Книга - Мастер и Мармеладов

Мастер и Мармеладов
Роберт Манн


Удивительный Воланд со своей свитой навещают небольшой колледж в американском городе Скотопригоньевске. Присутствие повелителя сил Тьмы вызывает цепную реакцию роковых событий. Роман «Мастер и Мармеладов» воскрешает сатирический дух Михаила Булгакова и сюрреальные миры Гоголя и Достоевского.





Роберт Манн

Мастер и Мармеладов



© Манн Р., 2019

© Знаешева И., перевод, 2021

© Оформление. ООО «Издательско-Торговый Дом “Скифия”», 2021




Предисловие к третьему изданию


В 1692 году в городе Салем по показаниям некой Энни Патнам были казнены двадцать два человека по обвинению в колдовстве и черной магии. Ко мне постоянно пристают с вопросом, нет ли в моей сказке о событиях 1992 года связи с случаем в Салеме ровно триста лет назад? Может быть, есть какая-то связь, хотя трудно себе представить, что общего между научными дискуссиями наивысших наших академических кругов и делом о колдовстве в среде суеверных простолюдинов семнадцатого века. Хотя не знаю – связь, может быть, найдется. Если найдется, надеюсь, что первопроходец, открывший эту тайну, обнародует ее на благо общества, или же по крайней мере сдаст в бюро находок.



Читатели часто обращаются ко мне с наивными вопросами типа: «А декан, которого заменял Воланд во время своего пребывания в Скотопригоньевске, – это случайно не тот, который уехал в Германию, чтобы помирать поближе к бункеру фюрера?» Из лиц, сыгравших роль в этой истории, кое-кого уж нет, а те далече. Не стану составлять ключ к каждому эпизоду, но могу заверить, что все персонажи в этой сказке – реальные лица, а все имена остаются точно такими, какими они были в действительности. К примеру, я бы мог изменить хотя бы свое собственное имя, но оставил точно таким, как оно произносится за пределами этой книги.



А что касается слов благодарности, какие принято в предисловиях выражать, в первую очередь я должен благодарить буквально всех лиц, принявших участие в приключениях, описываемых в моем произведении. Без них-то это произведение не могло бы состояться. Они дали ему право на существование. Кроме того, я бы хотел выразить свою благодарность новорожденному сыночку, который ни хрена не понимал в академических распрях, но зато здорово хихикал и пузырьки пускал, подбадривая меня в писательском труде.



    Гаврик Хорев




Глава первая

Никогда не разговаривайте с неизвестными


Все жители Скотопригоньевска с большим почтением относятся к нашему колледжу. В конце концов, не так легко построить бастион просвещения среди тропических болот. Ты возводишь башню и не успеешь дух перевести, как она исчезает в трясине. Ты строишь снова, и болото вновь поглощает ее. Ты строишь в третий раз и думаешь, что уж теперь-то ты поборол силы тьмы и знамя просвещения взовьется к небу, но в мгновение ока непроходимые джунгли поглощают башню, и сама память о ней предается забвению.

Через Скотопригоньевск проходит дорога к парку развлечений под названием «Волшебное Королевство», а потому мало кто останавливается в нашем городке, спеша к воротам этой страны чудес. Это одна из причин, по которой профессор Мармеладов и развернувшиеся вокруг него драматические события малоизвестны за пределами Скотопригоньевска. Даже местные жители не знают всех подробностей этой истории. По большей части мы наслаждаемся прохладой в тени Башни и редко отваживаемся зайти внутрь ее толстых каменных стен. Многое в этой истории стало мне известно от профессора И. Ти. Пуха, который преподает в нашем колледже русский язык (мне приходилось частенько печатать кое-какие бумаги для него). И. Ти. до сих пор читает там лекции и взял с меня слово, что я не раскрою названия этого учебного заведения, которое к тому же недавно предложило ему солидную прибавку к зарплате. Пух очень робкий по натуре человек и, опасаясь, как бы кто не услышал, даже в наших разговорах вдвоем называет наш колледж не иначе как Волшебное Королевство. По привычке, а также из уважения к И. Ти. и жителям Скотопригоньевска, которые с большим почтением относятся к колледжу, я тоже буду называть его так, хотя «Волшебное Королевство», строго говоря, находится значительно дальше по шоссе.

Наша история началась в полуденный час небывало жаркого для ранней осени дня, когда на отделении современных языков должна была решиться судьба профессора Мармеладова. К этому дню прошло уже никак не менее трех лет с тех пор, как в начале августа старый автомобиль Юрия Ильича на буксире вкатился в Скотопригоньевск. По капризу судьбы появление Юрия Ильича Мармеладова как раз совпало с поисками нового преподавателя русского языка, поскольку прежний внезапно уехал всего за две недели до начала занятий. Как обычно в таких ситуациях, требующих безотлагательного решения, бремя поисков возлегло на секретаря отделения, Зою Зингер. В ее обязанности входило печатать все необходимые письма и извещения, а также усердно работать языком – облизывать и запечатывать конверты и обзванивать друзей и коллег заведующего отделением и его жены, справляясь, нет ли у них знакомого профессора-русиста, который хотел бы работать в Волшебном Королевстве за 18 тысяч долларов в год. Зоя, без сомнения, подумала, что сама рука Провидения направила пожилого эмигранта из Ленинграда в приемную отделения современных языков в поисках русских газет, пока пройдоха-механик делал вид, что меняет в его «меркури» вполне исправный генератор.

Внимательный и любопытный читатель, возможно, заинтересуется, почему преподавателю со званием доктора наук была предложена столь скромная зарплата. Тут можно сослаться на давние традиции Башни, где новому члену преподавательского коллектива предлагалась скромная зарплата с расчетом, что он и вести себя будет соответственно – скромно и незаметно. Всем известно, сколь велика разница между правилами писаными и неписаными. Причем неписаные правила не могут в один прекрасный день обратиться в писаные – это нанесло бы страшнейший удар по самому основанию заведения. Если бы вдруг неписаные правила были высечены на камне при въезде в Башню, или кто-то просто шепнул профессору Мармеладову на ушко, как обстоят дела, то события, о которых рассказывается в этой книге, возможно, никогда бы не произошли.

К несчастью для профессора Мармеладова, никто не предупредил его о нависшей опасности. А даже если бы и предупредили, то еще неизвестно, смог ли бы Юрий Ильич вести себя соответственно – скромно и незаметно. Скромность и овечья покорность были совсем не в его характере, особенно после некоторого количества спиртного. Если бы его обо всем предупредили, возможно, он снова загрузил бы свой старенький автомобиль и уехал из города. Кто знает?..

Но все сложилось, как сложилось, и наша история началась в небывало жаркий полуденный час на песчаном берегу Кабаньей речки, где ива низко клонится над водой и Башня высится в отдалении. Все жители Скотопригоньевска знают это местечко. Там стоит железная скамейка, счастливый дар Греты Фауст – богатой старой девы, которая искала бессмертия, оставляя по себе подобные надписанные дары из камня и чугуна, но подошла ближе к своей цели, когда была обезглавлена шальным аллигатором во время одной из ночных прогулок как раз около того самого места, где ива низко клонится над водой. Как раз у этой самой скамейки И. Ти. и встретился с Уилбуром Колдбурном, деканом гуманитарного факультета, всего лишь за час до начала совещания, на котором должна была решиться судьба Мармеладова.

Только из ряда вон выходящее событие могло подвигнуть И. Ти. на разговор с деканом Колдбурном. Превыше всего на свете И. Ти. ценил свой покой и одиночество, а потому старательно избегал общения со своими коллегами и администрацией, видя в них угрозу деликатному балансу своего кресла-качалки. С большой неохотой и внутренним трепетом поджидал он декана, который в это время преспокойно шел по извилистой тропинке к Кабаньей речке, где он так любил обедать.

На И. Ти., как обычно, были мятый синий пиджак и слегка запачканные черные брюки, поддернутые так высоко, что становились видны безупречно отглаженные носки. В то время как И. Ти. прятался в тени большого дуба, раздираемый сомнениями, и нервно потирал свои потные ручки, декан Колдбурн сидел на известной нам скамейке и ел бутерброд с ветчиной. И. Ти. успел раз семь передумать, прежде чем принял окончательное и бесповоротное решение поговорить с деканом. Поводов для сомнений было предостаточно. Во-первых, стоять в такую жару в тени развесистого дуба приятно. День был на редкость душный. По небу проплывали редкие облака – предвестники послеобеденной грозы. Да и почему вообще он должен заступаться за Мармеладова? Он ничем Мармеладову не обязан. Да пусть все идет по своему вековечному пути! Ну хочет заведующий отделением сократить Мармеладова. Пускай! С чего он решил, что у него получится переубедить декана? Едва ли.

Helmut H?rnertr?ger, заведующий отделением современных языков, быстро понял, что манипулировать Мармеладовым невозможно. Упрямый старый эмигрант был человеком непредсказуемым и неуправляемым. Мармеладов всегда сетовал, что американские студенты ленивы и недостаточно старательны. Он был требовательным педагогом, что не способствовало популярности его курсов и росту числа студентов на отделении, а именно это H?rnertr?ger ценил превыше всего.

Уже более двух лет H?rnertr?ger со всех фронтов атаковал Мармеладова в своих ежегодных отчетах начальству. К тому же он формировал негативное отношение к русскому профессору среди коллег, отзываясь о нем в частных разговорах как о неприятном чудаке. Шансы убедить декана оставить Мармеладова были невелики, особенно если учесть, что Мармеладов не завел дружбы с коллегами; они считали его чем-то вроде экспоната этнографического музея.

В конце концов И. Ти. все же вышел из тени и, нервно теребя края своей панамы, подошел к Колдбурну. Тот как раз разворачивал второй бутерброд с ветчиной.

– Сэр, могу ли я поговорить с вами? – начал И. Ти. застенчиво.

Колдбурн посмотрел на часы.

– Вообще-то, я должен вернуться в офис, но у меня есть еще несколько минут. Присаживайтесь.

И. Ти. грузно опустился на скамейку рядом со статным деканом, одетым в полосатый костюм-тройку, что делало его похожим не то на менеджера с Уолл-стрит, не то на коммивояжера. Откусывая бутерброд, Колдбурн сказал:

– Я видел вас там, за деревом. Все удивлялся: зачем же вы там стоите?

– Я не хотел прерывать вашу трапезу.

– Хотите немного соку? Абрикосового.

– Спасибо, я только что позавтракал. Доктор Колдбурн, я бы хотел поговорить с вами о Мармеладове.

– О Мармеладове? Ах да, тот тип, который делает возмутительные заявления.

– На этой неделе мы голосуем по поводу его дальнейшей работы в должности преподавателя в нашем колледже.

– Да-да, демократия в действии. Демократический процесс. Я верю в него. А вы?

– Конечно, сэр. Я только хотел просить вас проследить, чтобы все было как положено. Я боюсь, что голосование может быть несправедливым.

Колдбурн поперхнулся соком и ответил:

– Я социолог, а не литературовед, конечно, но – между нами – он в своем уме? Насколько я понимаю, он заявляет, что сделал величайшее открытие в мировой истории.

– В истории достоеведения.

– Ах, в истории достоеведения! Ну, и сколько же лет изучают этого Достоевского? Десять?

Внезапно со стороны речки донесся чей-то голос:

– Если быть более точным, около ста, друг мой.

Удивленные И. Ти. и Колдбурн повернулись на голос – туда, где ива низко клонится над водой. Они увидели человека в дорогом сером костюме и высоких болотных сапогах, появившегося из-за сонливых ветвей ивы. Серый берет, украшенный большой блесной, он лихо заломил на ухо, в руках у него был огромных размеров тонко сплетенный сачок. Подойдя ближе, незнакомец продолжил:

– Извините, господа, что вмешиваюсь, но когда предметом беседы является великий мастер русской литературы, я не могу оставаться в стороне.

«Не из нашего колледжа, должно быть», – подумал И. Ти.

Неизвестный ступил на песчаный берег. По виду ему было лет сорок с лишним. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый глаз почему-то зеленый. Брови черные, одна выше другой.

– Речь о недавнем открытии? – продолжал неизвестный. – Приятно слышать, что наука движется вперед, а не топчется на месте. И в чем же заключается это открытие?

– Ну, И. Ти., – спросил Колдбурн с сомнением в голосе, – что открыл ваш Мармеладов? Порох? Громоотвод?

– Да, в своем роде, – ответил И. Ти., все еще теребя края своей панамы. – Он открыл важный мотив, повторяющийся по меньшей мере в дюжине произведений Достоевского. Абсолютно никем не замеченный ранее. Этот мотив связан с фигурой Ильи-пророка.

– Да что вы говорите! – поразился незнакомец. Он подошел ближе и воткнул сачок в песок дорожки. – Так-так. Это очень интересно. В Древней Руси Илья-пророк почитался как громовержец и подаятель дождя.

– Совершенно верно, – подтвердил И. Ти. – Русские верили, что гром грохочет потому, что это Илья-пророк на своей колеснице едет по небу и мечет молнии, чтобы напомнить людям об их грехах и грядущем Судном дне.

– Вы не верите в открытие Мармеладова? – спросил незнакомец, поворачиваясь к Колдбурну.

Колдбурн хмыкнул:

– Видите ли, мне представляется, что это все еще весьма сыро. – Он принялся складывать недоеденный бутерброд в бумажный пакет, собираясь уходить. – А чем вы занимаетесь, позвольте спросить?

– Светляками.

– А, вы зоолог. Тогда вам должно быть кое-что известно о научных методах. Крылья нашего воображения мчат нас куда быстрее, чем поворачивается колесо науки. Разве открытие Мармеладова принято научной общественностью? Разве он публикуется в научной прессе? Тогда о чем мы говорим? – спросил он, поворачиваясь к И. Ти.

И. Ти. только развел пухлыми ручками в ответ. После непродолжительного молчания он попытался возвести шаткую защиту:

– Все мы порой слишком увлекаемся. Но Юрий Ильич – серьезный ученый, преданный науке…

– С чересчур бурным воображением и наполеоновским комплексом. Его заявления несколько рискованны. По крайней мере, для нашего заведения, – резко прервал Колдбурн.

Незнакомец сощурился, пытливо глядя на декана.

– Сэр, я бы на вашем месте был более осторожен, вынося суждения о работе своих коллег. Идея об Илье-пророке может оказаться куда более значительной, чем вы думаете.

– Да, только вы не на моем месте, – сухо ответил Колдбурн.

Слова декана более или менее подтвердили подозрения И. Ти. Он догадывался, что H?rnertr?ger и декан уже решили, как поступить с Мармеладовым, и голосование будет пустой формальностью.

Незнакомец возразил Колдбурну:

– Мистер Колдбурн, на должность, которую вы занимаете, вас поставили люди. Но никто никогда не гарантирован от вмешательства высших сил. Кто знает, когда прервется ваша нить? Кто может поручиться, что я не окажусь на вашем месте через неделю, год или даже завтра?

Ошарашенный тем, что незнакомец обратился к нему по имени, Колдбурн повернулся к И. Ти.

– Это что, розыгрыш? Что, черт возьми, происходит?

И. Ти. успел пробормотать только что-то вроде «гмм, я…», и тут у него вывалилась вставная челюсть.

– Вы работаете в нашем колледже? – обратился Колдбурн к незнакомцу.

– Нет, я просто провожу здесь одно исследование. Я внештатный сотрудник. Консультант. Меня зовут Воланд, – сказал незнакомец, протягивая руку.

При этих словах рот И. Ти. сам собой распахнулся. Он попытался что-то сказать, но поскольку еще не успел поставить челюсть на место, то у него вышло только что-то вроде «о-е-о».

Пожимая руку декана, Воланд продолжал:

– Доктор Колдбурн, вы действительно должны как следует подумать, прежде чем решить вопрос с Мармеладовым. Последствия могут быть самыми ужасными.

– Полагаю, меня ударит молнией?

– Возможно, даже хуже, – серьезно ответил незнакомец, все еще сжимая руку декана.

– Ну что ж, придется рискнуть. Да что же происходит? Пустите руку! – протестующе воскликнул декан, освобождаясь от железного пожатия Воланда, и, взглянув на часы, поднялся, чтобы уходить.

– И. Ти., у вас ширинка расстегнута, – сказал он, направляясь к Башне. Это было последнее, что он успел сказать.

И. Ти., занятый ширинкой, разглядеть которую мешал выпирающий живот, не видел, как сачок незнакомца взметнулся вверх. Он только услышал, как треснули небеса, а потом раздался оглушительный грохот. Оставшиеся волосы на его голове встали дыбом. Он ощутил сильный жар на лысине и покалывание, которое волной прошло по всему телу. Колени его подогнулись, он закрыл голову руками и рухнул на землю. Падая, он успел заметить на песке тень Колдбурна, накрытого гигантской тенью сачка. Он ясно видел, как декан сжал пальцы, словно цеплялся за край утеса над темной бездной.

И. Ти. не видел, как сачок вспыхнул, словно нить накаливания в лампе, через которую пропустили семьсот тысяч вольт. Не видел он и снопов голубых искр, и пламени, которое обрушилось на декана, когда он в судорогах упал на песок. Но он слышал, как небеса над ним треснули еще раз, а потом снова раздался оглушительный грохот. И. Ти. спрятал лицо в песок. Несколько редких капель упали рядом с ним. Все стихло, кроме гомона потревоженных птиц в деревьях.

Когда И. Ти. поднял голову, незнакомец, который представился Воландом, уже исчез. В воздухе явно ощущался какой-то металлический привкус. Колдбурн лежал на песке без движения. Его серый костюм был изорван и обуглен, особенно на плече, где кровоточащая плоть все еще дымилась. Дымок поднимался и от распухших и посиневших, медленно смыкавшихся губ декана. Рядом валялся надкусанный бутерброд с ветчиной.

И. Ти. хотел только одного – бежать от этого страшного места так быстро, как только ноги могли унести его. А ноги его и при более благоприятных обстоятельствах были не особенно проворны, а теперь и вовсе так тряслись, что он едва смог встать. И все же И. Ти. пустился бежать изо всех сил, часто останавливаясь, чтобы перевести дух и утереть пот. Наконец он выбежал из-за деревьев на широкое пространство Университетского бульвара, который городской совет Скотопригоньевска постановил замостить, как только разберут на кирпичи старый кирпичный завод. И. Ти. удвоил усилия, но скоро совсем выдохся и снова остановился, чтобы утереть пот, струящийся по лицу. Тут он увидел Китти Келли, которая катила на своем новеньком розовом велосипеде (фирмы Schwinn) на занятия. И. Ти. помахал ей мятым носовым платком на манер флажка, но юная славная Китти Келли, видимо, не заметила ни его, ни платка. Тогда он шагнул на дорогу перед ней и окликнул ее. Одна на пустынной дороге, она страшно испугалась, закричала и резко вильнула влево, едва не упав вместе с велосипедом. Однако не упала, а напротив того, быстро-быстро покатила дальше, оглядываясь на своего преследователя и истерически крича. И. Ти. прибавил ходу и замахал руками, пытаясь показать девушке, что ей нечего бояться. Однако его легкие не выдержали такой гонки – он перешел на шаг, а потом и вовсе остановился. Отчаянный крик юной Китти затихал вдали.

К тому времени, как он доплелся до полянки, где маячила вдали Башня, его уже поджидали две полицейские машины с включенными мигалками. Двое полицейских в темных очках пристально смотрели в его сторону, куда и показывала пальцем Китти. Рядом с ней стояли еще две девушки – Мерси Люис и Энни Патнам, каждая со своим велосипедом.

«Ублюдки! Могли бы меня хотя бы подвезти!» – подумал И. Ти.

Совершенно выбившийся из сил и мокрый от пота преследователь добрался до полицейских машин и в полном изнеможении присел на багажник одной из них. Он сидел, часто и тяжело дыша, а его недавняя добыча, тыча пальцем, эмоционально подтверждала, что он – это он, гнусный преследователь молоденьких девушек.

– Вы пытались заговорить с барышней? – спросил один из офицеров, делая шаг в сторону И. Ти.

– Позвоните 911, – выдохнул И. Ти. в ответ. Как раз в этот момент прозвенел звонок, и студенты повалили из Башни.

– Отвечайте на вопрос! – оборвал его офицер. – Вы преследовали эту девушку?

– Мне повезло… что я остался жив. Меня чуть не убили… – отвечал И. Ти., чуть дыша.

– Хватит морочить голову! Слышали мы эту чепуху про «тяжелое детство» преступников миллион раз!

– Да нет, послушайте… Там был Воланд… хотите верьте, хотите нет: он убил Колдбурна… У меня ширинка была расстегнута… это его последние слова… Это была ловушка, – сбивчиво объяснял И. Ти.

– Засада, вы хотите сказать? Ширинка у вас и сейчас расстегнута. Хорошо, вы поедете с нами. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас в суде. Вы имеете право хранить молчание…

– Но я не хочу хранить молчание! Колдбурна ударило молнией дважды. Мы должны ему помочь!

И. Ти. в наручниках сидел в полицейской машине. Вокруг толпились любопытствующие студенты. И. Ти. закрыл лицо руками, но, глядя сквозь пальцы, понял, что уже поздно прятаться: многие узнали его. Пока полицейские переговаривались по рации со штабом, один из студентов улучил возможность просунуть И. Ти. в машину торопливо нацарапанное сочинение, извиняясь, что не сдал его вовремя. Это сочинение сильно осложнило дело в полиции, поскольку начиналось словами:



«Господа, все мы жестоки, все мы изверги, все плакать заставляем людей, матерей и грудных детей, но из всех – пусть уж так будет решено теперь – из всех я самый подлый гад! Пусть! Каждый день своей жизни я, бия себя в грудь, обещал исправиться и каждый день творил все те же пакости. Понимаю теперь, что на таких как я нужен удар, удар судьбы, чтоб захватить его как в аркан и скрутить внешнею силою. Никогда, никогда не поднялся бы я сам собой! Но гром грянул. Принимаю муку обвинения и всенародного позора мою, пострадать хочу и страданием очищусь! Ведь, может быть, и очищусь, господа, а? Но услышьте, однако, в последний раз: в крови отца моего не повинен! Принимаю казнь не за то, что убил его, а за то, что хотел убить и, может быть, в самом деле убил бы… Но все-таки я намерен с вами бороться и это вам возвещаю. Буду бороться с вами до последнего конца, а там решит Бог».



Естественным образом, полицейские не спешили верить объяснениям И. Ти., что это просто один из его бездельников-студентов пытался надуть его, выдав за свое сочинение отрывок из «Братьев Карамазовых». Два детектива были отряжены в городскую библиотеку, с тем чтобы проверить существование книги с таким названием. Из этой истории вышел целый конфуз, потому что детективы сообщили из библиотеки по рации, что не обнаружили в каталоге такого названия, и просили уточнить, в каком именно разделе следует искать («тайные общества», «цирковые артисты»?), а также спрашивали, не являются ли братья Карамазовы соавторами книги. Позвонили и в Библиотеку Конгресса, и в библиотеку штата, и только после этого И. Ти. оставили в покое. Копию сочинения подшили в дело (на всякий случай), и как-то вдруг поползли слухи, что некий Дмитрий Карамазов пытался убить Колдбурна медным пестиком.

К вечеру наша полиция разобралась с основными фактами этого запутанного дела. На место преступления была отправлена патрульная машина. К немалому удивлению И. Ти., Колдбурн все еще отчаянно цеплялся за жизнь. Его доставили в местную больницу в состоянии комы без надежды на то, что он выживет. Его жену срочно вызвали в больницу из салона красоты, а президент колледжа немедленно распорядился провести в церковке при колледже специальную службу на следующий же день.

После того как два детектива закончили допрос И. Ти., он попросил о личной встрече с шефом полиции, Илайей Петерсоном. Шеф только что вернулся из рейда в массажный салон, известный как «Холмы удовольствия» (впоследствии переименованный), и приглаживал волосы перед зеркалом, когда ввели И. Ти.

– Итак, вы – профессор Пух? Я слышал о молнии. Вам очень повезло, что вы остались живы.

– Да, сэр, конечно, меня до сих пор трясет. Я хотел поговорить с вами потому, что… Я знаю, вы сочтете, что это безумие, но я думаю, что все в городе должны быть поосторожнее…

– С чего бы это? – спросил шеф полиции, водружая ноги на стол, откидываясь на спинку кресла и вгрызаясь в большое красное яблоко.

– Это странно звучит, но я думаю, что молния – дело рук Воланда.

– Да что вы говорите? – Шеф сдвинул широкие брови, изображая озабоченность, и продолжил грызть яблоко.

– Именно так, сэр. И я не склонен считать, что это первый раз грянул этот Воланд.

– Вы считаете, что мы должны дело завести? Арестовать за попытку убийства молнией?

– Нет, сэр, я не имел в виду, что вы должны составлять протокол. Я просто думаю, что все жители Скотопригоньевска должны быть предупреждены. Через гражданскую оборону или еще каким-то образом.

– Неплохая мысль. Не волнуйтесь, профессор Пух, мы разошлем обращения всем жителям с призывом проявлять особую осторожность на случай удара молнии, падающих звезд, землетрясений и прочего. Просто отправляйтесь назад, к вашим книгам и высокопарным идеям.

И. Ти., все еще слишком взбудораженный близкой встречей со смертью, принял эти слова за чистую монету.

– Сэр, – добавил он застенчиво, – я опаздываю на важное заседание в колледже. Не будете ли вы так любезны вызвать мне такси?

– Такси?!

Через пятнадцать минут три полицейские машины с мигалками и сиренами подкатили к корпусу Гримма, где только что завершилось первое совещание по поводу дальнейшего преподавания Мармеладова в колледже.




Глава вторая

Слава петухам!


Известие о несчастье с Колдбурном еще не дошло до коллег И. Ти., в то время как они совещались. С другой стороны, слух об аресте И. Ти. за приставание к юной Китти Келли распространился, как лесной пожар, и учитывая обстоятельства, коллеги решили голосовать без него. Теперь они потягивали вино, занятые светской беседой на обычные академические темы: деньги для поездок, гранты, продвижение в академических кругах и грозящее замораживание прибавки к зарплате. Жена H?rnertr?ger'а Хельвина (чешка, которая преподавала французский с очаровательным славянским акцентом) и известный лингвист Уилард Салли (известный как Десять Галлонов не столько из-за своей великолепной ковбойской шляпы, сколько из-за невероятных историй о своей удали и сексуальной одаренности) рано покинули собрание, сославшись на дела. Helmut H?rnertr?ger, Жан-Жак Калин (француз, который преподавал латынь и тайные учения), фрау Фрейлин (чье странное имя я объясню чуть позже), Альфонсо Пристойле (прославленный профессор ирландского и португальского языков из Корка), Тфуттинутти (профессор, преподаватель итальянского) и Хенрик Икота (инструктор японского из Польши) – все кинулись к окну посмотреть, что вызвало такой переполох. Только Ханс Сандерсон, потомок норвежских цыган, который преподавал язык знаков, с нордическим спокойствием потянулся за очередной порцией сырных сухариков.

– Должно быть, приехали опросить свидетелей, – высказал предположение H?rnertr?ger, теребя свой лошадиный подбородок. Все пятеро уставились на полицейские машины, и каждый пытался припомнить что-нибудь подозрительное в поведении И. Ти.

– Боже мой, они привезли его! – изумленно сказала фрау Фрейлин, глядя сверху, как две белые шляпы помогают вылезти лысине и препровождают оную к дверям. Обладатель лысины, казалось, пытался застегнуть ширинку. Почувствовав внезапную дурноту, фрау Фрейлин опустилась на стул.

– Я знала, что он извращенец, я знала! И вот, посмотрите, до чего все дошло! О боже!

Вот тут я должен кое-что объяснить. Фрау Фрейлин преподает немецкий язык в нашем колледже уже почти двадцать лет. В свое время она выступила в роли вербовщика, чтобы заманить H?rnertr?ger'a в наш колледж. Сначала она устанавливала с ним деловые контакты во время конференции в гостиничном номере на Западном Побережье, а позднее – на вечеринке по поводу его прибытия к нам в Скотопригоньевск. Она давно уже не жила с мужем, но продолжала занимать его роскошный дом недалеко от Южного Болота. Кожа у нее была не нежнее вытертой замши. К тому же она умела ловко скрывать гусиную кожу декольте цветными шарфами. Стильные жакеты в стиле «деним» и небольшой, хотя и глубокий шрам на левой щеке дополняли общее приятное впечатление. Когда она была назначена директором по женским вопросам, она сделала первое жесткое политическое заявление, сменив фамилию с Панталоне на Фрейлин, откуда и пошла традиция именовать ее фрау Фрейлин (прежде фрау Панталоне).

Чтобы успокоиться, она закурила сигарету. Как раз в это время открылась дверь и вошел И. Ти. в сопровождении двух полицейских.

– Вы ведь еще не голосовали? – спросил он, потирая руки и подходя ближе к коллегам.

– Убирайтесь от меня! – завизжала фрау Фрейлин, вскакивая на ноги и отступая к окну. – Вы шовинист и извращенец!

H?rnertr?ger попытался ее успокоить, но она только стряхнула его руку со своего плеча и прошипела: «Не сейчас!»

Пристойле взялся изложить И. Ти. последние события:

– Результаты – семь, один и один. – Потом добавил: – У вас ширинка расстегнута.

– Семь за или против Мармеладова?

– Против.

– Это очень плохо.

– У нас не было выбора, И. Ти. После того, что рассказали Хельга и Хельвина, все стало очевидно. Такому человеку нет места на нашем отделении.

– А его статьи, книга?

– Статьи?! Да какие статьи? Ни одна из них не была опубликована! Послушайте лучше, что узнали Хельвина и Хельга!

– Мы не можем ждать! Воланд уже здесь! Мы должны переголосовать! – И. Ти., казалось, впадал в буйство.

– Он нецензурно выражался, – громким шепотом произнес Пристойле, отчетливо выговаривая каждый звук, стараясь, чтобы И. Ти. его понял.

И. Ти. смутился.

– Нецензурная брань на занятиях! – снова зашептал Пристойле. Каждый слог в его устах звучал как приговор.

– Это было только предварительное голосование, И. Ти., – вмешался H?rnertr?ger. – Но когда вы узнаете факты, вы поймете, что ситуация безнадежна.

И. Ти. посмотрел на фрау Фрейлин, которая повернулась к нему спиной, неподвижно уставилась в окно и затягивалась Marlboro для успокоения. Говорить с ней было бесполезно.

– А где Хельвина? – спросил И. Ти.

– Она и Десять Галлонов недавно ушли, – ответил доктор Сандерсон.

И. Ти. не терял времени. Он быстро выскользнул в коридор и бросился к лифту. Как обычно, он побежал не в ту сторону, хотя и пользовался этим лифтом по меньшей мере два раза в день. Чтобы попасть наконец к лифту, ему пришлось сделать почти полный круг по коридору. Двое полицейских, почтительно отсалютовав, уже раньше покинули собрание и теперь стояли наготове у дверей лифта. Вскоре И. Ти. оказался на ночной улице и побежал к корпусу Канта, пытаясь на бегу застегнуть молнию на брюках.

К несчастью, никто не ответил, когда И. Ти. постучал в дверь офиса Салли. Он решил поискать Десять Галлонов в другом месте.

Но, выходя из корпуса, он заметил велосипед Салли, из чего и сделал заключение, что тот должен быть где-то в здании и следует поискать еще. На сей раз И. Ти. поднимался по лестнице очень медленно, останавливаясь, чтобы смахнуть пот с бровей. Идя по коридору, И. Ти. услышал из кабинета Салли звуки, весьма напоминающие мышиный писк. «Летучая мышь, должно быть», – подумал И. Ти., подходя ближе. Прежде, чем он подошел к двери, писк прекратился. Когда И. Ти. неуверенно поднял руку, чтобы постучать, из-под двери вдруг показалась полоса света. И. Ти. инстинктивно отпрянул и немедленно ретировался бы, но не успел: дверь распахнулась, и из нее выпорхнула женская фигура.

Когда женщина заметила прячущегося в темноте И. Ти., она вцепилась в свою небрежно застегнутую на груди блузку леопардовой расцветки и в ужасе присела, очевидно опасаясь, что И. Ти. набросится на нее. И. Ти. поднял руки, чтобы показать, что бояться нечего, но бесполезно – женщина разразилась диким криком, многократно подхваченным эхом: «Маньяк! Убирайся вон! Спасите!» Только теперь, на пороге самого ада, И. Ти. понял, что перед ним Хельвина.

Внезапно свет из распахнутой двери залил коридор, и на сцене появился Десять Галлонов, одетый только в ковбойскую шляпу да нижнее белье. Когда он увидел И. Ти., рот его сам собой распахнулся, обнажая два сломанных передних зуба (он утверждал, что ему сломали их в отчаянной драке, а от его жены я узнал, что на самом деле драка была с электрической зубной щеткой).

– Что здесь творится? Вы что, подслушиваете?

– Нет, Уилл, я…

– Похотливый соглядатай! Только этого нам не хватало! – жалобно выкрикнула Хельвина и убежала, раздраженно стуча каблуками. И. Ти. собрался было пойти за ней, но Десять Галлонов поймал его за рукав и потащил в свой офис, где насильно усадил на стул. И. Ти. слышал удаляющиеся шаги Хельвины по коридору и дальше, вниз по лестнице. Все еще в подштанниках, Десять Галлонов оседлал стул напротив И. Ти. и надвинул ковбойскую шляпу на самые брови. Он уставился на И. Ти. из-под полей шляпы упрекающим взглядом, дающим понять: «Пожалуй, вы должны кое-что объяснить». Над его головой на стене висел плакат, изображающий велосипедиста, едущего по краю Гранд Каньона на восходе солнца. Или, может быть, на закате.

– Уилл, поверьте, я не подслушивал, – горячо заговорил И. Ти. Десять Галлонов продолжал неумолимо смотреть на него. – Честно, Уилл, я искал вас и Хельвину, чтоб предупредить о Воланде.

– Как в тот раз… со студенткой?

– Уилл, я никогда не верил ее версии… Думаю, вполне объяснимо, что человеку захотелось снять рубашку или… или…

– Брюки, И. Ти.?

– Или расстегнуть пояс на брюках в жаркий летний день.

– А как насчет холодного зимнего дня, И. Ти.? Когда у вас яйца звенят, как колокола Святой Мэри?

– Возможно, зимой тоже. И я не знаю, что там с вашими яйцами. То есть тогда было лето. Почему вы меня вообще допрашиваете? Я никогда не верил, что вы можете быть замешаны в каких-то грязных фокусах. Я защищал вас! – И. Ти. потирал руки с видом опоздавшего ученика.

– Да нет, я так. Не берите в голову. Просто забудьте об этом, И. Ти.

– Я проходил мимо совершенно случайно в тот момент, когда студентка вырывалась из вашего кабинета. Потом я помог вас оправдать.

– Да бросьте, – пробормотал Десять Галлонов.

Воцарилось молчание, продлившееся целую минуту. Десять Галлонов сдвинул шляпу с бровей на затылок.

– Кто такой Воланд?

– Он… – И. Ти. придвинулся ближе. – Он часть той силы, которая вечно хочет зла и вечно совершает благо.

Они молча вперились друг в друга. Безмолвный поединок взглядов продолжался, наверное, еще минуту. Наконец Салли посмотрел на пол и надвинул шляпу так низко, что из-под нее стали видны только блеснувшие в усмешке сломанные передние зубы. Он заговорил:

– Вы говорите о Демократической партии?

– Уилл, боюсь, что будет плач и скрежет зубов за то, что сделали с Мармеладовым!

– И. Ти., вы слышали эту ерунду, что он говорит о своей книге? Что-то о величайшем открытии в истории западной цивилизации. Пришествие Ильи-пророка в огненной колеснице. Этот человек чокнутый. Религиозный фанатик.

– Вы читали рукопись? – спросил И. Ти.

– Нет. А вы?

– Нет еще, но я не собирался голосовать против него.

Оба уставились на пол. Наконец Десять Галлонов нарушил молчание:

– И. Ти., вы бы прислушались к тому, что рассказывали о нем Хельвина и Хельга. Он сам рубит сук, на котором сидит.

– Да что вы говорите? И как это? Пытался соблазнить чужую жену или свою студентку? – поинтересовался И. Ти.

– Вы что, на меня намекаете? Вы на что намекаете? Убирайтесь вон из моего офиса! – распалился Салли.

В этот момент И. Ти. услышал на лестнице шаги, а потом и пулеметную очередь болтовни Хельвины. Десять Галлонов быстро скользнул в свои джинсы и сапоги. И. Ти. шагнул в коридор и увидел Хельвину в сопровождении двух охранниц. Это были дюжие дамы. Пистолеты в кобурах покачивалась на их широких, тяжелых бедрах.

– Доктор Пух? На вас поступила жалоба. Вы должны проследовать за нами.

В течение нескольких минут И. Ти. снова был заключен в наручники и увезен в полицейский участок. Сирены отчаянно выли, красный и голубой свет мигалок чертил небо. Кортеж из трех студентов на велосипедах следовал за машиной, в которой увозили И. Ти. Студенты махали И. Ти. через стекло машины на каждом светофоре. По кампусу в течение нескольких минут распространился слух, что И. Ти. бежал из тюрьмы и был снова водворен туда полицией.




Глава третья

Явление героя


До сих пор я излагал события, известные мне со слов И. Ти., и дополнял свой рассказ деталями, добытыми из других источников. Но в тот вечер, когда И. Ти. арестовали еще раз, я имел честь быть непосредственным свидетелем и участником развернувшихся событий.

Было уже около одиннадцати вечера. Я сидел на крыльце, приканчивал ящик пива и слушал кваканье лягушек на соседнем болоте, когда внезапно зазвонил телефон. Это был И. Ти.

– Гейб, Гейб, послушайте! Не знаю даже, как вам сказать, но я звоню из тюряги…

– Из тюрьмы? – Я весь день провел дома и еще ничего не знал о драматических событиях, развернувшихся в колледже.

– Гейб, послушайте, мой брат в Техасе внес за меня залог. Не могли бы вы взять мою машину и забрать меня отсюда? Моя машина стоит около корпуса Гримма.

Я часто подвозил И. Ти. на его «кадиллаке», поэтому у меня были свои ключи на всякий случай. И. Ти. не очень-то ладил со всякими механизмами и прочими материальными объектами реального мира, а потому его вполне устраивало, если за рулем сидел кто-то другой. Старый «кадиллак», по всей вероятности, ни разу не ездил быстрее пятидесяти миль в час с тех пор, как был подарен И. Ти. его братом. Я добрался до машины на велосипеде, а потом направился в тюрьму.

И. Ти. ждал меня на улице. Он стоял ко мне спиной, видимо, не подозревая о моем приезде. Луна отсвечивала на его лысине. Я тихонько подкатил с выключенными фарами и посигналил. И. Ти. подпрыгнул на месте и поспешил залезть в машину.

– Гейб, – заговорил он торопливо, пряча лицо в ладонях, – давайте уедем отсюда быстрее. Думаю, что меня и так уже заметили.

– Профессор Пух, если вас арестовали, завтра весь город так или иначе будет знать об этом. Нет смысла беспокоиться из-за того, что вас видели около тюрьмы.

Я завел мотор, шины завизжали на мостовой, и мы помчались по главной улице. Мы выеxали на Западное Болото, где я высвечивал фарами аллигаторов, пока И. Ти. рассказывал мне о том, что произошло в тот день. В ту осень вообще развелось необычайно много аллигаторов. Тут и там в тростниках различались доисторические очертания их тел. Жуткие твари то и дело бороздили темную воду. Ближе к полуночи И. Ти. попросил меня отвезти его к Юрию Ильичу, который жил на Северном Болоте.

Когда мы подъехали, Юрий Ильич сидел на веранде, погрузившись в свои бумаги при ленивом свете масляной лампы. Он быстро поправил свой розовый галстук-бабочку и приветствовал нас с распростертыми объятиями. Его коричневая куртка с мышиного цвета заплатами на локтях прорвалась так, что голые локти просвечивали сквозь оба слоя потертой ткани. Он был нетрезв, и глаза его светились особым маслянистым блеском. Он пригласил нас сесть, смахнув пыль и книги с одного шаткого стула и согнав кота с другого, затем налил нам коньяку. Таракан исследовал дно бутылки, пока мы молча пили из стаканов. Мотылек, залетевший с улицы, вился вокруг лампы. На стенах и на потолке висели пучки сосновых веток и шишек. На столе рядом с бумагами Юрия Ильича стояло блюдо с яблоками и красным виноградом. Из ракушки, которая служила пепельницей, торчала недокуренная сигара. Сверчок где-то в углу устроил битву скрипачей с цикадами на улице. Я прибил комара у себя на шее.

– Вот для чего нужна москитная сетка на двери. Чтобы комары не разлетались! – пошутил Юрий Ильич, поднял свой бокал, и мы выпили.

– Какие яркие сегодня светляки! – заметил я.

– Да, вечером тот куст просто светился, так их было много, – ответил Юрий Ильич. – Слышите, поет? Он и прошлой ночью прилетал. Профессор Пух, а как называется такая птица по-английски?

– У нас она называется «whippoorwill».

– По-русски «козодой». Как зовет, а?

Юрий Ильич поднял свой бокал, и мы выпили, а козодой все пел в верхушках деревьев. Время от времени над болотом вспыхивали зарницы. Козодой улетел, и теперь только сверчок продолжал свой концерт.

– Хотите, я почитаю вам свой новый перевод? – спросил Юрий Ильич. Он переводил много русских стихов на английский. Один из его переводов недавно вышел в «Новостях Скотопригоньевска» в разделе любимых рецептов.

– Это из Гумилева, знаете, из его текильного периода, – пояснял он, роясь в бумагах. – Оно порождено исключительно алкоголем – так же, как и мой перевод.

Тут И. Ти. прервал его.

– Юрий Ильич, есть нечто более важное. В отделении решается вопрос о продолжении вашей работы в колледже, и я должен знать… – Тут И. Ти. замялся и начал нервно потирать руки. – Было несколько жалоб, что вы… как бы это сказать… грубо выражаетесь на занятиях.

– О чем вы говорите? По-немецки я на лекциях не говорю, – пошутил Юрий Ильич. Он предложил нам сигару, но мы отказались. Тогда он раскурил свежую для себя.

– Я имею в виду нецензурные выражения, – ответил И. Ти.

– И. Ти., – начал Юрий Ильич, – я объяснял своим студентам, что то, что мы называем ненормативной лексикой, – лучший способ изъяснения, когда вы пьяны. Пьяному и нельзя иметь другого языка, кроме сквернословного. Именно этот язык, целый язык – я в этом убедился недавно – язык самый удобный и оригинальный, самый приспособленный к пьяному или даже лишь к хмельному состоянию, так что он совершенно не мог не явиться, и если б его совсем не было – il faudrait l'inventer. Я вовсе не шутя говорю, рассудите. Известно, что в хмелю первым делом связан и туго ворочается язык во рту, наплыв же мыслей и ощущений у хмельного, или у всякого не как стелька пьяного человека, почти удесятеряется. А потому естественно требуется, чтобы был отыскан такой язык, который мог бы удовлетворять этим обоим, противоположным друг другу состояниям. Язык этот уже спокон веку отыскан и принят во всей Руси. Это просто-напросто название одного нелексиконного существительного, так что весь этот язык состоит из одного только слова, чрезвычайно удобно произносимого. Однажды в воскресенье, уже к ночи, мне пришлось пройти шагов с пятнадцать рядом с толпой пьяных мастеровых, и я вдруг убедился, что можно выразить все мысли, ощущения и даже целые глубокие рассуждения одним лишь названием этого существительного, до крайности к тому же немногосложного. Вот один парень резко и энергично произносит это существительное, чтобы то, о чем у них раньше общая речь зашла. Другой ему в ответ повторяет это же самое существительное, но совсем уже в другом тоне и смысле – именно в смысле сомнения в правдивости отрицания первого парня. Третий вдруг приходит в негодование против первого парня, резко и азартно ввязывается в разговор и кричит ему то же самое существительное, но в смысле уже брани и ругательства. Тут ввязывается опять второй парень в негодовании на третьего, на обидчика, и останавливает его в таком смысле, что, дескать, откуда взялся, – лезешь Фильку ругать? И вот всю эту мысль он проговорил тем же самым одним заповедным словом, тем же крайне односложным названием одного предмета, разве только что поднял руку и взял третьего парня за плечо. Но вот вдруг четвертый паренек, доселе молчавший, должно быть вдруг отыскав разрешение первоначального затруднения, из-за которого вышел спор, в восторге приподнимает руку и кричит… «Эврика», вы думаете? «Нашел, нашел?..» Нет, совсем не «эврика» и не «нашел, нашел»; он повторяет лишь то же самое нелексиконное существительное, одно только слово, всего одно слово, но только с восторгом, с визгом упоения и, кажется, слишком уж сильным, потому что шестому, угрюмому и самому старшему парню, это не «показалось», и он мигом осаживает молокососный восторг паренька, обращаясь к нему и повторяя угрюмым, назидательным басом… да все то же самое запрещенное при дамах существительное, что, впрочем, ясно и точно обозначало: «Чего орешь, глотку дерешь?» Итак, не проговоря ни одного другого слова, они повторили это одно только излюбленное ими словечко шесть раз подряд, один за другим, и поняли друг друга вполне. Это факт, которому я был свидетелем. Один пожилой человек с бородой, который тоже случился рядом, принялся было их стыдить: «Помилуйте! – закричал он им. – Всего только десять шагов прошли, а шесть раз (имярек) повторили! Ведь это ж срам! Ну не стыдно ли вам?»

Все вдруг уставились на него, как смотрят на нечто совсем неожиданное, и на миг замолчали; я думал, выругают его, но не выругали, а только молоденький паренек, пройдя уже шагов десять, вдруг повернулся к нему и на ходу закричал: «А ты что ж сам-то седьмой раз его поминаешь, коли на нас шесть раз насчитал?» Раздался взрыв хохота, и партия прошла, уже не беспокоясь более о старике.

Юрий Ильич развел руки, как бы говоря: «Вот так-то вот, милостивые государи!» Он наполнил наши стаканы.

Мне не терпелось узнать, что же это за волшебное слово, но И. Ти. опередил меня своим вопросом:

– То есть вы никогда не произносили перед своими студентами никаких ругательств?

– Я рассказывал все так, как рассказываю вам теперь.

– Возможно, это поможет, Юрий Ильич. Возможно, это поможет. – И. Ти. вытащил свой мятый носовой платок и утер пот с лысины и со лба.

Я не мог дольше сопротивляться своему любопытству.

– Юрий Ильич, – спросил я, – неужели ни один из студентов не попросил вас назвать это слово?

– Конечно, они хотели узнать, что это за слово.

– И вы не сказали?

– Некоторым сказал, а некоторым нет.

– Как это? – изумились мы с И. Ти.

– Я просто сказал только тем, кто не заткнул уши. Тем, кто заткнул уши, я не сказал.

– То есть вы хотите сказать, что вы сначала просили закрыть уши тех, кто не хочет слышать подобных выражений? – спросил я.

Юрий Ильич улыбнулся и подмигнул в ответ.

– Юрий Ильич, а вы не могли просто предоставить это слово их воображению? – спросил И. Ти.

– Их воображение, к сожалению, не настолько богато. К тому же это ненаучный подход. Согласитесь, И. Ти., они не будут до конца понимать Достоевского, если не будут знать это слово. Вы так не считаете? – Юрий Ильич подмигнул И. Ти., потягивая сигару.

– ??

– ??

И. Ти. утер потную шею, потом сказал:

– Это уже другой вопрос. То есть я хотел бы выяснить, не случилось ли какого-нибудь недоразумения. Я имею в виду ваши заявления об Илье-пророке. Ну, вы знаете, о том, что вы сделали самое большое открытие в истории достоеведения.

– О каком недоразумении вы говорите?

– Я говорю о том, что вы, может быть, хотели сказать, что вы сделали большое открытие в области достоеведения? Не величайшее?

– Вообще-то, И. Ти., я действительно хотел сказать «величайшее».

– Не просто большое?

– Хм. Большое или величайшее. Тут есть какая-то проблема?

– Да, похоже, что так. Если бы мы могли убедить их, что произошло недоразумение, что вы, вообще-то, говорили о большом открытии… Это могло бы помочь.

– Мне? – улыбнулся Юрий Ильич.

– А кому же еще? – удивился И. Ти.

– А вы не знаете кому?

– ?

– Мастеру, И. Ти.

– ?

– Федору Михайловичу Достоевскому. Это может помочь ему?

И. Ти. был ошарашен. Мы обменялись взглядами. Я потянулся за виноградом. Лицо Юрия Ильича покраснело, в то время как он продолжал:

– А Илье Петровичу из «Преступления и наказания»? Он что, должен уволиться из полиции и играть в шашки в парке? А Николай Ильич Снегирев и его сын Илюша? Должны они уволиться из «Братьев Карамазовых» и отказаться от единственного света, который доходит до их дыры? А Илья Мурин? Он что, должен упаковать вещи и отправляться в Висбаден, где он сможет вежливо беседовать с сыновьями и внуками немецких колбасников? Или Егор Ильич Ростанев и его сын Илюша? Что им делать? Переехать из Степанчикова в Париж и затеять там казино? А Емельян Ильич… или Ярослав Ильич? Он должен упаковать кости Прохарчина и отправиться путешествовать с бродячим цирком?

– Но, Юрий Ильич, многие в колледже очень болезненно воспринимают ваши заявления относительно значимости вашего открытия. Они считают, что это дерзко.

– Они читали мою рукопись?

– Нет, не читали.

– А вы читали, И. Ти.?

– Нет, но вы мне рассказывали.

– Вы должны прочитать рукопись, И. Ти. Тогда вы увидите, что это не моя идея, это идея Мастера. И ей уже сто лет. Выпейте еще. – Юрий Ильич наполнил наши бокалы, и в комнате воцарилось тяжелое молчание, пока наш хозяин, мучимый жаждой после страстной речи, пил коньяк.

– Постойте, я же еще обещал почитать вам свой перевод Гумилева! На английском это, конечно, не то, но что же делать.

Я прочел отчаяние в глазах И. Ти. Он из всех сил хотел помочь Мармеладову, но старый эмигрант, похоже, и не подозревал, какая туча собралась над его головой.

– Я бы с удовольствием послушал ваш перевод, – устало сказал И. Ти., глядя, как Юрий Ильич роется в бумагах, – но давайте в другой раз.

Юрий Ильич проводил нас до машины. Пока я открывал дверцу И. Ти., Мармеладов спросил:

– Они уже проголосовали?

– Они начали совещаться. Скоро будет вынесено решение.

Повисло молчание, нарушаемое лишь пением сверчка. И. Ти. продолжал:

– Юрий Ильич, мне неловко просить вас об этом в таких обстоятельствах, но все же… Пусть этот разговор остается между нами. Если H?rnertr?ger узнает, это может стоить мне работы…

Мармеладов подмигнул и поджег сигару. Я отвез И. Ти. домой. Мы молчали всю дорогу. Я обещал подвезти И. Ти. завтра утром. Когда он выходил из машины, я спросил:

– Что это все-таки за слово, о котором говорил Мармеладов?

– Я не знаю, – пожал плечами И. Ти. – Может быть, это просто херня какая-то.

И он захлопнул дверцу.




Глава четвертая

Казнь


В ту ночь И. Ти. мало спал. Необычайные события прошедшего дня расстроили его нервы. Возможно, полнолуние и жара также были тому причиной. Он лежал, уставившись в ткань навеса от комаров больше часа, прежде чем смог уснуть.

Внезапно он проснулся и понял, что едет в карете. Он выглянул из окна и увидел, что его карета движется в составе похоронной процессии. Череда карет медленно тянулась по узкому мосту, за которым пыльная дорога поднималась вверх, к кладбищенской церкви. Процессию сопровождало человек пятьдесят, одетых во все черное. Они пешком шли за катафалком. И. Ти. углубился в плюшевом сиденье и попытался припомнить, кого же хоронят. Внезапно в окне показалась шляпа с черной траурной лентой. Какое-то знакомое лицо показалось в окне, приподняв в знак приветствия шляпу. Это был один из пеших участников процессии. Экипаж двинулся вперед, и лицо исчезло. «Где я мог его видеть?» – задумался И. Ти. Вдруг он понял: это же был Достоевский! Без сомнения, это был он. Тут лицо появилось в окне еще раз. У И. Ти. мороз пошел по коже. Когда же лицо возникло в окне в третий раз, И. Ти. задернул занавеску и крикнул вознице, чтобы тот поворачивал в город. И. Ти. упал на пол, когда карета затряслась по разбитым колеям. Его сердце билось, как у загнанного кролика.

Затем он проснулся и понял, что находится где-то в трактире, в темном полуподвале. Снаружи доносился воскресный перезвон колоколов, а трактир был полон табачного дыма, звона бокалов, позвякиванья шпор и стука бильярдных шаров. И. Ти. маленькими глоточками пил водку и с удивлением оглядывался по сторонам. Мимо прошла молодая, пышно одетая женщина под руку с кавалерийским офицером. Свирепого вида мужик внезапно схватил одного из пьяненьких клиентов за рыжую густую бороду и выволок на улицу. За соседним столом лежал головой на столе мужчина средних лет. Он вдруг пришел в себя, выпрямился на стуле и поднялся на ноги. И. Ти. показалось, что он его уже где-то видел. Пьяный незнакомец кивнул И. Ти., с трудом держась на ногах, и проговорил: «Профессор Пух, позвольте представиться: Федор Михайлович Достоевский, несправедливо отстраненный от дел!» Он оперся рукой на плечо И. Ти. и наклонился, чтобы его поцеловать в щеку, но И. Ти. встал и отступил на шаг. Незнакомец придвинулся ближе и пробормотал: «Давайте выпьем на брудершафт». Но споткнулся за стул и упал. Он стукнулся головой; раздался звук, похожий на треск расколовшегося кокоса. И. Ти. заметил струйку крови, сочащуюся из-за уха. В ужасе он бросился к дверям.

Но потом он проснулся, и оказалось, что он идет по пустынной городской площади. Он очень торопился куда-то, только никак не мог припомнить, куда именно. Напряженно соображая, куда он шел, он вдруг увидел человека, лежащего посреди площади. Подойдя ближе, он увидел, что человек этот бьется в припадке. И. Ти. нагнулся над ним и понял, что перед ним тот же самый человек, которого он встретил в трактире. Только теперь он был чисто выбрит. Глаза несчастного эпилептика вылезали из орбит, изо рта шла пена. И. Ти. закрыл лицо руками и побежал прочь по булыжникам. Но прежде, чем убежал, эпилептик узнал его. И. Ти. в этом не сомневался.

Потом он проснулся. Было туманное утро. Туман был так густ, что уже в двенадцати метрах ничего нельзя было разглядеть. Они маршировали в полном обмундировании. Их было пятеро. Каждый нес мушкет. И. Ти. не знал, как маршировать, и капитан тыкал его сзади штыком при каждом шаге, что только осложняло все дело. Откуда-то доносился шум невидимой в тумане толпы. Им приказали остановиться и зарядить мушкеты. И. Ти. не умел заряжать мушкет. Он поглядел на других солдат и несколько удивился, узнав в них Альфонсо Пристойле, Десять Галлонов, Тфуттинутти и Жан-Жака Калина. Они не обратили на него ни малейшего внимания и продолжали заниматься своим делом.

В шести метрах от них у каменной стены стоял человек. Руки его были связаны спереди, лицо закрыто черной повязкой. Справа стояла группка взволнованных людей. Вероятно, это были родственники обреченного. И. Ти. узнал некоторых из них. Тут были Николай Ильич Снегирев и его сын Илюша, Илья Мурин, Егор Ильич Ростанев и его сын Илюша, брандмейстер Илья Ильич, пьяница Емельян Ильич, Павел Трусоцкий. Слева, затянутые в корсет, в пышных юбках с огромными турнюрами, Хельвина и Хельга злобно поторапливали стрелков с казнью.

И. Ти. пытаясь зарядить свой мушкет, рассыпал порох, а потом еще и пуля выкатилась из ствола. Капитан отдал приказ: «Готовьсь!». И. Ти. заторопился, но пуля снова выкатилась из ствола. Кто-то ударил его по затылку саблей плашмя. Он содрогнулся от удара, обернулся и увидел лошадиную челюсть и разинутый в крике рот капитана H?rnertr?ger'а. «Пли!» Раздалось четыре выстрела и вдогонку холостой выстрел И. Ти. Когда дым от выстрелов рассеялся, И. Ти. увидел, как пытается встать на ноги умирающий человек, хватаясь за голову связанными руками. Но тут Хельвина и Хельга прикончили его выстрелами из своих дамских пистолетиков, скрытых в лисьих муфтах.

Женщины и дети, стоявшие справа, при звуке выстрелов зарыдали. Мужчины горестно склонили головы. Внезапно из тумана показался курьер на белом коне. В руках у него был белый пакет с большой золотой печатью. «Я не опоздал?» – вскричал курьер, подергивая вожжами, чтобы утихомирить ретивого коня. И. Ти. взглянул на свои часы, но рука Микки Мауса, служившая стрелкой, бесполезно болталась внутри пластикового корпуса. Трое солдат унесли окровавленное тело, сняв повязку с лица. Стала отчетливо видна голова казненного с глубокими залысинами. Лицо было обезображено ранами от выстрелов, уцелел только один глаз, но И. Ти. все же узнал в казненном Достоевского. За мгновение до того, как и этот единственный глаз залила черная жижа из простреленного лба, он узнал И. Ти. И. Ти. был в этом уверен. В ужасе он бросился бежать, но куда бы он ни бежал, штык всегда указывал на него: капитан H?rnertr?ger и рядовые – Пристойле, Тфуттинутти, Салли и Калин – следовали за ним. Потом он проснулся.




Глава пятая

Необычайное происшествие в часовне


На следующий день в часовне колледжа состоялась особая служба, как и распорядился президент колледжа. Только немногие посвященные имели доступ к последним сведениям о состоянии декана Колдбурна. Общая путаница происходила также оттого, что никто не знал, заздравная будет служба или заупокойная. Умер ли Колдбурн или еще цеплялся за жизнь – никому не было известно.

К одиннадцати часам утра около ста человек собралось у дверей церкви. Ровно в одиннадцать почтенные мужи и жены науки начали заходить вовнутрь. Как и положено в таких торжественных случаях, администрация колледжа, зажиточные спонсоры и прочие лучшие представители общества заняли первые три ряда. Даже выдающийся Джонатан Стаутон и судья Уильям Корвин почтили своим присутствием собрание. В следующем ряду разместились директора отделений, которые, следуя врожденному чувству приличия, свойственному людям их положения, заняли предназначенные места. Пятый ряд остался незанятым, символизируя собой зияющую пропасть, отделяющую сильных мира сего от простых смертных. Остальные ряды, подальше и похуже, были заняты рядовыми сотрудниками колледжа, допущенными в церковь. Некоторые из них рассаживались, руководствуясь врожденным чувством, что их место рядом с администрацией, другие же не руководствовались никакими чувствами вообще. Остальных (в основном это были преподаватели без постоянного места в колледже) пригласили послушать трансляцию службы по местному радио в спортивном зале.

Как только все заняли свои места, откуда-то сверху грянул похоронный марш в джазовой обработке, время от времени прерываемый басовитым выкриком «Аллилуйя!». Эти выкрики вызвали некоторое недоумение в первых рядах и сдержанные смешки в задних. Но проявления веселости сами собой пресеклись, как только все увидели элегантный черный гроб, стоявший открытым слева от возвышения. Большие показные букеты и венки стояли тут же, поднятая крышка гроба была накрыта знаменем колледжа. На знамени был изображен облаченный в латы рыцарь, стоящий на Башне и окруженный аллигаторами, злобно разинувшими пасти, и классический девиз: «Mens agitat lutum». Каждый пытался вытянуть шею подальше, чтобы увидеть тело лежащего в гробу, но гроб стоял слишком высоко.

Погребальный джаз оборвался со скрежетом, как будто кто-то толкнул иголку проигрывателя. Два трубача, одетых на средневековый манер, вышли из-за занавеса и заиграли фанфары. В это время на кафедре появился неизвестный. Он был одет в черную мантию и шапочку. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, а левый почему-то зеленый. Ростом высокий. И. Ти. сразу узнал его.

Трубачи удалились. Воланд повернулся в их сторону и сказал:

– Спасибо. Это было очень мило. Очень, очень мило. – Потом он повернулся к публике, собравшейся в церкви: – Дамы и господа, коллеги, ученые! Позвольте представиться. Меня зовут Воланд. Президент Ламбада, как вы знаете, сейчас в Южной Африке, где вкладывает кучу в золото и брильянты. Меня попросили замещать декана Колдбурна, пока он не поправится или же наоборот. Конечно, это несколько необычно, что на такой ответственный пост назначен исследователь из другого… ну, со стороны, но я вас уверяю, что я вас не разочарую, выполняя свои обязанности. Те из вас, кто претендовал на эту должность (тут он обвел правым глазом первые четыре ряда), помните, что мое назначение временное и у вас по-прежнему есть все шансы занять впоследствии эту должность. По сути, перед нами вечность. Президент Ламбада просил меня передать это персональное послание декану Колдбурну, который теперь покоится, точнее, отдыхает здесь. Воланд расстегнул мантию с кровавым подбоем, достал из кармана телеграмму и прочел ее: «Держи хвост пистолетом, Уилбур! Если уж мы пережили налоговую проверку, то выдержим и это!»

Публика выразила солидарность с пожеланиями президента колледжа улыбками и аплодисментами. Раздался гром колоколов и пушек Увертюры 1812 года Чайковского, что значительно повысило градус общего ликования. Наконец Воланд поднял руку, жестом остановив волну солидарности, как дирижер обрывает финальную ноту – решительно, но мягко.

– Одну минуту. Здесь есть еще кое-что. Минуточку. Ага: «Скажите, чтобы он послал комплект бит для игры в гольф»… А! Вот здесь: «Если этот ублюдок Гримм не раскошелится на новый спортзал, мы выставим ему счет за разработку средств на падеж скота…» Хм… «держи хвост пистолетом»… Извините, господа, я был уверен, что тут есть строки о первопроходцах науки, о высоких академических стандартах, поисках истины, защите высоких идеалов. Но похоже, что ничего такого в этой телеграмме нет. Извините. Давайте продолжим. Это торжественный момент…

При этих словах один из трубачей выскочил из-за занавеса и подал Воланду какой-то знак, очевидно, напоминая о чем-то, что он упустил.

– Ах, да! – спохватился Воланд. – Вчера вечером Фрэнки Даймонд получил назначение, от которого не смог отказаться, и умчался из наших мест, как ошпаренный. Поэтому я хочу представить вам мисс Геллу, временного заведующего по женским вопросам.

Рыжая девица с хорошенькой фигуркой в черно-белой миниюбке из змеиной кожи и зеленой блузке вышла из-за занавеса. Девица заулыбалась. Всем хороша была девица, но ее портил причудливый шрам на шее. Пожалуй, уже не молоденькая, но с потрясающими ножками, эффектно подчеркнутыми высокими сапожками на каблуках.

– Мисс Гелла будет работать с фрау Фрейлин по всем направлениям – над чем там они работают. Как я уже сказал, это торжественный момент. Молния ударила в наши ряды, сразив одного из лучших, кто когда-либо восходил по крутым ступеням Башни. Как знак нашего уважения безукоризненному служению делу науки декана Колдбурна мы приготовили этот небольшой сюрприз, который вы видите. – Гелла скользнула к гробу и начала с необыкновенным изяществом указывать на каждую деталь, о которой говорил Воланд, обольстительно улыбаясь при этом публике. Воланд продолжал: – Господа, этот гроб выполнен по особому заказу. Обратите внимание на брильянтовый треугольник на каждой стороне корпуса, хромированные края. Внутри гроб оборудован стереосистемой, обит натуральной кожей, имеются система круиз-контроля, воздушные подушки, охранная и аварийная сигнализация и прочие удовольствия, которых хватит лет на триста или же прямо до второго пришествия.

Теперь, дамы и господа, я прошу всех вас наклонить головы и закрыть глаза. Забудьте на мгновение о плохих рецензиях на вашу последнюю книгу, о прибавке к жалованью, которую вы, по соображениям высшей справедливости, должны получить, но не получаете, и о коллегах, которые не должны получить прибавку, но получили, – позвольте всем этим земным заботам отступить на минуту. Они отступили? Просто дайте им исчезнуть, как исчезает туман, скрывающий величественную саванну. Теперь сосредоточьте свое внутреннее зрение на образе Уилбура Колдбурна. Представьте его себе таким, каким вы его знаете. Прошу вас запомнить этот образ. Сосредоточьтесь на Уилбуре, каждый из вас. Что вы видите? У нас таким образом получится что-то вроде съезда баптистов, знаете, когда каждый рассказывает о своем свидании с Богом.

С этими словами Воланд спустился с кафедры и стал ходить вдоль центрального прохода, заставляя наклонить головы тех, кто ослушался его.

– Теперь, как только я буду называть ваше имя, отвечайте мне, что вы видите. Чилингворт!

– Я вижу молчаливого человека, сэр, – послушно раздался голос из средних рядов.

– Молчаливого человека?

– Да, сэр. Человека, который по большей части сидит в своем кресле и молчит.

– Да уж, воистину мудрая позиция, нечего сказать. Элисон!

– Я вижу человека в костюме и галстуке.

– Необходимейшие качества! Он дельный малый. Граймз!

– Я вижу преданного колледжу человека, сэр, – раздался голос из задних рядов.

– Полезное приобретение для колледжа! Знает, когда сомкнуть ряды, и никогда не кусает руку, которая его кормит. Паркинсон! Что вы видите? Что делает декан?

– Он держит зонтик над президентом колледжа на церемонии начала учебного года.

– Уважение к старшим и готовность помочь – вот его человеческие качества. Восхитительно! Сандерсон! Что вы видите?

– Я вижу, как он обрызгал меня грязью, проезжая мимо меня на своей спортивной машине, когда я ехал на занятия на велосипеде.

Это был голос Ханса Сандерсона, сидевшего рядом с И. Ти. Головы коллег вздернулись, чтобы узнать имя отступника. Несколько человек нервно сглотнули. Лысина И. Ти. порозовела, а руки вспотели, хотя он и перебирал китайские пластиковые четки, чтобы успокоиться.

– Должно быть, занятой человек! Не теряет зря времени! Лес рубишь – щепки летят, – воскликнул Воланд. – Соргум, что вы видите?

– Я вижу, как он поздравляет коллектив с однопроцентным повышением зарплаты, – раздался авторитетный голос с первого ряда.

– Да, копейка рубль бережет. Похоже, он знал цену деньгам. Маркграф!

– Я вижу, как он подгребает к себе свою зарплату с повышением на двенадцать процентов. Большим ковшом, сэр, – ответил голос из задних рядов. Головы снова дернулись, и недоуменные взгляды начали шарить по залу, как лучи прожектора.

– От каждого по способностям, каждому по потребностям. Диксон!

– Я вижу, как президент Ламбада треплет его по плечу за удачное сокращение расходов.

«Аминь!» немедленно прошелестело в первых рядах.

– Хэмпри!

Ответа не последовало.

– Хэмпри!

– Сэр, я вижу… Я вижу студентов, сидящих в проходе и на подоконниках. Много студентов, очень много студентов, толпы. Но я не вижу Уилбура Колдбурна.

– Попытайтесь еще, Хэмпри, – подбодрил его Воланд.

Вдруг раздался голос из четвертого ряда:

– Я вижу, как Уилбур Колдбурн зачитывает рекордные показатели выпускников университета на церемонии вручения дипломов в прошлом году. Мы превысили все мыслимые квоты по числу студентов.

Вступил еще один голос:

– А что, если мы выпускаем недоучек?

– Коллеги, помните, что у нас не парламентские дебаты. Мы только выносим суждение о том образе, который мы видим перед нашим внутренним взором, – заговорил Воланд успокаивающим тоном. Он подошел к старенькой мисс Диксон, сидящей в первом ряду, и начал ловко перебирать ее душевные струны:

– Мисс Диксон, скажите, не правда ли, трогательный вырисовывается образ? Образ человека, который подвизается в высших эшелонах власти, но не чуждается и физического труда. Мудрый человек, который лучше других знает, что несчастье одного – удача для другого.

По щекам мисс Диксон потекли крокодиловы слезы.

– Да, – всхлипывала она, – я бы так хотела, чтобы он был здесь, с нами! Бедняга!

Воланд подал ей кружевной платочек, который он произвел как бы исключительно из воздуха посредством магии.

– Пожалуй, мисс Диксон, нет сейчас другого такого места как это, где хотел бы быть декан Колдбурн. У меня есть сюрприз для вас. Идемте со мной. – Воланд подал ей руку и проводил к гробу.

– Загляните внутрь, мисс Диксон! Я думаю, ваше желание осуществится.

Тут мисс Диксон издала душераздирающий крик.

– Он мертв! А-а-а! – Она прижала кулачки к своему испуганному старческому личику и не отрываясь смотрела в гроб.

Воланд подошел к гробу и поднял за отвороты пиджака (один из которых был украшен розой) тело декана. Из его носа торчали пластиковые трубки. По церкви прокатился ропот, прерываемый отдельными криками. Мисс Гелла проводила потрясенную мисс Диксон на место, а Воланд продолжал:

– О нет, мисс Диксон, давайте не будем забегать вперед. Он еще не мертв. Поверьте мне, это действительно так. Это просто маленькая трехдневная кома. Господа, не волнуйтесь! Как вы видите, он подключен к системе поддержания жизни, и опытные парамедики всегда рядом на случай необходимости.

Из-за занавеса появилась странная парочка в белых халатах. Один был долговязый, жуликоватого вида. На носу у него было совершенно бесполезное пенсне, в котором одного стекла вовсе не было, а другое треснуло. На нем были жокейский картузик и клетчатые брючки, поддернутые так высоко, что виднелись сомнительной чистоты белые носки. При внимательном взгляде на вторую фигуру становилось понятно, что это огромный черный кот с кавалерийскими усами. На голове у обоих красовались медицинские смотровые зеркальца. Они подошли к гробу и играючи подняли кислородные баллоны, к которым тянулись пластиковые трубочки из ноздрей Колдбурна. К несчастью, баллон выскользнул из рук длинного и со страшным грохотом упал на пол. Когда баллон подкатился к краю возвышения, покачался на краю, упал вниз и с шипением покатился по проходу между рядами, по церкви прокатился вздох. Клетчатый пополз за баллоном, а потом они вдвоем с котом снова попытались присоединить к нему пластиковые трубочки. Воланд завершал свою речь:

– Да, господа, мы знаем, что быть здесь с вами – это не только ваше желание, но и желание Уилбура. И мы преодолели все препятствия, чтобы сделать возможным ваше воссоединение. Мы хотим, чтобы Уилбур знал, как мы к нему относимся, и поэтому не постояли за расходами, чтобы приготовить для него наш сюрприз.

Если старина Уилбур выкарабкается (одному дьяволу известно, произойдет ли это, но, возможно, с вашей помощью), ему не понадобится это уютное, по особому заказу исполненное напоминание о нашей заботе и участии. Но кто знает: возможно, наш подарок пригодится ему через год или… через полчаса?..

В то время как Воланд заканчивал свою речь, эксцентричная парочка не на жизнь, а на смерть сражалась за Колдбурна. Кот взял огромные мехи и раздувал их изо всех сил, по всей вероятности вентилируя легкие почти усопшего. Долговязый взял из рук трубача два жезла и засунул их в гроб. По мере того как он сжимал их в руках, свет в церкви постепенно тускнел – весьма странное явление, учитывая, что жезлы не были связаны ни с какими проводами. Затем потемневшую церковь сотряс страшный грохот, и из гроба взметнулся сноп голубых искр. Раздались крики. Многие повскакивали со своих мест. Кто-то закрыл лицо руками, другие в ужасе кинулись к выходу, но он был закрыт еще вначале, чтобы не вошли студенты. За первой вспышкой последовало еще несколько. Под потолком метались летучие мыши. Наконец свет снова зажегся, освещая последнее усилие ненормальных медиков, которые, поняв, что теперь их все видят, неожиданно захлопнули крышку гроба и смущенно улыбались ошарашенной публике.

– Ну, вы видите? – обратился к публике Воланд. – Все под контролем. Давайте все поблагодарим декана Колдбурна за то, что он был с нами, несмотря на столь сложный момент своей жизни, за то, что он был так мил.

Воланд, странные медики, мисс Гелла и трубачи в средневековом наряде бурно зааплодировали. К ним присоединилась сконфуженная публика. Бо?льшая часть присутствовавших стала возвращаться на свои места, ведомая тем же врожденным чувством (или отсутствием такового), как и в начале собрания. Медики и трубачи попытались поднять гроб, но он оказался слишком тяжелым. Кот включил электропилу и начал распиливать гроб посередине. Полетели щепки, осколки костей, кровь, еще осколки костей и щепки, пока гроб не был распилен до конца. В публике раздались истерические крики и плач. Ужас присутствующих не знал предела.

– Не волнуйтесь, господа! Это просто трюк – старый как мир трюк с распиливанием! – успокаивал публику Воланд, в то время как со сцены утащили половинки гроба. – На этом наша сегодняшняя программа закончена. Не забудьте, что завтра по тринадцатому каналу будет транслироваться церемония вручения ежегодного приза «Учитель года»!

Свет сделался ярче, заиграла музыка (кажется, «Когда святые маршируют»), и сотрудники колледжа и администрация стали покидать церковь.




Глава шестая

За пивом


И. Ти. и Ханс Сандерсон направились в ближайший бар, чтобы хоть как-то собраться с мыслями. Оба молчали, выжидая, кто заговорит первым, пораженные зрелищем, которому только что стали свидетелями. Ханс пытался осмыслить, как можно было устроить такой удивительный сеанс черной магии в часовне и зачем вообще был предпринят такой спектакль в связи с «маленькой трехдневной комой» Колдбурна. И. Ти. видел во всем произошедшем подтверждение тому, что в дела колледжа вмешались силы тьмы, но боялся затрагивать эту тему.

– Потрясающее шоу! Интересно, а кто был в костюме кота? Вот и говори после этого о черном юморе, – нарушил наконец молчание доктор Сандерсон.

И. Ти. уставился на него. Наконец он произнес:

– Боюсь, что это не был костюм.

– Пошел ты к черту…

Барменша поставила перед ними по кружке пива.

Ханс продолжал:

– Интересно, как они устроили эти вспышки? Наверняка к гробу были подведены провода…

– Не было там никаких проводов, – ответил И. Ти. Он помолчал, продолжая сверлить Ханса глазами. – Воланд был там, у речки, когда Колдбурна стукнуло молнией. Это он устроил все, Ханс. Удар молнией. Я был там.

– Да бросьте, И. Ти., вы разыгрываете меня!

И. Ти. молча выпил. Доктор Сандерсон уставился в рюмку. Внезапно на короткий миг на поверхности напитка показалась премерзкая рожа с одним клыком и бельмом на глазу. Ханс зажмурился и тряхнул головой. Снова заглянул в рюмку. Рожи не было.

Мгновение спустя к бару, полыхая разноцветными огнями и воя, подкатила карета скорой помощи. Сирены смолкли, а огни продолжали гореть, окрашивая стены бара, лица посетителей и бутылки то в синий, то в красный цвета. В бар вошли два медицинских работника. Внимательный глаз немедленно бы опознал в одном из вошедших давешнего кота. Другим, разумеется, был типчик в клетчатых брюках. Они сели у стойки напротив И. Ти. и Сандерсона.

Ханс не мог поверить своим глазам. Барменша обслужила странную парочку, глядя на них с подозрением, как будто сомневаясь, что они оставят чаевые. Бар был полупустой, но все, кто там был, оторвались от своих кружек и глазели на странных посетителей. Ханс зашептал на ухо И. Ти.:

– Вы полагаете, что это ОН, а это – его помощники?

– Это Он, Ханс. Он здесь. В этом нет сомнений. Это так же точно, как дважды два – четыре. И когда Колдбурна шарахнуло молнией, разговор шел о Мармеладове и о Достоевском. Вы читали рукопись Мармеладова?

– Нет! Каким образом? Я не читаю по-русски! Ее ведь никто не читал? …Или вы читали?

– ?

– Тогда зачем вы спрашиваете? Вы-то почему ее не прочли?

– Я не так быстро читаю по-русски. У нас было собрание, а у меня еще занятия. Голосование состоится завтра утром. Даже если я ее прочту – предположим, что теория покажется мне убедительной. Но это не значит, что Мармеладов прав. А что, если я не соглашусь с ним?

– Да, конечно. Тут нужен независимый эксперт.

– Едва ли это возможно. H?rnertr?ger всех прибрал к рукам, – ответил И. Ти.

– Ну, тогда мы можем сделать вид, что читали эту рукопись! Сами состряпаем защиту.

– Нет, у нас даже для этого недостаточно времени. К тому же… – И. Ти., кажется, в задумчивости проглотил кубик льда. – А что, если кто-нибудь из них ее прочел? Маловероятно, конечно, но все-таки…

И. Ти. и Ханс переглянулись. Потом оба погрузились в размышления о возможных неприятных последствиях. Наконец доктор Сандерсон нарушил молчание:

– Да, пожалуй, вы правы. Такую возможность исключать нельзя. Должен быть другой способ.

В это время странная пара решила покинуть бар и направилась к выходу. Проходя мимо доктора Сандерсона, клетчатый подмигнул ему через треснутое стекло и посоветовал по-дружески: «А вы попробуйте спросить у гадалки, доктор Сандерсон». А огромный кот дружески потрепал доктора по плечу.

Ханса прошиб холодный пот, он выпучил от ужаса глаза и икнул.

– Это была кошачья лапа! А глаза! Вы видели! Это не костюм, И. Ти.!

Оба почтенных профессора смотрели в окно, как кот и долговязый шут забрались в машину и, включив сирену, уехали.

– Гадалка! – воскликнул И. Ти. – Ханс, вот оно! Мы можем спросить у ясновидящей про Мармеладова!

– Сэм Гауан говорит, что обе его тетки – ясновидящие. Он ими клянется. И всегда звонит, прежде чем купить лотерейный билет.

– Точно! Мы можем съездить к одной из них, – согласился И. Ти.

– Нет, подождите, мы можем съездить к обеим. А потом сравнить результат.

– А что, если одна позвонит другой, пока мы едем?

– Я знаю, что мы сделаем. Я поеду к одной, а вы езжайте к другой. И появимся у них одновременно. Вы у одной, а я у другой. Так получим совершенно независимые результаты.

Во второй половине дня доктор Сандерсон и И. Ти. выяснили, что Элли и Нелли Бельмо, тетки Сэма Гауана, жили одна в Юпитере, другая – на Зефирных Холмах. В свои восемьдесят два года сестры-двойняшки подрабатывали, заманивая игроков, надеявшихся сорвать куш, влюбленных, страдающих от неразделенной любви, и одинокие сердца, скитающиеся в надежде найти родственную душу. Ханс и И. Ти. подбросили монетку, чтобы выяснить, кто из них кого навестит. И. Ти. досталась Элли, которая жила в Юпитере (что было довольно далеко). Он решил лететь самолетом. Ханс должен был отправиться к Нелли на «кадиллаке» И. Ти., а потом вечером встретить его на аэродроме.

Но сначала нужно было пойти на второе собрание по рассмотрению вопроса о работе Мармеладова. Это собрание сыграло решающую роль в судьбе Мармеладова, да и для нашего рассказа куда как немаловажную.




Глава седьмая

Гензель и Гретель


Когда И. Ти. и Ханс прибыли в офис H?rnertr?ger'а, телефоны уже вовсю звонили. Как обычно, они слегка опоздали – генетически обусловленный недостаток, который вызывал неизменное раздражение заведующего отделением, понятия не имевшего о генетике. Над кожаным креслом заведующего висели впечатляющего размера оленьи рога.

Каждый был занят своим делом: Пристойле принимал факсы, аккуратно отрезая их ножницами, фрау Фрейлин принимала телефонные звонки, делая пометки у себя в блокноте. H?rnertr?ger, Хельвина и Икота прослушивали звонки по громкой связи, причем H?rnertr?ger с Хельвиной делали пометки, а Икота просто сидел и слушал. Салли и Жан-Жак Калин у компьютера распечатывали сообщения, приходившие по электронной почте, и тоже отвечали на звонки.

Специально для Мармеладова, который славился тем, что строго ставил оценки, H?rnertr?ger придумал новую, основанную на последних достижениях технического прогресса методику оценки профессиональных качеств. Суть ее заключалась в том, что выбиралось сто случайных имен из числа настоящих или бывших студентов Мармеладова, которым отправлялось письмо с просьбой позвонить, послать письмо по электронной почте или отправить факс, в котором бы высказывалось мнение о преподавательских качествах Мармеладова, с тем чтобы оценить дальнейшие возможности его преподавания в колледже. Опрос должен был продолжаться от 15:00 до 16:00. Разумеется, гарантировалась полная анонимность. Уже в половине третьего телефоны начали звонить, и все преподаватели (за исключением Ханса и И. Ти.) были на местах. H?rnertr?ger указал опоздавшим кресла в противоположных углах кабинета (его обычная тактика – разделяй и властвуй). И. Ти. и Ханс послушно заняли указанные места и подключились к выслушиванию жалоб, доносящихся из динамиков. Динамики эти вообще служили украшением кабинета, ибо сделаны были в виде фигурок Гензеля и Гретель. Они улыбались с полки, словно счастливы были выбраться из темного леса и очутиться в безопасном мире пластмассы. Гензель говорил более толстым голосом, тогда как Гретель скорее пищала.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=66549642) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.