Книга - Стеклон

Стеклон
Саша Шиков


5 день – я выздоровел. Стычка с Мартином.14 дней – театр.30 дней – нас не ищут, кладут асфальт. Пропал Лев Форпейский.37 день – пропал Лексис.42 день – нашелся детектив.44 день – потерялись все мои друзья. Я нашел выход из-под стекла.46 день – снова под стеклом, с Каролиной.53 дня – неделя под стеклом.60 дней – Торсон играл на пианино, Каролина беременна.90 дней – Через полгода родились дети, Петр сын Коли, и дочь Майка – Скарлет. Рождение моего сына на подходе.





Стеклон



Саша Шиков



Редактор Татьяна Шикова

Дизайнер обложки Татьяна Шикова



© Саша Шиков, 2023

© Татьяна Шикова, дизайн обложки, 2023



ISBN 978-5-0060-1598-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero




Оглавление от автора со смыслом










Предисловие от автора





Аннотация к книге. Предисловие от автора


Меня попросили написать аннотацию. Сказали, в ней должны быть какие-то яркие моменты, из сюжета или душещипательные истории из жизни.

Но я как первооткрыватель для себя этого мира, поступлю иначе.

Я не буду описывать книгу вообще.

И историй из жизни раскрывать вам не буду.

А всего лишь, задам три вопроса, которые задал мой учитель.

1. Кто ты такой?

2. Зачем ты сюда пришел?

3. И чем ты полезен этому миру?

На данный момент моего учителя нет в живых.

И скажу даже больше, я ни разу его не видел в живую, и познакомился с ним после смерти.

Возникает новый вопрос, какой же он учитель, если я с ним даже лично не знаком?

Вопрос правильный, на первый взгляд, но, тут стоит учесть тот факт, что я прочел, и изучил его труды, изучил ту информацию, которой он владел. Прочел его книгу. А книга эта – флэшка физического мира.

Так же я прочел ту литературу, которую он рекомендовал.

По факту я нечего не потерял от того, что не знакомился и не видел моего учителя вживую.

С точки зрения эго я бы мог пиарить себя и свои заслуги, разносторонний склад ума, расширенные границы мировоззрения.

Но оно вам надо? И мне не надо, я хочу, чтобы было просто интересно и поучительно, хочу, чтобы вы сами переживали эмоции главного героя и понимали, как их видят другие. Чтобы вы вчитывались и сравнивали, чтоб ваш мозг работал.

Любовь, катастрофа, быт, потеря и, конечно, же непредсказуемый финал, могли бы удовлетворить любого, даже самого требовательного читателя.

Но если человек читает между строк, и книга становиться не чтивом, а учебником, для меня как для автора – это лучшая награда.

Так же, я мог бы похвастаться уникальностью данной редактуры, так как ни один шаблон, ни одна школа редакторов не повлияла на первозданность. Это как среди черно-белых картин бы висела одна цветная. Это находка, уже не для читателя, а для художника. На данном этапе нашего времени конвейер ценится больше. Но фантасты видят будущее иным не просто так.

Следующий вопрос заключается в том, как мы ищем себе учителей, как мы подбираем книги, которые будем читать, как мы фильтруем информацию.

И этот вопрос правильный бесспорно, но на этот вопрос каждый из вас должен ответить сам.

Я, например, не следую логике в выборе произведений.

Доверяюсь полностью подсознанию. Логику можно запутать, а душу запутать нельзя.

Процитирую отрывок из своего стихотворения «Пора выбирать?» *.

_ты и я, шепчет закатное солнце
_будто бы двое нас
_звуки пронзают гладь
_против течения плыть бессмысленно
_ПОРА ВЫБИРАТЬ!

И если твое течение тебя привело к моей книге, может это не спроста?

______________________________________________

От автора: 1 – © Copyright: Саша Шиков, 2023 / Свидетельство о публикации №123042302776






Карта моего города после происшествия…




Глава 1. «Стеклоп»


Нажав на кнопку вызова лифта на первом этаже, я остановился в ожидании. В такие моменты я очень много думаю. Не люблю, когда время проходит впустую, и всегда занимаю его разными мыслями. Не всем дана такая возможность, как мне кажется. Некоторым особям проще выполнить чужую волю.

Я стал размышлять, кто я такой? Кто я есть? Гений? А может просто человек, который умнее всех и вся? А может быть я сумасшедший? Но в любом случае, я все равно являюсь лучшей особью рода человеческого. Уверен в этом.

«Это все твой подростковый максимализм!» – прервала вдруг мои высокие мысли эта пресловутая фраза. Какой еще максимализм?! Нет у меня его.

Лифт, наконец, подъехал. Кабина лифта с одной стороны была зеркальной от пола до потолка, а с другой стороны было все стеклянное. Поднимаясь на нем, можно было лицезреть весь город, как на ладони. По телу проходят мурашки, захватывающие дух. Ощущение, что ты находишься в невесомости.

– Сто тридцать восьмой этаж, – сказал я, войдя в кабину. Лифт тронулся.

Да, это мой этаж. Живу я кстати, неплохо. Все в моей жизни происходит, как я хочу. Я еще учусь в школе в старшем классе. В принципе, никогда особо ни за что не переживаю, просто существую. Просто проживаю свою жизнь. Наслаждаюсь каждым моментом, и никогда не упущу возможность выделиться из толпы, выкинув что-нибудь неординарное. Спасибо моему папаше за такой талант. Тринадцать татуировок на моем теле стали тому подтверждением. Большинство рисунков видно было невооруженным взглядом, да и я специально одевался так, чтобы максимум было видно.

На шее, на запястьях рук и ног, на груди и спине, на левом плече и на руках внутри, где вены. Еще на пальцах рук. Все татушки в стиле стимпанка. Обожаю его. Он подчеркивает мою сухость, жестокость и неординарность. Некоторые меня боятся, так как большинство в моем возрасте так и не решаются сделать даже одну татуировку. Кому-то запрещают родители, кто-то боится боли. Но девушкам я нравлюсь, и это немаловажно для моих инстинктов.

Структура тела моего больше жилистая, на мне нет ни единого жирка. Рост около ста восьмидесяти пяти. Я просто идеален! Спортом я усердно не занимаюсь. Бывает, порой, пробегу пару кварталов без остановки от органов правопорядка, или других странных личностей, которые считают меня хулиганом. Они пытаются всячески мешать мне совершать различного рода безобидные, на мой взгляд, шалости.

В свои шестнадцать я являюсь лидером творческого движения «Стеклоп». Стеклоп это сочетание двух слов – стекло и циклоп. Суть этого движения состоит в том, чтобы разбивать стекла, а затем фотографировать осколки. Далее осколки битого стекла я выкладываю в соцсетях, где подписчики потом оставляют свои догадки, какие символы и силуэты они обнаружили. Самые популярные фотографии осколков были те, которые имеют стопроцентную схожесть с каким-то предметом, животным или словом.

Вы бы видели эти кусочки стекла, переливающиеся на солнце или от света фонарей. Я считаю, что это и есть современное искусство. А со звоном битого стекла ассоциируются катастрофы, или что-то такое, что пугает и раздражает одновременно. Такие процессы самый сладкий мед для энергетических вампиров. Если вы таковой, то точно поймете мое восхищение. Ваше сознание будет танцевать как паяц на вечеринке господ.

Стекол в нашем городе много, поэтому я не собираюсь их жалеть. В Марш-Мелоу уже давно снесены все здания меньше ста этажей, и на их месте возведены гиганты индустрии из стекла и стали. Они возвышаются как копья и с особой яростью впиваются в облака. Процесс постройки таких зданий тоже восхищает оригинальностью. Возле старых снесенных зданий торчали металлические огромные штыри, которые, казалось, тут были всегда. Именно они использовались одновременно как фундамент, и служили основой зданиям новым, а уже вокруг них были построены этажи, будто нанизанные на иголку пуговки. Некоторые пуговки одинакового радиуса и размера, иногда большие снизу, а мелкие сверху, как пирамида. А в целом, как фантазия дизайнера решит, а она у них богатая. Устойчивость таких зданий очень высокая, такое строение не дает зданию разрушиться, и упасть при землетрясениях, которые были в нашем регионе нередки.

Есть ли у нас деревья? Да зачем они нужны, если после множества тренировок ты выработаешь технологию по созданию дерева, только из стекла. Вы можете это представить в своей голове, как падает осколок вытянутой формы, плашмя падает на землю и осколки разлетаются на мелкие кусочки, катятся по асфальту словно листья, подхваченные ветром. Вот тебе и дерево, оригинальное всегда, и непохожее ни на какое другое.

На самом деле у меня много подписчиков и последователей. Всем им нравится мой незаурядный труд от начала до конца. Я все процессы фиксирую на камеру. Люди любят наблюдать за такими творческими разрушениями, и развивают потом свою фантазию, разглядывая результаты моего такого труда. Я стал «лидером мнения», как сказал мой психолог. К нему я хожу по наставлению своего родного отца. Он переживает за мое эмоциональное и психическое состояние.

Бить стекла незаконно, нас за это гоняют все, кому не лень. И я получаю от этого всего ударную дозу адреналина, и от нарушения, и от процесса, и от бега. Я устал от ограничений и влияния системы, которая выгодна верхам. Все решено за тебя. Образование, воспитание, нравственность, творчество – во всем рамки и запреты, кнуты, наказания за самодеятельность. Мне хочется дышать свободнее, быть независимым, самостоятельным. От этих мыслей я становлюсь раздражительнее и краснею, кровь приливается к щекам, и бледная до этого момента кожа наполняется румянцем, который никак не скрыть. Такая особенность только портит мой идеальный образ. Не хочу быть румяным злодеем.

Пока я думал обо всем этом, я прибыл на свой этаж и вышел из лифта в большой и светлый коридор. В конце его красовалось ветровое окно. Моя квартира находилась в конце коридора справа, дверь железная серая. Я подошел и произнес – Киль Меган. Справа от двери в небольшой выемке замигала лампочка фиолетовым цветом и дверь открылась. Современные дверные замки считают твой голос, и этого пока было достаточно для безопасности.

Зайдя в квартиру, попадаешь в светлую гостиную. Так было изначально задумано архитекторами, для экономии электроэнергии. И правильно, зачем жечь лампочки, когда столько яркого солнца попадает в панорамные окна напротив. Я стал щуриться и улыбаться, что мне совершенно непривычно, и я стал скорее искать пульт, чтобы закрыть огромные жалюзи. Пульт лежал на диване ядовито салатового оттенка. По мнению моей мачехи, сочетать не сочетаемое – это тренд нашего времени, поэтому салатовый диван в серо-белой гостиной, как дань моде, и кроме того, в дом он приносит теплоту и уют. Стены серые, пол белый, и холодный потолок в белом глянце с кучей светильников округлой формы, везде хромированные ручки и поручни. Ладно, я хоть у себя в комнате могу отдохнуть от всего этого. В моей комнате все черное, окна тонированы, в одежде я тоже преимущественно предпочитаю черный цвет. Разбавляет его только несколько принтов ядовитых цветов на футболках, в том же стиле, как и мои татуировки.

Итак, в чем же мне сегодня идти бить стекла? Надо одеться так, стильно, модно, молодежно – кожаные перчатки, естественно черные шорты, черные кеды из брезента с белой подошвой. А футболку, какую выбрать. Наверное, придется взять ту, что подарила мне мачеха. Она подарила ее мне от души, ну а я по милости и по просьбе отца не дерзить, принял ее этот подарок, и сказал огромное спасибо, перекрестив сзади пальцы. Хотя надо отдать должное, когда я носил эту футболку, все мои сверстницы не спускали с меня глаз, а мне очень хотелось им всем нравиться и быть в центре внимания. Значит, по сути, мачеха знает толк в современной моде. Футболка та была черная как смоль, с растянутым воротником и рваными рукавами разного цвета, ядовито розовый и черный.

Я сел на стул и положил руку на стол. В глаза бросилась моя недавняя татушка на руке. Два слова «Стекло» и «Циклоп». Почему же именно эти два слова я выбрал? Кому интересно, поясню. Стекло это фотокамера, или просто линза, которая передает изображение на любое устройство, будь то телефон, планшет и т. д. Одно отверстие, как один глаз, наблюдает и фиксирует любую деталь. Сделана она мастерами своего времени из стекла, без него и сейчас не обходится ни одна новая техника или даже здания. Стекло есть и в обиходе человека везде – пуговицы, очки, часы, посуда, бытовая техника, автомобиль. Вот оглянитесь вокруг прямо сейчас. Что вы увидите? Где бы вы сейчас не находились, я уверен, вы увидите стекло. Второе слово – это циклоп. Существо, некогда выдуманное людьми, а может и не выдуманное. Я прочитал как-то, что на самом деле эти существа были и не существами вовсе, а просто людьми большого роста, которые на голове носили защитные кольца, поэтому и название такое «циклос» – круг, окружность. И похоже люди маленького роста, когда их видели, подумали, что они одноглазые, а уже потом художники и сказочники начали им пририсовывать всякие небылицы, и циклопы стали внушать страх. Дай волю повоображать любому и карандаш в руки, то ни один рисунок не будет похож между собой, а изображение будет таким необычным, что самому страшно станет при взгляде. Ведь, что мы из себя представляем, то и видим. Мне так кажется. Ну и еще вариант про циклопа, мой личный и более философский. Мы видим разбитые стекла одним лишь только глазом, который спрятан у нас внутри. Люди его называют третьим глазом, он отвечает за те образы, которые находятся за пределами обычного восприятия физических глаз. Именно наш третий глаз обычно четко зрит в корень. Это то чувство, которое не может быть доступно никому, кроме меня. Это мое личное мнение.

Первое слово «Стекло» встречается везде, и будоражит сознание многих художников, дизайнеров, музыкантов, архитекторов, и этот список можно перечислять бесконечно. А второе никто не видел, никто не знает о реальном его существовании, но воображение, особенно под впечатлением, передаст такую картинку, какую способен увидеть только сам человек в своем подсознании. Нечто сакральное! И такой способностью я как раз таки и был наделен.

Моя татуировка восхитительна, она моя самая любимая. И рисовал ее наш местный гений – Мишель Каржановский, иммигрант. Он говорил, что его раньше звали Миша. Среди молодежи он пользуется популярностью и большим уважением. Его работы являются реальным произведением искусства. Если между нами, то и эту татуировку мы придумали с ним вместе, и, по сути, она обошлась мне бесплатно, чисто ради бизнеса. Я его с помощью татуировки рекламирую везде, в том числе среди толпы моих последователей, которые буквально на следующий день кинулись рисовать себе татушки именно у Мишеля. Но его бизнес меня мало волновал, я больше был занят собой всегда, и в этом действе я преследовал и свою цель. Мой авторитет был для меня важнее, всякий, кто спрашивал, кто мне рисует татуировки, получал от меня гордый ответ, и многие удивлялись и начинали меня уважать за это. Такой взаимный пиар у нас с ним получается, я его именем свой авторитет поднимаю, он моим мнением лидера такого большого, единственного в своем роде, движения в городе.

Сама татуировка выглядела действительно оригинально и притягательно. Слово «циклоп» художник нарисовал в виде глаза, зрачок которого состоял из шестерни и напоминал печать на документах. Ключевое слово тоже было изображено там. А из самого глаза вытекает в форме маятника, который разбивает частично окно, и результатом всего этого вырисовывается из осколков слово «стекло».

Подобные предпочтения к татуировкам я получил еще в детстве. Это был мой своего рода протест всему происходящему вокруг. Мне была не по душе такая трансформация города. Когда сносили дома, и строили гигантские архитектурные строения. Потому что жителей старых малоэтажек не переселяли в эти новые стильные здания. Денег, видите ли, у них не хватало, а застройщики просили доплаты за переселение. Таким образом, с каждой новой такой постройкой росло число людей без определенного места жительства, которые стали скитаться в этих районах. И, конечно же, недовольство в то время достигло своего пика.

Матери у меня родной не было. Отец мне говорил, что она умерла еще при родах, и звали ее Катейлина. Злые языки говорили про нее мне всякие гадости. Она была очень красивая, с длинными черными ресницами, глубоко посаженными карими глазами, которые не оставляли равнодушным ни одного мужчину, а ее алые французские пухленькие губки на правильном симметричном овале лица оставляли глубокое очарование ею и загадку в душе. Мой отец как раз-таки и попался в эти оковы и не устоял перед ее тонкой шеей и остальными достопримечательностями лица, невинно прикрытыми длинными, черными кудрявыми прядями. И кстати, лицом я был очень похож на мать, только скулы у меня были более суровые и угловатые, и нос мой был не так мил и мал, но, однако, имел солидную правильную форму и выгодно подчеркивал мой буйный нрав. По версии соседей и недоброжелателей, мать нас бросила, ушла бродить среди новых ухажеров. Кому верить, наверное, тут уже неважно теперь. Живу же я все равно с отцом, и он ничем не хуже, он обо мне заботится.

В начале своей карьеры, так как я был еще очень мал, ему приходилось брать меня с собой на работу. Так безопаснее казалось для него. Он работал в органах правопорядка, в отделе, который отвечал за очистку и выселение тех самых граждан из малоэтажек. Отец и его контора представляли интересы государства, и поэтому каждый участник всех этих действий, в том числе их близкие, попадали под немилость населения. Уходя с этой работы впоследствии, он рисковал остаться так же на улице, без жилья и работы. Он несколько раз порывался это делать, и под угрозами ему приходилось возвращаться обратно. Эта напряженная обстановка еще осталась в моей памяти, будто бы это все происходило вчера. Хоть я был маленький, я все равно все помнил. Остальные же граждане те смутные времена позабыли напрочь уже, и продолжают жить, как ни в чем не бывало. Те времена оставили свой отпечаток на многих семьях, сейчас эта информация закрыта для обсуждения среди народа. И люди предпочитают жить настоящим, не копаясь больше в старых архивах и историях.

Однажды мне пришлось снова пойти с отцом на его работу. Он считал, что если я буду сидеть в коридоре рядом с его кабинетом, то со мной ничего не случится. Теоретически он был прав, так как камер видеонаблюдения в здании было столько же, сколько и сотрудников, и любое даже самое малейшее непристойное движение пресекалось тут же силовиками. А в случае, если силы оказывались неравными, из вытяжки в коридоре поступал усыпляющий газ. Это крайний вариант, за все мое времяпровождение его ни разу не пускали, но рассказывали, как были случаи до моего рождения, когда отец только начал здесь работать. Конечно, делать маленькому ребенку в таких местах все равно было нечего. Но мой отец не задумывался, какой отпечаток мое времяпровождение здесь могло оставить на моей психике. Его больше интересовало то, что я был на его глазах, и всегда говорил после того как выходил из кабинета такую фразу – «все живы, день прошел и ладно».

Поток народа там был разнообразный. Людей часто водили из комнаты в комнату. Кто-то издавал вопли в этих комнатах несравнимые даже с самой жесткой рок музыкой. Кто-то молча сидел порой возле меня, некоторые пытались заговорить, излить свою душу, рассказывая невообразимую для меня историю, жарко жестикулируя руками, эмоционально меняя свое ничем непритязательное морщинистое лицо. Пока я сидел там под надзором всей этой суеты и моего отца, я должен был не обращать на это все внимания, и заниматься своими делами. Читать книгу, делать уроки. Но разве вот возможно усидеть нормально на месте при всем этом шуме, гаме и неординарных вещах? Я вот не мог. И бросал свои дела, ибо некоторые случаи были поистине интересные и незабываемые, оставившие глубокие шрамы на моем сознании по сей день.

Например, однажды возле меня сел молодой человек, лет тридцати. Худощавого телосложения, невысокого роста, с маленькими щуплыми плечиками и небольшой головой, которая как бы увенчала его образ. Чертами лица он особо не выделялся, разве что были четко выделены скулы, а в остальном все стандартно. Мою неприязнь к этому человеку вызвал цвет его лица, да и всей кожи на его теле, включая открытые руки и часть щиколотки. Цвет был сухой и серо-коричневый, его руки постоянно что-то теребили и перебирали, расстегивали и застегивали верхнюю пуговицу на синем жакете, одетом поверх белой майки с изображением мультяшного персонажа, гуся. Наверное, так он выделяет свое Альтер-эго. Тогда мне было около двенадцати лет, но, как вы могли обратить внимание, я был достаточно неглуп. Непростая жизнь дала мне в раннем уже возрасте многое понимать и осознавать, и замечать такие детали, которые мои сверстники и за всю жизнь не заметят и не обратят внимания. И начал этот молодой человек следующий диалог:

– А ведь ты знаешь, – начал он, – ведь я ни в чем не виноват. – Его лицо в этот момент было почти безжизненным, и взгляд он четко направил в стену напротив нас. Будто бы я там сидел, а не рядом. – Я, как и ты стал просто заложником ситуации. Мои родители обычные учителя в школе, и меня будут судить за то, что я не совершал – за разбой и грабеж.

По ходу он подумал, что я тут сидел как преступник, и что тоже, как и он ожидаю вердикта от вершителей правопорядка. Но его это интересовало меньше всего. Меня же разговор этот зацепил, и хотел было поддержать его парой слов, но он не давал мне и слова вымолвить, перебивал, слезно и много извинялся за то, что перебил и не давал говорить, и вообще весь наш диалог был довольно напряженным и прерывистым.

– Я, кажется, не представился. Меня зовут Трэш, – и он дальше вел свой рассказ. Я же задумался ненадолго, покрутил в голове, что бы это имя могло означать. Но он повысил голос, чем снова привлек меня как слушателя и все мое внимание на себя. Перебил мои мысли, но в этот раз не извинился даже.

– Ты, я думаю, пойдешь по моим стопам. Жизнь скучна, и нелегка, и всяческие наши с тобой мелкие шалости всего лишь крутой трамплин к великим делам. – Сказал он эту фразу и замолчал на пару минут, задумался, даже глаза прикрыл. Потом резко оглянулся, увидев, что никого нет в коридоре, прошептал – На самом деле, я серийный убийца! – В этот раз он четко словил мой взгляд, и посмотрел мне прямо в глаза. – Мое имя знаешь, что означает? Все то, что остается после огня, зола, прах и прочее. И если вдруг узнает кто-то, что я убийца, раньше положенного срока, то… Не зови никого, и тогда я расскажу всю историю до конца. Хочешь знать?

Я молча кивнул. Мне стало любопытно, не скрою. Особой опасности я не испытывал, сидя рядом с этим человеком, даже после таких его слов. А может быть я просто ловкач, который вечно ходит по линии ножа. Хотя нет, вру, немного страха я все же испытывал, но он был такой приятный, как будто прыгаю с высоты, или нахожусь перед каким-то важным для меня событием. Немного волнения я все же испытывал. И ответы-то на вопросы мои он давал, получается сам, будто считывал их. Я тогда отметил про себя, что так может делать только хороший психолог, то есть интересный, неординарный человек, и неважно, откуда он получил такие знания. Мать-природа наградила его этим талантом, либо специально учился. Я тоже так хочу уметь. Ведь просто тыкая пальцем в небо и угадывая, что думают люди, достаточно сложно, а он во мне увидел себя, возможно. Мои мысли, потому что не все были так чисты и безобидны. Сидя в этом длинном однообразном коридоре, постоянно слушая то рыдания, то томные вздохи людей, а порой и дикие истерики, волей-неволей хотелось разбавить свое существование чем-то необычным, новым. И этот Трэш был для меня чем-то новым, и почему-то в ту минуту внушал доверие. Хотя, те люди, которые перешли за те рамки, когда им стало позволено нарушать общественные устои, грабить, убивать и воровать, могут лгать не смолкая. Я до сих пор толком не знаю, врал ли мне тот человек, или рассказал правду. Я все же поддался любопытству, и решил его выслушать.

Трэш рассказывал, что он, будучи моим ровесником даже и не мыслил о подобных злодеяниях, хотя ему в школе приходилось несладко. Родители его были строгими учителями, он ходил в ту же школу, где они работали, чтобы они могли его контролировать и повлиять на его образование в лучшую сторону. На каждом уроке по просьбе родителей, его вызывали к доске, таким образом, стимулируя желание учиться и всегда делать домашние задания. Но его одноклассникам такой подход не нравился, что он самый умный, и его родители естественно не занижали ему оценки, а его одноклассникам наоборот постоянно ставили двойки. И он постоянно подвергался издевательствам с их стороны. До полусмерти его, конечно, не избивали, но вот если дети играли в какую-то игру, без разницы, будь то футбол, или просто догонялки, он просился играть вместе с ними. Ему никто не отказывали, а наоборот с радостью брали, и использовали как доступную мишень, каждый был обязан толкнуть, пнуть мяч в него или промахнуться по мячу и ударить по нему, задеть все что угодно. А Трэш не был силен, больше сходил за хлюпика, не мог дать достойного отпора.

Родители дома тоже никак не реагировали на его вопросы, и не пытались выяснить проблему, они слишком сильно были заняты работой и своими выяснениями отношений. Из-за всех этих ситуаций, Трэш со временем перестал проситься играть в общие игры и требовать внимания, он больше старался слиться со стенами, становился максимально незаметным, и дома, и в школе, научился не выделяться и держать все эмоции при себе. А если на нем вдруг кто-то заостряет интерес, он мастерски научился переводить разговор на другую тему, постороннюю, и уходил в сторону.

Кстати, про себя я отметил, что внешность у него действительно была невзрачная и непритягательная. Но вот однажды, он, Трэш, шел со школы домой вечером, по аллее. Увидел он тогда тело убитой женщины. Сначала он увидел руку, которая торчала из-под снега, далее уже видно было, что с нее было снято пальто и подложено под нее, как будто она лежала на операционном столе. Аллея та находилась вблизи малоэтажных домов, и он увидел рядом осколок под окнами. Видимо, осколки стекла остались после ремонта в кабинете на первом этаже. Строители небрежно меняли окна, а потом мусор не убирали за собой. И еще этот дворник, угрюмый дед с длинными седыми волосами, который должен был убираться, как следует, даже не прошелся видимо тогда там. Иначе бы Трэш тогда не увидел сей картины.

Та мертвая женщина – из-за холодной погоды она выглядела, будто умерла совсем недавно. Трэш стал описывать ее внешность. Тонкая шея, черные густые волосы, длинные черные ресницы, и от холода ее губы не были синими, а выделялись своим алым насыщенным цветом. Я томно проглотил слюну, и не могу ничего больше делать, все мое внимание удерживал Трэш своим рассказом, и на миг мне четко показалось, что он описывал мою мать. Любой другой нормальный человек закричал бы, позвал на помощь, но только не он. Он не стал делать ничего подобного, взял осколок стекла, самый большой и острый, и стал водить им по телу женщины. Он медленно касался ее обнаженных рук и вен, они были твердыми и застывшими, но не до конца, так как времени после ее смерти прошло немного.

Рассказывая эти детали, Трэш будто бы смаковал этими моментами, он даже не заметил, что в коридор вошло несколько человек и направилось в нашу сторону. Я резко дернулся от испуга, и ткнул его в ногу, но он продолжал говорить. Я его тогда толкнул еще сильнее, и придя в себя, хотел было наброситься на него и начать душить, но тут вдруг он перестал издавать звуки, и затаил дыхание, посмотрев на меня, как будто я его следующая жертва. Что-то еще прохрипел, и опять застыл, непонятно то ли от страха, то ли от злости. Я еще ни разу не находился в подобном состоянии. А по нему было видно, что это его обыденное, все приемлемо, он мне пальцем показал, что вон мол, за тобой идут, наверное. Потом у него забегали глаза, но он взял себя в руки и успокоился, сел как вкопанный, вытянул шею и уставился в одну точку прямо.

Оказалось, что сотрудники шли ни про его, ни про мою душу, и пройдя мимо нас дальше зашли в кабинет. Видно было, как он обрадовался, и его бледный цвет лица приобрел еще более насыщенный коричневый оттенок.

После минуты молчания, и видя мою тревожность, он сказал:

– Да нет же, она была рыжая, а не черная. Ну, та женщина, мертвая, возле школы на аллее. Я что-то перепутал. – Сказал Трэш и ухмыльнулся, оставив все же сомнение в его словах.

Такое ощущение, что он мной манипулирует, мне становится страшно, непонятно, как так он может залезть в мою голову, а он от этого получает удовольствие.

– Итак, на чем я остановился, – продолжил Трэш. – А, я стал краешком стекла водить по мертвому телу женщины, разрезая одновременно и одежду, и кожу, с надеждой утонуть в крови, но кровь не шла. Лишь какая-то жидкость в местах пореза слегла, пропитывала ее белую блузку. Я стал интенсивнее чиркать по коже, раз, за разом применяя больше усилий, но долгожданного результата мои действия не приносили. Я не могу успокоиться, и как бы в отместку за отсутствие моих ожиданий, я осколком стекла ткнул ей в лицо. Попал в глаз, да так, что кусок стекла уперся в кость, и я сам получил глубокий порез руки. Моя кровь стекала по грязному стеклу ей на лицо, а боли я не чувствовал, я привык контролировать свои эмоции, а физическая боль не самая страшная. Для меня более душевная. Ну, вот мы и подходим к финалу моего пылкого рассказа. Наверное, ты устал, вон трясешься как лист осиновый. – Он ухмыльнулся, довольный своими результатами, и продолжил. – Потерпи, я теперь быстро. Времени осталось не так много. Самое интересное я тебе все же порасскажу. Кто-то из соседних домов выгуливать пошел тогда собаку, и меня приметил возле тела, позвал на помощь. Мне перебинтовали потом руку, и посадили в машину к сотрудникам милиции и повезли в участок. Я вел себя так, будто ничего не произошло. И на вопросы, что я там делал, я отвечал, что, увидев тело женщины, я хотел помочь ей. Я ткнул ее осколком, подумал, что ей станет больно, и она встанет и уйдет домой. – Он снова ухмыльнулся, глядя в пустоту сумасшедшим, пустым взглядом. – Уже позднее мне назначили лечение. Решили так, что при виде тела, я получил психотравму, и мои действия были неосознанными. Меня водили в то время к лучшим докторам города, к психиатрам и психологам.

– Ты действительно не виноват, ты правда стал заложником ситуации. – Попытался я перебить Трэша, чтобы завершить уже его рассказ, и понял, что нужно в таком случае встать на его сторону. – Зря ты называешь себя убийцей, ты же не совершал ничего, да и жизнь у тебя была непростая.

– Молчи! И слушай дальше! – Выкрикнул он. Я замолчал. – На сеансе у одного иностранца, индуса-врача, была интересная тема. Он мне тогда предложил, в отличие от других специалистов, не стараться забыть данный случай, а вспомнить его в мельчайших подробностях, продекларировать все под запись, и он после даст мне какую-то настойку, которую я должен буду выпить. После я погружусь в сонное состояние, мне приснится снова все это, и увидев это еще раз, но во сне, я испытаю все события снова, все эмоции чувства, но уже не в реальности, и мой мозг якобы должен будет все эти действия отвергнуть как ненужные и я вылечусь.

– От чего вылечишься?

– Я стану как все обычные дети, и забуду навсегда то, что со мной произошло. Но проснувшись с утра, я понял, что во сне я не увидел, как я режу осколком эту женщину, или как я прячусь от одноклассников по углам. Я увидел иное… Как я сам убил эту женщину! И закопал ее там, на аллее в снегу. Я подошел сзади и без капли сомнения ударил ее по виску камнем. Она упала, я затащил ее в кусты, снял пальто, подумал тогда даже, что так она лучше сохранится до завтра в холоде тут. Из пальто достал документы, и подумал, что сейчас у меня нет времени продолжать задуманное, мне же еще надо учить уроки и посмотреть мою любимую передачу. По пути домой камень, и документы я выкинул в мусорный бак соседнего дома.

Что со мной происходило тогда, я не мог понять. Вначале я его ненавидел. Я думал, что он изувечил мою мертвую мать. Потом я его пожалел, и посочувствовал ему, считая его заложником ситуации. Его искореженная психика не могла принять другого варианта действий, а теперь он снова вызывает у меня отвращение и весь негатив, что был во мне тогда, я хотел выплеснуть на него, так как он реально, получается, стал убийцей, и реально мог убить мою мать. Но Трэш продолжал дальше, как ни в чем не бывало, рассказывать, держа в напряжении меня.

– На следующий день тогда в больнице у индуса, я никому естественно ничего не рассказал. Я тогда узнал же, что стал убийцей, и почувствовал облегчение даже, так как ощущал тогда долгое время что-то в своей голове незавершенное. Но теперь-то все встало вновь на свои места. Я по ходу тогда реально сам стер с сознания тот факт убийства, как защитная реакция, от чего-то такого, что запрещено, чего делать нельзя, но подсознание же ведь хотело это сделать, и довело теперь задуманное все дело до конца. После этого случая я исцелился, стал жить в гармонии с собой. Я стал больше играть со своими сверстниками, перестал быть скрытным козлом отпущения, научился разговаривать с ними и договариваться на их языке. Добился их уважения. Я нашел себе подругу. Родственники и друзья больше не видели во мне того мальчика из прошлого, все уважали меня и любили. Думали, ха, что тот индус помог мне. Наивные. Хотя он и правда помог мне, только не в том смысле, как они подразумевали. Ты же понимаешь? – Обратился маньяк ко мне.

– Что именно? – Спросил я.

– Что?! – Громко и раздраженно выкрикнул Трэш. – То, что я сделал, я хотел повторять и повторять вновь! С должной периодичностью во всех уголках этого гребанного мира! Я хотел строить карьеру в области образования, и, работая с детьми младших классов, в той самой школе, в которой я учился. У меня есть семья, как у обычных людей. У меня есть работа, как все думали, любимая. Но я не перестал желать делать то, что сделал в тот сокровенный вечер!

Я хотел было спросить, за что он тогда сюда попал сейчас. Но он будто считал снова мой вопрос и перебил меня:

– Я попал сюда сейчас за другое преступление.

Я чувствовал, как иссякаю внутренне, мои чувства будто были высосаны, испорчены, отвергнуты. Этот маньяк неплохой психолог, он получил будто бы невидимую связь со всем моим существом и с душой, и получал соки энергии. Я же был бессилен тогда сопротивляться, не понимал, что со мной происходит. Я пытался вырваться, отвлечь себя, не смотреть на него. Но Трэш будто бы сразу чувствовал это, и быстро возвращал все мое внимание на себя. Он пристально смотрел не меня, не моргая ни разу. Не знаю, чтобы он вытворил в следующую минуту, но тут из кабинета вышел человек в военной форме, и увел Трэша с собой в комнату для допросов, которая находилась дальше по коридору. Я закрыл глаза на мгновение, потом снова открыл их. И я увидел, что по коридору идет только тот самый человек в форме, и больше никого. Маньяка этого не было нигде. Неужели это мое воображение так разыгралось вдруг. Я не мог понять, что происходит, и кинулся к двери отца, чтобы постараться на первой волне своих эмоций постараться рассказать все, что видел и ощущал сейчас. Я хотел побыстрее разобраться. Но дверь в кабинет была закрыта изнутри, и даже удар моего тела об дверь не вызвал никакой реакции. Я сел на свое место удрученный, испуганный и озабоченный произошедшим. Потом я не проронил ни слова, и до следующего дня пребывал в каком-то потупленном фрустральном состоянии, потеряв связь с внешним миром и выполняя все задачи на автомате.

На следующий день, идя вместе с отцом на работу по аллее, как раз напоминавшую ту, что была в рассказе того маньяка. Идеальная внешне, геометрически ровная, с одинаковым расстоянием между ухоженными деревьями, свежий запах ночного мороза и отсутствия пока что еще бурной уличной деятельности вокруг. Идеальная тишина, нет торопящихся на работу людей, дворников, грузчиков магазинов. Немного пробудившись от вчерашнего состояния, я понял, что здравый рассудок вновь вернулся ко мне, и я вкратце рассказал про тот случай отцу. Но он меня не слышал, он был погружен глубоко в свои мысли, и лишь иногда отвечал холодные, «да слушаю», «продолжай», будто бы он всегда живет так, как я прожил последние несколько часов. И в конце моего рассказа он спросил, как его зовут, дабы не огорчать меня полным отсутствием внимания.

– Трэш, – ответил я.

– А фамилия у него есть? – Спросил еще отец. – В моей базе с таким именем найдется пару десятков, а может сотен и тысяч людей.

– Нет, он не представился мне полностью. – С сожалением ответил я, я не такой опытный как мой отец. Надо было сразу спрашивать все полностью.

– Я тебе неоднократно ранее повторял, не стоит слишком фантазировать, и ты должен научиться отвечать за свои поступки. – Сухо ответил отец.

Понятно. Ему нет никакого дела до моего мнения, хотя я считал, что этот человек действительно преступник, и его будут судить за менее значимое преступление. Но отцу было не до того, он не слушал дальше уже мои убеждения, и думал о своих делах. Его намерение участвовать в моей жизни скрылось за угрюмым и серым выражением лица, со слегка шевелящимися губами, как будто бормоча что-то себе под нос.

Дети же впитывают все, как губка. И родительное отношение в их жизни играет важную роль. У меня промелькнула мысль, что маньяк прав, что я, как и он, и что родители меня тоже не слышат. И сны мне стали сниться, будто бы я и есть тот маньяк. Как я кричал, и у меня порвались связки, и выпали мне в руки. Я подходил к взрослым и давал им их, чтобы мне помогли, а сказать больше этого не мог. Они, смотря на меня, говорили идти и не мешать им, и я так и продолжал тогда во сне ходить с ними, пока не проснулся с ощущением полного разочарования в своей жизни. Наверное, все люди в той или иной степени маньяки. А мой крик души, и огромное желание услышать меня, так и остались в моем подсознании.

Но в реальности я не хочу никого убивать, да и с общением со сверстниками у меня все в порядке, по моему собственному мнению. И после этого случая, я даже недавно в этом же коридоре, на работе у отца, познакомился с ребятами моего возраста, их привели с улицы, за то, что они разрисовывали стены краской, и писали непристойные слова. Они себя вели раскованно, смеялись и хохотали, говорили, что сейчас их отпустят все равно, что они ничего такого серьезного не сделали. Я познакомился с ними поближе, разузнал все их имена, где они живут. Оказалось, что все они мои соседи. И у нас с ними много общих увлечений и общих знакомых. Теперь они мои лучшие друзья, которые являются основной поддержкой моего движения. Все наши рисунки теперь провоцируют молодежь на протесты, провоцируют становиться более яркими, выделяться среди серой массы, и быть такими как мы – уникальными и смелыми ребятами. Стать хулиганами улиц, вести свободный и легкий образ жизни, искать смыслы в ином образе мыслей, и являться членами нашего движения «Стеклоп». Я не знаю, что бы я делал без ребят. Моя идея по развитию хулиганской культуры наверняка так и осталась бы в начале своего развития. Я им искренне благодарен за поддержку.




Глава 2. «Стеклина»


После любования собой, я решил отдать дань своим друзьям. У меня на столе стоял черный ноутбук с запылившимися клавишами. Я сел за стол, включил ноутбук, и отыскал чат с друзьями. Стал активно перебирать пальцами по клавишам. Солнце пробивалось сквозь стекло окна, и невооруженным глазом стало заметно, как пыль подлетала от стука пальцами по клавиатуре, медленно опускалась на стол и монитор.

Я писал своим друзьям, делился своими идеями и планами на вечер. Сегодня на десерт у нас был центральный городской торговый центр, который возвышался над Гаузской. Это здание было похоже на гигантский многоуровневый торт, этажи которого как коржи были нанизаны на огромные металлические штыри. А огромные ветровые окна были похожи на разноцветные кусочки засушенных фруктов.

Каждый уровень торта состоял из пятидесяти этажей, кроме самого широкого нижнего этажа – там было их всего десять. На этом нижнем этаже располагались торговые точки с высокими потолками и светлыми стенами. Все магазины в здании были сосредоточены все ближе к окнам, то ли ради экономии электроэнергии, то ли для маркетинга, ибо с улицы было все очень хорошо видно, что происходило внутри.

Каждый ярус данного ТЦ занимался своим определенным товаром – техникой, мебелью, продуктами, одеждой и т. д. Средний уровень торта предназначался под офисы, где сидели толстые, порой очень потные клерки и менеджеры, ежеминутно поднимающие трубки своими пухлыми ручками. Они занимались непосредственно заявками на закупку и продажу товаров по всей стране.

Самый верхний этаж – то место супер—неприкосновенное. Там были квартиры успешных предпринимателей и богачей нашего города. Вот именно этот ярус стал нашей целью. Но доступ туда обычным гражданам был закрыт, если конечно ты не гость местных жителей, или не их близкий родственник.

Мы – лидеры движения «Стеклоп». И для нас не было недостижимых целей. Нужно быть лучшими во всем – гласил наш независимый мир. И мы хотели бить стекла на этом верхнем этаже центра. Но окна квартир нам были не нужны, мы не убийцы, ведь там могли находиться дети или старики. Нам достаточно было окно главного холла этажа. Оно было большое, менее прочное, и отсутствовал риск попадания случайных жертв. Три метра в высоту и два в ширину, оно было еще и не усиленное, в отличие от квартирных окон, которые еще вдобавок были все меньше раза в три. Чтобы разбить такое стекло и сделать из этого грандиозное шоу, надо было заранее подготовиться. Добыть нужные инструменты, и проследить заранее за тем, чтобы людей не оказалось никого рядом.

– Давайте прикинемся грузчиками? – сказал Энджи.

– Окей, но что мы потащим? На крупную технику или мебель у нас нет лишних средств, – возразил Лексис.

– Может доставка еды? Сейчас многие этим успешно пользуются, и я сам часто видел, как проскакивают эти ребятки с громадными сумками. – Предложил я.

– И что мы все вчетвером потащим одну сумку? – Скептически произнес Энджи.

– А вдруг вечеринка? И нам нужно привезти много еды? – Предложил Диэль.

– Ну не, о таких вещах охрану ставят в известность, и без предупреждения они не пустят. – Добавил Энджи.

– Отлично, а мы и не понесем все в одной сумке, мы разделимся! – Сказал я. После продолжил. – Каждый зайдет в свое время, со своей сумкой, чтобы не было особых подозрений. Я пойду последним, вдруг охрана что—то заподозрит, а я придумаю, как быть.

Все согласились, отправили смайлик, руку с пальцем вверх, а Энджи прислал рисунок пятой точки гориллы, имея в виду, что мне придется совсем нелегко. Я отослал в ответ кролика с хитрой улыбкой и руками, потирающими ладошки. Еще один вызов, еще одна победа, подумал я. Далее все посмеялись, обменявшись парой скобок, в нашем мире это означало улыбки радости, и приступили к обсуждению времени и роли остальных.

Диэль среди нас всех был самый младший. Он пойдет первый, как бы на урок культуры к знатной тетушке, которая его заждалась. У нее уже давно проблемы со слухом, и он не может до нее теперь дозвониться. Поэтому, собственно ему пришлось бросить свои все дела, и отправиться к ней, проведать ее.

Вторым пойдет Лексис. Он, если не кривить душой, немного труслив и полноват. Мы ему всегда даем скидку при выполнении каких—либо поручений. Характер у него был очень добрый и мягкий, собственно, поэтому частенько ему доставалось от нас всех…

– А может Лексис как воздушный шарик, сам поднимется до нужного этажа, – сказал я, и все засмеялись, поставив улыбку. Лексис сам при этом не обиделся даже, он как непробиваемая стена, не проронил ни буквы, будто так надо.

Задача досталась ему простая, он курьер, который развозит лечебные препараты, и так как хозяин квартиры болен, его нельзя беспокоить, и нужно срочно передать лекарство. Тут тоже возражений особо у охраны быть не должно.

Третий друг – Энджи, он наглый, дерзкий, даже иногда чересчур.

– У меня есть знакомые даже с этого этажа, – сказал он. – И я не испугаюсь при охране позвонить и сказать, чтобы меня впустили.

– Убедительно, пойдет. – Ответил я. – Интервал между каждым нашим прохождением должен составлять около двадцати минут. После прохода, отписываемся каждый о финише в нашу группу «Brain—zapa», и поднимаемся на самый верхний этаж, чтобы дождаться всех остальных.

Все задачи получили. У меня на сборы и подготовку было больше всех времени. Не торопясь я начал собираться, и планировать, как пройду охрану. Обсуждать с ребятами я это не стал, да и они особо не возражали. Мне нужно было изменить свой внешний вид. В курьера переодеваться я был не намерен. В мой лук вошли такие вещи, как светлая рубашка в горошек серебряного цвета, черные штаны, других просто не было. Поверх рубашки я накинул жилетку, тоже черную, но что—то все равно не хватало для завершения образа. Я отправился в комнату отца и открыл его комод. Я обнаружил давно забытый узкий галстук сочно красного цвета, из ткани, напоминающей бархат. Поверх ткани были еле заметно выбитые узоры золотой нитью. По моему мнению, именно этот галстук должен был сбить внимание охранников, и ввести их в заблуждение.

Я подошел к зеркалу, у отца в комнате оно было размером с дверь. Полюбовавшись собой спереди, я повернулся спиной и обнаружил неприятный факт – жилетка все же была очень сильно мятой сзади. И не то чтобы этот факт меня сильно расстроил, но я стал более напряженным по этому поводу. «Да ладно, выпрямится, пока дойду». Кеды я одел свои любимые черные с желтыми шнурками, и про черные перчатки не забыл.

Обувая кеды в коридоре, я тут вдруг вспомнил, что мы не проговорили самое главное – какой инструмент нужно было взять для издевательств над стеклом. Настроение у меня было воодушевленное, хулиганское, глаза горели, и я в два прыжка вернулся в свою комнату, нырнул под кровать и взял то что мне нужно было – железный кейс с инструментами. Он был размером с ноутбук, с кодовым замком, чтобы вездесущая мачеха не смогла открыть его.

В лифте я снова посмотрел на спину, жилетка по—прежнему торчала во все стороны не глажеными складками, и с расстроенным выдохом прислонился к стеклу в лифте, надеясь, что вот сейчас складки выпрямятся. Следующей резкой мыслью, как молния, я стал думать, как же я пройду мимо охраны с таким подозрительным кейсом.

Выйдя из подъезда, я обнаружил, стоявший около мусорки, большой бумажный подарочный пакет черного цвета. То, что надо, – подумал я. Кейс вошел в этот пакет как влитой. «Интересно, что же лежало ранее в этом пакете?». Остается лишь догадываться,… Может быть, белье соседей. Или носки нестиранные. Но я утешил себя мыслью, что там все же лежали духи в красивой богатой упаковке и коробка конфет. Все—таки пакет выглядел более празднично.

Посмотрев в телефон, я увидел, что Диэль и Лексис уже отписались, и они ждут нас. Осталось дело за Энджи и мной, Килем Меганом, самым умным и находчивым среди всех людей на Земле. Ну… Надо же было как—то себя подбадривать. Подходя все ближе к торговому центру, я ощутил волнение. У меня так и не было четкого плана действий. Я стал смотреть по сторонам, ведь какой—то предмет или человек, а может просто чей—то взгляд натолкнет меня на гениальную мысль. Но все было тщетно. Я уже стою возле торгового центра и на входе вижу лавку с цветами. Цвет и еле доносимый запах свежих цветов так и манил зайти внутрь магазина, чтобы насладиться насыщенностью запаха и цветения. Все—таки знают все эти продавцы, как действовать на людей, на их рецепторы. И вдруг меня озарило, появился план. Я решил купить букетик цветов, ведь с ними пройти через охрану станет в разы проще. Хорошо одетый, красивый молодой человек с букетом цветов – разве такой персонаж может вызывать подозрение и намеки на нерадивые делишки?

Покупая цветы, я увидел сообщение Энжи, что он уже внутри. Им осталось дождаться меня. Без инструментов ведь у них ничего не получится, да и я сам ни за что не пропущу такое действо, нужно поспешить.

Вздохнув поглубже, уже с цветами, я прошел через центральный вход, и направился к лифту, который вел на верхний этаж. Вдруг, я почувствовал, что меня кто—то тронул за плечо. То была рука охранника, она была в белоснежной перчатке. Охранник приятным голосом, почти лебезя, спросил:

– Молодой человек, вы к кому?

Голос у охранников такой нежный, почти тихий и достаточно уверенный. Такое впечатление, что их специально даже обучают интонации, специально для этих господ, которые проживают здесь. Им же нельзя бубнить, грубить или пищать, с ними нужно разговаривать очень обходительно, уверенно и почти незаметно. В том числе и с их гостями, коим я и являюсь в данную минуту.

– К девушке, – ответил я дрожащим голосом. Даже не ожидал, что я могу истончать так…

– К какой?

И тут я вообще впадаю в ступор, я же не знаю вообще к какой девушке я собрался, и стал на ходу придумывать что—то несвязное и робкое.

– Ну…. Она здесь живет… Ее зовут… эээ…

– Как вспомнишь, как зовут твою девушку, так и приходи, – уже более громким и даже немного грубым голосом ответил охранник, подхватил меня под локоть и повел к выходу.

– Нет, подождите… Я просто ужасно нервничаю, первое свидание… Понимаете? Я вообще все напрочь забыл. Даже номер ее квартиры… Я лишь помню, как она выглядит!…

И я стал описывать внешность такой девушки, которая мне бы сто процентов понравилась.

– У нее длинные темные волосы до поясницы, большие карие глаза, темные брови и белоснежный цвет кожи. Когда она смеется, мое сердце замирает и взлетает. Ее походка словно вальс. И еще на ее лице очаровательные веснушки, их мало, и они малозаметны, но они есть. Рост пониже меня, даже на высоком каблуке… – быстро проговорил я, и глубоко вздохнул. После добавил: – Она безумно красива и одинока, как луна.

– Да, здесь живет такая, на последнем 150 этаже. И совсем недавно она как раз пришла, и поднялась к себе домой. Квартира 713, – и добавил, – Каролина тебя ждет точно? Звони в домофон прямо сейчас при мне.

Я был очень удивлен, что мое описание вообще могло иметь жизнь. В нашем городе кстати, все женские имена оканчиваются на «…лина». Мачеху мою зовут Элина, соседку Ангелина, учителя по химии Анжелина, подругу Энджи – Алина, даже мою маму звали – Катейлина.

Я что, возможно, прямо сейчас смогу увидеть свой идеал? Как вообще такое может быть?! Но когда эта эйфория радости и приятного удивления прошла, на меня напал жуткий страх, что я ей сейчас буду говорить? Лучший способ – импровизация, что спросит, то и буду говорить.

Я взял трубку домофона со стеклянного столика в холле, возле лифта. Знаете, такие еще старинного образца, из слоновой кости ручка, позолоченные мембраны и вставки по кругу, черные кнопки, набрал номер, жду. Нужно, наверное, для начала поздороваться и спросить, как дела. Именно такие фразы при знакомстве с девушками на улице очень круто срабатывали, и всегда девушки мне мило отвечали, желая продолжать со мной разговор. Мое обаяние всегда брало верх, и внешними данными не обделен, и голос нежный и низкий, все как необходимо. Только сейчас я излишне взволнован, на остроту ума полагаться не стоит. Главное уверенно говорить, голос сделает свое дело, я надеюсь.

Пошли гудки, с обратной стороны трубки я вдруг услышал самый приятный и нежный голос, какой я только слышал в жизни:

– Да? Кто это?

Я молчу, ибо совсем потерял дар речи. Как же такое могло произойти, я же ведь такой уверенный и смелый, и тут такая ситуация. Даже простое «здрасти» произнести не могу.

– Кто это? Говорите, – повторил этот прекрасный голос.

Я обернулся посмотреть на охранника. Он все это смотрел на меня не спуская глаз. Его большие заросшие брови, нависшие над глубоко посаженными глазами, будто уже буравили меня насквозь. Толстые губы были сурово сжаты, а очень широкий нос всасывал и выпускал воздух так громко, будто кондиционер в переполненном автобусе. Нос и рот разделяли жесткие усы с сединой. Розовые щеки по бокам, которые очень сочетались с цветом одежды, а точнее, темно—малиновый фрак, скорее всего, отбрасывал такие оттенки на щеки. Даже ворот белоснежной сорочки с рюшами уже не была такой белоснежной, скорее нежно розовой. Воспринимать охранника как злодея в этот момент было трудно, это всего лишь уставший солдат, который прямо выполняет свои обязанности по безопасности жителей.

– Привет, Каролина! Я к тебе на свидание, – наконец—то выпустил я. Далее последовала тишина уже с ее стороны. Чтобы разбавить как—то это тугое молчание, я начал рассказывать про себя, что я тут стою с цветами, с подарком в сумке, и что она будет очень рада увидеть меня. И тут вдруг слышу заветный звук – она нажала на кнопку впустить, и над лифтом загорелся зеленый цвет лампочки. Охранник отошел в сторону, поклонился, спрятав левую руку за спину и выставив вперед правую ногу, правой рукой показал в сторону лифта резко, так что пуговицам на его фраке издали звуки натяжения.

Я зашел в лифт, подумав, что у них так, видимо, принято проявлять уважение к гостям богачей, живущих здесь. Нажал на этаж Каролины, и как только двери лифта закрылись, стал сразу размышлять. Почему это она вдруг решила впустить его. Может быть случайно. А может быть ей стало любопытно, и ее поразил мой голос, и она действительно захотела увидеть меня? Лично я очень хотел ее повидать вживую, в голове моей так и вертелся этот образ, который я описывал. Я задумался, но мне все равно пришлось нажать на ее этаж. Я дал себе установку, выйду и пойду к ее квартире. Если откроет она, то заговорит, если не откроет, сяду в лифт и спущусь к своим друзьям на этаж ниже. Они же ждут меня.

Выйдя на ее этаже, я сделал шаг вперед, надеясь на то, что она вышла сама и мне больше не придется никуда нажимать. Но никого не было вокруг. Немного разочаровался, конечно. Кто я вообще такой? Я человек не ее класса и уровня. Мой максимализм, скажу честно, подспустился, как потрепанный мяч. Несправедливо мое существование. Если бы мои друзья именно сейчас спросили меня, буду ли я последним, кто проникнет в этот дом, я бы уже не был столь дерзок, и, скорее всего, отказался сразу. Но дверь открылась, видимо она услышала, как открылись двери лифта. Вышла на встречу она. В красных шортах с закругленными белыми швами по краям. Прямо в цвет моего галстука. Шорты были настолько коротки, что оголяли почти все ее ножки в тапочках с изображением кошек, будто она еще совсем ребенок. На босую ногу. И в белой футболке с лейблом дорогого известного бренда. Видно сразу было по ее одежде, что однозначно черный цвет ей не мил, она совсем другая – светлая, и смеется даже лучше, чем я представлял. Я сделал шаг навстречу, подумал, раз уж купил цветы, значит их подарю. Она осматривала меня и резко проговорила:

– Стой, где стоишь! Зачем пришел?

– К тебе, – еле слышно прошептал я.

– Я тебя не знаю, не вор ли ты случаем?

– Нет, конечно. – Ответил я.

– Зачем ты пришел? Если не скажешь правду, я закрою дверь и больше не выйду.

Я попытался что-нибудь выдумать, но в голову ничего не лезло, и рассказал все, как есть. Что я лидер банды и бью стекла, выкладываю все эти действия в интернет. Что и сегодня у него стояла такая же задача, но привело сюда.

Она, выслушав меня до конца, молча подошла ко мне и приняла мой букет цветов, и ответила:

– Не тем ты занимаешься, твое такое занятие не несет пользы людям. Ты простой хулиган и вредитель. Лучше бы ты больше книжек читал, чем выкручиваться вот таким способом и быть чьи—то стекла, а может быть чье—то сердце…

Я слушал ее, но мои друзья не давали мне покоя в голове, я думал лишь о том теперь, что они же ждут меня. Еще отец мой стал постоянно названивать, и я сбрасывал его звонки. Заметив, что я постоянно смотрю в телефон, она сказала:

– Ладно, не буду больше задерживать тебя, раз уж ты назвал это своим искусством. – И закрыла дверь.

Я тут же быстрее поспешил к друзьям, и переключил свое внимание на звонок. Хотел я, конечно, взять у нее номер телефона, но пора заняться делом дальше. Я прокручивал в голове ее образ, машинально отвечал на вопросы отца в трубке, и ждал лифт обратно на нижний этаж. Судьба снова плетет свои интриги, все так быстро произошло. Я спустился к друзьям, которые уже заждались меня.

– Ну, ты где пропадал? – стал орать Энжи. – Время же идет, мы должны быстрее теперь все закончить и бежать отсюда.

– Да—да, я знаю. – Злобно ответил я, и уже без прежнего энтузиазма стал открывать кейс с инструментами.

– Стой, ты чего, пошли на самый верхний этаж, как мы хотели! – Проговорил снова Энджи, удивленно.

– Нет, там мы это делать не станем. – Сказал я, продолжая намечать фигуры на стеле стеклорезом.

– С чего это вдруг? Боишься?

– Нет, я думаю, нет там, среди жителей главы нашего города, – начал выдумывать я. Не стану же про девушку рассказывать им всем.

– Не знал, что ты трус. Все же, ответь, зачем это делать здесь, мы договорились же идти на верхний этаж.

Я не знал, что ему ответить и как выкрутиться из ситуации. Именно в этот момент мог полностью обрушиться мой авторитет. Все что я смог сделать, это грозно посмотреть на Энджи и высказать:

– Я сейчас тебе врежу!

– Хорош, вы еще подеритесь тут! – Вмешался Лексис. – Закончим начатое, продолжите потом уже выяснять отношения.

Я стал дальше размечать стекло. Ветер на улице усиливался. Пока я резал стекло, уже было понятно, что из—за него, стекла неминуемо попадут внутрь холла, и нужно что—то придумать, чтобы никто из нас не пострадал в этот момент. Я сделал сверлом дополнительную дыру размером с кусок арматуры, которую достал из кейса, привязал к ней трос, продел арматуру в дыру, и все мы отошли на безопасное расстояние. Стали тянуть трос этот что есть силы. Края арматуры с обратной стороны упирались в стекло, а сквозь дыру выходил трос с петлей, за нее мы и тянули. С первого раза не вышло, только лишь появилась небольшая трещина. Дернув что есть силы во второй раз, стекло, наконец, вылетело звонко и шумно. И пока люди отреагируют на этот шум, мы уже должны успеть убежать отсюда. Лексис вызвал лифт, пока я фотографировал произведение искусства, выпавшее на полы холла и на среднюю часть здания, крышу офисных помещений. Эта гора стекляшек искусно переливалась в лучах закатного солнца. Картинка была неописуемо великолепна, нашему восхищению и радости не было предела. Но долго любоваться нельзя было, нас бы обязательно задержали.

Наконец, лифт приехал, мы все сели в него, дверь закрылась и наступила тишина, которая усиливала внутренне волнение, а затем и панику. И чтобы отвлечься, я стал смотреть по сторонам, искать возможности переключить свое внимание, чтобы паника не овладевала мной. Только сейчас я заметил, как искусно был отделан лифт. Пол был сделан из цельного куска гранита, ранее я такого не видел никогда. Стекло и зеркало было собрано в рамку из сусального золота. Все было настолько вычурно, что слепило ненароком глаза. Чистое стекло давало возможность представить себя на самом краешке отвесной скалы.

Лексис, самый мнительный из нас, услышал, как кто—то начал кричать и возиться там наверху.

– Надеюсь, мы успеем уйти от охраны.

– Ты можешь хоть сейчас не ныть, Лексис! Не порти настроение и заткнись!

Но Лексис все равно продолжил причитать, только уже тихо, чтобы никто не слышал. Все-таки Энджи правда перегибает палку, общаясь так с друзьями. Хотя в данной ситуации, я все же солидарен, причитание делу не поможет, нужно просто максимально спокойно вести сейчас себя.

Когда мы спустились из лифта мы вышли так, как ни в чем не бывало, и стали расходиться по сторонам, чтобы запутать охрану. Уходя я точно понял, что больше сюда меня никто не впустит, обязательно, какая-нибудь камера нас зафиксировала, и наши портреты будут у службы безопасности. И что, возможно, Каролина права, не тем делом я занимаюсь. Я очень хотел ее увидеть снова, но своими хулиганскими действиями лишь усложнил себе задачу. Любовь и хобби, какой мой будет выбор теперь. Как всегда, жизнь подкидывает нам возможности выбора, и какую сторону принять в этот раз? Да, о чем думать, можно спокойно совмещать приятное с полезным! Почему бы и нет? Мой юношеский максимализм никогда не был столь ясен и чист как сейчас. Моя мечта близка. Она не мешает никому жить, а мне дает возможность творить. Будь отец со мной рядом сейчас, он бы рассмеялся. Я улыбнулся и замедлил шаг.

Мы спокойно прошли мимо охраны, каждый в своей стороне, и разошлись по своим домам, каждый под своим впечатлением.

Пока я шел домой, я размышлял. В данную минуту я был в замешательстве. Того адреналина от битья стекол, как было раньше, я не получил в этот раз. Нет тех эмоций восхищения, страха преследования. Что же такое? Неужели встреча с этой девушкой сделала так, что я переключаю ненароком внимание? Ведь при встрече и общении, я помимо адреналина испытал какие-то новые эмоции. «Конечно, это же не любовь с первого взгляда», – успокаивал я себя. А как же все совмещать? По ходу, масштаб небольшой хулиганства, коль я не почувствовал в этот раз удовлетворения от проделанного, нужно брать еще больше и еще выше. В следующий раз разобьем стекла на всем этаже целиком. И хочу, чтобы за мной бежала толпа разъяренных охранников, угрожающих тюрьмой. Энджи меня точно поддержит, Лексис отговаривал бы, но все равно пошел со мной, а вот Диэль, что бы сделал наш самый младший безбашенный друг. Сегодня он был особенно молчалив. Я даже не помню, где он стоял, и что делал все это время, слишком уж голова была забита разными мыслями. Да не, с нами он был точно, куда бы он делся.

Я шел все это время с опущенной головой, в прямом смысле слова. Я уже не смотрел высокомерно поверх небоскребов, чтобы выбрать следующую жертву. Мне не хочется больше ставить ту цель, хочу чего—то другого. Неужели я взрослею, неужели все люди так меняются, и раньше мой отец был тоже шпаной, во дворе гонял собак или еще что-нибудь вытворял, пока не встретил мою мать. Ведь возможно благодаря ей, и потом благодаря мне он стал взрослым. А мать так и осталась в том возрасте, в котором еще нет взрослого правильного сознания. Я же не буду всю жизнь бить окна, бегать от охраны. Я тоже вырасту, причем вырасту в моральном плане, а не в физическом. В физическом плане у меня уже все нормально, высокий рост, хорошее тело, но мой детский максимализм и непосредственность мешают мне быть взрослым. И странно, что именно сейчас, я стал понимать и думать об этом, вот он новый я? Только масштабы хулиганства по ходу делают нас сильнее. По крайней мере эта мысль делала меня спокойнее. Занятие это свое бросать я точно не хотел, ибо много людей наблюдают за мной, я лидер движения Стеклоп. А Каролина? Как с ней быть? Она и гложет, и гладит мою душу. Мне хочется за ней наблюдать, караулить сутками напролет. Путаница в голове. Конечно же, я сделаю выбор в сторону взросления. Мне нравится все новое, мне нравится экспериментировать, люблю создавать в себе новые эмоции. Постараюсь я все же это все совместить.

Резкий сигнал авто прервал мои мысли. Я в этот момент остановился посреди дороги, на перекрестке, и даже не помню, как тут очутился. Такое ощущение, что хожу на автомате. Благо недалеко от дома ушел, еще квартал пройду и буду на месте. Надо сосредоточиться на дороге все же, и быть внимательнее. А то так ненароком и сбить могут, отберут возможность бить стекла и любить, а может просто слышать, видеть, а может быть собьют так, родственники даже не узнают… Буду валяться такой весь кривой, косой в гробу, как посмешище. Дети увидев будут только смеяться. Они же не понимают, что такое смерть… Я же раньше тоже не понимал, и смеялся над уродством других.

Я осмотрелся по сторонам, вокруг городские рекламные плакаты, и некоторые магазины уже зажгли свои вечерние витрины, а некоторые наоборот уже закрываются, чтобы продолжить свой рабочий день завтра ранним утром. Солнце уже почти зашло за горизонт, лишь желтый свет его немного рассеивался на синем чистом небе. Дул пронзительный и холодный ветер, и в его перерывах, даже это солнце, уже заходившее за горизонт, пыталось согреть меня своими лучами. Еще днем оно мне мешало жить, освещало мои складки на жилетке, ослепляло глаза, в общем, мешало жить, а сейчас мельком согревало. Вернуть бы его назад, но это уже невозможно… Блин, опять отвлекаюсь! Опять погружаюсь в мысли ненужные… Смотри на знаки! Смотри на машины, смотри по сторонам! Свежий ветер компенсировал напряжение. Он дул как раз со стороны океана, и доносил те легкие освежающие ароматы, призывая приятные чувства, похожие на первые минуты после разбитого стекла в том холле… Холодный поток тогда остужал горячую от волнения кровь в венах. Я опять ускорил шаг, все—таки прохлада мне больше по душе, даже думать проще стало, и я сконцентрировался, думал одновременно и о дороге домой, и о своих внутренних переживаниях.

Я прошел мимо окон соседского здания. На первых этажах его люди не жили. Там были прачечные, ремонтные мастерские и т. д. В центральных районах города они работали круглосуточно, так как люди могли приходить за услугами только после работы, оставляли свои вещи на ремонт и для чистки. А на выходных люди чаще всего уезжали из города в горы. Кстати, с другой стороны нашего городка были прекрасные горы, которые будто отделяли нас от внешнего мира, но дарили нам покой, уют и защиту.

Горы эти еще во времена, когда не было самолетов, вертолетов, и других технологий, позволяющих рыть глубокие, длинные тоннели, защищали наш город от грабежей, воровства и завоеваний так говорил историк в школе. Поэтому наш город Марш—Меллоу получил отличное развитие во многих областях, именно поэтому он стал таким большим инновационным центром страны, красивым и по своей сути, и по своей внешности. Богатым, что немаловажно, а так говорил мой отец, когда читал газеты. Пиратство, конечно, и здесь имело свой рост, благодаря ему возможно богатство не обошло стороной, как говорил историк, не пираты, а судовладельцы. Именно они в нашем городе обменивались товарами. Но об этом никто старается здесь не говорить, лишь увидишь порой старые рассказы и небольшие отголоски сплетен от стариков. Нехорошо это товаром людей называть, поэтому все умалчивали.

Однажды я нашел несколько книг в библиотеке, что на проспекте какого—то там дядьки бородатого, где было как раз несколько слов об этом. В город из—за этой темы стали стекаться большие потоки иммигрантов богачей, желавших здесь по дешевке людей прикупить и разбогатеть, и в итоге их семьи здесь оставались учиться и жить. Но то время прошло, как и другие времена. А теперь в больших и густо населенных городах одиночество стало основной ценностью для каждого жителя. Наш город не стал исключением из правил, хоть и много людей вокруг, ты все равно один.

Ну, вот я наконец добрел до парадной нашего дома. Большой козырек выступал из здания. Он держался на стальных трубах, скрепленных между собой крест—накрест, и покрашенных в серебристый цвет. Двери были стеклянные, и уже с улицы я видел, кто там стоит в холле, на каком этаже лифты, и сколько лампочек горит внутри. В нашей парадной не горела всего одна. Я уверен, что большинство жителей на этот факт даже не обратят своего внимания, так как с утра они из последних сил собираются на работу, и им не до лампочки уж точно, а вечером они скорее торопятся домой принять ванную, быстро поесть, и завалиться в теплую постель. Даже люди, которые не сильно обременены обязанностями и работой, выходят и тоже не заметят сгоревшей лампы, днем освещение же не нужно, и его выключают во всем доме.

Подойдя к лифту, я нажал кнопку вызова. Достал телефон, где сразу высветилось много уведомлений – новости, звонки, сообщения. На первой полосе новость, что «кнопок вызова лифта скоро не станет», его будут вызывать голосом, так же как в самом лифте произносим, на какой лифт подняться хотим. Я подумал, вот о чем завтра в школе будут разговаривать, как же так, кнопку уберут… Это же действительно важно… Я ухмыльнулся про себя с иронией, и еще раз про себя подумал, да это очень—очень важно, будто метеорит скоро упадет на Землю, но не знаем, когда именно. Может завтра, а может через пару—другую тысяч лет. Надо им этим создателям новостей подкинуть идею, что люди сами могут делать метеориты, и в небо запускать, вот уж они ее точно красиво преподнесут.

Лифт подъехал, я шагнул в него. Назвал свой этаж. На улице уже стало совсем темно, и город погрузился в разноцветные неоновые краски фонарей, и лэдовских холодных ламп от наружной рекламы. Уже нет той дневной суеты, скорее больше спокойствия, умиротворения. Мне сейчас хотелось ехать в лифте подольше, еще тройку часиков. Сегодняшний день стал для меня, наверное, очень значимым, столько всего удалось сделать и переосмыслить. Я продолжал думать о Каролине, и даже не вспомнил о фотографиях стекол, что сделал в ее доме. Зайдя в свою квартиру, я услышал запахи еды, которую готовила моя мачеха. Отец сидел в гостиной, листал каналы на телевизоре. Он устает на своей работе, я раньше находился там, в коридоре его работы, и точно помню, каково это все. Он часами разговаривал по телефону, и каждый звонок проводился на максимально эмоциональной волне. Когда мы шли домой, я часто боялся даже заговорить с ним, наслушавшись его выражений и орущей интонации. Думал, и мне сейчас прилетит от него на автомате, обзовёт или рявкнет.

Мачеха позвала меня за стол, я отказался. Хотя есть мне хотелось, если честно. Но я часто так делал. Противоречивый и гордый чересчур. За словом в карман не полезу, что сказал, то сделаю. Причем, я недолюбливал эту женщину, хотя по своей сути ничего плохого она мне никогда не делала, и не делает. Старается даже понравиться, сделать так, чтобы мне было вкусно, тепло и комфортно. Но она все равно не родная. Не моя она. Не могу вот так просто с ней общаться, и она вечно мне напоминает отсутствие моей родной матери. И этот «материзаменительный» протез всеми силами претендует на это место. Пойду есть, когда они уйдут спать.

Я пошел к себе в комнату, и сразу не переодеваясь, включил ноутбук. Проверил чат. Друзья все уже давно дома. Живут они кстати недалеко совсем, и подобные дела, как сегодняшнее, их часто заставляет сразу разбежаться и запереться по домам. Им наша работа такая очень нравится, и я знаю, что они с нетерпением жду, когда же я выложу фотографии. Сколько ажиотажа будет, сколько комментариев и восторженных смайлов о том, какие они крутые. Для нас это весомое достижение. Туда еще никто не добирался. Это здание будоражило воображение многих последователей нашего движения. Я тут же перекинул фото на ноут и загрузил в сеть, ссылочку отправил друзьям.

– Ну что, дождались, подружки?

– Подружки? Это я от труса что ли слышу?

Попытался снова меня задеть Энджи. На что я вновь ему отправил того самого кролика с потирающими ручонками. Все весело перекинулись смайлами скобками и помирились. Вот так и живем. Наша добыча, наши фото по сети разлетелись как вкусные куски пиццы на большой вечеринке. Сравнение с едой произошло не спроста сейчас, я сильнее проголодался, и решил все—таки пойти на кухню поесть. Я зашел в столовую, моя тарелка осталась одна на столе, полная и не тронутая. Видимо родители меня ждали, но не дождались и ушли отдыхать. Отец всегда поступает мудро, не трогает меня лишний раз. Я его очень люблю и уважаю.

Я накинулся на еду, даже не помыв руки. После того как я поел я быстро принял душ и лег спать. Но на этот раз я уснул не сразу. Виной всему стала та девушка, та звездочка, которая теперь греет мою душу и днем, и ночью. Я взял телефон и стал искать ее в соц—сетях. Найти не удалось, видимо богатым дочкам не разрешают вести свои аккаунты. Отложил телефон и стал представлять ее перед собой, только такие мысли позволили мне немного расслабиться и в конце концов уснуть. Я вспомнил, как она смотрела на меня, какой был у нее голос, когда она мне говорила про мое хобби. Ее милый образ мне был очень близок, будто бы я ее такую всю жизнь знал. А еще вспомнил, как она сказала про разбитые сердца. Наверное, это намек.

Уснул я поздно, и перед сном четко решил, что буду наблюдать за ней изредка около ее дома. Буду дежурить, и искать поводы для еще одной встречи.

Не успел я заснуть, как прозвенел мой будильник. Голос отца из—за двери не сумел меня убедить в том, что пора вставать и идти в школу. Совсем не хотелось. В голове еще шумел какой—то короткий сон, и от внезапного звука будильника стучало сердце. Я совершенно не выспался, в голове творился какой—то кошмар. Я как в тумане, и сквозь эту мглу вдруг светом пробилась мысль – после школы я иду искать встречи с Каролиной! Волнение пробежало по моей коже холодными мурашками. Как мне одеться? Как я буду выглядеть в этот раз? Я никогда не чувствовал себя таким неловким и неуклюжим. Самоуверенный самец стал похож на жидкую манную кашку, теплую такую, обволакивающую пищевод, какую варила мне мачеха, давая мне понять, что я еще якобы ребенок.

Времени оставалось мало, надо вставать и действовать. Я как заводная механическая детская игрушка неловкими движениями стал перекладывать вещи с места на место. Что—то одевал, что—то снимал. Желание быть необычным, особенным для нее меня не отпускало ни на секунду. Минуты беспощадно утекали одна за другой. Я умылся, даже почистил зубы, старался уложить непослушные волосы, выглаживая копну в правую сторону.

На завтрак кашей совсем не оставалось времени. Я схватил какие—то бутерброды мачехи со стола, и кинул их в сумку с учебниками. Сунул руки в карман, и понял, что совсем не осталось денег. Я не смогу ей купить подарок—сюрприз!

Мысли бегали в моей голове, бегали как сумасшедшие тараканы после травли. Я стал лазить по другим карманам штанов, с надеждой отыскать хоть пару монет. Все мои попытки сводились к тому, что я пойду на встречу с Каролиной сегодня с пустыми руками…

На полках в комнате, на столе, я не нашел ничего подходящего. И тут мой взгляд бросился на статуэтку. Она стояла рядом со входом в комнату, на тумбочке, иногда я на нее вешал ключи. Она мне очень нравилась.

Я в данный момент так торопился, что совершенно не понимал, что я делаю. Но отчетливо понимал, что, если опоздать на первый урок математики, который ведет директор, он обязательно свяжется с моим отцом. Он меня конечно не накажет, он в принципе того не делал никогда, но будет ко мне предвзято относиться пару недель, так точно. Его косые взгляды мне не дают спокойно спать, я сразу чувствую вину. Я проходил свои подобные косяки раньше, и искупления своей вины мне приходилось добывать очень тяжелым путем. А сейчас наши отношения более—менее наладились, он мне доверяет и на некоторые шалости может закрыть глаза. Но школа, работа, дом, семья – это святое. Я не осуждаю его, по большому счету он ничего не видит кроме этой жизни, и не хотелось его лишний раз расстраивать.

Выбежав из квартиры, я очутился в лифте вместе с соседкой, живущей в квартире напротив. Ровесница моей мачехи, живет одна, всегда красивая, наряженная, вкусно пахнет, будто у нее каждый день свидания. Почему будто? Потому что я с ней рядом ни разу не видел мужчин, только постоянный ее взгляд, пожирающий меня, подростка. Правда, уже достаточно взрослого подростка, красивого, стильно одетого, и тоже вкусно пахнущего, с дерзкой ухмылкой. Да пусть смотрит, что мне жалко, что ли. Любезная культурная женщина для меня не представляет никакой опасности. А что у нее в голове, мне до лампочки. До той самой, что сейчас не будет гореть в холле парадной на первом этаже.

В лифте я вместе с ней любовался собой, только она смотрела на меня, а я в зеркало. Сегодня я действительно неотразим. Черный костюм, белый воротничок, выглядывающий из—под пиджака, как нимб, только не над головой, а под головой. Форма моего лица особенно сейчас выделялась, волосы, уложенные в правую сторону, особенно подчеркивали дерзкие черты. Я достал новые туфли, черные. Они блестели так, что я видел в них свое отражение. Лежали они у меня в коробке около года, ждали подходящего момента. В наших местах, было в моде то, что несло отражение. Стекло, зеркало, хром, и т. д. Все это визуально увеличивает пространство маленького, тесного города. А я должен был отдать дань этой моде, может, все—таки я публичное лицо, глава целого движения.

Выйдя из лифта, я побежал как обычный школьник к автобусу, так как до его отправления оставались считанные секунды. В процессе бега, мой богатый внутренний и внешний миры стали немного потрепанными. Я вскочил в автобус и двери тут же закрылись за моей спиной. Я не смотрел на окружающих, держался за поручень, и дышал как собака, еще чуть—чуть и высунул бы язык. В этом же автобусе ехали и мои одноклассники. Я слышал сквозь свое громкое дыхание их глупые насмешки. Но мне было все равно. Я все же успел.

Немного освоившись, я решил оглянуться, и обнаружил свободные места рядом с нашими, так скажем, не совсем адекватными учениками. С ними мне было сидеть не по статусу. Да и сами они не горели желанием сидеть со мной. Они помнят, как приходилось периодически страдать от моих издевок по поводу их количества ума и внешнего вида.

Я стал продвигаться дальше по салону, в поисках свободных мест. Мне хотелось ехать одному, привести себя в порядок. Обычно последний ряд был полностью пустым. В этот раз вышло так же.

Пройдя пару рядов, я слегка споткнулся, от чего дико засмеялся сидящий неподалеку такой же, как я, подросток. Мне даже его имя произносить неприятно. Богатый, избалованный мальчик, привыкший свои проблемы решать деньгами и авторитетом родителей. Я не понимаю, зачем он ходит вообще в школу. Видимо, родители его хотят, чтобы он приучился хоть к какой—то дисциплине, но при этом постоянно вмешиваются во все школьные процессы, и просят ставить ему хорошие оценки. Потом, небось, хвалятся перед своим окружением, что их драгоценное чадо – самый умный, самый лучший. Хотя какое там чадо, это просто какое—то самовлюбленное чудо, которое просто напрашивалось на горячий подзатыльник с моей стороны. Что я собственно и сделал.

– Эй! Тебе придется ответить за это! – Крикнул он мне в спину.

– Ты шпендик, на голову ниже меня, точно ничего не сделаешь…, – ухмыльнулся я.

Дойдя до последнего ряда, я сел. Попросил расческу у девочки из параллельного класса, которая сидела передо. Она так обрадовалась моей просьбе, будто я ее позвал на свидание.

Я причесался, поправил воротник, отдал ей расческу, поблагодарил, машинально улыбнулся. В моей голове без передышки бегали мысли о Каролине. Встречу ли я ее сегодня. А если встречу, то, что скажу? Вот я тот самый хулиган, который разбил стекло в вашем доме, благодаря тому, что ты меня впустила… Так что ли?

Не прошло и минуты наедине с самим собой, как кто—то меня резко дергает за рукав.

– Эй, слушай. Я с тобой разговариваю. Что ты сегодня делаешь после школы? Не хочешь проводить меня до дома?

От неожиданности я встрепенулся, так же резко одернул руку и грубо ответил «Нет!», и отодвинулся подальше.

Почему вот в нашей жизни все так сложно… Вот впереди меня сидит девушка, симпатичная, сама к тебе тянется, но к ней не лежит твоя душа. В твоих мыслях есть другая девушка, практически не досягаемая.

Учебный день пролетел быстро. К урокам я не готовился. Учителя поощряли мое спокойствие и бездействие, и почти ничего лишнего не спрашивали. На перемене я вел себя не как обычно, я просто сидел за своим столом, и задумчиво черкал ручкой на самой последней странице тетрадки. Все вопросы сверстников я благополучно игнорировал, и через какое—то время перестал быть им интересен. О своих друзьях я тоже не думал, видимо, им не было дела до меня. Каждый из нас был занят собой и своими делами.

За все убитое время я так и не придумал нового повода подойти к Каролине. От этой мысли мне становилось волнительно. Волнительно так, что я еще больше погружался в себя, и машинально рисовал глаза, пытаясь повторить ее взгляд. Аккуратно прорисовывал каждую ресничку, то легко, то глубоко надавливая на ручку. Пытался сделать мягкий изгиб. Честно сказать, попытки были совсем неудачные. У меня никак не получалось повторить ее глаза, и с дрожью в руке я импульсивно перечеркивал рисунки, один за другим.

А ведь если бы получилось натурально и красиво, я мог бы подарить ей этот рисунок. Но я не был в том состоянии, чтобы творить. Мои мысли сами по себе слились в какой—то слог, и я несколько раз проговорил про себя…

– А ведь если бы вышло красиво, я бы смог ей его подарить, Но состояние не то, чтобы что—то творить…

Может быть какой—то небольшой стишок повеселит ее роток?

Фу, нет! Какая—то бредятина получается, и создание стихов, видимо, тоже мне сегодня не по силам. «Стишок повеселит ее роток», звучит как—то пошло, и двояко, хотя я явно имел в виду улыбку…

Но вдохновенье есть, возможно, я не прав.

И расскажу я ей о том, что ее нрав мне мил, Что образ в моей голове ее остался навсегда.

Так что жизнь моя бессмысленна, если она Со мной в парк не пойдет, за ручку не подержит…

Точнее наоборот, я приглашу ее с собой, и проведу ее по улицам мира своего, держа за руку, обнимая в переулке, шепча слова, от которых кружится голова….

Но в общем, все в итоге свелось к тому, что я опять черкаю очередную ерунду, и слог из головы летит куда—то прочь. Короче, надо в руки себя взять и просто возле дома ее немного постоять. Как в первый раз какой—то бред наговорить по ходу, а вдруг ей не нужны мои слова, а вдруг я ей запомнился вчера.

Ну все, хватит рифмой говорить, пора из школы уходить… А все бы хорошо, если бы не одно «но»… Выйдя за школьные ворота, какой—то звон почувствовал я в голове, упал на грязный пол. Потом пришел в себя, и первая мысль, которая в моей голове мелькнула, я грязный как свинья, что скажет теперь Каролина, когда меня увидит…

Вторая мысль, что это произошло? Поднял я голову и увидел того самого богатенького и нехорошего человека. Он был в окружении охраны. С ухмылкой сказал он:

– Ну что, я тебе отомстил?

Потом резко повернулся и сел в удлиненный седан бизнес—класса на заднее сидение. Мне на самом деле было все равно, что сейчас произошло. Меня больше всего беспокоил мой внешний вид, что теперь делать. Попытался отряхнуться, но к черной одежде пыль словно приклеилась, и я решил вернуться в школу в уборную, чтобы там как—то с помощью воды как—нибудь отчиститься.

И вдруг я увидел в отражении зеркала под глазом синяк. Как такое может быть? Я даже не чувствую боли, неужели волнение настолько сильное, что перебивает боль. Теперь я неопрятный, да еще и с фингалом, должен стоять возле дома девушки, и ей пытаться понравиться. Она меня точно пошлет куда подальше. Но если я не приду совсем, она меня забудет. Как говорит наш учитель по физике – «Куй железо, пока горячо». Да будь, что будет, если я сейчас отступлюсь и дам слабину, то и потом всю жизнь будут слабым, и не добьюсь, чего хочу.

Это предложение я прочитал в какой—то книге про спортсмена, который стал мировым чемпионом, но не дожил до старости, парадокс. Собрал свою волю в кулак, умылся, как мог, отряхнулся. Из—за того, что я намочил штанину, пыль стала менее заметна. Подойдя к ее дому, я стал ждать и ежесекундно смотреть по сторонам, стараясь сделать так, чтобы охрана этого дома меня не заметила. Вдруг они вспомнят вчерашний поступок, и отведут меня к моему отцу, для меня это было страшнее всего.

Я отошел подальше, наклонил голову, прищурил левый глаз, правый, и так щурился из—за небольшого отека. Грелся на солнце, штанина начала высыхать, и развод от грязи стал белеть, так как будто соль, будто я напрудил в штаны. Шансы мои завоевать сердце Каролины были минимальны, и приходилось надеяться, что она меня все—таки запомнила. Я не трус же какой-нибудь…

И вот через некоторое время из—за переулка выехало авто черного цвета с хромированной решеткой и ручками. Новая модель, которую сейчас показывают в рекламе. Комфортная, мягкая в езде, безопасная – все же реклама остается на подкорке и въедается в твое сознание.

Машина останавливается, выходит водитель, обходит авто и открывает пассажирскую дверь. Выходит, она – на солнце ее волосы как будто переливаются бликами водопада, платье ее одновременно легкое и подчеркивает фигурку, на ножках миниатюрные белые туфельки. Никого не замечая, слегка приподняв нос кверху, она направилась ко входу в дом, где уже приоткрыл для нее дверь администратор здания. Я быстрым шагом направился к ней, и каким—то хриплым голосом, видимо, от того что долго молчал, провопил:

– Каролина, постойте!

Она обернулась и стала меня разглядывать. Видя, что я по тротуару двигаюсь в ее сторону, она развернулась и пошла ко мне навстречу. Когда она уже подошла почти ко мне, я не мог проронить ни слова, откуда—то появилась пресловутая одышка, то ли от быстрого шага, то ли от волнения.

– А, это ты, кто приходил ко мне вчера на свидание? – Сказала наконец Каролина.

– Да. – Робко ответил я.

– Сейчас-то тебе что надо, ты уже получил, что хотел.

Я наконец отдышался, и стал говорить уже более спокойным и уверенным голосом.

– Просто пришел к тебе.

– Хм, в таком виде? – Сказала она, осмотрев меня с ног до головы. – Опять на свидание?

– Я дрался за твое сердце и победил… – Ответил я.

– Опять врешь… – разочарованно вздохнула она, и стала разворачиваться, чтобы уйти.

Я стал быстро копаться в сумке. Она остановилась и молча наблюдала за этим действом вполоборота, наверное, из—за любопытства. Я достал статуэтку и протянул ей ее со словами:

– На, вот, это мой приз за победу. Поставишь этот кубок у себя в комнате, я первый, кто завоюет твое сердце.

Она улыбнулась.

– Выдумщик, продолжай. С кем же ты дрался за мое сердце?

Я приподнял голову, которую держал немного вниз, чтобы хоть как—то скрыть свой синяк и начал рассказывать о том, что я дрался сам с собой. Что ранее я был мальчишка, но во мне появился мужчина, который прогнал этого трусливого мальчишку, и теперь мне интересны новые ощущения.

Водитель Каролины стал подходить ближе и громко сказал, чтоб и я услышал:

– Я не могу уехать, пока ты не зайдешь в дом.

– Жди, я недолго.

– Раз времени у меня мало, – продолжил я, – то я не буду выдумывать какие—то истории.

Я приподнял голову, которую специально держал немного вниз, чтобы хоть как—то можно было скрыть синяк, и начал рассказывать:

– Этот синяк и мой внешний вид – расплата за то, что утром в автобусе я ударил богатенького Мартина по голове.

Каролина улыбку в лице сменила задумчивостью.

– А у Мартина этого фамилия случайно не Реверс?

– Да именно.

– Мы вместе с моей семьей были приглашены на день рождение к его отцу. Там на празднике Мартин вел себя очень некрасиво, как малолетний вредный ребенок. Если ему что—то не нравится, бил посуду, называл грязными кличками официантов, смеялся и жевал одновременно так, что из его рта вылетали крошки на гостей. Мне тоже досталось. Фееричным завершением данного мероприятия было то, что он подошел ко мне и выплеснул мне на одежду какой—то сладкий сироп, а потом предложил переодеться в его спальне, не ясно, на что он рассчитывал. Так что правильно ты поступил, что его ударил. Мне пора уходить, нужно успеть собраться в школу этикета.

Надо же, школа этикета, куда мне до вас… Подумал я. Но вдруг решил все таки собрать всю волю в кулак и сказал:

– Может, мы сходим как-нибудь прогуляться, хотя бы в парк возле твоего дома. Я хоть как—то реабилитируюсь, приведу себя в порядок.

– Хорошо. Завтра в это же время у меня будет свободна пара часов, которые с удовольствием готова провести с тобой. Но одно условие – на расстоянии десяти метров за нами будет наблюдать вон тот молодой человек, с ростом в два метра, с переломанными ушами и квадратным лицом. Договорились?

Я посмотрел на этого молодого человека. Его лицо действительно было квадратным, и будто оно поглотило скромный маленький, перекошенный в левую сторону нос. Человек не из приятных, но что поделаешь. Я не мог отказаться от такого предложения, вот никак.

– Согласен, договорились! – Промолвил я и кивнул. – Я обязательно буду здесь в это же время завтра!

– До свидания, Киль. Я теперь вынуждена покинуть ваше общество, – добавила Каролина, подарив мне на прощание красивую и загадочную улыбку.

Как же я нелепо выглядел на ее фоне… Мысли об этом поглотили меня так, что я не смог больше сказать ни слова, только лишь проводил ее взглядом до подъезда. И побрел домой. Довольный, счастливый, с улыбкой и синяком на лице.

По пути домой я встретил своих друзей. Они были уже в курсе об утреннем инциденте, были на подъеме, радостные, и хотели устроить новый дебош. Подначивали меня отомстить Мартину.

– Ребят, вот сегодня мне некогда. Я не хочу, как утром бегать до школьного автобуса, хочу спокойно сегодня все обдумать и собраться. Завтра у меня свидание.

– Фууу… Променял юбку на друзей… – вредно проворчал Энжи, развернулся и пошел дальше. За ним следом пошли Лексис и Диэль. Они догнали Энжи, обступили его с двух сторон и стали, жестикулируя что—то шумно обсуждать. Пройдя так метров двадцать, они растворились в лучах дневного палящего солнца, как мираж.

Я снял с себя пиджак, взял его под руку и направился домой. Поднявшись к себе, я приступил к уборке своей комнаты. Собрал всю грязную одежду и поместил ее в стирку. Я был не похож сам на себя. И вечером даже поел за одним столом с родителями, чему отец был несказанно рад, и что—то очень бурно рассказывал про работу и много шутил. Лег я раньше, сильно устал от пройденного дня и событий, заснул практически сразу. Утром проснулся раньше будильника, минут на пятнадцать от шепота родителей, которые собираясь, обсуждали совместный отпуск, который, по их словам, уже был не за горами. К автобусу подошел раньше, и еще на свежем воздухе простоял какое—то время, пока не подул утренний свежий воздух с моря. Предал какой—то бодрости и сил. И учебный день пролетел на одном дыхании, в ожидании новой встречи. У дома Каролины я уже стоял как штык, ухоженный, аккуратный, но слегка прикрывающий свой синяк букетом цветов. Увидев меня, она сказала:

– Да не прячься ты. Мужчин украшают синяки и шрамы. Я не люблю инфантильных и самолюбивых хулиганов, которые трясутся над своей внешностью как нарциссы.

– Эм, ну… Ну я точно не такой ведь! – Быстро протараторил я. Даже собрал всю гордость за себя в кулак, и больше не прятал свой синяк, пусть все видят.

Гуляя с Каролиной, много общаясь, я понимал – я хочу остановить время. Она очень умная, разбирается и в музыке, и в технике, и когда она только все успевает, удивляла ее разносторонность и уверенность. Она – полная моя противоположность, но при этом, мне очень хотелось быть достойным ее, соответствовать. Ощущение легкости и грядущих глобальных перемен в моем сознании не покидали меня. Я ей рассказал про свое движение, она сказала, что поражена. Ей нравится бунтарство, но всему есть предел. В данную минуту я не мог не согласиться с ней, почему—то мне тогда тоже так думалось, хотя вот взять меня к примеру, с мыслями месячной даже давности, меня нельзя было просто так остановить, движений было очень много, и даже на несколько дней останавливаться не хотелось. Но сейчас я понимаю, что она действительно права, есть какие—то границы, реальные, адекватные.

Наша с ней прогулка пролетела очень быстро, и неумолимо подходила к концу. И все же у меня осталась некоторая несказанность, хотелось общаться еще и еще. Я чтобы попробовать сократить дистанцию между нами посмелел и аккуратно взял ее за руку. Краем глаза заметил, как в этот момент охранник резко прибавил шаг и направился в нашу сторону. Каролина это тоже заметила, и подняла руку с открытой ладонью. Охранник от этого жеста встал как вкопанный.

– Не бойся, у него работа такая, меня оберегать.

– Да я и не боюсь, я просто как бы вдарил ему щас… – ответил я скомкано.

Каролина мило улыбнулась в ответ и сказала:

– Ага, и ходил бы потом не с одним фингалом, а с двумя, под обоими глазами… А мне такой ухажер—светофор не нужен.

Тут уже я не смог сдержать улыбки.

– Да шучу я, – сказал я и посмотрел в ее глаза.

Она ответила тем же, посмотрела в мои. Я сдавил ее руку покрепче. Тихо ощущаю, как ее ладошка становится теплее. У меня быстро забилось сердце. И резко начал нести какой—то бред, о том, например, как в лифте часто думаю о чем-нибудь, что могу погрузиться в себя, да так, что ничего не замечаю вокруг, как будто теряю связь с реальностью. Она ответила, что тоже такое бывает и с ней. И тут же добавила, перебивая мой следующий рассказ:

– Давай ты расскажешь мне про себя остальное завтра? Я просто немного тороплюсь уже, и переживаю, что не успею в салон, я туда за неделю очередь заняла.

– А нельзя ли ради меня сегодня пропустить? Ты Каролина, ты итак красивая.

– Нельзя. Я же ведь тебе понравилась такой как сейчас, а не такой, какой я стану, если пропущу поход в салон.

Я попробовал следом как—то оправдаться.

– Прошу тебя, будь сдержаннее иногда. У нас еще много времени впереди.

– А завтра мы встретимся?

Каролина кивнула и направилась в сторону машины. Я все правильно понял теперь.

Как же благороден и прекрасен этот мир! Спасибо тебе, что ты не бросаешь меня, и даришь мне столь чудное создание. Проговорил про себя эти мысли, провожая ее своим взглядом. Прощаться совершенно не хотелось, хотелось побежать вслед за ней, и сопровождать ее бесконечно везде, куда бы она не направилась. Но не сегодня, не сейчас. Пока она уходит, оставив за собой запах счастья и подаренных мной цветов.




Глава 3. «Стеклон»


Мое движение стало расти, и моя личность начала активно привлекать внимание со стороны прессы. В весеннее время у нас был особый наплыв новичков, и практически все травмпункты были переполнены молодежью со множественными порезами руг и ног. Они из-за своей неопытности совершали ошибки, и получали травмы от осколков стекла. Но травмы, не граничащие с жизнью, скорее, может, у кого останутся пару шрамов на память, всего-то.

Всю эту ситуацию посредственные СМИ уведомляли везде, где могли – писали в газетах и интернете, в группах, нереальные цифры пострадавших, и во много раз преувеличивали финальный исход, постоянно внушая, что все эти шалости приводят к летальным последствиям. Но они умалчивали самое главное во всем этом. Благодаря своему новому увлечению, подростки переставали думать о своих внутренних неурядицах и жизненных проблемах. В семье, в отношениях личных. Они находили себя в новом деле и отвлекались.

Я видел в битом стекле больше положительных моментов. Скольких подростков я мог спасти от того, чтобы они не потеряли свой внутренний бунт, но при этом не пошли по наклонной, не становились ворами, убийцами и т. д. Безобидное битье стекол разве может привести к чему-то подобному? Однозначно нет. Это меньшее из зол, происходящих на улицах Марш-Меллоу. Конечно, я понимал, что увлечение спортом или искусством нельзя сравнить с битьем стекол, но как же подростковый максимализм? Как же протест обществу, семье, почему о чувствах обычных детей все забывают. И разве каждый подросток станет чемпионом, в каком бы то ни было виде спорта, или добьется успеха в искусстве, если в него родители не успели вложиться, не вселили стержень, ту силу, которая поможет им стать лучшими. Когда нужно было заниматься детьми, их родители много работали, забывая о своих чадах. Кого в этом можно было винить? Желание заработать и сделать счастливое будущее – разве это порок? Вина родителей? Нет, но и не надо потом винить своих детей в том, что они не состоялись как спортсмены, или талантливые художники, или музыканты, или предприниматели. Но никто не руководствуется здравой логикой, и придерживаются поверхностных стереотипов. Детям везде твердят о том, какие они тупые, что не могут ничего без помощи своих родителей, и что впоследствии они как были никем, так и останутся никем. Не всех конечно это коснется. Те дети, чьи родители в свое время успели вложиться финансово, которые выбрали заработок вместо воспитания, и при этом детей не упускали, отдавали няням и педагогам на воспитание. И теперь, невоспитанные родителями дети занимают высокие посты. А вот что делать с остальными? С теми, кто не смог, сломался на полпути, не построил карьеру, так и остался топтаться на одном месте, так и занимая обычную должность, угнетая себя и своих детей. Некоторые расстроенные в конец личности из-за своих личных неудач, издеваются над своими детьми, сразу задают им планку в жизни ниже плинтуса, и какой же выход из этой ситуации? Я сам не знаю, но мое увлечение помогает этим подросткам отвлечься хоть на время, а дальше они повзрослеют, и уже не натворят тех глупостей, какие могли бы натворить. Так, где же зло в битье стекла?

В итоге народные газеты и видеоканалы в интернете так раздули ситуацию, превратив меня в террориста, угрожающего жизни общества, что за мной как за лидером движения «Стеклоп» открыли слежку. И я сам уже даже не мог продолжать бить стекла. Мое лицо пестрило везде, во всех пабликах, группах, журналах, на всех видеохостингах и даже на стенах города. Мое лицо узнавал каждый охранник и контролировал каждый мой шаг, куда бы я ни зашел.

Как же мне возможно было реализовать свои амбиции? Я мог только лишь в интернете в красках рассказывать, как правильно бить стекла, и как фотографировать на своих уже созданных примерах. Я облизывал словесно каждое действие. Я считал, что даже шрам от пореза стекла, случайный, это не уродство, это достоинство его владельца, своего рода метка действия, метка того, что ты реально живешь, существуешь, дышишь и развиваешься, адаптируясь к этому жестокому и несправедливому миру, где господствует монополистическое государство, и не осталось ничего человеческого и душевного. Главное конечно, не переусердствовать, и применять все мои советы и указания, тогда все будет чин-чинарем. Мое мнение.

Тех ребят, кто именно фанател, как больной от этого всего, я недолюбливал, если честно. Они получали кайф от порезов, от боли, от опасности. Самое битье стекол для таких личностей было вторым планом. Я не приветствовал бессмысленные хаотичные действия, без подготовки. И таких людей я никогда не ставил в пример, сколько бы они не просились и не унижались передо мной. Не нужно людям адекватным знать такие эпизоды, так будет меньше последователей глупостям. Переубеждать таких фанатиков я тоже не брался, так как это забрало бы еще больше времени и сил у меня, так как переубедить таких людей невозможно. Наверное, это единственное побочное явление моего движения. Побитые стекла можно восстановить без проблем, а вот побитую психику людей уже не восстановить. Во всяком случае, я сам не брался, и своим никому не советовал выступать в роли доктора. Сложнее это, пусть прирожденные специалисты занимаются этим, если есть вообще такие.

Сложившаяся ситуация внесла некоторые коррективы, конечно, в мою деятельность. Так как бить стекла мне не представлялось возможным, я больше работал в сети. Готовил посты, отвечал на комментарии, да и просто общался. Все оставшееся время я стал посвящать Каролине. Я думал о ней каждый день. Просыпаюсь утром, и пишу любимой:

– «Доброе утро!».

Ежеминутно мечтаю о встречи с ней. И сразу после уроков бегу к ее дому, чтобы увидеть ее бесподобные глаза цвета неба. Я стал более нежный, добрый, мечтательный, меньше общался с друзьями, хотя я так не считал, так они мне твердили. Мне казалось, что я переписываюсь с ними каждый день, и почти каждый день их вижу, даже совета иногда спрашиваю в нашем чатике. Никуда я не бросал их. Просто моя жизнь приобрела новые краски и стала перетекать в другое русло. Теперь приходя домой после учебы, я торопился встретить свою подругу. Я был окрылен ею, своим новым увлечением, более важным и серьезным, как мне тогда казалось. И по этой причине, движение «Стеклоп» стало терять свою силу со временем. Лидер был занят, и вместо него не было человека, кто мог бы продолжить дальше так же решительно собирать людей. Запугивание со стороны правохранительных органов и СМИ проходило все с большей окраской, последователей движения становилось все меньше. Но меня если честно, это уже не беспокоило настолько сильно, как раньше.

Жизнь идет вперед, и я строю планы на свое будущее, как и где я буду жить со своей девушкой. Теперь стал думать, что и учеба мне даже станет нужнее, потому что она впоследствии может дать мне образование, и конечно, нормальную работу, чтобы я мог обеспечивать свою семью. Из хулигана и гадкого утенка я превращался в прекрасного лебедя, так сказала мне как-то мачеха. Я стал понимать, я перестал противиться своего отца, и садился вместе со всеми обедать. Я стал носить одежду ту, что дарила мне мачеха Элина. И даже больше – я иногда советовался с ней о том, что можно было бы подарить Каролине, чем удивить, куда сводить, и как оказалось мачеха не такая уж и глупая женщина. Отец тоже не был равнодушным, хоть и выбирал он как обычно наблюдающую позицию. Он видел, как я меняюсь, стал более жизнерадостным, и не таким угрюмым, старался меньше жаловаться, сменил свои высказывания периодически шутками про водителей, стал меньше задерживаться на работе, чтобы больше времени провести вместе с нами.

Сейчас у нас в городе лето, середина июля. Мы с Каролиной идем, держась за руки. Она отвела глаза в сторону, подул ветер и ее волосы стали борабанить по ее лицу будто маленькие палочки по самому прекрасному в мире барабану. Она засмеялась, еще один порыв ветра и прядь волос попала ей в лицо и в рот. Она их выплюнула и наклонилась вперед.

Ветер, как шаман призывал на небо тучи. Солнце то заходило за них, то выходило, отбрасывая яркий и теплый свет. Он падал в спину с запада. Наступила вторая половина дня. Нас то преследовали наши тени, то нет. Одна тень побольше, другая поменьше, и милая такая. Я этот день очень хорошо запомнил, хоть мы мало разговаривали. Наговорились ранее, видимо. Я находился в полной эйфории.

Как вдруг ветер поднялся со страшной силой. Пыль поднималась в воздух вместе со всем мусором, полетели палки, камешки, пакеты… Воздух заметно стал холоднее, солнце спряталось за тучи. Массивные серые и пошел дождь. Мы с Каролиной продолжая держаться за руки, побежали куда-то вперед. У Каролины слетел намокший кроссовок. Я подхватил его будто туфельку, и второпях на ходу сумел одеть его вновь. Ее нога была такой теплой, я впервые коснулся ее ноги.

За нами ходил периодически этот амбал охранник. Мы побежали в холл ближайшего универсама. Оказалось, мы не одни такие. Под его козырьком стояло много людей. Кто-то возмущался, что не успевает куда-то, кто-то просто молчал, многозначительно созерцая вечность, уставившись в одну точку. Я же любовался ею. Потом в каком-то непонятном мне порыве, я решил забежать в универсам, и через пару мгновений уже вышел оттуда с мороженым в руках. Каролина засмеялась:

– Киль, зачем, мы и так промокли, и холодно, мы же простынем.

Я немного задумался. Вручил ей в руки мороженое, без слов, и мигом снова пропал из виду в универсаме. Я купил в автомате пару кружек кофе, и снова вышел к ней. И присел рядом на корточки, прямо у ее ног. Мне на голову падали капли воды с ее волос. Мне почему-то показалось это приятным. Как будто эти капельки были частью ее. Я одну каплю поймал в ладошку и слизнул. Каролина на меня посмотрела и сказала:

– Фуу, что ты делаешь?!

– Как что, готовлю тебе глясе.

Я забрал мороженое из ее рук, открыл упаковку, вытащил мороженое за палочку, и положил его в кофе. Он немного вылился из-за бортиков стаканчика, но вокруг итак было все мокро, поэтому я не переживал за это. Выглядело со стороны, возможно, это все действо немного странным. Я сижу на корточках на мокром крыльце, и размешиваю в стаканчике мороженое с кофе. Как только напиток был готов на мой взгляд, я не вставая протянул стаканчик Каролине. Она взяла его немного брезгливо не прикосаясь к основанию.

– Спасибо, мне еще такого кофе никто не делал в жизни.

Я поднялся в полный рост со своим стаканам и сказал:

– Я и не такое могу для тебя сделать.

Улыбка спала с ее лица, и стало заметно, как она заволновалась. Будто ее душа на мгновение вышла из тела, и она уронила кофе на пол под наши ноги. От неожиданного хлопка она пришла в себя, и ей стало неловко от случившегося. У нее как-то странно забегали глаза по сторонам. Я предложил ей свой кофе взамен, но она тут же отказалась, поблагодарив меня, и сделав паузу губами, будто бы еще что-то хотела произнести. Но тут вдруг она закрыла глаза и потянулась ко мне. Я от неожиданности тоже уронил кофе, но тут же взял ее за талию и поцеловал.

Если честно, ни я, ни она до этого момента не целовались ни с кем. В этот день наша связь усилилась, и мы долго еще не могли расстаться и оставить друг от друга, чтобы разойтись по домам.

В этом же месяце прошел мой семнадцатый день рождения, как и выпускные в школах. Я успешно сдал экзамены на поступление в вуз, и еще больше времени стал проводить с Каролиной. Просыпаясь с утра вновь и вновь, я умывался, чем-то быстро завтракал, иногда не завтракал, оставался голодный, одевался и выходил из квартиры с одной лишь мыслью – Каролина! Писал смс и всегда получал положительные ответы, что она ждет с нетерпением и шлет поцелуйчики.

Я забывал о еде, даже и не хотелось. Я еще больше похудел, да так, что мои мышцы на животе стали отчетливо вырисовываться.

И вот в одно утро, я писал смс, что скоро буду, и с нетерпением ждал ответа. Но он не последовал. Я подумал, что возможно Каролина поздно уснула, и проспала. Я оделся как обычно, и выдвинулся в сторону ее дома. По пути заскочил в магазин, купив белую ромашку, и шарик воздушный. Я всегда так делал, запускал его потом в сторону ее окна.

Подойдя к дому, я как обычно запустил шарик с ромашкой, и позвонил ей, но телефон никто не взял. Мой страх начал нарастать, что могло же произойти. Вдруг она заболела, вдруг, что случилось в школе, или где-то еще. Вдруг телефон сломался, запасного у нее не имеется, иначе бы я о нем точно знал. Я нереально занервничал, впервые за последние годы я испытал такой холодящий в душе ужас. Зашел в уже знакомый холл, и сел на скамью, обитую зеленым бархатом и богатой золотой вышивкой. Мои мысли были стойкие, как солдаты. Я задумался. Казалось, что я похож на ту самую ромашку, которую так и не проводила своим взглядом из распахнутого окна, и так и оставили парить где-то там, в невесомости под палящим солнцем. Охранников я уже не напрягал, не интересовал, так как стал уже частым гостем данного заведения, они знали меня в лицо и смирились с моей персоной.

Прождав еще минут тридцать, мысленно перебирая ситуации в голове, что же могло случиться, я уже стал доходить до крайностей. Например, что Каролина меня разлюбила и уехала куда-нибудь. И тут я уже понял, что пора заканчивать и начать действовать. Я решил подняться сам на ее этаж и все разузнать. У охранников как раз в этот момент началась пересмена, и проходя мимо них в сторону лифта, я поздоровался с тем дядей, что в первый раз меня как раз впустил в этот дом. Я уже знал имя его, Робин Ричардсон. Он поздоровался со мной, и без натянутой любезной улыбки на лице, сказал, что меня как раз уже ждут. Странно, кто бы это мог быть, кто меня уже ожидает. Может это какой-то сюрприз?

Немного воодушевившись, я подбежал к лифту и вызвал его. Дверь его открылась сразу. Такое ощущение, что не только Каролина ожидает меня, но и лифт. Зайдя в кабинку, я набрал ее этаж. Сердце бешено колотилось от нетерпения и любопытства, и с другой стороны интуиция мне подсказывала, что что-то здесь нечисто, какой-то есть подвох. Пусть даже и сюрприз мне понравится, но он не входит в повседневную мою жизнь, я не так часто вообще получаю подарки.

Поднявшись на этаж, я вышел из лифта, и направился в сторону квартиры. Подойдя, затаил дыхание, и как бы взял паузу ненадолго, набрался смелости и постучал. Дверь квартиры Каролины открыла ее мама, Эвелина Генриховна. Она взглянула на меня с небольшим презрением. Ее узкое лицо было чем-то обеспокоено, брови были нахмурены, уголки губ опущены вниз, а маленькие и без того складочки губ, были сжаты красной полосочкой. Глаза как-то суетливо бегали по пространству, лишь только ее маленькие морщинки у внешних уголков глаз выдавали ее мягкий характер. Она уже была одета в деловой костюм черно-белого цвета, будто зебра. Было похоже, что она куда-то спешно собиралась, а я ее побеспокоил своим визитом, и она решила остаться.

Она пригласила меня войти в квартиру. Если бы не моя давняя любовь к стрессовым ситуациям, и выбросу адреналина, мое сердце уже давно бы разорвалось на части от напряжения. Я никогда не видел эту женщину в таком потерянном состоянии. Пройдя в квартиру, она попросила меня проследовать в кабинет отца Каролины. Ее губы в этот момент резко замерли, будто бы она сказала что-то не то, будто выдала какой-то серьезный секрет, или она чего-то сильно боялась и очень хотела избежать последствий настигаемого.

Что же я мог натворить? Оставалось мне лишь догадываться. Но назад пути уже не было, я прошел по большому, темному коридору вперед и открыл дверь. Там за рабочим столом сидел отец Каролины, Юлий Франценберг. Мужчина в возрасте, порядка лет шестидесяти, угрюмый, задумчивый. Видно, что серьезные разговоры подобного плана, какой сейчас произойдет, он проводит не в первый раз. Мимика его не выдавала ни капли волнения. Взгляд был тяжелым, и смотрел он на меня, будто вот-вот и я вспыхну как спичка. Пока он прожигал меня так взглядом, я вспомнил слова Каролины, что ее отец очень рассудительный и мудрый. Верилось в это сейчас с трудом, но я постарался себя не накручивать. В конце концов я пришел сюда не просто так, я хочу разобраться, куда дели от меня мою Каролину. Мама Каролины, кстати, это уже вторая его жена, и была младше его на лет двадцать.

Суровый и мудрый Юлий закрыл свой ежедневник, отодвинул свой стул от стола, выпрямился, и сказал:

– Нас ждет серьезный разговор. Присаживайся. – Взглядом он указал на один из шести стульев, которые стояли возле его рабочего стола. Я почувствовал себя сейчас в роли его подчиненного. Стол был тяжелый, видимо из дуба, стулья тоже были не маленькие. Кабинет вообще был похож больше не на личный рабочий, а больше на комнату для заседаний. Слушаться его и садиться за этот стол не хотелось, мне больше нравился крутой черный кожаный диван около стены напротив, куда я более намеревался присесть. Но вдруг я все же решил последовать его просьбе.

Я отодвинул массивный стул с венецианской резьбой на спинке, и уселся удобнее. Неудобный он жуть какой. Да и обстановка была так себе, напряженная, не привык я к подобным деловым разговорам, чувствовал я приближение беды. А мне очень хотелось держать всю ситуацию под своим контролем. Но вместо этого меня вынуждали чувствовать себя, будто какой провинившийся холоп, пришел на бичевание розгами.

Покрутив золотое перо меж пальцев, Юлий сказал:

– Томить не буду, скажу сразу, чего я хочу. – После более вальяжно, своим хрипатым басом, озвучил свое желание. – Мне не нравится, что моя дочь общается с тобой. И если я раньше терпел это все, то теперь уже не имею такой возможности.

Какой же неприятный акцент на его этом «Я», вы бы знали… Такое ощущение, что он не просто какой-то директор, или не просто отец Каролины, а какой-то военный, победивший и поработивший весь этот суетный мир. Паузу на раздумье он мне не давал, продолжил.

– Вы были ранее детьми, и меня не интересовало ее общение со сверстниками.

– «Ну-ну, будто сейчас у тебя есть до этого дело». – Подумал быстро про себя я. Я продолжал аккуратно взвешивать его слова на весах моего безмерно справедливого и стремящегося вперед мира. Должен же я как-то оправдать себя перед гнетом чужого эго. И тут же его голос заткнул ход моих мыслей. Он видимо увидел, что слушать я его слушал, но на мгновение потерял все внимание и заметил некую мою отстраненность. Он рявкнул громко и четко произнес:

– Теперь Каролину ждет большая взрослая жизнь. А что будет с тобой, мне неинтересно. – С каждым словом он повышал интонацию, чтобы, наверное, до меня быстрее дошло, и я лишний раз не переспрашивал чего. – Ты уже взрослый и тоже все поймешь. Мне такие родственники как ты не нужны. Ты портишь мою репутацию своим прошлым, и, насколько мне известно, ты не перестал заниматься битьем стекол до сих пор. Ты не богат, как бы мне хотелось, и у меня другие планы совершенно. Ты обязан перестать общаться с Каролиной сам. Я все равно в итоге сделаю так, чтобы не будете общаться более. Вы даже не увидитесь, ты понимаешь это? У меня хватит власти, чтобы пустить всю вашу семейку на дно, каждого Подумай, из-за тебя могут пострадать твои близкие… Ты же ведь не хочешь этого?

Я попытался что-то возразить, но он тут же перебил меня.

– Отец Мартина, Адольф Реверс, ждет не дождется, когда моя дочь выйдет замуж за его сына. Но она все еще против, и это происходит из-за тебя! Подлец! Ты захмурил ей голову своими жалкими выходками и дешевыми прихотями. Вашей этой любви не существует, ее попросту не может и быть, ее по факту нет!

– Это у вас ее нет! – Вырвалось все же у меня из уст.

– Ты сопляк, не так много прожил еще, чтобы меня учить и указывать мне. Реверсы, в отличие от твоей жалкой семейки, имеют глубокие и знатные корни. Они связаны общей кровью основателей нашего города Марш-Меллоу, и связей, которых мне как раз не хватает, они есть только у Реверсов. Скажи спасибо еще, что они пока не в курсе о ваших интрижках. Да ты и так, не препятствие, по сути… – проговорил он в конце еле слышно, с дикой и странной улыбкой на своих устах. Видно было, что этот человек вообще никогда не умел искренне радоваться жизни, и улыбка от этого выглядела у него неестественно, и жутко неприятно… Во мне она вызывала лишь гнев, и я еле сдерживался, чтобы не запустить в него чем-нибудь тяжелым. Я резко после его слов вскочил со стула и пошел к выходу. Меня одолевала сильная злость и обида от такой несправедливости.

– Не вам решать! Пусть сама Каролина сделает выбор свой. А лично мне, мне без разницы, что будет со мной, я ради нее на все готов… даже умереть.

– А она уже решила. Она умница. Чтобы не навредить тебе, жалкому существу этого бренного мира, и твоей семье. Она не будет с тобой больше общаться!

От таких слов я потерял дар речи. Во мне лишь вспыхнул еще больший гнев, и я со всей силы захлопнул за собой тяжелую дубовую дверь так, что стекло в ней задребезжало. Я шел далее по коридору, направляясь к выходу. Рукой провел по холодной серой стене. Я ощущал боль. Внутри, глубоко. Она казалась намного сильнее, чем любая физическая. Решения моей проблемы не было, и жаловаться тоже было некому.

Спускаясь в лифте, я подумал, что проходит вечность. Я, то злился, то жалел себя, то думал, как я прямо вот возьму и убью отца Каролины, убью жалкого Реверса! И тут же приходили мысли о том, что лучше может и самому умереть. Мысли прыгали как теннисные мячики в стиральном бочке машины. Вверх, вниз, от самых плохих и критичных, до просто плохих и равнодушных.

Вышел из подъезда Каролины. Остановился. Решил написать своим друзьям о предложении встретиться. Возможно, они помогут мне своими советами или действиями. Я понимал, что наедине с самим собой я не смогу справиться с этой проблемой, и мне нужна поддержка. Я не мог жаловаться моему отцу или мачехе, я боялся того, что они скажут тоже самое, что и отец Каролины. В чем-то ведь он по сути прав, каждый должен знать свое место. Но я не желал мириться с этим. Это не про меня и не про мою жизнь!

Друзья согласились встретиться, и я пошел им навстречу. Я был полон злости, я ненавидел всех и вся, все что происходит вокруг. Я бесцеремонно врезался в прохожих. Машины мне постоянно сигналили, потому что я переходил дорогу в неположенном месте, и совершенно не смотрел по сторонам. Мне было все равно, что случится. Я был пуст, и все мои планы были украдены. Я как бочка, которую перевернули и толкнули с горы, мол, пусть катится отсюда. Но я все же хотел доказать своему обидчику, и всему этому миру, что зло возвращается сполна, и в своей голове я прокручивал разные планы моей мести. В своих фантазиях я голыми руками держа в руке нож, убивал отца своей возлюбленной, но потом останавливал сам себя мыслями, что подумает сама Каролина обо мне в этот момент. Чем я буду лучше ее отца тогда? Что я безжалостный убийца? Она точно разлюбит меня, и тогда он окажется прав в том, что любви не бывает. Потом я подумал, как я зарабатываю кучу денег, что у меня появляется свой бизнес, и я с лихвой обанкротил ее отца. И он тогда признал, что был неправ, но опять после моя мысль обретает фиаско, так как сразу приходит на смену логика и ясное представление о реальности – на это все потребуется куча времени, и не факт, что все получится, как я задумал. Пока я это все делаю, Каролина уже обзаведется новой семьей, нарожает детей и забудет меня.

Такое ощущение, что выхода нет, и мне попросту нужно смириться, найти нелюбимую жену тогда, просуществовать с ней рядом до старости, и с удовлетворением умереть с чувством выполненного долга перед гнилым обществом. Но я все же не могу признать сейчас поражения, это ведь тоже самое что умереть, отдав себя на волю обстоятельствам. Жить дальше без души, не чувствуя радости… Это же прямая дорога к самоубийству, это и есть долгое и жесточайшее самоубийство! Но самоубийство это – больше моя слабость, нежели чем осуществление мести.

Хорошо, что мои друзья пришли вовремя. Они с полуслова поняли о случившемся. Советы их совпадали с моим мнением – нужно мстить. И мстить не только ее отцу, а обществу, которое создает такие безвыходные ситуации обычным людям, которым для счастья не нужны золотые горы. Как можно любовь и счастье променять на деньги? На связи и репутацию? Чтобы в итоге стать сухарем и скрягой, как Франценберг, который готов свою дочь выдать замуж ради увеличения и так немалого капитала. Тогда для чего нам дана жизнь? Разве, если есть много денег, то можно прожить вечно? Хотя можно, но не в этом теле. Удачи вам, Юлий Франценберг!

Из своего опыта знаю, что людей выравнивает только общее дело, общее горе или общее счастье. А нашему состоявшемуся обществу нужна встряска, нужно обнулить все, чтобы все начали жизнь сначала, чтобы боролись за жизнь, за выживание, и подружились, и уже во мне, к примеру, не видели невыгодного хулигана, а видели того, кто действительно готов меняться, готов действовать и идти к своей цели, чтобы во мне видели человека надежного. Тем, кем я стал, когда встретил Каролину. Но эти рассуждения пока что растворялись в воздухе ровно с той скоростью, с которой появлялись.

Только действие, только реальное действие может изменить мое будущее. Все, что у меня есть, это мое хобби, которое на какой-то момент пребывало в прошлом с тем мальчишкой, который неосознанно привлекал к себе внимание. Теперь битье стекла нужно вывести на новый уровень, на новые границы. Пусть обо мне говорит общество, пусть отец моей Каролины видит меня каждый день, думает, что он сделал какого-то монстра. Пусть он умрет от страха, будто букашка, над которой занес руку человек. Может быть так достучусь до его совести. Пусть я не буду с ней, но я полностью реализуюсь в стекле. Я стану королем стекла! И я не один, со мной мои друзья, а значит, я могу свернуть горы! Осталось только придумать четкий план, как это сделать.

После случившегося прошло несколько дней. И все это время я ломал голову, что я могу сделать. И делать это что-то нужно было срочно, так как лето заканчивалось, и наступал суровый сезон дождей и ураганов. В нашем регионе лето засушливое и жаркое, поэтому сезон ураганов обещает всегда быть сильнее, чем обычно. Я изо дня в день проявлял слабость, как мальчишка писал Каролине, и не получал ответа. Мне хотелось выкинуть негативные мысли и жить как раньше. Просыпаться с мыслями о ней, и засыпать, но прошлого уже не вернуть. Мне было обидно, и больно, что она забывала меня.

Каждый день я съедал себя изнутри ненужной никому злостью, и она мне мешала сфокусироваться на решении проблемы. И когда эта злость порой проходила, рождались бредовые планы, ими я делился сразу с друзьями. Очередная моя нелепая идея состояла в том, чтобы набрать в горах камни, и по ветру пустить их в сторону стеклянных домов, нежилых и офисных помещений. Мне казалось, что чем больше я разобью стекол одновременно, тем больше обо мне станут говорить и считать за злодея, и в глубине меня умрет этот влюбленный мальчуган.

И я превращусь в преступника. Мне должно дать это какой-то вес в обществе. Внешне я уже стал выглядеть не так как раньше. Я моем лице стали появляться синие мешки под глазами. Стричься как подросток я уже тоже перестал, и чтобы создать себе образ, я побрился коротко под машинку, и мой волос меньше сантиметра хулигански торчал из моей головы, словно иголки.

Очередная встреча с друзьями в закоулке, окруженном высокими домами, куда не проникало солнце, и откуда пахло сыростью, ароматами скользкой жидкости из мусорного контейнера. По своей воле в такие места могли заходить лишь люди, занимающиеся вывозом мусора, да и всякие отрепья, вроде нас. Но только здесь мы могли спокойно обсуждать свои планы, без вмешательства со стороны города и людей. Меня порой все это ужасно раздражало. Люди меня стали бесить.

– А теперь обсудим план по нанесению большого ущерба обществу, – сказал Энджи. – Ты, Киль, пребывая вне себя, помнится, предложил по ветру камни пустить, идея хорошая?

– Да, но, как ветер сможет поднять тяжелые камни, и будет ли он такой силы, чтобы пробить стекло?

Энджи нарисовал на своем лице злодейскую улыбку, и начал кивать головой, будто он – это я, тот самый озлобленный человек. После продолжил:

– Все, хватит страдать, теперь только действия.

– Хорошо, – ответил я. И мы начали подготовку.

У каждого была своя задача. Мы как и ранее бывало, поделили свои обязанности. Самый младший Диаль – молодой и шустрый, должен был найти место, откуда можно добыть камней. Для этого ему предстояло прошерстить немало строек.

Лексис не был таким шустрым и быстрым, но его осторожность и нарочитая предусмотрительность могла сыграть на пользу. Его задача состояла в том, чтобы найти то самое безопасное место, «базу», с которой можно было бы провернуть операцию, и как можно больше камней распространить по ветру, так как понимал, что далеко не все камни могут достичь нужной цели.

На меня легла организационная работа, да и еще мы не были уверены, когда нужно действовать. Поэтому планы постоянно менялись, прогнозы погоды нас особо не жаловали. Лишь иногда порывы ветра с моря радовали своим прибытием, но ненадолго. Надо было ждать сезона ветров, и времени до него было еще достаточно много.

А вот на Энджи легла самая нелегкая задача, он отвечал за безопасность. За него никто не мог лучше сделать эту работу, и сейчас расскажу почему. Мы определились с местом, которое как раз подходило под нашу «базу». Это было большое здание на берегу, как раз по направлению ветра, набирающего свою мощь с океанских просторов. Ранее там дома не строились даже, из-за небезопасного расстояния от берега океана, но сейчас из-за недостатка земли, стали осваивать и эти территории, укрепляя и делая фундамент более мощным и стойким. Это здание было одним из первых проектов, и как раз как катапульта, стояла возле города. С него можно было действовать, а точнее – вести обстрел булыжниками «мести». Роза ветров в районе осуществления хулиганского действия, куда пал выбор как раз, соответствовала нашим планам, и ветер мог спокойно подхватить камни и ударить ими по близлежащим домам в городе. Наша цель – это три здания, одно из них какой-то научный институт, второе здание – это полиция, и последнее – это здание некой крупной компании вроде бы как принадлежащей семейству Реверсов.

Наше здание еще неостеклённое, но по количеству этажей уже добиралось до своего завершения. Если описать вкратце, то был сделан лишь шпиль именно сделан, а не использован кем-то построенный ранее, как в старой части города. И на него были нанизаны этажи, но еще без перегородок, окон и дверей. И если на этажах оставить какие-то строительные нетяжелые материалы, крошки, инструмент, то ветер бы их подхватил и уронил на землю, а если бы ветер со стороны воды в сторону города усилился, то эти бы крошки долетели как раз до стоящих рядом зданий. В общем, наше здание напоминало кости рыбы, закопанные головой вниз, с большой площадкой на самом последнем этаже. Может быть, там планировали сделать вертолетную площадку, а может быть бассейн или теннисный корт, но она напоминала, как раз хвост рыбы.

Вести свою работу я предпочитал скрытно, изо дня в день трудился как муравей, но вот совсем скрыться, не получилось. Я уже говорил, что мой отец не совсем простой человек, и его сложно обмануть. Он не однократно видел меня с грязными руками и потертой одеждой. В первое время не задавал мне вопросов, думал, что я дерусь или не слежу за собой, еще что-то подобное. Все же он понимал, как мне тяжело, так как был осведомлен о моем разрыве. Мачеха пыталась первые пару дней со мной заговорить, но видя мое агрессивное поведение, отстранялась от ситуации, чтоб не навредить. Наверное, она боялась, что я всю ненависть, накопленную мной от пережитой несправедливости, вымещу на ней. А ей просто хотелось спокойной жизни. Но вот и настал черед отца, придя с работы домой, он решил как-то со мной заговорить. Отец спросил, что меня сейчас беспокоит. Задавал вопросы не в лоб, а издалека, как бы прощупывая почву. Но я был настолько погружен в свои мысли, что даже не слышал его слова. Он подошел ко мне и взял за руку, попытался обнять, он никогда ранее не проявлял никаких чувств, а это что вдруг на него нашло.

Меня его действие отвлекло, я как бы пришел в себя и оттолкнул его на автомате. Мне его действия в новинку. Оттолкнув, я стал переживать, что я сделал в этот момент, я не думал о своей несчастной любви. Я смотрел в глаза отцу, а он смотрел на меня. В его глазах было сожаление, сожаление, что он упустил момент, и теперь расплачивается моим равнодушием. Видимо, люди становятся мудрее на протяжении всей жизни, а не до какого-то периода жизни.

Мой отец совершенствуется. Я спросил его:

– Папа что ты хочешь?

Он ответил:

– Помочь тебе, не натворить больших глупостей, я вижу, что ты сам не в себе.

– А чем ты мне можешь помочь? Я ведь болен.

Он ответил, что он все это чувствует и готов со мной вместе проводить больше времени. Он продолжал, что он хочет меня отвлечь. Предложил завтра сходить поиграть в мини футбол в зале, что арендует его организация, в которой он работает, для проведения небольших турниров среди сотрудников. Он обещал, что завтра, он обязательно выиграет, чтоб меня подзадорить. И добавил, что жизнь не кончается, она только начинается, и что у меня еще много в жизни будит побед и разочарований, но всегда нужно держать нос по ветру.

Я стал размышлять о его разговоре. Что он имел в виду «нос по ветру», мне показалось, что он догадывается о моих планах с камнями.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69336751) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.