Книга - Океан Николь

Океан Николь
Соня Орешниковая


RED. Детективы и триллеры
К доктору Сезанну Вайсу, в клинику нервных расстройств, поступает странная пациентка. Она уверяет врача, что ничего не помнит, что детали отвлекают внимание от важных вещей и что она все запоминает по цвету и эмоциям. Незнакомка утверждает: ее зовут Изабель. Но в паспорте стоит совсем другое имя.

Девушка-художница была влюблена в Георга, мужа своей подруги Анжелики – талантливого живописца. Теперь Георг и Анжелика мертвы. Что же произошло с супругами и причастна ли к этому Николь? Каждый ответ ведет к еще более странным загадкам.



Комментарий Редакции:

Путаницы, тайны, двойные смыслы и хитрое заигрывание с читательским вниманием – только малая часть «Океана Николь». Гипнотизирующий психологический триллер словно ненароком заявляет: в упорном поиске ответов мы забываем замечать очевидное.





Соня Орешниковая

Океан Николь




*** *** ***

Чем море отличается от океана? На простой взгляд обывателя, стоящего на берегу? Ничем. Просто водная стихия.

Океан может быть зеленым, синим, голубым, бирюзовым, черно – синим, черным, желтым, бело-голубым, изумрудным, малахитовым, но он никогда, никогда не бывает серым…

Теперь я живу рядом с океаном. Я бываю там каждый день в разное время суток и могу понять, что иногда его называют серым. Просто люди, которые так говорят – не художники…

Моя история – это пазл в коробке. Нужно собрать пазл к пазлу, чтобы увидеть картину целиком.

Когда-то у меня было два имени, две судьбы, я была двумя разными женщинами с одной внешностью. Но теперь я – это я. У меня одна история жизни и, если ее правильно пересказать, никто и не заметит, что к чему.

Но иногда прошлое, которое я забыла и оставила где-то далеко позади, возвращается.

В неясных, искаженных образах, часто черно-белых, в воспоминаниях и, конечно, во снах… иногда мне кажется, что я просто смотрю кино… или читаю книгу… которую написал кто-то другой. Не я.




Глава 1 (сеанс)


– Чем море отличается от океана? На простой взгляд обывателя, стоящего на берегу? Ничем. Просто водная стихия. Океан может быть зеленым, синим, голубым, бирюзовым, черно – синим, черным, желтым, бело-голубым, изумрудным, малахитовым, но он никогда, никогда не бывает серым. Люди, которые видят океан серым – душевные дальтоники. Скучные люди. Глупые и пустые. Океан – стихия неверная, непокорная, изменчивая, роковая. Кто создал Землю и придумал океан? Океан могла придумать только женщина. По образу и подобию своему.

– Океан мог придумать и создать циклотимик. По образу и подобию циклотимика.

Тусклая лампа на столе. Маленькая белая комната без окон. Она сидит за столом и курит сигарету. Полная пепельница окурков. Он сидит напротив нее.

Потолок и стены медленно вращаются. Так же медленно кружатся лица, руки, пальцы. Дым. Сквозь дым видны глаза и губы…

– Все просто замечательно, но давайте вернемся к более приземленным вещам…Ваше имя?

– Меня зовут Изабель.

– А ваша фамилия?

– Меня зовут Изабель.

– Вы не помните своей фамилии?

– Меня зовут Изабель.

– Хорошо, Изабель. А вы помните улицу, на которой жили?

– Я жила не на улице. Я жила в доме. В старом доме с кучей любопытных соседей.

– А вашу квартиру помните?

– Она была маленькая. В ней все было мое. Мой отпечаток. Мой запах. Мой вкус. Мой цвет. А потом – Его отпечаток. Его цвет. Наше убежище.

– И все же, назвать свой адрес вы не можете.

– Нет.

– Вы не помните?

– Я никогда этого не замечала. Кажется, я никогда этого не знала. Люди запоминают слишком много ненужных вещей. И всегда забывают самое главное.

– А вы помните своих родителей?

– Нет. Меня воспитывала бабушка.

– А бабушку вы помните?

– Она была добрая. Я заплетала ей косичку. Еще бабушка часто показывала мне вещи, в которых ее должны будут похоронить. Показывала, как будет лежать в гробу. Руки на груди.

– Вам не было страшно?

– Нет. Мне никогда не бывает страшно. Я никогда ничего не боялась. Боли. Смерти. Никогда. Ничего. И теперь ничего не боюсь. А дети… дети не боятся реальности. Они боятся своих фантазий. Потому что знают, что в реальности их не существует.

– Почему же дети не боятся реальности?

– Они ее просто не понимают, поэтому придумывают свои страхи и боятся их. Детям нравится пугаться. А в детстве я была обыкновенным, нормальным ребенком… Мне кажется, что я и сейчас нормальная. А вам так не кажется?

– Вы любили бабушку?

– Да.

– Сколько вам было лет, когда она умерла?

– Не помню. Какое это имеет значение? Я не помню, как она умерла. Я нарочно забыла.

– Почему?

– Потому что смерти нет. Есть только рождение. Мы умираем, чтобы родиться.

– Знаете, какое сегодня число?

– Нет.

– День недели?

– Нет.

– Месяц?

– Разве это имеет значение?

– А что для вас имеет значение?

– Цвет. Я все запоминаю и помню только по цвету.

– Но вы знаете, хотя бы, какое сейчас время года?

– Зима. Конечно, зима. Я специально выбирала время, чтобы была зима.

– Время для чего?

– Вы же знаете.

– Вы помните то, что сделали?

– Какие-то вещи мы неизбежно забываем. Какие-то неизбежно помним. Если бы мне было дано начать все сначала, я бы все повторила. Знаете, почему? Потому что это неизбежность. Вся наша жизнь – неизбежность. Родиться – неизбежность. Не родиться трудно.

Он посмотрел на нее. Длинные, немного какие-то небрежно спутанные волосы, падающие локонами на ее плечи и грудь… Она медленно подняла голову…

– Ладно. Потом разберемся. Вам нужно в палату.

– Я не хочу.

– Ну, что вы. Я вас сам отвезу. Хорошо?

– Не могу однозначно на это ответить.

Он усмехнулся.

– Давайте я вас отвезу, а вы мне еще что-нибудь расскажете.

– Что?

– Что угодно.

– Кому угодно?

– Не придирайтесь к словам.

– Слова быстрые хлысты
Их посади
Они растут
И трепещут на ветру

– Тогда расскажите то, что хотите, то, что вы думаете, то, что будет приходить вам в голову, хоть что-нибудь!

Он рассердился. Она вдруг улыбнулась.

– Я попробую…




Глава 2


Доктор Сезанн Вайс сидел на диване с бокалом вина в руке. Он всегда пил вечером один бокал красного вина.

На белом потолке – серые тени. Раскрытое окно. Ветер треплет синие занавески. В другой руке доктор Вайс держал сигарету. Он курил, рассматривая причудливые рисунки дыма под потолком. Рабочий день был закончен. Опустели больничные коридоры. Дежурные медсестры выключили свет и длинные коридоры освещались тусклыми лампами.


*** *** ***

Доктор Сезанн Вайс – подпольная кличка – Доктор Смерть. Потому что женщины умирали от любви к нему, сходили по нему с ума или просто, хотя бы, мечтали оказаться с ним в постели на одну ночь. И умереть. Он был явно лучше Парижа.


*** *** ***

Доктор Вайс с удивлением думал о своей новой пациентке. Он закрыл глаза, но и с закрытыми глазами он тоже видел ее. Он рисовал ее в своем воображении. Вайс усмехнулся. Вот, пожалуйста, пообщался с художницей, и даже мысли складываются как-то по-художественному.

Эта Изабель рисовалась в его воображении русалкой. Хрупкая русалка с большим изумрудным хвостом. Вайс тряхнул головой. Хрупкая девушка с длинными, в некотором беспорядке рассыпанными по плечам волосами… как это называется? Художественный беспорядок? Художественно созданная небрежность? Навряд ли эта Изабель только что из салона. Значит, ее руки так привыкли творить, что даже волосы у нее смотрятся не как волосы, а как живопись.

Вайс вздохнул. Что ж, начал говорить, как художник, а не как врач. И почему? Потому что пропал. Увидел эту русалку – и утонул в ее больших, светлых, но ярких, зеленых глазах. Нет, не зеленых.

Глаза у нее были как море и меняли цвет. То голубые, то бирюзовые, то голубовато-зеленоватые, то ярко-зеленые, то ярко-голубые. Совершенно фантастические глаза. И вообще она сама походила на инопланетянку. Инопланетянка Изабель с русалочьим хвостом. Все, пора спать, иначе неизвестно, куда заведут эти мысли.

И имя Изабель ей совсем не подходит. Она Николь. Как и значится в ее паспорте. Доктор Вайс понял, что обязательно вылечит ее. Хотя, разве она больна? Нет, она просто с другой планеты. А он сделает ее земной. Николь, которая сможет жить на Земле и быть простым человеком. С фантастическими морскими глазами. Целый океан. Океан Николь…


*** *** ***

Белый, длинный, узкий коридор. Тусклые бабульки с отсутствующим видом. Всклоченные мужчины с безумными взглядами. Старые халаты. Стоптанные тапки, бьющие по пяткам. Доктора. Медсестры.

Он везет Ее в коляске, а Она смотрит прямо перед собой и говорит:

– Смерти нет. Есть только рождение. Мы умираем, чтобы родиться. И всегда – боль. Мы рождаемся и умираем с болью. Боль – новый этап жизни. Переход. Черта. Дверь. Мы открываем эти двери своей болью. Ведь если бы не было боли, не было бы ничего нового. Не было бы жизни. Но что такое боль? Боль может быть такой, когда не больно. Порог чувствительности. Я не чувствую боли. Никогда не чувствовала. Но всегда знала, когда больно.

Он завозит Ее в палату, укладывает в постель, укрывает одеялом.

– Весь мир состоит из цветов. Нет ни черного, ни белого. Есть только оттенки. Просто для них придумано одно слово – так легче. Наш мир – акварель. Вся наша жизнь состоит из цветов. Из оттенков цвета. Смешайте две краски – и получите новую. Жизнь начинается с белого листа. Каждая новая жизнь – с нового белого листа. И новой коробки акварели. Все зависит от того, какие краски нам достаются при рождении. Какие? Те, которые мы сами себе выбираем.

Он выключил свет.

– Спокойной ночи, Изабель. Мне очень интересно все, что вы говорите, но мы поговорим завтра. И послезавтра. Мы будем говорить с вами столько, сколько вам будет нужно. Но сейчас вашему организму нужно отдохнуть. Вы – художник. Я – врач. Я верю вам. А вы поверьте мне.

– Хорошо.

В темноте прозвучали шаги. Хлопнула дверь. Она привстала на постели и приглушенно крикнула в тишину:

– А как вас зовут?..




Глава 3


Молоденькая медсестра Кити, работающая в «Клинике нервных расстройств» доктора Вайса, хорошо запомнила этот день, когда в ее смену поступила девушка, решившая покончить с собой, приняв впервые достаточно большую дозу наркотиков. Ее еле откачали.


* * *

Кити – подпольная кличка – Мисс Кис – Кис, которой ее наградил мужской персонал больницы. Или просто Киска, как ее звали пациенты, не слишком ушедшие в себя. Или те пациенты, которые хотели избавиться от сексуальной зависимости. Впрочем, Кити прекрасно знала о кличках и относилась к этому с легкой улыбкой на лице. Жалко, что ли?


* * *

С этого самого дня судьба Кити переменилась. Она поняла, что любой человек, в той или иной мере, страдает нервными расстройствами. Просто одни в этом признаются. Другие скрывают, порой даже от самих себя. Некоторые смакуют свое состояние. И если им не помочь, это может привести и к психическим расстройствам. А это уже – диагноз.

И с тех пор, как Кити поняла, что нервные расстройства – это, в общем-то, не страшно и, конечно, излечимо, в большинстве случаев, жить ей стало гораздо проще. И веселее.

Для девушки из маленькой деревеньки жизнь засияла яркими красками. Кити стала внимательно присматриваться к пациентам. Какой из них подойдет ей для семейной жизни? Кити мечтала о муже и детях. И чем больше будет детей, тем лучше. Трое – обязательно. И пусть муж будет звать ее Киской. Жалко, что ли? Напротив, очень даже мило.


* * *

Медсестры хлопочут над кроватью, подтыкают одеяло. Склоняются над кроватью. Огромные лица, огромные красные губы, и они наперебой говорят:

– Мадемуазель, вы сегодня ничего не ели.

– Хотите бульона, мадемуазель?

– Может, мадемуазель поспит?

– Мадемуазель Изабель, вы слышите?

– Звезды – это цветы. А цветы – люди. Все люди – цветы. А цветы всегда рождаются вновь, – бормочет Изабель, глядя в потолок.

На потолке распускаются цветы.




Глава 4


Черный день. И даже алые розы сегодня – не кровь. Они черные. Нас, людей, как будто кто-то вырезал вчера из ночи, а сегодня бросил: бесформенно, ненужно, забыто, поэтому нас нет, только намеки на нас. Анжелики нет больше всего. Ее нет. Есть теперь только имя, звук, чьи-то воспоминания. А еще есть Георг.

Сегодня все прибывают в непостижимом состоянии. А как можно постичь смерть? Все примеривают состояние Анжелики на себя, как платье. Платье тесное, трещит по бокам и падает к ногам лоскутами.

У Анжелики красный гроб. Она любила в жизни все яркое, поэтому и ее гроб обили красной материей. Такая глупость…

Черно-белая картинка. Только Изабель и ее возлюбленный Георг – разноцветные. Они смотрят друг на друга, и он ей улыбается. Она улыбается в ответ. Начинает тихо смеяться, прикрывая рот ладонью. Люди начинают оборачиваться и тоже, в эти моменты, становятся разноцветными.

Она начинает смеяться еще громче. Плакать. Все смотрят на нее. Картинка стала цветной. Он подходит к ней и ставит пощечину. Говорит толпе:

– Извините, у нее истерика. Я ее уведу.



Он берет ее под руку и уводит за ворота кладбища. Картинка снова становится черно-белой.


*** *** ***

Тихая музыка. Люди медленно ходят по залам. Выставка черно-белых рисунков. У одного из рисунков стоит Николь.

Глубокий, с хрипотцой, голос:

– Красиво, не правда ли?



Николь оборачивается. Видит его. Смотрит на его руки. В руках он держит бокал с шампанским. Он смотрит на нее. Взгляды. Внимательные. Серьезные. И тут он улыбается.

– Красиво, не правда ли?

– Вы и в самом деле так думаете? – спрашивает Николь.

– Это ваша работа?

– Почему вы так решили?

– Потому что вы так на нее смотрите. Не оцениваете, не придираетесь, не высматриваете какой-то скрытый смысл. Просто смотрите. Потому что знаете. Чувствуете.

– Вы художник?

– Почему вы так решили?

– Потому что вы так же должны смотреть на свои работы. Поэтому вы знаете такой взгляд. Меня зовут Георг.

– Георгин? Синий Георгин. Никогда не видела синих георгинов. Но ведь они есть, есть синие георгины.



Подбегает Анжелика, веселая, раскрасневшаяся. В руках держит бокал с шампанским. Смотрит на Георга, не сводит с него взгляда, лишь изредка отвлекаясь. Георг тоже смотрит на Анжелику, изредка смотрит на Николь и улыбается ей. Анжелика хватает Николь за руку.

– О чем это вы тут разговариваете без меня? Нико, кто это?

– Это Георг. А это моя подруга Анжелика.

– Очень приятно, Георг.

– Мне тоже. Увлекаетесь рисунком?

– Да.

– Рисуете?

– Нет, что вы!

– А чем вы занимаетесь?

– Наслаждаюсь жизнью.

– Вероятно, вы можете себе это позволить.

– Разве это сложно?

– Вероятно, вы можете себе это позволить, если так говорите. Не против, если я провожу вас домой? Можем где-нибудь поужинать.

– С удовольствием!

– А вы, Николь?

– Нет, спасибо. Я устала. Ужасно хочу спать.



Анжелика виснет на руке у Георга.

– Спать! Ненавижу спать. Мне всегда снятся кошмары!



Георг смотрит на Николь.

– А вам снятся кошмары?

– Нет.

– Никогда?

– Никогда.

– Поделитесь секретом.

– Перед сном нужно пройтись по улице и сосчитать шесть домов, стоящих рядом друг с другом.



Анжелика засмеялась и взглянула на Георга.

– Какая чушь!

– Почему же? Сегодня же опробую этот метод.

Николь спускает со лба темные очки, отворачивается и уходит.


*** *** ***

Когда я обернулась и увидела Георга, я сразу же безоговорочно влюбилась в него. В него нельзя было не влюбиться. А когда он сдул челку со лба небрежным, привычным жестом, полюбила. Его нельзя было не любить. И когда Георг посмотрел мне прямо в глаза, поняла, что ради него я сделаю все, что он пожелает. Это того стоит.

К тому же, Георг первым подошел ко мне! Он подошел ко мне! Ко мне! Он хотел познакомиться именно со мной. Ему понравилась именно я.

Это меня полностью оправдывает.


*** *** ***

Темная улица. Пусто вокруг. Николь медленно идет, слегка улыбаясь.

(– Я знаю, что мы сегодня же увидимся с Георгом. Знаю, где. И знаю, как).

Ноги в туфлях на высоком каблуке. В тишине слышны только быстрые шаги и стук каблуков.

– Никогда не видела синих георгинов; красиво, не правда ли; но ведь они есть, они есть, синие георгины; высокие стеклянные бокалы; шесть домов; шесть домов, стоящих рядом; шесть домов, стоящих рядом друг с другом; шесть домов и стеклянные бокалы; стеклянные бокалы и нервные пальцы; длинные, тонкие, нервные пальцы и шесть домов с стеклянными бокалами… красиво, не правда ли…




Глава 5 (сеанс)


И снова дым, сквозь который просвечивают руки и пальцы, горящий кончик сигареты и взгляды, – такие же как дым: смутные, расплывчатые, неясные…

– Георг не наркоман. Он художник.

– И все же.

– Такая пошлость. Я всегда стремилась избегать пошлости. Но ее вокруг слишком много.

– А то, что Георг был наркоманом – не пошлость?

– Обычность. Он хотел видеть больше, чем видит. Он художник.

– Вы не против наркотиков?

– Мне и без них хорошо. Я и без них все вижу.

– И вы не пытались отучить его от наркотиков?

– Отучить его от самого себя? От его жизни? От его мнения? Нет, я не собиралась его переделывать. Я бы смогла. Но он бы стал другим. А я любила его таким, каким он был.

– Но если бы…

– Глупая, ненужная, пустая фраза. «Если бы»… «Если бы» нет. Как и того, о чем говоришь, употребляя «если бы».

– Но если бы…

– Что ж… Давайте сыграем в «Если бы».

– Если бы Георг стал другим, каким бы он стал?

– Таким, как все.

– А какие – все?

– Обыкновенные.

– И что это значит?

– Ничего. Люди всегда играют. Притворяются. Хотят казаться лучше. Или хуже. Настоящая свобода идет изнутри. Когда чувствуешь себя свободным – значит, ты свободен. А те, кто несвободен – играют… А Георг не играл… Он жил…

– И… если бы он изменился…

– Он стал бы правильным. Он потерял бы свое мироощущение. Он остался бы без своей сумасшедшинки.

– Но разве наркотики придают человеку индивидуальность?

– Нет.

– Зачем же Георг употреблял наркотики?

– Употреблял… какое дурацкое слово… какой банальный сюжет, не правда ли?.. Никогда не любила наркоманов… Но Георг… В нем я любила все, и даже такая помарка меня не смущала… Просто Георг хотел больше того, что имел. Он пробовал все. Он хотел всегда новых впечатлений, ощущений, фантазий… Он чувствовал себя свободным. Он делал то, что хотел.

– Но иногда играл.

– Конечно. Мы все иногда играем. Без этого мы бы не выжили.

– Играть интересно? Это как закон Джунглей? Противоречие.

– Как и вся жизнь.

– Значит, когда мы играем, можем и переиграть?

– Так и случилось. Георг переиграл. И сразу потерял свободу. Он сразу перестал рисовать. Вернее, писать. Так говорят художники. Он только пытался что-то нарисовать… Написать… Он…

Длинные, бледные, дрожащие пальцы держат сигарету. Сигарета горит, горит, и пепел с нее падает на стол, рядом с пепельницей. Рука резко, с силой сжимает сигарету в кулаке.

– Что вы делаете!?

– Хочу, чтобы мне стало больно. Физически больно.

– Зачем?

– Чтобы стало немного легче.

– И вам больно?

– Нет!

– Успокойтесь.

– Я спокойна. Разве нет?

– Достаточно на сегодня.



Молчание. Тишина.

– Меня никто никогда не понимал… Кроме Георга… Но ведь вы меня понимаете?

– Достаточно на сегодня.



Доктор Вайс откинулся на спинку кресла. Выдохнул сигаретный дым.

– Вам не идет имя Изабель.

– А как вас зовут? – вдруг вздрогнула она. И он это заметил. Она смутилась. Она вдруг смутилась, хотя и не поняла этого. – Мне никогда, в принципе, было не интересно, кого и как зовут. Я не знаю, почему, но я хочу знать, как звучит ваше имя…

– Сезанн.

Тишина. Тиканье часов. Он усмехнулся.

– Наверно, тут можно сказать – судьба? Но вы же не верите в судьбу.

Она посмотрела на него. Долго, пронзительно. Он так же смотрел на нее.

– Верю. Конечно, верю. И это судьба, что я сейчас делюсь своим миром с доктором, у которого такое живописное имя. Доктор – художник…

– Я привык к своему имени. Его мне дали родители, имя – это, в каком-то смысле, память. И дань предкам.

Доктор снял очки, дунул на стекла.

– Знаете, вам совсем не идет имя Изабель. Вы – Николь…




Глава 6


Мы встретились в тот же самый вечер, как я и знала. Встретились на темной улице, когда шли и считали шесть домов, стоящих рядом друг с другом. Мы шли навстречу друг другу медленным шагом. А когда остановились, мы были уже рядом.

… Щелчок. Зажигается тусклая лампа. Большая комната, синие стены увешаны черно-белыми рисунками, комната почти пустая, все, что в ней есть – стоит и лежит на полу. Окно завешано темно-синими шторами.

Георг рассматривает рисунки, Николь стоит у стены и улыбается.

– Николь! И это – твой стиль? Все на полу. Есть на полу, сидеть на полу, спать на полу.

– Да, таков мой стиль. Все на полу. Это раскрепощает.

– Свобода!



Георг ложится на пол, раскинув руки. Николь ложится рядом. Они лежат и курят одну сигарету на двоих.

– Николь. Ты всегда носишь темные очки?

– Да.

– Я знаю, почему. У тебя кошачий взгляд. Ты наблюдаешь за людьми, изучаешь их. Ты смотришь на них как кошка на мышей, да. Темные очки скрывают это, и ты можешь спокойно продолжать свое занятие. Оно тебя забавляет. Ты узнаешь много интересного. Знаешь, наверное, я тоже буду носить темные очки.

– Ты не станешь хуже видеть цвета, господин художник?

– Я не просто вижу цвет. Я его чувствую. Тебе же знакомо это чувство?



Сигарета погасла. Георг выкидывает окурок в окно.

– Георг! Загадай желание!

– У меня одно желание. И я его прекрасно знаю… Тебе надо приклеить свои рисунки к потолку. Можно будет лежать и смотреть на них. Мне нравятся твои рисунки.

– Посмейся немного. Я хочу услышать твой смех.

Георг берет руку Николь в свою.

– У тебя красивые пальцы, Николь. Спорю, что тебе понравились мои пальцы, потому, что они похожи на твои?



Они засмеялись.

– Неужели у меня мужские руки?

– У тебя женские руки…

– И мужские пальцы.

– Бывают мужские пальцы, женские пальцы, пальцы музыканта, пальцы художника, пальцы каменщика. У тебя пальцы художника.

– Зато я услышала твой смех.



Георг опускает руку Николь, привстает на локте, наклонился к ней, внимательно всматриваясь в ее лицо.

– Николь. Николь. Николь. Какое красивое имя, не правда ли… Тебе не подходит это имя. Ты другая. Николь – просто красивая и хрупкая. И красота у нее теплая, детская. А ты – сильная, у тебя тайна. Твоя красота нарисована в холодных тонах. В белых, сиреневых и голубых. Ты – Изабель.

– Зови меня как хочешь. Не имеет значения.

– Изабель. Изабель. Изабель… Я хочу нарисовать тебя…


*** *** ***

Николь лежит на кровати, глядя в потолок, бормочет:

– Как же ты ошибался, Георг, как ты ошибался. И как я тебе поверила? Холодные тона. Белый, сиреневый и голубой. Неверно. Ты сам потом сказал. И не обратил внимания. И я не обратила. Бывают мужские пальцы, бывают женские пальцы… Бывают на руках мужские жилки – такие руки только у мужчины. И бывают на руках женские жилки – такие руки только у женщины… Все, что остальное – искажение.

Над кроватью склоняется лицо медсестры:

– Не хотите бульона, мадемуазель?

– А мою бабусю вы уже накормили? Она любит малиновое варенье. Но прежде, чем есть варенье, бабуся, дай, я заплету тебе косу. Нельзя же быть такой неряхой!

– Поешьте же бульона, мадемуазель.

– Все живое. Все только живое. Краски живые. Кисти живые. Листья живые. Камни живые. Бульон живой.



Она видит, как бульон в тарелке глухо булькает.

– Вот!

– Как хотите, мадемуазель.



Медсестра уходит. Николь берет в руки тарелку с бульоном.

– Ты мне улыбаешься, милый? Давай, я расскажу тебе одну печальную сказку… Семейный рождественский стол с пирогом… Все сидели, молчали, про себя страдали и любили, и никто не знал, что уже остывший яблочный пирог, стоявший на столе, любил кастрюльку с манной кашей, которая стояла в холодильнике. Яблочный пирог не видел ее весь день за белой, тяжелой, холодной дверью… Поэтому яблочный пирог тоже молчал. Страдал. И любил… Все живое. А когда живое, то оно чувствует, а значит, ему тоже бывает больно… А бабуся любила малиновое варенье и ей было все равно, больно ли малине, когда ее варят…



Кити тронула доктора Вайса за рукав.

– Что это с ней?

Доктор нервно дернул плечами.

– Бывает… Последствия отравления. Еле вытащили ее с того света.

И он быстрой походкой пошел вглубь коридора.

Кити долго смотрела доктору в спину.




Глава 7


Георг открыл дверь. Николь засмеялась.

– Мы у тебя? Или все еще у меня? Это мой стиль? Или твой стиль? Есть на полу, сидеть на полу, спать на полу. Все на полу.



Георг делает гротескный реверанс.

– Это наш стиль. Прошу вас, проходите в мое жилище. Пожалуйста, познакомьтесь с моими кисточками, красками, и – о, какой шедевр! – с этим важным холстом! Прошу вас, королева красок, повелительница кистей, фея вдохновения, садитесь вот сюда. Я буду вас рисовать. Ты устала? Можешь пока закрыть глаза.

– Ты еще не решил, будут ли твои картины на потолке? Можно было бы лежать и смотреть на них.


*** *** ***

Доктор Сезанн Вайс не мог уснуть. Он думал о своей пациентке со странными глазами. Наконец, он встал, тихонько вышел в коридор и направился в ее палату. Он знал, что никого не встретит в коридорах. В этот час вся клиника спала. Буйных у него не было.

Она тоже спала, разметавшись на кровати. В этой больничной пижамке, с рассыпанными в беспорядке по подушке волосами, она казалась совсем маленькой и беззащитной. Ее ресницы черными иглами лежали на порозовевших щеках, изредка подрагивая. Он видел, как под закрытыми веками у нее движутся глазные яблоки. Она видела какой-то сон… Ее губы напоминали ему бутон цветка… Он сел рядом с ней на кровать, осторожно взял ее руку в свою. Рука у нее была маленькая, теплая и влажная. Над губами у нее тоже высыпали биссеринки пота. Вдруг она заметалась и что-то прошептала. Сезанн Вайс склонился над ее губами и прислушался. Она снова завозилась и прошептала:

– При чем здесь моя машина… чертовка…

Он выпрямился и долго рассматривал ее. А она вдруг отчетливо произнесла во сне:

– Вернись…


*** *** ***

Часы на стене. 12.00. Изабель сидит с закрытыми глазами, а Георг рисует ее. На холсте – размазанные желто-розовые линии.

Часы на стене. 15.00. Изабель сидит с закрытыми глазами, Георг рисует ее. На холсте – все те же линии, сквозь них просматривается лицо.

Георг осторожно отложил кисть.

– Я собираюсь жениться на Анжелике.

– Я знаю.



Георг внезапно сердится.

– Ты все знаешь? И открой, наконец, глаза!



Изабель открыла глаза. Улыбнулась.

– Я тебя знаю. Я тебя чувствую.

– Она богатая… Я смогу устроить свою выставку. Твою выставку. Я хочу жить так, как хочу, делать то, что хочу. Я хочу всю жизнь, понимаешь? Всю, целиком. Скажи, что это пошлость, мне все равно.

– Мне тоже.

– Чего бы ты хотела?

– У меня есть все. Но деньги мне не помешают. Знаешь, когда бы можно было с рождения выбирать, кем хочешь быть, я была бы грабителем. Я бы грабила банки и ювелирные магазины. Ради интереса. Кто кого переиграет. Я – банк и полицию, или они меня.

– Художники тоже грабители. Грабят одно, отдают другое.

– Мы все грабители, Георг. Всегда – грабим одно, отдаем другое.

– Да. Я женюсь на этой богатой дуре.

– Знаешь, а тебе не так уж не повезло. Она красивая.

– Красивая – ты. Она просто кукла. В ней нет ничего необычно, ничего, что могло бы сразу заинтересоват…кроме денег…В ней нет вдохновения. Неужели кто-то может сравнить тебя с ней? Ты же так интересна! Ты сразу же интригуешь.

– Кому нужны интриги?

– Мне!

– Ты их получил.



Георг помолчал.

– Что тебе так нравится во мне, Изабель?

– В тебе море отрицательного обаяния.

– Обаятельный мерзавец?

– Ты не мерзавец.



…Они ходят кругом по квадратной комнате. И смотрят друг другу в глаза.

– Николь. Николь. Николь. Изабель. Изабель. Николь – Изабель.

– Я – краска, какого я цвета?

– Лунного, розового цвета.

– А знаешь, какого цвета твоя краска? Синяя краска, такого синего цвета, которого нет ни в одной акварели.

– Эта краска мельтешит сейчас перед твоими глазами.

– Ты видел небо, когда оно только-только начинает светлеть? Видел этот глубокий, насыщенный цвет?

– А когда небо светлеет все больше и больше, оно приобретает цвет моря – больше зеленого, чем синего.

– Море в небе.



Они остановились. Глубокий поцелуй. На окне с треском распахивается форточка и в комнату врывается ветер, который поднимает в воздух море рисунков, запечатленных на листках.


*** *** ***

«Я погружаюсь во вселенную, растворяюсь в ней, превращаясь в звездную пыль и разлетаюсь от планеты до планеты… Я читала его. Он рисовал меня. Я видела его насквозь. Он был уверен, что видит меня так же. Я его чувствовала. Он тоже. Я думала. А он… А он – просто жил»…




Глава 8


У доктора Сезанна Вайса появилась привычка перед сном заходить в ее палату, садиться рядом на кровать, держа в своих руках ее маленькую ладошку и смотреть, как она спит.

Сегодня она спала беспокойно. Ее летящие черными чайками брови сошлись на переносице, и она все пыталась что-то сказать. Вдруг она замерла и прошептала:

– Убила. Я убила. Я.

Сезанн Вайс нахмурился. В эту ночь он еще долго сидел рядом с ней, держа ее за руки.

(СЕАНС)

– Скажите, какой образ у вас возникает, когда вам говорят фразу: «Потеря близкого человека»?

– Бабуля… бабуля…

– А ваши родители?

– Я не помню их. Какие-то размытые черты. Далекие голоса. Это было так давно. Словно в другой жизни.

– А что вам причиняет боль?

– Ничего.

– Боль. Боль. Боль.

– Девушка. В розовом платье. Ее платье развевает ветер. Она бежит ко мне…

– Кто она?

– Я… я не знаю…

– Больно. Очень больно. Боль. Боль. Черная, ломающая боль. Чернота. Кто это?

– Это она. Она! Я боюсь ее.

– Ну, ну, успокойтесь. Ее нет.

– Ее нет. Ее больше нет.

Ее глаза дрогнули. Она выходила из пограничного состояния. Сейчас она очнется и снова ничего не вспомнит.


*** *** ***

Доктору Вайсу не спалось. Он уже выпил свой бокал красного вина, но сон все равно не шел. Вайс осторожно выглянул в коридор. Тускло светила вдалеке «дежурная», экономная лампочка. Сегодня дежурство Кити. Вайс осторожно спустился вниз и подошел к палате Николь. Сквозь щель пробивался свет. Вайс открыл дверь и зашел в палату. Николь лежала на кровати и бормотала, глядя в потолок невидящим взглядом.

– Какого оно цвета – счастье? Оно состоит из всех существующих, видимых и невидимых цветов, оттенков, тонов и полутонов. Значит, у счастья даже нет какого-то определенного намека на цвет. Всем хочется счастья. Все хотят быть счастливыми. Это самый большой эгоизм. Все мы эгоисты. Жуткие эгоисты. Мы готовы сделать любую мерзость хотя бы ради одного маленького осколка этого самого счастья. А когда знаешь, что счастье может быть большим, чего только не сделаешь ради этого большого и огромного… Все мы преступники. И хотим, чтобы нас никто не трогал. Никто не трогал нас и наше большое, огромное счастье… Заплети косу, бабуля… Счастье нужно встречать красивой. Какими бы мы мерзавцами не были, светясь красотой от нашего счастья…

Доктор Вайс подошел к Николь и слегка хлопнул ее по лицу ладонью. Николь вздрогнула. Моргнула.

– Доктор? – она села на кровати и удивленно посмотрела на Вайса.

– Ожила…

– Что?

– Почему вы не спите?

– Не могу уснуть без того, чтобы не прогуляться по улице и сосчитать шесть домов, стоящих рядом друг с другом.

Вайс тряхнул головой.

– Давайте прогуляемся.

– Да? – она обрадовалась. И снова этого не заметила.

– Конечно. Вы же не в тюрьме. Одевайтесь. Я за вами зайду. Только давайте просто гулять.

– Это как? – она смотрела на него своими огромными русалочьими глазами.

– Просто – это просто гулять и не считать дома.

– Да?.. Ну… давайте попробуем…

Когда доктор ушел, она вдруг подумала, что легко поддается его влиянию. Нравится ли это ей? А какая, в сущности, разница? Она хотела пойти с ним гулять. Просто. И не считать дома.


*** *** ***

Кити услышала шум и выглянула в коридор. Доктор Вайс и Николь, одетые, спускались вниз. Кити долго стояла, глядя в пустоту коридора. Что это было? Доктор Вайс и эта бледная до прозрачности девушка со странными глазами? Что он в ней нашел? Никогда еще доктор Вайс не гулял со своими пациентами. Да, он жил тут, в клинике, в отдельном флигеле. Специально сделал пристройку. Лично для себя. Можно сказать, доктор Вайс жил не в клинике, он жил своей клиникой. Клиника была для него и женой, и ребенком. Словом, всем. И тут эта странная пациентка. А почему странная? Кити не могла бы этого сказать. Вроде бы обычная девушка. Красивая. Но какой-то такой красотой… Как инопланетянка… Может, Вайсу просто пора жениться? Но не на этой же инопланетянке! Кити пожала плечами и скрылась в сестринской. В конце концов, это не ее дело.

Кити вспомнила Рено. Он лежал в палате № 23 на втором этаже. И очень страдал после смерти матери. И боялся умереть. Надо бы к нему хорошенько присмотреться. Рено просто нужно помочь. А лучшая помощь – участие. Кити сможет стать ему и матерью и подругой… И женой… Кити еще немного подумала, вышла из сестринской, тихонько, на всякий случай, прикрыла дверь, стала спускаться на второй этаж. Рено, наверняка, не спит. На фоне стресса он теперь страдает бессонницей.




Глава 9


Служащий «Галереи Соланж» выпрямился в струнку перед мадам Дюпон. Теперь она была законной управляющей владелицы этих выставочных залов. Между прочим, Пауль служил здесь с самого начала, а владельцы менялись, как рисунки в калейдоскопе.

Сначала галерея принадлежала Старику Жерару, так его все называли. То есть стали так называть, когда Пауль поступил на службу. Тогда Жерару было уже шестьдесят лет. В принципе, Пауль и оказался в этой галерее благодаря тому, что его отец приятельствовал с самим Жераром. Старик был добродушен и дал парню шанс, определив его на службу по оценке полотен, так как Пауль закончил художественное училище, сам писал и, конечно же, увлекался живописью.

Для Старика Жерара галерея была его детищем. Правда, Старик Жерар в последние годы своей жизни, при поступлении Паулля на службу, стал увлекаться исключительно пленером и фотоработами – пейзажами.

А Пауль писал портреты. И не потому, что они у него лучше всего получались, хотя это и так, а потому, что Пауль любил писать лица. Не просто лица, а характер человека через его образ.

Старику Жерару, кстати, очень нравились его работы. Он цокал языком и, бывало, говаривал: «Ну, мальчик, тебя ждет настоящая слава. Смотришь на портрет и просто читаешь биографию того человека, который на нем изображен». Правда, потом он добавлял: «Когда в твоей коллекции будет сто портретов, устрою твою персональную выставку, хотя ты знаешь, что больше всего я люблю природу. Просто природу, парень. Без всяких заморочек».

Пауль искренно обожал старика и готов был ждать, когда в его коллекции наберется двести или триста портретов. Пауль знал, что Старик Жерар всегда держит слово. И тут – бац. Оторванный тромб. Старик Жерар не рассчитывал умирать так рано и не позаботился о том, кому перейдет галерея, не оставил никаких указаний и завещания. У него оказался только один близкий родственник – его сводный брат Доминик, которому и досталась галерея по наследству. Доминик не разбирался в живописи и продал галерею сразу же, как вступил в права наследства. Не поставив в известность персонал галереи.

И однажды утром Пауль увидел расхаживающую по залу молодую, красивую женщину. Он ее узнал. То есть, он всегда ее помнил. У Пауля была удивительная память на «интересные» лица… У этой молодой женщины были золотистые волосы, голубые глаза и очень белая кожа. Это была новая владелица, мадам Ксавье. Она была молода, ей всего-то было лет двадцать пять от силы. Пауль написал ее портрет. Он всегда сначала делал набросок карандашом, а потом прорабатывал его основательно, пользуясь красками.

Мадам Ксавье получилась на портрете добрая, жалостливая, доверчивая, наивная, но та еще горячая штучка, хотя и слабая сердцем. И очень любит своего мужа. Мадам Анжелика Ксавье была замужем за художником, который был младше ее года на три. Собственно, поэтому она и приобрела эту галерею, в подарок мужу.

Пауля никогда не подводили краски. Если его портрет давал такую характеристику человеку, значит, так и есть. И Пауль решил поговорить с мадам Ксавье. Она не отказала. Она была мила и добра, (и никого не уволила из персонала Старика Жерара). Она сказала, что ей все очень и просто очень нравится, но истинный владелец этой галереи – ее муж, художник, и лучше показать работы ему, так как именно ее муж будет заниматься здесь всеми делами.

«Истинный владелец» быстренько переименовал «Галерею Жерара» в «Галерею Ксавье» и стал выставлять в залах работы в стиле авангарда. Пауль опять остался не у дел. Хотя он и показал свои работы мсье Ксавье. Тому было чуть за двадцать, почти ровесник Пауля. Но держался он пафосно. И Пауль тоже его помнил. Да только кто запомнит его самого, Пауля…

Этот новый владелец долго и придирчиво рассматривал работы Пауля, а потом сказал: «Выставим. Но при одном условии, парень. Меня и мою жену ты писать не будешь», и он расхохотался. А потом добавил: «Вообще, если собираешься кого-то писать, ставь меня в известность. Вдруг это мой родственник, который втайне ото всех увлекается эксгибиционизмом, а тут ты со своим портретом»! И он похлопал Пауля по плечу.

Пауль, все же, написал его портрет. Краски получились кровавые и жестокие. Мсье Ксавье оказался лживым насквозь. И еще Пауль понял, что мсье Ксавье увлекается наркотиками. У него всегда были расширенны зрачки. На такие вещи порой не обращаешь внимания. Но, когда пишешь портрет, это становится очевидным.

С тех пор Пауль не спешил общаться с «истинным владельцем», да и тому было не до него. Он вообще был ленив, получив деньги жены. То, что это так, Пауль не сомневался, написав его портрет. (И спрятав его подальше).

Потом Ксавье оба как-то сразу умерли. И Пауль увидел новую владелицу. Правда, пришла она оглядеть галерею не с утра, а поздно вечером. Пауль сразу узнал эту девушку. Ее невозможно было забыть, однажды увидев. В душе этой девушки таилось столько демонов…. И демон ее любви еще спал.

Пауль так явно это увидел еще тогда, в первый раз, когда эти залы были еще «Галереей Ксавье»… Тогда там были выставлены работы мсье Ксавье и этой девушки со странными глазами, которые меняли цвет от гаммы зеленого до синего цветов. Впрочем, эту девушку он увидел еще в «Галерее Жерара». Старик Жерар тогда уже выставил ее работы. И работы мсье Георга Филиппа Ксавье, тогда просто вольного художника, а не владельца галереи.

Они, эти трое, тогда оказались в "Галерее Жерара". Эта странная девушка, Николь, (он запомнил ее красивое имя, ей под стать), и мсье Георг Филипп Ксавье выставлялись, и Анжелика… тогда она еще просто была Анжеликой. Да, Пауль помнил, что Николь и Анжелика пришли вдвоем. А потом пришел Георг Филипп. Сначала Георг разговаривал с Николь. А потом пришла Анжелика, и Георг ушел с ней… Больше он их не видел…

И вот сейчас Николь стоит тут, рядом с Паулем, и она является новой владелицей этой многострадальной галереи.

Пауль подумал: «Будь я на месте этого Георга, не задумываясь, выбрал бы Николь… Но, вероятно, Анжелика просто оказалось богатой»…

Когда Пауль писал портрет Николь, в ней оказалось столько скрытых страстей и тайн… и любви… и Пауля пробирала дрожь…

Николь выставила в залах работы прежнего «владельца», Георга Филиппа Ксавье. Еще тогда, когда Пауль их в первый раз увидел, их троих, Георга, Николь и Анжелику, уже тогда он сразу догадался, что может произойти…

Но Николь в этот раз была уже не та. Такая, будто с ее образа стерли краски.

Она просто выставила работы Георга и исчезла. Назначила управлять галереей мадам Дюпон… и все… Правда, теперь галерея именовалась «Галереей Соланж». По девичьей фамилии Анжелики…

И вот теперь мадам Дюпон, стерва, хищница, сплетница, стоит перед ним, накрашенная и надушенная, и нервно сверкает глазами…




Глава 10


Вайс быстро оделся и зашел в палату Николь. Он даже сам не мог понять, хотел ли он застать ее еще не готовой, не одетой? Но она уже была в пальто. Сидела на кровати и было видно, что она ждет. Его. Или просто прогулки. Свои волосы она просто и небрежно собрала в хвост. И в этом было столько красоты, что Вайс просто залюбовался. Неужели никто не видит, что в этой небрежности заключается столько красоты? Николь улыбнулась и встала. Вайс протянул ей руку. Она дала ему свою. Ладонь у нее была маленькая и теплая.

И потом они просто шли по улице. По пустой улице. Было тепло и Вайс распахнул пальто. Шел снег. Светили фонари. И рядом шла она. И легко улыбалась. Всему. Снегу. Фонарям. Тропинке, по которой они шли. Когда вдали показались дома, Вайс решил переключить внимание Николь. Он слегка сжал ее руку. Она взглянула на него.

– Знаете, когда я зашел в палату, вы говорили… Это не страшно, это пройдет, со временем… но вы говорили… Скажите…вы, все-таки, считаете Георга мерзавцем?

– Да все мы мерзавцы. Просто кто-то это скрывает. А кто-то нет.

– И Георг не скрывал.

– Нет. Потому что он никогда не играл… А когда начал играть, то потерял самого себя… И стал… стал…

– Мерзавцем.

– Он всегда был настоящий. И вдруг ему нужно было притворяться…

– Но он сам это выбрал.

– Да. Он же не знал, чем это обернется. И я тогда тоже этого не знала.

– И Георг…

– Оставьте его в покое… И меня – тоже. Я устала.



После долгой паузы Вайс, все же, спросил:

– Вы не были на их свадьбе?

– Конечно, была… Обычная, нарядная свадьба на летней, нарядной лужайке. Они оба красивы и искренне счастливы. Каждый их них получил то, что хотел. Только не друг друга…



Потом они еще долго гуляли и когда вернулись, доктор Вайс быстро уснул. Николь – нет. Она еще долго вспоминала. Она уснула только под утро. Потому что подумала про доктора Вайса. Что у него за фамилия? Вайс. Белый. Она всегда ненавидела белый цвет…


* * *

Сезанн Вайс снова сидел у ее кровати, держа ее за руку. Ему не хотелось отпускать ее. Одну. В эти ее сны, которые причиняли ей боль. Боль, которую она так постаралась забыть. Но сегодня она спала спокойно. Вайс уже хотел было уйти, открыл дверь, и вдруг услышал ее шепот:

– Кто ты? Я теряю тебя…Ты – не Николь…


* * *


*** *** ***

Анжелика в белом пышном платье. Огромная зеленая лужайка. Куча гостей.

Обычная свадьбы, но мы с Георгом видели ее каждый на свой лад.

Для Георга это было кино. Черно-белое кино. Старое кино. У Георга в руках – тросточка, и он ходит по лужайке походкой Чарли Чаплина. Гости кидаются друг в друга едой и смеются.

Для меня эта свадьба была хаосом. Я в длинном, закрытом синем платье. Огромная зеленая лужайка. Развешанные на деревьях гирлянды, бумажные фонарики, погремушки, птицы и фрукты из пластмассы, новогодние игрушки…

Толстая дама в бархатном красном платье, которое слегка трещит по бокам, смеется и ест огромными кусками торт; крем у нее на пальцах, на подбородке, крем отваливается и падает ей на грудь жирными шлепками.

Бледная, худая женщина в черном мужском костюме, при галстуке-бабочке, в цилиндре, с тонкими накладными усиками, курит сигарету; поворачивается ко мне и широко улыбается.

Взад-вперед бегает, гримасничая, ярко раскрашенный клоун; подбегает к гостям, кричит: «Дай пять!» – и пожимает руки.

Высушенная старушка с голубыми волосами, в инвалидной коляске, пьет из горлышка красное вино; красные струйки стекают у нее с подбородка, – а она пьет, изредка отнимая бутылку и размахивая ей у себя над головой. Инвалидную коляску везет медсестра в белом коротком халате; ее полные губы ярко накрашены жирной красной помадой. Она тоже улыбается мне. Ее зубы перепачканы красной помадой.

Мужчина, переодетый в женщину, с яркими рыжими волосами, поправляет на ноге спустившийся чулок; поднимет голову, улыбается, и шлет воздушные поцелуи.

Огромный праздничный стол, заваленный пустыми бутылками, грязными стаканами и грязными тарелками, на которых лежат остатки еды. На столе сидит черная кошка и спокойно вылизывает свои лапы. Мимо нее с визгом проносятся обезьяны, кидая друг в друга яблочными огрызками и банановой кожурой. Посередине стола, в огромном свадебном торте, утонув наполовину в креме, стоят Георг и Анжелика.

«Горько! Горько! Горько!» «Дай пять!» «Сладко! Сладко! Сладко!» «Дай пять!» «Горько!» «Сладко! Сладко!» «Дай пять!»

Толстая дама, женщина в мужском костюме, ярко раскрашенный клоун, старушка с голубыми волосами, медсестра в коротком белом халате, мужчина, переодетый в женщину, – все они начинают громко смеяться.


*** *** ***

В желтом, длинном, без рукавов, платье, с босыми ногами, раскинув руки, Изабель лежит на небе; и широко раскрытыми, застывшими и стеклянными глазами смотрит вверх. На море. На нее сыплются тонкие брызги морских волн. Вверх ногами летают чайки.

Все это застывает в рисунок цветными карандашами.

В рисунок простым карандашом…

… который складывается в ломанные и пересекающиеся линии, расплывчатые, фигурные образы, пятна…

… и все это смешивается в мозаику…

… которая разлетается на мелкие клочки…


*** *** ***

Сезанн Вайс стоял над ее кроватью. Она спала и ровно, глубоко дышала во сне.

Наверное, ему нужно было идти. Уже на самом пороге он обернулся. Как будто что-то почувствовал. Он стоял, держась за дверную ручку, и чего-то ждал. И она вдруг прошептала:

– Он подошел ко мне. Ко мне. Я хорошая.




Глава 11


Мадам Дюпон нервно расхаживала по выставочному залу.

– Ну, что нам теперь делать, Пауль? – спросила она.

Пауль стоял, вытянувшись в струнку. Не мог же он просто пожать плечами.

– Ты, Пауль, служишь здесь не при первом владельце галереи… Вот и подскажи мне, что теперь делать? Я – всего лишь управляющая. Такая же наемная сила, как и ты, хоть и получаю денег больше… Я просто ума не приложу… куда подевалась эта девчонка, Николь? Где ее теперь искать?.. Я была у нее дома… Развалюшка, а не дом… Да, не дом. Квартирка в бедном районе. Откуда у нее деньги на галерею, а?

– Может, она продала все свое имущество, оставив себе старую квартиру? – предположил Пауль, вспоминая портрет Николь.

– О, все это может быть, мальчик, но что нам теперь с тобой делать, а? На выставку Георга Филиппа Ксавье больше нет спроса! Нет Ксавье – нет спроса! И что? Угробить галерею? Разориться? Я хочу выставить здесь другие работы, но как я это могу, без согласия владельца? Как?

Пауль вдруг увидел в мадам Дюпон старую, жесткую, но любящую справедливость женщину.

– Знаете, мадам Дюпон, – тихо сказал он. – У моего покойного отца был и, надеюсь, остался, хороший знакомый, Жан – Люк, служащий в департаменте полиции. Хотите, я с ним поговорю?

Мадам Дюпон пристально посмотрела на Пауля.

– Ты знаком с самим этим полицейским, как его там…да?

– Да.

Мадам Дюпон еще покружила по залу. Остановилась. С интересом посмотрела на Пауля.

– А что тебя связывает, мальчик, с этим полицейским?

– Жан – Люк предложил мне быть в департаменте, в котором он служит, рисовальщиком портретов, – признался Пауль.

Мадам Дюпон остановилась.

– Так-так… Интересно… А почему ты, Пауль? У тебя какие-то данные?

– Нет, мадам Дюпон. Просто по знакомству, – немного покривил душой Пауль.

– А ты, значит, знаешь, этого самого… как его…

– Знаю, мадам Дюпон.

– Так… Значит, так. Очень тебя прошу, Пауль. Обратись к этому самому своему знакомому… как его там… и попроси разыскать эту девчонку, Николь, нынешнюю владелицу галереи… Я слышала, она в больнице. Наверняка, в частной. Самим нам с этим не справиться. Врачебная тайна, все дела.

Мадам Дюпон выразительно посмотрела на Пауля.

– Но шумиха нам не нужна, мальчик. Узнай как-нибудь осторожненько… Хорошо?

– Я постараюсь, мадам Дюпон.

Пауль старался не для мадам Дюпон. Ему самому хотелось разыскать Николь и показать ей свои портреты. В коллекции скопилось уже достаточно, чтобы можно было сделать выставку…

… Когда Пауль позвонил Жан – Люку, тот опять уговаривал его пойти на службу в полицию.

– Пойми, – уговаривал он его. – У тебя удивительное чутье на лица…

Почему бы и нет? – решился Пауль.

Так портретов будет еще больше.


*** *** ***

Слегка наклонив голову, Изабель рисовала на альбомном листе простым карандашом. Георг стоял позади нее, заложив руки за спину. Затем подошел к распахнутому настежь окну. Изабель положила карандаш. Потянулась. Встала и подошла к Георгу. Чмокнула его в щеку.

– Как поживает новоиспеченный жених? Самочувствие отличное? А как прошла первая брачная ночь?

– Обычно. Напился и уснул.

– Правильно я, все-таки, никогда не хотела свадьбы.

– Ты бы не хотела принадлежать мне?

– Я хочу принадлежать тебе потому, что я этого желаю. А не потому, что так должно быть после свадьбы.

– А как же белое платье?

– А что – белое платье?

– Я слышал, что девушки мечтают о белом свадебном платье.

– Я не люблю белый цвет. И пышные платья. Я люблю, когда просто.

Георг вертел на пальце обручальное кольцо.

– Какая, все-таки, чушь эти свадьбы. Чушь собачья. Фарс паршивый.

– Успокойся.

Георг вытянул руку, снял с пальца кольцо, повертел его.

– Наверно, плохая примета – потерять обручальное кольцо?

– Безусловно.

– Анжелика алого цвета. Он меня раздражает. Он из меня все нервы вытягивает. Алый – глупый цвет. Слишком яркий, чтобы быть умным…А ты веришь в приметы?

– Нет.

– Я тоже. Но она верит.

Георг высунулся в окно, размахнулся и швырнул кольцо.

– Ты слышала, как звякнуло кольцо, Изабель? Какой приятный звук.

– И такой музыкальный.


*** *** ***

Доктор Сезанн Вайс очень хотел помочь своей пациентке со странными глазами, похожей на русалку. Но он не знал, как ей помочь, потому что он не знал, что она от него скрывает.

Она лежала, разметавшись по кровати. Снова повторила уже слышанные им слова:

– При чем тут моя машина… чертовка…

Что она от него скрывает? Что? Неужели она не понимает, что он не сможет помочь ей, если она что-то скрывает? И для чего она это скрывает? Почему она не хочет этого помнить? Неужели она, действительно, забыла, что произошло? И что произошло?

Он посмотрел на нее. Снова прислушался к ее шепоту. Она говорила:

– Столько лет… подумай… а ты… из-за него…

Доктор Сезанн Вайс нахмурился. Да нет, она помнит. Все эти фразы – из ее прошлого. Значит, она помнит. Просто заставила себя забыть. Но ее суть помнит. Ее подсознание помнит. И если она не позволит вытащить из себя эту боль, как старую занозу, он сделает это сам. Она не хочет ничего ему рассказывать? Что ж. Он сам ей все расскажет.

Его пациентка говорила во сне. Так вот и попадаются шпионы… Да, эта девушка со странными глазами сама все ему расскажет.

– Я теряю тебя… Кто ты?.. Ты – не Николь… – шептала она в беспокойном сне…

Хотя… Хотя, конечно, будет не так-то просто сложить картинку из этих непонятных фраз. Но он постарается.


*** *** ***

– Когда я встретила Георга – было лето. Когда была осень – он сбегал ко мне. Потом наступила зима и мы остались только вдвоем. Весну мы не видели. Лето – тоже. Потом снова пришла осень, и я все увидела. Я все поняла. А сейчас снова зима… Как странно… Но ведь я встретила Георга осенью. Когда мы встретились на темной улице, считая шесть домов, была осень. Был листопад. И ветер. А свадьба была летом. На огромной, зеленой лужайке. Анжелика умерла зимой. Но похороны были осенью. Осенью я все поняла… А сейчас зима…

– Но когда же вы, все-таки, встретили Георга?

– Летом. Да, я точно знаю, что было лето.

– Почему же вы говорите, что была осень?

– Я просто так вижу… А как же было? Я встретила Георга летом. Летом была свадьба. Зимой умерла Анжелика. Осенью я все поняла… Как же человеку мешают все эти слова, которые конкретизируют все явления и состояния… Внешнее идет вразрез с внутренним…




Глава 12


Доктору Вайсу опять не спалось. Он уже выпил свой обязательный бокал красного вина. Он уже вернулся с улицы, где они гуляли с Николь. Он уже погасил свет и лег в кровать. Но сон не шел. Может, мешало то, что горел на стене ночник? Или то, что он лег на диван поверх одеяла, руки за голову. И глядел в потолок.

Вначале ему показалось, что в дверь кто-то стучит. Он прислушался. Нет, не показалось. В дверь стучали. Вайс быстро встал, приоткрыл дверь и увидел Николь.

– Что случилось, Николь?

– Я не хочу спать. Или как это говорится… не могу уснуть. Да, мне не спится.

Он взял ее за руку и втянул к себе. Николь стояла на пороге и рассматривала его жилище. Сняла пальто, бросила на стул. Она медленно ходила по его жилищу и дотрагивалась до вещей.

– Как вам удалось дойти до флигеля?

Она пожала плечами.

– Меня никто не заметил.

Интересно. Кто сегодня дежурит? Кажется, Кити. Надо бы разобраться с этой девчонкой.

Она была в уютной байковой пижамке, которые выдают в клинике. В этой пижамке она походила на русалочью дочку.

– Жарко, – сказала она. Расстегнула три верхние пуговицы. Потерла шею. Распустила волосы, до этого стянутые в хвост.

– Хотите бокал красного вина? Это очень полезно для здоровья.

Она улыбнулась.

– Да. Очень. Я уже целую вечность не пила вина.

– Садитесь в это кресло. Оно здесь самое удобное.

– Да. Я вижу.

Вайс принес ей бокал вина. Сел напротив. На стул. Включил на столе ночник. Он видел, что она рассматривает его. Сезанн Вайс запахнул на груди белый банный халат.

– Что ж… раз вам не спится, давайте поговорим…

– Давайте… А я вам не мешаю?

– Нет.

Вайс видел, что инопланетянка медленно превращается в земную девушку. Начинает испытывать обычные людские эмоции. Не думать только о себе. Вайс откинулся на спинку стула.

– Николь… – Он запнулся. – Можно я буду вас называть Николь? Это имя вам больше подходит.

Она улыбнулась.

– Конечно. Это же мое настоящее имя.

Он рассердился.

– Так, значит, это ваш Георг дал вам другое имя? Он называл вас Изабель?

– Да, он так видел меня, в других красках, он говорил…

– Не надо подробностей! Я знаю, что вы сейчас будете говорить. Знаю, что вам тогда говорил ваш Георг. Но, Николь, вы никогда не задумывались, что этот человек вас видел не так? Он вас переиначил. Дал вам другое имя. Навязал вам чужое поведение… просто красивая, хрупкая и любящая, вы были ему не нужны. Ему были нужны в вас холодность, спокойствие, собачья преданность. Расчетливость.

Она повертела в руках бокал.

– Не знаю… Я об этом не думала… – Но он видел, что она растерялась. Это уже было его маленькой победой. Он будет давить на нее потихоньку. Потихоньку выкладывать правду. Она должна ее воспринимать и принимать, учиться жить с ней. Он ей в этом поможет.

– Расскажите, как вы любили Георга.

– О…

– Нет.

– Что – нет? – Она вздрогнула.

– Я хочу услышать, как вы станете описывать свои ощущения от того, когда вы с Георгом занимались любовью.

Она подняла глаза к потолку.

– Я летала. Я была частью космоса. Маленькой песчинкой…

– Стоп.

Она снова вздрогнула. Непонимающе на него посмотрела.

– Что?

– Не нужно поэзии. И красок. Просто расскажите, что вы чувствовали.

– Но я чувствовала себя песчинкой в космосе!

– Откуда вы знаете, как чувствует себя в космосе песчинка? Есть ли вообще в космосе эти самые песчинки? Знаете, когда так размыто, так размазано, так обобщенно о чем- то говорят, это ничего не значит. Все вода. Мировой океан. Человек должен уметь конкретно давать определения своим мотивам и поведению. Вот вы, какое слово вы можете подобрать для одной ночи с Георгом? Попробуйте.

– Все!

– Это опять слишком размыто. Широко. Давайте сузим размеры от океана до моря. Идет?

Она нервно дернула плечами.

– Знаете, когда женщина не получает от секса удовлетворения, я имею в виду физического, физиологического удовлетворения, она начинает себе представлять какие-то образы, чтобы возбудиться и получить это самое физиологическое удовлетворение. Многие женщины, так сказать, попроще, представляют себе других мужчин. А вы сложная натура, художница, рисовали в своем воображении целые картины. Вы не получали удовлетворения от секса с Георгом?

– Я не знаю…

– Вспомните. Ну же. «Ночь с Георгом» или просто…

Она закрыла глаза. Он внимательно смотрел на нее.

– Ну же. Что это за слово? Любовь. Нелюбовь. Страсть. Безумие. Спокойствие.

– Я не знаю, – она открыла глаза и посмотрела на него.

– А ваша связь с Георгом? Подберите слово. «Связь с Георгом» или просто… Что? Что это за слово?

– Бред! – Она вздрогнула. Закрыла лицо рукой.

– Спокойно, все хорошо, Николь. Я рядом. Никто вас больше не обидит. Вы мне верите?

– Да.

– Прекрасно. Тогда уберите руку. Вот так. Посмотрите на меня. Что случилось?

– Мне не нравится это слово. Бред… Неужели связь с Георгом – это бред?

– Это, кстати, совсем неплохое слово.

– А что могло быть хуже?

– Грязь. Порок. Разврат.

– Хватит.

– Значит, бред. Безумие?

– Да. Безумие.

– Вы потеряли разум. Вы жили его разумом. Вы делали то, что он вам приказывал. Беспрекословно ему подчинялись.

– Не мучайте меня. Мне тяжело.

– Ладно. Вернемся к любви. Чтобы вам стало полегче. Ну, Николь… «Ночь с Георгом» или просто… Что?

– Я не знаю! – крикнула она.

– Ладно. Мы вернемся к этому позже. Мы пойдем другим путем.

Он ободряюще ей улыбнулся.

– Опишите, что вы чувствовали, когда вас целовал Георг.

– Но… – Она растерялась. Снова повертела в руках бокал.

– А как об этом нужно говорить?

– Просто.

Она молчала и смотрела на него. Он усмехнулся.

– Ну, к примеру, так… Он целовал меня так, что кружилась голова… Или… Впервые я поняла, что выражение «подкосились ноги» – не просто выражение, у меня действительно подкашивались ноги…

Она смотрела на него и глаза ее меняли цвет от светло – зеленого до синего.

– Ну же, Николь, опишите, что вы чувствовали, когда Георг вас целовал.

– Я… Я не знаю…

Она долго молчала. Вайс встал, подошел к ней, поднял ее подбородок, заглянул в ее растерянные глаза. И поцеловал. Он целовал ее долго. Пил ее губы. Ему действительно хотелось выпить ее. Выпить ее соленый океан. Действительно, океан могла придумать только женщина. И ни одному циклотимику это не под силу. Она расплескала вино из бокала. Затем уронила бокал. А Вайс целовал ее, гладил ее волосы. И когда она поддалась вперед, отпустил ее. И сел обратно на стул. Она опустилась в кресло, поджав ноги. Они смотрели друг на друга. Он – жадно, но трезво. Она – с плывущими глазами. В ее глазах плескался океан.

– Ну, Николь. А теперь опишите, что вы чувствовали, когда я целовал вас. Только честно. Я – врач. Я верю вам. И вы должны мне верить.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=64745276) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.