Книга - Деда

Деда
Поразительная


– Натусик, хочешь, я тебе огромный секрет расскажу?

Толик очень любил двоюродную сестру. По правилам она приходится ему племянницей. Ну какая же Натуся племянница, если он всего на пять лет старше? Как настоящий старший брат, охранял её и жизни учил.

– Секрет? А разве секреты рассказывают?

– Ну тогда покажу.

– Покажи. Только я все твои секреты, наверное, видела, – Наташка покраснела.

– Дурочка ты, Натуся. Это настоящий секрет. Тайна. Я его сам нашёл и никому не показывал. Ты – первая. Пошли.

Книга о нас, о настоящих. О верной дружбе и безоглядной любви. О земном человеческом счастье.

Всё в жизни можно осилить, если подобрать нужную музыку. У каждого в душе она своя.

Мы не ангелы, мы – люди. Хотя…

Посвящаю этот роман моим друзьям и недругам.





Поразительная

ДЕДА





Часть ПЕРВАЯ[1 - Все совпадения в этой истории случайны.]


За красоту, за радости,

за то, что счастье знал,

В порыве благодарности

я солнце целовал.

    Василий Фёдоров


– Деда, а ты люк любишь?

Наталка смешно морщила свой курносенький, чуть веснушчатый носик и влюблёнными глазками поглядывала на деда. Тонкие салатовые стебельки молодого лучка, только что сорванные бабой Тасей в огороде, деловито макались в блюдце с солью и съедались с такой скоростью, что дед нарадоваться не мог. Витамины. Он в этом знал толк. Пусть вну?чка кушает побольше. Да сальце – вот оно, светится рядом на тарелочке. Кушай, Донюшка, вот умничка! Дед сыпал сахар на нарезанные крупными дольками мясистые домашние помидоры. Его любимая еда. Вну?чка такое есть не станет. Что такое помидоры с сахаром? С солью – другое дело.

Память опрокидывает его мысли в далёкое время, в такую даль, что самому не верится: он ли там побывал? Десять лет каторги и пять вольной жизни на чужбине. Его внучка, его Доня, как ласково он её называет, стала для него счастьем. Наталка – смысл выстраданной жизни, которую он заслужил каждой своей клеткой, добрым спокойным нравом и заботой о других заключённых, многие из которых остались навечно в холодной земле Колымы.

– Наташа! Во водохлёб! Ну хоть бы полчасика погодила! Уж лучше молочка!

– Деда, я чуть-чуть! – Натка огромным ковшиком черпает холодную колодезную воду из цинкового бачка и взахлёб пьёт эту самую вкусную воду на свете. На дворе лето, а вода ледяная. Баба Тася только что принесла на коромысле два полных ведра. Колонка-то вон, прямо через дорожку, за воротами. Крепкая белокаменная ограда вокруг церкви, и в двух шагах от неё льётся вода. Святая водица круглый год. Пей сколько душе угодно.




Герман


Чвакающая жижа под сапогами. Ноги разъезжаются. С трудом сгребаешь их вместе, снова скользят, не позволяя сделать шага вперёд. Дождь моросит который день, изматывая и без того тяжёлую жизнь арестантов. Норму надо выполнять: положенное число тачек с грунтом, хочешь не хочешь, можешь не можешь, обязан привезти, доставить из забоя к промывке. Губы пересохли. Тошнит.

Крепкие ведь мужики, другие до этих мест и не добрались. Такое пришлось в дороге пережить, не приведи Господь. Четверть душ потеряли в Охотском море и не только, – по пути на Колыму. Кто от холода, кто от жажды, кто от голода помер. Здесь – от непосильного труда и затхлой, вонючей болотной воды.

Мартя стойко переносит эти мучения. Терпелив был с детства. Порода у них такая, одним словом – кулаки! Терпит, не пьёт мутную воду, когда кажется, что душа с телом расстаются от жажды. Многих тогда сгубила болотная водица.

– Плохо мне! Тошнит! Мартя! Не выдержу я, нет сил! – Герман с трудом разжал руку, почти намертво сросшуюся с железякой тачки. Пальцы, скрюченные и окровавленные, приняли форму рукоятки телеги. Сзади подбирается очередная тачка. Охранник злобно кричит. Мартя знает, чем это грозит заключённому: могут уменьшить па?йку. Стоять нельзя. Он стянул верхонку с руки, с трудом натянул Герману и поднапёр сзади своей тачкой. Тронулась упряжка, разогналась и доползла до разгрузки. Что было дальше, помнится с трудом.

Доработали кое-как до конца смены, отработали паёк. В бараке печка. Чугунная дверца с затворками, на которой выплавлено «С Новым 1934 годом». У охранника выменял на махорку две пары верхонок – Герману и себе. Добро, что не курит. В печке – долгожданное тепло. Затворка гремит, успокаивает. Какая-никакая, а жизнь. Приоткроешь немного дверцу и бессмысленно глядишь на огонь, который похрустывает деревяшками и хворостом, будто кровожадно уничтожает жизнь ни в чём неповинных людей.

Надо было посадить, вот и посадили. Нетрудно было сочинить причину. Предупредил приятель, что завтра придут арестовывать, надо уходить. Не поверил. За что? В чём моя вина? Ну вот теперь сиди перед открытой дверцей печки в бараке, в тысячах километрах от Огнёво-Заимки, от молодой жены и думай: «За что?»

Вся родня, соседи, знакомые ушли из деревни, скрылись в ночи, спасли свои жизни. Спасибо Трофимке, – не зря выбрали его в сельсовет, вовремя предупредил.

Мартя с трудом поднялся и подошёл к Герману, – какой из него работник, без слёз не взглянешь. В посёлке, по ту сторону колючей проволоки, у Германа – жена с дочкой. Первое время разрешалось вызывать семью и жить вместе за территорией лагеря. Предшествующий директор Дальстроя добрее был. С приходом Павлова всех зэков поместили за колючую проволоку. Марта с дочуркой остались в посёлке. Совсем расхворался Герман: душил кашель, горели руки, лицо, всё тело, – нужен был врач.

Полупьяный или под наркотиками лагерный врач возмутился, что его вызвали, ведь он приходит только к мёртвым, и приказал больше его не беспокоить. Как Мартя не старался помочь Герману, к утру тот стих. Закончились его мучения.



– Деда, а ты салко любишь? – Натка сидит на коленях Марти, и тот ласково поглаживает её по головке.

– Сейчас мы с тобой новое пальтишко примерять будем. Осталось пуговички пришить. Донюшка, ну не вертись, дай посмотрю. Вот и хорошо. Славная шубка получилась. Бабка, шаль давай! На улицу пойдём. Шубу выгуливать.




Марта


Ещё в Огнёво-Заимке Мартя обучился портняжному делу, и оно спасло его в лагере. Бытовики – это люди. Остальные – для уничтожения. Приказал начальник обшивать лагерных, вот и стал бытовиком Мартемьян. В основном шил верхонки. Заказы лагерного начальства, конечно, приходилось выполнять. Такой способ выживания. Замаячил конец срока. 1942 год. Освобождённому выдана бумага: «Закрепление на работе за Дальстроем до окончания войны».

– Мартемьян Васильевич! – тихий крик Марты заставил очнуться от потрясения. Война для всех мужиков, а ему отсиживаться, ждать, пока другие воюют. Отбыл срок наказания за социальную принадлежность, за то, что открыто критиковал Советскую власть. До жгучей боли в груди хотелось на фронт, гнать фашистов с родной земли, которая снилась короткими ночами. Жена Настя, его Тася. Надеялся, что ждёт. Письма писал ей, ответа не получал. Не умела писать, только читала немного.

– Мартемьян Васильевич, это я, Марта! – женщина прижимала к себе девочку и ждала, когда подойдёт этот растерянный высокий мужчина. Не глядя друг на друга, они быстрым шагом, насколько хватало сил у девочки и женщины, закутанных в старые тряпки, старались покинуть это прокля?тое место. Воля! Долгожданная воля! Надышаться этим невозможно! До посёлка Атка рукой пода?ть. «Атка на семи ветрах» – так называют этот, продуваемый с разных сторон, населённый пункт.

– Не пропадём! – Мартя с удовольствием отхлёбывал кипяток из железной кружки. Подмигнул девочке. Марта с дочкой Светочкой так и жили одни в маленьком домике с тех пор, как Германа перевели на территорию лагеря. Уезжать было некуда. Война, всем не до них.

Мартемьян быстро освоился на воле. «Главное управление строительства Дальнего Севера. МВД СССР. Посёлок Атка. Принят на должность портного». Швейная машинка делала своё дело. На Севере одежда необходима. И чем больше, тем лучше. Смог достать материи, одел своих девчонок на зависть поселковым. Сам начальник управления Богданский, да и Красильников шили костюмы у талантливого портного. Выдающиеся способности здесь проявились необыкновенно, ведь не было никаких лекал и выкроек, а костюмчики сидели как надо, по высшему разряду.

Марта изменилась. Высокая, статная. Ножка в аккуратных валеночках, пальто подчёркивает ладную фигуру. До сорока ещё далеко. Закрутилось у них с Красильниковым. Начальник всё же, а может, и правда влюбилась. Было что-то в нём такое, чего не было в Германе, русском немце, сосланном на Дальний Восток. Марта отправилась за ним на край земли и родила здесь дочь. Мартемьян заменил им и мужа, и отца. Мягкий, добрый, сильный человек. Казалось, в его объятиях можно найти защиту и покой в любых ситуациях. Но сердцу не прикажешь.

Внимание Красильникова обрушилось на неё, и Марта позволила себе быть счастливой и ни от кого это не скрывала. Открыла своё сердце на первый зов, не пряталась и не боялась разочарований. Сходила с ума от его взгляда, запаха. Мартя всё понимал, оставаясь самым родным и близким для своих девчонок.

Рано утром тихо, видно уже хорошо. Улицы в деревне пустынные. Марта, не боясь росы, спускается к пруду. Повсюду от берегов – зелень. Прохладно. Вдали стоит низкий туман. Свежесть влечёт к простору, уносит мысли вместе с запахом земли. Все мысли о нём, о любимом. Вот и озеро. Вода прогрелась. Окунуться и бегом назад. Озеро-то – Чёрное. Говорят, много заключённых здесь расстреляли. С тех пор ни рыба не водится, ни птица не садится. Врут, наверное. Рыба есть. По берегу медвежьих следов в изобилии. Большие, маленькие…

– Будь ты проклята!

Марта остолбенела. Пруд, замкнутый в себе… волнами. Светлое, с неровными краями, зеркало стало раскалываться на куски. Медленно, не отрывая взгляда от бегущей под ветром воды, Марта повернулась на голос.

– Клята… лята… – отзывалось эхо.

Почти равнодушно посмотрела на красивую хрупкую женщину, стоя?щую довольно далеко на пригорке. Удивилась, что так отчётливо слышит её голос, повторяющий одну и ту же фразу. Марта почувствовала желание найти что-то главное, но озеро уже разваливалось на куски, обнажая свою устрашающую суть. Счастье вдруг оказалось недосягаемым.



– Деда… а… а!

Поворот, ещё поворот, и вот он, спаситель. Почему-то никто не догоняет. Надо посмотреть, куда подевалась страшная Зойка – Баба-яга, которую только что дразнила Наташка. Осторожно выглянув из-за угла, нос к носу столкнулась с ведьмакой.

– Зойка! Зойка! – сердце в пятки и стремглав к деду. – Дедаа!..

Зойка следом. Грозит кривым пальцем.

– Что же ты дитё пугаешь? – нахмурился дед Мартя.

Наташке хорошо на коленях у деда, весело. А Зойку все дразнят и боятся. Церковная она. Ещё Райка-дурочка, тоже церковная. Все праздники и выходные сидит с матерью у ворот храма. Наталку она любит. За ручку схватит и к себе тянет, улыбается или очень сильно мотает головой, как только не откручивается. Волосы длинные, летают по кругу. Натка её не боится. Хоть и мала ещё, понимает, что надо её жалеть и по-хорошему разговаривать.

Наташа знает каждый уголок внутрицерковной ограды, каждую могилку святых, каждую травинку. Это её рай, её защита, её Родина. Бывают и шалости. Увидит в окно, как дьякон на службу спешит, постучит пальчиком в оконное стекло, да ещё и язык ему покажет. Он грозит в ответ, а ей весело.

Больше других Натка жалеет Кольку-дурачка. Зимой без обуви ходит по снегу, никогда ботинки не носит. Тоже церковный.

Батюшка с матушкой и их дети живут в соседнем доме. Огородами можно ходить друг к другу в гости. Особенная комната есть у них на втором этаже, вся в иконах. Пишет картины сам батюшка. Натка любит их рассматривать. Через огород – в калиточку и уже у поповских.

– Девочка, а девочка! Правда, что у Маши и Толи отец поп? – ребята в красных галстуках окружили Натку и допытывают.

– Нет! С чего вы это взяли? – уверенно отвечает Наташа.

Весёлые пионеры убежали. Наташка задумалась: правильно она сделала, что сказала неправду? «Не скажу никому».




Настя


Дверь со скрипом отворилась.

– Настя! Выходи за меня, я и отцу уже сказал про нас. Сколько можно вашу Варьку ждать? Может, она никогда замуж не пойдёт, а мы должны мучиться друг без друга. Я люблю тебя, мы будем вместе во веки веков. Хохотушечка ты моя, птичка певчая.

Свадьбу сыграли по осени, и молодые стали жить со свёкром. Ладили, несмотря, что сноха из бедной семьи. Только жить и радоваться, да арестовали Мартюшу, – и года не прожили. Никогда Настя не забудет, как бежала за санями, которые увозили милого на погибель. К ней, жене репрессированного, особое отношение. По ночам поднимают: иди брёвна разгружай. Всех прав лишили. Натерпелась Настя. Лет через восемь один эвакуированный стал за ней ухаживать. Позвал за собой, когда перевели его по бухгалтерской работе в Бель-Агач.

Андрей, комиссованный из армии, занимался бумагами, а Настя в конторе полы мыла, да и от другой работы не отказывалась. Вязала, шила для фронта, как и другие женщины. Постепенно в памяти стирались черты мужа. Письма получала только в первые годы разлуки. Как и не было вовсе никакого Мартемьяна, приснился будто он ей. Войну пережили. В Бель-Агаче голода не было. Тюря и арбузы – повседневная еда. Андрею пришёл вызов из родного Курска. Надо завершить все бумажные дела и собираться в дорогу. Как говорится, партия зовёт.

Настя осторожно сложила маленькие шершавые руки на животе:

– Андрюша, тяжёлая я. Была сегодня у фельдшерицы. Сказала, что беременная, срок уже хороший.

Особой радости эта новость у Андрея не вызвала:

– Я поеду один, а потом вернусь за тобой. Устроюсь, найду жильё и приеду.

За прожитые вместе годы Настя хорошо освоила изменения в поведении Андрея. Она поняла, что ребёнок ему не нужен и сюда, к ней, он не вернётся.

Тихо, тихо, главное, не упасть, не сойти с ума. Так. Спокойно. Встала. Вышла из двери. Вниз по крыльцу и дальше бегом по заснеженной тропинке. Прочь, лишь бы не видеть эти бегающие глаза, не слышать голос.

– Настя! В конторе для тебя письмо! Со штемпелем! – Верка, издалека увидев бегущую без верхней одежды Настю, махала двумя руками. – От М. В. Кто это, Настя? Беги, а то контора закрывается.

Неожиданное письмо в руках. Дорого?й супруг сообщал дорого?й супруге, что едет в Бель-Агач. Искал. Нашёл. Жди. Скоро будем.

Ранним январским утром поезд из Новосибирска притормозил на железнодорожной станции Бель-Агач. Спрыгнув с подножки вагона, мужчина помог аккуратно спуститься девушке. Лет ей было пятнадцать, не больше. Одета она для этих мест непривычно модно и красиво: шубка, валенки, аккуратная шапочка. Мужчина устало огляделся вокруг, поблагодарил проводницу за чемодан, который, ещё немного, и уехал бы в Ташкент. Вздохнув полной грудью, как может вздыхать человек на грани блаженства, взял за руку дочь. Света спросонья радовалась новой станции и отцу, который крепко держит её маленькую ладошку.

В самом деле, кто это? Незнакомая парочка приближалась к ней. Настя стояла на крыльце, по обыкновению скрестив руки на животе, пытаясь разглядеть лица, которые вдруг стали расплываться, соединились в одно огромное пятно, наклонившееся над ней и заслонившее всё вокруг. Очнулась уже в доме.

– Что с тобой, Тася? – Мартемьян трепал её за нос, уши и одновременно гладил щёки. – Всё хорошо? Да? Хорошо. Не пропадём.

Настя посмотрела на Мартемьяна и заплакала. Он назвал её Тасей, как называл когда-то в Огнёво-Заимке, любил подшучивать над ней.

До областного центра рукой пода?ть. Мартя купил билеты на поезд. В конторе предлагали довезти на попутной машине. Был бы один – с удовольствием! В кузове с ветерком! А теперь только поездом, с удобствами. Долго они со Светой добирались с Востока, целый месяц в пути. Остановки непредвиденные. До Семипалатинска от Бель-Агача всего-то пятьдесят вёрст.








– Ути, ути, цыпа, цыпа…

Наташа подзывает курочек, которые любят эту траву. Баба Тася называет её лебединой. Лебеда. Куры клюют всё подряд. Они совсем нестрашные. Петух этот – да! Злющий. Замахнёшься на него палкой подлинне?е, отскочит, а потом снова крадётся, клюнуть старается. Жарко летом в Семипалатинске. Надо побольше собрать травы для соседских курей. Нина и Натка – неразлучные подружки. Поиграть, курей покормить, помидоры полить из маленьких ведёрок. Как мамкам и бабкам без таких помощниц? Какие сандалики! Босяком!!

– Нинка! Смотри! Эта дура Валька идёт. Пусть её петух клюнет! Мальчишки говорили, что она перед ними трусы снимала. Дура какая-то. Давай спрячемся от неё в траве. Нин, а Нин! А ты в школу хочешь? Тебе не страшно? А я боюсь. Говорят, на уроке тихо-тихо сидеть надо, чтобы слышно было, как мухи летают. А вдруг у меня в животе заурчит? Буквы я почти все знаю… деда научил.

– Я тоже знаю. Наташ, ты видела, какое озеро за углом? Экскаватор огромную ямищу вырыл. Воды в ней до самого верха.

– Я плавать не умею…

– У меня круг есть, надутый уже. Папка вчера дул. Пошли. Там все наши купаются. Так здорово! Будем плавать не на речке, а на улице.

Яма глубокая, но пацаны все плескаются, не боятся, – не зря пристанскими зовутся. Нина умеет плавать по-собачьи, а Наташка пока не научилась. Надо просить деда, совсем не хватает у него времени на ребёнка. Работает. Денег, наверное, много хочет. Натка, вздохнув по-взрослому, втиснулась в принесённый Нинкой круг.

– Урраа!!!

Подружки с визгом побежали в глиняную болтушку, где мальчишки озорничали кто во что горазд. Наташа заплыла на середину ямы, когда круг вдруг стал шипеть и сдуваться. Кто-то из пацанов решил над ней пошутить. Крика Натки не было слышно, так шумно на этом небольшом, но очень глубоком озере. Зачем-то вспомнилось название улицы. Кирова… Название дедушкиной улицы. Парижской коммуны…

Последнее, что Натка увидела, это большие руки деда, тащившие её из болота, и испуганные Нинкины глаза. Дед не ругался. Он пообещал научить её плавать. На речке. А пока купаться только тогда, когда он рядом. Нина удивлённо шептала ей, что дед непонятно откуда здесь очутился. Как будто с неба свалился. Приказал пацанам подтянуть её к краю ямы, к берегу. Круг сдулся совсем чуть-чуть, у страха глаза велики. Как дед Мартя оказался рядом с этой ямой – загадка, да его об этом никто и не спрашивал.

Дед много работает. Часто берёт Натку с собой в мастерскую. Запахи мела и новой ткани в раскроечной комнате завораживают. На длинном столе – распластанная материя. Её очень много, должно хватить на костюм тому толстому дядьке, которого только что измерял дед своим волшебным сантиметром, что всегда с ним. Брать его нельзя. Натка не мешает деду, у неё свои дела. Надо обойти всех приёмщиц, поговорить, загадать им загадки и в очередной раз удивиться, какие взрослые несообразительные. В раскроечной мастерской у Натки свой уголок, где она кроит по-настоящему.

– Доня! Ножницы в правой руке, ткань в левой.

Это-то понятно. Самое трудное, что обрезки должны быть справа, а нужная выкройка в левой руке. Так у Натки не всегда получается. На работе дед строгий. Ура! Идём на обеденный перерыв. Это любимое Наткино время. В столовой дед купит ей всё, что она захочет. Наташа немного робеет. Она вообще стеснительная, чуть что – краснеет. Но дед её друг. Он всегда рядом. После трудового дня едут на автобусе домой. Натка уже засыпает. Автобус номер четыре останавливается рядом с их домом.

– Спокойной ночи, – желает им кондуктор. Деда все знают.

Наташа с друзьями любят играть в автобус.

– Тётенька, покатайте…

Кондуктор, видя, что это внучка Мартемьяна Васильевича, разрешает ватаге проехать несколько остановок бесплатно. Потом бегом назад, не дожидаясь встречного автобуса.

Однажды дед не разговаривал с Наташей целый день и ещё полдня воспитывал. В песочнице поспорила внучка с друзьями, что у неё хватит смелости обсыпать песком взрослого. И обсыпала. Для этого много ума не надо. Тётка, с песком на голове, схватила за руки Наташку и поволокла к ней домой. Баба Тася и дед не разговаривали с внучкой долго. Сидела в комнате одна, разглядывала узоры на ковре. Стыдно было смотреть деду в глаза. Тот только сказал, что спор спору рознь.

Один спор Натка всё же проспорила. Витька Роженцев теперь улюлюкает, как только видит её. А всё дело в трубе, которая возвышается напротив Наташиного дома. Дымовая труба на строящемся общежитии. Огромная, до самого неба. Ступени на ней железные. Наташа сумела добраться до половины пути. Страшно стало, струсила. Что-то ей подсказывало, деду об этом споре говорить не надо.




Семипалатинск


На берегу Иртыша раскинулся Семипалатинск. После Атки и Бель-Агача этот город поражает высокими домами, оживлёнными улицами. 1947 год. Света с любопытством озирается по сторонам. Незнакомая речь. В Атке что-то подобное она уже слышала, и в поезде с востока разные люди ехали, балакали по-своему. Много в городе военных, снуют туда-сюда. Носят галифе, сапоги. Первые послевоенные годы. Мартя просит шофёра не спешить, видит, какими восхищёнными взглядами провожают Настя и Света интересные виды за окном машины.

– Папа, смотри! Какой красивый дом!

– Это библиотека, – гордо отозвался водитель. – У нас и театр есть. Кстати, могу устроить вам поход туда сегодня. Так сказать, первое знакомство с культурой Казахстана. Как вы на это смотрите? Девчата у вас весёлые, – глянул шофёр на Мартю. – На автобазу билеты принесли, привлекают трудящихся к культурной жизни. Ну как? Решено. Вечером к шести ждите, заеду. Кстати, меня Степаном зовут, – водитель громко расхохотался, осёкся, смутился и стал сосредоточенно крутить баранку машины.

– А это что за развалины? Ого! И пушка рядом, – Света разговаривала сама с собой.

– Это следы былого. Купеческий старинный дом крепости. Медная пушка.

– Где же здесь дом? Вход и выход, больше ничего.

– Ну да, это ворота древней крепости… забыл, как называются. А вот и пивзавод слева. Рядом дом, который вам нужен. Вечером, в шесть, я жду на этом месте, – громко произнёс Степан, стараясь не смотреть на Светку.

Двухэтажные дома дореволюционной постройки выглядели лилипутами по сравнению с огромным зданием Госпивзавода. Старый (?) окончательно пришёл в ветхость и был закрыт. В одном из домов, принадлежащих заводу, жила с мужем Харитоном и сыном Лёнькой одна из многочисленных сестёр Насти. Комнатка, которую они занимали, была маленькая, но тёплая и уютная, – Лена умела навести красоту. Была ещё и кухня, совсем крохотная, но вполне пригодная для того, чтобы приготовить немудрёную еду. Беженцы из Сибири, они довольствовались малым, надеялись на лучшее. Лёнька на год старше Светы.

– Поедешь с нами в театр? – Света строго посмотрела на Леонида, ничуть не смутив весёлого пацана.

– Да на что он мне сдался, у меня более важные дела имеются.

Не хотелось Насте расставаться с Леной, столько лет не виделись! Но надо значит надо! Ни разу в театре не была, что за чудо такое? Придётся ехать. С дороги чувствует себя неважно, болит низ живота. Поедут на машине, потом назад и спать, спать, спать. Лена уже стелет на полу всё подряд, чтобы могли бухнуться отдыхать, как только вернутся.

Музыка оглушает, оркестр играет красиво. Действия на сцене понятны без слов. Слова есть, но они на казахском языке. Настя повторяла в мыслях название постановки, чтобы похвастаться перед Ленкой-задавакой. «Кек». Что бы это значило на русском? Артисты просто восхищали!

– Мартя, уборная здесь есть? – спросила Настя у мужа на ухо. То ли в дороге растрясло, то ли от переживаний, но у Насти случился выкидыш. Врача вызвали прямо в театр. Первую свою ночь в Семипалатинске Настя провела в больнице. Через два дня Мартя забрал её к Лене и Харитону.

– Я должен уехать на несколько дней. Приеду, будем переезжать в свою комнату. Я уже присмотрел, здесь недалеко.




Черепаново


Оставив Настю и Светлану на свояков, Мартемьян рванул на станцию. Ноги, казалось, мешали ему, тормозили душу, рвущуюся в Огнёво-Заимку. Было две причины, из-за которых он стремился попасть на родную землю, в деревню, из которой пятнадцать лет назад его отправили в неизвестность. Главная причина – родительский дом. Что стало с их избой, никто сказать ему не мог. Надо всё увидеть своими глазами. Отец помер, мачеха ещё раньше. Сестра Зинаида вышла замуж за военного и теперь живёт где-то около или в самой Москве.

Лёжа на верхней полке общего вагона, прокуренного и пахнущего хлоркой, Мартемьян, может быть, первый раз за последние пятнадцать лет почувствовал себя свободным. Можно вытянуть ноги, расслабиться и ни о чём не думать. Чапать поезд будет долго, с такой скоростью – около суток. До Черепанова, а там Мартя сообразит: дальше и пешком с удовольствием. Сон не идёт, хотя в вагоне темно, и многие пассажиры храпят – сидя, лёжа, кому как повезло. Под монотонный стук колёс бывший осуждённый, заключённый и отбывший наказание Мартемьян Васильевич Снегирёв погрузился в тревожный сон…

Марта присела рядом на полку, немного согнувшись и наклонив голову. Ноги свисали, задевая сидящих внизу людей, но это никого не беспокоило. Она была почти голая, в лёгком платье и босиком. За окном поезда снег на полях. Холодно. Марта виновато улыбнулась и погладила по лицу Мартемьяна:

– Убила она меня, нет в том твоей вины. Всё равно не жить мне было без него. Хороший мой, спасибо за дочь.

На груди у Марты – алое пятно, которое она стыдливо прикрывает рукой…

– Марта! Что это? – Мартемьян заметался и чуть не свалился с полки.

– Понапиваются, валяются на полках и орут, людям покоя не дают.

Какое жуткое виде?ние: Марта как живая. Похоронили её на Колыме, у посёлка Атка. Медведь тому причина, задрал до смерти. Такое дали заключение. Красильников посодействовал, чтобы Свету записали как дочь Мартемьяна и Насти. Так спокойнее и надёжнее в это непростое время. Надёжнее для Светы. Мартемьян имел ещё один настоящий документ, о котором знали только он и Красильников.

Разжился кипятком и снова залез на полку. Полулёжа – полусидя, стал отхлёбывать воду из стакана. Очень хочется есть. Совсем забыл, что сестра Таси собрала ему в дорогу пропитание.

– Черепаново, станция Черепаново! Выходим, поторапливаемся, не выстужаем вагон!

Прямо на полке надел пимы, которые заменяли ему подушку, и легко спрыгнул вниз. Втиснув руки в полушубок и прихватив свою так и не раскрытую котомку с провизией, двинулся по проходу к выходу. Вот она, его малая родина. Черепаново в двадцати пяти верстах от Огнёво-Заимки.

Душа поёт. Огляделся вокруг. Народа вышло немного, в основном все катили в Новосибирск. Потоптался, с удовольствием прислушиваясь к скрипу снега под довольно новыми, хорошо подшитыми валенками. Надо найти попутную машину или телегу какую. Вокруг ни души. Не заходя на станцию, Мартя отправился в свою деревню, будто и не было за плечами пятнадцати лет отсутствия. В малолетстве он с отцом Василием пару раз бывал в посёлке на этом месте. Батька наведывался к дружку своему – дядьке Черепанову. Вместе охотничали. Бывало, оставались на ночёвку в охотничьей избушке, принадлежащей этому крестьянину. Сам-то Черепанов был из другой деревни, не вспомнит сейчас Мартя, из какой. На месте той самой избушки и стои?т теперь станция Черепаново. Чудеса, да и только. Домой, как хочется домой. Ноги сами несут по снежной дороге. Ничего не забыл, с закрытыми глазами найдёт свою хату.

Вёрст через десять его нагнали сани, запряжённые кобылой. На повозке – провизия для местного сельпо. Поклонившись бородатому деду, весёлому кучеру, Мартемьян легко запрыгнул на свободное место возле возничего. От него-то и узнал Васильевич, что в его родительском доме располагается сельсовет, а на кладбище им как раз по дороге, только чуть правее свернуть.

– Заодно и я своего дружка попроведаю. Ты надолго к нам? – спросил бородач с тревогой поглядывая на Мартемьяна. – Могу назад на станцию проводить. Неспокойно у нас.

– Дед, ты скажи лучше, где я могу заночевать? – Мартемьян обнял два креста, наклонённых временем друг к другу. – Хочу воздухом родным надышаться вволю.

– Айда ко мне, окаянный.

– А что, дед, храм наш стоит? Уцелел?

– Что ты, что ты! Осквернили супостаты, клуб решили там разместить, да недолго радовались. Сгорел клуб, нет и храма. Кирпичи и те растащили, один фундамент остался. Да вот же это место. Поговаривают, новую церковь будут строить.

Мартя внимательно вглядывался в огромную снежную поляну. Боли не было, только жалость. Жаль умерших отца, маму, мачеху, Германа, Марту и ещё многих людей, которые не увидят никогда снега, не встретят весну, лето, которые обязательно наступят. Не увидят этих берёзок, которые успокаивающе кивают ему своими тонкими ветками. И совсем немного жаль себя.

Мартя рассчитывал на драгоценности, которые отец Василий спрятал в храме накануне изъятия ценностей в 1917 году. Заветная шкатулка с фамильными украшениями матери. Для Марти она бесценна. Маму свою он не помнил, Зина тем более. Отец разрешал им, маленьким, рассматривать блестящие штучки, раскладывать их на печке и аккуратно собирать в шкатулку.

Дождливой ночью революционного года, напоив сторожа медовухой, Василий, вместе с десятилетним сыном, забрался в подвал храма. Выкопал принесённой с собой острой лопатой яму и опустил в неё шкатулку, завёрнутую в какие-то тряпки и рогожу.

– Смотри, сын, запоминай. Это твоё и Зинаиды. Пусть забирают всё, но это я отдать не могу. Я очень любил вашу мать.

Мартемьян хорошо помнил подвал, угол, где они прятали шкатулку. Теперь это не имело никакого значения.

– Дед! Отвези меня на станцию. Очень прошу! Хорошо заплачу?.

– Бог с тобой! Какие деньги! Мне нетрудно, только провизию сдам.

Не взглянув на свой дом, Мартя плавно катился на санях обратно к станции. Белоснежные берёзки, среди которых когда-то так любили они с Тасей гулять, словно всё понимая, раскачивались и гудели, навсегда провожая Мартю из Огнёво-Заимки.

– Ну всё. За доброту спасибо. Буду тебя вспоминать. Хорошей дороги и здоровья тебе, дед.

– Поеду, пока не совсем стемнело, – сани тронулись, бородач обернулся и кивнул. – Может, вспомнишь когда в молитвах. Черепанов я, Кузьма Черепанов. Счастья тебе, сынок!

Поезд по рельсам: «Чук-чук, чук-чук», – равномерно так, успокаивающе. Иногда что-то бу?хнет, стукнет погромче и опять: «Чук-чук, чук-чук».

Мартю не удивляют красивые стройные сосны, медленно плывущие за окном поезда. Сибирскими джунглями добирались они с дочерью с востока. Сосны за окном дарили ни с чем не сравнимое наслаждение. Красота. Песчаные барханы закреплены корнями этого ленточного бора. В Семипалатинске много песка, город называют «Чёртовой песочницей», но эти сосны не дадут ветру сдвинуть барханы и занести улицы песком. Сейчас всё это чудо накрыто снежным одеялом. «Обязательно летом привезу сюда Тасю со Светой подышать сосновым воздухом».

Мартемьян вспомнил тревожный разговор с Харитоном, который состоялся перед его поездкой. Лёня болен. У него уже несколько недель не спадает температура. Лекарства, которые имеются, не помогают. Других нет. Даст бог, всё пройдёт, и молодость возьмёт своё. Наступит тепло, будем выезжать в хвойный лес. Здесь воздух самый подходящий для тех, кто кашляет.

Мартя сгрёб в охапку своих девчат, прихватил нехитрый скарб, состоящий из саквояжа, привезённого с востока и твёрдого чемодана с пожитками. Отправились к своему новому месту жительства. В первую очередь надо купить швейную машинку. Без неё никак. Сидя на полу крохотной комнатёнки и ужиная хлебом с колбасой, купленной на рынке у местных казахов, они были счастливы. В печке потрескивали поленья, и чайник радостно урчал.

– Не пропадём! – почти хором произнесли Светка с отцом и расхохотались втроём так громко, что соседи, продавшие им комнату, приложили уши к стене.



– Нина! С дороги! Урраа!!!

Тазики с грохотом несутся по накатанной снежной горе. Вперёд! Суббота – банный день. Очередь в пристанской бане надо занимать заранее. В баню со своими тазами, вернее, в своих тазиках. Съехали с горки и бегом очередь занимать, мамки позднее придут. Билетики купили. Справа – касса, слева – маленькая парикмахерская. Шипром пшик, пшик! Слева женское отделение, справа – мужское. В каждом своя банщица. Причём в мужском всегда тётка. Натке с Ниной смешно.

Ждать скучно, но ради того, чтобы скатиться с горки таким способом, можно и помучиться в очереди. Натка в субботу ночует у родителей, это совсем недалеко от деда с бабой. Ладно, один день можно. В раздевалке запахло нашатырём. Кому-то плохо стало, пересидел в парилке. С Наткой тоже такое бывало. Волшебный нашатырь спасает.

Намытые до скрипа подружки топают домой. Закутаны шалями так, что одни глаза видно. Назад идут другой доро?гой, чтобы на горку не подниматься, мимо немецких домов. Поразительно, какой там порядок во дворах. Чисто, аккуратно, метёлочка с лопатой в уголке стоя?т. Вроде и у русских так. Да не так! Да ну их! Воображают! У подружек друзей полным-полно. И немцы, и казахи, и татары, и русские. Никто не выясняет, кто есть кто, очень здорово в «Красное знамя» играть. Чем больше народа, тем лучше.

Может, отпроситься к бабе? Вроде добрые сегодня родители. Скорее бы вырасти и самой решать, какую еду есть, какую одежду надевать и, не отпрашиваясь, ходить к деду. Не любит Натка лук в супе и молоко. У бабы с дедом не кормят такой гадостью. Баба Тася готовит картошку как запеканку. Толчёнка, залитая яйцами с молоком и пропаренная в духовке, в печке. С золотистой корочкой получается, пальчики оближешь. Морковка, кружочками жареная в сковороде на растительном масле, – это очень вкусно. Особенно холодная. А кисель из сухофруктов – это вообще объедение. Курагу и чернослив выковыривать можно. Или пойти в сенки и там, в кульках, набрать полные карманы сморщенных сухофруктов. Раздолье.




Горе Харитона


Мартя с удовольствием устроился на работу в пошивочный цех. Тратил привезённые деньги на постройку комнаты и сенок. Света пошла в вечернюю школу и собиралась поступать в техникум. Лёнька угасал. Мать Лена, постаревшая от горя, целыми днями не отходила от его кровати. Харитон обращался к разным врачам. Помочь парню никто не мог.

– Ну за что нам такая кара? – беззвучно шептала Лена, уткнувшись в плечо мужа. – Почему он, такой молодой, уходит? В чём мы провинились?

Харитон, худой и почерневший от страданий, бесконечно курил, как будто этим можно было спасти сына. Есть грех у него на душе, но что за грех такой, чтобы забирать единственного сыночка? В начале лета Лёню похоронили. Каждый вечер после похорон Лена просила Настю пойти с ней на кладбище и откопать его… Очень тяжело было.

Харитон часто приходит к Марте под вечер. Сядет рядом на табуретку и дымит своими папиросами. Старые дружки в основном молчат. Несколько фраз за вечер. Про правительство не говорят, жизнь научила помалкивать. О Гулаге Мартя вспоминать не любит.

Однажды, сидя в тишине, Мартя, неожиданно даже для самого себя, произнёс:

– Шкатулку я не нашёл.

Он не сказал, что даже не был в храме, не попытался откопать клад. Просто не нашёл. Харитон неподвижно уставился куда-то в подбородок Марти:

– Надо же, куда же всё подевалось?

Ещё пацанами они говорили о том, что клад зарыт. Мартя похвастал и забыл думать об этом. Вот теперь сказал, что там нет ничего, но подробности про фундамент храма под снегом говорить не хотелось. Это всё ерунда, по сравнению с горем Харитона.

– Деточка, ты заболела? – огромная тётка в цветастом халате медленно приближает своё застывшее лицо и заглядывает в Наткины глаза.

– Неееет!!! – Наташка отпрыгивает в сторону и бежит вперёд, подальше от тётки, согнувшейся в три погибели. Навстречу идут люди, у которых шевелятся губы, видимо, ведут беседу сами с собой. Брр!!! Это пострашнее Зойки!

– Баба! Я тебя ищу, ты где так долго ходишь?

Баба Тася засмеялась, обняла Натку и повела к проходной.

– Ну зачем ты сюда зашла? Где я сказала тебе сидеть?

Натка оглянулась и увидела окна с решётками. Из них торчат руки и ноги людей, что-то кричащих. Натка не понимает, кого они зовут. Баба говорит, что это хорошие люди, только душевнобольные. Слава богу, что баба работает санитаркой на проходной. Там обычные люди, не душевнобольные. Врачи, милиционеры, иногда пьяные дядьки. Баба Тася очень смелая и весёлая, на работе её все любят. Это Наткина баба Тася, а дома её ждёт дед. Её деда Мартя. Её родной дом, огромное счастливое детство.

Вприпрыжку несётся от психушки до церкви. По улице Кирова, поворот на Маяковскую, мимо дома Нины, большого, двухэтажного, потом прямо по Советской до Парижской коммуны. Пулей в огород, без бабы можно похозяйничать. Что может быть вкуснее вишни? А главное, без бабиного взгляда можно ничего не мыть. Морковка с грядки почти чистая. Песок стряхнуть, чуть-чуть поболтать в кадке и в рот. Огурцы колючие. Надо аккуратно наступать, чтобы листья не сломать. Сейчас вот эту помидорку сорву… нет, лучше эту. В сарайке в тазу полно? спелых помидоров, а с куста интереснее и вкуснее.

– Чё? Деда, иду, иду! Деда! Давай тоже телевизор купим. К нам будут все ходить. Деда, он красивый. «Неман» называется. Баба будет его атласной накидкой накрывать.

– Давай, давай, садись кашу поешь. Ты сама как телевизор.

Неслось лето 1965 года. Нине и Натке осенью в школу.




Часть ВТОРАЯ





Секрет


Много лет прошло, как вернулся Мартя из мест очень даже отдалённых. Света вышла замуж и родила дочку. Жили они отдельно, в своём большом доме. У Лены с Харитоном родился сын Анатолий, уже двенадцать лет пацану. Проживает Харитоново семейство в аккуратном добротном доме. Хозяин сам всё построил, своими золотыми руками. Соседи недоумевают, где это удаётся Харитону добывать такие отличные строительные материалы. Стоят они недёшево, а у Просвирина всё самое лучшее.

Мартя радуется за друга, ничего не понимая в строительстве дома. Сам богатства не скопил. Бессребреником называет его Тася. Живут просто, но не бедно. Дочери с зятем строиться помогают. Жаль, воду в дом к себе так и не провели. Приносят водицу из церковной колонки. Мартемьян обшивал таких важных персон в городе, что мог бы иметь золотые горы, но просить – это не в его натуре. Жили не тужили, как и большинство трудяг. Главное – Света в достатке. Дочку почти не видит, Натка постоянно находится у деда с бабой.

– Натусик, хочешь, я тебе огромный секрет расскажу? – Толик очень любил двоюродную сестру. По правилам приходится она ему племянницей. Ну какая же Натуся племянница, если он всего на пять лет старше её? Старший брат охранял Натку и жизни учил. Рассказывал какую-то ерунду про то, как изобретать порох, или что будет, если смешать йод и аммиак, тот самый нашатырный спирт, что в бане нюхают. Это Натка видела своими глазами. Толик колдовал: смешивал, взбалтывал, наливал в скрученную бумагу, а потом высохшая бумага бу?хала, взрывалась. Брат казался ей таким премудрым и взрослым. Натка ещё мало в чём разбирается, она беззаботная и озорная.

– Секрет? А разве секреты рассказывают?



– Ну тогда покажу.

– Покажи. Только я все твои секреты, наверное, видела, – Наташа покраснела.

– Дурочка ты, Натуся. Это настоящий секрет. Тайна. Я его сам нашёл и никому не показывал. Ты – первая. Пошли.

Дети пробрались в самую глубину сарая, заваленного досками, из которых Харитон выстругивает колышки для подвязывания помидоров.

– Аккуратно, тут могут быть гвозди, – Натка прощупывала доски каждым шагом. Она помнит, как в прошлом году Толик наступил на ржавый гвоздь, и тот вошёл в ногу очень глубоко. Было больно, но Толик не плакал, только орал на всю улицу.

А вот и крышка погреба. У Харитона целых четыре ямы. Две в доме и две на улице, в сараях. В этом погребе хранят банки с вареньем, и Толик, помогая маме Лене, спускает их туда. Вот в один из таких спусков и появилась у него тайна.

– Натуся, спускайся, я поймаю тебя, не бойся.

Толик зажёг свет, для него здесь всё привычно. Огромный сундук, затаившийся в углу, не напугал Натку. Как интересно здесь. Толик с трудом сдвинул крышку. Тяжёлая, как будто и не деревянная вовсе. Под ворохом бесполезного содержимого не оказалось никакого секрета. Он исчез. Толик что-то бормотал, глядя на расстроенную Натусю, и сам чуть не расплакался.

– Секрет был, и я тебе сейчас докажу это.

Для подтверждения существования тайны надо было проделать нелёгкий путь наверх.

– Подожди меня здесь, я быстро.

Толик приставил лестницу к стене и полез на чердак. Здесь давно не были взрослые, на чердаке чисто и сухо, мама Лена любит порядок. У других наверху всякие ненужные вещи, барахло, а у Просвириных чердак пустой, проветриваемый. Толик птицей взлетел к дверце, скрылся за ней и мгновенно выскочил обратно. В руках у него ничего не было.

– Айда за мной! – отчеканил брат, укладывая лестницу на землю боком и аккуратно, чтобы не задеть кусты помидоров, прислонил её к завалинке. Бежали зачем-то долго и, только когда оказались на склоне рядом с Иртышом, Толик плюхнулся на гранитный камень, хлопнув по соседнему:

– Садись, Натусечка, я слово держу. Вот моя тайна.

Толик вытащил из кармана что-то завёрнутое в лоскут и бережно развернул. На тряпочке красовалась диковинная вещь, напоминающая гребешок бабы Таси, только гораздо красивее. Наверное, его носила царица. Вещица переливается и излучает свет. Кажется, что руки Толика искрятся.

– Натуся, это, наверное, золото и бриллианты. Теперь видишь, что я не вру.

– Да… Красиво!

– Натуся, я хочу тебе это подарить, мне всё равно хранить негде, – Толик уже готовился к серьёзному разговору с отцом.

– Да у меня нет такой большой куклы, чтобы украшать её. Ладно, давай! Я спрячу у себя, а то ты деда Харитона боишься, я вижу. Он не узнает, я обещаю.

Натка взяла сокровище и запросто положила его в глубокий карман сарафана. Сверху – тряпицу.

– Ну я побежала, а то деда Мартя ждёт.

Натка без оглядки мчалась домой. В кармане – сокровище. Она не имела представления, что с ним делать. Хочется разглядеть получше, потрогать блестящие камешки и, конечно, показать деду. Прятать сокровище от него Наташа не собирается. Странный Толик, почему он боится деда Харитона, ведь тот такой добрый.

Дед Мартя пришёл с работы и задремал. Баба Тася в психушке, вернётся только завтра утром. Натка подошла к комоду, на котором стоит трёхстворчатое зеркало. Можно увидеть себя со всех сторон. Глядит дитё и само себе нравится. Красивая. И так тоже… поворачивает голову налево. И так… направо. «Интересно, а какая я буду в пятьдесят лет?» Натка родилась, когда деду уже исполнилось пятьдесят. Ой! Да не может быть мне столько! Это так нескоро. Наташа примеряет гребень как заколку, чтобы было хорошо видно спереди. Ой, ой! «Нине завтра покажу, будем играть вместе». Заколка переливается под светом лампы.

– Доня, ты прибежала? А я без тебя не ужинаю. Давай посмотрим, что там бабка нам приготовила. Ты почему притихла?

Дед Мартя подошёл к Наташе и посмотрел на её отражение в зеркале.

– Ну хорошая, хорошая, только худая. Давай ужинать будем. Это что за новость? – замечает он гребень. – Где взяла? Нашла? Что попало подбираешь, и на голову. Вшей давно не было? – дед отвернулся и пошёл на кухню.

– Деда, посмотри, какая красивая заколка, я вырасту и носить буду. Деда, посмотри. Коробочку надо, чтобы положить туда мою заколку.

Мартя, не дойдя до стула, взял гребень в руки и мельком взглянул:

– Конечно, Донюшка, найдём коробочку. Очки! Где мои очки?

Декорированный ценными камнями большой гребень. Верхняя часть золотая. Поверх золота изумруды, рубины, прозрачные самоцветы, а зубцы… Мартя вглядывался в заколку, которую принесла Натка и не верил своим глазам.

Вот они на печке с сестрой Зиной в отцовском доме раскладывают украшения умершей матушки. Отец и мачеха позволяли им иногда трогать шкатулку и драгоценности. Мартя отлично помнит этот гребень. Он у него был конём. У колец и серёжек другие задачи. На печке дети устраивали шалости и были счастливы. Мартя вспомнил, как переживал, когда добрая мачеха сказала, что зубцы на гребне сделаны из черепашьего панциря. Черепаху убили, чтобы сделать гребень. Бедная черепашка! Несомненно, это тот гребень!

Мартя не успел спросить у Натки, где она нашла такое богатство, та сама долго уговаривала деда ничего не говорить Харитону. А то Толику попадёт! На этом всё и закончилось. Натка держала язык за зубами, Толик помалкивал, дед Мартя сохранял спокойствие и тоже молчал.

По-прежнему по субботам Харитон навещал Мартемьяна и, как ни в чём не бывало, выкуривал положенные три папиросы и уходил домой. Мартя всё понял, но не хотел войны, а попахивало именно ею. Не принесли чужие богатства счастья Харитону и Лене, до сих пор горюют по старшему сыну. Выяснять, сколько тех богатств у них осталось, Мартя не станет. Вот такой он человек. Не дал бог ему силы характера, упорства за своё добро бороться. Дела давно минувших дней. Да и что делать с этими побрякушками?

– Наташа, – серьёзно сказал дед внучке, – эта расчёска очень дорогая. Мы её приберём пока. Замуж будешь выходи?ть, тогда и нарядишься. Завтра пойдёшь с матерью в музыкальную школу поступать.

– Не хочу я, деда!

– Ты не хочешь, родители считают по-другому. Хуже не будет. Ложись спать. Утро вечера мудренее.

Долго сидел Мартя у тёмного окна и смотрел в пустоту ночи. Такой же вакуум был у него на душе. Эх, Харитон, Харитон! Как же это? Почему молчишь и не покаешься? Бог тебе судья.




Музыкалка


Во дворе музыкальной школы на Комсомольском проспекте оживлённо, проводятся вступительные прослушивания. Многие мечтают здесь учиться, хотя и за деньги. Надо платить пятнадцать рублей в месяц. Натка категорически не хочет, но пришла, так как девочка она послушная и стеснительная. Не умеет играть на пианино, не умеет петь, слух так себе. Зачем ей сюда? Лучше бы на балет повели. Но придётся ходить сюда, и это уже точно. Директор музыкальной школы какой-то очень дальний их родственник.

Наташку берут, хотя она ничего не умеет. Зачем-то устраивают проверку ритма. Наверное, чтобы никто не догадался, что её берут по знакомству. Огромный квадратный, почти круглый инструмент, за ним сидит пианистка. Стучит карандашом по крышке рояля. Крышка блестящая, в ней отражается рука. Надо повторить. Тук-тук, тук-тук-тук. Потом по-другому. Считает Наташа хорошо, простучала правильно. Поступила.

Занятия начнутся через месяц. Может, за это время что-нибудь случится, и не надо будет идти сюда. Пахнет в школе приятно. Деревом и вкусными духами. Пианино ведь деревянное, а их здесь штук сто, наверное. Даже в коридоре стои?т. Много пианисток, хорошо пахнущих.

На втором этаже у окна – огромное зеркало. Наташа в такое ещё не смотрелась. Дома комод мешает вплотную приблизить лицо. Улыбнулась, чтобы были видны зубы. Большие слишком, особенно два передних. Надо что-то с этим делать… Из комнаты, которая рядом с зеркалом, доносятся звуки. Стучат по клавишам, видимо, проверяют чувство ритма. Внезапно дверь распахивается и появляется кудрявый человек, очень похожий на деда Мартю, только молодой и худой.

– Здравствуйте, – Наташа поздоровалась неожиданно для себя.

– Здравствуйте, милая леди. Вы к нам? Или зеркалом интересуетесь?

Натка смутилась, но весёлый учитель, похожий на клоуна, быстро исправил ситуацию:

– Вашу ручку, дорогая. Вы же учиться поступили? На фортепиано? Рад, очень рад. Жаль, что у меня полный набор. Рука мне ваша нравится, размах и удар будет отличный. Остальному научим. Да, сильная ручка. Детка, как тебя зовут?

Наташа назвала имя и ещё больше покраснела.

– Я обязательно должен за вами понаблюдать. Старайся, милая, старайся.

Учитель поспешил в соседнюю комнату, где очень красивая пианистка встретила его недовольным голосом:

– Ну где же вы ходите так долго, Диадор Николаевич? Надо вопрос решить, в конце концов. У нас музыкальная школа или балаган?

– Здесь я, Лариса Ивановна, весь в вашем распоряжении.

Дверь захлопнулась. Натка разглядывает свои руки. И обычным способом, и в зеркале. Ну если музыкант сказал, что она подходит им, надо идти. Надо стараться, этот добряк будет следить за ней. Наташа вышла из музыкальной школы и отправилась домой. Мама уже убежала, у неё всегда полно? дел. Настроение отличное. Она понравилась учителю, этому весёлому дяденьке. Особенно он отметил её руки. Натка знает, что красивая, ну а теперь это подтвердилось. Вот только зубы… Натке захотелось прыгать от радости. Она вспомнила, как в каком-то кино, которое они с Ниной смотрели по телевизору, девочка бежала и одновременно подпрыгивала. Тогда играла красивая музыка.

Наташа представила и явно услышала эту мелодию, побежала и весело подпрыгнула в такт музыки. Как хорошо жить на свете! Засмеялась, вспомнив, как утром казалось, будто ей все мешают. Навстречу из-за угла вывернули знакомые девчонки.

– А ты почему прыгаешь? Как-то странно…

– Споткнулась.

Натка побежала домой делиться впечатлениями с дедом. Мартемьян с улыбкой слушал Наташу и мысленно благодарил незнакомого музыканта за такое внимание к его внучке.

– Ну-ка, примерь, – он ловко опоясал Натку красивым белым фартуком.

– Дедуня, как же я тебя люблю. Боялась, что белого фартучка у меня нет. Деда! Я сегодня такая радостная!

Первое сентября прошло спокойно, гладенько и ласково. Наткино знакомство с первой учительницей ознаменовалось извлечением клеща. Как она его обнаружила, неизвестно. Наташа будет помнить всю жизнь ласковые руки Таисии Филипповны, перебирающие волосы на её макушке. Коса не пострадала, а клещ был повержен. Этот процесс происходил на улице во время линейки. Фотографировались, выпячивая перед собой букеты. Школьный двор наполнен благоухающим запахом петунии. Не обошлось без огорчения – Нина будет учиться в другой школе.

Вечерами дед слушал Наташкино стрекотание о друзьях, о том, кто кому что сказал. Она напоминала ему Марту, которую Мартя, несомненно, любил и никогда не забывал. Такая же непоседливая и вдумчивая одновременно.








Тёплое лето 1970?го. На Иртыше пахнет тиной, скользкими камнями. Жарко. Оводы присасываются к липкому телу. Другое дело – пляж. Камней мало, в основном песок. Песчаный берег тянется вдоль Семипалатинки, притока Иртыша. Течение здесь тихое, вода тёплая. Три девочки пробираются по каменистому берегу. Пляж на другой стороне, придётся переходить по понтонному мосту. Солнце высоко, на песке ни души не видно. Весело пораскачивались на мосту. Совсем нестрашно. Вот и на пляже. Вдали ещё двое купальщиков. Так далеко, что лиц не разглядеть, но отлично видно их купальные костюмы. Оранжевые. На девушке оранжевый купальник, а на парне оранжевые плавки. Оля и Натка похохотали.

– Оранжевое небо, оранжевое море, оранжевая зелень, оранжевый верблюд…

Валюшка младше своих подруг на два класса. Она решила позагорать и звездой разлеглась на горячем песке. Оля отплыла подальше от берега и вдруг, испугавшись глубины, вытаращив и без того огромные глаза, стала испуганно барахтаться в воде. Натка бросилась к ней.

Вцепившись друг в дружку, девочки полетели вниз. Спускались долго, спокойно глядя друг на друга. Происходило что-то интересное: всякие картинки мелькают в головах. И вдруг вспышка. И ничего. Провал. В это время Валька плавала сверху над тем местом, где они скрылись, и орала, как сирена.

Очнулись под деревом. Оля, Наташа, Валя, а рядом – парень в оранжевых плавках. Из девчонок фонтаном лилась вода. Парень вскоре куда-то испарился. У обеих подружек не было сил перебраться на другой берег. Очень тошнит. Невозможно смотреть на воду. Мутит. Валька, малышка из третьего класса, тащит их через подвижный мост. Идут, скорее, ползут с закрытыми глазами.

У Оли сегодня день рождения. Дома, недалеко от берега, ждёт торт. Её можно поздравить со вторым днём рождения.

Натка пришла домой только к вечеру. Никто её не искал, знали, что на дне рождения у подружки. Глянуть в трюмо. Невесёлое бледное личико уставшего ребёнка, пацанки. Баба Тася потрогала Наткин лоб шершавой рукой:

– Заболела? Что такая невесёлая?

– Всё хорошо, ба. Устала просто.

– Ну, иди покушай, я твои любимые вареники приготовила.

– Не, ба, я – спать.

– Да что с тобой, надо мать позвать, часом, не захворала ли? Мартемьян, Наташка горит вся…

Дед склонился над засыпающей внучкой и улыбнулся:

– Спи, Донюшка, отдыхай, всё будет хорошо.

Наташа, погружаясь в глубокий исцеляющий сон, бормотала:

– Деда, у тебя майка оранжевая, почему она оранжевая? Оранжевый верблюд…

– Конечно, оранжевая, а какая же ещё, – дед любовно укрывал покрывалом худенькие Наткины плечики.

Наутро все хвори как рукой сняло. Надо сбе?гать к Оле и Валюшке. На речку совсем не хочется. Ещё долго не будет хотеться. На столе вареники с красной смородиной. Холодные. Объедение. Кисель тёплый, но очень даже ничего. Холодильник летом включают, хотя пользуются редко. Его заменяет ведро, на цепи спускаемое в колодец. В этом ведре много всякой еды. Колбаска, масло. Колодец очень глубокий. Крикнешь туда: «Эй!» – а тебе из глубины: «Эй!!» Около колодца растёт вишня, вкуснее которой Наташа не встречала, ведь все дворы и огороды в окру?ге были изучены.

Натянув платье, сшитое дедом, Наташа отправилась по знакомому маршруту, намеренно обходя места, где хоть немного было видно речку.

– А Оля дома?

– Где же ей быть? Иди за дом, там она, – Олина мама выплеснула в цветы полтаза мутной воды.

За домом у Ольки уголок. Натка завидовала, тоже хотела такой. В беседке из всякой всячины сооружён столик, на котором громоздится большое толстое стекло. Такое Натка видела в кабинете директора школы, когда учительница просила отнести ему журнал. Под стекло можно положить любые красивые картинки и фотографии. У Натки есть снимки артистов, а вот стекла нету. Где его взять? Олька очень дорожит своим уголком, не каждому можно сидеть за столиком.

– Оля! – раздался голос Олиной мамы.

Натка подождёт здесь. Конечно, много мух летает, ведь Иртыш рядом. Насекомые любят воду. Ну так и что с того? Оля скоро вернётся. Откуда взялся этот огромный жук? С очень длинными усами. У него есть крылья и даже глаза. Натка боится всяких насекомых, к примеру, косиножек, мокруш, двухвосток, которые встречаются в их доме около порога и в подполе.

Незнакомый жук со стрекотом нёсся прямо на неё. Натка от неожиданности уселась прямо на столик. Насекомое улетело в сторону реки. «Оля придёт, позову её к себе, не хочу играть, где жуки летают». Натка разглядывает цветочки, окружающие эту волшебную территорию. Вот табак, у нас тоже такой растёт.

– Деда любит сидеть вечерами в садочке и нюхать его, – проговорила Натка Оле, принёсшей большую тарелку с домашними вафлями со сгущёнкой. Олина мама так вкусно стряпает. У них в доме часто пахнет печеньками.

– Что это? – подруга поставила тарелку и ткнула пальцем в стекло, которое разделилось на две половинки. Оно лопнуло, когда Натка уселась.

– Кто это сделал?

Натка смотрела на зияющую дырку в стекле и молчала. Это не она. Она не трогала. Было очень страшно и стыдно. Больше страшно. Что делать? Где найти новое стекло? Почему Натка не созналась, она и сама не понимала. Под строгим Олиным взглядом сознаваться было нельзя, хотелось провалиться сквозь землю.

– Я знаю, это ты, ты, ты!!! – ревела Оля.

Как всегда, помог дед. Через день он принёс два больших толстых стекла, более прозрачных, чем было у Оли. Одно деда Мартя отнёс Оле, а другое красиво легло на стол в комнате, где Натка делает уроки. Несмотря на исправление оплошности, дружба разладилась. Оля считает Натку врушей и трусихой. Отчасти она права. Наташка струсила, и сама мучается после этого. Наверное, будет мучиться всю жизнь. Натка спрашивает себя, призналась бы она Нине, если это было её стекло? Конечно, Нинке она бы не стала врать, Натка её не боится. Нина как сестра, хоть и встречаются редко в последнее время. Разные школы, у каждого свои друзья.



Света появилась в Наткиной жизни неожиданно. Кажется, что эту смешливую беленькую девочку с косичками она видела где-то раньше, такая она понятная Наташе. Просто подошла и просто предложила дружить. Наташа новенькая в классе, родители перевели её в центральную школу, решив, что этим осчастливят её так же, как и музыкальной школой. Им виднее.

Учёба давалась легко, в музыкалке терпимо. Экзамены и зачёты сдавались. Камнем преткновения было сольфеджио. Учительница, казашка, мучилась с бездарными подопечными. Если угадали пару нот в диктанте, то уже радость для неё. Вздыхала и ставила тройки. Слава богу, успокаивала себя Натка, она не одна в своей неспособности услышать нужную ноту. Специальность расслабляет. Музыка привлекает и очаровывает, покоряет простотой исполнения. Посмотрел в ноты и играй. Чего проще, пальцы сами бегут по клавишам. Медленнее, быстрее, тише, громче. Красиво и нестрашно.

Света тоже ходит в музыкалку, только в другую, вечернюю. В её школу принимают очень талантливых детей и взрослых. Натка слышала, как Света поёт, и не сомневается, что именно поэтому её приняли в ту школу. Однажды Света позвала Натку с собой:

– Хочешь посмотреть, где я учусь? Здесь недалеко от школы. Я тебе что-то покажу.

Девочки идут по узкой улице. Поворот, ещё поворот. Портфели весело болтаются в руках. Вдруг раздался стук по стеклу. Домики невысокие, окна недалеко от земли, от завалинки. Повернулись на звук и увидели, как в одном из окон медленно раздвигаются шторы.

Подружек ветром сдуло, так напугались. Пробежав квартал, отдышались и пошли в Светину музыкалку. Еле дождавшись, когда Света выйдет с урока, Натка предложила пойти той же доро?гой. Любопытство брало верх. Было ещё страшнее, хотя Света наблюдала это даже не во второй раз. Шторки раздвинулись, и подружки увидели чёрный треугольник. Опять бежать. Спустя время сообразили, что за окном стояла голая тётка.

– Ой! Какой кошмар! Ой! Какой ужас! – возмущались дети. Натка вспомнила психбольницу, в которой работает баба Тася, и стала рассказывать Свете разные случаи про душевнобольных. Наверное, эта тётка тоже психическая, решили подружки.

Кто в детстве не любит свой день рождения? У Натки и Светы эти дни случились осенью. На протяжении лет, которые Наташа помнит, всегда всё происходило одинаково.

Мама фаршировала мясом, добытым отцом, перцы, которых было полно? к этому времени на огороде. Почему-то в другие дни лета и осени они не готовились. Наверняка, чтобы сохранить магию этой даты. Собирались родственники всех поколений, дарили подарки, а некоторые просто обещали подарить. Натка не забыла про обещанную в прошлый день рождения плиссированную юбку. Интересно, что пообещает баба Фая в этом году? Торт не было принято покупать или печь самим. Зато было много водки. Натка ненавидела пьяных и старалась побыстрее улизнуть к бабе с дедом.

Эти двое, конечно, ждали её дома с тортом и лимонадом. Так было всегда. У Светы дни рождения тоже не отличались разнообразием, но проходили культурно. Папа у Светы военный, а мама – продавец промышленных товаров. Дома есть всё, чтобы красиво принять гостей. Где вы, к примеру, возьмёте зелёный горошек в баночке? А у них есть! А сосиски? Натка понятия не имеет, где достают сосиски. Эта тарелочка с золотистым картофельным пюре, двумя аппетитными сочными сосисками и горкой зелёного горошка – произведение талантливого кулинара, Светиной мамы. Можно ещё солёненький огурчик добавить, только маленький, целенький из баночки, не из бочки. Выглядит красиво и вкусно, непривычно для Наткиного глаза.

Папа у Светы большой и громкий. Привык, наверное, в армии командовать, вот и дома сердится. Когда он зашёл в комнату, Натке захотелось вскочить и отчитаться за все свои оценки, но она почему-то стала медленно сползать по дивану и, если не плотно подвинутый стол, оказалась бы на полу. Наташа уже видела этого военного, даже его голос был ей знаком. Но где, когда, не могла припомнить. У Светы в гостях она первый раз. Может, показалось.

Звучит музыка, именинница просит маму спеть. Тётя Надя поёт и танцует, а девчонки веселятся, всем хорошо. А теперь торт и конфеты, такое всё красивое. Натка вместе со всеми громко кричит поздравление с днём рождения. Она уже взрослая, и какая у неё подружка интересная. Нина осталась где-то там, вдали от нынешней жизни. Натка ревнует подружку детства к её новым друзьям, но уже ничего нельзя изменить.

Девчонки взрослели. Дед Мартя давно на пенсии. На фабрику не ходит, но с удовольствием шьёт для соседей и знакомых. Натка, конечно, вне очереди. Брюки какие модные или курточку, пожалуйста. Балует дед внучку, ничего для неё не жалеет. Перед строгой бабой защищает.

На уроке домоводства фартук шили. Надо было принести в школу метр какой-нибудь лёгкой ткани. У Марти, конечно, этого добра полный комод. И шерсть, и ситец, и другое найдётся. Отмерила баба Тася побольше метра яркого ситца, как раз на фартук для урока. Через неделю Натка попросила ещё немножко, на завязки не хватает. Баба разрешила, чтобы та сама в комоде взяла сколько надо. Долго дело делалось, только, когда фартук был готов, десятиметрового рулона ситца как не бывало. Баба всплеснула руками и ахнула, а дед только сказал:

– Пусть учится ребёнок.

Да, школа – это самое главное, надо и с друзьями делиться. Не у всех есть дома столько материи. Дед вздохнул и с улыбкой вспомнил, как Натка в первом классе делала коллекцию тканей. Надо было наклеить в тетрадь разные виды тряпочек, маленькие кусочки материи. Сколько нашли, столько и приклеили. Шерсть, ситец, сатин, бархат, кримплен и ещё немного. Хватит. Через некоторое время баба обнаружила аккуратное отверстие на новых спортивных штанах Натки. Понятно, зачем та спрашивала, из какой ткани сшит её костюм. Флиса в коллекции недоставало. Всё прощалось любимой внучке.




Ангел


Ждёт вечерами Мартя Наташу, учится та во вторую смену. Зимой до самой темноты в школе. Хорошо, автобус рядом с домом останавливается, и от школы остановка недалеко. В тот вечер неспокойно было у Марти на душе. Бабка в больнице на дежурстве, всё никак не уговорит её бросить работу. «Веселее так, всё на людях», – тянула с увольнением Тася. Скучно дома без Натки, должна скоро прийти.

Наташа и Света, хорошо упаковавшись в раздевалке, – на улице всё-таки мороз, – двинули на остановку, вернее, на две остановки. Идёт лёгкий снежок, это замечательно. Одноклассники живут рядом со школой, а вот подружкам ехать на автобусах. В разные стороны. Одной налево, другой направо по Комсомольскому проспекту.

Света теперь живёт в новом доме на Новостройке, ехать по мосту через Иртыш. Натке, как всегда, на свою Коммуну к храму. На улице тихо, гулко раздаются девчоночьи голоса. Темновато, не все фонари горят, но остановки – на этой стороне и на противоположной, – освещены хорошо. Под светом фонарей снег падает на уезженную дорогу и тротуар. Хочется погулять в такую погодку, но уже поздно, надо домой. Света, засеменив, чтобы не поскользнуться, побежала на другую сторону дороги, там тоже остановка. Дорога пустынная, транспорт почти не ходит.

Слева появляется Наткин автобус, маленькая гремящая «четвёрка», автобус номер четыре. Тормозит. Задние раскрытые двери как раз напротив. Наташа шагнула к ним и, громко охнув, моментально съехала под автобус и улеглась перед задними колёсами. Водитель не обратил внимания, что пассажир не зашёл в салон. Двери закрывались, когда Наташу кто-то сильно рванул за плечи и выволок из-под автобуса. Автобус тронулся и поехал по своему маршруту.








Через дорогу бежала назад Света. Крик Натки, когда она летела вниз по гололёду, хорошо был слышен на пустынной улице. Портфель отлетел и валялся далеко в стороне. Рядом стоял парень, а может, дяденька, и оглядывал Натку с ног до головы. Под светом фонаря она заметила яркий шарф, закрывающий его подбородок. Оранжевый. Подошёл автобус, человек запрыгнул в него и уехал, не сказав ни слова. До девочек с трудом доходило произошедшее.

– Наташа, можно не раскидывать вещи по дому? Не наубираешься за вами.

Натка послушно складывала сброшенные на пол гамаши и колготки. Напротив её койки находится постель деда – огромная высокая кровать. До школы Натка спала с дедушкой, уткнувшись в его мягкое, могучее плечо. Так не было страшно тёмными ночами в комнате, где наглухо запирались ставни. Тишина и темнота давят, а с дедом Натка чувствовала себя защищённой от всех бабаек на свете, которые мерещились во мраке.

Натка наклонилась за пионерским галстуком, сползшим со стула, и случайно глянула под кровать деда. У ножки панцирной койки валялся шарф деды Марти. Обычный коричневый шарф, шерстяной. Всего на одно мгновение шарф блеснул на солнце, заглянувшем с утра в чистые стёкла маленьких окон. Натка узнала вчерашний шарф. В руках держала обычный шарф деда, но была уверена, что это шарф того мужчины, который с лёгкостью вытащил её из-под колёс автобуса. Дед неслышно зашёл в дом, начал греметь вёдрами.

– Деда, ты ангел?

– И с каких это пор ты стала верить в ангелов? – не переспросив вопроса, устало отреагировал дед.

– Деда, ты самый мой любимый, самый добрый ангел на свете, – Натка обхватила его сзади и прижалась лицом к спине. – Родненький ты мой деда, хочешь, я по воду схожу?

– Сходи, только полные не набирай.

Этой ночью деда парализовало. Так говорят баба Тася и её сёстры. Дед лежит на своей кровати и молчит, размахивая одной рукой. Натку близко не подпускают и почему-то жалеют именно её, а не деда.

– Как же ты теперь будешь? – причитает бабка Ленка, скрепив руки в замо?к и раскачивая головой, по-старушечьи подвязанной белым платком. Один в один, санитарка в психушке. Натка ненавидела всех, кто охал про деда. Она не могла поверить, что деда Мартя серьёзно заболел.

– Отойдёт… Отпустит… – приговаривала баба Тася, и вот ей-то Натка верила. Всё будет хорошо, дед выздоровеет. Доктор просто объяснил причину такой дедушкиной болезни – перенервничал. Пока дед лежал пластом, Натку переселили к родителям. Дед Мартя глазами старался подбадривать внучку, взглядом давая понять ей, чтобы та не расстраивалась и слушала родителей. Расставались ненадолго, дед обязательно поправится.

– Деда, я вырасту, буду врачом и вылечу тебя.

У Марти слёзы близко, машет, чтобы Натку увели. Наташа мечтает делать операции. Она считает, что таким способом можно всех вылечить, в том числе и деда. Прежде чем оперировать людей, надо попробовать осуществить подобное на лягушках. Жабу детям дают уже в готовом виде. Натка и Света не плачут и смело рассматривают внутренности лягушки под микроскопом. Всё-таки физиология интересная наука. Опыт Станниуса. Анализ проведения возбуждения по сердцу – тема урока. Немного жутковато, но надо терпеть, если хочешь быть врачом. Желательно хорошо учиться в школе, лучше на одни пятёрки, иначе никакой медицинский институт не светит.

– Наташа, ну-ка пошоркай мне руку, помни её как следует, – дед, уже сидя на кровати, просит внучку помассажировать ему правую руку. Натка устраивается рядом и усердно трёт деду руку, бок и спину. В уме считает. Она задумала, что будет считать до ста и можно заканчивать, дед не обидится. Если меньше времени массажировать, то плохо, стыдно перед дедом. На дольше у Натки не хватает терпения. Вот если бы операция деду понадобилась, то хоть сколько Наташа согласна мучиться, стоять над дедом в белом халате со скальпелем, совершая сложные движения, одновременно отдавая распоряжения помощникам. Необходимо срочно вылечить деда, чтобы уже на следующий день тот был здоров, как прежде. А этими массажами так скучно заниматься, да и не помогают они совсем. Деда и без них уже скоро встанет на ноги, так сказала баба Тася.

Засыпая, Натке чудятся баночки с разными диковинными частями человеческого тела. Посещение анатомического музея медицинского института дало о себе знать. Многое вызвало изумление подружек, даже отвращение. Натка через силу заставила себя рассматривать жуткие экспонаты. «Нельзя трусить, если хочешь стать врачом», – в который раз приказывала она себе. Сейчас, в тёмной комнате, в своей кровати, было страшнее, чем в музее. Надо постараться поскорее заснуть.




Юбка для Ирки


– Здравствуйте, тётя Надя!

Натка скромно вошла в квартиру на втором этаже. В многоэтажных домах пахнет по-особенному. Заходя в подъезд, можно уловить приятный дух современных домов. В собственных домах может пахнуть по-разному: цветами, туалетом, гарью, едой. В пятиэтажках пахнет исключительно едой, которую готовят за дверями многочисленных квартир, и ещё чем-то тёплым, ласковым, незнакомым Натке.

– Здравствуй, Наташа, заходи. Света уже ждёт.

У тёти Нади, несмотря на приветливый голос, лицо расстроенное, как будто она плакала. Не Наткино дело, и у взрослых бывают причины для слёз. Её собственный дед в последнее время, чуть что не по его, нервничает и слезу пускает.

– Проходи, проходи, она в дальней комнате. Не обращай внимания на беспорядок, – некогда Свете уборкой заниматься, друзья на первом месте. Наточка, это к тебе не относится.

Натка прошла в комнату, где Света сидела за столом и что-то строчила на автоматической швейной машинке. Из-под рук плавно выплывала толстая зелёная в полоску ткань. Комната большая, устланная настоящим персидским ковром: тяжёлым, ярким, но о его цвете можно только догадываться, – весь облеплен нитками и мелкими лоскутками. Натке захотелось его немедленно пропылесосить.

– Вот, сидит второй день, для Иры юбку шьёт, – видите ли, та попросила. Ни стыда, ни совести у людей нет, – тётя Надя недовольно закрыла дверь и ушла на кухню.

– Мама! Ну сколько можно! Проходи, Наташа, я сейчас, немного осталось. Ты как? Ирка вот юбку попросила сшить. Не знаю, понравится ли ей. Потом убираться буду. Побудешь у меня? Мама пельмени варит, пообедаем. Что у тебя нового? Кого-нибудь видела? Рассказывай, я скоро.

Натка рассматривает себя в отражении большого полированного шифоньера. Деда пообещал сшить ей брюки клёш, модные сейчас. Натка не любит возиться с шитьём, – может быть, потому, что у деда, даже парализованного на правую руку, это получается отлично. Он всё делает левой, а правой немного придерживает. Всем соседям что-то шил уже. Особенно часто – мужские трусы. В магазине всё в дефиците. Из старой одежды может новую сшить.

Света – мастерица. Творческая, изобретательная. А Натке пианино вполне хватает, надо к экзаменам готовиться, скоро выпускной. Диадор Николаевич сначала просто предложил, а теперь уговаривает поступать после седьмого класса в музыкальное училище. Наташка тайком удивляется: ну какая из неё пианистка? Петь почти никак, только в бане, где все громко разговаривают или поют. Руки большие, а не тонкие с длинными пальцами. Хотя удивительно, как раз это Мельникову и нравится. Сольфеджио… Протеже говорит, что это не препятствие, – он всё устроит, Натка легко поступит.

– Ты сама ничего не понимаешь в своих данных! Поверь мне!

Наташа уважает педагога и обещает подумать. Впереди государственный экзамен по специальности.

Плотненько пообедав пельменями, купленными в центре города и сваренными Светиной мамой, девчата отправились в кружок художественного чтения. Натке, что неудивительно, это в тягость, но дружба есть дружба, – как бросить Светку, которая не может жить без стихов и сцены? Она даже собралась поступать в театральный. В этот же кружок, расположенный напротив школы, ходит Оля. Та вообще чтец! Её очень ценит руководитель. Готовят «Реквием» Роберта Рождественского.

– Есть великое право: забывать о себе!

– Есть высокое право: пожелать и посметь!

Наташа сердцем чувствует слова, которые ей нужно произнести, но всё как-то не то, не так. То громче бы надо, то акцент не на то слово. Вот у девчонок сразу получается выразительно, убедительно. Наташа не поймает никак этот настрой, состояние. Кое-как получилось, слава богу, даже настроение поднялось. Но девчонки носы задрали, ведь они так здорово читают. Какие они талантливые! Натка поймала себя на мысли, что, если у неё была рядом подружка, читающая хуже, она бы сказала ей, что та читает лучше её. Натка придумщица ещё та!



Ну почему возникают такие ситуации, когда Наташе становится стыдно за себя? Зачем к ней пристают и не дают спокойно и легко жить? Счастлива она только в доме деда. Готовили концерт к окончанию учебного года. Ну, готовите и готовьте. Нет! Надо привязаться завучу по воспитательной работе к Натке, чтобы та исполнила какой-нибудь номер на сцене: «Все исполняют, и ты давай!»

Сколько зрителей в актовом зале, к ним нет претензий, а к Натке пристали, чтобы обязательно выступала. Например, Света с Розой песню поют. Место за пианино уже занято. Ну очень способный мальчик может сыграть лучше любого композитора. Наташка сбренчала бы «Танец маленьких лебедей» даже без нот. Куда деваться бедному ребёнку? Так вот и начинают давать всходы комплексы, посеянные нерадивыми учителями. Спасла молоденькая училка по химии, ответственная за организацию порядка на сцене и в зале. Молодая, красивая, умная!

– Наташа, тебя назначаю ведущей. Запиши все номера по порядку и громко объявляй каждый следующий номер. Сможешь?

– Я? Да!

Натка очутилась на седьмом небе от счастья, гора свалилась с плеч. Она подготовится, порепетирует, наденет новую юбку полусолнце, которую дошивает дед. Только бы химичка не передумала! Натка будет самой главной: «Вот вы где у меня!»

Она крепко сжала кулачки, оглядываясь на пианиста, ковыряющего у себя в носу одной рукой, а другой подбирающего аккорды на пианино, стоя?щем в углу сцены. «И тебя буду объявлять, музыкант. А ты ничего, тихий». Наташке беспричинно захотелось поговорить с ним, услышать его голос, наверное, такой же красивый, как и мелодия, которую он заиграл. Может, купить в буфете на первом этаже пирожок с капустой и накормить его? Натка пристально смотрит на пианиста, не отводя глаз, пытаясь уловить каждое движение, каждый взмах руки. Ей сложно контролировать свои эмоции, но тут парень поворачивает голову в её сторону, и она отводит взгляд, пытаясь скрыть интерес.

– Наташа, бежим вместе, пожалуйста, – голос Светки вывел Натку из ступора. Подружка спешила сообщить новость: оказывается, тот мальчик, который им обеим нравился ещё с пятого класса, дружит с новенькой.

– Натка, ты меня слышишь? Наш Сашка гуляет с Лариской Игумновой. Что с тобой? Ты не расстраивайся, – Лариска скоро уедет, у неё папа военный.

– Какой Сашка, какая Лариска? Свет, дашь мне на один день голубую кофточку? На концерт только.

– Не знаю, надо у мамы спросить. Может, она её уже назад в магазин отнесла, пока не заносилась.

– Понятно. У Нины что-нибудь спрошу красивое, завтра схожу к ней.

– Наташа, я домой. Мама одна, папка поздно приходит в последнее время, на работе задерживается. Хоть я приду пораньше. Не обижайся, пока.

– До завтра.

Натка пошла в музыкальную школу узнать, во сколько завтра экзамен. Последний. И всё, свобода. Волнения перед экзаменом по фортепиано не было. Сыграть то, что разучивалось три месяца, не стоило труда. Волнения по поводу предстоящей роли ведущей на концерте тоже не было, наоборот, хотелось продемонстрировать новую юбку и симпатичные ножки. Но и эти два важные события отошли на второй план. Натке очень хотелось увидеть пианиста из параллельного класса.

Размечтавшись, не заметила, как пешком дошла до дома родителей. Надо что-то решать с верхом, нет подходящей кофточки. Маму Свету увидела издалека, но кричать не стала, та была не одна. За несколько домов до своего Светлана разговаривала с незнакомым мужчиной, а тот держал её за руку так, словно не хотел отпускать. Натке показалось, что она его уже видела рядом с матерью. Невозможно было с кем-то спутать этого громилу. Да, это он подвозил маму как-то поздно с собрания в школе. Натка тогда ждала её у ворот на лавочке.

Сейчас, спрятавшись за единственный бетонный столб, чтобы её не заметили, она видела, как прощаются любовники. Вот это да! Вот это да! Его прощальное: «Света!» – когда мать заспешила к воротам. Жутко знакомый голос. На улице довольно темно. Натка задержалась со своими подглядываниями и переживаниями. Всё, что здесь происходило, видела отчётливо. Мужчина подошёл к машине, стоя?щей неподалёку, а Наташа, не дожидаясь, пока он уедет, развернулась и побежала к дому деда. Не её дело, что происходит у родителей, но идти туда сейчас точно не хотелось. Искать не будут. Все привыкли, если не пришла, значит, у деда с бабой.



– Я подумаю, Диадор Николаевич, я обязательно подумаю. Не переживайте за меня, и спасибо Вам за всё.

Натка с удовольствием разглядывала в дневнике по музыке огромную пятёрку с плюсом за экзамен, итоговый за семь лет учёбы. Дневник обычный, школьный, а записи другие, необычные, на музыкальном языке. И грустно, и радостно оттого, что закончились эти мучения, особенно на уроках сольфеджио. Но больше радости.

Натка бежит домой похвастаться отличной оценкой. Красная пять с плюсом во всю страницу дневника! Вспомнила, как семь лет назад, на этой самой улице, она весело подпрыгивала, подражая артистам. Оглянулась: вроде на неё никто не смотрит. Побежала быстрее, с подскоками, смеясь над собой. Хорошо, что никто из знакомых не видит гарцующую Натку. Как же здорово быть отличницей!

Школьный концерт получился тусклый. Натка, как ведущая, переживала, что ученики, да и учителя постоянно шевелились, создавая общую волну беспорядка и неуважения к выступающим. Со сцены отлично видно, что происходит в зале. Кажется, что на сцену-то и не смотрят, а только разговаривают друг с другом. Может, её не хотят слушать? Натка подсмотрела из-за кулис во время выступлений. То же самое. Ух! Вот не она директор, а то как гаркнула бы! Сразу бы тихо стало. Да ладно, в школе сроду так. В их школе. На концерте.

После мероприятия подруги поехали вместе – в одну сторону, на одном автобусе. Наташа отпросилась с ночёвкой к Свете. Первый раз такое событие. Вот наговорятся, вся ночь впереди. Мама Надя быстро накормила девчонок, сама помыла посуду и ушла к себе в комнату, сославшись на недомогание. Светка была в ванной, когда дверь щёлкнула замком.

– Света! – услышала Наташа хриплый голос, который, откашлявшись, зазвучал бодро и по-доброму. – Светлана!

Папа Светы вошёл в комнату.

Не сразу повернувшись к нему лицом, Натка вдруг смело огрызнулась:

– А Светы здесь нет, но есть её дочка. Меня зовут Наташа. Помните меня? Я подруга вашей дочери.

Вот что значит военный: ни один мускул не дрогнул на его лице.

– Зря ты так, девочка, – пропуская пришедшую Светку, немного смутился Виктор Иванович и пожелал им спокойной ночи.

Натке стало не до разговоров о мальчишках. Дура она, дура малолетняя. Какое имеет право дерзить в чужом доме, что она в этом понимает?

– Ну спать, значит, спать, – сказала разочарованная молчаливостью подруги Света и выключила свет.

Деда Мартя и баба Настя огорчались по поводу Светы, – лишний раз не зайдёт, слово не скажет. Но ей ни одного упрёка, ни одного замечания. Их дочь, сами вырастили. Натка своей привязанностью и любовью к ним сполна возмещала все досады и разочарования. Они жили ради неё и не помышляли умирать. Надо о будущем Наткином заботиться. В институт пусть идёт учиться, работать всегда успеет. Три года пролетят, глазом моргнуть не успеешь. Слишком привязана девка к подруге, жила бы лучше своей головой. Что конкретного могут посоветовать старики? Только приласкать, да денег дать, и то немного. Слава богу, Натка учится почти на все пятёрки.



Девятый класс позади. Тёплое казахстанское лето. Светку волной накрыла первая любовь: новое звенящее чувство возникло с первой минуты знакомства. В укромном месте у Светы дневник, в котором она отмечает все события, произошедшие за день. Для неё важна каждая мелочь: встречи с Сашкой, его слова, взгляды. Натке нельзя читать этот документ, а родителям нельзя даже прикасаться к нему. Света и так рассказывает подруге обо всём: про объятия, поцелуи. Натка лишний раз не спрашивает, стесняется, у неё ведь тоже любовь – безответная. Пианист даже не смотрит в её сторону, хотя ни с кем не дружит.

А у Светы всё так романтично начиналось… В одном кабинете два класса свалили в кучу портфели, а когда пора было идти домой, обнаружилось, что Сашка забрал нечаянно Светин, такого же цвета. Светка, заглянув в чужую сумку, прочитала фамилию хозяина и догнала его уже на остановке:

– Кирсанов!

Резкий поворот Сашкиной головы.

– Кирсанов, отдай мой портфель!

Света никогда не встречала людей с такими лучистыми голубыми глазами. Кирсанов захлестнул её синими брызгами и снисходительно отдал портфель.

– Ну вот и познакомились. Я, кстати, в соседнем доме живу. Ты домой? Поехали вместе. Наш автобус, залазь, отличница.

Впереди – лето. Света самая счастливая на свете: у неё есть Сашка, и он её любит. Мысли о нём доставляют удовольствие, разливаются внутри теплом, заставляя улыбаться. На лето с классом в колхоз – огурцы, морковку собирать. Саша старше на один год, ему предстоит в институт поступать. Обещает приехать хотя бы на один день. Тоскливо без него, но Света унывать не любит. Мальчишки с гитарами – её слабость. Песни у костра все любят. Натка с классом не поехала: дед приболел, да и баба недомогает, – как их оставишь, не повезло. Светка много чего расскажет о весёлых пацанах. Один, мускулистый, понравился, за ней ухлёстывает. Сашка не такой, от него слова лишнего не услышишь, а этот засы?пал комплиментами. Света уже сомневалась в своих чувствах к Кирсанову, когда он вдруг заявился в колхоз собственной персоной. Счастливый, поцелуйчики всякие.

– Светка! Ты не рада?

– Рада, – заскучала та.

Сашка выяснять ничего не стал, уехал на первой попутке. Обиделся. Света тоже обиделась на то, что он обиделся.

– Света! – позвала учительница. – Сходи на почту и позвони домой. Сейчас иди.

Не хотелось уходить от костра, где собрались все ребята. Светка отправилась через деревню на почту, где находится единственный телефон. Юрка увязался за ней, длинной пушистой веткой отгоняя комаров.




Авария


Плачущий далёкий голос мамы вернул её на землю. Отец попал в аварию и находится в больнице, в реанимации. К нему не пускают.

– Светочка, может, ты приедешь пораньше? Приедешь? Надо бы с врачом поговорить, а я сама с давлением из дома выйти не могу. Наташе хотела позвонить, но у них же нет телефона.

– Мама, я завтра рано утром первой машиной. Успокойся, пожалуйста.

Света мчалась по лестнице неврологического отделения на третий этаж, надеясь, что её пустят к отцу.

– Нет, нет и нет! Посторонним нельзя. Ну, дочь вы, и что? Сядьте на скамейку и ждите. Доктор освободится и выйдет, – санитарка перегородила дорогу своими необъятными размерами. Отец на операционном столе. Светлана отдышалась и оперлась о стену. Придётся ждать здесь, все двери в отделении закрыты. Часа через два люди в белых халатах начали ходить туда-сюда. Наконец-то можно спросить. И тут увидела Натку.

– Что ты здесь делаешь? Что? Наташа, почему ты молчишь?

Натка поставила сумку на кушетку и тихо произнесла:

– Сегодня здесь никто из врачей с тобой говорить не будет. Завтра, в десять утра.

Вышла санитарка, – Наташа отдала ей свёрток и заторопилась назад по коридору.

– О состоянии можно спросить по телефону, при входе плакат висит с номером.

Света туго соображала и молчала. Наташа бледная, непохожая на себя.

– Он чуть не убил её, ты это понимаешь? У него в крови алкоголь нашли. А ещё военный. Да не переживай, живой и жить будет, хвалёный твой папаша.

Натка ушла быстро, не объяснив Свете, как её отец не справился с управлением машины и врезался на скорости в столб. С ним была Наткина мама. Она тоже в больнице, но состояние её гораздо серьёзнее, удар пришёлся на сторону пассажира. Это ужасно. Любовнички. Каково теперь тёте Наде! Город небольшой, такие слухи быстро распространяются. Важный начальник сотворил аварию в центре города. Пусть сами разбираются, главное, чтобы мама поправилась. Деда с бабой жалко, очень переживают и страдают. Сдали старики в последнее время, нет покоя из-за дочери. Да и понятно, муж у неё пьющий, какой уж там покой. И угораздило же врезаться, теперь проблем не оберёшься.

Натка надеялась, что маму на днях выпишут, и все как-то успокоятся и прекратят перемывать косточки и сплетничать. Так она думала и размышляла. Случилось худшее, страшное: от полученных травм мама Света умерла. Всё дальнейшее происходило как во сне. Натка плохо воспринимала окружающие её события. Когда всё закончилось, пришлось обратиться к психиатру, чтобы как-то вывести её из этого состояния. Баба Тася попросила лучшего доктора диспансера помочь им в этой беде. Два месяца лечения дали результат: Наташа потихоньку возвращается к обычной жизни. Молодость берёт своё. Жизнь продолжается, и ещё дед с этим своим:

– Не пропадём!



Последний учебный год набирает обороты. Наташа полностью погрузилась в учёбу и домашние заботы, помогала старикам справляться с ежедневными делами, хотя те и не просили. Напротив, баба уговаривала её побольше гулять и оставаться с ребятами. Не дожидаясь окончания школы, Натка сходила в мединститут и разузнала про вступительные экзамены.

– Ба, я не трус, но я боюсь, там совсем не как в школе.

Оглянулась на деда, который готовился сказать свою коронную фразу. Все втроём засмеялись. Пришёл дед Харитон. Не снимая чистых валенок, обметённых веником у порога, прошёл к печке и уселся на табуретку.

– Зима…

Натка улыбнулась, она наперёд знала все слова, которые будет говорить дед Харитон.

– Пробирает морозец. Угля-то хватит?

Запела дверца поддувала, куда улетучивается дым от папиросы, превращаясь в ничто. Беломорное облако, влекомое печной тягой, исчезает в поддувале. Даже запаха не остаётся. Дед никогда не курил, но к вредной привычке Харитона относится снисходительно. Покурив, поговорив сам с собой, гость уходит.

– Наташа, давай проверим наш капитал, – шутит дед.

Раз в две недели, иногда реже, Мартя просит Натку достать из комода заветную шкатулку с гребнем. Это стало у них своего рода ритуалом. Коробочка из-под мармелада очень красивая, аппетитная. Вот бы Натке такую в первом классе, когда они с Ниной фантики от конфет собирали. Натка помнит каждую свою обёртку – тоненькие простые, хрустящие из фольги, плотные от дорогих конфет, которых девчонки даже не пробовали. Фантики обменивались, выпрашивались, находились, разглаживались и хранились в красивых коробочках. Из этих коробок вкусно пахло бывшими конфетами. Куда делось необъятное количество собранных обёрток, Наташа уже не помнит. В мармеладной шкатулке, появившейся в прошлый Новый год, – золотой гребень.

– Донюшка, обещай, что ты будешь его беречь. Расстанешься с ним только тогда, когда это действительно будет необходимо.

– Деда, не собираюсь я расставаться с ним. Как можно продать такую красоту?

У Натки даже мысли не появлялось носить эту штуковину, только если у зеркала покрасоваться. Однажды, очень давно, не сдержалась и показала Свете. Теперь гребень рассматривается и примеряется только в компании с дедом.

– Наташ, а ты могла бы мне на выпускной одолжить тот красивый гребень, я не могу придумать, что мне с головой сделать. Платье шью, здорово получается, с рукавом «летучая мышь». А у тебя что с выпускным платьем?

– В ателье заказала. Короткое и блестящее. Гребень, я думаю, Светка, тебе не подойдёт, он тяжёлый, – голова не выдержит столько времени его носить. Ну, фату прилепи, – съехидничала Натка.

Света надула губы, но долго обижаться на подругу не могла. И так они больше, чем полгода, почти не общались, изредка проводили время в общих компаниях с другими девочками. Страшные события прошлого не вспоминали. Отец Светы теперь всегда дома, на работу не ходит, а мать ухаживает за ним: кормит, помогает во всём. Тяжело ей, характер у бывшего военного не из лёгких. Одно хорошо – деньги в доме есть. Приличная у отца пенсия, да и поднакопил за годы своего властвования. Света ни в чём не нуждается. И поесть, и одеться красиво, – это у них всегда.

Мама Надя трудится в промышленном отделе небольшого магазина. Весь дефицит трикотажа проходит через её руки. Принесёт кофточку, так такой больше ни у кого нет, только у Светы. Через неделю другая. Прежнюю можно снова в продажу вернуть. Хитрости советской торговли. От Светы всегда вкусно пахнет. Дефицитные шампуни и крема тоже во власти мамы Нади. Болгарские или чехословацкие, Натка точно не помнит. У неё для бани шампунь «Особый» или «Лесной», в стеклянной бутылочке. Любимый скрипучий крем «Снежок», а если повезёт, то «Лимонный» в тюбике. Всё это можно купить в хозяйственном магазинчике на Советской. За туфлями для выпускного придётся ехать на барахолку. Дорогие и красивые будут у неё туфли.

– Ниночка, привет! Как здорово, что ты пришла. Есть хочешь? Я тебе сейчас пшённой каши положу. С молоком? Я-то не пью молоко, а ты любишь, я знаю. Баба говорит, что пшённая каша с молоком очень полезная. В меде была? Здорово. Рассказывай. На подготовительные я не хожу. Дашь конспекты посмотреть? Химию особенно. Говорят: конкурс будет большой, казахам легче поступить. У них всех есть волосатая рука, им проще.

– Да, Наташа, я вот пожалела, что после восьмого не пошла в училище, теперь было бы легче в институт попасть.

– Нина, я с тобой, не теряйся, пожалуйста. Что-то я такая трусиха стала!..

На самом деле Натка трусихой себя не считала, но факты доказывали обратное. На уроке физкультуры с тревогой ожидала прыжки через козла. Никто не переживает, а у Натки сердце колотится, слышно даже: «Опять не перепрыгну. Стыд и позор». Не получалось у половины класса, даже у некоторых пацанов. Разбежишься, а у самого коня столбом затормозишь. Ну как запрыгнуть, если он такой высокий? Захватов как легко перелетает, и Света перескакивает. Учитель недоволен. Молодой, старается приучать детей к спорту.

– А теперь стойка на руках! – громко объявляет Лев Михайлович. Ребята подходят к стене и все, по порядку, с размаху на руки и прямые ноги вверх. Обычное дело, у всех более-менее получается, хотя упражнение новое. Натка подошла к стене, аккуратно опустилась на корточки, подняла задницу, то есть таз, и начала медленно выпрямлять ноги вверх, не касаясь стены. Задела стенку и обратно тем же ходом. Почему-то физрук удивлённо смотрит на неё.

– Ещё раз сделать? Не так?

– Гм… У тебя талант, ты об этом знаешь? Ну так знай! Так! Тихо, тихо! Все на перемену. Вот это да… Тебя кто учил так делать стойку? Никто?

Натка вне себя от счастья.



– Света, давай к нам – в архитектурный, на художественно-графический факультет, – ты же отлично рисуешь, любишь это дело. Сдался тебе медицинский, – уговаривал Сашка Свету. Ему хотелось, чтобы она была рядом, пусть на курс младше.

Вот и сейчас парень прорвался на выпускной. Посторонних не пускают, но его учителя любят и разрешили зайти в школу. Кружит Светку в танце и любуется её радостными родными глазками, красивой фигуркой в модном платье, навороченной причёской. Сашка не позволит никому с ней танцевать. Он видит недовольство Светиных одноклассников и ещё крепче сжимает её руку, увлекая за собой. Света подчиняется воле ведущего и злится: «Зачем он здесь? Отпугивает других мальчишек. Что она, зря наряжалась? Вон и Натка танцует со своим пианистом. Не белый танец, значит, он её сам пригласил. Смешной, держит Наташку на пионерском расстоянии. Но уже событие, потом подруга расскажет». Светка подмигнула ей, встретившись глазами в водовороте танцплощадки.

Натка жеманно закатила глаза, как будто ей скучно. Да ещё новые туфли натёрли ногу, вот беда, хочется их снять и танцевать босиком. У пианиста горячие руки, жёсткая хватка, но почему-то он постоянно шмыгает носом. В какой-то момент Натке показалось, что шмыганье происходит в такт музыке. Ей определённо нравился этот мальчик!




Белая зависть Натки


Нина легко поступила без всякой волосатой руки. Натка и Света с треском провалили химию: их знания не дотягивают даже до троечки, хотя в школе были твёрдые четвёрки. Сказать, что Натка расстроилась, значит, ничего не сказать. Проревела два дня. Дед с бабой терпеливо ждали конца урагана.

Решили, что Натке надо год поработать, а на следующий поступать снова, и лучше не в Казахстане. Светка за компанию делала грустное лицо, втайне надеясь поступать и поступить на следующий год в театральное училище. В этом отец категорически не разрешил. Вот и ладно, вот и хорошо. Дома об этом ни гугу. На семейном совете постановили: быть Свете художником, надо поступать в архитектурный в Новосибирске. Для этого надо пойти на курсы по художественной графике при пединституте. Услышь это Кирсанов, был бы счастлив, но Светка не посвящала его в свои планы. Надоел.

Перед тем как начнётся работа, девчонок отпустили в Новосибирск – узнать, как там обстоят дела с институтами. Свете не терпелось увидеть театральное училище. Неделя времени, жить есть где, – на Жданова шесть проживает родная сестра бабы Таси.

– Здравствуйте, баба Нюра! – девчонки с гостинцами ввалились в огромную полногабаритную квартиру двоюродной бабки. Переночевали и утром пошли гулять по незнакомому городу. Семипалатинск на фоне Новосибирска – деревня. И природа здесь другая, сибирская. В городских парках грибы растут. Девчонки насобирали мешочек грибов, купили шикарный торт «Полёт» и заявились опять на Жданова. Баба Нюра обозвала грибы поганками и выбросила их в помойное ведро. Молча поставив торт на стол, бабушка отозвала Натку в сторонку и пропела:

– Ты оставайся, а подруга пусть уходит. Сёма против, – в спальне на кресле развалился её то ли четвёртый, то ли пятый муж.

Девчонки собрались и ушли, хотя куда идти ночью в незнакомом городе? Про гостиницу они даже не подумали. Да и есть ли там места? Бабка Нюрка о чём думала, выгоняя, можно сказать, детей на улицу? Хорошо, что автобусы ещё ходили.

Поехали на железнодорожный вокзал, он всю ночь открыт. Расположившись на твёрдом диванчике в зале ожидания, девчонки загрустили. Долго пожить в Новосибирске не получится. Завтра обойти нужные места и домой. Натке стыдно перед Светой из-за бабки Нюрки.

– Напишу деду письмо, пожалуюсь. Оно завтра будет в Семипалатинске. Пока приедем, дед уже будет знать, что с нами приключилось. Здесь на первом этаже в Союзпечати можно купить конверт.

Натка написала слезливое письмо и тут же опустила его в синий почтовый ящик. Ночь кое-как пересидели, утром нашли недорогую гостиницу. Проспали целый день и только на следующий пошли знакомиться с театральным училищем и мединститутом.

Короткое путешествие закончилось, и поезд уже мчит их домой, на юг, станция за станцией. Черепаново, Барнаул. Натка слышала такие названия от деда. Бель-Агач тоже что-то знакомое.

Как хорошо дома! Натка решила, что письмо затерялось и не дошло до адресата, раз дед ничего не сказал. Месяц на отдых и надо искать работу. В медицине. Но уже на следующий день Натка пошла в больницу узнать, может, примут санитаркой или ещё кем? Месяц отдыха не нужен, чего время терять. Нет, не берут. В психушку тем более не возьмут, да и баба против.

Поработала два месяца в детском садике няней, наела килограммов пять, – детский сад от мясокомбината, и питание там очень даже соответствующее. Дед хотел определить внучку в хорошее заведение. Проектный институт, на его взгляд, был «самое то»! Он договорился, чтобы Натку приняли туда корректором. Работа несложная, можно будет совмещать её с курсами по химии при мединституте. Света уже вовсю театрально изображала заинтересованность в художественной графике и начала посещать соответствующие курсы.

Как Натка завидовала Нине, студентке мединститута! На следующий год она обязательно поступит! Кому же ещё быть лучшим хирургом, как не ей! Надо, кроме курсов, походить в гости к Толику, химику от бога.



– Горячева! Не отвлекайтесь, – химия не терпит несобранности. Итоги лабораторной работы ко мне на стол. Сидоров, итоги – это записи, таблицы, а не колбы с реактивами. Прошу хорошо готовиться к коллоквиуму. Не забывайте, вы будущие врачи, химия – ваша основа. Да, Сидоров, и биология тоже. Кстати, с тебя реферат. Горячева, вы так себе халат прожжёте, аккуратнее.

– Анатолий Харитонович, до свидания.

– До свидания, товарищи студенты, – иронично попрощался молодой преподаватель химии и снова взглянул на Горячеву. Да, точно, пристанская, как он сразу не признал.

Нина, проходя мимо стола учителя, устало улыбнулась.

– Старых друзей не признаёте, Анатолий Харито-нович. А кто нас с Наткой на остров на лодке переправил, а потом рогозиной от отца сполна получил? Ой, что-то я устала от вашей науки, однако домой пойду. Темновато уже…

– Провожу, однако, – передразнил Анатолий студентку. – Трудно учиться?

– С чего это? Как в школе, так и здесь.

– Самое интересное впереди, – пообещал химик и взял Нину за руку, чтобы та не споткнулась в темноте.



На ноябрьские приехала в гости бабка Нюрка – сестёр попроведать, себя показать. Одна, без строгого пятого мужа. Как и раньше, ночевать расположилась у Насти. Они с ней болтушки ещё те, да и в лото на монетки поиграть любят. Когда в дом с чемоданом заходила, Натки не было, – бегала в отдел кадров оформляться, а после к Нине зашла, да допоздна и задержалась.

Барыня ступила на порог, поздоровалась с сестрой, со свояком. Настя обняла гостью, а вот Мартя молча удалился в другую комнату – в зал. И дверцы закрыл за собой. Дверь-то двустворчатая. Натка, когда маленькая была, любила выступать вечерами. Стихи читала, танцевала, пела какую-нибудь ерунду. Нарядится в накидки от подушек и спектакль показывает. Бывало, вместе с Толиком развлекали взрослых, когда он с мамой и папой приходил. Хорошие дверцы, удобные. Распахнёшь – и выступай, как на сцене. Закончился номер, дверцы как кулисы закрываются. За этими дверями и скрылся дед Мартя.

Сидят баба Тася с гостьей, в лото играют. Тихо, мирно. Тася бочонки из мешочка достаёт, орёт, водит. На кону монеты горочкой посередине стола, копейки в основном.

– Барабанные палочки! – Это одиннадцать.

– Туда-сюда! – Это шестьдесят девять.

– Дед старый! – Это, конечно, цифра девяносто.

Распахиваются двери, Тася поднимает голову от мешочка, Нюрка поворачивается, так как она сидит спиной к двери. И что же они видят… В дверном проёме стоит дед Мартя. Совершенно голый. Торжествующе смотрит на Нюрку, даже презрительно.

Настя опустила голову и только сказала:

– У него в последнее время что-то с головой совсем плохо стало…

Дверцы закрылись, номер закончился. Бабка Нюрка молча собрала свои пожитки и перебазировалась к другой сестре, Лене. Дед выразил своё отношение, отомстил за обиду, которую та нанесла его внучке. Таким нехитрым способом, как смог в парализованном состоянии. Когда они остались одни, баба Тася позвала мужа пить чай с калачиками.




Первая встреча


Проектный институт занимает отдельное многоэтажное здание на улице Первомайская. Над входом нависает обширный козырёк, под ним кучкуются сотрудники, который раз за день вышедшие покурить. Наружные двери ведут в просторный вестибюль, одна сторона которого занята раздевалкой, а другая охраняется вахтёром, выглядывающим из своей будки. По ту сторону вестибюля Натке не удалось побывать, – её отдел находится на первом этаже, налево по коридору, не доходя до охранника. Рассмотреть издалека Доску почёта на институтской стене и уборщицу, бродящую среди фикусов, ей удалось. Там же, говорят, располагается столовая. Верхние этажи отведены начальству и отделам, занимающимся наиболее важными делами.

В комнате, где работает Натка, довольно просторно. Вдоль стен – стеллажи с огромным количеством бумаг, испещрённых мелкими и крупными текстами, чертежами. Несколько столов на большом расстоянии друг от друга – это для корректоров. Один, заваленный документацией, стоит перпендикулярно к другим. Это стол начальницы, молодой улыбчивой Натальи Павловны. Она знает всё, что касается строительства.

Натка несколько дней приходила на эту серьёзную работу с ожиданием, когда ей, наконец, объяснят, в чём её задача в этом огромном мире архитектуры и проектирования. Оказывается, два раза в месяц она будет получать деньги только за то, что некоторое количество бумаг будет проверено на предмет грамматических ошибок, откорректировано. На чистом столе лежат исписанные листы папируса, а в руке карандаш. Наташино место у большого окна, напротив начальницы. В среднем ряду – ещё корректор, беременная женщина. За столом у дверей – чертёжница, молодая полноватая девушка, очень серьёзная, сосредоточенно обводящая тушью и рейсфедером на ватмане план строительства. Отрегулирует ширину линии маленькой гайкой и чертит. Вот это, конечно, работа, а Натка читает да «а» на «о» исправляет.

За окном начало апреля, весна. Скоро обеденный перерыв. Натка решила добить этот лист, чтобы после обеда начать новый. Неожиданно дверь с грохотом распахнулась и в комнату, как к себе домой, ворвались два парня. Наталья Павловна и ухом не повела: ей надо срочно дописывать отчёт, не до хулиганов со второго этажа. Натка с интересом наблюдала за происходящим.

Один, который повыше, начал с шутками приставать к чертёжнице. Она отвечала доброжелательно, спокойно. Другой, худой красавчик, подошёл к Наталье Павловне, не отрывающей головы от работы, наклонился к её уху и что-то то ли говорит, то ли спрашивает. Начальница сказала несколько слов и опять погрузилась в документацию. Ничего не услышав, закончив с текстом, Наташа аккуратно сложила стопочку бумаг, а сверху пристроила острый карандаш Koh-i-Noor. Почему-то резко встала и пошла на обеденный перерыв. Ест она дома, – здесь недалеко и, чтобы обедать в институте, у неё не было причин. За час Наташа вполне успевала пообедать и прогуляться.

Проходя мимо худого, Натка уловила странный магнетизм, нечто неподвластное контролю, реакцию тела, которую невозможно не заметить. Поскорее выбежать на улицу. У дверей дорогу загораживает высокий:

– О! А вас-то мы и не заметили!

Отпихнуть несложно. Придурок какой-то.



– Света, опоздаешь, не забудь вот этот пенал. Карандаши подточила?

– Да, мам, всё отлично, я побежала.

Сейчас на автобус, потом пересадка на другой, и она в институте. Быстрые ножки несут привлекательную блондинку мимо пятиэтажек новостройки. Лишь бы Сашку не встретить, а то увяжется ещё. Это Светке ни к чему. На курсах рисования ей понравился парень, и теперь Кирсанов в который раз отошёл на второй план. Тот, с курсов, такой обходительный, в гардеробе помог плащ надеть и смотрит так, что Светке понятно, она ему понравилась. Тоже рисует, да ещё про гитару говорил, предлагал собраться в группе художников и песни попеть. Заводной такой и красивый, интереснее, чем Сашка. На улице весна и в душе у Светки весна.

Она ждала чего-то большего от этого вечера. Надеялась, что провожатый поедет с ней в автобусе до дома, до подъезда. Но, распрощавшись на остановке, он уехал в другую сторону раньше, чем она. Света весь вечер думала о Денисе.

На следующий день, в субботу, Света уговорила Натку поехать с ней к её давней подружке, которую Наташа даже не знала. Дружили с пелёнок, как Натка с Ниной. Неллины родители получили новую квартиру на 42?м квартале, надо это дело отметить, чаю попить с тортом.

Большой зал, ещё две комнаты – здорово! Правда, и народу у них много: у Нелли шесть сестёр и братьев. Не поступив в этом году в педагогический и надеясь поступить в следующем, Нелля устроилась работать няней в садик недалеко от дома. В квартире, кроме них, сейчас никого, уехали почти всей семьёй на дачу. Натка не хочет мешать подружкам, разглядывает журналы. Она не подслушивает, о чём разговаривают Света с Неллей в соседней комнате, – и без того всё хорошо слышно.

– Ты не представляешь, какой он! Похоже, я ему понравилась, провожал меня, – восхищалась Света.

– На работе тётя Рита своего сыночка мне сватает, даже фотку приносила. Говорит, что им нужна такая сноха, как я. Хочу с ним познакомиться. Как ты думаешь? – поделилась Нелля.

– А мы с ним за одной партой на лекции сидели. Теперь, конечно, у каждого своё место, рисовать будем. Хочу с ним встречаться. Такой он! Такой!

– Сына тёти Риты зовут Денисом.

– Уж не про одного и того же парня мы говорим? – напряглась Света.

– Да, сын тёти Риты ходит на курсы художников. Вот это да…

Натка не знает, как зовут того, худого с работы, но она абсолютно точно уверена, что девчонки сейчас говорят именно о нём. Ну о ком же ещё? Как бы она хотела, чтобы девочки побыстрее замолчали, прекратили свой щебет. Это наваждение. Семипалатинск большой город, и вдруг три встречи объединились и сомкнулись в этой квартире, абсолютно Натке чужой и ненужной.

– Света, мне срочно надо домой, я не буду тебя ждать. До свидания, Нелля, рада была познакомиться.

– Ну пока! – бросила Света Натке и снова заинтересованно повернулась к Нелле. – Расскажи ещё что-нибудь. Как интересно получилось!




Музыка Вивальди


Натка одета этой весной, как никто из знакомых девчонок, спасибо деду и бабе. Достали по блату модные сапоги-чулки – лакированные, красиво обтягивающие стройные, хотя и не длинные ножки. О-о-очень короткое модное пальто из тёплого тонкого материала с кокеткой и тремя большими пуговицами. Хорошая стрижка каре. С косой Натка распрощалась ещё в пятом классе. Девочка чувствует себя уверенно, некоторые недочёты фигуры в таком одеянии никто не заметит. Новые незнакомые чувства и весна одерживали верх над сомнениями, которые бушевали в душе Натки.

Главное – научиться не краснеть при общении. С этим справляться сложнее всего. Во время работы всё спокойно, никто не заходит в отдел, как вчера. Наталья Павловна, внимательно посмотрев на Натку, а потом отведя взгляд, чтобы не смущать её, сообщила, что второй этаж интересуется ею.

– Наташа, не нужен он тебе.

– Кто? – покраснела Натка.

– Да вон кто, – и показала в окно.

За стеклом по тротуару шла чертёжница, которую худой чертяка обнимал за плечи. То забегал перед ней, то отставал немного, то брал за руку, даже засмущал всегда уверенную девушку.

– Наташа, этот концерт, похоже, для тебя.

Натка понимает, но уже ревнует и оттого злится на себя. Зашла Катя, принесла всем мороженое.

– Что с Денисом сегодня? Может, их отделу премию дали?

– Спасибо, Катя, я по дороге съем. Вот деньги. Я на обед.

Накинув пальтишко, Натка вышла на улицу. Есть совсем не хотелось. Из-за забора что-то орали знакомые пацаны.

Наташа возвращалась из дома, так и не поев. Вышла из автобуса и шагает по тротуару к институту. Ей не по себе, с трудом взяла себя в руки. На крыльце у парадных дверей полно? народу: кто-то стои?т, кто-то сидит на ступеньках. На улице прекрасный солнечный день, люди дышали свежим воздухом после обеда в столовой. Издалека, в толпе Натка увидела Дениса. Он, конечно, её тоже заметил. Это было несложно – по тротуару она шла одна.

В лакированных сапогах-чулках и коротком пальто по моде. В лучах солнечного весеннего света, может быть, звучала музыка? Неужели её никто не слышит? Это «Времена года». Весна… Натка даже прислушалась: кто это врубил на всю улицу скрипку? Подойдя ближе, она увидела, что Денис не смотрит на неё. Он сидит на крыльце, опустив голову, застыв, выжидая, когда она пройдёт мимо.



Толик сделал предложение Нинке, а может, она ему. Осенью наметили пожениться, ну а жить уже сейчас стали вместе. Некоторое время находились в доме родителей Анатолия Харитоновича, но вскоре переселились в дом к Нине. Тёща от такого зятя без ума. Лучшего мужа она для своей Нинуси и не загадывала: умный, спокойный, непьющий, в меру хозяйственный. Не зять, а золото. Его родители молодым помогают. В профессора, может, продвинется, зарплата побольше будет. Осенью свадьбу отыграют, она разносолы заготовит, будьте уверены. А уж какие соленья тётя Вера делает, об этом вся улица знает: арбузы, квашенные в бочке, капустка пилюска, грибочки наивысшей пробы, – здоровье пока позволяет. Главное, чтобы они с детьми не торопились, пусть Ниночка на доктора поучится свободно. Ну а если что, мамка поможет. Дом большой, всем места хватит.




Денис и Натка


– Денис! Зарплату получил? Брату надо отправить, сбегаешь на почту? Костя просил рублей двадцать, до стипендии хватит.

– На инженера выучится, а всё равно будешь его кормить, студента вечного.

– Ладно, ладно. Ты дома, а он там один. Не жадничай.

– А я чего, я ничего. На вот. Сама отправь. Что-то голова болит.

Денис, не считая, отдал деньги матери и ушёл в маленькую комнатку, где стоят две узкие кровати, стол и большой шифоньер. Стены увешаны фотками группы «Битлз». Здесь его убежище, логово. Мама заходит, когда, край, надо. Уважает территорию сына. Взяв гитару, улёгся на кровать и, подобрав аккорд, прислушался к звукам, доносившимся через открытую форточку. Пацаны зашли за ним, на берег Иртыша зовут. «Нет настроения, отстаньте все!» Никак не поймёт Денис, что его мучает. Радоваться надо, влюбился… А у него одни вопросы в голове. И повёл сегодня себя, как дурак, не подошёл к ней, когда мимо проходила и, вообще, может, она уже дружит. Наталья Павловна толком ничего про Наташу не рассказала. Всё, хватит. «Завтра же провожу её домой». Решено.

– Пацаны, я с вами! Что у нас это? Вермут? А! Пойдём! Только недолго сегодня. Завтра у меня важный день.

Сердце радостно забилось от этой мысли.

Денису подфартило. Молодёжь командировали ходить по домам и раздавать бюллетени для голосования, – выборы кого-то и куда-то. Подговорив Наталью Павловну, он заполучил к себе в напарницы Натку. Самые счастливые и весёлые агитаторы на свете. Целый рабочий день свободного времени. От дома к дому, от квартиры к квартире, по адресам, отмеченным в списке. До кого не достучались, надо будет прийти в выходной. Ребята, радуясь, что намечается общее воскресенье, быстро справились с заданием.

– Пошли на мост пешком. Бежим!

Какая прекрасная погода, тепло. Сняв пальто, Наташа то догоняет, то отстаёт от Дениса, а тот что-то кричит и размахивает ветровкой, как флагом.

– На-та-ша!!! – резко остановился. – Я буду звать тебя Наташик, м? Ничего рыбак о ней не знал, он шаланды в море вёл, тоскуя. Слышала?

– Неа, напиши слова.

Они уже спокойно шли в сторону Наткиного дома.

– Напишу…

Дед был в ограде, а баба Тася сидела за воротами на скамейке, ждала Натку. Хорошо, что уже стемнело, а то краска бросилась в лицо.

– Баба, это хороший пацан Денис, – просто представила Натка своего друга.

– А пойдём, я вас компотом напою, – поди, уморились.

Денис расцвёл. Хорошим пацаном его ещё никто не называл.

Соседские парни приревновали Натку к новому ухажёру. Один из них следит за ними от самого института до Наткиного дома, – чудной, нацепил шляпу и, сто?ит ребятам оглянуться, прячется за машину или за куст.

Дошли до калитки.

– Ну пока, – Наташа уже нажала на щеколду.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=67240190) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Все совпадения в этой истории случайны.