Книга - Никто любит меня

Никто любит меня
Артем Гаямов


Жизнь простого термиста Данилы круто меняется, когда его коллега по цеху, слабоумный маляр, кончает жизнь самоубийством. Выясняется, что перед смертью он зачем-то нарисовал Данилу на стене.Мистическая драма в заводских условиях. Рассказ-победитель Конкурса страшных историй от ЛитРес.





Артем Гаямов

Никто любит меня



Осень начинается в понедельник. Всегда, несмотря на календарь. Просыпаешься ни свет ни заря, смотришь на тяжёлые чёрные тучи, медленно ползущие по крышам старых домов, и бредёшь полусонный-полуживой на остановку. Втискиваешься в полный хмурых рож трамвай.

Внутри разит перегаром, по стёклам хлещет дождь. Карман распирает извечный блокнот – всегда наготове, хотя вдохновения нет и не предвидится. А в сумке – бутерброд и банка с мочой, потому что сегодня медосмотр.

Медосмотр означал, что до самого обеда мне придётся томиться в поликлинике, ёрзая то в очередях, то в кабинетах докторов. Таких докторов, которые всё время что-то пишут, пишут, пишут, а глаза от бумаг поднимают один-два раза, да и то лишь для того, чтоб показать, как их всё задолбало. Впрочем, нашлись и исключения.

Уролог, например, принялся выспрашивать о моей личной жизни. А когда узнал о полном её отсутствии, то победоносно покачал головой и сказал, что личную жизнь обязательно надо вести. Видимо, у него с этим был порядок.

Медсестра, больно проколов вену, заметила, что кровь жидкая, как вода. Хорошо это или плохо, я не понял. А старенький очкастый окулист почему-то заподозрил у меня дальтонизм и битый час совал в лицо выцветшие красно-зелёные картинки.

В общем, получив наконец заветное «здоров», я тут же сбежал из поликлиники. Даже Владика, застрявшего у терапевта, дожидаться не стал. Выскочил на улицу, с наслаждением подставил лицо под дождь, будто главный герой «Побега из Шоушенка», а потом накинул капюшон и пошёл на работу пешком.

На полпути промочил ноги, потом меня дважды окатили проносящиеся мимо машины, так что, миновав проходную, я подходил к родной термичке, уже снедаемый желанием скорей раскочегарить печи и хорошенько просушиться в тепле. Покрутил ключом, отпирая замок, и услышал за спиной голос Бори-блаженного.

– Здарова.

Он всегда здоровался именно так и вечно околачивался в коридоре, перед дверью своей полутёмной, захламлённой комнатёнки. Длинные сальные волосы были собраны в хвост, лицо испещрено морщинами, под глазами висели мешки, и только лишь взгляд, наивный и вечно растерянный, выдавал прячущегося внутри ребёнка.

– Привет, – бросил я через плечо, заходя в термичку.

Внутри всё как-то сразу наладилось, стоило лишь дёрнуть пару рубильников и нажать несколько кнопок. Привычно зашумела вентиляция, загудели печи, замерцали, сменяя друг друга, ярко-красные цифры температур, запахло нагревающейся футеровкой, и даже вдохновение – о, чудо! – вернулось.

С надкусанным бутербродом я устроился в углу, воровато покосился на дверь и вытащил блокнот, задумчиво забормотал:

– Кровь как вода. Хм… Вода, вода. Вода – ерунда. Вода – не беда. Города, слобода, череда, езда, пи… Стоп! – одёрнул я сам себя и покачал головой. – Перебор. Кровь как вода. Моя кровь как вода. Моя кровь – не вода. Не была никогда. Вот! Уже что-то! Не была никогда моя кровь как вода.

Роняя крошки на пол, я быстро записал две строчки в блокнот и спрятал его в карман, едва услышал снаружи голоса.

– Здарова.

– Здоровей видали.

Дверь распахнулась, и в термичку ввалился, потряхивая увесистым пузом, Владик. Красный, запыхавшийся, явно не в духе. С куртки и усов стекала вода.

– Чё ты меня не подождал?

– Да ничего. Просто хотелось оттуда свалить побыстрее.

– Ну вот а мне туда вообще больше не надо – сняли вредность.

– Как сняли?

– А вот так. Легко. Чё-то там, мол, с носоглоткой – печи, окиси металлов и всё такое. В общем, у термистов бывает, к вредной работе не годен.

– И что теперь? Пойдёшь на третий, к головастикам? Отчёты писать?

– Ага, – Владик усмехнулся. – И в МГУ поступлю. На физфак. Кому я на хрен нужен, Даня? Я – никто. Так что буду работать, как работал. Делать, что делал. Просто без вредности – на час дольше.

– Шеф так сказал?

– Я так сказал. А шеф промолчал. В знак согласия. Он там какого-то очередного крыса ждёт.

– Какого крыса?

– Ну а я знаю? – Владик пожал плечами. – Какого-нибудь важного.

Он скинул мокрую куртку и ушёл за перегородку, щёлкнул кнопкой чайника, вернулся, застёгивая на ходу спецовку. В этот момент дверь подалась, и сквозь расширяющуюся щель донёсся голос Саныча, начальника цеха.

– Сектор высокотемпературных испытаний. Современные печи, квалифицированные термисты.

Дверь открывалась неспешно – мудрый шеф давал «квалифицированным термистам» пару секунд на то, чтобы спрятать водку или, например, убрать ноги со стола. Невысокий, щуплый, он вошёл в термичку первым. Второй человек – незнакомый, в длинном пальто – тоже был невысоким, но из тех невысоких, что ощущают себя намного выше, чем они есть. И по странному совпадению действительно напоминал крыса.

– Здрасьте, – дисциплинированно поздоровались мы с Вадиком.

Крыс не ответил, даже не кивнул. Обвёл помещение начальственным взглядом и укоризненно заметил:

– Печи-то все иностранные. Нехорошо.

– Есть одна наша, – заверил Владик. – Но она на ремонте. Там термопару надо поменять. И петли.

– И футеровку, – подхватил я. – И нагреватели.

Крыс недоверчиво прищурился, не понимая, издеваемся мы или нет, а Саныч нервно улыбнулся, пригладил залысины и почти что ласково пообещал:

– Печку починим, Рудольф Иваныч. Обязательно. Наша есть наша – сто лет прослужит. Пройдёмте теперь в сектор горячей деформации.

Он церемонно пропустил крыса вперёд, а затем свирепо шепнул нам с Владиком:

– Это из министерства. – Погрозил кулаком уже в дверях и приказал: – Печь чините, подлецы!

– Здарова, – послышалось из коридора.

– Что?

Крыс из министерства явно растерялся, и мы с Владиком прыснули со смеху. Саныч вздрогнул, как ошпаренный, выбежал следом.

– Ох, простите, Рудольф Иваныч! Не обращайте внимания. Это маляр наш. Ещё с Советского Союза здесь работает. В конце восьмидесятых взяли по спецпрограмме. Трудоустройство отсталых или что-то в таком духе. Человеку шестьдесят лет в обед, а мозги десятилетнего. Ну не увольнять же?! Красит хорошо, плюс мать у него престарелая, да и сам…

Голос шефа затихал, затихал, пока совсем не потонул в гуле печей и шуме вентиляции.

– Наш маляр-то – молоток. – Владик, усмехаясь, ушёл за перегородку, вернулся с чашкой дымящегося чая. – Одно «здарова» для всех – хоть для нас, хоть для министерства. А он там рисует, ты в курсе?

– Кто рисует? Этот, из министерства?

– Да нет. Боря-блаженный. Я на днях в его каморку ходил, фехральку искал. Так там вся стена измалёвана.

– Чем измалёвана?

– Да людьми какими-то. Красиво, кстати, но жутковато. Ладно, забей. Может, пойдём покурим?

– Бросаю, забыл?

– Ну тогда давай печку чинить. Пока Саныч нам сюда министра не привёл.

Провозились мы в итоге до вечера, когда все нормальные работники – и с вредностью, и без – уже разбежались по домам. Старая футеровка сыпалась, как сухое печенье, и теперь руки, сколько ни мой, зудели от въевшейся керамической пыли. Яростно почёсываясь, мы с Владиком вышли в полутёмный коридор, и пока напарник запирал дверь, я вдруг заметил Борю, вздрогнул от неожиданности.

– Эй, ты чего тут?

Он стоял в полумраке лицом к своей комнатёнке, будто не решался войти. Дёрнул головой в мою сторону – в глазах горел страх.

– Эй, блаженный. Топай домой, – окликнул Владик и сам, подавая пример, направился к выходу.

– Боря! – мягко позвал я. Услышав имя, он снова крутанул головой, уставился настороженно. – Боря, да ты не бойся. Ну ляпнул ты там этому, из министерства – ничего страшного. Саныч за такое не уволит. Максимум пригрозит.

Боря явно потерял ко мне интерес и снова вытаращился в сторону своей каморки. Дверь была наполовину открыта, свет внутри не горел, в темноте стелился белый сигаретный дым.

– Там у тебя курит кто-то? – удивлённо спросил я и принюхался – куревом вроде не пахло.

– Никто! – вдруг отчаянно, надрывно заорал Боря мне прямо в лицо. На глазах его выступили слёзы. – Никто!

Да уж! Я ведь только пытался его подбодрить, но… Подбадривать женщин и блаженных – дело неблагодарное. Никогда не знаешь, чем обернётся. Я смерил Борю презрительным взглядом и процедил:

– Придурок.

Оглянулся, уже выходя из корпуса на улицу, – он стоял на том же месте и смотрел вслед. Неподвижный, отстранённый, будто статуя.

– Чё там? – поинтересовался Владик, когда я его нагнал.

– Да так. Осень – у психов обострение.

Придя домой, я первым делом приоткрыл окно. Когда бросаешь курить, нужно обязательно проветривать табачный дым, намертво пропитавший всю квартиру. Потому что запах этот манит, соблазняет, подначивает поискать где-нибудь наверняка недобитую пачку сигарет.

Борясь с этим подлым желанием, я устроился в кресле, уставился в галдящий телек и, рассеянно почёсываясь, сам не заметил, как уснул. И не просто уснул, а провалился в сон, будто в бездонную пропасть. Маялся там, метался, не находя себе места, не понимая, то ли я лежу, то ли лечу. А потом лицо вдруг обожгло порывом ледяного ветра.

Холод просочился под одежду, забегал по телу, словно ощупывал, осматривал, обыскивал. Касался то спины, то груди, то живота, то зада, пока не охватил меня всего целиком, с ног до головы, даже руки зудеть перестали. И вот тогда из темноты проступил белый полупрозрачный дым. Неторопливо, вкрадчиво, почти ласково окутал меня, заструился змеями, заскользил по лицу, потянулся в ноздри. И никакого запаха, даже малейшего. Только холод, причём невыносимый, сковывающий всё на своём пути, абсолютный. Минус двести семьдесят, или сколько там по физике?

Проснулся я только под утро. Дрожа всем телом, выбрался из кресла и скорее захлопнул приоткрытое окно.



* * *



Вторник на работе начался с двух новостей – плохой и очень плохой. Во-первых, свежеотремонтированная печь выдавала максимум сто градусов, а потом отключалась – снова чинить. Во-вторых, Боря-блаженный покончил жизнь самоубийством.

– Все ушли, кроме него, а дело к ночи – вахтёр разбираться пошёл, – возбуждённо тараторила Валя, цеховая табельщица. – Заглянул, а Боря мёртвый лежит. И кровищи лужа – вены вскрыл ножовкой.

– Мы когда уходили, у него там курил кто-то, – вспомнил я. – Дым был сигаретный.

– Не мог у него никто курить, – отмахнулась Валя. – Вы двое последние ушли. А ты, Данька, курить бросаешь, вот везде дым и чудится.

Перед обедом всех собрал Саныч и начал нести пургу в том духе, что «упустили, недоглядели, потеряли парня» и прочее, и прочее. Хотел даже слезу выдавить, но не сумел, поэтому резко сменил тон и перешёл к раздаче ценных указаний. Освободившееся помещение велено было расчистить от хлама, полы подмести, окна помыть, стены покрасить. А сделать всё это он доверил мне, Владику и Вале.

Работать начали уже после обеда. Заходить в бывшую Борину каморку никому не хотелось, поэтому первой запустили табельщицу. Однако, пробравшись в глубины комнаты, Валя громко охнула, а потом смачно выругалась, и нам с Владиком ничего не оставалось, кроме как поспешить даме на выручку.

Крови внутри не было. Лишь чистое пятно на грязном полу напоминало теперь о случившемся несчастье. Но табельщица смотрела не на пятно – застыла, уставившись на стену. А там чем-то чёрным были намалёваны десятки человеческих силуэтов. Размытые, все они стояли поодиночке и как будто спиной, утопая в какой-то пелене. Пелена была белой, под каждым силуэтом виднелись буквы. Я подошёл ближе, вгляделся – имена и фамилии. Прочёл несколько – все незнакомые.

– Углём, похоже, рисовал, – неуверенно произнёс Владик. – И мелом.

От рисунка явственно исходило что-то тревожное, больное, рождающее беспричинный страх. Будто здесь, в этой грязной комнатёнке, нашим взорам открылось нечто потаённое, запретное, какая-то другая сторона. Хотя и непонятно, сторона чего.

– Спиной стоят, – зачем-то сказал я.

– С чего ты взял, что спиной?

– Не знаю. Кажется.

«Повернулись спиной, прячут взгляд неживой», – вдруг пронеслось в голове. Я машинально полез в карман за блокнотом, но тут же одёрнул себя – не сейчас.

Валя же, как истинный человек дела, не стала болтать попусту, а ушла и вернулась с мокрой тряпкой. Торопливо, почти яростно заводила по стене, стирая силуэты. Работала она споро, явно желая скорее покончить с этим «тёмным» творчеством. Как вдруг замерла с тряпкой в руке и, уставившись в одну точку на стене, позвала:





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/artem-gayamov-32262128/nikto-lubit-menya-68303827/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.