Книга - Цена равенства

Цена равенства
Елена Жукова


История банальная, и даже скучная – до тех пор, пока она не приключается с тобой.

Татьяна и Андрей – супруги с двадцатилетним стажем. У них внешне благополучная семья, двое детей: взрослый сын и маленькая дочь. После дня рождения, когда Татьяне исполнилось сорок два, она случайно узнает, что у мужа есть молодая любовница. Андрей заявляет, что это – только секс и бросать семью он не собирается. Но Татьяна не может простить: она больше не доверяет мужу. Более того, она приходит к выводу, что измена нарушила равенство, без которого невозможен счастливый брак.

У обоих супругов своя правда, накопившиеся за двадцать лет претензии, обманутые надежды и несбывшиеся ожидания. Как можно разрешить кризис в отношениях? И осталось ли у Татьяны и Андрея то, что когда-то давно позволило им полюбить друг друга?

Содержит нецензурную брань.





Елена Жукова

Цена равенства





Глава 1


Почему? Почему это случилось со мной? С нами? Ведь все было хорошо. И казалось, что так и будет всегда. До самого конца… Я думала, мы вырастим детей, вместе состаримся. И будем нянчить внуков. Смешно! Как все это смешно сейчас. И как мерзко! Ты – мерзкий ублюдок! Ненавижу тебя! За то, что ты сотворил со мной. И с детьми. Ты предал нас!

Странно, что я ничего не замечала. Совсем ничего! Боже, какой же я была идиоткой! Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, сколько было тревожных звоночков! Надо было только чуточку напрячься, чтобы заметить. И подумать: сложить два и два. Эти твои внезапные совещания до полуночи. И разговоры по мобильному на лестничной площадке.

– Андрюш, кто звонил?

– Это с работы, солнышко, – прячешь телефон в карман, а не кладешь на тумбочку, как раньше. – Ты же знаешь, все правительство сейчас на уши поставили из-за этих долбанных президентских проектов.

Интересно, скольким неверным мужьям путинские проекты подарили универсальную отмазку?

– А зачем ты выходишь на лестницу?

– Чтобы не напрягать тебя, – Боже, какая трогательная забота! – К чему тебе мои служебные заморочки? Заодно и покурю…

Покурю… Ты много стал курить в последнее время. А раньше вообще не курил. Закурил, кажется, в мае или даже раньше, в апреле… Точно. Как раз перед майскими я хотела сдать твой офисный костюм в химчистку. А из кармана выпала сигаретная пачка. Я так удивилась!

– Андрей, ты куришь? Ты же давно бросил. Зачем снова начинать?

– Нервотрепки много, вот и не удержался. Но ты не переживай, солнышко, я скоро брошу, – и посмотрел куда-то в сторону.

Теперь я вспомнила, что с какого-то момента ты перестал смотреть мне в глаза. Ты говорил со мной, а сам изучал свои тапки, шторы в гостиной, картины на стенах. Что угодно, только бы не смотреть мне в глаза. Тебе было стыдно, предатель!

И еще один характерный симптомчик: ты вдруг стал слишком чистоплотным. Душ утром, душ вечером. Дезодорант, туалетная вода. Раньше ты легко мог о них забыть. А теперь – нет! Ты даже выставил свои флакончики на полке в ванной. Рядом с моими. Глупо, но мне очень понравился запах твоего нового геля для душа. Можжевельник. Такой свежий, мужественный аромат. А оказалось, это запах измены. Средство для маскировки твоей грязной похоти. Ублюдок!

А ведь мама говорила мне… Я как-то пожаловалась, что ты слишком часто стал задерживаться на работе. И тут мамуля выдала: «А ты не боишься, что он может встречаться с кем-нибудь?». Я тогда даже не поняла и тупо спросила: «С кем?». «С другой женщиной». Нет! Подозрение было таким оскорбительно-пошлым! Оно просто не могло иметь отношения к нашей замечательной семье! Помню, я жутко разозлилась:

– Как ты можешь даже предполагать такое, мам? Андрей столько всего на себе везет! У него ответственность огромная. А сейчас еще эти президентские проекты, перестановки в правительстве… Возможны сокращения. Он весь на нервах. А ты обвиняешь его Бог знает в чем!

Мама тут же отступила:

– Ну, извини. Очень хотелось бы ошибиться. Только знаешь, дочушка, мужчины ведь всегда отговариваются работой. Как только муж начинает ускользать из дома по вечерам да по выходным – ищи женщину. А потом еще из-за сильной производственной занятости не сможет поехать с семьей в отпуск. Будь внимательна, Танюша. Я же тебе только добра желаю.

Увы, мамуля оказалась пророчицей: летом ты не смог полететь с нами в Турцию. Выглядел таким несчастным! Страдал, что тебя лишили законного отдыха с семьей. А я, идиотка, сочувствовала тебе. Утешала, что все вместе съездим куда-нибудь зимой. В результате ты отправил нас с Куськой в Кемер. А сам остался в Москве работать. Ха-ха! Представляю, какие грандиозные секс-каникулы ты себе устроил!

Ну, почему я ничего не замечала? Я абсолютно доверяла тебе. Для меня не существовало других мужчин. Ты всегда был моим единственным. И я наивно полагала, что для тебя тоже не существует других женщин. Как глупо!

Я совершенно не помню, как это – жить без тебя. Всю свою сознательную жизнь я была замужем. За мужем. За тобой. И рядом с тобой. Моя жизнь вращалась вокруг тебя. Я была планетой в твоей солнечной системе. Мы были вместе с Данькой и Катей. А ты устроил нам Большой взрыв. Это ты все разрушил! Ненавижу тебя, подонок! Если б я хотя бы подозревала. Или просто прислушалась к маминым словам. Может, тогда было бы легче? А так – будто дубиной по голове. Сюрпри-и-из! Подарочек на день рождения.

Вчера мне исполнилось сорок два. Говорят же: бабий век – сорок лет. А мне уже сорок два. Старуха! А сколько лет твоей любовнице? Тридцать? Или даже двадцать? На свежатинку потянуло, дорогой?

Перед уходом на работу ты лицемерно чмокнул меня в щечку. Сказал, что поздравление и подарок будут вечером. И заботливо прибавил:

– Ты сильно не напрягайся, солнышко. Закажи доставку из ресторана. Черт с ними, с деньгами. Сегодня же твой праздник!

А я еще подумала: какой у меня замечательный муж! Замечательный…

Когда вечером ты пришел с работы, мы с мамой возились на кухне. Строгали салаты, раскладывали по тарелкам нарезки. Мамуля, как всегда, примчалась раньше – помочь с готовкой. И вышла вместе со мной в прихожую, чтобы поздороваться. Она так пристально посмотрела на тебя, как рентгеном своим просветила. И мне вдруг стало обидно! За тебя обидно. Почему мама тебе не доверяет? Тебе, такому замечательному мужу и отцу?

Ты вручил мне букет лохматых бледно-розовых хризантем (моих любимых!). И пошел к себе. Сказал, что хочешь передохнуть до появления гостей. Наверняка любовнице звонил, подонок. Вскоре приехали Натаха с Владиком и со своим выводком. Мальчишки сразу же набросились на Даньку, и он увел их к себе. И Куську тоже. Потом подтянулся отец с громадным букетом роз. Последней прибыла Железная леди. Сухо так меня поздравила, всучила три чахлых гвоздички и коробочку с духами. «Эсте Лаудер» – терпеть их не могу! Опять придется кому-нибудь передаривать. Хоть бы раз удосужилась спросить, что мне нравится.

За стол мы уселись в начале восьмого. По традиции, командовал застольем папуля. Он постучал вилкой по бокалу:

– Слово предоставляется верному спутнику жизни нашей новорожденной! – Надо же было так ляпнуть – «верному»! – Давай-ка, Андрей, скажи тост в честь любимой супруги.

Ты поднялся, посмотрел на меня и тут же отвел глаза. Ты обращался к отцу, словно отвечал перед учителем нетвердо выученный урок:

– Мы с Таней вместе уже много-много лет, – «двадцать» не удержалась и уточнила я. Как я гордилась этой внушительной цифрой! – Да, двадцать лет. Таня – красавица, умница, прекрасная мать, замечательная хозяйка, – а про жену ты не сказал! – Я хочу, – короткий взгляд на меня, – чтобы ты была счастлива, солнышко.

Ну конечно! Ты же сам сделал все, чтобы я была счастлива! Счастливей просто некуда! Мерзкий предатель! Лгун!

Но никто не понял, что ты лжешь. Даже я. Мы выпили шампанского. Папа спросил, какая это свадьба – двадцать лет? И Натаха, которая у нас всегда все знает, ответила, что фарфоровая. Странно, что за двадцать лет даже на какой-нибудь плохонький металл не наскребли. Хоть на алюминий или медь. Фарфоровая – это же так хрупко, так непрочно. Вот все и оправдалось!

Папуля сымпровизировал – крикнул «горько!». И все, кроме твоей матери, подхватили: «горько, горько!». Мы с тобой встали и послушно поцеловались сухими губами. И тут наша Куська хихикнула и ехидно пропела тоненьким голоском: «тили-тили-тесто, жених и невеста». Все, естественно, засмеялись. И ты тоже улыбнулся.

А потом ты сделал мне потрясающий подарок: целый день в спа-салоне. С пиллингом, лифтингом, арома-массажем, шоколадным обертыванием и прочими соблазнительностями! Обычно ты не силен в подарках. Цветы еще можешь купить, но подарки… Это не твое. Даже то, что мы дарили Железной леди, всегда выбирала я. Несмотря на наши специфические отношения и разницу вкусов. В общем, твое внимание выражалось не в подарках. А тут будто новая чакра какая-то открылась. Та-дам! Еще один пропущенный звоночек! Но я была так тронута, что бросилась тебе на шею. И ты снова поцеловал меня. Теперь уже влажным поцелуем.

А вечером в постели мы внезапно потянулись друг к другу. Этого так давно не было. Даже не помню, когда в последний раз… Раньше ты все время демонстрировал, что хочешь меня. Целовал сзади в шею, когда я стояла у плиты. Или входил в ванную, пока я принимала душ. А потом все намеки разом прекратились. Я даже не успела заметить, когда. Хотя теперь-то понятно, и когда, и почему. Какой же ты подонок!

Но наша вчерашняя близость была прекрасна. Как возвращение в юные годы. Когда ты еще любил меня. Сейчас меня коробит от одного воспоминания! А если я залетела? Ведь ты даже не подумал предохраняться, ублюдок! Да и я уже сто лет как перестала принимать таблетки. Незачем понапрасну травить организм.

Все получилось спонтанно. Мы обсуждали вечеринку: кто что сказал, кто что подарил. Вернее, говорила я, а ты сидел на краю постели и молча слушал. И внезапно потянулся ко мне, обнял, положил руку на грудь. И стал легонько пощипывать сосок. Ты знаешь, как это меня заводит. И я вдруг поняла, что страшно соскучилась по тебе. По твоим ласкам, по твоему телу. Если б я только знала! Я бы никогда… Но я не знала.

Ты сделал так, что сначала кончила я, и только потом сам догнал меня. Еще один подарок на день рождения. Мы заснули, обнявшись, как любовники. Это были последние мгновения счастья перед катастрофой.

Ночью мне приснился сон. Снилось, что я проснулась, а тебя рядом нет. Смятая постель еще хранила тепло твоего тела. На подушке осталась вмятина и мокрое пятнышко слюны. Я вдруг осознала, что ты ушел из моей жизни. Наверное, умное подсознание уже сложило за меня те самые два и два! Меня охватил такой ужас! Липкий мутный кошмар! Сердце заколотилось, как от двойной дозы кофеина. Я встала и побежала за тобой. Я бежала через длинный коридор. Справа и слева были двери, двери, двери… Я открывала их одну за другой. Но там были лишь пустые комнаты. Они были пусты, как жизнь без тебя. Я крикнула: «Андрей!» И эхо вернуло мне размноженный, пропитанный страхом крик. Я бежала все быстрее и быстрее. И задыхалась. И знала, что если не догоню тебя, то потеряю навсегда. Я добежала до входной двери и только хотела распахнуть ее, как раздался звонок. И я проснулась, запыхавшаяся, с колотящимся сердцем.

З-з-з-з! Это звонил будильник в твоем смартфоне. Наверное, ты забыл, что сегодня суббота и не выключил. Или просто что-то сбилось в его навороченных мозгах. Зуммер пищал и пищал надоедливым комаром. Но ты не слышал. Ты ушел в ванную умываться. А мобильник оставил на тумбочке. Расслабился…

Я взяла смартфон, чтобы остановить назойливое пищание. И вдруг заметила выплывшее What’sApp сообщение:

«Доброе утро, любимый. Как вчера все прошло? Ей понравился мой подарок?»

Писал контакт с названием «Страховка». Любимый? Бред какой-то! Спросонья я никак не могла сосредоточиться. Текст казался продолжением ужасного сна. Надо было скорее очнуться!

И тут появился ты. В синем махровом халате. Такой свежий, вымытый и выбритый. С клочком несмытой мыльной пены под ухом. Такой невозможно мой! Мой муж, друг и любовник, отец моих детей. Ты улыбнулся родной улыбкой:

– Проснулась, солнышко? Вставай! Надо Катенка будить, а то она весь день проспит. Я ее в Москвариум обещал сводить. Поедешь с нами?

Все привычно, все, как всегда. Но мне не давало покоя странное сообщение.

– Андрюш, тебе тут какая-то «Страховка» написала. Очень странный текст.

Теоретически было возможно, что эта самая «Страховка» случайно отправила ватсапку не тому абоненту. И сейчас прилетит извинение. И кошмар рассеется.

Но ты побледнел. Даже не так – посерел. Я видела тебя таким только однажды, шесть лет назад. Ты катался с Данькой на роликах, упал и сломал руку. Тогда ты сидел на лавке, кусая губы от боли. И здоровой правой рукой поддерживал искалеченную левую. У тебя было такое же серое неживое лицо. Я быстро запихнула тебя в машину и повезла в травмпункт. Когда мы переезжали через трамвайные пути, машину тряхнуло. С твоих губ сорвался стон. И меня пронзило: твоя боль была и моей болью. Я ощущала ее как свою собственную. Я была твоей половинкой…

И сейчас ты стал таким же пепельно-серым. Твои глаза предательски заметались. И ты, не подумав, ляпнул:

– Солнышко, это не то, о чем ты подумала!

И я вдруг поняла: все правда. Все самое худшее, о чем только можно было бы подумать – правда. Как ты мог сказать эту банальнейшую фразу? Из дешевых мыльных сериалов. Неужели ты, умный и талантливый, не смог придумать что-нибудь более убедительное? Убедительно соврать? Хотя бы из милосердия…

Если б ты иронично поднял брови (ты всегда так делаешь, когда шутишь) и спросил: «Да?.. И что пишет?» – я бы поверила тебе. Сразу и безоговорочно. Но ты ничего не спросил. Ты и так знал, что может написать твоя «Страховка». Ты отрекся. И тем самым все подтвердил. Боже, какой же я была идиоткой!

Знаешь, я ведь всегда считала, что ты благороден и честен. Что ты совсем не умеешь врать! Но ты научился. А я снова пропустила момент, когда это произошло.

– Это кто? – в груди уже накипала злость. – Твоя любовница?

– Нет, солнышко, все совсем не так.

От очевидной лжи на твоем лице проступило виноватое выражение. Как у нашкодившего мальчика. Как у нашего Даньки в детстве, когда он хотел скрыть очередную шалость. Тут я не выдержала и взорвалась!

– Не ври! Она написала «любимый». И спросила, понравился ли «ей» ее подарок? «Ей» – это мне? Да? Это она выбрала спа-салон? А я еще удивилась… Кто она такая? Как ее зовут? Говори же!

Ты опустил глаза и нервно затеребил пояс халата. Я еще надеялась, что ты дашь какое-то разумное объяснение. Потому что поверить в очевидное было слишком страшно. Ты изменил мне! Нет, это не может быть правдой! Этого просто не может случиться со мной. С нашей замечательной счастливой семьей. Это какая-то ошибка!

Ведь всего несколько часов назад мы занимались любовью. И ты ласкал меня там и так, как не позволено никому другому на свете. Неужели ты мог делать то же самое с какой-то чужой женщиной? С этой «Страховкой»?

Меня затрясло от отвращения и ярости. Захотелось ударить тебя. Наотмашь. И бить, бить… Чтобы тебе стало больно так же, как мне. В меня словно вонзили огромную ржавую иглу, которая прошла насквозь, через солнечное сплетение. И я бессильно трепыхалась на ней издыхающим насекомым. Господи, только бы не умереть! Надо дышать, дышать…

А ты, подонок, ты стоял молча, с выражением досады на лице. Ты злился на себя, что так глупо прокололся. Но не более. А для меня твоя измена стала крушением мира. Словно разбился стеклянный купол оранжереи, где благоденствовала наша семья. И стало угрожающе холодно. Смертельно холодно.

Я еле сдерживалась, чтобы не заорать. В полный голос, с визгом и воем, как деревенская баба. Но сдержалась – ведь в соседних комнатах спали дети. Только спросила, еле ворочая сухим языком:

– Так кто она?

Ты обреченно вздохнул:

– По-моему, ты и так все поняла. Да, Мила – моя любовница.

– Значит, Мила… Как мило. Давно ты с ней?

– Послушай, Тань, зачем делать из этого трагедию? Это просто секс, секс и ничего больше. Я люблю тебя, люблю детей и не собираюсь уходить из семьи.

– Не собираешься? – твое хладнокровие оскорбляло не меньше, чем сама измена. – Ты предал нашу семью, ублюдок! И теперь говоришь, что ты нас любишь?

– Чем же я предал? – ты презрительно сощурил глаза. – Тем, что получил на стороне маленькое удовольствие? А должен был получать его исключительно в супружеской постели. Только здесь мне слишком часто отказывали, разве не так?

– Подонок! Значит, это я виновата в твоем предательстве?

– Хватит истерить! Никого я не предавал! Тебе что, плохо жилось в последние полгода? Если б не эта долбанная ватсапка, ты бы так ничего и не узнала.

Полгода! Огромность срока просто потрясла меня. Полгода ты трахал другую женщину. А потом приходил домой, принимал душ и чистеньким ложился в нашу постель. И сразу же отворачивался к стенке. Говорил, что устал. Еще бы не устал! Ведь не мальчик уже! А я, дура безмозглая, даже жалела тебя. В последнее время ты выглядел таким измотанным.

Как же ты, наверное, потешался над моей тупостью! Вместе со своей любовницей. Ты врал мне каждый день, каждый час. А я послушно проглатывала все это дерьмо. Идиотка! Ведь даже мама заметила.

Мне было противно смотреть на тебя, слушать твои оправдания. Да просто находиться рядом с тобой! Я перешла на шепот, чтобы не сорваться в крик:

– Ты сейчас же оденешься, возьмешь свои вещи и уберешься вон из этого дома!

– Тань, не пори горячку. Зачем сразу все ломать? Если ты так хочешь: да, я виноват. Давай поговорим, как разумные взрослые люди. Ведь все можно исправить.

Я смотрела на тебя, как на незнакомца. Кто ты? Сказавший, что виноват, если я так хочу? Неужели это мой замечательный заботливый муж? Получается, что за двадцать лет совместной жизни я так и не узнала тебя. Не поняла, что ты способен предать. Легко и непринужденно. И не делать из этого трагедию!

– Убирайся к черту! Отправляйся к своей любовнице! Нам ты не…

Я застыла на полуслове, потому что открылась дверь детской, и на пороге в мятой пижамке с лиловыми зайчиками возникла Куська. Такая розовая со сна, в светлых кудряшках. И такая похожая на тебя.

– Мам-пап, доброе утро! Мы сегодня идем в Москвариум, да, пап?




Глава 2


Черт-черт-черт, надо же было тупо спалиться! Мила – дурища: какого хрена ей понадобилось посылать эту долбанную ватсапку? Сто раз предупреждал: категорически нельзя ни звонить, ни писать по выходным – я сам свяжусь, если будет необходимо. Я не свободен, у меня есть обязательства перед женой и детьми. Она же приняла мои условия с самого начала, и до сегодняшнего дня честно их соблюдала. А тут ей, видите ли, приспичило узнать, понравился ли тебе подарок, Мила выбирала его на свой вкус: ей, неизбалованной простушке, всякие там дамские «уходы» кажутся воплощением шика жизни. Черт, что же теперь будет?

И я тоже хорош – забыл про этот сраный будильник! Наврал тебе, что в субботу шеф проводит в офисе экстренное совещание по статусу, на котором обязаны присутствовать все руководители департаментов, а сам планировал заскочить на пару часов к Миле – на неделе совершенно не было времени. Но со свиданием вышел пролет – у Милы начались месячные, а про будильник я даже и не вспомнил. Вот дебил!

Естественно, ты ни о чем не догадывалась! А еще говорят, что у женщин есть особое чутье. Чушь собачья! Если б чутье реально существовало, ты бы все поняла еще полгода назад.

Я так трясся в самом начале! Мне казалось, что ты должна все понять с первого взгляда: мне никак не удавалось стереть с лица виноватое выражение нагадившего в доме щенка. Да, я знал, что нагадил, но я не мог удержаться, понимаешь ты, не мог и все! Это был такой соблазн, который соблазнит даже святого, а я отнюдь не святой! Я нормальный мужик с нормальными мужскими потребностями, о которых ты предпочитаешь не вспоминать. Для тебя это вообще не важно; важно, что у нас – семья, что мы душевно и духовно близки. Но я по горло сыт этой сраной духовной близостью, солнышко, хочется чего-нибудь попохабней!

И еще у нас дети – ты все время долбишь, как заведенная, что мы должны жить ради наших детей, но я-то не умер, когда они родились! Я люблю наших детей: и Катёнка, и Даньку, но хочу пожить и для себя тоже – в конце концов, я вкалываю, как каторжный, обеспечивая вас. Твоя галерейная зарплата меньше пособия по нетрудоспособности – один раз в магазин сходить – а ты привыкла к дорогой одежде, к хорошей еде, к отпускам за границей. Я – источник нашего семейного благополучия, и разве за это я не имею права немного расслабиться и урвать для себя маленький кусочек удовольствия?

Ведь мне всего сорок четыре – далеко еще не старость, а ты сделала из меня кастрата! Вспомни, во что превратилась наша сексуальная жизнь? Я так удивился, когда сегодня ночью ты не фыркнула на меня, не отвернулась. Если б так у нас было всегда, разве я бы…

Черт, когда же ты успела так заледенеть? Куда делась та отчаянная девчонка в юбочке по самое выше некуда, с которой мы рвали друг с друга одежду в каждом темном углу? Помнишь, как однажды кувыркались в парке, под кустами, и дворник окатил нас водой из шланга? Тот провокационный трах затеяла ты – у меня бы духу не хватило предложить тебе, благовоспитанной барышне, такое! Или как на тусовке у твоей Инки мы оприходовали супружескую постель мамы с папой, и как они, вернувшись из театра, застали нас там? Вот это был скандалешник! Да, по молодости ты любила секс и заводилась с пол-оборота. И что от этого осталось? Зеро.

Честно говоря, я уже давно стал разнообразить голодный паек супружеского секса возбуждающей добавкой измен. Ну, да, да, у меня и раньше случалось! В командировках, у Димки Арефьева на мальчишнике – представляешь, он угостил нас, своих друзей, веселыми девочками по вызову. Впрочем, тебе лучше даже и не представлять!

А потом я встретил Милу и словно опьянел от счастья вперемежку со стыдом. Это был такой пьяный коктейль чувств: страсть и страх, и азарт какой-то юношеский – самооценка то взлетает до небес, то, наоборот, падает ниже плинтуса. Я почти загрыз себя в приступах долбаного самоедства: «Скотина я похотливая! Неужели не мог потерпеть?» Не мог, понимаешь!

Знаешь, она похожа на тебя – ту, прежнюю, двадцатилетней давности – такая же заводная: готова все пробовать, экспериментировать. С ней я снова чувствую себя молодым, у меня даже подростковые прыщи на лице повылезли от бурной сексуальной активности: что-то там разладилось в гормональном балансе. Помнишь, ты заметила и сказала, что надо есть меньше жирного.

Не смей меня осуждать! Если б тебе выпал шанс снова стать юной, свободной и не тащить на себе вросший в шею хомут ответственности за все на свете – разве у тебя хватило бы сил отказаться? Я по жизни всем и всегда должен, должен, должен! А Миле я ничего не должен, она просто хочет меня, а я хочу ее – так что руки трясутся и соки текут.

Сначала я думал, что мое романтическое приключение закончится максимум через неделю, потом удлинил срок до месяца. Но чем дальше, тем невозможней становилось порвать связь: с Милой я ощущал, как бьется пульс жизни, а без нее снова погружался в сомнамбулическую рутину. Я запретил себе думать о будущем и стал жить настоящим – от одного свидания до другого. И еще приспособился врать тебе, и даже сам удивлялся, как ловко и правдоподобно у меня получается. Тут очень кстати подоспели эти долбаные национальные проекты…

Ты должна была заметить – ведь ты знаешь меня наизусть, от макушки до пяток. Я только потом сообразил – тебе удобно было делать вид, что у нас все отлично. Мы всегда выглядели эталонной счастливой семьей, хотя, по сути, уже давно не являемся ею. Кстати, ты обратила внимание, что в последние полгода мы совсем перестали ругаться? Потому что незачем: у меня все отлично, и у тебя тоже все отлично – идиллия. Когда я понял, что ты ничего не хочешь знать о моих грешках на стороне, то расслабился, и даже слишком. Черт, как я же мог оставить этот сраный мобильник на тумбочке! Почему не взял его с собой в ванную?

Ты застала меня врасплох – я привык заранее продумывать свою ложь, просчитывать возможные сценарии: если ты спросишь то, я отвечу это, если ты так, то я так, а на форс-мажор у меня ничего не было заготовлено. Я смотрел на тебя и тужился придумать хоть что-то правдоподобное, найти какую-нибудь спасительную отмазку и не смог. Импотент хренов! Словно в насмешку, я выдал самое тупое, что только мог сказать: «это не то, что ты думаешь», и сразу же понял – катастрофа, случилось ровно то, чего я всегда боялся.

Если б ты видела свое лицо! На короткое мгновение ты стала похожа на Катёнка, когда она умоляет взглядом: «Пап, скажи, ведь это неправда?». А потом все поняла и тут же превратилась в разъяренную мегеру: прошипела, что я предатель и подонок. Черт, ну почему ты всегда ведешь себя как малолетняя истеричка? Когда же ты привыкнешь хоть немного думать головой, прежде чем плескать эмоциями? Никого я не предавал! Понимаешь? Ни-ко-го. Я не собираюсь бросать ни тебя, ни детей. И ты не можешь выгнать меня из моего собственного дома, ради которого я столько лет горбатился, как проклятый, чтобы ты могла покупать все, что хотела: и мебель, и технику, и свои долбаные картины.

«Изгнание из рая» – так, кажется, называется этот сюжет в твоей обожаемой живописи? Изгнание из рая за нарушение правил райского общежития. Но я не уйду, не дождешься, солнышко!

Злым, придушенным шепотом ты кричала, чтобы я убирался к своей любовнице, но внезапно споткнулась на полуслове и застыла. Я обернулся: в дверях стояла заспанная Катя, моя маленькая инфанта.

– Мам-пап, доброе утро! Мы сегодня идем в Москвариум, да, пап?

А вот это шанс! Ты же всегда твердишь, что интересы детей превыше всего – значит, я должен был отвести Катёнка в Москвариум на долбанное шоу с дельфинами, и там за два часа придумать, как отчиститься от дерьма, в которое вляпался по милости Милы.

Но ты не могла позволить мне провести этот день с твоей дочерью – ведь наши дети становятся единоличной собственностью, когда тебе это выгодно. Ты надела на лицо маску Строгой Матери и отчеканила безапелляционным тоном:

– Катя, иди умойся и почисти зубки.

Черт, нет, Катёнку нельзя было уходить: она – мой щит от твоей ярости, надежда на спасение. «Ну же, инфанта, – взмолился я. – Придумай что-нибудь, останься, задержись!» И дочка услышала мой бессловесный призыв:

– Пап, а дельфины в Москвариуме чистят зубки?

Я включил Чемпиона Отцовского Обаяния – ты же сама говорила, что, при желании, я могу обаять кого угодно, а сейчас от этого зависела моя судьба.

– Конечно! Но сами чистить они не умеют – у них же нет ручек. Поэтому утром приходят уборщицы со швабрами. Все дельфины выстраиваются в ряд и открывают рты…

– Да-а-а?

Глаза Катёнка округлились от изумления, рот распахнулся. Моя маленькая наивная девочка – вот кого легко обмануть! Ее, но не тебя: ты прекрасно поняла мой отвлекающий маневр и мгновенно среагировала:

– Катя, Москвариум на сегодня отменяется. Заболела бабушка Зоя. И папе надо ехать к ней. Чтобы полечить ее. Помнишь, как ты болела ветрянкой? Как тебе было плохо, и я долго-долго сидела у твоей кроватки?

Сильный ход! Поздравляю, твоя форс-мажорная ложь оказалась на порядок удачнее моей, тебя не остановило даже дочкино разочарование: она уже сто лет как мечтала об этом чертовом шоу дельфинов, только о нем и говорила. Но тебе было важнее наказать меня. Все-таки ты стерва, Танька!

Бедный Катёнок, она не могла поверить в грандиозный облом мечты.

– У бабушки Зои вчера совсем не было пятнышек!

Но ты не собиралась отступать: папа должен уехать и все! Я попытался вмешаться:

– Тань, может, я все-таки…

– Нет! – ты даже взвизгнула от ярости. – Не может! Ты сейчас же уедешь!

В твоей картине мира, я должен был страдать, чтобы в полной мере осознать глубину собственной подлости, а бедная Катя просто попала под раздачу.

– Извини, Катёнок, мы с тобой сходим в Москвариум в следующий раз!

– Па-а-ап, но ты же обеща-а-ал! Ты всегда так говоришь: в следующий ра-а-аз. Я хочу сегодня!

Дочка состроила плаксивую рожицу и топнула ножкой от обиды. Тань, неужели тебе не противно мучить ребенка только для того, чтобы свести счеты со мной? Но ты была непреклонна.

– Катя, перестань капризничать! Ты уже взрослая и должна понять. Дельфины могут подождать. А бабушка Зоя не может!

Катёнок надулась, на ресницах заблестели слезы. Она рванулась прочь из комнаты и громко хлопнула дверью, в этом дочка вся в тебя – обожает выставлять на показ свое дурное настроение.

– Зачем ты так? Я бы мог сходить с ней: Катя так ждала этого шоу. А вечером я уеду, если тебе так хочется.

Но ты ощерилась, как разозленная кошка:

– Не изображай из себя доброго папочку на фоне злой матери. Ты предал Куську так же, как и меня, и сына. Убирайся, видеть тебя не желаю!

Я снова упустил момент, когда в дверях нарисовался Данька – наш взрослый сын, который уже перерос меня.

– Привет, родственнички. По какому случаю хайп? Мелкая вся в соплях, вы тут искрите между собой. Что случилось?

– Ничего не случилось. Просто папа уезжает к бабушке Зое, – теперь эта версия прозвучала совсем правдоподобно, я бы и сам легко поверил. – Данила, ты сегодня сможешь съездить с сестрой в Москвариум?

– Не, мам, не получится, – лениво зевнул Данила. – Мне реферат надо лабать, а то до зачета не допустят. А что, из-за папиного отъезда завтрак отменяется? Пожрать совсем не дадут?

– Иди на кухню. Я сейчас что-нибудь приготовлю.

Данька, продолжая сладко зевать, ушел, и мы снова остались наедине – два врага на поле семейной брани.

– Сейчас же собирай вещи, – приказала ты усвоенным от отца командирским тоном, – и отправляйся к своей любовнице! Ты ведь именно этого хотел!

Черт, неужели ты сама веришь в тот бред, который несешь, солнышко?

– Если б я хотел, то давно ушел бы, но я остался с вами. Тань, может, мы все-таки поговорим без эмоций, как взрослые люди: обсудим проблему, найдем приемлемое решение?

Но ты уже все решила – тебе, видите ли, физически противно находиться рядом с предателем и ублюдком, и я должен уехать, потому что так будет лучше для всех и, в первую очередь, для детей.

– А с чего ты решила, что детям будет лучше без отца? – возмутился я. – Ты у них спросила? Ты прикрываешься интересами детей, а поступаешь так, как выгодно тебе.

Черт, зря я это сказал, случайно вырвалось! Я покусился на самое святое: усомнился в Великом Благородном Бескорыстии Матери! Сейчас начнется! Я увидел, как сощурились от ненависти твои глаза, поджались губы, и ты, оскорбленная в лучших чувствах, гневно зашипела:

– Много ты думаешь о детях? Для тебя дети хороши, только когда они не мешают. Ты не имеешь ни малейшего представления, чем они живут и что им нужно!

Тут уж вспылил я:

– Я не имею представления? Еще как имею! В прошлом месяце новый комп для Даньки – пятьдесят три тысячи, джинсы и зимняя куртка – еще двадцать с лишним. Детский сад для Катёнка… Продолжать? Я вкалываю с утра до ночи, чтобы обеспечить вас. Или ты считаешь, что деньги падают с неба? Нет, солнышко, это я их зарабатываю, в нашей конторе не платят за дружбу с руководством, как в твоей долбанной галерее.

Ты снова затянула любимую песню из своего репертуара, что я все перевожу на деньги и откупаюсь от детей вместо того, чтобы заниматься ими. Как же достала эта сраная материнская демагогия! А закончилось выступление уже знакомым припевом: «собирай манатки и убирайся, прихватив, к слову, свой мерзкий подарок». Черт, лучше б я вообще ничего не дарил!

Я сделал еще одну попытку:

– Тань…

Но ты уже выскочила из комнаты – ты всегда убегаешь, когда заканчиваются аргументы. Что ж, если хочешь, я уйду – не навсегда, конечно, на время, пока ты не остынешь. Сколько тебе потребуется, чтобы включить мозг: дня три? Неделю? Зависит от того, сколько денег осталось у тебя на карточке… А я пока перекантуюсь у матери. Мать сразу же поймет, что мы поругались, придется объясняться. Или снять номер в отеле? А если поехать к Миле – устроить грандиозное прощание? Черт, Милу придется бросить; обидно до соплей, но семья есть семья, и это святое.

Когда я заглянул на кухню попрощаться, вы втроем сидели за завтраком – этакая идиллическая семейная сценка! Меня ты даже не подумала позвать к столу; окей, позавтракаю в кафе.

– Ну, все, пока, – я, как мог, постарался придать голосу бодрое звучание, – я поехал. Буду периодически позванивать. Не скучайте без меня.

– Пап, а ты когда вернешься? – спросила расстроенная дочка.

– Думаю, через недельку. Если все будет нормально.

Но по твоему свирепому взгляду я понял, что нормально не будет. Что ж, посмотрим, солнышко.




Глава 3


Вот и все. Сейчас ты соберешь свои вещи и уйдешь. Так просто. И так страшно! До сегодняшнего утра я была счастливой женщиной. У меня было все: прекрасная семья, любящий муж. Доверие, взаимопонимание. Отношения, которые мы выстраивали двадцать лет.

И вдруг в один миг все это исчезло. Нет, даже не так. Оказалось, что ничего этого никогда и не существовало. Я, хроническая идиотка, жила в мире иллюзий. Что же мне теперь делать?

Мы с детьми сидели на кухне за завтраком. Данька жадно заглатывал яичницу. Куська размазывала по тарелке растекшийся желток и канючила, что хочет «Космостарс» с молоком. Привычная субботняя сценка. И все-таки не так, как всегда. Место во главе стола было пусто. Обезглавленная семья…

Я прислушивалась, как ты ходишь по дому, собирая вещи. Ванная. Дз-з-зынь – это ты взял с полки металлический стаканчик с бритвой. Ты всегда бреешься станком с лезвиями. В прошлом году я подарила тебе новомодную электробритву с плавающей головкой. Выброшенные деньги. Ты все равно бреешься станком.

Семья… Со мной останутся дети. Они никогда не предадут. Не бросят меня ради другой матери.

Данька. Он уже совсем взрослый. Оглянуться не успеешь, как женится и уйдет из дома. Однажды, когда ему было лет шесть, он спросил: «Мам, правда, когда дети вырастают, то живут отдельно от родителей?» Я сказала, что правда. А он мне: «И куда же ты пойдёшь?» А сейчас уже ночует дома через раз. Говорит, что остается в общежитии у приятелей. Врет, как и ты – лживая звягинская порода.

– Нет, отец не будет с нами завтракать. Да, ты можешь выпить и его кофе тоже.

В детстве Данька был невозможным обаяшкой. И жутким шкодой. Мама жаловалась, что не может его ругать: когда Даня смотрел на нее своими огромными глазищами в пол-лица, ее злость мгновенно испарялась. И мамуля приноровилась отчитывать его, отвернувшись. Я как-то зашла в комнату и вижу: этот маленький негодник за маминой спиной корчит ей рожи. Как давно это было! Теперь вон какой бугай вымахал! Выше тебя. Бреется, говорит басом.

Зато Катя еще маленькая. У меня есть лет десять, пока она не повзрослеет. Куся вся такая девочка-предевочка. Обожает наряжаться. Натаха недавно подарила ей набор детской косметики: помадка, тени. Она перемазалась до ушей. И замучила нас, требуя комплиментов. Мама упрекает меня, что я ее избаловала. Кто бы говорил – сама перед Куськой ковром расстилается. Единственная девочка среди внуков.

– Нет, Катя. Никаких киндер-сюрпризов! Доешь яичницу, и я дам тебе печенье с шоколадной крошкой!

Куська совершенно уверена в своей неотразимости. В прошлый раз, в гостях у родителей, она шлепала по полу босиком. Папа ей сделал замечание: «Надень тапки, красавица!» Через пять минут смотрю, она по-прежнему босая. Я ей: «Катя, ты слышала, что дедушка сказал?» А она мне: «Слышала. Он сказал, что я красавица!». Мне бы ее самоуверенность! Особенно сейчас!

Спальня. Шр-р-р. Это отъехала в сторону дверь платяного шкафа. Чистые поглаженные рубашки висят на плечиках. Трусы на средней полке слева, носки – в комоде.

О чем я? Да, дети… Я – мать! Что бы ты ни говорил, дети для меня – самое дорогое в жизни. Я всегда была рядом с ними. Переживала их радости и горести. Утешала, когда им было плохо.

А ты делал карьеру. Пропадал на работе допоздна. Или не на работе, а у любовниц? Подонок! Так или иначе, но тебя никогда не оказывалось рядом, когда ты был особенно нужен нам. Ты в это время заключал контракты, вел переговоры. Или спасал свой бизнес. Хотя в восьмом году так и не спас. Пришлось идти в госструктуру. Но разницы никакой: мы как тебя не видели, так и не видим. А денег стало меньше.

Помнишь, в девятом классе наш сын победил на олимпиаде по математике? Мы пообещали Даньке, что все вместе сходим в «Макдональдс» – отметить событие. Но позвонили с работы, и ты сорвался на какое-то экстренное совещание. Данила мечтал, чтобы именно ты, отец, оценил его успехи, похвалил. А получилось, как всегда. Мы сидели за столиком втроем, я держала на коленях малышку-Катю. И раз за разом повторяла расстроенному Даньке: «Папа очень гордится тобой, сынок!»

А когда Куська упала с качелей и разбила нос? У тебя в тот день случилась хакерская атака, и ты, бросив все, рванул в офис. И потом целые сутки не вылезал оттуда… Для тебя работа всегда была важнее детей.

– Вот твое печенье. Ну и что, что горячий! Подуй на него. И пей маленькими глоточками.

А когда ты возвращался из офиса, бесполезно было что-либо рассказывать. Тебе было неинтересно. И неважно. Ты платил деньги, чтобы избавиться от беспокойства о нас. Твоя забота выражалась в рублях. Ты отлично помнишь все потраченные суммы. Точно перечислил – и новый комп, и джинсы с зимней курткой… А сколько ты тратишь на свою любовницу? Ты, мерзкий лицемерный ублюдок!

Я и дети – мы всегда были для тебя лишь атрибутом успешности. Ты хвастался друзьям, какая у тебя «правильная» семья. Жена – искусствовед, двое детишек: старший мальчик и младшая девочка. Как в рекламе каких-нибудь вредных чипсов.

Пам-пам-парам… Звонок твоего мобильного – марш из «Звездных войн». Значит, звонят с работы. Слышу из-за двери твой приглушенный голос: «Да, Николай Федорович. … В понедельник обязательно сделаю. … Нет, не забуду. Хороших выходных! … Спасибо».

Конечно, не забудешь, конечно, сделаешь. На работе – ты идеальный. А для дома остаются слабости, болячки… Когда ты болеешь, то становишься просто невыносимым. Стоит только температуре подняться до тридцати семи, сразу начинаешь разыгрывать из себя умирающего лебедя! Ох, у меня не дышит нос! Ах, у меня раскалывается голова! И я должна бросить все дела и ухаживать за тобой. А сам не встанешь даже за стаканом воды. Все подай, принеси, подогрей, остуди… Хуже ребенка! Спасибо, хоть утку не требуешь. Попробовала бы я целый день проваляться в постели с одним насморком!

А когда Куська болела ветрянкой, ты вообще сбежал из дома. Бросил нас. Сказал, что не высыпаешься и поэтому днем не можешь сосредоточиться. Что я тебя бужу. Конечно – ночью я то и дело вставала к дочке. Переодеть в сухую рубашечку. Или холодный компресс на лобик положить. У нее температура была под сорок. И язвочки сильно чесались. Она лежала в кроватке вялая, как снятая пятнистая шкурка. Ничего не ела, только пила. Кисленький клюквенный морс. Бедная моя девочка!

На самом деле ты просто испугался заразиться. Ты ужасно мнительный. Вот и сбежал к матери. Железная леди специально для тебя комнату держит – как запасную площадку. Все надеется, что ты от меня уйдешь. Наконец-то дождалась!

О чем я? Да, о детях. Ты всегда рассматривал детей как конкурентов. И ревновал меня к ним. Считал, что любовь, отданную детям, я отнимаю у тебя. Как будто это дефицит, которого на всех не хватит. Недаром ты не хотел Куську! Но это у тебя любовь в дефиците. А у меня – неиссякаемый запас: и для детей, и для тебя. Но тебе всегда мало – ты догоняешься на стороне.

Хлоп! Это дверь гостиной. Там твой ноутбук с почтой. С письмами от твоей любовницы. Когда же ты, наконец, уйдешь? И куда ты пойдешь? К матери? Или к ней?

Ты сказал, что у тебя с этой «Страховкой» был только секс. Секс-секс-секс. Неужели это единственное, что вам, мужикам, нужно? А любовь и доверие для вас ничего не значат.

Я думала, что ты уже успокоился. Все-таки не мальчик. Успокоился, сублимировал основной инстинкт в работе. По крайней мере, перестал постоянно намекать мне о своих потребностях. Но, как говорится, черного кобеля… Сколько же секса тебе нужно, ублюдок? Если вспомнить график твоих вечерних «совещаний»… Или ты встречался с ней еще и днем? Какая мерзость!

Наконец, ты собрал вещи и заглянул к нам на кухню. Что-то говорил Куське, а сам гипнотизировал меня взглядом: может, я передумаю? Не передумаю, не надейся! Убирайся, предатель! Проживем и без тебя.

Клацк – щелкнул замок входной двери. Финальная точка в прежней счастливой жизни. Ужасно хотелось плакать. Но я не могла позволить себе расплакаться перед детьми. Я закусила губы.

Данька допил кофе и ушел к себе писать реферат. А разочарованная Куська начала капризничать: «Хочу к дельфинчикам!» Я не выдержала и накричала на нее. Катя зарыдала. Боже, мне только ее истерики не хватало! Какой чудовищный день! Наскоро успокоила, включила мультики. «Щенячий патруль». Теперь минимум полчаса ее будет не видно и не слышно.

Что-то я хотела сделать? Что-то важное… Ах, да, посмотреть, что ты забрал с собой и что оставил. Я открыла дверцу платяного шкафа. Твои рубашки рядком висели на плечиках. Сколько же их у тебя? Дорогих, заказанных по каталогу. Это я их выбирала, заказывала… Ты не любишь надевать рубашки больше двух раз подряд. Особенно в последние полгода.

Сняла с плечиков одну – кремовую с тонкой шоколадно-коричневой полоской. От нее знакомо пахло твоей туалетной водой и горчинкой пота. Такой привычный родной запах. Я невольно проверила – все ли пуговицы на месте? Чистый ли воротничок? И вдруг одернула себя: чего это ради? Чего ради я продолжаю вести себя как безупречная жена? Ты бросил меня! Пусть твоими рубашками теперь занимается любовница!

Я рванула изо всей силы. Ткань хрустнула, но не поддалась. Хваленое английское качество! Тогда я ухватилась за борта и снова дернула. Крупой посыпались и запрыгали по полу пуговицы. Хрясть: с треском распалась надвое спинка. Вот тебе, ублюдок! Кривыми маникюрными ножницами я откромсала воротник. Отхватила под корень рукав. Я рвала и резала холст, который касался твоего тела. И мне казалось, что ты должен почувствовать боль. Пусть тебе будет так же больно, как мне сейчас! В куклах вуду определенно есть смысл. С каким наслаждением я бы сейчас вонзила иглу в твое тряпочное чучело, предатель!

За первой рубашкой последовала вторая. А я никак не могла остановиться. Внутри все еще клокотала неутоленная ярость. Хрясть, хрясть!

Твоя любимая сорочка висела в ванной. Вчера ты капнул на себя «Зинфанделем» (руки тряслись, предатель?), и я сразу же застирала алое пятно. Я бросилась в ванную. Из крана со сводящей с ума монотонностью падали тяжелые капли. Кап-кап-кап… Веские, как слова приговора. Который невозможно обжаловать.

Я попыталась завернуть вентиль, хотя знала, что это бесполезно. Кран подтекал уже третий день. Ты обещал посмотреть его в субботу. То есть сегодня. Кап-кап-кап… Звук бессмысленно утекающей жизни. Я надавила. Вентиль крутанулся, и из крана хлынул яростный поток холодной воды. Вода брызнула в лицо, намочила халат. И внутри меня тоже сломалась какая-то заглушка, которая сдерживала напор эмоций. Я села на бортик ванной и разрыдалась. Ревела и ревела, оплакивая свою разломанную, перекореженную жизнь.

Как я ни старалась сдерживаться, Данила услышал. И вскоре в дверном проеме показалась его вечно растрепанная голова. Он подошел, положил руки мне на плечи. Как будто он был взрослым, а я – ребенком.

– Мам, что случилось?

Я не успела вытереть слезы.

– Да вот… Кран сорвало…

Данила быстро сообразил, как перекрыть воду. И присел рядом.

– Но ты же не из-за крана плачешь, правда? Из-за отца?

Я промолчала. Иногда сын проявляет удивительную догадливость. Или он услышал, как мы с тобой ругались?

– Почему ты решил, что из-за отца?

– Вы оба с утра какие-то странные… Как чужие. Вы поссорились?

Я больше не могла держать обиду в себе. Твой сын имел право знать, как ты поступил с нами.

– У твоего отца есть другая женщина. Он бросил нас.

Ну вот, я все сказала. Но, похоже, Данька совсем не удивился.

– Значит, это правда…

– Ты знал?

– Догадывался.

Вот как… Сын догадывался. Мама намекала. Все знали. Только я одна оказалась слепой и безмозглой. Я промокнула лицо полотенцем.

– Почему ты мне ничего не сказал?

– Я не был уверен, мам. Просто стал замечать за отцом кое-что необычное… Не хотел тебя расстраивать.

– Что именно необычное? – неужели я пропустила еще какие-то симптомы.

– Ну, например, что он свой комп запаролил. И пассажирское сидение в машине часто бывает отодвинуто не так, как для тебя.

Какой он наблюдательный, мой мальчик. Я ведь тоже заметила это проклятое сидение. Только выводов никаких не сделала.

– Мам, ты не переживай, – Данька погладил меня по плечу. – Он вернется, вот увидишь. Просто у отца кризис среднего возраста.

Я не могла не улыбнуться. Сквозь слезы. Наш восемнадцатилетний сын со знанием дела рассуждает о кризисе среднего возраста! Как будто этот кризис может оправдать твое предательство.

– Что мне сделать для тебя, мам? Хочешь, я встречусь с этой… теткой и скажу ей, чтобы она оставила папу? Наверняка, это она его охмурила.

Неожиданное предложение! По-детски наивное, даже смешное. Но на душе потеплело от того, что мой мальчик готов заступиться меня.

– Но я даже не знаю, кто она…

– Да это узнать – пара пустяков, – уверенно изрек Данила. – Попрошу сделать распечатку звонков с отцовского телефона.

– У кого попросишь? – удивилась я.

– Ну, не важно. Попрошу и все. А хочешь, я схожу с Куськой в Москвариум?

Боже мой, какое счастье, что у меня есть дети!




Глава 4


Самое отвратительное в семейных ссорах – это невозможность выяснить отношения «тет-на-тет»: обязательно окажутся вовлеченными дети, родители, друзья, бабки-дедки, внучки-Жучки – все! И каждый воспользуется шансом пополоскаться в чужой грязи, посоветовать и посочувствовать. Черт, как же все это достает! Но надо отдать должное моей матери: она не любительница душевного стриптиза; когда я нарисовался у нее на пороге с сумкой и компом, она только понимающе прищурилась:

– Что, выгнала тебя Татиана твоя драгоценная? Этого и следовало ожидать!

Даже не полюбопытствовала, что между нами произошло, и кто виноват – для нее ответ и так очевиден: ты! Она воспитала примерного сына по образу и подобию Великого Отца, а ты испортила результат ее трудов. Как удобно было бы в это поверить, особенно сейчас…

Черт, как же я устал разрываться между вами двумя – с самого первого раза, когда мать увидела тебя в моей постели. Помнишь? Я привел тебя, зная, что она задержится на работе допоздна – у них там ожидалась какая-то комиссия из министерства. А нам с тобой хронически не хватало места, где можно было бы побыть наедине, полизаться и потрахаться в свое удовольствие. Летом мы ездили за город на электричках, выходили на дальних станциях и шли в лес, как какие-нибудь заправские грибники или ягодники, чтобы там, на позеленевшей от травы подстилке, сорвать хмельные ягодки нашей страсти. Но как только наступили холода, стало туго; иногда нас пускал к себе кто-то из друзей, но это случалось невыносимо редко. А тут – пустая квартира на целый вечер!

Но комиссия почему-то не приехала, а дальше все получилось, как в бородатом анекдоте: мама ворвалась к нам в самый неподходящий момент, и ты, растрепанная, потная, выглянула из-под голого меня и нагло заявила: «Стучаться надо!». Мать, естественно, взорвалась – нам было приказано немедленно прекратить то безобразие, которым мы занимались, одеться и выйти на кухню для расправы.

Тебя назвали бесстыжей девицей, что сами прыгают в постели к мужчинам, и ты с вызовом посмотрела на меня. Это был сильный ход! Ты недвусмысленно дала понять, что если сейчас я не смогу защитить тебя, мою женщину, то потеряю навсегда. Я должен был сделать выбор, кто я: маменькин сынок или взрослый мужчина? И я его сделал.

– Мам, пожалуйста, не кричи! Татьяна – моя невеста, и мы собираемся пожениться.

Помнится, мать так и окаменела на середине гневной тирады – с криво распахнутым ртом и неверящими глазами.

После свадьбы мы обосновались здесь, в моей комнате, и начали с того, что установили на двери защелку – отделили нашу жизнь от материнской. Мама восприняла эту долбаную защелку как оскорбление: неделю со мной не разговаривала, а тебя так никогда и не простила, даже когда ты родила ей внуков.

Считается, что бабушки обожают внуков. Но с моей матерью все не так: она – пример классической однолюбки. Отец был старше ее на двадцать шесть лет; когда он внезапно умер в метро от сердечного приступа, ей только-только исполнилось двадцать восемь, а мне – четыре. Мама была молодой интересной женщиной, кандидатом наук с трехкомнатной квартирой на Ленинском: могла бы запросто устроить свою жизнь, даже несмотря на ребенка. Но она так и не захотела пустить в свою жизнь другого мужчину – отец был ее божеством! Леонтий Митрофанович Звягин – ученый, лауреат государственной премии, профессор; мама была его аспиранткой. На фоне Звягинского величия все остальные мужчины выглядели жалкими пигмеями!

Представляешь, что такое сорок лет одиночества! Это два наших брака. Нет, поклонники, конечно, были: они приходили к нам в дом с букетами и конфетами, с игрушками для меня, но никто и никогда не оставался. Я помню, как однажды, когда мне было лет шесть, я внезапно проснулся среди ночи. Мне стало страшно, и я по привычке рванул в спальню к матери, но ее постель оказалась пустой. Я испугался еще больше, заметался по дому и вдруг услышал из отцовского кабинета приглушенные рыдания. Распахнул дверь: мать в длинной ночной рубашке на коленях стояла перед письменным столом, вцепившись сведенными пальцами в портрет отца, и тихо повторяла: «Леонтий, мне так плохо без тебя! Как ты мог оставить меня одну, Леонтий?» Увы, я не унаследовал материнского таланта верности.

Отца я совсем не помню – только по портретам и маминым рассказам, подозрительно похожим на жития святых. В них отец изрекал мудрые мысли и совершал образцовые поступки, и с каждым годом предания становились все абстрактней: черты живого человека стирались, зато все ярче проступало неотмирное божественное свечение.

Мать хотела вырастить из меня клон Леонтия Звягина – мужа, которого лишилась слишком рано. Если я проказничал или получал в школе плохую отметку, она вела меня в отцовский кабинет – наш домашний мавзолей – ставила навытяжку перед портретом, заставляла просить прощения и клясться, что я исправлюсь и буду достойным сыном.

Пока я был маленьким, угроза покаяния заставляла меня цепенеть, как обморочную козу: я жутко боялся, что отец заберет меня к себе в могилу. И только став старше, я понял, что страшиться гнева покойника глупо – просто матери, уставшей от единоличной ответственности за меня, нужен был высший авторитет, источник легитимности ее решений.

Я разочаровал ее: не поступил в аспирантуру, не стал великим ученым, как отец. У меня появилась ты, и наука страсти нежной оказалась важнее и физики, и математики. Я ушел в бизнес, чтобы содержать семью, и мама этого не простила, но не мне – тебе! Она до сих пор считает, что именно из-за тебя я не стал, не достиг, не повторил… Но это не так: я отнюдь не теоретик, я – практик, только мать все равно не переубедишь.

Есть еще один пункт в шорт-листе твоих смертных грехов: когда ты была беременна Данилой, предложила сделать из отцовского кабинета детскую. Тебе, видите ли, некуда было поставить пеленальный столик. Да это то же самое, что в храме устроить музей атеизма – кощунство!

Интересно, что бы сказала мать, если б я ушел от тебя к Миле, как отреагировала бы на смену невестки? Думаю, вряд ли бы ей понравилось: привычное зло лучше нового и неизвестного, мама очень консервативна в своих вкусах – за сорок лет даже мебель в квартире ни разу не переставила.

В первый мой холостяцкий вечер, в субботу, я вышел к ужину в чем приехал – в джемпере и джинсах, и мама недовольно поинтересовалась, неужели в моей семье не принято снимать дома уличную одежду. Я признался, что не взял с собой ничего подходящего, просто забыл. Тогда она покопалась в огромном, похожем на домовину, гардеробе и достала слежавшуюся от времени темно-синюю шелковую тряпочку, пропахшую нафталином.

– Что это? – не понял я.

– Пижама Леонтия. Он ее и поносить-то толком не успел. Надевай.

– Зачем, мам? Не надо, я и так могу перекантоваться, надеюсь, что я у тебя ненадолго.

– Жизнь покажет насколько. А пока надень.

Мать смотрела умоляюще, и у меня не хватило духа отказать ей в этом невинном ностальгическом маскараде – я пошел и безропотно облачился в отцовскую пижаму. Естественно, она оказалась велика: отец был грузным мужчиной, и я явно не дотягивал до его авторитетных габаритов. Зато рукава и брючины были коротки, хоть в чем-то я перерос великого Леонтия Звягина. Так и предстал перед матерью – мальчиком в одежке с чужого плеча. Она подошла ко мне вплотную, заботливо разгладила невидимую складочку на лацкане, и внезапно коротко припала седой головой то ли к моей груди, то ли к старой пижаме, помнившей контуры тела ее мертвого мужа. Какой маленькой и хрупкой стала Железная Леди! Я хотел, было, обнять ее, но мама быстро отстранилась: «Все, садимся ужинать».

Не могу сказать, что мне комфортно здесь, в родительском доме, который давно уже перестал быть моим: я забыл здешние правила, отвык от маминых привычек. Все время кажется, что я не развлекаю мать в ее одиночестве, а отвлекаю на ненужные ей заботы о великовозрастном сыне-оболтусе. Может, лучше было бы завалиться на несколько дней к Миле? Раз уж история моей измены выплыла наружу, и я уже получил от тебя за свое «предательство» по полной. Соблазнительно, но риск слишком велик: если ты узнаешь, то снова впадешь в истерику, и мое возвращение в семью может затянуться на неопределенный срок. И потом все равно у Милы сейчас месячные: ехать к ней – только слюни пускать.

Я так и не сказал Миле, что мы с тобой поссорились. Сначала хотел позвонить, наорать на нее за то, что она меня спалила, но сдержался: тактически неправильно рушить сразу все. Пусть Мила пока повисит в режиме ожидания, а когда мы с тобой помиримся, с ней придется расстаться; жалко, конечно, до чертиков – мне такой страстной девчонки уже не найти, но семья приоритетней.

Но это потом. А сейчас я, как образцовый муж, звонил домой каждый день, но разговаривал только с детьми. Данька едва цедил слова сквозь зубы – ты уже обработала его на тему, какой я предатель и подлец. А уж сын-то должен был бы меня понять как мужик мужика; он сам меняет подружек как расходники и всегда носит в кармане пачку презервативов. Это я научил его предохраняться, чтобы не вляпался ненароком в какое-нибудь дерьмо. Но Данила встал на твою сторону. Зато голос Катёнка в трубке звенел откровенным счастьем:

– Папочка, ты когда приедешь?

– Скоро, Катёнок, скоро. Как только бабушке станет лучше.

– А когда ей станет лучше?

Да, когда, по твоим расчетам, бабушке Зое станет лучше? Недели хватит или ты планируешь, что моя мать впадет в длительную кому? Такая перспектива тебя бы очень порадовала!

Ты ни разу не подошла к трубке, хотя я постоянно просил дочку позвать тебя – чем отговаривалась перед ребенком, солнышко? А по мобильнику сразу же давала отбой. Надеюсь, у тебя хватило ума не заносить мой номер в черный список? Танька, сколько можно разыгрывать из себя оскорбленную невинность? Ты же не дура, понимаешь, что мы не можем просто так разбежаться: у нас дети, дом, совместное имущество. Да и не хочу я разбегаться! А ты уперлась в своем долбаном упрямстве.

В общем, я решил слегка ускорить события: обычно после зарплаты я сразу же перебрасываю деньги на твою карточку, но в этот раз решил ненадолго придержать перевод и посмотреть, как ты отреагируешь. Ведь на твой нищенский галерейный оклад больше недели не протянешь, да и то в режиме жесткой экономии – так что придется тебе, солнышко, отказаться от глупых обид и вступить со мной в переговоры.

Деньги – это вечный повод для семейных ссор. Деньги и моя работа, важность которой ты категорически не хочешь признавать – тебя всегда раздражало, что я много работаю. Ты бы хотела, чтобы я сидел дома, играл с детишками, а деньги сами собой капали на счет? Но надо быть реалисткой! Состояний в наследство мне никто не оставлял; всего, что имею, я добился сам, своим собственным горбом.

Ты не возражала, когда через два года после свадьбы я решил создать собственный бизнес – у нас только-только родился Данька, и твой конфликт с матерью перешел в острую фазу. А денег, чтобы снять отдельное жилье, не было – мы существовали на мою более чем скромную зарплату и редкие благотворительные подачки от твоих родителей. Я должен был взять на себя ответственность за материальное положение семьи!

В первое время я приходил домой только спать – валился в койку и сразу же отрубался. Мне, как технарю, нужно было многому учиться на ходу – разбираться в нечеловеческом законодательстве, хрен знает, для кого написанном, въезжать в финансы, налоги, в бухгалтерский, мать его, учет… Черт, у меня голова пухла от всех этих долбанных премудростей. Стартовый капитал, собранный с миру по нитке, таял со скоростью мартовского сугроба, и я не представлял, когда же начнется отдача, хоть самая мизерная. А пока я всем был должен, должен, должен.

Ты сидела дома с Данькой и ныла, что тупеешь от ежедневных кашек и какашек, злилась, что я уделяю тебе слишком мало внимания, и ты совсем не видишь меня. Говорила: наш сын забыл, как выглядит его отец. Сын был нашим, а бизнес – только моим, хотя я впрягся в него ради вас. А тебе не приходило в голову, солнышко, что создать компанию с нуля – это почти то же самое, что вырастить ребенка? День за днем я нянчил ее, кормил деньгами и идеями, выгребал дерьмо. Я не рассчитывал, что ты будешь помогать – хотя бы не мешала, надеялся, ты оценишь мою жертву: я отказался от аспирантуры, хотя все вокруг твердили, что сын Леонтия Звягина просто обязан пойти по стопам Великого Отца и внести достойный вклад в российскую науку. Но в науке платили жалкие гроши: ты бы до сих пор так и ругалась на кухне со свекровью.

Но постепенно от бизнеса закапали кое-какие денежки, и тебе это понравилось. Сначала мы сняли квартиру в жопе мира – в Южном Бутове – и съехали от матери, а еще через год купили собственную двушку. Какой это был для нас праздник, помнишь? Ты танцевала по комнатам и мечтала, как все здесь переделаешь и обустроишь по-новому. Тогда я был частично оправдан и даже вознагражден длинным марафоном супружеской любви.

Бизнес раскрутился, и наше благосостояние стало расти с каждым годом: квартира на Садовом, машина, вторая – для тебя, загородный коттедж на Новой Риге. Но каждый новый приз на лестнице жизненного успеха воспринимался тобой как нечто само собой разумеющееся. Почему-то в твоей голове никак не выстраивалась очевидная причинно-следственная связь: моя ломовая работа и результат в виде притока материальных благ.

Компания по-прежнему сжирала все мое время; ее невозможно было никому поручить, чтобы самому жить на дивиденды, да я и не хотел – мне было интересно заниматься бизнесом. Надо было постоянно мелькать в деловой тусовке, поддерживать связи, заводить нужные контакты, отслеживать, что новенького появлялось на рынке и в какую сторону развивались технологии. В общем, если ты вошел в эту реку, обратно тебя может вынести только трупом.

А ты, видите ли, устала сидеть дома, тебе было скучно, и ты доставала меня своими бесконечными жалобами и претензиями – брюзжание стало звуковым сопровождением нашей семейной жизни. И чтобы хоть чем-то занять тебя, я предложил нанять для Даньки няню, а самой пойти на работу: вот тут-то и подвернулась твоя подружка Инка с подаренной Барацем галереей. Денег твоя работа не приносила, да и не нужно было: я был счастлив, что ты перестала меня пилить! Мы стали благополучной семейной парой: я – успешный предприниматель, ты – профессиональная галеристка, эксперт по современной живописи. Вместе мы посещали разные светские тусовки: выставки, премьеры, хэппининги-опенинги, бизнес-ужины, где ты с наслаждением играла роль светской дамы и ненавязчиво хвасталась перед новыми знакомыми нашими последними приобретениями.

А потом настал чертов две тысячи восьмой. В мае мы пережили стресс президентских выборов, но закончились они предсказуемо – к власти пришел политический мутант Медвепут. Летом стали доноситься тревожные слухи про кризис ипотечного рынка в Штатах; казалось, что нам до Штатов – у них свои проблемы, у нас – свои. Я по этому поводу не особо парился, а следовало бы… В августе грянула Грузинская война, все опять напряглись, но через пять дней мы победили, и в памяти остался только образ жалкого клоуна Мишико, пожирающего собственный галстук. Год перевалил за середину, мне показалось, что все испытания уже позади. Хрен собачий! Все только начиналось: в ноябре стабильность рухнула к черту вместе с рублем. У меня все было завязано на китайские поставки, расчеты по которым шли, естественно, в долларах. И я, дебил, додумался взять в конце августа долларовый кредит на развитие бизнеса.

Ты даже представить себе не можешь, что это такое – сидеть, будто примороженный, перед монитором и следить, как ползет вверх этот долбанный биржевой курс. Абстрактные циферки, которые, казалось бы, не имеют к тебе никакого отношения, но в них – твоя судьба.

Вскоре жизнь превратилась в ночной кошмар: ты мечешься в суетливых попытках приостановить крах, пытаешься цивилизованно о чем-то договориться, но везде – полная жопа, и от тебя ничего не зависит. Клиенты разрывают договора, на балансе одна дебиторка, и я не знаю, как выбить деньги – у всех стандартный ответ: денег нет, ждите. А как ждать, если долг растет каждый день потому, что меняются эти сраные абстрактные циферки?

Единственный разумный выход – перекредитоваться и зафиксировать курс доллара. Иду в банк, а там сидит этакий лощеный пацанчик в пиджачке с галстучком – сразу видно, что только вчера из института выскочил. Сам из себя ни черта не представляет: ничего не создал, ничем не рисковал. Но он, хрен собачий, – сотрудник солидного банка и едва не лопается от чувства собственного достоинства. И начинает засирать мне мозг на тему: «Я понимаю ваши проблемы, но вы сами подписывали кредитный договор, и его условия надо выполнять». Он понимает мои проблемы… Да мои проблемы ему даже не снились! Короче, ничего не вышло.

А у меня в штате люди, им зарплату платить надо. На счете ноль; то, что изредка капает, банк списывает в безакцептном порядке. Я прошу людей потерпеть, подождать, когда появятся деньги; они меня слушают, а сами соображают: пора валить. Даже мои высокооплачиваемые топы, дебилы, только имитируют антикризисную активность, они-то знают, что рискуют только зарплатой. А я – всем! Конечно, в восьмом году за долги уже не стреляли и не взрывали, как в девяностых. Но риск оказаться вместе с тобой и сыном на улице реально был.

Знаешь, каково это – чувствовать полную беспомощность, и осознавать, что не смог, не оправдал, что подвел всех? Особенно когда только-только распробовал вкус успеха. Черт, мне так нужна была твоя поддержка, твоя вера в меня. Неужели ты не понимала, как мне было дерьмово? Я не спал ночами – не мог остановить поток мыслей об одном и том же: «Где взять деньги? Где, черт побери, взять эти сраные деньги?» Да, я не грузил тебя своими проблемами – не хотел, чтобы ты считала меня слабаком. И до последнего скрывал, насколько хреново шли мои дела.

Помню, как однажды пришел домой; у меня в тот день уволился коммерческий. Настроение – дерьмо, хотелось залиться коньяком по самое горлышко и побыстрее вырубиться. А тут ты:

– Звонила Юлия Сергеевна. Данила принес в школу крысу. Он практически сорвал урок: Юлию Сергеевну чуть удар не хватил. Ты должен поговорить с сыном. Он растет хулиганом!

Черт, не хватало мне только разборок по поводу крысы! В, конце концов, это ты, мать, отвечаешь за воспитание ребенка! Я в сердцах рявкнул на тебя, а ты раскричалась, что я эгоист, и что мне наплевать на семью. Вот так мы и жили!

В начале две тысячи девятого я сломался и произвел бизнес-эвтаназию: ликвидировал компанию, распродал активы и выплатил долги. Денег, естественно, не хватило, пришлось расстаться с кое-каким семейным имуществом. Ты плакала и упрекала меня, но иного выхода все равно не было: мы лишись коттеджа, одной машины и гаража, зато квартиру удалось сохранить. Месяца три я сидел без работы, раскидывал резюме по крупным компаниям, но отовсюду получал отказ – таких, как я – жертв кризиса – на рынке оказалась чертова пропасть, предложение явно превышало спрос. А потом позвонил Вовка Львов (человечище!) и пригласил меня к себе в госструктуру. Я думал, это временно, пока кризис не кончится, но потом привык и оценил положение наемного работника: денег меньше, зато по ночам лучше спишь, и зарплату получаешь гарантировано и без задержек. Стресс, видишь ли, отлично прочищает мозги и помогает правильно расставить приоритеты.

Может, и ты, наконец, поймешь, что для тебя важнее: твое уязвленное самолюбие или нормальная семья. Сколько времени тебе нужно для просветления, солнышко?




Глава 5


С тех пор, как ты ушел, прошло пять дней. Наверное, самых ужасных дней в моей жизни. Ничего не хочется, жить не хочется. Только плакать. Самое мерзкое – это просыпаться по утрам. Во сне мозг, напичканный снотворным, забывает о горе. И даже старается утешить меня. Извлекает из памяти какое-нибудь доброе воспоминание. Где мы с тобой вместе, где ты все еще любишь меня. Во сне я бываю счастлива. Теперь только во сне. А потом – звонок будильника. Как я ненавижу этот звук! Дз-з-зынь! Звонок распарывает мягкий уютный кокон забвения. И я снова погружаюсь в вязкую трясину существования. Где надо что-то делать, куда-то ходить, с кем-то разговаривать…. Только непонятно зачем.

Иногда я пытаюсь представить себе, как просыпаешься ты. В чужой постели. Рядом с чужой женщиной. Ненавижу тебя! И презираю себя за то, что не могу перестать думать о тебе.

Моя самооценка ушла в минус. Я испытываю… стыд. Странно, виноват ты, а стыдно мне. Как будто я испортилась и стала недостаточно хороша для тебя. Постарела. Перестала соответствовать. А ведь я считала себя такой благополучной. Мне многие завидовали. А сейчас я превратилась в ничтожество. Брошенная жена.

На безымянном пальце тускло лоснится золотое кольцо. За долгие годы весь блеск стерся. А твое лежит в шкатулке – новенькое, сверкающее… Я хотела снять кольцо, но не смогла. Ни с мылом, ни с маслом. Оно вросло в палец, как врастают в дерево железные прутья ограды. Надо бы сходить в мастерскую, чтобы там распилили. Только след все равно останется.

Впрочем, нет, пока не буду снимать. Все заметят, что я без кольца. Начнут расспрашивать. Я никому ничего не рассказываю. Никому, кроме мамы. Не хочу, чтобы меня жалели! В сочувствии всегда есть доля злорадства. Так и представляю за спиной мерзкое шелестение голосов: «Смотрите, Звягина. Бедняжка. Как она постарела, подурнела. Представляете, ее бросил муж. Ушел к молодой любовнице».

Ты звонишь каждый день и по часу сюсюкаешь с Куськой. Старательно изображаешь из себя любящего папочку. А сам деньги детям не перечислил, лицемер! Да еще используешь дочку, чтобы подобраться ко мне. Просишь передать трубку маме. Оставь ребенка в покое! Неужели ты не понимаешь, что я не хочу с тобой разговаривать. Даже голос твой слышать не хочу! Нет, все ты прекрасно понимаешь. Просто тебе надо, а на мои чувства наплевать. Чего ты добиваешься? Хочешь заставить меня пресмыкаться перед тобой, выпрашивать деньги? Не дождешься!

Испытание деньгами – это проверка человеческого достоинства. Не уверена, что ты бы выдержал. Я знаю, как ты можешь хмелеть от денег. Видела это собственными глазами – в восьмом году, перед кризисом. Как ты зазвездился и решил, что все и всех можешь купить. Стал оценивать людей по принципу «сколько стоит». Может, даже и хорошо, что ты обанкротился…

Та-да та-дам! Телефон. А вдруг это ты? Нет, не хочу! Та-да та-дам! Да заткнись же! Все равно не подойду!

Трубку снял Данила и принес мне.

– На, мам, это тебя. Бабушка.

– Наша или бабушка Зоя? – опасливо спросила я: свекрови ведь не откажешь, а за ее спиной мог притаиться ты.

– Наша, – понимающе усмехнулся сын. – Спрашивает, как ты…

Слава богу! Хотя сейчас мне не нужна ничья жалость – даже мамина.

– Здравствуй, дочушка. Как ты? С Андреем не помирились?

Боже, опять про Андрея! Будто меня и спросить-то больше не о чем, как только помирилась ли я с тобой или нет. Будто никакой другой жизни помимо Андрея у меня не существует.

– Мам! Ну, хватит же! Андрей ушел от нас. И все, точка.

– Бедная моя девочка! Хочешь, я приеду?

– Зачем? – голос прозвучал резче, чем мне хотелось.

– Потому что я люблю тебя. И мне больно, когда ты страдаешь.

Раздражение моментально растаяло. Материнская любовь, в отличие от твоей, никогда не предаст. Я не выдержала и по-детски захлюпала носом.

Через сорок минут мамуля уже сидела на нашей кухне. Мы отослали Куську к Даниле и попросили не мешать. Сын все понял: он у меня умный и чуткий. Я горжусь своим мальчиком.

Уютно клокотал электрический чайник. Пахло теплым хлебом и сыром – по дороге мама прихватила в пекарне хачапури. Я думала, как это здорово – снова стать ребенком. Хотя бы на час. И выплакать все свои обиды на маминой груди.

– Андрей решил шантажировать меня деньгами, – пожаловалась я. – Он в этом месяце не перевел детское содержание. Ничего, представляешь, ни копейки!

Мама знакомым жестом вынула из рукава кофты и протянула мне стерильно-чистый носовой платок.

– А ты не спрашивала у него, почему? – округлила глаза она.

– Вот еще! Он только и ждет, чтобы я позвонила ему и стала клянчить. Ненавижу! Он – отец, он должен содержать детей.

– Танюша, ты все преувеличиваешь. Мало ли что могло случиться? Зарплату задержали. Или времени не было. Ты же сама говорила, как Андрей занят. Он завтра все переведет. В крайнем случае, послезавтра. Андрей – порядочный человек.

Иногда мамуля просто поражает меня своей непостижимой логикой. «Андрей – порядочный человек»! С чего она так решила? Потому что ты не сморкаешься двумя пальцами на асфальт? Мама раньше всех начала подозревать тебя. А теперь защищает. С какой стати? Она не должна тебя защищать!

– Никакой он не порядочный! – возмутилась я.

– Таня, остынь! Ты не смогла бы двадцать лет прожить с подлецом!

– Но я только сейчас узнала, какой он на самом деле… Он – мерзкий предатель. А я… Я – слепая идиотка.

– Дочушка, – мама положила ладонь на мою руку и сочувственно пожала ее. – Я понимаю, как тебе сейчас больно. Но поверь мне, боль пройдет. Ты должна простить Андрея. Надо думать не только о себе, но и о детях. О том, как будет лучше для них.

Знакомые слова! Сколько раз я сама произносила их тебе! А ты всегда возражал, что жить надо не только ради детей, но и для себя тоже. И если родители будут счастливы, то и детям будет только лучше.

– Мам, я всегда думаю о детях. Но я ведь тоже человек! Андрей выбросил меня, как… как старую тряпку. Как сломанную игрушку. Наигрался и выбросил. А себе купил новую.

– То, что Андрей изменил, еще не означает, что он бросил тебя, – я задохнулась от возмущения, но мама запрещающим жестом остановила готовые сорваться с губ слова. – Да-да, для мужчин измена – это так, маленький несерьезный грешок. Танюша, милая, не доводи дело до развода. Надо уметь терпеть и прощать. Жизнь есть жизнь: ты должна помириться с мужем.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=67169317) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.