Книга - Жизнь после

Жизнь после
Елизавета Порфирова


Лета молода и прекрасна, она очень любит жизнь и наслаждается каждым днем. Ровно до тех пор, пока однажды внезапно не оказывается в пустом, бездушном и сером мире, пугающе похожем на реальность. Она потеряна, ей страшно и очень одиноко. И кажется, что в этой пустоте нет спасения, кроме далекого голоса, зовущего ее по имени…





Елизавета Порфирова

Жизнь после



… Разбитое на сотню осколков красное солнце. Последнее цветное пятно в моей жизни. Теперь нет цвета. Нет зелени листвы, синевы неба, золота закатов и рассветов. Нет звуков, кроме моего голоса. Нет дождя, нет ветра, нет воздуха. Нет ни холода, ни жары. Улицы, дома, комнаты, предметы – все на своих местах, как было прежде, но нигде нет самого важного. Жизни. Только я. Я одна. И тусклый замерший мир.



Заходящее солнце окрасило город яркими красками. Алые стены домов, словно дорогими диадемами, блестели червонным золотом окон верхних этажей. Налились рубиновой тяжестью, стали глубже и отчетливей вечерние тени. Янтарно-сизые края заполнившей полнеба грозовой тучи, нависшей над дальним берегом реки, завораживали.

Остановиться бы и застыть на часок другой, любуясь этой красотой. Замереть, затаив дыхание. Раствориться в свежем воздухе летнего вечера. А потом – кто знает? – может быть, остаться в нем навсегда.

Но люди спешили. Им снова было некогда: неотложные дела, вечерние телепередачи, домашние заботы…. Где тут найдешь время на то, чтобы побыть наедине с городом и закатным небом?

– Мама, знаешь мне Костя сегодня что сказал? – спросил малыш в синем джинсовом комбинезоне, семеня за молодой красивой женщиной в летнем пальто и стараясь не отстать и не выпустить свой маленькой ладошки из ее прохладной спасительной руки.

– Откуда же я могу знать? – резонно заметила мама. – Костя же тебе это сказал, а не мне.

– Ну, знаешь? – не сдавался малыш.

Он хотел, чтобы ей стало интересно и она задала вопрос.

– Нет, – вздохнула понятливая мама, – не знаю. Что?

– Что у него вчера умерла прабабушка! – едва ли не торжественно объявил малыш.

Женщина заметно помрачнела. Ей совсем не хотелось сейчас разговаривать на эту тему. По крайней мере, не здесь, не на шумной улице. О таких вещах говорить лучше дома.

Однако деваться было некуда – сын требовал объяснений:

– Мам, а как это?

– Что?.. – осторожно переспросила женщина, всем сердцем надеясь, что сын уже сменил тему.

– Как это…. умерла?

Женщина вздохнула, замедлила шаг и, подумав, решила, что сейчас уместнее всего будет ответить наиболее просто и понятно. То есть именно так, как обычно отвечают на этот вопрос взрослые, когда его задают дети.

– Уснула и не проснулась.

– И Костя так говорил, – произнес малыш задумчиво. – Но так разве можно? Уснуть совсем?..

– Можно.

– И она теперь постоянно видит сны? – с воодушевлением, встревожившим мать, вопросил мальчик.

– Нет, – поспешила заверить его она, – она ничего не видит. Спит без снов.

– А-а…. – мальчик явно расстроился. – Это скучно…

Он на минуту замолчал, и мать с облегчением подумала, что разговор на эту невеселую тему завершен. Она уже собиралась поинтересоваться у сына, в какие игры он играл сегодня в детском саду, чтобы поговорить о чем-нибудь хорошем, как вдруг малыш сказал:

– А Костя еще говорил, что она потом проснулась.

По телу женщины пробежал холодок, но почти сразу ей пришла в голову мысль, что дети что-то придумали.

– Что сказал Костя? – решила уточнить она.

– Что он видел, как его баба Аня проснулась, – пояснил мальчик. – Ее стало двое: одна спала, а другая рядом стояла и рукой ему помахала. А потом пропала.

На перекрестке, к которому они подошли, загорелся зеленый, но женщина этого не заметила. Она стояла на тротуаре у перехода, во все глаза глядя вниз, на сына и крепко сжимая его вспотевшую маленькую ладошку.

– Мам, – продолжил любопытствовать он, – а так бывает, что если умираешь, то тебя становится двое?..

Женщина взяла себя в руки, постаралась выкинуть из головы все фильмы и книги ужасов, которыми увлекалась в юности, и уверенно сказала:

– Не бывает. Косте показалось. Или он придумал, чтобы тебя напугать.

– Я не боюсь! – тут же ответил мальчик.

– Вот и хорошо, – убежденно произнесла мама.

Только сейчас она заметила, что на светофоре горит разрешающий сигнал. Но тот уже начал предупреждающе мигать, и женщина досадливо поджала губы.

«Скорее бы домой,» – подумала она.

Ее взгляд заскользил по верхним этажам дома на противоположной стороне улицы, остановился на пожилом мужчине, стоявшем на залитом янтарным светом балконе. Он глядел вдаль, туда, где рядом с сизым краем тяжелой тучи медленно опускалось за горизонт горящее светило и мягкий, расплавленный дневной жарой горизонт, словно мать малыша, нежно принимал таящее солнце в свои объятия.

Женщина обернулась, проследив за взглядом старика, и позволила себе на несколько секунд замереть, любуясь красотой летнего неба. Ее сын обернулся вслед за ней: ему интересно было узнать, что же увидела там мама.

В этот момент раздался пронзающий сердце скрежет. Женщина, не понимая еще, что произошло, отчаянно вскрикнула и прижала к себе сына, оборачиваясь на звук.

В нескольких метрах от них пешеходный переход загородила груда искореженного металла.

Мальчик плакал, испугавшись громкого звука. Но ему очень хотелось увидеть, что случилось. Он повернул голову и, уткнувшись мокрой щекой в мамино бедро, открыл глаза.

Две машины, столкнувшись, совсем сломались. Погнулись, растеряли детали. Такое бы даже дедушка не смог починить.

Малыш и не думал, что от их столкновения может быть так страшно и громко, и потому продолжал плакать. Но вдруг затих, заметив женщину, не старше мамы, которая стояла посреди смятых машин и растерянно озиралась по сторонам.

«Наверное, она тоже испугалась,» – подумал мальчик.

Но не успел он рассказать о ней маме, как женщина неожиданно сорвалась с места и побежала прямо по дороге. Мальчик следил за ней взглядом, пока она совсем не пропала из виду.

А вдалеке уже слышался вой сирен и рядом севшая на колени прямо на асфальт мама крепко обнимала его и повторяла дрожащим шепотом:

– Все хорошо, все хорошо….




I




Разбитое на сотню осколков красное солнце. Оттого в голове этот ужасный звон, словно крик.

Лета хотела спрятаться от этого страшного звука или хотя бы закрыть руками уши, чтобы не слышать, но ее кружило в водовороте хаоса: невозможно было понять, где земля и где небо и есть ли они еще; тело как будто бы отделилось, руки, ноги, голова – все перепуталось, рассыпалось, разлетелось. Остался только этот ужасный звон.

Но и он теперь дробился на мелкие части, звучал со всех сторон на разные лады и постепенно затихал, ускользая.

Как странно: Лета хотела схватиться за этот страшный звон, удержать его, не дать ему уйти. Как будто с этим звоном от нее безвозвратно ускользало нечто очень важное.

Но он все же стих. И солнечные осколки погасли. И прекратился хаос. На место вернулись руки и ноги. И мир.

Лета наконец смогла осмотреться. Она стояла посреди знакомой улицы, серой лентой убегающей вверх и вдаль. С одной стороны вдоль дороги стояли похожие друг на друга дома, с другой – уходил вниз пологий берег неширокой реки. Сама река виднелась чуть поодаль внизу, а на противоположном берегу ее возвышались над длинными низкими корпусами тонкие трубы старого завода.

Она точно знала, где находится, но не помнила, как и когда очутилась здесь, и не понимала, почему кроме нее на улице больше никого нет. Все вокруг, насколько могли видеть ее глаза, было пустым. Абсолютно и совершенно неестественно.

Только она одна стояла посреди дороги. Ни людей, ни машин. Ни единого звука, кроме тонкого звона в ушах. Такой слышишь, когда внезапно шум вокруг сменяется тишиной.

Сейчас тишина, как и пустота, казалась абсолютной, всеобъемлющей, и оттого совершенно нереальной.

Однако река и убегающая вдаль дорога были слишком настоящими….

Вероятно, это просто кошмар. Глубокий и очень ясный сон, где отчетливо видна каждая деталь: листья на деревьях, рамы на окнах домов, ступени и даже щели между кирпичиками бордюра.

Лета обхватила себя руками, почувствовав, как все внутри нее вдруг похолодело. Ей было не по себе. Не хотелось больше стоять посреди дороги, ничего не понимая. Тишина, пустота и серая безжизненность всего вокруг пугали. Она готова была кричать, звать кого-нибудь, но горло словно сжало невидимой рукой и крик сорвался прежде, чем вырвался наружу.

Недоумение и растерянность все больше уступали место страху. Ясно одно: здесь нельзя оставаться, иначе она сойдет с ума. Нужно идти, а лучше – бежать. Бежать как можно скорее туда, где есть хоть кто-нибудь, кто сможет помочь.

В иных обстоятельствах она, конечно же, помчалась бы сразу домой, потому что там ее непременно ждал бы Олег. Он всегда ждет ее, где бы она ни была: во сне или наяву. Она побежала бы сразу к нему, не раздумывая. Но сейчас ей отчаянно хотелось оказаться рядом с кем-нибудь близким как можно скорее. Вон там, за поворотом, в кирпичной девятиэтажке на четвертом этаже живет ее брат. У него есть жена и двое маленьких детей. Там всегда светло, радостно и уютно, там нет места отчаянию и одиночеству.

Размышляя об этом, она уже мчалась со всех ног прямо по пустой дороге. Мысль о брате и его семье подбодрила и придала сил. Лета сама не заметила, как очутилась в знакомом дворе, замершем под тенью липовых крон.

Здесь тоже было пусто и непривычно темно. Возможно, дело шло к ночи, и от этого предположения становилось лишь страшнее. Только сейчас, добравшись до знакомого подъезда, Лета поняла, что ошиблась с выбором: дверь была заперта на ключ. Ей не попасть внутрь.

Она подняла голову и вздрогнула всем телом. Еще там, на широкой улице, ей показалось, что с домами что-то не так. Теперь она увидела что именно: за запертыми окнами темнела безжизненная пустота. За каждым из них. Ни единого огонька, ни одного светлого пятна штор, никаких признаков того, что в большом многоквартирном доме кто-нибудь есть.

«Пора просыпаться,» – тоскливо подумала Лета, а когда ничего не изменилось, повторила эту мысль еще раз, уже настойчивее: «Пора просыпаться!»

Она даже закрыла глаза на секунду, а затем вновь открыла их, ожидая, что все вокруг изменится. Но все осталось прежним.

Не в силах больше стоять на ногах, девушка села, привалившись спиной к железной двери подъезда. Никогда в жизни ей не было так страшно, как сейчас. И страх был сильнее от того, что она не понимала, что происходит с миром вокруг нее.

Слезы подступали к самому горлу. Но если она расплачется, у нее совсем не останется сил. Что будет с ней, если она останется здесь? Может быть, ничего? А может быть, что-то еще более ужасное?

Вон тени, что скопились в углах домов. Они уже тянутся к ней. Высокие стены надвигаются, сжимают в тисках внутри этого маленького прямоугольника, покрытого не то травой, не то пеплом, и тесно засаженного старыми липами. Черные окна-глаза глядят прямо на нее, не мигая.

Родители говорят, что мир дружелюбен к людям, если люди дружелюбны к нему. Лета всегда старалась верить в это, и всегда все действительно было так: ни одно животное ни разу не причинило ей вреда, погода была благосклонна к задуманным ею планам, а урожай и цветы в маленьком садике никогда не разочаровывали. Что же произошло сейчас? Отчего мир вокруг в одночасье, в одном мгновение стал таким враждебным? Почему он так неузнаваемо преобразился и пугает ее?

Лета прижала к себе колени и обхватила их руками. Словно измученный и затравленный зверь, она смотрела на стены и окна кирпичных домов вокруг, на испещренные морщинами стволы деревьев и странную траву.

Что же случилось? Может быть, произошла ужасная катастрофа и все погибли? Но где тогда тела, и почему она одна осталась посреди пустой улицы? Может быть, кто-то играет с ней злую шутку? Но кто, зачем и как такое вообще можно разыграть?! Может быть, это действительно сон; а может быть, она умерла.

Последнее кажется наиболее правдивым. В таком случае, это загробный мир. Отчего же тогда он такой пустой? Лета всегда верила, что после смерти снова сможет увидеть тех, кого когда-то потеряла, и приглядывать за теми, кого оставила. Но то, что происходит сейчас и здесь, – не о такой загробной жизни она мечтала. Впрочем, нельзя сказать, что она вообще о ней мечтала и думала. В двадцать четыре года ей очень хотелось жить, а не размышлять о смерти.

Девушка вдруг поняла, что ее трясет. Она не знала, от мрачных ли это мыслей, от напряжения или страха, который становился все более навязчивым и тревожным. Может быть, дело было в тенях, скользящих вдоль стен домов, а может быть, в пышных черных кронах, закрывающих небеса, но двор, казалось, становился все более темным.

Лета не хотела здесь больше оставаться. Чувствуя слабость в ногах, она поднялась и еще раз с тоской взглянула на знакомые окна на четвертом этаже: они смотрели пусто и холодно, как глазницы черепа. Отвернувшись, девушка заспешила прочь из двора.

На дороге действительно было чуть светлее, но все оставалось таким же пасмурно серым. Лета попробовала найти хоть какие-то проблески солнца на небе, но не смогла. Тогда она огляделась вокруг, в надежде, что, может быть, сейчас из-за поворота появится хоть кто-нибудь. Но никого не было.

«Домой,» – устало подумала Лета. – «И спать. Утром проснусь, и все будет хорошо».

Стараясь держаться поближе к центру широкой дороги и подальше от пугающих пустых домов и мрачных дворов, Лета сначала побрела, а потом побежала, подгоняемая тревогой, страхом и желанием все поскорее закончить.

Их дом, двухэтажный деревянный дом, был далеко. От того места, где жил брат, до него было не меньше двадцати минут на трамвае. Но трамваев, конечно же, не было. Поэтому Лета старалась просто бежать как можно быстрее и не думать о том, что страшный сон этот слишком похож на правду.

Она добралась очень быстро. Ей показалось, что не прошло и десяти минут, а она уже привычным жестом отворяла незапертую калитку, ведущую в сад.

– Олег! – слабо позвала она, страшась собственного голоса, разогнавшего тишину, словно стаю задремавших на ветке ворон.

Никто не отозвался.

Близость к спасительному крову только усилила страх. Теперь Лете казалось, что что-то следует за ней, просачиваясь сквозь прутья калитки, желая схватить и утащить за собой, в вечную тишину и беспроглядную тьму. Оно стелется как туман по дороге, клубится и тянется, почти касаясь ее пяток.

Подгоняемая этим страхом, Лета поспешила в дом. Тяжелая дубовая дверь легко поддалась ее напору. Девушка юркнула внутрь, заперлась на железный засов, прислонилась спиной к стене и замерла.

Тишина, словно огромный пушистый зверь, свернувшийся клубком, заполняла весь дом. Лета вновь попыталась позвать Олега, но в воздухе повис немой упрек: ее слабый голос, словно качнувшаяся тонкая ветвь облетевшего дерева, потревожил покой тишины. Лета замолчала. В ушах снова зазвучал тихий далекий звон.

В доме, как и на улице, царили серость и пустота. Олега, который всегда ждал ее и всегда был рядом, сейчас здесь не было. Она была совсем одна в их доме. Большом, пустом, наполненном пугающей тишиной.

Слезы подступили к глазам, но Лета постаралась взять себя в руки. В конце концов, она, наконец, была дома. В том месте, которое могло спасти от всех бед мира. Куда возвращаешься после трудного дня, где всегда находишь покой и уют. Здесь безопасно. И даже темнота не пугает. В сумерках и в пасмурную погоду дома всегда так: тихо, блекло и темно. Правда, обычно тут пахнет хлебом и травами. А сейчас не пахнет ничем.

Но ведь во снах обычно нет запахов. И предметы во снах обычно слегка размываются. Да и слезы все еще на глазах, и усталость скопилась. Мало ли что.

Знакомые силуэты мебели в темном коридоре и комнатах успокаивали. Лета почувствовала себя увереннее и, покинув прихожую, направилась к лестнице, ведущей наверх. Почти все, кроме каких-то мелочей, здесь было так, как она привыкла: ковры на полу, книги на полках, лампа на столе, даже оставшийся после отъезда родителей фикус все так же стоял на подоконнике в спальне на втором этаже. В какой-то момент ей даже показалось, что кто-то позвал ее по имени. Замерев, она прислушалась, но тишина вокруг была такой плотной, что ни один звук не мог просочиться сквозь нее.

Девушка подошла к кровати, отбросила древнее тяжелое покрывало, не раздеваясь, легла и накрылась им с головой. Без Олега лежать и спать здесь было непривычно и тоскливо. Но ведь он вернется завтра, когда она проснется. Она откроет глаза, а он тут, рядом с ней.

Главное – подоткнуть покрывало со всех сторон. Тогда ты будешь защищен от внешних бед, никто и ничто тебя здесь не тронет. Тишина и темнота, враждебные там, снаружи, под одеялом превращаются в добрых друзей, успокаивающих, убаюкивающих.

И скоро ты уснешь, а утром, когда проснешься, все будет так, как прежде. Мир опять будет к тебе дружелюбен, в него вернутся люди, звуки, яркие краски и солнце. Все будет хорошо.




II




Странное имя Лета стало частью девочки не сразу. Его подарили ей приемные родители.

Кто же они? Есть в них что-то от хиппи и что-то от староверов, но нельзя просто считать, что они принадлежат какому-нибудь одному религиозному классу или субкультуре. Правильнее всего было бы сказать, что они просто неизмеримо любят мир, в котором живут, и жизнь их проходит в согласии с этим миром и с бесконечной благодарностью ему за дары. И речь, конечно же, идет не о том мире, который до неузнаваемости преобразован человеком, а о мире первозданном, в котором еще слышен шелест травы и шепот ветра, в котором реки чисты и прозрачны, леса высоки и тихи.

В погоне за этим миром родители Леты старались устроить свою жизнь как можно ближе к природе. Из мегаполиса они переехали в маленький городок, затем из квартиры – в деревянный дом почти на окраине, а позже – и вовсе предпочли уединенную жизнь на отшибе маленькой южной деревушки далеко от крупных городов. И если старшие их дети – Лета и Август – росли в условиях города, то младшие вовсе знали об асфальтированных улицах и многоэтажных домах в основном из книг и разговоров.

Безумные мечтатели, сумасшедшие энтузиасты, наивные романтики. Счастливые люди. Вот кто они такие.



Из окна кухни доносился приятный аромат овощного супа. Лета, которой из-за раскидистых ветвей не видно было дома, представляла себе, что трехцветный красно-желто-зеленый парок, повторяющий оттенки болгарского перца, вылетает из кастрюли и легким облачком скользит по воздуху прямо к ее лесному домику, как она его называла. Где-то над кустом он рассеивается и обволакивает все вокруг своим ароматом.

Девочка вдыхала этот аромат и при этом сама что-то растирала в старой деревянной ступке. Были тут листочки крапивы, семена яблок и еловые иголки. Было что-то еще, неизвестное, найденное Летой на пути к своему лесному домику, похожее на маленькие камушки голубоватого цвета. Девочка временно нарекла это что-то лунной пыльцой, но пока еще не была уверена в этом, потому что камушки уж больно походили на самоцветы, случайно потерянные каким-то невнимательным гномом, пробегавшим тут совсем недавно.

Последним ингредиентом стали беленькие звездочки цветов бузины. Лета всегда добавляла их в конце, ведь только благодаря им вершилась ее магия. Добыть эти цветочки было совершенно несложно: они росли прямо вокруг нее. Когда цветочки превращались в черные ягоды, Лета добавляла ягоды. А зимой, когда веточки бузины пустели, она и вовсе редко приходила в свой лесной домик.

В сущности, лесное убежище девочки представляло собой разросшиеся кусты черной бузины, среди которых сформировалось и уже полгода обживалось Летой уютное маленькое пространство, где можно было сидеть, скрывшись от глаз других, и представлять себя маленькой лесной ведьмой, которая умеет говорить с растениями, птицами и животными и готовит для них целебные зелья.

Это была любимая история Леты еще с тех пор, когда ее звали Настей и она вместе со своим другом – а теперь братом – Пашей жила в приюте. Много раз она пересматривала мультфильм и к шести с половиной годам уже дважды прочитала книгу. Историю о маленькой колдунье, которая не желает быть такой же злой, как другие ведьмы, а хочет совершать добро и помогать всем вокруг. Больше всего Лете нравился домик, в котором жила эта ведьмочка, а еще говорящий ворон.

Вороны иногда прилетали и садились неподалеку на ветки старой ивы. С ними даже можно было поговорить, вот только отвечали они невпопад и часто перебивали ее. Лете пришлось с этим смириться, иначе их общение было бы попросту невозможным, а девочке не хотелось, чтобы вороны обиделись и перестали прилетать.

– Уже почти все готово! – сказала Лета муравью, ползущему по листу бузины прямо перед ее носом. – Сейчас еще немного потолку, скажу волшебные слова и зелье будет готово!..

– Лета!.. Милая!

Вместе с маминым голосом в укрытие Леты вновь ворвалось облачко из ароматного супа.

– Я у себя! – несколько разочарованная тем, что ее прерывают, крикнула в ответ Лета.

Пару мгновений спустя на кусты упала легкая тень, зашуршали листочки и среди зеленых ветвей и белых звездочек волшебных цветов показалось круглое и румяное лицо, обрамленное черными густыми волосами, широкой волной спадающими на плечи, шею и грудь. В этих волосах, как и в светлых длинных локонах самой Леты, уже застряли мелкие веточки и цветы, но маму, стоящую на четвереньках среди кустов бузины, это нисколько не смутило.

– Привет, милая! – улыбнулась она. – Что готовишь в этот раз?

– Зелье для муравьев, – ответила девочка.

– А зачем им зелье? Ты хочешь их от чего-то вылечить?

– Хочу сделать их сильнее, – серьезно ответила Лета, снова посмотрев на муравья, ползущего по бузине. – Им приходится таскать такие тяжести, а они такие маленькие. Хочу, чтобы у них было много сил.

– Ты будешь кормить муравьев этим зельем?

– Нет! Я положу его на муравейник, там, у забора. Оно будет лежать там всю ночь, а утром муравьи станут сильнее.

– Как здорово придумано! – похвалила мама. – Я тогда не буду тебе мешать, хорошо? Только хотела сказать, что мы с Августом уйдем сейчас ненадолго, ладно? А когда вернемся, пообедаем. Не теряй нас.

– Хорошо, не буду.

Мама, приблизившись, чмокнула дочь в щечку.

– Вот и молодец!

Она собралась уже покинуть лесное убежище, как вдруг словно о чем-то вспомнила и с интересом посмотрела на ближайший пучок белых цветочков на ветке.

– Эти цветочки ведь волшебные? В них твоя магия?

Лета кивнула.

– Можно я возьму немного на удачу?..

– Да, бери, – разрешила девочка. – Только мне нужно еще произнести волшебное слово, чтобы появилась магия.

– Давай! – с энтузиазмом согласилась мама.

Девочка отломила маленькую веточку с белыми цветочками от куста, четко и громко произнесла волшебные слова и легко подула. Завершив волшебный ритуал, она протянула заколдованную веточку маме.

Та с благодарностью приняла ее, еще раз поцеловала дочь в щечку и скрылась за зелеными ветвями.

Когда мама ушла, Лета еще немного посидела в своем убежище, доводя до ума начатое зелье. Когда результат ее наконец устроил, она поднесла ступку к самым губам, снова громко произнесла волшебные слова, легко подула и поторопилась выползти из кустов во двор, чтобы успеть дать зелье муравьям до тех пор, пока оно не потеряло магической силы.

Утопая босыми ногами в мягкой зеленой траве, девочка добежала до муравейника, присела рядом с ним и аккуратно, стараясь не потревожить местных жителей, разложила получившуюся гущу вокруг муравьиной горки. Маленькие насекомые тут же облюбовали новое дополнение к их жилищу. Лета некоторое время наблюдала за тем, как они хаотично ползают по земле, камушкам, веткам и листочкам, затем, пожелав им приятного аппетита, отправилась в дом.

Вокруг было тихо, только через два забора от них кудахтали, жалуясь друг другу на судьбу, курицы и где-то в ветвях пела летняя птичка.

У самых дверей девочка посмотрела на небо. Оно было синим-синим, таким, как она любила. На нем не было ни единого облачка. Все было хорошо и спокойно. Девочка глубоко вздохнула и, с силой толкнув тяжелую дубовую дверь, вошла в дом.

Здесь она сразу попала в прохладу и темноту коридора. Впереди, освещенная ярким солнцем и наполненная ароматами предстоящего обеда, сияла яркими красками кухня. Мама любила цветные вещи, поэтому во всем доме, а особенно на кухне, повсюду были развешаны цветастые панно из ниток и тканей, полотенца и шторы, на полу лежало несколько небольших ковров с узорами, а на столе – красивая самодельная скатерть.

Лета снова глубоко вздохнула и решительно отвернулась от кухни, понимая, что не сможет удержаться, если зайдет туда и заглянет в кастрюльку на плите. Мама всегда готовила очень вкусно, в тысячу раз вкуснее, чем в приюте. Там еда обычно была пресной, недосоленной и тусклой, а здесь всегда играла яркими красками так же, как и все, что создавалось руками мамы.

Глядя на лестничный пролет, девочка думала, чем бы ей сейчас заняться, чтобы как-то скрасить ожидание. Резкий скрип половиц прямо за стеной, в небольшой мастерской, заставил Лету охнуть, а ее сердце забиться чаще.

Лета полюбила этот дом с первого мгновения, как только зашла в калитку и увидела его. После приютской комнаты собственный дом стал для нее чем-то вроде замка для крестьянки. Она очень быстро изучила все комнаты, каждая нравилась ей по-своему. И только одна почему-то пугала. Наверное, тем, что в ней было очень много всего: инструменты, доски, старые ведра и кадки, коробки, короба, потрепанные сундуки. Все это было навалено вдоль стен и закрывало широкие окна, отчего свет падал не большим полотном, а пятнами, выхватывая отельные части чего-нибудь непонятного и искажая очертания предметов.

В центре комнаты, свободном от лишних вещей, стоял небольшой стол, где любил работать папа. Он часто что-нибудь собирал или чинил здесь; и за то, что он такой ловкий и умелый, Лета любила его еще больше, чем просто так, но в эту комнату заходить все равно почему-то боялась.

И вот теперь странный скрип в пустом доме, из которого все ушли, звучал прямо оттуда. Из места, полного странных вещей и пугающих теней. И скрип этот повторился, а вместе с ним послышались тяжелые быстрые шаги. Они были все ближе и ближе, кто-то торопился подойти к двери с той стороны.

Девочку охватил дикий страх. Она сорвалась с места и побежала наверх по лестнице, в комнату к родителям, где лежал на кровати старый тяжелый плед. Уже минуя последнюю ступеньку и хватаясь за ручку дверей родительской спальни, Лета услышала, как открылась и закрылась дверь мастерской и кто-то тяжело, но уверенно последовал за ней.

Она нырнула под старый плед, свернулась клубочком и замерла. Старалась даже не дышать, только слушала и смотрела широко раскрытыми глазами в пустоту.

Ей представлялось, что неведомый страшный монстр, живущий под грудами старого хлама, узнав, что девочка осталась дома одна, решил поймать ее, чтобы утащить в свое жуткое царство.

Шаги приближались к двери. Лета напряженно ждала, что вот сейчас дверь распахнется, монстр ворвется в комнату с диким ревом и сорвет с нее спасительный плед. Но некто неведомый неожиданно прошел мимо, направляясь, судя по звукам, в комнату Августа.

Лета слушала, внимательно слушала и ждала, когда этот некто вернется. Она думала, что это может быть совсем не монстр, а грабитель, но не понимала, что ему могло понадобиться в комнате Августа. Разве что тот действительно нашел пиратский клад, который так хотел найти возле реки…. Или все же это не грабитель, а монстр, и он просто решил, что девочка спряталась в другой комнате?..

Лета слушала, думала и боялась, но знала, что пока она здесь, под этим пледом, в темноте своего маленького убежища, и пока никто не открыл дверь в эту комнату – она в безопасности. Эта мысль немного успокоила ее и, продолжая прислушиваться, девочка не заметила, как задремала.

Краткий сон пошел ей на пользу. Очень скоро она проснулась, вновь услышав шаги на лестнице. Но теперь ей уже было не так страшно. Успокоившись и немного отдохнув, она решила, что лучше всего – прислушаться повнимательнее и попытаться понять, куда этот некто ходит и что он делает.

Она так и поступила. Целую минуту она пролежала, почти не дыша и напряженно прислушиваясь, а потом сердце ее вновь забилось быстрее, но уже не от страха, а от радостного облегчения: Лета услышала, как незнакомец что-то напевает знакомым голосом.

Резко откинув плед, девочка спрыгнула с кровати, рывком распахнула дверь, выскочила в коридор и тут же с криком «Папа!» бросилась обнимать изумленно замершего на верхней ступени лестницы высокого широкоплечего мужчину с длинными каштановыми волосами, обрамленными красной узорчатой лентой, и окладистой бородой.

– Папа! – повторила Лета, крепче прижимаясь щекой к грубоватой льняной ткани его рубахи. – Это ты!

– Да уж, действительно я, – не стал спорить мужчина, поглаживая дочь по светлым растрепанным волосам. – А что случилось?

– Я думала, все ушли! И думала, что это монстр из твоей мастерской!..

– Монстр из мастерской?..

Папа Леты, которого, к слову сказать, звали Енисей, начал догадываться, что произошло. Он присел на ступеньку и снизу вверх посмотрел в глаза дочери, сверкающие каким-то лихорадочным блеском.

– Расскажи, что случилось.

– Я была в коридоре, – с готовностью начала девочка, – и услышала скрип из твоей мастерской. Я думала, что одна, ведь мама сказала, что вы ушли….

И тут ей вспомнилось, что мама совсем не говорила о том, что папа тоже уходит с ней и Августом. И от этого маленькой колдунье сделалось вдруг невероятно стыдно: она, такая сильная волшебница, оказалась такой глупой и так сильно испугалась!

Лета пристыженно замолчала и вся как-то сжалась, а Енисей, заметив, что дочь погрустнела, нахмурил брови и озадаченно произнес:

– Я, признаться, тоже испугался. Потому как думал, что ты во дворе, варишь новое зелье…. Правда, очень испугался! – убедительно добавил он, когда девочка подняла на него недоверчивый взгляд. – Но знаешь что? Я тут же вспомнил одну тайную мудрость….

Он понизил голос до шепота, оглянулся, проверяя, не подслушивает ли кто, и продолжил:

– Хочешь, поделюсь ей с тобой?..

Лета с готовностью кивнула. Енисей похлопал ладонью по ступеньке, приглашая дочь сесть рядом с ним. Она села, и он тут же обнял ее одной рукой, прижимая к себе и склоняясь к ее лицу так близко, чтобы их разговор не услышал больше никто другой.

– Я расскажу тебе эту мудрость, но только если ты сначала расскажешь мне, что сделала, когда испугалась?..

Девочка, успевшая уже почти забыть про то, что ей стыдно, снова сжалась, но все же рассказала все в подробностях: и как она убегала, и как пряталась под плед, и что думала, лежа в темноте и прислушиваясь к звукам.

– …. А потом я уснула, а когда проснулась и снова услышала шаги, решила еще послушать, чтобы понять, кто там ходит. И услышала, что это ты, потому что ты пел.

– Хм, вот как! – весело произнес Енисей. – Значит, теперь я буду петь всегда, когда хожу по дому, чтобы вдруг ненароком снова не испугать мою маленькую волшебницу!..

Лета нахмурилась.

– Я больше не буду бояться! Ты же меня научишь сейчас, как не бояться?… Ну, твоей мудростью?

Снова став серьезным, мужчина посмотрел на дочь и сказал:

– Я дам тебе совет. Если будешь следовать ему, то сможешь бороться со страхом. Только вот совсем перестать бояться – это нельзя.

– Почему?.. – Лета подняла на отца удивленный взгляд.

– Потому что страх часто бывает правильным, ты это поймешь, когда станешь постарше. И в таких случаях он нередко удерживает от глупых опрометчивых поступков. Но мы сейчас о другом. Готова слушать тайну?..

Лета хотела было спросить, что означает слово «опрометчивый», но интерес к тайнам был сильнее интереса к новым словам, поэтому она с готовностью кивнула и принялась слушать.

Отец снова склонился как можно ближе к ее лицу и шепотом произнес:

– Страх живет только в твоей голове, – он сделал паузу. – Понимаешь?..

Лета отрицательно покачала головой.

– Знаешь, есть такое выражение: у страха глаза велики?

Девочка кивнула:

– Да, так мультфильм называется.

– Верно, а почему он так называется?

Лета постаралась припомнить, о чем же шла речь в том мультике, который они несколько раз видели в приюте по телевизору.

– Там все звери в лесу боялись кота….

– А почему они его боялись, помнишь?

– Ну, они не знали сначала, как он выглядит. Им лиса сказала, что он страшный, вот они и боялись.

– Правильно! – похвалил папа. – Они не знали, как он выглядит. Они думали, что он страшный, вот и боялись. Поэтому так говорят: у страха глаза велики. Мы думаем, что что-то должно быть страшным и представляем его себе настолько страшным, насколько можем представить, хотя на самом деле это что-то может оказаться простым безобидным котом. Понимаешь?

На этот раз Лета, немного подумав, уверенно кивнула.

– Страх только у меня в голове, я его придумываю…. – произнесла она, глядя вниз на распахнутую дверь мастерской.

– Ты испугалась, – продолжил папа, – и тут же, еще не увидев самого монстра, придумала его себе и решила спрятаться. А потом придумывала все больше и больше, пока, наконец, не утомилась и не задремала. Сон тебя успокоил – ведь известно, что сны лечат. И когда ты проснулась, то уже не так сильно боялась, а потому решила узнать, что же там на самом деле. И оказалось, что там всего лишь я – немного менее страшный, чем твой монстр, но тоже обитающий в мастерской.

– Ты не страшный, – рассмеялась Лета, – ты хороший! И совсем не похож на монстра!

Она уже совсем успокоилась. Хорошо, что папа поделился с ней этой мудростью. Теперь она знает, как следует себя вести со своими страхами: не придумывать их!

– Теперь я никогда в жизни больше ничего не испугаюсь просто так! – пообещала Лета, вставая на ноги. – И не буду прятаться под пледом!

– Это, конечно, хорошо, – улыбнулся папа. – Но страх для человека, даже для взрослого, такого, как мы с мамой, – это совершенно нормально.

– Но ты же сказал….

– Я рассказал тебе эту мудрость, – прервав дочь, назидательно произнес отец, – не для того, чтобы ты больше ничего не боялась, а для того, чтобы ты вспомнила о ней, когда испугаешься. И смогла разобраться с тем, что тебя напугало….

Внизу тяжело зашумела и отворилась дубовая дверь.

– Вот и мама с Августом! Значит, будем обедать! – воодушевленно произнес Енисей, поднимаясь на ноги и разминая затекшие плечи.

Он спустился на одну ступеньку и снова присел перед дочерью так, чтобы смотреть в ее глаза снизу вверх.

– У этой мудрости есть одно свойство, – снова негромко произнес он. – Ей нельзя научиться за один раз. Потребуется время. Сегодня хватит того, что ты просто услышала ее и запомнила. Остальное – оставь на потом. А сейчас пойдем обедать, это поднимет тебе настроение!

Поднимаясь, он легко поцеловал дочь в светлую макушку, а затем повернулся и спустился по лестнице, на ходу приветствуя вернувшихся жену и сына.

Лета некоторое время смотрела на них с высоты лестницы, обдумывая все то, что услышала. Затем, решив по совету отца отложить все остальное на потом, коротко вздохнула и тоже стала спускаться вниз, навстречу маме, брату и долгожданному ароматному обеду, наполненному яркими красно-желто-зелеными красками.




III




Известно, что сон лечит. Известно, что во сне мозг обрабатывает и раскладывает по полочкам информацию, накопившуюся за день, от этого наутро становится спокойнее. И если вечером иногда трудно избавиться от страхов и тяжелых мыслей, то с рассветом они улетают, словно птицы, теряют вес, прекращают сдавливать сердце и нервы. Сон лечит, а утро разгоняет мрак.

Но не было сна. И не было утра. Все, что было у Леты, – бесконечная череда мыслей и чувств, образов, возникающих перед глазами, когда она закрывала их, чтобы уснуть. Это были не сновидения, а болезненные призраки той, другой жизни, которая была еще вчера.

Разговор с Олегом за завтраком; его шутка насчет ее здорового аппетита; его объятия и горячее дыхание на шее, когда он зарывался носом в ее длинные распущенные волосы. Она ясно видела книги, которые расставляла по своим местам в маленьком магазине, где работала продавцом. Видела пыль на полках, и отчего-то отчаянно пыталась вспомнить, правильно ли записала имена всех новых авторов в каталог. Ей казалось, что она где-то ошиблась и именно эта ошибка привела к тому, что она оказалась здесь. Но потом она вспоминала, что после обеда к ней приходила Зойка вместе с мамой Олей. Зойка разглядывала обложки цветных книжек, пока Оля разговаривала с Летой. Лета что-то пообещала ей, но не помнила, что именно. И ей стало казаться, что вовсе не ошибка в имени, а это обещание привело ее в мрачный мир.

Потом были воспоминания об Олеге, с которым они обедали в любимом кафе. Они часто там обедали. Иногда просто пили кофе по вечерам. Там же он когда-то сделал ей предложение. Они тогда были вместе уже целых три года. Ей не нужно было кольцо и не нужна была свадьба, она и без этого была счастлива с Олегом, но он хотел все сделать правильно. Он всегда хотел, чтобы все было правильно. Никогда не обманывал, не хитрил, не избегал сложностей. Делал то, что было нужно, и старался делать это хорошо. Всегда был рядом, заботился и дарил ощущение безопасности. Лета так привыкла к тому, что он всегда с ней, всегда готов выслушать, понять, помочь, что теперь ей было ужасно сложно без него.

Она лежала, укутавшись в одеяло, думала об Олеге, о том, где он сейчас. Думала о причинах, приведших ее сюда, в этот ужасный сон, и не верила, что сможет вернуться назад.

Сейчас она знала только один выход – уснуть. Но уснуть не могла. Мысли не давали покоя, образы сменяли друг друга, и как бы она ни пыталась перестать думать, ей это не удавалось.

Несколько раз она распахивала одеяло, надеясь увидеть полоску рассветного солнца на выцветшем ковре. Но почти сразу вновь укрывалась с головой, прижимала колени к груди, утыкалась в них лбом и пыталась заплакать. Но и это у нее не получалось: слез не было.

Наконец, после бесконечно долгого потока хаотичных мыслей, терзающих рассудок и сердце, наступило затишье. Лета сама не заметила, как провалилась куда-то в темноту, оказавшись в невесомости. Это нельзя было назвать сном, потому что она точно знала, где и как лежит, но знание это превратилось в далекую точку на границе разума. Остальное заполнила космическая пустота. Одна струна, словно сердце, ритмично пульсировала в этой пустоте, издавая глухой звук, похожий на стук падающих капель. В этом состоянии Лета наконец-то почувствовала спокойствие.

Но ненадолго. Пустота эта оказалась очень хрупкой. Стоило девушке подумать о том, что ей здесь хорошо и спокойно и что совершенно не хочется возвращаться в тот ужасный мир, как темноту вновь наполнили образы прошлого, мысли и переживания. И как бы ни старалась Лета вернуться в эту умиротворяющую невесомость, ей не удавалось сделать это осознанно. Она не раз еще проваливалась на время в эту пустоту, но каждый раз это происходило само собой; а как только Лета пыталась понять, почему и как, она тут же возвращалась назад.

Так, промучившись под одеялом, как ей показалось, несколько часов, Лета после очередного, особенно долгого, неосознанного путешествия в пустоту вернулась в реальность с неожиданно спокойным сердцем и ясными мыслями. Словно действительно отдохнула и выспалась.

Она распахнула одеяло, села на кровати и огляделась.

Ничего, абсолютно ничего не изменилось с тех пор, как она вернулась домой, подгоняемая страхом. Все тот же ровный серый свет, напоминающий о дождливой осени, ложился на деревья за окном, на стены, шкафы, полки и деревянный пол, закрытый старым ковром. На подоконнике стоял фикус, листья его потускнели и странно расплывались, словно мираж. Таким же расплывчатым миражом казались предметы на полках.

Лета неслышно встала и, ступая босыми ногами по ворсу мягкого ковра, подошла к полкам. Предметы действительно расплывались, их очертания дрожали, как воздух над раскаленным асфальтом, и иногда менялись. Некоторых привычных вещей не было вовсе, о них напоминала только тень – плотно сгустившийся воздух, через который ладонь проходила, словно через водную преграду.

Это было странно и необычно, и разбудило в девушке любопытство, пересилившее страх. Она принялась открывать шкафы, тумбочки и сундуки, выдвигать ящики, перебирать шкатулки и коробки и очень скоро убедилась, что в этом странном мире-сне существуют только те предметы, которые достаточно долго существовали в реальности.

Вот, например, фикус. Он стоит здесь уже почти десять лет, его начала выращивать еще мама, но потом, уезжая, она оставила растение Лете. Оттого его листья кажутся размытыми, словно мираж: цветок менялся, пока рос, приобретал новые формы. Все эти формы сейчас объединились в одну, расплывчатую: того, что было, и того, что есть.

То же самое происходило, вероятно, и с вещами на полках. У старой фарфоровой статуэтки отчетливо видна каждая маленькая деталь, ее можно взять и подержать в руках; а вот плюшевый медвежонок, появившийся в доме всего год назад, – лишь плотная тень в углу шкафа.

Старые вещи, имеющие историю и ценность в реальности, здесь полноценны и имеют плотность. А вещи новые и непостоянные – едва видимый мираж.

Лета все больше верила в правоту своих убеждений, обходя дом и рассматривая все вокруг. Привычные комнаты, в которых прожила почти всю свою жизнь, она теперь видела иначе. Мир открылся для нее с новой, невидимой ранее стороны. И это настолько изумило ее, что она на время даже забыла о том, где находится и почему.

Особенно ее потрясли фотографии. Те, что были сделаны больше двадцати лет назад и всегда хранились в большом картонном альбоме на полке шкафа, были четкими, люди на них казались настолько живыми, что Лета буквально видела, как дрожат в улыбке их губы и блестят глаза. На карточках, которые были распечатаны не так давно, силуэты людей были размыты, а лица неразличимы. Объединяло старые и новые снимки лишь то, что все они здесь имели серый, потускневший вид, вне зависимости от того, какими яркими и цветными были в той жизни.

Лета поставила несколько старых фотографий на тумбочку перед кроватью и на подоконник, села на ковер и долго смотрела, чувствуя, как тревога и грусть вновь наполняют ее.

Она смотрела в мамины светлые глаза. Сейчас она любила их еще сильнее, чем вчера или позавчера. Так же как любила папину улыбку и окладистую бороду, заплетенную в хвост. Она видела себя и маленького Августа, вспоминала радость, которую испытывала в тот момент, когда впервые увидела в лесу ежика. На снимке они с Августом тянули к ежику руки, чтобы погладить.

Они все смотрели на нее с фотографий, словно из окон, пробитых в прежнюю жизнь, а вокруг была тишина. Лета осознала, что не может сейчас позвать их, поговорить с ними, обнять. Осознала слишком ясно, чтобы усомниться. И почувствовала, как изнутри ее наполняет даже не пустота, а неизвестная прежде ледяная тоска. Захватив сердце и горло, подавляя крик и стоны, ледяная глыба гнетущей тоски опускалась вниз, к животу, заставляя девушку вновь прижать колени к груди и крепко обхватить их. Ей казалось, что она сейчас разлетится на тысячу осколков, как совсем недавно разлетелось красное солнце, но будет не алой, а морозно-голубой и обжигающе-холодной.

Она застонала, не в силах кричать и плакать, кусая губы и не замечая боли. А с фотографий на нее смотрели ее близкие, которые сейчас были невозможно далеко.

Кошмар, окружавший ее, был ужасен. Она осталась совсем одна в этом проклятом тусклом мире. Она, девушка, которая всегда любила жизнь, яркие краски цветов, неба и солнца, любила этот прекрасный мир вокруг за то, что в нем столько красоты, добра, разнообразных запахов, звуков и ощущений. Любила так сильно, что часто не замечала его обратной стороны, темной, недружелюбной, неприятной. А вот теперь словно бы ухнула сквозь дырку люка в асфальте и оказалась на этой самой обратной стороне. С одной только разницей: в прежнем мире окружающую действительность жестокой и недружелюбной делают люди, а здесь людей нет. Здесь мир холоден сам по себе. В нем нет жизни. Не цветут растения, не поют птицы, не журчит вода. Даже по проводам не бежит энергия, техника не работает, не живет.

В отчаянии от всех этих мыслей Лета вскочила на ноги и собиралась уже вновь скрыться под одеялом, спрятаться и постараться провалиться в ту самую успокаивающую тишину или просто разреветься, если наконец удастся. Но вдруг, совершенно внезапно, девушка осознала еще одну пугающую вещь.

Она не дышит!

Сколько времени она уже пробыла в этом месте, во сне или в загробном мире? Несколько часов? Сутки? И только сейчас осознала, что ей не приходится дышать! Она ни разу не подумала об этом, потому что дыхание – это настолько естественно, что о нем в обычной жизни просто забываешь. Здесь воздух был не нужен, но как только Лета осознала это, то ей тут же захотелось сделать вдох, потому что это было привычно, без этого жизнь просто не мыслилась. Ее организм попытался исполнить действие, но вместо того, чтобы ощутить поток воздуха, проникающий в легкие, Лета почувствовала вдруг, что задыхается. Рот и нос пытались втянуть внутрь хоть что-нибудь, похожее на воздух, но не было ничего. Потому что ничего и не нужно было, чтобы оставаться живым в этом неживом сером мире.

Тело бессознательно продолжало требовать воздуха, но у него ничего не получалось. И тогда оно поступило так, как поступило бы будучи частью привычного мира – ослабло и стало проваливаться в кружащуюся темноту. В отчаянии из последних сил бессмысленно открывая и закрывая рот, Лета поняла вдруг, что уже не стоит, а лежит на старом выцветшем ковре. И как только эта мысль промелькнула в ее голове, все исчезло.

Сознание вновь пропало на несколько мгновений, а затем, словно пробиваясь сквозь плотный туман, постепенно стало возвращаться. Лета медленно приходила в себя, и мрачные мысли опять наполнили голову.

Без воздуха нет жизни. Значит, этот мир определенно не создан для живых. Она умерла. И сейчас неважно когда, где и почему, важно то, что она навеки застряла здесь, в своем сером загробном мире. Одна.

Девушка медленно поднялась, стараясь больше не думать о дыхании. Очень скоро поняла также, что здесь можно не только не дышать, но и не есть, и не пить. Тело оказалось всего лишь оболочкой, не требующей никаких ресурсов для существования. Оттого и сон здесь невозможен. Ведь сон – так или иначе необходим организму для жизни, без него нарушаются важные функции. Но тут ничего не нарушится. Потому что уже и без того все нарушено. Все законы привычного человеку существования.

Даже температура и боль тут не ощущаются, потому что все это – умения физического тела. Поэтому под теплым одеялом совсем не было жарко. Поэтому все предметы кажутся почти одинаковыми на ощупь: что зеркало, что полка шкафа, что подоконник – лишь слегка отличаются текстурой.

Если все действительно так, – а в этом Лета почти не сомневалась, – то у нее, несмотря на тяжелое положение, все же теперь есть новые возможности. Ей не надо спать, есть, отдыхать, дышать, а это значит, что она может идти сколько захочет и куда захочет, осмотреть целый мир, побывать в других городах, если, конечно, эта реальность не ограничивается только той улицей, по которой она бежала сюда в надежде спастись от одиночества, и ее домом.

По крайней мере, можно начать изучение с сада. Нет смысла оставаться в четырех стенах и бояться. Потому что бояться нечего: самое худшее уже случилось.

Так девушка уговаривала себя, неуверенно спускаясь вниз и подходя к входной двери, за которой – она это хорошо запомнила – таился пугающий серый туман, стелящийся по земле, готовый схватить и увлечь туда, где ждет еще больший страх и еще более сильное отчаяние. Она уговаривала себя, потому что знала, что ожидание худшего часто неоправданно. Она уговаривала себя, потому что понимала, что не может оставаться на месте и вариться в своих страхах до безумия. Она уговаривала себя, потому что сейчас готова была встретиться, пожалуй, хоть с самим чертом, лишь бы не чувствовать одиночество и растерянность.

Но при этом ей было очень страшно. Поэтому ей приходилось уговаривать себя.

Однако рука ее совсем не дрожала, когда Лета снимала засов. Рука не дрожала, когда она медленно открывала тяжелую дубовую створку, чтобы убедиться … что за ней никто не поджидает и никто не хочет схватить.

Немного успокоившись, Лета сделала шаг, ступая на знакомую тропинку, ведущую от двери дома к калитке. Она сделала еще шаг, оглянулась.

Вчера – или позавчера? – у нее не было возможности осмотреться. Но сейчас, уже изучив то, что творилось в доме, она не сильно удивилась тому, что происходило в саду.

Грядки были пусты. Их покрывало то самое странное марево, похожее на мираж или на плавящийся над разогретым асфальтом воздух. Среди этого марева виднелась не то трава, не то пепел, не то камни или просто земля. Трудно было понять, потому что все было слишком неясно, и глаза видели то одно, то другое, то все одновременно.

Яблони, вишни и рябина росли на своих местах, но плодов не было. Только расплывчатые силуэты крон. Таким же мерцающе-расплывчатым и бесплодным выглядел куст смородины, с которого еще вчера утром она снимала для завтрака сочные ягоды. Старый курятник был на месте, пустой, как и последние несколько лет. Куриц там разводила только мама, Лета же с Олегом не могли уделять наседкам столько времени из-за работы.

Небольшая беседка и скамейки – все на своих местах, четкое, привычное, родное. Девушка подошла к качели, присела и слегка оттолкнулась ногами. Цепочки едва слышно скрипнули, проворачиваясь в петлях, и Лете этот скрип показался неживым отголоском реального.

Впереди, за забором, была дорога. Справа и слева от дома Леты на всю улицу растянулись такие же деревянные и кирпичные домики, окруженные собственным садом, а вот напротив уже стояли многоэтажки. Городок сам по себе был небольшой, люди чаще уезжали отсюда, нежели приезжали сюда жить. Многие, кто искал спокойствия, селились тут. Так, например, поступили родители Леты. Но когда старшие дети выросли, мама и папа решили и вовсе перебраться в лесную глушь. Дом оставили Лете, а сами, забрав пятерых младших детей, уехали за тысячу километров.

Лета любила этот дом. Не согласилась переезжать в квартиру, когда вышла замуж за Олега. Поэтому Олег остался с ней.

А сейчас она и вовсе осталась одна. И как хорошо, что ее окружают родные стены. От них не исходит тепла, как от настоящих, оставшихся в реальном мире, но все же они успокаивают, создают иллюзию защищенности.

Качели убаюкивали девушку. Она снова провалилась на некоторое время в ту самую пустоту, лишь краешком сознания помня о том, что сидит во дворе своего дома. И снова струна, как сердце, глухо пульсировала в такт раскачивающейся цепочке, и словно бы из глубин памяти слышался знакомый голос: Лета, Лета, Лета…. Лета слушала этот голос, голос Олега, он качал ее в той самой невесомости, и на мгновение ей показалось, что муж где-то рядом, она может дотянуться до него, заговорить с ним.

В своем сознании она собиралась уже откликнуться, как вдруг более явный звук заставил ее вздрогнуть и вернуться к реальности.

В расплывчатом силуэте куста смородины, в самом низу сгустилась тень. Небольшая, но плотная, видимая даже в изменчивом мираже. Сердце девушки подпрыгнуло от страха, она вскочила с качелей и помчалась в дом, вновь преследуемая ощущением того, что за ней гонятся.

Дверь была открыта, Лета заскочила внутрь, захлопнула ее за собой, опустила засов, побежала наверх в спальню и, как и в прошлый раз, запрыгнула на кровать, кутаясь в плед. Но теперь она уже не пряталась с головой, а просто села, прижавшись к стене и укрывшись до подбородка, и широко раскрытыми глазами неотрывно смотрела в коридор. Она ожидала, что в этот раз кто-то обязательно успел проскочить за ней или просочился сквозь щели и сейчас медленно, скрипя ступеньками лестницы, поднимется на второй этаж и неспешно появится из-за косяка, нарастая мрачным призраком прямо над ней.

Лета дрожала всем телом. Она испытывала такой страх, который, пожалуй, не переживала с самого детства. Она почти поверила в то, что совершенно одна здесь, в своем собственном доме и саду, да и вообще в этом мире. И тут вдруг что-то совершенно очевидно хрустит ветками всего в паре метров от нее. Ни единого звука до этого, кроме тех, что она издавала сама, и вот – на тебе! В тот самый момент, когда она была беззащитна и расслаблена!

Но, может быть, ей все-таки просто показалось? Может быть, это был ветер или какой-то зверь? Или она сама случайно наступила на веточку и переломила ее, а потом решила, что звук идет от куста?

Но тут нет ветра и зверей. Потому что нет жизни. Все, что здесь есть, – ее собственный голос и тот самый тихий ненавязчивый писк, который до сих пор еще можно было услышать в ушах, потому что к такой абсолютной тишине ее сознание еще не привыкло. Оно заполняло его этим писком, голосами, звучанием струны.

Может быть, оно заполнило его и хрустом веток? Слишком явный и очень реальный звук для мира, полного неясных миражей и отголосков.

И если не она сама, но кто-то другой хрустнул веткой, то это означает, что здесь есть кто-то еще. Если только Лете действительно все это не померещилось. Если только ее сознание просто не подкинуло злую шутку. Быть может, не было никакого хруста. Просто вернулся страх, а причину его девушка придумала сама. Так бывало с ней в детстве.

В любом случае желание выходить во двор и даже смотреть туда через окна пропало. Лета встала, с опаской заглянула в коридор, выходящий на маленькую лестничную площадку, убедилась, что там никого нет, прислушалась. Прислушалась так напряженно, что тихий звон превратился навязчивый писк. Но больше ничего. Ни шагов, ни шорохов, ни голосов. Опять тишина.

Ей не хватит смелости снова выйти из дома в ближайшее время. Придется опять сидеть и вариться в собственных мыслях, изредка проваливаясь в спасительную пустоту, похожую на сон. Это сведет ее с ума, если она не сможет отвлечься. Но чем и как? Ей не с кем поговорить, нечем занять руки – карандашей, ручек, красок и бумаги просто нет. Есть старые статуэтки и фотографии, можно разговаривать с ними, но это сведет ее с ума еще быстрее.

Тогда что же?

Лета огляделась в поисках того, чем можно было бы отвлечься, и замерла, уткнувшись взглядом в шкаф со стеклянными дверцами. Ответ был настолько очевиден, что она даже позволила себе улыбнуться, попрекая в собственной глупости и в том, что страх настолько сильно затуманил ее сознание.

Книги.




IV




Золотой рассвет коснулся губ. Поцелуй его был легким и теплым. Сладкий сон, наполненный сверкающими звездами, отступил, без обид и без сожалений, как старый друг, ожидающий вскоре новой встречи. Лета едва заметно улыбнулась и открыла глаза.

Прямо перед ней над старым ковром в золотом свете восходящего солнца танцевали свой утренний вальс пылинки. Из распахнутого окна доносился шорох богатой листвы, смешанный с далеким и редким шелестящим шумом автомобильных шин. Где-то закричал петух. Скрипнула чья-то калитка.

Вместе с разбуженной солнцем Летой просыпалась и постепенно наполнялась звуками улица. Мерное сопение за спиной оборвалось прерывистым вдохом. Спустя мгновение сильная рука обхватила девушку за плечи и заключила в крепкие объятия. Она почувствовала на затылке знакомое горячее дыхание.

– Доброе утро, – сонным голосом произнес Олег.

– Доброе утро, – ласково ответила Лета.

– Уже совсем-совсем пора вставать?..

– Можешь еще поспать.

– А ты?

Горячее дыхание на затылке превратилось в такой же горячий поцелуй.

– Наверное, уже буду вставать.

– Слишком хорошее утро, чтобы пропустить его?..

Еще один горячий поцелуй коснулся затылка.

– Именно, – улыбнулась девушка и осторожно высвободилась из объятий.

Олег нехотя убрал руку и обреченно вздохнул.

– Что ж, тогда я тоже не могу пропустить его.

Лета откинула одеяло, села на край кровати и обернулась к мужу. Удобно подложив одну руку под голову, он лежал с закрытыми глазами. На лице его читалось умиротворение, очень похожее на счастье. Все тот же луч солнца, что разбудил девушку, теперь касался его щеки.

Она наклонилась, поцеловала его в эту же щеку, подождала, когда он улыбнется и откроет глаза, поцеловала еще раз, и только потом встала с кровати и сладко потянулась, позволяя танцующим пылинкам закружиться вокруг себя. И они кружились в солнечном свете, восславляя своим танцем стройный силуэт и нежные черты. Заплетенные в косу длинные светлые волосы растрепались и пушистыми, почти невесомыми паутинкам светились и блестели, словно тонкие золотые нити.

Олег никогда не уставал любоваться ее естественной красотой, вот и теперь лежал и, словно завороженный, смотрел на Лету, молча улыбаясь.

Она заметила это, весело засмеялась, взяла с кресла легкий хлопковый халат, привычным движением накинула его и запахнулась.

– Пойду на улицу, – негромко, но вдохновенно прозвучали ее слова, и Лета выпорхнула из комнаты.

Спустившись по лестнице, девушка отодвинула засов и распахнула тяжелую дверь, впуская в старый дом новое летнее утро. Темнота комнат отступила, прихожая наполнилась запахом свежей листвы, травы, влажной дорожной пыли, цветов и хлеба.

Солнце уже успело осушить утреннюю росу, но там, где падала тень, трава была еще влажной. Прикосновение босых ног к прохладному зеленому ковру взбодрило Лету, она с удовольствием потопталась на месте, стараясь растянуть приятные ощущения, а затем направилась в сад, туда, где со вчерашнего вечера стояла на скамейке деревянная кадка, наполненная ключевой водой. За ночь вода отстоялась, впитала новые запахи, но осталась все такой же прозрачной и маняще свежей.

Лета опустила в кадку ладони и, наклонившись, плеснула на лицо, затем еще раз, а затем глубоко вдохнула и медленно выдохнула, подставляя лицо едва заметному летнему ветерку и позволяя нежному солнцу высушить разрумянившиеся и блестящие от воды щеки, подбородок и лоб.

По небу медленно плыли пушистые облака. К вечеру они должны были привести за собой грозу, но сейчас белыми барашками безобидно скользили по ярко-голубому небу, на котором еще можно было разглядеть бледные звезды.

Из распахнутой двери дома донесся манящий аромат свежего кофе. Девушка поспешно подошла к кусту смородины, собрала горсть крупных темно-синих ягод и, предвкушая вкусный и неспешный завтрак, направилась домой.

У самого входа удивленно обернулась, услышав неожиданно громкий шорох, доносившийся с той стороны, где она только что была. Из-под скамейки, где стояла кадка, выскочила серая пушистая кошка. Она прошмыгнула мимо смородинового куста и, не обращая внимания на хозяйку двора, подбежала к качелям. Возле них остановилась, внимательно посмотрела, принюхалась, замерла на несколько мгновений, а потом, резко обернувшись на одной ей слышимый звук и навострив уши, убежала в обратном направлении.

Лета, с интересом просмотрев этот сюжет от начала и до конца, вошла в дом и сразу направилась на кухню.

– К нам приходила гостья! – сказала она радостно, высыпая ягоды в чистую плошку и усаживаясь с ногами на деревянную скамью у окна.

Одной рукой Олег помешивал в кастрюле кашу, а в другой у него был какой-то конспект.

– Да? И кто же? – спросил он, откладывая бумаги.

– Серая кошка, – весело ответила Лета. – Приходила инспектировать качели.

– И как прошла инспекция?

– Нам повезло: ее кто-то отвлек, и она срочно убежала в какое-то более важное место, – отчиталась девушка.

– Это хорошо, а то я уж начал переживать, что придется иметь дело с Кошачьим Департаментом по эксплуатации качелей. Чего доброго еще заставили бы обивать войлоком стойки, чтобы было где когти точить.

Он говорил таким серьезным тоном, что Лета не могла не улыбаться.

Окно, под которым стояла широкая скамья, выходило на задний двор. Там было немного места: хватало для летнего стола, пары-тройки стульев и небольшого костра. Сверху раскинула свои ветви старая ива, а чуть поодаль разрослись вдоль забора кусты бузины, в которых когда-то давно Лета любила играть, представляя себя лесной ведьмой, спасающей животных от разных напастей.

– Многовато каши получилось, – с сомнением произнес Олег, глядя в кастрюлю. – Расщедрился.

За время их совместной жизни он уже успел понять, что с такой женой запасов, приготовленных на неделю, хватает и на две, и на три. Лета никогда не ела ничего лишнего, не перекусывала просто потому, что на столе лежал оставленный с завтрака кусочек сыра, не увлекалась тортами, пирожными и конфетами. Она ела только то, что действительно хотела, и всегда прислушивалась к себе.

Поэтому сейчас, глядя на почти полную кастрюльку каши, мужчина озабоченно вздыхал, думая о том, что придется что-то оставить на потом или выкинуть. Но неожиданно он услышал уверенный и полный энтузиазма голос:

– Хорошо! Я что-то проголодалась…

Лета вскочила со скамейки, помогла ему накрыть на стол, разложить по тарелкам кашу и разлить по кружкам кофе. Они уселись друг напротив друга и принялись завтракать.

Из-за распахнутых дверей в прихожей донесся детский плач: проснулся и захотел есть соседский ребенок. Где-то залаяла собака, ей ответила другая, с противоположного конца улицы. Зазвенели звоночки велосипедов и раздались веселые голоса мальчишек. Улица пробудилась и наполнилась жизнью.

Лета ложка за ложкой уплетала кашу, вкусом своим напомнившей ей детство, когда точно такую же готовил по утрам отец. Странно, ведь Олег всегда готовит так, но именно сегодня это напомнило ей о детстве.

Она с удовольствием ела, а муж смотрел на нее, потягивая кофе и странно улыбаясь.

– Ты меня смущаешь, – сказала она, отложив ложку и неуверенно потянувшись за ягодкой смородины.

– Ты ешь за двоих, – выразительно произнес он.

Сочная черная ягодка замерла в воздухе на полпути ко рту девушки. Она с изумлением посмотрела на нее, словно видела нечто подобное впервые. Затем вздохнула, взглянула на мужа и, тепло улыбнувшись в ответ, негромко сказала:

– Ты же знаешь, что сейчас это невозможно.

Олег знал. Но никто не говорил, что это невозможно совершенно, так что он мог позволить себе поверить в маленькое чудо.

Так или иначе, лишняя порция здоровой каши раз в год не повредит молодому женскому организму. Скорее даже придаст дополнительных сил.

– Раз уж я ем за двоих, то и работать сегодня тоже буду за двоих, – сказала Лета, словно прочитав его мысли.

– Тогда и отдыхать вечером придется тоже за двоих, – резонно заметил Олег.

– Звучит заманчиво, – улыбнулась девушка, доскребая остатки каши со стенок тарелки. – Очень вкусно, милый! Спасибо!

Она вскочила со скамейки, подхватила пустую посуду, подбежала к мужу и чмокнула его в щеку. Луч бледнеющего солнца снова коснулся ее лица, ласково выхватив из тени скулу, часть уха и прядь светлых волос. Свет этот подчеркнул нежность ее кожи. Олегу захотелось прикоснуться к ней. Он протянул руку и легко накрыл ладонью светлое пятно солнца на ее щеке, нежно провел большим пальцем по губам, приподнялся на стуле и поцеловал.

Лета сладко улыбнулась:

– Прекрасный поцелуй на десерт!

– Хочешь еще один? У меня их много, и они не испортят твою фигуру.

– Моя фигура портится только от плохого настроения, – ответила девушка. – И я бы с удовольствием отведала еще штук пятнадцать таких десертов, если бы не работа. И в первую очередь, твоя.

Мужчина бросил взгляд на часы, висящие на стене напротив. Завтрак действительно затянулся, он уже опаздывал на лекцию. Студенты, конечно же, будут не против его опоздания, тем более летом и в конце семестра. Но сам он предпочитал подавать хороший пример и всегда поступать правильно.



Пятнадцать минут спустя Олег умчался в техникум. Лета навела на кухне порядок, приняла летний душ, любуясь на пробегающие по голубому небу облачка, затем оделась и тоже отправилась на работу.

Немного прошла пешком, затем пару остановок проехала на трамвае. По дороге размышляла о том, что было бы, если бы у них все-таки появился ребенок. Задумавшись, она начинала мечтать и погружалась в свои мысли настолько, что не замечала ничего другого вокруг.

«Так и под машину попасть недолго,» – напоминала себе тогда девушка. – «Сейчас нужно быть повнимательнее, а мечтать буду чуть позже».

Трамвай привез ее на тихую тенистую улочку с такими же деревянными домами, как у нее самой, и с трехэтажными многоквартирными напротив. В одном из таких старых трехэтажных строений находился небольшой книжный магазин, один из немногих в городе.

У магазина был отдельный вход со стороны улицы. Ко входу вела дорожка и невысокая лестница. Дверь была самой обычной, ничем не примечательной. Понять, что здесь находится книжный магазин, можно было только по маленькой табличке у двери и полусотне разноцветных корешков, пестрящих на подоконниках.

Окна магазина использовались в качестве витрины, поэтому за ними выставлялись самые яркие и привлекательные экземпляры так, чтобы с улицы каждый мог их заметить. И если снаружи магазин имел ничем не примечательную дверь, то внутри него царила волшебная атмосфера настоящей книжной лавки.

Деревянные полы; красивые стеллажи, состоящие из разномастных старинных шкафов; добротные дубовые столы едва ли не середины прошлого века и множество самых разных книг, в основном классических, с темными обложками и золотистым тиснением … Все это позволяло каждому покупателю почувствовать себя настоящим путешественником во времени.

Внутри книжный, в котором работала Лета, походил на кабинет зажиточного горожанина, какого-нибудь графа или помещика девятнадцатого века. На потолке висела огромная люстра. На полах, скрадывая шаги, вдоль шкафов-стеллажей лежали красные, слегка выцветшие ковры. Здесь даже была небольшая комнатка с окном и за плотной шторой, в которой стояло большое и старое мягкое кресло с высокой спинкой, а еще стол с настольной лампой. Здесь можно было посидеть и почитать какую-нибудь книгу.

Этот магазин был вторым любимым местом Леты после дома. Каждый раз, открывая утром входную дверь своим ключом и заходя на порог, она с удовольствием вдыхала запах книг и дерева, усилившийся за ночь. Словно под звездный дождь, заходила она под россыпь взметнувшихся в воздух от движения пылинок. Они опускались на ее волосы и одежду, и Лета вносила их на себе за прилавок, как благодать. Для нее это был словно бы обряд инициации, проходящий каждый раз, когда она входила утром в этот магазин.

И целый день ее окружали книги, старые и новые. И приходили люди, которые интересуются книгами. И она любила все это. Этот живой, тихий, шепчущий мир, совершенно иной, непохожий на ее собственный. Он спасал от суеты улиц, которой сложно было избежать даже здесь, в небольшом, казалось бы, городке. Спасал от бесплодных и тягучих размышлений и от однообразной обыденности.

Здесь Лета могла читать, мечтать, узнавать что-то новое. Она могла говорить с людьми о книгах, их авторах и историях. Она чувствовала себя на своем месте. И до сих пор не могла поверить в то, что однажды ей так невероятно повезло, ведь место продавца мог занять совсем другой человек. И тогда ей пришлось бы работать где-нибудь еще, где было бы не так хорошо, как здесь.

Здесь на тенистой улице, в небольшой комнатке среди старых шкафов, замерших пылинок, мягких красных ковров, картонных переплетов и бесконечных историй – в этом странном мире Лете было уютно.




V




Хорошие книги могут заменить собой целый мир. С самых первых страниц они привлекают и манят тебя, словно чистое лазурное море в жаркий и пыльный день. Завороженный, ты с разбегу с головой ныряешь в это море и погружаешься на самую глубину. Там тебя ждет волшебное разноцветное царство, оно окружает тебя со всех сторон, заставляя стать частью его невероятной жизни. Ты уплываешь все дальше, следуя за автором и сюжетом, ты изучаешь новое, находишь сокровища, переживаешь, страдаешь, живешь, а к привычной реальности возвращаешься только по самой острой необходимости.

Когда история заканчивается и остаются последние страницы, ты ощущаешь, что тебе невероятно тяжело расставаться с этим новым миром, ставшим таким знакомым и понятным. Преодолевая себя, ты выныриваешь на поверхность, но лишь для того, чтобы сделать глубокий вдох, оглянуться, снова нырнуть и стать частью нового, совершенно другого, но не менее захватывающего сюжета.

У Леты не было необходимости возвращаться в реальность. Тело ее ничего не требовало для существования, поэтому сознание могло уноситься в самые глубокие недра истории, не переживая о том, что придется прерывать путь и выныривать на поверхность. Можно было прочитывать целую книгу, не вставая с места, а после – даже не делая глубокий вдох, а лишь оглянувшись и сняв с полки следующую – погружаться с головой в другой мир.

Миры эти были разные: фантастические, мистические, совершенно обычные и оттого еще более нереальные теперь для Леты. Это были миры, полные загадок, чувств и философии. Они не только отвлекали девушку от мрачных мыслей, унося ее сознание прочь от серости и пустоты, они еще заставляли ее забыть об одиночестве, создавая приятную компанию. Через книги с Летой говорили авторы и герои. Через книги она могла чувствовать себя живой, потому что там постоянно что-то происходило, менялось и развивалось. Книги оказались единственным проводником яркого цвета: только с их помощью, читая описания неба, природы, предметов и одежды, она могла представить себе, как выглядят те или иные цвета.

Она читала. И читала много. Лежа на кровати, на полу, на столе в кухне и даже в ванне, из крана которой не текла вода. Она сидела на подоконнике спиной к окну, накрывалась старым пледом на кровати или забивалась в угол. Она почти не смотрела по сторонам, стараясь отдалиться от того, что ее теперь окружало. И тем более не смотрела в окна и не выглядывала за дверь: еще помнила ту странную тень, да и невыносимо было видеть пустые холодные улицы и мертвые провалы окон напротив. Разве что изредка рассматривала кусочек двора за окном кухни, где росла старая ива и куст бузины, вспоминая о том, как когда-то это было ее самым любимым местом, где она чувствовала себя в безопасности, где могла творить самую настоящую магию и доверять всему вокруг. Ей очень хотелось снова оказаться там, среди кустов, на которых сейчас не было ни одной ягодки, но она безумно боялась. И, избегая открытых пространств и окон, снова и снова возвращалась к книгам.



В старых шкафах старые книги десятилетиями хранятся в одном и том же положении на одном и том же месте. Изредка их на несколько секунд снимают с полок, чтобы смахнуть пыль. Еще реже их заставляют покидать привычное место, когда хотят прочитать. Но это бывает крайне, крайне редко. Потому что это старые книги, которые десятилетиями хранятся в старых шкафах.

Некоторые из этих книг принадлежали еще старым хозяевам дома. Некоторые купил отец Леты. Но больше всего книг приобрела и принесла домой она сама. Не меньше сотни с тех пор, как начала работать в магазине. Это были не новые книги: их успели уже не раз передать из рук в руки. И оттого в старинном шкафу они смотрелись так, словно сотню лет уже являются его неотъемлемой частью.



Этих слов никто никогда не прочтет, потому что они не были записаны. Они были сказаны в месте, где их не мог услышать никто; лишь нескольких старых фотографий внимали им, поставленные на самом виду. Эти слова исчезали сразу, как только рождались на свет, потому что в том мире, где была сейчас Лета, недолговечное не могло сохраниться надолго.



Я уверена, что знаю все эти книги. Но их обложки… Они такие странные… Размытые, непонятные. Пальцы на миллиметр погружаются в них, словно в туман, но при этом ничего не ощущают.

Впрочем, как всегда.

Буквы четкие. Каждое слово можно ясно прочитать. Я думала, что напечатанный текст будет ускользать, убегать от меня так же, как все вокруг. Думала, он будет нечетким, смазанным или вовсе пропадет. С тоской ожидала пустые страницы.

Я так рада, что книги целы! Бог с ним, с обложкой. Главное – текст. Истории. Даже не представляете, как вы мне нужны сейчас.



Нашла старую книгу. Кажется, это папина. У нее обложка совершенно обычная, такая, какой я ее когда-то знала. Она не уплывает, не обвивает пальцы туманом. Это просто обложка.

Очевидно, книга эта достаточно долго прожила, чтобы мир ее запомнил. Дольше, чем я…



Кажется, это тридцатая. Я пробовала начать считать, но где-то сбилась. Впрочем, это не так уж и важно.

Даже хорошо, что не надо спать и есть. Можно читать, читать, читать. До тех пор, пока не дочитаешь до конца. Все равно что проплыть океан за один вдох.

Я даже подумала, что этот ужасный мир вполне может оказаться раем. Для тех, кто любит читать, конечно же. К твоим услугам – вечность и все книги, которые только сможешь найти. Не думай, не заботься ни о чем – просто читай! Ведь тебе этого так не хватало при прежней жизни, всегда что-то отвлекало: усталость, голод, дела, любовь…

Любовь…

В том-то и дело, что это вовсе не рай. А книги – всего лишь способ забыть об этом.



Упрямый мир не хочет, чтобы хоть что-то было по-моему! Куда бы я ни положила книги, куда бы ни поставила фотографии, где бы ни бросила плед – все всегда возвращается на место! Я не замечаю, как это происходит, но это происходит!

Это ужасно! Это сводит с ума. Все всегда одно и то же, что бы я ни делала!

Только в книгах люди могут изменить мир вокруг себя. Окажись они на моем месте, зарыдали бы от тоски и одиночества.

Одиночества… То, что переживают они там, в своих темных мрачных лесах, в бедных квартирках, в горах и пещерах, – все это глупость. Я теперь знаю, что это глупость… Что настоящая тоска – вот она. Здесь. Вокруг меня.



Это любимая книга Олега. Интересно, есть ли у него уже другая любимая?..



Помнишь, я как-то читала ее вслух для тебя? Ты сидел вот в этом самом кресле, закрыв глаза и держа в руках большую чашку горячего чая, а я читала тебе.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/elizaveta-porfirova-19117141/zhizn-posle/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.