Книга - Швейк жив!

Швейк жив!
Сергей Степанов


Сто лет тому назад появились первые выпуски бессмертного романа Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка». Пьеса «Швейк жив!» посвящена истории создания книги, любимой миллионами читателей во всем мире. Удивительная биография чешского писателя поможет лучше понять его творчество, тесно связанное с Россией и русской культурой. Пьесу дополняет сатирический сценарий «Попаданец с ревизией», который свидетельствует, что времена меняются, а люди остаются прежними.

Содержит нецензурную брань.





Сергей Степанов

Швейк жив!





Пьеса в пяти действиях




Действующие лица:

Ярослав Гашек, чешский писатель

Ярмила Майер-Гашекова, первая жена Гашека

Александра Львова, вторая жена писателя

Ольга Фастрова (Ивонна), чешская писательница и журналистка

Франтишек Зауэр, друг и компаньон Гашека

Ярослав Панушка, художник, друг Гашека

Эмиль Артур Лонген, директор кабаре

Ксена Лонгенова, артистка кабаре, жена Артура Лонгена

Карел Нолль, комик, первый исполнитель роли Швейка

Климент Штепанек, литературный секретарь Гашека

Александр Инвальд (Лекса), хозяин трактира «У чешской короны»

Пани Инвальдова, жена хозяина трактира

Мареш, учитель

Сорокин, председатель Ревтрибунала Восточного фонта

Клебанова, член Ревтрибунала

Агапов, член Ревтрибунала

Пани Мюллерова, служанка

Паливец, хозяин трактира «У чаши»

Бретшнейер, тайный агент полиции

Баутце, старший штабной врач

Портной

Почтмейстер



Если труппа театра невелика, то можно поручить одному актеру играть несколько ролей. Например:

Ярмила Гашекова, Александра Львова, Ольга Фастрова – одна актриса.

Мареш, Сорокин, Почтмейстер, Портной – один актер.

Зауэр, Агапов, Бретшнейдер, Бауцке – один актер.

Ксена Лонгенова, Ася Клебанова – одна актриса.

Инвальд, Паливец – один актер.

Инвальдова, пани Мюллерова – одна актриса.




Действие первое





Явление 1





Ярослав Гашек идет по Вацлавской площади, или Вацлаваку, главной торговой площади Праги, сосредоточию модных магазинов и шикарных ресторанов. Там же располагаются редакции всех основных чешских газет, хорошо известных писателю. Внешность Гашека широко известна по фотографиям, но вот одежда, в которую он одет в этот жаркий день 25 августа 1921 года, достойна отдельного упоминания. На Гашеке русская рубашка, ворот которой вышит петухами. На голове выгоревшая фуражка с отчетливо заметными очертаниями снятой пятиконечной звезды. Гашек подпоясан ремешком, его наряд дополняют просвечивающие на заднице брюки. Он в стоптанной домашней обуви на босу ногу. Такое впечатление, что он на минуту вышел из дома, что недалеко от истины. В руках у Гашека пустой кувшин. Он рассеяно смотрит по сторонам, пока его взгляд не натыкается на старую оборванную афишу, наклеенную на стену.

Гашек. Надо же! Афиша сохранилась спустя полгода! (читает вслух) «Роман Ярослава Гашека «Осуду доброго вояка Швейка за светови валке». Первая чешская книга, переведенная на мировые языки! Лучшая юмористически-сатирическая книга мировой литературы! Победа чешской книги за рубежом! Первый тираж 100 000 экземпляров!». (вздыхает) Несбывшиеся мечты! Надо убрать, пока никто не видит. (Срывает афишу и небрежно сует ее в карман брюк). Однако в этом царстве чистогана я здесь чувствую себя как всеми брошенный годовалый младенец. Франта побежал по типографским делам, а Шуринька отправилась по магазинам. Сказала, что хочет купить мне приличные батёвки из сукна с кожаной подошвой. Я не люблю ходить по лавкам, поэтому сняла мерку с моей ноги и сама будет выбирать. Только для начала перемерит все модные шляпки, потом кофты, потом юбки и туфли. До магазина Томаша Бати вряд ли доберется к вечеру. Впрочем, какая разница? Денег-то у нас все равно нет, это она так, приценивается на будущее. Нельзя судить её строго. Шуринька неожиданно попала из военного коммунизма в капиталистический мир с его сверкающими витринами и кричащими вывесками. Немудрено, что ее головка закружилась от этого мнимого изобилия. Ничего, со временем разберется и увидит жалкую изнанку общества изобилия! Как по мне, военный коммунизм – куда лучше. Продуктов и товаров в магазинах нет, да и магазины давно закрыты. Никаких забот! Красота, не то, что на Вацлаваке, где все пропахло торгашеским духом. Гм! Как мне убить время? Загляну-ка я в редакцию «Чешского слова» (Гашек воровато оглядывается, как будто боится, что кто-то подслушивает его мысли)… поболтаю с Ярмилой.




Явление 2





Гашек направляется по Вацлавской площади к редакции «Чешского слова». Недалеко от редакции его окликает женский голос. На сцену выходит Ярмила Майер (Гашекова), первая супруга Гашека. Её нельзя называть красавицей, но она по-своему привлекательная женщина. Интеллигентное волевое лицо, она носит очки, одета как деловая женщина, самостоятельно зарабатывающая на жизнь. Её чувства к бывшему мужу являются гремучим сочетанием любви и разочарования, нежности и горькой обиды.

Ярмила. Митя, Митенька!

Гашек (оборачивается на крик). Ярмила!

(Гашек обнимает женщину, потом озирается по сторонам и увлекает её подальше от магазинов)

Ярмила (укоризненно). Ты позабыл мой голос?

Гашек. Как я мог позабыть? Ты единственная, кто зовет меня Митей.

Ярмила. Я дала тебе это прозвище в честь анархиста Бакунина, кумира твоей юности.

Гашек. Но почему Митя? Бакунина звали Михаилом – сокращенно Миша, а не Митя.

Ярмила. Значит, я плохо усвоила уроки русского языка, которые ты давал мне на старом еврейском кладбище Праги, на могиле рабби Иегуды Лёва. Ты наизусть читал мне «Евгения Онегина», но я все пропускала мимо ушей, а только любовалась твоим гордым профилем.

Гашек (декламирует).

Онегин, добрый мой приятель,
Родился на брегах Невы,
Где, может быть, родились вы,
Или блистали, мой читатель.

Ярмила. Да, были времена! Тайные свидания на еврейском кладбище!

Гашек. Твой отец запрещал добропорядочной барышне Майер из состоятельной буржуазной семьи встречаться с молодым человеком, который учил его дочь, что собственность есть воровство.

Ярмила. Отец не хотел благословлять брак с человеком, не имевшим даже самого скромного постоянного дохода, который позволил бы содержать семью.

Гашек. Чтобы добиться его благословение, я устроился редактировать журнал «Мир животных».

Ярмила. Нас обвенчали в костеле святой Людмилы в Виноградах. На отцовские деньги я устроила уютное гнездышко на Пльзненской улице. Ждала тебя после службы. Чего тебе не хватало, Митя?

Гашек. Ты смеешься, Ярмила? Редакция журнала размещалась на псарне и представляла собой натуральный сумасшедший дом за железной решеткой. Вообще «Мир животных» состоял сплошь из переводов с немецкого. Картинки мы вырезали из «Ди вохе», «Спорт им бильд», «Дас иллюстрирте блат» и других немецких журналов, а иногда из «Кантри лайф» и «Ла ви а ла кампань», тексты брали исключительно из немецких журналов, и все это называлось «единственным в своем роде чешским журналом».

Ярмила. И ты устроил грандиозный скандал!

Гашек (весьма довольный собой). Уж это точно! «Мир животных» прогремел на весь мир. Я принялся разбавлять скучные переводы любопытными заметками. Начал с невинных заметок: «Исторические надписи на надгробьях собак», «Китайские певчие мыши». Потом разошелся и открыл слепую блоху мезозойской эры – тут уже естествоиспытатели переполошились. А венцом моей научной деятельности стало открытие скелета доисторического ящера, которого я нарек «идиотозавром».

Ярмила. Какая безответственность! Тебя выгнали с постоянного места, ты лишил семью средств к существованию.

Гашек. Ярмила, будь справедлива. Я же старался заработать. Решив воспользоваться знаниями, полученными в редакции на псарне, я открыл «Институт кинологии»

Ярмила (содрогаясь всем телом). Лучше не упоминай об этом заведении!

Гашек. Но признайся, задумка была здравой. Вся сила в названии. На рекламу «Продажа собак» никто бы не клюнул. Совсем другое дело, «Институт кинологии». Дрессировка собак на научной кинологической основе – это внушало почтение. Мы говорили ему, что держим собак за городом и даже фотографий показать пока не можем, потому что собаки такие свирепые, что разорвут любого фотографа. Потом получали задаток и всучали клиенту какую-нибудь дохлятину с живодерни.

Ярмила (с горечью). Ты перекрашивал несчастных псов, выдавал уличных дворняг за породистых собак из псарни эрцгерцога в Брандысе, подделывал им родословные. Печальнее всего, что твой «Институт кинологии» был зарегистрирован на имя Ярмилы Гашековой. Мне вчинили иск, я предстала перед смиховским судом по обвинению в нечестной торговле. Йезусмария! Какой позор для дочери безупречного торговца гипсовыми изделиями Майера!

Гашек. Ну что ты ждала от бунтаря по натуре и анархиста по убеждению?

Ярмила. Мне импонировал вызов, который ты бросал мещанской среде. Однако я надеялась, что после женитьбы ты остепенишься. Я так верила в твою звезду, в твой талант писателя. Даже отказалась от собственных амбиций. Что ты улыбаешься. Я – современная эмансипированная женщина двадцатого века! Мне удаются детские рассказы, их печатает «Чешское слово». Я могла стать писательницей столь же известной, как пани Ольга Фастрова. Но я посвятила себя мужу, записывала под диктовку твои юморески, даже сама дописывала их, когда ты бросал диктовать на полуслове и уходил к приятелям в кабачок. Но ты так и остался автором незаконченных произведений.

Гашек. Сейчас я занимаюсь настоящей литературой. Впервые в жизни пишу большой роман. Ты ведь крестная мать Швейка, без тебя он сгинул бы в мусорной корзине.

Ярмила. Уж это точно. Я не забыла, как однажды мой муженек вернулся домой. Как всегда поздно ночью и как всегда пьяный вдрызг. Накорябал что-то на бумажке и тут же порвал и выбросил написанное в корзину. Я из любопытства достала клочки, сложила их вместе и на всякий случай сохранила, ведь я была твоим верным литературным секретарем. Утром ты проснулся и заявил, что вчера ночью тебе пришла в голову гениальная мысль, но ты ничего не можешь вспомнить. И тогда я показала твою выброшенную записку. Там было несколько слов: «Идиот на военной службе».

Гашек. Вот спасенный тобой замысел Швейка! Мировая литература в вечном долгу перед тобой, Ярмила!

Ярмила. Ты шутишь, а мне было не до шуток, когда я осталась одна с ребенком на руках.

Гашек. Риша! Мой сын! Ему уже девять лет, а он только недавно увидел своего отца.

Ярмила. Я берегла ребенка. Говорила ему, что его отец погиб в России, сражаясь с кровожадными большевиками. Неужели ему было лучше узнать, что он сын предателя чешского народа?

Гашек. Я никогда не предавал свой народ.

Ярмила. Ты не только народ, ты и семью предал. Женился там в России на этой русской, как её звать… Львова. Вся Прага говорит, что она княгиня, дочь премьер-министра Временного правительства. Ну, конечно, куда пражской мещанке против русской княгини! Только ты и здесь просчитался, пан красный комиссар. Где её богатства? Где поместья с крепостными? Что-то ты одет еще беднее, чем в прежние времена. Неужели вот за это (трагическим жестом указывает на рваные опорки Гашека) ты предал и свою семью и свой народ (заливается слезами и убегает прочь).

Гашек (кричит ей вослед). Ярмила, постой! Ушла!




Явление 3





На смену Ярмиле появляется Франтишек Заэур, друг и компаньон Гашека. Прямоугольник ка усиков над верхней губой делает его похожим на известного исторического персонажа, о котором в ту пору в Чехословакии еще и не слышали. Сходство усиливает злое, недовольное выражение лица Зауэра.

Зауэр. Плохи наши дела, Ярда. Типография требует возместить убытки за простой.

Гашек. Типография обнаглела. Они же ничего не печатают!

Зауэр. Печатный станок простаивает из-за того, что набор сделан только наполовину. А это наша вина. Мы задерживаем рукопись.

Гашек. Расплатимся! Я заложил в ломбарде кожух, благо он не понадобится до зимы.

Зауэр. Это гроши.

Гашек. Не прибедняйся. У тебя же галантерейная лавка в Жижкове!

Зауэр. Позор на мою голову! Франта Зауэр – неуловимый контрабандист! Зауэр – анархист и народный вожак, свергнувший Марианскую колонну на Староместной площади! Зауэр – руководитель тайной «Черной руки», наводящей страх на жадных домовладельцев. И этот Франта Зауэр превратился в торговца носками. Меня просто подмывает привести за собой толпу бедняков с пролетарского Жижкова на буржуазный Вацлавак и разнести булыжникам вдребезги все эти витрины и вывески. И начал бы я с собственной лавки!

Гашек. Забудь про лавку. Сейчас у тебя более достойное занятие. Мы с тобой представляем издательский дом «Ярослав Гашек и Франта Зауэр». Я пишу, ты издаешь – прибыль пополам.

Зауэр. Где эта прибыль, когда ты задерживаешь рукопись? Почему ты здесь, когда тебе надо сидеть дома на Иеронимовской и писать продолжение «Швейка»?

Гашек. Захотелось развеяться. Взял кувшин для пива и вышел на минуту.

Зауэр. И увязался за мной и пани Шурой.

Гашек. Разве я не могу проводить жену и друга?

Зауэр. До Вацлавака? Близкий путь от Жижкова, ничего не скажешь! Ты готов протопать пешком до самых Градчан, лишь бы не писать.

Гашек. Не кори меня понапрасну. Я же написал первую часть, а потом иссякло вдохновение, не могу родить ни строчки. Ведь только со стороны кажется, что я пишу без всяких трудов. Писателю необходимо вдохновение. Без вдохновения не сочинить даже стихотворную рекламу целебных трав для коров, которыми мы торговали, когда я был учеников магазине аптекарских и москательных товаров Фердинанда Кокошки на Перштине. Пан Кокошка был ужасный чудак, и когда я как-то нечаянно запалил бочку с бензином и у него сгорел дом, он меня выгнал, и в цех меня уже нигде больше не принимали, так что из-за этой глупой бочки с бензином мне не удалось доучиться.

Зауэр. Ты выдумщик, Ярда! Я же знаю, что ты ничего не спалил. Магазин «У трех золотых шаров» на Перштине до сих пор стоит невредимым.

Гашек. Ладно, ладно! Я просто подправил одну корову на вывеске, пририсовал ей усы и бороду, придав пеструхе сходство с Кокошкой. Но я ведь не выдумал, что вместо аптекарского дела мне пришлось заняться нелегким ремеслом писателя, от которого все чего-то требуют.

Зауэр. Пойми, наконец! Если мы с тобой решили печатать твой роман небольшими выпусками с продолжением, то эти продолжения должны выходить регулярно. Иначе читатели сочтут себя обманутыми и не будут покупать книгу.

Гашек. Ладно, ладно! Пойду писать. Вот только зайду в «Златой гус», попрошу по старой памяти налить пива в долг и пойду домой. В Жижкове никто в долг не дает.

Зауэр. В «Златой гус» в таком босяцком наряде даже не пустят.

Гашек. Пусть только посмеют остановить меня! А ты ступай, попробуй договориться с другой типографией. Скажи, что мы раздобудет деньги, когда продадим первые выпуски.

(Франта Зауэр безнадежно машет рукой и уходит по делам).




Явление 4





Гашек доходит до роскошного ресторана «Золотой гусь» на Вацлавской площади. Из стеклянных дверей выходит элегантно одетая дама из тех, кому рады в любом фешенебельном заведении. Это известная писательница и редактор одной из самых популярных чешских газет Ольга Фастрова, давняя знакомая и неприятельница Ярослава Гашека. Она чем-то напоминает Ярмилу Гашекову, успевшую надеть огромную шляпу и накинуть на плечи модную накидку. На ней нет очков, зато она держит в руке лорнет. Дама наводит лорнет на Гашека и узнает его.

Фастрова. Ярусек! Пан Ярослав Гашек!

Гашек. Пани Ольга Фастрова! Знаменитая Ивонна, автор изысканных женских романов! Я всегда говорю друзьям, что из высокой литературы наибольшее впечатление на меня произвели сочинения Ивонны. Вам должно быть лестно – ведь у меня широкий литературный кругозор. Я регулярно читаю «Листы обувницке» и особенно журнал «Квас», это издание для пивоваров.

Фастрова. Если вы читаете газету сапожников «Листы обувницке», то почему на вас только тапочки? И еще русская rubashka! (это слово она произносит в нос с необычайным презрением)

Гашек. Главное, что мне удобно в рубахе, даже если она вызывает негодование у ведущей модной колонки. Кстати, вы читали мой отзыв на ваши советы о сервировке стола при званном обеде. Каков порядок блюд: суп, рыба, мясное жаркое, птица, сыр, фрукты, сладости, конфеты. Ваша газета явно пишет для спекулянтов. Вы не обиделись, когда я пожелал, чтобы все спекулянты вместе с редакцией «Народной политики» обожрались и лопнули?

Фастрова. Вам в диковинку нормальная еда, потому что вы вернулись из России, где большевики довели народ до людоедства.

Гашек. Если припомните, вы уже спрашивали меня, правда ли, что большевики едят китайцев? Я ответил вам, что и сам занимался каннибализмом, вот только с трудом переваривал толстые пятки китайских солдат. И вы, весьма образованная дама, поверили этой глупости, как верите всякой клевете, которую ваша газета распространяет о первом в мире государстве рабочих и крестьян.

Фастрова. А вы мечтаете построить в Чехословакии второе в мире государство рабочих и крестьян? Богемскую Советскую республику, да? Однако ваши мечты развеялись как дым! Напрасно заговорщики из Коминтерна надеялись, что забастовка горняков в Кладно выльется в пролетарскую революцию! Воображаю, как они досадовали, когда армия забастовщиков разбежалась раньше, чем ее возглавил народный комиссар Гашек, засланный из Москвы!

Гашек. Ивонна, я уже отошел от боевой политической деятельности. Занимаюсь мирным литературным трудом.

Фастрова. Скажите лучше, что по заданию Коминтерна взялись за очернение чешского народа, раз уж вам не удалось сделать революцию!

Гашек. Кто внушил вам столь превратную мысль?

Фастрова. Ваш вульгарный Швейк! Вы взяли натурального кретина и подаете его как воплощение чешского народного характера.

Гашек. Моей герой не более вульгарен, чем Санчо Панса.

Фастрова. Ха-ха! Кем вы себя возомнили? Автором мирового романа? Гашек-шашек! Гашек-клоун, который всю жизнь кропал заметки для «Гумористицке листов» и прочих изданий, рассчитанных на людей с самыми низменными вкусами! Их немного, слава Богу, а те, кто читает ваши опусы, упиваются похождениями кретина, потому что видят в нем самих себя.

Гашек. Не всем дано это понять, кто скрывается под личиной простака. Неделю назад я слышал, как один пан ругал другого: «Ты глуп, как Швейк!» Возможно, мне не удалось этим романом достичь того, к чему я стремился. Однако если слово «Швейк» станет новым ругательством в пышном венке бранных слов, то мне останется только удовлетвориться этим обогащением чешского языка.

Фастрова. Ярусек, послушайте старую приятельницу, которая когда-то знала вас как непутевого, но все же честного человека. Год тому назад я читала в газетах ваш некролог. Из России пришло ложное известие о том, что красный комиссар Ярослав Гашек попал в руки чешских легионеров и был ими расстрелян.

Гашек. Я храню этот некролог. Говорят, кого преждевременно похоронят, тому суждена долгая жизнь.

Фастрова. Ваш некролог был озаглавлен: «Предатель»! Вы же чех! Не будьте предателем своего народа! У вас еще есть шанс на исправление. Насколько я понимаю эти тощие брошюрки на скверной бумаги, которые распространяются по трактирам, представляют собой только первую часть вашего опуса?

Гашек. Я пишу продолжение. В романе будет несколько частей.

Фастрова. Надеюсь, не таких безнравственных, как первый выпуск? Проведите вашего героя путем страданий, которые заставят его встать на путь добродетели. Возвысьте его до честного труженика, осознающего свое скромное место добропорядочного члена общества.

Гашек. Боюсь, мне под силу исправить Швейка. Ведь это только в ваших сентиментальных романах добродетель всегда вознаграждается. Признайтесь, как на духу, Ивонна, не приплачивает ли вам правительство с целью утверждения веры читающей публики в торжество справедливого дела?

Фастрова. Прощайте, пан комиссар!

Гашек. Прощайте, Ивонна! Если вы когда-нибудь раскроете утреннюю газету и увидите посвященный вам некролог за моей подписью, то знайте – проживете долго-долго.

(Ольга Фастрова удаляется, гневно цокая каблуками. Гашек смотрит ей вслед и говорит с сарказмом)

Гашек. Какая изысканная дама! И ведь не скажешь, что ведает колонкой в «сучке» – так в народе окрестили её газету «Народная политика» Отчасти за продажность, отчасти за объявления о пропаже собачек, сучек и кобельков. А с каким необычайным удовольствием я читаю газетный раздел «Брачные предложения». Он верстается так, что тут же рядом идут объявления о сучках и кобельках. Кто-то конфиденциально предлагает патентованную жидкость для приращения бюста – и тут же продаются господа и барышни, вдовы и вдовцы, наряду с кормовой свеклой и разным скотом. «Женюсь на вдове с сахарным заводом». Явно желает подсластить жизнь. Еще один пишет: «Фотография необязательна, но желателен капитал». Забавно, что девиз при этом «Бедность не порок». Другой пан требует ни много ни мало – всего восемьсот тысяч чешских крон, крупное поместье, большую благоустроенную квартиру в Праге. Его будущая жена должна быть здоровой, красивой блондинкой, уметь говорить по-русски, по-французски и по-английски. Этот хочет выдать свою родственницу за профессора высокого роста, та свою дочь – тоже за рослого профессора. А как же быть профессорам маленького роста? Шестидесятилетняя дама называет себя невинной девушкой, хромой переплетчик ищет хромую помощницу, заика чиновник – интеллигентную заику. Просто кладезь для юморесок. Я всегда покупаю «Сучку» для вдохновения.




Явление 5





На сцену выходит женщина лет тридцати, на ее обнаженные плечи наброшено потрепанное боа из торчащих в разные стороны перьев, выкрашенных в красный цвет. Она выглядит как дешевая проститутка. Виляя бедрами, она подходит к Гашеку со спины. Хлопает его по плечу и произносит томным голосом.

Ксена. Красавчик, пойдем со мной побалуемся.

Гашек. Ксена, ты вышла на промысел?

Ксена. Называй меня Тонькой Виселицей. Теперь все так меня называют, потому что я единственная проститутка из борделя, которая согласилась провести ночь с осужденным на виселицу разбойником. Никто не захотел исполнить его последнего желания осужденного, а я пожалела несчастного. За этот человеческий поступок злые люди прозвали меня Виселицей!

Гашек (серьезным наставительным тоном). Дитё мое! Ты вступила на тернистый путь греха! Обрати взор свой на небеса, и мир снизойдет в твою душу. Ja, liber den Seelenfrieden, sehr gut! Оставь свое постыдное ремесло, будь честной женщиной. Пусть страдания обратят тебя к добродетели!




Явление 6





Появляется Артур Эмиль Лонген, смуглый красавец, одетый в костюме парижского апаша: полосатая рубаха с отложным воротником, широкий красный кушак, желтые сапоги. В его руке сверкает нож.

Ксена (в ужасе кричит на всю Вацлавскую площадь). Мой сутенер! Он зарежет меня! Помогите! (прячется за Гашека)

Артур (в гневе набрасывается на женщину). Король богемы приказал тебе идти на панель, а ты тут прохлаждаешься! Умри, несчастная! (замахивается на нее ножом)

Гашек. Занятный у тебя ножичек, Артур.

Артур (показывает нож Гашеку). Изобретение парижских апачей. Комбинация кастета, револьвера и выкидного ножа. Лучшее оружие для уличной схватки!

Гашек. Самоделка. Я предпочитаю фабричный браунинг (задирает рубаху и вынимает из-за пояса вороненный браунинг).

Артур. Ого!

Гашек. Модель ФН 1910.

Артур. Та самая? С виду игрушка, а таких дел натворила! Зачем ты носишь пистолет?

Гашек. И рад бы не носить, но каждому агенту Коминтерна полагается оружие – маузер или браунинг.

Артур. Ярда, я с тобой знаком Бог весть сколько лет, но никогда не мог сказать наверняка, ты шутишь или серьезно?

Гашек. Шучу. Браунинг не заряжен. Ношу его для устрашения легионеров, которые угрожают мне расправой за большевистское прошлое. Надоело скандалить на улицах с буйными ветеранами, которые узнают меня и сразу начинают обличать в предательстве. Шуринька первое время очень пугалась их угроз, хотя я ей объяснял, что у чехов такая натура, что стоит им показать кулак, как они сразу успокаиваются. Браунинг еще лучше. Продемонстрируешь ствол такому легионеру, он мгновенно в кусты. Я умею приводить в чувство эту колчаковскую мразь.

Ксена. Мальчики, вы долго будете хвастать друг перед другом железными игрушками?

Гашек (обращается к Артуру). Значит, твоя жена теперь Тонька Виселица?

Артур (с гордостью). Она же херечка – настоящая актриса! Так вжилась в роль Тоньки Виселицы, что воображает себя работницей панели. Когда я стал директором кабаре «Революционная сцена», мы первым делом поставили «Сутенеров» неистового репортера Эгона Киша.

Гашек. Да уж, уверенно скажу, что лучшего знатока пражских злачных мест не сыскать.

Артур. Ты так скажи: не сыскать лучшей кандидатуры для эпатирования трусливой буржуазной публики. Киш – коммунист, Киш – агент Третьего Интернационала, Киш – организатор революции в Вене.

Гашек. Увы, неудавшейся революции (вздыхает). Как и в Кладно. Ну а поскольку мировая революция не состоялась, он пишет пьесы, а я занялся Швейком. Мы оба ушли в литературу.

Артур. Обывателя надо подготовить к революции путем переворота в культуре. В адском подземелье фешенебельного отеля «Ардия», в самом сердце торгашеского Вацлавака, растет и крепнет могильщик буржуазного строя. «Революционная сцена» разрушит старый мир и всю его цивилизацию. Ведь что такое цивилизация? Красивый обман для прикрытия внутреннего разложения. Пьеса «Успение Тоньки Виселицы» – кость в глотке сытого зрителя. Но это только начало. Мы экспериментируем с пантомимой, театром ужасов, эротикой, наконец.

Гашек. Уже были подобные эксперименты. До войны в Праге некий Местек обнаружил сирену и показывал ее на улице Гавличка, на Виноградах, за ширмой. В ширме была дырка, и каждый мог видеть в полутьме девку с Жижкова. Ноги у нее были завернуты в зеленый газ, волосы выкрашены в зеленый цвет, на руках были рукавицы на манер плавников, из картона, тоже зеленые. Детям до шестнадцати лет вход был воспрещен, а кому было больше шестнадцати, те платили за вход, и всем очень нравилось, что у сирены большая задница, а на ней написано: «До свидания!» Зато насчет грудей было слабо: висели у ней до самого пупка, словно у старой шлюхи.

Артур. У Ксены с этим все в порядке.

Ксена. Артур, без пошлостей!

Артур. Эпатаж служит революции.

Гашек. Я устал от пафосных слов о революции. В Чехословакии сложились все условия для социального переворота. Есть крупное индустриальное производство, рабочий класс, сельские пролетарии, радикальная интеллигенция. Даже «Революционная сцена» имеется. Но знаешь, чего не хватает?

Артур. Чего?

Гашек. Революционного духа, без которого нельзя опрокинуть буржуазное государство. В тихой, уютной Чехословакии можно сколько угодно произносить зажигательные речи, но никто не пойдет на баррикады. И ты, пролетарский граф Эмиль Артур Лонген, просто безобидный теленок, как и все остальные.

Артур. Так напиши для нас пьесу о России. Мы узнаем, что нам следует делать.

Гашек (устало). Я уже выступал с рассказами о своем большевистском опыте в кабаре «Семерка червей». За сто крон должен был паясничать перед публикой, которая приходила набить свои толстые утробы и потанцевать, а в перерывах посмеяться над неудачливым большевистским агитатором.

Артур. Ты был один на сцене, а у меня целая труппа. Мы расшевелим обывателя. Хотя бы одноактную пьесу. Чего тебе стоит, Ярда!

Гашек. Уговорил. Только боюсь, что к тому времени, как я закончу «Революционную сцену» выкурят из подземелья «Адрии».

Артур. Зачем нам темное подземелье? Пролетарский театр должен жить под синим небом, играть на городских улицах и площадях. Вовлекать в игру случайных прохожих! Ксена! Покажем нашему будущему автору танец апачей! Представь себе. Армия мстителей спускается с высот Монмарта, чтобы снять скальпы с сытых буржуа. Вацлавак недаром называют пражскими Елисейскими полями. Так разрушим старый мир!

(Артур пускается в дикий танец, жонглируя комбинацией ножа, револьвера и кастета. Ксена срывает со своих плеч красное боа, размахивает им как знаменем и присоединяется к танцу. Они поют рефрен «Марсельезы»)

К оружию, друзья
Вставайте все в строй,
Пора, пора!
Кровью гнилой
Омыть наши поля!

(В разгар танца Ксена подворачивает ногу на неровной брусчатке и падает. Артур помогает ей подняться. Ксена тяжело дышит. Она извлекает из выреза платья пудреницу, открывает её и издает возглас отчаяния)

Ксена. Артур! В моей пудренице закончился порошок!

Артур (старается успокоит жену). Не паникуй! Мы сейчас купим кокаин в аптеке.

Ксена (истерично) Где? Где ближайшая аптека?

Гашек. Ксена, сразу видно, что ты не коренная жительница Праги. В двух шагах отсюда находится самая старая городская аптека «Адам», она существует едва ли не со времен Адама и Евы.

Артур. Да, да, Ксена. Отличная аптека, не беспокойся. Там продают очищенный кокаин немецкой фирмы «Марк», уже расфасованный по дозам. Морфий тоже продается в ампулах, а еще героин – патентованное средство для ращения и укрепления волос.

Гашек. Сушенных жаб и прочие средневековые снадобья там тоже можно прикупить.

Артур (обнимает за плечи трясущуюся жену). Мы пошли к «Адаму» за артистическим вдохновением. Ты с нами?

Гашек. Нет, мне за пивом.

Артур. Не забудь, ты обещал нам пьесу!

(Артур уводит еле держащуюся на ногах Ксену.)

Гашек. Вот и делай революцию с такими людьми. В самый разгар сражения им потребуется порошок для вдохновения. Однако пива мне здесь не нальют. Надо найти заведение попроще – из тех, где собираются уличные девки и прочие приличные люди, которых не пускают в «Златой гус» или в «Репрезентяк»




Явление 7





Гашек не успевает сделать и нескольких шагов, как натыкается на очередного приятеля – художника Ярослава Панушку, толстого флегматичного добряка, чье благодушие не может скрыть напускная грубость. Он в дорожной одежде с этюдником в руках.

Панушка. Ярда! Ты ли это, скотина!

Гашек. Ярушка Панушка! Позволь, я помогу тебе с этюдником.

Панушка. А я возьму твой кувшин. Идешь за пивом? Художник должен помогать писателю, а писатель – художнику.

Гашек. Какой маленький город Прага! Сделаешь шаг и тут же наткнешься на приятеля.

Панушка. Все встречаются на Вацлаваке. Я заглянул сюда купить этюдник и краски. Гашек. А я повстречал Ксену и Артура, а перед этим повздорил с Ивонной.

Панушка. Редакторкой «Сучки»? Из-за чего вы поцапались?

Гашек. Ей не понравилось, что я употребил в книге о Швейке несколько сильных выражений. Но нельзя же требовать от трактирщика Паливца, чтобы он выражался так же изысканно, как пани Ольга Фастрова и ряд других лиц, которые охотно превратили бы всю Чехословацкую республику в большой салон, по паркету которого расхаживают люди во фраках и белых перчатках.

Панушка. Ты просто запечатлел, как разговаривают между собой люди в действительности. Я ведь знаю этого Паливца. Правда, он не хозяин трактира, а только помощник официанта, но во всем остальном ты вывел его как живого. Грубиян не хуже меня. Могу под присягой засвидетельствовать, что у него каждое второе слово «задница» или «дерьмо». А вот Швейка мне не доводилось встречать. Он действительно реальный человек?

Гашек. Скорее собирательный образ. От одного позаимствовал, от другого. А больше всего от Франты Страшлипки, денщика обер-лейтенанта Лукаша. Он нас буквально извел байками по случаю. Я запечатлел его привычку в стихотворении, написанном, когда нашу одиннадцатую роту бросили на фронт: «Но самый страшный бич резервной роты – Страшлипковы седые анекдоты»

Панушка. Все ждут продолжения этих анекдотов.

Гашек. Боюсь, не дождутся. Замыслы были наполеоновские. Как в этой афише, которую мы с Франтой расклеили по всей Праге. Дарю на память. (Гашек достает из кармана сложенную афишу, отдает ее Панушке и грустно заключает) Несбывшиеся мечты!

Панушка (разглаживая афишу и читает). «Первая чешская книга, переведенная на мировые языки! Лучшая юмористически-сатирическая книга мировой литературы! Победа чешской книги за рубежом!» Да уж, буффонады и розыгрыша ты по своему обыкновению добавил с избытком. Но что мешает тебе закончить книгу?

Гашек. Лень, наверное. Видишь ли, я в третий раз приступаю к «Швейку». Еще до войны опубликовал несколько очерков о его похождениях на действительной службе. Потом, в России, написал рассказ «Добрый вояк Швейк в плену». Но основательно я взялся за моего героя только этой весной. Первая часть книги была закончена довольно быстро. Когда я уставал писать, диктовал текст Франте. Иллюстрации нам нарисовал Йозеф Лада, мы пообещали ему тысячу крон.

Панушка. Лада жаловался, что он ни кроны не увидели из обещанного и в итоге ему пришлось заплатить за вас в ресторане, где вы обмывали сделку.

Гашек. Надо намекнуть Зауэру, чтобы он послал Ладе дюжину носков и пару белья взамен денег. Все равно его лавка, как и наше совместное издательство, на грани банкротства. Я иссяк. Жаль обманутых читателей. Утешает, что их совсем немного.

Панушка. Немного?

Гашек. Совсем мало. Разве только трактирщик Паливец купил больше двадцати экземпляров и раздал своим знакомым. Говорит: «Я теперь мировая знаменитостью Любого могу послать в задницу»

Панушка. Читатели появятся. Не знаю, как там будет с переводом на все мировые языки, но твоя книга ценна тем, что она позволяет с громким смехом распрощаться с недавним недобрым прошлым.

Гашек. Таким был замысел. Но вот исполнение. Я всю жизнь писал короткие юморески и сейчас с горечью убедился в том, что большое полотно мне не по зубам. Все сошлось против меня: судебное преследование за двоеженства, которое закончилось, слава Богу, небольшим штрафом. Потом обвинения в предательстве со стороны чешских националистов. Недовольство товарищей за уклонение от активной партийной работы. Разочарование в моем кумире Троцком и обещанной им мировой революции, которая захлебнулась, едва начавшись. Мне следует признать поражение на всех фронтах.

Панушка. Ты просто не можешь сосредоточиться. Мне тоже трудно работать в моей городской студии. Все время отвлекаешься. Полгорода в приятелях, то с одним поболтаешь по душам, то с другим опрокинешь рюмочку – день и пропал. Чтобы спрятаться от друзей-приятелей, я уезжаю в горную деревушку Липницы-над-Сазавой в краю Высочина. Деревня словно создана для безмятежной жизни. Я бываю там каждое лето, а иной раз, если выпадет снег, и зимой. И сейчас туда еду с этюдником. Мой поезд через час.

Гашек. Мне бы тоже следовало уехать из Праги в какое-нибудь тихое местечко, где меня никто не знает и никто ничего от меня не требует.

Панушка. Так махнем со мной, скотина! В Липницах есть замечательный средневековый замок, местность очень красивая и располагающая к творчеству. Только подумай, я буду себе малевать, а ты где-нибудь поблизости в лесочке примешься за свой роман. И работа у нас обоих пойдет как по маслу!

Гашек (нерешительно). Прямо сейчас? Даже не знаю… Я в одной рубахе и тапочках. Куда девать кувшин для пива?.. И как оставить жену без средств к существованию?

Панушка (горячо). Велика важность, кувшин! Оставим его в первой пивной по дороге на вокзал. А жена твоя обрадуется, что я забираю тебя, чтобы ты как следует поработал над романом. Думаешь, она не понимает, что в Праге ты скоро сопьешься? Она сама мне недавно об этом толковала. Поехали, скотина! Ты ведь неисправимый бродяга!

Гашек. Ты знаешь мое слабое место. Стоит мне почувствовать ветер странствий, как ноги сами пускаются в пляс. Поехали! Как призывал русский поэт Грибоедов: «В деревню, в глушь, в Саратов!»

Панушка. В Липницы-над-Сазавой.

Гашек. Прощай, Злата Прага со всеми твоими соблазнами!

(взявшись за руки, друзья покидают сцену)




Действие второе



Трактир «У чешской короны» в деревне Липницы-над-Сазавой. Это типичная деревенская «господа»: стойка, где из двух кранов наливают пиво; на стене – полки с бутылками. Трактирная стойка может быть задернута пестрой занавеской. Трактир тесно уставлен столами, свободного пространства немного. В трактире две двери, а также лестница, которая ведет на второй этаж.




Явление 1





Супруги Инвальдовы занимаются обычными делами содержателей трактира, расставляют по полкам посуду и беседуют друг с другом.

Инвальд. Где мастер Панушка?

Инвальдова. Ушел в замок с паном списователем.

Инвальд. Пан списователь без вещей и одет как бродяга. Нагрянули внезапно без предупреждения. Я ведь поначалу обрадовался, когда увидел их вдвоем. Мастер Панушка как-то обещал привезти своего приятеля, певца Карла Хаслера. Все члены местного певческого общества «Сокол» надеялись насладиться его исполнением и тут такое разочарование.

Инвальдова. Да уж! Пан списователь, кажется, знает только одну походную песню, но лучше бы ему рта не раскрывать. Вот слышишь, они возвращаются из замка.




Явление 2





Издали слышится фальшивое до невозможности пение Гашека "Жупай, жупай, жупайдас; Нам любая девка даст». В трактир входят Гашек и Панушка. Гашек в приподнятом настроении.

Гашек. Как представишь, какое разнообразие лиц и событий видели полуразрушенные стены липницкого замка! Там, где стены еще держатся, уцелел столовый зал, где много столетий назад кормили челядь. Мне понравилась мебель в старочешском стиле: два крепких дубовых стола, скамьи, камин.

Панушка. Пользуйся тем, что мой приятель, здешний лесничий, дал нам ключи от замка. В старом зале тебя никто не потревожит, ты можешь писать хоть целый день, а устанет рука – любуйся видом из окна.

Гашек. Вид из замка замечательный – вся Высочина как на ладони. Но знаешь, Панушка, мне как-то не по себе в одиночестве. Над развалинами проносятся вихри, из кладки вываливаются камни и кажется, что меня вместе с замком несет к Немецкому Броду. Я привык писать среди людей, где-нибудь в кабачке, примостившись на краешке стола, под музыку и выкрики посетителей.

Панушка. Тебе не мешает шум?

Гашек. Нисколько! Сейчас я тебе докажу. (быстро роется в карманах, вынимает смятую бумажку, кое-как разглаживает её и присаживается за стол)

Панушка. Что это за листок? Где твоя рукопись?

Гашек. Нет никакой рукописи. Я всегда так делаю. Все написанное сразу отсылаю в типографию, а себе оставляю только клочок бумажки с двумя-тремя последними словами, чтобы вспомнить, на чем я остановился.

Панушка. (изумленно качает головой). Ну и ну!

Гашек (быстро строчит на бумажке и одновременно беседует с приятелем). Итак, продолжим Будейовицкий анабасис Швейка!

Панушка. Я понял твой злободневный намек, Ярда.

Гашек. Какой намек? Древняя история! Античный полководец Ксенофонт прошел всю Малую Азию, побывал бог весть в каких еще местах. Без устали продвигаться вперед, бесстрашно идти незнакомыми краями, быть постоянно окруженным неприятелями – вот что называется анабасисом.

Панушка. Не лукавь! Все знают, что продвижение наших легионеров по Сибири прославлялось как Сибирский анабазис. Ох, не любишь ты легионеров!

Гашек. Белочехов? Слабо сказать, не люблю! Их «сибирский анабазис» ознаменовался порками и расстрелами рабочих и крестьян. У доброго вояка Швейка куда более достойный анабазис. Он идет в Чешские Будейовицы, чтобы присоединиться к родному Девяносто первому полку. Вперед, к Писеку!

Панушка. Постой! Писек на севере, Будейовицы – на юге.

Гашек. Такие мелочи не смущают бравого солдата. Все дороги ведут в Рим, все пути ведут к Чешским Будейовицам.

Панушка. Настоящее кругосветное путешествие!

Гашек. А ты веришь, что он действительно жаждет догнать свой полк? Швейк официальный идиот, но на самом деле он смеется над всеми. Итак, Швейк кружит вокруг Путима и попадает в руки жандармов. Они приняли его за шпиона, устроил попойку, чтобы вызвать Швейка на откровенный разговор. Вот только не рассчитали и сами перебрали. Утром они проснулись и… Послушай, что я сейчас набросал: (читает со смятого листка, стараясь изобразить диалог в лицах) «Ефрейтор укоризненно посмотрел на своего начальника: «Если бы вы только знали, господин вахмистр, что за речи вы вчера вели! Что все мы – чехи и русские – одной славянской крови, что великий князь Николай Николаевич на будущей неделе будет в Пршерове, что Австрии не удержаться, и советовали ему при дальнейшем расследовании все отрицать и тянуть до тех пор, пока его не выручат казаки.» Ну как тебе, Ярушка?

Панушка (с добродушной грубостью). Недурно, скотина, совсем недурно!

Гашек. Убедился, как чудесно мне работается в трактире? Исполнилась моя давняя мечта: Я живу в трактире, пью в трактире, пишу в трактире (прячет листок в карман и обращается к жене трактирщика.) А сейчас, пани Инвальдова, я научу вас варить грог. Отныне морской грог будет визитной карточкой трактира «У чешской короны» в Липницах. (встает за трактирную стойку, находит большой котел, приступает к священнодействию, приговаривая при этом) В те годы, когда я бродяжничал по белу свету меня научил этому рецепту один спившийся матрос. Он говаривал, что грог должен быть таким крепким, что если кто, напившись, свалится в море, то переплывет Ла-Манш. А после слабого грога утонет, как щенок. Пол-литра воды, три литра белого вина, литр коньяка, перец, гвоздика. А если кто, пани Инвальдова, посоветует вам добавить ванили, так дайте ему сковородкой по роже!




Явление 3





В трактир входит учитель Мареш, он обращается к трактирщику.

Мареш. Агой, Лекса! Бить мили! Мале питка, просим.

Гашек (стоя за трактирной стойкой, радушно приветствует посетителя). Добри ден. Рад вас познавам! Ярослав Гашек. Можете звать запросто – Ярда.

Мареш. Мареш, учитель местной школы и воспитатель в певческом союзе «Сокол».

Гашек. Велице рад те познавам, пан Мареш! Дозвольте угостить вас в честь приятного знакомства?

Мареш. Простите, не в моих правилах злоупотреблять алкоголем. Я ведь все-таки воспитатель в «Соколе». Всегда заказываю только одну малую питку.

Гашек. Так что случится, если вы закажите вторую маленькую питку. Тем более за мой счет.

Мареш (нерешительно). Еще одну можно… только одну.

Гашек. Я налью две питки, Лекса? Мне и моему другу, учителю Марешу. Какое пиво предпочитаете, пан Мареш?

Мареш. Пльзненское.

Гашек. Не ошибусь, если скажу, что вы сочувствуете национал-демократам.

Мареш (удивленно). Да, я член национал-демократической партии. Как вы догадались?

Гашек. У меня большой опыт по этой части. До войны мы с друзьями основали партию умеренного прогресса в рамках законности. Я выступал в разных трактирах с предвыборными речами и обещал каждому проголосовавшему за нас карманный аквариум в подарок. Еще в ту пору я установил четкую зависимость между партийной принадлежность людей и их пивными пристрастиями. Ведь почему у христианских социалистов было так мало приверженцев в Праге? Потому что они собирались там, где продавалось пиво виноградское или коширжское. Если бы христианские социалисты перебрались в трактиры с пивом великопоповицким, то и католический дух глубже проник бы в нутро неверующих. А дали бы им смиховское пиво – они грудью встали бы за веру отцов! Любопытно, что национально-социальная партия собиралась в трактирах с надписью над входом: «Выдержанное смиховское пиво»; а уже под этой вывеской значилось совсем маленькими буковками: «Местная организация национально-социальной партии».

Мареш (заинтересовано). Никогда о этом не задумывался. А вы не пытались проследить подобную зависимость от более крепких напитков.

Гашек. Конечно, пан Мареш! Еще по одной?

Мареш. Я не против.

Гашек. Две больших и еще по кружечке грога, раз вы не возражаете. Так вот, пан Мареш. Между политикой и выпивкой существует прямая связь. Страшно представить, что произошло бы, если бы на собраниях и лекциях запретили подавать алкогольные напитки. Это означало бы конец политических партий. Политика отошла бы в область минувшего, ибо на такое собрание являлся бы только оратор, да и тот с бутылкой коньяку в кармане.

Мареш. Вы забавно рассказываете, пан списователь. Я вижу, вы не такой ужасный красный комиссар, как о вас говорят.

Гашек. Уже говорят?

Мареш. Само собой. Все Липницы и весь Немецкий Брод гудят как пчелиный улей от известия, что к нам пожаловал агент Коминтерна пан Гашек. Но если вы не будете разводить здесь большевистскую пропаганду, то все утихнет и вас никто не обидит.

Гашек. А что вы знаете о Коминтерне?

Мареш. Это сборище жидов полностью изобличено в статьях «Народной политики». Я могу вам многое поведать о том, с каким дьявольским коварством они орудуют в нашей мирной республике.

Гашек. Любопытно. Я с удовольствием послушаю, но прежде мне надо отлить после пива… Пани Инвальдова, дайте мне первый класс. Сколько это стоит?

Инвальдова (ворчливо). Вот еще выдумали! Какой первый класс? Мы в Праге что ли, чтобы брать деньги за посещение сортира?

Мареш. У нас тут свобода в этом отношении, пан Гашек. Позвольте я вам покажу, где нужник, мне тоже туда нужно. Заодно и поясню про Коминтерн.

Гашек. Пойдемте, пан Мареш. Сортир – лучшее место для политических споров. Вся политика вытекает из отхожего места.

(Гашек и Мареш идут к дверям, Мареш что-то убежденно втолковывает своему собеседнику)

Мареш. Я вам объясню. Существует всемирный жидовский заговор, а Коминтерн – это их главная синагога…

(Гашек и Марш выходят из трактира)

Инвальд. Ну все! Учитель Мареш оседлал любимого конька.

Панушка. Боюсь, что кончится мордобоем!

(Панушка как в воду глядел. Слышен шум, крики, звуки ударов. В трактир вбегает Мареш, он держится за покрасневшую щеку. Его преследует разгневанный Гашек)

Мариш (испуганно кричит). Убивают!.. Полиция, полиция!

Гашек. Кто вы такой, чтобы оскорблять Ленина и Троцкого? Вы знаете их? Вы знакомились сих трудами?

Панушка (встает между повздорившими). Тихо, тихо! Ярда, успокойся!

Инвальд. Не надо скандалов в моей господе!

Инвальдова. У нас тут не Прага!

Мареш (плаксиво). Он дал мне пощечину… я этого так не оставлю… я воспитатель в «Соколе»

Инвальд. Вы бы, пан воспитатель, не приставали ко всем подряд в сортире … с политическими разговорчиками.

Гашек (постепенно успокаиваясь). Добро… я погорячился… Вы приличный человек, пан Мареш. Только начитались клеветнических статеек в «Сучке». А что до пощечины, то дайте мне по морде и будем квиты.

(подходит к Марешу и подставляет щеку)

Мареш (боязливо). Я до вас не дотронусь, пан комиссар.

Гашек. Я настаиваю… Ну! Или вас силой заставить меня побить?

(Мареш кончиками пальцев касается щеки Гашека и падает к нему в объятия)

Гашек. Все, все! Мир! Друзья навек!

Мареш (испуганно). Да, да. Друзья, пан красный комиссар.

Гашек. Выпьем за примирение!

Панушка (решительно). Нет, Ярда! На сегодня хватит! Тебе надо отдохнуть и привести себя в порядок.

(Уводит из трактира Мареша. Супруги Инвальдовы тоже уходят по хозяйственным делам. Гашек остается в одиночестве)




Явление 4





Гашек ходит по опустевшему трактиру, жестикулирует и разговаривает сам с собой.

Гашек. Устроил скандал. А что делать? Не выношу, когда бездумно ругают большевиков. Ведь я не сразу пришел к коммунистам, сначала был анархистом и пацифистом. Как и многие из моих земляков, которых погрузили в телячьи вагоны и отправили воевать против их воли. На дверях вагона кто-то выцарапал стишки: «Три тонны удобренья для вражеских полей. Сорок человечков иль восемь лошадей». Солдаты, эта «серая скотинка» не собиралась отдавать свои жизни за интересы Габсбургов. Все мечтали поскорее сдаться в плен, что нам и удалось проделать во время сражения у Хорупан. Пока я дрых в окопе, русские начали наступление. Меня разбудил старший писарь Ванек, до войны владелец москательной лавки в Кралупах. Надпоручик Лукаш торопил всех с отступлением, он в особенности волновался за жизнь, своего денщика Франты Страшлипки, который таскал вещмешок с офицерским провиантом. Я отстал, чтобы поправить обмотки на больных ревматизмом ногах, мы выждали немного, вылезли из окопов и дали деру к русским. Страшлипка так и убежал с чемоданами обер-лейтенанта, потом мотался с его барахлом по всей России. То был самый смешной из всех бородатых, анекдотов, которыми бедняга потчевал маршротиху. Пес надпоручика Лукаша прибился к нам, он тоже изменил Габсбургской монархии, почуяв запах свободы.

Потом был лагерь для военнопленных, грязь, вши, тиф. Через некоторое время в лагере начали набирать желающих сражаться против австрийцев. Были сформированы чешские дружины. Я вступил в ряды первого полка имени Яна Гуса, участвовал в кровопролитных боях под Зборовым, даже заслужил крест святого Георгия четвертой степени. Пожалуй, никто в Чехословакии не знает, что Ярослав Гашек – георгиевский кавалер. Дружина превратилась в бригаду, потом в дивизию и, наконец, в корпус.

Пока мы воевали на фронте, в России грянула революция. Царя сбросили, Временное правительство совсем недолго продержалось. Революционный вихрь подхватил меня. Вот это размах, вот это смелость! Я осознал, что только пролетарская революция даст свободу моей угнетенной родине. Меня избран в Чехословацкий революционный комитет рабочих и солдат. Ездил в Москву, дважды слушал выступления товарища Ленина, имел долгую беседу с Яковым Свердовым. Мне, бывшему анархисту, все больше импонировали большевики. Я стал коммунистом, был принят в Российскую коммунистическую партию большевиков.

Между тем Советская Россия была вынуждена заключить мир с Тройственным союзом. Чешские легионы пошли на поводу у продажных буржуазных политиканов, прихвостней Антанты, которые решили перебросить корпус во Францию, чтобы чехи сражались на стороне империалистов. Немногие легионеры выступили против. С честью скажу – большевик Гашек был в их числе. Тогда-то впервые прозвучало словечко «предатель». Мне говорили: «Твое поведение, брат Гашек, – это прямое предательство интересов собственного народа.» А я уверен, что все было наоборот. Легионеры предали мировую революцию, которую могли принести в Чехословакию на своих штыках. Чехи превратились в белочехов, пособников Колчака. Красный чех Ярослав Гашек оказался белой вороной. Легионеры видели во мне предателя, а революционная власть подозревала во мне тайного белочеха. Не хочу вспоминать, но это преследует меня. Гоню эти воспоминания наяву, они приходят во сне.

(Гашек садится за стол, опускает голову на руки и забывается тяжелым сном. Сцена погружается в полную темноту).




Явление 5





Темная сцена. Из темноты доносится звук далекой канонады, потом слышатся глухие голоса, слов разобрать нельзя, кто-то бранится. Постепенно загорается свет. Перед нами уже не трактир «У чешской короны», а комендатура Бугульмы, которая, впрочем, мало отличается от трактира. Только трактирная стойка задернута занавеской, а на ней висит хорошо узнаваемый портрет председателя Реввоенсовет Советской республики Льва Троцкого. Перед портретом задумчиво стоит Гашек в зеленом френче, перетянутом ремнями. На голове – фуражка с красной звездочкой, на боку кобура с браунингом. Из-за двери слышен голос красноармейца, который докладывает на ломаном русском языке.

Красноармеец (его не видно, слышно только голос). Комиссара, а комиссара! Внизу три сани, три люди, полно бумага. С тобой говорить хотят. Злые, ругаются! Пускать али стрелять?

Гашек. Проводи их сюда. Вот чуваш! Отличный малый, но ничего из его слов не понять. Пожалуй, я по-русски говорю гораздо лучше его.

(Входит тройка. Двое мужчин, одна женщина – Ася Клебанова, очень похожая на Ольгу Фастрову, возможно, та же самая артистка. Одета по революционной моде – кожанка, портупея с маузером. Её коллеги: Сорокин – блондин с окладистой бородкой, Агапов – мужчина с черными усами и необычайно пронзительным взглядом.)

Сорокин (очень вежливо и доброжелательно). Не откажите в любезности указать, где можно найти помощника коменданта Бугульмы товарища Ярослава Гашека?

Гашек. Он перед вами. С кем имею честь?

Сорокин. Мы – коллегия Революционного трибунала Восточного фронта. Товарищ Клебанова, товарищ Агапов и я, Сорокин, председатель коллегии.

Гашек. Очень приятно!

Сорокин. И нам тоже, товарищ Гашек. Вы преданы суду трибунала по обвинении в измене революции. Но прежде не откажите в любезности организовать нам чайку.

Гашек. С удовольствием! (достает из-под стола самовар)

Клебанова. Полагаю, следует показать обвиняемому наш мандат.

Сорокин. Извольте! (передает Гашеку бумагу)

Гашек (читает). «Дано сие Революционным Военным Советом Восточного фронта товарищам таким-то в том, что они на основе своих полномочий, имеют право производить расследования по отношению к любому человеку. Для выполнения вынесенных ими приговоров все воинские части обязаны предоставлять в их распоряжение необходимую военную силу.»

Клебанова (строго). Вы все поняли? Вы обязаны выделить команду красноармейцев для исполнения приговора над вами.

(Гашек как радушный хозяин разливает чай из самовара по кружкам)

Гашек. Сахаринчику из моих неприкосновенных запасов?

Клебанова. Спасибо, вы весьма любезны.

Сорокин. Благодарствую. Мне сказали в политотделе, что вы чешский писатель.

Гашек. Юморист.

Сорокин. Я до революции учился на историко-филологическом факультете Санкт-Петербургского университета. Имел-с некоторое прикосновение к литературе. Даже издал книжечку стихов «Восстание», которая была конфискована за контрреволюционные мысли. Теперь весьма сожалею и хочу доказать революции, что полностью исправился.

Клебанова. Я училась на Высших женских курсах. Хотела стать медиком, пока не прочитала Карла Маркса и не поняла, что больны не люди – больно капиталистическое общество. При социализме больных не будет, следовательно, врачи не нужны.

Гашек. Вот как! Почему вы пьете пустой чай, товарищ Агапов? Сахарину достаточно.

Агапов (буравя Гашека пронзительным взором). Жизнь сладка лишь для некоторых, товарищ Гашек, но и для них она может стать горькой (жадно втягивает ноздрями воздух). Табачок, судя по запаху, тоже колчаковский? Кто это вас снабжает? Как поется: «Табак заморский, правитель Омский!» Неплохо вы устроились, но мы это все прекратим. Пришло время начать допрос.

Сорокин. Совершенно верно. Товарищ Агапов, прошу!

Агапов. В штаб Восточного фронта поступила телеграмма от командира Тверского конного полка товарища Ерохимова, в которой сообщается, что вы отпустили на свободу царского полковника Макарова и подарил ему свою лошадь, чтобы он мог добраться к белым. Сознаетесь в измене?

Гашек. Лошадь подарил, измену не совершал!

Агапов. Неважно. Вы скрытый белочех, ясно как белый день. Тройка приговаривает вас к расстрелу за предательство революции.

Клебанова. Согласна.

Сорокин. Я выскажусь за революционное порицание.

Гашек. Можно узнать, в чем заключается порицание.?

Сорокин. Высшая мера революционного порицание в форме расстрела, батенька.

Гашек. Что в лоб, что по лбу! Я правильно выговариваю по-русски?

Сорокин. Совершенно правильно. Есть такая поговорка, товарищ писатель.

Гашек. Нельзя ли все-таки пригласить доносчика товарища Ерохимова. Он может пояснить свою странную телеграмму.

Агапов. Я бы поддержал последнее желание приговоренного. Ерохимов может дать дополнительные пояснения. Наверняка, здесь под крылом изменника Гашека свила гнездо целая стая белочехов. Мы их накроем!

Сорокин (вздыхает). Ну что же. Пошлите за товарищем Ерохимовым. А пока можем продолжить прерванное чаепитие.

Гашек (наливает из самовара кипяток) Прошу!

Сорокин. Прошу вас не слишком расстраиваться из-за смертного приговора, товарищ Гашек. Поймите нас как коммунист коммунистов. Необходима твердость. Это раньше я был мягкотелым эсером. Ася состояла левой эсеркой.

Клебанова. Пока не прочитала всего Маркса.

Агапов (гордо). А я родился большевиком!

Гашек (поперхнувшись чаем) Как это?

Агапов. Фигурально выражаясь. Был закален в горниле революции и никогда не колебался, только вместе с курсом партии.

(Нетвердой походкой входит или лучше сказать – вползает командир Тверского конного полка товарищ Ерохимов. Он совершенно пьян. Ерохимов подозрительно похож на учителя Мареша, возможно, тот же самый актер)

Сорокин. Товарищ Ерохимов! Что вы можете пояснить по поводу вашей телеграммы?

(Ерохимов смотрит на тройку бессмысленными глазами, силясь вспомнить, что и куда он посылал)

Ерохимов. Телеграмма? …За моей подписью?..Не помню… Отправил в пьяном виде…(валится на скамью и мгновенно засыпает)

Агапов. Погодите спать! Сначала раскройте контрреволюционный заговор белочехов!

Ерохимов. Хр-р! Хр-р!

Сорокин. Товарищ Ерохимов, вы позорите звание красного командира!

Агапов. Предлагаю приговорить этого изменника к расстрелу.

Клебанова (с брезгливой миной). Согласна!

Гашек. Хочу предупредить, что товарищ Ерохимов любим красноармейцами за храбрость. Ведь по русской пословице «пьяному море по колено», а он всегда пьян. Вы здесь не найдете ни одной живой души, которая согласилась бы стрелять в Ерохимова. Это привело бы к восстанию в полку.

Клебанова. Может, смягчим приговор? Двадцати лет принудительных работ вполне достаточно.

Сорокин. Зачем принудительные работы. Просто отстранить от командования полком.

Гашек. Если красноармейцы узнают, что их командира разжаловали, они расстреляют весь трибунал.

Сорокин. Гм! Тогда сойдемся на строгом выговоре с предупреждением, что в случае повторения подобного к нему будет применено самое строгое наказание. Ваш приговор, товарищ Гашек, отменяется. Fiat iustitia, et pereat mundus. Пусть свершится правосудие, хотя бы весь мир погиб. Ну нам пора. Собирайся, Ася. У нас еще несколько судебных заседаний.

Клебанова. Прощайте, товарищ Гашек. Вот видите, мы разобрались. Напрасно вы так близко приняли к сердцу первый приговор! В конце концов индивидуальные судьбы ничто по сравнению с величием социальных сдвигов, предсказанных Карлом Марксом, меркнут.

Гашек. Значит я не до конца избавился от старорежимных предрассудков.

Агапов. Вы собираете русские пословицы? Есть и такая пословица: «Сколько волка не корми, он в лес смотрит.» Не коситесь в сторону белочехов, товарищ Гашек. Сегодня вы узнали нас с хорошей стороны, но неизбежно придет время, когда вы узнаете нас с плохой стороны!

Гашек. Прощайте, товарищи. Прощайте, товарищ Агапов. Вы мне очень понравились своей прямотой и искренностью.

(сцена вновь погружается в темноту)




Явление 6





Зажигается свет и перед нами вновь трактир «У чешской короны». Преображение достигается за счет занавески, которая на сей раз открыта. За ней трактирная стойка. Входят Гашек и Панушка. Писатель кутается в одеяло, на голове уже нет фуражки со звездочкой. Панушка в дорожном платье с этюдником в руках.

Панушка. Ярда, я уезжаю в Прагу. Вернусь только весной.

Гашек. Счастливой дороги, Ярушка. А я буду писать «Доброго вояка»

Панушка. Не слишком прилежно ты пишешь. Урывками.

Гашек (виновато, как нерадивый ученик). Ничего не могу с собой поделать.

Панушка. И никто не может. Мой приятель лесничий Бём божился, что нашел верный способ заставить тебя писать. Запер тебя в замке, оставил на столе стопку бумаги, чернила и бутылку коньяка, а сам ходил с ружьем у ворот и никого в замок не пускал. И что вышло?

Гашек (немного оживляясь). Я выпил коньяк, сложил из бумаги полсотни корабликов и выпрыгнул из окна. Но это же глупость – заставлять писателя творить, когда у него нет вдохновения.

Панушка. Художникам тоже необходимо вдохновение. Однако ни одну картину не закончить без упорного труда. Необходима дисциплина.

Гашек. Ненавижу это слово после военной службы. Наш обер-лейтенант всегда твердил: «Дисциплина, болваны, необходима. Не будь дисциплины, вы бы, как обезьяны, по деревьям лазили.» Я всегда воображал сквер на Карловой площади, где на каждом дереве сидит по одному солдату без всякой дисциплины.

Панушка. Теперь я понимаю Франту, который рвет волосы на голове из-за задержки рукописи.

Гашек. Ладно, что меня следует держать в ежовых рукавицах. Есть такая русская поговорка. Я вчера отправил письмо Шуриньке, сообщил, где скрываюсь, и просил приехать.

Панушка. Вот это поворот! Даже не знаю, как к этому отнестись.

Гашек (вздыхает). Я и сам не знаю. Написал, потом подумал, подумал и побежал забрать письмо. Но было поздно. Почту уже отправили в Прагу. Так что теперь она приедет и привезет мои вещи.

Панушка. Надеюсь, что твоя русская жена будет хорошенько приглядывать за тобой. Ну я поехал.

Гашек. Я провожу тебя.

(Гашек и Панушка уходят)




Явление 7





В трактир «У чешской короны» входят супруги Инвальдовы и начинают украшать помещение к Рождеству.

Инвальд. Же принцезна спизи?

Инвальдова. Принцезна ешьте на встала. Она же белая кость, голубая кровь. Удивительно, как пан списователь сумел жениться на такой знатной особе. Наверное, правду говорят, что он, когда был красным комиссаром, заточил всех ее родных, весь их княжеский род, в тюрьму, а ее заставил выйти за него замуж.

Инвальд. Не верю я этим сплетням. Он такой добряк, кого он мог заточить? Наговаривают на него. А еще больше он сам о себе выдумывает. Такой уж он шутник!

Инвальдова (прислушивается). Т-с, она спускается.




Явление 8





С лестницы спускается Александра Львова (Шура), вторая жена Ярослава Гашека. Она неуловимо напоминает первую жену писателя Ярмилу Гашекову и редакторку «Сучки» Ольгу Фастрову, только не носит ни пенсне, ни лорнета. Ведущая модной колонки пани Ивонна не одобрила бы её простой наряд. Зато её лицо излучает доброту и уступчивость, которые и покорили сердце Гашека. В руках у неё балалайка.

Львова. Добри рано!

Инвальдовы (в один голос) Добри одполедно, пани принцезно!

Львова. На улице по-прежнему метёт?

Инвальд. Да, здесь горы, самое холодное место в Центральной Европе. Если разыграется метель, как сегодня, деревню может занести снегом толщиной в два человеческих роста.

Львова. Снег и мороз не страшны. В Сибири мы с Ярославичиком и не к такому морозу привыкли.

Инвальд. А что это за инструмент у вас в руках, пани принцезно. Походит на старосветскую бандуру.

Львова. Балалайка. Ярославчик просил привезти. И валенки тоже. И меховую шапку, и самовар. Сказал, что хочет в центре Европы чувствовать себя как в России.

Инвальд. Сыграете для нас, принцезно?

Львова. Рада вас потешим (играет на балайке и негромко напевает).

Ну какая это стать,
Ведра на гору таскать?
Пойду замуж я туда,
Где под окошечком вода.

Инвальд. Вы душевно играете, пани принцезно. Правда, я думал, что в России в знатных семьях учат дочерей играть на фортепиано или на клавесине.

Львова. Россия теперь страна пролетариата, а балалайка – это самый пролетарский инструмент.

(Львова прислушивается к возне наверху. Слышны звуки громкого зевания, потом раздается хриплый крик Гашека «Шуринька! Я проснулся». Львова срывается с места, хватает в охапку огромные валенки, стоящими в углу, и с валенками в одной руке и балалайкой в другой мчится вверх по лестнице на зов мужа)

Инвальдова. Пробудился важный пан!

Инвальд. Любит она его.

Инвальдова. Приглядывает за ним яко старостливая квоча.

(со второго этажа доносится капризный голос Гашека)

Гашек. Шуринька, дай мне валенки и сыграй на балалайке.

(Слышится треньканье балалайки и голос Львовой)

Львова.

Ты зачем расцвел,
Василек, во ржи?
Ты зачем пришел,
Милый мой, скажи?




Действие третье



Трактир «У чешской короны».




Явление 1





В трактире супруги Инвальдовы занимаются обычными делами. Вниз по лестнице спускается Александра Львова.

Львова. Ярославчик еще не вернулся?

Инвальд. Не, пани принцезно.

Львова. Он поехал встречать гостей на станцию, только боюсь, что завернет куда-нибудь и забудет обо всем.

Инвальдова. С пана списователя станется свернуть в какой-нибудь кабачок. Хотя и в нашей господе «У чешской короны» водится добрая сливовица. Казалось бы, зачем нести деньги в чужую господу, когда можно выпить у Инвальдов? А если есть лишние кроны, то отчего бы не заплатить хотя бы часть долга трактирщику, который открыл щедрый кредит пану списователю.

Львова. Мы заплатим, пани Инвальдова. Обязательно заплатим, как только Ярославчик получит деньги по почте.

Инвальд. Не принимайте близко к сердцу. В канун Рождества следует думать о хорошем.




Явление 2





Через завывания ветра прорывается звон колокольчика и щенячий визг. Дверь трактира хлопает. В трактир вваливаются несколько человек. Это Гашек и его гости – Ксена и Артур Лонгены. Видно, что их настигла метель. Они все в снегу, отряхиваются. Гашек в меховой шапке, кожухе, обут в валенки.

Львова (восторженно). Ксена!

Ксена (восторженно) Шура! (женщины обнимаются и целуются)

Артур (обращается к Львовой, высвободившейся из объятий подруги). Princesse, laisse-moi embrasser ta plume.

Львова. (растерянно) Со? Не розумим!

Артур (несколько озадаченный тем, что русская аристократка не понимает по-французски, переходит на чешский). Княжна Львова, граф Эмиль Артур приветствует вас! (целует ей ручку)

Львова. Сем велми рад, грабе!

Гашек (представляет гостей трактирщику Инвальду). Лекса, это Тонька Виселица… то есть что я говорю! Пани Ксена Лонгенова, знаменитая актриса кабаре. А это ее супруг граф Эмиль Артур Лонген, директор кабаре «Революционная сцена». Друзья, погода сегодня сибирская, но нам наплевать. На столе поет самовар, на моих ногах пимы, в них ноги не мерзнут (хвастливо показывает гостям ноги в огромных валенках). Ксена, подарить тебе такие валенки?

Ксена (с ужасом разглядывает неуклюжие валенки) Нет уж, Ярда, уволь! Носи сам!

Гашек. Не хочешь валенки, тогда послушай игру на балалайке, которую мы привезли из России. Шура, жги!

(Львова послушно берется за балалайку, но едва она ударяет по струнам и выводит первую строчку «Эх, яблочко!», как звуки балалайки заглушает громкий, протяжный вой и царапанье когтей по двери. Трактирщик от неожиданности хватается за кочергу, вообразив, что сейчас в его трактир ворвется стая волков)

Гашек. Не пугайся, Лекса. Ксена прихватила из Праги щеночка волкодава.

Ксена. Мой малыш! Он такой милый и беспомощный!

(за дверью раздается рычание, сравнимое с ревом огромного медведя. Инвальд опять непроизвольно хватается за кочергу).

Ксена. Мой малыш замерзнет. Надо его выпустить.

(Инвальд всем видом показывает, что ни за что на свете не пустит дикого зверя в свой трактир)

Гашек. Волкодаву полезно быть на холоде. Поверь мне, Ксена, как основателю «Института кинологии». Надо приготовить ему подстилку и дать поесть. Позаботимся о нем, граф!

(Гашек и Лонген выходят из трактира, чтобы устроить щенка)

Ксена. Шура, извини за неожиданное вторжение с щеночком. Малыша не с кем было оставить в Праге, а я не могла отпустить Артура одного. Так и сказала ему: ты там устроишь гулянку с Ярдой, и в итоге в Прагу доставят твое тело для крематория.

Львова. Что ты! Я очень рада. Постараемся вдвоем удержать наших мужей.

Ксена. Артур собирается написать вместе с Ярдой одноактную пьесу для кабаре.

Львова. Конечно, пусть заработают немного денюжек. Мы в долгах как в шелках…

Ксена. Как странно? Выпуски «Доброго вояка Швейка» сейчас расходится в Праге как горячие пирожки, а представление Швейка на «Революционной сцене» – это единственное, на чем нам удалось подзаработать и заплатить за аренду подвала.

Львова. Вот как? Франта, наоборот, пишет, что книготорговцы возвращают тетрадки, а все деньги от продажи уходят на бумагу и типографию.

Ксена. Из Франты никудышный делец. Ярде следует поскорее найти другого издателя.

Львова. Пойдет ли на этот Ярославчик? Они старые приятели с Франтой. Пойдем наверх, я покажу вам вашу комнату.

(Женщины поднимаются по лестнице наверх).




Явление 3





В трактир возвращаются Гашек и Артур Лонген.

Гашек. Волкодав не замерзнет. Шерсть у него, что твоя шуба. Говорю, как специалист. Я даже с бешенными псами имел дело, и в пастеровском институте чувствовал себя как дома.

Артур. Когда Ксена захотела взять в поездку своего пса, я встал на дыбы, а потом подумал, что это пойдет на пользу. Она будет вынуждена гулять с ним каждый день по два часа и оставит нас без присмотра.

Гашек. Ого, два часа свободы!

Артур. Нам нужен покой для работы. Как тебе известно со слов Зауэра, мы поставили Швейка на «Революционной сцене».

Гашек. Без моего разрешения, заметь. Но я тебя простил. Расскажи подробнее о постановке, потому что от Франты я ничего не добился, кроме сумбура. Разумно, что вы отказались от деления на части. Иначе у вас получился бы «Научный словарь Отто», а не пьеса.

Артур. Все равно пришлось растянуть пьесу на три вечера. Но нас выручила изумительная игра Карела Нолля. Роль Швейка как будто написана для него. Вот посмотри фотографию. Он прислал тебе в подарок.

Гашек (рассматривает портрет Карела Нолля в роли Швейка). Именно таким я и представлял моего героя. Странно, что я никогда не видел Нолля на сцене. Он так верно схватил образ, что я, пожалуй, повешу портрет Швейка на стену.

Артур. Карел не придерживается системы Станиславского или какой-нибудь иной теории. Он играет по наитию и у него это здорово получается. Однако кабаре нужна по крайней мере еще одна пьеса Гашека. В Швейке нет роли для Ксены. Не играть же ей старушку пани Мюллерову.

Гашек. Камрад, учти, я никогда не писал пьес. Фельетоны, юморески, сейчас роман – все что угодно, но в драматургии у меня нет опыта.

Артур. Напишем вместе, я кое-что понимаю в пьесах. Как-никак руковожу кабаре.




Явление 4





Вниз по лестнице спускаются принаряженные Львова и Ксена Лонгенова. Все рассаживаются за стол, трактирщик Инвальд приносит кружки с горячим грогом.

Гашек. Прателе! Друзья! Спасибо, что навестили нас в нашем сельском уединении. Скоро Рождество. Весь народ, без классовых различий и политических пристрастий, будет радоваться празднику. Богатые, бедные, бездельники, чернорабочие, знатные и незнатные, даже преступники – все будут ликовать. Почему так не может быть каждый день? Выпьем, друзья, за встречу (выпивает кружку грога и тут же наливает еще).

Львова. Ярославчик, не части! Тебе вредно пить так много.

Гашек. Не указывай мне, что делать! Разве ты забыла заповедь: «Жена, да убоится мужа своего!»

Львова (ища сочувствия у подруги). Что за напасть! И подумать только, я вышла замуж за Ярославчика только потому, что он, единственный из моих знакомых, кто в рот не брал ни капли спиртного.

Ксена и Артур (в один голос изумленно) Немуже бить!

Львова. Лопни мои глаза, коли я вру! Когда моя мамаша (оглядывается на Гашека)…княгиня в нашем родовом поместье решила угостить его шампанским, Ярославчик щелкнул каблуками и сказал: «Целую ваши ручки, мадам, но я не пил, не пью и до самой смерти пить не буду!»

Ксена. Ужасни!

Львова. Почему ужасно? Ах да! Странный чешский язык, никак не привыкну, что знакомые слова совсем иное обозначают. Ужасни – это удивительно. Для меня было ужасни, когда я на пароходе впервые увидела Ярославчика навеселе. А как в Прагу приехали, он и не просыхал.

Артур. Cest une histoire incroyable! Я думал, в России все пьют водку.

Гашек. В России столько выпито при царях, что сейчас там сухой закон. Что до Чехословакии, то у нас нельзя не пить. Во-первых, климат не такой здоровый, как в России. Во-вторых, чехи должны из патриотических соображения поддерживать народные промыслы: пивоварение и торговлю. Если я брошу пить, пан Инвальд и другие трактирщики разорятся. Артур, наливай скорее. Я не вынесу мысли о том, что Лекса понесет убыток!

Ксена (с чисто женским любопытством). Принцезна, расскажите, как вы познакомились? Вся Прага судачит о вашем браке.

Львова. О у нас был такой роман, такой роман! Мы с мамашей жили в Уфе, я работала наборщицей в типографии, а Ярославчик был у нас секретарем ячейки коммунистической партии. Вот он меня и сагитировал на совместную жизнь. Потом я поехала за ним в Сибирь, в Красноярске мы расписались. Ярославчик сказал, что он свободен. Я ведь не знала о том, что в Чехословакии у него остались жена и ребенок (плачет).

Гашек (гневно бьет кулаком о стол, так что кружки подпрыгивают). Шура, хватит об этом!

Львова. Молчу, молчу!

(Львова утирает слезы и берется за балалайку. Она тоскливо смотрит на жадно пьющего мужа и сквозь слезы напевает).

Мой миленок, как теленок,
Только разница одна:
Мой миленок пьет из кружки,
А теленок из ведра.




Явление 5





В трактир вваливается учитель Мареш. Он совершенно пьян, шатается, одежда его в беспорядке, волосы всклочены.

Гашек. Прошу любить и жаловать. Учитель липнецкой школы и воспитатель в «Соколе» Мареш. Хороший человек, но национальный демократ.

Мареш (плохо подчиняющимся ему языком). Был до сегодняшнего дня. Вы читали газеты? Палата депутатов в Праге проголосовала за сокращение жалования учителям? Негодяи! Я выхожу из партии этих лицемеров (вынимает из кармана членский билет национально-демократической партии и с остервенением рвет его на мелкие кусочки). Товарищ Гашек, дайте мне рекомендацию для вступления в коммунистическую партию.

Инвальд. Пан учитель, пойдите проспитесь!

Мареш. Лекса, ты же знаешь, я в жизни больше маленькой питки не принимал.

Инвальд. Уж мне-то точно известно, сколько бывает таких маленьких питок.

Гашек. Ну-ка, пан учитель, дыхните на меня. (Мареш выполняет просьбу Гашека) Ага! Все понятно! Ром, контушовка, «черт», рябиновка, ореховка, вишневка и ванильная.

Мареш. С горя, исключительно с горя. Пан комиссар, срочно телеграфируйте в Москву товарищу Ленину, что буржуи собираются урезать жалование учителю Марешу. Срочно!

Гашек. Не так-то просто вступить в коммунистическую партию. Скажите, венерических болезней у вас не было?

Мареш. Нет, я вообще никогда не изменял жене.

Гашек. Отлично, партии нужны только высокоморальные члены (смотрит на удивленного Лонгена.) Да, члены. Сейчас оформлю ваше заявление и отошлю в Исполнительный комитет, в Прагу. Потом вам выдадут браунинг или маузер.

Мареш. Товарищ Гашек! Спасибо вам. Наконец-то, я им отомщу!

Гашек. Т-с! В трактире о партийных секретах ни слова. Завтра приходите ко мне наверх мы разработаем план захвата власти в Липницах.

Мареш. Добре, пан народный комиссар. Только научите меня петь «Интернационал»! Я все-таки воспитатель в певческом союзе «Сокол».

Гашек. Буду рад учит. Ксена, пойдме спиват!

(Ксена Лонгенова поднимается со своего места, сбрасывает с обнаженных плеч красное боа, поднимает его как знамя и хорошо поставленным голосом начинает петь «Интернационал». Гашек фальшиво подпевает ей, Мареш слушает, пытаясь запомнить слова и мелодию, начинает подпевать с середины. Щенок за дверью подвывает певцам.)

Йиж взхуру псанцы тэто зэмне,
Йиж взхуру вшихни еж хлад зхнет,
Тэдь дуни право в йицну тэмне,
А выбух захржми напослед!

(С пением «Интернационала» все расходятся, сцена погружается в темноту)




Явление 6





Полутьма раннего утра. Трактир «У чешской короны» пуст. В зале валяются перевернутые стулья, на столах стоят опорожненные бутылки и прочие следы бурной попойки, продолжавшейся ночь напролет. За одним из столов спит Гашек, уронив голову на сложенные руки. Напротив Гашека дремлет учитель Мареш. Он просыпается первым, с удивлением смотрит на учиненный в трактире погром, потом вспоминает прошлый вечер и на его лице выражается ужас. Трясущимися руками он будит Гашека.

Гашек (отбиваясь от попыток его разбудить). Что за свинство! Кто это?

Мареш (заискивающим голосом). Учитель Мареш, воспитатель в «Соколе». Товарищ Гашек, я передумал вступать в коммунистическую партию. У меня семья, сыночек. Меня выгонят со службы и лишат заслуженной пенсии.

Гашек. Поздно, товарищ Мареш. Ваше заявление уже на пути в Прагу.

Мареш. То есть как? Ведь почту еще не отсылали.

Гашек. Ушло ночью с курьером Коминтерна. Партия не может разбрасываться такими ценными кадрами. Если вы насчет обещанного маузера, то ждите его на той неделе.

Мареш. Святой Прокоп Сазавский! Помоги мне!

Гашек. На вашем месте я бы поторопился перейти на нелегальное положение. Вчера вы так агитировали за мировую революцию, что наверняка в Немецком Броде уже выдан ордер на ваш арест. Налакавшись грога, вы орали на всю улицу, что под Чешскими Будейовицами уже видели разъезды Первой конной армии Буденного.

Мареш (плачущим голосом). Святой Ян Непомуцкий, помилуй меня!

Гашек. И с чего это вы взяли, что товарищ Троцкий будет президентом Чехословацкой республики?

Мареш (падает перед Гашеком на колени). Умоляю! Не погубите!

Гашек. Да не кричите вы так! Никуда я ваше заявление не отсылал и не оформлял его вовсе. Неужели вы думаете, что коммунистам нужны такие хамелеоны, как вы? Я лишь хотел показать, насколько убог ваш радикализм. Дайте мне поспать.

Мареш (радостным голосом человека, воспрянувшего к жизни) Спасибо вам, пан народный комиссар! Вы спасли мою карьеру! (убегает из трактира, словно опасаясь, что Гашек передумает и оставит его в рядах коммунистической партии).

Гашек. Спать, спать! (уходит со сцены)




Явление 7





В трактир входят Ксена и Артур Лонгеновы. Оба в верней одежде. Артур вручает жене сверток.

Артур. Вот рукопись нашей с Гашеком пьесы «Министр и его дитя». Вчера ночью закончили.

Ксена. Надеюсь, для меня есть роль?

Артур. Разве я мог забыть мою херечку? Ты будешь играть супругу министра иностранных дел.

Ксена. Светскую даму? (с артистическим талантом, не произнося ни слова, преображается в даму из высшего общества)

Артур. По сюжету она бывшая торговка с овощного рынка. Министр женился еще в молодости и теперь страдает из-за супруги, непривычной к дипломатическому этикету.

Ксена (мгновенно преображается в рыночную торговку) Купте зели, добра зеленина!

Артур. На первый взгляд это веселая одноактная пьеса, а по сути – острая сатира на буржуазное правительство. Как раз то, что нужно для «Революционной сцены». Имя министра Бенеша не называется, однако всякий поймет, кого мы высмеиваем. Мы обманем респектабельную публику. Они придут в новогодние праздники посмотреть легкий и невинный фарс, а мы отхлестаем их по жирным мордам!

Ксена. Я боялась, что вы не успеете закончить к Новому году.

Артур. Завершили пьесу благодаря Ярде. Он никогда не писал для сцены, между тем творит с поразительной легкостью, полагаясь на свою фантастическую память. Ярда помнит каждое хоть раз услышанное слово. При написании пьесы он крепко держал в руках нить комедийного действия. Если начинал новый диалог, точно знал, какой остротой его завершит. Любой персонаж был им продуман до мельчайших подробностей. Как только в голове Гашека созревала новая идея, он подходил к моему столу и, диктуя, играл роль того лица, чьи слова я в то время записывал.

Ксена. Если бы он еще не отвлекался на выпивку!

Артур. Он и до войны пил. Недаром Ярмила рассталась с ним. Но есть разница. Раньше он пил и веселился, а сейчас он натужно старается играть роль довоенного богемного весельчака. Он, как и прежде, сыпет остротами, но ты заметила, что его глаза при этом явно насмехаются над слушателями. Он пьет без всякого удовольствия, словно хочет отогнать воспоминания о чем-то страшном, пережитом им в чужих краях.

Ксена. Я постараюсь вернуться из Праги сразу, как только получу разрешение цензуры. Мне боязно оставлять тебя здесь. Шура не совладает с вами.

Артур. Пора ехать на станцию.

(Ксена и Артур Лонгеновы уходят)




Явление 8





В трактир «У чешской короны». Входят Гашек, Шура и Артур, они рассаживаются за стол. Гашек обращается к Инвальду, протирающему пивные кружки за стойкой.

Гашек. Лекса, будь ласковэ, картэ дайнам.

(Инвальд приносит колоду карт. Гашек и Артур начинают играть. Шура берет в руки балалайку и тихонько тренькает. Трактирщик встает за спиной Гашека и с любопытством наблюдает за игрой)

Артур (сдает карты). Ярда, ты ведь работал в большевистской газете?

Гашек. Да, я редактировал газеты «Штурм», «Мировую революцию» и «Красную Европу» для интернационалистов. Сам писал статьи на чешском, на немецком, на русском, даже на венгерском языках. Да что там! В Иркутске я издавал первую газету на бурят-монгольском языке под названием «Ур», то есть «Рассвет».

Артур. Я знаю, что ты немного говоришь по-венгерски. Но как ты писал статьи на бурят-монгольском?

Гашек. У меня были два переводчика. Два тибетских монаха, называемых ламами. Там только ламы грамотные.

Артур. Монахи проповедовали коммунизм?

Гашек. У меня было подозрение, что они постараются воспользоваться газетой, чтобы под шумок протащить реакционную религиозную пропаганду. Но я принял предупредительные меры. Рассадил их по разным комнатам. Писал статью на русском, давал ее перевести одному ламе, а потом я относил перевод второму ламе, он переводил обратно на русский, чтобы я мог убедиться, что суть статьи не искажена.

Артур. Кто бы мог подумать до войны, что ты будешь редактировать бурятскую газету?

Гашек. Ты меня плохо знаешь! В Иркутске я организовал издание первой бурятской грамматики и вообще сделал для бурятского языка больше, чем все наши будители предприняли для возрождения чешского языка! Потом, когда Пятая армия добила Колчака, мне поручили возглавить культпросвет работу в китайском полку. Пришлось занялся китайским языком, правда, я выучил только 80 иероглифов из 80 тысяч. Однако и эти небольшие познания обеспечили ю ли куан дай.

Артур. Quel?

Шура. Со?

Гашек. Пардон. На вине! Случайно перешел на китайский. По-китайски это означает, что приобретенные мною познания обеспечили мне большой почет. Когда китайцы просили разъяснить необходимость мировой революции, я всегда прибегал к помощи древнего изречения «Снег падает на землю», то есть говорил, что революция неизбежна и неотвратима как природное явление.

Инвальд (склоняется к Гашеку, заглядывает в его карты). Пан списователь, ходите с семерки.

(Гашек следует его совету и очень неудачно, его карта карты бита. Трактирщик крякает от досады и отходит от стола)

Гашек (беззлобно). Лекса тебе надо повесить над стойкой большой плакат: «Не лезь советчик к игрокам, а то получишь по зубам!» А вот, друзья, еще был случай. Сибирский ревком поручил мне встретить китайского генерала Сун Фу и обсудить с ним договор о границах между Советской Россией, Монголией и Китаем. Я взял для охраны два батальона пехоты, эскадрон кавалерии и на всякий случай одну батарею артиллерии. По дороге к нам присоединились местные жители и отряды хунхузов, так что к Урге я прибыл с тридцатитысячным войском. Китайское правительство было сильно обеспокоено и начало стягивать войска на границу с Монголией. Япония сразу выразила протест, и между Пекином и Токио произошел обмен резкими телеграммами. Подстрекаемый своим правительством генерал Сун Фу выставил против меня три китайских дивизии. Под Ургой состоялось роковая битва, гремевшая целых два дня. Мы были наголову разбиты (проигрывает и с досадой бросает карты на стол). Урга и вся монгольская провинция Пэй Гур перешли к Китаю. Я собираюсь закончить роман о добром вояке Швейке описанием грандиозного сражения с китайскими войсками, развернувшимся в монгольских степях. Швейк проявляет чудеса храбрости и потом отступает в Советскую Россию с горстью уцелевших в битве бурятов. (задумывается) Или, наоборот, побеждает и монгольская конница под красным знаменем победоносно вступает в Пекин. Как на твой взгляд, Артур, какая концовка романа эффектнее?

Артур. Ярда, сознайся, ты все выдумал про сражение.

Гашек. Ну не все.

Шура. Могу подтвердить, что Ярославчик усердно зубрил китайский. У нас было много друзей-китайцев. Один из них – Ванечка Чанг был свидетелем на нашей свадьбе. (наигрывает на балалайке)

Эх, яблочко!
Куды ты котишься?
Попадешь в Китай,
Не воротишься!




Явление 9





За дверью слышен собачий лай, перекрываемый истошным женским криком.

Ксена (кричит за дверью) Стой! Отдай! Фу!

(В трактир вбегает Ксена Лонгенова, она в отчаянье)

Ксена. Щенок выхватил из моих рук рукопись пьесы и сожрал её. Вы что, не кормили его?

Гашек. Он лопал за целую псарню!

Артур. Ксена! Как же так? Рукопись в единственном экземпляре.

Ксена (бросается на стул) Ах, все равно! Цензура запретила ставить «Министра»

Гашек. З якову дуводу?

Артур. Pour quelle raison?

Ксена. Из-за прозрачных политических намеков. Я пыталась доказать, что пьеса имеет самое невинное содержание? Но цензор ничего не хотел слушать. Наверняка он получил нагоняй сверху.

Артур. Bastarde! Idioten!





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=66738793) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.