Книга - Вдребезги

Вдребезги
Римъ Эдельштейн


Каждый день где-то совершаются преступления… И каждый раз ты не осознаёшь, как тебе повезло, пока в один из обыкновенных и нудных понедельников ты сама не становишься жертвой.Как выжить, когда против тебя нечто ужасное, обезумевшее, что лишь снаружи человек?Как понять, кто это и чего он хочет от тебя?





Римъ Эдельштейн

Вдребезги





СЕЙЧАС





1.


Понедельник – самый сонный день во всей рабочей неделе. Едва ли с этим кто-то станет спорить… А уж если тебе за сорок, и ты секретарша у женского психолога, коуча, бизнес-тренерши и хрен знает ещё кого, то считай, что твоя жизнь невероятно скучная. А если ещё твоя начальница мнит себя великим дизайнером-минималистом, то в ослепительной комнате с белыми стенами, белыми креслами, белым журнальным столиком с белым стационарным телефоном и белым селектором время тянется ещё медленнее. И ничего другого не останется, кроме как присматривать себе в интернете какую-нибудь сумочку… Или машину.

«Но только не белую», – подумала секретарша, водя пальцем с когтистым маникюром по сенсорной мыши ноутбука, прокручивая страницу местечкового паблика, в котором очередная несчастная женщина рассказывала свою слезливую историю о том, как она вышла замуж за наркомана, бьющего ночью посуду, а утром убирающего осколки за собой…

«Может, он бьёт её по той причине, что она вся белая?» – подумала Евгения Александровна невесело. Шутка, назревавшая в её мозгу, всё же не назрела. В принципе, смешного в этой истории не было ничего. У неё самой мужика не было уже тысячу лет (даже вонючего тощего наркомана), но на маникюр она всё равно записывалась, ходила к мастеру по бровям и одной знакомой парикмахерше, которая представляла собой местного Серёжу Зверева, но с чуть пообвисшей грудью неполного третьего размера.

Благо, все эти девочки располагались на одном этаже. Ну вот эти знаменитые серые постройки, чем-то напоминающие собой ПТУ, почти каждый этаж которых был напихан кабинетами таких вот бизнес-леди. Кого тут только не было!.. И юристки, и экономистки, и менеджерши по продажам… Кто пилил ногти, кто стриг волосы, а кто-то вот так разводил болтовню с женами местных провинциальных олигархов, обесценивающих своих драгоценных жён… В общем, бизнес процветал.

Кому-то повезло. Например, мужик её начальницы держал парочку клубов, поэтому кабинет у них был угловым, да ещё и с приёмной для секретарши. У других такого не было – они ютились в маленьких сереньких кабинетиках и чуть ли не ходили друг у друга по голове.

Евгения Александровна вздохнула, прислушиваясь к мерному гулу машин за окном. У них обычно было полтора клиента, а в понедельник – особенно. А уж что говорить про октябрьский понедельник. Бархатный сезон для отпуска, а не для похода к мозгоправу. Вряд ли хоть какая-нибудь женщина вместо загорелого турка на курорте выберет психолога в этом белом кабинете, от цвета которого быстро начинает свербить в глазах.

Сзади приоткрылась дверь, и в проёме появилось начальство – статная женщина лет тридцати в кремовой блузке и обтягивающей белой юбке, подчеркивающей её шикарные бёдра.

– Женечка, у Вас зарядки нет? – спросила она, глядя тяжёлыми карими глазами на свою подчинённую. – А то сегодня утром не успела зарядить.

– Нет, – ответила Евгения Александровна, поспешно прикрывая ноутбук.

– Тьфу ты, чёрт. Разрядился в ноль, – сказала начальница вслух и вернулась в кабинет. Конечно же, речь шла о широком телефоне, чем-то напоминающим планшет, по которому она частенько сюсюкалась со своим зайчиком, который скорее был зайчищем.

Евгения Александровна только раз видела её зайчика – здоровенного мужика с чёрной

бородой, одетого в чёрный строгий костюм и бежевое махровое пальто до колен. Тогда он не проронил ни слова, глядя такими же тяжёлыми карими глазами на секретаршу. Как его звали? Зелимхан? Зиннур? Зинаид? Ну что-то такое, определённо…

Евгения Александровна снова открыла ноутбук и посмотрела на часы в нижнем углу экрана. Девять ноль четыре. Раннее понедельничье утрецо. Скучное до ужаса.

Однако клиенты сегодня должны были прийти. Чета Садовских. Дело у них шло к разводу, и, судя по всему, они решили оставить львиную долю у её начальницы. Садовская чем-то напоминала её – тоже статная и в обтягивающей юбке с тяжёлым взглядом свинцовых глаз, только рыжая-рыжая. А вот её муженёк разительно отличался – жирный, низкорослый, с огромной проплешиной на розовой голове. Голубые глазки хитро выглядывали из-под тяжёлых век, он пыхтел и мялся, крутя в руках дорогущие часы. Золотые запонки сверкали на его голубой рубашке необъятных размеров.

Его, казалось, занимали какие-то иные размышления.

– Вы должны понимать, что жена – не ваша собственность, Константин Андреевич, – говорила начальница Евгении Александровны этому пыхтящему борову. Хоть дело было и за закрытой дверью, слышимость была отличная – дверь была тонюсенькая, на первый взгляд чуть ли не из пластика. – Вы не можете распоряжаться её временем и не должны вторгаться в её личное пространство.

– Ему совершенно всё равно, что я чувствую! – ревела Садовская, как будто пыталась устроиться на службу в театр Станиславского. – Он меня не слышит!

– Вам нельзя обесценивать проблемы своей жены, – продолжала отчитывать бизнесмена психологиня. – Вы властный и сильный человек…

И так далее, и так далее, и так далее. Евгении Александровне было всё равно, кто там разведётся, а кто нет. Главное, что оплата у них была почасовая, поэтому её начальница развозила каждый раз беседу на пару часов. И так будет каждый раз. И сегодня должно.

Из размышлений о Садовских Евгению Александровну вырвал звук – кто-то постучался в дверь её приёмной. Тихонько так поскрёбся костяшками пальцев.

– Да-да, – машинально ответила она, снова скосившись на часы.

«Для Садовских ещё рано».

Дверь медленно открылась, и в приёмной появился парень, сильно напоминавший собой тень – высокий, в тёмно-синей джинсовой куртке и протёртых штанах. Его бледнющее лицо было украшено черными синяками под глазами, впавшими внутрь черепа. Острые скулы, приоткрытый рот. Он выглядел как самый настоящий наркоман.

«Может, это муж той женщины из истории?» – промелькнула довольно-таки бредовая мысль у Евгении Александровны. Таких совпадений точно не бывает.

– Здрасьте, – сказал парень дрожащим голосом. Он явно был чем-то озабочен. – Здесь принимает психолог Светлана Королёва?

– На двери же написано, – ответила Евгения Александровна. Странное беспокойство охватило её. – Но, мне кажется, Вам надо к другому доктору…

– Нет-нет, – торопливо сказал парень и тяжело сглотнул. В уме он как будто что-то прикидывал, глаза его бегали из стороны в сторону, белые пальцы ходили ходуном, то сжимаясь в кулаки, то разжимаясь. – Мне именно сюда.

– У Вас записано? – глупо спросила Евгения Александровна, прекрасно зная, что этот чёртов наркоман ни к кому не записан. Беспокойство стало нарастать, она машинально отклонилась назад в кресле, дистанцируясь от этого типа. Рука потянулась к селектору.

– Я сейчас скажу Светлане Алексеевне, что Вы пришли… Как Вас представить?

– Никак, – коротко отозвался парень и твёрдо дважды шагнул вперёд. – Я сам представлюсь.

– Так у нас не принято, – заёрзала на кресле Евгения Александровна и почти ткнула в селектор своим наманикюренным пальцем, как этот наркоман стремительно рванулся вперёд и схватил её руку своей правой пятернёй. Истощённый шакал обернулся гепардом.

– Тише, тётенька, тише, – прошипел этот псих и резко схватил её за лицо левой рукой – она почувствовала, как его скользкая потная ладонь зажала ей рот. Она истошно замычала и попыталась вскочить с кресла, но этот обмудок проворно перепрыгнул через стол и навалился прямо на неё. Она почувствовала, какой он горячий, как выпирают его рёбра, как воняет от него потом и чем-то более худшим, чем пот. Глаза его лихорадочно блестели.

– Тише, тётенька, тише, – повторил этот наркоман и отпустил её руку. Казалось, это было хорошим знаком, но нет: меньше, чем через секунду, он вытащил из-за спины кухонный нож с широким лезвием и белой пластиковой рукояткой. Кто бы сомневался.

В следующее мгновение Евгения Александровна завопила изо всех сил, но из неё вырвался только лишь стон – рука этого психа держала её рот подобно замку. Она попыталась оттолкнуть его обеими руками, но в этот же момент наркоман воткнул в неё нож. Не вонзил, не вогнал, не всадил, а именно воткнул, как гвоздь в доску. Попал он ей куда-то под грудь; секретарша почувствовала, как нож прорывается внутрь её серого пиджака, блузки, бюстгальтера, разрезает кожу, плоть и добирается до рёбер. Произошло это всё в одну секунду.

Она стала подпрыгивать на кресле, обезумев от боли и испуга, краем глаза видя красное пятно, разрастающееся у неё на груди. Затем последовал второй удар – куда быстрее, в этот раз уже прямо в её чуть обвисший живот. Боль заполонила всё вокруг, кровавым потоком сметя всё, что было в этой комнате. Она машинально продолжала отбиваться от психованного ублюдка, который снова выдернул нож из неё – его широкое лезвие было замазано полностью, силы у этого дрища хватало, чтобы втыкать свой нож чуть ли не до рукоятки. Адреналин и безумие придали ему жестокости и упертости.

Он смотрел ей в лицо – в его глазах читалась уверенность и удовлетворение. А ещё там читалось «сдохни, старая свинья». Столько ненависти во взгляде Евгения Александровна ещё не видела. Она понимала, что ещё сопротивляется и сопротивляется, конвульсивно стуча ногами по полу. Она видела, что кровища хлещет во все стороны. Она понимала, что этот наркоман её зарезал. И кровь льётся на пол, как из опрокинутой коробки – сок.

Третий удар будто достал до её позвоночника, она зафыркала и стала захлёбываться кровью и слюной – брызги полетели у неё изо рта. Этот ублюдок всё ещё зажимал ей рот.

– Тише, тётенька, – повторил он в третий раз и стащил её с кресла на пол. Она грохнулась со стуком мешка с глиной, продолжая долбиться в конвульсиях. Фырканье сменилось протяжными хрипами. Однако почти всё было кончено: она уже уставилась незрячими глазами куда-то в потолок.

И дверь резко распахнулась. Из кабинета выглянула Светлана Алексеевна.

– Женечка, что тут у тебя…

Слова застряли у неё комком в горле. Большим таким колючим комком.

– Тьфу ты, весь перемазался, – сообщил псих ей с удовлетворением. Его руки были по локоть в крови буквальном смысле, как и почерневшая джинсовая куртка, как и штаны, как и старые пошарпанные кроссовки. – Это только в фильмах так бывает. Раз – и всё. А вот в жизни…

Светлана Алексеевна резко захлопнула свою дверь и закрыла её на круглую щеколду. Рванулась к столу – за ключом. Схватила свою дорогущую кожаную сумочку, подкинула её над столом – посыпались внутренние принадлежности: помада, тушь, ключи от машины с брелоком, украшенным розовым плюшевым сердечком, телефон… Ключей от этого кабинета не было. Они остались у Евгении Александровны. Она замерла, слушая тяжеленные удары сердца в голове, нервно перекачивающего кровь.

В дверь сухо постучали, отчего она подпрыгнула на месте.

– Светлана Алексеевна, солнышко моё, – сказал псих на той стороне. – Откройте дверку, мне очень нужна ваша помощь… Мне нужен доктор! Срочно! Пожалуйста!

Дрожь била её с головы до ног. Её пугал этот псих с ножом, конечно. Но ещё больше её пугало то, что он явно предвкушал издевательства. Он глумился, а не искал помощи…

……….




ЗА ДВА ЧАСА ДО ЭТОГО





2


.

Она нежилась на волосатой и крепкой груди у своего любимого. Сегодня понедельник, а значит, надо вставать на работу. День выдавался солнечным, и лучи солнца с усилием прорывались сквозь серую занавесь в их спальню.

– Если хочешь, не ходи на работу, – сказал он, будто был её начальником. В какой-то степени, это так и было. Голос у него был глубокий и бархатистый, в этом голосе чувствовалась абсолютная власть и абсолютная уверенность в своей абсолютной власти.

– Я бы рада была, – ответила Светлана и начала подниматься с кровати. Её шёлковая ночнушка беспокойно зашуршала. – Но сегодня придут Садовские…

– А, этот жирный хрен, – с презрением отозвался её любимый.

– Почему ты его так не любишь? – удивлённо спросила его любимая. – Он, конечно, ещё тот абьюзер и газлайтер, но я не знала…

– Я почти уверен, что регулярные заходы Гондянского – его работа, – процедил её любимый и тоже сел на кровати. Со спины он был похож на медведя – мощная, поросшая чёрной щетиной, спина.

Гондянский был пожарным инспектором, любящим ходить по клубам и торговым центрам. Но ходил он не просто так. Он всё выуживал и выуживал себе регулярные прибавки к зарплате, пожарная безопасность волновала его меньше всего. И каждый раз он находил по одному нарушению, чтобы растянуть удовольствие, как ребёнок, который отламывает по плиточке от шоколадки, хотя хочет запихнуть в рот её всю целиком.

– Не повезло человеку с фамилией, – заметила Светлана и тихонько рассмеялась. – Гоголевский прям дядька…

– Какой?! – неожиданно свирепо спросил её медведь и обернулся. Стоял ещё полумрак, рассеивающийся с каждой минутой. Солнце неугомонно поднималось всё выше.

– Я хочу сказать, что не просто же так он приходит, – заметила Светлана и придвинулась к своему гигантскому любимчику, осторожно переступая коленями по кровати, на которой ещё виднелись следы ночных развлечений.

– Да, эта сука Гондянский с Садовским заодно! – тут же сделал логичнейший вывод владелец элитных клубов в их провинциальном захолустье. – Хотят на бабки меня поставить, чтобы я платил им!..

– Монополисты, – резюмировала Светлана и обняла своего медведя со спины, прижавшись к его спине лбом.

– Кто?! – снова свирепо спросил её любимый. – Да я им ноги вырву обоим!

– Успокойся, – мягко сказала Светлана и начала гладить его по мощным плечам. – У тебя всё получится, ты же самый сильный у меня…

Левая рука её соскользнула к его животу, не обладающему стальным прессом, но и не висящему куском жира. Она едва касалась его своими утончёнными пальцами, но этот гигант сразу затих, как будто из заводного робота вытащили ключ. Но Светлана знала, что он заводится с полоборота не только при упоминании Гондянского, Садовского, Егорова, Решетникова, Козлова, Барагуева и всех остальных «монополистов и личных врагов, хотевших отжать у него бизнес».

Рука её соскользнула к его чреслам и крепко схватилась за яйца. Его пенис тут же пришёл в движение и запульсировал от внезапно хлынувшей в него крови. Добротных двадцать сантиметров, не меньше.

– Ну если хочешь, можешь не ходить на работу, – напомнил этот медведь каким-то сдавленным голосом.

– Нет, – отозвалась она игриво. – Но опоздать я могу минут на пятнадцать…

– На час-другой, – требовательно сказал он и, схватив её за плечи, подтащил к себе.




3


.

Кран протекал. Чтоб ему пусто было, куску дерьма!

Кап-кап-кап-кап-кап… Капли падали в раковину, но грохотали так, будто он сидел крепко привязанный к столбу, налысо бритый, и эти капли падают ему прямо на голову. И капают уже третий день подряд. Или третий месяц. Он точно не помнил, да и зачем что-то теперь помнить.

Стояла темнота, ведь он полностью занавесил все окна в своей квартирке. И свет не включал. Голова его болела почти постоянно, а из-за солнечного света (да и вообще любого), из глаз начинали течь слёзы. Невыносимая хрень. Долбаные мигрени.

Он медленно стал подниматься со своего дивана, ощущая тяжесть во всём теле, будто его накачали оксидом дейтерия. Все звуки сливались в один монотонный шум, на фоне которого резко выделялся стук капель о раковину. Где-то за стеной бубнил телевизор, где-то ухахатывались дети; лаем захлёбывалась собака. Дом жил своей жизнью, и даже если он сегодня сдохнет, мир продолжит вращаться со своей неугомонной скоростью. Завтра здесь по-прежнему будет бубнить телевизор за стеной, дети будут продолжать смеяться своими писклявыми голосами, а собака будет продолжать истошно лаять. И всё по кругу.

Он пошёл вперёд, вытянув руки перед собой, как будто был ослепшим старцем, а не молодым парнем тридцати лет. Где-то там впереди стоял стол, на котором покоилось его обезболивающее вместе с рецептом, выписанным седеющим доктором, постоянно подкашливающим и облизывающим свои губы.

– Дело плохо, – сказал врач. – Я не буду Вас обманывать, Михаил. Дело очень плохо.

Странно, но всю жизнь его только и обманывали. Начиная с ублюдской школы, переполненной такими вот визжащими детьми; потом экономический колледж, где ему дали кличку «Желток», регулярно пинали под зад и подкладывали собачье дерьмо в рюкзак. Потом его выкинули оттуда и чуть не упекли то ли в дурку, то ли в тюрячку… То есть, иногда ему всё же везло. В армию его не взяли, пошёл работать… О да, работа! Экономист получился из него хреновый, а поступать куда-то ещё денег не было, пришлось идти и работать. Конечно же, грузчиком, кем ещё. Не маникюрщицей же.

Он проковылял к столику, шатаясь, как пьяный. Стал шарить руками по его поверхности. Под руку попала коробка сильного болеутоляющего – она зашуршала. Он

открыл её и принялся вытаскивать оттуда таблетки. Надо ещё сходить за стаканом воды, может быть, кран хоть на мгновение заткнётся.

Когда он положил таблетки обратно, его деревянные пальцы коснулись пистолета, лежавшего на этом же столике. На ощупь оружие было как кусок металла, на деле же из этого куска металла можно было снести кому-нибудь башку…

Он поковылял на кухню. В этой темноте он ориентировался уже отлично. Как будто ходил так тысячу лет. Но скоро ему предстоит выйти на улицу. Предстоит выйти утром, а не ночью. Но обратно он вряд ли вернётся, так что об этом можно было не беспокоиться.

Раздался неимоверный грохот. Так рокотала артиллерия, не иначе. Бомбы! Бах-бах-бах! Сейчас всё разлетится к чертям! И когда приедут спасатели, он будет хрипеть под грудами развалин этой «хрущёвки», а спасатели не смогут расслышать его дыхание.

Михаил присел, прижав руки к голове, стараясь отгородиться от развернувшейся бомбёжки. Мир словно всколыхнулся, перевернулся, всё пошло наперекосяк… Однако плавно картинка стала собираться назад. Никакой бомбёжки не было. Кто-то колотил в дверь. Изо всех сил лупил своим кулаком прямо по центру его обшарпанной двери.

«Кто-то», – подумал Михаил и скривился в гримасе. Конечно же, он прекрасно знал, кто стучится в дверь его с толстой сумкой на ремне. Не почтальон Печкин, нет. И не цыгане, торгующие одеждой. Нет. Полоумная тётка с нижнего этажа.

«Та ещё мразота», – удовлетворённо отметил Михаил.

У неё было какое-то расстройство психики. Она регулярно вызывала сюда участкового, и что самое характерное, каждый раз он являлся, смотря на Михаила сверху вниз. Безучастным взглядом. Так смотрят дети на осу, которая не может пробиться сквозь стекло на улицу.

Она жаловалась, что «этот наркоман сверху» постоянно заливает её. Или что у неё воняет трупом, который лежит расчленённый в ванне «этого наркомана». Или что у него орёт музыка.

– У меня мигрень, – каждый раз оправдывался Михаил. – Вы не можете говорить потише?

– Вы посмотрите на него! – визжала тётка. Она ходила в какой-то серой пижаме, левый глаз был всё время прищуренный, а левую ногу она подволакивала. То ли инсульт её нагнал, то ли что. Было ей сорок или пятьдесят, Михаил не знал. – Потише ему говорить! Что ты тут такое делаешь? У меня штукатурка сыплется с потолка!

Участковый – зеленоглазый громила под два метра в синей куртке с высоким меховым воротником – смотрел на Михаила иногда очень пристально и подозрительно, как смотрит мать, заставшая своего сына за мастурбацией на фотку своей учительницы.

– Сигнал поступил, – говорил он. – Надо проверить.

– Проверяйте, только я прошу…

Участковый каждый раз входил и топтался своими тяжёлыми сапожищами, оставляя грязь на полу везде – в прихожей, на кухне, в ванной.

– Софья Калистратовна, всё в порядке, – заверял каждый раз этот громила. – Ничего не обнаружено!

– Он спрятал тело! – визжала она. – Он разрубил его на куски и смыл в унитаз!

«Почему её не сдадут в дурдом». Это даже не было вопросом, это было скорее тезисом какого-нибудь Эратосфена, подготовившего выступление перед сенатом на тему обезумевших тёток.

– Вы же знаете меня, – заискивающе сказал Михаил участковому. Последняя встреча

их произошла буквально за два дня до сегодняшнего утра. – У меня ничего…

– Ты знаешь, сколько преступлений у нас совершаются против пенсионеров? Против инвалидов? Против женщин? – огрызнулся громила в униформе. На поясе у него плавно покачивалась чёрная дубинка, а с другой стороны пояса виднелся коричневый квадрат кобуры под табельное оружие.

– Много, – предположил Михаил.

– И совершают их такие, как ты, – закончил участковый. – И я буду ходить к тебе хоть каждый день.

Михаил пожал плечами. Это был какой-то «Дюплекс», но ничего комедийного не происходило. Скорее, бредовый ужас. Например, соседка сверху – маленькая, забитая, брюнетка – постоянно получала люлей от своего мужа. Тот муж чем-то напоминал этого участкового – такая же верзила. Частенько у них что-то грохало в квартире, кто-то или что-то падало на пол, кого-то пинали. Но Михаил точно знал, что этот мужик в форме туда не сунется. Был уверен. Есть дела поважнее.

– Ходите, – выдавил Михаил и поспешил закрыть дверь.

За эти два дня ему стало гораздо хуже. Болезнь не спрогрессировала, а рванулась вприпрыжку к финишной черте. Теперь его накрывало чуть ли не каждые полчаса. Таблетки он грыз горстями и почти ничего не ел.

– Открывай! – заорала тётка.

Время где-то семь утра, может, минут пять восьмого. Всё повторялось, как много раз прежде.

Михаил прошаркал к двери и открыл дверь – заперта она была на один внутренний замок.

– Я соскучился, – сообщил он тётке, когда открыл дверь.

Та страшно пучила глаза с видом человека, знающего всё обо всём. Нет, Александр Друзь так не смотрит. Эта тётка знала что-то другое, будто это ей колдун назвал число девятнадцать, она произнесла его, и ей открылись все тайны ада.

– Ты опять за своё, – прошипела тётка голосом заговорщика. – Ну, ничего-ничего… Я уже позвонила Юрику, он едет.

Михаил жутко улыбнулся. Крыша у него знатно ехала, но не так, как у этой маразматички. Юрик, точно. Зеленоглазый громила с толстой папкой в руке. Наверное, там была куча дел, но прицепился он почему-то именно к этому парню.

– Что Вас не устраивает сегодня?

– Ты меня заливаешь, – сообщила полоумная. Она смотрела так, будто пыталась разглядеть в Михаиле безумие, которым сама была заражена.

«В любой дурости заложен смысл», – подумалось парню. Кто это сказал? Незлобин?

– Проходите, посмотрите, – предложил Михаил.

Сумасшедшая горгулья двинулась в квартиру, раскачиваясь, как пьяный матрос на палубе.

– У тебя темно, хоть глаз выколи!

«Было бы неплохо. И по горлу ещё разок двинуть».

– Что поделать, – вздохнул Михаил.

Он догадывался, что сегодня кто-то будет убит. Точка кипения. Вот как это называется. Звуковые волны наслаиваются друг на друга, пока стакан не лопается. Пар высвобождается до тех пор, пока котёл не взорвётся. Всему есть предел.

– Сухо, – сообщила тётка, возившаяся в ванной. Почему-то она не додумалась включить

свет.

– Конечно, – согласился Михаил. Он чувствовал, как воняет от этой тётки. Будто она мочится в свою пижаму. Может, так и было. Пока ещё он себя контролировал и знал, что сам тоже воняет – не мылся уж полмесяца.

– Юрасик скоро придёт, – повторила гостья. – И мы скоро зайдём снова.

Она пошаркала по плохо освещённому коридору с одной лампочкой. Она болталась на проводе, заставляя тени прыгать из стороны в сторону.

«Я тебе покажу», – решил Михаил. Он медленно вернулся в квартиру и зажёг свет, скривившись и застонав от боли, пронзившей голову. Сейчас надо было смотреть внимательно, как бы чего не забыть.

Он прошёл той же походкой, что и гостья. Походкой тяжелобольного. Вернулся к столу. Забрал остатки таблеток – сунул в свою джинсовую куртку. Пистолет тоже взял. Там было вроде бы четыре патрона… Или сто двадцать, он не мог знать наверняка, да.

– Где же они, – пробурчал парень и ушёл на кухоньку – облупившуюся, с серым холодильником и коричневым столом. Рядом булькала батарея. – Вот где.

Пачка сигарет. Синяя. Смятая. Внутри три штуки. Ну ничего, ему хватит покурить. Он сунул их в тот же карман, что и таблетки. Повернулся к холодильнику. На его дверце виднелся приклеенный скотчем листок бумаги.

«ПСИХОЛОГ СВЕТА КОРОЛЕВА. УЛИЦА ТРОЦКОГО, ДОМ 13»

«Дом 13. Звучит как название триллера».

Михаил скрипуче посмеялся.

– Ну что, сука, – сказал он холодильнику. – Посмотрим, сколько ты стоишь. Ты же моя последняя надежда… Посмотрим! Надеюсь, ты не забыла клятву Гиппократа.

Потом он ушёл обратно в ванную, что была ещё меньше, чем кухня. Кафель весь грязный, унитаз почернел от времени, как зубы подростка, разжёвывающего таблетки с кальцием. Зеркало, висящее над ванной, отражало бледную тень. Настоящий труп.

– А говорят, что зомбарей не бывает, – улыбнулся Михаил сам себе. Улыбка его всё ещё белых зубов мгновенно преобразила его. Парень даже испугался. Где-то внутри кольнуло желание жить. Пожить ещё немного, посмотреть на белый свет.

– Поздно, на тридцать лет слишком поздно, – прошептал Миша. – Иди домой, Бадди. Я работаю один.

В мультфильме очередность фраз была обратной, но главное – смысл, как говорят почитатели рэпа. Теперь уже ничего не исправить. Если только усугубить. Это как писать девушке, которая не испытывает к тебе симпатии. Ты можешь написать «я тебя люблю, я соскучился» или «иди ты к чёрту, мразота истеричная». Исход будет один и тот же. Ничего положительного.

Парень медленно нагнулся и подобрал с пола пробку для ванной. Он заткнул слив и открыл воду на полную сразу из двух кранов. Вода хлынула с адским шуршанием, сравнимым разве с теми тяжёлыми ударами в дверь. Ванна стала быстро наполняться.

– Я вам покажу, суки, кто я такой, – процедил Михаил, испытывая такое удовлетворение, какое не испытывал даже после прошедшего пятидневного запора. – Я вам всем покажу. Вы у меня попляшете.

Он пошёл под грохочущую симфонию льющейся воды.

– Нож, надо взять нож, – спохватился Михаил. – Это не «Last of Us». Мой не сломается.

Всё происходило медленно, как под водой. Пока он запихнул нож за спину (пистолет находился у него с левой стороны, а нож он сунул за правую), допил давно прокисшее

пиво и протопал к входной двери, вода с плеском полилась на кафель.

«Вода – это жизнь», – рассудил Михаил. Обычно он забывал запирать дверь перед тем, как уходить, ведь брать здесь всё равно было нечего, но сейчас он твёрдо помнил, что надо хорошенько замкнуть квартирку. Может, когда они откроют, у этой твари сгниёт потолок. И мозги.

Головная боль стала угасать. Внимание парня сконцентрировалось уже не на его прошлом, а на будущем. А с прошлым пусть разбирается психолог. Психолог, который ещё не догадывается, с кем он будет разговаривать.

..........




ЗА ДВЕ НЕДЕЛИ ДО ЭТОГО





4


.

Михаил шёл по парку, шоркая выцветшими кроссовками по серому асфальту. Время было уже позднее – база, на которой он работал грузчиком, закрывалась поздно. Клиенты всё ехали и ехали, пища клаксонами друг другу. Грузовики, минивены, седаны. Все озлоблены и наряжены. В воздухе обычно весь день стоял запах пережаренных чебуреков, маслянистого бензина и краски. Все расхаживали туда-сюда, угрюмо и мрачно.

Иногда Мише казалось, что весь мир давил на него своей громадой, будто больше ни у кого никаких проблем не было. Все жили, что-то делали, работали, отдыхали, а он лично, как Атлант, держал на себе всю планету. Или как та здоровенная черепаха.

Он шёл домой, если можно было назвать домом ту халупу, где он просиживал в свободное время. А что ему ещё делать? Друзей не было, любимой женщины – и подавно. Единственное, что его отличало от других работяг с базы – он почти не пил. Курил – страшно, всё больше и больше, смоля при каждом удобном случае. Но водку не пил. Может, это и был главный корень его мрачного видения мира. Алкоголь раскрашивал мир. Мир становится цветным после пятой стопки, как читал Легостев Никитка. Да и работать, наверное, легче, когда знаешь, что отработаешь смену и каааак налижешься в стельку. Но теперь смен не будет.

Его уволили. И, конечно, никто не захотел платить ему за последний месяц.

Как-то в школе у него был один дружок, всё хотевший стать лётчиком. Его бы ужаснуло слово «последний», и он бы начал суеверно отплёвываться. Но месяц был действительно заключительным… Его же уволили всё-таки.

– Так получилось, – сказал его начальник. Низенький мужик с карими глазами, тёмноватой кожей и чёрными, жёсткими волосами. Его взгляд прищуренных глаз не выражал ничего, что можно было бы подтянуть под термин «сожаление». – Так получилось. Ты уволен.

Михаил опешил. Он столько времени рвал задницу, чтобы ему было чем платить за свет, воду и обезбол, а теперь этот коротышка с полнеющей талией в грязном фиолетовом спортивном костюме сообщает ему, что он уволен. Никаких там «специалистов по увольнению». Докажите мне, что я уволен. Почему я уволен, не вижу причин.

– А зарплата когда? – спросил вместо этого парень, чья толстовка вся была перепачкана известью и мукой.

– Зарплата? – спросил коротышка и начал копаться в кармане. Но явно он туда полез не за деньгами. – Нет денег. Приходи потом.

– Когда?

– Не сегодня, – ответил коротышка. – Мне надо работать, иди.

Михаил знал, что этот начальник просто «начальник», и что он сам может вылететь

отсюда, когда настоящее Начальство решит внезапно сэкономить.

«Ну же, Мишань, ты же учился на экономиста, сам знаешь, это предпринимательство».

Но программу школы и своего колледжа он плохо помнил – ему мешали учиться, а что он всё же запомнил, то давно растерял. Но копать он научился. И выбивать двери.

Михаил безвольно пошёл, побрякивая мелочью в кармане. Надо было отстоять себя, отпинать его, забрать всё! Он даже представил, как роняет этого коротышку и начинает его пинать, а потом прыгать на его башке… Но – нет. Всё это пронеслось мгновением. И он пошёл прочь, как побитый и выброшенный на автостраду пёс. И он шёл.

Тьма сгущалась, предстояло пройти ещё четверть квартала. Недавно прошёл дождь, и парень старательно обходил небольшие лужицы, в полумраке отливающие зеркальным блеском. Путь его пролегал через окраину. Он не боялся бродячих собак – их давно здесь всех перерезали и перестреляли. А новых ещё не выбросили. Ну вы знаете, добрых людей на всех хватит. Он не боялся грабителей – взять с него нечего. Он даже не боялся чёрных трансплантологов или работорговцев, отлавливающих людей и увозящих их работать на кирпичные заводы… Здоровья у него тоже не осталось.

Подумав об этом, он достал сигареты. Дорогое удовольствие, но всё же не такое дорогое, как проститутки с обвисшими боками, задирающие ценники по три тысячи в час.

Стояла тишина, нарушаемая лишь шлёпаньем его собственных шагов, да небольшой головной болью, постукивающей где-то в висках свинцовыми бубенцами. Погода стояла, на удивление, хорошая, можно даже…

Кто-то бежит со всех ног. И из последних сил – дыхание его на пределе. А вот кто за ним бежит – ещё чувствует себя получше, шлёпает ногами быстрее и дыхания его не слышно.

– Стой, сучёныш! – крикнул грубо преследователь, и теперь они перебегали дорогу под фонарным столбом. Убегающий подросток и рослый мужик с дубинкой в руке. – Стой!

Парень рванул куда-то через проходную, явно не зная, что теперь та закрыта – там установили решётку, чтобы не шастали тут всякие. Окраину чуть ли не всю признали аварийной, и местных жителей уже расселяли по другим улицам…

Они скрылись от взгляда Миши, и почти сразу же тревожно застучала решётка, по которой попытался вскарабкаться подросток, но человек с дубинкой его догнал. И уронил.

– Попался, сучёныш! – удовлетворительно сказал догоняющий. Теперь и он тяжело дышал. – Вставай!

Михаил аккуратно приблизился к углу и выглянул, силясь рассмотреть, что же там происходит. Сердце его забилось гораздо сильнее – он испугался, что человек с дубинкой сейчас развернётся, заорёт «Ещё один!», но всё равно смотрел. Подросток лежал у решётки, а преследователь стоял, оперившись руками на колени. Устал. Здоровый мужик с какой-то высокой шапкой на голове. То ли он его ударил, то ли тот сам свалился с решётки… Непонятно.

– Чё, побегать решили? – грубо спросил человек, выпрямившись. – Совсем охренели, малолетки…

Тут Михаил увидел, как с противоположной стороны – из такой же темноты – выскочил ещё кто-то. Тоже подросток, щуплый, одетый в куртку с капюшоном. В руках он держал то ли арматуру, то ли монтировку… Михаил подавил в себе желание закричать «Берегись!», и в следующую секунду он с размаху обрушил удар своего инструмента прямо на голову человеку. Тот закричал и повалился на колени, с головы его упала шапка.

В приступе паники преследователь пытался сдёрнуть у себя что-то с пояса, всё ещё

стоя на коленях между двумя подростками. Подоспевший на помощь нанёс ещё два быстрых удара – холодное «тук! тук!» отчётливо прорезало воздух. Человек свалился лицом вниз, больше не крича.

Лежавший подросток судорожно поднялся.

– Ты чё наделал, Костик? – выдавил испуганно он. – Ты зачем его убил?

– Пошли, – ответил Костик, скинув с себя капюшон и обнажив почти наголо бритую голову. – Пошли. Живо!

Костик схватил опешившего товарища, рывком поднял его на ноги, и потащил прочь. Миша затаил дыхание, вжавшись в стену. Он много всего повидал, но такого ещё не видел. Так он простоял довольно долго, размышляя, что же делать дальше. Из оцепенения его вывела сирена, зазвучавшая где-то неподалёку. Темноту позднего вечера разрезала «мигалка», сверкающая чуть ли не на весь квартал.

Ноги Мишу понесли вперёд, он сам даже не понял, куда идёт. Он прижался к стене, как человек, идущий по карнизу, и медленно продвигался вперёд – к лежавшему полицейскому. Когда он подошёл ближе, то увидел, что голова пострадавшего вымазана чем-то тёмным, и это что-то тёмное стало образовывать небольшую лужу у его лба.

«Пистолет», – подумалось Мише, когда он увидел расстёгнутую кобуру. Вот что он пытался выхватить. Дубинка валялась рядом.

Не зная, что он делает, испытывая дичайший ужас, Михаил медленно наклонился над лежавшим человеком. Он был уверен, что тот сейчас рывком развернётся, уставившись бледным щетинистым лицом, залитым кровью, и схватит мертвецкой хваткой его за руку. И скажет «попался, сучёныш!».

Всё это настолько ярко и отчётливо представилось парню, что он замер. С невероятным усилием он выпрямил руку и вытащил пистолет из кобуры. Сначала он чуть его не выронил – руки стали скользкими и деревянными от пота и ужаса. Тяжёленький, не игрушечный.

Раньше он стрелял довольно хорошо. Хоть он и не был выдающимся спортсменом, но стрельбе он научился, и частенько ему снилось даже, как он стреляет по своим однокашникам… Ужас, чего только не привидится.

Что-то где-то упало. Резко и безжизненно.

Михаил тут же побежал прочь. Все обычно думают, что когда человек сильно напуган, то он замрёт на месте, но на самом деле его инстинкты тут же подскажут ему, как надо переставлять ноги и махать руками, чтобы побыстрее свалить. Как у косули, которую напугали гогочущие охотники.

«Беги, лес, беги», – подумал Миша.

Он бежал практически по абсолютной и безжизненной тьме, отчётливо слыша только лишь звук сирены. Он думал, что за ним несётся отряд «собровцев» в чёрных балаклавах, с чёрными пластиковыми щитами, изо всех сил пытающиеся удержать на месте рвущихся немецких овчарок, неотвратимо взявших след. Вот-вот они вцепятся в задницу ему.

Он перемахнул через какой-то ржавый забор и с размаху упал в лужу. Резко оглянулся и никого не увидел.

«Теперь я ещё и преступник», – подумал парень.

Зачем он это сделал, сказать он не мог. Он всё чаще делал что-то бесконтрольное, будто его кто заставлял это делать. Как там звали врача, сошедшего с ума на войне? Он ещё описывал, что с ним происходит. В голове крутилась лишь фамилия Блюмберг, но явно неправильная.

Кто-то нечленораздельно заорал в мегафон чуть ли не на соседней улице.

«Если они поймают их, то те сразу же скажут, что видели меня, – лихорадочно думал Миша. – Они так и скажут: это он размозжил башку монтировкой вашему коллеге. Нажмите, он всё расскажет».

Михаил задрожал всем телом, подскочил и побежал прочь. Мысли в голове метались мусором, поднятым в воздух ураганом. Он будет бежать, пока не упадёт. Теперь это его преступление. Не последнее.

Когда человек на взводе, он может наломать дров. Он кричит, матерится, ссорится, дерётся, крадёт оружие. Но нельзя забывать о том, что ломать – не строить. Когда ломаешь дрова, всегда летят щепки, это всем известно. Как то, что после пяти идёт шесть.

………..




ЗА ДВА МЕСЯЦА ДО ЭТОГО





5


.

Ждать да догонять. Гласит ещё одна старая поговорка. И поговорка эта весьма правдивая, в этом можно убедиться, если спросить женщину, которая не может забеременеть. Или человека, опоздавшего на поезд. Или человека, сидящего на приём к доктору.

Михаил слышал, как кто-то кашлял. Утробно и тяжело. Очередь вся гудела, но этот кашляющий выделялся, как пятно крови на снегу. Он кашлял и кашлял, разбрызгивая свои заразные слюни. Наверное, люди уже начинали сторониться него.

Михаил закрыл глаза, пытаясь избежать такого яркого света плафонов. Коридор тоже был белый, как и стены. Только пластиковые стулья были кричащего жёлтого цвета, расставленные вдоль стен. Люди громоздились чуть ли не друг у друга на головах.

Рядом сидел старик, скрючившись на одном из стульев. Он вполголоса рассказывал кому-то по телефону, что ему назначили уколы в простату, один укол – за десять тысяч. Иногда он хрипло хехекал, будто это было забавно.

Кабинет открывался и закрывался. Каждый раз выглядывала медсестра, вяло оглядывая собравшихся поверх своей медицинской маски. Она называла фамилии своим ленивым голосом и заходила обратно. Низкорослая, широкая.

– Бочкин, – сказала она пискляво. – Бочкин!

Старик засунул свой телефон и поднялся. Он неспешно прошаркал в кабинет. Медсестра смотрела на него крайне неодобрительно, будто он пинал её беременную мать по животу, а не был очередным больным.

«Здоровых нет, есть недообследованные» от создателей «то, что вы на свободе – не ваша заслуга, а наша недоработка».

Время тянулось медленно. Он ждал и ждал. В голове звучало заевшее интро из «Mein Herz Brennt». Монотонно и нервно.

«Я голос тьмы, что создан болью». Вроде есть там такая строчка.

Дверь снова медленно открылась, оттуда выходил Бочкин. В этот раз медсестра шедшая за стариком, посмотрела неодобрительно в спину старика и пробормотала: «им по девяносто лет, а они всё в больницу лезут».

В какой-то момент Михаилу захотелось свалить её и прыгать у неё на её тупой средне-специальной башке до тех пор, пока виски под подошвой его ботинок не превратятся в гречневую кашу.

– Новиков, – сказала она, глядя в упор на парня.

Тот кивнул и встал. Ярость наравне с головной болью всё чаще врывалась в его жизнь.

А потом он встретился с седеющим доктором, чьё лицо было крайне напряжено. Ему было где-то сорок шесть, но выглядел он на все сто. Он покашливал, облизывал губы и вертел в руках результаты анализов, неприятно скрипя пальцами.

– Дело плохо, – заявил он наконец. – Я не буду Вас обманывать, Михаил.

Потом парень плохо помнил, о чём говорил доктор. Из всего стало лишь понятно, что надо бороться, глядишь, подольше протянешь. Гулять больше, работать меньше, ну и принимать успокоительное напополам с обезболивающим… Почему-то его не посетило то самое отрицание, обычно посещающее всех. Наоборот, он вытянул лицо в полном понимании.

– Понятно, – сказал Михаил и взял рецепт на лекарство. Доктор ещё написал ему кучу направлений, но он их выкинул сразу же, как вышел из больницы. Он ничуть не испытывал облегчения, выйдя оттуда. Ноги понесли его прочь по тротуару, навстречу шла семья: блондинка в синем пальто; маленькая девочка-шатенка, улыбающаяся во весь рот, державшая в одной руке фиолетовые воздушные шарики, а в другой – руку своего отца; высокого брюнета в серой расстёгнутой куртке. Ещё ему попался смуглый дворник в оранжевой жилетке с надписью ЖУК-1, а потом группа смеющихся студентов, пестрящих белыми рубахами и чёрными юбками.

В такие моменты, наверное, понимаешь, как мало ты значишь, как мало ты успел. Даже если тебе шестьдесят восемь, и тебе выносят из подъезда, а ты косишься на всех этих живых и жизнерадостных людей. Мда, паршиво.

Кеннеди завещал всем ходить больше, ибо прогулки полезны для здоровья, а безымянные бодибилдеры предлагали воздерживаться от мастурбации. Йоги советовали есть овощи, а не мясо; зожники предлагали подтягиваться, а не курить. Да, теперь уж что.

Михаил закурил, всё глубже погружаясь в свои мрачные мысли. Он понимал, что ничто не вечно, как писал Шекспир, и всё пройдёт, как пел Боярский. Так и его жизнь резко стала соскальзывать куда-то в Тартар. И всё как-то стало не иметь значения. Он бы так и шёл, ничего не видя перед собой, пока не упёрся бы в перила моста, перекинутого через реку, в нескольких километрах отсюда. Там бы он выкурил последнюю сигарету и сиганул бы через перила… В теории это представлялось просто. Но на практике ты, скорее всего, расшибёшься о толщу грязной воды, переломаешь рёбра, будешь орать и долго захлёбываться, пока, наконец, не пойдёшь на дно куском дерьма.

«Он лежит на дне из ила, в жизни мало что успел».

– Ничего не успел, – проговорил Михаил и остановился на остановке. На ржавой коробке, якобы защищающей ожидающих от ветра и дождя, была наклеена куча объявлений. Листки с информацией о съёме квартир, проституток и мужей на час. Оранжевые, белые, розовые. Один был совсем свежий, недавно приклеенный.

– Психолог Светлана Королёва, улица Троцкого, дом 13, – прочитал Михаил, и боль пронзила его голову ржавой арматурой. Боль смешивалась с уродскими воспоминаниями из жизни, из прошлого. – Да, психолог бы мне не помешал… Ох, мне нужен психолог!

В последней фразе, обращённой к объявлению, было столько угрозы, что люди, стоящие на остановке, стали озираться, но не в поисках приближающейся маршрутки.

Михаил рывком сорвал объявление, сжав кулак с листком изо всех сил. Машинально он сжимал и зубы. В этот момент он убедился окончательно, что люди бывают двух типов: неудачники и успешные. Одним не достаётся ничего, а другим – всё.

……….




СЕГОДНЯ





6


.

Она схватила телефон и попыталась включить его. Ага, он так и послушался – разряжен. А вот в такие моменты понимаешь, как важно уделять внимание мелочам. Иногда твоя жизнь превращается в кошмар на ровном месте.

– Откройте, моя дорогая психологиня! – проревел Мишаня и с размаху поддал дверь, отчего она комично прогнулась. – В армии я не был, но кое-чему жизнь меня научила…

Света никогда не оказывалась в таких ситуациях; хоть и много психов она повидала, но такого – в первый раз. Совершенный отморозок. Казалось бы, как его ещё не упрятали?!

– Помогите мне, доктор, – отчётливо забубнил парень, прижавшись ртом и носом к щели, образовавшейся между дверью и косяком. Он осклабился, как убийца, почувствовавший кровь косули или белки. – Мне кажется, я схожу с ума…

Светлана Алексеевна судорожно пыталась придумать, что же делать, но в голову лез только окровавленный труп её секретарши, одна из ног которого наверняка ещё конвульсивно дёргалась. Она обернулась к окну – этаж третий, не выпрыгнешь, но позвать на помощь можно! Неуклюже психологиня рванулась к спасению, заскользила на своих полутораметровых каблуках и припала к подоконнику. Ухватившись за ручку форточки, она повернула её и рванула на себя. В кабинет ворвался гул машин и разговоры где-то внизу.

Дверь с треском вылетела. Маньяк оказался в одной комнате с ней.

– Стоять! – рявкнул он и в одно мгновение вытащил пистолет, будто до этого тренировался в симуляторе ковбоев. – Повернитесь ко мне, дорогуша.

Сердце у Светланы упало куда-то вниз и ухало где-то у её треклятых каблуков. Она хотела рискнуть и заорать что есть сил, но пока решила не обострять ситуацию. Поорать она ещё успеет. Здесь надо взять в себя в руки и максимально сглаживать конфликт…

Щёлкнул предохранитель.

– Я Вам жопу прострелю, если Вы не повернётесь, – пообещал маньяк срывающимся голосом. Было ощущение, что он вот-вот пальнёт ей куда-нибудь. Такое гадкое ощущение… Те, кого приговаривали к расстрелу, несомненно, поняли бы, о чём речь.

Светлана повернулась, медленно поднимая руки, как пойманный бандюган. Главное, без резких движений. Психа может всё что угодно спровоцировать. В голову полезли воспоминания о нынешнем утре. Когда в последний раз она видела своего любимого… Тьфу ты, чёрт! Какой последний? Ничего страшного не происходит, сейчас разберёмся.

– Вы не сильно заняты? – спросил Михаил иным голосом. Нарочито дружелюбным.

– Да, – ответила Светлана, но рук не опускала. Она размышляла, чем же можно огреть по башке этого идиота. А говорил ей любимый, чтобы она купила себе перцовку хотя бы.

– И я тоже, – кивнул он. – Сейчас я закрою за собой дверь, и мы просто поговорим, ладно?

– Ладно. Пациент для меня всегда в приоритете…

Отлично, первая ошибка сделана. Это как в той игре, когда надо выбирать варианты ответов. И если ты пару раз ошибёшься, то считай, что покойник. Нет, ну какой пациент?

– НЕ НАЗЫВАЙ МЕНЯ ТАК, ПОТАСКУХА! – рявкнул моментально рассвирепевший Михаил и ринулся на Свету. Он отвесил ей такую пощёчину, что она свалилась на бок. Юбка её задралась и она машинально одёрнула её. – Проси прощения, мразь.

– Прости меня, – сказала Света, удерживаясь от того, чтобы не назвать его похуже.

– Последний раз, – прошипел он, наклонившись над ней. Ствол его пистолета подрагивал. – Лучше не дёргайтесь, пока я закрываю дверь. Мне терять нечего, а вот Вы…

– Как скажете, – тихо отозвалась она, пытаясь привести мысли в порядок.

Миша удовлетворённо хмыкнул. Голова его не болела, хоть лицо и горело от перевозбуждения, пока он чувствовал себя просто отлично. День пусть и начался паршиво, но сейчас всё шло прекрасно. Он медленно прошёл обратно в приёмную, готовясь круто развернуться и, подобно герою вестернов, в упор расхреначить эту потаскушку.

– Извините, тётя, – сказал он Евгении Александровне, смотрящей остекленевшими глазами в потолок. Кровью она была замазана от самого горла до пояса. – Пойдёмте со мной.

Михаил схватил труп за ногу и волоком потащил в кабинет.

– Светлана, Вы не против?

Света чуть не потеряла сознание, когда увидела, что он делает. Она позеленела и попыталась взять себя в руки. С ней пока ничего плохого не произошло, но этот ублюдок теперь как глубоководная мина – только задень.

– Не против.

Краткость – сестра таланта. Уже хорошо. Она хотела назвать его как-нибудь, но передумала. В такой ситуации она ни разу не оказывалась. Это тебе не пары провинциальных богатеев мирить – здесь одно неверное движение…

Он что-то сказал.

– Что, простите? – испуганно спросила Светлана, и Миша рассмеялся. Он снова вышел в приёмную, аккуратно убрал со стола ноутбук, стационарный телефон и селектор. Сложил всё рядом, а затем поволочил стол в кабинет. Ужасный скрип прорезал воздух. Но это даже хорошо – даже в раннее утро понедельника какие-то девочки должны быть на этаже. Хоть он относительно бесшумно расправился с секретаршей, выбитая дверь и перетаскивающаяся мебель должны быть хорошо слышны.

– Почему Вы не спрашиваете, что я делаю? – спросил Михаил с подозрением.

«Потому что и так знаю, что ты делаешь, – со злым бессилием подумала Светлана. – Хоть я и напугана так, что сейчас обделаюсь – и обделаюсь далеко не зефиром – ума у меня хватает понять, что ты делаешь. Ты баррикадируешься».

– Что ты делаешь? – спросила она вслух, пытаясь говорить мягче.

– Не твоё дело! – рявкнул он. – Тебя ждёт незабываемый приём, болтушка ты моя!

«Я не твоя, кусок дебила».

Он навалил стол и кресла таким образом, чтобы никто не мог зайти сюда с первого раза. Как минимум, без его разрешения. Потом огляделся по сторонам и прошёл к противоположному углу, сполз по стене. Мало ли, вдруг появятся снайперы из ниоткуда.

– Ну, начинайте свой приём, – махнул он пистолетом. – Что молчите.

– Скажите, пожалуйста, что Вас беспокоит, – сглотнув здоровенный комок, начала Светлана. Она медленно поднялась на локтях, следя за его реакцией, и тоже отползла к стене. В итоге они оба сидели на полу, а между ними лежал труп секретарши. Романтика.

– Что-то я потерял смысл жизни, знаете, – ответил он. – И ничего меня не радует. Что делать?

– Давайте попробуем разобраться, – предложила она, слыша, как за окном внизу смеются дети. Выродок напротив хоть и пытался показать, что расслабился, она видела, как пристально он наблюдает за ней своим больным взглядом.

– Всё началось очень давно, думаю, это началось в детстве… Вроде так вы все считаете?

– Кто – мы? – аккуратно полюбопытствовала Светлана и поразилась тому, что почти взяла себя в руки. Пока живая и даже не изнасилованная – уже хорошо.

– Мозгоправы, – коротко ответил Михаил и, наконец, сметил взгляд с неё. Одной рукой он продолжал держать пистолет, а другой вытащил пачку сигарет и вставил одну сигарету себе в рот. Потом достал зелёную пластиковую зажигалку. – Вы же сами говорите, всё идёт из детства. Вот и давайте, сучары, расскажите мне, где я испортился.

Оскорбление её хоть и укололо своей неожиданностью, но она напомнила себе, что, если она хочет выжить, ей придётся даже ему минет сделать, если он скажет. Но до этого не должно дойти. Ведь скоро придут Садовские. И спасут её.

– Поделитесь со мной самым хорошим своим воспоминанием, – попросила она, сцепив руки на коленях, надеясь, что он не видит её красных трусов, а то мало ли что ему придёт в голову.

– Да, помню, было одно, – затянулся он и начал рассказ.

Время было примерно полдесятого.

……….




ЗА СЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ ДО ЭТОГО





7.


Света не было – такое случалось, поэтому звонок подавала высокая уборщица (уборщицы здесь звали себя «техничками»). Высокая женщина с двумя подбородками и неприятным голосом ходила туда-сюда и трясла колокольчиком, перевязанным красным бантом. Дети носились из стороны в сторону, сталкиваясь и снова разбегаясь.

– Всем на урок, всем на урок! – зычно повторяла уборщица.

Миша шёл по коридору, прижимаясь к стене, чтобы более крупные ребята не сбили его с ног. В одной руке он нёс свой серенький рюкзачок, а в другой – сменную обувь. Сейчас должна быть физкультура. Самый дерьмовый и нелюбимый урок. Хуже всего было то, что он проводился сразу с тремя классами, как полагается. «А», «Б» и «В». И в каждом – редкостные дебилы, особенно в «Б».

– Желток идёт! – крикнул маленький толстяк и показал пальцем на приближающегося Мишу. Детки кружком стояли у раздевалки и ждали своего козла отпущения, чтобы сегодня взять и, свесив на него свои грехи, отпустить в пустыню. – Урод, давай быстрее!

Миша ничего не сказал, только лишь с усилием улыбнулся. Если он бы заплакал, то это вышло бы ему боком.

– Привет, ребята, – сказал Миша и попытался пройти в раздевалку, вход в которую перекрыл другой школьник – детина из восьмого «В» в серой и заляпанной жиром футболке. Он скрестил свои веснушчатые руки на груди и явно не собирался пропускать мальчика.

– Куда ты прёшь, урод? – спросил он, хотя сам не блистал красотой. Его круглое лицо с круглым носом выдавало в нём признаки очередного вырожденца, зачатого алкашами. – Иди отсюда!

– Мне надо переодеться… – начал Миша, но толстяк, подкравшийся незаметно, отвесил ему подзатыльник. Ударил хорошо, шлепок получился звонкий.

Все загоготали. Кроме толстого и круглолицего, сюда подтянулись ещё несколько – тощий и кривозубый, которого шпыняли тоже нехило; две девочки, одна с тёмными волосами, другая со светлыми; и ещё один мальчуган с треугольной фигурой, одетый в чёрный спортивный костюм. Их лица выражали несказанное удовольствие. Начиналось веселье.

– Иди отсюда, переоденься в другом месте, – сказал Треугольник. Он смотрел своими чёрными глазами на Мишу в упор и, казалось, изо всех сил сдерживался, чтобы не пнуть его или не плюнуть в него. – Урод.

Миша беспомощно оглянулся. Он ждал, что должна прийти учительница (а физкультуру у них преподавала жеманного вида тётка, еле волочащая ноги), но она никак не приходила. У неё были какие-то проблемы с речью и она вела себя заторможено в целом, но кого это волновало… Делать было нечего. Мальчик развернулся и начал уходить, как та шатенка из подошедшей группы шакалят пнула его сменку. Все снова загоготали.

Губы у Мишы задрожали, он был готов вот-вот расплакаться. Главное, чтобы не у них на глазах. Он поспешил удалиться, но не бегом, чтобы не дать повода снова этим вырожденкам зубоскалить.

– Куда ты бежишь? – зычно спросила та уборщица с колокольчиком. – Ну-ка, на урок, быстро!

– Мне надо переодеться, – жалобно сказал Миша.

– Иди и в раздевалке переоденься! – с нажимом сказала уборщица. Они стояли в коридоре неподалёку от раздевалки мальчишек, к которой привалило уже ещё несколько ребят. Тот кривозубый что-то оживлённо объяснял подошедшим. Миша был готов поклясться, что эта каланча рассказывает что-то про него. Да, каланчу эту тоже гнобили, но он не упускал возможности самому поизмываться хоть над кем-нибудь, получая одобрение.

Миша оказался перед очередным сложным выбором: либо развернуться и снова получить, либо сказать, что его не пускают. И опять получить.

– Я не могу там, – выдавил он из себя, чувствуя, как заболел живот. – Пожалуйста, дайте…

– Ты глухой, что ли?! – рявкнула «техничка». – Сколько можно?! А ну, пошёл отсюда! Щас директоршу позову, будешь знать!

Мальчик испугался. Вернее, сначала его пронзила обида – такая, что из него полез вопль горечи, грозивший разодрать глотку. А вот потом он испугался и пошёл обратно – медленно, ничего не видя из-за пелены слёз. Встретили его, разумеется, гоготом.

– Держи, урод, – сказал Треугольник в своём чёрном блестящем спортивном костюме и плюнул на Мишу. Взял и плюнул.

– Держи, урод, – повторила шатенка и тоже плюнула.

Больнее всего было осознавать, что сраная поломойка всё это видела. И не только она. Может, она даже ухмылялась, когда кто-то в него плевал или ставил подножку, или толкал в спину, или сбрасывал его куртку с вешалки на пол.

Миша заревел в голос, прижимая к себе рюкзак и сменку. Сил сопротивляться не было, поэтому он просто вжался в стену и стоял.

– Здравствуйте, Валерия Дмитриевна! – крикнул толстяк. И все тоже стали здороваться.

Мише было стыдно, он понимал, как выглядит, и чувствовал, что краснеет. Хоть он ещё и не видел лица физручки, но знал, что сейчас она посмотрит на него с отвращением, закатит глаза, недовольно запыхтит…

– Стройся, – проскрежетала она устало. – Сегодня у нас нормативы.

Странно, но она как будто ничего и никого не замечала. И не стала требовать у Миши Новикова, чтобы тот быстрее переоделся, а они его подождут… Нет, она пошла отмыкать спортзал, и повела строем всех туда, а сам же мальчик торопливо пошёл переодеваться.

Урок прошёл обычно. Его особо не материли и не пинали, были заняты кривозубым -он запнулся о собственные шнурки, чем и заслужил порцию насмешек. Миша особо не радовался, но в то же время и был рад, что от него хоть на немного, да отстали.

Когда урок закончился, он не побежал вместе со всеми в столовую, да и в раздевалку тоже не побежал, а встал у подоконника, ожидая, когда же все выйдут. Девочки, проходя мимо него, хихикали, мальчики – хмыкали. Казалось, пока жить можно. Через некоторое время поток проходящих мимо стал редеть, и Миша пошёл в раздевалку.

«Ага», – подумал мальчик и снова оказался на грани истошного плача. Его рюкзак валялся на полу, как и один ботинок. Второго, конечно, не было. Звенящая безысходность стала душить его, снова застилая слезной пеленой глаза. Он бросился к рюкзаку – расстёгнут. Стал рыться и наткнулся на что-то вроде комков земли…

Дверь в раздевалку открылась, отчего Миша чуть не подпрыгнул.

– Желток, – позвал его толстый.

Миша молчал, выбрасывая застарелое собачье дерьмо из рюкзака, слёзы катились у него по щекам, а рот беззвучно искривился.

– Желток! – повторил толстый.

Миша продолжил игнорировать этого ублюдка.

– Слышь, ты чё молчишь, Желток! – заорал толстяк. – Ты оглох?

Он быстро забежал внутрь и пинком выбил рюкзак из рук у Миши.

– Да отстань ты от меня! – заверещал Миша и заревел в голос. – Что тебе нужно? Что?!

Потом он убежал. Убежал, и всё. Бросив ботинки, бросив рюкзак. Он видел, с каким ехидством смотрели на него старшеклассники и старшеклассницы. И чувствовал себя таким одиноким, таким униженным. Таким одиноким. Таким одиноким!

В этот день они больше не издевались над ним, ведь до слёз его же довели, дело сделано. Хотя и на математике, и на физике, он чувствовал, как на него пялятся его мучители. И пристальнее всех смотрел тот человек, который придумал ему кличку; который придумал ему подкидывать дерьмо; который тыкал его карандашом в спину по средам, оставляя красные точки на его рубашке…

……….




СЕГОДНЯ





8.


Михаил замолчал, вертя в руках смятую пачку сигарет, но продолжал смотреть на пистолет, дуло которого легонько подрагивало.

– Ну и что Вы молчите, доктор? – резко спросил Михаил. – Я в седьмой палате с мечтой о хит-параде… Я буду прыгать на кровати, можно?

– Как хотите, – согласилась Светлана Алексеевна, отсчитывая время до прихода Садовских. Неадекват рассказывал про своё детство где-то минут пятнадцать, не меньше. – Ужасная история.

Михаил вымученно рассмеялся, но ничего не ответил.

– Может, Вы мне ещё и сочувствуете?

– Я Вам сочувствую… Как я могу звать Вас? – спросила докторша.

– Никак меня не зовите, – буркнул он. – Я же никто. Давайте, говорите что-нибудь.

Он машинально направил ствол на неё, из-за чего она беспокойно заёрзала.

– Вам надо отпустить прошлое, – аккуратно сказала Светлана Алексеевна, пытаясь добавить в голос мягкости. Ну и, конечно, не смотреть на него своим тяжёлым взглядом, а то он в ней четвёртую дыру проделает. – Иначе Вы не сможете быть счастливы.

– Я и так не смогу, идиотка тупая, – он бросил скомканную пачку на пол и достал почти

идентично смятую упаковку обезболивающего. Покрутил в руках, с интересом разглядвая трещинки на упаковке, будто видел в это      й упаковке себя самого.

– Хорошее средство, – сказал он и кивнул. – Но дорогое… Ты бы только знала. То есть, Вы.

Она не была психиатром, но ей и не надо было им быть – перед ней агрессивный стопроцентный шизик. Эх, а ведь могла бы нежиться с любимым, а не сидеть тут, пытаясь не смотреть на раззявленный рот своей мёртвой секретарши.

– Какой у Вас диагноз? – спросила она, готовясь к взрыву его эмоций.

– Это уже не важно, – отрезал Михаил. – Я думаю, что всё кончено для меня.

Он быстро приставил пистолет к виску и скосился на неё.

«ДА! ДАВАЙ, УРОД ВОНЮЧИЙ, СТРЕЛЯЙ!!! ВЫСТРЕЛИ, НУ ВЫСТРЕЛИ, ТОГДА Я БУДУ ПРИХОДИТЬ КАЖДЫЙ ДЕНЬ НА АВТОВОКЗАЛ И ДАВАТЬ ПОТРОГАТЬ СЕБЯ ЗА СИСЬКИ ВСЕМ ЖЕЛАЮЩИМ БОМЖАМ! ВЫСТРЕЛИ, УМОЛЯЮ!»

– Вы хотите, чтобы я выстрелил? – спросил он спокойно.

– Нет, – ответила она. – Вы должны… жить. Понимаете.

Он снова перевёл пистолет на неё.

– Убеди меня, что я должен жить. Если не убедишь, я клянусь, что мы помчимся в ад на одной маршрутке. Ты же понимаешь.

Она понимала.

……….




В ЭТО ЖЕ ВРЕМЯ





9


.

– Выключен, – сказала жена Садовского, демонстративно отвернувшаяся от него так, насколько это позволяло переднее сиденье их тёмно-оранжевого «лексуса». Они стояли в пробке за две улицы от её офиса.

Константин Андреевич только хмыкнул, постукивая по бархатному рулю кончиками пальцев. Выглядел он по-прежнему безучастно, размышляя о чём-то своём.

– Тебе вообще плевать на нас? – спросила его жена.

– Ты можешь хоть сейчас не истерить, – флегматично спросил бизнесмен, но это не прозвучало как вопрос. Так люди говорят со старым телевизором, а не со своей огненной фигуристой женой. Прежде чем та что-то ответила, Константин Андреевич достал завибрировавший телефон. Эсэмэска.

– Кто это тебе написывает? – продолжила давить его жёнушка, скрестив руки на груди.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/rim-edelshteyn/vdrebezgi/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.