Книга - Украденный век

Украденный век
Яков Канявский


Повесть основана на реальных событиях. Жанр, к которому обратился автор, можно назвать художественным размышлением о Родине – её истории со всеми противоречиями и вопросами. На многие из них каждый пытается ответить сам, – если нет общепринятого мнения. Один из этих вопросов – почему мы так живём? Повесть, основанная на узнаваемой фактуре, подталкивает читателя к диалогу и заставляет искать нового собеседника для себя.





Яков Канявский

Украденный век





Когда учителю сказали, что некий человек приобрёл большое богатство, он спросил: «А он приобрёл дни, в течение которых сможет им воспользоваться?

Соломон Ибн Габироль. Жемчужины мудрости






ЧАСТЬ 1




Запрещено выполнять заповедь путём нарушения права собственности.

Вавилонский талмуд






Глава 1




Поезд прибыл на станцию точно по расписанию. Юрий Сергеевич попрощался с провожавшими его родственниками и поднялся в вагон. В купе сидел одинокий пожилой пассажир в аккуратном, но слегка потрёпанном костюме.

– Добрый вечер. Мы с вами одни будем ехать?

– Может, кто и сядет по пути, а если не сядет, то одни.

– Да лучше б и не было никого. Люблю тишину и покой, тихий разговор. Познакомимся? Юрий Сергеевич.

– Очень приятно. Василий Петрович, – назвался попутчик.

Юрий Сергеевич распаковал свою сумку, переоделся и присел к столику.

Поезд уже мягко двигался: за окном плыли строения станции – всё быстрее и быстрее. Подошла проводница забрать билет, принесла постельное бельё. Юрий Сергеевич отдал билет, спрятал во внутренний карман пиджака паспорт, поинтересовался у женщины насчёт чая.

– Сейчас принесу, – ответила та.

– А вы не возражаете против чая, Василий Петрович?

– Конечно, нет. Горячительного уже не пью, чем же ещё баловаться, если не чаем. Тем более что самообслуживание. Сейчас нам пакетики с чаем принесут да сахар… Только за кипятком сходить.

За чаем попутчики разговорились. Возраста они были примерно одинакового, так что общих тем нашлось много. Обсудили современное житьё-бытьё. Постепенно начали вспоминать прошлое. Делились наболевшим – у каждого хватало проблем, и как-то получилось, что Василий Петрович начал рассказывать историю своего отца.






Глава 2




Петро с малолетства рос толковым мальчишкой. Его всегда интересовали всякие механизмы, хоть их в украинской деревне до революции было немного. Петро не мог равнодушно пройти мимо валяющейся железки и всё тащил в сарай. Отец вначале ругал его за то, что заваливает сарай всяким хламом. Петро огородил себе уголок, и к нему перестали приставать. Когда подрос, часто начал бегать в соседнее село в кузню. На ремесло кузнеца Василия смотрел как на волшебное действо. Постепенно начал ему помогать. На работу бегал как на праздник.

Отец, видя такое пристрастие сына, не мешал ему. Через некоторое время, поднабравшись опыта, соорудил Петро свою «кузню» в сарае, где выполнял заказы односельчан, а в свободное время что-нибудь мастерил для себя. Появились заработки, и в доме был достаток.

– Ну, сынок, – сказал как-то отец, – хорошую ты специальность в руках имеешь. Себя прокормишь и семью содержать сможешь. Так что теперь и жениться можно. – Отец многозначительно посмотрел на сына.

Знал папаня, что Петро давно неравнодушно поглядывает на деревенскую девчонку Машу, чья семья жила невдалеке, на другой улице. Петро покраснел, но ничего не сказал, а вечером побежал по заветному адресу, свистом дал условный сигнал.

– Тебе чего? – с напускной небрежностью спросила Маша.

– Дело есть, – нарочито важно сказал Петро.

– Ну, говори, если есть.

Он выдохнул:

– Хочу завтра к вам сватов засылать. Не откажешь?

Маша засмущалась, покраснела.

– А ты попробуй, засылай! – И убежала.

Сватовство прошло успешно. Родители жениха и невесты вели деловые разговоры за столом, не забывая, как положено, наполнять рюмки. Счастливые молодые сидели на крыльце.

– Петя, а где мы с тобой будем жить? У тебя в доме ведь тесновато.

– Ну так я новую хату построю, – выпалил Петро.

– А ты сумеешь?

– А то! – самоуверенно заявил парень, ощущая ответственность за жену; он уже готов был к этой ответственности в полной мере.

Несколько дней он что-то рисовал в тетрадке, ходил и вымерял землю. Однажды задумался, пошёл к невесте:

– Маша, а сколько у нас с тобой детей будет?

– Да ну тебя, дурачок, – засмущалась Маша.

– Нет, я серьёзно. Мне для расчётов нужно знать, сколько человек будет там жить. Какой дом строить?

– А ты строй побольше. Так, на всякий случай, чтоб потом не перестраивать, – лукаво улыбнулась Маша.

– Как скажешь. Но ты уж не подведи.

Построил Петро большую, красивую хату своими руками. После венчания они с Машей въехали в новый дом и началась у них самостоятельная жизнь. Жена действительно не подвела. Каждый год рожала по ребёнку. Селяне шутили: «Вот ведь механик! И это дело на поток поставил!»

Слава о золотых руках, мастерстве и умной голове Петра распространялась далеко. К нему приезжали с разными заказами из дальних сёл и даже из города. Технический прогресс постепенно доходил и до украинской деревни.

Как-то несколько зажиточных селян пришли к Петру с предложением:

– Есть у нас к тебе дело, Петро. Решили мы сложиться и купить современную молотилку.

– Что ж, дело хорошее.

– Дело-то хорошее, да мы в этом деле не понимаем. Какую выбрать, как на ней работать? Наша задача – пахать-сеять, а в механике у нас ты разбираешься. Вот мы и хотим взять тебя в долю. Мы даём деньги, а ты выбираешь молотилку и будешь на ней работать.

Петро предложение принял, и в селе появилась своя молотилка. Жить людям стало лучше. Но тут грянула революция и Гражданская война. Село находилось в стороне от главных дорог, и войска там не проходили, боёв крупных не было. Периодически появлялись какие-то банды, резали свиней, уводили лошадей.

Как-то прискакал небольшой отряд с красными повязками. Арестовали сельского старосту, а в хату, где тот принимал людей, созвали бедняков. Таких в селе было несколько человек. Провели с ними собрание, объявили о том, что теперь в стране советская власть, и выбрали сельский совет и его председателя.

Выбор пал на Федьку Рыжего. Был он с Петром одних лет, но характер имел прямо противоположный. Если Петро ни минуты не мог сидеть без дела, то Федька был страшный лодырь и пьяница. Потому и бедствовал, что ничего не любил делать и пропивал то, что имел. Зато теперь он важно ходил по селу и грозно всматривался в односельчан, выискивая «контру». Напуганный народ затаился в своих дворах, надеясь пережить эту смуту.

В это время по многим странам прокатилась эпидемия странного гриппа. Болезнь не походила на обычный грипп, сыпной тиф или крупозную пневмонию и проявлялась не совсем типично: человека вдруг начинал бить озноб, температура резко поднималась до сорока градусов, голова страшно болела, глаза трудно было открыть, появлялась ломота во всём теле. Это сопровождалось кровохаркающим кашлем, насморком и затуманиванием сознания.

Через несколько дней самочувствие улучшалось, но часто спустя некоторое время болезнь начиналась снова, давая серьёзные лёгочные осложнения со смертельным исходом. Грипп назвали испанкой. В России эпидемия охватила более миллиона человек. Медицина в то время мало чем могла помочь. Чтобы справиться с болезнью, чекисты иногда проводили настоящую зачистку в очагах заражения. Меньше всего пострадали от испанки обитатели психиатрических больниц и тюрем, так как при хорошей охране не имели контакта с внешним миром. Почти не касалась эта болезнь и жителей отдалённых деревень. Петро и другие селяне узнали об этой заразе от своего же земляка Загоруйко, который ездил по делам в город.

– Верите, люди добрые, шо у городе творится! Люди мрут як мухи. Какая-то испанка всех косит, – объявил он народу.

– Та шо это за баба така, испанка-германка, шо мужики с ней сладить не могут?

– Та кака баба, кобель ненасытный. Тебе только бабы и снятся. Не баба это, а эпидемия. Всех косит, никого не жалеет, даже власть. Говорят, что этот, Яков Свердлов, шо теперь власть, тоже от неё вмер. Если уж она даже власть стороной не обходит, то нам и подавно может от неё достаться. Так шо сидите, люди, в хатах и никуда пока не езжайте.

Самому же Загоруйко избежать испанки не удалось. Через несколько дней заболел он сам, а следом жена и трое сыновей. Узнав об этом, Федька Рыжий собрал срочно свою команду:

– Люди, над советской властью нависла серьёзная опасность. Эта недобитая контра Загоруйко специально встречался с жителями, чтобы их заразить и тем самым подорвать в нашем селе рабоче-крестьянскую власть. Надо принимать срочные меры.

– Арестовать его! – раздались голоса.

– Вы в своём уме? Пойдём арестовывать и тоже заразимся. А он именно этого и добивается. Но мы не допустим, чтобы какой-то Загоруйко вредил нашей рабоче-крестьянской власти. А ну, пошли!

Федькина команда подошла к хате Загоруйко. Время было вечернее, и вся семья оказалась в сборе.

– Люди, тащите солому и обложите хату. Особенно побольше под окна и дверь.

– Хорошо бы дверь подпереть.

– И то дело. Возьми дрын да подопри.

– Всё готово? Поджигайте и отходите.

Время было сухое, и хата запылала быстро. Когда в окнах появлялся кто-нибудь из больных, пытавшихся выбраться наружу, Федька расстреливал их из револьвера. Этот револьвер, выданный ему для защиты советской власти, делал своё дело. Вскоре всё было кончено. Людей расстреляли и сожгли вместе с хатой.

Федька был доволен. Он не позволит никакой «гидре контрреволюции» выползти на вверенную ему территорию. Над сельсоветом Рыжий вывесил плакат «Да здравствуют бедняки! Вся власть бедным!».

Люди ходили и посмеивались:

– Выходит, чтобы получить власть, надо сперва пропить имущество и стать бедняком? Нет уж, лучше не иметь такой власти и оставаться зажиточным.

Но вскоре стало не до смеха. Из города прислали отряд для проведения продразвёрстки. Солдаты во главе с Федькой ходили по дворам и именем революции отбирали у людей потом и кровью выстраданный урожай. А что потом сеять? Чем питаться до нового урожая? Это новую власть не интересовало.

– Проявляйте революционную сознательность. Стране нужен хлеб. А кто его выращивает? Вы. Так у кого же брать, как не у вас?

– Так крестьянин всю жизнь хлеб выращивал, но даром никогда не отдавал, а продавал. Но твоя власть, Федька, ведь у нас не покупает, а отбирает. А отбирают у людей силой только кто? Бандиты. Выходит, что твоя власть тоже…

– Но-но, разговорчики, – горячился Федька и хватался за револьвер. – Вы мне бросьте разводить тут контрреволюционную пропаганду. Понимать надо, что в стране военный коммунизм.

– Что-то нам непонятно, Федька.

– Я вам не Федька, а товарищ Рыжов.

– Ну хорошо, пусть будет Рыжов. Только нам всё равно непонятно, дорогой товарищ. Вот большевики говорят, что хотят построить коммунизм, и тогда все будут равны и будут хорошо жить. Теперь ты говоришь, что в стране сейчас коммунизм и у людей весь урожай надо отобрать. Люди будут равны, все сделаются одинаково бедными, но жить-то от этого лучше не станем. Может, лучше не отбирать и жить без коммунизма?

– Да как ты не поймёшь, дурья башка, что сейчас военный коммунизм!

– Военный? А когда же будет гражданский?

– Вот разобьём всю контру и начнём строить гражданский.

– Сколько же времени вы её ещё бить будете? Год? Два? Три? А у нас один раз урожай отберут, другой. А потом ни пахать, ни сеять никто не захочет. Да и некому будет, все с голоду перемрут.

– Ты меньше болтай. Давай лучше мешки таскай.

– Чего ж это я сам свой урожай отдавать буду? Вы отбираете – сами и таскайте.

Такие разговоры шли по селу во время продразвёрстки. В домах голосили бабы и дети. Мужики сидели возле жилищ и смахивали невольные слёзы. Каждый трудился, выращивая свой урожай, не один месяц. А тут приехали какие-то люди с винтовками и в один день всего лишили. Правда, эти не кричат, как бандиты: «Жизнь или кошелёк!», а произносят какие-то новые слова. За революцию, мол, за Ленина. Только словами этими семью не прокормишь. А начнёшь возражать, так вскинут свои винтовки и пальнут, как те бандиты.

Петро в полемику не вступал и вообще в политику не лез. Ни слова не сказал, когда у него забирали зерно. Кормить семью становилось всё труднее. Заказов стало мало, потому как многие хозяйства пришли в упадок, а кто ещё работал, не всегда имел, чем рассчитаться.

Петро сам стал наведываться в город, предлагать услуги. Как-то один селянин, ездивший туда, поведал Петру, что для него есть заказ у одного городского адвоката. Адвокат был в городе известен, знали его как человека справедливого и большого законника. Был он пожилым. Проживал вместе с женой в красивом доме, построенном ещё его дедом.

Пётр запряг лошадку и поехал в город. Подъезжая к дому адвоката, он заметил издали трёх мужчин в кожаных куртках. Эти трое рассматривали дом с наружи. Потом они посовещались и решительно направились внутрь. Петра охватило недоброе предчувствие. Кто в то время носил кожаные куртки, было хорошо известно. Он притормозил лошадь, но из телеги не вылезал. Стояла жара, и окна в доме были открыты, так что Петру было хорошо слышно, что происходит внутри.

– Кто хозяин этого дома?

– Я, а что вам угодно, товарищи?

– Кто такой?

– Адвокат Милявский, если угодно. А вы кто будете?

– А мы городская ЧК и дом этот у вас реквизируем.

– Простите, а на каком основании?

– На каком? Именем революции! Понял?

– Не совсем. Имущество можно отнять у человека за серьёзные преступления и только по решению суда. Иначе это квалифицируется как грабёж.

– Ну ты поговори ещё, буржуй недорезанный! – начал закипать один из вошедших.

– Насчёт буржуя вы тоже заблуждаетесь. Всю жизнь я тружусь, защищая людей в суде.

– Хватит болтать! Освобождайте помещение!

– Я продолжаю настаивать, что это грабёж и виновные должны быть привлечены к ответственности. Так что вам ещё, может быть, потребуется моя помощь.

– А тебе, контра, уже ничего не потребуется.

Раздалось несколько выстрелов.

– Позвольте, – раздался дрожащий голос жены адвоката, – если имущество вы можете отбирать, как вы говорите, именем революции, то кто дал вам право распоряжаться чужими жизнями?

– Та же революция!

Послышалось ещё несколько выстрелов. На какое-то время наступила тишина. Потом один из чекистов тихо спросил:

– А жену-то зачем?

– Так проще. Никаких наследников, и никто жаловаться не пойдёт… Давай-ка поройся в ящиках. Они ведь неплохо жили, так что драгоценности наверняка есть, да и ещё что-нибудь интересное.

Петро тронул лошадь и потихоньку повернул домой.






Глава 3




С трудом пережили тяжёлое время. Наступил нэп. У Петра было уже восемь детей, а Маша, похоже, не собиралась останавливаться на достигнутом. Но снова появились заказы, заработала молотилка. Нэп вернул людям заинтересованность пахать и сеять. У Петра меж тем появилась новая идея. Дело в том, что селяне своё зерно после обмолота вынуждены были возить на мельницу аж за сорок вёрст. И решил он поставить свою ветряную мельницу. Место выбрал на высоком холме. Что надо для мельницы, делал сам. Сам и собрал.

И началась у Петра вовсе хорошая жизнь. Ездили к нему на мельницу не только односельчане, но и многие из окрестных деревень. Появился хороший достаток. Дети стали ходить в обновках. Старшие учились, а младшие всё прибывали. Маша довела их число уже до двенадцати. Так бы и жили хорошо, да пришла новая беда – коллективизация. Петра она коснулась в первую очередь.

– Ты у нас, Петро, вроде как первейший кулак, – заявило правление образовавшегося колхоза.

– Какой же я кулак? Я что, эксплуатирую чужой труд? Я всё делаю сам. Кто вам не даёт так работать?

– Так-то оно так, – стыдливо отводили глаза члены правления, – однако у тебя мельница и молотилка. А у нас в колхозе без них никак нельзя.

– Так соорудите себе. Вас ведь вон сколько народу.

– Как соорудить? Никто в этом деле не понимает.

– Никто не понимает, а я при чём?

– А ты разбираешься.

– И чего вы хотите?

– Вступай в колхоз. А мельница, кузня и молотилка пойдут как вступительный взнос.

– А если я не соглашусь?

– Сам знаешь, какое у нас сейчас время. Раскулачат, имущество просто отберут, а семью в Сибирь вышлют. А у тебя вон целый муравейник, мал мала меньше. Не довезёшь до Сибири.

– И что в колхозе я должен делать?

– Да то же, что и сейчас. Будешь в кузне работать, на мельнице, молотилку чинить. Оплату будешь получать в колхозе, как все, а имущество будет теперь колхозное.

Видел Петро, что нет у него выхода, и согласился. Бог с ней, с собственностью. Зато так же с техникой будет работать.

Работал Петро, как и прежде, только плата за помол теперь шла не ему, а колхозу.

Как-то привёз молотить зерно Федька Рыжий. Он теперь уже был не председатель сельсовета, а рядовой колхозник. Переизбрали его за развал работы и беспробудное пьянство. Когда его ставили председателем, он думал, что это уже на всю жизнь. И ошибся.

Таких лодырей и пьяниц не смогла выдержать даже советская власть. Его сперва понизили до бригадира полеводческой бригады. Но Федька обиделся на власть и запил ещё сильнее. И вот теперь он числился рядовым колхозником, но своим трудом приносил мало радости родному колхозу. Однако ж и ему надо было есть.

Явился он к Петру на мельницу со своим зерном… Когда дошло дело до платы, Федька завозмущался.

– Почему это ты так много берёшь?

– Ты что, Федя. Вот расценки, установленные колхозом. Ты что, забыл, что мельница теперь колхозная и себе я ничего не беру?

– Так-таки и не берёшь?

– Нет, конечно.

В это время один бедняк принёс полмешка зерна и попросил обмолоть. Петро смолол и плату с бедняка не взял. Федька как раз таскал свои мешки в телегу и заметил это.

– Ага, с одних дерёшь три шкуры, а с других ничего не берёшь! Что хочешь, то и делаешь. Это ты забыл, что мельница теперь колхозная!

– Ты чего, Федя, – засмеялся Петро. – Ты посмотри, сколько у него зерна. Какую тут плату брать? Тут горшка муки много.

Но Федька злобу затаил и знал, как навредить: написал кляузу в ЧК. И что тут началось! Хищение! Злоупотребление! Замаскированный кулак!

В стране как раз было такое время, когда кругом начинали искать «вредителей» и «врагов народа». Так что дело Петра было для чекистов очень кстати. Его арестовали, судили и отправили в лагерь под Архангельск.






Глава 4




Везли заключённых долго, и переезд давался тяжело. Ехали в товарном вагоне, на дощатых нарах. Открывали вагон часовые пару раз в день на станциях. Давали возможность набрать воды и бросали людям несколько буханок хлеба. Делили потом на куски суровой ниткой. Раздачей занимался один бугай. Роста он был огромного, кулаки как пудовые гири. Говорили, что он бандит и убийца. Вроде долго за ним гонялись, пока кто-то из сообщников не предал и его не взяли на каком-то грабеже. Грозил ему расстрел, однако что-то в деле разладилось или вмешался кто. В результате расстрел заменили лагерями. И вот теперь он сидел как султан, а зэки выстраивались к нему в очередь за своей пайкой.

Народ среди зэков подобрался пёстрый. Были, конечно, и уголовники. Но много было простых крестьян и городских жителей, попавших по разным причинам под статью «Вредительство» и объявленных врагами народа.

Попадались среди зэков и интеллигенты. Рядом с Петром на нарах лежал приличного вида мужчина, которого все почему-то называли профессором.

В вагоне было холодно, отовсюду дуло, и люди прижимались спиной друг к другу на нарах, чтобы согреться. Петро прижимался своей спиной к профессорской. Постепенно разговорились, и оказалось, что тот действительно профессор.

– А вы, профессор, кому умудрились навредить?

– Себе.

– Чем же? – удивился Петро.

– Своим языком.

– Как это?

– Случилась дурацкая история. Главное, начиналась совсем обыкновенно. Одна лаборантка начала мне глазки строить, а я внимания не обращал. Она была не совсем в моём вкусе. Но она стала ко мне липнуть. И в конце концов я не выдержал и согрешил пару раз.

– И что, за это сажают?

– Не сразу. Дело в том, что я занимаюсь наукой, вернее, занимался. Времени нет на всякие шуры-муры. А она начала намекать, что нам пора пожениться. Я ей говорю: куда так спешить? Она продолжает настаивать. И тут я заподозрил, что её больше интересует моя жилплощадь. Когда я заявил, что жениться пока не собираюсь, она побежала жаловаться в партячейку. Дескать, я её соблазнил и бросил. Меня вызвали на собрание и начали стыдить. Мол, пролетарский храм науки нельзя превращать в бордель, и если я уж соблазнил бедную девушку, то обязан на ней жениться.

– Помилуйте, – разозлился я, – мы согрешили по обоюдному согласию, и я вовсе не обещал на ней жениться. А если вы так принципиально ставите вопрос, то ведь и большевики не являются образцом в плане морали.

– Кого вы имеете в виду? – насторожились члены ячейки и подозрительно оглядели друг друга.

Они, видно, подумали, что я знаю об амурных связях кого-нибудь из них. Да лучше бы что-то про них знал! Но у меня был аргумент покрепче, и я сказал:

– Например, Владимира Ленина.

– Что?!

– А судите сами. Если учесть, что он умер от сифилиса, то, очевидно, не от Надежды Константиновны он его подцепил.

– Как ты смеешь клеветать на вождя мирового пролетариата? Он умер из-за Фанни Каплан.

– Вы думаете, что он вступал в связь с ней?

– Ты что, издеваешься? Какая связь? Пулями отравленными она стреляла.

– Извините, но в медицинских кругах другие сведения.

– Да тебя, интеллигент ржавый, к стенке ставить немедленно надо! – Секретарь партячейки по привычке потянулся к воображаемой кобуре, видно, забыв, что время давно уже мирное и он не военный.

На другой день меня арестовали. Суда никакого не было. Очевидно, не хотели публично обсуждать причину смерти Ленина. Просто посадили в этот вагон – и вот я ваш попутчик.

Поезд прибыл наконец на какую-то северную станцию. Заключённых отконвоировали в лагерь, провели перекличку, присвоили номер отряду.

Старшим в отряде назначили этого бугая-верзилу. Профессора это покоробило.

– Подумать только! Что это за власть такая, если матёрые убийцы ей ближе, чем честные образованные люди? – шепнул он стоящему рядом Петру.

– Профессор, лучше молчите. Язык ваш точно вас погубит, – тихо ответил ему Петро.

– А что? Мы ведь не на партячейке.

– До чего вы наивны. Кто-нибудь шепнёт о ваших разговорах начальству, и припишут вам «антисоветскую пропаганду с целью поднять восстание в лагере». И шлёпнут. Оружие у них всегда под рукой, не то что у вас в институте.

– Как это шепнёт? Это же аморально.

– Вы, профессор, как с Луны свалились. Тут у них шептунов полно, специально сексотов держат.

Отряд отправили в барак, зэки начали занимать койки и укладываться спать. Но в бараке оказалось так холодно, что уснуть было невозможно. Люди лежали и ворчали:

– И почему в бараке так холодно? Не топят, что ли?

– Не топят. Говорят, некому котельную обслуживать.

– А что её обслуживать? – вмешался в разговор Петро.

– А ты, что ли, можешь?

– Делов-то! Подумаешь, наука большая.

Утром за Петром пришёл военный и отвёл к начальнику лагеря.

– Ты, говорят, в котельном деле разбираешься?

«Быстро же слух дошёл», – подумал Петро.

– Разбираюсь немного, – скромно ответил он.

– Так ступай в котельную, попробуй разобраться.

Котельная оказалась большой, но запущенной. Петро проверил оборудование, затопил топку. Не выходил из котельной, пока в бараки не пришло тепло. Что-то приспособил, что-то переделал, усовершенствовал.

Жизнь лагеря пошла совсем по-другому. В бараках люди могли согреться, просушить одежду. И в кабинетах начальство от тепла вроде бы немного подобрело.






Глава 5




А в колхозе после ареста Петра дела пошли плохо. За техникой никто не умел так ухаживать, как Петро. Люди начали ворчать:

– Жалко ведь Петра. Надо выручать как-то.

– А как?

– Поехать в город разбираться.

Вспомнили про родственника Петра, что жил в Харькове – был он юристом, значит, мог бы помочь. Старшая дочь Петра и несколько селян поехали к нему. Юрист в дело вник, но помочь тогда не смог. «Момент, –говорит, – сейчас неподходящий, надо подождать».

Через какое-то время то ли в стране чуть потеплело, то ли какая оказия вышла, только сумел юрист делу Петра ход дать. Дело пересмотрели, и отца семейства оправдали. И пошла в Архангельск бумага о том, чтобы Петра освободили.

Начальник лагеря просматривал почту у себя в кабинете, и вдруг настроение его упало. Перед ним лежала бумага об освобождении Петра. Он вызвал своего заместителя и показал ему бумагу:

– Ищи замену нашему котельному мастеру. Не виноват он, оказывается. Надо отпускать.

– Да где же я возьму? Забыл уже, сколько мы тут без тепла сидели? Только теперь жить начали по-человечески. Пусть невиновен он там. А мы тут перемёрзнем, кто будет виновен? Нет, нельзя его сейчас отпускать.

– И что ты предлагаешь?

– Почту уже регистрировали?

– Кажется, ещё нет.

– Ну и спрячь эту бумагу подальше. Не получали мы ничего.

– Но ведь жалко всё-таки человека. Нам тут всё наладил, а теперь ни за что будет сидеть?

– Жалко? А нас самих не жалко, если замёрзнем тут? Притом не в тюрьме же сидит. Работает себе в котельной и спит там, а не в бараке. Всё так, как будто на воле работает.

– Так, да не совсем. Зарплату он здесь не получает.

– Ну и что? Питание и тепло имеет. У иных на воле ни жилья, ни хлеба.

– Ладно. Пока спрячу бумагу, а потом посмотрим.

Конечно, Петро ничего не знал о той бумаге и продолжал давать лагерю тепло ещё полтора года и тосковать по дому. Но потом что-то произошло: то ли начальство сменилось и нашло бумагу, то ли у старого начальства совесть проснулась, то ли запрос пришёл из Харькова… А только Петра выпустили всё-таки на свободу.

Едет он домой, мечтает о встрече с женой и детьми и кажется ему, что поезд идёт очень медленно. Приезжает наконец-то в родное село, а тут его ждёт страшная весть…






Глава 6




Когда Петра осудили, к дому вскоре приехало начальство с охраной; объявили о конфискации имущества. А какое у селян имущество? Кузню из сарая вытащили да забрали из дому всё зерно. В ногах у начальства Маша валялась, плакала:

– Чем я детей кормить буду? Оставьте хоть на еду что-нибудь!

Сжалились и оставили один мешок фасоли. Да надолго ли хватит этого мешка на тринадцать ртов? И постепенно дети стали умирать от голода. И соседи помочь не могли, потому что голод начался кругом.

Дело в том, что организация колхозов шла очень медленно. Не хотели свободные крестьяне идти в колхоз, а хотели работать на себя, не в этих трудовых армиях. И власть опять решала вопрос силой: у людей отбирали зерно, мясо засыпали хлором, отобранный скот загоняли в вагоны и неделями держали без корма и воды, пока не подохнет. Начался повсеместный голодомор.

У Маши не было сил нести умерших детей на кладбище, и их закапывали здесь же, в саду. Видя, как умирают её дети, не вынесла горя и сама женщина. Её тоже похоронили рядом с детьми. А после смерти матери ещё живые дети стали умирать ещё быстрей. Остались только старшая дочь Лена и сын Василёк.

Лена уже умела неплохо шить, и её взяли в один дом шить одежду. За работу кормили. А кусок хлеба всегда прятала и приносила домой. На этих кусочках и выжил Василёк.

Как услышал Петро рассказ детей, так ноги у него и подкосились. Кое-как хватило сил в сад выйти. Упал возле могильных холмиков, обнимает их и плачет. До самой ночи пролежал так, еле-еле Лена с Васильком его смогли увести в дом. Ни пить, ни есть не мог. Целыми днями возле могилок и находился. Так за неделю и помер. Перед смертью просил похоронить его тут же, возле своих…

…Что же с мельницей стало? А ничего. После Петра не нашлось в колхозе специалиста хорошего, и она вскоре вышла из строя. Постепенно всё сооружение ветшало, потом совсем развалилось. Что можно было, растащил народ по домам. О том, что здесь раньше была мельница, напоминали только каменные колёса жерновов, которые валялись в траве. Их удобно было использовать в качестве стола, когда кто-нибудь располагался на завтрак на лоне природы.

Как-то раз трактористы остановились там перекусить после трудов праведных. После второй бутылки самогона у них разгорелся спор, чьё колесо дальше прокатится с холма. Горячительный напиток, видно, придал им силы поставить два каменных жернова на бок и толкнуть с холма. Колёса покатились вниз, набирая скорость. По мере спуска их траектория всё больше отклонялась от параллельности. Видно, пьяных трактористов подвел глазомер. Одно колесо укатилось влево, задело угол коровника и сломало его. Второе покатилось в сторону села, врезалось в плетень чьего-то сада и поломало несколько деревьев.

Вот и всё процветание села. Так Рыжий Федька поставил всем сельчанам подножку, но никто об этом не догадывался.






Глава 7




Мерно стучали колёса. Чай был давно выпит. Собеседники сидели задумавшись. Юрий Сергеевич молчал, потрясённый рассказом.

– А что с вами было потом?

– Я жил у сестры в городе. В сорок первом году мы поехали отдохнуть к себе в деревню и там нас застала война, не успели оглянуться, как кругом уже были немцы. Пацаном был в партизанском подполье. Потом участвовал в борьбе с бандеровцами. Когда возвращался из Западной Украины, в вагоне обокрали. Остался без еды, без вещей и документов. Кое-как сумел сделать новые документы и при этом добавил себе возраст.

– Зачем?

– А, в селе не хотелось оставаться… Решил идти в армию. Для этого и добавил пару годков. Взяли во внутренние войска. Направили в Сибирь на охрану колонны заключённых. Там и прожил всю жизнь, в Сибири.

– Среди заключённых были и политические?

– А как же. Полно!

– Выходит, что вы всю жизнь конвоировали врагов власти, принесшей вам столько горя? И совесть вас никогда не мучила?

– Вы шутите?

– Нисколько.

Василий Петрович обиделся и произнёс с некоторым пафосом:

– Я конвоировал врагов советской власти! Народной власти, свергнувшей царское самодержавие!

Теперь удивился Юрий Сергеевич:

– Вы это серьёзно?

– Конечно!

– Тогда скажите, чем это самодержавие вам насолило?

Василий Петрович стал кипятиться, лицо сковала нервная мимика. Он в упор взглянул на собеседника:

– Да оно угнетало народ, держало в нищете и бесправии.

Юрий Сергеевич усмехнулся:

– В бесправии, говорите? Тогда скажите, пожалуйста, как советская власть поступала с теми, кто только подозревался в антисоветской деятельности или хотя бы рассказывал анекдоты про неё?

– О, такие в колонии у нас были. А многие в колонию не попадали. Их расстреливали ещё до колонии, в тюрьме.

– А революционеров, которые открыто призывали к свержению самодержавия, это самодержавие не расстреливало, а отправляло в ссылку. И в ссылке, между прочим, они жили не так уж плохо. Вы не бывали в музее Ленина в селе Шушенском? Неплохо жилось в ссылке вождю мирового пролетариата. От государства получал деньги на жизнь, снимал с Надеждой Константиновной неплохую квартиру. Многие и через семьдесят лет советской власти такую не имеют. И ещё подрабатывал статьями в газетах. Вы можете себе представить, чтобы при советской власти какая-нибудь газета напечатала статью ссыльного? Да даже известные писатели и журналисты не могли опубликовать ни строчки, если они просто попадали в опалу. И так жил не только вождь мирового пролетариата. Революционеры, попадавшие в ссылку, получали от ненавистной вами царской власти жалованье, которого хватало на оплату квартиры, питание и другие расходы.

Можно было жить, ничего не делая, или же продолжать свою революционную деятельность. Вы при советской власти видели что-нибудь подобное? Да ещё, чтобы бедным революционерам скучно не было в ссылке, места расселения им определяли в соответствии с их партийной принадлежностью: меньшевиков отдельно, большевиков отдельно. Так что в своих кружках они могли повышать своё партийное образование.

И жили они почти свободно, хоть формально считались под надзором полиции. Если кому-нибудь надоедала такая жизнь, он мог нелегально уехать. И без особого риска. Потому что в случае поимки его отправляли обратно без добавления срока. А как расправлялась с беглецами советская власть?.. То-то же.

Ошарашенный такой тирадой, Василий Петрович растерянно молчал. Юрий Сергеевич сделал паузу и продолжил:

– Вот вы бывали в партизанском отряде и знакомы с армейскими порядками того времени. Как поступали с теми, кто вёл антивоенную или пораженческую пропаганду?

– Расстреливали на месте.

– А большевики такую пропаганду вели всю Первую мировую войну. И царская власть за это не расстреливала. И даже когда стало известно, что Ленин получал деньги от германского Генерального штаба, Временное правительство не арестовало, не расстреляло Ленина, а только вызвало в суд. А большевики ещё долго обсуждали вопрос о том, стоит ли Ленину являться на этот суд. Решили, что не стоит, и отправили его в Разлив.

Так что, как видите, не очень тяжело было революционерам при царской власти и тем более при Временном правительстве. Зачем было устраивать этот Октябрьский переворот?

– Но ведь это было буржуазное правительство!

– И что же? Правительство было временное. А вскоре должно было начать работу Учредительное собрание. Вот народ и выбрал бы себе такую власть, какую хотел. Но не хотели этого большевики, боялись.

– С чего вы взяли?

– Потому что представляли они очень незначительную часть общества и не могли прийти к власти демократическим путём. А власть заполучить им очень хотелось. Да и воплотить в жизнь коммунистическую идею очень хотелось попробовать.

– Что же тут плохого?

– Потому что социальная революция в России не была проработана даже теоретически. Маркс предполагал в социальной революции опираться на пролетариат. Поэтому не видел возможности такой революции в России в обозримом будущем из-за того, что рабочих в то время в стране было около одного процента.

Да и Ленин большую часть свой жизни посвятил вопросам создания партии, философским проблемам, текущим вопросам революционной борьбы и занимался бесконечными спорами с оппонентами по всем этим моментам. И только перед самым Октябрём, сидя в Разливе, написал книгу «Государство и революция». Притом никто не спрашивал народ, хотят ли они быть подопытными кроликами в новом государстве, чтобы на нас отрабатывалась коммунистическая идея.

– Согласитесь, однако, если идея победила, значит было в ней рациональное зерно. Сумели же большевики взять власть…

– Сумели. Во-первых, потому, что в преддверии созыва Учредительного собрания и в общей неразберихе никто за неё особо не держался. А во-вторых, удержали эту власть такой ценой!.. Я бы сказал, неадекватной. Это если мягкие слова выбирать. Вот, например, царская власть, которую вы так осуждаете, после убийства Александра Второго никакого террора не устраивала, так, цензуру ввела, контроль усилила. А Веру Засулич за убийство генерал-губернатора суд даже оправдал! Большевики же после покушения на Ленина объявили такой красный террор, что мало не показалось никому.

– Так они же боролись с контрреволюцией.

– С контрреволюцией?! А кого вы считаете контрреволюционерами? Ту огромную массу людей, у которых коммунисты отнимали собственность, имущество, продукты их труда. Притом отнимали без всякого суда и следствия. По-бандитски.

– Ну уж вы скажете. По-бандитски… Можно было бы и повежливее. Советская власть всё-таки.

– Вас шокирует такое определение? Ведь сами же рассказали, как большевики с адвокатом поступили… А с вашей матерью разве не так?

– Просто время такое было. После всё стало на свои места.

– Ну что же, давайте разберёмся. На кого Ленин призывал опираться в революционной борьбе? На пролетариат. Не на весь рабочий класс, а именно на неимущих. Хороший рабочий, мастер своего дела, уже имеет кое-какую собственность, интеллектуальную например. Хорошие специалисты получали неплохую зарплату и могли иметь материальную собственность. Таким людям было что терять. И крестьянину было что терять. Он был привязан к земле, пусть даже не его собственной. Он производил продукцию, которой мог распорядиться самостоятельно. Он тоже имел собственность. А работники без специальности действительно ничего не имели, и их легче было поднять на борьбу.

А к чему призывал вождь мирового пролетариата? «Грабь награбленное!» Вот под такой лозунг и вставали неимущие и деклассированные элементы. Чего бы на халяву не поживиться? А ведь этот лозунг глубоко аморален. Это лозунг уголовников. Кстати, многие революционеры и даже вожди имели уголовное прошлое. И массами этот призыв был воспринят по уголовным понятиям – грабь.

И кто там различал – награбленное или нажитое честным трудом? Привлекала безнаказанность. А как иначе можно было понимать продразвёрстку? Крестьянин трудился, растил урожай потом и кровью. А потом приезжали уполномоченные от государственной власти и забирали всё. Как любой человек, у которого власть отняла его собственность, будет относиться к такой власти? Естественно, будет ненавидеть и бороться с ней.

В своё время Фридрих Энгельс написал хорошую книгу «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Уже в самом названии раскрывается суть проблемы. Упрощённо это выглядит так. Когда создаётся семья, то для её существования нужна уже какая-то собственность. И эту собственность надо защищать. Но каждому собственнику поодиночке защищать её трудно. Поэтому общество собственников и создаёт государственную власть, которая и должна оказывать помощь в защите собственности.

Если же во власть приходят люди, которые вместо защиты сами начинают отбирать нажитое, то собственники воспринимают таких людей не как государственную власть, а как бандитов. И борются с ними как с бандитами. В этом и заключается основная причина Гражданской войны, унесшей столько миллионов жизней.

А на определение «бандиты» вы зря обижаетесь. А знаете ли вы, что уже в 1924 году председатель комиссии ЦК Михаил Фрунзе, когда обследовал состояние тогдашней Красной армии, вынужден был докладывать на партбюро, что Красная армия представляет собой банду разбойников, совершенно небоеспособна и подлежит роспуску?

А что творилось во время Гражданской войны – и говорить нечего. Не всё было так красиво, как нам потом вдалбливали в головы на уроках истории. Например, нас учили, что Будённый – это герой Гражданской войны, командир Первой конной армии. А на самом деле этот вахмистр царской армии в начале Гражданской войны командовал кавалерийской бандой. Как описывает бывший секретарь Сталина Борис Бажанов, в какой-то момент Будённый получил из Москвы подарки: автомобиль и партийный билет. Не зная, что с этими подарками делать, Будённый созвал на совет главарей свой банды. Те поразмышляли и посоветовали: «Автомобиль, Семён, бери, автомобиль – это хорошо. А «это» (партбилет), знаешь, хай лежит, он хлеба не просит». Вот такие коммунисты боролись, как вы говорите, с контрреволюцией. А фактически боролись со всем народом.

Да кто они такие были, чтобы распоряжаться судьбой всего народа, всего государства?!

Ведь до революции это была небольшая кучка бунтарей, всё время ругавшаяся между собой о путях ведения революционной борьбы. И вдруг они во время войны с Германией с помощью сидящих в тылу матросов захватывают власть и пытаются насадить в стране коммунистический режим, отобрать собственность у народа.

– Ну не у всего же народа!

– Практически у всего. В то время в России только мелких собственников-крестьян было восемьдесят пять процентов населения, а рабочих – около одного процента, как я уже сказал. И не спросила эта горстка революционеров у народа: а хочет ли он такого коммунизма?

– Но раз коммунисты победили, значит, народ пошёл за ними, значит, захотел.

– Совсем не значит. – Юрий Сергеевич скривился. – Да, коммунисты победили, но какой ценой? Ценой моря жертв и крови. Ценой жестокого красного террора, когда чекисты садистски истребляли тысячи жертв. Притом, как описывали очевидцы – а всех просто не смогли уничтожить, – каждая местность имела свои примеры зверства. В Воронеже пытаемых сажали голыми в бочки, утыканные гвоздями, и катали. В Царицыне и Камышине пилили кости. В Полтаве и Кременчуге священников сажали на кол. В Екатеринославле распинали и побивали камнями. В Одессе одних людей привязывали цепями к доскам, медленно вставляя в топку и жаря, других разрывали пополам колёсами лебедок, третьих опускали по очереди в котёл с кипятком и в море…

Расстрел можно было считать самым «гуманным» способом казни. Под расстрел попадали не единичные жертвы. В одних населённых пунктах мог устанавливаться процент уничтожения мужского населения, другие могли быть уничтожены полностью. В некоторых воинских частях в терроре участвовали китайские наёмники. Только так коммунисты смогли победить собственный народ. А ради чего? Чтобы создать для тех, кто остался в живых, светлое будущее? Абсурд!

К чему привёл большевистский эксперимент? Если у крестьянина силой отбирали продукты его труда, ничего не давая взамен, то какой же смысл был крестьянину трудиться? Естественно, он начал уменьшать количество посевов. Не было, как теперь выражаются, мотивации деятельности.

Разве «великие вожди» не могли этого предусмотреть? Как они себе это представляли? Что миллионы людей будут работать в поте лица и потом добровольно отдавать плоды своего труда за просто так? Люди на это не соглашались. Уже в 1920 году начались крестьянские восстания. В нашей советской истории об этом мало писали. Сообщалось, например, о «банде Антонова». А ведь это была совсем не банда.

Тухачевский сам признавал, что войну приходится вести не с бандитами, а со всем местным населением. Он пришёл к мысли, что воюет против своего народа и победа завершилась оккупацией. Вот так-то, оккупацией! Правда, это он признал несколько позже. А поначалу в своих официальных документах он называл восставших крестьян бандитами и подавлял их до жути жестоко.

Согласно его приказу, восставшая волость оцеплялась войсками; вводили осадное положение. Собирался волостной сход, предварительно взяв около сотни заложников. На сходе зачитывался приказ, согласно которому жителям давалось два часа на выдачу оружия, «бандитов» и их семей. Если в эти сроки приказ не был выполнен, снова собирался сход. На глазах у населения заложников расстреливали и брали новую партию заложников. Населению снова предлагалось выдать оружие и «бандитов».

Что оставалось делать людям в таком положении? Ведь каждого заставляли давать показания, не отговариваясь незнанием. Ради спасения жизни своей и своей семьи люди указывали место, где располагались восставшие. И это было ещё не всё! Местных жителей потом принуждали участвовать в экспедиционных отрядах. Людей уничтожали: кого физически, а кого – морально, заставляя ловить и убивать своих близких, родных, друзей, соседей, становиться предателями и убийцами. После такой мясорубки это были уже другие люди…

Многим из тех, кто выжил тогда в этой бойне, приходилось в дальнейшем стучать на своих друзей и родственников при различных жизненных ситуациях, но это уже было легче. «Закалку» они получили тогда, в 1921-м.

Вот чем победили большевики. Нечеловеческой жестокостью, а совсем не своей коммунистической идеей. Коммунистическая идея провалилась. Что толку от того, что потопили в крови крестьянские восстания? Хлеба от этого не прибавилось. В стране царил голод. Люди жили на паёк, состоявший из четырёхсот граммов в день хлеба, непонятно из каких отбросов приготовленного, и четырех селёдок в месяц.

Не выдержали голода и забастовали кронштадтские моряки. Но к ним направили не хлеб, а войска. Не все соглашались стрелять в своих товарищей. Но если какие-то части опускали винтовки и останавливались, по ним стреляли красноармейцы второй цепи. Так одних людей заставляли стрелять по другим.

А ведь и те и другие представляли рабоче-крестьянскую Красную армию, наш народ. Кстати, Василий Петрович, если помните, этот опыт Сталину пригодился в 1942 году. Тогда так же начали действовать заградительные отряды: никто не имел права отступать… Вперед пойдёшь – смерть, отступишь – тоже смерть.

Потребовалось несколько лет, чтобы новая власть поняла, что невозможно насаждать силой военный коммунизм. И заменила продразвёрстку продналогом. У людей снова стала появляться собственность, благодаря чему изменилось отношение к власти. Страна получила возможность вернуться к нормальной жизни. Наблюдался большой подъём экономики. Наибольших темпов роста достигали частные предприятия, чего по определению не должно было быть. И государство испугалось самой возможности сравнения предприятий разной формы собственности, так как на частных предприятиях мотивация деятельности была выше.

Последовавшие затем раскулачивание и насильственная коллективизация окончательно погубили класс собственников и миллионы жизней, отбросив экономику страны назад настолько, что догнать другие страны мы не можем до сих пор. А по многим отраслям мы отстали, по всей вероятности, навсегда.

Вот что натворили большевики и их советская власть.






Глава 8




Василий Петрович возмущённо глянул на собеседника:

– Не нравится мне, что вы так охаиваете советскую власть. Разве не при советской власти наша страна достигла таких высот?

– Каких именно? – удивился собеседник.

– Как была развита промышленность, сельское хозяйство! А вся наша культура, наука? Какую плеяду писателей, композиторов, артистов, учёных вырастила советская власть!

– Стоп. Пока достаточно. Давайте уточнять по пунктам.

– Давайте по пунктам.

– Вы считаете, что наша промышленность достигла таких рубежей благодаря советской власти?

– Конечно!

– А до советской власти в России не было промышленности? Возьмём, к примеру, Урал, который не так давно мы проехали. Все уральские города родились задолго до советской власти. При этом родились они благодаря строительству заводов в этих местах. Многие позднее достраивались, а часть остались в первозданном виде с дореволюционных времён. Только оборудование обновилось за годы советской власти. И таких заводов было много по всей стране.

Так что промышленность России до революции была на должном уровне. И, если помните, ещё лет пятьдесят после революции наши достижения сравнивались с 1913 годом. Были в России и промышленность, и инженеры хорошие. А вот советская власть их поразогнала: кого загубили, кто сам уехал, не выдержав всей этой революционной вакханалии. А ведь все они могли послужить России…

Вдруг Василий Петрович вздрогнул, взгляд его потускнел, он как бы ушёл в себя, окаменел.

– Что с вами? – переполошился Юрий Сергеевич.

Василий Петрович вздохнул:

– Да вот, вспомнил…






Глава 9




Инженер Покровский в городе был человеком известным. Борис Ермолаевич происходил из семьи разночинцев. С детских лет тянулся к знаниям. Успешно окончил гимназию, поступил в университет. Родительских денег на учёбу не хватало, и Борис подрабатывал уроками. После окончания университета поступил работать на завод. Женился. Родились два сына-погодка, Виктор и Александр.

Зарплата инженера позволяла жить в достатке. Покровские купили хороший дом, держали домработницу. Жена Мария Степановна занималась воспитанием детей, Борис Ермолаевич допоздна работал, но вечерами, приходя с работы, интересовался успехами сыновей.

Когда началась Первая мировая война, Мария Степановна пошла работать в госпиталь медсестрой. Бывало, ужинать садились втроём – она оставалась в госпитале на дежурстве.

Сыновья обсуждали с Борисом Ермолаевичем события на фронте, сами рвались туда, но по возрасту ещё не подходили. Виктор был уже в последнем классе гимназии, когда случился Октябрьский переворот.

В семье Покровских этому вначале не придали особого значения. Ведь до созыва Учредительного собрания оставалось совсем немного времени. Какая разница, кто в оставшиеся дни будет у власти: Временное правительство, большевики или меньшевики?

Но большевики разогнали Учредительное собрание. Вечером в доме Покровских сыновья горячо обсуждали с отцом это событие.

– Как же так, папа, – возмущался Виктор, – ведь делегатов Учредительного собрания выбирали и собирали со всей России! А эти матросы их просто разогнали.

– Да, – вмешался Александр, – этот матрос, как его, кажется, Железняк, заявил, что караул устал! Во-первых, кого охранял этот караул? Если Учредительное собрание, то он должен не указывать Учредительному собранию, а подчиняться ему. Во-вторых, что значит «караул устал»? Это военные моряки или лавочники с базара? Лавочник, когда устал, может закрыть лавку и идти домой. А воинский караул обязан отстоять положенное ему время. А если время дежурства кончилось, то полагается сменить караул. Я правильно говорю, папа?

– Правильно, сынок. Только зачем так кипятиться? Народ разберётся и, я надеюсь, вышвырнет эту кучку пьяных матросов, мешающих работе Учредительного собрания.

Народ действительно начал собираться на демонстрацию. Рабочие с заводов и фабрик, студенты и прочий люд стекались в колонны, возмущённо обсуждая действия большевиков. Виктор с Александром потолкались у одной колонны, у другой, словно хотели ума набраться, а на самом деле искали единомышленников.

– Да, похоже, папа прав. Весь народ выступает за Учредительное собрание.

Колонны двинулись по улице, и вдруг по ним ударили пулемётные очереди. За пулемётами чернели бушлаты матросов. Всю Первую мировую войну эти матросы не принимали участия в боях, их корабли простояли на рейде. Дисциплина падала, моряки пьянствовали и слушали большевистских агитаторов, сеющих пораженческие настроения. Конечно, лучше пьянствовать в тылу, чем лезть под пули и снаряды немцев!

После падения монархии матросы вообще озверели. Они убивали своих офицеров, издевались над их семьями. Доблестным офицерам Российского флота разбивали головы, топили в прорубях.

Рассказывали, что Дыбенко, возглавивший Центробалт, вместе со своим соратником и собутыльником Раскольниковым катался на лошадях по офицерским трупам. Они считали офицеров и членов их семей врагами народа.

И вот теперь эти «борцы за народное дело» расстреливали своих соотечественников, тех рабочих, от имени которых они захватили власть.

Люди падали, сражённые пулемётными очередями. Растерянные живые бросились врассыпную. Виктор с Александром успели нырнуть в какой-то подъезд и от волнения долго не могли прийти в себя.

Домой они попали только к вечеру, потрясённые увиденным. Отец уже успел вернуться с завода. Посмотрел на сыновей, побледнел, всё понимая, и сказал:

– Сейчас смутное время, дети. Мы, может быть, чего-то не знаем и не можем судить, кто прав, кто виноват. Поэтому дайте мне слово, что не будете сейчас вмешиваться ни в какие политические игры. Вам ещё и по возрасту трудно разобраться во всём. Вот вырастете – тогда другое дело. Дайте мне слово.

Вытянув из сыновей обещание, отец пригласил их ужинать. Вид у обоих был неважный. Хорошо, что Мария Степановна в этот вечер была на дежурстве.

Вскоре и вовсе наступило жуткое время. Начались аресты. Многие даже не знали, за что их забирают. Людей увозили и запросто расстреливали как врагов советской власти. Под эту категорию попали не только владельцы предприятий, магазинов, деревень, но и просто мало-мальски состоятельные люди.

Бориса Ермолаевича пока не трогали, но уплотнили, вселив две семьи и оставив хозяевам только две комнаты на четверых. От домработницы пришлось отказаться. Во-первых, потому, что заводы почти не работали и Борис Ермолаевич не получал жалованья. А во-вторых, держа домработницу, можно было прослыть эксплуататором. А эксплуататоров уничтожали как класс.

Став почти безработным, Борис Ермолаевич чаще дышал свежим воздухом, прогуливаясь возле дома и обсуждая с соседом, инженером Бережным, создавшееся положение. Говорили тихо, чтобы не привлекать внимание окружающих.

– Вы понимаете, – горячился Бережной, – нас уплотнили, подселив какого-то матроса с женой. И теперь у нас не жизнь, а ад. Вы себе не представляете, что творится на кухне. Теснота, шум. Матрос почти всегда пьян и шумит на весь дом. Жена его развешивает бельё на кухне. Стараемся туда не выходить. Но еду готовить надо?

– Боюсь, что скоро в этом не будет необходимости, – задумчиво вздохнул Борис Ермолаевич.

– Почему?

– Во-первых, нас с вами в любой момент могут забрать как «ржавых интеллигентов», а на том свете можно обойтись без пропитания. Во-вторых, если и не заберут, то питаться скоро будет нечем.

– Почему?

– Потому что всё хозяйство в стране разрушено. Никто ничего не производит. Вы обратили внимание, сколько сейчас выдают граммов хлеба на человека? Распределят старый урожай, доедим, а дальше что? Будет ли уцелевший крестьянин сеять следующей весной в таких условиях? То ли бандиты потом отберут хлеб, то ли большевики со своей продразвёрсткой, – какая разница?

– Что же нам делать?

– Я думаю, надо уезжать за границу.

– Как уехать? Ведь мы же россияне в двадцатом колене! И теперь бросить Родину?

– Да, мы россияне, но в этих условиях нам не выжить. Как это ни больно, но надо уезжать. Я ещё за сыновей беспокоюсь. Им необходимо дать образование, а здесь это в данное время невозможно. Кроме того, я не хочу, чтобы они по молодости влезли в политику за ту или другую сторону.

– Но как же так. Здесь у нас свое жильё. А там надо будет где-то устраиваться.

– Конечно, тяжело расставаться с Родиной. Но я думаю, что это ненадолго. Разберётся народ с этой смутой, и мы ещё вернемся. А пока и за границей сможем устроиться. Мы с вами люди образованные, имеем хорошую специальность. Думаю, Бог нас не обидит.

– А я всё-таки останусь. Не могу бросать родной кров и всё нажитое.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=66474080) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.