Книга - Мистер Блох, или Благое безумие

Мистер Блох, или Благое безумие
Геннадий Деринг


Кто он, «мистер Блох»? Резидент спецслужб? Мутант-гуманоид? Посланец потусторонних сил? Или авантюрист, обладавший секретами духовного воздействия на человеческую психику? Этого так и не удалось установить ни политикам, ни учёным, ни силовикам республики Рутиния, хотя «мистер Блох», проникнув в руководящие сферы, СМИ и, наконец, в святая святых – в Семейный Совет Безопасности, действовал средь бела дня, грубо нарушая исторически выверенное, неуклонное поступательное движение суверенной державы.





Мистер Блох, или Благое безумие



Геннадий Деринг



© Геннадий Деринг, 2021



ISBN 978-5-0055-5094-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero




Sed semel insanivimus omnes[1 - Однажды мы все бываем безумны (лат.).]


Два слова об авторе

Экзерсисы недавно ушедшего от нас, фатально известного на Западе квазинеоромантика Агине Норде, работавшего во входящих ныне в моду жанрах мифопостреализма, на русский язык не обращались. Это явное упущение отечественных книгопечатников, т. к. шедевры Норде во всем мире славословят как гипертексты XXII века.

Когда литературоведы Сорбонны приступили к Норде с просьбой высказаться без обиняков, что за страна изображена им в «Мистере Блохе» (в печати появилось несколько небольших фрагментов), маститый стилист мрачно ответствовал: «Без комментариев!». А когда настырные литературоведы ткнули указкой на карте в Россию, Агине вздохнул и сказал на чисто русском, что он «писаль и плакаль».

В наши дни модно заниматься историческими розысками. Некоторые до того увлекаются краеведением, что сами того не замечая, залетают со своей любознательностью и смелыми предположениями и оценками в серьёзные уголовные дела. Помня об этом, переводчик крайне осторожно отнесся к завещанной ему Норде неоконченной повести о похождениях мистера Блоха, и к случайно сохранившимся документам, относящимся к этим событиям. Полное и объективное описание подвигов м-ра Блоха в стране Рутинии ещё, несомненно, впереди.

Геннадий Деринг, переводчик.




ВИДЕНИЕ ЦЫГАНКИ АЗЫ


В первых числах июня ****года от Рождения Христова в городе Рутинополе, столице республики Рутиния случились удивительные события, вселяющие страх и недоумение.

Началось с того, что известная в городе оседлая цыганка и крупный общественный деятель Аза Шарль-Атан, находясь в собственном загородном двухэтажном капитальном шатре и собираясь на обычную вечернюю работу на Площадь трёх вокзалов, закладывая под платок противоударное устройство, рассыпала колоду карт и, собирая их, обнаружила короля неизвестной ей масти.

Само по себе это событие не содержало ничего экстраординарного, но король, когда Аза присмотрелась к нему… погрозил ей скипетром и произнёс внятно:

– Аза, не обмани!

Аза утверждала потом, что король был в велюровой шляпе, на носу у него сидело пенсне, в одной руке был скипетр, или какая-то палка, в другой он держал саквояж.

Гадалка, теряя монисты, бросилась к выходу. В тот вечер по рынкам, по вокзалам и остановкам метро, по всем местам, где скапливался народ, поползли самые невероятные слухи. Ждали с часу на час пришествия короля с саквояжем. Умники объясняли народу, что король – это наказание за все не поданные декларации. Именно поэтому он припас объемистый саквояж – для конфискуемых налогов. Одна приличная с виду дама уверяла, что сама видела загадочного типа «небольшого ростика, можно сказать, гномика с чемоданчиком, но не со скипетром, а с локтевым костыликом», очень похожего по рассказам на странного короля, причём совершенно вблизи. «Он летал, летал вокруг меня, – рассказывала дама испуганно, – потом сел и укусил!». И показывала народу пятно пониже ключицы, а если это не убеждало, – второе, на задней поверхности крутого бедра. Находились смельчаки, которые просили свидетелей (а таковых оказалась куча!) рассказать, «как ОН себя ведёт?» и «где в последний раз ЕГО видели?»: «Очень хочется пообщаться!».

Аза-то Азой, что с неё взять, соврёт не дорого возьмёт. И на экзальтированную даму наплевать. Но многие рядовые граждане, честные налогоплательщики (с белой части зарплат), получили в тот день сообщения на свои сотовые с настоятельными просьбами «не обманывать ближнего». Например: «Не обмани, друг мой, присных и прикосновенных!». Или: «Обещай не обманывать причастных!». При этом приводились точные персональные данные – имя и отчество гражданина, его ИНН, БИК, паспортный и реальный адреса, а также личные счета в банках. Все сообщения были подписаны одинаково: «М-р Блох». Какой «м-р Блох»? Что за «м-р Блох»? Зачем «м-р Блох»?!

Над волнующимися людскими водоворотами, между железными коробами торговых киосков весь вечер протяжно и угрожающе, при том, неизвестно откуда, раздавалось:

– Не обмани-и! Ни-ни-и!

Почему – «не обмани»? Зачем – «не обмани»? Рутинопольцы, да и все рутиняне прекрасно знают: «не обманешь – не продашь», «обманули дурака на четыре кулака», «обманом города берут» и, наконец, «сам Абрам дался в обман».

Ближе к ночи криптографическая служба НИИСПЕЦТЕХа (подразделение всем известной ЧеКушки) перехватила следующее оповещение в стиле шифровок Штирлица: «Алекс – Логосу тчк прибыл место тчк индуцирую тчк козлищ множество зпт овец – отары тчк».




СОБАЧЬЯ ПАНИКА


А несколько ранее, в тот роковой день по всему Рутинополю, точно по мановению чьей-то дирижёрской палочки, взвыли не своими голосами бездомные и домашние псы. Сейсмологи объявили о приближающемся землетрясении силой 10 баллов. Как ни упрашивали живодёры псов замолчать, псы, носясь, как угорелые, по подворотням, продолжали свой душераздирающий концерт. Более того, половина живодёров вернулась домой покусанная, хотя не была взята ни одна собака, за исключением зарегистрированного пуделя по кличке Фик-Фак, благообразного поведения, который в момент пленения культурно орошал клумбу.

Лингвисты НИИСПЕЦТЕХа, оперативно проанализировав звуковой спектр нечеловеческого воя, пришли к совершенно ошеломляющему выводу: собаки передавали друг другу некое сообщение… ультразвуком! И это сообщение не содержало ничего хорошего. В переводе, как утверждали лингвисты, это звучало примерно так: «Все на борьбу за наши вековые права! Долой поводок и намордник! Детские площадки, газоны, обочины – в наше полное распоряжение! Он идёт! Будем бдительны!».

При этом псы-интеллектуалы (колли и немецкие овчарки) хорохорились и, оглядываясь и ощупываясь, клацая зубами, как бы нечто вытрясывая из шкуры, несли какую-то рифмованную чушь:

Сгинь, проклятая блоха!

Не пробьёшь мои меха…

Вызванный в связи с несанкционированными собачьими манифестациями в дежурную часть Министерства мокрых внутренних дел (ММВД) к капитану Борису Широченскому полевой командир Жирик Завиральный, заслуженный, седомордый, от имени всей городской стаи дал подписку, что псы никого из должностных лиц кусать не будут. Кроме живодёров.

– Задер-р-ржите его! – требовал Жирик в кабинете Широченского. – Застопор-р-рите! Он всем кашу испор-р-ртит! Рррр!

– Тубо! – рявкнул Широченский. – Фу, псина поганая! Подписал протокол и – вон!

– Во-он! Во-о-он!! – взвыл Жирик, не сводя заиндевелой морды с раскрытого окна.

Вслед за тем полевой собачий командир опрометью вылетел из дежурного помещения.

Движимый неодолимой силой, капитан подошёл к окну и в сумеречном небе на западе увидел жёлтого оттенка неотвратимо приближающуюся крупную звезду, похожую на золотого жука с растопыренными лапами. Челюсть мужественного офицера стала параллельно груди. Передние длани, легко сокрушавшие бронированные двери квартир обывателей, налились свинцом и бессильно упали по швам.

В мозгу бывалого оперативника помутилось, когда кто-то ласково шепнул ему в заросшее волосом ухо:

– Борис, не дерись…

От этой, казалось бы, невинной фразы «бокс» на голове Широченского, и без того стоявший дыбом, как загривок у Жирика, заострился иглами. Сам же капитан непроизвольно ощерился на звездочку фарфоровыми фиксами.




ДУМСКИЙ УНИСОН


В начале было слово, и слово было от спикера.

Вечернее заседание Государственной Думы республики Рутиния открыл спикер Андреас Климакс, щуплый, седоватый, в аккуратной укладке, с хорошо прорисованными на лбу морщинами государственной мудрости, прозванный из-за своей фамилии Андроном Гормональным.

Гормональный, во-первых, призвал всех к порядку и напомнил, что заседание предстоит сложное и насыщенное. Необходимо обсудить закон о выдаче лицензий народным целителям на врачевание масс на расстоянии, с использованием телевизионных каналов. С информацией по обсуждаемой теме выступит Аза Шарль-Атан, внучатая племянница известной всему цивилизованному миру целительницы и астролога Джуны Бит-Сардис. Предлагается также заслушать инструкцию комиссии, которой поручается проверить наличие в живых президента республики Рутиния Рурика Хероновича Дубовика, документально зафиксировать исчезновение президента, если таковой факт будет установлен, и привлечь к уголовной ответственности двойника президента, если таковой будет застукан комиссией. Есть мнение укрепить состав комиссии южно-русским овчаром Жириком Завиральным, который в недавнем прошлом нёс охранную службу в Корзинном зале ЦКБ, где вот уже третий год обитает, не выходя за пределы Корзины, президент Дубовик. Жирик был отставлен Дубовиком от службы за расхождения в политических взглядах с президентом. Овчар прекрасно ориентирован во всех углах ЦКБ и от его чутья не сумеет скрыться ни один самый хитрый клон Дубовика. Жирик прибыл на заседание, чтобы ответить на вопросы депутатов. Климакс попросил присутствовавших поаплодировать доблестному четвероногому, что и было депутатами с удовольствием исполнено.

Однако, обсудить и принять скопившиеся важные законопроекты и текущие инструктажи невозможно без предварительного подписания документа о полном общественном согласии. Этот документ разрабатывали два года в настоящем составе Думы и четыре года в прошлом составе, однако так и не смогли прийти к консенсусу. Предстоит испытать судьбу ещё раз.

Первым слово получил председатель фракции «Квасные патриоты» Герасим Пырялов. Похожий на Ваську Буслаева, ражий и русый Герасим, встав с кресла и возвысившись над столом, призвал от широкого державного сердца депутатов второй крупной фракции парламента «Охлократия за демократию» дружно голосовать за общественное согласие.

– Господа демократы и либералы! – воззвал Герасим.– Наши дорогие гнилые западники! Коллеги, как изъясняются в цивилизованных странах, куда вы с тщетной надеждой поглядываете. Кончай базар, короче говоря! Прокатим Хероныча согласными усилиями на грядущих выборах! Ждать осталось недолго, каких-то три месяца. Господин Птицелов, наш уважаемый Генрих, блин горелый, поручкаемся! Жмём краба и жмём кнопки! Месье! Кто – за? Урра-а!

Охлократы – демократы и либералы – не могли вытерпеть такой камень в свой огород. Председатель фракции Геннадий Уткин, прозванный Генрихом-Птицеловом, сорвался со своего кресла и, рыдая от нестерпимой обиды, закричал фальцетом:

– Кучка фриков и скоморохов, наша позиция неизменна: президенту – полный и единогласный импичмент!

Птицелов запустил руку в портфель, и гнилой помидор залепил курносую физиономию Герасима Пырялова.

– А-а-а! Так-то вы соглашаетесь с нами, вашу рать-демократь! – отвечал Герасим с завыванием, обирая с лица красную кашу. В мгновение ока он выхватил из своего портфеля нечто заранее заготовленное и, широко размахнувшись, запустил в Птицелова одно за другим два тухлых яйца:

– Высиди, пернатый!

Снаряды влепились в плечи Уткина, обратившись в гнусные эполеты. По залу поплыла толстая вонь. Жирик, прекрасно владевший русским диалектом, на котором говорила Дума Рутинии, стиснул лапами нос и пролаял тревогу: «Шухер-р-р! Гав-зы!».

…Собственно говоря, одна фракция другой вполне стоила. Демаркация между ними состояла в том, что клика Уткина-Птицелова предлагала устроить президенту Дубовику по-западному нормальный, законный, культурный импичмент за то, что Дубовик прикормил так называемых младореформаторов, объявивших самих себя в печати успешными менеджерами и разгромивших в какие-то пять лет авиационную отрасль, радиоэлектронику, станкостроение, судостроение и много других «ений». Дубовик надёжно прикрывал своим авторитетом реформаторов от гнева парламентариев, поскольку младореформаторы составляли его штаб по выборам президента на третий срок. Думцы, кучковавшиеся вокруг Герасима Пырялова, признавая, что Рутиния под руководством «успешных менеджеров» скатилась на самое дно самого глубокого ущелья, призывали с импичментом не путаться, а «дать президенту коленом под зад и прокатить на выборах со свистом мимо президентского кресла»!

Различия во взглядах на президента составляли предмет ожесточённых споров и даже рукопашных схваток думцев. Дубовик, прекрасно зная от своих информаторов о думских несогласиях, время от времени по телевизору насмехался над парламентариями, утверждал, что у них «слова не срастаются с делами, ибо у них одна извилина и та не в голове», и посылал их прямо по телевизору подальше: «Черть вас всех, делопутов, дери!». Дубовик полагал, что он вместе с младореформаторами, по крайней мере, превратил Рутинию, из «бензобака Европы» в «бензоколонку Европы». Бензоколонка престижнее бензобака, это известно каждому дураку, как обычному, так и с депутатской маркировкой.

…Квасники возрадовались удачному яйцеметанию Герасима: «Наш ответ врагу – омлет!». И перешли в контрнаступление по всему фронту. Многие, готовясь к драке, сдёрнули с голов парики-горшки, изображавшие русских мужичков. В разных концах зала с высокими, как в церкви, потолками в умелых руках квасников заработали огнетушители, выпуская с лошадиным фырканьем пенные струи забродившего ситра, изготовленного по старинным рецептам. Квасники называли это обрядом очищения.

– Получите, коллеги! Взять их! Я говорю: взя-ать!!! – командовал Герасим. – Ату их, блин горелый! Ззю!!!

– Вы страну растащили! – кричали с мест охлократы-демократы, отбиваясь помидорами.

– Бордальеро мы растащили, а не страну! – вопили квасники. – Это вы младореформаторов породили!

– А вы красных директоров абортировали!

– Моисеи, для вас солнце встаёт в Вашингтоне! Гнать вас до Колымы строем. А там – лес валить до конца жизни.

– Какой лес, щепотники? Вы сплавили его китайцам! Малохольные, не смешите нас жить!

Квасники поднялись против демократов единым фронтом. Погром возглавили коммуно-патриоты, за ними шли державники, аграрники и хоругвеносцы. Все поднялись со своих кресел, чтобы убедить противника в необходимости голосовать за общественное согласие. Демократы сбились в тесную группу и отступали в боевом порядке к выходу из зала заседаний, отстреливаясь томатами. Приглашённая на заседание целительница Аза Шарль-Атан первой выскочила в холл, рассыпав по полу тезисы своего доклада. За ней выметнулся Жирик, вылаивая на бегу команду милиции: «Мусор-р-ра-а, с пр-р-р-роходу-у-у! Ходу, ходу, ходу-у-у!!!» Сбивая с ног выбегавших депутатов своим мощным телом, Жирик устремился в двери холла и помчался с последней информацией к собственной собачьей стае. Андреас Гормональный, сидя в одиночестве за столом президиума, не вмешивался в битву, давая возможность противникам охладиться, прийти в себя, вернуться в зал и заняться срочной работой. При этом он с удовольствием вглядывался в полированную крышку стола, где отражалась его, по мнению самого Андреаса, не лишённая достоинств европеизированная физиономия.

В этот драматический момент сами собой на верхних частотах заработали разом все микрофоны – три на столе президиума и два в проходах зала – и чей-то укоризненный голос, от которого звуковым полем сражавшихся отбросило друг от друга, произнёс:

– Скверно-с, друзья мои!

Воцарилась каменная тишина. Сжатые кулаки разжались и ладони, взлетев над головами, сами собой сделали неопределенные движения, как бы приветствуя коллег по Думе. Герасим стоял, прижав руки к сердцу, с растерянной улыбкой на широком лице. Птицелов машинально шарил в портфеле в поисках последнего снаряда. Климакс изумленно всматривался в полированное дерево столешницы.

Из микрофонов дохнуло:

…И затрещала кора,

И повалились колонны, заборы, ворота,

Хлынули воды свободы.

И на том месте,

Где высилась общего горя гора,

Без берегов и без дна

Общее заколыхалось болото…

Климакс, изумлённо мыча, тыкал пальцем в крышку стола: там, в полированной глубине, как по проспекту – о, цыганка Аза! – весело прогуливался крохотный человечек в сюртучке и шляпе, с тросточкой и толстеньким саквояжиком.




ГУМАНОИД ИЛИ МУТАНТ?


В какие-нибудь два-три часа весь Рутинополь, по милости никому не ведомого, но уже всем известного «мистера Блоха» стоял на ушах. Знающие люди полагают, что отдельный человек и даже целые народы способны поверить любой чепухе, лишь бы она выглядела на первый некритический взгляд сногсшибательно. Убеждает именно чушь. Знающие люди уверяют, что у любого из смертных, независимо от образования, опыта, политических пристрастий, вообще любых талантов, в моменты паники и переполоха путаются мысли, в душе внезапно рождается дикий страх и ощущается «бульканье» в сердце. В голове возникает два противоположных посыла: «бей!» и «беги!», при том, один посыл перебивает другой. Одни cтрастно ждут событий, другие заранее их проклинают. Одни кричат: «Прощайте! Господи, я знал, что этим кончится!», другие вздыхают с надеждой: «В мире так много хорошего, вот бы и у нас!..»

Рутинопольцы, сбитые с толку слухами о короле с саквояжем, сообщали друг другу за верное: «Президент со своей бандой уже в Матросской тишине. Пишут прошения о снижении сроков». Некоторые шли дальше: «Президент дуба дал. Завтра объявят. Совсем был безмозглый. Когда репу вскрыли, обнаружили, что там вместо мозгов проржавевший датчик административных распоряжений с клеймом часовых и органных дел мастера Байбакова, друга писателя Салтыкова-Щедрина. Даже и зашивать черепушку не стали».

х

На вечернем заседании Семейного совета безопасности при президенте Дубовике также возник разговор о м-ре Блохе. Младореформаторы: Егор Хрюша, Натан Ржавый и Альфред Хок видели в «м-ре Блохе» конкурента и заранее обрушились на «этого самозванца»: «Подумайте только – мистер! Ха-ха!». Они утверждали, что этот Блох – проходимец, каких даже в Рутинии поискать, активный член секты сайентологов, запрещенной законом, креатура мэра Рутинополя Димитрия Оседлого, явного друга и тайного врага президента Дубовика. Три зятя Дубовика – Фаустов, Пахтусов и Нарусов – люди высокообразованные, окончившие на троих Академию финансовых художеств, объявили м-ра Блоха гуманоидом, ссылаясь на свидетельство сторожа Метеобюро. По уверению сторожа, «в космос зонд уходил порожним, а вернулся брюхатым» и разродился, якобы, с помощью акушерки – жены этого сторожа-дурака – «мистером Блохом», выскочившим из ракеты с ридикюлем в руках. Сторож требовал вознаграждения для себя и для супруги-акушерки – «за бдительность».

Силовые министры – генерал-полковник Овцын-Задерищев (внутренние войска) и генерал-полковник Базуко (армия), были затурканы Дубовиком, который обвинял генералов в том, что они «жиреют, а солдаты худеют», что совершенно недопустимо в условиях победы демократии. При демократии, утверждал президент, все служивые от генералов до рядовых, должны быть либо равно худыми, либо жирными, ибо главный принцип демократии – всеобщее равенство. Наконец-то нашёлся убедительный довод отразить несправедливые упрёки президента. Генералы утверждали, что всё дело в жестокой диспепсии, охватившей войска. А диспепсия – то есть несварение желудков, частый и жидкий стул и, как следствие, исхудание личного состава, – вызвана вредоносной деятельностью хакеров, обнаруженных в городе Санкт-Петербурге. Кроты иностранных спецслужб запустили анафемский микроб в кишки интернета и вызвали в армии и милицейских частях эпидемию дизентерии. «М-р Блох» – продукт жизнедеятельности означенных резидентов, явление виртуальное, но также и вполне реальное. Наглые хакеры, кстати, сами не избежали заразы и сейчас находятся в горшечном отделении инфекционной больницы под усиленной охраной милиции, армии, флота и военно-воздушных сил. Генеральный прокурор республики Бельский дополнил рапорт военачальников, сообщив, что в Санкт-Петербург для расследования всех обстоятельств (и не только связанных с явлением м-ра Блоха, а всех вообще) уже выслана спешно бригада генпрокуратуры под руководством известного важняка Цапаева.

Академик, главный врач ЦКБ Пичугин, желая выбить для медицинской академии дополнительные бюджетные ассигнования, огласил версию, согласно которой м-р Блох – мутант облученного в Чернобыле пасюка – серой крысы, чем объясняются его чрезвычайная общественная пронырливость и стремление к тесным контактам с руководителями государств, наций и отдельных служб, находящихся на специальном продовольственном обеспечении. Физиономия у пасюка, в этом случае, могла быть вполне человеческой, на голове мог красоваться цилиндр, а болтушка, которой он заговаривал доверчивых граждан, прекрасно подвешена. Для изучения пасюков и постановки опытов над ними Академия медицинских наук должна, по мнению Пичугина, срочно закупить не менее миллиона грызунов в городе Барнауле, где пасюки водятся в неимоверных количествах.

Наконец, были и такие сорвиголовы (олигархи Блюмен и Белоид), кто объявил м-ра Блоха мессией (машиах), прибывшего с проверкой возврата республикой синагогального имущества, реквизированного при закладке империи в 1917 году.

Совет заседал в ЦКБ, где президент поправлял здоровье, в палате, именуемой Корзинной. Дубовик принимал участие в заседании в обычном своём виде: в тёплом махровом халате, белых кальсонах с завязками на щиколотках (привычка к солдатским кальсонам была приобретена в юности и закрепилась в годы демократических преобразований и борьбы за электорат) и спальном колпаке из хлопкового трикотажа, лёжа на специально для президента построенном ложе – глубокой и уютной корзине, собранной из карельской берёзы итальянскими мастерами, украшенной по бортам золотыми инкрустациями.

На развернувшуюся дискуссию о м-ре Блохе Дубовик не обратил ни малейшего внимания. В Думе последнего созыва и не такие водились «мистеры»: и образина на месте, и болтушка в порядке (рты разевают на ширину плеч), но выходили они не из НЛО, черть бы их всех взял, а из глубинных народных масс и представлялись героями, великанами, хотя на самом деле не было в Думе никого, кто был бы ростом выше его, Дубовика, коленки. М-р Блох, полагал Дубовик, это что-то другое. Какой-нибудь политический пройда, черть его побирай. Вообще же слова: вошь, блоха, гнида были прекрасно Дубовику знакомы. Они сопровождали его детство и юность. Мало ли прикольных, как выражается нынешняя молодёжь, фамил водится в народе из этой серии. К примеру, у них в Большой Будке, откуда президент был родом, были: Вшивков, Вшивцев, Вошин, Вошев, Вошкин, Блохин, Блошин, Блошкин, Блохман, Гнидин, Гнидов, Гнидкин, Гребнев, Расчесонов, Щёлоков и тому подобное. Тогда время было такое, послевоенное: вшей с блохами ловили и давили ногтями, вычёсывали на газетку (обычно на «Правду», она была самой большой и для ловли блох и других шпионов наиболее удобной), искали насекомых друг у друга, особенно ловко это проделывали бабы, а головы в ту пору мыли щёлоком за неимением мыла… Так что же, всем миром ловили на самом деле не блох и вшей, а «мистеров в цилиндрах»? Мало ли к кому какая прилипла фамила. Вот у него фамила первостатейная, самолучшая – Дубовик. Вшивцев или Блохин, конечно, поплоше. Но не в фамилах загогулина, а в деловых качествах.

Не нужно понимать всё буквально, точка в точку. Этот Блох на самом деле какой-нибудь воротила-перекупщик, клоун ряженный. Может быть, он и похож на крупноразмерную блоху. Но только передом, на вывеску. Это же ясно. Как похожи обыкновенный стул и стул электрический. Такая вот загогулина.

…А между тем, уже несколько часов Дубовик находился под бдительным наблюдением

м-ра Блоха и, более того, под прямой его опекой. Так что можно было сказать стороннему наблюдателю, если бы таковой мог случиться у ложа президента, что м-р Блох окружил Дубовика своей неусыпной (нет, как раз усыпной!) заботой.




РАДУЙТЕСЬ!


На следующий день, с утра в Рутинополе объявился пророк. Он обнаружился на площади Невозможного, там, где сходятся проспект Трезвых кочегаров и авеню Сытых шахтеров.

Лет пророк был неопределенных, не молод и не стар: ровно вытоптанная загорелая плешь, клочкастая борода, красноречиво требующая газонокосилки, в то же время – молодые, полные пигмента глаза. Одет в полосатый древнегреческий рваный гиматий, пошитый из матрацного тика производства Ивановского текстильного комбината. На голове – арабская накидка эпохи Убайда, схваченная обручем, изготовленным, как уверял пророк, из лидийского золота фирмы «Крез и К


» и, как установит дознание, из картона, покрашенного золотой краской. На ногах – реставрированные сандалии, подошвы которых были наверняка спартанскими (настолько они были изношены), ремни же точно – меховой фабрики «Вятка». Несмотря на явный южный колорит, гражданин чем-то напоминал Деда Мороза, только без мешка. Видимо, не желая ошибок и разночтений, неизвестный повесил на грудь картонную вывеску на шнурке: «Иоанн Ионов – пророк. Открыто с 5 ч. утра до 1 ч. ночи». В руках Ионова была карманного формата книга «М-р Блох. Мысли и мюсли». Как было указано в протоколе задержания, гр. Ионов вел на площади Невозможного антинаучную пропаганду, не имея лицензии на консалтинговые услуги и не оплатив налога на вменённый доход.

Пропаганда состояла из нескольких корявых слоганов, объединённых, по-видимому, неким общим замыслом:

«Очищайте кишечник, продувайте мозги!».

«Тупой делец лучше хитрого вора».

«Думайте головой – вам понравится!»

«Ты не дурак? А кто тогда?»

«Где трезвый ум – там здравый рассудок,

Где трезвый рассудок – там здравый ум.»

«Радуйтесь!!!»

Пророк бормотал нечто вроде молитвы, или стихотворения в прозе:

– В начале был Логос, всё через Логос начало быть, без Логоса ничего не начало быть, что начало быть…

На вопросы из толпы собравшихся, чего ожидать в июле**** года, пророк уверенно отвечал, де «будет много чего, но ничего хорошего».

Вышедший из автомашины «Ока» индивидуальный предприниматель Чудовищев осведомился об изменении налогов в ближайшем будущем, при этом заранее оплатив ответ пророка зелёной бумажкой с водяными знаками.

Ответ пророка гласил:

– Лично для вас, Василий Васильевич, налоги изменятся в соответствии с вашей фамилией. Вас разорят в**** году. С вас снимут исподнее в*****году. Но в******году у них снова кончатся деньги… С этими словами гр. Ионов демонстративно вытер нос долларовой бумажкой, заявив: «Зелёное – зелёным!» и на прямой вопрос Чудовищева В. В., платить ли ему налоги за второй квартал, пророк ответил уклончиво: «Я бы подумал…». На этом пророк закончил собеседование с индивидуальным предпринимателем, который впал в размышление.

Вышедшему из автомобиля «Чероки» президенту ОАО «Пингвин-лимитед» Лобкову Фоме Филимоновичу, занимающемуся по доверенности выдачей бюджетных льгот пингвинам, переселяющимся из Антарктиды в Арктику с целью отыскать замороженные Сбербанком вклады, человеку в Рутинии известному и уважаемому, пророк Ионов обозначил следующую перспективу:

– Идёт Некто за мной, значительно страшнее меня. Который покажет тебе, президент ОАО Лобков, такие чудеса на земле внизу и на небе вверху, что ты, президент ОАО Лобков, за пару часов добежишь пешком до Большой Медведицы впереди всех пингвинов…

Поразило Лобкова не это дикое предупреждение, а то, что незнакомый ему и его телохранителям, пророк каким-то образом узнал фамилию, должность, род занятий, а быть может, и домашний адрес его, Лобкова, хотя Лобков паспорта пророку не предъявлял, рутиновского паспорта вообще не имел, а имел израильский, а в бумажнике, кроме фальшивых денежных знаков, подделанных накладных и ксерокопий неоплаченных счетов-фактур держал при себе два билета в Мадрид через Северный Полюс с дозаправками в Нью-Йорке и Токио. Пророк также посоветовал Лобкову торопиться «вкусить в последний раз окорока из императорского пингвина со спагетти по-болонски».

Кто-то из собравшейся толпы (кто, милиции, к сожалению, не удалось установить) попросил «пророка» высказаться о президенте Рутинии Дубовике. На каковой вопрос «пророк» ответил дипломатически в том смысле, что «президент – редкий подонок, обжора и алкаш. Но это не мешает ему быть также и дураком…».

Однако, на конкретный вопрос дознавателя ММВД капитана Глеба Широченского, может ли гр. Ионов предсказать, что будет лично с ним, Ионовым, через минуту, гр. Ионов ответить затруднился и думал ровно минуту, после чего, будучи взят капитаном Широченским за шиворот, сообщил: «Буду взят за шиворот». Помолчав, ворчливо добавил: «Имею же я право подумать!».




ВЕЩИЙ СОН


Всенародно избранному президенту Рутинии, гаранту конституции, Главнокомандую-щему Вооруженными силами, Председателю Семейного Совета Безопасности, другу Билла и Жака, названному брату Мишеля и Слободана Рурику Хероновичу Дубовику рассказали историки, что Пётр Великий имел обыкновение ежедневно, несмотря на тяготы Северной войны и бесплодные переговоры с тупым султаном Мустафой Вторым, употреблять за обеденной трапезой совокупно с Лефортом, Гордоном, канальей Меньшиковым и солдафоном Шереметевым пару-другую бокалов отборного лафита.

Эту полезную привычку Дубовик уточнил. Его отец Херон Вавилович Дубовик, механик, изобретатель вечного двигателя, о чём будет рассказано ниже, «Шато Лафит» откровенно презирал и всю жизнь заряжался исключительно свекольным первачом собственной выгонки, называемым по-русски «Бурячихой», а по-английски – «Turned-up eye» («Вырви глаз»). В отличие от «Лафита», «Бурячиха» не требовала подогрева, ибо изначально имела градус открытого огня. Много Дубовик перепробовал спиртсодержащих напитков, особенно став президентом, но ни один напиток не шёл в сравнение с отцовским по крепости и вызываемым эффектам. Испробовав папашиного абсента, все эти Шереметевы и Меньшиковы немедленно бы повалились под стол во главе с императором. О Гордонах и Лефортах нечего и говорить, их бы и в щели не нашли, а не то чтобы что…

х

На другой день после распространения первых слухов о м-ре Блохе, в обед Рурик Херонович принял обычную норму 70-градусной «Бурячихи» и, отобедав, лёг почивать на диван, точнее – в специальный президентский диван, о котором уже упоминалось, представлявший собой как бы громадную плетёную корзину. В своей Корзине (во всех документах эта мебель писалась с прописной буквы) Дубовик всегда спал безмятежно, как спал когда-то в детстве в настоящей ивовой плетюхе вместе с любимым котёнком Трофимом. Вообще, всю жизнь он спал хорошо. Сон немного нарушился в институтские годы, но он нашёл средство быстро засыпать: читал на ночь учебник по физике и неизменно отключался на параграфе «Понятие шестимерного пространства». Президенство, особенно поначалу, тоже тормозило засыпание: в голову лезла разная демократическая бяка, но он оборонялся от навязчивых мыслей «Бурячихой», и находил, что это лучшее средство против любой демократии.

Для недопущения инсомнии (нарушений сна) и поддержания иллюзии ивовой плетюхи, главврач ЦКБ академик Пичугин подкладывал Дубовику в постель клубок, которым Дубовик перед сном играл, представляя его себе котькой Трофимкой. На непредвиденный случай в Корзине всегда дежурила полулитровая ёмкость «Бурячихи» с резиновой соской. В качестве ортопедической подушки использовался известный всему миру чемоданчик с красной кнопкой и маркировкой «А». Иногда Дубовику показывали во сне какую-нибудь несуразицу, но едва очнувшись, он благополучно её забывал.

И на этот раз Дубовик кочумарил крепко, можно сказать мёртво, как пеньку продавши, что называется. Но на этот раз приснилась Дубовику такая откровенная ахинея-галиматья, что он запомнил её во всех подробностях.

Явилась будто бы к нему в Корзину как бы какая-то тварь, короче, кикимора наподобие гномика или, как выражается молодёжь, тролль, ростом с небольшую куколку, но ничем не отличную от нормального человека: на головке – цилиндрик, в одной ручке – тросточка, в другой – объёмистый сидорок. И эта козявка, сложив свои пожитки в ногах у Дубовика, прыжками напоминавшая блоху, поливала его из хрустального лафитника бальзамирующим раствором – смолой с каким-то воняльным маслом – и, обнаглев, примеряла ему на лицо гипсовую маску. Нахально скача по всенародно избранному телу, тролль приговаривал: «Страхов много, а смерть одна» и «Смерти и блохе не избыть».

Болтая, тварь разматывала «Трофима» и опутывала Дубовика с головы до ног толстыми нитками, слой за слоем. Опутав, плескала бальзамом. В результате президент, Предсемсовбеза и Главнокомандующий Вооружёнными силами должен был превратиться в куколку, чтобы, как уверял пройдоха-гном, в дальнейшей жизни, в результате плебисцита насекомых, претвориться в бабочку и, начав по законам реинкарнации новую жизнь, опылять цветы.

Разумеется, Рурик Херонович возмутился наглым поведением тролля: «Ты что меня хоронишь, леший?! Я, слава богу, жив. А вот ты сам-то, пупс, живой ли? Или только придуриваешься?». На что пупс вежливо возразил:

– Позвольте представиться: мистер Блох, Христиан Октавианович, международный эксперт по вопросам жизни и смерти. Что я могу ответить на ваш вопрос? Когда-нибудь всех нас объединит общее небытие. В разное время это коснётся каждого. Лично вы, Рурик Херонович, лимит свой исчерпали: подурачились, подиволюдничали, винца с хлебцем попили, сколько уже можно? Да вы не волнуйтесь. Сказано: смерть, не имеет к нам никакого отношения, когда мы есть, а когда смерть наступает, то нас уже нет. Назначьте преемника – и дело с концом.

Дубовик опешил. Однако собрался с мыслями:

– Слушай, кикимора международная, что значит, «всех нас объединит»? Кого с кем? Я всё же страной управляю, указы издаю, законы подписываю. А ты кто такой? Блоха! Банник-овинник! Преемника ему назначь!!! Тоже сказанёт, как в бочку это самое… – Дубовик удержался от грубости. – Старобабского что ли преемником назначить?

– Можно и Старобабского, – как будто ждал этих слов, быстро подтвердил «эксперт». Через три месяца выборы, народ решит, кого куда девать…

Дубовик даже закашлялся во сне:

– Народ? Решит куда меня девать?!

– По коронкам будут сличать. У кого американские – тот чужой, того на Новодевичье. А у кого отечественные коронки, того упокоят на Красной площади, как героя, погибшего за идеалы…

– Гы-гы! А у меня какие коронки?

– У вас американские. Вас на Новодевичье отнесут.

Что характерно, Дубовик вполне себя контролировал. Даже спящий, он не забывал о случающейся с мужиками белочке, когда по локтям бегают зелёные чертенята. Надо будет посоветоваться, планировал он во сне, с лепилой, академиком Пичугиным.

Блоха успокоила:

– Подумаем, что с вами делать, дорогой Рурик Херонович. Вы у нас – клиент специфический. Rara аvis. Редкая птица. Может быть, зубик мудрости полечим вам для начала… С вышестоящими посоветуюсь.

Дубовик обиделся всерьёз:

– Какой зубик? С какими ещё вышестоящими? Я здесь вышестоящий. Черть знает что, бёныть!

С этими своими справедливыми словами Дубовик очнулся.

– Ишь, какая загогулина! Черти – понятно. А блохи к чему на что? – бормотал, приходя в себя, Дубовик.




ДОКЛАД СИЗО


Дубовику рассказали историки, что, передохнув после трапезы, Пётр Великий брал в руки дубовую палку с набалдашником и шёл руководить отраслями. Дубовик и эту традицию уточнил. За нежеланием ходить, даже и с палкой, он по рации вызывал отрасли к себе в Корзинную палату. Чаще других с докладами был призываем министр ММВД Сигизмунд Иванович Задерищев-Овцын, а попросту, Сизо.

С точки зрения Дубовика, любившего в людях загогулины, Сизо был тип нескучный, засадный. Он был тощий, но сосредоточенный, хотя, по наблюдениям Дубовика, тощие обычно рассеяны. Лысый, но изворотливый, хотя лысые большей частью тупые. Долговязый, но исполнительный, хотя коломенские вёрсты, как правило, ленивы. Шустрый, но молчаливый, хотя бойкие обычно не в меру говорливы. Имел не квадратные, как у прочих смертных, а овальные мозги, что позволяло им при необходимости вращаться в черепной коробке, подобно ротору электромотора, в любом направлении, соединять несоединимое и разделять неразделяемое, вырабатывая всякий раз креативные решения. Наконец, и это немаловажно, Сизо имел исключительно развитую хвостовую мышцу. Только Сизо умел так ловко завязывать и развязывать шнурки на государственных ботинках Дубовика, что ботинки никогда не жали.

После дневного отдыха Дубовик выглядел необычно озабоченным. Странным был и первый вопрос:

– Сизо, ты зуб мудрости имеешь?

– В детстве, типа, вырвали, Рурик Херонович, лез криво.

Видя, что президент настроен поговорить, Сизо осторожно сообщил:

– Большие новости, шеф: депутаты, типа, не дерутся…

– Поговори у меня!

– Точно. Всей палатой чистят Пырялову пиджак. Вымазали помидорами на вчерашнем заседании при полном общественном согласии…

– Из блохи пиджака не скроишь… – отвечая каким-то своим мыслям, заметил Дубовик.

– Птицелов желает импичмент к вам применить, Пырялов с друзьями – прокатить на выборах, а Гормональный по очереди то за тех, то за других топит…

– Знаю. А почему не дерутся? Повод, кажись, крупный.

– Вариант для обеих сторон, типа, ищут приемлемый. Говорящая блоха посоветовала. Блоха вчера выступала с микрофоном в Палате. Наверно, этот, как его, о ком вчера говорили, «мистер Блох». Больше некому. Всё собрание вчера, типа, слышало блоху. Блоха, дескать, консенсус найти велела, габузом действовать, типа, навалиться.

– И тут блоха?! Вишь ты… На чём порешили?

– Мечтают двойника вашего, Рурик Херонович заполевать… Дескать, на самом деле вы умерли после пятого инфаркта.

– И здесь я умер! Черть их побирай! Я же в телевизоре каждую неделю вещаю. Чего ещё?

– Форма ушей, типа, не совпадает с истинно вашей… Эксперты нашлись по вашим ушам.

– Эксперты! Покемарить спокойно не дадут. Во сне уже являются, скакуны! От депутатских-то ушей с души воротит, а туда же… Вот я им вариант предложу, свой… третий. Блошку за ушко посажу и чесаться не велю. Ещё что?

– Псы бунтуют, шеф! Особенно Жирик ваш бесчинствует, в Думу вчера приглашался. Зачем – неизвестно. Наверно, стажируется. Якобы партию свою, собачью, зарегистрировать хочет.

– Партию? Пусть регистрирует, свинья. Чуть мне нос не оттяпал. За моё-то добро. А партию… что ж. Лишняя партия – лишняя загогулина.

– Злостные слухи, типа, распространяет…

– Слухи? Какие? Об чём?

– Об НЛО. Вся гопота, включая собак, насчёт НЛО бредит, Рурик Херонович. Звезду на Западе видели вчера вечером и пришельцев, типа, с саквояжами…

Дубовик задумался. Но ненадолго.

– Надо подкараулить этих пришельцев, – вдумчиво сказал Дубовик. – Подождать, пока выползут из НЛО. А как выползут, из АК-47 всех положить.

– Как вы их положите из калаша, если они, типа, блохи?

Президент оживился:

– Блохи с саквояжами? Опять! Тогда вот что…

Дубовик оторвал от клубка крошечный кончик и сделал такое движение, будто ногтем большого пальца правой руки давит нечто на ногте левой руки. Раздавив, поднёс щепоть к носу Сизо:

– Был шустрик и нет шустрика! Вот как с экспертами надо поступать! С международными.

Тут даже Сизо задумался:

– С кем, с кем, Рурик Херонович?

– Поговори у меня. Ладно, свободен.

Много загадочных разговоров с шефом выдержал Задерищев за те шесть лет, что служил Дубовику после его первого всенародного избрания. Но этот разговор был ни на что не похож. Во всяком случае, ни о каком «третьем варианте» речь никогда не заходила. И о «международных экспертах», которых надо давить на ногте, тоже. А тут ещё какой-то Блох под ногами путается… прежде насекомых тем в беседах не возникало.

Министр, втянув голову в ворот мундира, вышел из палаты. Овальные мозги его

вращались с бешенной скоростью. «Насчёт шустрика намёк, или крыша поехала? – гадал Сизо. – Намёк. Старик ещё крепок».

Навстречу по коридору академик Пичугин на каталке с лекарствами вёз огромный, как табурет, муляж зуба мудрости. На плече у медицинского светила сидел десятисантимет-ровый эмбрион с человечьей рожицей, в шляпе, с тросточкой, саквояжем и планом ЦКБ в лапках.

– Друг мой, как нам проехать к президенту? – озабоченно осведомилось существо голосом взрослого мужчины. – Мы везём ему новый моляр.

«Старик-то крепок, да я не выстоял!» – последнее, что мелькнуло в голове у Сизо.

Когда через полчаса министра откачали, он увидел над собой вежливое лицо академика Пичугина, который как ни в чём не бывало всаживал в хвостовую мышцу Сизо шприц промедола.

Ни зуба мудрости, ни каких-либо насекомых…




ГЕНПРОКУРОР В ПРОЦЕССЕ


Генеральный прокурор республики Рутиния Григорий Лукьянович Бельский старался во всём следовать президенту Дубовику, хоть это не всегда у него получалось. Дубовик твёрдо держался своей «Бурячихи». Генпрокурор такой отчётливой приверженности к одному напитку не имел, что постоянно вводило его в сомнения. Сейчас он мрачно размышлял, стоя у мини-бара в своём служебном кабинете, о том, что он выпьет: «Тоник», «Джин-тоник», или «Гипер-тоник сильвупле»?

Генпрокурор оторвал от листа с крупным заголовком «Очная ставка» три полоски бумаги, написал на каждой название напитка, полоски закатал в шарики, и, немного пожонглировав ими, поймал в горсть и притворился, что делает мучительно сложный выбор.

С полки книжного шкафа Григорий Лукьянович достал точные фармацевтические весы со скульптурой Фемиды вниз головой вместо стрелки. На этих весах Бельский обычно анализировал указания президента Дубовика, взвешивая pro и kontra. Сейчас генпрокурор бросал бумажные шарики по очереди на чаши весов, прикидывая удельный вес и значение каждого напитка, если рассматривать их не просто как способ нагрузиться, но с позиций законности, справедливости и гуманизма. Эти манипуляции (о чём прекрасно знал и сам Григорий Лукьянович) были совершенно излишни. Бельский от рождения имел феноменальную способность буравить взглядом всё, что видел перед собой – философские понятия, финансовые выкладки, людей с их прошлым и будущим, бетонные бункеры и чугунные плиты. Добиться признания от какого-нибудь закоренелого преступника было для Бельского плёвым делом. Выражаясь профессиональным языком, он оголял татей за считанные секунды. От него, тогда ещё начинающего прокурора, не ушли даже знаменитые братья-террористы Эжен и Алекс Норнье, в поисках которых, как вы знаете, Интерпол в своё время сбился с ног. Стоило им объявиться в Рутинополе и попасть на глаза Бельскому, как они были буквально прожжены его взглядом. Но бог с ними, с братьями. Бельский мог оголить любого, стоило только мигнуть президенту Дубовику. Вся трудность заключалась в том, чтобы предугадать желания шефа, упредить их, чтобы президенту не пришлось напрягаться и мигать. Нужно было сообразить, в какую сторону в данный момент несёт Дубовика: в сторону капитализма демократического или в сторону капитализма бюрократического? Дубовик мог завестись на одной воде, не говоря уже об H


O с добавлением спирта.

Удивительная способность оголять обнаружилась у Гриши Бельского в пятилетнем возрасте. На совершенно безобидный вопрос во всех смыслах достойной дамы, третьего секретаря райкома партии, беседовавшей с матерью Гриши – завхозом этого райкома: «Я вам нравлюсь, молодой человек? Вы меня любите?», Гриша, посмотрев на тётю исподлобья, сообщил:

– Ты стъяшная и безобъязная!

При этом тётя-секретарь машинально гладила мальчонку по русой головке.

Как мог он в своём невинном возрасте предполагать, что тётя-секретарь райкома действительно в некотором смысле заслуживала осуждения и критики?! На возглас испуганной матери: «Не болтай лишнего, балбес!» – Григорий, вместо того чтобы смягчиться, продолжал обличения:

– Велни хлустальную вазу. Антиквалиат!

Секретарь грохнулась в обморок.

– Тлетьей степени тяжести, – прокомментировал, не моргнув глазом, удивительный ребенок. – Будет знать, как воловать.

Как вскоре выяснила ревизия, упомянутая тётя-секретарь действительно во время инвентаризации под шумок присвоила дорогостоящую хрустальную вазу, украшенную рубинами из чистого богемского стекла.

Вот почему никакой нужды в катании бумажных шариков и их взвешивании у генпрокурора не было. Он и так в любом шарике, мгновенно просверлив его взглядом, разобрал бы текст. Просто генпрокурор обдумывал свой очередной визит к президенту Дубовику и находился в раздумье.

Вместо того, чтобы прямо насладиться любимым «Гипер-тоником» (50 градусов крепости, настоян на 77 травах, приготовлен на воде Святого Белогорского источника), Бельский, вынув без промаха необходимую бумажку, устроил фужеру «Гипера», чтобы не слишком зазнавался, показательный уголовный процесс с привлечением рюмок из того же мини-бара в качестве потерпевших и свидетелей. В суде между сторонами произошла небольшая потасовка: три шухерные рюмки, почувствовав настроение генпрокурора, напали на фужер с «Гипером», при этом одна из рюмок с повреждениями, несовместимыми с жизнью, была отправлена в мусорную корзину.

Это дало генпрокурору повод возбудить новый процесс против заносчивого фужера на основании статьи 108 УК (убийство при превышении пределов необходимой самообороны). Генпрокурор полагал, что фужер причинил смерть рюмке сразу же после отражения нападения, как бы по инерции, находясь ещё под влиянием отражённого посягательства. И хоть это смягчало вину фужера, но закон (а генпрокурор решительно стоял на точке закона) требовал от субъекта преступления не распускать нервы и нюни.

Все попытки фужеров из сервиза «Арфистка» (женщин генпрокурор угощал исключительно из «Арфистки») с помощью телефонных позвонков помочь беде друга и собутыльника: «Григорий Лукьянович, отпусти, нужный чел!», разбились о непреклонность

стража закона: «Убийца и вор должны сидеть. Независимость прокурора и суда – фундамент любого успешного общества. Имейте это в виду, щенки!». (Григорий Лукьянович именно так ответил министру Сизо, которого изображал на столе кувшин из сервиза «Рог изобилия». И даже хлопоты серебряного Бочонка на три литра не тронули Бельского, хотя Бочонок представлял интересы администрации самого президента: «Ничьих просьб не исполняем!» – прямо заявил он Бочонку, решив заранее, что если будут гневаться те, кто подсылает Бочонка, прикинуться шлангом, мол, ничего не знаю, в первый раз слышу, такой заявки не поступало. Пусть докажут, что заявка была в природе.

Раздражение Григория Лукьяновича, впрочем, имело и вполне реальное объяснение. На его рабочем столе лежал лист лощёной бумаги с шапкой «ГОСУДАРСТВЕННАЯ ДУМА ФЕДЕРАЛЬНОГО СОБРАНИЯ РЕСПУБЛИКИ РУТИНИЯ», пониже: «Председатель». Ещё ниже – «ЗАПРОС», а совсем внизу: «А. Климакс». Между «запросом» и «А. Климаксом» заключалась какая-то ересь, которую Бельский не мог осмыслить, но которая содержала, чувствовал он, нечто тревожное:

«Уважаемый Григорий Лукьянович!

В последнее время в г.Рутинополе среди местного населения и понаехавших циркулируют возбуждающие массы слухи о якобы имеющем место появлении неопознанных летающих объектов (НЛО) и тому подобных материй в небе над «Тремя вокзалами». НЛО предположительно западного происхождения. Непосредственно в здании ГД во время творческой дискуссии о всеобщем общественном согласии имели место заграничные выкрики по микрофону на русском языке в рифму и вылазки эмбрионов на поверхность стола президиума. С наглым хождением по казённой мебели. Чем был сорван обмен мнениями по вопросу повестки дня.

Просим принять меры прокурорского реагирования».

Бельский понимал, что повод для этой галиматьи был, город гудел от слухов об НЛО и о каком-то якобы мистере Блохе. Но можно ли было всерьёз лицу, занимающему крупный государственный пост, поддаваться бессмысленной кроличьей панике? На этот счёт вчера президент высказался однозначно. Как? А никак. Что отвечать Думе? Как реагировать на эту заведомую мутотень?

Чтобы соответствовать уровню депутатских запросов, Генпрокурор всегда разогревал себя «Гипер-тоником». Что он был вынужден предпринять и сегодня.

…Рюмки с «Гипер-тоником», которые и сами были не рады происшествию, напрасно пытались залить благородное прокурорское негодование… Григорий Лукьянович был неумолим и требовал для опустошённого им фужера примерного наказания (лишение свободы на срок до двух лет или исправительные работы в Бухенвальде на тот же срок).

В этот напряжённый правоприменительный момент дверь в кабинет отлетела в сторону, треснув ручкой о стену. (Стены прокурорского гнезда были отделаны фирмой «Домостил», $100 за квадратный метр.) На пороге явился следователь по особо важным делам Цапаев – всклокоченный, в мыле, с пеной у рта, с дикими, жёлтыми, как у камышового кота, глазами. При этом Цапаев что-то нечленораздельно мямлил, явно находясь в трансе. Григорий Лукьянович решил, что следователь-важняк не спал ночь, проведя её в служебном кабинете, составляя по заданию генпрокурора справку о преступных действиях младореформаторов Хрюши, Ржавого и Хока, стараниями которых за последние семь лет население Рутинии сократилось на 30 процентов. Определяя реформаторам наказание, Цапаев, вероятно, сломал собственную голову, что нередко случалось с сотрудниками прокуратуры, на каковые случаи была даже заведена штатная должность прокурор-психиатра. Генпрокурор, через важняка Цапаева держал процесс убыли населения под личным контролем. На всякий случай. Однако Цапаев был взволнован чем-то другим. Он протягивал генпрокурору нечто на трясущейся ладони.

Бельский объявил перерыв в процессе, отставив в сторону свидетельницу – серебряную ложку для размешивания коктейлей – и сурово обратился к Цапаеву:

– Почему не по форме?

– Сам явился! Совесть заела! – не слыша вопроса, трудно выдохнул следваж.

Бельский направил сверлящий взгляд на ладонь Цапаева. На ладони стояла кукла. Но кукла живая, так как она непринужденно кланялась, улыбалась и приподнимала приветственным жестом двумя крошечными пальчиками шёлковый блестящий цилиндр. «Эмбрион!» – сверкнуло в мозгу генпрокурора.

Но поразило даже не это. Обычно взгляд генпрокурора проходил сквозь любую преграду, как гвоздь сквозь трухлявую доску. На этот раз взор Григория Лукьяновича отразился от крошечной фигурки на ладони Цапаева, от цилиндра, как луч солнца отражается от зеркала, и, отразившись, обратным ходом был отброшен в сторону самого генпрокурора. Бельского ослепило и прохватил озноб. Он метнул непонимающий взор на Цапаева, решив, что что-то произошло с его собственным рентгеном. Но нет! Его рентген действовал. Напряжение генпрокурорского взгляда было столь сильно, что раздался треск электрического разряда, запахло горелым, а на мундире Цапаева закурилось круглое чёрное пятно.

К Цапаеву вернулся дар речи:

– С повинной притопал, гад! И сразу ко мне…

Существо, в свою очередь, лирическим баритоном, на мотив куплетов из оперетты «Люксембург», подтвердило:

Я к вам по Неглинной
Явился с повинной!

Цапаев бил себя ладонью по лацкану мундира государственного советника 3-го класса. Частица генпрокурорского испепеляющего взгляда испортила его новый мундир.

Объявив рюмкам и позванивавшему от страха фужеру, что слушание дела откладывается, генпрокурор, взял со стола лупу, подаренную ему в детстве райкомом партии за разоблачение чиновной преступницы (с этой лупой Бельский никогда не расставался) и рассмотрел странного заявителя, усиливая линзой свой знаменитый взгляд.

– Как насчет повышения в должности? – спросил хват Цапаев.

– Пошел к черту! Не мешай работать…




ВСТАНЬ И СОЗНАЙСЯ!


– Предаюсь в руки Закона! Предаюсь в ваши руки, дорогой Григорий Лукьянович.

Pereat mundus et fiat justicia! Пусть погибнет мир, но да свершится правосудие! – слышал из приёмной следваж Цапаев, приоткрыв на полволоса дверь в кабинет генпрокурора и подставив к косяку спецстакан для подслушивания. Вслед за этими словами, произнесенными как бы с трибуны, Цапаев уловил некий звук, похожий на сдавленное хихиканье, и напряг до предела правое рабочее ухо.

По обожжённому «Петрами Первыми» столу, где обычно заседала коллегия и нервные прокуроры гасили бычки обо что попало, между поленницами папок с громкими делами, по которым можно было изучать новейшую историю Рутинии, по этому полю битвы с преступностью расхаживала заводная кукла в цилиндре и вела несусветные речи, заодно копаясь в папках уголовных дел, пересчитывая пачки изъятой валюты и двигая с места на место мраморную пепельницу.

Генпрокурор Бельский поначалу решил, что неожиданный заявитель сознаётся в краже спичечной головки, возможно – пуговицы от нижнего белья, или, в крайнем случае, в пролёте на майском жуке без билета. Тем не менее, верный своим принципам, Григорий Лукьянович выполнил все положенные в данном случае требования протокола явки с повинной и задал первые вопросы согласно статьи 142:

– Откуда взялся… такой? Регистрация, виза!

– Блох, Христиан Октавианович, – охотно сообщила кукла. – А взялся и зарегистрирован я, друг вы наш Григорий Лукьянович… Откуда взялся, там и зарегистрирован. Предаю себя в руки…

– А я не беру! – возразил генпрокурор. Лицо Бельского, его бульдожий выпуклый лоб, его мерзлые губы ничего не выражали. И только ледяная усмешка на миг потеплела.

– Это что у нас такое пожелтело-порыжело? – перебирал Блох на столе тома документов. —Ага, это вот что у нас!..

Блох перекинул тросточку из правой руки в левую, а правой выхватил из стопы документов – дело о хищении полумиллиона долларов из предвыборного фонда Дубовика. Злоумышленники, нагрузив коробку из-под ксероксной бумаги валютой, волокли короб среди бела дня к выходу из выборного штаба. Дело было замытарено, поскольку лиходеями оказались сами труженики штаба, а за ними в скромном отдалении маячили ближайшие из окружения к Дубовику прыткие молодые люди – так называемые младореформаторы – Хрюша, Ржавый и Хок. Бельский, общаясь с ними, пронизав молодчиков своим взглядом, сразу определил, что они далеко пойдут и со временем непременно присядут. Поймали друзей, вернее, их клерков, охранявшие Дубовика честные служаки старого поколения, генералы внутренней службы Корж и Барсук, которые полагали, что раз им доверена охрана Тела первого лица Рутинии, то и все куши, особенно наличными, направляемые региональным выборным штабам для всенародного избрания Тела, должны проходить через их, Коржа и Барсука, сравнительно честные руки. Поэтому они тщательно следили за шушерой, шнырявшей в поисках поживы в коридорах главного предвыборного штаба и в нужный момент накрыли молодчиков. Но Корж и Барсук действовали самочинно, на свой салтык. И – жестоко сплошали. Дубовик занял позицию молодых да ранних, в то время как Корж и Барсук были кадрами вчерашнего дня. В последние годы империи тот и другой имели личный опыт общения с УБХСС и КРУ по разным мелким делишкам, что поселило в них недопустимую робость и уважение к УК. В новой Рутинии они через силу тянулись к кускам наличных крупнее миллиона: у них отсутствовала необходимая государственная смелость. Дубовику надоело бодрить старичков. Разобравшись в случившемся, он сбросил с лопаты Коржа и Барсука, а заодно и генпрокурора – предшественника Бельского, который поспешил возбудиться вместо того, чтобы скромно спустить дело на тормозах.

– Это я тащил коробку с твердышами из Дома правительства, – продолжал виниться Блох, – это меня пытались задержать Корж и Барсук, Да где им упрыгать за мной! Эти милые люди так накушались «Гипер-тоника», что не знали, которого из нас троих ловить. Корж бросился за мной – правым, Барсук, паля на поражение, – за мной левым, им было невдомёк, что по закону расстраивания оригинал всегда находится в центре. Шейте дело, шейте, Григорий Лукьянович!

В этом месте Цапаев отскочил со своим орудием для подслушивания от двери, так как в кабинете Бельского кто-то, до боли знакомым голосом, столь весело и оглушительно по-жеребячьи загоготал, что Цапаев вспомнил о том, что должен крупную сумму дознавателю капитану Бобу Широченскому, проигранную в субботу на бегах…

– Насколько нам известно, коробку волокли два бугая из предвыборного штаба… – надрывался в пароксизме смеха генпрокурор. – А какова ваша-то роль была, дорогой мой… м-м-м…

– Карла, кукла, лилипут… Смелее, Григорий Лукьянович, не стесняйтесь, мы люди свои! Я руководил операцией, сидя на пачках валюты и погоняя этих ослов. И всё бы сложилось к общему удовольствию, если бы из-за угла не явились энтузиасты бухгалтерского оформления каждой мелочи. Ослы попались на месте преступления, а мне пришлось ретироваться… Кстати, и насчёт младореформаторов, крышевавших ослов, нам всё известно, готов дать признательные показания. Зря вы коротнули это дело. Шейте, Григорий Лукьянович, штопайте, пока колюсь!

Бельский лежал на своём рабочем столе и выл. Он колотил головой по крышке стола, хватался за бока, грыз в пароксизме смеха даренный ему коллективом прокуратуры «Паркер», оправленный золотом. Между приступами хохота вскидывал голову, стриженную «под ёжик» (ёжик подчёркивал мужественность и энергию, делал узковатый и низковатый лоб Бельского более широким и высоким), и грозно допрашивал:

– Признайся, негодяй, это ты платил наличкой региональным комитетам?!

– Разумеется, я. Я намекнул Хрюше, Хрюша – Ржавому, Ржавый – Хоку. А Хок взял дело в свои руки. Неслабые люди. Снесли все законы махом и прекрасно обходятся понятиями.

– Так и запишем: заявитель рухнул с дуба, вынес из выборного штаба президента полмиллиона долларов и скрылся с места преступления… – вытирая слезы протоколом, подытожил Бельский.

Отсмеявшись, Григорий Лукьянович почувствовал какое-то неслыханное облегчение. Он совершенно забыл о сложном процессе над Гипер-тоником и нелепом запросе Климакса. И даже о том, что где-то существует президент Дубовик. Кто-то нежно щекоча ему подмышки, приклеивал к его лопаткам легкие крылья и, измеряя детскими четвертями его лоб-окатыш, насаживал ему на голову тёплый светящийся обруч святого. Прокурор ощутил, что он парит. И в этом освобождённом от земных тягот состоянии он вспомнил себя мальчиком, школьником, учеником шестого класса, услышал ровный шум детской толпы и строгий голос их классного руководителя, биолога, рыжего, веснушчатого и румяного по прозвищу Ярило: «Кто это сделал? Встань и сознайся! Просто встань и сознайся!!».

И он, Гриша Бельский, не может отказать любимому педагогу, не может обмануть его страстных ожиданий, и хоть вовсе не он плюнул в трубку нажёванную бумагу и что если его обыскать, то и трубки не найдут, – несмотря на полное отсутствие вины, Гриша вставал и с радостью идя на известные последующие мучения, бодро неся свой крест на Голгофу, выпаливал: «Я это сделал, я!».

Что замечательно: Бельский ни на секунду не терял контроля над происходившим. Понимая, что перед ним гипнотизёр высочайшего класса с чрезвычайной силой внушения, прохиндей и аферист, новый Мессинг, отчётливо сознавая это, Бельский, несмотря на все попытки, не мог выпутаться из раскинутых куклой в цилиндре сетей.

В мозгу стучало только одно, когда-то застрявшее и вдруг всплывшее: «Встань и сознайся! Просто встань и сознайся…».




ГОРЧИЦА В АССОРТИМЕНТЕ


…Отпустив министра Сизо и окончательно стряхнув сонные видения, президент Дубовик решительно сел в своей инкрустированной постели-корзине, нарушив строгий запрет академика Пичугина, который рекомендовал Рурику Хероновичу пробуждаться после обеда не ранее семи часов вечера, чтобы пополдничать с младореформаторами, послушать рассуждения про их хвалёный рынок, который они сами именовали не иначе, как «вшивый», и про его невидимую ни для кого «руку», обсудить курьёзы и залёты в стране и в мире и через пару-другую часов заснуть с новой энергией и чистой душой. Когда Дубовик о чём-нибудь серьёзном задумывался, например, о том, что население Рутинии убывает на глазах, как вода из худой корчаги, министр имуществ Натан Ржавый заливался беззаботным смехом и кричал: «Не думайте об этом, Рурик Херонович, бабы ещё родят. Куда они денутся? Главное, не отдать демократию коммунякам! А если что, на меня валите. Во всём, мол, виноват Ржавый! Ха-ха-ха!». У Дубовика отлегало от сердца, он добавлял «Бурячихи» и засыпал, уверенный, что пока он спит, бабы Рутинии, торопясь друг перед другом, рожают ему население. Иногда на паужник приглашались дочери с зятьями, тогда объявлялось очередное заседание Семейного Совета Безопасности (Семсовбез).

Однако на этот раз, после объяснений с международным экспертом по вопросам жизни и смерти и сообщений министра Сизо о думских настроениях, сон упорно не шел, и Дубовик, осатанев от игры с клубком, заменявшим ему котенка Трофима, решительно возник из корзины.

– Спишь, знахарь? – завистливо спросил Дубовик у дежурившего возле корзины академика Пичугина. – Чем ты меня пичкаешь, медицина? Какая-то лапша в голове, аж из ушей прёт. И всё блохи, блохи… Просто ужас!

– Если не все хорошо, значит, еще не конец, – ляпнул академик-сиделка, который силился не заснуть, но все-таки сладко поклевывал носом.

– Поговори у меня! – обрезал Рурик, мрачно зевая. – Жерёбый в стойле? Позвать!

Мягко явился премьер-министр Старобабский. Было слышно, что Старобабский волнуется, так хлюпали его жирные колени. Вчера Дубовик, передавали Старобабскому, на вечернем заседании Семсовбеза неоднократно и, что самое плохое, некстати хвалил премьера и даже вслух объявил его своим наследником на посту президента. Это был дурной знак. Кандидатов на высшие должности, которых Дубовик назначал, он неизменно через малое время, испытав (свои тесты он именовал ЕГЭ), с треском со всех постов увольнял. В особенности доставалось его «преемникам», которых он объявлял периодически и так же периодически, опробовав, смещал. Старобабский и все вокруг знали, что после вчерашнего паужника он приговорен. Напрасно премьер, озираясь по сторонам, гадал, где гнездует измена? Кто против него, Старобабского, злоумышляет? За полусферической спиной, там, где у Старобабского, согласно опросам общественного мнения, по утверждению объективного Левады, всегда было не менее 47 процентов добротного, как пятидневной носки портянка, электората, теперь ощущалась пугающая пустота, зыбун, в который проваливался Старобабский, и слышался какой-то неясный ропот и загадочный смех. Даже при посещении персонального туалета в своей резиденции, с мягкой, успокоительной подсветкой унитаза, он чувствовал, что кто-то осуждающе шептал за спиной, перечисляя номера его лучших постановлений вперемешку с номерами его, Старобабского, зарубежных банковских счетов. Но стоило оглянуться, как со всех сторон всё по-прежнему улыбалось Старобабскому и возносило разнузданные хвалы его живому весу, за который девять месяцев назад Дубовик и назначил его премьером, объявив народу, что Старобабский – это политический тяжеловес, ибо он на полцентнера тяжелее предыдущего премьера Пончука-Божедара.

– Указанное преимущество, считаю, отложенное равномерно на грудинке, рульке и окороках, понимаешь, делает нового главу правительства исключительно перспективным и позволяет надеяться, что премьер выцыганит давно посуленный Европой очередной транш, а также, и это, считаю, главное, – наш выдвиженец наверняка разродится новыми демократическими реформами. И пусть… (пауза 4 сек.) парламент (11 сек.) решает!

Так аттестовал Дубовик Старобабского в Думе при вступлении того в должность.

Не только Дубовик, а вслед за ним и рядовые рутиняне, но и сам Старобабский все эти месяцы испытаний с надеждой поглядывали на тугой живот Старобабского. Живот и сам чуял отведенную ему ответственную роль и то побаливал, то почесывался, то даже подавал невнятные, но довольно сильные звуковые сигналы – бурчал и брюзжал, как бы готовясь озвучить программу реформ среднесрочной перспективы. Займ был сделан и не один. Однако насчет реформ вышла заминка. Опытнейшие акушеры питали Старобабского репродуктивными пилюлями и периодически осматривали его. Пилюли премьер поглощал во множестве, хотя и с отвращением.

Вчера, перед Старобабским, явившимся в кабинет гинеколога для очередного осмотра, материализовался странный субъект в восточном халате, с картонной табличкой на шее и с книгой «Мысли и мюсли» в руках и, по-хозяйски осмотрев и ощупав обширное тезиво премьера, хмуро двинулся к двери кабинета.

– Ну что? – дрожащим голосом вопросил Старобабский.

– На каком месяце? – хмуро поинтересовался халат.

– Девятый доходит, – ответил Старобабский обреченно. – Я в норме?

– Блох – не микитка. Из вас преемник, как из кизяка конфета, – прозвучал загадочный ответ. – Лежите, сейчас врач подойдет.

– А вы-то кто?

– Я-то? Я пророк. По просьбе Христиана Октавиановича изучаю названных президентом преемников. Окончил Оксфорд. Вот документ, – ответил незнакомец, подумав и показав издали что-то напоминавшее удостоверение на пенсионные льготы, введённые Старобабским для народа и тщетно ожидавшим всеобщей благодарности.

Старобабский не сомневался, что лжепророк в восточном халате – человек Сигизмунда Задерищева. Но что он, Старобабский, сделал дурного Сизо? Старобабский терялся в догадках. А быть может, этот тип – из Генпрокуратуры? Но что имеет против него Гришка Бельский? И Сизо и Бельский были креатурами самого Старобабского. Старобабский их, собственно, и вызоблил, отыскав в Санкт-Петербурге – Сигизмунда, а Гришку – в Нижнем Новгороде. При нём, Старобабском, поутихла кадровая чехарда в высших эшелонах власти. Да, он не родил реформ. Но он родил стабильность, придавив своим политическим весом, как пресс бомбажную консервную посудину, разнузданную демократию, дошедшую до поножовщины перед Домом правительства. А это кое-что значит. И вот теперь диковинный пророк и стоящий за ним таинственный Христиан Октавианович…

И только после получасового ожидания в приёмной Дубовика, Старобабского пронзила насквозь – и живот, и рульки, и окорока мысль: всё дело в этом чёртовом Леваде, который подарил Дубовику всего 3 процента электората! В пятнадцать раз меньше, чем у него, Старобабского…

Старобабский не мог совладать со своими коленями и от этого про себя матерился. Как и все в окружении Дубовика, он знал: если решение принято – пощады не будет. Дунай, собака, вспять не потечет и курочка, сволочь, назад не поскачет.

х

Дубовик, стукнув пяткой о край корзины, вызвал из приёмной помощника. Это был новый помощник. И весь штат обслуги Корзинной палаты был обновлён после того, как Дубовик выгнал в три шеи всех старых референтов, секретарей и всех охранявших «Тело», поскольку шантрапа старого призыва после отставки генералов Коржа и Барсука переругалась между собой и вместо того, чтобы дружно готовиться к новым выборам и отражать импичменты, принялась обличать и клясть друг друга не хуже того, как действовали в Думе, по выражению Дубовика, скакуны-депутаты. Новый глава Корзинной палаты был исключительно деловит и никогда не лез ни с вопросами, ни с просьбами, ни – боже упаси, чего Дубовик не терпел в принципе! – с «дельными советами». О новом первом помощнике было известно лишь, что он офицер запаса, ходит в штатском и никогда не смотрит в глаза собеседнику, в том числе, и это главное, в глаза президенту, что свидетельствует о хорошем воспитании.

…Явился помощник. Дубовик велел принести горчицы и ломоть чёрного хлеба, что и было немедленно исполнено в точности, притом горчица была подана в ассортименте.

Дубовик взял с подноса три тюбика горчицы, хлеб и предложил Старобабскому:

– Ешь, жерёбый. Историю за семь классов знаешь?

«Подслащивает пилюлю! – мелькнуло в голове Старобабского. – Эх, была не была…»

На одном тюбике был изображен наглый батька Махно. С другого подмигивал Старобабскому хмельной Григорий Распутин. С третьего за совершавшимся в спальне президента действом наблюдал безумным взором Малюта Скуратов в компании с двухметровой секирой.

Дрогнувшей рукой Старобабский потянулся к Распутину, отдернул руку и взял тюбик с Малютой, но что-то словно толкнуло его под локоть, и в последний момент премьер перехватил Махно.

Дубовик выбор одобрил:

– Гришку предатели замочили. Скуратов на Ливонском фронте пропал. А батька на конях за бугор ушел, невозвращенцем жизнь кончил в Париже. Умней всех оказался. На первый вопрос ответил. Разбираешься… Ешь.

Радуясь оказанному доверию, Старобабский откусил бутерброд с батькой Махно, давился, глотал и через силу улыбался под неотступно равнодушным взглядом Дубовика.

– Почему плачешь? – спросил президент удивленно.

– Островато, Рурик Хероныч, – виновато улыбаясь, ответил Старобабский. – Горчица крепкая, в нос дает.

– А ну…

Президент отнял надкушенный бутерброд, открыл тюбик с Малютой, выдавил на хлеб пятисантиметровую колбасу, отвинтил сосуд с окончательно окосевшим Распутиным, выпустил вторую колбасу и, наконец, щедро отложил на хлеб экскрементов парижанина Махно.

Внимательно осмотрел бутерброд и разом, как будто хлеб был сдобрен мёдом, озабоченно проглотил. Старобабский смотрел изумленно в выпученные, как обыкновенно, глаза шефа. Ни малейшей реакции! Старобабский так и сел на откидное сиденье спальной Корзины. Впрочем, в способностях Дубовика никто из знавших его не сомневался.

– Однако, ядрёная… – заискивающе сказал Старобабский.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=66616530) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Однажды мы все бываем безумны (лат.).