Книга - Три судьбы. Часть 2. Нежить

Три судьбы. Часть 2. Нежить
Ирина Критская


Эта история является продолжением книги "Три судьбы. Юродивая". Маша – дочь Луши – настоящая ведьма, которая получила истинную потустороннюю силу матери и деда. Она многое может, ее возможности почти беспредельны, вот только нужно ли это девушке, принесет ли это ей счастье и любовь? Какой выбор сделает Маша читатель узнает в этой – второй части книги





Ирина Критская

Три судьбы. Часть 2. Нежить





Глава 1. Похороны


С этого обрывистого края кладбища была видна река – она тонула в тумане, поэтому казалось, что река течёт по небу, среди облаков. Луша не могла толком стоять, её держали под руки – с одной стороны Маринка, с другой Маша. Андрея похоронили рядом с Пелагеей, но ещё ближе к краю, поэтому ограда его могилы напоминала маленький корабль, который вот-вот пустится в дальнее плавание по белым, плотным и мутным волнам тумана.

– Мам. Пойдём. Нехорошо так, плохо ему от этого, чувствую я. Отпусти его, оставь, душу успокой его. Слышишь, мам!

Маша теребила Лушу за руку, шептала в щеку какие-то слова, жаркие, сочувствующие, успокаивающие, но Луша как будто окаменела, превратилась в статую, белую, мёртвую, немую. Она смотрела вдаль, на реку под обрывом, из под чёрного платка выбивались седые пряди и свежий сентябрьский ветер трепал их нещадно, путал, лепил на белые, восковые щеки, застил ими пустые холодные глаза.

– Мам. А мам!!! Смотри, Колька замёрз, зуб на зуб не попадёт, заболеет же.

Мария – высокая, худая, смуглая, отпустила Лушину руку, откинула чёрные косы, толстыми змеями, спускающиеся ниже изящной талии, наклонилась к сутулому парнишке в огромной, не по размеру, кепке, заглянула ему в лицо. Парень недовольно отпихнул её от себя, поднял воротник куртки, натянул капюшон, и снова продолжил прерванное Машей занятие – крутить на пальце связку ключей, надетых на массивное железное кольцо. Маша хмуро свела тонкие, чёрные брови, кивнула Марине: "Сейчас". Тихонько потянула мать за рукав и в этот момент Луша очнулась, вздрогнула всем телом, скинула руку дочери и закричала тонко, визгливо, как огромная раненая чайка.

– Я не смогла. Не смогла!!! Никто не может понять, никто!!! Я все делала, все, я тянула его оттуда!!! А он умер!!! Он умер!!! Господи, меня забери!!! Что ты смотришь оттуда?? Куда ты смотришь??? Я не смогла!!!

С воем Луша опустилась на колени, легла, распластавшись крестом на чёрный холмик, скребла скрюченными пальцами, сучила ногами, как будто хотела зарыться в эту землю, исчезнуть в ней.

Испуганная Маринка, круглая, как колобок, бросилась к сестре, упала рядом, рыдая в голос, и их крики уносились к равнодушному небу, таяли в облаках.

– Всё. Хватит! Парня напугали, посмотрите на него, с ума посходили. Тётя Марина, возьмите себя в руки. Мама!!!

Маша решительно, с силой потянула мать за руку, и Луша окончательно пришла в себя. Села, недоуменно посмотрела на дочь, потом на Кольку, медленно встала. Бедный паренёк позеленел, вцепился, как маленький, в Машину юбку, дрожал, как осиновый лист, пытаясь засунуть ключи в карман, никак не попадал.

– Ты, мам, сделать ничего не могла. Понимаешь – НИЧЕГО!!! И никто не мог. Потому что настало время.

Луша посмотрела на дочь, она снова почувствовала этот странный страх перед своей Машкой – необъяснимый, утробный, внутренний.

– Откуда ты знаешь это, Маша? Откуда?

Дочь смотрела матери прямо в глаза, под сурово сомкнутыми бровями сияли не глаза – чёрные бездны, тонкие губы сжались в одну линию, ноздри раздулись и побелели. И только ещё по-детски пухлые щеки, и, дрожащие от сдерживаемых слез, губы говорили о том, какой она ещё ребёнок.

– Знаю. Раз говорю. Пошли. Кольку заморозили на ветру.

Около дома топтались соседи, хотя поминки были назначены на вечер, и оставалось не меньше двух часов. Луша устало села на кровать, ей хотелось закрыть глаза, ничего и никого не видеть и не слышать. По дому ещё витало что-то такое, чему нельзя было найти объяснения, но Луша чувствовала, что Андрей рядом, ей хотелось протянуть руки и коснуться его лица, рук, плёч. Она застонала, легла лицом вниз, уткнулась в подушку и вдруг, неожиданно для себя, уснула.

Проснулась она от того, что кто-то теребил её за руку. В начинающихся сумерках огромные глаза дочери казались темными озерами, блестящими и тайным.

– Он ещё здесь, мам. Он ещё придёт попрощаться. Только ты не расстраивай его, не надо. Дай ему покой.

Луша кивнула, ей вдруг стало немного легче, она обняла Машу, прижалась к её тоненькому тельцу, на минутку вдруг почувствовав себя маленькой девочкой, которой страшно и холодно.

– Всё будет хорошо, мам. Поверь мне. И пошли, там уже люди собираются. Помянуть надо, пошли.




Глава 2. Димка


– Не садись к ней, она эта… Как её… Забыла слово, ведьма в общем. У неё и мать такая, юродивая. И брательник придурок. Все они там… Ко мне садись.

Лизка, главная школьная красотка, королева старшего восьмого класса перегородила своей шикарной фигурой дорогу новенькому, который уже собрался сесть рядом с Машей, уж больно ему понравилась её парта, последняя в ряду. Он оторопело посмотрел на  гладкое личико Лизки, лоснящееся от дорогого импортного крема, который она исподтишка таскала из материной банки, проследил за кукольными взмахами ресниц её круглых глаз, и аккуратно двинул локтем девчонку в сторону – пусти, мол. Лизка отскочила, налетев круглой задницей на стул, зло сощурилась и зашипела.

– Ладно, ладно. Попросишь меня чего. Не начинал бы ты так, мальчик. Пожалеешь.

Новенький, невысокий, но крепкий, плечистый парень, рыжий настолько, что выбившиеся из не короткой причёски с зачесанными назад прядями, волоски вспыхивали под неярким декабрьским солнцем, как спиральки лампочки, молча подошёл к Машиной парте и вопросительно поднял рыжие брови, смешно выстроив их домиком. Маша подвинула пенал и линейку поближе к себе, кивнула головой. Новенький по деловому примостил рюкзачок на спинку стула, покопался там, вытащил аккуратную тетрадь, ручку, два учебника, тщательно обернутые в глянцевую журнальную бумагу. На одной обложке по жёлтому полю полз комбайн, по другой среди серебристый облаков плыл белый самолёт.

– Ту 134. На нем буду летать. Знаешь такой?

Маша кивнула, она знала. Про такой самолёт ей рассказывал папа, он летал на нем в Москву, когда ему назначили лечение. Только зря летал.

– Меня зовут Димкой.

Парень глянул на Машу исподлобья, покраснел и поправился.

– Дмитрием. А тебя? Ты одна тут сидишь.

– Мария. Хочешь, зови Машей. А что, ты тут видишь кого-то ещё?

Димка вдруг улыбнулся, да так хорошо, ярко, белозубо, что Маша неожиданно улыбнулась в ответ, чувствуя, как уходит скованность и неловкость. Прямо вот вроде как век знала Димку этого рыжего.

– Эт я так. Для порядку. Дай лапу. Будем дружить.

Маша неуверенно протянула Димке руку, он накрыл её неожиданно большой, сильной, тёплой ладонью, чуть подержал и выпустил на волю, как птичку из клетки.

– Рука у тебя такая… маленькая. Прям, как у моей Варьки.

Домой они шли вместе, как оказалось – Димка с отцом и маленькой сестрой поселились неподалеку,  через две улицы, в доме у самой реки, под кладбищенским холмом. Сняли несколько комнат у бабки Анны, давно похоронившей мужа.

–– Отец здесь в лесхозе место получил. Он учёный у меня. Биолог. Потом свой дом построим. А тебя чего ведьмой обзывают? Хотя ты похожа. Только красивая.

– Дураки, вот и обзывают. Какая я ведьма. Просто умею кой-чего.

Их дружеский разговор прервал здоровенный снежок, вылетевший из-за плетня заброшенной, развалившейся хаты и с силой саданувший Машу по спине. Димка подскочил, но враги уже бросились врассыпную, только пятки засверкали.

А у красивых ворот огромного дома с ажурными ставнями, мимо которого они проходили, стояла Лизка и грызла семечки, сугроб около её ног почернел от шелухи, видно стояла давно.

– Гляньте. Новенький Нежить домой повёл. Смотри, не забойся нечистой силы этой…




Глава 3. Мать и дочь


– Слушай, мам. А почему они меня нежитью кличут? Я ведь живая, нормальная, за что они?

Луша положила спицы, глянула на дочь, очередной раз подивившись нездешней её красоте, уже четырнадцать лет удивляется – вроде родная кровь, я аж спина холодеет от взгляда этих таинственных глаз, от фарфоровой кожи, тонко прорисованных бровей и кос такого цвета, какой бывает майская безлунная ночь – фиолетово – чёрная, не проглядишь. А как волосы распустит, как упадут они волнами ниже талии, так и вообще – оторопь берет. Она подошла к дочери, повернула её лицом к зеркалу, прижалась щекой к шелковистой щеке. Уже ростом с мать, а что дальше то будет? Высокая, стройная, настоящая колдунья растёт.

– Ты вот внимательно на себя посмотри. Много таких девок в селе? То-то. Нет больше. Лизка эта толстозадая и рядом не стояла, вот они от зависти и болтают.

Луша снова, как на той неделе, чувствовала себя неважно, что-то холодно обрывалось в груди, слева, тенькало тошнотно, от этого неприятно немели ноги, на ладонях выступала липкая влага. Она понимала, что что-то случилось, но даже думать об этом не хотела, а если и думала, то с радостью – кто знает, вдруг встретится она со своим любимым, там, чертой. Да и что ей здесь терять, чего ждать, кончена жизнь, дочь взрослая, тётка ушла на небо ещё в прошлом году, да и сына своего захватила, Маринка… Вот только они – Машуня да Маринка, да ещё сынок Нинкин и держали её на этом свете. Больше и некому.

Луша снова села на лавку, заправила седые пряди под чёрный платок, сгорбилась, чтобы не так тянуло внутри и замелькала спицами – к Рождеству дочери шарф будет – белый, пушистый, как у снегурки. Шапка уж лежала спрятанная, вот только бы не нашла.

– Мам. Я что сказать тебе все хотела. Ты бы встряхнулась немного, волосы хной подкрасила, губы помадой, что ли. Знаешь, какую красивую в сельпо завезли? Алую. Тебе пойдёт. Ты же не старая ещё. Красивая.

Маша ластилась к матери молодой козочкой, но вдруг разом осеклась, встала перед Лушей на колени, положила руки ей на плечи, вытянувшись в струнку и свела брови так, что на гладкий лоб пересекла морщинка, а глаза вспыхнули, и в них кто-то зажег чёрный огонь.

– Сиди так. Молчи. Сейчас я.

Луша замерла, полностью потеряв волю, силы, она как будто превратилась в камень, или, скорее в губку – волглую, пористую, холодную. Но сразу, буквально через минуту, холод из груди начал исчезать, испаряться, так испаряются последние лужи на майском солнце, воздух ворвался в стесненную грудь, и дышать сразу стало легче. С глаз спала пелена, которая не давала ей нормально видеть мир последнее время, и она с ужасом посмотрела на дочь. Та все стояла на коленях, уставившись в одну точку, на ней лица не было. Бледные до синевы щеки, фиолетовые губы, запавшие глаза, скрюченные пальцы, вцепившиеся в лавку, ещё немного и упадёт, покатится на пол. Луша бросилась на кухню за водой, но когда вернулась, Маша уже стояла у окна и всматривалась в вечереющее небо.

– Мам. Я чуть поправила… там…внутри у тебя… Травы ещё свои заваришь. Лучше будет. Вот надолго ли, не знаю. К врачу бы сходила. Сердце все – таки, не шутки.

Луша близко – близко подошла к дочери, взяла её за подбородок, посмотрела в глаза.

– Ты вот этого, что сейчас делала, никому не показывай. Нежитью её называют!!! Сожгут заживо, не поморщатся. Я этих людей знаю. Помню…

Маша вскользь глянула на мать, чуть кивнула и стала натягивать шубку, сунула ноги в валенки.

– Ты куда?

– Да тут… в школу. Димке, новенькому надо помочь. С математикой у него не очень. Да и с химией…

Только что выпавший снег блестел за околицей, под огромной, серебристой луной, как будто кто-то щедрый рассыпал бриллианты. Маша всегда замирала, глядя на такую луну, она как будто протягивала к ней лучи – лесенку, и Маше казалось, что она однажды вспрыгнет на нижнюю ступеньку, а дальше её не остановить. Они с Димкой никак не могли расстаться, все рассказывали друг другу что-то, смеялись и грустили, понимая даже не каждое слово – букву, звук, мысль

– Маш. В твоих глазах отражается луна. Вот честно – в каждом по серебряной лунночке. Так красиво.

Маша молчала, смотрела на парня, и её маленькая ручка совсем согрелась в Димкиной здоровенной варежке.




Глава 4. Козленок


– Лукерья. Ты дома? Зайду, нито, дело есть.

Луша стыдливо забрала распущенные, влажные пряди в пучок, накинула косынку, увидит Верка болтливая, что вдова волосы красит, по всей деревне разболтает, а народ злой. Луша уже пожалела, что поддалась дочери, позволила это безобразие, но уж больно радостно она взялась, сама купила краску, сама развела, усадила мать, долго возилась, промазывая каждый волосок – и пропала седина, снова зазолотились волны Лушиных волос, не таких густых, как раньше, но все равно, красивых. И вроде, как десять лет стёрли с её лица, чуть притушили острую боль в глазах, смягчили черты, успокоили. Маша довольно чмокнула Лушу в щеку, шепнула: «Сиди, суши. Я сама пойду скотину закрою, не переживай». И, мотнув чёрными змеями своих толстых кос, натянула Лушину старенькую шубку, намотала платок и выскочила на тёмный двор, лёгкая, как ласточка.

Луша, не одеваясь, прямо в платье и тапочках по свежему снежку добежала до калитки, распахнула её и обратно в сени, не королева гостья эта, сама войдёт. Но Верка вошла не одна, с ней вкатилась шариком Маринка, усталая после работы, но как всегда весёлая, светлая.

– Ты, Вер, заходи, я тут конфет принесла, чай будем пить. И дети сейчас прибегут, веселей будет. Луш, а ты что в платке, не заболела?

Луша махнула на шебутную сестричку, показала Верке на диван – садись. Та, отдуваясь, села, пыхтя стянула пуховую шаль, синей от мороза ладонью вытерла мокрые губы.

– Нет уж. С вашими дитями этими чудными чай пить что-то неохота, давайте лучше сами, до девичьи. Луш, по секрету бы..

Маринка понимающе кивнула, ушла на кухню. Верка наклонилась поближе, зашептала Луше прямо в лицо, обдавая запахом холодца и лука.

– Слышь, ты мужика нового видала? Его с району прислали, Димка евойный с твоей Машкой в одном классе. Ваще мужик, просто отпад. Словечко бы замолвила, есть тут, мол одна брошенка, сладкая, медовая.

– Вер, я его и в глаза не видела, откуда. Да и про Димку от тебя впервые слышу. Маша не говорила ничего, странно.

– Во-во. За околицей обжимаются, а мать и в ус не дует. Гляди, в подоле принесёт тебе. В общем, ладно. Чай пить мне недосуг, магазин ещё не считала. А насчёт меня вспомни, коль мужика увидишь. Век благодарна буду. Своему гаду, предателю роги наставлю, хоть. Вот ведь, блин. Я думала, вы познакомились уж.

Когда за Веркой закрылась дверь, Маринка присела рядом, налила Луше чай, насыпала конфет. Отхлебнула из своей чашки, пригорюнилась.

– Колька совсем чего-то, Луш, прям дураком становится. Сядет, морду свою красивую набычит, смотрит в одну точку. А тут нож у него из кармана пиджака вытащила. Где взял только, маленький, острый. Что-то боюсь я. Ты бы травы свои заварила, как в том году, попил, лучше стало. Просто ведь хороший был, как здоровенький. А теперь опять.

– Заварим, Мариночка, все сделаем. Ты ужинать зови его.

– Не пойдёт. Не ест ничего уж два дня. Воду только глушит, вёдрами прямо. Луш, боюсь.

Пока Маринка уговаривала мальчика, Луша пошла в сарай, посмотреть не окотилась ли коза, да и Машу встретить. Во дворе была такая ночь, что захолонуло сердце – казалось, что это бриллиантовое сияние снега отражается в фиолетовой черноте неба, а приглядишься – нет, не снег, мелкая россыпь звёзд. И у Луши впервые со дня смерти Андрея немного ослабла дикая боль внутри, как будто вытащили спицу. Вытащили… Но рана осталась…

Маши нигде не было, и Луша пошла в сарай, где у натопленной буржуйки который час мучалась коза, никак не могла окотиться. Они весь день бегали к ней по очереди, а сейчас уж пора было вмешаться. Луша вбежала, да и обмерла на пороге – коза лежала на боку и тяжело дышала, а у ног её, запутавшись в тряпках, вытянул ноги мертвый козленок. Луша в сердцах толкнула ногой ведро, оно загремело и покатилось, и пока она его доставала из под полатей, в сарай зашла Маша. Ойкнула, бросилась перед козленком на колени.

– Маш, он дохлый. Не дышит. Козу давай подымать.

Но Маша матери не ответила. Она положила обе руки на голову козленку, вытянулась в струнку, так что её тонкое тело затрепетало, издала странный, клокочущий звук и замерла. Потом глубоко вздохнула, закрыла лицо узкими ладонями и Луша, вздрогнув, уставилась на козленка – он пытался в встать и дёргал длинными, ломкими, как соломинки, ногами.




Глава 5. Дар


Маша сидела на маленьком диванчике в своей комнате, расчесывала волосы частым гребнем, доставшимся ей ещё от бабки Пелагеи, смотрела на себя в зеркало и думала. «А и вправду, откуда у меня такие волосы чёрные, брови эти, глаза? Мать вон светленькая, отец тоже не особо тёмным был, странно. Тётя Марина? Ну да, может быть, но совсем ведь другая она – маленькая, круглая, как шар. Да и это еще… Что за сила на нее находит – неуправляемая, страшная, необъяснимая, торкает изнутри, разрывает душу. И становится тогда она, Маша, всесильной. И не знает она тогда границ, захлестывает эта сила её волной, поднимает на гребень и несёт без остановки, без удержу. С этим жить трудно, без этого – не получается. Само оно…

Потерявшись в мыслях, Маша даже не заметила, что кто-то вошёл в её комнату, встал за спиной, согрел тёплым дыханием затылок. Маша обернулась – Колька. Бледный, с золотыми кучеряшками густых волос, вставшими вокруг круглого лица, как лучики у солнца, смотрит на Машу остановившимся взглядом пустых, голубых глаз, а на полных розовых губах красивого мужского рисунка, повисла слюнка, как будто замёрзла.

– Что, Коленька, спросить чего пришёл? Или скучно тебе? Вон, гляди – мячик у меня есть, возьми, иди поиграй.

Но Колька не обращал внимания на Машины слова, он подошёл ближе, отнял у неё гребень и начал чесать её чёрные пряди – медленно, размеренно, качаясь из стороны в сторону китайским болванчиком. Маша попыталась тихонько отобрать у парня гребень, но он, не выпутав крупную прядь из частых зубьев, вдруг дёрнул сильной рукой так, что Машина голова чуть не отлетела от рывка, парень чудом не вырвал у неё из головы клок волос.

И в этот момент Маша впервые почувствовала по-настоящему, как ЭТО возникает в ней. Сначала огнём обжигает кожу, потом холодом накатывает волна где-то в области сердца, она разливается внутри, сначала теплеет, а потом начинает палить. В голове вдруг сжимается, а потом выстреливает пружина, и тогда с глаз, как будто падают шоры, и мир становится другим. В этом мире она уже не Маша с чёрными, длинными косицами, а воительница, колдунья – в длинном, серебристом платье, с распущенными чёрными волосами до пят, всесильная, непобедимая, страшная. И тогда перед ней расступаются горы, высыхают реки, падают ниц леса..

Маша, почти не понимая, что делает положила обе руки, объятые пламенем, на голову Кольки и спокойно смотрела, как занялись желто-красным огнём его кучеряшки, как он начал дёргаться, как будто через него пропустили ток, как медленно кровь начала покидать его тело, превратив кожу в серый лёд, как он начал оседать на пол, мягко, плавно, вроде из него разом вытащили все кости.

– Маша. Что ты делаешь?

Визгливый крик Марины замер, оборвавшись на полуслове, Луша накрепко зажала ей рот и придавила к стене. Сестры, как в жутком сне смотрели – Маша полностью закрыла бездыханного парня водопадом иссиня-черных волос, раскрыла руки, словно огромные крылья, что-то говорила, быстро, утробно, непонятно. Потом встала на колени и, вдруг, повалилась на пол рядом с Колькой, скрутилась в клубок, поджав ноги и забилась, затрепетала, как птица, попавшая в силки.

– Стой, Марин. Не лезь. Нельзя.

Еще через минуту, Колька порозовел, открыл глаза и вдруг прямо, явно узнавая, уставился на Марину. Та оторвалась от Луши, медленно пошла к парню, попыталась его поднять, и он встал. Сначала на колени, потом поднялся, обнял Маринку за плечи, припал и что-то говорил тихонько, повторял – «Мама, мама… мама»

Луша присела рядом с дочерью, приподняла её голову, заставила сесть, заплела ей волосы в одну толстую косу, обтерла платком вспотевшее лицо. Маша потихоньку пришла в себя, встала. Потом они втроём уложили Кольку спать – у парня не было сил даже снять рубаху и пошли вниз, на кухню, поставили чайник.

И пока закипал чайник, Луша принесла из комнаты фото старое, потрескавшиеся, жёлтое. С него улыбалась Маша, и её за плечи обнимал молодой, плечистый, статный мужик – дед Аким..

–Мам. Откуда там я? Это же старая фотография, люди какие-то незнакомые…

Луша внимательно разглядывала фото, гладила пальцем лица, потом подняла на дочь глаза, полные слез.

– Это, девочка, не ты. Это бабка твоя, и прадед. Кровь наша родная. Спрячь фото у себя. Помни их. Бабушку свою особо. Да она и не даст тебе, вижу, себя забыть. Не даст…

…

Димка слушал, что рассказывает Маша внимательно, молча. Они остались в классе последними, завтра уже новогодний вечер, а осталось дорисовать стенгазету, лучше Димки в классе никто не рисовал. За окном валил снег, тяжёлые, здоровенные хлопья ляпали по волглой, отмякшей земле, такая оттепель была редкостью перед Новым годом. Димка вырисовывал елку, а Маша старательно обводила фотографии одноклассников белым карандашом (на фоне темно-синего неба получалось очень красиво) и говорила, говорила. Наконец Димка поднял голову, ласково глянул на Машу, улыбнулся.

– Я, Машунь, мало верю в эти штуки. Никак, сын учёного. Сам хочу в небо, летать буду, вот как мне верить в чудеса небесные? Небо покорять надо. Выдумщица ты.

– Я и сама не верю, Димк. Сама хочу в медицинский идти, на курсы в райцентр собираюсь. А тут такое..

– Вот и забудь. Придумала ты все, фантазия у тебя такая, сильная. Пройдёт.

Маша кивнула согласно, взяла нож и начала точить свой белый карандаш, но в этот момент кто-то постучал в окно. Димка глянул, оторпело постоял и пошёл открывать дверь

– Маш, мать домой зовет. Ужинать ждут тебя, второй раз кашу в печь ставили. Пошли. Димка, хочешь с нами?

На пороге, ясно и светло глядя на ребят голубыми глазами, улыбаясь радостно, стоял Колька. Он держал в руках авоську, из которой торчал селедочный хвост и кулёк с печеньем. Немую сцену он нарушил, схватив Машу за руку и потянув её в сторону раздевалки

– В магазин вон ходил. Успел, ура. А то б мать заругалась




Глава 6. Снегурка


Луша с трудом открыла дверь сарая, ещё до сих пор не потемневшие, хорошо оструганные Андреем, доски от тридцатиградусного мороза аж пели на разные голоса, облако пара вырвалось из натопленного нутра, и инеем осело на пушинках тёплого козьего платка, превратив его из серого, скучного в белый, снежный. Луша корову жалела, сарай подтапливала в холода, и хорошо кормленная, с гладкими боками Даренка благодарила её, как могла – и молоко было сладкое,, жирное и телок Мишаня – здоровый, мощный, сильный. Хозяйство у них с Маринкой было справное, работали не покладая рук, а теперь ещё и дети помогали – и Маша и Колька труда не жалели, не ленились, порядок любили и поддерживали. Но все равно, отсутствие мужской руки чувствовалось, то там сломается, то там отвалится, Колька хоть и старался, но все равно ж – мальчишка. Сестры не жаловались, жили дружно, вот только Луша… Забыть Андрея она никак не могла, сжалась вся внутри, окаменела, осыпалась душа золой в прогоревшем очаге, да и очаг остыл совсем. Если бы не дочь, легла бы она тогда рядом с Андрюшей своим, руки сложила, глаза закрыла – сыпьте земельку и на меня, люди, не пошевелюсь, слова не скажу. Тогда она и петлю вешала и с обрыва хотела в омут, но останавливалась вовремя, на кого дочь оставить? Так и жила. Как во сне.

Луша поставила ведро с молоком на снег, выпрямилась, подставила лицо солнышку, несмотря на мороз, оно грело ласково, и иней на платке и завитках её золотых волос заискрился, оттаял и превратился с миллионы капелек, в каждой из которых отразилось маленькое, белое солнце.

– Девушка. Я Лукерью Степановну ищу. У неё дочка Маша, черненькая такая, с косами. Я сюда попал?

Луша прервала грустный поток своих мыслей, подставила узкую ладошку лодочкой, чтобы солнце не мешало рассмотреть гостя, но свет резал глаза. Тогда она взяла ведро, пошла навстречу голосу. И тут кто-то сильный забрал у неё ношу. Луша, развернувшись против солнца, почти столкнулась с мужиком лицом к лицу, отпрянула и, наконец, разглядела кто пришёл. На узкой, прокопанной в высоких сугробах тропинке, смешно оставив в сторону руку с ведром, стоял невысокий, крепкий мужичок в нарядной, модной рыжей дубленке, мохнатом шарфе и смешной кепке с круглым козырьком, из под которой выглядывала солнечная, под цвет дублёнки, прядь . У гостя была настолько сияющая, белозубая, молодая улыбка, что Луша неожиданно для себя улыбнулась в ответ и, вдруг, сама не понимая почему, смутилась.

–Это я. Здравствуйте.

Мужичок ещё шире улыбнулся, глаза у него оказались серые, лучистые, и очень добрые, как большого, преданного пса.

–Надо же. Не думал, что вы такая молодая. Да ещё и красивая, глаз не оторвать. Я к вам. Меня зовут Вадим

Он помолчал секунду и добавил, порозовев, от чего его смуглая, загорелая кожа стала мальчишеской

– Владимирович. Можно просто Вадим. Я отец Дмитрия, одноклассника вашей Маши. В дом пустите?

Луша пошла вперёд, с трудом разминулась с Вадимом, от чего тот покачнулся и плеснул молоком из ведра на снег, вздохнула чуть горький мужской аромат смеси табака, кожи и ещё чего-то незнакомого, открыла дверь в сени и посторонилась, пропуская его вперёд.

…

– Мам, ты где? Я собралась, глянь, а? Красиво?

Луша с удовольствием смотрела на дочь, крутящуюся перед зеркалом. Хрупкая фигурка, плотно затянутая в талии в шёлковое платье с серебринкой, которое расширялось колоколом и мягкими складками стекало к узким щиколоткам стройных ножек в туфельках на невысоком каблучке рюмочкой. Косы Маша связала на затылке затейливым узлом, от его тяжести её красивая голова держалась излишне прямо, и от этого дочка смотрелась гордячкой. Луша прослезилась, дрожашими руками достала пакет с подарком, потом подумала, сняла с вешалки свою шубку, отдала дочери. И когда Маша повернулась к ней перед выходом, в белой шапочке, с белоснежные шарфиком, от цвета которого её нежная кожа казалось прозрачной – настоящая Снегурочка, у Луши снова заныло в груди. Только не болезненно, как раньше, а сладко, трепетно.

– Мам. Димкин папа приходил? Он тебя про травы местные спросить хотел, ты же знаешь все. Ты ему помоги, он работу пишет. Поможешь?

Луша кивнула головой дочери и снова, почему-то, смутилась.

…

Димка уже полчаса топтался у Машиного двора, в тонких ботинках у него одеревенели ноги, но он не сдавался и уходить не собирался. На бархатном небе уже высыпали огромные звезды, снег сверкал миллионами искр, и мир казался сказочным, нереальным. И когда из ворот вышла девушка с светлой, пушистой шубке, белой шапочке, серебряной юбке, отражающей звёздные лучи, и он утонул в беспросветной глубине её огромных глаз, Димка понял – сказка случается..




Глава 7. Школьный вечер


Школьный двор встретил Машу с Димкой шумно – играла музыка, ребята хлопали дверями, бегали туда – сюда, посредине спортивной площадки была была наряжена огромная елка, разноцветные шары на ней отражали только что вышедшую Луну, и сами казались лУнами. Димка, уже у входа крепко взял Машу за руку, потянул к себе, я тихонько шепнул на ушко: «Слушай, может не пойдём туда, а? Сейчас начнётся, Лизка эта глупая притащится, гадости свои начнёт говорить. Она меня замучала, Маш. То ей контрольную проверь, то бабочку в альбоме помоги нарисовать, а вчера так вообще к нам домой пришла. Сочинение у неё не выходит, видите ли. Прилипала она, не люблю таких. Вяжется»

Маша внимательно посмотрела на Димку, поправила его рыжий вихор, торчащий из-под кепки, укоризненно качнула головой. «Ты, Дим, девочек за глаза не обсуждай. Я тебе тут не советчица, да и слушать не стану. Некрасиво это, душком нехорошим отдаёт. Только не обижайся»

«Да не обсуждаю я никого. Просто идти не хочу, пошли лучше к нам. Там батя телик новый из райцентра привёз, мы с ним тоже елку поставили. Мамку твою возьмём, тётку, брательника. А, Маш?»

Но Димка договорить не успел, из дверей школы с очередной ватагой ребят выскочила Лизка. Высокая, большая, в ярко-розовой куртке с огромным капюшоном, отороченным пушистым, белым мехом, в белых сапожках, с копной завитых светло-русых волос, с румянцем, один в один повторяющем по оттенку цвет куртки, Лизка казалась огромной экзотической бабочкой, чудом попавшей в холодную страну. Она так и шла в толпе одноклассников, брезгливо морщась от небольшого ветерка, ставила крупную, белую ножку в сугроб, куталась в шарф, показывая, как она изнемогает от холода. Увидев Димку, она было расплылылась в сладкой, взрослой, уже слегка порочной улыбке, но, поняв, что он не один, дернулась, как от удара в курносый нос. Подошла ближе, обдала волной резких, дорогих, явно маминых духов, фыркнула, как кошка

– Ой… Нежить в Юродивской шубке. Шапку мамка связала, небось, всех коз передергала? Или на молочные денежки по дешёвке купила? А ничо. Нищете и такое к лицу.

Димка напрягся, на его румяных, мальчишеских щеках заиграли желваки, но Маша широко, показав ровные, белоснежные зубки улыбнулась прямо Лизке в лицо, аккуратно поправила шапочку, надвинув её поглубже, отчего её колдовские темные глаза стали ещё огромнее и блеснули странным, чёрным огнём, взяла парня под руку и, уже проходя мимо, чуть повернула голову, шепнула, скорее прошипела, прошелестела: «Не тронь». Так красивая, но жуткая змея поднимается из травы, качается угрожающе, готовится к броску, и, вроде, далеко, а мурашки по спине. Лизка снова отпрянула, побелела от злости, но сказать ничего не решилась. Промолчала, сжав большие, рыхлые ладони в кулаки, пропустила Машу с Димкой и только, когда за ними закрылась дверь, что – то быстро и сбивчиво стала внушать здоровенному, туповатому Генке, который ходил за ней повсюду с видом молочного телка, потерявшего мамку.

Новогодний вечер закружил голову Маше, её наперебой приглашали танцевать ребята, девочки тащили в свои маленькие междусобойчики, даже два молодых курсанта районного военного училища, помогающие здесь достроить коровник и приглашённые на школьный вечер, чуть не подрались из-за неё. Димка сначала дулся, стоял в сторонке, а потом взярился, стал, как стена, и больше к Маше никого не подпустил. Последний танец он сам танцевал с Машей, отдавил ей все ноги, еле дотянул до конца вечера и, отдуваясь, помог ей надеть шубку, облегчённо выдохнув, вывалился наружу на тёмный школьный двор.

– Фууу, Маш. Ненавижу я эти танцы, честное слово. Никогда не научусь. Придумали ерунду эту, лучше б делом занимались.

Маша тихонько улыбалась, ей так хорошо было идти по хрусткому, только выпавшему снегу, слушать этого рыжего медвежонка и крепко, надёжно держаться за его руку.

До Машиного дома осталось пройти только узкий, тёмный переулок, и тут, от чёрных покосившихся ворот брошенного дома отделилась какая-то огромная, сутулая тень…




Глава 8. Нападение


Темная тень простояла, как будто в нерешительности, потом стала размножаться – сначала от неё отпочковалась одна, мелкая, вихрастая, с обезьянне длинными руками и кривыми ногами, а потом и вторая – большая, плечистая, с болтающимися ушами мохнатой шапки. Маша почувствовала опасность, у неё так бывало всегда – натянется внутри стальная пружина, упрется острым краем в горло, и тело её враз становится чужим, упругим, сильным, как будто его взводят, как курок, остаётся только нажать спусковой крючок и цели не будет пощады.

Димка нахохлился, отодвинул Машу в сторону, прикрыл собой, расправил плечи,  пробубнил басом, угрожающе.

– Вам чего надо. Проходи, не лезь, не замай.

Первая тень материализовалась, из нее проявился хлыщ Васек, живущий в соседней деревне, давно выпертый из школы, мотаюшийся по окрестным селам и, по слухам, приворовывающий, что где плохо лежит. Он подошёл ближе, не спеша закурил, по блатному прикрыв ладонью беломорину, сплюнул Димке под ноги, процедил бабьим, но уже прокуренным голоском

– Ты, пацан, пришлый здесь. Многого не знаешь. Так иди куда шёл. Нам девку токмо свою отдай, покумекать с ней просили. По хорошему. Не дура, так поймёт.

Он с силой толкнул Димку в сторону, от неожиданности парень отлетел, ударился об старое, мощное бревно ворот и на секунду потерял ориентацию в пространстве.

Васек цепко схватил Машу за воротник шубы, перехватил шарф, обмотав его вокруг кисти, и потащил в темноту к  своим дружкам, топтавшимся в темном углу. Димка моментально пришёл в себя, набычился, с разгону врезался в жёсткую, сутулую спину великовозрастного дебила,  да так, что сбил его с ног. Маша от рывка упала на колени, попав на острый камешек, торчащий из под снега, взвыла от боли и, как в замедленном кино, перед ней проплывали страшные кадры. Вот, одним ударом ногой в живот здоровенный жлоб сбил Димку с ног,  мелкая обезьяна прыгнула на него сверху, вцепилась в плечи и начала бить головой об снег, а Васек, поднявшись, стряхивал что-то невидимое со штанов, что-то сипел и тянул руку в карман клочкастого полушубка.

И тут кто-то нажал тот самый спусковой крючок в теле Маши,  действия, которого она боялась даже сама.  Разом превратившись в натянутую струну, чувствуя, как нездешняя, страшная ярость волной накатывает на неё изнутри, захлестнув сознание, она сдернула шапку, высвободив свою черную, густую гриву, и шагнула вперед.

Васек, увидев прямо перед собой бледное, светящееся в темноте лицо с горящими белым пламенем  глазами и с оскаленным ртом, отпрянул, споткнулся об ноги, лежащего на земле Димки и упал бы навзничь, если бы его не подхватил Генка, это был именно он, вечный дурной спутник Лизки. Маша уже не владела своей яростью, резко выбросив вперёд руки со скрюченными пальцами, она сжала их в кулак, так, как будто впивалась ногтями в мякоть чего-то сочного, податливого, и рванула их на себя. Генка хрюкнул, дёрнулся, захлебнулся слюной, водопадом ринувшейся из его раззявленного рта, схватился за горло и начал заваливаться вперёд, с хрипом, как будто его душили. Мелкий попытался кинуться к нему на помощь, но Маша хлестко ударила краем ладони по воздуху, и парень, отлетев на полметра, свалил ветхий плетень и пропал среди колючих веток, сплошь заросшего терновником двора.

– Ты чего… ты зачем… дура…

Васек начал приходить в себя, пошёл к Маше, пытаясь что-то вякать, но она выставила ладонь, и парень замер в той позе, в которой шёл, даже не успев опустить ногу, одеревенел, превратился в столб.

– Димк. Димочка. Ты как? Ты живой? Сейчас я тебе помогу, миленький.

Димка лежал навзничь, его голова была запрокинута, глаза закрыты, и только по слабому движению груди, можно было понять, что он дышит. Маша упала перед ним на колени, потом легла на него всем телом,  повторив его позу, напряглась, и медленно стала подниматься над ним, парить, как будто отрываясь вверх на несколько сантиметров. Димка дёрнулся, открыл глаза, подхватил Машу, которая рухнула на него сверху, полностью потеряв силы.

…

– Ты дойдёшь сама, Машунь? Или тебя прямо в дом отвести, ты как?

Маша смотрела на Димку внимательно, искала в нем что-то, но не найдя это, успокоилась, расслабилась, улыбнулась. Беда была – вот она, но все обошлось.

– Я нормально, Дим. Ты как себя чувствуешь? Голова не болит?

– Не, Маш. Слушай, а что это было? Ты – как это? Они, эти, ну Лизкины, которые, с ними что будет?

– С ними? Да ничего не будет с ними. Поумнеют, может.

– А ты? Тебе, может, с папой моим поговорить? Ненормально это с тобой, знаешь? Маш?

– Погоди, Димк. Я сама знаю. Разберусь. Иди домой пока, тебе отдохнуть надо. Да и мне…




Глава 9. Прорубь


– И что? Думаешь, напугала сильно? Подумаешь, фокусница!!! Ребята по пьяни xpень  навыдумывали, хорошо чертей не видали, а она прям гордая – победила. Скажи спасибо, космы твои на голове остались, а то бы ходила плешивая. Дура!

Лизка орала, стоя за оградой палисадника, как будто защищаясь от Маши его хлипкими штакетинами.  Из-под модной шапки выбивались туго завитые крашеные кудряшки, на днях ей мать разрешила постричься и сделать завивку и от этой причёски девчонка стала похожа на знатную доярку, приехавшую на слёт.

Маша вышла из ворот, подошла поближе, посмотрела орущей Лизке в глаза. Та осеклась, дернула головой, как будто её хлестнули хворостиной по лицу, замолчала.

– Лиза. Милая. Вот скажи мне, чего ты хочешь? Я тебя обидела? Отняла что-то у тебя? Или это, злоба такая, от болезни твоей, той, что внутри гнездится?

Лизка разинула рот, помолчала, обалдев совсем, потом набрала воздуха и заорала с новой силой, надув щеки так, что от них отхлынула кровь.

– Какой болезни, придурь ты ненормальная? Мать юродивая, а ты совсем чокнутая. И зенки у тебя страшные, что ты вперилась в меня!!! Изыди, нежить. Нечисть!!





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/irina-kritskaya-31910935/tri-sudby-chast-2-nezhit/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.