Книга - Не конец…

Не конец…
Алёна Левич


С одиночества порой начинаются самые загадочные приключения. Смещаются пространство и время… И кто сказал, что это плод воображения? Путешествие начинается там, где душа требует сознательного осмысления. Юная Алёна наделена возможностью генерировать информационно-энергетическую волну, защиты от которой нет. Не желая никому причинять зла, девушка выбирает одиночество. Алёна не знает, что является «удачной разработкой» безжалостных экспериментов по созданию сверхчеловека, и становится предметом теневой борьбы за обладание её геномом… Неординарность сюжета, осмысленность, сочность персонажей, самобытный стиль, поэтика, озорство, тонкий юмор и пронизывающая весь роман атмосфера доверительного разговора – в книге есть все для того, чтобы она надолго оставила след в вашей душе.





Алена Левич

Не конец…





Предисловие


Яд – мои мысли, мои чувства,
Они реальность не хранят.
Хранить фантазии – искусство,
И это – маленький мой ад…


Для чего нужны герои? И кто – они? А герои ли они? И действительно ли, положительное – всегда исключительно положительное… И где источник истинности утверждений… морали… правды?

Если предположить, что истинное – это ложное, то ложное будет истинным? Или можно поменять позиции утверждений местами в произвольном порядке? Всегда ли есть антипод, или все имеет право на существование в независимости друг от друга… в какой-то своей плоскости… в своем вакууме и непоколебимой невесомости?



Каждый ребенок приходит в этот мир с широко распахнутым сердцем. Он все хочет и может. Он незашоренный – совершенный. Он не знает боли, страха, разочарования, агрессии, враждебности… Он еще не дал свой ответ… не отработал модели поведения. Он естественен и непосредственен. Он прекрасен. Практически никто не помнит себя в таком нежном возрасте. А жаль… Поучиться бы мировосприятию. Он – мудр… и мудрость его: на все смотреть непредвзято… без каких-либо навязанных установок и догм. Для него нет «хорошо» и нет «плохо». Он – чист.

Боль… Какая тяжесть в груди…
Душа готова выпрыгнуть…
Крикнуть бы…: Помоги!!!
Да некому…
Сущность шальная
Подтрунивает, смеется…:
– Тебе это отзовется
Когда-нибудь…
Обязательно отзовется…

Лирика? Может быть… Боль – вообще удел «Байронов». Я бы сейчас с тобой, мозг, тоже улыбнулась… если бы ребра не сдавливала дикая боль и кровь к губам не присохла. Посему, извини… В силах лишь рассуждать… про себя, «загорая» под раскаленным австралийским солнцем на теплом карьерном песочке.

Как там? Ах, да… «Я на солнышке лежу, Я на солнышко гляжу… Все лежу и лежу…»[1 - Цитата из «Песни черепахи и львенка», слова: С. Козлова, музыка: Г. Гладкова.]

Времени у нас много, почти целая вечность. Место глухое – ни души. Вряд ли быстро найдут… Главное – не выключайся! Слышишь! Не выключайся!!! Я жить хочу! Давай, ну же, думай. Думай о чем угодно… Например, как мы с тобой здесь оказались… думай… прошу…




Детство. Глава № 1


Что первое я помню в своей жизни? Ребенок пришел в этот мир. Я пришла… Мама… я маму помню… помню руки… помню тепло…



Мама рассказывала, что начала я говорить очень рано… месяцев в шесть-семь. Она мне читала «Тараканище» Чуковского на манер интерактивной игры, показывала на картинки и поясняла: «Это – слон, это – таракан и т. д.» Однажды, как-то в задумчивости спросила, остановившись на слоне: «Это – кто?»… В ответ получила: «СНОН». Мама быстро пришла в себя, посмотрела на меня ошарашенно и повторила вопрос, тыкая пальцем в изображение таракана: «А это – кто?» Я гордо выдала: «КАКАН». Мама, не веря своим ушам, прошлась по всем персонажам, а я, в свою очередь, всех перечислила.

Итак, я начала говорить очень рано.



Иногда снится сон, будто я – двухмесячный карапуз, плаваю в белой эмалированной ванне. В теплой воде мамины руки направляют мое тщедушное тело, по-детски пухлое с милыми перетяжками. Мне – хорошо. Вода приятно щекочет кожу. Утонуть не боюсь. Плаваю от борта до борта и даже почти ныряю. Чувство защищенности и восторга захлестывает детское сердце. Это – моя среда…


* * *

Вся ирония в том, что сейчас словно рыба, выброшенная на берег… лежу и умираю на раскаленном песке заброшенного карьера, на краю мира, а нещадное солнце поджаривает раны… Так! Хватит! Я хочу жить! А значит, буду! Слышишь, мозг! БУДУ!


* * *

Дня не помню, когда бы не умела плавать. И очень хорошо врезалось в память, как научилась ходить. Было дело на Красной Пахре летом в Подмосковье. Мне – восемь месяцев. С бабушкой и дедушкой мы снимаем дачу у «цыгана». Увидела гусят. Побежала за ними. Бабушка всплеснула руками, бросилась за мной. Дедушка ловит с другой стороны. Но попробуй, поймай такую кроху…

Бабушкин смех, ее ласковые кудри, улыбающиеся озорные глаза. Широкая улыбка деда, его большие сильные руки и гордый нос. Маленькие босые ножки касаются нежной травы – щекотно и приятно. Солнце гладит голенькие плечики. Яркое небо – благосклонно, спокойно. Как же здорово – просто чувствовать, ощущать, обонять, осязать. Здорово – просто видеть и слышать, хотеть и мочь все, улыбаться всему, когда все улыбается тебе.



К двум годам своей крохотной жизни уже не картавила. Говорила четко, внятно. Меня отдали в ясли… Не могу выразить одобрения по этому вопросу, но выбора не было. Мама работала в НИИ под грифом «совершенно секретно» и часто летала в командировки. А папа… папу очень редко видела, два раза в год при благоприятном стечении везения и обстоятельств. Говорят, был дальнобойщиком на крайнем севере… Только мне всегда казалось, что для севера, тем более крайнего, он приезжал слишком загорелый, особенно зимой.



В яслях моя жизнь не состоялась. Дети недолюбливали за агрессивный характер и развитость не по возрасту, а еще за тяжелую руку. Воспитательница… не любила детей в принципе. Не удивлюсь, если потом в новостях когда-нибудь скажут, что она ела маленьких детишек на завтрак, обед и ужин. К счастью, ее нелюбовь ограничивалась только измывательствами, хотя, кто знает…

Самое яркое, что запомнилось из того периода – это… Тарелка перлового супа перед носом, всматриваюсь в нее в надежде найти оправдание, почему не могу есть, так как понимаю, что последует за внеочередное непослушание. Но моим чаяниям не суждено было сбыться. Резко голове становится противно, мокро и склизко, шею сжимают холодные узловатые пальцы воспитательницы. Ее бы воля, она с удовольствием меня удавила за двухчасовые переговоры с тарелкой. Этой «Бастинде» вообще все равно на предупреждения мамы, а также заведующей о моих тяжелых отношениях с едой. Я с младенчества ем далеко не все… и… не всегда… Что совершенно не мешает росту, набору тех драгоценных граммов, за которые вечно боролись повара в советских детских садах.

Наконец, пальцы разжались. Поднимаю голову. По волосам и челке стекает холодная перловка на голубое новое, но уже горячо любимое платье.

Данный инцидент обозначил первую внушительную каплю в море боли и злости маленького существа. Мозг опалил горячий выплеск раскаленного потока гормонов…

Адреналин поднимает пульс в уши. Слышу бешеный стук своего сердца. Смотрю в глаза воспитательнице, пробираясь до задней стенки ее черепной коробки…

«Бастинда» лишь вскрикнула: «Этот звук! У…» – и упала, потеряв сознание.

Я не до конца поняла, что произошло. Ясно запечатлелись глаза, полные ужаса, и блаженство(?): какая-то дикая эйфория, как будто меня наполняет мириадами маленьких колокольчиков, звенящих в унисон… Мне… сладко(?)… Я свободна! Нет чувства голода, нет потребности сна, нет ничего желанней этого ощущения.

Потом – переполох. Приехала скорая. Воспитательницу откачали. В «страшный звук» никто не поверил. Все списали на внутричерепное давление и переутомленность. После того случая мучительница старалась ко мне не приближаться.



В итоге, узнав обо всех зверствах, которые вытворяла эта женщина, мама перевела меня в другую группу, где педагоги были просто замечательные, дети – старше, и поэтому не раздражали своей глупостью. Но за время заключения в детском саду у меня так и не появилось ни одного друга, только участники придуманных мною игр, побегов да мелких хулиганств. Девочки не понимали мое равнодушие к куклам, а мальчишки побаивались, слушались, смотря на то, как я красноречиво размахиваю оранжевым автоматом Калашникова с красной лампочкой на конце.



Мои настоящие друзья – много взрослее, мудрее, интереснее: мама, тетя Ира, Вовчик и Томик… Кандинский, Бродский, Тарковский (Арсений Александрович), Пастернак, Блок (с последними пятью настольными друзьями познакомила мама еще в младенчестве). Верными спутниками фантазий служили конструктор по собиранию ракет, желто-синий самосвал, ранее упомянутый Калашников, с которым спала в обнимку. Я считаю: замечательная компания!



Когда мама уезжала в командировки на полигоны и военные аэродромы (она строила траектории для самолетов-невидимок) со мной оставалась тетя Ира, ее подруга-коллега. Мама была наиценнейшим инженером-программистом математиком, в связи с чем, начальство командировало на спецзадание тетю Иру ко мне. Заместителем папы работал пишущий диссертацию Вовчик – муж Томика, маминой сестры и по совместительству моей крестной.



Никогда не задумывалась, как у меня получалось, но понемножку манипулировала своими друзьями. Совсем непроизвольно нашептывала желания и мысли другим людям. Историй на «тему» – полно. Самая любимая моей семьи – именно про тетю Иру, до жути боявшуюся высоты, на аттракционе «Зонтики» в Измайловском парке.

Мне всегда нравилась высота, скорость, острое ощущение опасности, потому что именно эти моменты напоминали о некогда испытанном чувстве. Мама практически каждые выходные водила меня в Измайловский парк. Туда же я затащила и несчастную тетю. Каким чудесным образом она попала на «Зонтики», вспомнить так и не может, зато хорошо помнит, как в ужасе очнулась на них с криком «снимите меня отсюда!!!» Действительно, смешно.



Можно подумать: не детство, а праздник… Аттракционы, сахарная вата, все пляшут под мою дудку, а я валяю дурака, наслаждаясь жизнью… нет, все – совсем не так. У меня было очень мало времени на развлечения… иначе бы я все вокруг себя разнесла. После инцидента в детском саду как раз и спустился курок стартового пистолета моего развития, четко обозначив маршрут марафона и темп… Я плохо спала, стала есть еще меньше, при этом не чувствовала усталости, мой рост не замедлялся, а мозг жадно хватал любую пищу для размышления. Умозаключения я вырисовывала из всего, что видела и чувствовала.



Мне – три. Мы с мамой едем в метро. Поезд остановился. Все качнулись вперед. Я – громко и четко:

– Поезд остановился, и люди качнулись вперед. Мамочка, как это называется?

Мама – наблюдая за ходом моих рассуждений:

– Инерция.

Вдумчиво дублирую:

– Инерция, – и утвердительно делаю вывод: Поезд поехал вперед, а люди качнулись назад – инерция!

В том возрасте я не понимала, почему весь вагон смотрит на меня с немым удивлением. А сейчас думаю, наверное, и, вправду, удивительно: трехлетний карапуз, рассуждает о физическом явлении, строит логические выводы, а как бегло лопочет без тени картавости…

Помнится, какой-то человек спросил у мамы:

– Сколько вашему ребенку лет?

Мама ответила:

– Три года.

Мужчина ушел в себя… А когда мы выходили из вагона, он так и остался с окаменелым лицом. Впечатлительный.



Уже тогда, изучив буквы, мой мозг столкнулся с откровением: буквы буквами, но существуют еще и звуки! У каждой буквы есть свой звук. (Ремарка: к тому моменту я ни разу в жизни не видела Букваря или Азбуки). Об открытии тут же доложилась своему главному другу – маме. Меня всегда распирало от собственной гениальности. Необходимо было делиться. Нужно было говорить обо всем, что осознавалось, иначе голова болела, виски сводило – неимоверно мучительно.



Мама, что-то для себя поняв, начала полностью занимать мое время: акробатика, прыжки в воду, плавание, английский и остального по мелочи. Главное, не останавливаться, чтобы не думать, не искать ответ на свой, наверное, главный вопрос… Все время расписано. Выматываться, чтобы падать замертво.


* * *

Ну, что ж… мне практически это удалось… Миссия выполнена… Вся жизнь в темпе prestissimo[2 - Prestissimo (итал.) – музыкальный термин, обозначающий самый быстрый темп в музыке, по метроному 192–208 (Л.И. Мальтер «Таблицы по инструментоведению»)] под 208 по Мальтеру,[3 - Мальтер Лео Исаакович – композитор, музыкальный редактор, автор книг, в том числе «Таблицы по инструментоведению» 1964 г.] и вот, я «упала замертво»… Снова ирония… как все символично получилось, не жизнь, а «кольцевая композиция». С чего начали, к тому и пришли… Может, это – судьба? Истлеть под палящим солнцем на закате собственных мыслей… Бессмысленно как-то… А в чем вообще есть смысл?




«Бонд. Джеймс Бонд». Глава № 2


Может смысл – это вовсе не смысл… а просто фрагмент времени, мыслей и чувств относительно разумности понимания в данной плоскости под углом восприятия мозга, сердца и души определенного на этот момент существа… Как смысл может быть объективен? Ведь его субъективность очевидна. Где константа фактов существования этого смысла? Инертен ли смысл? О, да! Может он быть «постоянной»?[4 - Постоянная – в данном случае используется как математический термин, синоним «константы», величина, значение которой не меняется и определяется независимо от каких бы то ни было физических измерений.] В срезе выше указанных условий – да, и никак иначе. В запуске продолжения временного пространства – думаю, нет…

Боль отступает… Я ухожу… проваливаюсь в мягкую теплую трясину забвения… нет-нет-нет… плохая идея… мозг, мы так с тобой не договоримся… Надо снова почувствовать боль… Если я чувствую, значит, живу. Давай, детка… давай… напряги вегетативную нервную систему… давай… еще один поворот «ключа»… пожалуйста… ЕСТЬ… Ребра сжало… песок вновь «защекотал» раны… дааа… спасибо…

Боль может приносить радость.

Так и на чем мы с тобой остановились, мозг?


* * *

Моя жизнь насыщена событиями до такой степени, что несется с катастрофической скоростью. Мне только удается разглядеть блеск ее розовых пяток. В эти секунды коротких наблюдений я научилась думать и мечтать на ходу, читая, во время занятий, делая тот или иной прыжок, разговаривая с людьми. Я думала все время, ждала того момента, когда можно будет помечтать в тишине, чтобы ни одна живая душа не могла отвлечь от возведения моего внутреннего мира.



Детям часто задают вопрос «кем ты хочешь стать?», меня тоже стороной не обошло. Пытливые взрослые заставили задуматься на «тему». Сначала я хотела стать аквалангистом. И непременно, чтобы акваланг был красного цвета. Но быстро передумала, решив стать космонавтом. Участь космонавта также быстро перестала меня привлекать. Потом хотела быть политиком – странное желание для пятилетнего ребенка…

В любом случае… ни один из видов деятельности особо не занимал в отдельности… Мне хотелось жить здесь и сейчас, проживать каждую минуту, наслаждаться, переваривая увиденное, услышанное, изученное без малейшей остановки на маршруте, ткать свои полотна из выводов, мыслей. Мне было интересно все вместе, в совокупности деталей и мелочей.



Как я могу ответить на вопрос «Кем я хочу стать?», если я не знаю, кто – я.

С детства казалось, что невозможно ответить на этот вопрос… Вот так, просто, взять и ответить. Для того, чтобы дать более менее четкий ответ, мне кажется, нужно промыслить как минимум десятка два лет, если не больше. А я всего лишь относительно недавно рожденный кто-то.

Что самое интересное: для каждого человека другой в определенную минуту времени в определенной ситуации абсолютно понятен. Люди складывают мнения друг о друге. А затем расстраиваются или радуются, когда появляется возможность сменить свое мнение. Так зачем его создавать, это мнение? Если оно так же инертно, как и смысл. Зачем разочаровываться, ведь не всегда перемена мнения приносит радость, чаще это бывает боль. К чему этот самообман по ложным дедуктивным методам?

Я никого не обвиняю, просто странно и непонятно. Возможно, потому что мне достаточно беглого взгляда на человека, чтобы увидеть его суть. Нет, я не читаю мысли. Только вижу суть. Но даже если бы я ее не видела… Абстрагируясь от собственных ощущений человека, я могу заметить, что глупо составлять мнение о существе, которое может выдавать желаемое за действительное, окружая свою фигуру «мифическими» фактами вопросов и головоломок. Ничего нет надежней реально существующего, такого, как например, дождь и снег, солнце и земля, вода и огонь, та же самая инерция поезда. На человека надо смотреть широко открытыми глазами, отстраненно и без каких-либо мыслей, составляющих его в своей голове. Надо быть непредвзятым наблюдателем. Смотреть, запоминая не уже нарисованную собой целую картину, а бешеное количество деталей и мелочей, и каждую в своей плоскости, не соединяя их в какой-то общий тандем.



Мне – четыре. Лето. Первый полет на самолете, причем очень длительный (Москва-Ленск, да еще и на перекладных). Радости – полный вагон. Ведь мы с мамой не полетать ради собственного удовольствия собрались. МЫ ЛЕТИМ К ПАПЕ!!!

В моей жизни целых два огромных события.

Все ново и интересно. Первый полет… Божественно! Самолет набирает скорость. Отрыв от земли. Шасси убраны. Москва становится все меньше. Облака – большие белые медведи, опаленные солнцем. Яркое чистое небо. Кабина пилота. Ну разве мне откажешь? Сколько разных кнопочек! Я в восторге! Тут же решила, что, наверное, всю жизнь этому посвятить не собираюсь, но летать определенно научусь. Первая самолетная еда. Давали куриные грудки и рис. Я только подумала о том, как же хочется именно ножку… ммм… и пилот предложил поделиться со мной своей порцией, в которой была она – вожделенная куриная ножка. Я – не специально…



Братск. Аэродром. Пересадка затянулась. Как существу, интересующемуся всем, что можно увидеть, потрогать и попробовать, мне стало любопытно. Созрела мысль прошвырнуться по взлетному полю. Удивил запах колосьев, растущих между взлетной полосой и забором. Ну и, сначала пришло в голову лизнуть, а потом разжевать. Кто же знал, что волосок, который идет от колоска, окажется такой приставучий, не захочет проглатываться, да еще и токсичный. В общем, меня долго искали (а найти не могли, поскольку никто не мог понять, каким образом и в каком направлении я исчезла), затем откачивали. У меня есть еще одна замечательная особенность: лезть, куда не нужно, и нарываться по собственной инициативе.


* * *

Мда… если бы не эта замечательная особенность… я бы здесь сейчас не лежала, без какой-либо возможности пошевелиться, хватая пересохшим ртом раскаленный воздух, прожаренный полуденным солнцем… Но если я это делаю, значит я все еще живу… И, Боже, какое счастье ощущать, что ты просто еще живешь… Хотя бы в таком качестве…


* * *

Снова – аэропорт. Уже где-то на севере. Остался последний перелет. И мы будем у своей цели. У папы.

Неожиданно охватывает страх. Очень страшно. Что-то сжимается в желудке. Папа все время являлся недосягаемой мечтой. Лишь несколько дней воспоминаний о нем, о тех мелочах, из которых он состоял, и устойчивые мнения моих друзей, говорили о том, какой – он. Мне просто по-человечески страшно разочароваться, увидеть то, что не хочу.

Сижу, провожая самолеты в окно. Сверлит желание оказаться далеко-далеко. В моем достаточно взрослом сознании по-детски все смешалось. Куда-то ушла смелость. Разум поглотила паника. До этого дня я не знала подобного чувства. И мой организм сделал все за меня… Мне приспичило в место общественного пользования, аккурат перед вылетом. Мы пропустили самолет… и так восемь штук подряд. Просидели в аэропорту почти сутки. Когда объявили посадку на девятый кукурузник, я, было, попыталась рвануть к туалету. Но мама жестко взяла за руку, отрезав попытки оттягивания неизбежности:

– В самолете.

Меня затащили на борт.



Шум пропеллера. Кукурузник, подпрыгивая и кряхтя, тяжело берет старт, набирает высоту. С каждой секундой полета все острее ощущаю, что моя жизнь сейчас изменится и уже никогда не будет прежней. В нее войдет он. Мое привычное станет другим. Ни хорошим, ни плохим… просто другим. Не знаю, что с этим делать. Лихорадит весь полет. Кукурузник отвечает солидарностью: треском обшивки и воздушными ямами. Минуты бегут неукоснительно быстро.



Самолет сел в Ленске.

Тошнота от волнения подступает к горлу. Через толпы людей, через стены, через расстояние аэродромного поля я вдруг слышу знакомый стук сердца. Большого, могучего, доброго, родного сердца. Паника отходит. Становится легко и уютно. Вырисовывается понимание – это он, мой большой, сильный, близкий… мой!

Рвусь вперед, мама еле удерживает. Время ожидания: пока подадут трап, пока приедет автобус, пока… невозможно долго!



И вот, наконец-то, мы в зале прилета. Если можно его так назвать… Здесь, по-моему, все одно, что вылет, что прилет – никакой разницы. Но это не важно. Вон – он! Я его вижу! Пустите! Пропустите же! ПАПААААА!!!!! Я к тебе хочу! Разбег… прыжок… полет… НА ШЕЕ!!!

Большущие загорелые руки сжимают мое маленькое тело. Сверху – мама. Наш семейный «бутерброд», где я – масло. Три сердца бьются в одном волшебном ритме.



Осознание не заставило себя ждать. Да мне без разницы, кто – ты. Ты просто мой! Мой папа! Я тебя люблю! Вчера, сегодня, завтра и всегда!

Мне все в тебе нравится: ясно-голубые глубокие непростые глаза, не по возрасту седые волосы, загорелое мужественное улыбающееся лицо, сильные руки, пахнущие табаком, огромные разбитые кулаки, широкая железная спина, каменные плечи, на которых так удобно кататься, гордая осанка настоящего Льва и твое благородное, справедливое львиное сердце.



Нас поселили в самой шикарной гостинице Ленска, стоящей на берегу реки Лены. Все официанты вылизывали мои капризы. Даже способности не приходилось транжирить (ага, «дальнобойщик»…) – поддержание легенды было на уровне. На какой-то объект возили, где папа катал меня на автопогрузчике, в жизни увеселительнее аттракциона не видела. Начнем с того, что там – всего одно сиденье для водителя. Моим сиденьем являлось ведро, обыкновенное жестяное ведро, ни к чему не прикрученное. Учитывая, что у данной модели автопогрузчика напрочь отсутствуют шины, а колеса представляют собой огромные металлические штуки, и то, что асфальт заменяют горы практически зыбучего песка, – нереально весело!

Автопогрузчик разгоняется, чтобы не утонуть в песке (не могу передать, с какой скоростью мчалось это чудовище). Меня мотает по всей кабине. Постоянно теряю свое ведро. Каждая неровность поверхности отражается на траектории моего полета. Папа выписывает пируэты, ставит железного коня на дыбы, тем самым заставляя меня болтаться всевозможными восьмерками в режиме «невесомости», будто космонавта на учениях. Столько по-детски радостного и беззаботного смеха, визга, восторга отрицания земного притяжения! Это был, наверное, один из самых свободных эпизодов моей жизни.



Река Лена – широкая лента, изумрудным кушаком подвязавшая голубые таежные горы – мечтательные великаны, и много-много счастья, в одном маленьком сердце. Все это живет до сих пор в моей голове как кусочек искреннего мира на окраине измотанной души.



Расставание…

Глазам мокро… Внутри дыра… Больно и слезливо… Маме тоже, я вижу… И от этого еще больнее. Хотя она улыбается, шутит. От меня не скроешь. Обнимаю ее за коленку, засыпаю, как сурок, подняв подлокотники и распластавшись на соседних креслах, холодного хищного самолета, который вновь украл у меня папу.



За всю недолгую жизнь… что я знала о папе: ну, во-первых, он – мой папа, во-вторых, это – человек-оркестр, который был и метрдотелем в гостинице Измайловская, стоял на страже сервиса (или чего-то там еще…) в Интуристе, работал монтажником-высотником на ВВЦ, альпинистом-спасателем на Кавказе, парашютистом, горнолыжником-эктремалом (акробатика на горных лыжах), даже снялся каскадером в одном из советских фильмов, боксером, и потом еще очень много всего… Он знал всех и везде. Куда бы мы ни поехали, для него не было ничего невозможного: будь то прием у министра обороны или ночные прогулки на машине по Красной Площади с красноречивым поливанием шампанским Лобного места, или просто каждодневные ужины в ресторанах с варьете, где я всегда дожидалась медведей.

Так, кто – ты? Ты – Мой папа! И я не собираюсь складывать о тебе какого-то определенного мнения. Я просто буду любить все, что в тебе есть. Хочу стать, как ты! Уметь все и все мочь. Без определенного названия, без ярлыка, без клейма на лбу: «я – летчик», «космонавт» или «пожарный». Пусть люди складывают обо мне мнение. Пусть для каждого оно будет свое и разное, инертное, неважно. Я – это «Я», недавно рожденный в самой замечательной семье на свете кто-то, вечно ищущий свой путь.




Это все про нее. Глава № 3



* * *

Путь… а надо ли его искать… Обязательно ли быть кем-то и носить ярлык, чтобы сказать: «Да. Я выбрал свой путь». Обязательно ли быть конкретным, классифицированным, вкладываться в ту или иную систему мнений, смыслов, быть понятным для окружающих? Обязательно ли быть таким как все или умело маскироваться под толпу, чтобы казаться коммуникабельным и дружелюбным?

Существует мнение, что «против системы не попрешь»… А зачем против нее переть? Почему нельзя просто решать свои жизненно важные вопросы внутри собственного мира? Ведь для того, чтобы жить с собой в согласии, не обязательно менять все вокруг себя.

Вот она – граница… Теперь, заглядывая за занавес, мне совершенно нестрашно, потому что я принимаю все свои действия. Все, что я сделала, я сделала осознанно, руководствуясь всеми органами чувств, которыми наделен мой организм. И даже умудрилась получить удовольствие, удовольствие от опыта, а, следовательно, знания.

Как ни парадоксально звучит: сейчас я получаю удовольствие от того, что чувствую боль… страшную боль… парализующую… выворачивающую суставы наизнанку… Но она же дает знание… Она мне дает самое важное из всех знаний: знание – я живу!


* * *

Мама с детства общалась со мной, как со взрослой. Она никогда ничего не навязывала. Не говорила: делай так или эдак, это верно, а об этом забудь. Никогда не диктовала, каким образом нужно поступать. Она всегда показывала все варианты видов деятельности, развития, интересов, мест, круга общения, отношений. Мама предоставляла возможность самой совершить ошибку и получить собственный ценнейший опыт. Но при этом, чтобы я ни выбрала, поддерживала, помогая дойти до логического итога. Она никогда не отвечала на вопрос прямо, а подкидывала в ответ ребусы посложнее, полностью оправдывая умозаключение – «чем больше ты узнаешь, тем больше перед тобой открывается непознанного».

Мама не только сделала из меня спортсменку, комсомолку и просто красавицу. Она продлила мне детство, за что я ей очень благодарна.



Мне – шесть. Очень хочу в школу и непременно в гимназию с языковым уклоном, а также бассейном. Мы приходим на собеседование. Честно, не понимаю до сих пор, что я там такого выдала, но директриса в меня вцепилась мертвой хваткой:

– Этот ребенок должен учиться у нас!

Меня уже это насторожило. По всей видимости, маму тоже.



В детском саду на выпускном утреннике со мной все попрощались, заведующая ревела навзрыд под мою интерпретацию «золотой рыбки». Все было в лучших традициях Голливуда: я, размахивающая плавниками на импровизированной сцене и валяющаяся по грязному полу-неводу, потоки слез воспитателей-педагогов, затем моих собственных, маминых, и вот он(!) – апогей утренника, вручение диплома.



Каковы же были всеобщая радость и удивление, когда на следующий год я вернулась в Сад. Нет, не из-за директрисы гимназии и даже не из-за нежелания. Я очень рвалась в школу. Мы просто сели с мамой, поговорили на счет того, что мне предстоит: там ведь нельзя будет ловить рыбок в аквариуме колготками, нужно будет сидеть на одном месте во время урока (с чем у меня – явные проблемы) и еще много чего со сноской «надо» и «нельзя» в угоду общественному порядку. Я вынесла свой твердый вердикт: раз есть такая возможность – еще год в детском саду!



Благодаря маме я приняла много решений в своей жизни. Таких, как пойти в музыкальную школу в класс фортепиано, заняться вокалом, физикой, математикой, хореографией и не готовить. Когда вдруг задумала сменить физику на историю и филологию, против тоже никто не был. Но самое главное решение, которое я приняла в своей жизни, глядя на мамин пример, – это никогда не прогибаться, чтобы ни случилось, быть верной себе, своим словам и действиям, выбирать важное для себя, любить и защищать близких себе людей, быть такой же блистательно красивой, твердой и гордой, убивать взглядом и умом, быть во всем первой и не сворачивать перед мчащимся на тебя локомотивом жизни: объедет, не трамвай!

Поэтому, наверное, меня не интересовало учиться «понемногу, чему-нибудь и как-нибудь». Если я за что-то бралась, то копалась до конца, и победила в итоге свою неусидчивость, с большим трудом, но победила!



Жизнь продолжала свой марафон со скоростью приличного спринтера.

Наконец, я попала в школу. Октябренком стать не успела. Перестройка. Да и не стала бы, не смотря на отличную успеваемость, поведение оставляло желать лучшего. Снова удалось подмять под себя всех «мужиков» в классе. Учителя дали мне гордое прозвище – «Атаманша».



Во втором классе – перевод в другую школу.

Уже сложнее. Первый раз – во второй класс, в новый класс да с расквашенным лицом. Вид – многообещающий. Однако приняли радушно, вероятно, потому что на шесть девчонок, вместе со мной, в наличии имелось двенадцать ребят. Но моя жизнь давно встала на рельсы постоянной занятости, и в школу я попадала нечасто. Учила все на ходу между репетициями, соревнованиями, сборами.



Вдруг очнувшись в средней школе, когда наши классы начали делить на физмат и гуманитарный, с ужасом обнаружила, что меня отправили в физмат. Это и заострило мое внимание, немного выбив из колеи привычной до автоматизма жизни. Ведь почти все мои «друзья» остались в Гуманитарном…



Пятый класс.

Опять новое общество. Ну, что поделать… Количество девиц превосходило мальчишек в два раза. Дети делились на кружки, кучки. Как-то я ни в один из этих кружков не вложилась. Да и времени особо не было… желания тоже – это первое, что тут же всех начало бесить. Второе, что не перенесли мои одноклассники – меня не задевает, что их бесит моя независимость. Если я с кем-то и общалась, то только с ребятами из гуманитарного, мы зажигательно били стекла в кабинете директора, гоняли на скейтах по школе, рисовали на стенах. Третьим пунктом в меню обозначилось то, что, не прилагая усилий, я хорошо учусь и знаю больше, чем другие. Добили несчастных мои разъезды по заграницам, выступления на различных значимых площадках, таких как «Кремлевский Дворец Съездов»,[5 - Государственный кремлевский дворец] общение со «звездами» и прочее. Откуда только бралась вся эта информация… Честное слово – им бы в разведке служить. Класс делал совершенно разные предположения, почему я везде успеваю, однако, самое обидное, что меня все-таки вывело из себя – это «За тебя все делает мама».



В определенный момент сдерживать эмоции не осталось никаких сил… Закончилось практически так же, как с воспитательницей из детского сада… Плохо – знаю.

Моя ненависть крепла, срывы становились чаще, кому-то нашептала с лестницы упасть, и он упал. Меня боялись. Говорили, мол, я – колдунья или что-то в этом роде. Но мне было все равно. Я от этого получала своеобразное удовольствие.

Мама случайно узнала о моей школьной репутации, вызвала на разговор. Он длился долго. Осталось непонятым, почему я не могу им ответить… Правда, я четко и ясно усвоила, что выставлять себя напоказ не стоит. Так как от этого зависит тайна всех нам подобных существ. Трудно смириться, что обладая таким «могуществом», я не могу никому дать отпор. Но я должна была оградить тех, кого люблю, от неразумных нападок, поэтому приходилось сдерживаться.



По ночам начали посещать кошмары от нерастраченной энергии и ненависти, копившейся где-то в глубине души, поэтому я перестала спать вообще.

Единственное, за что я цеплялась, это – моя мама. Живой пример твердости, стойкости. Я редко ей говорила о том, что меня мучает. Потому что хотела защитить ее ото всего. Ведь никто не может защитить идеалы, кроме нас самих.


* * *

Мама… Мамочка… Мама… Как же я хочу тебя сейчас увидеть… Сказать, что я здесь… Я жива… И живу, борюсь… ради тебя… я выберусь отсюда… я буду любить и защищать тебя еще больше… не знаю куда больше, но буду!!! Обещаю!!! БУДУ!!! Я выживу! И ты никогда не узнаешь… о том, что со мной приключилось…


* * *




Одиночество. Глава № 4


Сумерки. Холодно и зябко. Дождь барабанит по серости окон. Завтра август. Десятый август в моей жизни… На носу десятый день рождения. Грустно… Это дождливое лето забрало сразу трех моих самых лучших друзей. Где-то за облаками только мелькнуло крыло самолета… как тут же исчезло, плутая в километрах туманов и сырости.



… Льет. Стены воды построили баррикады нового одиночества. Сижу, всматриваясь в маленькое окошко последнего ночного июльского неба. Томик, знаешь, я уже привыкла к дождю, мне даже иногда кажется, что он становится моим другом, заполняет пустоту и грусть. Я скучаю по вам. Скучаю очень сильно. Помнишь, как появились на свет девчонки, маленькие такие, смешные, звонкие близняшки. Сначала железная бездушная птица унесла Вовчика, а теперь и вас, Томик…

Мои любимые взрослые крохи – Василек и Лютик, вы родились, когда мне шел пятый год. Росли на моих глазах. Я рассматривала каждый ваш шаг, словно под микроскопом. В замедленной съемке был виден каждый миллиметр вашего роста, взросления, ваших проб и ошибок, рассуждений и выводов.

Василек и Лютик, вы так похожи на меня, мои милые двоюродные сестренки. Только Вас – двое. Два связанных невидимой ниточкой мозга, две души, два сердца, бьющихся в одном ритме. Как же здорово должно быть, когда есть «Два», когда один на другом конце Земли думает, а второй через сотни тысяч километров слышит. Как бы я тоже хотела иметь близнеца. Иметь подобную волшебную связь с кем-то таким же. Может, это и чисто человеческое желание, но ничто человеческое нам не чуждо, мечтать невредно иногда. Вот и осталось только фантазировать за неимением… Какой он – друг-близнец? Что удивительно, ведь еще до моего рождения в эмбриональном возрасте надежду на близнеца подпитывали врачи. Маме говорили четко, что будет два мальчика близнеца, а родилась я, причем, в единственном экземпляре. Обманщики.



Дождь продолжает отбивать чечетку по железной крыше нашего дачного домика. Мысли носят меня по самым разным уголкам собственного «Я», а глаза все блуждают по недружелюбно темному ночному небу. Мельком кажется, что в очертаниях дождливой стихии я вижу какие-то лица, странные лица, не всегда приветливые, но такие знакомые, одно из них даже удается рассмотреть сегодня. Фосфоресцирующие яркие ледяные глаза светятся, почти как звезды далекой Медведицы, острые тонкие черты бледного лица, алые губы, изящные темные брови, волосы крупной волной струятся за уши. Холодная красота этого лица меня привлекает. Пытаюсь вглядеться глубже внутрь, в суть, но ничего не вижу. Он улыбается и уходит в последнюю июльскую ночную бездну.



Третье августа.

Дождь все еще захлестывает за борт личного пространства. А я все сижу и смотрю на ночной водопад. Он стал мне уже ближе и роднее. Иногда разговариваю с ним, нашептываю мысли и желания в черноту плаксивой ночи… От этого же никому вреда не будет. Никто не узнает о том, что дождь отвечает мне лицами, картинами из прошлого и из того далекого, которого я никогда еще не видела. Единственное желание он не исполняет. Он не показывает мне Его.

Давно не приходили в гости ночные кошмары, потому что я попросту не спала. Но дождь сегодня на своем инструменте играет так мягко… Может, ему меня жаль… А может, и правда, пора уснуть… Видимо, я отключаюсь…

В прохладной комнате огромное зеркало, подхожу к нему. Вижу… стоп… Его?! То лицо. Он много выше и старше меня, смотрит своими ледяными глазами, с неподдельным интересом изучает меня. Я тоже Его изучаю, но дальше Его внешности пройти не могу. Он улыбается чему-то, протягивает ко мне свою худощавую руку в накрахмаленном манжете со странной агатовой запонкой, на которой сияет золотая буква – Z. Тяну в ответ свою без трех дней десятилетнюю ручонку. Его кисть проходит сквозь зеркало. Дотрагиваюсь кончиком своего пальца до Его ладони и первый раз в жизни чувствую, что она не теплее моей! (меня родные называют «льдышкой» за пониженную температуру тела – 35,6 °C и особенно вечно холодные конечности). Мысль – радостным рефреном: «Его кисть не теплее моей!!!» Мне хочется спросить: «Кто ты?». Но Он опускает руку и начинает удаляться, растворяясь в туманной дымке надежд, желаний, исканий и мечтаний. Я набрасываюсь на зеркало, барабаню по безразличному стеклу, кричу:

– Вернись! Так не честно! Глупо в прятки играть! – да все без толку.



Просыпаюсь…

Снова дождь. Какая неожиданность… Голова перекопана, словно клумба после культиватора. Даже запах чужого присутствия не выветривается. Вопросы: «Кто – ты? И что ты делаешь в моей голове?» Но ответа как не было, так и нет. Хотя, если честно, меня не очень заботило то, о чем я Его спрашивала, гораздо больше интересовало, почему это чужое присутствие кажется таким родным.



Четвертое и пятое августа прошло в разговоре с Ним. Я точно знаю, что Он хоть и не обнаруживал себя реакцией, но точно меня слышал. Мы говорили о выборе. Точнее я говорила, а Он, вероятно, внимательно слушал.



«Мне тяжело… Я знаю, что мой выбор правилен, и никто из людей, возможно, понять меня никогда не сможет. Они лишь будут складывать свои неустойчивые мнения, обмениваться предположениями и догадками. Я сознательно выбираю то одиночество, в котором себя заперла. Нет… не так, наверное… я сознательно выбираю: быть, учиться, делать то, что мне нравится, интересно, защищать свою семью – своих единственных настоящих друзей. Мне трудно… я не могу ни с кем больше поделиться, потому что должна хранить покой близких… никогда не причинять им боли. В жизни и так, как я уже успела заметить, трагедий достаточно… Мой выбор идет за руку с одиночеством? Ну и пусть. Зато я в него верю».



Шестое августа.

Мне стукнет десять уже через четыре часа. С утра пораньше будит яркое солнце. Лучи скользят по сонному лицу.

Я начала спать – большая победа! Просто с Ним мне – спокойно. Кошмары в панике бегут прочь, столкнувшись с Его неповторимой властной уверенностью. Он будто нашептывает только радужные светлые сны. И в каждом под конец появляется Сам с мягкой доброй улыбкой… Его острый ледяной взгляд неизменно нежен.

Открываю один глаз. Да. Я не ошиблась – светит яркое солнце. Как, в принципе, всегда в этот день. Там, где я нахожусь в свой День Рождения, обязательно солнечно, гуляет порывистый ветер. Природа поздравляет меня.

Стараюсь скрыться скорей под одеялом, чтобы не сжечь глаза. По парадоксальной случайности природа меня чествует, а я не могу принять ее подарка, если только через очки с максимальным затемнением. Мои глаза не переносят прямого солнечного и рассеянного света.

Закрывая лицо, выползаю из-под одеяла, одеваюсь, бегу вниз по лестнице, нацепляю очки, несусь на улицу. Да! Мир, встречай меня! И даже почти негрустно, что на праздник у нас настолько тесная компания и нет никаких сверстников, и (ну… только капельку), что нет части моих самых близких друзей. Я знаю сегодня: мы – не одни. Есть Он! Мы когда-нибудь обязательно встретимся!



День Рождения отметили в сугубо семейном кругу. Я, мама, папа и бабушка.



На следующий день – снова дождь. Я ему рада. Рисую лица, лица тех, кого вижу в дожде, и Его. По-прежнему говорю с Ним. Он по-прежнему не отвечает, но не уходит. Рисую Его, а получается «она», странно как-то…



Конец августа… Конец недолгого тайм аута на скоростной магистрали жизни. Мне уже нравится мой второй этаж, мое окно, моя тишина, мой дождь… Здесь спокойно и уютно, будто жуку в коробке. Здесь – все мое: мои книги, мои мысли, мои рисунки и мой Он… Не хочу уезжать. Здесь я могу не прятаться и быть собой, не знаю кем именно, но собой.

У меня есть еще целых четыре дня!.. Думаю об отъезде, расстраиваюсь. Хоть я и рвалась до этого в Москву к своему привычному ритму, после «встречи» с Ним совершенно не хочу покидать свой второй этаж.



Мама пошла в лес за грибами – жить без этого не может. А я не люблю лес, мне там плохо становится, тошнит, зверски болит и кружится голова.

Снова у своего окна. Мамин крик:

– Алена! Спускайся скорей!

– Что случилось?! – в приоткрытое окно.

– Спускайся вниз, там девочка! Живая! Твоего возраста и явно занятная!

Кубарем скатываюсь в низ. Рву когти в сторону леса.



На бегу в голове мелькает: «Неужели в такой глуши, в таком безлюдном месте и вдруг моя душа, наша душа, такая же, как мы?» Перемахиваю через овраг. Падаю в кусты. Сквозь ветки могу разглядеть только силуэт, но почувствовать и через стену – не проблема. Это – она! Начинаю обходить ель с другой стороны. Девочка тянется к грибу. Вырастаю у нее перед носом. От неожиданности, видимо, она орет! А вот я… точно от неожиданности, ну и чтобы поддержать компанию, взвизгиваю. Передо мной стоит именно та девочка, которая получалась, когда я рисовала Его. Словно Он мне ее желал показать.

Первой прерываю наше хоровое soprano:[6 - Soprano – (итал.) музыкальный термин, обозначающий высокий женский голос.]

– Привет. Зачем ты сорвала мой гриб, я так долго его выращивала, поливала…

Какой гриб(???), что я несу??? Я же в лес не захожу!!! А на грибы у меня вообще аллергия! Ладно… теперь уже поздно.

– Твой гриб? – девочка в недоумении почесала затылок.

– Да, мой. Поливала, растила, охраняла, разве что не сажала, – для пущей убедительности – руки в боки, мимикой – последний штрих: оскорбленное лицо.

– Ну… прости. Хочешь? На… держи, – наивная девочка протягивает злосчастный гриб.

Начинаю медленное отступление, пятясь назад и маша ладонями вытянутых рук:

– Да нет, что ты. Ты его нашла, сорвала. Гриб – твой. Мне он… ммм… не нужен… Правда! – не очень убедительно… Пора колоться: – Если честно… Мне мама сказала, что ты здесь ходишь… А знаешь, места тут… ммм… совсем не людные… вот, я… как это?… Как тебя зовут?

Чувствую себя «полным идиотом»… Такого красноречия я от себя давно не слышала. Вывод: надо больше общаться с людьми… хотя бы.

Девочка похлопала длиннющими ресницами, уткнула в землю свои прозрачные серо-голубые глаза, что-то смахнула с золотистой челки:

– Джульетта… Джу… А тебя?

Оживляюсь, вроде вспоминая, как разговаривать:

– Меня – Алена. Пойдем ко мне? Я тебе все покажу. У нас безлюдно, но оооочень красиво. А ты здесь откуда?

Выдвинулись в сторону моей дачи.

– Мои тут участок купили. Вот… местность изучаю.

Есть! Купили! Значит, она не заезжий грибник. Теперь от меня никуда не денется. Спасибо Тебе… ммм… буду звать Тебя по запонке… спасибо тебе, Z (Зэт).



За желание отъезда в прежнюю жизнь голосов становилось все меньше. Мы с Джу не могли наговориться, хоть она и любила всякую девчачью фигню: шмотки, журналы, слезливые мультики, типа «Русалочка», «Красавица и чудовище» и т. д. Я решила, что в умеренных дозах мне, наверное, тоже не повредит. Тем временем покажу ей свой мир.

Джульетта – очень начитанная девочка. С ней интересно, легко. Мы – разные, очень разные, но при этом такие похожие и близкие с первых дней.



Но труба зовет. Мне пора ехать. Так, телефонами махнулись. Джу плачет.



– Не реви! Все будет!




Белое + черное =? Глава № 5







    (М.Ю. Лермонтов, поэма «Демон»)


* * *

Надо открыть глаза… Боже мой… к векам будто две гири привязали за ресницы… Необходимо собраться… Какое же яркое жгучее солнце… Не смотреть! Нельзя на него смотреть…

Когда наступит вечер…? Когда в этой беспощадной стране вообще наступает вечер?!

Мрак… вот, чего мне сейчас недостает…


* * *

Время снова закрутилось водоворотом смены деятельности.

С Джу мы созвонились не сразу, ближе к лету. А Он… Z не покидал меня ни на минуту, я все время ощущала Его запах, сладкий и свежий, как утро после дождя. Знала, когда Ему грустно, когда – хорошо. Он бережно подавал не только визуальные проекции, мысли, сны, а еще и чувства, бесконечные объемные чувства, абсолютно обволакивающие. Я постоянно «говорила» с ним.



Лето с Джу пролетело незаметно. Она оказалась немецкой баронессой. Джульетта фон Ричмонд, если быть точной. Хорошая компания для маленькой княжны из рода Желтовых-Шевелевых (так решило общество). Лично для меня это имело малое значение, разве что… долгожданные родственные связи!!! (пусть и седьмая вода на киселе).

Болтали мы без умолку и болтались везде без удержу.

Изучали друг друга. Баловались с погодой: разгоняли тучи. Гуляли друг у друга по фантазиям и снам. Я ее провожала в свои и частенько залезала к ней. Рисовали. Читали. В прямом смысле приходилось принуждать баронессу к занятиям спортом.

Однозначно, скукой в нашей компании не пахло. Придумывали разные сценки и представления. Изобрели свой язык. Ставили эксперименты на всем, что видели. Даже по кладбищу лазили… Просто продавщица в магазине по доброте душевной рассказала, что там что-то вроде часовни было, на которой повесилась девушка еще в восемнадцатом веке, а теперь на этом месте происходят странные вещи. И мы, как настоящие юные «натуралисты», решили проверить. Но ничего не нашли, к сожалению (или к счастью).



Снова Москва. С Джу трещим по телефону, как только выдается свободная минутка.



Бабье лето.

Сижу дома на балконе. Наблюдаю, как солнце ложится спать в фиолетово-багряной дымке. Есть в этом что-то завораживающе демоническое.

Звонок.

Тонкий голосок маленькой баронессы:

– Читала «Демона» Лермонтова?

– Да… кажется… давно, правда…

Напрягаю свой мозг и шепотом леденящего ветра в голове проносятся первые строчки поэмы «Печальный Демон, дух изгнанья, Летал над грешною землей…», оставляя в послевкусии все тот же запах утра после дождя… Легкие наполняются свежестью Z. Голова кружится. Медленно опускаюсь в кресло. На секунду чудится, словно на занавесе мглы, театрально степенно спускающемся на землю, мелькнуло Его лицо…



– Алло! Алло! Эй! Ты где? С тобой все хорошо?! Эй! Алло?!!!

– Эээмм… Да, прости… Показалось вроде…

– Что показалось?! Ты ушла в себя минут на пятнадцать!

– Пятнадцать?!

Казалось, прошло не более минуты.

– Ну… задумалась… Слушай, давай я тебе позже перезвоню? Ты дома будешь?

– Да, конечно… Так что случилось?

– Позже… Целую-целую! Пока-пока!



Палец нажал на Off. Я еще немного задержалась, залюбовавшись сказочно таинственной дымкой и побежала в комнату.

Стремянка… Полка… Чуть не упала… Вот – она, огромная ветхая книга в голубой выцветшей обложке, с желтыми рассыпающимися в руках страницами и знакомыми затертыми до дыр «ятями», «ИЗДАНIЕ поставщиковъ ЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА ТОВАРИЩЕСТВА М.О. ВОЛЬФЪ», подаренная моей семье еще в… очень давно.

Не знаю, сколько просидела еще под потолком, изучая каждую строчку поэмы. Только в каждой букве я видела Его. В каждом слове слышала Его голос. Между строчек вдыхала Его запах.

Мысли летят одна за другой. Снова хочу, чтобы Ты меня услышал.

«Лермонтовский Демон… Если обратиться к религии, провести параллель с общепринятыми понятиями «добра» и «зла», то как возник этот образ? И имеет ли он право на существование? Как быть с тождествами: Демон равно зло, тьма; Любовь равно добро, свет? Здесь они слиты воедино… А если слить черное и белое в гуаши, получится серое. А если слить их в сущности живого существа? Я серого почему-то не вижу… Есть отдельные детали… Будто отдельные части целой картины живут самостоятельно под одной оболочкой.

В разные отрезки времени мы видим разных существ: другой взгляд, другая мимика, другая энергетика, другие мысли, только обертка – та же. Ведь нельзя сказать про человека, например, что он – исключительно добр, или – исключительно зол. При этом все известные мне теории не допускает совместного проживания «черного» и «белого» – как «серого» в одной сути, но в разных плоскостях восприятия – вполне. Когда люди видят в единой данности и плюс, и минус, сразу пытаются отсечь либо то, либо другое, чтобы поставить штамп, с уверенностью заявить: «этот человек – плохой» или «хороший». Опять создать свое какое-то субъективное мнение. А если под одной маской скрывается не один и даже не два, а множество вариантов и комбинаций? Их можно видеть в различном контексте. Принимать или не принимать, но всегда видеть, не сравнивая, не называя, только видеть. Это же… – просто. Кто сказал, что белое – это хорошо, а черное – это плохо. Для каждого оно же свое… и очень… разное…»



Школа. Конец сентября.

Класс истории. Думаю о злости людей:

«Z, почему, если люди чего-то не понимают, то моментально начинают ненавидеть? И почему не понимают? Я же могу понять здесь любого. Другой вопрос: принимаю или нет. Каждый делает выбор, и, с моей точки зрения, его необходимо уважать. Каждый шаг имеет право на жизнь, если он сделан. Ведь мудрость заключается не в том, что ты не совершаешь ошибок, а в том, как быстро ты способен их осознать и исправить.

Хотя… Причем тут ошибка… Ошибка – это, вероятно, по большей части, страх, который препятствует сделать шаг. Тут важны шаги, шаги выбора, но бездействие – ведь тоже шаг… тот же выбор…

Для каждого – своя правда, своя догма и свое «хорошо» на «сейчас» при данных обстоятельствах. Я не говорю, что нужно это принимать. Надо просто понимать и уважать. Ведь я ничего им не делаю, всего лишь живу своей жизнью, а они смотрят на меня с ненавистью. Почему нельзя смириться со мной, как с мебелью, факт мирного сосуществования коей в этом классе очевиден… Чувствую, слезы сейчас брызнут. Нужно держаться, не показывать слабость. Необходимо стать еще тверже, еще сильнее, но не черствее. Пусть мне иногда и кажется, страшно кажется, что черствость души в таком обществе неизбежна. Но Ты ведь мне поможешь… Правда? Ради моей мамы, ради моих родных. Я не должна черстветь. Помоги мне… пожалуйста… мой таинственный мистер Z…»



Школьный звонок. Выхожу на крыльцо. Порыв ветра со стороны автостоянки. Льдом обожгло затылок. Запах… знакомый сладкий и свежий запах утра после дождя. Моя голова плавно поворачивается.

Волосы разметало по лицу. Дрожащими руками пытаюсь их убрать. Вижу Его?!?! Он сидит на капоте, наверное, своей машины, из ее окон доносится песня Scorpions: Wind of change.[7 - Wind of change (рус. «Ветер перемены», но чаще переводится как «Ветер перемен») – одна из наиболее известных песен легендарной немецкой рок-группы Scorpions, посвященная перестройке в СССР и окончанию холодной войны. Эта песня является синглом из альбома Crazy World (рус. «Безумный мир») 1990 г.] Белая рубашка, черный удлиненный пиджак, ворот задран, узкие джинсы и те же запонки. На вид Ему – лет двадцать.

Ноги онемели. Колени не слушаются. Дрожь парализовала все тело. Это – Он… Тру глаза. Это – Он. Тру еще раз. Он!

Z терпеливо ждет. Уверяюсь: не галлюцинация. Старшеклассницы не могут строить глазки пустому месту. Его взгляд выражает явное недоумение. Видимо, Он не ожидал такой «скорой» реакции с моей стороны:

– Со мной что-то не так? – донеслось в моей голове: Нашепчи мне. Я услышу. Ты же умеешь.

– Я?!.. да… умею… да… Ты…

– Я и не думал, что мысленно тоже можно терять дар речи, – он улыбнулся. Я улыбнулась, не покраснела, краснею редко и только носом… почему-то. Мы улыбаемся (возможно, совершенно по-идиотски). Нас разделяют метров десять. Неотрывно смотрим друг другу в глаза.

– Может, подойдешь, а то все подумают, что я – маньяк, высматривающий очередную жертву, – забавно прищурился, сдвинув брови.

Делаю шаг:

– Да, так действительно похож.

Мы рассмеялись.

Бодро подхожу к машине. Галантно открывает передо мной дверь. Запрыгиваю внутрь. Рев форсированного двигателя взорвал внимание всей школы. Круг почета ради разворота. И… мы понеслись по московским осенним улицам.


* * *

Полагаю, что сейчас все звучит слишком по-детски наивно, но иногда подобные нарочитые мелочи бывают очень важны для поддержки другого… Представляю, как Ты хохотал про себя. Ты – существо с невероятным могуществом, властью – будто мальчишка, устроил показательное выступление ради ребенка. Давно хотела сказать: «Спасибо Тебе…» и… «Где же Тебя черти носят…?!»


* * *

– Ты здесь… Как?… – мое недоумение забивало даже стук собственного сердца.

– Твой «шепот», – он развернулся ко мне, – твой «шепот» привлек внимание. Я тоже «шепчу».

– Ты не смотришь на дорогу! Мы разобьемся!!! – скорее всего, мое лицо в этот момент надо было снимать. Во всяком случае такого откровенного смеха в свой адрес давно не слышала. – Что смешного? Мы разобьемся!.. – засомневалась: Или нет?…

– Нет, – последний смешок Он проглотил. – Я вижу другим зрением,





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/alena-levich/ne-konec/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Примечания





1


Цитата из «Песни черепахи и львенка», слова: С. Козлова, музыка: Г. Гладкова.




2


Prestissimo (итал.) – музыкальный термин, обозначающий самый быстрый темп в музыке, по метроному 192–208 (Л.И. Мальтер «Таблицы по инструментоведению»)




3


Мальтер Лео Исаакович – композитор, музыкальный редактор, автор книг, в том числе «Таблицы по инструментоведению» 1964 г.




4


Постоянная – в данном случае используется как математический термин, синоним «константы», величина, значение которой не меняется и определяется независимо от каких бы то ни было физических измерений.




5


Государственный кремлевский дворец




6


Soprano – (итал.) музыкальный термин, обозначающий высокий женский голос.




7


Wind of change (рус. «Ветер перемены», но чаще переводится как «Ветер перемен») – одна из наиболее известных песен легендарной немецкой рок-группы Scorpions, посвященная перестройке в СССР и окончанию холодной войны. Эта песня является синглом из альбома Crazy World (рус. «Безумный мир») 1990 г.