Книга - Жила-была старушка в зеленых башмаках…

Жила-была старушка в зеленых башмаках…
Юлия Николаевна Вознесенская


Увлекательная, смешная и трогательная книга знаменитой и всеми любимой писательницы Ю.Н. Вознесенской о приключениях трех старушек-подружек помогает разобраться в себе и обрести надежду. Автор убедительно показывает, что народная поговорка «старость – не радость» не верна, если сердца чисты, вера горяча, а дружба крепко спаяна годами. Особая атмосфера повествования создается благодаря месту действия – прекрасному и неповторимому Петербургу.





Юлия Николаевна Вознесенская

Жила-была старушка в зеленых башмаках


«Жила-была старушка в зеленых башмаках…»

    Татьяна Гнедич. «Баллада о старушке»

Книга посвящается светлой памятиТатьяны Григорьевны Гнедич





Допущено к распространению Издательским Советом Русской Православной Церкви

© ООО «ГрифЪ», оформление, 2016.

© Вознесенская Ю.Н., 2016.

© ООО «Издательство «Лепта Книга», текст, 2016.





История первая

Этот дивный день рождения


Господи, благослови!


В семьдесят пятый день рожденья, под самое утро Агнии Львовне Пчелинцевой был ниспослан чудесный сон. Снилось ей, будто лежит она на летнем лугу, дышит теплыми запахами разнотравья и смотрит бездумно в лубокое синее небо, а над головой у нее колышутся ромашки да маки, васильки да лютики, плотные белые щитки тысячелистника и малиновые шапочки клевера. Потом вдруг на чистое небо набежала серая тучка с темным брюшком, и на запрокинутое лицо Агнии Львовны упали первые капли летнего дождя. И от ласкового этого дождика Агния Львовна проснулась, сожалея об уходящем дивном сне. Но… сон покидал ее как-то странно – фрагментами: ни луга, ни синего неба с тучкой посередине уже, конечно, не было, а вот запах цветов остался; под головой у нее была любимая подушка, но теплый дождик все так же продолжал капать ей на лицо. Она почувствовала в этом некоторую… несообразность, что ли, удивилась и проснулась окончательно. И открыла глаза. Над ее головой колыхались цветы! Правда, это были уже не маки и ромашки, васильки да лютики, а разноцветные осенние астры и между ними – три большие белые хризантемы. А на лицо ее падали капли с мокрого букета.

Агния Львовна отвела цветы от лица и увидела за ними довольные лица своих подружек и соседок, Варвары Симеоновны Комиссаровой и Лики Казимировны Ленартович, Варежки и Лики. Варежка держала букет, слегка им помавая, а у Лики в руках был поднос, на котором стояли парадные фарфоровые чашки Агнии Львовны, синие с золотом, Ломоносовского завода, серебряный кофейник и тарелочка с печеньем «курабье татарское». Увидев, что Агния Львовна открыла глаза, Варвара Симеоновна бросила мокрый букет на подушку рядом с ее головой, достала из кармана халата открытку и торжественно объявила:

– Ода на день рождения Агнии Пчелинцевой! Автор Ангелина Ленартович, читает Варвара Комиссарова! – И с выражением прочитала:

Восстань, внемли, о Львова дщерь!
Уже стучатся гости в дверь,
Уже рассвет, уже цветы!
Но их пока не видишь ты,
Поскольку спишь без задних ног.
А день рожденья на порог
Меж тем вступил, и ждут друзья —
И долго их томить нельзя,
Ведь кофе стынет. Поднимись,
Протри глаза и оглянись!
«Восстань и виждь!» – сказал пророк,
Он лучше выдумать не мог.

Окончив чтение, Варвара решительно отодвинула к стене подушку вместе с букетом и головой Агнии Львовны, чтобы освободить в изголовье кровати место для самой обширной части своей фигуры, и уселась, переводя дух. Худенькая Лика Казимировна деликатно, по-кошачьи, примостилась в ногах виновницы торжества, пристроив поднос у нее на животе – она устала его держать. Тут же на постель с ликующим лаем взлетел Танька, песик Лики Казимировны (полное имя Титаник, порода йоркширский терьер, характер восторженно-истерический). Шелковистые черно-рыжие космы Таньки-Титаника на макушке были собраны в пучок красным бантиком в белый горошек – в честь праздника. Хитрый пес, быстро виляя мохнатым хвостиком, начал деловито разгребать одеяло в ногах Агнии Львовны с таким озабоченным видом, будто у него где-то там была зарыта вкусная косточка или любимая резиновая игрушка, а не то чтобы ему просто захотелось понежиться под теплым нагретым одеялом, как могли бы подумать некоторые чересчур сообразительные люди. В конце концов, он таки приподнял одеяло, развернулся, протолкнул под него округлый лохматый зад, а затем протиснул в теплую пещерку и все свое тельце, оставив снаружи только бантик, хитрые глазенки да черный нос.

– Титаник! А совесть? – строго спросила его Варвара. Но пес сразу же отвернулся в другую сторону: не вижу, не слышу, и совести никакой у меня тоже нет – какая может быть у собаки совесть?

– Да оставь ты его, Варежка, пускай понежится! – смеясь, сказала Агния Львовна. – Уж сегодня-то можно. А вам спасибо, мои дорогие! Но, может быть, я все-таки встану и мы перейдем за стол?

– Ни в коем случае! – отрезала Варвара. – По протоколу ты сегодня должна пить кофей в постели, как аристократка.

– Вот именно! – поддержала ее Лика. – Скажи, Агуня, часто тебе случалось пить кофе в постели?

– Случалось, и не раз!

Подруги переглянулись.

– Это когда же? – недоверчиво спросила Варвара.

– Да в больницах же, глупые! В прошлом году, например, когда лежала с радикулитом…

– Скучная ты старуха, Агния! Разве ж такое кофепитие подразумевалось? Ты вот скажи прямо: муж твой покойный тебе часто кофе в постель подавал?

– Честно говоря, девочки, я такого не припоминаю…

– А вот мы – подаем! Так пей же и будь признательна и счастлива.

– Я вам весьма признательна и благодарна, но кофе я пить не стану, вы уж меня простите, милые!

– Это еще почему?! – возмутилась Варвара. – Чем это тебе наш кофе не угодил или «курабье татарское»?

– Да потому, что я сейчас поднимусь, реанимируюсь и отправлюсь в храм на литургию и там буду причащаться. А вы сами пейте, пейте! Чего ж добру остывать?

– Мы, значит, начнем праздник в твою честь, а ты будешь на нас взирать, утопая в цветах, как… как… – начала было Лика, но, споткнувшись о сомнительное сравнение, умолкла.

– Как Офелия! – выручила подругу Варвара, подняла с подушки букет и одним широким взмахом разбросала астры по всей кровати. – Предупредить не могла?

– Простите, я как-то не подумала… Да разве же я могла предусмотреть такое торжественное пробуждение? Да вы пейте, не стесняйтесь, девочки! А я на вас погляжу и порадуюсь.

«Девочки» стесняться не стали. Подняв свои чашки, они чокнулись и запели дуэтом: Варвара переходящим в бас контральто, а Лика трогательным, чуть надтреснутым сопрано:

С днем рожденья тебя!
С днем рожденья тебя!
С днем рожденья, Агунюшка,
С днем рожденья тебя!

После этого подруги немедленно начали торжественное кофепитие, а виновница торжества с улыбкой поглядывала на них, собирая разбросанные по постели астры и хризантемы обратно в букет.

– Гостей у тебя вечером много будет? – спросила Варвара.

– Только семья и вы.

– Слышишь, Ангелина? Семья и мы. Семья – отдельно, мы – отдельно. Так что мы с тобой, выходит, ей не семья!

– Это она оговорилась, Варежка!

– Хорошенькие оговорочки в день рождения! – пожала полными плечами Варвара.

– Ну простите, девочки, согрешила я, не подумавши! Конечно, конечно же, вы – тоже семья! Может быть, теперь уже самая близкая часть моей семьи. Сколько же лет мы тут вместе живем, а, милые? Я с самого детства, и ты тоже, Варенька. А вот Лика поселилась в нашем доме позже, но сразу же пошла с нами в один класс, хоть и была старше нас на год.

– Была и осталась, – резонно заметила Варвара.

– Могла бы не напоминать в такой день! – сказала Лика.

– Больше не буду, прости, старушка!

– Вот – опять!

– Успокойся, Ликуня, ты не выглядишь старше нас ни на один день! – сказала Агния. – Лика, а ты в какой класс к нам поступила, в четвертый или в пятый?

– В четвертый, по-моему. Вы обе еще так удивились, когда узнали, что я не только с вами учиться в одном классе стану, но и живу в одном доме с вами и на одной площадке. Ревновали ко мне друг дружку… А вот Варенька не только тут родилась, но и все ее предки тоже здесь жили. Так что, можно сказать, мы все живем в твоем родовом гнезде, Варежка! С детства прожить в одном и том же доме, в доме своих предков, никуда не переезжая, – это мало кому удается в наше неспокойное время. Ну да и я уже тут старожилка, можно сказать. Наверное, тут мы и помрем все трое, каждая в свой срок… А лучше бы вместе! Да нет, я, пожалуй, хотела бы уйти из жизни первой, чтобы не тосковать по вам.

– Хорошенькую ты нашла темку для размышлений в день рожденья! – фыркнула Варвара.

– Ой, правда, что это я? Не надо, не надо о грустном, девочки! – сказала Лика и даже ручками замахала.

– А ведь тут и вправду мое родовое гнездо, вернее, его уголок, – вздохнув, сказала Варвара. – Вы-то знаете, что этот дом построил еще мой прадед. А другие соседи и не догадывались, нам таиться приходилось… Конечно, в стародавние годы семья наша жила не во флигеле, а в угловом бельэтаже и занимала весь этаж: шесть окон на Кузнечный и восемь – на Коломенскую. Тогда номеров не было, и дом наш назывался просто – «дом дворянина Комиссарова».

– А все-таки странная фамилия для русского дворянина, – заметила Агния Львовна.

– Да ничего странного! Комиссарами назывались офицеры, ведавшие снабжением в царской армии, – сказала Варвара. – Полезная и уважаемая должность, в отличие от комиссаров прошлого века, и фамилия наша была уважаемая. Но и потом именно фамилия эта не раз помогала нашему семейству выжить после революции.

– Верно, ведь большевистские комиссары и понятия не имели, кто такие были царские комиссары! – засмеялась Агния Львовна.

– Откуда ж им было знать! – фыркнула Варвара.

Тему развивать не стали, поскольку биографии друг дружки все трое знали досконально.

– К столу у тебя все приготовлено или что-то еще стряпать будешь сегодня? – спросила Варвара.

– А я ничего особенного готовить и не собираюсь. Холодец в холодильнике, его только выложить и украсить, а салат приготовлю перед самым приходом гостей.

– А горячее будет?

– Будет. Картошка с солеными или маринованными грибами. Картошку тоже перед гостями надо почистить и поставить. А грибы куплю готовые на рынке.

– Что ж так скромно? – удивилась Варвара.

– А день-то постный, среда! Да и не хочется после храма в кухонную суету окунаться. Куплю на рынке побольше хороших и разных закусок – вот и будет стол как стол.

– Если хочешь, мы с Варенькой можем что-нибудь приготовить и картошку заранее почистить. Пусть постоит до вечера в воде с капелькой лимонного сока, чтобы не темнела, а потом раз – и на плиту!

– Это было бы чудесно, спасибо вам, девочки! Варенька, а ты не купишь к столу бутылку вина в гастрономе на Лиговке? У меня по пути не будет приличных магазинов с винным отделом.

– Одну?

– Одну. Артемий, как всегда, принесет бутылку шампанского, так что одной бутылки нам вполне хватит.

– Ладно. Так я кагор куплю?

– Купи кагор, если будет.

– Ну так картошку мы чистить начнем прямо сейчас, как тебя в церковь отправим, – сказала Лика, – а то нам с Танечкой после обеда к ветеринару на прием идти.

– Так и не жрет морковку? – спросила Варвара.

– Нет. Я уж ее и в молоке, и в курином бульоне отваривала – все равно нос воротит!

– Собака!

– Это ты, Варежка, ругаешься на него или?.. – подозрительно спросила Лика.

– Нет, это я тебе, дурище, поясняю: собака – она собака и есть и не должна морковку есть…

– Ой. У тебя стишок получился! Можно скрасть, Варежка?

– Кради! – великодушно разрешила Варвара.

Тут же Лика достала из кармана записную книжку с привязанным к ней карандашиком и стала записывать, диктуя сама себе вслух:

Хороший пес – он пес и есть,
Не должен он морковку есть,
Ведь он собака, а не кролик…

Тут она остановилась и призадумалась.

– Какая рифма к кролику?

– Алкоголик! – подсказала Варвара басом.

– Не годится. Я сочиняю стишок для детей, а не басню для взрослых. Впрочем, можно сочинить и поучительные стихи:

Мой пес собака, а не кролик,
Но ест морковку он от колик!.. —

– Удачный стишок получился, а, девочки?

– Это не стишок, а какой-то слоган для собачьего доктора. Можешь продать своему ветеринару для плаката, а деньги – пополам! – сказала Варвара.

– Как это – деньги пополам с ветеринаром?

– Да не с ветеринаром, а со мной пополам: первая-то часть стишка моя или нет? То-то! Но ты, Лика, все-таки перестань пичкать несчастного Титаника тем, что он не любит. Собака тоже человек!

– Но если ему врач прописал?!

– Дурак твой врач, собачьей души не понимает. Смени его.

– Ты думаешь, Варежка? Но…

– Да нет, шучу я. Твой врач – тебе и решать.

– Это Танечкин врач, а не мой! – слегка обиделась Лика.

– Девочки, не спорьте, не омрачайте мой день рожденья! Лучше давайте подумаем, что мне еще нужно к столу?

– Пирог печь будешь? – спросила Лика. – На день рожденья обязательно полагается пирог.

– Разумные современные люди чаще обходятся тортиками, – заметила Варвара и погладила себя по толстому животу.

– А что? Тортик – это мысль! Но пирог все-таки будет: моя Наталья обещала испечь и принести. У нее сейчас новое увлечение – кулинария.

– Ну-ну… Если она и в кулинарии проявляет свою недюжинную фантазию, то сомневаюсь, что этот пирог можно будет есть.

– Варежка, ты к ней несправедлива! – возмутилась Агния.

– Ты хочешь сказать, что фантазия твоей Наташки имеет пределы?

– Ну нет! Фантазия ее границ, конечно, не имеет, но все-таки она старается помогать матери по хозяйству, учится готовить…

– Тогда молчи и на всякий случай купи еще и торт. Вреда не будет! Гости не справятся – мы доедим.

– Ну, торт я так и так собиралась купить.

– Сегодня среда! – быстро сказала Лика.

– Ну и что, что среда? – не поняла Варвара.

– День постный, – пояснила Агния Львовна.

– Так она же не постится! Это у нас с тобой постный день, а у нее, еретицы, скоромный, как всегда.

– Лика хочет сказать, что торт надо купить фруктовый.

– А, ее любимый! Ну, хорошо, купи фруктовый. А что из закусок?

– Для нас – рыбки хорошей, а остальным придется купить ветчины и колбаски.

– Балуешь ты их, – нахмурилась Варвара. – Балуешь и распускаешь!

– Да нет, это я нас балую, девочки! Хорошая рыбка куда дороже всяких там колбас.

– А я бы сказала своим детям: «Сегодня пост – закусывайте постным!»

– Вот потому дети от тебя и уехали, и забрались подальше в Альпы, что ты их в строгости держала, – съязвила Лика Казимировна: сын и невестка Варвары Симеоновны и ее два внука уже несколько лет жили в Баварии – у сына там была важная работа.

– А у тебя их нет ни в Альпах, ни в Пиренеях, ни даже в Андах!

– Так ведь я и замужем не была – откуда у меня могут быть дети?

– Никто не хотел брал такую кокетку, вот ты у нас в девицах и осталась.

– Ну да, девица я! А разве в этом есть что-нибудь предосудительное?

– Если и есть – теперь уже не исправишь, моя милая!

– Девочки, не ссорьтесь! – зевая, сказала Агния Львовна и сладко потянулась. – И встаньте-ка обе с моей постели – я буду подыматься.

– Ой, Варежка! А подарок-то! – закричала, всплеснув руками, Лика Казимировна. – Про подарок мы и забыли, а сейчас ведь самое время его вручать!

– Не забыли, тут он. – Варвара Симеоновна, кряхтя, присела на корточки, пошарила под кроватью, извлекла оттуда и выставила на прикроватный коврик пару новеньких зеленых велюровых домашних туфель. – Дорогая Агния, вот тебе подарок на день рожденья, домашние туфли: левая – от Лики, правая – от меня!

– Почему это от тебя – правая? – возмутилась Лика. – Может быть, как раз…

– Девочки, не ссорь… – начала было Агния Львовна, примеряя туфли. – Ой, девочки, милые! Какие же они удобные и как раз мне по ноге! И косточки ничуть не жмет, и в подъеме в самый раз… Ну просто не туфли, а две колыбельки для ног! Спасибо вам, дорогие мои, вот угодили так угодили!

– Слава Богу! Носи на здоровье, – пробасила Варвара. – Носить тебе не сносить до самой смерти.

– Что ты такое говоришь, Варежка! – ужаснулась Лика. – Да Агунюшка наша до смерти еще пять… нет, семь пар таких сносит!

– Да я не о смерти, а о качестве. Ты взгляни на марку, Агния!

– «Лондон». Да неужто и впрямь английские?

– Похоже на то. Если это бренд, а не фейк.

– Что-что? – не поняла Агния Львовна и с подозрением поглядела на свою продвинутую подругу.

– «Бренд» – это родная фирма, а «фейк» – базарная подделка под нее. Дешевка то есть.

– Все-то ты знаешь, Варежка! – уважительно пропела Лика.

– Но они же, наверно, страшно дорогие? – предположила Агния Львовна, любуясь своими зелеными ножками.

– Да уж не китайское барахло какое-нибудь! Знаешь, сколько мы их искали?

– Она меня замучила, – пожаловалась Лика. – Заставляла примерять, а для этого мне надо было таскать с собой вязаные носки и каждый раз их надевать – по два на каждую ногу, чтобы не ошибиться в размере – у тебя же нога и больше на два размера, и гораздо шире! – У Лики Казимировны была необыкновенно маленькая ножка, прямо детская, чем она как начала гордиться в отрочестве, так и продолжала по сей день.

Агния Львовна прошлась по комнате и остановилась перед зеркальным шкафом, с восторгом оглядывая зеленые туфли теперь уже в зеркале.

– И каблучок имеется, и кантик кожаный… Знаете, мои милые, я, пожалуй, попробую в них ходить по улице: у меня уже сто лет не было такой удобной обуви! А дома можно и в старых тапочках походить, я их хорошо разносила.

– Да ты что, Агуня! – ужаснулась Лика. – Мы потому и решили подарить тебе домашние туфли, что на твои старые уже больно смотреть!

– А эти-то не разлезутся, если ходить в них по улице? – засомневалась Варвара.

– Это английские-то? Не должны! – успокоила ее Агния Львовна.

– Ну, смотри, кума, тебе ходить! – сказала Варвара, вставая. – Все, Лика, пошли! Забирай посуду к себе и помой там, а я цветы поставлю в воду и тоже пойду. Агнии еще правило читать. Ты во Владимирский идешь или на подворье, Агуня?

– На подворье.

– В такой торжественный день можно было бы причаститься и во Владимирском соборе!

– Ну, уж так сложилось…


* * *

Через час с небольшим Агния Львовна вышла из дверей флигеля. Погода на дворе была не ясная и даже не сказать чтобы солнечная, но какая-то уютная и приветливая, как это бывает в середине сентября: солнце просвечивало сквозь высокие перистые облака, сея в воздухе золотистую дымку. Прошел дождь, и от росшего под их окнами тополя уже по-осеннему пахло мокрой листвой, хотя облетать старик еще и не думал.

Под тополем стояла скамейка, чудесным образом уцелевшая в годы перестройки: никто из грабителей городского коммунального имущества ее не заметил, не позарился и не упер, чтобы продать каким-нибудь новым русским в их, извините за выражение, поместья. Дело было в том, что скамейку берегли, даже, можно сказать, охраняли, причем в теплое время года днем и ночью. А скамья была хороша – длинная, прочная, с удобно изогнутой спинкой, на массивных львиных лапах. Чудо, а не скамейка! В прошлые годы подруги часто выходили вечерком посидеть на ней под тополем, сидели и беседовали часами; теперь же они только присаживались на скамью, когда возвращались домой усталые, чтобы передохнуть перед подъемом на свой второй этаж, – скамья им больше не принадлежала, на ней обитала, можно даже сказать, имела постоянное место жительства, небольшая общинка местных бомжей. Сколько бомжей входило в эту «общину», не знали не только жители двора, но даже и местный участковый: в разное время по-разному. Иногда их было всего трое, а порой и человек до семи собиралось: летом – больше, зимой – меньше. Но постоянных было именно трое. Вот и сейчас посреди скамьи сидел бомж по имени Василь-Ваныч, человек пожилой и с виду бывалый; ходили слухи, что судьба его сломалась, когда он попал в заключение по какому-то случайному делу, но толком никто ничего не знал: просто он однажды зашел во двор на Кузнечном, да так тут и остался. Справа от него сидел бомж-интеллигент по имени Иннокентий, вида вполне профессорского, только катастрофически поношенного, а слева рыжий полу-бомж по кличке Гербалайф, неопределенного облика и возраста: летом он выглядел как пробивной парнишка с преждевременно состарившимся лицом, а зимой превращался в старика с молодыми хитрющими глазками.

– Доброе утро, уважаемая Агния Львовна! – сказал Иннокентий и слегка привстал со скамейки, Василь-Ваныч просто кивнул, а Гербалайф заулыбался щербатым ртом – у него не хватало двух передних зубов.

– Доброе утро, молодые люди! Не промокли ночью? – поинтересовалась Агния Львовна. – Дождь был сильный, я слышала сквозь сон.

– Да нет, не промокли. Мы у меня в квартире ночевали, – ответил Гербалайф. – А вы куда так рано собрались?

Агния Львовна не успела ничего сказать, как Василь-Ваныч ответил за нее:

– На рынок.

Агния Львовна удивленно на него поглядела.

Но Иннокентий возразил:

– Да нет, в церковь!

Агния Львовна, не меняя удивленного выражения лица, поглядела теперь на Иннокентия.

– А коляску зачем с собой в церковь везете? – поинтересовался Гербалайф.

– Они на обратном пути на рынок зайдут, – ответил Василь-Ваныч.

– Ну, так бы и сказали! А то сначала одно, потом другое, – обиделся Гербалайф.

– Так оно и есть: сначала одно, а потом другое. Сначала в церковь, а потом на рынок! – пояснил приятелям Иннокентий.

– А-а! – протянул Гербалайф. – А что, Агния Львовна, сегодня праздник какой?

– Церковного праздника нет, а у меня праздник! Вот я и иду в честь своего праздника причащаться, – сказала Агния Львовна, услыхав, наконец, точный свой маршрут.

– Это как же так? – изумился Гербалайф. – Ни у кого нет праздника, а у вас есть!

– День рожденья у меня сегодня! – пояснила Агния Львовна, удивившись недогадливости Гербалайфа.

– Ну вы даете, Агния Львовна! – почему-то поразился Гербалайф. Или просто обрадовался?

За сим ничего не последовало, и Агния Львовна, кивнув друзьям, отправилась дальше, только самую-самую чуточку обидевшись на Гербалайфа и компанию, не догадавшихся ее поздравить. «Да что с них взять, неудельных!» – подумала она добродушно.

Выйдя за ворота, она пошла по Кузнечному переулку к Кузнечному же рынку, осторожно везя за собой коляску, обходя оставшиеся с ночи на тротуаре лужицы и размышляя о превратностях человеческих судеб. Она еще помнила то время, когда Гербалайф и Иннокентий жили на первом этаже их подъезда, занимая соседние квартиры. Они тоже дружили с детства, ходили в одну школу и росли рядом. У Гербалайфа тогда была семья – мать и сестра, а потом появилась и жена Клавдия. Гербалайфа тогда звали Андрей Гербер. Впрочем, можно сказать, что Гербалайф и сейчас там живет, во второй квартире от входа; по крайней мере, у него есть там своя комната, в которой он ночует в холодное время года. Это теперь Гербалайф доволен собой и всем миром, а в былые годы он постоянно жаловался, сидя с похмелья на любимой скамейке: «Семибабье одолело! Совсем они меня затюкали!» Однако женщинами он и держался на плаву, потому что уже тогда начинал сползать в запойное пьянство. Умерла мать, уехала куда-то с женихом и пропала замужем сестра, а собственная жена не выдержала его пьянства и подала на развод, и вот тогда бедный Андрей запил уже по-черному. Клавдия после развода его люто возненавидела и порой неделями не пускала ночевать в квартиру. Пил Гербалайф запоями год, пил два, пил еще сколько-то – никто не считал эти скатившиеся в пустоту годы… Тем временем у бывшей жены Клавдии появился новый муж, с виду не то бандит, не то спортсмен, и Гербалайф уже почти совсем переселился на скамейку, к другим бомжам. Он даже ночевал иногда с ними на чердаке дома, когда Клавдия с мужем его домой не пускали.

У Иннокентия история была не такая бурная, но тоже вполне в духе времени. Он был холост, занимал комнату в трехкомнатной квартире рядом с Гербалайфом, работал оператором в Леннаучфильме и снимал очень симпатичные картины про животных, которые почему-то не нравились начальству. Уж какую такую крамолу увидело начальство в призывах к милосердию в отношении братьев наших меньших – это уму непостижимо, однако видело и ставило на вид. В начале перестройки Иннокентий оказался вдруг в своей квартире единственным жильцом: старенькая соседка умерла, а другой сосед уехал за границу. Тут вступило в силу постановление, по которому освободившуюся площадь в коммунальных квартирах отдавали оставшимся жильцам, и Иннокентий оказался вдруг владельцем отдельной трехкомнатной квартиры. Но не вовремя ему такое везенье выпало: тут его как раз на работе сократили, потому как документальное кино умирало. Сочувствовавшие соседки посоветовали ему сдать две пустующие комнаты и на это продержаться, пока не появится новая работа. Но он сорвался и начал пить. Тут к нему и подъехал какой-то ловкий тип и уговорил продать квартиру: получив деньги, он, мол, купит себе квартирку поменьше и у него еще останутся средства на жизнь. Ничего путного из этого не получилось, и никаких денег от продажи квартиры не осталось – все было пропито с горя, а сам Иннокентий оказался на улице. Да и деньги ему заплатили до смешного малые даже по тем годам – пять тысяч долларов.

К бомжам, обитавшим во дворе, Агния Львовна и ее подруги относились терпимо, поскольку те особенно не шумели, соседям не досаждали и сами следили друг за другом: если кто-то начинал безобразничать – его из компании, да и со двора, просто-напросто выставляли. За этим строго следил старший бомж Василь-Ваныч. Так вот они и жили, бедняги…

Агния Львовна дошла до угла и собралась перейти на другую сторону улицы Марата, бывшую Николаевскую. Движение уже разогналось, переходить дорогу можно было только дождавшись зеленого света. Она стояла со своей сумкой-коляской и терпеливо ждала. Тут как раз зазвонили в старообрядческой часовне святителя Николая на противоположном углу, возле музея Арктики, бывшего Свято-Николаевского единоверческого собора.

Со стороны Невского к часовне спешили две пожилые женщины в беленьких платочках. Поравнявшись со входом в музей, они обе приостановились, перекрестились на надпись «Музей Арктики и Антарктики», степенно поклонились стоявшим на фронтоне пингвинам, чем-то на них весьма похожим, таким же полненьким и степенным, и пошли к часовне. «Надеются все-таки получить музей под свой храм – вымаливают! И суд они уже у музея выиграли, а все равно ничего не выходит, так и ютятся в часовенке своей», – вздохнула Агния Львовна. Жаль ей было единоверцев-старообрядцев. Им-то с Варенькой вон как хорошо: плывут в голубом небе над домами золотые купола храма Владимирской иконы Божией Матери – она перекрестилась на золотые кресты, – а за ним, пять минут тихим шагом, и родимое Коневское подворье! А у них, у единоверцев, только вот эта часовенка да еще церковь на окраине Петербурга, в Рыбацком. Ну пусть бы уж отдали им этот храм, выстроенный их предками-старообрядцами на собственные деньги… Если, конечно, Музей Арктики куда-нибудь переведут в хорошее место. Да что-то все не находится для музея вообще никакого места, не то чтобы уж хорошего. А ведь он единственный такой музей в стране – Музей Арктики и Антарктики! Если не единственный в мире. Агния Львовна и ее подружки привыкли с детства гордиться этим соседством: и как же они любили девчонками забираться туда и бродить, бродить часами! А перед панорамой с северным сиянием могли стоять и по часу…

«О чем размышляешь ты, раба Божия Агния, идя ко Святому Причастию? – строго одернула она себя. – Господи, помилуй мя, старушонку легкомысленную, за умственное пустословие!» Перекрестилась и двинулась по переходу – как раз зеленый свет загорелся.

Подходя к улице Достоевского, она подумала, что надо бы еще раз сходить на выездную выставку Оптиной Пустыни в музее Достоевского, если та еще не закрылась, и взглянула на дверь: нет, плакат выставки еще висел! Только вот время закрытия не смогла прочитать – очки лежали на дне сумки, рядом с кошельком, а доставать их сейчас было хлопотно. «Не забыть бы на обратном пути прочитать! – наказала она себе. – Надо будет очки сверху положить… Ой, и опять я мыслями не туда пошла!»

Зато, проходя мимо рынка и утренних уличных торговок, она почти ни разу не позволила себе рассеяться мыслями. Даже на соблазнительные кучки грибов не покосилась, а шла себе и шла, прилежно читая Иисусову молитву[1 - Иисусова молитва – короткая молитва: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную!»], только под ноги внимательно глядела, чтобы не ступить новыми туфлями в какую-нибудь лужу – асфальт перед рынком был совсем разбит и лежал островками среди провалов с мутной водой. Ну и совсем уже мельком она отметила, что цветов, в основном астр, у рынка было великое множество: они стояли в ведрах, банках и просто лежали на газетках, расстеленных прямо на асфальте. Она подумала о подругах: «Так они, голубушки мои, успели за цветами к рынку сбегать, пока я спала!»

Обходя Владимирский собор по краю площади, она снова перекрестилась трижды на висевшую над дверьми храма Владимирскую икону Божьей Матери. Ну, вот и Загородный проспект, а вот и скромный двухэтажный зеленый домик, зажатый с двух сторон высокими старыми домами, и крылечко, и двери с крестами: если не знать заранее, что здесь находится Коневское подворье, можно пройти и не заметить. Она трижды перекрестилась с поклоном, поднялась по ступенькам и с тихой радостью душевной вошла в свой любимый маленький храм. Но сначала зашла в иконно-книжную лавочку, что при входе справа, купить свечи.

– Агния Львовна, с днем рожденья вас! – улыбаясь, сказала ей молоденькая продавщица.

– Спаси Господи, Оленька! А вы откуда про мой день рожденья знаете?

– Отец Борис сказал. Он вам подарок оставил и велел после службы отдать. Сам-то он уехал. Вы уж не забудьте зайти за подарком!

– Зайду обязательно, как можно забыть? А он что, на Коневец отправился?

– На Коневец. Сегодня отец Иаков служит.

– Понятно… Оленька, можно я у вас свою сумку поставлю где-нибудь в уголке? Вы уж простите, мне без нее сегодня никак…

– Понимаю: после храма на рынок пойдете, гости у вас сегодня.

– Так и есть! Все семейство вечером соберется, надо угощать.

– Пирог печь будете?

– Нет, тортиком обойдусь.

– И правильно, сейчас почти все так делают. А сумку поставьте вон туда, за аналойчик. Кошелек только в ней не оставляйте!

Агния Львовна взяла свечи и пошла в храм. Служба еще не начиналась, лишь два монаха тихонько пели что-то на клиросе, готовились к литургии. Агния Львовна вообще любила приходить в храм загодя, чтобы спокойно поставить свечи, приложиться к иконам… ну и местечко занять, конечно, рядом со скамеечкой. Хотя сегодня, в замечательных новых своих туфельках, она, возможно, и всю литургию сможет выстоять!

Народу на службе было немного, и почти все знакомые, Агния Львовна с ними тихонько раскланивалась. Вот приоткрылась дверь, ведущая на второй этаж храма; Агния Львовна там бывала, не однажды беседовала с отцом Борисом в его кабинетике; несколько раз она даже обедала вместе с монахами и служащими храма в трапезной на втором этаже и немножко этим гордилась, суетная душенька… Из двери вышел и прошел в алтарь отец Иаков, высокий, худенький, светлоликий, по убеждению стареньких прихожанок, ну вылитый ангел, разве что с бородкой! За ним вышел пожилой чернобородый монах-чтец, прошел на клирос, и начались часы[2 - Часы – ежедневные богослужения, приуроченные к определенному времени дня и посвященные воспоминанию страданий Спасителя. Состоят из псалмов, тропарей, кондаков и молитв. Первый час соответствует нашим 7, 8, 9 часам утра и совершается сразу после утрени в конце вечерней службы. Третий час соответствует 10 – 12-му часам и служится вместе с шестым (13 – 15-й часы дня) перед Литургией. Девятый час (16 – 18-й часы вечера) служится в начале вечерней службы перед вечерней.]. Агния Львовна слушала внимательно, когда положено вставала со скамейки, крестилась и кланялась, но внимание ее было все еще рассеянно и мысли, хотя за пределы храма и не отбегали, а все как-то не могли сосредоточиться на главном. Вот вышла Оленька с корзинкой, прошла к канунному столику и поставила корзину возле него на табурет – для поминальных приношений. «Ах, надо было взять на углу пирожка! – подумала Агния Львовна: на углу Загородного и Владимирской площади было кафе, и оттуда на вынос торговали с лотка очень вкусными пирогами и пирожками. – Ну да уж ладно, в другой раз!». Однако через несколько минут она снова взглянула на корзинку и опять пожалела, что не купила монахам пирожков… «Они за меня сегодня точно помолятся, а я… Растяпа я, растяпа!»

Тут кончили читать часы, и из глубины алтаря раздался возглас[3 - Возглас – короткое славословие Святой Троицы, возглашаемое священником возвышенным голосом в начале богослужения и по окончании ектении (прошения) или молитвы.] на Литургию. Высоким и торжественным голосом отец Иаков произнес: «Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа!» – и этот его возглас как отрезал все посторонние мысли Агнии Львовны, и уже до самого конца Литургии, до причастия Святых Божественных Таин, до самых благодарственных молитв и отпуста[4 - Отпуст – заключительное (от слова «отпускать») благословение народа священником, произносимое им по окончании службы.]  внимание ее умерло для всего постороннего и ни разу никуда ни на один миг не отлетало.

Спустя полтора часа, все еще сосредоточенная, но уже счастливая и умиротворенная, вышла Агния Львовна после службы из храма и тихо покатила свою тележку к Кузнечному рынку. На углу она остановилась у лотка и купила два больших пирога с капустой, десяток маленьких с мясом и пятнадцать с рисом и семужкой – к столу.

На рынке было малолюдно – все-таки будний день, и тем виднее были богатство и роскошь прилавков. В который уже раз Агния Львовна подумала о том, как изменился рынок за последние десять лет: никогда за всю ее долгую жизнь не было на нем такого изобилия! «Вот и хорошо, богатеет страна, – подумала она умиротворенно. – Если бы еще этого богатства да на всех хватало… Ох, надо было прихватить еще десяток пирожков для Гербалайфа и его команды! Ну не возвращаться же на угол, придется отдать им мясные пирожки. Зато Варвара будет довольна, что все пироги постные! А для скоромников у меня холодец стоит в холодильнике, ну еще ветчинки и колбаски им куплю».

Из кармашка сумки Агния Львовна достала свернутую бумажку и очки, надела их, развернула бумажку и пошла покупать по списку, с удовольствием выбирая, пробуя, а иногда даже чуть-чуть торгуясь. Купила она красной рыбы и немножко осетринки – больше для красоты стола, чем для угощенья. Скоромникам взяла ветчины и колбаски, купила маринованных миног – специально для Лики Казимировны, та была большая охотница до них, а еще купила для нее же полкруга сыра сулугуни. Набрала свежих огурцов и помидоров, ну и кочешок зеленого салата, естественно, прихватила; прикупила совсем чуть-чуть кой-каких экзотических солений и маринадов. Обычных солений и своих хватало: как-никак только что с дачи в город вернулась. Она собиралась устроить одно большое закусочное блюдо: свои консервированные патиссоны и огурчики с помидорчиками, да покупные перчик, маринованный чеснок и черемша. Взяла и фруктов, причем выбирала самые красивые и денег не жалела, деньги у нее были. А еще купила клюквы для морса – ох и дорогая же стала клюква!

В общем, когда Агния Львовна скатила по ступеням Кузнечного рынка тяжеленную сумку, двух тысяч рублей как не бывало! «Однако я сегодня сэкономила! – подумала она удовлетворенно. – И стол будет не просто праздничный, а роскошный, и целая тысяча рублей в кошельке осталась!» Еще надо купить тортик, но это уж она потом возле дома купит в их новой булочной «Каравай»: отдохнет немного и сходит, благо ноги в новых туфлях абсолютно не устали! Вот только спина… Перетаскивая тележку через ухабы, она тянула ее изо всех сил, а иногда дергала, и напряжение эхом отдавалось в спине, в районе бедной ее поясницы…

Уже подходя к улице Достоевского, Агния Львовна остановилась: что-то такое было у нее связано с этим местом, о чем-то напоминали ей ступеньки, ведущие в музей Федора Михайловича… Вот только что? Она остановилась, помолилась и вспомнила: ведь она забыла про подарок от отца Бориса, оставленный для нее в церковной лавочке! Правда, непонятно было, как это связано с писателем и его музеем? Но все равно надо было возвращаться на подворье, а то неудобно будет перед батюшкой. Женщина только перешла на другую сторону улицы – там тротуар был целее, чем на рыночной.

На подходе к подворью она увидела, как к тротуару причалил автобусик и оттуда гуськом вышли и сразу же направились в храм не то пять, не то семь монахов. Ни один из них не был ей знаком. «Это не с Коневца! Это, наверное, гости к нашим монахам пожаловали или паломники», – подумала она, подождала, пока последний монах скрылся в дверях, а уже потом стала затаскивать на крыльцо свою неподъемную тележку.

В лавочке уже никого не было, кроме Оленьки и Нины Сергеевны, поварихи подворья.

– Да как же это они меня не предупредили, – сетовала Нина Сергеевна. – Да что же я теперь делать-то буду, Оля? Ну, с первым не беда, супа рыбного, положим, хватит на всех – только кипятком разбавить да соли добавить. А вот со вторым-то, со вторым-то что делать? Не голой же картошкой таких гостей угощать! Ведь отец Борис как раз на Коневец за припасами поехал, а в кладовой-то шаром покати!

– И капуста, что ли, уже кончилась? – спросила Оленька.

– Да какая это была капуста, мы ж ведро всего насолили! Настоящая капуста только через месяц будет. А этой полбанки осталось! Ума не приложу, как мне выкрутиться… И к чаю почти ничего нет, сегодня четыре сладкие булочки на поминовение принесли!

– Я могу тебе дать только сто рублей из кассы, сегодня мало выручки. Может, на рынок сходишь и купишь что-нибудь?

– А что теперь купишь на сто рублей да еще на рынке? Да и некогда уже идти, надо картошку ставить. Время обеда никто не благословлял переносить.

– Беда! – сочувственно сказала Оленька и тут увидела остановившуюся в дверях Агнию Львовну. – Ой, Агния Львовна! А я уж волновалась, чего это вы за подарком отца Бориса не зашли? – Она нагнулась и стала что-то доставать из-под прилавка.

– Вот, зашла… – немного смутившись, сказала Агния Львовна и подошла к прилавку. Оленька распрямилась, держа в руках прямоугольный пакет, завернутый в простую коричневую бумагу и перевязанный бечевкой. – Вот! Книга или икона, наверное. Но вы сейчас не разворачивайте, домой несите! Потом нам расскажете, что вам отец Борис подарил. И еще раз поздравляю вас с днем рожденья! Многая вам и благая лета, дорогая Агния Львовна!

– Спаси Господи, Оленька.

– Не православный праздник вообще-то, – поджав и без того сердитые губы, сказала Нина Сергеевна. – Мы, православные, только День ангела признаем, ну да ладно уж – поздравляю!

Агния Львовна поблагодарила повариху и приняла от Оленьки пакет. Она начала раздвигать и перекладывать продукты в сумке, чтобы освободить место для подарка.

– Все, нету больше сил моего терпения! Буду увольняться, – сказала Нина Сергеевна, продолжая прерванный разговор. – Сколько раз просила: ну предупреждайте, если гостей ожидаете! А отец Моисей говорит: «Бог посылает гостей – Он и угощенье пошлет!»

– Он и послал! – сказала Агния Львовна, снова возвращаясь к прилавку. – Принимайте, Нина Сергеевна! – И она принялась было выкладывать на прилавок пакеты с фруктами, лежавшие сверху.

– Да куда же вы ложите прямо на святые иконы? – воскликнула Нина Сергеевна. – Погодите-ка! – Она метнулась за прилавок и вынесла оттуда табуретку. – Сюда вот ложьте!

Агния Львовна начала опустошать сумку, а Нина Сергеевна принялась усердно ей помогать, даже вынесла из-за прилавка еще один табурет и поставила рядом. Агния Львовна собиралась поделить продукты поровну, но под радостно засверкавшим жадным взглядом поварихи оробела и не решилась разворачивать пакеты и делить покупки. Она только оставила в сумке пирожки с мясом, колбасу с ветчиной да сыр «Сулугуни», объяснив Нине Сергеевне:

– Это скоромное!

– Скоромное?.. А, ну тогда ладно, оставьте себе на завтра.

– Ну, вот видите, Нина Сергеевна, все и вышло, как отец Моисей говорит! – засмеялась Оленька, оглядев груду продуктов на двух табуретках. – Бог послал нежданных гостей, Он послал и неожиданное угощенье!

– Да уж вижу! Ох и спасибочко вам, Агния Львовна! То есть спаси Господи! – ласково пела Нина Сергеевна, придерживая подношения обеими руками. – Да вы сами-то на обед оставайтесь! Уж как-нибудь потеснятся монахи…

– Правда, оставайтесь, Агния Львовна! – сказала Оленька. – Они вам «Многая лета» пропоют!

– Да нет уж, ну что уж, – опять застеснялась Агния Львовна. – Не стану я монахам мешать… Пусть помолятся за меня, если можно!

– Вот пусть-ка только попробуют мне не помолиться! – сказала Нина Сергеевна. – И «Многая лета» пропоют как миленькие!

– Да что вы, не надо «Многая лета»! Вы же сами сказали, что день рожденья – не православный праздник, – тут Агния Львовна совсем засмущалась и поспешила ретироваться.

Выходя из храма, она еще слышала умиротворенное гудение Нины Сергеевны и радостный голосок Оленьки. Она шла по Загородному, везя за собой почти пустую тележку. Теперь идти было совсем легко, и поясницу не дергало, и на душе тоже было легко и радостно, а уж как хорошо шагалось ногам в мягких зеленых башмаках! Она шла и напевала невесть откуда взявшиеся слова:

Был славный город Пушкин
С крестами в облаках,
А в нем жила старушка
В зеленых башмаках…[5 - Из стихотворения Ю. Вознесенской «Памяти Татьяны Гнедич».]

На углу Агния Львовна снова приостановилась у лотка с пирожками, но выбрала на этот раз только десяток капустных пирожков и один большой пирог с рыбой. На рынке она благоразумно отказалась от покупки солений и маринадов, взяв только полкило свежих огурчиков и один большой помидор. Но рыбу закупила почти в том же, как говорится, ассортименте, только в меньшем количестве, да от покупки севрюги пришлось воздержаться. Однако после фруктов и третья тысяча подошла у нее к концу. Она остановилась, напоследок прихватив только зелень: «Все! Дома всего пятьсот рублей осталось, а ведь еще надо купить вино и торт». И хотя эти пятьсот рублей было все, что у Агнии Львовны осталось от полученной позавчера пенсии, она ни капельки не унывала: придет на день рожденья сын Артем (Артемий в крещении) и обязательно, как и всегда, подарит ей денежку в конверте. Катя с Марком тоже обычно на праздники дарят ей деньги – вот она и проживет!.. А тележка снова потяжелела, хотя и не так, как прежде, и тут же в спине опять началось покалывание и потягивание. «Ничего! Ведь это я как-никак для всех моих любимых людей стараюсь! – думала она дорогой. – А тортик я по-позже куплю. Сначала спину завяжу теплым платком и прилягу на часок: полежу и опять буду как огурчик!» Мимо музея Достоевского она и на этот раз прошла, так и не вспомнив про выставку из Оптиной: шла и радовалась, что Бог сподобил ее угостить монахов, а это, между прочим, и были оптинские монахи, приехавшие в Питер забирать свою выставку…



Во дворе дома Агния Львовна не увидела Гербалайфа с компанией на привычном месте, и мелькнула у нее лукавая мыслишка, что теперь не надо отдавать им пирожки с мясом, можно для гостей оставить. Но она тут же устыдилась и сказала себе: «И думать не смей, экономщица! Увидишь их в окно, спустишься и отдашь!» Сделав себе выговор, она успокоилась и прошла в подъезд. Но только собралась, оставив внизу тележку, подняться наверх за Варенькой, чтобы та помогла ей поднять сумку на второй этаж, как открылась дверь Гербалайфовой квартиры и сам Гербалайф возник на пороге.

– Агния Львовна, мое почтение! Давайте-ка я вам колясочку наверх закину!

– Закиньте, Андрюша! – сказала Агния Львовна. – Буду вам очень благодарна.

Гербалайф браво вскинул тележку ручкой на плечо и попер вверх по лестнице с таким видом, будто делает это играючи; однако уже после первого пролета Агния Львовна услышала впереди его сиплое натужное дыхание.

– Ничего… ничего себе сумочку вы нагрузили… Агния Львовна! Это что, угощенье на день рожденья? – пропыхтел он, одолев второй пролет и ставя тележку возле ее дверей.

– Да, это я для гостей закупила, – сказала Агния Львовна, поднимаясь за ним на свою площадку. – Спасибо вам большое, Андрей! И знаете что? Вы зайдите ко мне, я вас тоже угощу.

Гербалайф вдруг напыжился и изрек важно:

– Нет, Агния Львовна, не зайду! Мы с друзьями так и так собирались зайти вас поздравить: семьдесят пять лет – это ж юбилейная дата! Они в Таврический сад за букетом для вас отправились: вернутся с цветами – я им и передам ваше приглашение. Так что мы все вместе к вам заявимся – с цветами и с поздравлениями, как полагается, – вот вы тогда нас всех и угостите! А то что ж я один, вроде как тайком от друзей пойду к вам угощаться… Не, я так не могу.

– Ну что ж… Тогда милости прошу вместе с друзьями, – растерянно ответила Агния Львовна. – Только, если можно, Андрюша, приходите попозже – я на пару часиков прилечь хочу. Часа в три, хорошо?

– Это уж как виновница торжества прикажет! – учтиво ответил Гербалайф, поклонился Агнии Львовне и весело и неуклюже затопал вниз по лестнице.

«Вот тебе, Агния, и первые гости! – подумала виновница торжества. – А хорошо, что я холодец догадалась приготовить, вот он-то меня и выручит! Однако сначала – спать, спать, спать…»

Она сняла свои замечательные зеленые туфли и надела старые разношенные тапочки. Потом достала подарок отца Бориса и развернула его. В пакете была книга отца Николая Агафонова «Иоанн Дамаскин». Ей уже прежде доводилось читать рассказы священника, и нравились они ей чрезвычайно! Она об этом отцу Борису говорила, вот он и постарался ей угодить. Хороший подарок. Агния Львовна положила книгу на тумбочку возле кровати: «Сегодня же начну читать, если силы будут…» После этого она отвезла тележку с продуктами на кухню, там аккуратно разложила все по полкам холодильника, вернулась в комнату, завязала поясницу пуховым платком, легла в постель и мгновенно уснула.

Через час Агния Львовна проснулась свежей и отдохнувшей. Пошла на кухню – взглянуть, а как там обстоит дело с обещанной картошкой? Она про нее и забыла… Но подруги ее не подвели: большая кастрюля была почти доверху наполнена вычищенным картофелем. Она отложила половину в кастрюлю поменьше, залила водой и поставила на огонь. Потом занялась приготовлением стола для первой партии приглашенных, то есть для Гербалайфа со товарищи: прикинув в голове общее число гостей, она отделила от всех закупленных закусок примерно треть; что положено резать – порезала и разложила по тарелочкам. Вынула из холодильника одну из трех мисок холодца, выложила его на большое блюдо, поставила на стол и украсила зеленью. Достала одну из двух банок маринованных маслят, а другую оставила на вечер, и положила грибочки в хрустальную вазочку. Пирожки с мясом, конечно, тоже выложила на блюдо. В общем, решила она, стол для Гербалайфа с его командой был готов и получился не бедным. И она пошла на кухню готовить салат. Как раз и картошка закипела: она ее посолила, прикрутила газ и начала резать овощи. Приготовив салат, отнесла салатницу на стол, снова вернулась на кухню и принялась за клюквенный морс.

Только она поставила стеклянный кувшин с морсом на стол, как и звонок прозвенел. Выйдя в прихожую на звонок, Агния Львовна сначала сбросила с ног разношенные тапочки невразумительного цвета и фасона и надела свои замечательные зеленые туфли, а уж потом открыла дверь. Из-за двери на нее пахнуло густой смесью шампуня и какого-то пронзительного одеколона. На пороге стояли Гербалайф, Василь-Ваныч и Иннокентий – все с прилизанными мокрыми волосами, в чистых футболках и каждый с букетом роз: у Гербалайфа розы были красные, у Василь-Ваныча розовые, а у Иннокентия – белые. Каждый букет снизу был аккуратно завернут в газетку.

– Это мне?! – всплеснула руками Агния Львовна. – Боже мой, какие роскошные розы! Откуда такая прелесть?

– А это ребята из Таврического слям… – начал было Гербалайф, но Иннокентий его одернул – то есть просто дернул сзади за футболку.

– Не надо увлекаться мелкими подробностями, друг Андрей! – предостерегающе сказал он. – У цветов не бывает биографии. Примите, дорогая Агния Львовна!

– Только не уколитесь, – добавил Василь-Ваныч. – Шипы у них – будь здоров! Специально такие, что ли, выводят?

– Ага, от воров, – хихикнул Гербалайф.

– Да вы проходите сначала, проходите, милые! – сказала Агния Львовна. – Разуваться не надо.

– Да отчего ж не надо? Мы и разуться можем, мы только что из баньки, носки сменили! – сказал Гербалайф.

– Да у меня тапок для всех не найдется, так что проходите уж прямо так!

Гости все-таки разулись, причем разулись они прямо на лестничной площадке, а уже потом вошли в дверь квартиры.

– Андрюша, вы можете свой рюкзак здесь оставить, под вешалкой.

– Рюкзак мой всегда со мной! – непонятно почему хихикнув, ответил Гербалайф.

– Ладно, можете взять его в комнату. Хотя он и в прихожей был бы в полной безопасности.

Гости прошли один за другим в комнату, и каждый, проходя мимо Агнии Львовны, вручил ей свой букет.

– Прошу прямо к столу, гости дорогие, и рассаживайтесь, кому где понравится.

Дорогие гости чинно расселись за столом.

– Вы начинайте угощаться, а я сейчас розы поставлю и присоединюсь к вам.

Агния Львовна нарочно долго возилась с розами, не желая смущать гостей – наверняка же явились голодные! Но, когда она вошла в комнату, неся в обеих руках большую вазу с цветами, гости ее сидели все в тех же позах над пустыми закусочными тарелками и молчали.

– Ну что же вы не кушаете? – спросила она. – Вот закуски… Пирожки…

– Так ведь закуска… – начал было Гербалайф, но Иннокентий на него покосился, и тот умолк. И снова замер, сложив руки перед тарелкой.

– Может, вам сначала горячее подать? – догадалась Агния Львовна. – Ну конечно! Я сейчас, я мигом!

Она пошла на кухню, слила воду с картошки, переложила ее в большую суповую миску, посыпала петрушкой и укропом и вынесла в комнату.

– Ну, вот вам горячая картошечка! А вот грибочки к ней, а вот тут масло… Давайте вашу тарелку, Василь-Ваныч, я поухаживаю за вами. – Она разложила по тарелкам дымящийся картофель.

Но гости к картошке не притронулись, а продолжали все так же чинно и молча сидеть. Агния Львовна занервничала.

– Ой, вы тут посидите минутку, а я зайду к соседкам: может быть, они уже пришли, так я их тоже приглашу!

Она выскочила за дверь и с минуту постояла в нерешительности на площадке. Да что это случилось с Гербалайфом и его товарищами? Сроду они так не стеснялись! Сидят, молчат и ничего не едят…

Она подошла к двери Варвары Симеоновны и позвонила. Варенька, к счастью, оказалась дома.

– Слушай, Варежка, я в полном недоумении! Пришли ко мне в гости Андрей, Василь-Ваныч и Иннокентий…

– Ты что, пригласила их на свой день рожденья?

– Ну да…

– А почему сейчас, а не вечером? А, понимаю, не хочешь смешивать компании… – В голосе Варвары прозвучал отголосок неодобрения. – И что же?

– Нет-нет, вовсе я их не хотела приглашать отдельно, это просто так уж получилось само собой. Но, понимаешь, с ними что-то странное творится: они сидят за столом как истуканы и ничего, совсем ничего не едят! И молчат. Слушай, Варенька, может, они накурились марихуаны или еще что-нибудь такое приняли? Тогда я уж и не знаю, что делать…

– Они не наркоманы, Агния. Они обыкновенные пьяницы.

– Да нет, они не пьяные… Они только что из бани.

– Из бани? Все трое? Ты не врешь?

– Не вру: у них волосы мокрые и шампунем каким-то ужасным от них за версту несет. И футболки на всех чистые, и даже носки…

– Ну так а я-то что должна делать? Пойти и поздравить их с легким паром?

– Ты бы пошла взглянуть на них, Варенька. Какие-то они странные. Мне что-то даже страшно стало, знаешь… Я сейчас еще Лику позову.

– Лики нет, она Титаника к ветеринару потащила. Ну, пойдем, посмотрим, что там такое с твоими гостями.

Варвара тихонько вошла в прихожую и заглянула в комнату. Агния Львовна тоже выглянула из-за ее плеча. Гости сидели за столом все в тех же позах, а перед ними в тарелках стыла картошка.

– Привет, ребятки! – сказала Варвара Симеоновна, стоя в дверях. – Поздравить пришли соседку?

– Здравствуйте, Варвара Симеоновна! Здрасьте… Да, поздравить… – вразнобой ответили гости и тут же снова скромно опустили глаза.

– Ясно!

Варвара Симеоновна молча повернулась и пошла за дверь, волоча за собой Агнию Львовну за руку. Та в растерянности семенила за нею.

– Ну, Варенька, что такое с ними, как ты полагаешь?

– Не с ними, а с тобой! Дура ты, Агния, вот что! Сейчас все будет в порядке. Жди тут.

Варвара Симеоновна скрылась за дверью своей квартиры и через полминуты вернулась с бутылкой в одной руке и штопором в другой.

– Ой! Так они ждали, что я им выпить дам?

– Ну конечно! Они же на день рожденья пришли! А ты закуски выставила – а закусывать-то что? Порядка ты не знаешь, Агния. Иди вперед и ставь рюмки!

– Так я поставила бокалы для морса…

– А вот бокалы лучше убери и поставь вместо них рюмки, тебе говорят!

– Неудобно как-то…

– Смотри сама. Это твой день рожденья. Чтоб потом ко мне претензий не было!

Варвара Симеоновна протопала вперед, Агния Львовна – за нею. Она сразу же подошла к серванту, достала оттуда пять небольших рюмок и расставила их на столе.

– Ну, молодые люди, кто из вас умеет управляться со штопором? – бодро спросила Варвара Симеоновна.

– Обижаешь, соседка! Да мы и без штопора умеем! – весело воскликнул Гербалайф.

– Давайте я открою! – вскочил Василь-Ваныч. – Убери руки, Гербалайф, я старше, у меня практика больше.

Иннокентий остался сидеть, но тоже весьма заметно оживился.

– Ты уж садись тоже с нами, – шепнула Агния Львовна подруге.

– Придется! – шепнула та в ответ.

Пока Василь-Ваныч пытался открыть бутылку, постукивая ее донышком сначала о собственную пятку, а затем о мягкое сиденье стула, приободрившиеся Иннокентий и Гербалайф бросились накладывать в тарелки грибы, салат и все закуски подряд и навалом.

– Давай, Варенька, я за тобой поухаживаю! – сказала повеселевшая и порозовевшая Агния Львовна.

– Ухаживай! – пробасила Варвара Симеоновна.

Василь-Ваныч открыл бутылку все-таки с помощью штопора и стал разливать вино: дамам он налил в маленькие рюмочки, а себе и друзьям – в бокалы для морса.

– А я тебе что говорила? – шепнула Варвара Симеоновна и подмигнула подруге.

– А, да ладно! – ответила та. – Им так привычней.

– Им привычней из горла или из одного стакана на троих, – тоже шепотом ответила Варвара. – А сегодня у них праздник – из бокалов пьют!

Иннокентий встал, элегантно держа бокал в поднятой на уровень плеча руке.

– Дорогая наша соседка, милейшая наша Агния Львовна! Мы вас уважаем больше всех других в этом доме… Гм… Ну и не менее уважаемую Варвару Симеоновну и отсутствующую по причине болезни уважаемого Титаника Лику Казимировну мы уважаем тоже. Мы ценим вашу всегдашнюю деликатность, вашу вежливость по отношению к нам, отщепенцам мира сего…

– Ах, ну что вы, Иннокентий! – воскликнула Агния Львовна. – Какие же вы, помилуйте, отщепенцы?

– Агуня, не мешай человеку тост говорить! – одернула ее Варвара Симеоновна. – Продолжайте, Иннокентий, прошу вас!

– А еще больше мы ценим вашу редкостную доброту, дорогая наша Агния Львовна. Многая вам, как говорится, лета и с днем рожденья!

– С днем рожденья! С днем рожденья! Поздравляем! Здоровья и долгих лет жизни! – Гости потянулись чокаться с хозяйкой, потом выпили и зазвенели, застучали вилками! Вмиг почти все тарелки с закусками опустели и даже заблестели, протертые напоследок кусочками хлеба. Агния Львовна встала, пошла на кухню и принесла из холодильника еще рыбы, колбасы и ветчины, а заодно поставила на огонь кастрюлю с оставшейся картошкой.

– О! Подкрепление! – радостно закричал Гербалайф. – Ну, ребята, надо выручать хозяйку: закуски полно, а закусывать нечего! Ничего, Агния Львовна, не тушуйтесь! – И он, ободряюще подмигнув хозяйке, поднял с полу свой рюкзак и извлек из него бутылку водки. Агния Львовна растеряно глянула на Варвару Симеоновну: неожиданный пир грозил затянуться!

Он и затянулся. Через час гости сидели почти над пустыми тарелками и вели разговор о жизни.

– Я тут встретил нового хозяина своей бывшей квартиры, – рассказывал Иннокентий, – он интересовался, не собирается ли кто-нибудь на втором этаже продавать квартиру?

– Не собираемся! – отрезала Варвара Симеоновна. – Это наш дом, и мы все хотели бы жить в нем до самой смерти.

– Я вот так ему и сказал.

– Новому хозяину? Откуда он взялся-то? – спросила Агния Львовна.

– Старый ему продал. – Квартира Иннокентия уже в который раз меняла хозяина, причем цена ее каждый раз круто возрастала.

– А что собой представляет этот новый хозяин? – спросила Варвара Симеоновна.

– У! Большая шишка! Он академик, профессор чего-то там такого и вообще ученый с мировым именем. Он прямо так и представился.

– Ученый – и купил такую дорогую квартиру? – удивилась Варвара Симеоновна.

– Так если деньги есть? – пожал плечами Гербалайф. – Не все ж ученые без денег!

– Разве? Я полагала, что все…

Тут послышался звук открываемой двери, а затем со звонким лаем в комнату ворвался Титаник: он быстро обежал всех сидевших за столом и сунулся в ноги Агнии Львовне.

– Тоже поздравлять пришел, – растроганно сказал Василь-Ваныч. – Псина – а понимает!

Вслед за Титаником появилась Лика Казимировна. Оглядев честную компанию, покосившись на бутылку водки, стоявшую в центре стола, она сказала:

– Агуня, а можно тебя на минуточку? У меня к тебе очень срочное дело! – повернулась и пошла на кухню.

Смущенная Агния Львовна двинулась за нею.

Гости слегка тревожно поглядели им вслед.

– Наливайте, Андрюша, еще по одной! – успокаивающе сказала Варвара Симеоновна.

На кухне Агния Львовна сразу же попыталась объяснить подруге обстановку.

– Ты понимаешь, Лика, это вышло совсем неожиданно и нечаянно…

Но Лика Казимировна ее перебила:

– Агунюшка, я же ничего не спрашиваю! Разве ты не имеешь права справить свой день рожденья в той компании, какая тебе по душе?

Агния Львовна покраснела и опять открыла было рот, но Лика Казимировна ее снова перебила:

– Ни слова! Я ничуть не обижена. И вообще я к тебе по делу. Понимаешь, доктор выписал нам с Танечкой рецепт на собачий мезим – ну, это такой препарат для улучшения пищеварения…

– Я знаю, что такое мезим, Лика, сама его принимала…

– Ах да, верно! В прошлом году, я теперь вспомнила. Мне стоит только напомнить – и я все что хочешь вспомню! Ну так вот, поехала я в ветеринарную аптеку на Римского-Корсакова, показала там рецепт. Мезим у них есть, но стоит он почти тысячу рублей. А у меня только пятьсот!

– Лика, но мезим стоит всего сорок рублей! – сказала Агния Львовна.

– Стоил в прошлом году, – поправила ее Лика. – С тех пор цены выросли. К тому же это был мезим для людей, а не для собак. Собачий стоит около тысячи.

«Ничего себе собачья жизнь!» – подумала Агния Львовна.

В этот момент из комнаты донеслось недружное пение, ведомое голосом Варвары Симеоновны: «Степь да степь круго-о-ом!..»

– Что водка-то с людьми делает! – заметила Лика Казимировна. – Так ты можешь одолжить мне деньги на лекарство?

– Лика, а нельзя купить для Титаника человеческий мезим? Это же будет раз в двадцать дешевле! – робко предложила Агния Львовна.

Но Лика так на нее посмотрела, что Агния Львовна тут же поправилась:

– Конечно, Ликуня, я дам тебе пятьсот рублей – о чем разговор?

– Спасибо, я была уверена, что ты нам с Танечкой не откажешь. Да вот еще что! Я ненадолго подкину тебе Титаника, можно?

– Ну конечно, дорогая! – Агния Львовна достала из стоявшей возле стола сумки на колесиках свой кошелек, извлекла из него последние пятьсот рублей и протянула их Лике.

– Спасибо, с пенсии отдам. Ну, так я поехала. Следи за Танечкой. Смотри, чтобы ему со стола ничего не давали, а то у него будет несварение!

Агния Львовна вернулась в комнату. Компания уже почти допила водку и сейчас увлеченно допевала песню. Титаник стоял возле стула Василь-Ваныча и жадно доедал остатки холодца прямо с блюда; его мохнатый хвостик от удовольствия так и ходил ходуном.

Песню допели до конца и стали прощаться.

– Ну, спасибо тебе, Агния Львовна, – сердечно сказал Василь-Ваныч, – давно я не гулял в такой компании и за таким столом! Человеком себя почувствовал!

Иннокентий подошел к Агнии Львовне, протянул обе руки, а когда та протянула ему свою руку для прощального рукопожатия, наклонился и поцеловал ее.

– Пошли мы, Агния Львовна! – объявил Гербалайф. – Если что понадобится – ты нас только позови! Мы тебе… Мы за тебя… – Тут в его голосе зазвенели слезы, причем, как показалось Агнии Львовне, вовсе не пьяные слезы. – В общем, все для тебя сделаем!

– Очень тронута, Андрей, – сказала Агния Львовна. – Спасибо вам, дорогие, что нашли время поздравить меня, старуху. Я тоже никогда не забуду этот мой день рожденья!

Варвара сидела молча и никому ничего не сказала. С нею впопыхах как-то забыли попрощаться.

Агния Львовна проводила гостей и вернулась в комнату. И только тут Варвару Симеоновну прорвало. Она хохотала, наверное, минут пятнадцать, до слез. Агния Львовна поглядела, поглядела на нее, сначала усмехнулась, а потом тоже зашлась смехом.

– Ну что, хозяюшка, подмели гости твой стол? Теперь что будем делать?

– А что мы должны делать?

– Ну, я пойду опять картошку чистить, а тебе, по всей видимости, надо опять топать в своих зеленых туфельках на рынок, пока он не закрылся, да снова покупать угощенье – скоро же твои дети появятся!

– Варенька, картошка у меня кончилась, чистить нечего. Хуже того, что и деньги тоже кончились. Подчистую!

– А деньги летят, наши деньги как птицы летят!.. – запела подвыпившая Варвара Симеоновна, но тут же оборвала себя. – Постой, Агуня! Так у тебя что, и к столу ничего не осталось? А как же твои настоящие гости?

– Сейчас проведу ревизию, но, по-моему, ничего, кроме половинки холодца.

Она пошла на кухню к холодильнику. Титаник вскочил и побежал за нею. Опережая ее, он сунулся к холодильнику и поскреб его лапой, умильно свесив голову с красным бантиком в горошек.

– Ты что, знаешь, где у меня стоит холодец? Ну конечно, я же его второй раз при тебе доставала. Так холодец тебе понравился?

Титаник тявкнул, выразительно на нее глядя.

– Понимаю, холодец из телячьих ножек – это не морковка в йогурте!

Агния Львовна открыла дверцу холодильника, глянула на стоявшее в нем одинокое блюдо с половиной холодца. Титаник втянул носом воздух, выпустил длинную слюну и восторженно взвизгнул, виляя хвостом.

Агния Львовна решительно вынула холодец и поставила его перед Титаником, прямо на праздничном блюде.

– Ешь, собака, пользуйся случаем! Лопай! Жри! Но если у тебя после этого заболит живот, не жалуйся на меня своей хозяйке!

Титаник упоенно зачавкал.

Она вернулась в комнату.

– Знаешь, Варенька, остается один-единственный выход. Ты мне сейчас поможешь все убрать, чтобы никаких следов от этого нашего пира не осталось. Посуду надо всю перемыть, а мусор вынести, чтобы ни одной обертки, ни одного пакета из-под закусок нигде не было.

– А потом что?

– А потом я лягу в постель и больше уже не встану.

– Это как понять?

– Болеть буду! Может старушка в семьдесят пять лет приболеть в свой день рожденья? Гости придут, поздравят меня, посидят немного и вежливо разойдутся.

– Смотри, чтоб они тебе до того скорую не вызвали!

– Не вызовут. Я скажу, что у меня радикулит разыгрался.

– Родных детей и внучек обманывать нехорошо!

– А у меня и вправду спина побаливает. Она и совсем разболится, когда я все тут закончу убирать!

– Ну, разве что так…

И они вдвоем принялись за уборку квартиры.

– Тут еще полбутылки кагора осталось! Оставить ее на столе? – спросила Варвара.

– Боже упаси! Что обо мне дети подумают? Спрячь в буфет на кухне да засунь поглубже.

– Как скажешь.

Через час уборка была закончена, и комната приобрела привычный и будничный вид: только громадный букет роз остался стоять посреди пустого, накрытого свежей скатертью стола.

– Ложись давай! Нечего тут расхаживать, обнимая себя за поясницу! – скомандовала Варвара. – Таньку я забираю с собой. У-у, наел пузень! Отожрался, отвел душу!

– Тебя бы месяц держать на одной морковке… Ты смотри Лике не проболтайся, что он тут холодцом объедался!

– Да уж сегодня не скажу, не бойся. Я его сейчас еще и погулять выведу – авось он немного похудеет! Лика жаловалась, что у него три дня стула не было. Стула! Какой у собаки может быть стул с морковно-йогуртовой диеты? Тьфу! Но если с Танькой все обойдется, я Лике обязательно скажу, чтобы перестала дурью маяться и здоровую собаку на кроличьем корме больше не держала! Вон он какой довольный, давно я у него такого счастливого выражения лица на морде не видела.

– Ой, а ведь правда, Варенька! Абсолютно счастливая собака, а не ходячая укоризна человечеству!

Варвара с Титаником ушли. Агния Львовна обмотала спину пуховым платком и улеглась в постель – читать «Иоанна Дамаскина». Книга ей с первых же страниц так понравилась, что она и о гостях забыла, зачиталась.


* * *

Первой появилась младшая внучка Наталья, Наташка. Когда Агния Львовна открыла дверь на ее звонок, Наталья сразу же протянула ей красную розу на длинном стебле:

– Бабушка, Булочка моя любимая, поздравляю тебя! Ой, а что это с тобой? На тебе лица нет! Опять поясница, да, Булочка? – В детстве Наташа слышала, как старшая сестра Катя звала бабушку «бабулечкой», но у нее так не выговаривалось, а получалось – «булочка», так и осталась бабушка для нее Булочкой.

– Да, детка, радикулит разыгрался. – Для убедительности Агния Львовна потерла свободной от розы рукой поясницу и даже слегка постонала. И тут же подумала: «Вот ведь как странно устроен человек! Спину ломит в самом деле, натрудила за день – так зачем еще и подыгрывать? А вот, выходит, если есть в болезни хоть капелька лукавства – чувствуешь себя симулянткой. Ох, прости меня, Господи!» – вздохнула она.

– Ты ведь лежала, да, Булочка?

– Лежала.

– Ну, так и ложись обратно в постель!

Они прошли в комнату. В руках у Натальи была большая коробка с тортом. Агния Львовна сразу же подумала, что все не так плохо – можно будет угостить всех чаем с тортиком. Молодец Наташка!

– Ой, какие у тебя розы, Булочка! Класс! Соседки подарили?

– Не соседки, а соседи – молодые люди с нашего двора.

– Какая ты у нас бабулечка-красотулечка, молодые люди тебе в день рожденья тысячерублевые букеты дарят. Ой, тут роз не на одну тысячу! А запах какой! Булочка, а ты мне дашь несколько розочек, когда я домой пойду? Я у себя в комнате поставлю.

– Конечно, милая! Забери хоть все.

– Да нет, все забрать мне совесть не велит и мама не одобрит. Я половину возьму, если тебе не жалко, ладно?

– Разве мне может быть что-нибудь жалко для моей любимой младшей внученьки?

– Булочка, а я у тебя правда любимая внучка?

– Да, ты у меня самая любимая младшая внучка. А Катенька – моя самая любимая старшая внучка.

– Ну, так неинтересно!

Впрочем, это была их очень старая игра, и Наталья заигрываться не стала.

– Да ладно, это я так, Булочка! Я знаю, что ты нас любишь одинаково, но только по-разному: Катерину за то, что она умная и послушная, а меня, наоборот, за то, что я глупая и озорная. Ведь так?

– Приблизительно так.

– Дай-ка я тебя за это еще разочек поцелую! – Наташка привалилась к Агнии Львовне и принялась обцеловывать ее лицо, приговаривая: – Булочка моя мяконькая, сладенькая, кругленькая, сдобненькая и с изюмчиком! У-у, какая симпатичная изюминка! Ты у нас приятная во всех отношениях старушка с изюминкой! – «Изюминкой» Наташка называла круглую родинку на щеке бабушки, в которой, на взгляд самой Агнии Львовны, ровным счетом ничего симпатичного не было, да еще и волоски из нее торчали.

Наташка вдруг вскочила с постели.

– Ой, Булочка! А ведь я тебе подарок испекла! – Она стала развязывать коробку с тортом. – Только он, знаешь, не очень у меня получился. Но я так старалась, так старалась!

Она сняла крышку, и под ней оказался пирог. С одной стороны поднявшийся каким-то пористым утесом, а с другой совершенно осевший, но зато подгорелый почти до черноты; а посередине пирог был вроде и ничего, нормально пропечен, но почему-то корочка на нем лопнула и из трещины лезла капустная начинка.

– Мда-а… – протянула Агния Львовна. – Вид неказистый… Но, может, он на вкус зато хорош.

– Знаешь, Булочка, он и на вкус, по-моему, не очень… Хочешь, попробуем?

– Ну конечно хочу!

– Ты лежи, лежи! Я тебе в кровать подам!

Пирог был ничего, местами даже съедобный – там, где он пропекся, но не подгорел, вот только начинка была повсеместно пересолена!

– Понимаешь, Булочка, я ведь из кислой капусты начинку делала, ну и просчиталась с солью…

– А ты соль клала по частям и пробовала при этом?

– Ну что ты, Булочка! Я же торопилась!

– Вот и результат. Ну ничего, детка, благодаря тебе у меня есть все-таки номинальный пирог для гостей. Что за день рожденья без пирога, верно?

– Верно, Булочка! Только ты Катерине не говори, что это я его пекла, ладно? И вообще никому не говори: пусть думают, что это ты по болезни с пирогом не справилась. Ведь могла ты один раз в жизни неправильный пирог испечь?

– Теоретически могла. Что взять с больного человека, верно?

– Ве-е-ерно!

– Возьми на кухне большое блюдо и выложи на него этот «мой» пирог.

– Булочка! Я тебя ужасно люблю!

– Взаимно, дорогая, взаимно.

Пирог был выложен на блюдо, и стол снова приобрел почти праздничный вид.

Тут зазвенел звонок.

– Ой, это или мама с папой, или Катюха со своим Марковкиным! Я открою, не вставай, Булочка!

– Открой. А по пути занеси на кухню коробку из-под пирога и запихни ее куда-нибудь с глаз подальше.

Наташка послала бабушке воздушный поцелуй, потом метнулась на кухню прятать улики и только после этого отправилась открывать дверь.

Вошла старшая внучка Екатерина со своим мужем Марком. Катюша несла в руке букет, а Марк – торт, на этот раз определенно настоящий, потому что верхняя крышка у него была прозрачной и сквозь нее было видно что-то пышное, белое с розовым.

– Привет, Наталья! – сказала Катюша. Увидев Агнию Львовну в постели, она кинулась к ней. – Бабулечка, что с тобой? Приболела? Надеюсь, ничего серьезного?

– Спина.

– А врач у тебя был?

– Да не нужен мне врач, Катюша. Это я просто устала… пока пирог пекла.

– Так зачем же ты с ним возилась? Позвонила бы мне – я бы сама тебе испекла! Бедненькая ты моя старушенька! А теплым поясницу завязала?

– Завязала.

– А покажи!

Агния Львовна послушно откинула одеяло и продемонстрировала пуховый платок на талии.

– Молодец! Ну а стол мы тебе сейчас сами устроим. Ты только лежи и ни о чем не переживай. Марк, пошли в магазин и на рынок!

– Я с вами! – закричала Наташка.

– А кто с бабушкой останется?

– А кто вкусности выбирать будет? Вы же без меня не справитесь.

– Ладно, давай и ты. Как же без тебя.

– Ура! Марковкин, там на кухне стоит сумка на колесиках, захвати ее!

– Наташенька, да разве можно зятя, мужа старшей сестры, звать Марковкиным? – спросила Агния Львовна.

– Какого-нибудь зятя, может, и нельзя, а Марковкина – можно! Катерина сама его так зовет!

– Пусть зовут как хотят, Агния Львовна, лишь бы уважали, – сказал Марк.

– Когда заслуживаешь – уважаем! – сказала Наталья и показала Марку язык.

– Бабулечка, а где ключ от квартиры, чтобы нам не звонить и тебя не подымать с постели? – спросила Катюша, выглядывая из прихожей.

– А там же, в сумке, в боковом кармашке! Нашла?

– Нашла. Тут еще кошелек и очки. Они тебе нужны?

– Нет, это уличные очки, а кошелек пустой.

– Понятно… Ну, ты не скучай, мы скоро!

– Катюша, если будете заходить на рынок, возьмите немного сулугуни, хорошо?

– А разве?.. Ладно, мы не забудем, бабулечка, купим тебе сулугуни!

Молодежь отправилась за покупками, и Агния Львовна снова принялась за «Иоанна Дамаскина». Ей было немножко стыдно, что так получилось: внуки об угощении хлопочут, а она лежит-полеживает, книжечку почитывает! Но книга уж очень ей нравилась, и вскоре она увлеклась чтением и опять про все забыла.

Через час она услышала, как в дверном замке поворачивается ключ. Она подумала, что это Лика или Варвара, и продолжала читать. Но вошли Артем и Надежда, сын с невесткой, с пакетами в руках. Артем подошел к матери.

– Мам, с днем рожденья тебя! Расти большая, слушайся детей и внуков! – пробасил он, целуя мать и осторожно приподнимая ее вместе с подушкой и «Иоанном Дамаскиным». – Мы возле рынка встретили наших ребят, и они дали нам ключ. Они следом идут, только еще в булочную хотят заглянуть. Чего это ты болеть надумала?

– Да это только спина, не волнуйся, Артюша!

– Ну, смотри… Ладно, я пошел на кухню воду для пельменей ставить.

Наденька положила пакеты у дверей и тоже подошла к Агнии Львовне, наклонилась, поцеловала.

– С днем рожденья, мама! Что с вами? Только спина, больше ничего?

– Нет-нет, это только радикулит.

– Уборку делали?

– Ну, как же без уборки ко дню рожденья?

– А позвонить и позвать?

– Ну что ты, Наденька! Вы все работаете, Наташка учится. Вот только того не хватало, чтобы вы ко мне приходили полы мыть!

– Так вы еще и пол с больной спиной мыли, мама?! Ну, тогда все понятно! Нет, надо вам переезжать к нам. Есть же место, Катюшина комната освободилась – ну почему бы вам к нам не переселиться?

– Наденька, золотко, а на кого ж я своих подружек оставлю? У них же никого, кроме меня, близких нет!

– Как это – нет близких? У Варвары Симеоновны, помнится, тоже есть сын и невестка, а также двое вполне взрослых внуков.

– Милая моя, ну какие же это близкие, если они проживают в Германии?

– Она могла бы к ним переехать.

– Она тоже не хочет оставлять меня и Лику.

– Замкнутый круг какой-то!

– Он самый и есть – замкнутый круг старинных подруг.

Надежда вздохнула и пошла на кухню.

– Мама, давай поговорим серьезно, – сказал Артем, присаживаясь на край кровати.

– Ну, давай поговорим… – вздохнула Агния Львовна и помолилась про себя: «Господи, помоги!»

В этот момент раздался звонок.

– Не получится серьезного разговора, Артюшка, это твои дети явились! – сказала Агния Львовна. – Поди открой дверь! – и с облегчением вздохнула.

Катя с Марком сразу отправились на кухню, и Артем тоже пошел помогать жене, оставив Агнию Львовну с Наташкой.

– Булочка, давай пока подарки посмотрим, а?

– Ну, давай. Я же вижу, что тебе не терпится.

– Ну да. У меня подарок не получился, так, может, хоть Катюха с Марком что-то путное принесли. Мамин подарок я знаю – она тебе халат сшила. Могла бы купить, конечно, но ей, видите ли, хотелось сделать подарок своими руками. Ага, вот он!

– Ой, да какой же красивый! И теплый… Не халат, а одеяло! И как же это она ухитрилась его так аккуратно простегать? Молодец твоя мама!

– Хорошая у тебя невестка, Булочка?

– Золото! Я это с первого взгляда поняла, как только твой папа привел ее сюда, вот в эту самую комнату, знакомиться.

– Марк вот тоже говорит, что у него теща – бриллиант чистой воды. Прямо не семья, а ювелирный магазин! Знаешь, у нас вообще какая-то ненормальная семья: разве это порядок, чтобы невестка со свекровью и теща с зятем так любили друг дружку?

– Самый порядок и есть!

– А в кино и по телевизору всегда не так…

– А ты больше всякую ерунду смотри.

– Все смотрят телевизор, но некоторые при этом еще и думают! Что тут у нас еще? Ага, папка, как всегда, свой подарок в конвертике принес! Деньги значит. – Наташка открыла конверт, вытащила из него поздравительную открытку – в открытке лежали деньги, бумажками по пятьсот рублей. Наташка их быстренько пересчитала. – У! Пять тысяч. Булочка, одна пятисоточка моя?

– Твоя, твоя! Только спрячь и папе не говори.

– Уже сделано! А что Катюха с Марковкиным принесли? Ага, ангорская кофта! Ну, мне такая не подойдет, слишком большая и цвет не мой… Ха, зеленые тапки! Ну, это они не угадали – вон у тебя какие хорошенькие новые зеленые домашние туфельки! Это тебе, конечно, тетя Варя с тетей Ликой подарили?

– Они. Но мне вторые тапочки очень даже пригодятся. Эти я буду дома носить, а в тех – по улице ходить.

– В таких вот зеленых башмаках – по улице?!

– А ты считаешь, что это будет очень неприлично?

– Ну что ты, Булочка! Нам с тобой по возрасту можно все носить: как сказал поэт, девушке в семнадцать с половиной лет и бабушке в семьдесят пять какая шляпка не пристанет? И тапочки.

– Верно! – засмеялась Агния Львовна.

Через полчаса стол был накрыт и ломился от угощения. В центре, возле вазы с розами, стояли две бутылки шампанского. Портил картину только кривобокий пирог с прорехой, который не стали убирать со стола, чтобы не обидеть виновницу торжества. Артем открыл и разлил по бокалам шампанское. Он же произнес тост в честь мамы и бабушки. Все с бокалами в руках подошли к Агнии Львовне, чокнулись с нею и расцеловались. Она отпила глоток шампанского, а потом поставила бокал на тумбочку. Там же заботливая Катюша разместила для нее тарелку с салатом и кусочком осетрины – больше Агнии Львовне ничего не хотелось.

Когда все закусили, Марк потянулся за второй бутылкой шампанского и стал ее открывать.

– Чего это ты сразу за вторую, сынок? – спросила зятя Надежда.

– Надо! – коротко ответил тот. – Для второго тоста.

– За семью виновницы торжества? – спросила догадливая Наташка.

– Ну… Пожалуй, можно сказать и так. – Он разлил шампанское по бокалам, а потом подошел к Екатерине, обнял ее и сказал: – Дорогая бабушка и все-все! Хочу сообщить вам потрясающую новость: мы с Катюшей ждем ребенка! И вот сейчас она выпивает со всеми нами свой последний бокал вина, потому что потом уже ей нельзя будет пить до самого конца кормления!

– Уж ты с такими подробностями! – засмеялась Катюша, но ее слова заглушили общие крики восторга. Наташка – та просто визжала изо всей мочи, пронзительно и на одной ноте. Она хотела было кинуться к сестре и повиснуть у нее на шее, но ее предусмотрительно перехватил Марк – пришлось Наталье повиснуть на его шее и с тем же неукротимым визгом расцеловать его.

Катюша подошла к Агнии Львовне и обняла ее.

– Вот так, бабулечка, скоро ты у нас прабабушкой станешь!

– Слава Богу! – сказала Агния Львовна, поцеловала Катюшу, перекрестила ее и перекрестилась сама. – Давайте-ка все помолимся за нашу внучку, дочь, жену и сестру!

Все поставили свои бокалы на стол, но сами остались стоять – только повернулись к киоту с иконами.

– Спаси, Господи, сохрани и помилуй рабу Твою непраздную Екатерину, даруй здравие ей и нерожденному чаду ее. Аминь!

– Аминь! – сказали все, а Наташка добавила: – Да здравствует наша непраздная Катюха и нерожденное чудо ее! Ура!

– Нерожденное чадо, а не чудо, – поправила дочь Надежда.

– Нет, чудо! – возразила та. – Своих племянников я как хочу, так и называю! Кстати, Марковкину тоже ура! И прабабушке нашей: не было бы Булочки – не было бы и всех нас! Ура нашей бабушке!

Потом все понемногу успокоились, Надежда принесла кастрюлю с пельменями, и праздник продолжался. Наташка, быстро справившись со своей порцией, подошла к Агнии Львовне.

– Булочка, можно я с тобой у стеночки полежу?

– Ладно уж, полежи.

Наташка скинула туфли и осторожно, стараясь не потревожить бабушку, переступила через нее и улеглась под теплый бабушкин бок.

– Случилось что-нибудь? – спросила Агния Львовна, поскольку под бок к бабушке Наташка забиралась, когда ей хотелось чувствовать себя в безопасности.

– Да нет, Булочка… Я просто за Катюху беспокоюсь. «Непраздная Екатерина»! Звучит так грозно! Вроде как все, что было до этого, – это была как бы Катюхина молодость, сплошные праздники, а вот теперь она стала уже «непраздная» и начинается серьезная жизнь… В общем, я за нее очень беспокоюсь, Булочка!

– Ты права, детка: теперь наша Катюша становится по-настоящему взрослой.

– Мы все будем ей помогать, правда?

– Ну, а как же иначе? На то ведь мы и семья.

– Семь Я. Семь таких, как я. А у нас семь или не семь? Ты, папа с мамой, мы с Катей и Марковкин… Ой, как раз седьмого нам и не хватало!

– Ну, вот видишь, как замечательно.

– Угу. Ты станешь прабабушкой, а я – тетушкой. А вдруг у Катьки будет двойня? Здорово-то как! – Тут чувство тревоги Наташку оставило, она вывернулась из-под одеяла, спрыгнула с кровати и побежала обнимать мать своих будущих племянников и что-то горячо нашептывать ей на ухо.

– Да отстань ты, Наташка! Какая двойня, с чего ты вдруг взяла? – смеялась Катюша. – Да типун тебе на язык!

– Нет, ну ты подумай, Катюха, как это удобно! Сразу р-раз! – и ты уже мать двоих моих племянников! Ты уж постарайся, чтобы это были мальчик и девочка!

– Хорошо, я подумаю. Ты только не задуши меня, а то не будет тебе ни мальчиков, ни девочек.

– Меня бы еще спросить надо, хочу ли я вот так сразу стать многодетным отцом? – сказал Марк.

– Ой, Марковкин! Я тебя ужасно люблю! – закричала Наташка, вспомнив, что у ее грядущих племянников где-то есть еще и отец. – Дай-ка я тебя тоже придушу немножко!

И до самого конца застолья Наташка то и дело вспоминала про радостную новость и кидалась обнимать то сестру, то зятя, то родителей, то бабушку.

В девять часов Марк объявил, что у Кати теперь строгий режим и им надо собираться домой.

– Да и маме пора отдохнуть, – сказал Артем. – Давайте-ка, девочки, убирайте со стола и мойте посуду. Пора и честь знать!

Стали уносить посуду и оставшиеся закуски, в том числе остатки злополучного пирога, от которого гости все-таки вежливо и самоотверженно съели по кусочку, чтобы не огорчать хозяйку.

Тем временем Агния Львовна подозвала к себе Марка, усадила его рядом и сказала ему:

– Ну, Маркуша, теперь на тебя вся надежда! Береги Катюшу и свое дитя в ней.

– А как же, бабушка! Я ей уже запретил делать утомительную домашнюю работу и носить тяжести.

– Главная опасность – душевные тяжести, а не телесные.

– А как от них уберечь жену в наше-то время?

– Ну, тут рецептов нет. Разве что один. Но он очень трудный.

– Какой, бабушка?

– Вот такой: поставь себе цель – сделать так, чтобы время своей беременности Катюша в будущем вспоминала как самое счастливое время своей жизни.

– А как это сделать? Ведь это такой труд – носить ребенка!

– Хорошо уже, что ты это понимаешь. Но многое и от тебя зависит. У нее могут быть капризы, нападения беспричинной печали, а ты все это должен растворить своей любовью и заботой. И баловством! Ожидающую ребенка жену надо баловать вдвое больше, чем невесту! Дари ей цветы и маленькие подарочки, радуй ее и хвали, почаще говори о любви. Помни, радуется она – радуется и младенец в ней.

– Я понял, бабушка. А можно если что, так я буду к вам прибегать за советом или звонить?

– Ну конечно можно, дорогой! Прибегай и звони. Я же бабушка и прабабушка! А я с этого дня буду усиленно молиться за непраздную Екатерину, ее супруга и их чадо.

– Спасибо…

– Булочка! Так можно я половину твоих роз себе возьму? – спросила Наташка.

– Можно. Возьми на кухне бумажные полотенца и заверни, чтобы не уколоться. А вторую половину букета заверни для Катюши.

– Спасибо, Булочка!

Вскоре гости распрощались с Агнией Львовной и вышли за дверь.

Спустившись во двор и оглянувшись на окна бабушкиной квартиры, они вдруг заговорили все разом.

– Мама совсем плоха стала…

– Нет, надо ее забирать к нам жить! И что это она упрямится? Или это уже старческое?

– Да, возможно. Она, кстати, все путает: сегодня среда, а она попросила купить ей сулугуни.

– А вы знаете, что у нее в кошельке не было НИ КОПЕЙКИ! А ведь у нее позавчера была пенсия.

– Ну, деньги у нее теперь есть, я ей подарил конвертик.

– И Марковкин ей в кошелек сунул тысячу.

– И при этом, вы видели, у нее совершенно пустой холодильник!

– Трудно ей одной жить. Совсем, совсем сдала наша старушка…

– Да ладно вам! – возмутилась Наташка. – И ничего она не сдала, просто у нее вдобавок к мудрости с годами прорезался здоровый пофигизм!

– Не иначе, Наталья, это она от тебя заразилась!

Все засмеялись и почувствовали облегчение: пофигизм у старушки – это еще не так страшно! Они подошли к припаркованной во дворе машине Марка и стали в нее усаживаться: старшая пара с Наташкой на заднее сиденье, младшая пара – впереди.

После ухода гостей Агния Львовна еще немножко полежала, отдыхая от них, любимых, но шумных, а потом встала и отправилась через площадку к соседкам. Позвонила в ту и в другую дверь, а когда подруги выглянули, сказала:

– Девочки! Берите Таньку и марш ко мне – будем теперь справлять мой день рожденья в самом узком семейном кругу!

И они его справили. Вынули из холодильника остатки закусок, достали из буфета спрятанную в углу бутылку кагора и сели пировать. Поели, выпили по рюмочке, поговорили о том, что Агния Львовна скоро станет прабабушкой, еще раз выпили – теперь за непраздную Екатерину. А потом Варвара Симеоновна сходила к себе за гитарой и спела песню. Не свою, правда, но очень подходящую к случаю:

А на Марата, как тогда, летают сизые голуби,
Снуют у белых колонн Музея Арктики.
Я вспоминаю о годах, в которых не было холодно,
Когда мечты наши были завернуты в фантики.

Гитарой баловалась юность в наше время веселое,
И узнают меня все на этой улице,
И с рынка тянет свежей зеленью и маслом подсолнуха,
Но, чтоб увидеть тебя, надо зажмуриться…[6 - Песня А. Розенбаума.]

…И, засыпая в эту ночь, Агния Львовна сказала мысленно: «Спасибо Тебе, Господи, за этот чудесный день рожденья!»




История вторая

Птичий грипп на троих


Утром Варвара Симеоновна вышла из своей квартиры и увидела на площадке Титаника, сидящего с самым несчастным видом на привязанном к перилам поводке. На двери его хозяйки Лики Казимировны Ленартович белел листок бумаги. Она подошла, вынула из сумки очки для чтения и в величайшем недоумении прочла следующий текст:




ОСТОРОЖНО! НЕ ВХОДИТЬ!


В КВАРТИРЕ ПТИЧИЙ ГРИПП!

Дорогие мои Варежка и Агуня, я заболела. Это птичий грипп.

Возьмите к себе Титаника. Врача я вызвала сама.

Прощайте, мои дорогие подруги, это конец, я ухожу в вечность.

Я вам позвоню, если смогу.


– Однако! – сказала Варвара Симеоновна в раздумье. Она достала из сумочки ключ от квартиры Лики Казимировны, повертела его и сунула обратно, позвонила в квартиру Агнии Львовны, но той не оказалось дома. «В магазин, наверное, вышла! Значит, записку и Таньку она не видела, они появились позже», – решила Варвара Симеоновна и стала отвязывать поводок Титаника. Тот вскочил и взволнованно замотал хвостиком.

– Ну, конечно, конечно, гулять, дорогой ты мой пес! Куда же мы с тобой еще можем пойти в такой ситуации? Что ты так на меня смотришь? А, ну да, еще в аптеку, само собой. Птичий грипп – это, знаешь ли, не шутка, милый! Наверняка твоя хозяйка считает, что он передается не только от птиц человеку, но и от человека собаке, вот и выставила тебя из дому. Так что ты на нее не обижайся и не жалуйся. Вперед, дружок, беги без поводка!

Титаник неуклюже запрыгал вниз по лестнице, ныряя головой и цепляя когтями мохнатых лап за оббитые края ступеней. Внизу Варвара Симеоновна снова прикрепила поводок к ошейнику, и они степенно вышли во двор.

На скамейке под тополем прохлаждалась неразлучная троица местных бомжей – Гербалайф, Иннокентий и Василь-Ваныч. Именно «прохлаждалась», потому что на дворе было прохладно: уже шел октябрь, и, хотя небо было ясное и вовсю светило солнышко, воздух по утрам уже не прогревался, и потому все трое сидели, засунув руки в рукава своих более чем скромных одежек и поеживались. На Гербалайфе и Иннокентии были много чего повидавшие куртки, а на Василь-Ваныче – классическая солдатская телогрейка.

– Доброе утро, уважаемая Варвара Симеоновна! – приветствовал ее Иннокентий.

– Здравствуйте, молодые люди!

– Здрасьте вам! В магазин или на рынок? – полюбопытствовал Гербалайф.

– Титаника они прогуливать вышли! – солидно пояснил Василь-Ваныч. – Лика Казимировна-то заболела. Птичий грипп у нее.

Варвара Симеоновна остановилась, разбежавшийся Титаник затормозил лапами.

– А с чего это вы взяли, Василь-Ваныч, что у Лики Казимировны птичий грипп? Вы записку ее на двери читали?

– Не читал я никаких записок, зачем мне? Сама Лика Казимировна мне сказала, вчера еще.

– Ну-ка, ну-ка! Да погоди ты, собака! – Варвара Симеоновна намотала на кулак поводок, подтянула к себе нетерпеливо рвущегося к воротам Титаника и подошла поближе к скамейке. – Что она вам сказала по поводу птичьего гриппа?

– Да ничего особенного! – пожал плечами Василь-Ваныч. – Вчера мы сидели на ступеньках перед Музеем Арктики, подошла к нам ваша подружка и присела рядом. Сидим, на последнем теплом солнышке греемся, о жизни разговор ведем – все как всегда. А кругом нас голуби, голуби, голуби… Лика Казимировна вынула из сумки батон и давай голубей кормить. Тут одна мимопроходящая дамочка остановилась и говорит: «Зря вы этих разносчиков заразы прикармливаете! Знаете, сколько народа они птичьим гриппом заразили? Ужас! Все больницы переполнены!» Лика Казимировна испугалась, подхватилась и говорит: «Ох, у меня такая слабая иммунная система! Ой, спасибо, что предупредили!» – и домой побежала. А мимопроходящая дамочка по своим делам пошла, с виду очень собой довольная.

– Ступени холодные были?

– Да не очень, наверное… Хотя все-таки камень. Так вы думаете, что она просто простыла?

– Думаю, что так, – кивнула Варвара Симеоновна. – Но могла и вирус простудный или обыкновенный грипп подхватить. Народу-то много сидело на ступеньках?

– Да сидел кое-кто… Место уж больно привлекательное, когда на него солнышко светит, – сказал Иннокентий.

– А вы не помните, рядом с нею кто-нибудь чихал?

– Да почти все! – радостно сказал Гербалайф. – Ведь поглядишь на солнце – и обязательно чихнешь. А как же на него не глядеть? Не так часто в это время солнышко светит.

– Осень, Варвара Симеоновна, – самое простудное время года, – сказал Василь-Ваныч. – Я и сам, считай, целую неделю не только чихаю, но еще и кашляю.

– Картина проясняется!.. – качая головой, произнесла Варвара Симеоновна. – Вы бы хоть скамейку на солнышко перетащили, ребята, холодно сидеть в тени!

– Ага, таскай ее туда-сюда-обратно! – сказал Гербалайф. – Солнце скоро само сюда переползет, как миленькое.

– Смотрите, ваше дело. Что ж, Титаник, пойдем на бульвар свои дела делать, а потом уже начнем лечить твою хозяйку.

– Приятной вам прогулки! – сказал Гербалайф и оглушительно, с удовольствием чихнул.

Справив бульварные дела с Титаником и купив все потребное в аптеке, причем в изрядном количестве, Варвара Симеоновна заглянула в гастроном и вернулась во двор. Троица пребывала на том же месте, но теперь они сидели, тесно прижавшись друг к другу на одном конце скамейки, куда уже и вправду, «как миленькое», доползло солнце. Варвара Симеоновна вынула из сумки коробочку с лекарством и протянула ее Василь-Ванычу.

– Василь-Ваныч! Вот это антигриппин – пейте все три раза в день по одной таблетке, утром, в обед и вечером.

– Так мы ж не болеем! – удивился Василь-Ваныч.

– Пейте для профилактики! – отрезала Варвара Симеоновна. – Врач к Лике не проходил?

– Не-а!

– Хорошо.

Варвара Симеоновна скорым шагом пошла к своему подъезду, волоча за собой Титаника, который теперь был явно не прочь задержаться у скамейки и пообщаться со знакомыми людьми.

А бедная Лика Казимировна в это время лежала под сбившимся влажным и горячим одеялом, съежившись в маленький, дряхлый, уже никому на свете не нужный комочек, тихонько поскуливала от жалости к себе и ждала смерти. В распухшей голове стучали горячие молоточки, шевелить ею было нельзя ни в коем случае – при малейшем движении большая пружина с остро заточенными концами, расположенная в самой середине ее черепа, тут же распрямлялась и впивалась концами в оба виска изнутри. Ноги ее превратились в два ледяных камешка, и она никак не могла ими пошевелить, такие они были тяжелые, а руки, притиснутые к груди, хотя и не такие холодные, как ноги, стали какими-то чужими птичьими лапками. Птичий грипп! Дышала она быстро-быстро, и сердце ее тоже стучало мелко и скоро, даже не стучало, а, скорее, дрожало. Очень холодно было спине, невыносимо холодно, и этот холод постепенно проникал все глубже и глубже в ее бессильное, безвольное и совершенно беззащитное тело. Наверное, одеяло сбилось и обнажило спину. И она, конечно, хотела бы поправить его, натянуть на спину, но, во-первых, она не помнила, как это делается, а во-вторых, на такое сложное действие у нее все равно не хватило бы сил. Сползшее одеяло – это непоправимо! Видно, придется болеть и умирать с голой спиной…

Варвара Симеоновна открыла дверь квартиры Лики Казимировны и вошла вместе с Титаником. Пес хотел было броситься в комнату к хозяйке, но Варвара Симеоновна повлекла его на кухню, там налила ему в миску свежей воды, в другую миску положила собачий корм из банки, найденной в холодильнике, и тихо, но грозно приказала:

– Ешь! И чтобы я тебя не слышала!

Титаник послушно зачавкал.

Сама же она подошла к Лике Казимировне и попробовала рукой ее лоб. Лика горела и на прикосновение никак не отозвалась. Варвара Симеоновна глянула на часы: было уж одиннадцать, врач мог придти в любую минуту, а мог явиться и после обеда. Она выдвинула один из ящиков серванта, в котором у Лики хранились лекарства. Порылась, нашла парацетамол: с антигриппином она решила подождать до врача, а вот парацетамол – это было древнее испытанное средство. Нашла она и градусник – старинный, ртутный, который ставится под мышку, а не берется в рот. Таблетку она раздробила черенком ножа, высыпала в столовую ложку и разбавила водой. Подошла к Лике, осторожно перевернула ее на спину, потом подсунула руку под подушку и приподняла ее.

– Ликуня, открой рот и выпей лекарство! – К ее удивлению, Лика, не открывая глаз, послушно открыла рот и позволила ей вылить в него воду с парацетамолом, но, когда она попыталась сунуть градусник ей под мышку, Лика простонала: «Не надо! Не надо меня ножом! Я хочу жить!» – и стала слабо отбиваться. «Надо немного согреть градусник!» – догадалась Варвара Симеоновна, подержала его в ладонях и снова сунула Лике под мышку, и Лика покорилась, только тихонько и жалобно пискнула. Во время этих процедур Варвара Симеоновна заметила, что руки у Лики очень холодные; она тут же пощупала ее ноги, и, как и ожидалось, те были еще холоднее. Она достала из шкафа пахнущий лавандой толстый платок из козьей шерсти и, приподнимая и ворочая Лику с боку на бок, укутала ее платком вместе с градусником. Села передохнуть – почему-то от болезни Лика стала поразительно тяжелой. Потом она отправилась на кухню и поставила на газ чайник с водой для грелки.

А в это время в соседней квартире болела и страдала Агния Львовна. Вот она не замерзала – она лежала, вся налитая тяжелым горячим жаром, и изо всех сил пыталась остановить мерно раскачивавшуюся кровать. Это было почти невыполнимо, хотя старалась Агния Львовна изо всех своих сил. Кровать качалась с боку на бок, как лодка при боковой волне; ее ножки, правые и левые, поочередно отрывались от пола и потом с тяжким грохотом бухались на место; матрац поднимался то с одного бока, то с другого, и Агния Львовна чувствовала, как горячая жидкость в ней самой тоже переливается из правой половины тела в левую. Время от времени качающаяся кровать отъезжала от стенки, а потом, сотрясаясь, бешено мчалась назад, на свое место, и глухо врезалась в стенку. «Если кровать пробьет стену, то куда я на ней въеду – к Лике или к Варежке?» – Агния Львовна никак не могла сообразить, у какой стены стояла ее кровать и кто из подруг жил за этой стеной. Так она и качалась в кровати, как в лодке, понемногу отъезжая от стены, а потом кровать, дрожа и скрипя, стремительно возвращалась и обрушивалась на стену вместе с хозяйкой, отъезжала и снова качалась, качалась, качалась и качалась…

Пока вода грелась, Варвара Симеоновна дважды проверяла ноги бедной Лики Казимировны, и ей показалось, что по мере того, как Лика под действием платка и парацетамола согревается и розовеет, ноги ее все больше леденеют. «Не буду ждать, пока вода закипит!» – решила она и стала наполнять грелку из чайника. Когда она ее наполнила почти доверху, вдруг раздался звук рвущейся резины и на ее ноги хлынул поток довольно горячей воды – старая грелка лопнула!

– Хорошо, что не кипела! – вслух сказала Варвара Симеоновна и швырнула негодную грелку в раковину, а чайник снова наполнила и поставила на газ. И пошла к себе переодеваться и переобуваться. Выйдя на площадку, она еще раз позвонила Агнии, но та не отозвалась на звонок. Варвара Симеоновна сняла мокрые носки и обувь, скинула халат и надела спортивный костюм, сухие носки и меховые зимние тапки. Потом она снова вышла на площадку, опять позвонила Агнии, а затем открыла дверь ее квартиры своим ключом и забежала в нее – за грелкой, потому что своей грелки у Варвары Симеоновны не было – она редко болела. Войдя в комнату, она сразу же увидела пылающую от жара Агнию Львовну. Варвара Симеоновна попробовала ее лоб, позвала ее, но та не откликнулась.

Она бросилась назад, в квартиру Лики, вытащила у нее из-под мышки градусник, посмотрела, ахнула, стряхнула и побежала к Агнии.

Поставила Агнии градусник, схватила в ванной висевшую на гвозде грелку и побежала к Лике.

Налила в грелку уже закипевшей воды и положила Лике к ногам.

Прихватив упаковку парацетамола, побежала к Агнии. Растолкла таблетку, развела водой и вылила в рот Агнии.

Побежала к Лике, заварила в стакане пакетик малинового чая, бросила туда кружок лимона и попыталась напоить Лику. Та выпила две чайные ложки и больше не стала.

Побежала к Агнии, вытащила градусник и ахнула. Попыталась и ее напоить чаем, но та не поняла ее намерений и с протестующим стоном отвернулась к стенке.

Вышла на площадку и тут увидела поднимающуюся по лестнице Людмилу Алексеевну, их бывшего участкового врача, а теперь пенсионерку.

– Здравствуйте, Варвара Симеоновна, а я к вашей соседке по вызову!

– Здравствуйте. А почему вы пришли по вызову, Людмила Алексеевна, вы разве не на пенсии?

– Грипп идет по городу, и всех врачей-пенсионеров, кого могли найти, позвали на эпидемию. У Лики Казимировны тоже грипп?

– Да, очень похоже. И у Агнии тоже.

– Господи! Ну да уж этого следовало ожидать. А вы-то как?

– Держусь.

Людмила Алексеевна добралась до площадки и остановилась, тяжело дыша.

– Ну, к кому первому идти?

– Ой, да все равно! Они примерно в одинаковом состоянии: у Лики температура сорок, а у Агнии тридцать девять и пять.

Людмила Алексеевна посмотрела и послушала сначала Лику, а потом Агнию, одобрила антигриппин, выписала еще иммуномодулятор, посоветовала обильное питье и витамин С, а Варваре Симеоновне предложила тут же сделать противогриппозную прививку.

– Вы хотите поднять ваших подруг или сами предпочитаете свалиться за компанию?

– Ну нет, нам этого птичьего гриппа на троих вполне хватит!

– С чего это вы взяли, что у них птичий грипп? – Варвара Симеоновна показала доктору записку Лики.

– Ну, это у нее уже бред начинался! – засмеялась та, прочтя записку. – Птичий не птичий, а грипп этот дает тяжелые осложнения. Главное – вовремя захватить и как следует долечить. Ну, первое мы, кажется, успеваем, а вот второе уже зависит от ухода… Вы родным Агнии Львовны уже сообщили?





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/uliya-voznesenskaya/zhila-byla-starushka-v-zelenyh-bashmakah/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Иисусова молитва – короткая молитва: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную!»




2


Часы – ежедневные богослужения, приуроченные к определенному времени дня и посвященные воспоминанию страданий Спасителя. Состоят из псалмов, тропарей, кондаков и молитв. Первый час соответствует нашим 7, 8, 9 часам утра и совершается сразу после утрени в конце вечерней службы. Третий час соответствует 10 – 12-му часам и служится вместе с шестым (13 – 15-й часы дня) перед Литургией. Девятый час (16 – 18-й часы вечера) служится в начале вечерней службы перед вечерней.




3


Возглас – короткое славословие Святой Троицы, возглашаемое священником возвышенным голосом в начале богослужения и по окончании ектении (прошения) или молитвы.




4


Отпуст – заключительное (от слова «отпускать») благословение народа священником, произносимое им по окончании службы.




5


Из стихотворения Ю. Вознесенской «Памяти Татьяны Гнедич».




6


Песня А. Розенбаума.