Книга - На чистовик

На чистовик
Рената Соло


Мила Богданович, живущая в Нью-Йорке иммигрантка из Сербии, идёт навстречу своей Большой Американской Мечте, пытаясь реализоваться как специалист, мать и жена. Несмотря на престижную должность и любящих мужа и дочерей, эмоциональная и неуверенная в себе Мила постоянно мучается вопросами о собственной профессиональной, творческой и женской несостоятельности. Руководящая позиция даётся ей нелегко, отношения с мужем Александаром превратились в рутину, она не уделяет достаточно внимания детям, а надвигающийся кризис сорока лет и потенциальное увядание пугают и вгоняют в депрессию. Повышенное внимание и дружба со стороны молодого коллеги Скотта Сигера вносят в Милину жизнь приятное разнообразие и заставляют её посмотреть на себя другими глазами. Благодаря Скотту, она вновь чувствует себя привлекательной, талантливой, яркой и достойной всего наилучшего. Только почему Миле кажется, что она раз за разом предаёт себя?





Рената Соло

НА ЧИСТОВИК

Роман



Посвящается А.




10 февраля


Алекс стоял у двери в палату, опустив голову и не слыша, что к нему обращаются. Вой сирены за окном заливал отупляющей волной – этот пронзительный шум унёс с собой все остальные звуки, и внутри Алекса осталась лишь липкая холодная пустота. Казалось, время остановилось, и он остановился вместе с ним.

– Эй, вам нехорошо, принести вам стакан воды? – потряс его за плечо молодой врач реанимационной службы в накрахмаленном белом халате.

– А? Нет, нет, спасибо, я в порядке. Могу ли я быть вам чем-нибудь полезен?

– Нет, сейчас вам надо только набраться терпения и ждать, остальное уже наша забота.

Человек в белом халате смотрел на него с безликим профессиональным сочувствием. Как видно, так безлико-профессионально их учат смотреть в медицинской школе.

– Конечно, – кивнул Алекс, закрыв руками лицо. – Скажите, доктор, она придёт в себя?

– На сегодняшний момент я не могу вам ничего обещать. Мы делаем всё, что от нас зависит. – У вас есть дети?

– Да, две девочки, – Алекс вспомнил о детях, и его пробила непроизвольная дрожь. Что он им скажет, если…

– Как я уже сказал, о ней позаботятся, а вам бы не помешало выпить чего-нибудь успокоительного…

Так же безлико потрепав Алекса по плечу, молодой врач удалился деловым уверенным шагом.

Алекс со вздохом опустился на стул. Как же так… Как так получилось? Он вспомнил весенний цветущий Белград и их Большую Любовь. Той весной они вцепились друг в друга, как два краба, и весь окружающий мир перестал для них существовать. Это была на самом деле Большая Любовь – такая любовь бывает лишь однажды в жизни, и о ней хочется кричать на всех перекрёстках. Такую любовь надо лелеять и пестовать, пронося через жизнь, несчастья, разочарования и потери. Вот они бегут, держась за руки под дождём, и пищат от восторга. Буйство стихии, молодость и беззаботные они. Вот их свадьба на берегу Дуная: она – Мила, изящная, полная лёгкой грации, с высокой причёской, в простом, но идеально сидящем на ней белом платье, и он – влюблённый мальчишка с детской улыбкой, в купленном утром того же дня костюме и парадных туфлях. Весёлые гости, так загулявшие на их свадьбе, что к утру их находили спящими в кустах, и они – весёлые, ошарашенные свалившимся на них счастьем… Потом они приехали в Америку, у них родились дети, тяжёлая иммигрантская жизнь постепенно начала налаживаться. Потом всё было очень даже неплохо. А потом что-то в их жизни изменилось и пошло не так… Он опять зарылся руками в ладони и зарыдал…



За два дня до этого.


Мила механически повернула ключ в замочной скважине. Раздался знакомый щелчок замка, и дверь открылась. Их квартира… Такая уютная, с любовью обставленная. Каждый уголок в этой квартире обустраивался ими с Алексом со смыслом. Детская комната и улыбающиеся мордашки дочерей, смотрящие со стен. Фортепиано, покрытое пёстрым лоскутным одеялом, их спальня и разрисованный ею деревянный комод… Какое это всё родное, любимое… Когда и как она начала всё разрушать? Всё ведь шло так хорошо… Она до головной боли думала, думала, пыталась проанализировать, когда, почему и как всё пошло не так и зачем она всё испортила. Испортила жизнь себе, Алексу, девочкам… Непонятно зачем, когда, как и почему. Сердце разрывалось на тысячу кусков, и казалось, что только много слёз смогут облегчить его безумную боль. Но слёзы никак не хотели выходить – Мила просто тупо смотрела в одну точку и, обняв себя руками, механически качалась из стороны в сторону. Это конец. Страшно захотелось пить. Мила открыла шкаф, потянулась за чашкой. На голову ей упал какой-то небрежно упакованный пакет. Дрожащими руками она достала его содержимое – она совсем забыла про эту штуку, так ни разу и не попробовала… На оранжевой картонной упаковке большими буквами было напечатано: «Упаковано и разрешено к продаже в штате Нью-Джерси». Отшвырнув пакет в сторону, Мила опустилась на стул и неожиданно захохотала…




Глава 1




Апрель прошлого года


«Всё-таки я прекрасно выгляжу, – восхищённо подумала про себя Мила Богданович, смотрясь в зеркало, но в восхищении этом звучала едва заметная нотка сомнения. – Обаятельное лицо, хорошая фигура, оригинальная манера одеваться… Ничего не скажешь, я прекрасно выгляжу для своего возраста. Вот только эти морщины на лбу меня старят… Да и вообще, похудеть бы не мешало… – её взгляд из восхищённого становился всё более критическим и оценивающим. – Ну да ладно, какая есть, не в красоте счастье…»

Мила Богданович любила подолгу рассматривать себя в зеркале, радостно улыбаться ему, строить глазки. На пороге сорокалетия собственная внешность вдруг начала сильно беспокоить её. Казалось, время уходит слишком быстро и его необходимо перехитрить и обогнать. Хоть немного, на одну минутку, задержать молодость и красоту, ни в коем случае не сдаваться неумолимому ходу жизни.

Мила боялась огня, машин, болезней, тараканов и ещё много чего. Но одним из главных её страхов был страх увядания. В детстве и юности она была застенчивой, уязвимой и не верила в себя. Повзрослев, она начала расцветать. Медленно, но неуклонно она расцветала, хорошела, раскрывалась и сейчас наконец почувствовала, что приближается к пику своей женской яркости и красоты. И ей очень хотелось подольше задержаться там, на вершине своей привлекательности, но она понимала, что на смену любому пику неизбежно приходит спад. Потому и смотрелась подолгу в зеркало, критически оценивая свою внешность. Смотрела на себя снисходительно и любовно и – одновременно – оценивающе и строго.

«Сегодня хороший день, – подумала Мила, налюбовавшись на своё отражение в зеркале. – Алекс рано придёт с работы и заберёт девочек. А я, может быть, вырвусь пораньше и всё-таки успею поцеловать их перед сном».

Сегодня вечером у них на работе готовилось важное благотворительное мероприятие. У них постоянно происходили какие-то мероприятия, и Мила с этим уже почти смирилась. Она любила свою работу, но не отказалась бы работать поменьше. Мила работала заведующей музыкальным отделением в элитной частной школе, находящейся на восточной стороне Верхнего Манхэттена. Это была одна из тех школ, в которые беременные мамаши записывают своих ещё не родившихся детей. Чтобы поступить сюда, вам надо пройти десятки собеседований, и желательно, чтобы вы принадлежали к верхушке нью-йоркского бомонда. Школа Ларк славилась своими программами искусств, а также первоклассными гуманитарной, математической и спортивной программами. Преподавателям и директорскому составу положено было одеваться с иголочки, говорить тихим, вкрадчивым голосом, томно растягивая слова, и улыбаться особой, неопределённой улыбкой – так, что собеседнику часто было непонятно, искренне вы улыбаетесь или просто слегка растягиваете губы в соответствующей коду вежливости гримасе. Мила не любила так улыбаться. Она улыбалась от души, широко и открыто, как ребёнок. И когда она улыбалась, окружающие невольно улыбались ей в ответ.

Сегодняшнее мероприятие было организовано на широкую ногу. Очередной благотворительный банкет, организованный родительским комитетом. Мила осторожно заглянула в банкетный зал. Осторожно, чтобы её не увидели, ведь тогда придётся общаться. Она это ненавидела. Всей душой ненавидела «смол-ток», эти глупые разговоры ни о чём, фальшивые улыбки, бесконечные «как дела» и «погода сегодня хорошая». Кому нужна эта ванильная лабуда? Если уж тратить время на разговоры, то чтобы поговорить о чём-то, что имеет смысл: о музыке, например, литературе, педагогике, на худой конец…

Банкетный зал выглядел торжественно. Покрытые светло-жёлтыми скатертями столы, красивая фарфоровая посуда, цветы, всё обставлено изысканно и со скромной роскошью, в лучших традициях школы Ларк. Несколько самых активных мамочек из родительского комитета суетливо сновали по залу, проверяя, чтобы на скатертях не было ни складочки, серебряные приборы лежали строго перпендикулярно по отношению к стульям и столы были накрыты безупречно. Мила посмотрела на экран телефона: ещё полчаса, и начнётся. И надо будет говорить, говорить и улыбаться… Соберётся весь директорский состав. И новый директор школы, мистер Хармс, такой обаятельный человек, сегодня редко таких встретишь, и замдиректора Кайл, её прямой начальник, и Скотт, заведующий отделением иностранных языков и английской литературы, и их школьный массовик-затейник Сара, и директор младших классов, и другие руководители и педагоги. Ну и все самые влиятельные родители соберутся. Разодетые в пух и прах, с бриллиантами в ушах и сумочками от Гермес женщины, мужчины в дорогих костюмах и золотыми булавками для галстуков… Но у неё есть ещё целых полчаса, и она может пойти и заняться своими делами.


* * *

– Алекс, я сегодня опять поздно. Накорми детей, сделай с Ниной уроки и уложи девочек спать. Я очень хочу успеть домой пораньше, но, наверное, вернусь, когда они уже будут спать. Ничего не поделаешь, у нас очередное благотворительное мероприятие…

Она устало уронила телефон на стол. Он золотой муж, Алекс. И папа, и мама детям, хотя сам работает, да и здоровье у него не очень. И никогда никаких жалоб, упрёков, всегда поддержит в трудную минуту. Жаль только, что у них так редко бывает возможность пойти куда-то и побыть вдвоём. Только быт, дети… А так хочется иногда вырваться из этого замкнутого круга… Вот здорово было, когда они, молодые и свободные, как птицы, бежали по улице под дождём и во всю глотку вопили от восторга…

Мила сняла туфли и положила ноги на стол. Она устала. Но она знала, что ещё немного – и у неё откроется второе дыхание. Надо только вздохнуть, натянуть на себя фирменную школьную улыбку, сквозь которую будет неизбежно пробиваться её собственная – открытая и искренняя, расправить плечи и войти в зал. Всё не так уж плохо, к тому же её ещё там и накормят – возможно, даже вкусно накормят…


* * *

– Я не понимаю, почему наш новый директор, уважаемый мистер Хармс, не закроет эту новомодную театральную программу, – громогласно вещала дородная Лиз Лерман, мама двойняшек-восьмиклассников. – Всем известно, что мистер Хармс – экспериментатор и любит всякие новшества, но ведь это же мешает занятиям! Какие-то странные встречи по три раза в неделю, импровизации бесконечные, а ведь детям ещё надо успевать делать уроки! И потом, они слишком увлекаются и ничем другим не хотят заниматься. Только бегают по дому, как ошпаренные, с истерическими криками и стонами, это, как видно, то, что сегодня называется «театральной импровизацией»…

– Вы абсолютно правы, – мягко улыбнувшись, ответила Мила, – в восьмом классе напряжённая учебная программа, и детям необходимо время, чтобы делать уроки. Но вы же сами говорите, что они так любят эти занятия! Ваши близнецы просто расцвели. Перестали хулиганить на уроках, слушают учителя, участвуют в дискуссии, а всё потому, что теперь у них есть возможность использовать свою неукротимую энергию в мирных целях. А побегав и наоравшись от души, и уроки можно спокойно делать. Но если вас что-то не устраивает, поговорите, пожалуйста, с мистером Хармсом. Вы же знаете, что мы делаем всё, чтобы учащиеся нашей школы были довольны. Ведь наше мотто – это процветание и успех каждого ученика…

Беседуя с Лиз Лерман, Мила тайком скосила глаза на огромный стол, на котором были расставлены всевозможные угощения и закуски. «Надо как-то вежливо увильнуть и незаметно пробраться к столу. Тут всё так аппетитно выглядит… Вот эти грибочки, и этот вот салат, хоть вредный, но вкусный, и сыры, конечно, и маленькие бутербродики и суши. А вот ростбиф. Ну и шампанское, конечно. Или, может, красное вино?» Мила обожала вкусно поесть и частенько баловала себя. А потом ругала себя за то, что много ест и толстеет. Но сегодня можно. Только сегодня, а потом на диету…


* * *

– Скотт, почему ты ничего не ешь? – весело налетела она на сотрудника, задумчиво уставившегося в полупустой стакан с виски. Скотт Сигер был заведующим отделением английской литературы и иностранных языков, а также преподавал основы психологии и философию. Молодой чудак, похожий на сумасшедшего профессора, он относительно недавно пришёл к ним в коллектив. Скотт родился в обеспеченной семье в Лос-Анджелесе, окончил Колумбийский университет по классу философии и психологии, женился и так и осел в Нью-Йорке. Поведение у него было довольно своеобразное: он вёл себя одновременно как заумный философ-старикан и как дурачливый, шкодливый мальчишка без царя в голове. Огромного роста толстяк с гладко выбритой головой, круглыми очками с толстыми стёклами и крупными чертами лица, он носил галстук-бабочку и повсюду таскал за собой труды Ницше, Шопенгауэра и Сартра. Мила не знала, на самом ли деле он их читал или просто носил с собой с умным видом, чтобы показать всем, какой он незаурядный. Как бы то ни было, Скотт выделялся на общем фоне, производя впечатление человека интересного и забавного. Мила симпатизировала ему, несмотря на то, что считала очень некрасивым.

– Тут такое угощение, а ты виски стаканами глотаешь, – с улыбкой сказала она ему. – Поешь, с утра ведь на работе, да и пить на голодный желудок вредно.

Мила была сердобольной женщиной, всех вокруг жалела, стараясь накормить и обогреть. Не все могли по достоинству оценить её временами навязчивую заботу, но послать её куда подальше людям было неудобно, ведь в остальном она была довольно мила.

– Спасибо, мамочка, я обязательно что-нибудь съем, – улыбнулся ей Скотт, обнажив мелкие жёлтые зубы. – Как твой день прошёл, ошалевшие от бушующих гормонов подростки не докучали?

– Неа, а как у тебя?

– Мне попробуй докучи, я им расскажу теорию о сверхчеловеке Ницше, и они в момент успокоятся (читай, заснут от скуки), – Скотт забавно прищурил глаза, будто пытаясь заснуть, и подмигнул ей.

Скотт дурачился с детьми, и они его любили, но Миле казалось, что из-за своего поверхностного отношения к предмету он оставляет за гранью много всего такого, чего дети могли и хотели бы услышать. У неё был совсем другой подход к педагогике: относись к детям, как к себе равным, и требуй от них полной интеллектуальной и ментальной отдачи. Тогда они, дети, будут неуклонно развиваться, тянуться вверх, гордиться своими успехами и тянуться вверх ещё выше. А педагога, который не смиряется с существующим положением вещей, добиваясь от учеников истинной глубины и вникания в предмет, они будут от души любить и уважать. Мила была талантливым педагогом и знала это.

– Хочешь, пойдём завтра на ланч? – спросил её Скотт. – Я хочу одну философскую книжку с тобой обсудить, больше ведь не с кем… Ты свободна на большой перемене?

– Посмотрим, не знаю, сколько у меня будет работы. Мне нужно подобрать произведения для концерта камерной музыки. И написать план одной пилотной программы, которую я планирую запустить в следующем году, так что у меня будет чем заняться.

– Нет проблем, я знаю, где тебя найти. А сейчас я послушаюсь твоего совета и пойду что-нибудь поем, чтобы не начать непристойно себя вести после третьего виски натощак.

Виляя пухлыми бёдрами и фальшиво напевая, Скотт продефилировал к ломящемуся от закусок столу.

– See ye, – пропел он, театрально делая Миле ручкой.

«Вот клоун!» – подумала про себя Мила и, фыркнув, пошла переговорить с начальником.


* * *

А вот и её начальник Кайл. Мила вся подобралась, пытаясь понять, каким боком ей лучше к нему подступиться, чтобы добиться своего. Замдиректора Кайл Смит, или Большой Босс, как она его за глаза называла, был, в принципе, неплохим парнем, но зашкаливающий эгоцентризм и повышенное чувство собственной важности делали его человеком не особо приятным в общении. Кайл отвечал за специализированные отделения в школе, изо всех сил пытаясь абсолютно всё держать под своим контролем. Это частенько приводило к недовольству коллег, но противостоять Кайлу никто не смел: почувствовав малейшую угрозу своему эго, он, закусив удила, пускался в бой. Миле надо было попросить разрешение на организацию большого весеннего концерта, который показал бы работу учеников всех отделений искусств школы – музыкального, танцевального, театрального и художественного. Мила давно вынашивала идею этого коллаборативного проекта, но боялась попросить напрямую, хорошо зная особенность начальника запарывать все новые начинания на корню…

– Привет, Кайл. Надеюсь, ты хорошо проводишь время.

– Неплохо, спасибо, хотя ты же знаешь, я совсем не пью, поэтому мне не так весело, как вам, алкоголикам.

– Весело не то слово, но, если честно, я уже готова идти домой. Послушай, Кайл, у тебя не найдётся минутки? Мне нужно кое-что с тобой обсудить…


* * *

Сонная и слегка навеселе, Мила стояла на платформе метро. Поезда, как всегда, не было. Поезда никогда нет, особенно вечером, и ей стоит колоссальных усилий выдержать ожидание, не начав внутренне кричать и ругаться. Она хорошо знала это ощущение постепенно накатывающей ярости: сначала она ждала нарочито равнодушно, будто заморозив свои эмоции и мозг, после чего какая-то иррациональная злоба на проклятый общественный транспорт захлёстывала её. И тут она говорила себе, что злоба не поможет и надо просто остановиться, но это не особо помогало… Чтобы не нервничать, она начала ходить туда-сюда по платформе. Так хотелось увидеть детей, но, увы, не сегодня. Поезд приходи же ты, к чёрту, мерзавец!


* * *

– Явилась – не запылилась, – Алекс явно собирался идти спать.

– Что с детьми?

– Храпят вовсю. Видят десятый сон.

– Так что – я опять их не застала? Алекс, ну почему всегда так?

– Потому что ты слишком ответственная. Слишком много отдаёшь работе. Другая бы выполняла минимум своих обязанностей и бежала домой, а ты какая-то упёртая прямо. Если увлекаешься, тебя не остановить.

– Ладно, ты, как всегда, прав, я знаю, что сама создаю себе лишний стресс. Пошли-ка спать. Только не храпи так страшно, а то я не смогу заснуть…




Глава 2


– Нина, Софи, вставайте скорее, уже поздно, мы опять ничего не успеем! – Мила с трудом открыла глаза и первым делом подошла к зеркалу, чтобы проверить состояние своего живота. «Следы вчерашнего чревоугодия налицо. И всё так противно висит, фу. И сиськи маленькие. Ну почему я иногда себе нравлюсь, а иногда совсем нет?»

Но долго предаваться рассматриванию своего тела ей не дали.

– Эй, Милок, ты будешь в зеркало пялиться или всё-таки соизволишь накормить детей?

Ей в очередной раз стало стыдно. Вот так всегда. Почему она не может побыть с собой наедине, узнать себя получше, посмотреться в зеркало, поухаживать за собой. Каждый раз, когда она делала что-то для себя, да хоть в зеркало смотрелась или спала утром подольше, она чувствовала, что обворовывает свою семью. Могла бы приготовить что-то, с детьми позаниматься, убрать, с мужем пообщаться, наконец, а она только и ждёт, как бы сесть с огромной чашкой турецкого кофе и тостами с сыром в уголке и уткнуться в телефон. И чтобы няня пришла поскорее и никто её не трогал. Алекс – он не такой. Он всё своё время посвящает детям. А из неё получается какая-то неправильная мать и ужасная домохозяйка.

Отмахнувшись от назойливого укола совести, она быстро оделась и побежала кормить семью.


* * *

Нью-Йорк – это город противоречий. В нём есть место каждому, и в нём каждый может почувствовать себя чужим. Суровый, торжественный и грандиозный, но вместе с тем уютный, ненавязчивый и душевный. Холодный и тёплый, такой, где ты чувствуешь себя одним на белом свете, беспомощным и маленьким и в то же время окружённым пониманием и поддержкой. Этот город давит на тебя и обнимает, он обдаёт лёгким тёплым бризом и задувает пронизывающим до костей ледяным ветром. Это город богачей и бедняков, людей всех национальностей, профессий, вероисповеданий и цветов кожи. Тут можно найти еду и одежду любой страны, и тут может случиться всё, что угодно. Это город света и тьмы, надежды и отчаяния, чистой любви и тёмных страстей, это добрая сказка, которая может в любой момент превратиться в фильм ужасов. Нью-Йорк – это самый лучший город на земле, и, раз влюбившись в него, ты пропадёшь навечно.

Мила с Алексом приехали сюда десять лет назад из Сербии в поисках лучшей жизни. Мила окончила музыкальный факультет Белградского университета искусств по классу вокала и хорового дирижирования и долго думала, где ей стоит продолжить свою карьеру. Выбор пал на Нью-Йорк, потому что там Алексу, инженеру, легче всего было найти работу. Мила поступила учиться на магистра в Нью-Йоркский университет, они бросили всё и уехали на поиски своей Большой Американской Мечты. Как страшно они бедовали в первый их год в Америке – это была настоящая борьба за выживание. У Алекса не было разрешения на работу, родилась маленькая Нина, они жили в крохотной квартирке в неблагополучном районе Квинса – с тараканами и без окон, питаясь только макаронами и молоком, талоны на которое бесплатно выдавал им штат Нью-Йорк. Мила училась, растила малышку и подрабатывала, где и как могла. Они с достоинством пережили все невзгоды и очень гордились тем, что не развелись тогда, в тот первый жуткий нью-йоркский год.

Через год Алекс получил визу, устроился на работу, и жизнь начала постепенно налаживаться, но Милин Нью-Йорк долго ещё был страшным, холодным и нависающим над ней городом равнодушия и одиночества. Прошло как минимум пять лет, пока она научилась называть Нью-Йорк домом. А научившись, полюбила этот город всей душой. Она наслаждалась его вечной суетой и неопрятным разнообразием, ненавидела до зубовного скрежета его общественный транспорт, с искренним интересом узнавала истории его жителей, с которыми ежедневно знакомилась в метро. Она плавала в этом городе, как плавает маленькая, но уверенная в себе рыбка в огромном океане возможностей и надежд. Она стала неотъемлемой его частью.

Мила шла по Мэдисон-авеню и едва заметно улыбалась. Ветер надежд, ветер перемен, весна. Она ненавидела ледяные нью-йоркские ветра, и суровая нью-йоркская зима становилась для неё настоящим испытанием. До костей пронизывающий, задувающий в душу ледяной ветер забирал у неё радость жизни и надежду на лучшее будущее. Это надо было пережить, перетерпеть. Единственная надежда была на то, что после зимы всегда придёт весна, а с ней подует и ветер перемен. Почему-то этот апрельский лёгкий ветерок пахнул океаном, неся в себе какой-то лёгкий привкус того, что всё ещё будет в её жизни, всё, о чём она мечтала, всё то дорогое и несбывшееся, что она тайно оплакивала, осматривая себя по утрам в зеркале, оно ещё случится. Так говорил ей пахнущий океаном тёплый ветер, и она верила. Не могла не поверить, ведь ветер перемен не мог врать…

Люди деловито сновали мимо неё, спеша по своим неотложным нью-йоркским делам. Город занятых людей. И Мила была занятым человеком, деловой колбасой, вечно пытающейся повсюду успеть. Но в такие апрельские дни она отказывалась спешить. Ей хотелось распахнуть руки миру, остановиться среди спешащей по делам толпы и закричать: «Я ЕСТЬ! Я ТУТ! Я ЖИВУ!!!!» И плевать ей хотелось на посторонних. Пусть себе смотрят на неё, как на сумасшедшую, это не сможет нарушить её радость…

Чёрт, опять подвернулся каблук. Она всё время спотыкается, натыкается на всякие предметы, недаром её муж, Александар, над ней постоянно посмеивается. Называет её «Милок – бедлам и разрушение». Алекс не понимает, что она просто не умеет рассчитывать траекторию своего движения. Вот и сейчас – шла-шла и ни с того ни с сего подвернула каблук. Ещё почему-то все вокруг говорят, что она носится, как угорелая, и не смотрит под ноги. Ерунда. Это они плетутся, как черепахи, а у неё нет времени на то, чтобы тащиться по жизни, с трудом волоча за собой ноги. Смачно выругавшись, она оглянулась по сторонам, чтобы убедиться, что её никто не услышал, поправила свою неуправляемую рыжую шевелюру, допела про себя со вчерашнего дня преследующую её арию Лючии ди Ламмермур и вошла в здание школы.


* * *

В крошечном кабинетике Милы не было окон, зато он весь был завален нотами, книгами и бумагами. На полу валялось несколько пар туфель на каблуках – Мила надевала их в торжественных случаях. На крючках двери висели какие-то кофты, накидки, вечерние платья, а на полках в беспорядке были сложены детские книжки и игрушки. Если посмотреть со стороны, действительно можно было подумать, что хозяйка кабинета и есть сама Мисс Бедлам и Разрушение. Нот и бумаг в кабинете было столько, что они в беспорядке лежали на пианино, на столе, на шкафах, а иногда и на полу. Миле временами становилось стыдно за беспорядок в своём кабинете, но она старалась не заострять внимания на такой ерунде, как разбросанные ноты. Иногда она закрывалась в кабинете во время большой перемены и тщательно его убирала. На душе сразу становилось легче, но через несколько недель кабинет принимал свой обычный захламлённый вид. Каждый раз, когда обожающие её и ходящие за ней по пятам ученики заходили к ней, она дежурно извинялась за беспорядок. На самом же деле он её совершенно не смущал, больше того, она считала беспорядок проявлением своей творческой оригинальности и даже немного гордилась им.

Сегодня ей предстоял напряжённый день, и надо было хорошо подготовиться, чтобы не упасть в грязь лицом перед коллегами и учениками:

– Где же эта большая чёрная папка, я ведь только что её видела…

Она озадаченно завертела головой в поисках папки с хоровыми нотами. Папка действительно только что была где-то тут, но исчезла. Мила начала её усердно искать. Проблема состояла в том, что в шкафу стояло штук тридцать чёрных папок, выглядевших как близнецы. Мила взяла одну папку, и из неё вывалилась кипа незакреплённых кольцами нот. Ноты белым ковром покрыли пол, а Мила смачно выругалась по-сербски, закрепив никому не известное иностранное ругательство стандартным английским. Собрав ноты и так и не удосужившись закрепить их кольцами, она поставила папку на место и перешла к следующей. Потратив на поиски добрых пятнадцать минут, она нашла нужную ей папку на столе прямо перед своим носом. Ещё раз выругавшись и по привычке оглянувшись по сторонам, не услышал ли кто, Мила чинно села за стол и погрузилась в изучение хорового репертуара.


* * *

В дверь постучали, и в комнату, не дожидаясь ответа, вошёл заместитель директора Кайл Смит. У Милы были с ним странные отношения. Они работали вместе несколько лет, и она воспринимала его почти как родственника, человека, с которым совершенно не сходишься характерами, но которого принимаешь как должное, потому что его всё равно некуда деть и ты почти сроднился с ним… У них были три стандартные стадии общения: дружба, по правилам которой говорить можно было о многом, почти обо всём, но каких-то тем предполагалось избегать во избежание конфликта; режим статус-кво, когда терпишь друг друга, стараясь не наступать на мозоли, но терпишь и только, а в основном друг друга раздражаешь; и конфликт. Конфликты Мила ненавидела больше всего на свете, она готова была идти на множественные уступки собственным интересам, чтобы их избежать. Но конфликты с Кайлом Мила ненавидела особенно. Потому что он был её начальником и мог её здорово прижать. То есть это ей казалось, что он её прижимал. Он же считал себя важным и справедливым начальником. Хотя, может, он таким тоже себя не считал, а каким он себя считал – знал только он один, но Мила так думала. После очередного конфликта они говорили по душам, иногда довольно эмоционально, мирились и опять начинали дружить. Мила обладала взрывным характером, любила всё новое, и в её голове постоянно роились какие-то идеи, а Кайл, напротив, был рассудителен, осторожен и боялся всего нового. Несмотря на это, они неплохо ладили и симпатизировали друг другу.

Симпатия симпатией, но, когда он так входил в её кабинет, она всегда внутренне подбиралась в ожидании подвоха…

– Ты занята? – осторожно просунув в кабинет свою большую голову, спросил он.

– Нет, не особо. Видишь, работаю вот.

– Вау, по-моему, на этот раз ты со своим бедламом превзошла сама себя, – почти с восхищением произнёс Кайл, оглядывая комнату, которая после поиска нот выглядела, как поле битвы.

– Да нет, ничего особенного. Я не виновата, что все эти чёрные папки так похожи одна на другую… Вот если бы они были разных цветов и я бы помнила, какого цвета какая папка, то у меня никогда не было бы подобных проблем.

– А ты не думаешь, что, элементарно подписав свои тысячу папок, ты бы решила львиную долю проблем?

– Ха. Ты гений, как это я раньше об этом не задумывалась… Ты пришёл, чтобы спросить у меня про мой беспорядок? Если да, то вот, пожалуйста: Кайл, у меня в кабинете беспорядок. Это потому что кабинет маленький, я тут ни при чём…

И она посмотрела на него в упор своими большими, оливкового цвета глазами.

– Нет мне дела до твоего беспорядка, – ответил Кайл, смущённо отводя взгляд. – Я по поводу твоей просьбы. Помнишь, на благотворительном вечере? Так вот, я обдумал этот вопрос и не хочу, чтобы ты устраивала какой-то непонятный концерт – один для всех отделений искусств. Мы обещаем родителям отдельно весенний концерт, отдельно спектакль и отдельно выставку. Так мы всегда делаем, и нам совершенно незачем менять установленный порядок.

Мила опустила глаза и отвернулась. Она заранее знала, что услышит именно такой ответ. Что ж, расскажи мне что-то, чего я не знаю…

– Как хочешь, – скучным голосом, без выражения сказала она. – Моё дело предложить, твоё дело отказаться.

– Ты обижена, я знаю все выражения твоего лица, как свои пять пальцев. Почему ты обижена? Ведь это правильно: мы делали так раньше, и мы будем продолжать так делать!

– Я не обижена, ты начальник, тебе видней, – ответила она и уткнулась в ноты, показывая, что разговор окончен.

Мила настолько не любила конфликты, что ей легче было продавиться и с ненавистью делать то, что казалось ей глупым и неоригинальным, чем отстаивать свои права. Умирать от скуки, но делать. Потому что так начальник сказал, а она была старательным исполнителем. Кроме того, она не исключала возможности, что завтра он придёт и скажет, что подумал и решил разрешить ей организовать этот концерт, так что игра ещё не окончательно проиграна…




Глава 3


– Эй, товарищ, мы идём сегодня на ланч? – своей расхлябанной походкой к ней в кабинет вломился фальшиво напевающий Скотт. Трагедия Скотта заключалась в том, что он обожал музыку, но музыкальный слух у него отсутствовал начисто. При этом он любил петь. И, о Боже, как же это было ужасно! Пел он громко, не стесняясь того ужасающего эффекта, который его «пение» производило на окружающих. У окружающих же буквально начинали вянуть уши: такие кошмарные звуки он издавал…

– Прекрати вопить, как гиена. Тебе ещё никто не говорил, что тебе медведь наступил на ухо?

– Напротив, у меня прекрасный голос, ты мне просто завидуешь. Мы на ланч сегодня идём, товарищ?

Мила слишком много времени потратила на борьбу с бедламом, и ей не особо хотелось тратить время на ланч. К тому же в одном кафе неподалёку готовили идеальный горячий бутерброд с сыром, брынзой, оливками, помидорами и яйцом, и она с утра мечтала, как закажет себе его на вынос, запрётся у себя в кабинете и будет в этот бутерброд вгрызаться, с наслаждением облизывая пальцы. Одна. И пусть все вокруг ломятся к ней в дверь – она их не пустит. Она будет неторопливо есть свой бутерброд и читать книгу на телефоне.

Но навязчивый коллега не отставал.

– Ты всегда всё обламываешь, лентяйка. Вставай из-за своего стола, надевай пальто и пошли обедать. Ты любишь горячий японский суп? Я тебя сейчас отведу в одно приятное местечко.

– Вот зануда, с тобой легче пойти, чем отказаться, – сказала Мила, надевая пальто и поправляя волосы. Так и быть, сэндвич с сыром подождёт до лучших времён.


* * *

Японский суп действительно оказался вкусным, в меру острым, а ресторанчик уютным, она там никогда раньше не была. Мила и Скотт говорили про работу, про то, как начальство вставляет им палки в колёса, про царящий в их школе режим элитизма и показухи. Беседа текла свободно, Миле нравилось общаться с этим мальчиком, которого она никак не могла раскусить. Кто он: нелепый чудак или только притворяется шутом гороховым, прикалываясь над всеми? За недолгое время их знакомства она заметила, что он находится в активных поисках собственного имиджа. Примеряет на себя то одну поведенческую роль, то другую, меняет стили одежды, как будто пытается создать себя таким, каким хочет, чтобы его видели окружающие.

Как бы то ни было, ей было приятно, что он к ней хорошо относится. Всерьёз его, конечно, нельзя было принимать, он был намного моложе её и вёл себя слишком уж ребячливо, но его хорошее отношение ей всё-таки льстило.

– Милица, почему ты называешь себя Мила, твоё имя ведь Милица? – неожиданно спросил Скотт. – Милица – это милая. И тебе это имя – Милица, милая – очень даже подходит. Можно я буду так тебя называть?

Мила широко улыбнулась и покраснела. Она любила нравиться мужчинам и искренне радовалась, когда ей оказывали внимание. Миле льстило, когда с ней слегка флиртовали или даже немножко влюблялись. Немножко – чтобы эта влюблённость не угрожала размеренному благополучию её брака и чтобы она могла питаться эмоциями кавалера, ничего не отдавая взамен. Этому мальчику она, конечно, не нравится, но приятно всё же, что он обращает на неё внимание.

– Милица, да, это моё имя. А откуда ты знаешь? Моё полное имя, Мила – мне кажется, так солидней. Папа с мамой, Алекс и близкие друзья называют Милицей, конечно. Если хочешь, можешь тоже меня так называть…

Они ещё посидели, доели суп и неторопливо пошли обратно в школу. Миле всё ещё было приятно из-за Милицы, и, поднимаясь на свой второй этаж, она благодарно улыбнулась Скотту.

– Чао, – помахал он ей рукой.

– Пока, – попрощалась она и, забыв про Милицу, японский суп и Скотта, деловым шагом направилась к себе в кабинет.




Глава 4


Работать с семиклассниками было невыносимо. Ох уж эти гормоны… Её дочка Нина, которая была всего лишь в четвёртом классе, уже начинала истерить и скандалить. Современные американские дети – страшные акселераты. Это всё из-за гормонов в молоке и мясе, ну и вседозволенная распущенность современного воспитания тоже играет свою роль, конечно. Когда она, Мила, была маленькой, они, у них в Белграде, и предположить не могли, что девятилетняя девочка может себя вести, как четырнадцатилетний подросток.

Итак, седьмой класс. По вторникам у них в этом году были экспериментальные сессии, во время которых семиклассники искали альтернативные способы самовыражения при помощи драмы, художественного мастерства, танца и музыки. Идея прогрессивная и прекрасно выглядит на бумаге. Только создатели проекта, а Мила была одним из них, не учли, что тринадцатилетние подростки могут стесняться нестандартно проявлять себя в социуме. Поэтому учителя из кожи лезли вон, чтобы заинтересовать суровых подростков, в то время как сами суровые подростки, в красивых форменных костюмах с галстучками, нагло усмехаясь, сидели у стенки с телефонами.

– Движение, импровизация, слушайте музыку и плывите вместе с ней, – гнусаво-торжественным голосом подвывала экзальтированная преподавательница драмы Сара. – Движение, в жизни главное – это движение!

Она делала такой сильный акцент на слоге ЖЕ в слове «движение», что казалось, сейчас из этого ЖЕ вылетит целая стая пчёл. Семиклассники, неуклюже и старательно дурачась, изображали двиЖЕние. Сара радостно хлопала в пухлые ладошки, подвывая всё громче, и Миле стало неудобно наблюдать за тем, как над её коллегой вовсю издеваются нахальные подростки, а та этого не хочет замечать… Мила тихонько вышла из класса и задумчиво залезла с ногами на подоконник, обняв руками колени и осторожно расправляя на них юбку, чтобы не задиралась. Господи, как же всё задолбало… Хочу домой, или гулять, или домой, только не здесь. Кофе, ей надо срочно выпить кофе…

– Извините, что помешал, – насмешливый голос раздался над самым её ухом. Как видно, она замечталась и закрыла глаза.

– Здравствуйте, мистер Хармс, Джош, – смущённо промямлила она, быстро спуская ноги с подоконника и расправляя юбку на коленях.

– Я вышла на минутку с урока, голова что-то разболелась…

– Ничего страшного, Сара их там здорово развлекает. Хочешь таблетку от головной боли?

Она отрицательно замотала головой. Мистер Хармс, их новый директор, смущал её. Он был какой-то необыкновенно прекрасный и, как казалось ей, настоящий, без притворства, что в наше время большая редкость. Непохожий на других, оригинально думающий, харизматичный, стремительный… Какой контраст с вечно сомневающимся, осторожным Кайлом… Ей казалось, что эти двое не смогут сработаться: слишком уж они разные. А вот она… Она бы с ним, мистером Хармсом, точно сработалась, потому что они одинаково мыслят. Ну, или ей кажется, что они одинаково мыслят, всё-таки она сошка мелкого полёта, а он директор школы…

У него была манера смотреть на собеседника в упор – карие глаза глядели остро и проницательно. Казалось, взгляд его просверливал тебя насквозь… Миле хотелось смотреть на него в ответ, смело, не отводя взгляда, пытаясь понять, что же там скрыто в глубине этих тёплых, проницательных карих глаз. Она так и пыталась смотреть, но часто не выдерживала и начинала рассматривать рисунок у себя на юбке.

– Ты уверена, что всё в порядке? – он легонько коснулся её плеча. – Может, иди домой?

– Нет, конечно, всё хорошо, – она улыбнулась. – Просто нужна была маленькая пауза. Пойду обратно.

– Ты дай мне знать, если чего нужно, не стесняйся. ОК?

– Конечно! – она опять улыбнулась, на этот раз смущённо, и, украдкой оглядываясь на мистера Хармса, пошла обратно в актовый зал, откуда всё ещё доносились экзальтированные возгласы Сары.


* * *

Дома царил разгром. Игрушки и книжки раскиданы по комнате, повсюду стоят немытые тарелки и чашки, яблочный огрызок лежит аккурат посередине журнального столика, а среди этого безобразия маленькая Софи в балетной пачке под латинскую музыку пытается изображать некое подобие ча-ча-ча. Нина, почти на семь лет старше сестры, занималась музыкой, пела в хоре, танцевала и ходила по средам и воскресеньям на занятия в сербский клуб. А малышка Софи повсюду следовала за старшей сестрой, во всём подражая последней и активно участвуя во всех её занятиях. Софи хорошо чувствовала ритм и забавно вертела попой. Увидев мать, дети обступили её, обнимая, целуя и отталкивая друг друга, каждая пыталась урвать лучший кусочек мамы, по которой они обе сильно скучали. Мила так растрогалась, что почти забыла про беспорядок…

Бесшумно подойдя сзади, Алекс заключил всю компанию в объятия, после чего они вчетвером повалились на ковёр, продолжая обниматься и громко хохоча. В семействе Богдановичей принято было обниматься и целоваться, поэтому дети росли такими же ласковыми, как и их родители. Семья была для Милы оплотом надёжности, защиты и комфорта. У Алекса с детства были проблемы со здоровьем. Перед тем как выйти за него замуж, Мила спрашивала себя, готова ли она связать свою жизнь с нездоровым человеком. Она боялась, что с ним что-то случится и она останется одна. Разум говорил одно, сердце – другое. В результате она прислушалась к сердцу, решив, что ничего глупее нет, чем отказываться от любви из-за страха чего-то потерять. Ведь лучше потерять что-то хорошее, что у тебя было, чем никогда этого хорошего не иметь… Мила придерживалась мнения, что жизнь одна и жить её нужно здесь и сейчас, не раздумывая слишком долго о том, что может случиться когда-то в будущем. С того времени, как она решила связать свою жизнь с Алексом, прошло уже много лет, и она ни на минуту не пожалела о своём решении: их прекрасная семья говорила сама за себя. Валяясь на ковре, в обнимку со своими самыми любимыми людьми, Мила поймала себя на мысли, что сейчас она абсолютно счастлива – в этот момент жизни всё шло ровно так, как должно было идти…




Глава 5


Алекс сидел за компьютером в своём маленьком кабинетике, переделанном из стенного шкафа. По своему обыкновению, он забрался на стул с ногами, подтянул колени к подбородку и натянул на них футболку. Так он и сидел со своими взъерошенными волосами, как огромная черепаха, по старой привычке обсасывая воротник футболки. А его длинные пальцы тем временем летали по клавиатуре компьютера, как пальцы пианиста-виртуоза. Когда Алекс думал, он полностью погружался в свои мысли и с ним бесполезно было говорить: всё равно не услышит. Погружённый в работу, он тихонько бубнил себе что-то под нос. Всё, пора идти спать. Дети давно дрыхнут, посуду он вымыл, с работой всё равно не разобраться, утро вечера мудренее. А жены всё нет. Алекс не понимал, что можно так подолгу делать в школе. Ну серьёзно, учителя заканчивают работать максимум часа в четыре, а у неё постоянно что-то происходит. Может, она завела любовника? Усмехнувшись, он отмахнул от себя эту мысль. Любовник – у его Милка? Да скорее их кот-идиот научится летать. Она верная, и он ей безгранично доверяет. Кроме того, у него короткая память. Поэтому, даже если крамольная мыслишка о любовнике и проскользнёт когда-нибудь у него в мозгу, он через минуту про неё забудет…

Алекс уже собирался идти спать, когда раздался звонок в дверь. «Она опять не взяла ключи», – с досадой подумал Алекс и пошёл открывать. Милок – бедлам и разрушение, сколько всё-таки шума от этой женщины… Он открыл дверь, и Мила вошла в дом, обдав его лёгким ароматом духов. В новом сером платье с широким поясом и в своём элегантном пальто с цветастом шарфом она выглядела как картинка. Удивительно, как ей удаётся выглядеть такой свежей и полной сил в десять часов ночи. Как будто она не работает целый день, а сидит в спа с бокалом мартини. Вид у Милы был вполне удовлетворённый жизнью. Значит, не будет жаловаться, и он сможет наконец пойти спать. Хотя может начать что-то оживлённо рассказывать, тогда со сном придётся повременить… В отличие от вечно энергичной жены, он к концу дня уставал так, что хотелось только лечь, закрыть глаза и отрубиться…

– Ты ел? – поцеловав его в нос, спросила Мила своим звонким, хорошо поставленным голосом.

– Ел, – односложно ответил Алекс, явно не желая развивать эту тему.

– Что ты ел? – не унималась она. – Ты ведь помнишь, что тебе надо соблюдать диету, правда? Ничего сладкого, ничего солёного…

– Слушай, я взрослый человек, отстань от меня, а? – Алекс начинал злиться. Его бесило, когда она вот так влезала в его дела. Напоминала ему его маму, которая всегда смотрела на него жалостливым взглядом, как на инвалида, и, скорбно качая головой, причитала: «Бедняжечка ты мой, подует ветерок – и он рассыпется…»

– Нет, ну серьёзно, я же о тебе беспокоюсь! У тебя плохая память, и ты метёшь в себя всё подряд, не разбираясь, – когда Мила входила в раж, остановить её было невозможно.

– ОК, Милок, отвали. Я устал и хочу спать, – Алекс раздражённо отвернулся и пошёл в ванную чистить зубы. – Встретились, поговорили, – пробормотал он про себя. – Да, у меня тоже был замечательный день… – почистив зубы и продолжая ворчать, он ушёл в спальню, свернулся калачиком, укрылся одеялом и моментально уснул.


* * *

– Понимаешь, у меня всё хорошо, ну вот честно – всё. Прекрасная семья, дети, муж любимый, работа хорошая, но я иногда чувствую, что чего-то не хватает. Я как какая-то бездонная прорва – мне всё мало. Может, это весеннее обострение, помноженное на кризис сорока лет? В последнее время мне кажется, что у меня внутри происходит какое-то брожение, и я больше не могу это в себе держать. Кажется, что ещё немного – и взорвусь. И тогда всё, что бурлит внутри меня, начнёт выплёскиваться наружу. Мне кажется, я не реализовываю себя, вот что. Чувствую, что живу, работаю и творю в полсилы. Мне хочется наконец вылезти из своей скорлупы и закричать на весь мир: вот она я, я пряталась сорок лет и больше не могу, иначе взорвусь. Ну вот так. Я ведь пряталась всю жизнь, действительно пряталась, от всех, была маленькая-маленькая, а сейчас вдруг выросла. Но никто пока не знает, что я выросла… Так я и сижу смирно, красиво говорю правильные слова, прилично улыбаюсь и играю по правилам, как и положено винтику в хорошо налаженной системе. Но больше я так не могу. Не имею физической возможности… – Мила отхлебнула из массивной гранёной кружки солидный глоток своего любимого нефильтрованного бельгийского пива, слизнула белую пену с губ и замолчала, скорбно уставившись в стол.

– Ну… Может, всё не так плохо? – с лёгкой досадой посмотрела на неё Стелла – как же её подруга иногда любит жаловаться на жизнь! А ведь ей можно только позавидовать. Дети, любимый муж, своя квартира и престижная работа… У неё же, у Стеллы, нет ни мужа, ни квартиры, ни детей – только непонятные какие-то бесконечные отношения, постылая работа. Это она должна жаловаться вместо того, чтобы утешать эту дурёху, которая не видит своего счастья… – Смотри на позитивные моменты жизни, и люди к тебе потянутся, – подытожила она прописную истину.

– Да, ты права, конечно, у меня всё замечательно. Просто чувствую, что способна на большее, вот и всё.

– Ну, мы все способны на большее, о чём тут говорить, – Стелла со вкусом вонзила зубы в сочный чизбургер с беконом. – Хорош чизбургер, зараза!

– Чизбургер неплох, это точно, – Мила уже почти расправилась со своим и принялась за жареную картошку. – Ты права. Жизнь прекрасна, особенно когда есть чизбургеры и пиво…

Мила и Стелла вместе учились в магистратуре Нью-Йоркского университета. Несмотря на обычную в их профессии конкуренцию, их группа оказалась дружной. После окончания консерватории Мила не потеряла связь с бывшими одногруппниками. Стеллу Мила ценила за широту мысли – с ней можно было затрагивать любые темы, не опасаясь показаться неполиткорректной. Стелла любила Милу за то же самое, и подруги частенько встречались после работы, чтобы пообщаться и пропустить по стаканчику…

Сейчас они сидели в модном пабе, которых было множество рядом с Милиной работой. Паб был обставлен в современном небрежном стиле: люстры из поломанных столовых приборов, грубые столы из необработанного дерева и такие же необработанные длинные скамейки вместо стульев. Стены украшали обои из старых газет, что вызвало у Милы страшный приступ ностальгии: такими же газетами была обклеена Милина спальня на бабушкиной даче под Белградом. Мила мечтала, что, когда у них с Алексом будет пентхаус возле Юнион-сквера, она обставит свою гостиную в таком же стиле хипстерского шика. Мила любила подумать о квартире своей мечты, от которой её отделяли всего какие-то жалкие двенадцать миллионов долларов…

– А как у тебя с Алексом? – неожиданно спросила Стелла, вырвав Милу из сладких грёз о квартире мечты.

– Как всегда. Всё супер, но с романтикой у нас тухловато. Знаешь, такие ровные, размеренные отношения в статус-кво. Всё вроде хорошо, но абсолютно всё вертится вокруг детей. Мы даже не ходим никуда вдвоём, только с детьми. И говорим только о быте и детях, ну или сидим на диване и смотрим иногда фильмы… Ну и ты понимаешь, с таким образом жизни секс становится залётным гостем, которого нужно специально приглашать и чей приход приходится долго планировать… Спонтанность пропадает…

– Вот что-что, а с сексом у меня всё в порядке…

– Ну вот да, почему-то у каждого в жизни какая-то своя бяка. У тебя качественный секс в избытке, но нет мужа и детей. У меня есть муж и дети, но романтики и секса кот наплакал. Нет на свете справедливости.

– Это потому, что жизнь – дерьмо. Ну и что ты собираешься с этим делать?

– С чем? Со спонтанностью, романтикой и сексом? А что я могу сделать? Терпеть. Терпеть, как тысячи других, давно живущих друг с другом супружеских пар. Мы с Алексом разговариваем на эту тему иногда, и становится немного поживее. А потом опять – мёртвая зона. Беда в том, что своего мужа я обожаю. Очень сильно его люблю. Может быть, даже больше детей. И все эти годы была ему, безусловно, верна.

– Верю. Может, тебе чем-нибудь или кем-нибудь разбавить эту семейную рутину? Я понимаю, что это нехорошо и страшно неэтично, но жизнь-то проходит, а моложе мы не становимся.

– Я боюсь. Интуитивно понимаю, что мне этого нельзя категорически. Знаешь почему? Даже не столько из-за морально-этической стороны вопроса, нет. То есть морально-этическое – это всё понятно, но не это меня пугает.

– А что?

– Боюсь, что, если у меня что-то будет с кем-то, кроме мужа, я влюблюсь. И это разрушит мою семью. А семья – это главное, что у меня есть. Так что… Буду сублимировать отсутствие романтики, спонтанности и секса вкусной едой.

Мила обречённо вздохнула и с наслаждением отправила в рот хрустящий ломтик жареной картошки.




Глава 6


Стоя на платформе метро в ожидании поезда, Мила думала о своей беседе со Стеллой. Что всё-таки такое эта самореализация? Такое красивое, загадочное слово… В самом деле, что есть самореализация для женщины? Дети? Видеть, как они растут, как развиваются, вкладывать в них всё, что в тебе есть, все возможные ресурсы, надежды, принципы, убеждения, которые можешь вложить, закалять и укреплять этих маленьких человечков, чтобы они выросли сильными, независимыми людьми, могущими выстоять в любой ситуации, не ломаясь под ударами судьбы… Замужество? Это чувство, когда твоя отдельная маленькая жизнь становится общей? Когда ты, автономная личность со своим автономным характером, особенностями и привычками, сознательно выбираешь разделить себя с другим человеком – другой автономной личностью? Когда сливаешь свою автономность с его, чтобы вместе создать вашу – особенную, уникальную – автономность? Карьера, деньги? Или, может быть, просто ощущение того, что ты нужна, что то, что ты делаешь, приносит пользу, радость и успокоение людям? Что ты отдаёшь миру всё то, что в тебя заложила природа?

Мила часто ощущала свою нереализованность… Ей казалось, что она отдаёт миру только какую-то маленькую часть себя, что что-то останавливает её, не даёт идти дальше. Она представляла себя Алисой в Стране чудес, на расстоянии протянутой руки видящей волшебный сад, который, вот он, так близок и доступен, что она чувствует все его ароматы и может описать мельчайшие пылинки и росинки на лепестках его цветов. Сад так близок, но она никак не может в него войти. Потому что она слишком маленькая или слишком большая и потому что что-то всегда отделяет её от него. А сад – вот он, только протяни руку, и ты сможешь коснуться его мягкой зелёной травы…

Наверное, наиболее близким к чувству самореализации было для неё преподавание и вообще всякая работа с людьми. Возможность навсегда «заразить» чью-то жизнь своей безусловной любовью к предмету. Уметь подарить кому-то, кому это очень нужно, щедрый подарок уверенности в себе и своих силах. Чувствовать, когда надо без единого слова подставить плечо и вести за собой, а когда необходимо сказать какие-то жёсткие слова, которые встряхнут человека, заставив его подняться и идти самостоятельно. Всё это происходило в ней на каком-то подсознательном уровне ощущений, она интуитивно чувствовала, что в данный момент нужно человеку, который находится рядом с ней. Из класса, полного учеников, она умела безошибочно выделить того одинокого изгоя, которому сейчас была необходима её поддержка. О благополучных и уверенных в себе учениках она обычно не беспокоилась: они могут помочь себе сами. А вот неуверенные в себе и проблемные, им была нужна она. И она вытаскивала их, вселяла веру в себя, будила, заставляла идти вперёд… Она не считала это своей заслугой: у каждого из нас есть миссия в жизни, и это, как видно, была Милина миссия – находить тех, кто не может помочь себе сам, и вытаскивать их, взращивать в них уверенность, которую они могли бы потом самостоятельно развивать и использовать… Может, именно это и есть самореализация? То вечно ускользающее от неё чувство, которое она безуспешно пытается вот уже столько лет поймать? Возможность дарить своё тепло, доброту, эмпатию и безусловную поддержку тем, кому она по-настоящему нужна? Может быть… Она вспомнила себя застенчивой девочкой в Белграде – она мечтала о сцене, а ей говорили, что она тихая, застенчивая и что из неё никогда ничего не выйдет. Как же ей нужна тогда была такая Мила, которая вытащила бы её на свет, сказав, что всё, абсолютно всё у неё будет хорошо, что она всего добьётся…


* * *

– Алекс! – она целовала его в ухо, в шею, в нос, но он только закрывал голову одеялом, уклоняясь от неё.

– Не сейчас, я хочу спать, Милок! – Алекс продолжал уклоняться, и видно было, что Милино внимание ему сейчас абсолютно ни к чему.

– Алекс, тогда всё. Назначаем свидание на вечер пятницы. И попробуй уклонись! Я буду тебя ждать.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=41216906) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.