Книга - Ночной ангел

Ночной ангел
Фламме


Счастье как чудо. Какое оно? Да и и есть ли оно на самом деле?.. Может быть счастье – это только ожидание чуда, его предвкушение? Об этом рассказы 3-го сборника рассказов Ляман Багировой.





Фламме

Ночной ангел





Ночной ангел


– Что-то вы нас совсем забыли, – приветливо сказал редактор небольшой газеты своему внештатному сотруднику Пантерову. – Пропали, не заходите, а ведь скоро Новый год, давайте, давайте что-то!

Если бы кто-то поглядел на них со стороны, то невольно бы рассмеялся: зрелище было более чем комическое. Огромного роста, неимоверно толстый, с пушистыми усами редактор больше соответствовал фамилии из семейства кошачьих, чем его плюгавенький сотрудник. Антон Пантеров был лыс, и глаза его выражали вселенскую скорбь. Скорбеть Пантеров умел по любому поводу, со вкусом и долго.

Благодушно напутствовав Пантерова, редактор шумно вздохнул и выбрался из-за стола.

– Давайте, давайте что-нибудь светлое, разумное и вечное, – сострил он. – И не забывайте, что вечное требуется до последней пятницы месяца. Да нет же! Раньше. В пятницу газета выходит, день на вычитку, день на верстку, это значит, – он послюнявил жирные пальцы и перевернул лист календаря, – это значит, у вас срок до будущего вторника. Дерзайте, Пантеров, читатели вас любят!

Улыбаясь собственной остроте, он важно прошагал мимо грустного Пантерова. Тот сосредоточенно смотрел на свои ботинки. У левого начинала предательски хлюпать подошва.

«Легко сказать: «давайте светлое», – угрюмо думал Пантеров, шагая по вечерней улице, – а если у тебя дома ворчливая жена, сломанный холодильник и трое детей, которые калякают письма Деду Морозу, получать которые должен я? И доставать все, что они понарисовали?».

Он вспомнил, что с утра ничего не ел, кроме печенья с чаем, и сглотнул голодную слюну.

Дома его встретила жена в отнюдь не соблазнительном халатике.

– У Камиллки запор, – твердо сообщила она с порога. – Нужна сухая ромашка. Я клизмочку поставлю.

Из ванны доносилось плаксивое кряхтение. Трехлетняя Камиллка ныла, методично раскачиваясь на горшке.

Из комнаты выскочили ее близняшка Тамилка и пятилетняя Софочка.

– Папа-а-а! – повисли они на Пантерове. – Ты что нам принес?!

– Потом, потом, – отмахнулся устало Пантеров. – Да погодите галдеть! Мама что говорит?

– Что-что?! Оглох, что ли?! – заорала жена, перекрикивая вопящую Камиллку. – Ромашку возьми и кафиол, слышишь?! Подожди, зайди в продуктовый, масло закончилось растительное и сахар.

– Я же позавчера сахар покупал!

– Это же твои дети чай сладкий требуют! Что, я весь сахар потребляю?!

– Мама-а-а, не поюсается! – снова захныкала Камиллка.

Пантеров вышел за дверь. Есть ему расхотелось.

«Ну, вот о чем тут можно написать? – думал он по пути в аптеку. – Как может вообще вдохновение прийти в этом бедламе?! Юная девушка ждет любви и происходит чудо: она выходит в магазин и встречает прекрасного молодого парня? Нет, старо, банально… Одинокая бабулька, отчаявшись увидеть своего сына и его семью, живущих в другом городе, в новогоднюю ночь выглядывает перед сном в окно и видит, как у подъезда останавливается роскошная белая машина и из нее вываливаются ее нарядные внуки с подарками, крича: «Здравствуй, милая бабушка!» Следом появляются красивая невестка и сын, убеленный сединами. Он взволнованно опускается перед старушкой на колени и шепчет со слезами на глазах: «Прости, мама». Все это на лестничной площадке, бабулька в байковой ночнушке, соседи выскочили смотреть. Все умиленно вытирают слезы, растроганная бабулька ставит чайник и зовет всех, включая соседского кота, пить чай! Хеппи энд! Чушь! Избито, не ново.»

– Мне ромашку сухую и кафиол, – буркнул Пантеров миловидной аптекарше, и взяв покупку, отправился в продуктовый магазин.

Дома его встретил детский ор, натужное гудение стиральной машины и густой запах тушеной капусты.

– Есть будешь? – спросила жена. – Она никак еще. Давай ромашку. Завтра врача вызову. – Садись, ешь, там тушеная капуста с котлетой.

– Не хочу. Потом.

– Ты ел где-то? – спросила жена с подозрительной интонацией в голосе, но тут Камилла заорала снова и она бросилась в ванную.

Пантеров прошел на застекленный балкон, где обыкновенно работал за небольшим столиком.

Он сидел уже два часа. Ничего не выходило. Из-за неплотно закрытой двери до него доносились вопли девчонок. Камилле помогло снадобье, и она сейчас весело скакала с сестрами. Жена иногда иронично прерывала их крики: «Не шумите, девочки. Папа творит! Папа – большой писатель!»

Наконец, дети угомонились и уснули. Жена вышла к нему.

– Что случилось? – спросила она – Ты почему не ешь? Ну, я же не виновата, что особо не из чего выдумывать. Что было, то и приготовила.

– Все нормально, – отмахнулся Пантеров. – Просто не хочется. Я чай попил с бутербродами. Рассказ надо написать.

– О чем? – спросил жена, но тут запищал чайник и она, не дожидаясь ответа, побежала в кухню.

«А сейчас она пойдет вывешивать белье, наше – на балкон, детское – на кухню. Потом нальет себе чай, приляжет на диван смотреть телевизор и уснет. И я трону ее за плечо, но она уже не воспримет этот жест как давний милый условный знак между нами. И мы не ляжем в постель вместе, и не займемся любовью, и не будем этой ночью счастливы, потому что она смертельно устала, а мне надо закончить и выправить этот чертов рассказ до вторника, а у меня ничего не получается!»

Ночь перевалила за половину. Жена давно всхрапывала на их общем диване, в маленькой детской посапывали девчонки. Пантеров поправил одеяло на старшей, прикрыл высунувшуюся ножку Тамилки. Одна Камилла, намаявшаяся за день, спала как солдатик.

«Завтра с утра подумаю», – сказал он сам себе, вытягиваясь рядом с женой на диване. Она пробормотала что-то и повернулась к нему спиной. Пантеров заметил, что в лунном зеленоватом свете ее черты стали резче и строже, а в волосах протянулись первые белые нити.

А годы летят,
Наши годы как птицы летят,
И некогда нам оглянуться назад… —

усмехнулся Пантеров и провалился в сон.

Это был удивительный сон. Он увидел свою бабушку, мать матери, которая жила в другом городе, приезжала к ним редко, была немногословной, тоненькой и порывистой как девушка.

– Тебя что-то волнует? – наклонилась она над Пантеровым, отирая губы уголками платка.

– Рассказ не получается, – честно пожаловался Пантеров. – Да и вообще…

– А ты пиши о том, что у тебя на сердце, – тихо улыбнулась бабушка.

– Это никому не нужно, – вдруг всхлипнул Пантеров во сне. – Я и сам этого боюсь. Знаешь, родная, о чем мне сейчас действительно хотелось бы написать? О том, что и вправду исцеляет душу. О легком, светлом и безмятежном.

Мне хотелось бы попасть сейчас в какой-нибудь зимний лес, но не дикий, а небольшой, тихий, с мягко падающим снегом, с жемчужным светом, отраженным от снежных веток. Посмотреть, как прыгают снегири с красными грудками, почувствовать плотность и хрупкость снега.

А потом, хорошенько озябнув и насладившись тишиной, прийти в маленький теплый дом, пусть это будет чья-то дача или просто сторожка, напиться горячего чаю. И слушать хозяйку или хозяина дома просто так, ни о чем не думая.

А потом написать, как спят в зимнем сне деревья. Ведь каждое дерево наверно спит по-особенному. Сосны, наверно, скрипят и охают. Осины звенят, березы тихо вздыхают.

Как птицы прыгают по снегу. И как вместе с лесным воздухом в душу входят чистота и отдых.

– Ну, так и пиши об этом, – погладила его бабушка. – Смотри-ка, как ижица у тебя вспухла на лбу. До чего себя довел! Все у тебя получится.

– Ты не понимаешь. Нужен рассказ с сюжетом, счастливая новогодняя история. А мне в голову ничего не лезет, ничего. Устал. Ты прости меня, я пропускаю день твоего рождения, день смерти, редко прихожу на кладбище. Устал…

– Мертвые не обижаются, Тошенька. Помнишь, я тебе говорила: «Живая собака лучше мертвого льва».

– Какая глупость!

– Нет, это не глупость. Это – царь Соломон. И это правда. Все, что ни есть, есть в этой жизни.

– А там?..

Вместо ответа бабушка, просунула под него бесплотные ладони и покачала как младенца.

– Помнишь, как ты подарил свой новый мячик мальчику из соседнего дома? Его мячик был совсем старый, потертый, а ты отдал ему свой.

А помнишь девочку, которая тебе нравилась в пятом классе? Ты даже дернуть ее за косичку не смел, а только вставал так, чтобы тень от нее на стене падала и на тебя?

А помнишь, как ты с первой стипендии купил матери чайный сервиз, о котором она давно мечтала, но денег на него не было?

– Одна чашечка сохранилась, – тепло улыбнулся Пантеров.

– А помнишь это? А это? – невозмутимо продолжала перечислять бабушка. И чем больше перечисляла бабушка маленькие добрые дела Пантерова, о которых он уже давно позабыл, тем больше теплело в его душе, словно там распускался невиданный светлый цветок, и хотелось пить его нектар бесконечно.

– Мне жаль молодости, – трудным голосом произнес Пантеров. – Куда все девалось?

– Ты мой маленький! – прозрачно рассмеялась бабушка. – Раз ты говоришь это, значит, ты еще молод.

– Как это?

– Дней рождения боишься только в середине жизни. Радуешься им в детстве и в конце. Чем старше становишься, тем больше ценишь жизнь. Дню рождения радуешься, потому что еще один год прожил достойно, мирно, и может быть, счастливо.

– Да где оно, это счастье?

– Внутри тебя. Смотри!

Бабушка вдруг превратилась в маленькую пылающую свечу. И в огне ее, как в зеркале, увидел Пантеров себя сначала маленького, потом – юношу, жениха, мужа, отца.

– Мама! – вдруг послышался сонный детский голос.

Пантеров осторожно прошел в детскую. Камилла сидела в кровати и собиралась заплакать.

– Ну, что случилось, малыш? – прошептал Пантеров. – Не кричи, мама спит, она устала.

– Ну и я суметь не стая, – пробормотала девчушка наизусть.

– Ты моя хорошая, – поцеловал Пантеров влажную ручку дочери. – Животик болит?

– Нит! Ни бойит. Я скаску хотю.

– Ну, какая сказка, ночь уже давно! – Пантеров поднял дочь на руки, поднес к окну. За стеклом, в темно-серой мгле, чуть прорисовывались очертания деревьев.

– Скаску, – упрямо повторила девочка и положила голову на плечо отцу.

– Ну, хорошо! Только тихо. Жил-был мальчик и была у него бабушка. Самая лучшая бабушка на свете. Она была такая хорошая, что мальчик называл ее ангелом. И потом когда мальчик вырос, бабушка действительно стала ангелом.

– С кыйысками? – сонно спросила Камилла.

– Да, с крылышками. Она всегда прилетала к нему, когда ему было тяжело, и помогала ему.

– А ко мне?

– И к тебе прилетит. Она ко всем прилетает.

– Тамийке?

– И к Тамилке, и к Софочке, и к маме! Спи, моя хорошая!

Пантеров прислушался. Дочка дышала ровно. Сладок детский предутренний сон! В окно светила мохнатая звезда, словно та волшебная свеча, что еще горела в нем.

«Спасибо, бабушка!» – мысленно поблагодарил Пантеров, осторожно положил Камиллу в постель и быстро прокрался к своему письменному столу.



Во вторник перед вальяжным редактором газеты лежал новый рассказ Пантерова «Ночной ангел».

– Ну, – растроганно произнес редактор. – Ведь можете, когда хотите. Тепло, нежно, по-новогоднему. Бабушка-ангел – это замечательное решение. С верой в чудо, что у каждого есть ангел-хранитель, прощающий и защищающий. Молодец! Теперь опять пропадете?!

– Не знаю, – улыбнулся Пантеров. – Наверное, нет!

– У вас и самого настроение стало лучше. Пишите больше, все тревоги улягутся.

– Спасибо, – усмехнулся Пантеров.



…А счастье внутри теплилось, как свечка.

Хороший это все-таки праздник – чудесный Новый год!




Март. Бирюза


День начинался светло-серым, словно неведомый божественный художник в минуту тоски или творческого наития выбросил все краски и оставил только одну – серую с легким жемчужным оттенком. Легчайшими серыми были абрисы домов, веточки деревьев, влажный асфальт и отовсюду тянуло неуловимым запахом который только намечал весну. И приятно было стоять на влажной террасе и дышать голым холодком весны, и знать, что начался уже могучий гон жизни в земле, заскорузлых стволах, холодном и нежном цветении миндаля.

Художница любила эти рассветные часы последних дней февраля и начала марта. Она вспомнила слова своего педагога в художественной академии, чудаковатого, вечно прихорашивающегося старика, влюбленного в творчество Левитана: «Если вы хотите научиться рисовать – изучайте книги по рисованию и слушайте лекции, а если хотите научиться писать – вбирайте в себя мартовские утра. Пейте их как вино, смакуйте, вдыхайте каждой клеточкой, запоминайте каждую черточку, мельчайший переход цвета. И вникните, вникните в их воздушность, жемчужность, невесомость, ибо они неповторимы. Не-пов-то-ри-мы!!! Запомните это! Кто постигнет чудо мартовского утра, тот будет писать все. И, да осенит вас легкая кисть Левитана!»

Старик-профессор любил выражаться возвышенно и туманно и студенты подсмеивались над ним и называли – «Левитанистый наш». Но художница запомнила этот завет, и он не обманул ее. Она встречала его в разных городах и весях, но неизменным в это время оставались подъем в пять утра и «Песня жаворонка» Чайковского – старая запись на диске.

Каждый март раскрывался по особенному. Иногда светло-серый свет разбавляли тончайшие ноты зеленого, в другой раз – розового, сиреневого, янтарно-желтого. Но эти цвета были робкими, словно божественный художник сомневался, не утяжелят ли они его любимый нежно-серый, не нарушат ли его акварельную хрупкость.

Поэтому сегодня, выйдя на террасу, она ахнула. Никогда еще так властно, даже нахально, не вторгалась в женственную симфонию серого яркая небесная бирюза, и маленькие дрозды, словно сговорясь, устремили в нее свою ликующую трель.

Художница машинально потрогала бирюзовые бусы на шее. С ними она не расставалась: ей привез их будущий муж из командировки в Шираз и утверждал (по словам торговца!), что это знаменитая персепольская бирюза из древнего великого города, разрушенного Александром Македонским.

В то, что бирюза чудом выжила после похода Александа, верилось с трудом, но все же в словах – «персепольская бирюза» было что-то магическое. Художница прикасалась к прохладной лазури с бронзовыми прожилками и ей казалось, что это окаменевший отблеск знаменитого пожара Персеполя, устроенного Таис Афинской.

«Бирюза – камень и цвет счастья, – вспомнилось ей давно прочитанное. – Она приносит счастье в любви и предохраняет от падения с коня».

Художница усмехнулась. На коня ей садиться не приходилось, а счастье в любви состоялось, но было совсем недолгим. Да и может ли искристое счастье быть долгим? Муж был альпинистом, самозабвенно любил горы – они притягивали его своей разноликостью; морем он восхищался, но считал его однообразным, а горы были страстью. И песня «Лучше гор могут быть только горы» будто была написана для него. Снова и снова штурмовал он бирюзовые вершины и однажды шагнул в бирюзовую синь чужих глаз, потому что лучше гор могут быть только горы, На Которых Еще Не Бывал.

На память о нем остался маленький дом с террасой, увитой синим вьюнком и цветком со смешным названием «сердечко Жаннеты», бирюзовые бусы и несколько фотографий мужа в свитере, с трубкой и бородой а-ля Хемингуэй.

Несколько заполошных романов после мужа принесли ей яркое, мимолетное счастье. В каждом живом существе, если оно чувствует любовь и заботу о нем, возникает нечто, чего оно не сознает, но, что хоть на мгновение осеняет его душу, и на языке людей называется признательностью. И она думала о своей жизни с тихой нежностью, с той изысканной, деликатной благодарностью, которая отличает искренние светлые чувства. Не столь важно, кто или что оставляет зарубки на твоем сердце, главное, чтобы его собственный отзвук был чистым и верным.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/flamme/nochnoy-angel/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.