Книга - Колючки иголки

Колючки иголки
Несахар


Это книга – о тех, кто плакал и не стеснялся этого. О тех, кто терял и совершал ошибки, кричал от боли и выл от бессилия. О тех, кто не разучился говорить и слышать, верить и любить, видеть и не молчать…




Это книга – о тех, кто плакал и не стеснялся этого. О тех, кто терял и совершал ошибки, кричал от боли и выл от бессилия. О тех, кто не разучился говорить и слышать, верить и любить, видеть и не молчать…

Последний из последних(1).

Это было в конце прошлого века. В одной из центральных газет, страны, которой уже нет, был большой очерк известного охотоведа о волках. Статья была не только большой по объёму, но и очень интересной по написанию с примерами из личных наблюдений и случаев. В ней он подробно и популярно объяснял читателям о том, что настоящих волков в живой природе остались единицы, всю остальную массу живущих нельзя уже считать такими. Вот к примеру, в настоящее время выследив и найдя нору с волчатами, можно не опасаясь вытащить их от туда и спокойно уйти. Волчица, находясь даже рядом, вида не подаст и не сделает ничего чтобы остановить человека. Обмельчал зверь. А ведь ещё не так давно, так просто это не возможно было сделать. Самка, до последней капли крови, до последнего вздоха будет защищать своих детёнышей. И пока не убьёшь её к норе дорогу забудь. А если тебе повезло забрать их, когда она охотилась в поисках добычи и не была рядом… То знали, что обязательно придёт, придёт и найдёт дом откуда пришли те кто это сделал. Перегрызёт всю живность не пощадит не кого, пока не отомстит за своё потомство. И долго будет выть оплакивая свою потерю, наводя ужас на всех собак сидящих на цепи. А потом с какой-то не охотою в голосе расскажет и о своей последней встречи с волком. О том, как долго выслеживали, искали и нашли таки нору. Огляделись и поняли, что никого рядом нет и его напарник срубив молодую осинку начнёт с нею подходить к норе. И в этот момент почувствовав, что-то не ладное, сам он снимет ружьё с предохранителя… Ведь из кустов выскачет, нет скорее вылетит мать волчица с горящими и злыми глазами и распахнутой пастью, готовой к своей последней битве. Он во время успеет выстрелить, потом ещё раз. Она молча завалится на бок, а они не ожидав такого поворота событий замрут покрывшись потом и страхом. Как перезарядив ружьё, он подойдёт к её остывающему трупу и удивиться, что уж больно стара она, и что с подвигло её вновь на материнство? Как чем-то ощутив, осознав потерю матери заскулят и за воют волчата. Как потом он неоднократно себя будет проклинать и корить, что согласился пойти на эту охоту. И, что это была единственная в его жизни волчица, которой он выроет могилу и похоронит. Темно было за окном. Ещё бы, на улице зимняя ночь. Только ярко-ярко с неба светили звёздочки, да свет с замёрзших уличных фонарей с трудом пробивался наружу.

Ей не спалось. Стояла у окна и смотрела на улицу, заодно подмечая какие-то детали. Вот в очередной раз промчалась машина, это днём они ездят по правилам, ночью же забывают о них и именно летают по городу. В соседних домах в окнах тоже не было света, люди спали или делали вид, что спят. Тишина.

Стоять надоело, тихонечко подошла к столу и села. Устала она от этой жизни, ох, как устала. Думала, выйдет на пенсию и заживёт тихой спокойной жизнью. А не получилось. Теперь ни жизни, ни спокойствия – сплошная каторга. Не этого она хотела, не об этом мечтала…

Приехали они с мужем на заработки давно. Это теперь её с уверенностью можно назвать старожилом города. А тогда таких, как они, много было -молодых, уверенных покорителей Севера. Вот только сейчас практически никого не осталось, словно ветер сдул их куда-то, а они зацепиться не смогли, вот и разлетелись. По пальцам пересчитать можно тех, с кем когда-то работали вместе, жили рядом в вагончиках. С кем в болотных сапогах ходили по будущему городу, костры жгли, чтобы еду приготовить, машину дождаться, чтобы воды набрать. Нынешним этого не понять, да и не об этом сейчас речь. Совсем не об этом.

Здесь и сын у них родился. Долгожданный, любимый! Стала полноценная семья. Муж всю жизнь водителем на месторождении проработал, а она старшим специалистом в отделе кадров. Детский сад, школа, а потом и университет… Всегда ей хотелось, чтобы сын её не хуже других выглядел. Был одет и обут по моде, а когда в старшие классы перешёл и вещи хорошие имел. Рос он в полном достатке, как ей казалось, и ни в чём не нуждался, всё у него было. Учился неплохо, спортом занимался и даже на разные соревнования уезжал, грамоты и призы привозил. Вот они и просто рады были, что всё у него хорошо складывается. Да видно за этой радостью и успехами, просмотрели что-то и не заметили, а заметь в то время – всё можно было бы изменить. Да только за повседневной суетой и какими-то вечными хлопотами не углядели, проморгали. Главным ориентиром тогда школа была, а её без повода туда не вызывали, на родительских собраниях ничего дурного про ребёнка не говорили. Вот и не было никаких сомнений и плохих мыслей.

Скорее всего это началось в последнем классе. Стала молодёжь собираться по вечерам у них в подъезде, и сын с ними. Большая орава мальчишек и девчонок. Шумно так себя вели и не стеснялись в выражениях, вот соседи и стали жаловаться. Поговорила она с ним и ведь ушли, исчезли куда-то. Теперь если кто и появлялся, то только сын с друзьями, но стояли тихонечко и никто даже слово плохого не мог про них сказать. До позднего вечера мог торчать с ними в подъезде. Стала одежда попахивать табаком, так он ведь спортсмен, а запах – так это друзья курят. А иногда по праздникам стала улавливать и запах алкоголя и опять находила себе оправдание: так ведь бутылочку пива выпили, от пива-то никто не спивается. Главное чтобы сейчас школу хорошо закончил и в институт поступил, – думала так, как и все матери его класса. Да, наверное не только класса, а всех выпускников.

Закончил, поступил, уехал учиться. Теперь приезжал только на каникулах и всё это время встречался с кем-то. После встреч этих домой возвращался пьяный, а иногда и вдребезги, несколько раз друзья приносили. Правда, молча заходил, раздевался и спать ложился, без каких-либо разговоров и концертов. Отцу, видимо, надоело это и как-то раз поговорил он с ним на эту тему, по-отцовски, по-мужски. Её при этом разговоре не было, а когда пришла, поняла всё сразу. Притих сын, дней пять вообще из дома не выходил, уж больно следы разговора на лице видны были. Да только недолго продержался. Теперь выходил в подъезд, спускался на два этажа ниже, а там ждали уже ждали. Домой приходил, только тогда когда был уверен, что отец спит. И снова в голове у неё одно вертелось – главное, институт закончить. А что пьёт – так все пьют. Он ведь не алкаш какой-то, учится, устаёт, а на каникулах можно.

Отучился. Приехал, они стол накрыли. Столько народу собралось отметить это событие. Душевно так посидели, нынче такое редко за столом бывает. Все их друзья и знакомые по-настоящему и по-человечески радовались за них. Ещё бы, вырастили и выучили, осталось только на работу пристроить. А там жить и ждать, когда женится да внучата по квартире забегают. Как-то быстро и как ни странно сын сам нашёл себе работу, устроился. Да так удачно! В крупное финансовое учреждение – сам, без разного рода блата. И оклад хороший, да и хвалить как специалиста стали. Вот, казалось бы, что ещё нужно, работай и добивайся всего.

Теперь каждое утро, чисто выбритый, наглаженный и пахнущий дорогим парфюмом, уходил трудиться. Приходил на обед, вечером возвращался домой. Всё бы хорошо, да вот каждую пятницу продолжал стоять с друзьями в подъезде и пил пиво. Что только она ему по этому поводу не говорила, как только не ругала – не слышал он её и всё продолжалось. И опять она находила оправдание этому – ведь выходные наступают, и завтра на работу не идти. А то, что соседи говорят? Так соседи завидуют, вот и несут разную несусветную чушь. Вот только, поднимаясь, домой, вести он стал себя не так, как раньше, какая-то агрессия появилась и в словах, и в действиях. А однажды…

Пришёл вот так же домой и стал так громко звенеть посудой, что отец не выдержал и сделал ему замечание. А тот в ответ, словно ожидая от него такой реакции, кинулся драться. Не ожидала она такого поворота. Бросилась разнимать, крича на всю квартиру, и с большим трудом развела их по комнатам. Сильно он порвал мужу губу, так, что на следующий день поехали они больницу её зашивать. А когда возвращались, сказал он тогда ей: Не справлюсь я с ним больше, зря только деньги тратили и учили, не выйдет из него ничего. Нужно было в армию отправить, а после на машину и работал бы водителем. А она в ответ: Да ты чего? Придём сейчас домой, помиритесь, вдвоём посидите, мировую выпьете, всякое в жизни бывает. Пьяный он был, не помнит ничего!

Пришло время. Сначала она, а потом и муж вышли на пенсию. Да вот только на пенсии-то долго он не успел пожить. Поехал на рыбалку и не вернулся, утонул. Сколько слёз она выплакала, сколько страданий испытала, пока его в реке искали, но нашли, нашли и похоронили. Со временем памятник мраморный поставили, и не забывали, навещали, следили. В общем, всё как у людей. И стали они теперь жить вдвоём. Сын так же работал, а она дома сидела и как-то стала втягиваться в жизнь женщины-пенсионерки. Стала заготовки на зиму готовить, разные салаты и прочие домашние радости. Даже какое-то удовольствие и счастье испытывала от этого занятия. А ведь раньше, попробуй, заставь, вообще не замечала за собой такой склонности. А теперь так радовалась новым рецептам, кулинарным хитростям, словно маленькая девочка игрушкам. Всё бы ничего, да только пить сын стал теперь гораздо чаще. Теперь мог в любой день после работы набрать пива, вызвонить друзей и стоять пить. А она всё никак не могла понять, откуда у него это? Миллион раз задавала себе этот вопрос и не могла найти ответ. По нескольку раз перебрала всех родственников с обеих сторон, но не было пьющих. Не было пропойц и горьких пьяниц, не было.

Не торопясь встала, взяла ковшик и отправилась в ванную. Всё ещё по старинке, не доверяя покупной и очищенной воде, что продают в больших бутылях, зачерпнула ковшиком из своего чана. Она всю жизнь так делала: в стоящий в ванной большой чан набирала холодную воду тоненькой струйкой, давала пару дней отстояться, а потом пользовалась ею. И ведь метод этот был действенен. Наполнила и включила чайник кипятиться. Сама же в это время достала свою кружку, из холодильника вынула молоко и уселась обратно, ожидая, когда чайник закипит. По привычке включила телевизор, пытаясь что-то уловить, но вот только не этим была занята сейчас ее голова. И он скорее служил дальним фоном, а не источником информации.

Сорок три дня назад в очередной раз беда пришла в её дом.

Была суббота, время шло к обеду. Она сидела дома одна и чем-то занималась, сейчас и вспомнить не могла – чем конкретно. Сначала раздался громкий стук, а потом кто-то шумно распахнул дверь. Она про сына подумала, что опять пьяный пришёл, но в прихожей стояла соседка со второго этажа. Подбежала, схватив её за руку, и, причитая, заголосила: Пошли, пошли скорее, там сын твой в подъезде лежит и голова вся в крови! За доли секунды она пулей спустилась и оказалась рядом с лежащим сыном. Действительно, вся голова в крови, что-то мычит и пытается сказать, а не получается. С большим трудом затащили его в квартиру и уложили на диван. Он скрючился в какую-то неестественную позу и вроде затих. Скорую надо вызывать, – произнесла соседка, – да ты посмотри, его же пинали, – указывая рукой на его пальто. Действительно, дорогущее пальто, которое он купил в конце лета, с пятнами крови и чёткими отпечатками подошв чьих-то ботинок указывало на это. Их увезли вместе, её – как сопровождающую, его – как пациента. Сына мигом переложили на каталку и повезли куда-то по широким, белым коридорам. Позже подъехала милиция, вернее полиция, и там она дала первые показания. Уверенная в том, что всё будет хорошо и вечером его можно будет зайти и проведать, тихонечко отправилась домой. Шла и про себя ругала его, ведь пьяный уже был и, судя по запаху, хорошенько успел напиться. А подрался с кем? Ведь средь бела дня, где?! С этими мыслями и зашла домой.

Стала собирать туалетные принадлежности. Основательно и по-хозяйски складывала в пакет всё то, о чём ей сказала медсестра: кружку, ложку, аккуратно обматывая всё полотенцем. И тут раздался телефонный звонок из больницы: Принести пакет можете, вот только встретиться не получится, прооперировали его, самочувствие в норме, а вот завтра в палату пропустим, завтра же и с врачами поговорить можно будет. Теперь она сама зашла к соседке, вместе отнесли вещи в приёмный покой, по дороге обсуждая, что могло произойти и кто это мог сделать. Ничего конкретного предположить не смогли, расстались на своей лестничной площадке с верой, что всё обойдётся и скоро сын поправится.

На следующий день прямо с утра вновь отправилась по уже знакомой дорожке. Прошла в ординаторскую и, как ни странно, сразу, без ожидания, встретилась с лечащим врачом. Тот сразу понял, о каком пациенте пойдёт речь и говорить начал тоже сразу, без лирических вступлений. Значит, удалили ему почку ввиду того, что она из себя ничего не представляла, потому что из-за нанесённых ударов превратилась в лохмотья, а вот селезёнку спасти удалось, прооперировали и зашили. Состояние соответствует тому, которое и должно быть после подобного хирургического вмешательства. Больной пришёл в себя и находится в палате. На тот момент она ещё не поняла, что же произошло на самом деле. Первое, что мелькнуло в голове, что живут же люди с одной почкой и ничего. Попросила увидеть сына, доктор без колебания разрешил, но не более двадцати минут. И её под присмотром медсестры пропустили в палату.

Палата была рассчитана на троих больных. Сын её лежал посередине. Его соседи поздоровались и тихонечко вышли, оставив их наедине. Он лежал с перевязанной головой, с закрытыми глазами, а из-под одеяла торчали прозрачные трубочки, которые были спаяны с такими же небольшими ёмкостями, стоявшими на полу. Сыночек, сыночек, – погладив по руке, позвала она его. Он открыл глаза и стал смотреть на неё. Тебе, наверное, больно, не говори нечего, лежи… В ответ он почему-то шёпотом произнёс: Здравствуй, мама. И, не моргая, продолжал внимательно смотреть на неё. Ты прости меня, -всё так же шёпотом продолжил он, – прости…не слушался я тебя. Из глаз его потекли слёзы. И у неё брызнули и градом потекли по лицу. Ведь миллион раз говорила тебе, не пей, не пей! Не лежал бы сейчас здесь, – так же тихо, сквозь слёзы отвечала она. Всё молчу, молчу, не то я, наверное, сейчас говорю. Всё хорошо будет, полежишь, поправишься, – продолжала она, при этом не переставая гладить его руку. Мама, жить то как хочется и умирать не хочу…Она перебила его: Да ты что такое говоришь! Обязательно будешь!..

Но договорить им не дали. Видимо, услышали разговор и в палату зашёл сам доктор: Я Вам зачем разрешил пообщаться, чтобы Вы пациенту настроение подняли, а Вы что делаете? Нельзя ему волноваться! И, обращаясь к ней: Всё, свидание окончено, придёте вечером в часы приёма. Она тихонечко привстала со стула, поцеловала его, вечером приду, жди. В он ответ только глазами моргнул и они вышли вместе с врачом.

Да только не суждено было этому случиться. Он умрёт, не дожив несколько часов до положенного свидания. Об этом она узнает от больничного дежурного, который с десятого раза смог дозвониться до неё, чтобы сообщить это трагическое известие. А она в это время разговаривала с дальними родственниками, рассказывая им, что случилось с сыном.

Трудно, скорее невозможно передать, донести, излить то, что она почувствовала в тот момент. Как в голове крутилось, что это может ошибка, перепутали. Как сознание цеплялось за каждую мелочь, пытаясь доказать обратное. Тщетно. Случилось то, что случилось. Через какое-то время она соберётся, умоется. Тщательно скроет на лице остатки боли и пойдёт переодеваться. Наденет всё чёрное, вызовет такси и поедет к моргу.

Сами похороны, собирание каких-то бумаг и другие моменты она толком не запомнила. Единственное, о чём попросила, чтобы похоронили рядом с отцом -благо место свободное было и была возможность это сделать. Как и не показала на людях ни одной слезинки, как и ни один мускул не дрогнул на лице даже тогда, когда гроб с сыном опускали в землю. Только повернула голову к могиле мужа и с отчаяньем так сказала: Вот и сына к тебе привезла, рано правда, ты уж присмотри за ним… и замолчала… Всю боль держала в себе, внутри плакала и кричала, выла от безысходности и каталась по земле, но никто этого не увидел и не услышал. Позже за поминальным столом пришедшие подметят, что взгляд у неё стал какой-то жёсткий, а сама она превратилась в кусок стали, холодный и бесчувственный.

Полиция в лице следователя напомнила о себе через некоторое время, видимо понимая, что не до них ей было. Но время идёт, у них работа, дело закрывать нужно. Вызвали к себе и она приехала в назначенный день и час. Ещё молодой, но уже бесформенный следователь очень фальшиво пытался общими заученными фразами выразить своё соболезнование. Она сухо прервала его: Теперь уже не вернёшь, давайте говорить по делу. И вот здесь её ждал сюрприз -двадцатиминутный отрывок съёмки камеры видеонаблюдения. Сверху экрана выставлена дата и время и… Ещё живой сын и всё то, что произошло… Смотреть на это всё долго она не смогла. Выключите, – обратилась с просьбой к следователю. Далее ответила на все его вопросы, подписала бумаги и вышла. Села в маршрутку, но не доехала до своей остановки, вышла и продолжила путь до дома пешком. Шла и прокручивала в голове увиденные моменты: вот он лежит, его пинают, а рядом проходят люди и ни один не пытается разнять и остановить, а ведь у всех телефоны, но никто даже позвонить не решается, просто смотрят, смотрят и проходят мимо. А ведь это всё происходит днём, на глазах у всех и, самое обидное, рядом с их домом.

Никогда она не считала себя националисткой и в жизни своей не позволяла себе отзываться о людях другой нации плохо. Но теперь что-то сломалось. Вспоминая, как этот горец сзади подбегает к сыну, сбивает его с ног и начинает яростно пинать ногами по лежащему; сын хватается за бок, пытается встать, а тот разбегается и снова пинает, видя, что тот уже лежит пластом. Да разве человек он?! Откуда-то добавилось сил и энергии, быстрым шагом, почти бегом направилась к его месту работы, моля всех богов, чтобы он оказался на месте. Не вошла, а ворвалась, тот стоял за прилавком и говорил по телефону. Видимо, её ему кто-то показал и он начал мямлить соболезнования… Заткнись животное! -очень громко и чётко произнесла, глядя ему в глаза. Ты кому это так сказала! -на «ты» начал он орать ей в ответ. А ведь ты действительно животное, – уже спокойным голосом продолжила она и, понимая, что всё это бесполезно и бессмысленно, развернулась и пошла к выходу. Остановилась на мгновение и спросила: А у вас это принято – на человека только сзади нападать?

Уже находясь дома, в который раз ругала себя за то, что поддалась на эмоции и пошла посмотреть на того, кто это сделал. Да вот только материнские слёзы и боль сильнее разума и это даже, наверное, лучше, что увидела его здесь, чем на суде. Именно здесь выплеснула всю злость и ненависть, один на один, в глаза, а не в присутствии посторонних зевак.

Пытаясь отвлечься, включила телевизор и, как назло, главная новость – о шумной свадьбе кавказцев в столице. Со стрельбой в воздух и танцами. И в очередной раз бессилие или нежелание сотрудников органов внутренних дел задержать наглецов. Сделав якобы раскаянные лица на камеру, те садятся в машины и спокойно уезжают. Она была далеко неглупым человеком и этот сюжет вновь заставил её задуматься. Почему у себя на Родине они заботливые и добрые сыновья, набожные, хозяйственные и трудолюбивые. А приезжая сюда -пьют, курят, сбиваясь в стаи бродят по городу, и постоянно, как где драка – они её активные участники. Так где всё-таки они настоящие – здесь или там, рядом с домом? Сильно запала ей в голову эта мысль, с ней и уснула.

Из дома она теперь выходила очень редко, только по надобности. Отключила домашний телефон, дверной звонок, звук у мобильника. Раз в два-три дня брала его в руки, просматривала, кто звонил и если это были близкие люди, перезванивала сама. Да и сами разговоры эти были короткими, по-военному отвечала, что жива, что всё у неё в порядке и, сославшись на недомогание, опускала трубку.

В этот день с самого раннего утра отправилась она за хлебом. И уже выйдя из магазина, увидела приближающегося к ней соседа-пенсионера, безобидного и тихого алкоголика. Она, как и многие её соседи, выручала его мелочью, когда тому не хватало на бутылку. По привычке стала доставать кошелёк, но он остановил её: Не надо, не за этим я к тебе подошёл. Я вот, что сказать хочу, что твориться-то стало? Этого гада почему до сих пор в подвал-то не посадили? -Так я тоже спрашивала, но следователь сказал, что не судимый он, что работает, характеристика у него хорошая и до суда опасности он не представляет. Тот замолчал ненадолго, а потом продолжил: Соседка, а если бы твой это сделал? Никто бы и не смотрел на эти характеристики, сидел бы сейчас за решёткой, а у твоего подъезда грачи, не уходя, сидели. Квартиру бы тебя заставили продать, ссуду взять и ни одна полиция, ни одни блатные тебя бы не защитили. Разве не так? Сейчас бы носилась по всем в поисках денег. – Скорее всего так оно и было бы, – призадумавшись ответила она. Ты думаешь, что его посадят, – продолжал он, – условно дадут и отпустят. Эти слова, как гром, накрыли ее всю, с головы до пят…Да ведь точно, так оно будет. – Ты ведь на поминках не был? Тот утвердительно махнул головой. Снова достала кошелёк и не глядя вытащила несколько купюр: На, мил человек, помяни сына моего. Он опять замахал руками, пытаясь объяснить, что много она ему дала. Так до пенсии ещё не скоро, чего тебе потом опять побираться, помяни, хорошенько помяни, – а сама направилась к дому.

Попыхтев, чайник затих. Вскипел. Годами отточенными и привычными движениями налила себе чаю, добавила молока и не спеша стала пить. Но не допила, оставила кружку и попыталась заснуть. Немножко поворочалась и незаметно для самой себя уснула. Пусть хоть под самое утро, но сон пришёл к ней. Добрый такой сон, сон-воспоминание, где они все втроём на речке. Муж с сыном рыбу ловят, а она у костра сидит и уху варит. Ложкой в котелке помешивает и за рыбаками своими наблюдает, а те соревнуются, кто больше наловит. Проснулась с улыбкой на лице, как будто это было наяву, а не приснилось. И, как только открыла глаза, реальность вернула на место, быстро встала и направилась умываться. Из ванной вышла вся такая довольная и покрасневшая. Пригладила перед зеркалом волосы и направилась к кровати. С большим трудом, но всё же отодвинула один угол. Наклонилась и вытащила что-то завёрнутое в мешок. Вернула кровать в привычное положение, а это «что-то» аккуратненько приставила к стенке и направилась на кухню готовить себе завтрак.

С самого начала семейной жизни двуствольное ружьё всегда сопровождало их. Хоть муж и не состоял в официальном обществе охотников, но по осени уезжал с мужиками в тайгу поохотиться. Возвращался в поздней темноте, но всегда приносил в рюкзаке лесную дичь, будь то пару куропаток с рябчиком или красавец-глухарь. Вместе разделывали добычу на кухне, а перья и пух она надёжно собирала и связывала, чтобы, не дай Бог, не увидели люди. Потом несла на мусорку и тихонечко выкидывала. Да и когда вдвоём ездили на болото за ягодой, это ружьё всегда было с ними. Он-то и научил её обращаться с оружием, разбирать, заряжать, да и стрелять давал, развешивая на небольшом расстоянии пустые жестяные банки. Может быть, и не сильно ей нравилось палить, но молодая была, интересно было.

Закончив завтракать, направилась в комнату, где стоял сверток. Стала разворачивать и доставать детали разобранного оружия. Их не так уж и много было, да и на память она не жаловалась и как будто под чутким присмотром мужа стала собирать, и в руке появилось охотничья двустволка. В последний раз засунула руку в мешок и вытащила коробку с патронами. Без малейшей заминки зарядила и положила ружье на диван. Сама же направилась в прихожую, где в шкафу лежала огромная сумка, в каких раньше рыночные торгаши товар возили. Она и себе такую купила, когда сын учился, вещи ему в ней отправляла. Потом всё хотелось от неё избавиться, да забывала. Так она и лежала, а теперь вот пригодилась.

В неё она осторожно положила ружьё и поставила у входной двери. Сама же потихоньку стала одеваться, доставая из шифоньера свои праздничные наряды. Словно молоденькая, долго крутилась перед зеркалом, рассматривая себя в очередном платье или костюме, наконец определилась и, довольная, отошла.

Вся такая красивая и заметная вышла из дома, держа в руке эту сумку. В длинной норковой шубе, которую подарил сын, на руке – дорогой золотой браслет, который тоже подарил ей сын. На секундочку встала. Был воскресный день, его середина, падал лёгкий снежок, ночной мороз спал и на улице было очень много людей. Она сделала шаг и вспомнила, что так и забыла наклеить кусочки лейкопластыря на скользкие подошвы сапог. – Но ничего, мне тут недолго идти, доберусь потихонечку, – и пошла. По дороге иногда встречались знакомые, здоровались, – некогда, некогда, тороплюсь, – очень звонким голосом, пресекая попытки постоять и поговорить, отвечала она. И продолжала свой путь.

Подошла, отдышалась и стала ждать. Сколько это было по времени, она не запомнила. Дождалась, и он появился. С такой же дерзкой и наглой ухмылочкой, демонстративно встал, закурил и уставился на неё взглядом победителя. Он не ожидал такой резвости от этой старой женщины и не смог понять, как в одно мгновение дуло ружья упёрлось ему в живот. А потом мгновенный выстрел. Громкий, как раскат грома, и точный. Ведь стреляла в упор, да и не в банки на болоте. С обоих стволов, залпом, как сказали потом криминалисты.

Кто-то закричит: «Убили! Стреляют!». А она отвернётся от убитого и будет продолжать стоять, сжимая в руках ружьё. Потом сделает несколько шагов, не обращая внимание на суету и шум за спиной, и станет любоваться падающим снегом. Огромные, пушистые, красивые снежинки не падали, а именно ложились под ноги. Не так часто можно увидеть такую картину. – Ну вот и всё, хороший мой, первый суд состоялся и мы выиграли, – мысленно обратилась она к своему сыну.

Под вой сирены подъедет полицейская машина и молоденький сержантик с автоматом в руке, начнёт кричать, чтобы она бросила оружие. Она попытается развернуться в его сторону и тут… Всё-таки плохо, а может и хорошо, что она не успела наклеить лейкопластырь, – поскользнется и начнёт падать. Служивый, решив, что она сейчас вновь начнёт стрелять, испугается и нажмёт на курок. Пули войдут в неё кучно, не оставив ни малейшего шанса, из рук выскользнет ружьё и она… не рухнет, как памятник с пьедестала, а осторожненько, словно сильно устала и силы закончились, приляжет. Голова откинется.

… А зверей-то убивать со всем не страшно, – это последнее, что пронесется у неё в голове… И глаза закроются.

Толпа ротозеев соберётся не маленькая. Не каждый день такое случается. Сотрудники органов внутренних дел отодвинут, конечно, их подальше, но никто расходиться не будет. Подъедет практически и всё руководство местной полиции, встанут в сторонке и о чём-то будут говорить, размахивая руками и делая умные лица. Оперативники в штатском начнут сновать в толпе, разыскивая свидетелей и очевидцев произошедшего. Народ же всё будет подходить и подходить, расспрашивая ранее стоявших о том, что же произошло. Кто-то начнёт выдвигать свои версии, приводить доводы. И большинство будет склоняться к тому, что сын умер, похоронила и вот зачем ей после этого жить. А ведь кто-то и этого подонка, лежащего на ступенях, начнёт жалеть. Что нельзя так было делать, нужно было дождаться суда. Всем закроет рот соседка со второго этажа. Её подружка, выжившая и заставшая ребёнком Великую Отечественную войну. Все хотят жить, и стар и млад. Все. Только жить-то нужно с высоко поднятой головой, а не ходить по улице сжав её в плечи. Да не мучиться по ночам от того, что когда нужно было человеком остаться, а не смог, струсил, испугался. Потом увидит того самого соседа-пенсионера и скажет: ну, что пойдём помянем хорошего человека, а завтра похоронами займёмся, ведь никого у неё здесь нет. И они пойдут с высоко поднятой головой, отжившие, но не забывшие, про честь и совесть, человеческие отношения и многое другое, забытое и растоптанное, стёртое и теперь уже не нужное. Оставшиеся молча будут смотреть им в след и неизвестный голос со всем не молодого человека произнесёт, а ведь действительно вымирает Россия, коли за ружьё уже старухи берутся. Все начнут переглядываться, пытаясь понять кто это сказал, но…уж больно большая и разношерстная была толпа, да и желание было сиюминутное…

Несколько страниц из его жизни…

Он остановил такси, не доезжая до конечного адреса. Молча рассчитался, забрал сумку и вышел. Серые многоэтажки были видны издалека, одна из них и была его целью. Посмотрев на неё, он направился в ту сторону, однако близко не подошёл, а расположился на свободной лавке. Привычно вытащил сигарету, закурил и стал смотреть на дом, где всё произошло.

Смотрел пристально, словно пытаясь всё это запомнить. Различая и откладывая в памяти тропинки, что вели к домам и именно к этому дому. Смотрел на дорогу, что подходила к подъезду. Смотрел на деревья, что росли вокруг, на забор, что огораживал дом. В очередной раз поймал себя на мысли – а ведь он здесь ходил, прикасался, оставлял следы и, быть может, с этой сосёнки рвал иголки. А может и не рвал, но она обязана помнить его, помнить молодым парнем и… живым. Молча склонил голову, задумался.

Со стороны казалось, что сидит обычный гражданин, уставший от своих забот, и отдыхает. Мимо проходили люди, ветерок гладил кроны деревьев, а где-то совсем рядом был слышен гул проезжающих машин. Был обычный, августовский вечер, самый конец рабочего дня. И именно сейчас в его голове происходила внутренняя война. Какие-то мысли о справедливости, о том, что может потом, позже, разберутся и виновных накажут. О том, что этим он не решит проблему, о том, что его уже не вернёшь. О том, что он не Бог и не вправе решать людские судьбы. Действительно, это так и он с этим соглашался. Но сколько уже воды утекло, но ни у кого не проснулась совесть, и никто не пришёл с повинной.

Выбросив окурок, глотнул воды и вновь закурил. Левую руку положил на сумку и вновь погрузился в свои размышления. То, о чём он думал в последние годы, было рядом, на расстоянии, видимом человеческим глазом. То, что он хотел сделать, было теперь совсем близко. Но эти появившиеся сомнения заставили задуматься, и он не торопился встать и пойти. Рука лежала на сумке, и он сквозь кожу ощущал то, что там находится. Сколько же времени он потратил на то, чтобы купить и положить… А сколько трудов и нервов доставило, чтобы довезти это всё сюда… И тут на ум пришла фраза, вычитанная где-то: «Тот не храбрец, кто думает о последствиях». Действительно… не храбрец и не надо много думать. Тревога рассеялась, голова стала проясняться. Да и это изречение добавило внутренней уверенности и правоты в собственных действиях. Действительно, почему? Почему виновные в случившемся могут спокойно ходить по земле и греться под этим солнцем? Почему они живут, а он нет? Почему его сын лежит под слоем земли в полной темноте и ничего не видит?!

Он поднял голову, и последние сомнения улетучились в одно мгновение. Поднялся, крепко взял сумку и уверенно направился к конечной цели. «Не закрывайте, пожалуйста!» – крикнул он выходящему из подъезда мужчине. «Я в гости, сюрприз хочу сделать», – прошептал он стоящему у двери и шагнул в проём. Дверь неспешно закрылась за его спиной, шаг сделан и отступать он уже не будет…

Поезд ехал из Сибири в Сибирь. А точнее из западной в восточную. Был конец лета, последние августовские денёчки. А на улице стояла такая жара, что египетские курорты могли позавидовать. Выпущенные ещё в СССР пассажирские вагоны днём напоминали сауны, и люди потихоньку превращались в варёную колбасу. Все только пили и гурьбой выскакивали на ближайших станциях в ожидании прохлады, но и там их ждало полное разочарование. Ни желанной прохлады, ни внезапного ветерка. Одна радость курильщикам: можно спокойно и не спеша подымить в наслаждение. Хотя право покурить в тамбуре они купили себе, садясь в вагон. Проводник предупредил их, что купивших лотерейные билеты РЖД штрафовать не будут. Любители никотина, не споря, приобретали и радовались.

Он, как и все, лежал на своей полке, пил минералку и периодически ходил в туалет намочить полотенце. Разговоров ни с кем не вёл, на вопросы старался не отвечать и интерес к нему со стороны его попутчиков скоро пропал. Хотя последним очень хотелось поговорить с кем-то. Пожилая семейная пара, видимо впервые побывавшая на отдыхе в Турции, в который уже раз рассказывала в подробностях о прелестях пансионата и сервисе обслуживания. И о том, как летели обратно на Боинге, и как их трясло при посадке в аэропорту. Да ещё про женщин, которые ездили с их точки зрения со всем не отдыхать, а… переспать с турками. И это не скрывали от своей группы. Мужчина это рассказывал с такой мерзостью и обидой в голосе, что невольно все принимали его сторону. При этом, увидев, что мобильный телефон поймал связь, всё норовил звонить своим друзьям и родственникам, рассказать им про отдых и жутко расстраивался, когда связь обрывалась… Речь его была настолько громкой, что уже половина вагона знала эту историю.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/nesahar-10628601/koluchki-igolki/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.