Книга - Не бери в голову

Не бери в голову
Рубен Матевосов


Молодой человек честен перед собой, своими близкими, друзьями и государством. Он рассчитывает, что сможет жить, как по учебникам, часто сверяя свои поступки с книгами и фильмами. Но реальная жизнь оказывается гораздо сложнее. Её непредсказуемость сбивает с толку. В ней нельзя заглянуть на несколько страниц вперед, её нельзя повторно перечитать. Остается жить просто экспромтом и не брать в голову все её сложности, оставаясь несгибаемым оптимистом.





Рубен Матевосов

Не бери в голову





Глава 1. Иллюзии выбора


Первый раз Михаил Макаров надолго уехал из дома и родного города, когда окончил Пятигорский институт иностранных языков. В 70-е, так же как, впрочем, и в 60-е, и раньше в Советском Союзе выпускнику вуза не надо было беспокоиться о трудоустройстве после окончания вуза. Обо всем заботилось государство. Правда, выпускнику предоставлялся довольно-таки ограниченный выбор, как правило, далеко от тех мест, где он или она родились, росли, учились, где жила семья. Очень точно ту эпоху отражают слова песни: «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес Советский Союз».

Распределение – вот то слово, которое было на устах большинства выпускников. Почему большинства, а не всех? Да потому, что ехали работать по распределению, в основном, те, кто не имел нужных связей, чтобы получить открепление, или те, кто был охвачен порывом «романтики», представляя реальную жизнь по умело снятым кинофильмам, восхваляющим героику комсомольских строек, решительных барышень и парней, покинувших уютные московские или ленинградские квартиры ради барака или съемной комнаты в одном из отдаленных уголков необъятной родины. Кто-то спешил оформить брак с жителем или жительницей того города, откуда не хотелось уезжать. Самые отчаявшиеся оформляли фиктивные браки.

Мише такой подход казался несправедливым. Ну почему Катьке или Маринке достаточно было выйти замуж за местного парня, чтобы не ехать по распределению. Может быть, замужество уже само по себе рассматривалось как достаточно сильный удар судьбы, который приравнивался к тяготам жизни в отдаленном районе? «А что, все может быть, – философски размышлял Миша. – Все-таки брак, как ни крути, это все равно, что «лишение свободы», а лишение свободы всегда считалось наказанием. Непонятно только, почему люди так спешили «лишиться свободы»».

В игру под названием «Найди открепление от распределения» были вовлечены практически все выпускники вузов. Но многие молодые специалисты не включились в игру по разным причинам. Среди них был и Михаил Макаров. Его природная любознательность, замешанная на здоровом азарте и небольшой доле авантюризма, которую его друзья и преподаватели воспринимали как приверженность долгу, привела к тому, что Михаил предоставил Судьбе самой распорядиться его будущим после окончания института. Эти же качества гармонично вписывались в его врожденное чувство гордости, которое не позволяло ему просить для себя каких-то привилегий. Миша не любил, когда в его жизни все заранее расписано. «Так жить не интересно, – считал он. – В жизни должна быть определенная доля неизвестного, немного интриги, а иначе это все равно, что голосовать в его стране на выборах – скучно и слишком предсказуемо». Такая философия и привела Михаила в зал института, где проходило распределение молодых специалистов на работу, напомнившее Мише эпизод из фильма «Операция «Ы» и другие приключения Шурика», где пятнадцатисуточникам предлагалась на выбор работа на песчаном карьере, на уборке города и на стройке, что явно не вызывало их энтузиазма.

– Ну что, Макаров? Куда бы ты хотел поехать работать? – спросил декан во время этого, так называемого, распределения, создавая иллюзию выбора.

– А какие варианты? – на всякий случай поинтересовался новоиспеченный выпускник.

В таких случаях очень приветствовалось, если бы вы сказали что-то типа: «Куда партия пошлет, туда и поеду», или «Я бы поехал туда, где я нужнее», или что-то в таком же духе патриотическое. Но Миша был беспартийный, и, поэтому, выражение готовности поехать туда, куда пошлет партия, могло бы быть расценено, как примазывание к этой могущественной и уважаемой организации, чего Михаил никак не мог допустить в силу своей врожденной скромности.

– Есть Калмыкия и Чечня, – предложил декан. («Песчаный карьер – два человека», – стучало в голове Миши). Так и подмывало спросить: «А на ликеро-водочный есть»?

Мише очень нравился покер тем, что в этой игре можно было блефовать и пасовать. На некоторых скучных лекциях они с друзьями увлеченно играли и поэтому у Миши чуть не вырвалось: «Я пас», – но он вовремя сконцентрировался и вместо этого спросил:

– А места там еще есть?

Он спросил просто так, на всякий случай, в надежде на то, что все места расхватали, как его любимые горячие пирожки с горохом по 3 копейки, те выпускники, которые проходили распределение до него. Миша заметил, что декана сотрясает едва сдерживаемый смех.

– Как раз осталось по одному месту, – успокоил декан.

– Может быть, я зайду попозже? – предложил Макаров, цепляясь за эфемерную надежду на то, что мест может на всех не хватить.

– Попозже могут разобрать эти места, и останется Алтай, – пояснил декан.

Миша Макаров очень хорошо знал географию. Это всегда был его любимый предмет. Еще до того, как он пошел в первый класс, его отец с гордостью представлял своим друзьям сына и предлагал им спросить его название столицы какого-нибудь государства. Столицы это был конек маленького Миши, и он всегда безошибочно называл их, вызывая неподдельное восхищение друзей и знакомых отца. Позже, когда отец и сам начал удивляться познаниям сына, поняв, что тот никогда не делает ошибок, он начал предлагать друзьям небольшие ставки, что вызывало не меньший азарт, чем игра на тотализаторе. Но, когда все поняли, что выиграть у маленького Миши невозможно, азарт пропал.

В институте географию не преподавали, но Миша все равно точно знал, где находится Алтай. Это в Англии только один из трех опрошенных студентов точно знал, где находится Эверест, а двое других считали, что он находится в Европе. Миша не знал, как обстоят дела со знанием географии у них в стране, и не слышал ни о каких опросах студентов, но он точно знал, где находится Алтай. Миша Макаров ничего не имел ни против Калмыкии, ни против Чечни, ни тем более против Алтая. Может быть, там рай земной. Но все равно так и подмывало сказать: «Пас».

– Наверно я просто нерешительный, – думал он.

Дело в том, что Миша никогда раньше не был поставлен в такие условия, когда за несколько минут надо было принять жизненно важное решение. Ситуация была стрессовая. Распределение уже длилось несколько часов. По утрам Миша отделывался наилегчайшим завтраком, который чаще всего состоял из чашки чая и хлеба с маслом. Учитывая тот факт, что вся его энергия ушла на то, чтобы выдержать, выстоять и дождаться, когда кто-то решит за него его судьбу, в разгар распределения в животе у него начали раздаваться довольно громкие урчания, которых Миша откровенно стеснялся. И тут он вспомнил, как к ним в институт приезжал зав. районо из Чечни и агитировал ехать к ним в республику работать в школах, мотивируя тем, что молодые специалисты там очень нужны, что там кавказское гостеприимство и шашлык. «Шашлык, – вспомнил Миша. – Боже мой! Ну, конечно же. О чем тут думать».

– Шашлык. Ой, то есть Чечня, – выдал он, наконец.

– Молодец Макаров. Совсем немного колебаний, и принял решение. Не то, что некоторые, – похвалил декан.


* * *

Интересно, как все-таки складывается жизнь. Многое в жизни зависит от мелочей, от случайных событий и неожиданных решений. А может быть, эти события только кажутся случайными? Может быть, их направляет невидимая рука Судьбы? Ведь, если бы не приехал тогда в институт зав. районо из Чечни и не расхвалил бы шашлыки, и не был бы Миша так голоден на распределении, кто знает, где бы он оказался, и как сложилась бы его личная жизнь. Ведь именно в Чечне, в одной школе с ним, работала подруга его будущей жены Лены. Ее звали Лиля. Именно она сыграла роль свахи. Михаил знал, что есть такая девушка Лена Соловьева. Они учились на одном факультете, только на разных курсах. Он обратил на нее внимание еще в совхозе, когда их, студентов, посылали на уборку винограда. Уборка винограда, как тогда показалось Мише, довольно-таки сексуальное занятие. Зря некоторые студенты всякими путями отмазывались от поездки на уборку винограда. У них, думал Миша, либо совсем нет воображения и фантазии, либо их ничего кроме Битлз не увлекало. Даже то, как дышат запыхавшиеся от перетаскивания корзин с виноградом девушки, выбивало Мишу из привычного рабочего ритма, не говоря уже о капельках пота на их красных, разгоряченных лицах. Неудивительно, что статистика спешно заключаемых браков среди студентов, побывавших на уборке винограда, сразу после возвращения с сельхозработ была стабильно-устойчивой, с тенденцией к повышению.

Михаил работал с энтузиазмом, но больше просто ради удальства. Тем, кто выполнял норму, совхоз кроме питания давал возможность немного заработать. Но те студенты, которые не выполняли норму, в результате не только ничего не зарабатывали, но даже оставались должны совхозу после вычета стоимости питания.

Тогда в совхозе Миша Макаров не был лично знаком с Леной Соловьевой. Он видел ее на виноградниках, в столовой. Он заметил, что этой девушке очень идет носить косынку. Мише казалось, этот атрибут придает какую-то женственность. Он был уверен, если девушка наденет красивый платок, она быстрее станет объектом внимания парней, чем тогда, когда она натянет джинсы. «Наверно я старомоден», – думал он. Как бы то ни было, образ девушки в платочке прочно засел в его памяти. Не будучи лично знакомы, они по непонятной причине начали здороваться, когда позже встречались в коридорах института. Но одно дело здороваться, а другое дело ухаживать, а тем более, строить далеко идущие планы. Михаила его «выбор» уже занес в Чечню, и они больше не имели возможности даже здороваться в институте.

Отработав первый год в чеченской школе, Михаил приехал на летние каникулы домой. Те отпускные, что он получил, быстро закончились, хотя он особенно и не шиковал. Ему стало скучно. Времени отпуска оставалось еще больше месяца, а отдыхать, не имея денег, было неинтересно.

Как-то вечером Михаил с товарищем сидели на лавочке в парке, и пили пиво. Было темно. На соседней лавочке тоже кто-то сидел. Когда после некоторого количества выпитого пива зрение и слух обострились, Михаил понял, что на соседней лавочке с кем-то разговаривал их бывший командир стройотряда.

– Слышу знакомый голос. Никак, это вы, Олег Михайлович, там, в темноте шепчетесь? – окликнул Михаил.

– А это кто там, наш чеченец, что ли? Ты живой? – отозвался Олег Михайлович.

– Живой. Только вот глаз начал дергаться.

– Глаз? Ха, ха, ха. А почему глаз?

– Не знаю. Возможно, так организм реагирует на слишком большое скопление в одном помещении не слишком интересующихся языками подростков. Глаза же, как говорят, «зеркало души». Ну, вот душа и задергалась. А чтобы ни у кого не возникало сомнений, глаз это подтверждает, что-то типа желтого сигнала светофора. Очень нервная обстановка на уроках. Больше приходится их успокаивать, а не давать знания. Да и зачем им этот английский? Они хоть бы русский освоили. Получается, два иностранных языка изучают: русский и английский. Трудно им. Видно, не для моих нервов такая работа. Ну, а вы как?

– Я опять командую стройотрядом. Вот, приехал по делам на один день.

– А вам не нужны еще работники?

– Ты что, о себе?

– Конечно. Скучно мне еще целый месяц болтаться, да и деньги закончились.

– А ну приложи руку к сердцу и повторяй: «Я не хочу отдыхать. Я хочу работать. Я не хочу отдыхать. Я хочу работать».

– Я не хочу отдыхать. Я хочу работать. Я не хочу отдыхать. Я хочу работать.

– Вообще-то странно, но раз так, придется удовлетворить твое необычное желание. Кстати, я еду обратно завтра. Могу прихватить тебя.

На следующий день Михаил отправился в стройотряд. Хотя он уже не был студентом, но командир взял его по старой дружбе. Михаил был единственный выпускник среди студентов. Он познакомился с ребятами. Там были ребята с инфака и с филологического. Жили все в одном бараке. Каждый вечер по телевизору показывали «Семнадцать мгновений весны». Весь отряд цитировал высказывания штандартенфюрера СС Штирлица, шефа гестапо Мюллера и комментатора или автора, чей голос постоянно звучал за кадром. Романтика работы за рубежом запала в сознание Михаила еще при просмотре этого фильма. Хотелось применить свои знания с наибольшей эффективностью и, чтобы работа была интересной. Вместо этого единственная перспектива – школа в Чечне. Других вариантов на тот момент у Миши не имелось. Он должен был отработать три года, чтобы у государства к нему не было претензий и чтобы сам он мог сказать себе, что выполнил свой долг. «С другой стороны, – думал он, – если глаз начинает дергаться при работе с подростками, то о какой ответственной работе, а тем более за рубежом, может идти речь. Вон, у Штирлица всегда было одинаковое выражение лица: и когда кофе пил, и когда бутылкой с французским коньяком мочил сослуживца, и когда всаживал пулю в ничего не подозревающего агента, и когда обменивался взглядом с женой, специально привезенной из Советского Союза в Германию для того, чтобы посмотреть на него хотя бы издалека. А тут глаз может сразу выдать состояние души. Не хотелось бы, чтобы из-за такого пустяка, как задергавшийся не вовремя глаз, тебя разоблачили. Главное – не переоценить свои возможности».

Опыт работы в чеченской школе выявил еще одну слабую сторону Мишиного характера – вспыльчивость. Если все шло гладко, то он был вполне уравновешенный, но, если его начинали, что называется, доставать, а это могла быть просто провокация, то тут Михаил Макаров за себя не отвечал. «Из таких кандидатов штирлицы и филби не получатся, – справедливо думал Михаил. – Только страну подведешь». Ведь, если вспомнить учебу в средней школе, то классный руководитель даже не рекомендовала Михаилу продолжать учиться в девятом классе. Считала, что вполне хватит и восьми. Видимо он ее тоже очень сильно достал, как те чеченские подростки достали его самого. Михаил не мог припомнить, дергался ли глаз у классручки, но, чтобы привлечь внимание класса, или наладить дисциплину, она громко стучала кулаком по столу, причем, старалась попадать толстым обручальным кольцом, что было на пальце, – так получалось громче. Михаил этого стука не выносил так же, как запаха всякой дряни, которой приходилось дышать во время опытов на уроках химии, а поэтому под любым предлогом отпрашивался во время проведения лабораторных опытов.


* * *

В стройотряде работа не заладилась. Не хватало объема работ на всех, поэтому часто простаивали. Лежа от безделья на кроватях, разговаривали.

– Так ты, я слышал, уже работаешь в Чечне, – поинтересовался Сергей, студент четвертого курса иняза.

– Да, уже год отработал.

– Ну, и как там?

– Нормально. Живу в чеченской семье, в частном доме. Отдельная комната. Со мной живет еще один специалист из Пятигорска. Так что вдвоем весело.

– А как чеченцы к вам относятся?

– Нормально. Мы с ними дружим. Вполне гостеприимные люди.

– А то у нас тут всякие слухи ходят о чеченцах.

– Ты имеешь в виду, как из стихотворения о чеченце, который точит свой кинжал? Ерунда все это. Меня и моего товарища принимают как сына. Ты не поверишь, но у них очень уважительное отношение к мужчинам. Иду как-то из школы, захожу во двор, смотрю, знакомые рубашки болтаются выстиранные на веревки. Присмотрелся – мои рубашки. Я к Асет, хозяйке дома, спрашиваю: «Асет, это мои рубашки там сохнут на веревке?» Она улыбается и говорит: «Да. Их постирала Малика». «Это ее невестка, жена старшего сына Ахмета, – пояснил Михаил. – У нас, – говорит, – так принято». Возражать бесполезно. Традиции нарушать нельзя. Садимся за стол ужинать всегда вместе, как одна семья. Мы знаем, что они не едят колбасу, и мы уважаем их традиции. Покупаем рыбу или еще что-нибудь, что не противоречит их традициям. Мне нравится их уважительное отношение к старикам. В общем, все нормально. Ну, а у вас как там на факультете? Какие новости? За какими девчонками бегаете? – поинтересовался Михаил».

– А ты что, знаешь девчонок с нашего курса? – несколько удивленно спросил Сергей.

– Не забывай, что я всего год назад окончил Alma Mater. В совхозе были вместе. Кое-кого знаю, но так, чисто визуально или по имени.

– Ну, со мной в группе учатся Катя Федорова, Ира Иванченко, Лена Соловьева.

– О, так ты с Леной в одной группе?

– Да, а что?

– Так, ничего. Были в совхозе вместе два года назад. Приеду как-нибудь к вам в гости в общагу. Покажешь, где она живет?

– Давай, приезжай.

После стройотряда, Михаил снова отправился получать очередные дергания глаза. Его не покидало ощущение, что это напрасно потраченные годы, что то, что он там делает, никому не нужно. «Жить нормальной жизнью хочется сейчас», – здраво размышлял на досуге Михаил.

«Потом, когда будешь по утрам забывать в стакане свою вставную челюсть, будет поздно».


* * *

В Чечне молодые специалисты держались вместе, ходили в гости друг к другу. Как-то раз Миша со своим коллегой, с кем они вместе снимали комнату, Валеркой Резниковым, зашли в гости к филологам, среди которых была и Лиля. После традиционного чаепития и всего того, что называется общением, включающим обычный треп и «перемывание косточек» коллегам по школе, Миша с Валеркой засобирались домой. Лиля вышла их проводить. Улучшив момент, когда Валерка отстал, чтобы закончить рассказывать какой-то анекдот, и Лиля осталась один на один с Михаилом, она, что называется, «в лоб», спросила:

– Миша, как ты относишься к Лене Соловьевой?

– А ты откуда знаешь Лену? – не веря своим ушам, спросил он.

– Мы подруги. Так, как ты относишься к Лене?

– Знаешь, я не знал, что вы подруги, и, все-таки, почему ты спрашиваешь? – еще не совсем придя в себя от удивления, спросил Михаил.

– Мы на каникулах встречались и разговорились. Я рассказала, что со мной в одной школе работаешь ты. Мне показалось, она проявляет к тебе интерес.

– Да что ты. Мы даже никогда не встречались. Просто здоровались.

– Ну вот, видишь, здороваться тоже надо уметь. Ты, наверно, не так здоровался, как другие.

– Ничего подобного. Если ты думаешь, что я при этом подмигивал, то ты ошибаешься.

– Миша, девушке не обязательно подмигивать, чтобы она обратила на тебя внимание.

– А что обязательно?

– Этого в двух словах не расскажешь. Для начала просто напиши ей письмо, – посоветовала Лиля.


* * *

В начале октября, на День Учителя, Михаил с Валеркой решили съездить домой в Пятигорск. Дом есть дом, и где бы он ни был, всегда туда тянет, хоть на день-два. Вечером в Пятигорске они встретились с Валеркой и пошли в ресторан отметить профессиональный праздник.

– Слушай, а у тебя что, нет девушки? Ты ни с кем не встречаешься? – спросил Валерка.

– Так же, по-моему, как и ты, – парировал Михаил.

– Вот тут ты не прав. Помнишь Ларису из 6-ой школы. Ну, ты ее видел на вечере у них в школе.

– А… помню. Ты меня с ней знакомил.

– Ну вот. У нее такие ноги… Мы, наверно, поженимся.

– Ты что, из-за ног собираешься жениться?

– Ну, это только то, что сразу видно, – пытался убедить Валерка.

– Мне не понятно, что она в тебе нашла, – высказал Михаил свое «искреннее удивление».

– А я сам не знаю. Их, женщин, разве поймешь. Ну, а ты? Я тебе задал вопрос, а ты ухитрился увильнуть от ответа. Перевел стрелки на меня и думал, что я забыл?

– Честно говоря, мне нравится одна девушка. Она, кстати, живет в общежитии, недалеко отсюда.

– Ну, так давай сходим, – предложил Валерка.

– А что, можно. Я обещал одному студенту, с которым были летом в стройотряде, зайти к нему в гости. Он живет в том же общежитии. Пошли.

Вахтер остановил их у входа: «Вы к кому?»

– К Сергею Фомину.

– Проходите.

Михаил с Валеркой поднялись на третий этаж, где жили студенты иняза, и спросили у студента в коридоре, в какой комнате живет Сергей Фомин. Получив ответ, они постучали в указанную дверь.

– О, кого я вижу? – воскликнул Сергей, открывая дверь. – Ты, и вправду, решил сдержать слово?

– Конечно. Мы, джигиты, слов на ветер не бросаем, – ответил Михаил на приветствие.

– Заходите, – пригласил Сергей. – Присаживайтесь.

– Мог бы поздравить сначала, – с напускным упреком сказал Михаил. – День Учителя все-таки. А перед тобой целых два представителя этой уважаемой профессии.

– Поздравляю. Я и забыл.

– Ладно, на первый раз прощаем, но при условии, если достанешь три стакана. У нас с собой есть кое-что, чтобы и тебя приобщить к празднику.

– Так вы уже где-то посидели? – спросил Сергей, ставя на стол стаканы.

– Да, здесь недалеко. А как поживает Лена? Ты ее давно видел? – спросил Михаил.

– А ее комната здесь, рядом. Хотите, я вам покажу? – предложил Сергей.

– Хотим – с готовностью ответил Михаил.

Они пошли вслед за Сергеем, постучались в дверь. Им открыла девушка, видимо, соседка по комнате. Лены в комнате не было.

– Добрый вечер. Мы к Лене. Ты не знаешь, когда она придет? – поинтересовался Сергей.

– Она пошла в душ. Можете подождать, если хотите. Проходите, – пригласила соседка по комнате.

Гости расселись по кроватям, так как стульев на всех не хватило. Поставили на стол принесенные стаканы и бутылку шампанского. Не успели они раскрыть бутылку и наполнить стаканы, как дверь открылась и вошла она. На ней был халат, ее волосы еще были мокрыми, а лицо так и светилось чистотой. Выглядела она как-то по-домашнему. «Она повзрослела за эти два года, что мы не виделись. Стала еще красивее», – подумал Михаил.

– Лена, эти джигиты к тебе, – пояснил Сергей.

Она приветливо улыбалась. Не было никаких признаков недовольства, или раздражения. Хотя могла бы сказать что-то типа: «Не поняла…», или «Что вы хотите?» или еще что-нибудь в этом роде. То есть, их не прогнали, и это уже обнадеживало.

Михаил с Валеркой, как истинные джентльмены, встали с кровати, на которой до того сидели, и поздоровались.

– Здравствуй, Лена. Вот решили зайти к тебе в гости. Сергей показал нам твою комнату, – начал Михаил, толком не зная, как объяснить ей их непрошенный визит. – Познакомься, это Валера, мы вместе работаем. Ты извини, что мы вломились без приглашения.

– А ты как здесь оказался? Ты же в Чечне работаешь, – спросила Лена.

– Вот приехали с Валеркой на День Учителя. Завтра вечером обратно в Чечню.

Валерка наполнил стаканы шампанским.

– За знакомство и за День Учителя, – предложил он, подняв свой стакан. Все дружно чокнулись.

Включили магнитофон. Михаил, осмелев после выпитого шампанского, пригласил Лену потанцевать. Он не был большим любителем танцев, тем более, что танцевать предстояло между столом, кроватью и дверью. Все получилось как-то само собой. Ему, скорее всего, просто хотелось взять ее руку в свою под любым предлогом. А танец – и есть самый подходящий способ взять руку девушки, не вызывая ее недовольства. Может быть, через руку и передастся то что он чувствует. Ведь не скажешь же вслух об этом. Михаил почему-то, не очень верил в слова. Ведь слову могут и не поверить. Потом, как можно найти именно те слова, которые нужны. Ведь может случиться так, что скажешь не то, что чувствуешь, или слова упростят, придадут какую-то банальность или чрезмерную напыщенность тому, что чувствуешь. «Лучше уж совсем ничего не говорить о своих чувствах», – пришел к выводу Михаил. Никогда она не была так близко от него. Ее щека была рядом с его щекой. От ее волос пахло свежестью.

– Может, встретимся завтра? – предложил Михаил.

– У нас сейчас практика в 5-й школе. Я освобожусь в два часа.

– Хорошо. Я буду ждать возле твоей школы в 2 часа.

На следующий день он встретил ее возле школы, и они пошли погулять. Только сейчас, при дневном свете он по-настоящему увидел, какие у нее глаза. «Тот, на кого просто смотрят такие глаза, может уже считать себя счастливым», – подумал Михаил. Им было интересно вместе. Они оба любили книги, и было много тем, которые они могли обсуждать. Однако, день быстро прошел. Не было времени даже проводить Лену до общежития. Надо было заехать домой и сразу на вокзал. Вечером сели с Валеркой в поезд, который помчал их обратно к месту их работы.

– Красивая, – сказал Валерка, когда они уселись в купе.

– Кто? – не понял Михаил.

– Кто, кто, Лена, – пояснил Валерка.

– Да. У нее такие глаза… – мечтательно произнес Михаил.

– И что, из-за глаз ты на нее запал, – с издевкой спросил Валерка. – Чем ты отличаешься от меня? Я запал на ноги, ты на глаза.

– А женщины, говорят, западают на запах. Не понимаю, как можно запасть на твой запах, Валерка, – подтрунил Михаил над другом.

– Они могут унюхать, то, что не унюхаешь ты, – пояснил Валерка. – Может быть их рецепторы особенные.

– Ну, разве что особенные. С фильтрами очень тонкой очистки и ароматизаторами, – подытожил Михаил.

– На данный момент мне известны только две мужские особенности, которые не нравятся всем представительницам прекрасного пола, но, ни у тебя, ни у меня их, слава богу, нет, и это предоставляет нам шанс, – сказал Валерка, раскладывая матрац на верхней полке.

– И какие же это особенности? – поинтересовался Михаил.

– Когда из ушей растут волосы и потные ладони. А самое страшное, когда присутствует и то, и другое.

– Бррр. Давай лучше спать. Нам все равно их не понять, – сказал Михаил.

Вскоре Миша Макаров написал Лене Соловьевой письмо. Она ответила. Так завязалась переписка.

А потом на зимних каникулах они встретились. Он ждал ее в институте. Когда она появилась, она была, естественно, без платочка, как тогда в совхозе. На ней была вязаная шапочка. В шапочке ей тоже было хорошо. Ну, что тут скажешь? Если девушка нравится и в платочке, и без платочка, и в шапочке, и в домашнем халате, то это уже о чем-то говорит.

Был канун Нового 1977 Года. В тот день они вместе купили елку и поехали наряжать к нему домой. Это оказалась их первая совместная елка и первый Новый Год.


* * *

Если у кого-то возникает иллюзия, что ОН выбирает невесту, то это не так. У людей, как и у птиц, выбирает ОНА. ОН может здороваться, строить глазки, улыбаться, посылать записочки, одаривать цветами и подарками, засылать сватов, но все равно, выбирать, то есть выделить его из всей остальной массы потенциальных ухажеров и женихов, и выбирать в мужья будет ОНА. Но все вышеперечисленное должен делать ОН, если хочет добиться успеха. Это, конечно, относится к цивилизованному обществу, где женщины пользуются одинаковыми правами с мужчинами, хотя не обязательно используют все те права, какими пользуются мужчины, например, правом ходить раздетым по пояс в своем огороде, по понятным причинам, пользуются только мужчины, а женщины, похоже, этим правом просто не хотят пользоваться.

Маленькой моделью того, кто кого выбирает, могли служить в советское время вечера танцев, где, как правило, перед окончанием вечера последним объявляли «Белый танец», т. е. девочки приглашают мальчиков. И точка, и вечер на этом заканчивается. Никому из организаторов вечера даже в голову не приходило объявлять «Белый танец» в начале вечера. Это лишний раз доказывает, что окончательный выбор делает и должна делать ОНА. Уж как ОНА выбирает, каким критерием руководствуется – это другой вопрос. Кому-то нравятся широкие плечи и узкий таз, как у чемпиона по плаванию, кому-то – веселый нрав избранника, кому-то – красивый профиль, низкий баритон, кому-то – запах, кому-то еще что-то, или что-то еще.

Мишу Макарова бог не наградил ни голливудской внешностью, ни спортивным телосложением. Хотя, опять же, кто их, девчонок, поймет, на что они могут обратить внимание. Может быть, это и не так важно, что у него плечи и таз не как у пловца. Ведь не могут же все быть пловцами. Зато бог, как бы опомнившись, в качестве утешения подарил ему очень густые и жесткие волосы, для стрижки которых парикмахеры доставали какие-то специальные ножницы, которые, напоминали секаторы для подрезания кустов.

Миша Макаров не обладал ни искрометным юмором, ни красивым голосом, нюхать себя на предмет запаха, считал он, вообще бесполезно, плюс ко всему неправильный прикус. Об этом он узнал от Алексея, знакомого студента-стоматолога. Как-то раз в теплый весенний вечер они сидели в летнем кафе, и после второй выпитой бутылки Ркацители его товарищ, вдруг разглядев его, спросил:

– Миша, а почему ты не выправил свой прикус?

– Что не выправил? – не понял тот.

– Прикус.

– Что ты имеешь в виду. Я что-то не врублюсь, о чем ты.

– Ну, у тебя нижняя челюсть немного выпирает, – пояснил будущий стоматолог. – Это неправильно.

– Слушай, как природа меня создала, так и живу, – немного обиженно ответил Михаил. – Почему я должен что-то изменять? Мне, честно говоря, просто по фигу, какой у меня прикус и куда выпирает чья-либо челюсть. Ты забыл, что в мире творится? Вон, иранские студенты захватили американское посольство и удерживают больше 50 человек заложниками. А ты о каком-то прикусе. Начитался всякой ерунды в своих стоматологических учебниках.

Позже Михаил где-то прочитал, что у всей династии Габсбургов был неправильный прикус и окончательно успокоился.

Итак, его внешность, по его же мнению, подпадала под оценку «неприметный». Если бы он был царем на Руси, вполне возможно, это и было бы его прозвище: Михаил Неприметный. Но внешность это еще не все, успокаивал себя Миша. Есть еще привычки, характер, душа, наконец. Из хороших привычек у Миши была одна очень ценная, на его взгляд: он всегда имел при себе два носовых платка. И это не потому, что он был такой уж сопливый. Просто один из двух оставался чистым, и для Миши это было очень важно. Мало ли что, может понадобиться утереть кому-нибудь слезы, или сопли, или, не дай бог, перевязать пораненный палец.

– На привычки девчонки почему то не обращают внимания, – рассуждал про себя Михаил, – и напрасно. В семейной жизни привычки важнее внешности. Взять, к примеру, унитаз. Сколько споров и ссор возникает из-за пользования сиденьем унитаза супругами! И тут уже не до красивой внешности. Вон Катька ушла от красавчика Сашки только потому, что он, то ли не поднимал, то ли не опускал сиденье унитаза. – Что хуже из этих двух вариантов Миша тогда так и не понял, а уточнять было неудобно.

В своем характере Миша также видел немало положительных качеств. Но, чтобы узнать привычки и характер, требуется время и определенные условия. А девчонки, как представлялось, Мише, не всегда располагали временем. А может быть, надеялись обломать вредные привычки и воспитать положительные качества характера?

Несмотря на отсутствие привлекательной внешности и спортивной фигуры, Миша не испытывал комплекса неполноценности в отношении с девушками. Но он твердо знал одно – ему не нравятся разводы и, если он женится, то это должно быть на всю жизнь. И еще, он очень любит детей. Об этом Миша никому не говорил по той простой причине, что девушки, с которыми он встречался, могли бы понять это буквально. Кто их знает, как они мыслят. Скажи ей: «Я люблю детей», – а завтра она скажет: «Знаешь, у нас будет ребенок». Миша Макаров не был сторонником браков, заключаемых по причине того, что девушка, увлекшись «примитивным влечением», забыла о предосторожности. Такая ситуация напоминала ему распределение, где вам практически не оставляют выбора. Если речь идет о создании семьи, а не о сексе, то здесь все должно идти своим чередом: ухаживание, помолвка, женитьба, дети. Но не наоборот. Таковы были взгляды Михаила Макарова на взаимоотношения между сильным и прекрасным полом.

Но периода ухаживания, в том смысле, в каком представляют его многие, у Михаила просто не получилось, так как он мог приезжать к Лене только на каникулы. Двух каникул: зимних и весенних, им оказалось достаточно, чтобы принять решение. Их «Белый танец», т. е. тот день, когда Лена сказала ДА, состоялся в марте. Свадьбу решили сыграть в июне, когда Михаил приедет на летние каникулы. К тому времени Лена должна была защитить диплом. На весенних каникулах подали заявление в ЗАГС, и после окончания каникул Михаил отправился обратно в Чечню. На перроне вокзала его провожали мама и Лена. Мама еще не знала о стремительно приближающейся женитьбе своего сыночка. Пришлось сказать ей уже перед тем, как запрыгнуть на ступеньку отходящего вагона. «А что делать? Космический век», – пытался как-то оправдать себя новоиспеченный жених.

Два последних месяца холостяцкой жизни пролетели, и в конце мая Михаил приехал в Пятигорск. Через две недели должна была состояться свадьба.

Утром, в день свадьбы, когда Миша надевал свой финский костюм, купленный в Чечне за 150 рублей, и повязывал галстук, купленный за пять, он все еще не мог представить себе, что через несколько часов его жизнь круто изменится, что через несколько часов девушка, о которой он долго мечтал, станет его женой. Что думала она в этот момент, он не мог знать. Но в одном он был уверен – они оба очень волновались. Наконец, настало время отправляться за невестой. Свадебный кортеж тронулся в путь в дом невесты. В то время Лена жила в доме своих дяди и тети. Ее родители жили в Краснодаре.

Перед дверью, как и положено по традиции, жениха ждали подруги невесты и требовали выкуп. Этот вопрос быстро уладил дружка. Шампанское и конфеты открыли путь к невесте. В гостиной за накрытым столом ждали ее родители и близкие родственники. Невеста стояла в белом платье и фате рядом с отцом. Миша слышал высказывание, что все невесты красивые.

«Нет», – подумал Миша, – не хочу обидеть других невест, но моя невеста самая красивая!»

Когда он посмотрел ей в глаза, он не мог оторвать от них взгляда. Миша все еще не мог понять, в чем притягательность ее глаз. И только тут он сделал открытие, что красота ее глаз не только в тех волшебных, сногсшибательных серо-зеленоватых искорках, а прежде всего в том, что в них отражается целый каскад чувств и свойств души: застенчивость, нежность, чистота, смятение, радость. Это был один из тех моментов, когда хочется сказать: «Остановись мгновение. Ты прекрасно». Они оба были настолько взволнованы, что в загсе, на церемонии бракосочетания, прослушав речь представителя ЗАГСа, и услышав вопрос: «Какую фамилию вы решили взять?», – Лена незаметно толкнула Мишу в бок, очевидно, давая ему возможность сказать первым. Жених замешкался, не поняв, почему он должен отвечать на этот вопрос, и быстро сделал незаметный ответный толчок, дав невесте знак, что этот вопрос касается только ее. Она немного смутилась и назвала его фамилию: «Макарова».

Это в Америке принято репетировать свадебную церемонию, но в стране грандиозных экспериментов и экспромтов все привыкли все делать спонтанно. Молодые люди идут на собственную церемонию бракосочетания как студенты, не подготовившиеся к экзамену. Жизненный лозунг советского народа: «Ничего страшного. Прорвемся».

И вот, они уже муж и жена, носящие одну фамилию. Теперь их можно называть просто Макаровы.

Вскоре после свадьбы Михаилу Макарову пришлось ехать обратно в школу принимать экзамены. Несмотря на то, что это было расставание всего на две недели, это было первое расставание с женой. Она не могла поехать с ним, так как сдавала государственные экзамены. «В конце концов», – думал Михаил, – мы сами так спланировали нашу свадьбу, зная, что придется ненадолго расстаться».

А в конце августа они поехали в Чечню вместе.

Когда Михаил и Лена явились в то же районо, заведующий которого приезжал в их институт и приглашал на работу, и Михаил представил ему свою жену, тоже специалиста английского языка, зав. районо с некоторым разочарованием, а может быть, это был такой своеобразный юмор, сказал:

– Что, Макаров, не мог жениться на преподавателе математики? Нам сейчас очень нужны преподаватели математики.

– Так вы предупреждайте заранее, – ответил Михаил, приняв это за шутку. – Я передам всем неженатым коллегам ваше пожелание, Иван Тихонович. А поскольку вы не предупредили заранее, и я уже женился на преподавателе английского языка, то прошу оформить мою жену в нашу школу. У нас есть вакансия.

– Про какого это преподавателя математики спрашивал он? – в недоумении спросила Лена, когда они вышли из районо, закончив формальности с ее трудоустройством.

– Я думаю, это у него такой юмор, – ответил Михаил.

– Ты точно не встречался с математичкой? – продолжала допытываться Лена.

– Да ты что! Я математичек просто боюсь, – возмутился Михаил. – Это у меня еще со школьных времен. До сих пор снятся страшные сны как будто я не могу решить на уроке какое-то уравнение. Вообще наглый мужик. Мало того, что заманил меня в эту глухомань шашлыком, так еще требует, чтобы женились в соответствии с потребностями района в специалистах. Можешь себе представить, подходит к нему, например, Лиля и говорит: «Иван Тихонович, мне пора замуж, но я пока еще не знаю за кого выйду. Вам, вообще, какие специалисты нужны?»

– Каким еще шашлыком он заманил тебя? – не поняла Лена.

Пришлось ей рассказать, как его, так называемый, выбор пал на Чечню.

– А я все думала, почему ты согласился поехать сюда, – недоумевала Лена.

– Ну, теперь знаешь. Кстати, Чечня нас с тобой поженила. Если бы не Лиля, не знаю, решился бы я.

– Ты что, такой трусливый?

– Я бы сказал – нерешительный. Однажды я чуть не развернулся и не ушел, когда пришел к тебе в общежитие после Нового Год а. Не успел я рот открыть, чтобы сказать вахтеру, к кому я пришел, как впереди стоящий молодой человек спрашивает вахтера: «Можно пройти к Лене Соловьевой?» Я так и замер на месте. Я знаю, что братьев у тебя нет. На папу он не тянет по возрасту. Что остается?

– А, это тогда, когда Димка пришел сообщить, что Ольга родила? – засмеялась Лена.

– Тебе сейчас смешно, но откуда я знал тогда про Ольгу, про то, что она родила, и что этому обалдую приспичило бежать к тебе и хвастаться своим отцовством.

– Так ты меня тогда приревновал?

– У меня просто начало просыпаться здоровое чувство собственника. Я тебя никому не отдам.


* * *

Михаил и Лена проработали вместе в той школе один год, после которого он уже ничего не был должен государству и мог ехать на все четыре стороны. Они выбрали одну – в Краснодар. У них должен был родиться их первенец, а в Краснодаре жили родители Лены. Они были на пенсии и могли помочь с малышом.

В августе Лена родила девочку. Примчавшись в роддом, Миша подошел к окну палаты, где находилась жена, и позвал. Лена выглянула, сделала ему знак рукой подождать и исчезла за шторой. Через несколько секунд штора приоткрылась, и он увидел Мадонну с младенцем. Он быстро поморгал глазами, и на месте Мадонны он увидел Лену, поднимающую на руках и показывающую ему маленького человечка с черноволосой головкой. До сознания Михаила еще не доходило, что ему показывают его дочь. «Неужели у меня уже есть дочь? – восторженно думал молодой папаша, – и уже такая заросшая, как будто давно не стриглась. Она что, родилась уже с такой прической? Вот это да! Это просто как чудо. Вчера нас было двое, а сегодня трое».

Они назвали дочь Эллой. Просто потому, что им обоим нравилось это имя. Когда Лену выписали из роддома, и Михаил приехал забрать их домой, ему вручили ЕЕ, ту, которая станет его принцессой, смыслом его жизни, за кого он будет радоваться, о ком переживать, кем будет гордиться и хвалиться, из-за кого он будет ссориться с женой относительно методов воспитания, кого будет с удовольствием купать, кормить, носить на руках, целовать, и ради кого будет из кожи вон лезть, чтобы ее жизнь была достойной.

А пока ему вручили его первый главный приз в сложной викторине под названием жизнь. Когда он взглянул в подарочную упаковку в виде розового одеяла с белыми кружевами отворотов, он увидел, что из-за этих белоснежных отворотов на него с интересом взирают черные как маслины глаза и как бы спрашивают: «А кто ты такой?»


* * *

Михаил Макаров вспомнил ту ситуацию с «выбором» на распределении, когда через пять лет сидел в коридоре 10-го управления Министерства обороны СССР, куда он прибыл тоже для своего рода распределения, но на этот раз для поездки в загранкомандировку, куда он, в отличие от распределения после окончания института, решил поехать добровольно. За плечами были три года работы в чеченской школе и два года работы в институте. Кроме того, работа в авиационном училище, где обучались иностранные летчики и техники. Именно работа в училище дала толчок к принятию решения о поездке за рубеж.

Один за другим выходили молодые офицеры после собеседования, и сидящие в коридоре, ждущие своей очереди, спрашивали:

– Ну, что? Куда?

– Афганистан.

– Афганистан.

– Афганистан.

Шел 1982 год. Война в Афганистане в самом разгаре. «Похоже, здесь не предлагают даже Алтай», – подумал Михаил. «Ну да. Это же загранкомандировка. Сейчас мы нужны уже не на Алтае, а в Афганистане. Тем более, дело добровольное. А что делать? – рассуждал он. – Как жить? Как содержать семью? Надо как-то выбираться из этой нищеты. Афганистан, так Афганистан».

– Макаров, – раздался голос офицера, вызывающего для собеседования. «Я пас», – пришло в голову Михаилу, а ноги сами встали и понесли в кабинет. Войдя, он представился. Сидевший за столом полковник предложил сесть, а сам читал бумаги, видимо, его документы, лежащие на столе. Минуту-другую оба сидели, молча. Наконец, полковник оторвался от бумаг и взглянул на Михаила.

– Так вы работаете в в/ч 10 465? – уточнил полковник.

– Так точно.

– У меня там есть очень хороший друг. Полковник Круглов. Мы вместе повоевали во время арабо-израильской войны 1973 года. Вы его знаете?

– Так точно. Он преподает у нас в училище вооружение самолета, – ответил Михаил.

– Передавайте ему привет.

– Спасибо. Обязательно передам.

– Ну, что? Куда хотите поехать? – спросил полковник, отложив бумаги. – Есть Индия и Эфиопия.

(– А как же Афганистан? – чуть не вырвалось у Михаила.)

– Но я сразу скажу, – продолжал полковник, – в Индию нужны только два переводчика, а в Эфиопию 12. Кроме того, Индия оформляет документы год, а может, и дольше, а в Эфиопию вы уже через три месяца уедите.

– Мне бы конечно не хотелось долго ждать, – сказал Михаил.

– Ну, тогда Эфиопия, – подвел черту полковник.

Он был прав в том плане, что ждать долго не пришлось. Через три месяца Михаилу Макарову пришел вызов, и он начал собираться в дальнюю дорогу. В этот раз кроме родителей ему предстояло надолго расстаться еще с двумя дорогими ему людьми: женой и дочерью.




Глава 2. Железный занавес приоткрывается


Михаил прибыл в Москву поездом за две недели до вылета в Аддис-Абебу. Всем отъезжающим должны были сделать прививки от желтой лихорадки и от холеры, и, кроме того, провести инструктаж.

На это время Михаила приютили дядя и тетя Лены, проживающие в столице. В тот мартовский вечер, когда Михаил позвонил в дверь квартиры, где проживали дядя Боря и тетя Тоня, дверь ему открыла тетя Тоня. Дядя Боря был еще на работе. Тетя встретила его очень тепло, несмотря на то, что виделись они всего один раз, когда Михаил и Лена приезжали в столицу отдохнуть, развеяться и прибарахлиться в московских магазинах. Короткая стрижка, обрамляющая круглое, похожее на татарское лицо, ни с чем не сравнимый московский говорок и доброжелательная улыбка с легким прищуром глаз – тетя являла собой неисчерпаемый источник доброжелательности, чувства юмора и спокойствия.

– Так ты куда едешь? – спросила тетя Тоня.

– В Эфиопию.

– Шпионом будешь работать? – продолжила она, улыбаясь.

– Вы наверно тоже насмотрелись «Семнадцать мгновений весны»? Нет, просто переводчиком в группе военных советников, – ответил Михаил.

В это время в дверь позвонили, и тетя Тоня пошла открывать. В прихожей раздался приятный баритон дяди Бори. Миша встал и вышел в прихожую. Дядя Боря снимал элегантное пальто мышиного цвета. На нем был красивый темно-серый костюм, белоснежная рубашка и строгий галстук. Дядя Боря работал в каком-то важном ведомстве. На полу рядом с ним стоял кожаный портфель, с которым, по-видимому, он ходил на работу. «Наверное, носит домой документы, чтобы поработать», – подумал Михаил.

– А, привет Михаил, – сказал он так, как будто они только вчера расстались.

– Здравствуйте, дядя Боря.

Они обменялись рукопожатием. Слегка покрытые сединой волосы, аккуратно зачесанные назад, здоровый румянец мартовского вечера на щеках и довольная улыбка говорили о том, что человек доволен, если не всей своей жизнью, то, как минимум, прожитым днем. Привычно переобувшись в домашние тапочки и прихватив с собой портфель, дядя Боря прошествовал на кухню.

– Ну, садись, рассказывай, куда собрался? – спросил дядя Боря, ставя портфель на стол и вытаскивая бутылку «Столичной» и несколько банок каких-то консервов, которые Михаилу ничего не напоминали из того, что он привык видеть.

– Вот в Африку собрался. Представилась такая возможность, – кратко пояснил Михаил, усевшись за кухонный стол.

– Бечя, ты бы сначала переоделся, – раздался голос тети Тони.

– Одну минуту, – извинился дядя Боря и исчез в спальне. Через несколько минут он вышел в кухню в спортивном костюме. Тетя Тоня уже ставила на стол приборы, а из кастрюли доносился дурманящий запах пельменей.

– Курица, порежь-ка нам огурчик, – попросил дядя Боря, открывая бутылку «Столичной».

Миша, посмотрев на стол и не увидев никакой курицы, сначала не понял что к чему.

– Курица, а что у нас на ужин? О, пельмени. Замечательно.

Миша переводил взгляд с дяди на тетю и обратно, едва сдерживая готовый вырваться наружу смех. «Бечя» и «Курица»! Вот это да! Миша слышал разные клички и прозвища, на которые люди откликались, но таких никогда не слышал. По всему было видно, что прозвища устраивали обе стороны, поскольку и дядя и тетя с готовностью на них отзывались.

Тетя Тоня вытащила из холодильника банку с огурцами, а дядя, тем временем, открыл одну из консервных банок, которую он извлек из своего волшебного портфеля. При более близком рассмотрении Михаил увидел, что это была сельдь в винном соусе.

– Ну, давай, с приездом, – поднял дядя Боря рюмку. Захрустев огурцом, дядя Боря расспросил, как поживает Леночка и Эллочка.

Михаил на миг задумался, устремив взгляд в пространство перед собой, мысленно представив, что сейчас делает его дочь, чем занимается жена, и снова почувствовал невидимые узы, связывающие его со всем тем, что называется домом. Он знал, что Лена очень любит своего дядю и начал подробно рассказывать об их жизни, заботах, желании иметь свое гнездо. На лице дяди Бори сияла улыбка. Видно было, что и он расспрашивал о жизни племянницы не из банальной вежливости.

– А как Коля и Ксеня? – спросила тетя Тоня о родителях Лены.

– О, они очень заняты, несмотря на то, что на пенсии. Все внимание на воспитание внучки. Если бы не они, нам было бы очень трудно. И живем же пока у них. Вот поеду зарабатывать на свое жилье.

– Молодец, – похвалил дядя Боря. Тетя Тоня поставила на стол пельмени. Михаил после вынужденной сухомятки в поезде не мог дождаться, чтобы попробовать свое любимое блюдо в исполнении тети Тони. Пельмени таяли во рту.

Закончился вечер двумя партиями в шахматы, где приз в виде того же прозрачного напитка из зерна ждал и выигравшего, и проигравшего.

На следующее утро Михаил отправился на инструктаж. Там он познакомился с некоторыми офицерами, которые направлялись туда же, куда и он. На инструктаже они узнали о ситуации в стране, о том, что там одновременно имеются два очага конфликтов: с одной стороны с Сомали, с другой – с сепаратистской провинцией Эритрея. Рассчитывать на то, что будешь жить в отеле и заказывать кофе в номер не приходилось. Один из офицеров, проводивших инструктаж, так и заявил: «Я не знаю, кто из вас куда попадет, но могу дать гарантию, что большинство из вас будут спать с автоматами».

Михаилу с самого начала принятия решения о поездке за границу ситуация напоминала игру втемную. Необычно было то, что сначала ты соглашаешься, а только потом узнаешь куда поедешь, и что будешь спать с автоматом. То есть, получается, что тебе безразлично, где и как тебя используют, – ты на все согласен. Михаил до этого никогда не спал ни с автоматом, ни с пистолетом, ни даже с рогаткой, и поэтому именно эта перспектива вызывала в голове наибольшее напряжение. Миша знал, что первой в списке заповедей стоит «Не убий». А раз она первая в списке, значит она самая главная. Как бы образно ни выразился тот офицер на инструктаже, получалось, что самая главная заповедь может быть нарушена. В Мишины планы не входило стрелять, тем более за тысячи километров от родины. Он просто хотел заработать денег, чтобы обеспечить семью жильем. Поездка за рубеж была, на его взгляд, единственной реальной возможностью честно заработать достаточно денег, чтобы купить квартиру или дом. Но если ради этого придется стрелять, то это уже совсем другое дело, рассуждал Михаил. А тем более, если будут стрелять в тебя.

В тот вечер он вернулся несколько задумчивый. Ситуация чем-то напоминала вербовку в какой-то Африканский легион. Тетя Тоня возилась на кухне. Михаил включил телевизор и с наслаждением откинулся в кресле. Но он не мог сосредоточиться на том, что показывали по телевидению. Фраза, сказанная офицером, проводившим инструктаж, не выходила из головы. Раздался звонок в дверь, а через несколько секунд баритон дяди Бори возвестил о его приходе. По голосу из прихожей можно было сделать вывод, что он и сегодня доволен прожитым днем, а в подтверждение этому на кухонном столе появился неизменный портфель – самобранка, из которого дядя Боря извлек тот же самый набор. Судя по всему, портфель вообще не предназначался для переноски документов.

– Ну, как прошел день? – поинтересовался дядя.

– Нормально, – лаконично ответил Михаил, понимая, что не стоит вдаваться во все подробности. Казалось, дядя Боря тоже вник в специфику ситуации и удовлетворился таким ответом.

– Ну и слава богу. Курица, как насчет ужина? – крикнул он жене.

– У меня все готово, – ответила добрейшая тетя Тоня. Они уселись за стол.

– А какую запись тебе сделают в трудовую книжку? – поинтересовался дядя Боря.

– Я, честно говоря, не задумывался, – искренне ответил Михаил.

– А интересно, как записывают в трудовой книжке, если работаешь шпионом? – включилась в разговор юморная тетя Тоня.

– Об этом лучше спросить у самих шпионов, – сказал дядя Боря.

– Да, я как-то не задумывался, какую запись мне сделают в трудовую книжку. С вами всегда интересно, тетя Тоня. Вы на такие мелочи обращаете внимание. Может быть, это и не мелочи, но об этом как-то не думаешь.

– Ладно, ладно, я шучу. Надо же тебя немного расслабить, а то, я смотрю, ты какой-то напряженный, – ответила тетя, вызывая очередное Мишино умиление своим московским диалектом.

– Просто сегодня проводили с нами беседу, и из всего этого я понял, что в фильмах, даже о том же Штирлице, нам показывают только романтическую часть жизни. А кто ему стирал трусы и носки? Или он сам их стирал?

– А почему это ты об этом задумался? – спросил дядя Боря.

– Ну, вот сегодня на инструктаже кто-то спросил, что брать с собой за границу. Офицер, который проводил инструктаж, дал целый список, в котором такие вещи, как тазик для стирки, стиральный порошок и прочие далеко не романтические вещи.

– А как же ты хотел? Тебе, скорее всего, самому придется стирать и свои трусы, и носки.

– Что, и вешать все это на веревке на глазах у всех? – недоуменно спросил Михаил.

– Ну, а где же? А вам посоветовали и веревку прихватить с собой? – опять с ухмылочкой спросил дядя Боря.

– Нет, про веревку ничего не сказали. Так, завтра придется пойти по хозяйственным магазинам. Нет, ну как я буду везти тазик? Куда я его засуну? В чемодан, что ли? – недоумевал Михаил.

– А ты замерь размеры чемодана и подбери такой тазик, чтобы поместился, – предложила тетя Тоня.

– Хорошая идея, – согласился Миша.

– А что, все эти вещи нельзя купить там? – недоуменно спросила тетя Тоня.

– Во-первых, как нам сказали, там все очень дорого, а во-вторых, у нас не будет денег, – объяснил ситуацию Михаил.

– Как это не будет денег? – не поняла тетя.

– Ну, зарплату будут платить только через месяц. В общем, все покупают эти вещи здесь и везут с собой, тем более, что можно бесплатно везти 100 кг.

– Во всей этой ситуации я вижу один положительный момент, – включился в беседу дядя Боря. – Раз нет денег, значит не надо их прятать и беспокоиться, что их украдут.

– Вы большой оптимист, дядя Боря.

Романтический угар начал потихоньку угасать. «Это еще ничего, – успокаивал себя Михаил, – купить и пронести тазик по столице, а вот как я буду себя ощущать, когда буду на глазах эфиопов вешать на веревку свои трусы и носки? А может быть, эфиопы переняли обычаи народов Кавказа, и мне просто не позволят местные женщины стоять возле тазика, как не позволяла хозяйка дома, в котором я жил в Чечне. Может быть, они так же уважают мужчин, как на Кавказе. Не надо раньше времени паниковать. Ситуация сама подскажет, что делать. В крайнем случае, придется улыбаться, пожимать плечом и разводить руками, мол, что поделаешь, дело житейское. Я не думаю, что меня будут забрасывать гнилыми помидорами за это. Тем более, как нам сказали, там с продуктами трудно. Надо сходить в библиотеку, в читальный зал и посмотреть, что там есть по обычаям и культуре Эфиопии. То, что говорят на инструктаже, в основном, касается будущей работы и политической обстановки в стране. Поэтому было бы полезно понять, чем живет народ, какие у них традиции и прочее».

В читальном зале библиотеки иностранных языков Михаил попросил что-нибудь об Эфиопии. Ему предложили географический справочник по странам Африки. Открыв раздел, посвященный Эфиопии, и прочитав довольно сжатую справку об этой стране, он понял, что ему придется открывать для себя эту страну. Михаила немного ошарашила информация о количестве языков, на которых говорят в Эфиопии. Оказывается, там говорят более чем на 80 языках. «Раз там столько племен и народностей, то значит и столько же разновидностей традиций, или примерно столько же – подумал Михаил. – Хотелось бы, чтобы были и какие-то общие традиции». Михаила обнадеживало то, что Эфиопия приняла православие в 4 веке, т. е. задолго до Руси. «Может быть, есть что-то схожее с нашими обычаями или, точнее, у нас с их традициями», – с надеждой подумал Михаил. Но ничего похожего на кавказские обычаи он, к сожалению, в справочнике не нашел. Единственное, что невольно отложилось в памяти из небольшой главы, посвященной культуре и традициям, это то, что в Эфиопии много уличных чистильщиков обуви. «Неужели там настолько грязно, – подумал Михаил. А, возможно, люди чистят обувь на улице просто, чтобы порисоваться?» Вспомнился кадр из фильма «Неуловимые мстители», где чистильщиком был связной Данька, а Буба Касторский под видом чистки обуви передавал ему информацию. «Не исключено, – подумал Михаил, – что в условиях военного времени эфиопские чистильщики обуви выполняли и специальные задания. Интересно, как далеко в прошлое уходит у них эта традиция? Может быть, прихватить с собой ящик сапожного крема и там двинуть оптом?»

Несколько удрученный, он отправился в хозяйственный магазин за тазиком и стиральным порошком. По пути зашел в Дом Книги в канцелярский отдел, где продавали значки.

– Дайте мне, пожалуйста, 150 значков с изображением Ленина, – попросил он девушку за прилавком.

– Сколько? – переспросила она.

– 150. Только разных, пожалуйста.

– У нас всего 8 видов.

– Значит по 20 значков каждого вида. Пусть будет 160.

– Вы что, коллекционируете значки? – недоумевала продавщица.

– Если бы я их коллекционировал, зачем бы я покупал много одинаковых значков, – резонно заметил Михаил продавщице.

– Вот и я подумала. Может быть меняться?

– То, для чего я их покупаю, не подлежит огласке, – окончательно заинтриговал он продавщицу.

В хозяйственном магазине ему предстояло выбрать тазик строго по размерам чемодана. Размеры он знал, так как замерил его заранее после рекомендаций тети Тони.

– Скажите, пожалуйста, какие габариты этого тазика? – спросил Михаил продавца хозяйственного отдела.

– Не знаю, – честно ответила та.

– Как это не знаете? Вы же их продаете. Что, вы не знаете, что продаете? – возмущался он.

– Почему не знаем? Знаем, – убедительно отвечала продавщица.

– Как же знаете, если не можете мне сказать размеры тазика.

– У нас никто никогда не спрашивал размеров тазиков.

– Ну, вот, я спросил. Для меня это очень важно.

– У нас нечем замерять тазики, – отрезала продавщица.

Пришлось купить швейный сантиметр, чтобы замерить тазик. Наконец тазик нужных габаритов был выбран и, оплатив покупку, Михаил с облегчением двинулся к станции метро, загрузив тазик коробками со стиральным порошком и значками с изображением Ленина.

Он был уверен, что его вид далеко не украшал общую картину столицы. Начал даже зарождаться какой-то тазиковый комплекс. Впечатление, что на него все смотрят и задаются вопросом: «А зачем он идет в баню со своим тазиком?»

Придя на квартиру дяди и тети, он первым делом примерил тазик к чемодану. Слава богу, все сошлось.

Наконец настал день отъезда. Рейс на Аддис-Абебу отправлялся в 22.00. Тетя Тоня приготовила вкусный ужин. Дядя Боря пришел с работы, как всегда, со своим «волшебным» портфелем, из которого привычным жестом извлек бутылку «Столичной». За столом, как всегда, шутили.

Позвонила Лена. Михаил почувствовал, как она старалась держаться, не расплакаться.

– Ты напиши сразу, как только доберешься до места.

– Конечно. Но, на всякий случай, не переживай, если долго не будет письма. Я точно не знаю, как долго идут письма.

– Делай мне вызов. Я приеду к тебе.

– Уволишься с работы? Оставишь Эллочку?

– Да. Я уже решила.

– Ну, что ж. Как только смогу я тебя вызову, – заверил Михаил жену, хотя сам не знал, насколько это реально. – Ты, главное, пиши почаще. Не жди пока придет ответ от меня. Просто пиши, как живешь, как доченька. Я тоже буду стараться писать как можно чаще. Ну, все. Долгие расставания не для моих и не для твоих нервов. Целую. Пока.

– Счастливого пути.

– Спасибо.

В трубке раздались гудки, а в горле Михаила образовался какой-то ком.

Дядя Боря, как нельзя вовремя, предложил еще «на посошок», распечатав вторую бутылку «Столичной». «Посошок» плавно перешел в «Стременную», а затем в «Закурганную», что привело к опустошению второй бутылки, после чего у Миши появилось чувство какого-то безразличия ко всему происходящему, как будто бы он не участвует во всем, а только наблюдает. Но это была иллюзия.

Настало время встать из-за стола и отправиться в аэропорт.

– Присядем на дорожку, – услышал Миша голос тети Тони. Он послушно опустился на стул, пытаясь вспомнить для чего это нужно. В затуманенной голове вертелись две версии: по одной, это надо было сделать, чтобы ввести в заблуждение злых духов, как бы сбить их с толку, вроде бы ты никуда не едешь, чтобы они расслабились, отвлекли свое внимание от тебя, а ты в это время вышмыгнул бы из квартиры, а по другой, – чтобы дать возможность своей душе, если она вдруг замешкалась, блуждая где-то по квартире, заскочить все-таки в тело перед выходом.

В аэропорт поехали на такси с дядей Борей. Тетя Тоня расцеловала Михаила на пороге квартиры и перекрестила.

В Шереметьево Михаил сразу понял, и с довольно-таки большого расстояния, где их группа. Все мужики, как на какой-то сюрреалистической картине, были окружены тазиками, как будто в очереди в баню. Никто не догадался или просто не захотел прятать их в чемодан. Подойдя поближе и поздоровавшись, он понял, что в том состоянии, в котором они находились, они, не колеблясь, пойдут через таможню, держа в руках не только тазики, но и ночные горшки. «Все-таки не зря во время войны перед атакой давали по 100 г спирта, – подумал Михаил. – А что, если бы давали по 200? Наверно разорвали бы всех врагов голыми руками».

Непредсказуемые, как характер русского народа, свойства напитка из зерна, в данном случае «Столичной», к моменту прибытия Михаила в международный аэропорт Шереметьево-2, видимо, достигли своего пика, трансформировав его взгляды и убеждения, которых он твердо придерживался до этого момента, можно сказать, даже кардинально изменив их. Теперь он был, пожалуй, готов вытащить тазик из чемодана посреди зала, название которого он уже точно и не смог бы сформулировать: то ли зал отлета, то ли вылета, а может быть улета? Он даже был готов уверенно идти через таможню, держа тазик под мышкой, что совсем недавно казалось поступком постыдным и недостойным джентльмена или штандартенфюрера СС Штирлица.

Попрощавшись с дядей Борей, Михаил присоединился к группе. Таможенники, видимо, уже насмотревшись на подобные отъезжающие группы, не задавали лишних вопросов.

В самолете предстояло лететь 12 часов. Сразу после взлета самолет превратился в летающий офицерский клуб, где все ходили друг к другу пообщаться и принять предлагаемый стаканчик. В проходе между креслами офицеры кое-где стояли, как в автобусе, держась за полки, а кое-где сидели на корточках, чтобы удобнее было разговаривать с сидящим товарищем. Михаилу нравились самолеты, но не тогда, когда в них летел он. Он больше любил смотреть на летящий самолет, находясь на земле. Но он ничего не имел против летающих клубов вроде того, что увозил их многочисленную группу далеко в незнакомую страну. Он буквально через полчаса после взлета уже изменил свое мнение о самолетах, когда, набрав нужную высоту, пассажирам был предложен ужин, который незаметно перешел в многочисленные частные вечеринки, продолжавшиеся чуть ли не до утра.

Для тех, кто предпочитает спокойную беседу на приглушенных тонах ресторанной массовке с танцами, потными партнерами и партнершами или сауне с водкой, пивом и всяческими массажами, самолет идеальное место. Не надо беспокоиться, как добраться домой, чтобы тебя не обчистили, или что тебя после помывки в сауне посадят в самолет вместо кого-то. Ты уже в самолете и уже летишь.

Через 4 часа, как раз, когда уже были убраны объедки аэрофлотовского ужина и некоторые пассажиры начали смыкать глаза, отчасти от того, что больше ничего не предлагалось, и отчасти от того, что уже ничего и не хотелось, лайнер пошел на снижение. Вскоре он приземлился в аэропорту Каира для дозаправки. И только тут Михаил ощутил все последствия охлаждения отношений между СССР и Египтом, о которых писали советские средства массовой информации. По причине напряженных отношений пассажиров не выпускали из самолета в течение часа, пока его баки заправляли топливом. Даже транзитным залом не дали воспользоваться. Туалеты в самолете во время стоянки были закрыты. «И это такая благодарность за Асуанскую плотину? – возмущался про себя Михаил, – и за помощь во время арабо-израильских войн 1967 и 1973 годов? Напрасно наши пилоты решительно садились в кабины египетских МиГов и летели наперехват израильских истребителей, пока арабские летчики совершали намаз. Если бы сейчас один из тех пилотов был на борту, – думал он, – то ему, наверно, было бы особенно обидно».

Настроение начало портиться пропорционально нарастающей потребности освободить мочевой пузырь. Миша не знал, как живут арабы Египта и какие у них мочевые пузыри, но при всем уважении к ним он был готов оросить небольшую часть бетонного покрытия прямо с верхней ступеньки приставленного к лайнеру трапа. Но там стояла одна из стюардесс и улыбалась. Похоже, эта ситуация напоминала ей какой-то аттракцион, а, возможно, их учили улыбаться в самых отчаянных ситуациях, чтобы подбодрить паникующих пассажиров.

– Пройдите, пожалуйста, в салон, – вежливо попросила она.

– А когда мы уже покинем эту негостеприимную страну? – поинтересовался Михаил.

– Уже скоро. Сейчас загрузят ланч-боксы, и можно будет взлетать.

– Нас еще кормить собираются? – искренне удивился он.

(– Это уже похоже на пытку, – подумал Михаил, – не дав освободиться от ужина, предлагают продолжить застолье.)

В ответ стюардесса только улыбнулась той же заученной улыбкой. Но когда Миша увидел араба, заносящего вкусно пахнущие контейнеры, он готов был простить им многое. Действительно, прошло минут двадцать, и их спящий клуб начал выруливать для взлета. Благодаря тому, что пассажиры, в основном, спали, очереди в туалет практически не было. Осуществив свою мечту, Миша уселся в кресло, все еще ощущая носом запах чего-то вкусного, спрятанного в контейнерах.

Из иллюминатора самолета была видна зарождающаяся заря нового дня. Под монотонный гул турбин Михаил погрузился в глубокий сон. Ему приснилось, что он в летном комбинезоне и шлеме бежит по тревоге к стоящему на стоянке МиГу, садится в кабину и взлетает на форсаже. В небе его МиГ догоняет пара израильских F-5, которые делают знаки крыльями, принуждая к посадке. Он чувствует характерное давление в мочевом пузыре и принимает решение совершить посадку на израильском аэродроме, чтобы облегчиться. Когда шасси МиГа коснулись бетонки, и после короткого пробега МиГ остановился, к самолету подбежали их техники, приставили лестницу. Михаил открыл фонарь кабины, вылез из самолета и открыл, было, рот спросить: «Ребята, а где тут у вас можно посс?.. – как вдруг его взгляд останавливается на одном из подбежавших техников. – Боже мой! – подумал Миша. – Так это же капитан Фельдман, эмигрировавший в Израиль».

На лице капитана засияла улыбка: «Добро пожаловать в Израиль», – говорит он, вытаскивая из кармана фляжку.

«Просыпайся, соня. Хватит дрыхнуть. Уже завтрак разносят». Михаил открыл глаза. Это его сосед, майор Антон Михайлов легко тряс его за плечо. По салону самолета разносился тот же манящий аромат чего-то, что было погружено в контейнерах во время ночной стоянки в Каире. Михаил посмотрел на часы. Было 8 утра. Через 2 часа они должны приземлиться в Аддис-Абебе.

– Пойду сначала освежусь, – сказал он Михайлову.

– Клиент желает освежиться? – передразнил его Антон, поднимаясь, чтобы пропустить.

Когда Михаил через несколько минут вернулся на свое место, его уже ждал завтрак в ланч-боксе. То, что так пахло, оказалось курицей карри. Насладившись курицей и выпив кофе с египетским пирожным, он окончательно простил арабов за их бессердечность.

В 10.00 по московскому времени самолет приземлился в аэропорту Аддис-Абебы. Пассажиры московского рейса, одетые в одинаково строгие и одинаково помятые костюмы, с такими же как костюмы помятыми лицами и одинаковым ощущением во рту, как будто там сдохло какое-то насекомое, ступили в незнакомый мир, озираясь по сторонам и пытаясь поймать ртом скудные запасы кислорода высокогорной столицы Эфиопии.

Их всех разместили в одной просторной комнате, похожей на казарму. На следующий день повезли на армейский склад и переодели в эфиопскую военную форму. Там же Михаилу выдали 9 мм кольт длиной сантиметров 25, с кобурой, достающей чуть ли не до колена. «Хорошо хоть не маузер», – подумал Михаил, явственно почувствовав, как его начало клонить в бок под тяжестью висевшего кольта. «Под этот кольт положена широкополая шляпа», – подумал Михаил, вспомнив любимый вестерн «Великолепная семерка». То, с чем предстояло спать, а именно калашников, пообещали выдать на месте, непосредственно, в части, где предстояло работать.

В течение последующих нескольких дней проходило очередное в Мишиной жизни распределение. На этот раз его никто не спрашивал, куда бы он предпочел отправиться. А просто объявили: «Макаров – 4-я дивизия. Огаден». Мишины познания в географии не заходили так далеко, чтобы свободно ориентироваться в отдельных провинциях стран Африки. Изучать эту провинцию предстояло без какой-либо теоретической подготовки, что было несколько непривычно для Михаила. За день до вылета к месту назначения Михаил попался на глаза какому-то, скорее всего, старшему, офицеру, который остановил его и спросил, где он взял то, что висит у него на боку. Михаил честно признался, что то, что висит у него на боку, было выдано ему на армейском складе. Офицер был искренне возмущен. Он приказал отправиться на склад и обменять кольт на привычный русскому человеку и русскому уху макаров. Михаил Макаров не мог не обрадоваться такому случаю, так как, во-первых, носить предстояло штуковину с таким же названием, как и его фамилия, а, во-вторых, вес макарова был явно меньше веса кольта, не говоря уже о длине. Эфиоп, выдающий оружие, улыбнулся ярчайшей белозубой улыбкой, но обмен совершил без всяких бюрократических проволочек. Только потом до Михаила дошло, что он беспрекословно выполнил распоряжение человека, которого ничего не отличало от других таких же мужиков, носящих одинаковую форму без погон и каких-либо других знаков отличия. Ведь Миша мог и послать его подальше, так как спросить: «А кто вы такой», – у него все равно не повернулся бы язык. Анализируя ситуацию, первое, что приходило Мише на ум, так это то, что все это походило на езду по трассе без дорожной разметки и каких-либо дорожных знаков, что было само по себе небезопасно, или на партизанский отряд. Но, услышав, как один из офицеров называет другого «Валентин Аркадьевич», а тот в ответ «Кирилл Николаевич», Миша понял, что версия с партизанским отрядом отпадает. Скорее так называли бы друг друга офицеры царской армии до революции. Вспомнился один из его любимых фильмов «Адъютант его превосходительства», где адъютант капитан П.А. Кольцов (разведчик Красной Армии, внедрившийся в штаб Деникинской армии) называл командующего белой армией генерала В.З. Ковалевского Владимир Зенонович, а тот в ответ обращался к своему адъютанту не иначе как Павел Андреевич. Такое взаимоотношение было вполне по душе Михаилу, однако, последующий опыт пребывания в составе группы военных советников, в особенности вдали от штабов и важных военных персон, показал, что люди предпочитали ограничиваться, обращаясь друг к другу только по отчеству, что возвращало Мишины представления о партизанском отряде, против которого он также ничего не имел против. Просто надо вовремя переключаться от субординации партизанского отряда к субординации офицеров царской армии и наоборот. Но с вариантом «наоборот» надо быть очень осторожным, чтобы впопыхах не обозвать какого-нибудь важного «Владимира Зеноновича» просто «Зеноныч».




Глава 3. Капитан Хопс


– А тебе опять ничего, – сказал Андрей, залезая в уазик, который все в шутку называли «Рашн Джип». Из самолета, на котором Андрей только что прилетел, уже выбросили очередную партию мешков и ящиков, и он, подняв тучи красно-коричневого песка, пошел на взлет.

– Как ничего? – в первое мгновение Михаил не поверил своим ушам. Он даже подумал, что Андрей его разыгрывает. Посмотрел внимательнее в его глаза, пытаясь выискать характерный лукавый блеск или бегание глаз, обычно присутствующие, когда неопытный шутник пытается тебя разыграть. Но, либо Андрей все-таки сумел напустить на лицо необходимое в таком случае серьезное выражение, либо он говорит правду, а это значит, что и на этот раз его зарплату не привезли.

Дело в том, что Михаил Макаров уже три месяца находился в загранкомандировке в Эфиопии и еще ни разу не получал зарплату. Их группа находилась далеко не только от бухгалтерии, но и от всякой привычной цивилизации. Туда, где они находились, можно было долететь самолетом или добраться в составе конвоя, состоящего из военных автомашин, охраняемых бронетранспортерами. Конвои ходили редко. Чтобы добраться до расположения 23 механизированной бригады 4-ой дивизии, где работал Михаил, требовалось более двух суток. Самолет летал примерно раз в месяц. Один из группы обычно отправлялся на самолете за зарплатой и получал зарплату всей группы, хотя в группе иногда оставалось всего двое. Почта и письма доставлялись вместе с зарплатой.

– Не расстраивайся. Зато тебе письмо, – утешил его Андрей. – В следующий раз сам полетишь за зарплатой и все выяснишь.

– Да, жизнь подчас жестока, – философски задумчиво произнес Миша.

Самое печальное то, что Миша начал терять веру в приметы, о которых он с раннего детства слышал от своей мамы. Мама, например, говорила, что, если птичка накакала на тебя, то это к удаче. Накануне какой-то эфиопский гриф буквально обгадил Мишину куртку (хорошо хоть в голову не попал), а денег как не было, так нет. А какая же удача, если нет денег? Хотя, тот факт, что ты живой, у многих народов считается сам по себе большой удачей. Так, по крайней мере, ему объяснил один англичанин удивительную на взгляд любого советского человека особенность большинства европейцев улыбаться любому встречному незнакомцу, что первое время вызывало разные мысли у Михаила, вплоть до самых нехороших. Если ему верить, то они улыбаются просто потому, что живы. Но для советских людей это, по-видимому, недостаточный повод, чтобы улыбаться.

Пытаясь анализировать факт попадания экскрементов эфиопской птицы на свою куртку, Михаилу хотелось все-таки, чтобы удача и деньги, хоть на этот раз были бы синонимами. Нет, мама тут ни при чем. Хотелось бы спросить того умника, который связал факт своего обсерания птицей с фактом какой-то удачи или получения денег, а также спросить, как часто с ним такое происходило. А то все привыкли верить на слово. А почему, с чего это повелось и насколько велика вероятность того, что примета приведет к нужному событию – никто не задумывается. Может быть, птицы какали только на одного конкретного человека, принося ему удачу, который и распространил всю эту галиматью, но тогда это совсем другое дело. И что вообще для того первооткрывателя было удачей – тоже вопрос.

В тот момент он подумал, что штандартенфюреру СС Штирлицу наверно было легче. Да, он был так же далеко от Родины. Да, он тоже давно не видел свою семью. Да, он жил под чужим именем, но, судя по книге и фильму, он жил в отдельном особняке, пил хорошие французские коньяки, даже бил бутылкой с дорогостоящим коньяком по голове офицера СС – поступок сам по себе говорящий о достатке, курил хорошие сигареты, если конечно сигареты могут быть хорошими, не говоря уже о кофе и свежей газете, которые он, по-видимому, принимал как само собой разумеющиеся блага. И это все во время самой кровавой войны. Интересно, что бы делал штандартенфюрер СС, если бы ему не платили зарплату три месяца? Конечно, задачи Штирлица и их группы несопоставимы. Вся интрига заключалась в том, что не получал зарплату только он, Михаил. Другие члены группы получали зарплату, причем регулярно. Единственное, что оставалось Михаилу, это набраться терпения и ждать еще месяц до следующей зарплаты.

– Может быть, это какая-то изощренная проверка органов? – высказал он предположение.

– А смысл? – спросил Андрей.

– А вдруг я, оказавшись без денег, решу переметнуться в стан врага.

– Ладно, пока ты еще не решил, надо сделать все возможное, чтобы ситуация не смогла нанести непоправимый урон нашему настроению. Не забывай, что один из нас все-таки получил зарплату, а это значит, что в одном из немногих заведений в этой дыре сегодня вечером будет прибыль.

«Он прав, – думал Михаил. – Мы чуть ли не с молоком матери впитали, что самое главное, чем силен наш советский человек, – это духовная сила, или, иначе говоря, крепкий дух, а тем более, – вспомнил Михаил приглашение коллеги, что наш дух, в самом деле к вечеру должен стать довольно крепким во всех возможных смыслах этого слова».

Положение было не такое уж критическое. В качестве духовной поддержки можно было рассматривать и письмо из дома, которое он получил, а это для него было дороже всякой валюты. Михаил старался максимально использовать ту удивительную способность человеческого мозга, которая заставляет человека, вопреки всему, испытывать надежду на лучшее, и которая называется оптимизм. Кроме того, коллега недвусмысленно дал понять, что не оставит друга в беде и не даст переметнуться в стан врага только из-за безденежья. «Просто не надо ставить себя на место Штирлица, а научиться радоваться тому, что есть, – продолжал размышлять Михаил. – А есть немало. Например, есть Андрей, который готов поддержать товарища».

Редко бывает, чтобы фамилия подходила к личности человека, или как-то отражала эту личность, хотя, как известно, многие фамилии берут свое начало от прозвищ, которыми наградили предка. Насчет имен, есть целая наука о том, как имя может повлиять на Судьбу, или Судьба – на конкретное имя. У Андрея, по мнению Михаила, фамилия точно отражала образ жизни и пристрастия ее носителя. Но каких-либо очевидных доказательств того, что Судьба как-то влияла на его фамилию, не было. Его фамилия была все равно, что его персональный брэнд – Хмелевский. Он гордился своей фамилией. Когда Андрей первый раз представлялся эфиопским офицерам, он попросил Михаила пояснить, что означает его фамилия. Поскольку Михаил был переводчиком в группе, то Андрей чуть не поставил его в тупик. Михаилу пришлось приложить все усилия, чтобы объяснить эфиопским товарищам значение его фамилии. Позже он посмотрел слово хмель в русско-английском словаре и дал Андрею псевдоним – позывной Хопс, поскольку hops это и есть хмель по-английски. А вообще получилось довольно неплохо: капитан Хопс. Позже, когда та страна, которую они представляли за рубежом, перестала существовать, в Украине многие избиратели не нашли себя в списках потому, что их фамилии, в ходе яростной кампании против «засилья» русского языка в Украине, были переведены на украинский язык. Естественно, как мог узнать себя в списках избирателей некто Воробьев под новой фамилией Горобец.

А тогда новоиспеченный капитан Хопс был только рад.

Оказавшись в другой стране, всегда полезно узнать местные обычаи, менталитет населения, его сильные и слабые стороны. Андрею не понадобилось много времени, чтобы выбрать свою линию поведения и тип взаимоотношений, как с теми, кого он был прислан обучать военному делу, так и с местным населением. Не было похоже, чтобы он предварительно анализировал ситуацию, чтобы определиться, как себя вести. Он был, скорее всего, приверженец экспромтов, как, впрочем, большинство людей, полагаясь на интуицию и ту реакцию, которую производят те или иные слова или поступки. Но Андрей обладал определенной наблюдательностью и умением делать выводы из своих наблюдений. То, на что обычно человек не обратил бы внимания, оседало в его голове, несмотря на то, что его фамилия Хмелевский.

– Ну что, ты готов? – спросил Андрей, видя, что Михаил закончил чтение письма.

– Готов. Куда пойдем?

– Скорее не пойдем, а поедем, – поправил коллегу Андрей. – Слушай, твоя интеллигентность, или как там это… иногда сбивает меня с толку.

– Не понял. Что сбило тебя с толку?

– Что-что. Твой вопрос. Можно подумать, у нас есть выбор куда идти.

– Ладно-ладно. Не так обреченно. В принципе, какая разница.

– Вот именно. Слушай, Макаров, оставь ты свой макаров, тьфу ты, запутаться можно. Оставь ты это оружие самоубийства в покое, – сказал Андрей, увидев, как Михаил засовывает за пояс брюк макаров. – Еще потеряешь где-нибудь.

– Но ведь мы должны быть всегда при оружии, – пытался оправдать свои действия Михаил.

– Правильно, при оружии, – сказал Андрей, кладя в карман гранату Ф-1. – Мои наблюдения показывают, что местные не выносят одного вида этой штуки.

Михаил смог убедиться в правоте его слов сразу же, как только они вошли в одно из немногих заведений, которое представляло собой строение, похожее на большой сарай с земляным полом, без электричества, поскольку в ту часть страны это достижение цивилизации еще не дошло. Тем не менее, в полумраке керосиновой лампы они смогли разглядеть, что в заведении почти нет пустых мест. Посетители были, в основном, солдаты, которым не надо было идти ни домой, ни к женам, ни к детям, ни в кино, поскольку всего этого они либо не имели, либо годами не видели, либо этого просто не было в тех местах, где они находились. Поскольку Михаил и Андрей были единственными «бледнолицыми» на много сотен километров вокруг, и поскольку их знали как постоянных посетителей, то им сразу же уделили внимание в том смысле, что даже в полумраке можно было разглядеть обращенные в их сторону лица. Михаил высказал опасение Андрею, что в окружении такого количества незнакомых лиц, сюрреалистические контуры которых в полумраке бара придавали некоторый оттенок зловещности, им вряд ли удастся по-настоящему расслабиться и отдохнуть. И тут Андрей достал из кармана пачку Rothmans и положил на стол. Следующим движением он вынул из кармана гранату Ф-1 и также положил на стол рядом с пачкой сигарет. Несмотря на полумрак, посетители заведения каким-то образом рассмотрели предмет, а, может быть, кто-то один увидел и передал по цепочке информацию, но буквально через пару минут Михаил и Андрей остались в баре одни. Андрей показал официантке на дверь и выразительным жестом дал понять, чтобы она закрыла дверь на засов.

– Ну вот, а ты разволновался. Теперь можем спокойно отдохнуть, – успокоил он Михаила.


* * *

Есть вещи, о которых никто не предупредит отъезжающего в длительную командировку за рубеж. Не потому что боятся, что это может повлиять на окончательное решение – ехать или не ехать, нет. Просто, возможно, эти вещи считаются такой мелочью, на которую не стоит обращать внимания. Поэтому, вновь прибывшему специалисту приходится каждый раз открывать свою Америку, начиная счет незнакомым ситуациям и необычным способам решения проблем. Конечно, с отъезжающими проводили долгие беседы, приводили разные поучительные случаи перед поездкой, но кто даст гарантии, что именно эти случаи повторятся.

Почему-то, когда приобретаешь путевку, особенно за рубеж, выясняешь все, до мельчайших подробностей: где будешь жить, сколько раз тебя будут кормить (правда, чем – никто не уточняет), встретят ли тебя в аэропорту и т. д. И едешь-то всего на одну-две недели. А если едешь за рубеж на год или два, то бесполезно выяснять подробности тамошних условий, да и не учтешь всего, и не захочешь показаться занудой. Гораздо лучше выставить себя искателем приключений на манер английской аристократии, которая в периоды длительных, вынужденных бездействий, когда не было никаких войн, буквально изнывала от отсутствия приключений, отсутствия возможности проявить себя, продвинуться по службе, да и вообще, просто свалить из дома на долгое время под благовидным предлогом.

Андрея, как и других офицеров, никто специально не учил премудростям и специфике работы за рубежом. Поэтому его нельзя было винить за отсутствие дипломатичности и опыта работы через переводчика. Это был его первый опыт, а первый опыт всегда есть у каждого. Потом, не надо забывать, что он советский офицер, привыкший делать то и так, как он это делал у себя на родине, и требовать всего того, что он требовал от своих подчиненных, или, что требовали от него его командиры.

– Ну а ты, лейтенант, чего ты так вырядился, как петух? – набросился Андрей на одного из местных офицеров на одном из первых в своей заграничной карьере построений личного состава механизированной бригады. Тот, на кого был устремлен его взгляд, был лейтенант, командир взвода, стоящий в строю почему-то в светлой, парадной форме. – По-твоему, что, я за тебя буду лазать под бэтээром и проверять матчасть? – продолжал он. – Миша, переведи ему.

Михаилу, который пытался как-то сгладить ситуацию, пришлось просто спросить, почему товарищ надел парадную форму. Но тот, конечно, чувствовал, что им сильно недовольны, судя хотя бы по интонации и громкости голоса новоиспеченного капитана Хопса.

– Иди и надень комбинезон. Парада пока не будет, – продолжал наседать Андрей.

Андрей, конечно, погорячился, дав понять, что не собирается лично участвовать в проверке и ремонте матчасти. Видя, насколько личный состав медлителен и неопытен, ему, в конце концов, ничего не оставалось, как самому залезть под БТР и крутить там гайки. При этом из-под бэтээра постоянно доносилось: «Бл. дь, … вашу мать. Советский полковник лазает на брюхе и делает за вас вашу работу… Бл. дь… а вы стоите и смотрите. Миша, переведи им там».

Дело в том, что никто из местных, точно не знал, какое звание носит находящийся с ними советский офицер. Разглашать личные сведения не приветствовалось. Поэтому, чтобы не запутывать местных многие представлялись полковниками, хотя более скромные офицеры не перепрыгивали сразу через три звания, а ограничивались одним или двумя. Лейтенант представлялся капитаном, или, в крайнем случае, майором, а уж если вы майор, то смело можете представиться полковником, все зависело от того, на какое звание тянет ваш внешний вид, ваша громогласность, и обладаете ли вы необходимой жесткой требовательностью. Полковник – это обязательно жесткий и требовательный офицер, и это все понимали, в первую очередь, местные. Надо отдать должное, никто не представлялся генералом, кроме настоящих генералов. Видимо, само слово «генерал» имело что-то магическое, как табу, и осмелиться нарушить это табу никто не решался. А может быть, это благодаря советской системе образования и воспитания, в которой красной строкой проходили скромность, честность, бескорыстность, качества, некоторая доля которых настолько глубоко была заложена в сознание, что при характеристике большинства советских людей вполне уместны были бы такие словосочетания, как «немного честный», «немного скромный», или «немного бескорыстный», в том смысле, что полностью избавиться от этих добродетелей было практически невозможно. Наверно потому, что они были основными в «советской библии».

Михаилу, в основном, нетрудно было переводить Хопса. Никаких витиеватых выражений, никаких двусмысленных слов, ни фразеологии, ни поговорок. Большая часть того, чему учили в инязе, не пригодилась для перевода незамысловатой разговорной речи Хопса. Его речь была вполне лаконична и предсказуема. И, как ни странно, именно его больше всего цитировали местные мальчишки, которые вились вокруг. Некоторые из них были теми, кого привыкли называть «сын полка». Они старались помочь и быть полезными. Как правило, это были те, кто потерял отца на войне.

– Коронель, что такое «билет…билет…билет… – спросил как-то Михаила один из мальчишек. Коронель – это и есть по-местному «полковник», хотя Михаил не мог припомнить, чтобы он представлялся этому пацану, но, тем не менее, вопрос был задан, и ему надо постараться понять его и ответить.

– Билет, это такая бумага, которую выдают, чтобы, например, лететь на самолете или ехать на автобусе. А еще билет покупают, когда хотят пойти в театр или кино, – ответил Михаил на ломанном амхарском вперемешку с английским. – А что такое, где ты слышал это русское слово? Кто говорил «билет»?

– Это коронель Андрей.

(– Интересно, куда это собрался Андрей? – подумал Михаил. – Надо спросить).

– Андрей, ты куда-то собрался ехать? – спросил он, наклонившись под БТР, где Андрей, уже, видимо, отчасти смирившись со своей долей, ремонтировал технику.

– С чего ты взял? Ты же знаешь, я только что приехал.

– Та, просто пацан сказал, что слышал от тебя русское слово, которое ты, почему-то, постоянно повторяешь.

– Какое слово я повторяю?

– Он говорит, ты все время говоришь «билет… билет… билет…», особенно когда что-то ремонтируешь.

– Наверно «бл-дь». Какое еще слово могу я повторять под этим долбанным бэтээром.

– А точно, звучит похоже.

– Ага, похоже. Так же, как генеалогия и гинекология. Или педант и педик. Я вообще хренею, Миша, как ты переводишь, если даже сам не понимаешь, о чем речь. То-то я смотрю, я этому петуху на построении целую тираду выдал, старался все-таки, а ты сказал всего одну фразу. Наверно процентов 50 теряется при переводе, а?

– Андрей, если бы я все перевел, что ты сказал, возможно, началась бы еще одна война, а они и так уже воюют на два фронта.

– Ты хочешь сказать, от тебя зависит, начнется война или нет? Слушай, я как-то неуютно себя почувствовал. А, в самом деле, откуда мне знать, что ты им говоришь.

– Та все нормально, Андрей. Я наоборот, разряжаю обстановку, фильтрую, так сказать.

– О, по-моему, я придумал и тебе псевдоним. Будешь лейтенант Фильтр.

– Тогда лучше Стрейнер. По крайней мере, звучит как фамилия.

– А что такое стрейнер?

– Это тоже фильтр.

– Ладно, договорились, но, по-моему, «фильтр» проще запомнить.

– Слушай, уже, судя по позывным, можно судить о наших пристрастиях, – поделился Михаил своими соображениями с Андреем. – «Хмель» и «Фильтр». Ну, прямо сплошное виноделие.


* * *

– Кстати, о виноделии. Как насчет того, чтобы выпить по джину с тоником сегодня вечером, – предложил после рабочего дня Андрей.

– Я не знаю. Может, чем-то заняться, правда, сам не знаю, чем можно заняться в темноте, без электричества, – ответил Михаил.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=64464007) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.