногочисленны и кратковременны. Их основная функция – обеспечение ориентировки в условиях перцептивной задачи и согласование видимой и скрытой половины фотоизображения.

Распознавание экспрессий «разбалансированного» лица в отличие от обычного характеризуется: большим временем осмотра, меньшей частотой и большей длительностью отдельных фиксаций. Стратегии рассматривания модифицированного лица в условиях сильной и слабой экспрессии различаются, но иначе, чем при экспозициях обычного лица. При исключении или перемещении элементов лица занимаемое ими прежде место фиксируется редко; внимание перераспределяется между видимыми элементами, продолжительность фиксации которых увеличивается. Взор наблюдателя останавливается на элементах лица, реально присутствующих в поле зрения, где бы они ни располагались.

При прямой эгоцентрической ориентации (0°) лица восприятие сильных экспрессий опирается на экзоны как правой, так и левой половин, восприятие слабых – на экзоны преимущественно правой. И в том, и в другом случае чаще и длительнее рассматривается верхняя часть лица. В условиях ортогональной ориентации экспрессии (90°, 270°) доминантной становится та сторона, которая в зрительном поле наблюдателя располагается сверху (при повороте на 90° – правая, при повороте на 270° – левая); доминирование достигается за счет увеличения числа зрительных фиксаций и их средней продолжительности. В условиях инверсии лица для сильных эмоций имеет место эффект левосторонней доминантности, для слабых – усиливается правосторонняя доминантность. Несмотря на изменение эгоцентрической ориентации фотопортретов, привычная стратегия восприятия экспрессий сохраняется, хотя и подвержена коррекции, вызванной анизотропностью зрительного поля. При любых поворотах лица доминантность его верхней части усиливается (увеличивается число фиксаций и их длительность).

Для одной и той же эгоцентрической ориентации окуломоторные показатели восприятия сильных и слабых эмоций имеют сходную структуру. С ростом угла поворота средняя продолжительность отдельных фиксаций сокращается (информационная нагруженность падает), а интерес к нижней части лица – число фиксаций – возрастает. При всех углах наклона наиболее короткие фиксации связаны с зонами носа и переносицы, которые осматриваются наблюдателями за наименьшее время. Направленность взора наблюдателя подчиняется преимущественно структурным элементам лица, конституирующим эмоциональные выражения (зоны глаз и рта).

Рассматривание перевернутых (180°) экспрессий характеризуется укороченной средней длительностью фиксаций: наиболее продолжительные связаны с зоной рта, короткие – с областью носа и левого глаза. Контролируемые показатели окуломоторной активности в условиях прямой (0°) и обратной (180°) эгоцентрической ориентации экспрессий совпадают.

При поворотах лица на 90° и 270° наиболее короткие фиксации связаны с областью носа, наиболее продолжительные – с зонами либо правого глаза (поворот лица на 90°), либо левого (поворот на 270°). В отличие от прямой и инвертированной экспозиций, в условиях ортогонально повернутого лица чаще и длительнее фиксируется тот глаз, который в зрительном поле наблюдателя располагается сверху.

При всех исследованных поворотах лица доминирующую роль играют «треугольные» (Y-образные) изостатические паттерны. В условиях инверсии экспрессий доли «линейных горизонтальных» и «топических» движений сокращаются, а доли «линейных вертикальных» и «диагональных» возрастают. При ортогональной ориентации лица (90°, 270°) сокращение «треугольных» паттернов также происходит за счет увеличения «диагональных» и «линейных вертикальных» циклических движений.

Прямой связи между точностью оценок экспрессий и показателями окуломоторной активности в условиях разной «разбалансированности» или эгоцентрической ориентации лица не обнаружено. Окуломоторные предикторы точности оценок существуют, но носят не общий, а парциальный характер, связанный с модальностью отдельных эмоций и условиями их экспозиции. Роль универсальных детерминант восприятия экспрессий лица играют зоны глаз, носа и рта, организующие окуломоторную активность наблюдателей. Наиболее ярко различия восприятия черно-белых и цветных изображений экспрессий лица отражаются в показателях окуломоторной активности наблюдателей. На начальных этапах опознания (первая фиксация) необходимая информация извлекается из цветного изображения быстрее, чем из черно-белого, но получение дополнительной информации, в том числе ее детализация, связано с увеличением продолжительности фиксаций, что для черно-белых изображений не наблюдается. При экспозиции цветных фотографий эффект правосторонней доминантности выражен сильнее, а доминантность верхней части лица слабее, чем для черно-белых. Наконец, для цветных изображений характерна высокая взаимосвязь зон осмотра: преобладание возвратно-циклических переходов между областями каждого из глаз и рта; в восприятии черно-белых изображений преобладают парциальные способы рассматривания, в которые циклически вовлекаются лишь две из трех основных зон.




1.9. Функциональные возможности восприятия эмоциональных состояний человека по выражению его лица


Зона эффективного восприятия выражений лица, в пределах которой точность распознавания мимики при сохранении направленности глаз остается сравнительно высокой, выходит за пределы центральной области зрительного поля, охватывая значительную часть ближней периферии. Она имеет характерный размер, форму и внутреннюю структуру, меняющиеся в зависимости от условий выполнения перцептивной задачи. Высокий уровень распознавания экспрессий сохраняется при эксцентриситете лица 10° слева и справа от точки фиксации. В нижней половине зрительного поля он ограничен 2,5°, в верхней – 7,5°. Наибольшая средняя эффективность опознания зарегистрирована в левой части зрительного поля (0,91), наименьшая (0,75) – в нижней.

Характеристики зоны эффективного восприятия зависят от модальности экспрессий. Максимальная протяженность имеет место при экспозиции «радости», минимальная – «страха». Центральная часть зрительного поля не всегда оказывается наиболее продуктивной. Для «удивления», «гнева», «страха» и «отвращения» с ростом эксцентриситета лица адекватность оценок снижается. Экспрессия радости точнее воспринимается на периферии 7,5°. Спокойное лицо одинаково точно оценивается как в центре, так и при смещении на 10° вправо либо вверх.

Вероятность (частота) выполнения целенаправленной саккады в зоне эффективного восприятия зависит от эгоцентрической локализации лица. При экспозиции изображений в центральной части зрительного поля макросаккады практически отсутствуют. Для эксцентриситета 2,5° средняя вероятность появления саккад составляет 0,8, причем в горизонтальном направлении выше, чем в вертикальном. При эксцентриситете 5–10° высокая вероятность (0,94–0,95) появления саккады связывается с экспозицией лица в левом, правом и верхнем полуполях зрения; вероятность выполнения саккады «вниз» на 11–13 % меньше. Частота саккад коррелирует с уровнями точности распознавания эмоционального состояния натурщика.

С ростом эксцентриситета лица средняя латентность саккад снижается со 170 мс (2,5°) до 148 мс (10°). Наименьшая величина латентного периода связана с расположением лица на основной горизонтали в левой половине поля зрения, наибольшая – с его расположением на основной вертикали в нижней части поля зрения. Существует обратная корреляция между латентностью саккад и точностью распознавания экспрессий.

Зависимость латентного период от модальности экспрессий зарегистрирована только для эксцентриситета 10°. Самая короткая латентность соотносится с проявлениями радости и спокойным состоянием (140–142 мс), т. е. с выражениями лица, обладающими самой высокой аттрактивностью.

Выявленные закономерности говорят о том, что определение не только местоположения и размера, но и выражения лица (по крайней мере, в общей форме) совершается до выполнения саккады; в ходе ее реализации и последующей фиксации лица перцептивное содержание уточняется, а при необходимости корректируется. Целенаправленный поворот глаз включен в перцептогенез выражения лица в качестве исполнительного звена – своеобразного триггера, который переводит складывающийся образ на более высокую ступень организации. Соответственно, и сам фиксационный поворот совершается не механически, рефлекторно, а строится в зависимости от локализации лица в поле зрения и модальности переживаемой экспрессии.

Во время скачков глаз возможность адекватного восприятия выражений лица сохраняется. Средняя частота верного распознавания экспрессий при средней скорости саккады 225°/с выше случайной и равна 0,61. Лучше всего в данной ситуации распознаются проявления радости (0,81) и страха (0,71), сравнительно плохо – «гнев» (0,54) и «печаль» (0,56); хуже всего – спокойное состояние (0,43). В силу сходства паттернов экспрессий устойчиво путаются «радость» и «страх», «гнев» и «отвращение», «печаль» и «гнев» и др.

Тактовая структура окуломоторной активности (фиксация – саккад – фиксация) не нарушает пространственно-временную динамику зрительного процесса. Перцептогенез выражения лица совершается не только в период устойчивой фиксации взора, но и на пике скорости быстрых движений глаз (около 400°/с), причем как в центре, так и на ближней периферии (±10° от центральной точки фиксации) зрительного поля. В процессе распознавания сложных социально значимых объектов имеет место не столько подавление зрительной способности, сколько локальное снижение эффективности предметного восприятия, вызванное эксцентрическим расположением лица.

Независимо от того, где во время саккады находится изображение лица, наблюдатели локализуют его в одних и тех же узких участках поля зрения (0,6° в правой части, 1,8° – в левой), прилегающих к будущей точке фиксации. Внутри каждого из участков объективный порядок расположения тест-объектов относительно визуализированной цели сохраняется, но субъективное расстояние между ними сокращается в разы. Величина компрессионного эффекта соответствует значениям, описанным в других работах. Нарушений константности зрительного направления (стабильности видимого мира) в подавляющем большинстве случаев не происходит.

Выделяются три фазы зрительного процесса, последовательно сменяющие друг друга. До выполнения саккады (0–200 мс) средняя точность распознавания экспрессий (0,65) соответствует точности распознавания выражения лица, расположенного на периферии в 10°. Во время саккады (около 50 мс) точность опознания резко возрастает (до 0,76); имеет место не подавление тест-объекта, а его фасилитация. В начале новой фиксации (0–150 мс после завершения саккады) высокая эффективность распознавания достигает максимума (0,91), а ее значения стабилизируются. Разрывов либо резких падений зрительной способности не выявлено; перцептивный процесс совершается непрерывно.

Основной детерминантой адекватного распознавания экспрессий во время саккад является величина эксцентриситета лица: независимо от формы окуломоторной активности, чем меньше рассогласование между зрительным направлением объекта фиксации и текущим направлением глаз, тем точнее оценки. Разным состояниям окуломоторной системы соответствуют разные структуры категориальных полей; с ростом адекватности восприятия их размер сужается. Скачок глаз создает объективные условия перехода образа экспрессии на более высокий уровень организации. Перцептогенез выражения лица происходит гетерохронно: если ранняя и поздняя стадии, привязанные к фиксациям, пролонгированы во времени, то развертывание средних стадий, сопровождающих скачок глаз, носит взрывной характер.




Заключение


Изложенные результаты расширяют общепсихологические представления о механизмах восприятия человека человеком, условиях его адекватности и динамики в микроинтервалах времени. Вместе с тем они поднимают ряд новых тем, разработка которых требует специальных исследований. Это проблемы содержания и организации экзонов, способов их данности субъекту, предикторов проницательности и стилей межличностного восприятия, природы экспрессивного потенциала и экспрессивной организации лица, типов и стратегий межличностного восприятия, форм перцептогенеза лица и их использования в реальном поведении, системной детерминации восприятия выражений лица, адекватности методов исследования межличностного восприятия, экологической и социальной валидности полученных данных и многие другие. Их совокупность образует перспективу развития новой области психологического знания и практики – фациопсихологии.

В данной главе мы коснулись лишь нескольких направлений исследования восприятия, заложенных в коммуникативном подходе. Не менее важными представляются исследования воспринимаемого качества предметов и событий, выполненные В. Н. Носуленко и Е. С. Самойленко. Ценными в плане понимания коммуникативной природы восприятия являются исследования психологических аспектов дискурса (Н. Д. Павлова), социального интеллекта (Д. В. Ушаков), эмоционального слуха (В. П. Морозов) и другие. Идеи, теоретические посылы и экспериментальные схемы коммуникативного подхода к познавательным процессам, заложенные в отечественной науке более 40 лет назад, на новом витке развития знания наполняются все более глубоким конкретным содержанием. Проблема единства познания и общения, поставленная Борисом Фёдоровичем Ломовым, выступает сегодня как одна из активных точек роста российской психологической науки.




Глава 2. Зависимость восприятия лицевых экспрессий от пространственно-временной структуры экспозиции





2.1. Динамика выражений лица как источник информации о модальности эмоции



Хотя эмоции человека всегда развернуты во времени, т. е. имеют начало, кульминацию и конец, их восприятие сторонним наблюдателем традиционно изучается на материале дискретных экспозиций, фиксирующих состояния людей в определенный момент времени (фотографий, портретов, рисунков). Изображенные позы, жесты, выражения лица действительно характеризуют модальность и интенсивность переживаний личности, но вне динамики являются скорее символами соответствующих эмоций. Подобный подход оправдывается скоротечностью экспрессий и категориальностью самого восприятия (Ананьева, Барабанщиков, Демидов, 2015; Барабанщиков, Демидов, Дивеев, 2012; Барабанщиков, Жегалло, Королькова, 2016; Calder, Rhodes, Johnson, Haxby, 2011; Ekman, Rosenberg, 2005).

Немногочисленные работы по восприятию динамики выражений лица опираются на идеи экологической оптики (Gibson, 1966; McArthur, Baron, 1983) и вытекающие из них исследования восприятия биологического движения (Johansson, 1973). Ключевой факт состоит в том, что в отсутствие структурированных поверхностей кинематические паттерны, сопровождающие любое естественное поведение, способны нести уникальную информацию о содержании (но прежде всего о форме) воспринимаемого объекта. В частности, в темноте движение 10–12 светящихся точек, установленных на основных сочленениях тела натурщика, вызывает впечатление локомоций определенного человека, позволяет определить их тип (прогулка, бег, прыжки) и гендерную стилистику. При остановке движения перцептивный эффект исчезает, а с началом движения – проявляется через 100 мс (Cutting, Kozlowski, 1977; Runeson, Frykholm, 1983). Использование метода световых точек при изучении восприятия выражений лица показало, что во время их движения наблюдатели точно оценивают модальность экспрессии невидимого натурщика, но идентифицировать статичный набор точек в качестве лица человека и/или его эмоции не в состоянии (Bassili, 1978). При перемещении световых точек существует высокая вероятность опознавания лиц известных наблюдателю людей и определения их пола (Bruce, Valentine, 1988). Важность информации о динамике лица была продемонстрирована в экспериментах другого типа. Например, Б. Найт и Х. Джонстон нашли, что известные лица лучше идентифицируются на фотонегативах, если последние экспонируются не статично, а в движении (Knight, Johnston, 1997).

Использование методов компьютерной анимации, получивших распространение в последние годы, подтвердило влияние динамики лица на точность распознавания эмоциональных экспрессий (Wallraven, Breidt, Cunningham, B?lthoff, 2008; Wehrle, Kaiser, Schmidt, Scherer, 2000), особенно в условиях ограничения статичной информации – при исключении из экспозиции текстуры и контура лица, его схематизации и т. п. Так, при постепенном уменьшении информации о текстуре или строении лица точность оценок статических экспрессий резко снижается, тогда как при значительной потере информации и «смазывании» изображений лица динамические экспрессии распознаются эффективно (Wallraven et al., 2008). Снижая уровень детализации (количество опорных точек) либо уменьшая размер изображений анимированных экспрессий, можно добиться большего эффекта динамики по сравнению со статикой, независимо от наличия текстуры (Cunningham, Wallraven, 2009a, 2009b).

С усилением экологической валидности условий восприятия, в том числе при экспозиции естественных изображений лица, эффект движения уменьшается либо не проявляется вовсе (Cunningham, Wallraven, 2009a; Fiorentini, Viviani, 2011; Fiorentini, Schmidt, Viviani, 2012; Katsyri, Sams, 2008). Экспонируя динамические последовательности, полученные путем покадрового компьютерного морфинга пар видеофрагментов «нейтральное лицо – сильно выраженная экспрессия», К. Фиорентини и П. Вивиани не выявили систематических различий при категоризации статических либо динамических переходных экспрессий (Fiorentini, Viviani, 2011). Уменьшение угловых размеров видеоизображений экспрессий вплоть до 2° также не приводит к сильному ухудшению их различения (Cunningham et al., 2004). При сопоставлении результатов распознавания базовых динамических экспрессий по их видеоизображениям на лице натурщика и компьютерным реконструкциям высокой степени детализации и реалистичности (в частности, 3D- и 4D-сканирование лица) наблюдаются сходные уровни точности идентификации (Cunningham et al., 2004; Wallraven et al., 2008). Однако при сравнении динамических экспрессий, выраженных натурщиком, и компьютерной 3D-анимации более низкого качества, которая не полностью передает детали реального лица и затрудняет распознавание статических экспрессий, динамика обеспечивает более высокую эффективность восприятия (Katsyri, Sams, 2008).

Важными для понимания эффекта движения лица представляются следующие обстоятельства.

Во-первых, динамика мимических проявлений несет функционально иной тип информации по сравнению со статичными признаками эмоции. Во всяком случае, ее влияние нельзя полностью объяснить множественным суммированием статичных образов. В частности, в условиях динамической экспозиции слабовыраженные экспрессии распознаются более точно, чем дискретные «срезы» этих же экспрессий, разделенные масками, исключающими появление кажущегося (стробоскопического) движения и порождающими эффект «слепоты к изменению» (Ambadar, Schooler, Cohn, 2005). Преимущество динамических экспозиций не исчезает и при пространственной инверсии лица, расшатывающей его конфигурационные связи, по крайней мере, для части экспрессий (Ambadar, Schooler, Cohn, 2005; Bould, Morris, Wink, 2008).

Во-вторых, эффект движения лица зависит от интенсивности экспрессий. Чем слабее выражена эмоция, тем больший вклад в ее распознавание вносит динамическая составляющая (Bould, Morris, 2008; Bould, Morris, Wink, 2008). При сильных мимических проявлениях информация, достаточная для точной идентификации модальности эмоций, содержится уже в статичных экспозициях лица, а эффект динамики (более слабый) наблюдается только для экспрессий гнева, отвращения, радости и удивления.

В-третьих, влияние непрерывных мимических изменений на восприятие выражения лица вызвано не самим фактом движения, а его временной структурой. При ее разрушении или инверсии точность распознавания модальности слабых динамических экспрессий падает (Cunningham, Wallraven, 2009a). Изменение характерной скорости проявления слабо выраженных экспрессий ведет к ухудшению их распознавания (Bould, Morris, Wink, 2008). Установление механизмов, чувствительных к временной структуре экспрессий, составляет одну из наиболее важных перспектив исследования восприятия естественных выражений лица в экологически валидных условиях.

Впечатление непрерывного изменения лица может быть получено не только в результате реальной динамики мимических мышц, но и иным путем. Например, быстрой сменой экспозиций статичных «срезов» экспрессивной динамики. Именно на этом принципе построен кинематограф. Сохранятся ли тенденции, описанные выше, при восприятии кажущегося движения лица?

Под кажущимся (стробоскопическим) движением мы будем понимать последовательность статичных изображений экспрессий, вызывающую впечатление непрерывного изменения эмоционального состояния натурщика. Целесообразность обращения к ситуации кажущегося движения при изучении восприятия экспрессий лица состоит в том, что здесь реализуется простейшая временная структура динамической экспозиции и моделируется преобразование одного статичного состояния в другое, подобное линейному пространственному морфингу лица (Барабанщиков, Жегалло, Королькова, 2016; Куракова, 2013; Жегалло, 2007; Calder et al., 1996; De Gelder, Teunisse, Benson, 1997). В рамках проблемы восприятия выражений лица возникают следующие вопросы. Влияет ли стробоскопическая экспозиция экспрессий на точность их распознавания? Если влияет, то как? Какие ошибки совершают наблюдатели? Зависит ли результат распознавания от модальности и продолжительности экспрессий? К сожалению, прямые исследования восприятия стробоскопической экспозиции выражений лица отсутствуют. Существуют данные, подчеркивающие сходство восприятия кажущегося и реального движения и их зависимость от одних и тех же детерминант (Марр, 1987; Ульман, 1983; Bruce, Green, 1993; Clatworthy, Frisby, 1973; Kolers, 1972), среди которых особый интерес представляет эффект повышения различительной чувствительности отрезков прямых при их периодичной стробоскопической экспозиции, вызывающей впечатление кажущегося движения (Джафаров, Аллик, Линде, 1983; Линде, Соколов, 1986; Соколов, 1986).

Отвечая на поставленные вопросы, мы провели ряд экспериментов, в которых исследовалась зависимость распознавания базовых эмоциональных экспрессий от условий их экспозиции. Точность восприятия эмоций оценивалась в ситуациях (1) стробоскопического движения, (2) прямой и обратной зрительной маскировки и (3) статической экспозиции фотоизображений лицевых экспрессий на пустом экране. В условиях стробоскопического движения на короткое время экспонировалась статическая экспрессия, до и после которой в этой же позиции предъявлялись изображения спокойного лица. В условиях зрительной маскировки спокойное лицо заменялось «маской», созданной путем случайного перемешивания частей спокойного лица; возникновение эффекта движения в этом случае не ожидалось. Наконец, в контрольной серии фотографии эмоционального лица предъявлялись сами по себе без каких-либо дополнительных изображений.

Согласно гипотезе, при быстром предъявлении наблюдателям последовательности статичных изображений «нейтральное лицо-экспрессия – нейтральное лицо» возникает впечатление динамической микроэкспрессии, длящейся доли секунды. По сравнению со статичными «срезами» лица и/или с изображениями, подверженными маскировке, распознавание эмоций в условиях кажущегося движения может быть более эффективным.




Стимульный материал и процедура исследования


Стимульным материалом служили цветные фотографии лиц натурщиков (трех мужчин и трех женщин) анфас, выражающих шесть базовых эмоциональных экспрессий (радость, удивление, страх, печаль, отвращение, гнев) и спокойное состояние (нейтральное лицо). Изображения отобраны из валидизированной базы RaFD (Langner et al., 2010). Их размер и угол поворота лица были скорректированы так, чтобы глаза натурщиков на всех изображениях располагались на одном уровне, расстояние между зрачками было одинаковым, а изображения лица на каждой фотографии занимали равную площадь. Изображения кадрировались до размера 450?564 пикселей (рисунок 2.1).

При маскировке использовались «рандомизированные лица», которые получали следующим образом. Изображения лиц, выражающих спокойное состояние, разрезали на 13 частей по вертикали и 15 частей по горизонтали; полученные прямоугольники (размером 35?38 пикселей) в случайном порядке меняли местами. Благодаря этой процедуре распределения цветов и яркости на изображениях сохранялись, но целостная структура лица разрушалась.






Рис. 2.1. Примеры фотоизображений экспрессий лица из базы RaFD (Langner et al., 2010): а – спокойное (нейтральное), б – радость, в – отвращение, г – удивление



Стимульные изображения предъявлялись на экране ЭЛТ-монитора (ViewSonic G90f, частота 100 Гц), подключенного к ПК, в условиях нормальной освещенности. Испытуемые располагались на расстоянии около 60 см от экрана и смотрели на изображения бинокулярно. Угловые размеры изображений составляли около 16°?20°.

В эксперименте 1 участвовали 53 человека (37 женщин, 16 мужчин; возраст 17–53 года, медиана – 19 лет) с нормальным или скорректированным до нормального зрением. Каждый испытуемый выполнил все три серии. Порядок выполнения серий варьировался.

Исследование включало три экспериментальные серии, отличавшиеся друг от друга содержанием контекста – изображениями, которые предшествовали тестовому и следовали за ним. В серии 1.1 в качестве контекста использовались изображения нейтрального лица того же натурщика, экспрессия которого демонстрировалась в данной пробе. В серии 1.2 контекстом служили рандомизированные лица, в серии 1.3 – светло-серый фон пустого экрана.

На рисунке 2.2 представлена схема предъявления стимульного материала и время экспозиции каждого изображения. В каждой пробе в центре экрана на светло-сером фоне последовательно экспонировались: 1) черный фиксационный крест (угловые размеры 1,4°?1,4°); 2) пустой экран; 3) первое контекстное изображение; 4) пустой экран; 5) тестовое изображение лица; 6) второе контекстное изображение, аналогичное первому; 7) пустой экран; 8) вопрос «Какие эмоции присутствовали на изображении?» с вариантами ответа «радость», «гнев», «страх», «удивление», «отвращение», «печаль», «спокойное лицо». Участнику предлагалось выбрать из предъявленного списка название той эмоции, которая бы максимально соответствовала увиденной экспрессии. Ответ, выбранный в каждой пробе, а также время ответа регистрировались путем нажатия клавиши «пробел», которое позволяло перейти к следующей пробе. Для сохранения эффекта движения в пробах, где в качестве тестового предъявлялось спокойное лицо, оно смещалось на 5 пикселей вверх.

Временная организация стимульного материала подбиралась опытным путем на основе данных, полученных в других исследованиях (Джафаров и др., 1981; Линде, Соколов, 1986; Braddick, 1980; Claworthy, Frigby, 1973; Kolers, 1972; Michaels, Turvey, 1979; Turvey, 1973). Тестовые изображения предъявлялись на время, равное 50, 100 либо 200 мс. Длительность первого контекстного изображения составляла 300 мс, второго – 100 мс.

В течение одной серии каждая из семи экспрессий, выраженная каждым из шести натурщиков, предъявлялась по 7 раз. Таким образом, серия включала: 3 времени экспозиции ? 7 экспрессий ? 6 натурщиков ? 7 повторов = 882 пробы. Все пробы были разбиты на 4 блока, между которыми испытуемые могли делать паузы. Порядок предъявления стимульного материала в каждом блоке был случайным.






Рис. 2.2. Структура стимульной ситуации



Перед началом основного эксперимента проводилась тренировочная серия. Она состояла из 7 проб, в каждой из которых экспонировалась одна из 7 экспрессий, выраженная одним из 6 натурщиков. Длительность тестового изображения составляла 300 мс. Экспонируемые экспрессии в тренировочных пробах не повторялись.

Статистическая обработка данных проводилась при помощи пакета R 3.0.3. Анализировалось влияние изучаемых факторов на точность распознавания экспрессий. Верными ответами считали совпадение выбранной в каждой пробе категории эмоции с тем состоянием, которое изображал натурщик. Методом дисперсионного анализа с внутригрупповыми факторами Время предъявления (3 градации), Содержание контекста (3 градации), Экспрессия натурщика (7 градаций) рассчитывались отношения F Фишера для каждого из факторов и их взаимодействий. Значимость критерия оценивалась с помощью рандомизационного теста, эффективного даже при нарушении условий использования дисперсионного анализа. Рандомизация проводилась для каждого испытуемого в отдельности, количество итераций – 1000.

С помощью точного теста Фишера частоты верных ответов в трех сериях сопоставлялись попарно: а) средние по всем экспрессиям и всем временам предъявления; б) средние по всем временам предъявления для каждой экспрессии; в) средние по всем экспрессиям для каждого времени предъявления; г) для каждой экспрессии и каждого времени предъявления в отдельности.

Частоты выборов семи категорий – названий базовых эмоций – сопоставлялись при помощи ?


Пирсона для каждой экспрессии: сравнивались распределения частот в трех сериях (кажущееся движение; маскировка; изолированное лицо) и при разном времени экспозиции (50, 100, 200 мс). Уровни значимости во всех случаях рассчитывались методом Монте-Карло (количество итераций – 2000) с коррекцией Беньямини – Хохберга на множественные сравнения.




Оценка эмоций в условиях кажущегося движения


Феноменология восприятия. Несмотря на близость временной организации стимульных паттернов в трех сериях, их восприятие зависит от содержания контекста, в который включалось тестовое фотоизображение. Если оно просто демонстрируется на светло-сером фоне экрана, наблюдатели воспринимают неподвижное экспрессивное лицо само по себе. Если фотографии экспрессии лица предшествует и следует за ней изображение этого же натурщика в спокойном состоянии, воспринимается кажущееся движение – быстрое непрерывное изменение выражения лица, нередко сопровождаемое движением головы. Наконец, в тех случаях, когда появление тест-объекта ограничивается рандомизированными изображениями, наблюдатель видит статичное изображение экспрессии с наложенными на него шумовыми масками. Три содержательно различные стимульные ситуации, реализованные в соответствующих экспериментальных сериях, обозначим как «кажущееся движение» (серия 1.1), «маскировка» (серия 1.2) и «изолированное лицо» (серия 1.3).

Точность распознавания экспрессий. В ходе анализа мы пытались установить, зависит ли относительная частота проб, в которых выбранная испытуемым эмоция совпадала с экспрессией, выраженной натурщиком («верные ответы»), от условий восприятия и модальности экспрессии. Ответы, не совпадающие с экспрессией натурщика, считались «ошибочными». Согласно полученным данным, все варьируемые факторы: Время, Экспрессия, Контекст, а также их взаимодействия оказались значимыми (p = 0,001). Средние значения эффективности распознавания в зависимости от времени экспозиции, модальности экспрессии и содержания контекста приведены на рисунке 2.3 и в таблицах 2.1 и 2.2.






Рис. 2.3. Точность распознавания экспрессий (доля «верных» ответов) в зависимости от модальности эмоции, времени экспозиции (мс) и содержания контекста



Вероятность правильных ответов в подавляющем большинстве случаев выше случайной (средняя точность распознавания по всем условиям 0,76). Лучше всего распознаются «радость» (0,95), «удивление» (0,90) и спокойное лицо (0,90), хуже всего – «гнев» (0,53) и «страх» (0,56). Средние по всем экспрессиям и временам экспозиции частоты верных ответов в сериях 1.1 и 1.2 значимо не различаются (доля «верных» ответов в обеих сериях составляет 0,74; скорректированный уровень значимости точного теста Фишера при сопоставлении частот ответов в этих двух сериях p = 0,423). Ответы в серии 1.3 (изолированное предъявление лица, точность распознавания 0,81) значимо отличны от соответствующих ответов в сериях 1 и 2 (кажущееся движение и маскировка) (p<0,001). Отдельно по каждой экспрессии все различия между сериями значимы (p<0,008) за исключением «удивления» (p = 0,489) и нейтрального лица (p = 0,481), для которых результаты оценки в условиях кажущегося движения и изолированного лица не отличаются. Средняя по всем экспрессиям точность ответов в разных сериях значимо различается в зависимости от времени экспозиции, кроме серий с кажущимся движением и маскировкой при 100 мс (p = 0, 374).



Таблица 2.1. Точность распознавания в зависимости от содержания контекста, времени экспозиции и модальности экспрессий






Таблица 2.2. Точность распознавания экспрессии в каждом из экспериментальных условий






Сопоставление различий отдельно по каждой экспрессии и каждому времени экспозиции дает следующие результаты. Для экспрессий гнева и печали все различия между сериями значимы (p<0,021), для «страха» и «отвращения» различия значимы (p<0,008) за исключением серий с кажущимся движением и маскировкой, предъявленных на 200 мс (для «страха» p = 0,877; для «отвращения» p = 0,068). Для экспрессии удивления отсутствуют различия между всеми условиями при экспозиции на 200 мс (p>0,115) и между кажущимся движением и изолированным лицом, экспонируемым на 100 мс (p = 0,897). Для «радости» значимы все различия при 50 мс (p<0,028) и между кажущимся движением и изолированным лицом – при 100 мс (p = 0,017). Нейтральное лицо, экспонируемое на 50 и 100 мс в качестве тест-объекта, распознается наименее эффективно в условиях маскировки (p<0,002).

Профили оценок. Влияние независимых переменных распространяется не только на адекватные, но и на неадекватные оценки, ошибочность которых весьма условна (Барабанщиков, 2009, 2012). Выполненные оценки разделяются на три группы: 1) «верные» ответы, совпадающие с демонстрируемой эмоцией; 2) редкие (случайные) ответы, не совпадающие с демонстрируемой эмоцией; 3) «ошибочные» ответы выше случайного уровня (рисунок 2.4). Последние могут быть как регулярными, т. е. присутствовать при всех условиях эксперимента (восприятие «гнева» при экспозиции «отвращения», «печали» – при экспозиции «гнева»), так и временными – наблюдаться в условиях маскировки и кажущегося движения (восприятие «удивления» при экспозиции «страха» на 50 и 100 мс; спокойного состояния – при экспозиции «гнева» или «печали» на 50 мс). За исключением экспрессии гнева (50 мс, ситуация кажущегося движения) «верные» оценки преобладают над «ошибочными». В ситуациях кажущегося движения и маскировки «ошибки» восприятия зависят от времени экспозиции для всех экспрессий (p<0,001) кроме нейтрального лица при кажущемся движении (p = 0,6932). В ситуации изолированного лица различия значимы так же только для нейтрального лица (p = 0,0102). При 50 и 100 мс все различия между условиями значимы (p<0,034), при 200 мс – значимы только для экспрессий страха, отвращения, гнева и печали (p<0,001). Существует тенденция реципрокности в отношении «верных» и «ошибочных» ответов: снижение долей «верных» оценок ведет к избирательному повышению долей неверных распознаваний этих же экспрессий, особенно на самых коротких экспозициях.






Рис. 2.4. Профили оценок экспрессий в зависимости от их модальности, времени экспозиции и содержания контекста. По оси абсцисс – время экспозиции (50, 100, 200 мс) и содержание контекста (1 – кажущееся движение; 2 – маскировка; 3 – изолированное лицо). Горизонтальной пунктирной линией отмечен случайный уровень




Динамика распознавания микроэкспрессий лица в условиях кажущегося движения и зрительной маскировки


Анализ показывает, что все три экспериментальных условия и их сочетания значимо влияют на оценку экспрессий лица. Организация стимульной информации, модальность экспрессии и продолжительность ее экспозиции действительно определяют распознавание мимических выражений; влияние каждой из детерминант носит сложный, взаимоопосредованный характер.

Базовый уровень эффективности распознавания экспрессий в микроинтервалах времени зафиксирован при экспозиции изолированного лица и зависит от модальности эмоции. Точнее всего распознается экспрессия радости (0,97), а также спокойное (0,92) и удивленное (0,91) лицо, менее точно – печаль (0,88), сравнительно плохо – экспрессии отвращения (0,75), страха (0,65) и гнева (0,61). Разная степень аттрактивности базовых экспрессий согласуется с ранее полученными данными в условиях затрудненного восприятия эмоциональных выражений: при их зашумлении, повороте относительно наблюдателя или ограничении времени экспозиции (Барабанщиков, 2012). С введением содержательного контекста перцептогенез растягивается во времени, требуя более продолжительных экспозиций в 100 мс («радость», «удивление», «отвращение») и 200 мс («печаль», «страх», «гнев»); экспозиции в 50 мс соответствуют лишь начальные стадии перцептогенеза. Влияние стробоскопической экспозиции на точность распознавания эмоций носит избирательный характер, охватывая преимущественно экспрессии, имеющие низкую аттрактивность («гнев», «страх», «печаль»).

В отсутствие содержательного контекста длительность экспозиции (50, 100 или 200 мс) лица на эффективность распознавания не влияет (0,81). Наиболее точно оцениваются «радость» (0,97), «удивление» (0,91) и спокойное состояние (0,87), наименее точно – «страх» (0,65) и «гнев» (0,61). При маскировке и кажущемся движении лица с уменьшением времени экспозиции общий уровень распознавания снижается до 0,74. Влияние контекста зависит от «броскости» (аттрактивности) экспрессий: точность оценок «страха» падает до 0,49, «гнева» – до 0,48. Уровни оценок «удивления», «радости» и спокойного состояния в этих условиях совпадают с уровнем оценок изолированного лица.

Сказанное означает, что для завершения перцептогенеза базовых экспрессий в контрольной серии экспозиция в 50 мс вполне достаточна. Ранее сходный результат получен на экспрессиях большого числа натурщиков из базы KDEF (Calvo, Lundqvist, 2008). Ограничение времени экспозиции в данном исследовании также вело к снижению точности распознавания базовых эмоций, однако при экспозиции выражений радости и спокойного состояния эти различия были незначительны (при длительности экспозиции 50 мс «радость» распознается на максимально высоком уровне).

Результаты анализа «ошибочных» ответов позволяют описать обнаруженные феномены в терминах категориальных полей экспрессий (Барабанщиков, 2002, 2009) – систематических идентификаций той или иной экспрессии с рядом других эмоций, проявляющихся в данных условиях. Каждое категориальное поле включает ядро (наиболее частые «верные» ответы), периферию, представленную регулярными «ошибками», и фон (случайные ответы). Соотношение между компонентами динамично и зависит от модальности экспрессии, ее длительности и содержания контекста. Так, с уменьшением времени экспозиции использование кажущегося движения либо маскировки экспрессий значимо меняет структуру категориальных полей, причем в разных контекстах по-разному. Экспрессия страха чаще воспринимается как «удивление», «печаль» и «гнев» – как спокойное лицо. Роль мимических признаков экспрессий в формировании целостного образа эмоционального лица меняется. По существу, условия маскировки и кажущегося движения моделируют тот этап перцептогенеза, на котором признаки экспрессий лишь начинают дифференцироваться, создавая предпосылки конкретизации актуализируемого прототипа выражения лица.

Основной результат выполненного исследования заключается в том, что по сравнению со статичной экспозицией кажущееся движение не приводит к увеличению точности распознавания эмоций. Как и в случае реального движения, статичное изображение сильных экспрессий содержит всю информацию, достаточную для эффективной оценки выраженной эмоции. Влияние контекста на эффективность восприятия экспрессий зависит от их модальности. Для «печали», «гнева» и «страха» кажущаяся динамика лица снижает точность распознавания в большей степени, чем рандомизированное лицо, особенно при минимальном времени экспозиции. Негативное влияние маскировки ярче проявляется при экспозиции «удивления», «отвращения» и спокойного выражения лица. В итоге средние оценки экспрессий в условиях кажущегося движения и маскировки практически совпадают, указывая на функциональное сходство стимульных ситуаций. Это означает, что кажущееся движение лица включает момент маскировки, а прямая и обратная зрительная маскировка – возможность кажущихся изменений. С увеличением длительности экспозиции экспрессии до 200 мс негативное влияние и маскировки, и кажущегося изменения лица снимается.




2.2. Вербализация экспрессий, экспонируемых в разных контекстах



Пытаясь разобраться в механизме влияния стробоскопической стимуляции на восприятие эмоциональных выражений лица, мы провели еще один эксперимент на группе экспертов в области науки о лице. Нас интересовали способы ориентировки подготовленного наблюдателя в рассмотренных ситуациях и характер его ответов. Основной метод исследования – вербальные описания видимых сцен.




Метод свободных описаний


Исследование проводилось на том же оборудовании и с тем же стимульным материалом, которые использовались в первом эксперименте. Участники эксперимента: 7 человек (5 женщин, 2 мужчины; возраст – 27–54 года, медиана – 47 лет) с нормальным или скорректированным до нормального зрением, специалисты, изучающие восприятие лица.

Эксперимент 2 включал три серии с тем же содержанием контекста, что и в эксперименте 1. В отличие от процедуры первого эксперимента, тестовые изображения всегда предъявлялись на 50 мс; каждая из семи экспрессий, выраженная каждым из шести натурщиков, предъявлялась по одному разу (всего 42 пробы); порядок предъявления – случайный. Варианты ответов не предлагались. От наблюдателей требовалось в каждой отдельной пробе словами описать выражение лица натурщика, а также любые другие замеченные особенности изображения. Ответы записывались на диктофон. Тренировочная сессия не проводилась.

Полученные аудиозаписи расшифровывались и соотносились с каждым из экспериментальных условий. В вербальных описаниях, данных участниками исследования, выделялись следующие классы дескрипторов: 1) называние конкретной эмоции (например: «гнев», «горе» и др.) или общая оценка модальности («негативная эмоция»); 2) описание мимики в отдельных зонах лица – лба/бровей, глаз, носа, рта (например: «нахмуренные брови», «открытые глаза», «наморщенный нос», «растянутый рот»); 3) указания на движения головы (например: «кивок», «поворот головы слева направо»); 4) недифференцированное восприятие движения/изменения изображения в целом («мимолетное движение», «сдвиг изображения», «что-то изменилось»); 5) значительные затруднения в определении эмоции, приводящие к отказу давать ответ («непонятно, какая эмоция»). Помимо основных дескрипторов часто отмечался пол натурщика и особенности его внешности (например: «девушка, блондинка»).

Точность распознавания экспрессий оценивалась на основании содержания дескрипторов, указывающих на модальность эмоции. Верными считались те описания, в которых эмоция была названа однозначно и совпадала с состоянием, которое изображал натурщик. К этой же категории относились и синонимичные описания; так, для экспрессии гнева адекватными считались описания «гнев», «злость» и однокоренные слова; для «страха» – «страх» и «испуг»; для «радости» – «радость» и «улыбка»; для нейтрального лица – «нейтральное», «спокойное», «без эмоции»; для «печали» – «печаль», «грусть» и «горе»; для «удивления» и «отвращения» синонимы в категорию верных ответов не включались. Частично верными ответами считались неоднозначные описания, включавшие верный дескриптор, например: «либо гнев, либо горе» для экспрессии «гнева». «Ошибочными» ответами считались все иные описания эмоциональных состояний, а «отказами» – ответы, в которых называние эмоции отсутствовало.

Доминантность мимических признаков оценивалась по предпочтениям, отдаваемым в описаниях верхней (брови – лоб), средней (глаза – веки – основание носа) и нижней (рот – подбородок) частей лица либо его отдельных элементов. Примеры подобных высказываний: «поднятые брови», «наморщенный лоб», «увеличились глаза», «широко открытый рот», «напряжение вокруг носа».

Влияние кажущегося движения головы устанавливалось путем соотнесения предметных описаний воспринятого изменения расположения лица с точностью распознавания экспрессий либо с их доминантными признаками («наклон головы вперед, кажется, это был гнев»; «движение назад небольшое, изменение в области рта, даже зубы видел, вероятно, это отвращение»). В подобном ключе рассматривались описания изменений изображения при невозможности (затруднениях) раскрыть его содержание («было движение, непонятно какое; эмоции не было вообще»).

Анализ результатов включал сопоставление долей соответствующих дескрипторов в зависимости от модальности экспрессии и содержания контекста. Статистическая оценка значимости различий анализируемых параметров ввиду небольшого объема выборки не проводилась.




Вербализация экспрессий, предъявляемых в контекстах


Точность распознавания экспрессий. Полученные данные показали, что доля верных ответов зависит как от модальности экспрессии, так и от содержания контекста, в котором она экспонировалась (рисунок 2.5). Наибольшая доля адекватных описаний выявлена в контрольной серии – экспозиции лица на фоне чистого экрана (0,78). С введением маскировки точность распознавания снижается (0,59), а при использовании стробоскопической стимуляции становится предельно низкой (0,45). Уменьшение доли верных ответов происходит за счет увеличения количества отказов от описания эмоции (от их практического отсутствия в контрольной серии до 0,10 и 0,30 в условиях рандомизированной маски и кажущегося движения соответственно). Доли ошибочных и частично верных ответов в трех экспериментальных сериях находятся на одном уровне.

Наибольшая средняя точность распознавания получена при экспозиции «радости» (0,80), нейтрального лица (0,77) и «удивления» (0,68). Для экспрессий страха (0,48), печали (0,48) и гнева (0,40) она снижается на фоне увеличения доли ошибочных ответов. Соотношение уровней точности распознавания тестируемых эмоций в каждой из трех серий в целом сохраняется. Доли отказов и частично верных ответов с модальностью эмоции систематически не связаны. Соотношение верных, частично верных, ошибочных ответов и отказов при распознавании эмоций на лицах разных натурщиков практически не менялось.






Рис. 2.5. Точность распознаваний экспрессий в зависимости от их модальности и содержания контекста: серия 2.1 – кажущееся движение; серия 2.2 – маскировка; серия 2.3 – изолированное лицо



При анализе «ошибочных» и частично верных ответов выявлены следующие особенности. Экспрессия радости (0,09) и нейтральное лицо (0,10) в отдельных случаях смешиваются с «гневом», «отвращением» или «страхом». Экспрессия удивления ошибочно распознавалась как «страх», независимо от содержания контекста (0,13). Экспрессия отвращения при любом содержании контекста смешивается, прежде всего, с «гневом» (0,18). Для экспрессии гнева структура «ошибок» трансформируется: если при кажущемся движении или изолированном лице «гнев» воспринимается как «печаль» (0,11) либо «отвращение» (0,09), то при маскировке рандомизированным паттерном он смешивается с нейтральным лицом (0,24) и «отвращением» (0,12). «Страх», экспонируемый при кажущемся движении либо на изолированном лице, смешивается с «удивлением» (0,17), реже – с «гневом» (0,08) и «отвращением» (0,06); при введении маскировки среди «ошибочных» ответов доминируют «печаль» (0,14) и «удивление» (0,12). «Печаль» отождествляется с нейтральным лицом (0,19), причем при маскировке доля смешений возрастает до 0,36. Таким образом, при экспозиции лица на фоне чистого экрана и кажущегося движения структура «ошибочных» идентификаций экспрессий гнева, страха, печали сохраняется, в то время как маскировка лица ведет к ее трансформации.

Описания признаков экспрессий и движений головы. В процессе распознавания эмоциональных экспрессий наблюдатели указывали на отдельные доминантные особенности лица, характерные для демонстрируемой эмоции. Чаще всего описывалась зона губ и зубы (0,23). Различия в частоте упоминания рта зависели от модальности эмоции и содержания контекста. Например, для «радости» и «удивления» в условиях кажущегося движения область рта упоминалась с частотой 0,6; в условиях изолированного лица – 0,45 и 0,38 соответственно; при маскировке частота упоминаний рта снижалась до 0,19 и 0,17. При распознавании «страха» и «отвращения» рот натурщика описывался как в условиях кажущегося движения (0,14 и 0,40 соответственно), так и изолированного лица (0,33 и 0,21); для «гнева» и «печали» рот упоминался только в условиях изолированного лица (0,29 и 0,17).

Реже описывалась зона глаз. Для «удивления» и «страха» в условиях кажущегося движения – 0,12 для обеих экспрессий; в отсутствие контекста – 0,26 и 0,31 соответственно. Для «радости» и «отвращения» область глаз упоминалась только при экспозиции изолированного лица (0,12). При распознавании «гнева» и «печали» глаза не упоминались; при демонстрации изолированного лица внимание наблюдателей направлялось в область лба/бровей (0,21 и 0,14, соответственно), смещаясь в условиях кажущегося движения на движения головы натурщика. Мимические признаки в области носа систематически упоминались только при экспозиции «отвращения» в отсутствие контекста (0,21).

«Лицевые жесты», или видимые смещения лица, сопровождаемые движениями головы, описывались только в условиях стробоскопической стимуляции и только для экспрессий гнева (0,48 – для «жестов», 0,14 – для движения), страха (0,12 для обоих классов дескрипторов) и печали (0,36 и 0,14, соответственно). Для «гнева» характерным жестом было «движение головы вперед», «наклон вперед» или «кивок». Для «страха» – «движение назад», «напряжение в шее». При экспозиции «печали» наблюдатели описывали «поворот головы», «движение назад» или «кивок вперед».

При экспозиции спокойного лица мимика не описывалась. Сдвиг изображения, используемый во время стробоскопической экспозиции, замечался (0,43).

Трудности категоризации, приводившие к отказу от описания эмоции, наблюдались в сериях с маскировкой и кажущимся движением. При маскировке рандомизированным паттерном отказ не сопровождался описанием мимических признаков, за исключением отдельных упоминаний области рта для экспрессий «удивления», «радости», «гнева». При экспозиции лица в условиях кажущегося движения, прежде всего, давались описания изменений в области рта: для «удивления» это «открытый рот», для «радости» и «отвращения» – «оскал», «показал зубы», «что-то сказал», для «страха» – «открытый рот», «что-то сказал». Глаза описывались только при экспозиции «гнева» («моргнул», «подмигнул»), «страха» и «удивления» («выпученные глаза»). Остальные зоны лица практически не описывались. Описания движений головы сопровождали большинство отказов от распознавания экспрессий гнева («кивок головой») и печали («кивок», «поворот головы»).

Таким образом, в зависимости от содержания контекста описания признаков экспрессий меняются. При изолированной экспозиции лица внимание больше обращается на область рта, а для отдельных экспрессий – дополнительно на зоны глаз («отвращение», «страх», «радость», «удивление»), лба/бровей («гнев», «печаль», «удивление») или носа («отвращение»). В условиях стробоскопической стимуляции описание движений головы сопровождается снижением упоминаний о мимических изменениях (экспрессии гнева, страха, печали). Так, при оценке экспрессий, которые характеризуются закрытым ртом («гнев», «печаль»), мимические признаки перестают замечаться вообще, а при оценке «страха» обе ключевые зоны (рот и глаза) упоминаются в два раза реже. Хотя для «отвращения», «радости» и «удивления» описания смещений головы не характерны, внимание наблюдателя концентрируется в области рта; частота описания других зон: глаз – для всех трех экспрессий, носа – для «отвращения» и лба/бровей – для «удивления», снижается. В условиях маскировки ни движение лица в целом, ни его мимические изменения не упоминаются, за исключением состояния рта при экспозиции «радости» и «удивления».




Кажущееся движение и маскировка: механизмы влияния


Результаты второго эксперимента подтверждают выводы, сделанные выше. В условиях короткой экспозиции наиболее точно распознаются экспрессии изолированного лица. При экспозиции в 50 мс перцептогенез эмоциональной экспрессии либо реализуется полностью, либо завершается на относительно поздних стадиях. Как и в эксперименте 1, лучше всего распознаются «радость» (1,0 – полное отсутствие ошибок), «удивление» (0,88) и спокойное состояние (0,81), тогда как эмоции отвращения (0,75), печали (0,74), страха (0,64) и гнева (0,60) оцениваются менее точно. Структура систематических «ошибок» распознавания, составляющих категориальное поле эмоций, также сохраняется: экспрессия отвращения воспринимается как гнев, «гнев» – как спокойствие и печаль, «страх» – как удивление, а «печаль» – как нейтральное лицо. Таким образом, способы оценки эмоционального состояния человека – альтернативный выбор из предзаданных категорий или свободное описание выражения эмоции – приводят к близким результатам. Опыт наблюдателей, связанный с необходимостью вербализаций выражений лица, обеспечивает сохранение среднего уровня точности ответов по всем базовым экспрессиям, независимо от характера поставленной задачи.

Введение содержательного контекста и во втором эксперименте снижает точность опознания всех эмоций, однако влияния маскировки и кажущегося движения выступают здесь более выпукло. У опытных наблюдателей стробоскопическая экспозиция приводит к более выраженному падению точности распознавания экспрессий, а число отказов назвать эмоцию по сравнению с прямой и обратной маскировкой увеличивается в три раза. Ключевые признаки эмоций лаконично упоминаются в контрольных пробах – при демонстрации изолированного лица. В условиях стробоскопической экспозиции число подобных высказываний сокращается, уступая место сообщениям о «жестах» головы, тесно связанных с проявлениями гнева, страха и печали, т. е. с экспрессиями, оценки которых в эксперименте 1 внесли решающий вклад в величину негативного влияния кажущегося движения. В условиях маскировки особенности локальной мимики замечаются редко, а о движениях головы ничего не говорится. Неслучайно структуры категориальных полей демонстрируемых эмоций в первой (1.1) и третьей (1.3) сериях обоих экспериментов совпадают, а во вторых (1.2) сериях (при прямой и обратной зрительной маскировке) принимают иной характер.

Полученные данные позволяют заключить, что при определенном сходстве временной структуры влияние стробоскопической экспозиции и рандомизированных масок на точность опознания экспрессии имеет разную природу. Если в условиях маскировки основным фактором неадекватного восприятия является прерывание естественного хода перцептогенеза, то в условиях кажущегося движения падение точности распознавания вызвано усложнением информационного содержания тест-объекта: появлением дополнительного качества, выраженного в наблюдаемых смещениях элементов лица и головы. Распознавание эмоционального состояния натурщика опосредуется «лицевым жестом» (кивком, поворотом, наклоном и т. д.), переключающим внимание наблюдателя. Структура и продолжительность перцептогенеза выражения лица в этих условиях меняются.

Совсем недавно влияние длительности экспозиции тест-объекта в условиях обратной маскировки, а также типа маски на эффективность распознавания экспрессий радости, гнева и спокойного лица были описаны в работе Л. Агуадо (Aguado et al., 2014). В отсутствие маски средняя точность идентификации эмоций достигает максимального уровня (близкого к 100 %) при экспозиции тест-объекта всего в 17 мс. Рандомизированная маска снижает эффективность только на этом времени, а начиная с 34 мс – не ухудшает распознавание эмоций. Если же в качестве маски используется изображение спокойного лица, то с уменьшением времени предъявления целевой экспрессии эффективность ее различения монотонно снижается (до 60-процентной эффективности распознавания при 17 мс, что также намного превышает случайный уровень). При предъявлении тест-объекта на 85 и 119 мс тип маскировки не влияет на точность распознавания, которая во всех трех условиях близка к 100 %. С уменьшением пространственного разрешения маскирующего изображения нейтрального лица эффект маскировки постепенно снижается. По существу маскирующий эффект имеет место на самых ранних этапах перцептогенеза и возрастает с увеличением информации о лице-маске (рандомизированная маска < изображение лица с низким пространственным разрешением < изображение лица с высоким разрешением). Учитывая близость стимульных ситуаций маскировки и кажущегося движения, сконструированных в нашем исследовании, можно полагать, что в условиях стробоскопической экспозиции выражений лица описанные тенденции не только сохранятся, но и усилятся.

Проведенные исследования позволяют частично ответить на вопросы, поставленные в начале главы. Стробоскопическая экспозиция действительно влияет на эффективность распознавания экспрессий лица, но не так, как ожидалось. При экспозиции экспрессии в течение 200 мс (время, близкое к средней зрительной фиксации) точность распознавания мимических паттернов в условиях кажущегося движения не превышает точности распознавания отдельных неподвижных изображений, а при более коротких экспозициях – 100 мс и особенно 50 мс – значимо снижена. В коротком диапазоне длительностей стробоскопическая стимуляция сдерживает развитие перцептогенеза и, по существу, маскирует эмоциональные экспрессии.

Несмотря на то, что средние значения точности восприятия в условиях кажущегося движения и маскировки рандомизированными паттернами совпадают, на уровне отдельных экспрессий их различия, как правило, значимы и носят разнонаправленный характер. Как и реальное, кажущееся движение обладает особым качеством, порождаемым собственной пространственно-временной структурой.

Экспозиция экспрессий в контексте стробоскопической стимуляции моделирует начальный этап перцептогенеза, когда образ лица плохо дифференцирован, нестабилен и легко подвержен разрушению. Проявляясь на ранних фазах этого процесса, жесты головы, сдвиги изображения либо смещения элементов лица становятся предметом внимания, «загораживая» признаки экспрессии (гнева, печали, страха). В отсутствие этих движений доминантные признаки, особенно в области рта, распознаются более эффективно. В отличие от стробоскопической экспозиции прямая и обратная зрительная маскировка прерывает перцептогенез выражения лица: оно воспринимается в обобщенной форме, а выделение частных мимических признаков затруднено. При изолированной экспозиции лица естественный ход перцептогенеза не меняется; он совершается оптимальным путем, позволяя наблюдателю мгновенно ориентироваться как на общее впечатление об экспрессии, так и на изменения мимики в отдельных зонах лица; точность распознавания эмоционального выражения достигает апогея.

Полученные результаты подтвердили факт достаточности для эффективного восприятия статической информации о сильных мимических проявлениях, распространив его на микроэкспрессии лица. Это позволяет надеяться, что в условиях ограничения статической информации (слабой экспрессии, отсутствии деталей или контура лица, нечеткости его изображения, повороте и т. п.) конструктивное влияние стробоскопического движения на точность распознавания эмоциональных состояний будет заметно.




2.3. Влияние микропаузы на распознавание базовых экспрессий



Выявление роли временной структуры экспозиции эмоциональных экспрессий в восприятии естественных выражений лица входит в число наиболее перспективных задач исследования межличностной коммуникации (Барабанщиков, Жегалло, Королькова, 2016). Нетрудно предположить, что это касается не только реального, но и кажущегося изменения экспрессии.

Напомним, что временная структура стимульной ситуации, использованной в экспериментах 1 и 2, включала «паузу» – короткий (20 мс) интервал, разделяющий экспозиции первого контекстного изображения (рандомизированное либо спокойное лицо) и тест-объекта (эмоциональные экспрессии, а также спокойное лицо). «Пауза» носила технический характер и по предположению исследователей должна была усилить эффект кажущегося движения спокойного лица, когда оно экспонировалось в роли тест-объекта; сам же эффект вызывался резким смещением изображения по вертикали. Влияние «паузы», или дополнительного межстимульного интервала (ДМИ), на оценку экспрессий и в условиях кажущегося движения, и в условиях маскировки оставалось неясным. Учитывая тот факт, что качество и параметры зрительных феноменов в микроинтервалах времени тесно связаны со структурой стимульной ситуации (Барабанщиков, 2002; Джафаров, Аллик, Линде, 1983; Ульман, 1983; Bruce, Green, 1993; Kolers, 1972; Palmer, 2003), мы провели специальное исследование – эксперимент 3, в котором сопоставлялась точность восприятия экспрессий в условиях кажущегося движения либо зрительной маскировки при наличии ДМИ и при его отсутствии.




Метод исследования


В исследовании участвовали 137 человек с нормальным или скорректированным до нормального зрением. Из них 35 человек (20 женщин и 15 мужчин, возраст 21–53, медиана возраста 32 года) приняли участие в серии со стробоскопическим движением и ДМИ (серия 3.1); 39 человек (28 женщин и 11 мужчин, возраст 17–20, медиана возраста 18 лет) – в серии с прямой и обратной маскировкой и ДМИ (серия 3.2); 34 человека (29 женщин и 5 мужчин, возраст 17–61, медиана возраста 29 лет) – в серии 3.3 со стробоскопическим движением без ДМИ; 29 человек (27 женщин и 2 мужчины, возраст 20–34, медиана возраста 22 года) – в серии 3.4 с прямой и обратной маскировкой без ДМИ. Чтобы исключить влияние переноса между экспериментальными сериями, каждый испытуемый участвовал только в одной из них.

Исследование проводилось по межгрупповому плану. Экспериментальные серии отличались друг от друга содержанием контекста и наличием либо отсутствием ДМИ – паузы (20 мс) между первым контекстным изображением и экспрессией, во время которой демонстрировался серый экран.

Перед началом каждой серии испытуемому предлагалось внимательно рассмотреть тестовые изображения лица и выбрать из предъявленного списка название той эмоции, которая максимально соответствует увиденной экспрессии. Во время тренировочной сессии в центре экрана на светло-сером фоне последовательно экспонировались:

• черный фиксационный крест (2000 мс, угловые размеры 1,4°?1,4°);

• «пустой» экран (длительность варьировалась псевдослучайно от 300 мс до 1300 мс, среднее время – 800 мс);

• первое контекстное изображение (300 мс);

• «пустой» экран (20 мс, только в сериях 3.1 и 3.2);

• тестовое изображение лица (300 мс);

• второе контекстное изображение (100 мс);

• «пустой» экран (500 мс);

• вопрос «Какие эмоции присутствовали на изображении?» с вариантами ответа «радость», «гнев», «страх», «удивление», «отвращение», «печаль», «спокойное лицо».



Ответ, выбранный в каждой пробе, а также время ответа регистрировались путем нажатия клавиши «пробел», которое позволяло перейти к следующей пробе. Всего проводилось 7 тренировочных проб, в каждой из которых тестовое изображение представляло одну из 7 экспрессий, выраженную одним из 6 натурщиков. Экспонируемые экспрессии в тестовых пробах не повторялись. Порядок проб был случайным. Для сохранения эффекта движения в пробах, где в качестве тестового предъявлялось спокойное выражение, изображение лица смещалось на 5 пикселей вверх.

После тренировки участники исследования переходили к выполнению основного задания. Пробы основной сессии были аналогичны тренировочным, за исключением следующих особенностей: тестовые изображения предъявлялись на время, равное 50, 100 либо 200 мс; каждая из семи экспрессий была выражена каждым из шести натурщиков (всего 42 фотоизображения); каждое сочетание натурщик/экспрессия предъявлялось по 4 раза. Таким образом, основное задание включало 504 пробы. Все пробы были разбиты на 2 блока, между которыми испытуемые могли прерываться на отдых. Порядок предъявления стимульного материала в каждом блоке был случайным.

Данные анализировались в среде статистического анализа R 3.3.0 (R Core Team, 2016). Зависимой переменной служили пропорции верных оценок экспрессий в различных экспериментальных ситуациях. Верным ответом считалось совпадение выбранной эмоциональной категории с тем состоянием, которое демонстрировал натурщик. Предварительная оценка показала, что распределение данных точности решения не соответствует нормальному, а дисперсии в разных условиях существенно различаются, что делает некорректным использование дисперсионного анализа. В связи с этим применялся метод логистической регрессии со смешанными эффектами, реализованный в пакете lme4 1.1–12 (Bates, Maechler, Bolker, Walker, 2015). Этот метод является предпочтительным для анализа данных, которые не удовлетворяют требованиям дисперсионного анализа (Jaeger, 2008). Он позволяет учесть не только влияние факторов, целенаправленно варьируемых в эксперименте, но и случайно распределенные вариации между отдельными испытуемыми.

Оценивалось влияние внутригрупповых факторов: Время экспозиции (3 градации) и Экспрессия натурщика (7 градаций), межгрупповых факторов: Содержание контекста (2 градации) и Временная структура стимульной ситуации (2 градации), а также их взаимодействий. В качестве случайного эффекта учитывался фактор испытуемого – индивидуальные вариации базового уровня точности ответа, а также случайные вариации для каждого испытуемого в зависимости от содержания контекста и модальности экспрессии. Далее при помощи линейных контрастов для каждой экспрессии, времени предъявления и содержания контекста проводились сравнения частот верных ответов при различной временной структуре стимульной ситуации (наличие либо отсутствие «паузы» – ДМИ после прямой маски). Аналогично сравнивались частоты верных ответов в сериях с одной и той же временной организацией стимульной ситуации, но с различным содержанием контекста (спокойное лицо либо маскировка рандомизированным паттерном). Вводилась поправка Беньямини – Хохберга на множественные сравнения.




Оценки эмоциональных экспрессий


Точность распознавания экспрессий лица. По результатам анализа значимыми оказались факторы: содержание контекста (К), время экспозиции (В) и модальность экспрессии (Э), а также взаимодействия К ? В; К ? Э; С ? Э; В ? Э; К ? С ? В; К ? С ? Э; С ? В ? Э; К ? В ? Э; К ? С ? В ? Э (р<0,05). Фактор временной структуры стимульной ситуации (С) сам по себе не влиял на точность распознавания. Полученная модель объясняет 46 % дисперсии (для модели, включающей только фиксированные факторы: R





= 0,34; для полной модели с фиксированными и случайными факторами: R





= 0,46). Учет вариативности оценок между испытуемыми существенно повышает точность регрессионной модели.

Средняя точность распознавания экспрессий в сериях 1 и 2 с наличием ДМИ (0,72) незначительно превышает среднюю точность ответов в сериях 3 и 4, в которых дополнительный межстимульный интервал отсутствует (0,69). В условиях прямой и обратной маскировки получены чуть более высокие доли верных ответов (в серии с ДМИ: 0,73/в серии без ДМИ: 0,71), чем при кажущемся движении (0,7/0,67). Сопоставление экспериментальных ситуаций с наличием либо отсутствием ДМИ при помощи линейных контрастов показало, что за исключением экспрессии радости, различия между сравниваемыми сериями незначимы, тогда как для ряда экспрессий – радости, спокойствия, удивления, отвращения и печали – условия маскировки могут приводить к изменению точности ответа по сравнению с экспозицией кажущегося движения. Средние значения точности распознавания экспрессий в различных экспериментальных условиях приведены в таблице 2.3. Результаты сравнения точности ответов при различной временной структуре экспозиции приведены в таблице 2.4, при различном содержании контекста – в таблице 2.5.

При стробоскопической экспозиции экспрессии в течение 100 либо 200 мс включение ДМИ значимо повышало точность распознавания «радости» (на 100 мс она составляла 0,95 при наличии паузы, 0,86 – при ее отсутствии; на 200 мс: 0,97/0,92, соответственно). Для остальных экспрессий включение короткой паузы после первого контекстного изображения не вело к значимым изменениям точности ответов (таблица 2.3). По отношению к большинству базовых эмоций, при достаточном объеме выборки и большом количестве проведенных экспериментальных проб, наши данные с высокой достоверностью позволяют принять нулевую гипотезу: оценки экспрессий лица стабильны и не меняются при изменении временной структуры экспозиции.



Таблица 2.3. Средние значения точности распознавания экспрессий в зависимости от условий эксперимента






Таблица 2.4. Влияние содержания контекста на точность распознавания экспрессии при различной временной структуре экспозиции




Примечание. Приведены значения линейных контрастов серия 3.1 > серии 3.3 и серия 3.2 > серии 3.4. Положительные значения z-оценок свидетельствуют о большей точности распознавания при наличии дополнительного межстимульного интервала, отрицательные – при его отсутствии. Уровни значимости (двусторонние) приведены с поправкой Беньямини – Хохберга: * – р<0,05; ** – р<0,01; *** – р<0,001. Жирным выделены значимые различия.



Таблица 2.5. Влияние ДМИ на точность распознавания экспрессий при различном содержании контекста




Примечание. Приведены значения линейных контрастов серия 3.1 > серии 3.2 и серия 3.3 > серии 3.4. Положительные значения z-оценок свидетельствуют о большей точности распознавания в условиях стробоскопического движения, отрицательные – в условиях маскировки. Обозначения те же, что в таблице 2.4.



По сравнению со стробоскопической экспозицией прямая и обратная маскировка экспрессий незначительно повышает точность оценок (таблица 2.6). Тенденция проявляется при восприятии эмоций радости (на 50 мс – как при наличии, так и при отсутствии ДМИ; на 100 и 200 мс – только при его отсутствии), удивления (на 200 мс без ДМИ), отвращения (при любом времени экспозиции с включением ДМИ, а при 100 и 200 мс – в его отсутствие) и печали (на 50 мс при наличии ДМИ). Для экспрессий страха и гнева значимых влияний контекста не выявлено. В случае спокойного лица точность оценок при стробоскопическом движении оказывается выше (на 50 и 100 мс с ДМИ и на 50 мс – без ДМИ), что связано с неизменностью экспозиции спокойного лица, которое демонстрировалось с небольшим сдвигом относительно контекстных изображений. В условиях кажущегося движения сдвиг воспринимался более отчетливо, чем в условиях маскировки. Аналогичный эффект наблюдался и в описанных ранее исследованиях (Барабанщиков, Королькова, Лободинская, 2014, 2015).

Факторы времени экспозиции и модальности экспрессии также оказывали влияние на точность оценок наблюдателей. Так, с увеличением продолжительности экспозиции от 50 до 100 и 200 мс частота верных ответов в сериях со стробоскопическим движением и маскировкой монотонно повышается (таблица 2.3; рисунок 2.6) независимо от наличия или отсутствия ДМИ. В серии 3.1 (кажущееся движение с ДМИ) при 50 мс средняя точность составляет 0,6; при 100 мс – 0,72; при 200 мс – 0,77. В серии 3.3 (кажущееся движение без ДМИ) при 50 мс средняя точность составляет 0,59; при 100 мс – 0,68; при 200 мс – 0,75. В серии 3.2 (маскировка с ДМИ) при 50 мс средняя точность составляет 0,65; при 100 мс – 0,76; при 200 мс – 0,79; а в серии 3.4 (маскировка без ДМИ) при 50 мс средняя точность составляет 0,6; при 100 мс – 0,75; при 200 мс – 0,79.

Эффективность распознавания эмоции зависит и от ее модальности: при любом времени экспозиции и любом контексте экспрессии радости (средняя точность оценки при наличии паузы составляет 0,94, без паузы – 0,89), спокойствия (0,91/0,89) и удивления (0,9/0,85) распознаются наиболее точно. Эффективность восприятия низкоаттрактивных эмоций – печали (0,75/0,73), отвращения (0,57/0,58), страха (0,49/0,45) и гнева (0,45/0,45) – существенно ниже (таблица 2.4). Общие закономерности, выявленные для времени экспозиции, временной структуры и содержания контекста, сохраняются для каждой из экспрессий.






Рис. 2.6. Точность распознавания экспрессий при различных условиях экспозиции




Инвариантность восприятия экспрессий


Роль временной организации материала. Основной результат выполненного исследования состоит в том, что наличие или отсутствие паузы в 20 мс, разделяющей первое контекстное и тестовое изображения базовой эмоции (ДМИ), само по себе ни в условиях стробоскопического движения, ни в условиях зрительной маскировки практически не влияет на восприятие экспрессий. Наибольший вклад в точность распознавания базовых эмоций вносят их модальность, длительность экспозиции и взаимодействия модальности с содержанием контекста. Слабое влияние ДМИ на эффективность восприятия опосредовано его взаимодействием с другими контролируемыми переменными: модальностью эмоции, контекстом и длительностью тестовых изображений.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/v-a-barabanschikov/kognitivnye-mehanizmy-neverbalnoy-kommunikacii/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Сноски





1


Барабанщиков В. А., Жегалло А. В., Королькова О. А. Перцептивная категоризация выражений лица. М.: Когито-Центр, 2016.




2


Барабанщиков В. А. Динамика восприятия выражений лица. М.: Когито-Центр, 2016.