Книга - География любви

География любви
Марина Нагайцева


Повесть о географии человеческой жизни, её многогранности и хрупкости, о мечте и надежде, великой силе отеческой любви и нескольких поколениях семьи: мальчике Юрке, на долю которого выпали не детские испытания, его отце Михаиле, по долгу службы оказавшемся на Дальстрое и Чаунстрое, дорожном мастере Кеше, навеки оставшемся в Колымской земле, поляке Кондратии, истинное имя и фамилию которого никто не знал. Книга о людях, которые очень дороги моему сердцу, для меня все они – настоящие герои.





География любви



Марина Нагайцева


Посвящается

Ажбалову Илье Васильевичу

Ажбалову Михаилу Ильичу

Ажбалову Юрию Михайловичу

Гаркунову Иннокентию Георгиевичу

Сапецких Кондратию Емельяновичу



© Марина Нагайцева, 2023



ISBN 978-5-0053-4702-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero




Глава первая



В стоге сена было тепло или так казалось, сверху мальчик был заботливо укрыт ватным одеялом.

Навряд ли он осознавал всю бедственность своего положения: слишком сильно ослабила его болезнь, от прежнего, упитанного и жизнерадостного ребёнка, остались одни кости и кожа.

Толком говорить малыш пока не научился, практиковаться в языковых навыках ему было не с кем. Хотя несколько десятков слов уже знал и одно из них, очень важное для него, вдруг чаще других стало будоражить промёрзлое нутро хозяйственного помещения: ма-ма-ааа…

Но если бы даже закричал громко, всё равно никто бы не услышал. У пятилетнего мальчугана обнаружилась скоротечная, безнадежная и очень заразная болезнь, поэтому его изолировали от остальных членов семьи: держать инфицированного в общей комнате никак нельзя, все перемрут. Других помещений, кроме холодных сенцев и хлипкого сарая с запасом сена для дойной козы, у этой семьи попросту не было.

Малыша изматывал сухой, удушающий кашель, после очередного приступа его тело покрывалось испариной. Некоторое время он лежал с открытыми глазами, всматриваясь в тёмное пространство вокруг себя.

Иногда там, где кончалась эта страшная и непроглядная тьма, в хрупкой полоске света, появлялся кто-то сильный, поднимал его вверх, мальчик чувствовал чужое дыхание рядом с собой.

Молчаливый гость приносил больному питьё и тот, обхватив маленькими ручонками бутыль, пил из соски тёплое козье молоко.

После этого его лёгкое тельце опускалось на прежнее место, тень большого человека исчезала, и мальчик снова оставался один-одинёшенек.

– Ма-мааа…

Слёзы наворачивались на глаза, женский образ становился расплывчатым, и дитя погружалось в сон.




Ольга


Его мать, двадцатидвухлетняя женщина по имени Ольга, скоропостижно скончалась от туберкулёза лёгких в марте тысяча девятьсот тридцать четвёртого.

Мальчик очень сильно скучал и до самой последней минуты был с ней. Уговоры не действовали, оторвать его даже силой не представлялось возможным. Целыми днями малыш сидел на кровати болящей и что-то радостно лопотал ей на милом, детском языке. Он не выговаривал буквы и сильно картавил: раскатистый звук «р» ему никак не давался.

Зеленоглазый, с нежной рыжинкой в волосах, с тонким, благородным лицом, мальчик был очень похож на свою мать. Ослабевшей рукой женщина безмолвно гладила сына по мягким, вьющимся волосам, а он впитывал своей детской душой последнюю материнскую ласку. Его щёки полыхали розовым румянцем, придавая всей этой сцене противоположный, вовсе не трагический, а красивый, картинный вид.

Умирала Ольга тяжело, поражённые лёгкие отказали ей, и никто не в силах был вдохнуть жизнь в молодое, внезапно зачахшее тело, чтобы оставить на этом свете маму двум чудесным детям.

Шестилетнюю дочку вовремя уберегли от заразы, а вот сына отлучить от больной матери не удалось.

В ту пору почти каждый десятый житель тех мест погибал от болезни века – «сукотки». Одни заболевали ею от холодного климата и отсутствия полноценного питания, другие цепляли заразу от болеющих родственников, знакомых или вовсе незнакомых людей. Косила болезнь всех без разбору – и старых, и молодых, и полнотелых, и худых.

Суждено было встретиться с ней и маме мальчика – небольшого роста, тоненькой, как тростиночка, сельской девушке.




Усолье Сибирское


Никто не знал, откуда её семья появилась в сибирском селе. Да и не задавали люди подобных вопросов друг другу: многие места Иркутской губернии и Усолья Сибирского были населены потомками бывших заключённых.

Ссылали в эти края ещё при царе, здесь побывало немало декабристов, участников различных восстаний, вождей социал-демократов и представителей революционного подполья, поэтов и писателей. Ссыльнокаторжные трудились на соляной варнице и спичечном заводе.

Людям сиделым возвращаться к прежним местам жительства в центр России не дозволялось. На каторге многие отмахали по двадцать пять лет, на родине их уже не ждали. Вот и оставались в здешних краях, приноравливались к суровому климату, обзаводились семьями, разбавляя бурятов – коренной сибирский народ, своими бунтарскими генами, княжескими титулами, дворянским и купеческим происхождениями, а также северными, западными, южными, азиатскими говорами и кровями.

Одни из них становились осёдлыми и жили в тех же сибирских деревнях и после окончания срока каторжной ссылки, до самой своей кончины, другие перемещались в соседние поселения, искали счастья в новых местах, кому-то из их детей повезло вырваться, уехать в большие города, найти там работу и получить образование.

Искал счастье и отец Ольги – Георгий.

Был он человеком нездешним, в Сибирь попал вместе с другими переселенцами из Черниговской губернии. Первые три года платили ему государственное пособие, он дом построил, женился, обжился, а потом вдруг понял, что с огорода не прокормишься, старая земля в этих местах совсем не плодородная, истощённая, ни в какое сравнение с чернозёмом не идёт, а новую, не освоенную, в одиночку не вспашешь и не обработаешь – целина, одним словом. В поисках лучшей доли помотался по всей Западной Сибири, потом – по Восточной, а затем уж его выбор остановился на Усолье. Дети подрастали – Иннокентий и Ольга, потому Георгию, как единственному кормильцу, требовалась постоянная работа, и он подался на заработки в соседнее село Тельма, расположенное в семи километрах от Усолья Сибирского.




Тельма


Тельма нуждалась в сильных руках – в то время открылись там крупные производства. Платили труженикам хорошо, поэтому со всех окрестных мест бросились мужики на металлургический завод, мебельный комбинат, суконную мануфактуру, стекольный и винокуренный заводы, принимали их разнорабочими.

На Тельминском винокуренном и познакомился Георгий с Михаилом – будущим мужем своей дочери.

Михаил устроился на завод плотником. С древесиной работать он любил! Ещё будучи подростком научился, благо этого материала полны окрестные леса. После школы сразу попал в строительную артель, а потом, поднаторев в плотницком деле, обзавёлся инструментами и принялся самостоятельно мастерить мебель на заказ. А вскоре и посолидней работа подвернулась, стал он заводским плотником в бригаде, возглавляемой отцом Ольги.

Толковые женихи всегда на особом счету! Понравился паренёк серьёзностью и деловыми качествами своему бригадиру, и как-то раз, в один из перекуров, завёл с ним Георгий беседу.

– Сколько годков-то тебе?

– Двадцать один, – ответил Михаил.

– Жениться пора уж тебе, парень!

– Да где же невесту найти, коли с утра до ночи на работе?!!

– Бери в жёны мою дочь, не прогадаешь, – предложил Георгий.

– Посмотреть бы сначала… – засомневался Михаил.

– А на что смотреть? Девка не испорченная, хорошая, работящая, к хозяйству приучена с малолетства. Да и собой пригожая, чистая да аккуратная.

– Что уж, совсем без недостатков?

– Ну, врать не буду! Есть один. Картавит она слегка, как и я. Это наследство ещё от прабабок досталось. Фамилия-то наша говорящая, – засмеялся Георгий.

– А что за фамилия? – с удивлением спросил Михаил.

– Гаркуновы мы. От украинского гаркавити – картавить.

– Ну, фамилия – дело поправимое, – с облегчением вздохнул Михаил, боявшийся, что у девушки имеется серьёзный физический недостаток. – Я её на свою перепишу!

– Ох, твоя-то, Миша, больно мудрёная, не запомнишь сходу.

– Сложная, да, – уклончиво ответил Михаил. – А родился я здесь, в Тельме.

Так и просватал Георгий дочь за лучшего заводского рабочего.

Ольга Георгиевна Гаркунова хоть и росла девушкой застенчивой, скромницей, но замуж за Михаила без раздумий согласилась пойти. Раньше девчонки рано прощались с юностью и добровольно отправлялись под венец. А что было делать-то на селе? Век в сибирской глуши короткий, не забалуешься, просидишь своё время в светёлке, так и помрёшь вечной невестой.

Было Ольге ни много и ни мало – четырнадцать лет, когда вышла она замуж за Михаила. В пятнадцать стала матерью в первый раз и родила дочку, а уж в шестнадцать и второму ребёночку жизнь дала – сыну.




Глава вторая



Родители Михаила приняли невестку хорошо, а как не принять? Младшенькому своему они никогда не перечили, любили его сильно. Если хочешь – женись, сынок!

К тому времени из четырёх детей только один Михаил и остался у них. Старшая дочь Клавдия замуж вышла и уехала из Тельмы, а сыновья Алексей и Константин таких дров наломать успели, что теперь ни слуху и ни духу о них. Пропали. То ли живы, то ли нашли смерть на свои буйные головы…

Подались они в Сибирский Петербург: так за глаза называли в те времена Иркутск – столицу Сибирской державы, город богатый.

Одевались люди там по-другому, не как в Тельме, хоть и расстояние-то между ними не весть какое – около шестидесяти вёрст, деньги у местных купцов водились, озолотились они, зарабатывая на торговле с китайцами. И жизнь в Иркутске совсем иной была: бород не отращивали, в омнибусах разъезжали да киносеансы смотреть ходили.

Ну, и настроения в головах разные бродили, потому легко поднимались иркутяне на всеобщие забастовки. То железнодорожники бастовали, то рабочие и служащие. В девятьсот пятом, в год рождения Михаила, правительство даже военное положение вводило.

А в декабре семнадцатого начались кровавые бои между красногвардейцами и юнкерами. Установили в Иркутске советскую власть, только не так долго она продержалась, в июле восемнадцатого красные сами ушли из города.

Константин, старший брат Михаила, тот свой выбор сразу свершил – за Отечество самодержавное, за Царя-батюшку! Не понял Великую Октябрьскую революцию, душой не принял её, к белым примкнул, подался в Сибирскую добровольческую армию.

А средний брат Алексей совсем другим вырос, был готов до последней капли крови за красных биться, хоть и родился на три года позже Коти: так в детстве звал он своего любимого братишку, имя это закрепилось за Константином до самой разлуки.

По правде сказать, смутное время настало: кто за красных, кто за белых.

И вплоть до седьмого февраля двадцатого года, пока не расстреляли адмирала Колчака, родные братья Константин и Алексей сражались за правду-матку, каждый – за свою. Где-то там, в этих ожесточённых схватках большевиков с меньшевиками, они и сгинули.

В марте в Иркутск вошла Красная Армия, и с ней окончательно установилась советская власть.

Только родные братья Михаила так и не вернулись домой.

Надежды увидеть сыновей живыми родители не теряли до последнего своего вздоха, но время шло, а известий не поступало.

И тогда направили они всю свою любовь на последыша, на Мишу. Был он парнем спокойным, из дома не сбегал, летом подрабатывал пастухом, а зимой учился в сельской школе. Мастеровым вырос, работы не боялся и служил настоящей опорой отцу и матери.




Илья Васильевич


Надо непременно отметить, что отец Михаила – Илья Васильевич, человек с виду приметный, осанистый и высокий, в Сибирь попал не по своей воле.

Молодым тогда был, рисковым, посему покинул родные места: манил его Урал, вот и оказался в Екатеринбурге. Всем там находилось место и работа, кому-то попроще – торговать мясом, сало топить, мыло да солод варить, кирпичи обжигать, а кому-то удавалось получить разрешение на открытие приисков, добычу драгоценных металлов, рудного золота, торговлю камнем и металлом, развитие гранильного и ювелирного ремесла.

Местные купцы не жадничали, и на средства частного капитала была построена первая железная дорога Екатеринбург-Пермь. Тогда народ просто валом повалил в богатейший Уральский край в надежде изменить свою жизнь и заработать большие деньги.

В нужное время и в нужный час оказался там и Илья Васильевич – вольный, смелый, умный и предприимчивый. Дело для себя очень прибыльное нашёл – торговлю арабскими чистокровными скакунами. И с купцами сам торг держал, и с покупателями самолично договаривался. Товар ходовым был, активно им интересовались, особенно, азиаты, за доброго и красивого коня денег не жалели.

Однако в скором времени делу пришёл конец, произросли из ниоткуда, как грибы после дождя, мошенники: водились у них везде свои люди, перевозы и тракты, они быстро поставили воровство и сбыт краденых лошадей на широкую ногу, да так лихо, что даже и полиция поначалу не могла ни уследить за ними, ни поймать.

Перегонять лошадей стало не безопасно. Однажды конокрады отбили только что проданных Ильёй дорогих жеребцов, а покупатель – человек чрезвычайно важный и значимый, не получив свой товар, разгневался и подал в суд.

Так в одночасье хорошее дело разбились о людскую подлость, и Илья Васильевич, согласно указу тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года о высылке в Восточную Сибирь инородцев и лиц осёдлого русского населения, обвиняемых или подозреваемых в кражах лошадей, лишился всех прав и преимуществ, невольно оказавшись в неприглядном статусе лихого человека, получив за «коневую татьбу шайкой» наказание в виде увеличенного тюремного срока.

Сам Илья Васильевич о прошлой жизни своей ни вспоминать, ни говорить не любил, однажды лишь признался сыну Мише, что в кандалах дошёл от Урала до самой Сибири. Отбыв положенный срок, хотел подальше уехать из этих мест, остановился на ночлег в селе Лиственичное, да повстречалась ему там хозяйская дочь – Александра Андреевна, полюбили они друг друга, поженились и отправились в Тельму, небольшой домишко купили, в нём стали жить, и четверо детей их народились в Тельме. С тех пор и стал Илья Васильевич сибиряком.

Пытался Михаил разгадать, что за смысл у отцовской фамилии, что значит она? Да только терялся в догадках: то ли князь был в предках у отца, то ли шах-падишах, то ли потомок древних воинов – сильных и храбрых? Осмелился, спросил, а Илья Васильевич ничего не сказал, только усмехнулся: мол, что ты хочешь, сын, Екатеринбург на стыке Европы и Азии стоит, там столько народов намешано, ни одна история не разберёт…

Верил и надеялся Михаил, что когда-нибудь обязательно удастся ему разговорить отца, тот и расскажет под настроение и про свой род, и про необычную, редкую фамилию.




Михаил


Только накрутилась жизнь, словно гайка на резьбу: одно событие за другим следовали, и совсем некогда стало Мише, не до разговоров по душам.

В тысяча девятьсот двадцать шестом Михаил женился на Ольге и в этот же год увлёкся идеями коммунизма, а в двадцать седьмом уже был принят кандидатом в партию большевиков, новорожденной дочке на радостях дал имя в честь вождя Великой Октябрьской социалистической революции. Вот только зарегистрировать новорожденную с таким именем не удалось, но Михаил и не расстроился вовсе, просто попросил записать дорогое его сердцу слово задом наперёд, получилось красиво, звучно и необычно – Нинель.

А в двадцать восьмом, прямо в день своего рождения – семнадцатого марта, Михаил вступил во Всесоюзную коммунистическую партию большевиков, вместе с ними взял курс на построение социализма в стране, в мае покинул родительский дом и родную Тельму, переехал в Иркутск и устроился плотником в строительный трест.

Там, в Иркутске, родила ему Ольга сына, наследника, назвал его Михаил в честь своего многоуважаемого тестя, Георгия Гаркунова, только светской формой имени – Юрий.

Затем судьба и партия позвали Михаила в Забайкальский край на строительство гидравлики имени Сталина, переехал он с женой и двумя детьми на Амур, на станцию Ольдой, что на Транссибирской железной дороге, а уже через год профсоюзный комитет направил его учиться в город Читу, на подготовительный рабфак.

В тысяча девятьсот тридцать первом Михаил снова вернулся в Иркутск и стал студентом Горного института. Очень хотелось ему получить высшее образование, быть вечным плотником он не желал.

Понятное дело, студенческой стипендией детей досыта не накормишь, в деньгах стала нуждаться его семья, поэтому жена Ольга отвезла дочь и сына к своим родителям в Тельму, а сама устроилась поваром в столовую при институте. Тяжко приходилось ей: день-деньской у плиты, супы да борщи варит, студентов кормит. Если и выскочит на улицу, так только на минуточку – охладиться немного, воздухом свежим подышать, а потом обратно, к жаром пышущей плите. То ли совпало так, то ли остыла она сильно в один из дней, но с тех пор прицепился к ней кашель, неотвязчивый и сухой.

А тут мор пролетел по всей Сибири – тюремная лихорадка, сыпной тиф. Первыми болеть начали заключённые, а потом и на местное население перекинулась зараза. В тридцать втором умерли в одночасье и родители Ольги, и отец Михаила – Илья Васильевич, и старшая сестра Михаила – Клавдия.

Забрал Михаил детей из Тельмы, привёз в Иркутск. Ольга столовую бросила, стали они вчетвером жить в съёмной квартире и питаться на стипендиальное жалование. Лучший кусочек – мужу и детям, а себе уж – что останется. Недоедала Ольга сильно в тот период, истощилась. А болезнь, дремавшая в груди, моментально заявила о себе, бушевать принялась.

Тут и Михаилу стало не до учёбы, срочно потребовались деньги на лечение Ольги, поэтому третий курс он не окончил, бросил Горный институт. К тому времени Михаил уже имел хорошую репутацию и необходимый для продвижения стаж работы, поэтому Иркутский горком ВКП (б) направил его на обувную фабрику, где он и был впервые в своей жизни избран освобождённым секретарём партийного комитета.

Как ни старался Михаил, помочь жене он ничем не смог. Бессильны перед чахоткой оказались и лучшие врачи: не изобрели ещё в то время антибиотик пенициллин, а потому и Ольга, и мать Михаила – Александра Андреевна, обе умерли от туберкулёза в начале тридцать четвёртого.

Так Михаил потерял всех родственников – похоронил отца, мать, сестру, тестя и тёщу, жену Ольгу и в двадцать восемь лет остался вдовцом с двумя детьми на руках…

Времени искать любовь не было, поэтому после похорон жены Михаил предложил кассирше из той же столовой, где работала раньше Ольга, стать спутницей жизни: детям срочно нужна была мать.




Глава третья



Кассиршу, согласившуюся стать гражданской супругой Михаила, звали Елизаветой.

Она была ровесницей и приятельницей прежней жены. Сдружились женщины во время работы в столовой, почти всё знали друг о друге. Лиза очень переживала внезапную смерть Ольги и сочувствовала Михаилу.

Сказать честно, чужой муж понравился ей с первого взгляда, и она даже втайне завидовала товарке, но по-хорошему, белой завистью.

– Надёжный у тебя супруг, Оля, солидный, все его уважают, большое будущее его ждёт. А глаза-то какие, прямо мысль так и сверкает в них. Детей, опять же, любит, тебя на руках носит. Вот бы и мне такого найти!

– Встретишь ещё, молодая. Вон как на тебя студенты заглядываются!

– Я, Оля, хоть и молодая, но разборчивая! За простого студентика замуж не пойду, – ответила Елизавета.

Девушка с характером, яркая и бойкая, будучи от природы здоровой и жизнерадостной особой, Лиза Симановская знала себе цену.

Она родилась в семье бывшего Полтавского урядника Ильи Ивановича Симановского. Однажды и он покинул родные пенаты и переехал в Сибирь, чтобы приумножить свои капиталы и стать ещё богаче. После отмены царской монополии на пушнину, слух прошёл по всей Малороссии, что сибирские купцы богатеют ни по дням, а по часам, вот и Симановский Илья решил испытать удачу на себе, распрощался с родной Полтавой, подался в края, сулившие огромные деньги, и стал одним из двадцати тысяч переселенцев, прибывших в Иркутскую губернию в конце девятнадцатого века.

И так получилось, что первоначально поселился он в Усолье Сибирском. Простора для деятельности здесь было много и фабричных производств, но он решил открыть свою кожевенную мастерскую. Новое дело пошло в гору, Илья Симановский устроил личную жизнь, взял в жёны улыбчивую смуглянку с чёрными, как смоль, бровями и волосами, удочерил двух детей от её прежнего мужа Ефима. В этом селе и родился в тысяча девятьсот седьмом году первый общий ребёнок Ильи Ивановича и Наталии Петровны – дочь Зоя.

Однако на другой год кожевенную мастерскую пришлось закрыть, и семья перебралась в Иркутск. Там Наталия подарила мужу вторую дочь – Александру.

Но в Иркутске и своих торговцев было предостаточно, весь оборот пушнины контролировали они, выгодного дела не нашлось. И тогда Илья Иванович решил бросить Сибирь и поехать за мечтой в Якутию. Там процветал пушной промысел, и Симановский рискнул на удачу.

Жена Наталия исправно рожала ему девчонок, и вскоре в городе Верхоянске на свет появилась дочь Валентина. Семье с пятью детьми в суровом климате не сладко жилось, да и Верхоянск в те времена был настолько мизерным населённым пунктом, что огромное дело, которое замыслил Илья, столкнулось с конкуренцией мелких местных промысловиков и потерпело фиаско.

И тогда Симановские снова вернулись в Сибирь и нашли пристанище в бурятском селе Оёк, что в тридцати пяти километрах от Иркутска. Село крошечное, но славилось в народе ремесленниками, там и открыл Илья скорняжную мастерскую и не прогадал.

В селе Оёк в тысяча девятьсот двенадцатом году и родилась Елизавета – его четвёртая родная дочь.

И всё было бы чудесно, если бы не Октябрьская революция и последовавшая Гражданская война, которая привела к упадку и большую экономику, и маленькую мастерскую Ильи Симановского.

Пережить разорение он не смог, загрустил, а вскоре заразился тифом и скончался.

Это произошло, когда его младшей дочери Лизе шёл восьмой год.

Её мать, Наталия Петровна, похоронившая первого мужа, и вот теперь – второго, решила, что слезами горю не поможешь, взяла себя в руки, перекроила судьбу и сошлась с незнакомым мужчиной, просто так.

Поначалу она не признавалась дочерям, кем приходится этот убелённый сединами старец, не знающий ни одного слова на русском языке, – родственником или просто пришлым человеком, наёмным работником. В селе было много ссыльных поляков, за еду и постой они соглашались на любую работу. Ну, а чтобы любопытные односельчане не лезли в её жизнь и не насмешничали, Наталия Петровна переехала со своим поляком в Тельму.




Елизавета


К моменту описываемых событий пять её старших дочерей уже отделились, вышли замуж и уехали – одна в Ангарск, вторая – в Ярославль, остальные – в Иркутск. Они и забрали с собой свою младшую, шестую сестру, – Елизавету Симановскую.

В Иркутске Лиза окончила школу, выучилась на кассира-бухгалтера, а потом устроилась в столовую Горного института, где и повстречала свою судьбу в лице мужа умершей подруги Ольги.

Михаил сразу признался ей, что с сыном беда, ребёнок в полной мере принял на себя болезнь матери, нет шансов на его спасение, видно, Ольга зовёт за собой. Однако Елизавета рассудила иначе и настояла на повторном медицинском осмотре.

Приехавший доктор – человек добрый и чувствительный, проникся чужой бедой. Он тщательно осмотрел малыша. Картина была удручающей: мальчик дышал прерывисто, судорожно хватая воздух открытым ртом.

– Есть ли хоть какая-то надежда? – прохрипел Михаил, от переживаний у него пропал голос.

– Не имею права сказать нет… – Доктор снял пенсне. – Правое лёгкое, по всей видимости, уже не работает, поражено. Процесс перекинулся и на левое.

– Сколько ему осталось жить?

– Максимум десять дней. Если… Вы… не хотите, чтобы мальчик оставался дома, могу предложить приют для хронических больных. Он расположен в сосновом бору, на правой стороне реки Иркут. Там ему будет хорошо и спокойно, сёстры совершат все необходимые обряды.

– Спасибо Вам, доктор, за визит. Мы ни в коем случае не отправим сына в приют, будем с ним рядом до последней минуты, – вмешалась в разговор Елизавета.

Она убедила Михаила в том, что нет никакой необходимости отвозить ребёнка к чужим людям, ведь в Тельме живёт её мать, а потому нужно срочно переправить Юрочку к ней: в деревне, на свежем воздухе и козьем молоке, ему полегчает. А, если, не дай Бог, помрёт, то в Тельме и похоронят его.

Михаил доктору верил, особых надежд на выздоровление сына не питал, но с решением Елизаветы сразу согласился, потому что Тельма была его родиной и частью души – там покоились все его родственники. Значит, и сын обретёт вечный покой на Тельминской земле.




Баба Наташа


Наталия Петровна Симановская, поначалу обрадовавшаяся приезду дочери с кавалером, приуныла.

– Нет, заразного больного в дом не положу, не обижайся, Лиза. В сарайке пусть будет, а в доме – никак нет. Тем более, ребёнок чужой.

– Мама, он не чужой! Юрочка – сын моей умершей подруги. Он теперь наш общий с Мишей сын, понимаешь?

– Ничего не понимаю! Ты что же, тайно от матери замуж вышла?

– Мама, ни о каком замужестве речь не идёт пока, – сконфузилась Елизавета.

– Вот, возьмите, – Михаил протянул Наталии Петровне купюры. – Я буду присылать Вам деньги на питание.

– Не беспокойтесь, молодой человек, пропитаем мальца Вашего, – оживилась Наталия Петровна, мгновенно засунув купюры в карман фартука.

– В сарае холодно очень, его бы одеялом тёплым укрыть. Дайте, пожалуйста, если не жалко, можно и старенькое какое-нибудь, – попросил Михаил.

Он отнёс сына в сарай.

Расстроился сильно: в сарае было зябко и пахло мышами.

– Эх, одеяльце-то баба Наташа дала хлипкое, на рыбьем меху…, – грустно сказал он.

Михаил снял с себя шапку, шарф, пальто. Как мог, укутал сына, потом положил на сено и сверху накрыл одеялом.

– Не умирай, сынок, прошу тебя! За себя и за мамку свою живи, Юрка… А я буду к тебе приезжать… Обязательно буду…

С тяжёлым сердцем Михаил вернулся в Иркутск и приступил к исполнению новых служебных обязанностей: по рекомендации горкома ВКП (б) он был назначен директором Иркутского комбината хлебопечения.




Дед Кондратий


Молчаливый поляк, с которым сошлась мать Лизы, оказался человеком работящим, спокойным, хозяйственным и заботливым: и воду в дом принесёт, и дров нарубит, и печь растопит, и еду сготовит, и крышу починит.

Объяснялась с ним Наталия Петровна жестами, а когда он недопонимал, то её брала досада, и тогда в сердцах бросала она фразу, которую он, уж точно, ни за что бы не разобрал:

– Эх, немтырь ты, немтырь! Как со стеной с тобой говорю!

Ничего о нём Наталия Петровна не знала, кроме тех данных, которые были записаны на русском языке в его документе, удостоверяющим личность: Сапецкий Кондратий Емельянович.

Она слышала, что пленных поляков навезли в Сибирь тысячами и разбросали по всем заводам. Была у них политическая провинность – они участвовали в восстании. Отбыв срок, поляки домой не рвались и сразу пускали прочные корни: создавали семьи с местными жительницами, обзаводились хозяйством, с лёгкостью находили работу, меняли имена, отчества и фамилии на русские.

Были ли у Кондратия свои дети в Польше или не было, неизвестно, но к появлению чужого, смертельно больного мальчика, он отнёсся по-отечески. Болела у него душа за ребёнка: несколько раз в день зайдёт в сарай, постоит минутку, посмотрит – вроде дышит. Сходит в дом, принесёт воды и по капельке вливает ему в рот живительную влагу. Через несколько дней мальчонка приоткрыл глазки – отживел!

Обрадовался дед и решил его козьим молоком из бутылочки поить: возьмёт воздушное тельце, прижмёт к себе и ходит по сараю, баюкает. Ему бы в тепло, к печке, только хозяйка, Наталия Петровна, не позволяет брать мальчика в дом – боится заразы.

Первые три месяца Юра так и жил в сарае. Навещал его только дед: кормил, перестилал солому, ухаживал, как мог. Мальчик почти всё время спал, а дед всё это время волновался, лоб щупал: жив ли? Еду оставлял, чтобы поел мальчишка, когда проснётся, но тот к еде не прикасался.

То ли по судьбе так суждено было, то ли Бог послал доброго человека в лице деда Кондратия, но от заботы старика-поляка мальчик стал поправляться.

Однажды Юрка почувствовал в себе силы, слез на земляной пол, дополз до двери и толкнул её. Он зажмурился от яркого света и закрыл глаза. Потом с любопытством оглядел двор и заплакал: ни одного знакомого лица, мамы тоже нигде не было.

Дед Кондратий тут как тут, на руки подхватил и в дом понёс.

Так и завязалась между ними крепкая дружба: Юрка от своего спасителя ни на шаг, куда старый, туда и малый. Дед по воду – и Юрка с ним, дед за дровами – и мальчонка следом.

Молчали всегда: мальчик плохо говорил, а Кондратий Емельянович не знал русских слов, но им и так было хорошо и спокойно друг с другом.

– То ли крещёный ты, сынок, то ли нет? У кого теперь спросишь? Отец твой деньги шлёт, а сам уж целый год глаз не кажет. У тебя есть нательный крестик? – спросила Наталия Петровна, когда мальчик стал жить у неё в доме.

– Нет, – ответил тот.

– Надо бы тебя покрестить, нехристем быть нехорошо, – покачала головой Наталия Петровна.

В один из дней она отправилась за советом к батюшке в Тельминскую церковь, а тот и поинтересовался возрастом ребёнка, мирским именем и кем приходится ей.

– Седьмой год Юрке-то, мне он вроде как внучок. Матери нет, померла у него мать, Ольгой звалась, а отец уехал с моей дочерью в Иркутск и запропастились они, спросить не у кого.

– Мальчик уже большой, скорее всего, его крестили при рождении. Юра и Егор по-церковному – Георгий. Это и есть его крестильное имя, – успокоил Наталию Петровну батюшка.

Время шло, мальчишка подрастал, пора бы и о школе задуматься. Да тут Наталия Петровна разболелась ни на шутку, слегла, запричитала, что жить осталось ей совсем недолго, соседку призвала и стала просить, чтобы нашла она её дочерей в Иркутске, а те чтобы передали отцу мальчика весточку: жив сын-то, забирать надо, а то коли помрут они с дедом, на кого ж дитя оставлять?

Дочери Наталии Петровны как ни старались, ни родной сестры Елизаветы, ни отца Юркиного в Иркутске не нашли.

И вдруг в один из дней совершенно случайно объявился родственник мальчика.

– Вот я тебя и отыскал, Юрок! – крепко обнял он паренька. – Ну, что ты куксишься? Не помнишь меня? Я – Иннокентий, твой дядька, родной брат Ольги, матери твоей. Разрешаю звать меня Кешей. Поедешь со мной на Колыму?

– Да, – кивнул головой мальчик.

И началась у Юрки совсем другая жизнь.




Глава четвёртая



Иннокентий приехал всего на пару недель – в очередной отпуск.

Давно не бывал в родных краях и не знал, что за время его отсутствия скоропостижно скончалась сестра Ольга.

В начале тысяча девятьсот тридцать второго года он отбыл в Магадан. Как и многие молодые люди, мечтавшие о романтике и приключениях, Иннокентий покинул родную сибирскую деревню Тельма Усольского района и отправился за счастьем туда, где сопки до небес и короткое лето с необыкновенными белыми ночами.

Его профессия высоко ценилась и хорошо оплачивалась, стране требовались специалисты для прокладки дорог, в строительстве одной из них – Колымской трассы, и намеревался принять участие Иннокентий: она начиналась от Магадана и вела вглубь материка, что позволяло отправлять грузы, оборудование и продовольствие не по морям и не сплавом по притокам реки Колымы, а по суше. Ветки, проложенные от этой трассы, должны были также обеспечивать подъезд к многочисленным приискам. Геологоразведочные экспедиции обнаружили в тех краях благородный металл – россыпное золото.

Для осуществления этих задач был создан Государственный трест «Дальстрой», в дорожно-строительном подразделении которого и работал дорожным мастером Иннокентий Георгиевич Гаркунов.

Его попытка отыскать в Иркутске сестру с семьёй не увенчалась успехом. Иннокентий хотел было сразу вернуться в Магадан, да решил на прощание заехать в Тельму. Там забрёл в Казанскую церковь помолиться за упокой родителей, а потом случайно разговорился с новым, молодым священником, а тот и вспомнил, что недавно одна пожилая женщина из местных хотела было покрестить мальчишку лет шести, будто бы приёмного внучка, мать его как раз и звали Ольгой, она умерла, а отца разыскать не могут.

Так Иннокентий и нашёл своего племянника.




Иннокентий


– Эх, Юрка, что же ты говорить-то не научился до сих пор? Только два слова – да и нет. Нам бы с тобой букварь раздобыть, я тебя вмиг грамоте научу, будешь сам сказки читать. Ну, ничего, приедем во Владивосток, накупим тебе детских книжек с картинками, – Иннокентий потрепал паренька по голове.

Он был счастлив, что снова обрёл семью: Юрка – это же племяш, родная душа.

Они добирались от Иркутска до Владивостока поездом трое суток, мальчик с интересом рассматривал меняющиеся за окном картины, а Иннокентий с жаром рассказывал ему о красоте природы и даже читал наизусть стихи. Столько новых впечатлений Юрка не переживал ещё ни разу в своей короткой жизни!

Только сразу отправиться по морю им не удалось, пришлось целых два месяца жить в бараке на окраине города в ожидании парохода.

Каждый день дядя Кеша много говорил с племянником, словно спешил насытить Юркину голову информацией. В этих длинных рассказах мальчик многое уловил: запомнил свою фамилию, имя отца и матери, откуда он родом. Рассказы дяди Кеши будоражили память, смешивались с какими-то нечёткими воспоминаниями. Вот он зовёт маму, она открывает глаза и гладит его по голове. Мама не встаёт, лежит на высоких подушках и тяжело дышит.

– А мой папка какой? – переспрашивал он много раз у дяди Кеши, и тот отвечал простыми фразами, чтобы мальчишка мог их повторить.

– Папка высокий, на голову выше меня. У него широкие плечи, он сильный.

Но припомнить отца у Юрки никак не получалось. Почему-то его образ стёрся из памяти, хорошо запомнил он только деда Кондрата и бабу Наташу.

После рассказов о семье ему впервые в жизни стали сниться сны, и в них приходили его папа Михаил – высокий и красивый мужчина, мама Ольга – маленькая, хрупкая девушка, и старшая сестричка Неля с двумя длинными косичками: такими описывал их дядя Иннокентий.

Однажды Иннокентий и Юрка забрели в китайский квартал. Там, на рынке, мальчик увидел расписной мяч на блестящей ножке и потянулся к нему.

– Это не игрушка, это – глобус, – многозначительно предупредил дядя Кеша. – Он круглый, как наша планета, на которой мы живём. Зелёный цвет – это деревья, травы и леса, коричневый – земля и горы, а синий – вода: реки, озёра, моря и океаны.

Юрка не мог оторвать глаз от необычной штуковины.

– Смотри и запоминай! Мы с тобой сейчас вот здесь находимся: город Владивосток, – Иннокентий указал на маленькую точку на глобусе. – Видишь, сколько синего цвета рядом? Это потому, что с одной стороны – Охотское море, а с другой – Японское, и мы с тобой скоро поплывём по этим двум морям на настоящем, большом-пребольшом пароходе.

– А мой папка где тут? – неожиданно выпалил Юрка.

– Честное слово, я не знаю, где он. Но если жив, то ты обязательно с ним увидишься, ведь шарик-то вертится! – Иннокентий стал медленно поворачивать глобус, Юрка заворожённо следил за каждым его движением. – А раз так, то все люди рано или поздно встречаются, понимаешь, Юрок?

Мальчишка радостно крутил шарообразную модель земли в разные стороны: она подарила ему надежду на встречу с отцом.

– Кеша, давай купим глобус?

– Слишком большой он, да и как мы с ним? В чемодан не влезет. Вот приедем на Колыму, там и разберёмся. А пока предлагаю купить очень хорошую игру, – Иннокентий указал на деревянный, клетчатый футляр, покрытый лаком.

– Кеша, что там?

– Там, Юрок, живут пешие воины, кони, слоны, колесницы, короли и королевы. Если ты поймёшь, как ими управлять, то научишься побеждать не силой, а умом.

Кеша купил племяннику шахматы, книжки, цветные карандаши, перьевые ручки, чернила с чернильницей и толстую тетрадь в коленкоровом переплёте, Юрка сам её выбрал.

На первой странице мальчик нарисовал подобие круга, старательно раскрасил в зелёный, коричневый и синий цвета.

– Кеша, это – глобус. Мы здесь, – сказал он и поставил посередине своего рисунка большую красную точку.

Иннокентий рассмеялся и подписал внизу странички: Юра и Кеша. Владивосток. Июнь 1936 года.

И вот откуда-то привезли большую партию заключённых, загрузили всех в пароход. Этим же пароходом отправились и простые граждане, и вольнонаёмные специалисты, вместе с ними поспешили подняться на палубу и Кеша с племянником.

А потом они плыли по Японскому и Охотскому морям, и Юрка не сводил глаз с водной пучины, а дядя Кеша рассказывал ему про жизнь морских обитателей.

– Мы с тобой, Юра, живём на земле, а они – под водой. Там им тепло, там у них еда и своя жизнь.

– Они какие?

– Разные они. Я буду рисовать, а ты запоминай!

Кеша был человеком талантливым, он нигде не учился искусству живописи, но рисунки получалось у него исключительно правдоподобными. Около каждого изображения он писал печатными буквами название, чтобы мальчик учился читать.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/marina-nagayceva/geografiya-lubvi/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.