Книга - Не сдавайся. Твой день придет

Не сдавайся. Твой день придет
Милла Генрих


Сегодня у меня день рождения. Мой первый подарок, в кухню вошел незнакомый мужчина.– Я спать лягу, меня не буди, когда проснусь, потом разберемся, что тебе делать дальше, – и сунул клочок бумаги мне в руки.Я дрожащими руками раскрыла записку, там отцовским почерком было написано:«Любимая моя доченька, я хотел отыграть долг, чтобы квартира осталась тебе, и был уверен, что выиграю, но поскольку мне нечего было поставить на кон, мне пришлось поставить тебя. Прости меня, непутевого, я проиграл…»





Не сдавайся

Твой день придет



Милла Генрих



Корректор Ridero

Дизайнер обложки MH

Фотограф Canva (бесплатно для комерческого использования)



© Милла Генрих, 2021

© MH, дизайн обложки, 2021

© Canva (бесплатно для комерческого использования), фотографии, 2021



ISBN 978-5-0055-5551-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero




Глава 1


Давайте знакомиться, меня зовут Ася Буяновна Курочкина. Засмеялись? Ну да, как только произношу полностью свое отчество с фамилией, люди всегда улыбаются, еще никто ни разу не воспринял это серьезно. Согласна, имя с фамилией нескладные, впрочем, как и вся моя никчемная жизнь.

Родилась я в рабочем поселке под названием Зеленая Балка на Колыме, регион золота и зэков, дикой природы и сурового климата. Когда-то люди сюда ехали на заработки, также и мои родители. Oтец – демобилизованный солдат и мама – выпускница строительного училища, только поженившись, приехали в этот холодный край за длинным рублем. В те далекие времена поселок наш был очень перспективный, красивый, цветущий. А потом, потом настали времена дележки земли и ее ресурсов, и в итоге остались здесь те люди, кому некуда было уехать, или же самые сильные. Сейчас поселок находится в полном упадке, острая проблема с работой, за должность уборщицы и дворника могут запросто убить, не говорю уже о «перспективных» должностях. Не то от безысходности, не то от скуки почти все взрослое население прикладывается к «горькой».

Почему-то с детства мечтаю уехать куда подальше от этих гиблых мест. До 10 лет была жива моя мама, и я до сих пор помню ее голос, теплые и нежные руки, глаза синие и густые темные волосы. Я не знаю той причины, которая заставила мать наложить на себя руки. В тот злосчастный день, когда это случилось, я была в школе, мама повесилась в нашей квартире. Не видела, когда ее вытаскивали с петли и как, но видела кусок той обрезанной веревки, висевшей на трубе. Описать то свое состояние я даже не смогу и не сумею. Уже у подъезда я услышала, что говорят соседи, не поверила ни одному слову, но в ногах почувствовала резкую слабость и на ватных ногах поднялась на наш второй этаж, прошла в кухню, там уселась на старый табурет и сразу же уставилась на обрезанный кусок веревки, который висел еще на трубе. Горло сдавливал огромный ком, не давая кричать или пролиться слезам. Сидела как отрешенная и смотрела на этот обрезок веревки. На столе лежала записка, которую мне подтолкнула мамина подруга, тетя Алла. В ней было коротко написано: «Прости меня, доченька!»

С тех пор жизнь моя резко изменилась, мой любящий отец стал пить. И всегда причиной его пьянства была мама. Сколько помню, все время в оправдание себе твердил одно и то же, что мать нас опозорила и поэтому залезла в петлю. Но сколько я ни спрашивала, чем она нас опозорила, в ответ он мямлил какую-то несусветную чушь, и до моего детского ума не доходил смысл сказанного. Так за все эти годы я и не узнала той позорной причины, отчего он стал пить.

Простила ли я маму за то, что она вот так сдалась и оставила меня одну в этом жутком мире? Не знаю. До сих пор думаю: неужели у нее совсем не было другого выхода? Не хочу верить в то, что она добровольно сдалась и таким образом ушла. Ведь она меня всегда сама учила, что жизнь человека – это самое ценное, что подарил нам Бог, и надо учиться за нее сражаться и побеждать. Читала мне жизненные книги, где всегда герои находили выход, даже тогда, когда стояли у края земли, когда позади них оставалась только смерть. И всегда добавляла:

– Дочь, нельзя сдаваться, если тебе придется когда-нибудь встать у этой черты на краю жизни, когда нет выхода позади тебя. Остановись и подумай, какой шаг тебя спасет от беды. Помни это всегда, моя девочка. И никогда не сдавайся!

До окончания школы за мной присматривала тетя Алла. Она была женщиной деловой, жила зажиточно, даже скажу, богато для нашего бедного поселка, дом ее был большой и самый красивый. Как она зарабатывала деньги, никто не знал. Сама очень видная, высокая и стройная, фигурка идеальная. Всегда со свежей прической, словно и не спит головой на подушке, красивые, ухоженные ногти с маникюром и свежая, отдохнувшая кожа. Как она умудрялась так выглядеть при ее сумасшедшей занятости, не знаю. Она все время была в разъездах, моталась куда-то на своем джипе и могла неделями не появляться, а иногда месяц и даже больше. А потом неожиданно приезжала, и в доме наступал вечный праздник. Детей у нее не было, а вот муж был. Он как раз и был моей нянькой. Дядя Гриша нигде не работал, но говорил, что он охранник и выходных у него никогда нет. Уже позже я поняла, где он работает охранником – на диване охраняя телевизор.

До 15 лет я почти все время находилась в доме тети Аллы. Потом стала замечать, что дядя Гриша стал как-то странно на меня поглядывать, иногда ночами я просыпалась от того, что он меня гладил по голым бедрам. И я стала его бояться, старалась избегать, даже в глаза боялась ему смотреть. Однажды поздним зимним вечером тете Алле позвонили, и ей срочно нужно было уехать, а я сразу же засобиралась домой, но она меня не отпустила, а приказала идти в комнату и ложиться спать, потому что по ночам в поселке ходить одной опасно. Тем более что дяди Гриши в тот вечер дома не было, он два дня назад уехал в Магадан и, как тетя Алла сказала, приедет только дня через три, вот я и осталась.

Проснулась я от того, что кто-то гладил мою уже хорошо выпуклую грудь, которой я стеснялась до ужаса. Я как ошпаренная соскочила с кровати и закричала:

– Дядь Гриша, что вы делаете? – всем своим нутром почуяла, что это именно он.

– Асенька, ты что, испугалась? – услышала в темноте его голос. – Не бойся, чужих в доме нету, я приехал, а дома тишина. Алла звонила, сказала, что уехала, вот и подумал: никого в доме нет. Поднялся наверх, смотрю, дверь в твою комнату приоткрыта, заглянул, а ты раскрытая спишь, холодно ведь, да рубашка твоя задралась по самую шею, я только хотел поправить и накрыть одеялом. Извини, что разбудил, видишь, как случайно и неловко получилось.

Я четко чувствовала его руку на своем теле и никогда еще не просыпалась, чтобы моя ночная рубашка была задрана до самой шеи, это вовсе не случайно. Подскочив к выключателю, я зажгла быстро свет. У него была расстегнута ширинка на штанах, и он резко рукой прикрыл свое оголенное естество.

Мой отец хоть и был пьяницей и опустился ниже плинтуса, но до сих пор я ни разу не видела, чтобы он при мне ходил с расстегнутыми штанами. Я схватила со стула свитер и понеслась вниз, он бежал за мной.

– Дуреха, куда бежишь, там ведь мороз, а ты голая. Асенька, милая, не бойся, я тебя не обижу.

У входной двери он меня догнал. Я не успела отомкнуть дверь, она была закрыта на два замка.

Дядя Гриша был высокий, худой, но жилистый, руки как тиски, схватили меня крепко, да так, что перехватило дыхание, и поволок на свой любимый диван.

– Малыш, не бойся, тебе приятно будет, обещаю.

– Отпустите меня, я все тете Алле расскажу.

– Обязательно расскажешь, а пока я хочу тебе приятное сделать.

– Нет, – визжала я и брыкалась.

– Малыш, если ты будешь орать, мне придется сделать тебе больно.

– Отпусти меня, гад, – закричала я, когда он кинул меня на диван и прижал ногой к нему.

– Дурочка, еще спасибо мне будешь говорить, что такой подарок тебе делаю.

Когда его штаны полностью свалились вниз и перед глазами я увидела запретную мужскую часть, мне стало совсем страшно.

– Отпустите меня! – завопила я, стараясь отпихнуть его от себя. Истерика стала захлестывать.

– Какая же ты глупая, – шипел он сквозь зубы.

– Помогите, спасите! – закричала я.

– Заткнись, никто тебя не спасет, кому ты нужна? А вот мне нужна. Эх, ну и дурочка ты, – и развернул меня лицом к дивану, моими же руками обвил мою голову и придавил так, что трудно было дышать. Коленом уперся в мою спину. От боли казалось, сейчас сломается позвоночник. Он разорвал мою ночную рубашку.

– Сейчас, ты станешь настоящей женщиной. Потом будешь бегать к дяде Грише и умолять, чтобы я тебя трахнул.

Раздался звон битого стекла. И дядя Гриша обмяк, заваливаясь на меня, руки его расслабили хватку, и я стала выворачиваться. Тело дядьки медленно сползло на пол, и вдруг раздался выстрел.

– Вставай, моя хорошая, он больше тебя не обидит, – услышала я спокойный голос тети Аллы.

– Теть Алла, – заревела я и бросилась к ней, меня так сильно трясло, что зуб на зуб не попадал.

– Тише, моя девочка, тс-с-с, я рядом, – она обняла меня и тихо, почти шепотом сказала: – Прости меня, милая, что не уследила, когда эта тварь на тебя засматриваться стала.

Я посмотрела на лежащее в кровавой луже тело. И слезы опять брызнули из глаз.

– Тетя Алла, что теперь будет, вы убили его? – сквозь рыдания произнесла я.

– Убила. А что будет, время покажет, – голос у нее был спокойный, словно ничего не случилось, как будто она не мужа, а кабана на охоте застрелила.

– Тетя Алла, я боюсь, вас же теперь в тюрьму посадят, – в истерике закричала я.

– Запомни, моя девочка, убивать – это очень плохо, но когда нет выхода, за жизнь надо бороться. Ты мне вот что скажи: ты из-за него стала уходить домой, когда я уезжала, так ведь?

– Да, – коротко ответила я.

Она вывела меня из комнаты в кухню, укутала пледом, усадила на стул. И набрала номер милиции.

– Приезжайте, – услышала я. – Я убила мужа.

Адвокат тети Аллы уверял, что она отделается условным наказанием, и мы были все спокойны. Но суд постановил тетю Аллу признать виновной в умышленном убийстве, совершенном с особой жестокостью, и назначить наказание в виде лишения свободы сроком на двенадцать лет в колонии строгого режима. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Озвученный приговор для меня стал ударом, лишив меня чувств прямо там, в здании суда.

После того как арестовали тетю Аллу, дом ее сначала опечатали, а после суда вообще конфисковали. Понятно было всем, почему конфисковали, когда в нем поселился наш начальник полицейского участка, тогда еще милиции. Мне пришлось вернуться в нашу с отцом ветхую двухкомнатную квартиру, в которой уже ничего не осталось в память о маме. Все, что можно было, отец пропил или проиграл в карты. На окнах висели замусоленные занавески, я их не помню, откуда они, при маме висели совсем другие. В те еще хорошие времена, когда наша семья была полноценной и дружной, мама моя по профессии была штукатуром-маляром, а папа – старателем, он чаще находился на приисках, и мы с нетерпением ждали его всегда с вахты. Вот в то время мама сама из нашей двухкомнатной квартиры сделала трехкомнатную, чтобы у меня был свой уголок, разделив большую спальню на две, та половина комнаты, которая побольше, осталась для родителей. В мою половину вмещалась только кровать, стол и небольшой навесной двустворный шкаф, служивший мне шифоньером. Но это был уютный и мой личный угол. Сейчас там стояла чужая ободранная кровать с грязным и драным матрасом, шкафа и стола не было.

Пустая запущенная квартира напоминала помойку, даже вонь такая же, как там. Отца не было, я стояла посреди зала и не знала, что делать. Мне хотелось кричать, биться головой о стену, умереть, в конце концов, от этой безысходности. Забежала в кухню и посмотрела на ту трубу, с которой сняли мою мать.

– Не смей! – услышала я чей-то строгий голос.

Это была наша соседка по площадке, Алевтина Ивановна. Заведующая детским садом, в который ходила и я, когда была маленькой.

Увидев ее, я почему-то расплакалась.

– Ты, Асенька, должна быть сильнее, чем твоя мама, знаешь, дорогая, из всех ситуаций можно найти выход.

– Нет, это не правда, – сквозь слезы произнесла я ей в ответ.

– Я понимаю, девочка, тебе очень трудно, но тебе надо стараться, первое – это доучиться в школе, осталось-то всего ничего, а иначе шансы на нормальную жизнь уменьшатся. А так можешь поступить хотя бы в училище или техникум, а лучше в институт в Магадане – и профессию получить. Когда студенты поступают в эти образовательные учреждения, то получают общежитие. У тебя есть шанс в жизни, а ты на трубу поглядываешь. Чем смогу, я помогу тебе. Конечно, идеально было бы тебя к себе забрать, да квартира у меня однокомнатная, а нас там сама знаешь сколько, почти на головах друг у друга спим. Поэтому не могу тебя к себе забрать, извини.

– Я знаю, но все равно спасибо за то, что не побрезговали и зашли сюда.

– А давай уберемся в твоем доме, а потом подумаем, как с твоим отцом быть, когда заявится. Видно, крепко он загулял, мы его больше недели уже не видели.

Квартиру мы с ней привели в порядок, теперь хоть и ветхая, но не помойка. Сын Алевтины Ивановны, Денис, починил кран в кухне и в ванной. Почистил и отремонтировал старую газовую колонку, теперь в моем доме появилась и теплая вода. Грела колонка плохо, но все же грела.

Алевтина Ивановна сыграла в моей жизни важную роль, во-первых, она помогала мне с уроками, а вернее, заставляла учить все, что мы проходили за этот год. И я подтянула свои оценки в школе. Во-вторых, за что ей огромное спасибо, она научила меня всему, что должна уметь женщина, которая живет одна. Научила печь вкусные пироги, я даже превзошла свою учительницу в этом, так она мне говорила. Наверняка просто подбадривала, чтобы я не падала духом. А еще она пристроила меня в детский сад уборщицей по отцовским документам, которые мы нашли в куче мусора при уборке квартиры, сказав тогда:

– Нарушаю, конечно, закон, но другого выхода нет, а так у тебя будет зарплата, придется пойти ради хорошей девочки на маленькие нарушения, до выхода на пенсию мне осталось совсем мало, а ты как раз за это время успеешь закончить школу, ну а там если поступишь куда-нибудь, то начнешь получать стипендию.

Я из кожи вон лезла, но старалась ее не подводить, чтобы она ни разу не пожалела о том, что когда-то вошла в нашу квартиру.

Прошло два месяца, а отца до сих пор не было. Если честно, я стала переживать: где он, что с ним? Раньше хоть изредка видела его, когда пробегал мимо в поисках опохмелиться, а теперь ни его, ни его закадычного дружка Юрки Ляхова не было видно нигде. Однажды вечером мы пили чай после работы с Алевтиной Ивановной, и разговор зашел об отце, она тоже удивилась, что так долго он не появляется. Такого длинного загула у него еще ни разу не случалось. Но успокоила меня и сказала, что есть у нее один знакомый милиционер, вот у него она попробует узнать, как можно разыскать отца. При этом мы обе понимали, что с его появлением жизнь моя опять пойдет кувырком. Но он был моим отцом, единственным родным человеком, и душа моя за него болела. Ведь в детстве он был для меня самым настоящим отцом – спокойным, веселым, нежным и заботливым. Очень добрый папа, к которому я бежала за защитой, поддержкой, радостью. Тот папа, который в детстве научил меня играть в шахматы, научил уверенно маневрировать на лыжах, коньках и велосипеде. Он был высоким, стройным, красивым, ухоженным, приятно пахнущим одеколоном и всегда гладко выбритым. Тогда он не пил, не курил, был идеальным мужем и отцом. Во всяком случае, я так считала.

Через два дня Алевтина Ивановна сообщила мне весть, от которой я шлепнулась на пятую точку.

Оказывается, мой отец в тюрьме. Они с дружком Юркой в Магадане грабанули какой-то киоск. И пырнули ножом сторожа. Через пару часов их нашли. И дали пять лет. Отбывать срок оставили в Магадане.

Вот так в одну суровую зиму два родных мне человека оказались за решеткой.



Подруг у меня не было, в школе после того, как умерла моя мама, со мной, как с прокаженной, перестали общаться все мои одноклассники. Никто не разговаривал и в поселке, считали, западло дружить с дочерью самоубийцы. Пару раз со мной пообщались две девочки из параллельного класса, и то потом просили:

– Аська, только никому не говори, что мы с тобой разговаривали.

Подумав, я решила: лучше быть одной, чем иметь таких подруг, с тех пор всегда держалась особняком. И как одинокая ворона, из класса в класс переходила на автомате, старалась для начала погрузиться в учебу, но интереса к наукам у меня не было. Меня так отвергло школьное общество, что никто не замечал, есть я в школе или нет. На выпускном вечере меня тоже не было. Аттестат о среднем образовании забрала неделю спустя, наша завуч Анна Леонидовна молча вручила мне его в руки, и я покинула двор школы тоже в полном молчании.

После школы я попробовала поступать в институт, при подаче документов меня сразу же предупредили, что для иногородних студентов общежития нет. Вернее, было, но за это надо было дать взятку. Денег таких у меня не было, и я пошла подавать документы сначала в техникум, потом в училище. Везде мне дали от ворот поворот, также сказав, что в общежитии мест уже нет, при этом на листочке писали цифры, сколько нужно было положить в конверт, чтобы место появилось. Снимать квартиру тоже оказалось для меня нереально, за нее надо было платить, причем квартиры были дорогие. Найти работу в городе без прописки было невозможно, ко всему этому я была несовершеннолетней. Работы у нас в крае действительно очень мало. Стабильно функционирующих промышленных предприятий не так много. Некоторые из них в связи с экономическим кризисом вынуждены были пойти на популярные меры по сокращению численности работников.

Не принятая большим городом, недолго помыкавшись в поисках лучшей жизни, я решила все же вернуться домой.

И снова меня под свою опеку взяла Алевтина Ивановна, переведя меня на должность няни на время декрета одной из сотрудниц. Часто вечерами она приходила ко мне в дом, и мы вместе пили чай, стряпали пироги.

– Девочка моя, учиться тебе надо дальше, иначе состаришься в нашем убогом месте, не познав другой жизни, – часто говорила она.

– Я уже пробовала уехать и поступить куда-нибудь, только таких, как я, целый Магадан. И все места уже заняты.

– Вчера слышала, опять участковый к тебе приходил, – вдруг спросила она. – Вот ирод, чего опять хотел?

– Сказал, чтобы стала его любовницей, все равно я никому здесь не нужна. Никто не захочет на такой страшной жениться.

– Когда человек уродлив душонкой, уже ему ничем не поможешь. Не слушай его, дурака, и не расстраивайся, ты очень милая девушка.

– Я и не расстраиваюсь, особенно по поводу своей внешности. Я с детства знаю, что однажды, если не превращусь в прекрасную лебедь, стану вполне приличной уткой.

Алевтина Ивановна смеялась, слушая мои умозаключения.

После выхода Алевтины Ивановны на пенсию она еще вместе со мной проработает три года, пока в наш поселковый детский сад не найдется новая кандидатура на ее место. И вот через три года эта кандидатура нашлась, и Алевтину Ивановну попросили освободить занимаемую должность и отправляться на заслуженный отдых. Новая заведующая приехала из Магадана и с ходу начала с пересмотра кадров. Не зря ведь говорят: новая метла метет по-новому. Да оно и понятно, хотела подобрать свою команду. В один из дней объявила, что старая заведующая, пользуясь служебным положением, набрала в детский сад лишние кадры. Это грубое нарушение, за которое она не собирается нести ответственность, и это вынуждало ее сократить несколько должностей. Естественно, я первая попала под это сокращение. Потом я устроилась уборщицей на почту – и тоже с помощью Алевтины Ивановны. А вечером бежала на наш рынок в пивную забегаловку и до позднего вечера горбатилась еще и там. Но в пивной продержалась недолго, потому как пьяные мужики все время приставали, и хозяйка пивной уволила меня со словами:

– Аська, ты меня прости, но я тебя увольняю, от греха подальше уходи с моей пивнушки, – захлопнула перед моим носом дверь и замкнулась.



Шло время, а подруг и друзей у меня так и не появилось, наверно, ко всему прочему все боялись заразиться моей вопиющей нищетой. И свое восемнадцатилетние я отмечала одна, не считая кошки, жалобно смотрящей на меня, которую увидела вчера возле мусорных баков и притащила домой.

Проснувшись утром совершеннолетней, я почувствовала в себе окрыляющий дух. Теперь я могу найти работу в городе, я уже взрослая и наконец уеду из этой дыры. Мечтала я, стоя на кухне в короткой майке и трусиках возле плиты, готовя себе омлет на завтрак.

– Ну что, Мурка, как думаешь, у меня получится свалить из нашей дыры? – спрашивала я у кошки, которая сидела на табурете и от голода жадно смотрела на меня.

В этот самый момент я услышала, как кто-то отмыкает входную дверь.

В голове пронеслась мысль: вор, но воровать у меня нечего, потом мелькнула мысль: вернулся отец. Наверняка Алевтину Ивановну обманули, что отец в тюрьме.

По коридору послышались шаги, и в кухню вошел незнакомый мужчина. Невысокого роста, небрит, в темной шапке, натянутой почти на глаза. Хотя на дворе лето. В темных джинсах и черной футболке.

Мурка ощетинилась, зашипела, быстро запрыгнула на подоконник и через секунду скрылась в окне.

«Предательница», – подумала я. Держа в руке сковородку с готовым омлетом.

Мужик приблизился, взял из моей руки вилку, намотал на нее омлет и почти разом засунул себе в рот. По-хозяйски прошел к чайнику и прямо из него стал запивать проглоченный завтрак.

– Я спать лягу, меня не буди, когда проснусь, потом разберемся, что делать тебе дальше, – и сунул клочок бумаги мне в руки. Затем вышел из кухни, и я услышала, что хлопнула дверь в родительскую спальню.

Трясущимися руками я развернула сунутый клочок бумаги, на ней отцовской рукой было написано:

«Доченька, так случилось, что нашу с тобой квартиру я проиграл в карты. Геннадий Валерьевич Макрушин вручит тебе записку. Вот на его имя и надо будет переписать квартиру. Очень тебя прошу, не заявляй в полицию, вообще никому ничего не говори, иначе они не пощадят нас с тобой. Прошу тебя, доченька, перепиши квартиру. Очень люблю тебя и надеюсь, мы еще встретимся. Твой папа».

Я раз пятьдесят перечитала записку, в голове побежали бессмысленные мысли о сне. Может, я еще сплю, и мне надо проснуться. Если сон, то он фиговый. Может, розыгрыш? Еще раз прочла, что было написано в записке, нет, я не ошибаюсь, это почерк моего отца. Интересно, он живой или его пытали уголовники и заставили написать эту записку? И всем своим нутром почувствовала, что моя жизнь начинает с этой минуты превращаться в кошмар. И тихо сама себе прошептала:

– Доброе утро, Асенька! Вот тебе и подарок от любимого папочки в день совершеннолетия.

Первым делом я бы, конечно, пошла к Алевтине Ивановне попросить совета, но она с семьей уехала на все лето к своей сестре куда-то под Воронеж. И сейчас попросить помощи мне было не у кого. Каждый знакомый норовил меня обмануть, воспользоваться моей доверчивостью и вытянуть последние крохи, которые я зарабатывала, моя полы на почте. Что мне оставалось делать, только одно – дождаться, когда проснется Геннадий Валерьевич.

Наконец я пришла в себя и села на стул. В квартире стояла мертвая тишина, из комнаты не доносилось ни звука. И только сейчас я заметила, что почти не одета. Тишина резала слух, и я на цыпочках направилась в глубь квартиры, вошла в гостиную, эта комната у нас проходная, в ней было пусто. Я тихо подошла к родительской комнате,

приложив ухо к закрытой двери, прислушалась – ни одного звука, тихо открыла дверь в свою комнату и чуть не закричала. На моей кровати прямо на животе лежал голый уголовник. Этот гад, чью спину я сейчас разглядывала, бросил на пол свою грязную одежду и завалился на мою еще не заправленную кровать, уткнув свою лысую голову в мою любимую подушку, и вырубился. Комнату заполнил тяжелый мужской запах.

Весь день я боялась его разбудить, ходила на цыпочках, почти все время сидела в кухне и думала: что мне делать? К участковому бежать было бесполезно, с тех пор как посадили тетю Аллу, он часто заходил ко мне и все время норовил меня лапать своими толстыми пальцами, не лучше дяди Гриши. Потом я перестала открывать участковому дверь, иногда у него получалось каким-то образом дверь открыть, тогда я быстро перелезала через балкон к Алевтине Ивановне, благо наши балконы были почти смежные, и отсиживалась там, пока он не уйдет. В поселке его никто не любил, по выходным он ходил по квартирам и собирал дань, типа за то, что он нас всех охраняет. И с годами ему в поселке каждый был что-то должен.

К вечеру голова опухла и раскалывалась от напридуманного в ней невесть чего. Но бежать мне действительно было некуда, да еще и без денег. Прикрыла в кухне дверь и решила отвлечься, сварить себе что-нибудь поесть. За весь день я даже голода не чувствовала, а теперь в животе громко заурчало, и кто знает, когда зэк проснется, что будет дальше, может, вышвырнет меня из дома. И куда я подамся, деньги закончились, а получку еще почти неделю ждать. Оглядела свой холодильник и решила сварить плов, как и задумала еще вчера. Полного казанка плова мне хватит на три дня точно, а там остается еще два дня до получки, потом можно еще что-нибудь сварить, благо есть вермишель, лук да пара картофелин.

Видно, запах плова дошел до уголовника и разбудил его. Он толкнул дверь, и она распахнулась, ударившись о стену.

– Молодец, краля, что жрать сварила! – сиплым голосом произнес он.

Я же от страха подпрыгнула со своего места, и вилка вылетела из рук на пол. Стояла перед ним как истукан и боялась шевельнуться.

– Че ты соскочила? Боишься, что ли, меня? – а сам поставил казан на стол, поднял с пола мою вилку, вытер ее об мой фартук, уселся на второй табурет и стал есть прямо из казана.

– Боюсь, – честно призналась я.

– Не бойся, будешь меня слушаться – не обижу, варишь неплохо, жаль, что мяса в каше мало, а так вкусно. Может, мне жениться на тебе, а? Чтобы не выгонять тебя с хаты.

– Что вы сделали с моим отцом? – еле слышно спросила я.

Он встал и вышел, через минуту занес небольшую сумку, вытащил бутылку водки и еще один клочок бумаги. Но сжал его в своем кулаке. Откупорил бутылку и сказал:

– Давай стаканы, отметим мою свободу.

Я молча подала один стакан.

– Че, брезгуешь со мной выпить?

– Я не пью, – подала свой жалкий голос.

– Садись! – приказал он и добавил: – Стакан еще один поставь!

– Я не буду пить, – уже громче произнесла я.

– А я сказал, будешь!

– Я правда не пью.

– И как это у такого мудака и алкаша, как твой папаша, непьющая дочь появилась? Или ты в завязке?

– Мой отец, может, и алкоголик, но не мудак, и не смейте его так называть.

Он наполнил стакан до краев и выпил залпом, мне стало еще страшнее, чем было утром.

– На! – и кинул мне еще один клочок бумаги, который сжимал в кулаке.

– Что это?

– Читай, заступница! Только папашу твоего никто и пальцем не трогал, у нас на зоне нормальным пацанам западло таких чмошников, как он, пальцем трогать.

Я дрожащими руками раскрыла записку, там опять отцовским почерком было написано:

«Любимая моя доченька, я хотел отыграть долг, чтобы квартира осталась тебе, и был уверен, что выиграю, но поскольку мне нечего было поставить на кон, мне пришлось поставить тебя. Прости меня, непутевого, я проиграл, теперь по бандитским законам ты принадлежишь Геннадию Валерьевичу Макрушину. Доченька, не беги в полицию, лучше подчинись ему, ведь все равно лучше него ты в нашем поселке никого не найдешь. А так он мужик неплохой. Если хоть капельку любишь меня, прошу тебя, подчинись ему, иначе меня убьют и тебя тоже. Твой любящий отец».

– Он не мог так со мной поступить, – заревела я.

– Вот и я говорю, гнида он.

– Наверняка вы его заставили это написать.

– Ты за метлой своей следи! – зло произнес уголовник. Сжимая вилку до побелевших костяшек в кулаке. Острый взгляд с ненавистью уставился на меня, в котором я чуть не захлебнулась от страха.

– Извините, можно я возьму свои вещи и уйду? Обещаю, что не буду обращаться в полицию и квартиру перепишу на вас, только отпустите меня, пожалуйста, – испуганно просипела я.

Он молча жевал плов, обсматривая меня своими маленькими хищными глазами.

Ему было по виду лет 50, может, меньше, а может, больше. Мне трудно было понять его возраст. Сухощавый, сутулый, со шрамами и татуировками на голом теле, в одних семейных трусах сидел, развалившись за столом, а его тонкие ноги, вытянутые под столом, напоминали два кривых прутика.

– А ты девка ниче так, красивая и складная, люблю таких фигуристых, – он встал и направился ко мне, одной рукой почесывая свой пах.

Мда-а, в свои восемнадцать лет вдруг ощутила слабость и не подготовленность к защите. Ни нападать, ни защищаться я попросту не умела.

– Умоляю, отпустите меня, – писклявым голосом произнесла я.

– А че не убежала, когда я спал?

– Я думала, это ошибка, и когда вы проснетесь, уйдете.

– Ты че, отцу своему не поверила?

– Не знаю. Просто не думала, что такое возможно. Это ведь незаконно.

Он хищно улыбнулся, прижал меня к стене и схватил обеими руками за мои ягодицы, а своим носом уткнулся мне в шею и стал нюхать, при этом глубоко вдыхал, как будто с этим воздухом я и сама втянусь в одну из его ноздрей. Одновременно сильнее сжимал свои руки на моем заду. От него шел тяжелый запах немытого зэка. Я попыталась его оттолкнуть, но его руки сразу же перехватили мои запястья с такой силой, в один момент мне показалось, что еще секунда – и он обе мои руки без труда оторвет или сломает. А с виду ни за что не подумаешь, что у этого дохляка в руках такая сила.

Во входную дверь забарабанили.

– Кого ты ждешь? – прошептал он мне в ухо. Но не отстранился, а наоборот, одной рукой сжал мое горло. – Че, сучка, мусоров позвала?

– Я никого не звала и в полицию не ходила, – еле как выдавила голос из себя. – Я не знаю, кто пришел, правда не знаю.

В дверь тарабанили настырно и уходить как будто не собирались. От таких ударов вообще удивляюсь, как дверь не слетела с петель.

Он отпустил меня, уселся снова на табурет, налил полный стакан водки, выпил одним глотком, сморщился и сказал:

– Смотри, сучка, если врешь, достану тебя из-под земли. Иди посмотри, кто там.

«Сидел он спокойно, не суетился, значит, точно имел справку об освобождении.» – Промелькнула мысль в моей голове.

– Кто там? – спросила я у двери.

– Открывай, все свои.

– Кто свои, я вас не знаю.

– Ты че, коза, открывай давай, а то ща сам открою.

Из кухни я услышала приказной хриплый голос зэка:

– Открой дверь, посмотрим, кто у вас тут такой хамовитый.

Я уже не соображала, что мне делать. Отомкнула дверь, там стояли еще три бандита.

– Че так долго не открывала? – спросил главарь, по виду можно определить, что те двое – его охранники, так как все время озирались по сторонам.

Да и узнала я его, он один раз приезжал к тете Алле домой, о чем они спорили, я не знаю, но когда они ушли, я спросила:

– Теть Алла, это кто?

Она коротко ответила:

– Бандиты.

– Дома одна? – спросил он, не дожидаясь ответа.

– Одна, – проблеяла я.

– Вот коза, тебя не учили, что врать нехорошо?

– Я не вру, – нашла в себе смелость и опять дрожащим голосом ответила.

– А мы сейчас проверим, иди в комнату, – и подтолкнул меня к двери, затем, посмотрев на тех двоих, которые озирались по сторонам, добавил: – Приглядите тут, я сам разберусь.

Меня втолкнули в родительскую комнату и закрыли за мной дверь. Изоляция в комнатах была никакой, ее просто не было, и поэтому я услышала, как заговорил главарь:

– Здорово, Геныч, какими судьбами в наши края?

– Здорово, не ожидал, Байбут, тебя здесь увидеть. С чем пожаловал? – ответил сиплый голос Геннадия Валерьевича Макрушина.

– Че, даже не нальешь за встречу? – ответил другой голос.

– Проходи, гостем будешь, – ответил голос Геныча, затем услышала, как стукнулись стаканами. Потом пауза, и снова заговорил тот, который пришел с охраной, «Байбут» – имя странное, а может, это прозвище, не знаю, но именно так его назвал Геннадий Валерьевич.

– Геныч, нам тут малява с Магадана пришла, ты че, серьезно пришел у девчонки хату отжать?

– Малява, говоришь, а там не было начиркано, что я ее выиграл?

– Было, но понимаешь, братва в курсе, как ты у фуфлыжника выиграл, тебе че, не западло было?

– Байбут, я тебя уважаю, но за базаром следи. Хата мне здесь нужна, сам знаешь зачем.

– Геныч, ты меня в свои дела не вписывай, лучше скажи, ты про Алку Лютик слыхал?

– Приходилось, че, базар о ней хочешь держать?

– Ну так вот, тебе от Лютика пламенный привет, Геныч. Она спрашивает: потолок тебе не давит?

Они оба засмеялись.

– Байбут, я в толк никак не возьму, че ты мне тут про Алку гонишь, я с ней дел никогда не имел, – серьезным тоном заговорил Геннадий.

– Теперь будешь иметь, ну а раз слыхал о ней, то наверняка знаешь, она хоть и на зоне чалится, но руки у нее длинные, до тебя дотянутся. Девчонка эта ее крестница.

– Да ну, а че мне про это до воли никто не говорил?

– Так вот, Геныч, я тебе сейчас и говорю. Поэтому заплати девчонке за гостеприимство и вали отсюда, тогда братва постарается забыть твою позорную игру с фуфлыжником. Это Алкино условие. И лапы от пацанки держи подальше.

Дверь хлопнула, и настало затишье. Я сидела в углу и боялась шелохнуться, напомнить о себе. Не знаю, сколько прошло времени, от напряжения затекли ноги, я так и осталась сидеть на корточках у стены. Страх медленно парализовал, раз до сих пор сижу как прибитая к месту. По ту сторону комнаты ни звука не доносилось. И я подумала, может, зэк вместе со всеми ушел, надо быстрее хватать самое необходимое и бежать, пока еще не поздно. Только я об этом подумала, как дверь толкнули, и на пороге комнаты появился Геныч. Он был одет так же, как и заявился утром, в джинсах, майке, и шапка снова натянута до глаз.

«Уходит», – мелькнуло в голове.

– Че уселась, иди сюда! – приказал он.

– Боюсь вас, вот и уселась, – негромко ответила ему.

Он присел на корточки рядом со мной и, глядя мне в глаза, тихо сказал:

– Я так понял, идти тебе некуда, родичей у тебя нет?

– Нету, я одна.

– Знаешь, красавица, карточный долг – это святое, и ты моя со всеми своими потрохами вместе с хатой. Тут даже Алка тебя не спасет. Хоть она и старается крыльями трясти.

– Отпустите меня, пожалуйста.

– И куда ты пойдешь?

– Уеду в Магадан, работу найду, может, и общежитие получу.

Он хищно улыбнулся. Помолчал, потом, вставая, тихо сказал:

– Я тебе даю выбор.

– Какой?

Зэк стоял ко мне спиной.

– Уйти сейчас или…

И замолчал, я сама осмелилась спросить:

– Что «или»?

Он повернулся ко мне лицом и продолжил:

– Остаться и выйти за меня замуж, обещаю, что никогда не обижу тебя и никому не позволю это сделать. Будешь как сыр в масле кататься. Принуждать тебя спать со мной тоже не буду, но тогда заведу шлюху, а изменять мне не позволю. Такой расклад тебя устраивает?

– Нет, не устраивает.

– А ты, оказывается, не такая наивная, как прикидываешься. Тогда вставай и уходи. Быстрее уходи, пока не передумал отпускать.

Он схватил меня за руку и быстро потянул к выходу. Не поверите, даже очухаться не успела, как оказалась за дверью.

«Бежать!» – была первая мысль. Вторая: «Куда?» Без документов, денег, босиком. Хоть на дворе лето, но вечерами у нас всегда прохладно. «Гад такой, отпустил, называется, вытолкнул за дверь, беги, Ася, в ночь, где за дверью поджидают другие зэки, пьяные да с ножами». Слезы невольно брызнули из глаз. И сразу вспомнила маму. «Ну зачем ты так поступила, почему ты оставила меня одну, ты же знаешь, как мне трудно без тебя», – неслось в голове, и слезы душили.

Всю ночь я просидела, ежась от прохлады, на ступеньках этажом выше нашего, и когда на небе появились первые блики солнечных лучей, меня сморил сон. Во сне увидела отца из детства: молодой и красивый, его теплые и заботливые руки накрыли меня одеялом, мне стало тепло, и я провалилась в глубокий сон.




Глава 2


Проснулась я от того, что слышались шорохи, что-то двигали, раздавались посторонние мужские голоса. Я лежала в своей кровати, в своей квартире. Честно скажу, совсем не помню, как здесь очутилась. Как умудрилась добровольно войти и даже улечься спать. Выходить из комнаты мне было страшно. Я не знаю, что там, за дверью, происходит, но думаю, жизнь сейчас ко мне повернулась еще один раз задом и я уже не являюсь ее хозяйкой. Недолго я лежала и придумывала себе оправдания того, что уснула и ничего не помню. Дверь комнаты приоткрылась, и в узкую щель увидела, как чьи-то глаза уставились на меня. Как только пара глаз заметила, что я не сплю, дверь тут же распахнулась широко, и в комнату вошел Геныч.

– Доброе утро, красавица, хотя уже обед. Выспалась?

– Выспалась, простите, я совсем не помню, как я здесь оказалась. Но точно дверь не взламывала и сама не заходила сюда.

Он стоял, оперевшись об косяк, и улыбался. Вчерашний зэк выглядел сегодня совсем иначе. Когда он успел так перевоплотиться, для меня было загадкой. Лицо гладко побрито, в глазах не было сегодня хищного взгляда, светло-зеленые глаза от улыбки слегка прищурились. Вчерашняя сутулость стала менее заметной, он даже ростом стал выше. Джинсы на нем были те же, а футболка надета свежая, белого цвета, с черной надписью на груди «BOSS».

По-хозяйски вошел в комнату, уселся сбоку кровати и произнес:

– Давай снова познакомимся, вчера я был уставший, злой. И тоже мало что помню.

Глаза его говорили, что все хорошо он помнит, но возражать я не стала.

– Меня Ася зовут, мой отец, кажется, вам проиграл в карты нашу с ним квартиру и меня в придачу. Хотя я думаю, ничего вы не забыли, а просто прикидываетесь, вот только зачем – пока не знаю.

Он заулыбался во весь рот, обнажив свои желтые зубы. Потом ответил:

– А ты еще и честная? Можешь Геной меня называть.

– Вы мне в отцы годитесь, так что мне не сложно называть Геннадием Валерьевичем.

– Ладно, называй как хочешь.

– Как-то странно сегодня слышать от вас такие поблажки. С чего бы это, можно узнать?

– Скоро узнаешь, а сейчас вставай, быстро иди поешь – и поедем в Магадан.

– Зачем в Магадан? – но в голове сразу мелькнуло, что поедем к отцу на свидание.

– Сама встанешь или тебя опять на руках понести?

– Так говорите, как будто вы меня уже носили.

– Ты и правда не помнишь? Как обвила мою шею и прижалась ко мне ночью?

– Ночью я по вашей милости мерзла на ступеньках в подъезде.

– Так сама хотела уйти, это был твой выбор, а вот к утру подобрела, я вышел в подъезд, ты спала на ступеньках, потряс тебя за плечо, ты обвила мою шею и прижалась ко мне. Я думал, ты передумала уходить.

– Я была сонная, тем более мне было холодно, а вы воспользовались этим. Поэтому я не помню, как здесь очутилась.

– Это был опять твой выбор, и нечего мне говорить, что я воспользовался, я тебя на аркане в дом не тащил. И заметь, пальцем тебя не тронул.

– Спасибо вам, дядя Гена.

– Какой я тебе дядя Гена, проспала мозги, что ли, буду не против Геннадия Валерьевича, но не дядя Гена, поняла? – сердито произнес он.

– Поняла, извините.

– Так встаешь или я тебя сам подниму?

– Встаю, вы только выйдите из комнаты, пожалуйста?

– Ты одетая, я тебя не раздевал, так что не стесняйся.

– Спасибо, что не раздели, – приподняв одеяло, я убедилась, что была полностью одета, как вчера. И вылезла из кровати.

– Давай быстро приводи себя в порядок и иди ешь, у тебя на все полчаса. Жду тебя внизу, – и он вышел из квартиры, я же, выйдя из комнаты, открыла рот – в квартире было пусто.

Только в кухне все было как прежде. На столе стояла тарелка с шашлыком и зеленью, разодранные свежие лепешки, сок апельсиновый. Мне кажется, я догадалась, откуда все это. У нас в поселке была одна шашлычная, сама я там никогда не была, но часто проходила мимо, когда ходила в детский садик на работу, запахи с шашлычной доносились неимоверные. А вот в те времена, когда я жила у тети Аллы и когда она неожиданно возвращалась из командировки, она часто оттуда заказывала шашлык, шаурму, гутабы, и к нам приносили самую вкусную еду на всем белом свете, мне тогда всегда так казалось. После того как тетю Аллу посадили, я такой еды больше не ела. Поэтому немедля я села за стол и стала есть. Откуда я знаю, когда я еще поем так вкусно. Тем более сваренного вчера плова не было, даже старенького, облезлого казана не осталось. Как будто Геныч его по пьяни вчера проглотил вместе с содержимым.

Документы свои я не нашла, в доме было пусто, искать их было и негде. Поэтому в эту минуту я надеялась на чудо, просто больше как вроде и не на что было надеяться. Бежать тоже было не к кому, и я медленно спустилась вниз, где должен был ждать меня Геныч. У подъезда стоял черный джип, почти как у тети Аллы, только новее. За рулем сидел сам Геныч. Увидев меня, он вышел из машины:

– Опаздываешь, я ведь сказал полчаса. Садись в машину, – приказал он.

– Я опоздала всего на пять минут, и зачем я должна ехать в Магадан? Где мои документы? Зачем вы вытащили всю мебель из квартиры?

Он, подталкивая меня, усадил в машину. Сел за руль, и мы поехали.

– Неделю поживем в Магадане, – не смотря на меня, сказал он.

– Ну так живите себе на здоровье, при чем тут я? Мне дома хорошо.

– Ася, я понимаю, ты еще слишком молодая, тебе шуры-муры всякие нужны, романтика, но я уже вырос из того возраста. Поэтому сразу скажу: выгнать тебя с хаты мне совесть не позволяет, тем более я вижу, ты хорошая девушка. Насильно взять тебя я тоже не хочу, я не насильник. У тебя есть время до Магадана хорошо подумать. То, что я вчера предложил, остается в силе. Принуждать ни к чему не стану. Все на добровольном доверии. Пока ты спала, я навел справки, ты в поселке словно и не живешь. Тебя после смерти матери никто к себе не подпускает, у тебя нет даже ухажеров и никогда их не было. Зато все кому не лень лапают тебя, удивляюсь, как за это время тебя еще не изнасиловали. Или все же на личном фронте у тебя все отлично и ты опытная, просто никто об этом не знает?

Я молчала, помотала головой и не стала отвечать. А что ответить? «Как на личном?» На личном, вообще-то, никак, я ни разу не целовалась, потому что очень боюсь парней. Я имею представление, на что они способны. Сколько было за мою одинокую жизнь этих лап, сколько попыток изнасиловать, я даже уже и назвать не смогу. Но какое-то необъяснимое чудо меня спасало от этой беды в самый последний момент. Алевтина Ивановна после очередной попытки нападения на меня однажды сказала:

– У каждого человека есть свой ангел-хранитель, видно, он тебя и уберег от этой беды.

В тот момент я представила маму этим ангелом, ведь кто, как не она, является моим хранителем.

Всю дорогу мы ехали молча. В голове одна мысль сменяла другую, я не знала, что мне делать, что ответить.

Дорожные знаки подсказывали, что до Магадана осталось совсем недолго, я заговорила первая:

– В моей короткой жизни меня столько раз предавали, что верить я разучилась.

– Я тебя очень хорошо понимаю, заставить верить мне я не могу. Тебе просто остается довериться. И я постараюсь сделать тебя счастливой.

– Меня правда отец проиграл в карты?

– Проиграл, его никто не заставлял, это правда.

– Раз вы говорите, что поживем в Магадане, значит, у вас есть где жить, зачем вам моя квартира?

– Прости, Ася, не могу тебе все рассказать, скажем, для работы нужно, – с улыбкой ответил он.

Я опять замолчала, потому как на глаза навернулись слезы, в моей голове никак не укладывался тот факт, что мой родной отец поставил меня на кон в картах.

В данный момент я жила с зияющей дырой в душе, бессильная и растерянная. Леденящий ужас от происходящего и страх за каждый последующей день охватывал меня. Что будет дальше? Чего мне ожидать, если родной отец так поступил.

Машина остановилась на обочине, Геныч повернулся ко мне и ласковым голосом сказал:

– Ася, просто верь мне, я тебя не обижу и никому не дам в обиду.

– Зачем вам жена, если вы бандит? – сквозь слезы задала вопрос.

– Наступает такое время, когда каждый человек задумывается о семье, вот и я увидел тебя и захотел семью.

– А до этого момента не хотели?

– Хотел, но времени не было заводить семейство.

– А теперь и время есть, и даже кандидатура в жены появилась, да?

– Ну, в общем, да, – коротко ответил он.

Помнила его хищный взгляд и опасный вид вчера. И сейчас я не понимала, что могло такое случиться за ночь и что произошло в его голове, но он был сегодня само спокойствие и очарование. Часто улыбался, в голосе слышались нежные и заботливые тона. Я даже расслабилась.

– А за что вы сидели в тюрьме?

– По ошибке, – он опять улыбнулся.

– А по виду и не скажешь, что по ошибке. Интересно, а сколько по ошибке вам пришлось отсидеть?

– Четыре месяца.

– Четыре месяца? Не верю! – чуть не прокричала я в ответ.

– Ты можешь мне не верить, но в этот раз я сидел четыре месяца. Да, у меня есть судимость, но с тем прошлым я в завязке.

– Уж простите великодушно, но мне мало в это верится, я хоть и наивная, но не совсем дурочка, раз вы в нашем поселке решили для работы обзавестись квартирой, играя в карты, то это незаконно, а значит, с законом вы не дружите до сих пор.

– Ха-ха, – рассмеялся громко он. – Может, когда-нибудь я посвящу тебя в рабочие дела, а пока у нас нет времени, решай, ты со мной или…

Я не дала договорить, перебив его, задала свой вопрос:

– А если «или», вы мне отдадите мои документы и немного денег в долг?

Он отогнул над своей головой зеркало, вытащил оттуда мои документы и кинул мне на колени.

– Держи свои документы и говори, где тебя высадить, – потом достал из кармана своих джинсов 100 долларов и швырнул поверх документов. – Надеюсь, это больше, чем твоя зарплата уборщицы.

– Спасибо, – я открыла дверь машины и вышла из нее. Потом спросила: – А как я верну вам ваши деньги?

– Считай, что я тебе заплатил за вчерашний ужин. Кстати, мы еще не доехали до города, я довезу, если хочешь, если нет, то остановка впереди.

Наверно, вы меня сейчас осудите, скажете, продалась за доллары. Нет, я не продалась, но честно скажу, меня подкупил тот факт, что он отдал мне документы и по идее отпустил на все четыре стороны, теперь я, кажется, поверила вчерашнему зэку, что он говорит правду.

Я снова села в машину.

– Говори, куда тебя довезти?

– Вы же сами знаете, что меня никто не ждет, город я не знаю, поэтому я с вами.

Он улыбнулся и ответил:

– Ты не пожалеешь, девочка, обещаю.

И машина тронулась, унося меня в новую жизнь.

Через день по приезде в город он милым голосом заявил, что мы идем подавать заявление в загс.

– Так быстро? Вы мне даже не дадите время привыкнуть к тому, что вы есть теперь в моей жизни?

– У тебя, моя красавица, вся жизнь впереди привыкать ко мне.

– Но-о…

Он перебил меня:

– Что «но», Асенька? Я же не молодой, у меня каждый день, каждая минута как подарок. И потом ты ведь сама согласилась, тогда чего тянуть?

– Просто все это так неожиданно, и если честно, мне страшно.

– Не бойся, все у нас будет хорошо.

И мы подали заявление в загс, наверно, он заплатил деньги, и положенный месяц ожидания регистрации сократился до одной недели.

Мы остались в Магадане, и всю эту неделю я действительно прожила, как он и обещал, каталась как сыр в масле. Откуда он взял столько денег, я не знаю. Откуда появилась дорогущая машина, тоже осталось загадкой. Все, что нужно было для девушек, Геныч не скупился и все мне купил. Бывший зэк и вправду носил меня все эти дни на руках. Он мне даже стал нравиться.

И вот настал день нашей регистрации.

На мне было красивое платье, не совсем как у невесты, но тоже белое. Волосы сама уложила плойкой в прическу, конечно, как сумела, но получилось очень даже неплохо. Немного подкрасила глаза и губы.

Никогда не считала себя красавицей, но сегодня я нравилась себе. Рассматривая себя в зеркало, призналась, что очень похожа на маму. Темно-каштановые густые волосы и ярко-синие глаза, овальное лицо и фарфоровая кожа практически без румянца – все это я унаследовала от нее. Только своим высоким ростом я пошла в отца. Геннадий был немного ниже меня, и поэтому туфли-лодочки мы выбрали без каблуков.

В здание загса я входила с дрожью во всем теле. Я и не догадывалась, что это был знак.

Свидетелями на нашей свадьбе стали два бритоголовых зэка, подъехавшие на такси. Один из них, видимо, был мозгом для груды мышц, и они здорово дополняли друг друга.

В зал они не торопились, вошли во время росписи, поэтому я не успела возмутиться. Тем временем работница загса объявила нас мужем и женой. Геныч не стал целовать меня в губы, просто чмокнул, как отец, а все присутствующие заулыбались. В ответ пошутил, что «целоваться мы будем дома, невеста сильно стеснительная». А я была даже благодарна ему за это. Он ведь обещал, что не будет приставать и принуждать меня к интиму.

– Ну что, Геныч, теперь ты точно Мокрый, – произнес один из бритоголовых, когда мы вышли из здания, где заключают браки. Все трое заржали как кони.

– Поехали на хату, отметим это дело? – предложил другой.

– Только по дороге заедем куда-нибудь, хавчика купим да водяры. Дома пожрать нету, жена у меня ленивая, – ответил Геныч.

Я думала, они так шутят.

Сидя в машине, я тихо ему шепнула:

– Гена, мы ведь вдвоем хотели отпраздновать в ресторане. Я не хочу с ними отмечать нашу свадьбу.

– Заткнись! Чем тебе мои друзья не подходят?

От его слов и его тона в горле пересохло и противно засосало под ложечкой.

Видимо, судьбе показалось мало всего того, что она уже вывалила мне на голову, и жизнь круто стала возвращаться с небес на землю тяжелым камнем.

Мы приехали домой, меня грубо втолкнули в квартиру, и начался ад, который мне и не снился в самых ужасных снах.

Мой первый мужчина, теперь и мой муж в реальности, оказался садистом.

Как только дверь в квартиру замкнулась, Геныч схватил меня за волосы и потащил на диван.

– Отпусти, гад, черт бы тебя побрал, – кричала я, вырываясь из рук зэка.

Но справиться с тремя верзилами мне было не под силу. Бритоголовые только смеялись, а потом один из них предложил Генычу заткнуть мне рот. Он так и сделал, воткнул мне полотенце, которое лежало сбоку дивана.

Другой бритоголовый швырнул Генычу капроновые колготки, откуда он их взял, я не видела. Этими колготками меня связали, руки туго привязали к ногам. Потом Геныч повернул меня к себе задом, больно шлепнул по мягкому месту и сказал:

– Лежи тихо и лучше меня не зли! А то хуже будет. А еще, жена, приготовься, у нас большой трах впереди. Будешь свой супружеский долг мне отдавать, – заржал и вышел.

Я лежала молча, шок и паника затмевали разум, мешая мыслить, и только горячие слезы обливали лицо.

Они пили водку на кухне, говорили о какой-то дури, что ее надо быстрее сбыть. Потом я услышала, как Геныч сказал:

– Да все будет тип-топ, Алка мешать теперь нам не станет. Она же не дура – рисковать своей крестницей.

– Геныч, я знал, что ты как змей изворотливый, но чтобы такой ход сделать и жениться на Алкиной шмаре – честно, не ожидал. Респект, братуха, – говорил один из бритоголовых. – Теперь Алкины шестерки у нас во-о-от где… – и раздался удар по столу.

До разума потихоньку стало доходить, что женился Геныч на мне не потому, что пришло время обзавестись семьей, не потому, что я нравилась, а чтобы ему не мешала тетя Алла в его грязных делах.

Они хорошо выпили, и один из зэков ввалился в зал, где я лежала связанная.

– Че, шалава, ждешь конфетку в свой красивый рот? Сейчас тебе дам пососать свой леденец, – заржал противным смехом, расстегивая свои джинсы. Пока первый расстегивал свои штаны, переплетая пьяные ноги, вошел и второй. Стал меня поднимать, ставя в позу «ЗЮ» – по-другому это назвать нельзя, сорвал трусики и прижался к моему голому заду чем-то твердым. Я не пыталась отбиваться, страх оказался сильнее меня, парализовав все тело. А теперь умножьте мой страх на сто, и вы поймете, что я испытала лишь при одной мысли о том, через что мне придется пройти.

Пока пьяный зэк тыкался в мой зад, вошел Геныч, заматерился и метнулся обратно в кухню, вылетел оттуда с ножом в руке.

– Вы че, суки позорные, мою жену вперед меня трахнуть решили?

– Не жмись, Геныч, ты еще натрахаешься с ней.

– А ну-ка отползли от нее, пока я вас не порешил, – он был тоже пьяный, но у меня на долю секунды появилась надежда, что он меня спасет.

– Тавр, братуха, давай уступим хозяину очередь, он имеет право быть паровозом, – сквозь зубы проговорил первый зэк, по кличке Дымок.

– Ладно, – ответил Тавр и прижал меня плотно к дивану.

Геныч бросил нож и противно заулыбался.

– Таврик, держи ее так, не отпускай, мне эта поза нравится.

Он подошел ко мне, на ходу расстегивая свои брюки, и больно воткнул свою мужскую штуку в меня, внутри меня что-то порвалось. Рукой достал левую грудь и сильно ее сдавил своими костлявыми пальцами. Рассудок помутнел. Он начал двигаться, быстро, жестко, безжалостно. Я стонала от боли, меня словно разрывали напополам. Два зэка ухмылялись, а Геныча моя боль заводила еще больше.

– Тварь, сухая как пустыня, – крикнул Геныч, и ударил меня по спине. Я кричала, и мой собственный крик заходил мне в уши, и не мог оттуда вырваться. Моя голова чуть не лопнула. В этот момент что-то горячее потекло по моим ногам, а внутри боль взорвалась сильными спазмами, на какой-то миг я лишилась чувств. Первое, что услышала, когда разум снова стал возвращаться:

– Ух, она и правда целка, – говорил мой тиран.

– Везучий ты, Геныч, – ответил Дымок. – У меня аж в горле пересохло от того, как ты ее драл. Пойдем, братуха, выпьем, у тебя сегодня двойной праздник, а потом наша очередь с Тавром, не забыл? Ты обещал, что девка будет общая.

Геныч махнул в знак согласия, и они вдвоем ушли, а Тавр остался рядом.

– Жаль, что ты не мне первому досталась, – шептал он мне в ухо своим вонючим ртом. – Я бы тебя ни с кем не стал делить.

Он пристроился ко мне со спины и быстро втолкнул свой член в меня, я дернулась, а он еще глубже протолкнулся в меня. Я кричала в свой кляп, от невыносимой боли впадала в беспамятство и снова приходила в сознание. Он выплеснул свою сперму мне в лицо и шлепал по щекам. Приводя в чувство. Когда я открыла глаза, он улыбался.

– Неужели было больно? Мне вот очень понравилось, а в подарок я тебя развяжу, – перерезал мои путы и, улыбаясь, поплелся в кухню. Но тут же вернулся и вытянул кляп изо рта, стал вливать в меня водку. – Заслужила, пей давай! – приказывал он. Я никогда не пила водку, мне стало совсем дурно. Он увидел, что я глотнула, довольный, наконец-то ушел.

В комнату ввалился пьяный Дымок, на ходу расстегивая штаны.

Мое дыхание остановилось. Мир потерял краски и превратился в черно-белое кино. Я провалилась надолго в черную яму ада. Когда пришла в себя, все тело ныло и снаружи, и внутри. Прокрутив в голове, что со мной творили проклятые зэки, я содрогнулась. Тем не менее я была благодарна судьбе, что сознание покинуло тело, иначе я сошла бы с ума. Все, на что меня хватило в эту минуту, это сползти с дивана и заползти в маленький угол между мебелью и стеной у окна. С карниза свисала штора, которая спрятала меня от глаз. Разум снова провалился в черноту. Очнулась я утром, в комнате было светло и стояла мертвая тишина. Собрав все силы в комок, я поднялась и тихонько прошла к входной двери, но она была заперта. Сразу скажу, что мы поселились на первом этаже, поэтому все окна были с решетками, а входная дверь в квартире была железная, с сейфовым замком, и взломать ее не представлялось возможным. Ключей от квартиры у меня не было. Геныч говорил, что надо еще один экземпляр ключей заказать, но так и не сделал. Тихонько пройдя по всей квартире, я убедилась, что в доме, кроме меня, никого нет. Открыв окно, я увидела – рядом с домом по дороге шел мужчина, я окликнула его, прося о помощи или хотя бы позвонить в полицию. Он молча махнул на меня рукой и перешел на другую сторону дороги. Но я не сдавалась и кричала дальше, умоляла о помощи всех, кто шел по улице. Прохожие, поглядывая в мое окно, переходили на другую сторону, делая вид, что не слышат. Одна женщина даже крикнула: «Шалава, сама и виновата, на черта было к чужому мужику в дом заходить». И тоже поспешила уйти. Меня реально пугала реакция прохожих – почти так же, как и мои садисты.

Я осознала, что помощи мне ждать неоткуда. Меня била крупная дрожь, я тряслась, рыдая, упала на пол.

Вечером Геныч влетел в дом как бешеный пес и с ходу влепил мне в скулу, под глаз.

– Ты где была, сука?

– Дома была, – сквозь слезы ответила ему.

– Ты кому врешь, падла? – при этом больно тянул вниз мою голову за волосы и орал: – Смотри мне в глаза, когда я с тобой разговариваю.

Я глядела в его глаза, и страх начал быстро парализовывать мое сознание. Его злой оскал мне ясно говорил, что ему нравится издеваться, и я замолчала.

Что могло случиться за тот час, который он отсутствовал в доме перед нашей свадьбой. Что так могло подействовать на него, почему он резко стал садистом, а не человеком. Для меня осталось загадкой.

В моем искалеченном сердце не было места больше ни одному чувству, кроме ненависти. Я возненавидела весь мужской род, извращенный и равнодушный.

На следующее утро я проснулась от головной боли, голова просто раскалывалась от боли, левая щека сильно распухла, да так, что еле как смогла приоткрыть глаза. Лицо сейчас представляло сплошной черный синяк, а в квартире стояла мертвая тишина. И вдруг дверь с грохотом распахнулась, ударившись о стену. От неожиданности я подпрыгнула. Он стоял в дверях и гадко улыбался.

– Че развалилась? А ну быстро встала и пожрать собери на стол.

От боли не могла нормально ответить, кое-как пролепетала в ответ:

– Мне надо в больницу…

Он навис надо мной, схватив опять за волосы и сопя своим поганым ртом, сквозь зубы прошипел:

– Че ты сказала, в больницу надо? Да я тебя убью, если ты хоть раз за дверь выйдешь. Поняла?

Я от страха зажмурилась, не хотела смотреть в его от злости узкие глаза, он действительно испытывал кайф от того, что я боюсь.

Мой тиран еще больнее накрутил волосы на кулак и громко заорал:

– Я тебя спрашиваю, ты поняла, что я тебе сказал?

Промямлив в ответ, дала ему понять, что поняла. Он швырнул меня к двери и сдавленным голосом прорычал:

– Живо жрать приготовила!

Через полчаса мое чудище наконец-то нажралось и засобиралось по своим бандитским делам. Уходя, забрал с собой ножи. Да, сейчас я уверенно вам скажу, бывших зэков не бывает.

Нервное напряжение было таким сильным, что я была на грани истерики. К горлу подкатил ком, и я разрыдалась в голос.

«Мамочка, – неслось в голове, – я тоже хочу к тебе, я не хочу больше жить».

Выпрыгнуть из окна у меня водилось к нулю. «Наглотаться таблеток», – мелькнула другая мысль. Но я ведь точно знала, что в доме никаких таблеток нет, за ту неделю, что мы прожили вместе, никто из нас не болел. Значит, надо как мама, просто найти веревку. Я решительно встала и стала искать веревку. Ничего не найдя подходящего, я взяла простынь и начала ее рвать на ленты, скручивая их в веревку.

Но неожиданно вернулся Геныч.

– Ты че, тварь, решила, как твоя мамашка? – его пальцы вцепились в мое горло. И он от злости зашипел: – Не-е-ет, сука, я на тебе сначала отыграюсь по полной за твою мать. А потом сам закатаю в асфальт.

– Ты знал мою маму? – набрав в себя храбрости и еле шевеля языком, спросила его.

– Не твое собачье дело. А за эти веревки я тебя, тварь, накажу, – и сильно толкнул меня.

Я не удержалась, упала на пол, он за шиворот подтащил меня ближе к окну, схватил мою веревку и ей же привязал меня к батарее. Рядом поставил пластиковую бутылку с водой и пустое ведро.

– Теперь как собаку буду тебя выгуливать по квартире, – и громко засмеялся. Потом зашел в кухню, вернувшись, с порога кинул в меня кусок хлеба. – Жри! Мясо не заслужила.

Он ушел, а сил плакать у меня уже не осталось.



Я не повзрослела, я постарела на целую жизнь, на сто жизней за эти полгода, которые прошли в огненном котле ада.

Приходя домой, он отвязывал и заставлял убирать дом, варить еду, стирать. Ночами насиловал, когда ему хотелось. Он делал меня пластилиновой, бесхарактерной дурой. Внушая, что я никому не нужна. Бил о батарею, пока я не теряла сознание. Каждый день я мечтала умереть. И надеялась, что, заснув, я больше не проснусь. Но судьбе это было неугодно. И каждое новое утро было новым кошмаром.

Когда я слышала, что он заходит в дом, сердце от страха выскакивало. Он придирался по любому поводу: то не так облокотилась на батарею, то не так подогнула ноги, сидя у нее. А когда отвязывал и я должна была заниматься по хозяйству, то тут у него садистские наклонности вообще зашкаливали: борщ недосолила, почему солонка на столе или крошка на пол упала. Иногда брал тарелку горячего супа и надевал мне на голову. Часто и просто без повода начинал бить и таскать за волосы. Как я выжила в этом бесконечном аду и не сошла с ума – сама не понимаю.




Глава 3


Тавра и Дымка я не видела с той первой страшной ночи. А сегодня они вдвоем заявились к Генычу, держа в руках тяжелую сумку. При мне они не стали говорить, а ушли в спальню и там о чем-то шептались. Мой тиран выскакивал временами из спальни и носился по квартире, пинал все, что попадало под ноги. Я тихо сидела у своей батареи и не шевелилась. Боясь привлечь внимание. Потом бритоголовые ушли, а Геныч уселся на диван и долго на меня смотрел, как будто оценивал свою жертву. Затем на корточках подсел ко мне ближе и, насколько возможно для этого психа, спокойным голосом заговорил:

– Если выполнишь одно важное дело, я тебя отпущу, навсегда. Сам подпишу развод. Хочешь?

Я не отвечала, мне казалось, он просто ищет повод попинать меня вместо футбольного мяча.

– Че молчишь? – еле сдерживаясь и не переходя на крик, опять спросил он.

Я безмолвно смотрела ему в глаза и думала, как же я его ненавижу. И готова убиться об стену, лишь бы его не видеть и никогда не слышать. Мне сейчас было все равно, как я умру, и ответила:

– Хочу.

– Вот сука, я так и знал, что согласишься. Ладно, извини. Клянусь, что отпущу. Но сначала ты должна выполнить кое-что.

– Что я должна выполнить? – я не верила в его клятвы, не верила ни одному слову, но все же поинтересовалась.

– Тебе надо поехать с Тавром в Ростов.

– С Тавром?

– Да, с ним.

– Нет!..

Он не дал мне договорить:

– Да выслушай ты до конца, а потом говори нет или да. Ты одна поедешь, но Тавр будет всегда рядом.

– Зачем мне туда с ним ехать?

– Отвезешь посылку.

– Посылку, ты это серьезно? Ее можно и по почте послать.

– Не выводи меня, я не дурак. Эту надо отвезти своим ходом, такие посылки не посылаются по почте. Так ты согласна?

Я молчала несколько минут, он метался по комнате. Потом опять спросил:

– Че молчишь, согласна?

А у меня в голове неслись мысли: почему, и зачем, и что я должна везти почти через всю страну. Странно, я еще могу мыслить, мне казалось, что за полгода он выбил из меня все, и мозги тоже.

– А что в посылке?

– Деньги, – улыбаясь, ответил он.

– Деньги? – не веря, переспросила я.

– Это много денег, почти два ляма.

– Лям – это сколько?

– Миллион, дура.

– А как я столько денег унесу? – для меня это была огромная куча денег, и эту кучу невозможно будет уместить даже в одну инкассаторскую машину.

– В чемодане на колесиках потянешь, – ответил он.

Сейчас глядя в его глаза, я видела, что это для него жизненно важно, даже больше, как будто последний шанс выжить. И наверняка только из-за этого он не срывается на гнев, что я так много задаю вопросов. Конечно же, верить ему не собиралась, слишком дорогой и больной ценой далась моя наивная доверчивость, также понимала, что неспроста все это. Нет, я не испытывала сейчас надежду на спасение или помощь, просто подумала, за последние полгода хотя бы раз выйду из этой ненавистной квартиры. А может, мне повезет, и до полиции сумею добраться. Хотя в то, что полиция мне поможет, в моем понимании приравнивалось к нулю. Раз надо ехать, значит, паспорт он мне должен вернуть. И я согласилась на его условия.

Моему удивлению не было предела, он сразу же отвязал меня и спокойно стал разговаривать. Как в ту первую неделю нашей совместной жизни.

– Ты долетишь до Иркутска самолетом, а оттуда поедешь поездом, – рассказывал он план действий. – Иди искупайся и намалюйся немного. Одежда твоя в шкафу, надень юбку, а не джинсы, – все же скомандовал он. – Теплые вещи сейчас Тавр привезет.

– Ехать когда, сегодня, что ли? – в голове как в тумане рождались вопросы, но ответы мне были не интересны, и слушала я их вскользь.

– Да, у тебя мало времени. Поэтому поторопись, – заботливым голосом ответил Геныч.

Шанс оказаться на свободе, вызывал у меня приступ паники. Нервная дрожь усиливалась, и сердце чуть не выпрыгивало наружу. В голове вертелось: « Хоть бы это был не розыгрыш, и я сегодня выйду за дверь этого проклятого дома?»

Мой садист заботливо суетился по дому, собирая меня в дорогу, даже суп подогрел, чтобы не голодная поехала. Притащил в комнату чемодан внушительного размера, но, когда его открыл, места в нем оказалось совсем немного, зачем делать такой чемодан, если в него ничего нормально не вмещается. Только из-за того, что модный и на колесиках, люди покупают такие чемоданы? «Нашла о чем думать», – остановила я свои мысли, словом, к моей каше в голове добавилась лишняя порция пшена, засорявшая мозг, дабы не показать зэку свой страх.

И пока я замазывала синяки, он сидел рядом и дальше излагал план моей поездки.

– Ни с кем в дороге желательно не знакомиться, просто не говори, куда едешь и зачем. Говори: в гости…

– Так прямо и скажи, что надо врать о себе всем, кто будет рядом ехать со мной.

– Молодец, догадливая, – хмыкнул он. Потом опять давал указания, как себя вести, особенно когда буду ехать поездом. Что чемодан я не должна выпускать из рук даже на секунду.

– А в туалет мне тоже ходить с чемоданом?

– С чемоданом привлечешь внимание, ходи, только когда соседи будут на месте. И проси их, чтобы присмотрели за твоими вещами, говори, что идешь в туалет. Тогда они будут знать, что ты не вышла на ближайшей остановке.

«Ого! Кажись, дело пахнет керосином». Мелкая и волнительная дрожь опять бежала по телу, от ожидания выйти на улицу и всеми легкими вдохнуть свежий морозный воздух. Еще чуть-чуть – и смрадный запах Геныча исчезнет.

Он много чего говорил, а я думала о свободе.

– Ты меня слышишь? – толкая в плечо, спросил он.

– Слушаю, – соврала я. – Ты мне не сказал, в Ростове куда чемодан я должна сдать?

– Тебя там встретят.

– Кто?

– Тавр, – ехидно улыбнулся он.

– Тогда пусть твой Тавр сам и везет ваш чемодан.

– Не беси меня, он заберет чемодан, и катись на все четыре стороны. Вот тебе деньги, туда и обратно на дорогу с головой хватит, да еще и останется, – и кинул мне свернутые в трубочку и перетянутые резинкой деньги.

Ух, мама моя, зэк мой и вправду не поскупился, столько денег в своих руках за всю свою жизнь я еще не держала. А еще плюс ко всему в чемодане лежат два миллиона. Это даже пугало. Куда меня снова несет судьба? На какие испытания выталкивает с таким чемоданом? Ответ на все эти вопросы я пока не находила.

Тавр с Дымком привезли билет и большой пакет с вещами и тут же ушли.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=66646774) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.